БУЛЬВАР САНСЕТ

К реальности меня вернул толчок. Не такой, какой получаешь на улице, когда кто-то задевает твое плечо, пробегая мимо, а быстрый и злонамеренный толчок, ясно означавший, что я должна убраться с дороги. Источником его оказался известный актер — звезда боевиков. Вообще-то он считался чем-то вроде реинкарнации тибетского ламы. Должно быть, я преградила ему путь к просветлению и в ответ на мое вежливое замечание, что он привел больше гостей, чем мы в состоянии разместить, он просто оттолкнул меня и двинулся вперед. Один резкий толчок, и вот я уже пытаюсь удержать свои пять футов от падения, а он с бандой идет по красному ковру. Только немыслимая толщина его ворса позволила мне сохранить вертикальное положение, иначе я бы приземлилась на пятую точку. Я еще приходила в себя от столкновения с великим мира сего, когда услышала режущий уши визгливый голос:

— Господи, Карен, что ты делаешь? С ним слишком много людей, почему ты их впустила?

Это была Вивьен Генри, рекламный директор кинокомпании «Глориос пикчерс». Не мой непосредственный начальник, но одна из тех (человек двадцать пять или около того), чье положение в иерархии «Глориос пикчерс» позволяло орать на меня.

— Вивьен, я их и не впускала. Он просто оттолкнул меня и пошел дальше со всеми своими дружками, — сказала я.

— От тебя никакого толку! — рявкнула она. — Придется самой все улаживать.

Я обернулась, чтобы посмотреть, как Вивьен «все уладит». С выражением восторга на лице она провела моего обидчика и его приятелей внутрь. Он пренебрежительно махнул в мою сторону своей лапищей и нырнул за москитную сетку, закрывающую вход в зал. Сердце мое бешено колотилось. Я попыталась взять себя в руки и сосредоточилась на встрече других, менее агрессивных знаменитостей, прибывающих на наш гала-прием. После напряженной «оскаровской» кампании — в ней были задействованы все сотрудники, а руководили ею братья-близнецы Фил и Тони Уоксманы, основавшие «Глориос пикчерс», — мы достигли цели: «Пилот-иностранец» получил приз Академии как лучший фильм года.

Эта картина с самого начала идеально подходила для того, чтобы войти в анналы «Глориос пикчерс». В фильме не было халтуры, обычной для крупных студий, в нем играли потрясающе талантливые (хотя в большинстве своем неизвестные) европейские актеры, и он был поставлен по роману одного литературного гения, сбежавшего от жестокостей родного деспотического режима, спрятав микрофильм рукописи в ботинках. Как сказал Фил почти год назад на общем собрании рекламного отдела: «Если вам, ребята, мало такой истории, чтобы начать работу, — вы можете пойти и застрелиться». Это был фирменный способ Фила деликатно довести до сведения персонала, что «Пилот-иностранец» должен стать знаменитым фильмом. Лучшей картиной года или чем-то вроде этого. Собрание произошло месяцев за девять до моего прихода в «Глориос», но коллеги вспоминали его так часто и в таких мельчайших подробностях, что у меня было чувство, будто я сама там присутствовала. К февралю, когда я начала работать в рекламном отделе, атмосфера до того накалилась, что назвать ее просто напряженной — значило бы претендовать на Самое Большое Преуменьшение.

И я оказалась в мире бойцов «Пилота-иностранца» с его изнурительными ночами и рассветами, которые мы встречали с раскалывающимися от боли головами. Мы обзвонили тысячи членов Академии и жизнерадостными голосами спрашивали, понравился ли им фильм. Мы набирали телефонные номера до онемения пальцев. Мы сидели ночи напролет, чтобы дозвониться до каждого голосующего, в каком бы часовом поясе он ни находился. Мы обращались к ним с задором телевизионных проповедников, гарантирующих зрителям рай сразу после трех пустячных платежей. Как талантливо играет главный герой! Какая искусная режиссура! От декораций захватывает дух! А музыка! А костюмы! Мы обрушивали все это на голову каждого члена Академии, который соглашался с нами говорить, а поскольку многие из них далеко не молоды и плохо слышат, иногда нам приходилось буквально кричать.

Мы блестяще провели эту операцию по завоеванию наград, которая с точки зрения тактики не уступала планам лучших государственных стратегов (именно так говорилось в поздравительной телеграмме от наших руководителей). Сейчас десять часов, церемония награждения закончилась, вечеринка «Глориос пикчерс» в полном разгаре, и мы ждем прибытия наших победоносных вождей.

Все пять дней в Лос-Анджелесе — при этом последние три дня практически без сна — я помогала готовить восхождение компании на кинематографический олимп, сидя в элегантных интерьерах отеля «Времена года». Первое знакомство с Голливудом вызвало у меня восхищение и глубокое разочарование одновременно. Предоставленный мне номер оказался очень красивым, но у меня не было времени им насладиться. Особенное впечатление производило роскошное ложе с множеством подушек: настоящая колесница бога сна. Отель славился своими кроватями. Иногда их продавали — за хорошую цену, разумеется. Ходили слухи, что именно на таких кроватях были зачаты отпрыски многих знаменитостей. Сейчас, спешно дожевывая завтрак, я внимательно посмотрела на свое ложе. На безупречно белом покрывале не осталось даже легкой вмятины: после ночного обсуждения расходов на прием я спала не больше трех часов.

Кукурузные хлопья с сахаром подали торжественно, как большое праздничное блюдо — в окружении серебряных мисочек с ягодами, йогуртом и бананами. Стол был накрыт на балконе, украшенном цветами. Но мне было некогда наслаждаться прекрасным видом — в восемь часов меня ждали в гримерной киностудии. Слизнув с ложки последние капли сладкого от хлопьев молока и сделав несколько глотков из третьей по счету чашки кофе, я подхватила взятый напрокат наряд от известного дизайнера и направилась на третий этаж.

Не успела я войти, как кто-то схватил меня за плечо. Это была Марлен Макфарлейн, старший рекламный директор, которая на сегодняшнем приеме отвечала за внешний вид сотрудников. Она потянула меня в сторону гримерной, бросив на ходу: «С твоими волосами долго придется возиться». Это правда: мои волосы отвергали любые средства для укладки и периодически попирали законы гравитации. И все же было ужасно обидно услышать такое от Марлен, которой совершенно не шла короткая мальчишеская стрижка. Ее не украшала даже блестящая лента для волос. Меня усадили в кресло, и два стилиста принялись за работу. Постепенно в зеркале стала вырисовываться великолепно уложенная светло-каштановая грива. Стараясь не очень вертеть головой, я все же поглядывала по сторонам и наблюдала, как мы все становимся более сияющими, более четкими, более гладкими версиями самих себя. Это было похоже на сцену в «Волшебнике из страны Оз», когда Дороти и ее друзей готовили к встрече с волшебником.

Следующей была костюмерша. Она вкалывала булавки, делала наметку, а потом стянула с меня платье, чтобы подшить по мерке. Пока я, завернувшись в большой отрез ткани, ждала свое платье, визажист накладывал на мое лицо многочисленные слои косметики. Портниха сказала с заметным скандинавским акцентом:

— Так, я таю фам новое белье.

Она вручила мне два бумажных овала. Они были до ужаса похожи на наклейки, которые на почте налепляют на посылки. У них даже был клейкий слой. Увидев мое замешательство, портниха объяснила:

— Этто лифчик. Фы его клеите. Трусики оставите сдесь.

Приладив наклейки, я влезла в платье, наслаждаясь тем, как безупречно оно сидело, и отсутствием отвлекающих складок. Может, я немного и замерзну, но сегодняшний вечер того стоит. Портниха вложила мне в руку маленький пузырек с жидкостью:

— Этто на потом. Этто растфоряет клей.

Я сунула флакон в вечернюю сумочку.

Еще раз взглянув в зеркало, я с трудом узнала себя. Мои волосы сияли, кожа выглядела здоровой и загорелой, тело соблазнительно изгибалось, и все во мне сверкало и переливалось как по отдельности, так и вместе взятое. Я чувствовала себя героиней своей собственной «Правдивой голливудской истории», точнее — лучшего эпизода, когда в голосе рассказчика за кадром слышен слабый намек на то, что еще последует после рекламы. А пока я медленно поворачивалась перед Марлен, чтобы она меня оценила и решила, достаточно ли роскошно я выгляжу.

— Ты выглядишь лучше, чем когда-либо.

Получив ее завистливое одобрение, я направилась в отель «Модильяни», чтобы начать репетировать роль швейцара у двери для Особо Важных Персон.

Моя непосредственная начальница, Аллегра Ореччи, президент рекламного отдела «Глориос пикчерс», стояла на тротуаре перед отелем. В руках она держала небольшой пюпитр, на котором были закреплены зажимом бумаги. Повелительно-нетерпеливое выражение лица Аллегры, я думаю, не менялось уже много лет.

— Простите, что опоздала, — сказала я, смущенно поправляя свою новую восхитительную прическу. — Пришлось задержаться в костюмерной.

— Текст! — яростно прошипела Аллегра вместо приветствия. Накануне у нее неожиданно возникли серьезные сомнения в моей способности устроить достойную встречу гостям.

Я сосредоточилась:

— Добро пожаловать, Большая Звезда. Спасибо вам за то, что пришли.

Это было все, что мне полагалось сказать, и импровизации не допускались. Я повторяла и повторяла эти слова: с разными интонациями, в разном ритме и с разной громкостью, но угодить Аллегре было невозможно.

— Нет, Карен, все еще не то, — нахмурилась она. — Ты должна подчеркнуть «вам». Ты благодаришь каждого отдельного человека за то, что он пришел. Все они — мировые знаменитости, а ты представляешь «Глориос». — Казалось, Аллегра преподает мне урок актерского мастерства.

Я попыталась еще раз, постаравшись, чтобы мой голос в равной степени звучал и учтиво, и благоговейно:

— Добро пожаловать, Большая Звезда. Спасибо вам за то, что пришли.

Аллегра покачала головой:

— Нет. Все равно не то.

Тут у нее зазвонил мобильный, и она отошла на несколько шагов, словно опасаясь, что я могу подслушать разговор. На самом деле это был всего лишь символический жест, потому что расслышать, что говорит Аллегра, было почти невозможно даже в том случае, если вы подходили к ней вплотную. Я ждала, когда моя начальница сможет ко мне вернуться, чувствуя, что ремешки босоножек уже начинают впиваться мне в пальцы. Наконец Аллегра завершила беседу, повернулась ко мне и нахмурилась:

— Карен, предполагалось, что ты продолжишь тренироваться. То, что я говорю по телефону, совсем не означает, что я не слежу за тобой. Я не вижу, чтобы ты старалась.

Аллегра отвечала за вечеринку на две тысячи человек, в ее подчинении находилось сорок постоянных работников и двадцать временных, однако она странным образом зациклилась на моей предполагаемой неспособности произнести всего десять слов. Это раздражало. Аллегра принялась останавливать проходящих мимо, чтобы они высказали мнение по поводу моей реплики. Наконец ей удалось поймать Мэтта Винсента, вице-председателя отдела маркетинга. В иерархии компании Мэтт стоял на волосок выше Аллегры, поэтому она постоянно пыталась произвести на него впечатление. Обычно он ее игнорировал.

— Добро пожаловать, Мэтт Винсент. Спасибо вам за то, что пришли.

Мэтт входил в число тех служащих компании, которые нравились мне больше всего. Даже проработав шесть лет в «Глориос пикчерс», он умудрился сохранить чувство юмора. Всего несколько дней назад в офисе компании он вскарабкался на груду коробок и разыграл веселую пародию на торжественную речь Тони, безупречно подражая его глухому голосу, вызывающему у нас трепет. Последние сорок восемь часов Мэтт занимался исключительно тем, что руководил грандиозной рекламной кампанией «Пилота-иностранца», одновременно разрабатывая стратегию на тот случай, если произойдет то, о чем никто не смел и подумать, — если фильм «Оскара» не получит. Поэтому сейчас Мэтт выглядел измученным и невыспавшимся. Он выслушал текст, рассеянно посмотрел на меня и сказал:

— Что ж, нам все равно больше некого сюда поставить, так что пусть она остается.

После чего ушел переодеваться к приему.

Раздосадованная тем, что все были удовлетворены моим выступлением, Аллегра не смогла удержаться от последнего замечания:

— Карен, не размахивай руками, когда будешь приветствовать гостей. Они могут подумать, что ты хочешь до них дотронуться.

Оставшись наконец в одиночестве, я принялась размышлять о том, как легко Аллегра могла заставить меня почувствовать себя неприветливой и назойливой одновременно. Правда, Мэтт и Аллегра всегда плохо действовали друг на друга. На сегодняшнее награждение было поставлено очень многое, и не в последнюю очередь — их рабочие места. Чистка кадров после вручения «Оскара» была нормальным явлением в киноиндустрии, в том числе и в «Глориос пикчерс».

Был час дня, и до начала приема оставалось целых три часа, но я все равно должна была стоять на своем посту, на случай если кто-нибудь решит приехать пораньше. В большом бальном зале отеля был установлен экран, на котором гости смогут смотреть прямую трансляцию вручения наград. Это было сделано для тех, кого не пригласили на саму церемонию. Например, для автора «Пилота-иностранца» («Оскары» вручают за сценарии, а не за книги). Кроме того, были приглашены «друзья и родственники» «Глориос» — администраторы и сошедшие со сцены звезды. Их нужно будет отправлять к обычному, предназначенному для Не Очень Важных Персон входу. Эта вечеринка с просмотром трансляции будет очень скромной, хотя мы предпочитаем называть ее «для узкого круга». Само торжество, назначенное на ночь после вручения «Оскаров», будет грандиозным. «Глориос» сняла для него весь вестибюль отеля, все три ресторана, бассейн с двумя барами и пентхаус на пятнадцатом этаже — для Очень-Очень Важных Персон.

За моей спиной рабочие в последний раз проверяли конструкцию над входом. Она была сконструирована в виде небольшого биплана, который врезался в здание. Над красной ковровой дорожкой возвышался хвост самолета, половина кабины и часть крыла. Огромные двери отеля сняли и заменили на большие противомоскитные занавеси, а вдоль коридора внутри установили пальмы в кадках. Мне было слышно, как Марлен рявкает и отдает приказания флористам, барменам, работникам отеля и каждому, кто, по ее мнению, еще не взялся толком за свое дело, — то есть всем. Несколько человек выгружали из грузовика столы и стулья. Один из грузчиков предложил мне сесть, и я с благодарностью согласилась.

В два тридцать прибыла Дагни Блум, второй ассистент Аллегры. Вместе с ней приехали Роберт Коджима и Кларк Гарленд — наши коллеги из офиса в Нью-Йорке. Дагни была в ужасном настроении. Несколько недель, предшествовавших церемонии, она упорно выбивала себе местечко «внутри». «Так я увижу все», — авторитетно заявила она мне, сидя за нашим общим столом в Нью-Йорке. Марлен, которой было наплевать на нас всех, но которая особенно недолюбливала Дагни, уступила ее настойчивым притязаниям и назначила оператором VIP-лифта. Дагни предстояло провести весь вечер в крохотной кабинке служебного лифта, перевозя на пятнадцатый этаж и обратно лишь Самых Важных из всех Очень Важных Персон. Она прошипела мне:

— Не могу поверить, что целых шесть часов просижу в этой коробке из-под обуви!

Я холодно ответила:

— По крайней мере ты увидишь звезд на расстоянии вытянутой руки.

Я все еще злилась на Дагни за то, что накануне она сбежала за покупками в Мелроуз, оставив меня у Аллегры на побегушках. Я прикрывала ее на протяжении восьми нескончаемых часов. Мы ладили настолько, насколько можно было ожидать от людей с общим захламленным столом и начальницей, которая сама не знала, чего ей от нас надо.

Роберт вручил мне головной телефон и начал объяснять, как им пользоваться. В это время появились шесть человек из службы доставки. Они привезли красную ковровую дорожку и принялись ее расстилать перед входом. Едва они закончили, как рядом со мной материализовалась Марлен и прервала объяснения Роберта:

— Карен, почему ты мне не сказала, что привезли ковер?

— Ребята только что его вынесли и расстелили.

— Разве ты не видишь, что все сделано неправильно!

Кларк, Роберт, Дагни и я уставились на ковер. Он вытянулся наподобие широкой красной орденской ленты, простершись от наших ног до самого входа. Никто из нас не сказал ни слова.

Марлен покачала головой и нахмурилась, как будто я испытывала ее терпение. Она поймала одного из рабочих за плечо и стала орать. Скоро вся бригада потела, стараясь сдвинуть пятьдесят ярдов красной ковровой ткани на полтора дюйма влево.

— Как я уже говорил, — продолжил прерванные объяснения Роберт, — вставляешь эту маленькую штучку в ухо и прилаживаешь микрофон так, чтобы он не был слишком близко ко рту. Вся наша «наружка» будет вечером на связи.

Роберт с Кларком подключили мои наушники к общей сети и убедились, что мы все друг друга слышим.

Через двадцать минут вернулась Марлен. Она посмотрела на ковер и кивнула:

— Уже намного лучше. По крайней мере людям будет видно, куда идти.

После этого Марлен набросилась на несчастного поставщика продуктов.

Кларк и Роберт отправились на свои места, а я осталась на ковре, дрожа от волнения. Было пять часов, церемония начиналась, и скоро должны были появиться первые гости; мне было видно, как люди в нарядных платьях и смокингах стекаются через главный вход на просмотр.

Еще раньше Кларк сказал мне, что, хотя награждение продлится до девяти, знаменитости явятся уже через полчаса после вручения первого «Оскара».

— Хочешь сказать, что они не останутся посмотреть на шоу?

— Если они побеждают, то отправляются за кулисы и общаются с репортерами, а если проигрывают, то обычно хотят одного — поскорее убраться. Если же просто присутствуют, то сбегают сразу, как только вскроют конверт.

Мне это показалось странным. За шоу, мечтая там оказаться, следит миллиард телезрителей по всему миру. А тем, кто туда попадает, не терпится смыться.

Кларк сказал, что сначала звезды будут подъезжать небольшими группками, а настоящая толпа появится только через час после окончания церемонии.

Он был прав: первые два часа прошли спокойно. Приехали лишь несколько мелких знаменитостей, чье прибытие не требовало официального оглашения. Я поприветствовала их слегка неофициальным тоном.

Когда пришло время выдавать заготовленный текст, я настроила микрофон, чтобы моим коллегам были слышны имена всех прибывающих звезд. Первым, кому предстояло вступить в игру, был Билл, менеджер по связям с общественностью из нашей конторы в Лос-Анджелесе. Он стоял среди репортеров и фотографов, плотной массой выстроившихся вдоль главного прохода. От красного ковра журналистов отделяла железная ограда — достаточно низкая, чтобы фотографировать, но слишком высокая, чтобы через нее можно было легко перелезть. За спинами представителей прессы тоже была установлена ограда, так что они были похожи на овец, сгрудившихся в загоне. После того как я приветствовала знаменитость, Билл должен был объявить ее имя репортерам, а те, в свою очередь, должны были визжать и щелкать вспышками. Выглядело это так:

Я (четко и громко, руки по швам): «Добро пожаловать, Дэвид (пауза) Спейд. Спасибо вам за то, что пришли».

Билл (во всеуслышание): «Боже мой, ребята, вы только посмотрите — это ДЭВИД СПЕЙД!»

Пресса (хором): «Дэвид! Дэвид! Вот он! Вот он!»

В зависимости от известности звезды, шествующей по ковру, равно как и от заинтересованности прессы, мы с Биллом решали, как подавать следующую. Билл осведомлялся, кто на подходе, и после приказывал: «Попридержи ее, мы тут еще не закончили» или «Давай ее скорей, а то он сейчас дырку в ковре протрет».

Иногда он выкрикивал имя следующей звезды, оборвав самого себя на полуслове, чтобы репортеры заметили, что следующий актер уже начал свое шествие по красному ковру: «Дэв… ЭЛИЗАБЕТ! ЭЛИЗАБЕТ! Смотрите, вон там!»

Когда же действо завертелось всерьез, я перестала обращать внимание на толпы знаменитостей, которых я приветствовала, не размахивая руками, чтобы они не подумали, что я хочу к ним прикоснуться. Актеры, снимавшиеся в «Пилоте-иностранце», прибыли все вместе и по ковру шли тоже вместе. Приехали четыре из пяти претенденток на Лучшую женскую роль. Следом за ними появились все Лучшие актеры второго плана. Удивительно, но Лучшие актрисы второго плана прибыли именно в том порядке, в каком они получали свои «Оскары». Наряды были восхитительны, а блеск драгоценностей ослеплял. На многих женщинах сверкали одолженные бриллианты, которые стоили миллионы. Драгоценные камни сопровождались телохранителями, обязанностью которых было проводить живые подставки для бриллиантов и сапфиров внутрь, где шефство над ними препоручалось службе внутренней безопасности.

