В плену ленивых меланхолий, как в паутине, тине дней, Я – ёлка ряженая в холле, где больше взрослых, чем детей; Где за оконцем город, ялов, звенит трамвайною дугой, Где спелый торт – корзиной ягод, где «ступа с бабою-ягой» На красный оклик светофора летит, как модное авто… Где шпага герцога Рошфора пронзает купол шапито. Театр – вешалка, а значит, мой полушубок – декабрист, Бинокль, воспринятый на сдачу, по-левитановски лучист. Я выбрал праздничную пьесу: лежит Офелия в воде… Как томно дрогнула подвеска, скользнув по краю декольте Разволновавшейся соседки (на вид ей – возле тридцати)… Я говорю, как Фауст – Гретхен: «Мадам, нам явно по пути». Как огоньки святого Эльма, такси на площади мирской, Мы доезжаем до Удельной, а кажется, что до Ямской. Я – Гамлет, маковка собора – как череп Йорика… Рассвет. Я избегаю разговора с прохожими, которых нет.