Прежде чем попасть на праздник, людям нужно было выбраться из своих автомобилей. Многолетний опыт подсказывал службе охраны «Глориос», что лучший способ держать в узде толпу, прущую на ворота, — не позволять никому даже близко подходить к бордюру. А потому Роберта и Кларка бросили «на машины». Им полагалось занять посты к западу и востоку от отеля соответственно, соваться в каждый прибывающий лимузин, оценивать ситуацию и втайне наклеивать на передний бампер ярлык. Ярлыки обозначали три категории посетителей. В первую, которой соответствовал простой красный кружок, входили те, кто не только был приглашен на вечеринку, но и имел право привести с собой одного гостя. Вторую обозначал красный кружок, перечеркнутый молнией. Наклейка сигнализировала, что пассажир лимузина не приглашен. У таких гостей не было ни малейшего шанса даже попытаться оспорить сложившуюся ситуацию. Служители — наш частный корпус морской пехоты — не подпускали эти машины к бордюру, лишая пассажиров возможности выйти. Некоторым шоферам случалось раз по двадцать объехать отель, прежде чем до них доходило, в чем дело. Несколько незваных гостей, видимо, считавших себя очень умными, оставили машины за пару кварталов от отеля и пришли на вечеринку пешком, но подобную попытку конспирации в Лос-Анджелесе можно приравнять разве что к публичному самосожжению.

Если на бампер машины была приклеена наклейка со звездой, значит, в салоне сидела Звезда. Эти автомобили направлялись в надлежащий проезд так, чтобы их пассажиры могли попасть к самому началу ковровой дорожки, где мы с Биллом разыгрывали свое представление. Но наши ребята проверяли всех пассажиров еще до наклейки ярлыков, чтобы убедиться, что каждый приглашенный везет с собой, как и положено, лишь одного гостя. Как, интересно, шофер ухитрился обойти это препятствие? Я мысленно пообещала себе позже задать этот вопрос Кларку и Роберту. Именно Роберт пару лет назад изобрел систему наклеек и чрезвычайно ею гордился. Если в заслоне образовалась дыра, то он обязательно постарается залатать ее как можно быстрее.

Всю неделю, предшествующую награждению, нашей мантрой было: «по одному гостю на человека». Мы разослали почти тысячу приглашений, после чего принялись обзванивать звезд и их агентов, напоминая об установленном лимите: только один гость. Если после разговора у кого-нибудь из нас создавалось впечатление, что приглашенный попытается обойти установленное правило, то рядом с его именем в списке ставилась галочка. Она служила сигналом к тому, что за машиной этого человека нужно было наблюдать особо. Одним из таких людей был издатель порнографических журналов Тед Родди. Обычно его не приглашали, но в этом году фильм, основой сценария которого стала история жизни Теда, был номинирован сразу по нескольким категориям, так что издателя было решено поощрить. Когда я позвонила, его ассистент заявил, что Тед возьмет с собой жену в качестве гостя и что его будут сопровождать телохранитель и человек, который толкает его кресло-каталку. Я сразу же отправилась к Вивьен, чьей обязанностью было разбираться в такого рода ситуациях.

— Я только что говорила с ассистентом Теда Родди, — сообщила я. — Теду нужны телохранитель и парень, который возит кресло, и еще он приведет жену.

Вивьен фыркнула:

— Телохранитель? На кой черт Теду Родди телохранитель?

На самом деле все знали, что Тед оказался прикованным к креслу-каталке в результате неудавшегося покушения, но я сочла разумным не напоминать об этом, а потому просто пожала плечами:

— Наверное, обычная паранойя.

— Значит, так, — сказала Вивьен. — Перезвони ассистенту. Жена будет толкать кресло и присматривать за его задницей. Один гость. Тема закрыта.

Я глубоко вздохнула, перезвонила ассистенту и передала информацию.

— Он же парализован, — возразил тот. — Разве нельзя сделать исключение?

— Нет, — ответила я. — Мне жаль, но я ничем не могу помочь.

— Что же вы за люди, — пробормотал он голосом, исполненным отвращения.

— Послушайте, — сказала я, готовая провалиться сквозь землю. — Тед и еще один человек. Одна жена, или один телохранитель, или один толкатель кресла. Мне все равно, кого он возьмет, — главное, что он должен взять кого-то одного.

Вивьен одобрительно кивнула, когда я повесила трубку, потрясенная словами, которые только что у меня вырвались. Я начала набирать следующий номер, но чувствовала себя прегадко. Человек, бывший правой рукой одного из самых знаменитых порнографов в мире, не только усомнился в моих человеческих качествах, но и был совершенно прав.

И вот, тремя днями позже, Тед Родди в белоснежном смокинге ехал по красному ковру. Его знаменитое позолоченное кресло-каталку толкал не кто иной, как Фредди Аллен — тот самый актер, что сыграл роль Теда в фильме. Рядом с ними, в качестве гостя Фредди, шел огромный и ужасный телохранитель Теда. Он был таким большим, что, вне всякого сомнения, мог задерживать пули одной своей массой. Здесь же была и жена Теда. Ее бриллиантовое ожерелье начиналось прямо под подбородком и заканчивалось где-то в глубине впечатляющего декольте. Я заметила, что телохранитель слегка косил. Это было даже к лучшему: одним глазом он смотрел на Теда, а другим — на драгоценности его супруги. Их присутствие усугубило мое чувство вины.

— Добро пожаловать, Тед Родди, — сказала я, посылая ему самую теплую улыбку, на какую была способна. — Спасибо вам за то, что пришли.

Сразу после прибытия Теда в моих наушниках раздался голос, который сообщил, что «Пилот-иностранец» победил в номинации «Лучший фильм». Собравшиеся на торжество загалдели и зааплодировали. Меня охватила нервная дрожь, и я оглянулась в поисках кого-нибудь, с кем могла разделить ликование. Я поймала взгляд Билла, который пытался сдержать толпу репортеров. Он вскинул указательные пальцы и подул на них, как будто это были револьверные стволы. Мы знали, что «Пилот-иностранец» был главным претендентом на победу, но знать и держать награду в руке — не одно и то же.

Я не могла удержаться от восторга. Быть может, теперь настроение моих начальников и коллег наконец-то улучшится и мы все вместе отпразднуем выстраданную победу, купаясь в лучах славы Фила и Тони.

В кинематографических кругах близнецы Уоксман слыли аутсайдерами. За последние двадцать лет их фильмы, наряду с манерой вести дела по принципу «пленных не брать», не раз будоражили кинематографическую промышленность и давали ей хорошего пинка. Однако «Оскар» за лучший фильм неизменно ускользал от них. Фил и Тони никогда не считали, что «номинация уже сама по себе является большой честью». Их девизом было: «Победитель получает Все». Именно этого они и добились сегодня вечером благодаря «Пилоту-иностранцу». Фильм не только побил десятилетиями державшийся рекорд по числу наград, присужденных одной картине, но и позволил «Глориос» установить новый — по числу наград, завоеванных одной киностудией.

Внезапно суматоха на бульваре Сансет усилилась: вот-вот должны были появиться Фил и Тони Уоксманы. В моих наушниках раздались голоса Роберта и Кларка, которые с помощью полиции расчищали дорогу и перекрывали автомобильное движение в обе стороны. Наконец-то наступала минута, о которой мы все мечтали и которую тщательно репетировали. На волю случая оставили лишь то, кто именно из братьев будет держать трофей при выходе из машины.

Как только лимузин притормозил у тротуара, зажегся прожектор и вертолеты зависли так низко над дорогой, что воздушные волны, расходившиеся от винтов, вспушили мне волосы и прилепили платье к телу. Шофер вышел из машины, взялся перчаткой за ручку и помедлил, прежде чем торжественно распахнуть заднюю дверь. Мир озарился миллионом вспышек, когда Фил и Тони выбрались из лимузина во всем своем блеске, вдвоем держа и вздымая к небу свой «Оскар».

Братья были не похожи друг на друга. Фил был огромен: шесть футов роста, широченные плечи и грудная клетка игрока в американский футбол. У него была большая голова, мясистое лицо с парой маленьких, свирепых и ничего не упускавших глаз. Узел его галстука был ослаблен и воротничок рубашки расстегнут, дабы освободить место для толстой шеи; что до смокинга, сшитого на заказ, то он просто трещал по швам. Тони был одного роста с братом, но при этом гораздо стройнее. У него было приятное лицо, которое, однако, безнадежно портила прическа: светлые кудрявые волосы всегда торчали в разные стороны и были похожи на воронье гнездо. Сегодня, однако, в смокинге от Валентино, он смотрелся вполне прилично. По крайней мере начиная со лба и ниже. Последней из автомобиля выбралась Глория Уоксман. Она на минуту задержалась у машины, с любовью наблюдая за своими мальчиками. В своем платье от Эскада и норковой накидке от Блэкглама, она была воплощением элегантного матриарха. Ее волосы были уложены так, чтобы вызвать у наблюдателей ассоциацию с золотой статуэткой — Глория ни секунды не сомневалась, что ее сыновья станут победителями. Сейчас она была похожа на еврейскую Роз Кеннеди.

Глория Уоксман, муза своих сыновей, чье имя они выбрали для названия компании, обожала рассказывать о муках, которые она терпела, рожая близнецов. В какой-то ужасный момент, во время срочного кесарева сечения, врач даже решил, что Фил и Тони — сиамские близнецы. Выяснилось, однако, что они всего лишь крепко держали друг друга за горло. Теперь, сорок восемь лет спустя, Уоксманы лишь слегка ослабили хватку. Братья сражались, как пара питбулей, ревнуя к успехам друг друга. Хотя все кредиты на производство фильмов они получали на двоих, в действительности картина оказывалась либо «фильмом Тони», либо «фильмом Фила». Если фильм одного из них оказывался кассовым, то можно было не сомневаться, что его следующий проект будет его братом безжалостно высмеян. То, что било все кассовые рекорды стараниями Тони, «бледнело» на фоне того, что только что «выпустил» Фил. Саундтрек к очередному фильму Тони представал «отстоем», тогда как новый сценарий, приобретенный Филом, «годился только для видео». Рекламная кампания, затеянная Тони, оказывалась «чертовски шумной», а кастинг на роль самой светской из всех светских тусовщиц Голливуда, организованный Филом, назывался «совершенной хренотенью, ты только не обижайся». Их борьбе не было конца. Фил и Тони, Тони и Фил, сражающиеся друг с другом за славу и богатство, которые в итоге они делили по-братски, ровно пополам.

Близнецы позировали фотографам: сначала они притворились, будто дерутся из-за статуэтки, затем начали баюкать ее, как младенца. Казалось, что даже Тони, который не очень-то любил внимание публики, наслаждается всеобщим восхищением. Пританцовывая, братья шествовали по красной ковровой дорожке. В какой-то момент Тони взгромоздился Филу на плечи и поднял награду выше, так что вся троица напомнила причудливый голливудский тотем: Жирный Фил, Стройный Тони и «Оскар», их ослепительное дитя. Это станет одной из самых знаменитых фотографий года. Затем братья подошли к матери и вручили ей трофей. Несмотря на свои семьдесят лет и хрупкое телосложение, Глория без видимых усилий подняла тяжелую статуэтку над головой. В одной руке «Оскар», другой она махала толпе — королева среди своих подданных.

Через двадцать минут кривляний Уоксманы наконец-то вошли в отель и растворились среди гостей праздничной вечеринки. В моих наушниках раздался голос, призывающий Роберта и Кларка внутрь, где собирались провозгласить тост за актеров и съемочную группу «Пилота-иностранца». У меня появилось чувство, что меня сдули, как воздушный шар: ничто не указывало на то, что нам удастся улучить минутку и присоединиться к торжеству. Следующие несколько часов я продолжала заниматься своим делом — стояла на боковой дорожке, приветствовала гостей, прислушиваясь к галдежу репортеров и уже привычно выслушивая Вивьен и Марлен, которые по рации бранили меня и моих коллег за чудовищную бестактность, которая наверняка погубила вечер. Я слышала, как Роберт говорит Кларку, что Тони распорядился не давать Глории слишком много «Май Тай». Я улыбнулась, представив, как Глория, уже покачиваясь, протягивает пустой стакан, а Кларк наполняет его коктейлем без рома.

Взглянув на отель, я увидела десятки лиц, прильнувших к окнам и смотревших на бульвар Сансет. Для людей, остановившихся в отеле «Модильяни», наш праздник стал кошмаром, превратившим их в разгневанных зрителей, обнаруживших, что они заплатили огромные деньги всего лишь за право поглазеть. Постояльцам было запрещено спускаться в вестибюль и к бассейну, входить и выходить из здания они могли только через подземный гараж. Кроме того, лифты были запрограммированы так, что не останавливались на «наших» этажах. Многие из них с тоской наблюдали за великолепным спектаклем, в который превратилось прибытие гостей. Один субъект даже связал веревку из простыней и спустился вниз лишь с тем, чтобы, едва его ноги коснулись земли, столкнуться с разъяренной Марлен. Послушав с полминуты ее крики, он сбежал — удалился наверх, в тишину своего номера.

К трем часам ночи к отелю начали подтягиваться странные личности, пытающиеся любой ценой проникнуть на вечеринку. Например, двое мужчин пытались попасть внутрь, и каждый из них утверждал, что именно он является агентом Уильяма Морриса (который прибыл уже два часа назад). Еще одна размалеванная особа в потертой беличьей шубке появилась передо мной, держа в руках поддельный «Оскар», который, по ее словам, она только что выиграла. «За что, интересно? — с раздражением подумала я. — За лучшую подделку?»

Внезапно ко мне подошел какой-то мужчина. Он просто встал рядом, не пытаясь войти внутрь. У него были седые волосы и заостренные черты лица. Руки, испещренные коричневыми пятнами, слегка дрожали, но он казался намного моложе, чем выглядел. Костюм был поношен, но тщательно отглажен, а полосатый галстук был завязан двойным виндзорским узлом.

— Знаете, сколько народа там, внутри? — осведомился он.

— Не уверена, — ответила я, подозревая в нем переодетого сотрудника из пожарной охраны, которая грозилась прикрыть наш праздник, если мы превысим положенную нам норму приглашенных.

— И есть интересные люди?

— Конечно, половина Голливуда, — сказала я, решив, что передо мной скорее всего чудак, совершающий предрассветную прогулку по бульвару Сансет.

— А Уоксманы? Они там?

Я кивнула.

— Ну а Тед Родди?

— Насколько мне известно, он здесь. — С моего места мне было видно только прибывающих.

— Здорово оказаться в такой компании. Какой он из себя?

— Я с ним не встречалась. Я видела его всего две секунды, когда он вошел с женой и остальными.

— Он привел много людей?

— Вообще-то, по нашим правилам, каждый приглашенный мог привести только одного гостя, даже Тед, хотя обычно он всюду бывает с телохранителем и слугой, который возит кресло, — ну и с женой, конечно. — Я так устала, что начала выкладывать внутренние сплетни незнакомцу.

— Значит, одному Теду разрешили привести дополнительных гостей?

— Нет, не разрешили. Но Фредди Аллен сделал своим гостем телохранителя Теда и сказал, что сам будет толкать кресло Теда.

— Надо же. Как благородно со стороны мистера Аллена.

— И я так подумала. Я имею в виду, что человек все-таки инвалид. Мы могли бы пойти на уступку. — Мои мысли слетали прямо на язык, минуя ту часть мозга, которая отвечает за мышление. — Извините, — сказала я и отошла на несколько шагов от мужчины. — Марлен, — прошептала я в микрофон, — здесь ошивается какой-то странный тип. Он задает кучу вопросов.

— Спасибо, Карен. Я и не знала, что по ночам по Голливуду шляются странные типы. Сделай одолжение, не отвлекай меня на такую ерунду.

Связь оборвалась, я оглянулась и увидела, что этот человек уже исчез. Я сразу же пожалела, что потревожила Марлен, тем самым подарив ей новый повод меня отругать. Конечно, я знала, что ругань была общепринятой манерой общения в компании. Эти люди ругались не только между собой, но и со своими друзьями, с няньками своих детей, с мужьями и женами, с бой-френдами, но в тот момент это не могло меня утешить.

С самого первого дня работы в «Глориос» мне приходилось напоминать себе, что на всех и каждом лежит чудовищная нагрузка. Тот факт, что мы вот-вот могли взять приз за лучший фильм, вынуждал всех надрываться и полностью выкладываться. Нервы не выдерживали, требования были высоки, а эмоции — на пределе. Я утешала себя рассуждением: вполне естественно рычать и огрызаться на самых близких и дорогих, особенно когда столь многое висит на волоске. Но почему же теперь, когда цель уже достигнута, ничего не изменилось?

Примерно без четверти пять утра всем, кто работал снаружи, наконец-то разрешили войти в отель, а тем, кто занимал посты внутри, — покинуть их. В вестибюле мы все попадали на кушетки и стулья. Не прошло и пяти минут, как появился Тони, взглянул на нас и процедил сквозь зубы:

— Вам что, нечего делать? Вы что, черт возьми, полагаете, будто у вас здесь оплаченный отпуск?

Немедленно материализовалась Аллегра и подлила масла в огонь:

— Вы нас позорите. Глядя на вас, можно подумать, что в компании работают только ленивые придурки.

Я посмотрела по сторонам. Вокруг не было почти никого, кроме нескольких официантов, которые сворачивали скатерти и складировали деревянные стулья. Мы все вспыхнули от гнева, но никто не сказал ни слова. Все слишком устали.

«Оскар» уже несколько часов благополучно пребывал в руках Уоксманов, но злобные нотки никуда не делись. В эти предрассветные часы после награждения я начала понимать свою ошибку: в «Глориос пикчерс» за ударом всегда следовал пинок.

Понимая, что лучше вернуться в отель, чем болтаться без дела и ждать новой выволочки, я попросила Кларка подбросить меня обратно во «Времена года». Пока мы поднимались на лифте, он старался взбодрить меня:

— Традиция «Глориос». Не забудь, в полдень у бассейна. Для нас зарезервированы две лучшие купальни. Цветы, массаж, парикмахер — и эта ночь превратится всего лишь в не очень приятное воспоминание. Иди поспи немного, увидимся позже. — Он погладил меня по голове, как ребенка.

С туфлями в руках, в полном изнеможении я ввалилась в номер и рухнула на постель, не сняв вечернего наряда.

 

С ШИРОКО ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ

Устраиваясь на работу в «Глориос», я представляла, на что иду. Компания славилась тем, что работать в ней нелегко. До меня доходили слухи, что в «Глориос пикчерс» даже существовал свой аналог «двенадцати шагов» : бывшие работники компании собирались где-то в пригородах Нью-Джерси. «Анонимные глорики» либо и вправду были вполне анонимными, либо являлись чистым вымыслом, так как впоследствии, когда я наводила справки, никто не мог подтвердить самого факта их существования. Тем не менее ходили легенды о блестящих молодых людях, которые приходили в «Глориос» полными сил и энергии, а покидали ее, едва понимая, на каком они свете. Но лично я предпочитаю истории с более счастливым концом: о двадцатичетырехлетних исполнительных вице-президентах с соответствующими этой должности окладами и количеством подчиненных; об ассистентке, так великолепно представившей свой собственный сценарий, написанный под псевдонимом, что через несколько недель ему уже дали зеленый свет; о секретарше, которая своими замечаниями и предложениями до того поразила режиссера, что ее сделали помощником продюсера. Что до меня, однако, то на работу в «Глориос» меня подвигли не столько слепые амбиции, сколько наука и искусство, устроившие против меня заговор.

До прихода в «Глориос» я около четырех лет работала в Си-эн-эн, в отделе рекламных исследований. Например, от меня могли потребовать сведения о том, сколько процентов аудитории Си-эн-эн склонны к «хронической или рецидивной» изжоге в настоящем или будущем. Деньги платили нормальные, мои коллеги были очень приятными людьми, а полугодовые отзывы начальства о моей работе выглядели просто прекрасно. На первый взгляд мое будущее было обеспечено, однако меня постоянно одолевали сомнения — на своем ли я месте? Но если работа и была скучна, то вечера и выходные проходили под знаком веселья. Светской стороной моей жизни руководили моя лучшая подруга Арабелла (начинающая актриса) и мой бой-френд Гейб (начинающий художник). В свободное время Арабелла постоянно таскала меня на кинофорумы или в театр «Уолтер Рид», а для Гейба было делом чести посетить столько открытий художественных галерей, сколько человек в состоянии вынести. Наша маленькая «банда четырех» — я, Гейб, Арабелла плюс молодой человек, с которым в тот момент встречалась Арабелла, — бегала по городу, пробуя все подряд: от оперы про Джеймса Бонда к слайд-шоу «Юриспруденция как искусство», а от слайд-шоу на «Экуус» в постановке седьмого класса одной из самых «передовых» школ города. Мы посещали все, что предлагал нам Нью-Йорк дешевого или бесплатного.

Арабелла Томпсон была моей лучшей подругой с первого курса в Массачусетском университете. (На самом деле ее звали Абби, но после второго курса она вдруг решила стать Арабеллой.) Она увлекалась драматургией, а я — политологией, так что наши дорожки могли и не пересечься, если бы мы не оказались в разных командах во время дискуссии о «правде в кинематографе», устроенной в университете после выхода на экраны «Всей президентской рати». В тот вечер мы открыли, что спорить друг с другом интереснее, чем соглашаться с кем-то другим, и вскоре стали лучшими подругами. Ненасытная киноманка, Арабелла знала все едва ли не обо всех фильмах, когда-либо выходивших на экран, не говоря уже о звездах, режиссерах и продюсерах, и она же была ходячим справочником «Кто есть кто», когда речь заходила о кинематографической промышленности. К несчастью, она родилась в семье, насчитывавшей три поколения медиков, — и все они, даже давно почившие в бозе, оказывали на нее сильнейшее давление, настаивая на продолжении семейной традиции. Арабелла поступила в медицинский институт Джона Хопкинса, альма-матер Томпсонов, но тянула с учебой и не приступала к занятиям, так что могла посещать классы актерского мастерства и ходить на прослушивания в Нью-Йорке. В конце концов она неохотно признала, что если врачом она, безусловно, стать может, то сыграть его в телевизионной постановке ей не удастся никогда. А потому Арабелла переехала в Балтимор, где она должна была ближайшие двадцать лет (по крайней мере мне представлялся именно такой срок) играть роль прилежной студентки.

Мы условились проводить вместе как минимум один уик-энд в месяц — либо в Мэриленде, либо в Нью-Йорке, но очень скоро анатомия, физиология и гистология лишили нас этой возможности. К середине осени стало ясно, что один телефонный разговор в неделю уже удача. Речь Арабеллы теперь изобиловала не навязчивым обсуждением самородков из мира кино, а медицинским жаргоном и отвратительными подробностями вскрытия Ллойда — трупа, на котором она тренировалась. И еще — и это было самое грустное — она вновь стала Абби.

А потом мы с Гейбом сильно поругались в День благодарения. Гейб — неплохой художник, но совершенно не умеет себя подать. Он мечтает, чтобы его картины висели в художественных галереях и офисах гипотетических меценатов, но думает, что это свалится на него само, и продолжает жить случайными заработками. Незадолго до нашей ссоры он нашел работу на аукционе «Кристи». Устраиваясь туда, Гейб, конечно, рассчитывал наладить связи с ценителями искусства, но вместо этого оказался на складе: перетаскивал антикварную мебель и возил тележки. Уже через неделю он возненавидел свои обязанности и своего шефа, который вел себя так, будто сундуки Чиппендейла были важнее натруженной спины рабочих. Вместо того чтобы посочувствовать Гейбу, я предположила, что ему, наверное, уже пора менять свою жизнь — например, попробовать себя в коммерческих видах искусства. Гейб понял это так, что я вообще никогда не верила в его мастерство художника, и объявил, что уезжает в Кентукки к двоюродному дедушке, где будет жить на птичьих правах, но зато «беспрепятственно творить».

Все знают, что разбитое сердце можно вылечить, занимаясь всякой всячиной и не давая себе ни минуты передышки. Но я вдруг обнаружила, что мне плохо, когда рядом нет никого, с кем можно было бы провести время, поболтать и просто отвлечься. Я чувствовала себя брошенной и выбитой из колеи. Гейб и Арабелла внезапно исчезли с горизонта, и мне пришлось выискивать в своей жизни аспекты, которые можно было бы изменить. На предметном стекле микроскопа оказалась карьера.

В институте я была полна амбиций: я воображала, как получаю диплом и лечу с ним сломя голову, хотя и не вполне представляла, куда именно. Я овладела азами нескольких профессий, но нынешнее место в Си-эн-эн мне выхлопотала подруга подруги. Случилось так, что я занимала его гораздо дольше, чем намеревалась, — совершенно незаметно пролетели целых четыре года. Пусть Абби и распрощалась с мечтой, ее запасной вариант едва ли можно было считать обреченным на неудачу. А Гейб решил посвятить себя творчеству, в конечном счете поставив его выше дружбы. Я не без иронии подумала, что они знали, чего хотели, тогда как я, со своими чеками два раза в месяц, медицинской страховкой и кредитной картой, не имела об этом ни малейшего представления.

Обо всем этом я размышляла, когда темным январским вечером брела в бар «Итчиз Тако Хевен», где, как обычно по четвергам, собрался уже почти весь наш отдел. Увидев ярко светящийся над входом неоновый перчик, я зашагала быстрее, предвкушая бокал крепкой «Маргариты». Вечер четверга уже давно стал главным событием моей недели. «В конце концов, — думала я, — это неплохая возможность поближе познакомиться со своими сослуживцами». Я взяла в баре коктейль и принялась проталкиваться сквозь толпу секретарш и работников из пригородов в поисках нашего столика. Усевшись на свободное место, я заметила в нашей компании незнакомца.

— Карен, это Кларк Гарленд, — сказал Пит, главный статистик нашего отдела. — Мы с ним учились в одной школе. Не виделись сто лет с тех пор, как он стал пахать на «Глориос».

Не ослышалась ли я? Этот парень работает в «Глориос пикчерс»? Абби мне не поверит. Из миллиона фильмов, которые мы с ней пересмотрели, ей больше всего нравились фильмы «Глориос». Она помешалась на братьях-близнецах, управлявших компанией, особенно на Тони Уоксмане. Пресса выставляла их то жадными жлобами, то гениальными художниками — в зависимости от дня недели, а некоторые истории о компании, которые она мне поведала, захватывали больше, чем сами картины.

Я подскочила, в пылу едва не опрокинув стакан.

— Карен Джейкобс, рада познакомиться, — сказала я сдавленным от волнения голосом, протягивая руку. — Обожаю фильмы «Глориос». На «Театральной истории» я так ревела, что меня чуть не выгнали. — Я поняла, что все еще трясу руку Кларка, и, ужаснувшись, резко остановилась, так что он пролил свой мартини. Он галантно сделал вид, что ничего не случилось, тогда как Пит одарил меня недоуменным взглядом. В офисе он сидел в двух шагах от меня, но с Кларком я проговорила дольше, чем с Питом за все время нашей совместной работы.

В Кларке было около шести футов росту, а его аристократическая красота в сочетании со стройной, спортивной фигурой выдавали в нем игрока в сквош. Его темно-каштановые волосы чуть портили залысины, но я никогда прежде не видела столь уверенной улыбки. Если мы с коллегами выглядели словно на похоронах, чему причиной был немыслимо строгий стиль одежды, принятый в нашей компании, то Кларк был одет по последнему крику моды и все, что он носил — брюки высококачественной хлопковой ткани, черный кашемировый свитер с вырезом, разношенные туфли от Гуччи, — имело домашний, уютный вид.

— Мне тоже нравится этот фильм, — сказал Кларк. — В ближайшие два месяца выйдут наши новые фильмы, просто великолепные, — надеюсь, что доживу до этого счастья, — добавил он с улыбкой.

Я сумрачно кивнула:

— Говорят, что у вас очень трудно работать. Чем вы там занимаетесь?

— Я работаю в отделе связей с общественностью, и это самое безумное место среди всеобщего безумия. Но я обожаю мою работу.

Он обожал ее! Мне не терпелось позвонить Абби и рассказать, что я познакомилась с настоящим сотрудником «Глориос пикчерс», и что он обожает свое дело, и что эта работа в точности такая, какой мы ее себе представляли, — веселая и безумная. Весь остаток вечера я следовала за Кларком, как маленький голодный спаниель; закидывала его вопросами, жадно ловя любую подробность о «Глориос», которую он великодушно бросал мне. Пит, пытаясь перекинуться с другом словечком, спросил, правда ли, что Уоксманы часто ссорятся.

— Ссорятся? Не то слово. Это больше похоже на рукопашный бой, — ответил Кларк. — Бывают дни, на них просто страшно смотреть.

— Например? — спросила я в надежде разжиться интимными сведениями для передачи Абби.

— Тони все время ворчит по поводу диеты Фила — это действительно форменное безобразие. Однажды Тони вошел в кабинет Фила, когда тот уписывал свой гигантский бифштекс с сыром. Тони наклонился к брату и заорал в самое ухо: «Давай жри! Ты сдохнешь, и мне достанется все!» Сам Тони много работает, особенно когда у него стресс — то есть всегда. Он ежедневно является на работу одетым по моде семидесятых — ну, вы знаете: нейлоновые спортивные костюмы, махровые повязки на голове и запястьях. А на прошлой неделе, во время встречи с режиссером картины «Ворон-2: Никогда», он бросал лассо и случайно заарканил Фила. Понятное дело, тот устроил ему сцену. Насколько я знаю, вот что он сказал дословно: «Тонто, сними эту гребаную веревку с моей чертовой шеи».

— Он сказал «тонто»! — Мы с Питом переглянулись. В прошлом месяце мы посещали рабочий семинар по политкорректности за счет компании, и там нас учили всячески избегать этого словечка. Оно явно оскорбляет не только коренных жителей Нью-Йорка, но и тех, кто говорит по-испански, так как на этом языке «тонто» означает «дурак». Пит осведомился:

— Разве это не считается верхом неполиткорректности?

— Виноват, ваша честь. — Кларк широко улыбнулся. — Такое вот это местечко, только и всего.

Посидев еще немного, я стала со всеми прощаться.

— Карен, я был счастлив познакомиться, — сказал Кларк, по-прежнему лучась своей ослепительной улыбкой. — Я могу с вами как-нибудь связаться? Мне кажется, нам есть о чем поговорить.

Не будучи уверенной в его искренности, я протянула ему визитку. Вообще-то у меня сложилось впечатление, что Кларк гей — хотя в современном Нью-Йорке судить об этом становится все труднее, — но я надеялась, что ошиблась. Так или иначе, поход в кино с работником «Глориос» мигом прогонит мою хандру.

На следующий день, едва я выяснила, что пятьдесят семь процентов наших телезрителей любят студень, причем восемьдесят пять процентов из них назвали своим любимым «студень, подкрашенный синим красителем», как на моем столе зазвонил телефон. Это был Кларк.

— Привет, Карен, вчера я решил вам кое-что сказать, но не хотел говорить при всех. Нашему директору по связям с общественностью нужен ассистент, а вы так много знаете о наших фильмах, да и энергии вам не занимать. Может быть, придете на собеседование? Мне кажется, вы справитесь с блеском.

— О! Большое спасибо за заботу. — Меня охватило возбуждение, и рука, державшая трубку, немедленно вспотела. Я переложила трубку в другую руку и, пытаясь сохранить хладнокровие, слушала, как Кларк рассказывает мне, что я должна сделать. Он объяснил, что, как только будет получено мое резюме, мне позвонят и пригласят на собеседование. Едва повесив трубку, я немедленно составила свое резюме, отправила его Кларку электронной почтой и позвонила Абби.

— Привет, Карен, у меня скоро экзамен по акушерству и гинекологии. Ты знаешь, что при беременности аппендикс смещается влево?

— Нет, не знаю. Потрясающе. А ты знаешь, что я подумываю устроиться в «Глориос пикчерс»?

Абби завопила в трубку:

— Правда? В «Глориос»? К Уоксманам?

— Именно туда. — Я вкратце рассказала ей о своем знакомстве с Кларком.

— Карен, я убегаю в лабораторию, но буду держать за тебя пальцы. Я даже Ллойду скрещу пальцы.

— А получится? — спросила я, стараясь не думать о лиловых, окоченевших пальцах Ллойда.

— Обязательно, — сказала она. — Он невероятно покладистый.

Остаток дня я провела в попытках продолжить исследование рынка любителей студня, но мои мысли все время возвращались к беседе с Кларком. За последнюю пару лет мы с Абби и Гейбом посмотрели несколько великолепных фильмов «Глориос», в том числе «Крик отчаяния», «Шедевры», «Вилы Фортуны» и «Шепот девушки»; все эти фильмы обычно заканчивались оживленными дискуссиями, которые мы устраивали за турецким кебабом. Иногда в разговор встревали другие обедающие; был случай, когда две радикальные феминистки чуть не закололи Гейба своими шпажками, подслушав его комментарии к брутальному эпизоду из «Гобоя». Я знала, что не все фильмы «Глориос» порождают такую живую реакцию, однако из года в год компания поднимала планку и ее успех обсуждался не только в развлекательных изданиях, но и в «Уолл-стрит джорнал». Компания доказала, что деньги можно делать, пускаясь в рискованные предприятия. Главное — художественное чутье. Даже в качестве ассистента я окажусь в непосредственной близости от самого блистательного, самого новаторского киноискусства. И как знать? Если кто-то и способен доказать, что искусству не нужны границы, так это компания «Глориос пикчерс». Я давно уже не испытывала такого воодушевления, и это было поистине волшебное чувство.

— Карен? — Пит раздраженно постукивал карандашом по монитору моего компьютера. Сколько времени он уже тут простоял? — Ты подготовила мне сравнительные материалы по студню? — Я вручила ему распечатку. — Нет, мне нужна та часть, где речь идет о студне из кулинарии и студне домашнего приготовления, — возразил он. — В течение часа.

— Извини, Пит. Двадцать минут, и я все сделаю. — Я напрочь забыла, что он сегодня уже спрашивал об этих цифрах, и вдруг ужаснулась, осознав, сколько времени трачу на подобную чушь. Что лучше — покупной или приготовленный дома? Пора сматывать удочки.

Двумя неделями позже я сидела за своим рабочим столом и обрабатывала данные по изжоге. В этот раз потенциальный рекламодатель желал узнать, какой процент наших зрителей испытывает ее как минимум три раза в неделю. Это захватывающее занятие прервал телефонный звонок. Женщина, говорившая высоким, хорошо поставленным голосом, представилась Джеральдиной Уотерс, начальницей отдела кадров «Глориос».

— Мне бы хотелось побеседовать с вами, — заявила она. — Сможете приехать через час?

Через час? Я рассчитывала, что у меня будет в запасе хотя бы день и я смогу выбрать одежду поприличнее. Сейчас я была одета по моде Си-эн-эн: деловой костюм, юбка-не-выше-двух-дюймов-над-коленями и туфли на-каблуках-не-выше-двух-дюймов. Кстати, мои туфли отчаянно нуждались в чистке. Не говоря уже о том, что я должна была представить новые сведения об изжоге к собранию, назначенному на четыре часа.

— Конечно, смогу, — ответила я и положила трубку, уже обдумывая стратегию бегства.

Я сунулась к начальнику:

— Простите меня, ради Бога. Я совершенно забыла, что в два часа мне нужно к гастроэнтерологу. — В том, что я выбрала себе именно такое алиби, не было ничего удивительного: мой желудок уже отплясывал мамбу. — Я послала вам документы с цифрами по изжоге и вернусь сразу, как только освобожусь, — добавила я, изображая спешку во избежание дополнительных вопросов. Затем бросилась в дамскую комнату. Там я заперлась в кабинке, осторожно пристроила пудреницу на шкафчик с туалетной бумагой и накрасилась. Нашарив в косметичке заколку, попыталась подцепить и уложить аккуратной волной самую непослушную прядь. Я вышла из кабинки и подошла к зеркалу, надеясь на чудесное превращение, но мое отражение выглядело как встрепанная «степфордская жена». Приотворив дверь, я поглядела по сторонам, чтобы убедиться, что в холле пусто. Затем быстро прошла к лифту, пронеслась через вестибюль, вышла на улицу, свернула за угол и только тогда поймала такси, чтобы добраться до «Глориос». Я вздохнула свободно, лишь когда села и захлопнула за собой дверцу. Я назвала шоферу адрес, и он оглянулся:

— Куда-куда?

— Гринвич-стрит.

— Вы хотите сказать — Гринвич-авеню.

— Нет, именно Гринвич-стрит. Поезжайте вниз, на запад, а я попробую вычислить по пути, — распорядилась я, ругая себя за то, что не уточнила адрес. Квартал Трайбека — «Треугольник за Канал-стрит» — расположен в нижнем левом углу Манхэттена, улицы там не пронумерованы, поэтому легко заблудиться.

В конце девятнадцатого века это был промышленный район. Сейчас, через сто лет, он был снова востребован, так как располагал главным достоинством для богатых жителей Нью-Йорка — свободным пространством. Заброшенные склады и фабрики быстро переделали в роскошные офисные здания, галереи и конторы, способные вместить пару сотен людей, приютить коллекцию импрессионистской живописи и обеспечить простор, которого столь жаждут знаменитости, шишки и преуспевающие творцы. Район постепенно заполнялся инвестиционными банками и другими учреждениями для белых воротничков, но на карте Нью-Йорка он выделялся прежде всего благодаря независимому кинематографическому сообществу города. Жаль только, что эта карта есть не у всех таксистов.

Машина резко свернула влево, и я завалилась на бок, — шофер обнаружил Гринвич-стрит только после того, как проехал мимо. Увидев невысокое здание из красного кирпича, рядом с которым были припаркованы несколько лимузинов, я попросила водителя остановиться. Он немедленно нажал на тормоза, и машина со скрежетом замерла. Я вошла внутрь, получила от охранника бейдж с надписью «Посетитель», шагнула в лифт и поднялась на этаж, где располагался офис «Глориос».

После того как я представилась, секретарша сказала, что Джеральдина «чуточку задерживается». Чтобы скоротать время, я принялась изучать не очень-то презентабельную приемную: небольшой диван с грязной обивкой и вытертый ковер. На фоне этого интерьера яркими пятнами смотрелись многочисленные киноафиши и статуэтки наград. Я ждала уже пять минут, когда из лифта вышли четверо посыльных, у каждого в руках по пакету с логотипом магазина деликатесов на Второй авеню и по огромному подносу с сандвичами. Запах горчицы и мяса пробивался даже сквозь пластиковую упаковку. Мой рот наполнился слюной. Я решила, что это доброе предзнаменование. Когда отец приезжал погостить, он неизменно настаивал на походе в этот магазин и я была счастлива составить ему компанию ради гигантских сандвичей с пряной ветчиной и ржаным хлебом, которые таяли во рту, чтобы затем превратиться в желудке в кирпич. Секретарша сняла трубку и проговорила: «Фил, приехал ленч», — после чего направила прибывших к соответствующей двери. Мне стало интересно — сколько же таких сандвичей может умять Фил Уоксман?

Просидев в приемной полтора часа, я начала размышлять о том, что совершенно не готова к собеседованию. Да, Абби прислала мне составленный ею вопросник по истории «Глориос», а позже по телефону учила меня отвечать на такие каверзные вопросы, как: «Что ценного вы принесете в нашу организацию?» и «Как вы справляетесь с повышенной нагрузкой?» Однако куда денешься — мой послужной список ограничивался рекламной и исследовательской деятельностью, и решительно никакого опыта в связях с общественностью. У меня вспотели ладони, а во рту пересохло. Что я могу предложить, помимо рекомендации Кларка? Я несколько раз слегка повернула голову и постаралась незаметно подвигать плечами, стараясь расслабиться. Я пожалела, что в свое время не послушала Абби и не занялась йогой. Осторожно разминая затекшие мышцы шеи, я повернула голову и обратила внимание на большую картину на стене за моей спиной. Это было нагромождение красных клякс, с которых свисали нити пластика. Чтобы прочесть подпись под этим шедевром, мне пришлось полностью развернуться:

Моя мечта

(холст, масло, леска, скотч).

Труди Уоксман

Это, подумала я, прекрасно доказывает, что кровь гуще воды. Жаль, что Гейб не был родственником Уоксманов. Наверное, он сейчас где-нибудь на своей ферме в Кентукки, одет в рабочий комбинезон и погружен в создание очередного шедевра, не опасаясь моих негативных реплик. Уже в сотый раз за эту неделю я начала размышлять над тем, не должна ли я преодолеть себя и первой ему позвонить. Правда, как угадаешь, окажется ли этот звонок сигналом к примирению или станет только хуже. И в этот момент в приемную вошла высокая женщина и протянула мне руку. Она вся была ярко-оранжевого цвета — волосы, брови, лак для ногтей, помада и брючный костюм.

— Вы, должно быть, Карен, — проговорила она. Ее крепкое рукопожатие как бы говорило: «Здесь командую я». Я попыталась ответить столь же твердо, но она усилила нажим, и я, в целях самозащиты, позволила своей ладони обмякнуть.

В офисе Джеральдина села за стол, а я опустилась на стул напротив нее. Когда я полезла за резюме, мой взгляд упал на очаровательную маленькую таксу, затаившуюся в углу.

— Привет, — сказала я и попыталась ее погладить. Таксик обнажил зубы и зарычал.

— Это Харви, — объяснила Джеральдина. — Иногда он сущий зверь, но обычно не кусается.

Это прозвучало не слишком убедительно, и я украдкой поставила портфель между собой и собакой. Харви ответил мне злобной гримасой.

— Никогда не видела пса с такими белоснежными зубами. — Я решила сказать о ее мерзком любимце хоть что-то приятное.

— Как мило, что вы заметили. — Джеральдина с обожанием посмотрела на Харви. Она жеманно помахала псу, и тот чуть шевельнул хвостом. Когда Харви зевнул и принялся обнюхивать свою лапу, Джеральдина просияла. — Мне не нравилась его улыбка, так что я отвела его к собачьему дантисту, он и вычистил Харви зубы. — Джеральдина говорила очень быстро, как будто спешила поскорее все выложить.

Я еще раз взглянула на пса, который продолжал демонстрировать отменную работу врача, хотя выражение его морды сделалось скорее сердитым.

— Кларк Гарленд рассказал мне о вас, — сказала Джеральдина. — Он думает, что вы хорошо управитесь в позиции Аллегры.

Позиция Аллегры? Это что же — вроде приема Геймлиха или упражнений Кегеля? Конечно же, нет.

Джеральдина принялась объяснять, что Аллегра Ореччи — директор по связям с общественностью, и ей положены два ассистента для работы в офисе и участия в более крупных и интересных проектах: например, они должны заниматься планированием премьерных показов и обеспечением выездных мероприятий вроде кинофестиваля «Санденс» и церемонии награждения в Киноакадемии.

— Вы будете номером два, — изрекла Джеральдина, имея в виду второго ассистента, — но первый номер приступила к работе всего несколько месяцев назад, так что между вами не будет никакой разницы — с точки зрения старшинства. Это очень престижная позиция — вы будете много общаться с Филом и Тони Уоксманами, а также с актерами и съемочными группами.

Я ждала случая обнаружить мое знакомство с компанией — упомянуть оскароносный саундтрек, кассовые сборы за последние два года, фильмы, находившиеся сейчас в производстве, — но нужный момент никак не наступал. Говорила в основном Джеральдина, а я только слушала и кивала. Когда у нее наконец возник вопрос, она задала его с предельной серьезностью:

— Ваш возраст — с ним все в порядке?

Я не имела ни малейшего понятия, о чем идет речь. Не дождавшись ответа, она объяснила:

— Судя по году окончания учебы, вам около двадцати девяти лет.

— Двадцать восемь, — уточнила я.

— Понятно. Дело в том, что вам предстоит иметь дело с администраторами, большинство из которых будут намного выше вас по должности, однако по возрасту — младше. Как минимум на пару лет. Некоторым ассистентам, которые работали здесь до вас, это не нравилось.

Неужели Джеральдина думала, что моя песенка уже спета?

— Нет, это замечательно. Я рада возможности поучиться у таких одаренных людей. — Мой ответ был ясен и четок, и мне наконец удалось прибегнуть к тому особенному тону, в котором я упражнялась перед собеседованием.

— Тогда это все. Я с вами свяжусь. — Она поднялась, чтобы меня проводить. Я пристально следила за Харви, когда брала портфель и пальто. Хотелось оказаться подальше от этих острых сверкающих зубов.

На протяжении двух следующих недель от «Глориос» не было никаких известий. Я уже приготовилась проститься с надеждой. Были объявлены номинанты Академии, и картина «Пилот-иностранец» производства «Глориос» была номинирована в дюжине категорий, включая «Лучший фильм», «Лучшая режиссура», «Лучшее то», «Лучшее сё», а я в это время притворялась человеком, у которого все в порядке. Телефонный звонок раздался через три дня после оглашения номинантов. Я сидела за своим столом и прилежно пыталась обнаружить связь между людьми, смотрящими новости по кабельному телевидению, и людьми, которые пользуются воском для натирки полов.

— Карен? Джеральдина. Вы получили место.

— Это здорово! Огромное вам спасибо! — Мне захотелось тут же закончить разговор и перезвонить Абби, чтобы сообщить, что она наконец-то может расправить пальцы несчастному Ллойду, если они все еще скрещены. Потрясающе! Мне больше не придется иметь дела ни с «Джелло», ни с изжогой, ни со скучным гардеробным кодексом. Я устремляюсь к большему и лучшему… Я…

Всецело захваченная эйфорией, я чуть не пропустила слова, которые повторяла Джеральдина:

— Я говорю: мы хотим, чтобы вы приступили к работе с понедельника.

Было четыре часа пополудни, пятница. Я не могла просто так уйти и не вернуться. Это было бы абсолютно непрофессионально. Я глубоко вздохнула:

— Мне бы хотелось закончить дела и подать уведомление за две недели, но я определенно согласна занять это место в вашей компании.

— Карен, работа начинается в понедельник. Мы увидим вас в понедельник, в девять ноль-ноль?

Такой шанс выпадает раз в жизни. Могла ли я позволить себе потерять две недели из-за какого-то уведомления? В конце концов, это была «Глориос пикчерс», а они всегда получали что хотели. В настоящий момент они хотели, чтобы в понедельник, в девять ноль-ноль я была на своем новом рабочем месте.

— Я буду.

Тем вечером я, задыхаясь, ввалилась в квартиру, которую делила со своей двоюродной сестрой. Эллен была старше меня на четыре года и пару лет назад развелась с мужем. С тех пор мы жили вдвоем. Казалось, мы почти перенеслись обратно в Провиденс, Род-Айленд, где выросли в одном квартале. По пятницам Эллен обычно готовила обед, остатки которого, до исчезновения Гейба и Абби, я доедала в субботу на ленч. Хотя я боялась, что мы так и состаримся в этой обители — две незамужние сестры с волосами, подкрашенными голубой краской, — однако теперь мне было приятно, что на выходных рядом со мной живая душа. Я зашла на кухню. Элен мыла салат-латук, а из духовки аппетитно пахло лазаньей. На столе стояла откупоренная бутылка «Пино нуар».

— Эллен, ты не поверишь! — изрекла я, не снимая пальто. Она обернулась:

— Ты получила работу в «Глориос»?

— Выхожу в понедельник. Я буду вторым ассистентом директора по связям с общественностью! — Я сбросила пальто, наполнила стаканы вином и протянула один Эллен.

— В понедельник? И когда ты узнала? Разве тебе не нужно подавать уведомление об уходе?

Моя сестра, подобно самонаводящемуся снаряду, всегда попадала в самую точку.

— На это нет времени. Они позвонили сегодня и сказали, что я должна выйти в понедельник, а иначе меня не возьмут.

Эллен покачала головой и вздохнула, не говоря ни слова. Она была налоговым инспектором, делала все строго по правилам и не доверяла тем, кто поступал иначе.

— Эллен, ты не понимаешь. Мне до смерти хочется там работать. Другой такой возможности может не быть.

— Хорошо, но если ничего не выйдет, то мосты будут сожжены.

Уход без уведомления пугал. Но потом я подумала о Филе и Тони Уоксманах, которые, когда чего-то хотели, плевали на трудности и шли напролом. Внезапно я ощутила себя другим человеком. Человеком «Глориос». Кем-то, кто мыслил широко, попирал правила, изменял заведенный порядок. Эллен этого никогда не понять. Однажды в детстве она прошагала целую милю, чтобы вернуть монетку кассирше из магазина — та случайно дала ей лишнюю сдачу. «Дело не в пяти центах», — сказала Эллен, уже в одиннадцать лет следовавшая строгим принципам.

— Я должна попробовать, иначе никогда себе этого не прощу.

— Только пообещай мне быть осторожной. Все знают, что работа в «Глориос пикчерс» не сахар.

Меня удивила такая осведомленность. Слухи обычно обходили Эллен стороной, и большую часть жизни она жила, зарывшись в гроссбухи и отчеты. Впрочем, я была благодарна ей за заботу. Ребенком я имела обыкновение бросаться очертя голову куда угодно, в том числе — на улицу с оживленным движением, и твердая рука Эллен не раз меня спасала. Хотя я и не всегда понимала ее — она предпочитала надежное и испытанное вместо нового и лучшего, — я любила Эллен всем сердцем и понимала, что она просто беспокоится обо мне.

— Вот что я решила, — сказала я, намереваясь предложить нечто, что успокоит Эллен и в то же время гарантирует, что я не увязну снова. — Я даю «Глориос» один год. Все эти триста шестьдесят пять дней мы будем обсуждать, как идут дела. Если мне будет плохо, я уйду.

Эллен перечеркнула понедельник в кухонном календаре большим красным крестом.

— Договорились.

Мы чокнулись, скрепляя сделку.

В воскресенье днем по странному совпадению — или велению судьбы — по телевизору шла передача «Портрет крупным планом». Выпуск назывался «Матери великих». Часть его была посвящена не кому-нибудь, а неутомимой Глории Уоксман. Ядром сюжета была история о том, как она в одиночку растила сыновей в однокомнатной квартире в Бронксе. Отец бросил семью вскоре после того, как близнецам исполнилось два года, и если Глории его недоставало, она никогда этого не показывала. Взамен она сосредоточила свою кипучую энергию на мальчиках. Глория решила, что Фил и Тони ни в чем не будут знать отказа — даже если ей придется спать на ходу.

Все это я уже слышала раньше из рассказов Абби. Она утверждала, что в семействе Уоксманов взяли за правило никогда не произносить отцовского имени. Это было видно по глянцу, который Глория наводила на соответствующую часть их биографии, как будто отец был мелким эпизодом в общем круговороте событий.

Ведущий передал слово самой Глории, и та поведала о маленьком салоне красоты, который она соорудила в своей кухоньке. Соседки стекались к ней с просьбами: «Глория, я хочу быть похожей на Тину Тернер». Или: «Глория, сделай меня похожей на Риту Хейуорт. Она нравится мужу». Глория преобразовывала соседок в их любимых богинь экрана. «Поверьте, не так-то просто было это делать», — добавила она с виноватым смешком.

На экране начали появляться семейные фотографии Уоксманов. На одной из них Фил и Тони играли в песочнице — вернее, Фил закапывал Тони в песочнице. На другой Тони кормил Фила грязью.

— Они всегда были неразлучными друзьями, — сообщила Глория, любовно глядя на фотографии. Ведущий рассказал зрителям, что через несколько лет Глории удалось скопить достаточно денег, чтобы открыть небольшой салон. «Шик» Глории не был золотой жилой, но позволял платить за квартиру, сытно есть и, главное, ходить в кино. Каждое воскресенье Глория готовила сандвичи и все втроем отправлялись в кинотеатр.

— Ходили на двойные или на тройные сеансы. Мы смотрели все подряд, — говорила Глория. — Фил, знаете ли, любил эпические картины — «Лоуренс Аравийский» и «Доктор Живаго». А Тони больше нравились вестерны и комедии: «Как победил Запад» мы посмотрели, по-моему, раз пять. Я? Я глядела на прически, так что у моих клиентов всегда были самые модные.

Когда ведущий заговорил о романтической стороне жизни Уоксманов, камера зафиксировала смешок Глории, прежде чем та заявила, что ее сыновья всегда умели ценить красоту.

— Для Тони не существовало никого, кроме Натали Вуд. Он писал ее имя во всех своих блокнотах, как будто это была соседская девочка. — Она откинулась на спинку кресла и продолжила: — А Фил всегда предпочитал европеек. Он по уши влюбился в Софи Лорен и Одри Хепберн. Я подтрунивала: «Фил, выбери кого-то одного». А он отвечал: «Мам, ну как же тут выбрать?» — Глория сияла, предаваясь воспоминаниям.

Передачу прервал рекламный ролик очередного фильма «Глориос», который вот-вот должен был выйти на экраны, — «Разящий удар». После этого снова последовала череда фотографий. Затем Глория торжественно заявила:

— На шестнадцатилетие я пообещала взять их в Голливуд, пусть даже мне придется сделать для этого миллион завивок.

Передача меня околдовала. Конечно, я знала историю матери близнецов, ее ревностное служение своим сыновьям и то, что свою студию они назвали в ее честь. Но я и понятия не имела, в какой нищете они выросли и как мать жертвовала всем ради них. Компания предстала в совершенно новом свете, а люди, ею правившие, теперь волновали меня больше, чем когда бы то ни было.

Вечером я долго сидела в ванне, расслабляясь и пытаясь сосредоточиться на завтрашнем дне. Затем я исследовала свой гардероб, не зная, что надеть в первый день работы у Уоксманов. Я должна была выглядеть по-деловому строгой, но не нищей; небрежной, но не неряшливой. Наконец я остановилась на старомодном черном платье, ранее предназначавшемся для выходов «в мир искусства». Занимаясь глажкой и обрезая выбившиеся нитки, я грезила о моем будущем в «Глориос». В самый разгар мечтаний, когда я уже видела себя на яхтенной вечеринке в Каннах, в дверь постучала Эллен и вручила мне экземпляр «Вэрайети», который купила, возвращаясь из гимнастического зала. Заголовок на первой странице, прямо над сгибом, гласил: «"ГЛОРИОС" СРЫВАЕТ БАНК СЕМНАДЦАТЬ НЕДЕЛЬ ПОДРЯД». Мне не терпелось приступить к делу.

 

ПЕРВАЯ КРОВЬ

Когда в понедельник утром я вошла в офис Джеральдины, та выбежала из-за стола, осмотрела меня с головы до ног и сказала:

— Слава Богу! Доброе утро, Карен.

— Неужели вы думали, что я не приду?

Джеральдина нетерпеливо помотала головой:

— В том, что ты придешь, я не сомневалась. Я волновалась из-за одежды. Ты явилась на собеседование в двойке, — напомнила она. Мое лицо запылало; заикаясь, я попыталась объяснить, что так было принято на моей прежней работе. Джеральдина неопределенно кивнула и предложила начать с быстрой экскурсии по офису — слово «быстрый» оказалось весьма уместным.

Здание, в котором раньше размещалась прядильно-ниточная фабрика, выглядело гораздо более унылым, чем то, где находился офис Си-эн-эн. До этого такие строения из красного кирпича, по внешнему виду которых сразу было понятно, что когда-то они были промышленными постройками, я видела только в архитектурных журналах. Джеральдина, мчавшаяся сломя голову, протащила меня через чертову уйму временных рабочих площадок, мимоходом указав на апартаменты Фила и Тони; через участки, где складировалась продукция, где занимались развитием и маркетингом, а также показала кое-какие другие интересные места, включая туалеты и грузовые лифты. Я почти бежала за ней, стараясь не отставать, и когда Джеральдина обогнула угол, отделявший складское помещение от двери, которая вела в отдел общественных связей, я споткнулась и меня занесло так, что я ободрала костяшки пальцев о кирпичную стену. Я инстинктивно лизнула ранку и ощутила во рту вкус крови.

Едва мы очутились в лабиринте из отгороженных кабинок и рабочих столов, Джеральдина, чуть сбавив темп, описала рукой дугу.

— Помощники бухгалтера, практиканты и временные работники; здесь каждый день сидит сорок пять человек или около того, — сообщила она.

Как только удается переделать столько дел на таком крохотном пятачке пространства? Не знаю, о чем я подумала, но мысль о курятнике мне в голову не пришла. В каждом закутке стояло по два-три стула, сдвинутых вплотную, некоторые перегородки кренились под опасным углом, по другую сторону прохода выстроилась гигантская картотека, из-за чего означенный проход неимоверно сужался. Всюду змеились провода удлинителей и адаптеров. Из-за количества людей отдел напоминал фабрику какой-нибудь страны третьего мира, где дети работают за гроши. Единственным, что отличало это место, были телефоны.

Джеральдина резко остановилась перед молодой женщиной, сидевшей за L-образным столом, который приютился между картотекой и книжным шкафом, забитым видеопленками. Стол загромождали два компьютера, надрывавшийся факс, принтер, несколько заряжающихся аккумуляторов для сотовых телефонов и беспорядочно выстроенная башня, составленная, похоже, из всех газет и журналов, какие только выходили в Соединенных Штатах. Бумаги, которым не хватило места на столе, перекочевали на пол. Он был усеян памятными записками, письмами, газетными вырезками и снова — журналами и газетами. Джеральдина кивнула хаосу, как будто ей его только что представили на официальном приеме.

— Пришли, — объявила она.

— Карен Джейкобс — Дагни Блум, номер один при Аллегре. Знакомьтесь, леди, я свое дело сделала, — закончила она и исчезла в коридоре.

Дагни протянула руку, но я указала на мои кровоточившие костяшки.

— Поцеловалась со стенкой, — сказала я, вымученно улыбаясь.

— Чертов кирпич, — заметила Дагни, выдвигая ящик стола и подавая мне пару салфеток.

Высокая и стройная, как модель, Дагни была полностью облачена в наряд от Дольче и Габбана: черная кружевная блузка, кожаная мини-юбка и шнурованные сапоги выше колен. Блестящие темно-русые волосы, доходившие до талии, были стянуты в пучок и обрамляли лицо с исключительно чистой кожей и тонкими приятными чертами. Рядом с ней я почувствовала себя хоббитом: Дагни была так безупречна, что хотелось проверить, не прилипла ли к моей туфле туалетная бумага.

— Начинать работу сейчас — чистое безумие. Мы занимаемся «Оскарами» и ничем больше. Аллегра старается обеспечить выдвижение по всем номинациям, а тут еще звезды новых фильмов, — нам нужно поскорее разобраться с их отелями, самолетами и машинами. И вдобавок звонки в Академию — мы просто завалены ими. Рада, что ты наконец с нами. У меня уже работал кое-кто из практикантов и временных, — сказала она сухо, — да что с них возьмешь. Это вообще было… — Она замолчала и безнадежно махнула в сторону хлама, загромоздившего стол. — Главное, включить тебя в работу. Вот твой стул, будешь сидеть слева от меня. Аллегра вон там, — добавила она, кивая на запертую дверь позади нас. Я отметила, что только офис Аллегры был отгорожен стенами до потолка и дверью. Затем Дагни протянула мне головной телефон, который был подключен к обычному стационарному. Я видела такой по телевизору и в кино, где это был обязательный предмет экипировки ассистентов, работающих в индустрии развлечений.

— Нам понадобится Системный Алехандро, чтобы настроить тебе компьютер и установить почтовый ящик, — сказала Дагни.

— Системный Алехандро?

— Алехандро Салазара. Набери ноль, вызови коммутатор и попроси его. Где-то здесь была адресная книга… — Дагни посмотрела на бумажные залежи под столом. — Но люди так часто меняются, что она постоянно устаревает.

Я надела головной телефон, набрала номер и попросила соединить.

— Системы, Алехандро, — ответил приятный мужской голос, и я прикусила язык, чтобы не засмеяться.

— Привет, это Карен Джейкобс, новый ассистент Аллегры Ореччи. Вы не поможете мне подключиться к серверу?

— Конечно, через пять минут буду.

Пока я разговаривала, раздался звонок Аллегре, и Дагни сразу сняла трубку:

— Офис Аллегры Ореччи. Да, она на месте. Можно узнать, кто спрашивает? — Она перевела звонок в режим ожидания, подождала немного и произнесла: — Мне жаль, но Аллегра на совещании. Она вам перезвонит.

Дагни показала мне перечень телефонов, объяснив, что, как только мой компьютер будет подключен и защищен паролем, я тоже получу доступ. Я наблюдала, как она набирает ответ на последнее сообщение: продюсер из «Экстра» интересовался, сможет ли его команда попасть в помещение, где будет проходить вечеринка «Глориос» по случаю награждения. Печатая, Дагни качала головой.

— Ни за что, — сказала она. — Мы не пускаем прессу внутрь, но пока я ему об этом не скажу. Аллегра велела мне обзвонить все масс-медиа накануне праздника и известить, что все они останутся снаружи. Тогда они не будут терзать нас все следующие пять недель.

— Ты пойдешь на церемонию?

Дагни кивнула, пытаясь казаться бесстрастной, но я видела, что она волнуется.

— Да, это же моя работа.

Я чуть не спросила, будет ли это и моей работой, но решила не выказывать излишнего рвения.

Рядом со мной нарисовался неописуемо симпатичный парень.

— Карен?

— Да. — Я сглотнула.

— Алехандро, — представился он и протянул мне руку. — Дайте мне пару минут, и я вас подключу.

Я уступила Системному Алехандро свой стул и встала между ним и Дагни.

Пока Алехандро возился с моим компьютером, Дагни спросила, не хочу ли я есть, и объяснила, что компания оплачивает нам завтраки и ленчи, если питаешься на рабочем месте. А если остаешься после семи, «Глориос» оплачивает и обед. Приятный сюрприз.

— Что Бог ни делает — все к лучшему. А когда я познакомлюсь с Аллегрой? — спросила я нервно, бросая взгляд на запертую дверь позади нас.

Дагни пожала плечами:

— Наверное, когда ты ей понадобишься. На твоем месте я бы по этому поводу не переживала.

К десяти часам прибыла большая часть сотрудников отдела, и помещение наполнилось телефонными трелями, жужжанием факсовых аппаратов, из которых то и дело ползли сообщения, и постоянным треньканьем, оповещавшим о поступлении электронных писем. Дагни представляла меня всем, кто проходил мимо стола, как «номер два при Аллегре», из-за чего я чувствовала себя выщербленной вазой в комиссионке.

— Конечно, тебе со всеми надо будет познакомиться, — сказала Дагни. — Но запомни — никогда, ни при каких обстоятельствах не уходить от телефона. Если бы я устроила тебе экскурсию, нам обеим пришел бы конец. — Она продолжила объяснения, сказав, что нам придется согласовывать даже походы в туалет. Я подивилась, гадая, как же она обходилась без меня.

— Но ведь есть автоответчики? — спросила я.

— Есть, по Аллегра их не выносит. Смотри, ты должна подождать четыре звонка, а потом… — Она провела ребром ладони по горлу.

Дагни ответила еще на три звонка, неизменно переводя абонента в режим ожидания, затем сообщала ему, что Аллегра на совещании, после чего записывала звонок.

— Порядок, Карен, — сказал Системный Алехандро. — Мне нужно, чтобы вы ввели пароль.

Я подумала, что Абби, несомненно, оценила бы Системного Алехандро. В честь начала ее медицинской карьеры я набрала «ЛЛОЙД» и нажала ввод.

— Должно быть шесть букв или больше.

Я ввела: «ЛЛОЙДУМЕР».

— Все в порядке, — объявил он. — Звоните, если что-то сломается.

Он обернулся, чтобы послать мне ободряющую улыбку, чуть не столкнувшись с низенькой блондинкой в огромном пуховике. На плече у нее висела огромная хозяйственная сумка, набитая блокнотами, бумагами и папками. Женщина выглядела так, будто закуталась в пуховое одеяло и тащила за собой ночной столик. Не поздоровавшись с нами и не останавливаясь, она прямиком направилась в офис Аллегры. Я думала, что изнутри раздастся вопль протеста, однако Дагни вскочила, сгребла распечатку телефонных звонков и последовала за ней, крикнув через плечо:

— Я пойду посмотрю, не нужно ли ей чего. Посидишь на телефоне?

И это моя новая начальница? Я-то решила, что это какой-то измученный долгой беготней по отделам курьер. Она даже не взглянула в мою сторону и вряд ли меня заметила. Может быть, позднее Дагни меня ей представит. Пока Дагни была у Аллегры, я осмотрела свое новое обиталище. На столе не было ни дюйма свободного места — когда принесли завтрак, его было некуда поставить. Кроме того, за последний час поступило двадцать пять факсов и пришло огромное количество писем. Скоро, сказала я себе, все изменится. Я всегда гордилась своей аккуратностью и собранностью. Перво-наперво я уберу хлам со стола и с пола, переложив его так, чтобы все было на виду. Зазвонил телефон Аллегры, и я ответила, как учила меня Дагни.

— Это Марлен Макфарлейн, старший вице-президент по общественным связям. — Женщина говорила в нос, неприятным голосом. — Мне нужна Аллегра.

Я попросила ее подождать, пока я посмотрю, на месте ли Аллегра. Зазвонил другой телефон; меня спросили насчет аккредитации фотографа на праздник. Я снова попросила подождать. Раздался новый звонок, и я сняла трубку:

— Офис Аллегры Ореччи. Пожалуйста, подождите.

Мужчина вздохнул:

— Конечно-конечно.

Последовал пятый звонок, я схватила трубку лишь затем, чтобы услышать голос Марлен: «Я жду». Мне показалось, что ее голос звучал сразу отовсюду. Позже я поняла причину: ее кабинка находилась всего в десяти футах от моего стола. Я до того растерялась, что всего за две минуты потеряла все звонки и выслушала Марлен сразу по трем линиям. Я приняла ее сообщение — «Пусть Аллегра перезвонит мне» — и преисполнилась надежды, что люди, которых я нечаянно отключила, позвонят еще раз. И тут кто-то тронул меня за плечо, изрядно напугав. Это был посыльный с завтраком. Я расписалась в ведомости трясущейся рукой и стала рыться в пакете, пока не нашарила стаканчик с кофе. На первом же глотке телефон зазвонил вновь.

— Офис Аллегры Ореччи.

Грубый голос выкрикнул:

— Тони!

При мысли, что это был Тони Уоксман, я чуть не поперхнулась.

— Конечно, я сейчас соединю.

Я побежала к офису Аллегры и осторожно постучалась.

— Аллегра? Это Тони.

Она не подняла глаз и только кивнула Дагни, беря телефонную трубку. Дагни вышла из офиса вместе со мной и распаковала еду. Я затравленно прошептала:

— Ничего не понимаю. Почему ты всем говоришь, что Аллегра на совещании?

— Мы всегда отвечаем, что Аллегра на работе, где бы она ни была. Если звонит кто-то важный, мы соединяем с ее офисом или просим перезвонить ей на сотовый или домой. В остальных случаях мы отвечаем, что она на совещании или говорит по телефону. Но никогда, ни в коем случае нельзя говорить, что ее нет.

— А откуда ты знаешь, с кем соединять, а с кем не соединять? — осведомилась я, немного обеспокоенная подозрением, что уже наломала дров.

— Обычно все бывает ясно. Конечно, с Филом и Тони. С талантами, когда они звонят сами, — но никаких агентов, менеджеров и личных представителей. С репортерами из ведущих газет. — Она потянулась за очередным списком, валявшимся на полу. — Еще с теми, кто ведет светскую хронику, но только с ними лично, не с ассистентами. С Мэттом Винсентом, вице-председателем по маркетингу. С администраторами из нашего отдела, но только в экстренных случаях. Здесь главное — показать, что она всегда на месте. Однажды позвонил Тони, а она была в душе, но все равно ответила. Она просто выключила воду и стала разговаривать, как будто это само собой разумеется. Две недели назад, когда я позвонила ей в шесть утра из-за действительно наглого выпада против Фила в «Лос-Анджелес таймс», в трубке был слышен мужской голос, который умолял ее вернуться в постель, но она не обратила на него внимания. Позже я услышала, как хлопнула дверь, — думаю, у него лопнуло терпение. Сомневаюсь, что они до сих пор вместе.

— Наверное, она очень важна для компании — иначе к чему ей названивать?

— Фил и Тони могут позвонить Аллегре, чтобы узнать, который час, — лишь потому, что знают: она им всегда ответит. У Фила шесть ассистентов, а у Тони — два, так что нельзя сказать, что им без нее не обойтись. Думаю, им нравится, что она мчится по первому свистку. Ешь, не отравишься, — добавила Дагни. — Если она разговаривает с Тони, то больше не будет говорить ни с кем, разве что с Филом. Просто посматривай на телефон, чтобы знать, беседуют они или уже закончили.

Я жадно набросилась на омлет с помидорами и перцем, который весьма ненадежно лежал на клавиатуре. Потом запила все это свежевыжатым апельсиновым соком. Дагни на славу постаралась с заказом: в Си-эн-эн мой завтрак состоял обычно из кофе и подозрительного вида пирожка с лотка, мимо которого я проходила по пути от подземки до офиса. С набитым ртом я рассказала о телефонном знакомстве с Марлен. В ответ Дагни покачала головой и повращала глазами — реакция, к которой мне в ближайшие месяцы предстояло привыкнуть.

— Теперь она не отстанет и будет звонить, чтобы убедиться, что мы все передали Аллегре. Аллегру бесит постоянное нытье Марлен из-за того, что той приходится перезванивать. Тем хуже для нас, разумеется.

— Но зачем Марлен звонит по пять раз в минуту и ничего не передает?

— Потому что она не хочет говорить тебе, зачем звонит. Марлен из всего делает тайну, просто умора. — Дагни отпила глоток сока и продолжила: — Здесь ничего нельзя скрыть. — Она театральным жестом указала на регулятор громкости между наушниками и телефоном. — Вот из-за этого. Кнопка выключения звука, она же — ключ ко всему этому королевству. Можно подслушать все, что угодно. Ты не поверишь, что здесь иногда говорят. Они постоянно строят планы и козни, придумывают, что бы кому сделать и когда. На прошлой неделе я слышала, как Фил говорил Аллегре, что новый фильм Бадди Фридмана — ну, ты знаешь, о пасечнике, — полная катастрофа и что его надо отозвать месяцев на шесть, чтобы переделать от и до.

Это была новость. Бадди Фридман умел увлекательно закрутить сюжет, и все с нетерпением ждали очередной картины. Фильм стал предметом многочисленных спекуляций в прессе, особенно после того, как некоторые пчелы покинули съемочную площадку в Центральном парке, потому что им больше понравилось одно здание на Пятой авеню. Исков было столько же, сколько самих пчел. Фил Уоксман ответил тем, что послал всем пострадавшим примочки с каламином и мед, пообещав провести частное расследование. Абби переслала мне статью из «Нью-Йорк таймс», в которой говорилось, что это тут же положило конец всем судебным преследованиям.

— Я читала о фильме, но не знала, что с ним что-то не так — не считая истории с пчелами.

Дагни усмехнулась:

— Ага. Это значит, что мы свое дело знаем, правильно? Светские и коммерческие репортеры так и вьются около «Глориос», но Аллегра очень неплохо справляется с ними: то сливает какой-то материал, то говорит полуправду. Хотя рано или поздно они попытаются выйти на людей, у которых можно что-то выведать, — на практикантов, например, или на новых ассистентов, — добавила она, глядя на меня со значением.

— Я не собираюсь болтать.

— Просто будь осторожна. Особенно бойся Эллиота Солника — типа, который пишет для шестой страницы. Заговоришь с ним вроде бы ни о чем, хотя бы о погоде или о том, что ела на обед, — и готово дело! Он ухитряется соорудить из этого материал про какую-нибудь шишку. Он никогда ни о чем не спрашивает просто по-дружески. Он всегда себе на уме.

Это было интересно. Абби регулярно читала мне пикантные новости из колонки, и там было полно именно тех подробностей, о которых предупреждала Дагни: слишком мелких, чтобы вне контекста казаться существенными, но в напечатанном виде — достаточно живописных, чтобы сойти за улики. Я решила держать с этим парнем ухо востро.

— Вот еще одна вещь, которую тебе нужно знать, — сказала Дагни, допивая грейпфрутовый сок. — Джордж Хенретти. Опытный репортер, работавший в «Дейли ньюс». Поговаривают, что он пишет биографию Уоксманов — без всякого на то дозволения, конечно.

— Поговаривают?

— Слухи гуляют, но он такая пьянь, что едва ли доведет дело до конца. Да и чем мы рискуем? Он уже пытался попасть на пару премьер и несколько раз звонил Кларку, расспрашивал о Филе и Тони будто бы невзначай или желал узнать, в городе они или нет. — Она указала на крохотный, выцветший клочок газеты, налепленный на корпус монитора. — Это его фотография — еще тех времен, когда он вел колонку. Ей как минимум лет десять.

Я пригляделась, но мне удалось различить лишь два глаза, нос и рот.

— И что делать, если мы с ним столкнемся?

— Ничего не говори, но занеси звонок в список для Аллегры. Она следит, чтобы не прозевать рост его активности. До сих пор я его не видела и не слышала, но мы держим под колпаком всех в отделе, кто с ним общается.

Здесь опасны даже телефоны. Эта работа — настоящая тренировка осторожности и осмотрительности.

И тут зазвонил мой телефон. Мой первый звонок! Я ответила, пытаясь вложить в ответ максимум профессионализма.

— Связи с общественностью, Карен Джейкобс, — сказала я.

— Это Роберт Кодзима, — отозвался спокойный, уверенный голос. — Мы не знакомы, — продолжил он, прерывая мое судорожное рытье в памяти. — Я пишу для этого отдела. У вас с собой есть пепто-бисмол — я видел, — и мне он мне нужен. Я зайду и позаимствую.

Он отключился, и через три секунды передо мной стоял стройный мужчина азиатской наружности. Не говоря ни слова, он протянул руку, и я вложила в нее бутылку. Роберт налил на дюйм розовой жидкости в бумажный стаканчик, который захватил с собой, вернул мне лекарство, повернулся на каблуках и исчез в лабиринте. Всем ли моим новым коллегам нужно знать, что мои нервы замыкаются непосредственно на желудке?

— Кто он? — спросила я Дагни.

— Роберт работает здесь почти три года. Злопамятен и всюду сует свой нос. У него, если тебе интересно, есть невеста в миротворческом корпусе в Бора-Бора.

— В Паго-Паго, — донесся откуда-то голос Роберта. К этому офису, продуваемому всеми ветрами, еще придется привыкнуть.

Одна из кабинок вдруг взорвалась речью:

— Отлично, это здорово! Muy bien. Si, si. Gracias. Adios . — Чуть позже голос раздался вновь: — Просто потрясающе! Вы и представить себе не можете! — Голос звучал громко, а испанские слова особенно выделялись.

Я повернулась к Дагни за разъяснениями.

— Это Вивьен Генри, исполнительный вице-президент. Она начинала как временная работница в офисе Фила и на третий день подслушала, как он орал на журналиста, разузнавшего о некоторых трудностях, возникших при постановке фильма. Как бы то ни было, Вивьен взяла на себя труд позвонить журналисту и успокоить его. Она пообещала, что если он будет молчать, то она устроит ему эксклюзивное право на просмотр режиссерского дебюта Ларри Романа.

— Ларри Роман? — переспросила я. — Звезда детского кино? Кажется, родители отсудили у него все деньги? Я не знала, что он стал режиссером.

— Он и не стал, — отозвалась Дагни. — Но этого было достаточно, чтобы заткнуть парню рот. Фил взял Вив на постоянку, и теперь в этом отделе выше ее только Аллегра.

— Не могу поверить, что она такое провернула, — сказала я, сомневаясь, что мне удастся проявить такую инициативность за два дня.

— Это был большой риск, но она здесь уже — дай подумать — одиннадцать лет. — Прежде чем продолжить, Дагни сделала большой глоток кофе. — Что до испанского, то, я думаю, половина тех, с кем она говорит, его не знает. Просто не обращают на него внимания. И на нее тоже, по большей части.

Мне было непонятно, почему Дагни так откровенно пренебрегала Вивьен. Мне казалось, что та определенно нашла свое место.

— Выходит, мы с ней вообще не работаем?

— Вивьен очень многое делает сама. Обратиться к кому-то за помощью — признать свою слабость.

— Но исполнительный вице-президент должен быть крайне занятым человеком.

— Так оно и есть. Чаще всего она сидит здесь до полуночи — это как минимум.

— И ей никто не помогает?

— У нее есть ассистент, Кимберли, но Вивьен не доверяет ей с тех пор, как та неправильно произнесла имя Джонни Люччезе, приглашенного на премьеру «Шедевров». Ким сейчас в магазине здорового питания, покупает для Вивьен натуральную полбу. Когда вернется — займется выбором супа, а потом будет сидеть без дела, пока Вив не поручит ей еще что-нибудь.

— Выбором СУПа? — Я решила, что это какая-то аббревиатура. Список учредителей презентации? Состав управляющих процессом?

— Вивьен ест на ленч только суп. Кимберли ежедневно звонит в ресторан и узнает, какие супы имеются в меню. Она вручает Вив список, затем пересылает его электронной почтой всем остальным, то есть нам. Ты еще увидишь.

Зычный рык едва не разорвал мне барабанную перепонку:

— ГДЕ АЛЛЕГРА?

Я поняла, что это Вивьен во плоти. Она оказалась сногсшибательной женщиной — высокая и стройная, с вьющимися каштановыми волосами и ярко-зелеными глазами.

— Она разговаривает с Тони, — ответила я. — Я внесу вас в список звонков.

— УЖ ВЫ ПОСТАРАЙТЕСЬ, — прогремела она перед тем, как уйти.

Дагни вытащила из кипы журналов номер «Роллинг стоун».

— Как только выдается свободная минутка, мы роемся и выискиваем статьи, где есть упоминания о «Глориос». Потом я тебе покажу, что с ними делать. Просто выдирай все, что покажется тебе относящимся к делу. Если не знаешь точно, наш фильм или нет, — загляни в этот список. — Она нагнулась и вытянула лист бумаги из-под кресельного колесика. — Будет здорово, если ты разберешься с этой кипой, — я все забросила из-за Киноакадемии, — сказала она, вставая и беря пальто. — Я сбегаю за сигаретами. У Аллегры полно работы, а если она попросит тебя кому-нибудь позвонить, то вся информация в моем компьютере.

Большую часть дня я провела за перелистыванием журналов, сортировкой факсов и попытками ознакомиться с разнообразными списками, адресными книгами и памятками, наваленными на столе и под ним. Телефон звонил несколько раз, но никто из списка Дагни так и не вышел на связь — то были в основном представители прессы с вопросами и запросами касательно битвы «Глориос» за «Оскар», да еще пара агентов, желавших узнать, можно ли будет прийти их клиентам. Я записывала всю информацию и старательно заносила ее в журнал. Эти торжества определенно наделали шуму, хотя до них оставался еще целый месяц. Взяв из стопки сразу несколько журналов и ухитрившись при этом не развалить ее, я продолжала листать. Казалось, что о «Глориос пикчерс» пишут везде, хотя бы раз, начиная с «Ю.С. ньюс энд Уорлд рипорт» и заканчивая «Атне ридер» и «Гайдпостс». Мне приходилось быть внимательной и просматривать каждый номер целиком, так как упоминания о «Глориос» выныривали отовсюду: из писем в редакцию, из кроссвордов и даже из интервью с заправилами бизнеса, которые часто цитировали эпизоды из таких фильмов «Глориос», как «Шедевры» и «Рыбы под Манхэттеном», якобы вдохновлявшие их на принятие важных решений. Когда Дагни вернулась, у меня уже скопилась приличная кипа вырезок, а мусорная корзина была битком набита выпотрошенными журналами. Я встала, чтобы потянуться, и с удовольствием отметила, что могу теперь заглянуть поверх бумажных залежей.

Мимо нас прошла Аллегра, одетая в пальто.

— На выездное совещание, — сообщила мне Дагни, хотя я и не слышала, чтобы сама Аллегра об этом упоминала. Я извинилась и отправилась на поиски дамской комнаты, облегченно вздохнув, когда нашла ее самостоятельно. «Пока все идет неплохо», — подумала я, глядя на себя в зеркало над раковиной. Конечно, мои новые коллеги — не совсем то, что я ожидала, но думать, будто коллектив «Глориос пикчерс» окажется похожим на какой-то другой, я тоже не могла. В тот момент я еще была уверена, что через день-другой Аллегра заведет со мной какую-нибудь беседу, а когда я познакомлюсь с Вивьен и Марлен, то, несомненно, узнаю от них очень многое. Но было ясно, что мне предстоит быть начеку и тщательно следить за своими словами. Повернувшись на каблуках, я протянула руки к автомату с жидким мылом и нажала на рычаг. Ничего не произошло. Я опробовала еще три, один за другим, но они тоже не работали. Я обыскала всю комнату. Ликование, когда я обнаружила подсобку, быстро сменилось разочарованием: она была снизу доверху забита бумагой для ксероксов и содержала самую большую в мире коллекцию цветных резиновых колечек. Я подождала несколько минут, надеясь спросить совета у первого человека, кто войдет, но никто не входил. Сполоснув руки водой без мыла, я вернулась за свой стол.

— Эй! — Я обернулась и увидела Кларка. Он отвесил поклон и быстро чмокнул меня в щеку. — Классное платье. Прада?

— Нет, банановая республика, но я собираюсь обновить свой гардероб. — О чем я только думала? Он был самым настоящим геем.

— Как прошел первый день?

— Великолепно, но я пока в основном училась отвечать на звонки и при этом не делать ошибок, которые поставят на моей карьере крест.

— Уверен, ты со всем справишься. С кем-нибудь познакомилась?

— Только с Дагни и Вивьен — и, можно сказать, с Аллегрой. Да, и с Робертом, — добавила я поспешно, так как из-за угла вынырнул Роберт собственной персоной. На самом деле почти ни одно из этих знакомств нельзя было назвать таковым. — Еще я поговорила по телефону с Марлен, — сообщила я, не вдаваясь в подробности.

Кларк открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же захлопнул его, так как заговорил Роберт:

— В «Глориос» люди делятся на категории, так что здесь гораздо легче ориентироваться, если вычислить, кто в какой группе.

— На категории?

— Ну да. Две первые — большие, это Золотые Дети и Рабочие Лошади. Золотые Дети приходят поздно, уходят рано. Их хвалят за все, особенно за то, что сделали не они. Рабочие Лошади похоронены под грудами бумаг, высиживают весь рабочий день, и никто не думает дважды, когда велит им что-то сделать.

— Роберт, хватит — ты спугнешь Карен! Она же тут всего один день! — вмешался Кларк. — Пусть сама разберется.

Но Роберта невозможно было сбить с мысли. Он пристально взглянул на Кларка и продолжил:

— Странное дело, но первыми обычно сгорают Золотые Дети.

— А почему? — спросила я.

— А потому, что красть почести — весьма утомительное занятие. Кларка, знаете ли, год назад произвели в Золотые Дети, — добавил Роберт, — а я продолжаю пахать и жду, когда мне бросят кусочек сахара. — Он издал тихое ржание.

Я поинтересовалась:

— Кто же решает, кому где быть?

Роберт пожал плечами:

— Понятия не имею. Ты либо в одной категории, либо в другой. И если ты здесь, детка, то с этим ничего не поделать.

— А другие категории есть? — спросила я.

Роберт ответил:

— Ну, существует еще подкатегория Золотых Детей, которых называют Игрушками Тони, — это его бывшие подружки. Уж если он с ними встречался, то место им обеспечено на всю жизнь.

— И много таких?

— Трудно сказать. Одни все отрицают, другие твердят, будто встречались с Тони, но тут уже отрицает он, и есть еще некоторые, у которых имеются и электронный адрес, и офис, но только никто их никогда не видел.

— Как в «Пейтон-плейс» , — протянула я.

— Вообще-то в рекламном отделе есть такая Далила Биллингс, — сообщила Дагни. — Она каждый день приходит на работу.

— Мне так и не удалось выяснить, встречалась она с Тони или нет, — сказал Кларк.

— Может быть, это не твое дело, — отозвался Роберт.

— И это я слышу от человека, который только и знает, что вынюхивать, кто и с кем! — парировал Кларк, качая головой, и вновь обратился ко мне: — Как у тебя с Аллегрой?

— Не знаю. Она со мной еще не разговаривала.

Роберт вдруг стал очень серьезным.

— Ты в этом уверена?

— Что ты имеешь в виду?

— Аллегра безнадежна, ее совершенно невозможно понять, — вмешался Кларк. — Она или говорит так тихо, что ее не слышно, или мямлит что-то невнятное.

— И как же вы узнаете, что ей нужно? — спросила я голосом, от страха повысившимся на пару октав.

— Это своего рода шарады, — признал Кларк, прикладывая указательный палец к носу.

— Я читаю по губам, — самодовольно изрек Роберт.

— Я просто делаю то, что ей нужно, на мой взгляд, а если ошибаюсь, то она меня поправляет — хотя ей гораздо больше нравится, когда я понимаю с первого раза, — сказала Дагни.

— Она определенно этим пользуется, — молвил Кларк. — Когда Фил орет, она шепчет ему в ухо и он сразу успокаивается. Ее так и называют: наушница Фила.

— Что ж, похоже, мне придется полагаться на мой слух, — сказала я жизнерадостно. Я была расстроена этой путаницей с начальством, пронырливыми сослуживцами, офисом-капканом и кастовой иерархией. Я оказалась там, откуда начала. Как же я посмотрю в глаза Эллен?

— Вы, двое, — вам что, больше нечем заняться? — спросила Дагни Роберта и Кларка. — Если вы собираетесь прятаться дальше, то хоть помогите нам разгрести дела.

Перспектива работы заставила их моментально испариться. Кларк задержался лишь на секунду, чтобы прихватить новый номер «Подробностей».

Дагни взяла «Нью-Йорк».

— Интересно, они дали три с половиной звезды картине «Хорошо оттянуться в Фениксе». Это доставит Филу удовольствие. А когда Фил доволен, довольна и Аллегра, а это значит, что мы еще поживем на этом свете. — Она победно выдернула страницу.

В «Хорошо оттянуться» играли три характерных актера, которые не могли похвастаться большой востребованностью, и, судя по тому, что я читала до сих пор, в «Нью-Йорке» напечатали единственный положительный отзыв на этот фильм. Я его не смотрела, но он, похоже, был очень кровавым: «Кровь и выпущенные кишки заменяют содержание и фабулу» — так было написано в «Премьере», которую я просматривала днем.

Я продолжила раскопки, «Максим» восторженно писал о скором выходе на экраны картины под названием «Любит девочек, любит мальчиков», о которой я слышала, так как Абби была великой поклонницей режиссера. «Харперс базар» посвятил разворот костюмам в «Пилоте-иностранце», а «Мама Джонс» — непонятно зачем — включила «Гобой» в свой перечень «пятидесяти фильмов, которые надо бежать и смотреть». Чтение и потрошение журналов затянулось далеко за полдень, когда я поняла, что мне опять хочется в туалет.

— Кстати, Даг, — начала я нерешительно. — Где в туалете мыло?

— Там его нет. — Она выдвинула ящик, в котором лежала бутылка жидкого мыла «Айвори». — Можешь пока пользоваться моим.

— Как это — нет мыла? Конечно, есть, — сказал Роберт, выныривая вторично. Можно ли хоть что-то утаить от этого типа? — Мыла нет только для нас. — Он уверил меня, что когда в офис приходят важные шишки, в туалете немедленно появляется бутылка «Л'Окситан» с запахом вербены, а как только они уходят, ее немедленно убирают и запирают в шкаф. — Джеральдина носит ключ на шее на тесемке, — закончил он. — Но я отказываюсь от участия в этой дискриминации. — Он потянулся и вынул из ящика бутылку Дагни. — Мыло есть право, а не привилегия, — заявил он, потряс кулаком и быстро ушел в мужской туалет.

— Сам он этого чертова мыла в жизни не купит, — объяснила Дагни. — Скоро я сверну ему шею. — Дагни принялась пичкать меня новой порцией полезной информации: как часто подавать Аллегре обновленный список звонков (раз в час или по требованию, то есть чаще); как заказать частный самолет (набери «Самолеты: 1-800-4» и скажи: «Я из «Глориос», мне нужен самолет»); как получить в среду нужный раздел из воскресного «Нью-Йорк таймс мэгэзин» (от почтенного редактора «Таймс», который вот уже много лет был секретным агентом «Глориос»).

— А нет ли какого-нибудь справочника? — спросила я, заранее угадывая ответ.

— Справочника? — переспросила Дагни. — Я же тебе говорила — они даже не обновляют список телефонов. Пока тебя добавят, ты уже успеешь уволиться. Если у тебя есть вопрос — поспрашивай вокруг, пока тебе кто-то не ответит, — этим ответом и пользуйся.

Я с тоской подумала о Си-эн-эн, где всем выдавали том с разделами, посвященными правилам, процедурам и всему на свете — от получения медицинской страховки до действий при пищевом отравлении. Отдел кадров исправно рассылал дополнения с тремя предусмотрительно проделанными дырочками, над которыми мы без устали потешались. А теперь в «Глориос» я мечтала о чем-то подобном. В идеале — о полном справочнике с испанским разговорником, схемой помещений и пожарных выходов, да еще с каким-нибудь сектантским молитвенником в придачу.

 

ОНА СВОЕГО ДОБЬЕТСЯ

За последующие дни я многое узнала о том, как все и каждый холили и лелеяли Уоксманов. Старшие администраторы не только удовлетворяли любые требования близнецов, но и постоянно вынашивали замыслы, как бы произвести на них впечатление. В мои обязанности входило выслушивать от Аллегры такие звонки: «Филу нужен раздел «Мнения экспертов» из «Вашингтон пост» за прошлую неделю — я точно не помню номер, но ты должна знать» или «Тони хочет передать эту видеозапись принцу Чарлзу, лично в руки». Основным принципом нашего существования было: «Отдел связей с общественностью может выполнить любой запрос». Аллегра гордилась собой из-за способности отдела осуществить немыслимое, невероятное, почти невозможное, хотя сама она не делала ничего. От выполнения порученного зависело вращение Земли вокруг оси. Вопреки всему, чему меня учили раньше, она вращалась лишь по милости Уоксманов — как и все прочее в мире «Глориос пикчерс».

В четверг, доедая морковный суп, приправленный имбирем, я подсчитывала свои промахи, совершенные за четыре дня работы. Мои попытки обустроить рабочее место полностью провалились. Пол был по-прежнему завален хламом — я предложила повесить доску для сообщений на кирпичную стену перед нашим столом. Но оказалось, что для этого пришлось бы сверлить в стене дыры, что строго запрещалось условиями аренды. Стенки кабинок были обиты материей, поэтому те, кто в них работал, могли свободно пользоваться кнопками, булавками и скотчем. А у нас с Дагни был только кирпич, который нельзя было портить. Этим и объяснялась система хранения документов прямо на полу — и наши ноги уже по щиколотки были погружены в бумаги. На столе мы держали только те папки, которыми пользовались особенно часто. Люди бросали записки на наши кресла и оставляли документы на принтере и факсовом аппарате, не обращая внимания на проволочные ящички для входных бумаг, которые мы поставили на этажерку в тщетной попытке отделить новое от того, что уже легло на нас тяжким бременем. Телефоны, как новорожденные младенцы, требовали постоянного и абсолютного внимания хотя бы одной из нас. Расписание Аллегры то и дело менялось, и мы были вынуждены все время пересматривать приоритеты или просто выбиваться из сил, чтобы переделать все дела.

Единственной стабильной вещью был список супов для Кимберли, который каждое утро поступал по электронной почте ровно в одиннадцать тридцать. В нем перечислялись супы, имевшиеся в меню примерно пятнадцати ресторанов, с примечаниями ко многим из них: так, «С» означало, что в суп добавлены сливки, «М» — мясо, «СП» означало суп-пюре, а «НР» указывало на то, что суп уже попробовали и не одобрили, а потому не рекомендовали. К великолепному зданию и запаху больших денег прилагались также лучшие в мире повара, так что наши офисные обеды нередко отличались изысканностью, которая была бы еще приятнее, если бы у нас находилось время прожевать пищу прежде, чем проглотить. Суп любили все, потому что он не требовал ни дополнительной посуды, ни столовых приборов. Моя первая рабочая неделя еще не закончилась, а у меня уже появилось ощущение, что я пополнила ряды Рабочих Лошадей. Я ела только за рабочим столом и, по правде говоря, заплатила бы любые деньги за возможность поесть где-нибудь в другом месте. Уставшая и перевозбужденная, я считала часы до вечера пятницы.

Этим утром неприятности начались еще даже до того, как я попала в офис. Выходя из метро, я увидела перед собой Роберта, который, казалось, был глубоко погружен в свои мысли.

— Привет, — окликнула его я.

— А, привет.

— Тоже живешь в Верхнем Вестсайде?

— Нет, в Нижнем Ист-Сайде. Мне нужно было заехать на Мэдисон-сквер-гарден и взять для Тони билеты на баскетбол. Играет «Никс». — Он улыбнулся. — Стадион «Куртсайд». Рядом со Спайком Ли — Роберт Кодзима. Удар! Он пробил трехочковый!

— И трибуны ревут, — засмеялась я.

Мы остановились взять кофе.

— Привет, Роберт! Когда приедет твоя подружка? — спросил парень за стойкой.

— Она уже приезжала на Рождество, так что какое-то время ее не будет. Но спасибо за внимание, — ответил Роберт.

Когда мы вышли, я заметила:

— Должно быть, тяжело быть так далеко друг от друга. Ты просто молодчина. — Во время одного из наших последних разговоров с Гейбом я предложила ему оставаться парой, которая просто временно живет в разных штатах. Он отказался.

— Да. Особенно сейчас, когда они там собирают урожай бананов. Хорошо еще, если в следующем месяце она хотя бы раз позвонит или напишет.

Мы вошли в вестибюль. Прямо перед нами, у дверей лифта, стоял Эдди Ди Сильва — блестящий оскароносный актер, известный своим умением невероятным образом вживаться в роль. Он разбирался не только в актерской игре, но и в недвижимости. Фактически наше здание принадлежало ему, что в какой-то мере превращало Эдди в хозяина «Глориос». Об этом Абби рассказала мне в день, когда я ходила на собеседование. И теперь, каждый раз, когда я звонила ей в Балтимор, она цитировала его самую известную роль: «Вы со мной говорите?»

Мысленно я уже набирала номер Абби — «Угадай, с кем я ехала в лифте?» — когда вдруг Роберт деликатно потянул меня назад, вынуждая остановиться. Эдди вошел в лифт один, и, когда двери сомкнулись, Роберт объяснил, что человек-легенда установил строгое правило: никто не смеет ехать вместе с ним.

— Что — никогда? — произнесла я с некоторым негодованием.

— Его тошнит от незнакомцев, которые пользуются каждой секундой, чтобы обрушить на него свои идеи.

Видя мою унылую мину, Роберт добавил:

— Не унывай. Здесь ты увидишь больше знаменитостей, чем когда-либо могла себе представить. Тебе это еще надоест. Обещаю. Я не поверила ему, но все же утешилась.

Затем, почти одновременно, я совершила вторую и третью оплошности. Перебирая утреннюю почту, я нашла конверт для Аллегры, на котором красными чернилами было написано: «Конфиденциально». Я положила его в стопку «Самое важное».

Тут зазвонил телефон, и так как Дагни уже с кем-то разговаривала, ответила я.

— Офис Аллегры Ореччи.

— Она у себя?

— Да. Могу я сообщить, кто звонит?

— Мэкки Моран. — В голосе женщины слышалось нетерпение. Я нажала кнопку ожидания, сосчитала до десяти, взяла трубку и сказала: — Мне жаль, но она на совещании. Не скажете ли ваш номер, чтобы она перезвонила?

— Мой номер у нее есть. — Женщина отключилась, а я внесла звонок в электронный журнал, после чего вернулась к разбору почты.

— Открой, — велела Дагни, кладя трубку и указывая на конверт с надписью «Конфиденциально».

— Ты думаешь?

— Уверена. Если кому-то нужно сообщить ей секрет, он не станет класть письмо в ящик для входящей корреспонденции. Вскрой — и все дела. — Она отвернулась, чтобы ответить на очередной звонок.

В конверте была записка от Марлен, копии Филу, Тони и Джеральдине. Это была жалоба, и притом жалоба на меня.

ТЕМА: Твоя новая сотрудница

Карен Джейкобс, твоя новая номер два, заставила меня ждать бесконечно долго, когда мне отчаянно нужно было с тобой поговорить. Когда она наконец предложила мне оставить сообщение, ситуация стала в сто раз хуже. Я очень сомневаюсь в ее профессиональной пригодности.

Написанные курсивом слова плясали у меня перед глазами, как маленькие, мерзкие кривляки на школьном дворе, которые тычут в тебя пальцем. Я была уверена, что на самом деле Марлен пришлось ждать не дольше двух минут, включая время, в течение которого она ждала, пока я отвечу на ее же звонки по другим линиям. Почему она послала копии начальнице отдела кадров и обоим Уоксманам? Это же был всего второй час моего первого рабочего дня. Неужели из этого нужно раздувать целую историю?

Я была в замешательстве и не хотела, чтобы записку прочла Дагни. Я быстро засунула ее в кипу бумаг на столе, после чего сгребла всё в специальную красную папку Аллегры, отнесла в ее офис и оставила на обычном месте возле стола. Я крадучись вышла, подстегиваемая уверенностью, что в следующий раз, когда зазвонит телефон, мне велят собирать манатки и выметаться.

«Не останавливайся», — сказала я себе, пытаясь полностью сосредоточиться на телефонных звонках и дать записке Марлен отойти на задний план. Дагни поднялась, чтобы отнести Аллегре новую распечатку журнала звонков, а когда вышла из офиса, ее губы были сжаты. Я была уверена, что сейчас меня уволят.

— Ты что, никогда не слышала о Мэкки Моран?

— Она недавно звонила Аллегре.

— Я не о том — тебе что, незнакомо это имя?

— А должно?

— Она самый модный дизайнер интерьеров. Я думала, это всем известно. — Дагни удрученно поморщилась и продолжила: — Как бы то ни было, Мэкки из тех, кого надо соединять с Аллегрой немедленно, по первому требованию.

— Разве нельзя просто перезвонить?

— Мэкки вовсю перестраивает апартаменты Аллегры, и если звонит, то это значит, что у нее мозговой штурм и Аллегра нужна ей немедленно, пока она «еще в теме». Иначе забудет.

Декоратор Аллегры была творческим гением и не обременяла себя блокнотом и карандашом — и это была моя вина?

— В любом случае уже ничего не попишешь. Аллегра сказала, что поговорит с тобой позже. — После этого Дагни ушла за сигаретами, оставив меня наедине с мрачными мыслями и остывшим супом. Я была уверена, что теперь меня ждет биржа труда.

Когда я осторожно пристраивала контейнер из-под супа в переполненную корзину, появилась Аллегра.

— Карен, — обратилась она, впервые выговорив — вернее, прошептав — мое имя. Я уставилась ей в рот, желая, чтобы все заткнулись и я расслышала, что она говорит. — Когда Дагни вернется, отнеси это в офис Фила. — Это был очередной номер «Энтертейнмент уикли», с «Оскаром» в окружении кадров из «Пилота-иностранца» на обложке и заголовком «Реальна ли победа Уоксманов?». — Прямо в руки.

— Хорошо, — сказала я, но она уже исчезла.

По возвращении Дагни я приступила к миссии по доставке журнала Филу. Если я передам его из рук в руки, то будет ли это означать знакомство? Я прошла через весь этаж и, чтобы собраться, задержалась в тупике, у входа в административный отдел. На правой двери справа висела маленькая табличка: «М-р Тони Уоксман». Дверь слева, без надписи, вела в кабинет Фила. Я толкнула ее: с одной стороны тянулась длинная стойка, с другой — три пустые кабинки. Стойку загромождали лотки, на которых были наклеены написанные от руки ярлычки: «СЦЕНАРИИ Фила», «ПОЧТА Фила», «ТЕЛЕФОНЫ Фила», «Филу НА ПОДПИСЬ» и еще один, странным образом заставивший меня почувствовать себя желанной гостьей: «КОНТАКТЫ Фила». В конце стойки была очередная, чуть приоткрытая дверь. До меня доносились приглушенный гул беседы и какое-то жужжание. Я услышала голос, принадлежавший, как я поняла, Филу: «Ни в коем, черт побери, случае!» Последовало невнятное бормотание, после чего было громко сказано: «Дерьмо» и «Пошел ты к дьяволу». Я почувствовала, что журнал, который я прижала к груди, начинает пропитываться моим потом. Жужжание усилилось, и я подумала о пчелах Бадди Фридмана. Опасно было идти вперед, опасно было отступить. Сегодня я никак не могла позволить себе еще раз ошибиться, а потому постояла какое-то время, гадая, как быть, и только после этого осторожно постучала в дверь. Из-за нее раздалось нечто, смутно прозвучавшее как «Войдите», и я вошла, держа журнал перед собой, как будто намеревалась им защититься.

Фил Уоксман, сгорбившись, сидел над заваленными бумагами столом, полностью заполняя собой эту на удивление маленькую комнату. В руке он держал большой кусок омлета. За его спиной стоял парикмахер и брил ему шею электрической бритвой. Когда Фил поднял на меня глаза, изо рта у него вывалился гриб, но он поймал его на лету и затолкал обратно. Затем он выговорил нечто, что могло означать: «Оставьте здесь», — и я робко положила журнал на край стола. Повернувшись к выходу, я увидела Вивьен и еще двух человек, которых не узнала; они с трудом разместились на крохотном диванчике у противоположной стены. Глаза Вивьен были круглые, как блюдца, а брови грозили вот-вот слиться с линией волос. Я поспешила выйти и вернуться к моему сравнительно безопасному столу. Телефон разрывался. Один журналист желал взять у Тони интервью на предмет «новой волны популярности жанра хоррор». Из-за событий сегодняшнего дня я сама с легкостью могла бы дать это интервью.

— Карен. Карен. Карен. — Что ж, Вивьен хотя бы знала, как меня зовут. Она угрожающе нависла надо мной. — Никогда так не делай, — сказала она. — Никогда. — Это было вступление, побудившее моих коллег сесть и прислушаться. Все вокруг поспешили положить телефонные трубки. Кимберли высунулась из-за своего кроссворда в «Спутнике телезрителя», а боковым зрением я заметила Кларка, стоявшего достаточно близко, чтобы видеть и слышать происходящее.

— Ты ввалилась к Филу в офис, как к себе домой, — продолжила она, хотя я хорошо помнила только свою робость и то, что я пробыла в кабинете Уоксмана не больше десяти секунд. — О чем ты думала? Объясни, будь добра!

Я пыталась ответить, но тут вмешалась Дагни:

— Она отнесла Филу «Энтертейнмент уикли», потому что так распорядилась Аллегра.

— Замечательно, это очень хорошо, но разве она не знает, как вести себя в офисе? — не унималась Вив. Мне казалось, что я попала в аварию, и теперь жду, когда же наконец приедут спасатели и меня вытащат. — У Фила есть ассистенты, которым все и передается, — сказала она, высвистывая каждое «с», подобно змее. — Это их работа.

— Но там никого не было…

Вив перебила меня:

— Если никого нет, можно вернуться позже, когда кто-то будет. Но нельзя входить в офис председателя, пока тебе открыто не скажут это сделать.

Я кивнула, боясь расплакаться, если заговорю.

— Ты обещаешь мне, что это больше не повторится?

Я снова кивнула, на сей раз энергичнее. Когда я вполне собралась, чтобы поднять глаза, Вивьен уже испарилась, а все вокруг старательно избегали моего взгляда. Зазвонил мой телефон, и я подняла трубку, надеясь, что смогу говорить.

— Привет, это Кларк. Пойдем на крышу, поговорим. Жду тебя на лестнице.

— Мне нужно подышать воздухом, — пробормотала я Дагни, накидывая пальто.

Кларк ждал меня у лестницы. Мы одолели четыре пролета, он распахнул дверь, и мы оказались снаружи. Отсюда был виден весь район, озаренный холодным зимним солнцем. Кларк уселся, привалившись к парапету, и я села рядом. Он закурил сигарету и протянул мне пачку, я отказалась. Кларк положил руку мне на плечо, и я заплакала. Это были не надрывные рыдания, которых я ожидала, но беззвучный плач, при котором слезы бегут ручьем, и это было лучше, потому что так я могла плакать и говорить одновременно.

— Не стоит так переживать из-за Вивьен. Она первостатейная стерва. Теперь, когда она принародно тебя унизила, она оставит тебя в покое.

— Оставит? — всхлипнула я.

— Не сомневайся. Она сделала, как хотела. Видела бы ты, что она устроила Кимберли в прошлом году.

— Дагни что-то говорила, но без подробностей. А что произошло?

— Вивьен отвечала за премьерный показ «Шедевров». Ким подписывала конверты. А затем в офис Фила пришло письмо от Джонни Люччезе: «Если Фил хочет видеть меня на празднике, пусть научится правильно писать мое имя». Ким что-то там напугала.

Я содрогнулась, представив дальнейшее.

— Фил был в ярости?

— Он об этом и не узнал — с Вив побеседовал один из его помощников. А та заставила Кимберли пятьсот раз написать «Джонни Люччезе» на обороте постера «Шедевров» и послать этот постер Джонни с извинениями.

— Круто, — вот все, что я могла сказать. Я все еще плакала, но уже начинала и смеяться.

Кларк спросил:

— Знаешь, как Тони однажды назвал Вивьен?

— Как?

— Муссолини с лицом Боттичелли.

— Что, действительно?

— Угу, — кивнул Кларк. — Он хотел сделать комплимент.

— Да-а-а, — протянула я и вдруг обнаружила, что больше не плачу. — Кстати, о преступлениях. Я и Mapлен разозлила. — Я рассказала ему о звонках и записке, и Кларк скорчил рожу.

— На тебя просто наябедничали.

— Наябедничали?

— Ага. Мы называем эти записки «ябедами Марлен». Она пишет их раз-два в месяц. Никто не принимает их всерьез, но получают их все, потому что Сабрина из офиса Фила делает для нас ксерокопии. К Филу и Тони они никогда не попадают, и даже Джеральдина говорила мне, что вот уже два года их не читает.

— А Аллегра?

— Аллегра пошлет ей письмо, обещая во всем разобраться, а затем выбросит эту записку. Ручаюсь, ты о ней больше не услышишь.

Мне стало легче, и я вспомнила о недоразумении с Мэкки Моран.

— Мэкки Моран черпает вдохновение из трещин на тротуаре и воя автомобильной сирены на рассвете. Она перезвонит — возможно, уже перезвонила. Ну, теперь все в порядке? — Кларк шутливо нахмурил брови. Я улыбнулась. — Вот и отлично. — Он подал мне руку, и мы вернулись внутрь.

Дагни уже ждала меня. Вид у нее был немного виноватый.

— Можешь оказать мне услугу?

— А что тебе нужно? — спросила я с некоторой опаской, мечтая поскорее оказаться дома, где я никому не причиню вреда.

— По четвергам, вечером, кто-нибудь из помощниц Аллегры ездит в Куинс, в типографию «Нью-Йорк таймс», чтобы раздобыть пятничный номер, потому что там публикуют рецензии. А мне позарез нужно быть у Феликса, я пропустила три недели подряд. Если я не приду, он откажется от меня и никогда больше не возьмет.

Феликс Акоста был одним из ведущих нью-йоркских парикмахеров — человеком, к которому простые смертные записывались за шесть месяцев. Я не раз читала о нем в модных журналах: его шедевры украшали головы десятков актрис и супермоделей.

— Конечно, я с радостью, но разве нельзя скачать из Практикантета?

Оказалось, что хотя онлайновая версия и выходит около полуночи, Аллегра беспокоилась, что в ней может быть пропущена какая-нибудь важная фраза, которая есть в печатной версии, а поэтому ее устраивала только настоящая газета. Дагнни сказала, что номер выходит около одиннадцати вечера и что мне следует взять лимузин с шофером.

— Обычно мы посылаем рецензии Филу на факс, но сегодня он будет где-то, где факсов нет, так что позвонишь его ассистенту, он соединит тебя с Филом, и ты прочитаешь ему обзор.

Дагни уже напечатала для меня инструкцию, где объяснялось, как заказать лимузин, и были даны адрес типографии и несколько телефонов ассистента, который «прикрывал» этим вечером Фила.

— Ах да, тебе еще понадобится вот это, — сказала она, вручая мне новенький сотовый телефон. — Джеральдина специально его принесла. Он твой на все время работы здесь. Главное, никогда его не выключай.

Позднее, вечером, когда лимузин пересек Бруклинский мост, направляясь к типографии «Нью-Йорк таймс», я почувствовала, что накопившаяся за день усталость сменилась радостным возбуждением. Водитель припарковался, я подошла к охраннику, и он сказал мне, что первые газеты покинут станок приблизительно через полчаса. Какая-то часть меня хотела позвонить Абби и все ей рассказать, но мой мозг был занят воссозданием событий этого дня. Способность выдержать испытания наполнила меня глубочайшей уверенностью в себе, и я наслаждалась ею.

В четверть двенадцатого из здания вышел мужчина. Он открыл стоявший на тротуаре автомат для продажи газет и принялся загружать в него свежие экземпляры. Я тут же бросилась к выходу и купила две газеты. Уже сидя в машине, я быстро пролистала страницы, нашла нужную рецензию и набрала номер, стоявший в моем списке первым. Ассистент попросил оставаться на линии, пока он свяжется с Филом.

— Можете говорить, — сказал ассистент.

— Фил, это Карен Джейкобс из офиса Аллегры. В «Нью-Йорк таймс» для вас есть заметка о «Воробье на оливковом дереве».

— Читайте.

Я прочла обзор, стараясь говорить медленно и четко, как делала во время школьных докладов. Это был очень хороший обзор, с фразами вроде «сложный в своей простоте», «деликатный, но неодолимо притягательный фильм» и «старательно заретушированная режиссерская мольба о мире».

Одновременно в моей голове на манер вновь и вновь повторяемого саундтрека звучала мысль: «Я нахожусь в Куинсе, сижу на заднем сиденье автомобиля и говорю по телефону с Филом Уоксманом!» Время от времени Фил просил повторить фразу или произносил «Хорошо» и «Понятно», и я слышала его свистящее дыхание на другом конце провода. Это было до странного интимное занятие, как будто мы лежали в темноте на одной кровати и мирно беседовали. Впрочем, вокруг меня и была темнота, а он находился в каком-то экзотическом месте, где даже нет факса.

Я закончила чтение, и Фил сказал: «Спасибо», после чего ассистент, который все время слушал наш разговор, попросил меня утром положить ему на стол ксерокопию обзора. Я пожелала ему спокойной ночи и провалилась в глубокий сон, длившийся всю дорогу домой.

 

СЕКРЕТ МОЕГО УСПЕХА

Четыре недели спустя, в четверг, в половине седьмого утра я ехала на работу в лимузине по Вестсайд-хайвей. За прошедшее время я успела убедиться, что безумие, которым, кажется, было заражено все в «Глориос», не всегда было безнадежным. А иногда оно даже приносило пользу.

Мы с Дагни составили расписание, и каждое утро одна из нас приезжала в офис пораньше. А значит, уйти с работы могла еще до начала передачи Джея Лиино. Примерно за неделю до этого, после того как мы три вечера подряд до двух часов ночи работали на победу и завоевание наград, Дагни решила, что я уже набралась опыта, чтобы в одиночку справиться с утренней сменой, начинавшейся в семь утра. Приступать к делу следовало немедленно. В тот первый день я вышла из метро и сразу же обнаружила в сотовом пять сообщений от Аллегры. Каждое выглядело более паническим, чем предыдущее, но их смысл сводился к одной простой фразе: «Где ты?»

Я тут же перезвонила ей домой.

— Прошу прощения, ехала в метро.

— И как долго?

— Около получаса.

— Полчаса в метро? Где ты живешь?

Я объяснила, что живу на углу Бродвея и Сто двенадцатой улицы. Она вздохнула и пробормотала:

— Они мне не сказали, что ты живешь в пригороде.

Появившись в офисе, Аллегра сразу велела мне соединить ее с Филом. Я нажала кнопку отключения звука на своем телефоне, чтобы узнать, в чем дело, и ужаснулась, поняв, что речь шла обо мне.

— Фил, она живет в верхнем городе, практически в Бронксе. Если учесть все возможные проблемы, она может быть вне досягаемости до девяноста минут в день. Не мне тебе говорить, что это угрожает всей моей работе. — Мое сердце замерло, а Аллегра продолжала: — Ей нужна машина.

Машина?

Фил, казалось, читал мои мысли.

— Ты хочешь сказать, что мы должны дать твоей чертовой помощнице гребаную машину?

— В ее отсутствие может произойти все, что угодно. Риск слишком велик. Вспомни то утро, когда выяснилось, что Бадди Фридман спутался с племянницей. Я не могла заняться этим вопросом до восьми часов. К тому времени об этом знали все, помнишь?

Фил задумался. Пока мы с Аллегрой напряженно ждали его вердикт, в трубке было слышно, как он что-то жует.

— Ладно, — сказал он ворчливо, — но только из твоего бюджета.

Аллегра вздохнула и согласилась. Я впервые увидела ее в деле и вынуждена была признать, что у нее есть талант. Дорога на работу могла отнять у меня в худшем случае сорок пять минут, но обычно занимала всего тридцать. Меня потрясло, что женщина, которая была достаточно крута, чтобы запросто общаться с Филом Уоксманом, не могла смириться с тем, что ее помощница находится под землей, пока она ей названивает впустую.

Вообще-то мне было жаль этих тридцати минут уединения, но я решила считать машину добрым знаком. Разве стала бы Аллегра тратить такие силы и средства, если бы не считала меня объектом, достойным вложений? Правом на автомобиль с водителем обычно пользовались старшие вице-президенты и выше, так что сделанное исключение заставило кое-кого вскинуть брови. Джеральдина, когда я забирала формы медицинского страхования, бросила:

— Вестсайд, Сто двенадцатая улица? Надеюсь, ты носишь в сумочке газовый баллончик?

Я промолчала. По правде говоря, единственной опасностью, с которой я столкнулась в своем районе, был налетевший на меня в баре «Вест-Энд» рассеянный преподаватель философии из Колумбийского университета.

Дагни, жившая в Гринвич-Виллидж и ходившая на работу пешком, пришла в ярость, когда услышала о машине.

— В жизни не видела такой несправедливости, — заявила она и топнула своей лодочкой из змеиной кожи.

Я без труда сдержала свои сожаления перед двадцатипятилетней особой, чьи родители купили ей двухэтажную квартиру на Джейн-стрит. Однако с этого момента на нашем крошечном рабочем пятачке, где мы проводили по четырнадцать часов в сутки, определенно начала скапливаться негативная энергия.

Тем утром, однако, я пребывала в приподнятом настроении, рассевшись на просторном заднем сиденье автомобиля, с ножницами, отрывным блокнотом и маркерами наготове. Я рылась в крупных газетах на предмет упоминаний о «Глориос», которые чуть позднее разойдутся по офису. Меня интересовало все, что могло представлять интерес хоть для кого-то из «Глориос пикчерс»: высказывания о самой компании, ее фильмах, Филе или Тони, информация о конкурентах, колонки сплетен и разделы «К вашему вниманию». У водителя, когда он подобрал меня, уже лежали наготове «Нью-Йорк таймс», «Пост», «Дейли ньюс» и «Уоллстрит джорнал», так что я могла просмотреть новости и быть готовой на случай, если мне позвонит моя начальница.

Страсть Аллегры к изучению прессы граничила с одержимостью. Все свое время она расходовала на то, чтобы выставить «Глориос» в наилучшем свете, и с абсолютным фанатизмом разыскивала и препарировала каждое слово, сказанное или напечатанное о компании в средствах массовой информации. Она считала, что если увидит и услышит все первой, то сможет установить контроль над всем и вся. Когда о «Глориос» говорилось нечто сомнительное и нелицеприятное, у Аллегры всегда было наготове тщательно прописанное обоснованное опровержение — обычно еще до того, как новость становилась известной публике.

Для нас с Дагни это означало постоянный сбор газет, журналов, сводок новостей и записей, а также неустанные поиски в Практикантете, призванные обеспечить нашего босса анализом новостей в режиме реального времени. Связь с Ассошиэйтед Пресс была у нас налажена так, что мы первые узнавали о появлении материалов, связанных с «Глориос». Мы как будто жили в альтернативной вселенной: вместо того чтобы публиковать новости, мы их коллекционировали. Любые материалы поступали к нам так рано, что я боялась в один прекрасный день наткнуться на собственный некролог.

Мы ехали по Челси-пирс. В газетах пока что не было ничего особенного. Лишь привычные прогнозы относительно награждения, интервью с актерами из новых фильмов «Глориос», а также новости и слухи о картинах, находившихся в производстве. Попадись мне что-то странное или тревожное, я должна была немедленно позвонить Аллегре и прочесть ей сомнительную статью. Если в ней содержались оскорбления в адрес Фила, мне полагалось разыскать его и соединить их, чтобы она могла его успокоить. Тони в такого рода услуге не нуждался. Его главным желанием было покарать журналиста, и в этом деле Аллегра тоже была незаменима.

Она начала бы с редакторов или продюсеров и добралась бы до издателей или даже до владельцев вещательных компаний, окажись Тони в особенно скверном настроении или будь проступок чересчур вопиющим.

После поворота на Канал-стрит машина останавливалась у магазинчика, где продавались газеты и журналы. Он принадлежал ирландке по имени Белинда. Каждое утро она вручала мне полный комплект свежих журналов и еженедельников, а также «Лос-Анджелес таймс», «Вашингтон пост», «Ю-Эс-Эй тудей», «Дейли варайети» и «Голливуд рипортер». Белинда была моим секретным агентом. Часто она заранее выделяла для меня заголовки. Она была большой фанаткой «Глориос пикчерс», обладала энциклопедическими познаниями в фильмографии компании и запросто отслеживала вещи, которые я могла пропустить, особенно в первые месяцы работы в «Глориос». Белинда была неофициальной главой местных киноманов, которые регулярно собирались в ее магазинчике, так что она была в курсе всех новостей и сплетен из мира кинобизнеса. А поскольку Дагни, когда газеты доставлялись в офис по «ее» дням, отказывалась брать второстепенные издания, помощью Белинды я пользовалась безраздельно.

С газетами в руках я забралась обратно в машину и проехала последние два квартала до «Глориос», набрала код, позволявший войти внутрь, отключила сигнализацию и зажгла свет. Почти сразу, едва я положила газеты на кресло, зазвонил телефон. У меня засосало под ложечкой. Я осторожно сняла трубку.

— Офис Аллегры Ореччи.

— Она на месте? — спросил мужской голос.

— Да. Могу я узнать, кто звонит?

Человек отключился. Я нервно взглянула в окно на крыши приземистых зданий, примыкавших к нашему. Это повторялось каждый день в течение двух последних недель, и я уже начинала не на шутку волноваться. В такое время в офисе — а может быть, и во всем здании — не бывало никого, кроме меня. Сначала я решила, что звонивший — всего лишь Хенретти, призрачный биограф, — но Кларк сказал, что в эти часы тот наверняка дрыхнет и, уж конечно, находится не в том состоянии, чтобы звонить.

Я выжала из Кларка все, что он знал о Хенретти, но и этого мне было мало. По словам Кларка, на заре становления «Глориос» Хенретти был ярым сторонником Уоксманов, и они поначалу отвечали добром, предоставляя ему эксклюзивный доступ и приглашая на все вечеринки и мероприятия. Но чем успешнее становилась компания, тем реже Фил и Тони прибегали к его услугам и в конечном счете стали делать вид, что не знают о существовании журналиста. Когда газета его оппонентов опубликовала материал о «Глориос», в результате чего Хенретти уволили, братья Уоксманы не сделали ничего, чтобы вызволить его из беды. Теперь весь жизненный уклад Джорджа Хенретти был подчинен одной идее — мести. Примерно пять лет назад поползли слухи о биографии, но многие не приняли их всерьез, посчитав пьяным бредом.

— Если он помогал им в самом начале, то почему же они так отнеслись к нему потом? — спросила я.

Кларк пожал плечами:

— Потому что могли себе это позволить, я думаю.

— Но полностью перекрыть ему кислород? Это чересчур даже для Уоксманов.

— Может быть, дело в чем-то другом, — согласился Кларк, — но я понятия не имею в чем. Я знаю лишь, что звезда Хенретти закатилась и он слишком много пьет, чтобы она засияла снова. Настоящий позор — я читал его ранние работы, и они великолепны. Он был невероятно талантлив.

— Какая потеря, — пробормотала я.

После сегодняшнего звонка я хотела, чтобы это был Хенретти — альтернативные варианты я старалась выкинуть из головы. Что, если это снайпер, наблюдающий за моим силуэтом в окне бывшей прядильно-ниточной фабрики? Или какой-нибудь псих, который уже проник в здание, вооруженный неизвестно чем, и который прекрасно знает, что я здесь одна-одинешенька? И по причудливой воле судьбы, которая отразится в броских заголовках, он поведет себя, как в сценарии какого-нибудь ужастика, произведенного Тони, — я видела их слишком много. Пустынное здание, где гуляет эхо, в сочетании с моим недосыпом и леденящими кровь звонками развило во мне паранойю. Мне хотелось спросить у Дагни, не происходило ли и с ней подобное, но отношения у нас теперь были натянутые, и я не решилась.

Следующей позвонила, разумеется, Аллегра. Она всегда звонила ровно без четверти восемь и, лежа в постели, выслушивала короткую сводку новостей, притворяясь, что уже встала. Затем она, как обычно, заставила меня прочесть вслух всю шестую страницу, а затем попросила послать ее по факсу к ней домой. Эта колонка оказывала на Аллегру завораживающее действие, и она изучала ее с усердием талмудиста. Казалось, что она усматривала там глубокий подтекст и даже, быть может, расшифровывала тайный смысл, скрывавшийся за полужирным шрифтом.

Однако накануне там появилась загадка, ответить на которую мог даже новичок вроде меня.

Вопрос на засыпку!

Угадайте, кто это — заика, глава киностудии, который выставляет напоказ художества своей бывшей жены в надежде выиграть бракоразводный процесс? Сотрудники говорят, что на ее творения «больно смотреть».

Итак, жуткая мазня, висевшая в приемной, получила объяснение. В речи Фила не было и намека на заикание, но я давно заметила, что Тони предпочитал изъясняться односложными, отрывистыми репликами. По всей видимости, Труди Уоксман была бывшей миссис Тони.

Добравшись до офиса, я набрала домашний номер Аллегры и прочла ей загадку.

— Карен, не стоило будить меня из-за этого, — ответила она холодно, но я услышала, как ноги ее со стуком коснулись пола. — Я уверена, что это про Калеба Дэниелса из «Уорнер бразерс». — Она положила трубку.

Через полчаса раздался телефонный звонок.

— Это Эллиот Солник, шестая страница. Я перезваниваю Аллегре.

— Сейчас соединю, — сказала я, укрепляясь в своих подозрениях.

— Подождите. Сначала скажите — не вас ли я видел на показе «Любит мальчиков, любит девочек» в прошлую среду?

— Возможно. — Я была там, но нас, естественно, друг другу не представили.

Эллиот не унимался:

— Длинные светло-русые волосы, черные замшевые сапоги, размер шесть с половиной?

— Да, это я, — сказала я, польщенная тем, что он обратил внимание на сапоги, которые обошлись мне почти в недельное жалованье. Кроме того, он первым смог правильно угадать мой размер.

— «Я» — это кто? — спросил он смеясь.

— Карен Джейкобс.

— Рад познакомиться, Карен. Мы еще побеседуем, — сказал он самоуверенно, и мне его тон показался очень привлекательным. Тут я вспомнила о предостережении Дагни.

— Позвольте, я вас соединю, — ответила я как можно более деловито.

Я позвонила Аллегре:

— На проводе Эллиот Солник.

— Не знаю, что ему от меня нужно в такую рань. Скажи, что я на совещании.

Я начала передавать это Эллиоту, но меня перебил другой телефонный звонок, раздавшийся в его офисе. Эллиот попросил меня подождать и через минуту сообщил:

— Можете Аллегре ничего не передавать: она звонит по другой линии.

Я усмехнулась, но все же зарегистрировала звонок Элиота, гадая, когда мне удастся побеседовать с ним еще раз.

Сегодняшнее утро начиналось спокойнее. Завершив первый разговор с Аллегрой, я позвонила в лучшую местную кондитерскую и заказала три чашки кофе и шоколадный круассан. Затем взяла поджидавшую меня кипу факсов от службы мониторинга и принялась внимательно их изучать. «Глориос» пользовалась услугами компании, агенты которой смотрели телепередачи по всей стране, в каждом городе, каждый канал, двадцать четыре часа в сутки. В моем воображении они представали армией теленаркоманов, одетых в пижамы, непрерывно жующих, не знающих сна. Им завидуют окружающие: «Тебе платят за то, что ты смотришь телевизор?» Они записывают все, что показывалось и обсуждалось, и каждое утро нас поджидала груда факсов с резюме; если нам требовалась дополнительная информация, то в наше распоряжение поступали пленки и расшифровки. Все это напоминало телефонное прослушивание. Если какой-нибудь из партнеров ругал наш последний релиз в утреннем выпуске новостей, мы узнавали об этом мгновенно. Уже к полудню продюсеру развлекательного отдела телекомпании напоминали, не особенно стесняясь в выражениях, о возможности бывать на наших пирушках — возможности, которой с восторгом воспользуются его конкуренты. Очередной утренний обзор бывал, как правило, намного лучше.

Складируя «хиты» — все статьи и стенограммы передач за минувший день, — я принимала звонки для Аллегры и оставляла сообщения от людей, которые никогда не получат ответа. Сегодня урожай был средним: «хитов» набралось примерно на сто пятьдесят страниц. В девять прибыл практикант, чтобы отксерокопировать и доставить пакеты более чем шестидесяти пяти адресатам, числившимся в списке рассылки. Затем, около десяти, начал подтягиваться персонал «Глориос». Многие сразу же отправляли «хиты» в мусорную корзину. Мне хотелось оградить людей от ненужных бумаг, поэтому через пару недель такого рода трудов я разослала электронные письма с просьбой ко всем, кто не желал получать пакеты, уведомить меня об этом обстоятельстве. Марлен незамедлительно проинформировала Аллегру об этой новой оплошности, утверждая, будто мое вежливое обращение, вне всяких сомнений, оскорбило многих получателей в той же мере, в какой оскорбило ее саму. Аллегра тут же заставила меня отправить новое письмо, на сей раз от ее имени, в котором приносила глубокие извинения за мою ошибку, напоминая о моем «малом стаже» и «недостаточном понимании важности медиа-дистрибуции». Выбрасывание «хитов» на помойку явно считалось в «Глориос» привилегией, от которой многие не хотели отказываться. Впоследствии Кларк объяснил мне, что попасть в список адресатов можно было только с письменного разрешения Аллегры. Заинтересованные стороны должны были в мельчайших подробностях излагать, какими подвигами они заслужили право получать эти «хиты», а Аллегра раздумывала по нескольку недель, прежде чем наложить резолюцию; шансы при этом бывали три к одному в пользу отказа.

Дагни явилась в половине одиннадцатого и села в кресло, не сказав ни слова. Между нами явно продолжалась холодная война, хотя накал ее часто менялся. Покончив с «хитами», я обратилась к гораздо более неприятному делу: попытке перетащить Шона Рейнса, звезду в «Пилоте-иностранце» и номинанта на звание лучшего актера, из Новой Зеландии в Сидней, а оттуда — в Лос-Анджелес. В полночь последнего дня, когда битва за «Оскар» пошла на убыль и можно было посылать бюллетени голосования, начали обнаруживаться все мыслимые недоработки и требования, всплывавшие в последний момент. Шон — настаивавший, чтобы его имя произносили как «Шин» , — своей несговорчивостью выделялся из сонма всех прославленных и несговорчивых персон. В настоящее время он находился в Новой Зеландии. Его пресс-секретарь позвонила Аллегре и сказала, что ему нужен частный самолет, чтобы попасть в Лос-Анджелес. Фил согласился на это лишь при условии, что Шон сначала отправится в Сидней и даст пресс-конференцию в поддержку австралийской премьеры фильма. Он полетит в Сидней коммерческим рейсом, первым классом, а когда выполнит там все свои обязательства, его доставят в Лос-Анджелес частным самолетом. Шон надулся, но в конце концов согласился, при условии, что у него будет возможность нормально отдохнуть во время долгого перелета.

Самолеты Аллегра поручила мне, и я, пользуясь инструкциями Дагни, как раз намеревалась нанять какой-нибудь. Я просматривала факс за факсом, изучая салоны, преобразованные в залы заседаний, спальни и небольшие шикарные апартаменты, пытаясь выбрать тот, где гарантированно удастся «нормально отдохнуть». К полудню вторника я выбрала самолет со спальным помещением и комнатой с полным комплектом аудио- и видеооборудования. Едва я переслала соответствующую информацию пресс-секретарю Шона, как тут же получила ответ, что тот единственный день, который Шон проведет в Сиднее, потребует кое-каких «дополнительных услуг», а потому остаток дня ушел на поиски «первоклассного повара, умеющего готовить блюда тосканской кухни», а также на заказ автомобиля с шофером. Меня поразило, что Аллегра все это одобрила, но Роберт объяснил, что речь идет о защите студийных вложений: если бы Шон держался с австралийскими репортерами обиженно и мрачно, остановка в Сиднее потеряла бы смысл.

Среда принесла проблему более экзотического свойства: пресс-секретарь Шона оповестила меня, что тот и не подумает явиться в аэропорт Веллингтона, не имея в руках настоящего билета. Три года назад, в Марракеше, он «приобрел горький опыт», когда его билет пропал. Электронный билет не годился, потому что Шон «не верил» в Интернет. Он признавал только билет, врученный ему лично, доставленный в далекую деревушку, где он в настоящее время охотится. Я нашла службу доставки, готовую провернуть это дельце, но теперь Аллегра хотела гарантии того, что Шон получит билет и будет в Сиднее и Лос-Анджелесе в назначенный срок. К несчастью, разница во времени и отсутствие сотовой связи в захолустье, где он сейчас был, означали, что мне не удастся подтвердить факт передачи билета.

Я сказала Дагни, что хочу выпить воды, и пробралась в конурку Роберта, где устроилась в углу так, чтобы меня никто больше не видел.

— Что это за выходки? — спросила я. — Какому взрослому человеку придет в голову так выпендриваться?

— Такому, который может себе это позволить, — ответил тот. — Который знает, что все вокруг будут плясать и кривляться, пока он не получит то, чего хочет.

— А эта его секретарша. Что за скотина! Сегодня она уже три раза звонила узнать, будет ли у него билет.

— Не бери в голову. И уж в любом случае не переживай лично.

— Как же мне не переживать? Они все орут на меня. Лично, — сказала я.

Роберт улыбнулся:

— Дело того не стоит. Когда посыльный в Новой Зеландии вручит Шону билет, секретарша позвонит ему и подробно распишет, как устроила все дело. Потому что, если подумать, Шон нанял именно ее, так что если он не получит желаемого, то первой с плеч полетит ее голова, а не твоя — скобки открываются, — а потому не важно, сколько она будет орать на тебя и говорить, что ты напортачишь, — скобки закрываются.

Я не выдержала и засмеялась, одновременно завидуя невозмутимости Роберта.

— Спасибо. По-моему, до меня дошло.

— Так он получил билет или нет? — мерзким голосом сказал Роберт, когда я уже выходила.

— А с вами я потом поговорю, — высокомерно ответила я.

— Вот так-то лучше.

За нашим столом Дагни занималась планированием лос-анджелесской премьеры «Любит мальчиков, любит девочек» — мероприятия, которое должно было состояться через два дня после вручения «Оскаров». Фильм был дебютом для Айван-Мелиссы Пелл, актрисы, переменившей, согласно официальной биографии, свое имя «в честь прадеда и прабабки». Под девятнадцатым номером в длинном списке инструкций, которые нам раздали для поддержки инженю, значилось: «Всегда называть мисс Пелл «Айван-Меллисой» и никогда — "Айван"». По-моему, это имя, как и ее фильмы, выдавало попытку транссексуального лавирования между полами; однако с учетом того, что в настоящее время я занималась безуспешным отслеживанием маорийского посыльного, затерявшегося в населенном антиподами буше, я, вероятно, была не лучшим экспертом по карьерным вопросам.

С другой стороны, Айван-Мелисса зарекомендовала себя весьма сообразительной американкой иностранного происхождения. Сначала она пустила слух, что «тайно» встречается с Бобом Метаченом, режиссером фильма; затем, хотя, по общему мнению, мальчиков и девочек любила ее героиня, она жеманно сообщила интервьюерам, что приглашение ее на пробу имело под собой некоторые основания, коренившиеся в реальных жизненных фактах. Айван-Мелисса Пелл была востребована масс-медиа быстрее, чем вы успели бы произнести «две девочки».

Дагни отвечала за аренду отелей и лимузинов, а также нанимала барменов. Правда, как и на большинстве премьер «Глориос», угощение не оплачивалось. Еда стоит денег, а кроме того, Уоксманы убедились, что чернил на их праздниках вырабатывается гораздо больше, когда гости пьют на пустой желудок.

Я забирала в приемной свой ленч у посыльного, когда увидела прикрытое фольгой китайское блюдо, от которого исходил потрясающий аромат.

— М-м-м, что это? — спросила я у секретарши.

— Грудинка, — ответила та. — По четвергам Глория готовит для Тони и Фила особую грудинку — это семейная традиция с тех пор, как у них прорезались зубы.

— А можно взглянуть? — поинтересовалась я. — Пахнет так вкусно, что я должна посмотреть. — Она кивнула, и я приподняла фольгу, под которой обнаружилось отличное жареное мясо. Подносом служило великолепное блюдо от «Ройал Далтон», похожее я видела, когда ходила с Эллен составлять список подарков к ее свадьбе. — Спасибо. А вы когда-нибудь это пробовали?

— Нет. Насколько я знаю, они ни с кем не делятся. Я слышала, что половинка Тони недожарена, а половинка Фила — наоборот. Вообще-то моя бабушка утверждает, что это невозможно.

— И она не пропустила ни одной недели? — спросила я, старательно прилаживая фольгу на место. Эта грудинка до странного заинтриговала меня.

— Если Глория не может приехать сама, грудинка едет отдельно в ее «ягуаре» — с шофером, конечно.

— Как мило со стороны грудинки, — заметила я, забирая свой сандвич.

Я пообедала. Затем в семнадцатый раз побеседовала с диспетчером новозеландской почтовой службы. Как только я положила трубку, телефон опять зазвонил. Звонивший резко бросил: «Аллегру! Быстро!» — и отключился. Обе помощницы Тони говорили с хамскими манерами своего шефа, когда звонили от его имени. Я не могла понять, была ли то имитация как самая искренняя форма лести, или им просто нравилось безнаказанно пакостничать. Едва я передала сообщение, Аллегра сгребла папки, газетные вырезки и видеопленки, схватила с моего стола только что заряженный аккумулятор для телефона и растворилась в направлении административного отдела.

Через две минуты после ухода Аллегры Дагни объявила, не обращаясь ни к кому конкретно, что ей нужно перекурить, и ушла. Пока Дагни курила, а Аллегра общалась с Тони, я отвечала на звонки и разбиралась с электронной почтой Аллегры. Похоже, она не понимала смысла слова «электронная» и настаивала, чтобы мы ежечасно складывали распечатки писем в ее корзину для входящих бумаг. На каждой бумаге она затем писала ответ, а мы их перепечатывали и отсылали. Работа эта была совершенно бесполезной, но в промежутках между звонками и чтением писем у меня хватало времени на наблюдение за шоу под названием «Глориос». Аллегра делилась информацией только тогда, когда злилась на нас за то, что мы не знаем чего-либо из-за того, что она нам об этом не сказала. Так что нам с Дагни приходилось искать пути, чтобы оставаться в курсе событий. Как-то мы это обсудили и решили, что нам не заказано смотреть все, что не попадало под за мок.

Сейчас, просматривая ее входящую корреспонденцию, я кое-что узнала о стратегии, скрывавшейся за организацией лос-анджелесской премьеры, которой занималась Дагни. Боб Метачен был режиссером-вундеркиндом, его открыл Тони несколькими годами ранее на фестивале «Санданс», а фильм — который я, как выяснилось, смотрела педелю назад в компании Эллиота Солника — был изящным и острым. Было сказано, что на сегодняшний день это лучшая работа Боба, и Тони держал на это отчаянное пари. Оглядываясь на всю историю, которая началась задолго до моего появления в «Глориос», я поняла, что перенос Аллегрой этой премьеры на время после вручения «Оскаров» был предназначен стратегически продемонстрировать, что компания уверена в своей способности покорять зрителей. Боб был визитной карточкой компании — дитя, которое неизменно улыбается и возносит хвалу «Глориос» за свалившуюся на него удачу. Его фильмы не делали больших сборов, но и стоили недорого. Главное, что они порождали крики «Гениально!» — достаточно громкие, чтобы их было слышно на обоих побережьях. И, как обычно, фильм Тони «Любит мальчиков, любит девочек» для сохранения тонкого равновесия противостоял «Пилоту-иностранцу» Фила.

Чуть раньше на этой неделе я ощутила потребность немного похвастаться новой работой и рассказала Эллен обо всем, что было мне доступно, — от электронной почты и кнопки отключения звука до возможности подслушать почти любой разговор, происходящий в здании.

— Это как заниматься сексом при собаке, — сказала она.

— Что?

— Ну, я имею в виду людей, которые занимаются сексом в присутствии собаки, потому что им наплевать, что она смотрит и слышит.

Я не могла поверить в такую низость.

— Эллен, как у тебя язык поворачивается? Они мне просто доверяют.

— Ладно, пусть доверяют. Извини. Но только берегись удара в спину.

Я пообещала, что буду беречься, и теперь, распечатывая для Аллегры письма и записывая сообщения обиженных и уязвленных абонентов, размышляла над этой аналогией.

Я уже распечатала двадцать два новых письма и заносила звонки в список, когда появился Роберт.

— Мыло? — произнес он.

Я протянула ему антибактериальный «Дайал». С учетом того, что в туалетах не было мыла, что иногда мы не спали ночами и что всякий раз, стоило вам чихнуть, как минимум пятнадцать человек могли откликнуться «Будь здорова!» (на самом деле никто этого не делал), я старалась следить за своим здоровьем.

— Карен. Карен. Карен. Мне нужна Аллегра. Где она?

Не важно, сколько раз я это выслушивала, — фирменная манера Вивьен троекратно повторять имя неизменно наполняла меня адреналином, подобно выстрелу из стартового пистолета. Она повторяла мое имя трижды одним и тем же тоном, независимо от того, пеняла ли мне за пропущенную заметку в две строчки о фильме, который еще не значился в расписании релизов, или — если кто-то был рядом — сообщала, что у меня на зубах помада.

— Она с Тони.

Та осведомилась:

— Она у Тони или сидит с ним в его приемной? — Еще одной отличительной чертой Вивьен была предельная конкретность.

— Насколько я знаю, она в офисе Тони. Я занесу вас в список звонков. — Я добавила Вивьен в список и отметила время: без пятнадцати четыре. Тут я поняла, что Дагни не было уже почти целый час, а мне отчаянно хотелось в туалет.

Вивьен прошла в свою кабинку, быстро позвонила, затем вышла и вновь троекратно произнесла мое имя — достаточно громко, чтобы ее было слышно за квартал.

— Аллегра сидит в приемной, — объявила она победно, как будто поймала меня на лжи. — Он сейчас занимается в спортивном зале со своим тренером.

— Я обязательно передам ей, — повторила я. — Потому что, насколько мне известно, она сидит в офисе у Тони. — Я постаралась послать Вивьен заговорщическую улыбку, которую та парировала свирепым взглядом.

Вивьен отвечала за предоскаровское освещение в прессе «Пилота-иностранца». Сложная кампания, в которой были задействованы таланты и журналисты с пяти континентов, отлично отвечала ее маниакальному интересу к тылам и мелочам, но гигантский масштаб проекта истощил ее терпение до предела. И все-таки она не доверяла никому даже заклеить один-единственный конверт. Вивьен пошла в свою кабинку, громко перечисляя все, что ей предстояло сделать в ближайшие два часа, — как будто в этом была моя вина. Мне захотелось крикнуть через перегородку: «Да, Вивьен, у тебя дел больше, чем у всех остальных, вместе взятых!» — но вместо этого сделала еще один безуспешный звонок в Новую Зеландию.

Дагни вернулась, вся провонявшая табаком, но в гораздо лучшем расположении духа. Стараясь попасть ей в тон, я сообщила:

— Аллегра встречается с Тони — или, по версии Вив, сидит в приемной.

Она закатила глаза:

— Когда кто-то из братьев звонит Аллегре, они обычно заставляют ее прождать по меньшей мере пару часов. — Дагни объяснила, что Аллегра пытается создать видимость, будто она и впрямь все это время общается с ними. — Она не хочет, чтобы даже мы знали, что она не на совещании, — поэтому, пока ждет, делает самые важные телефонные звонки.

— Зачем ей сидеть в приемной и притворяться, что она на собрании? — спросила я.

— Вешает лапшу, — разъяснила мне Дагни таким тоном, словно я в бизнесе несмышленый младенец. Аллегра стремилась заставить остальных администраторов «Глориос» считать, будто тем для разговора с близнецами тет-а-тет у нее больше, чем у кого-либо другого: на самом деле на разговор с тем или иным братом у нее уходило не больше пятнадцати минут. — У Фила и Тони есть дела поважнее, чем прислушиваться к ее лепету, — закончила Дагни, быстро перелистывая свежий номер «Вайб».

Непосредственно в эту минуту самым важным для меня делом было добраться до туалета и не дать перехватить себя по пути — задача, которая всегда оказывалась не из легких. Офис Аллегры специально был расположен в конце коридора, подальше от туалетов, чтобы никто не досаждал ей непрерывной беготней мимо ее неизменно запертой двери. Отлучаясь по малой нужде, мы с Дагни ежедневно проходили сквозь строй, краснея и пытаясь разминуться с сотрудниками отдела, чего-то хотевшими от нашей начальницы. Законы, установленные Аллегрой для отдела связей с общественностью, были непререкаемы, и контроль ее был вездесущ: от согласия на то, чтобы номинанты прихватили в полет дополнительных членов семьи, до утверждения формы конфет, выполненных в виде статуэток «Оскар» и входивших в подарочные наборы от «Глориос». На запросы подчиненных она отвечала с чудовищными задержками, нередко парализуя работу всего коллектива. До церемонии награждения оставалось меньше двух недель, а весь отдел пребывал в ступоре.

Нашим попыткам прорваться в туалет постоянно препятствовали напоминания для Аллегры перезвонить другим сотрудникам или ответить им по электронной почте. Мы с Дагни, при всем нашем бесправии, всегда были на виду и на слуху, а потому часто становились мишенью для всеобщего негодования. Сейчас у меня не было времени на такие беседы. Я двигалась целенаправленно, пригнув голову, и врезалась прямо в Марлен.

— О-о, мой бедный локоть, — проговорила она. Я извинилась и попыталась ее обойти, но Марлен и не думала меня пропускать.

— Марлен, мне действительно нужно, — сказала я, для убедительности потрясая бутылкой с мылом. — Я подойду на обратном пути.

— Мне необходимо поговорить с Аллегрой, — ответила она, многозначительно потирая локоть, как будто проверяла, целы ли кости. — Ты обещаешь, что я буду следующей в очереди?

— Я занесу вас в список звонков.

— Но мне нужно сейчас, — заныла Марлен. — Это насчет Бадди Фридмана. Он говорит, что не приедет, если мы не доставим из Майами его родителей и не достанем для них билетов на церемонию.

Я обогнула ее и устремилась в холл, бросив через плечо:

— Когда я вернусь из туалета, родители Бадди все еще будут в Майами.

Этим я, конечно, заработаю еще одну записку. Налицо было разгильдяйство, отягощенное нарушением субординации, но я уже знала, что Марлен была из тех, кого полагалось терпеть, а не бояться.

Марлен незаменима для «Глориос», так как почти каждый уик-энд занималась организацией вечеринок для прессы. Это была трудная работа, требовавшая умения присматривать за капризными знаменитостями и их людьми, одновременно делая так, чтобы все двести пятьдесят журналистов остались довольны. Но если с вечеринками Марлен справлялась блестяще и была на своем месте, то все остальное время она превращалась в сущее наказание. С утра понедельника до полудня среды она сетовала на огрехи, допущенные на последней вечеринке. В среду же, после ленча, она начинала предсказывать погрешности, которые будут допущены на следующем приеме. Но ее организаторские таланты вкупе с готовностью жертвовать ради «Глориос» всеми выходными без исключения дали ей прерогативу игнорировать элементарные правила человеческого общения.

Когда я вернулась за стол, Аллегра уже была у себя и Марлен с Вивьен расхаживали перед ее запертой дверью, как тигры в клетке, а Дагни без особого энтузиазма пыталась их отогнать.

— Но она мне нужна, — говорила Марлен.

А Вивьен настаивала:

— Мне нужно видеть Аллегру сию секунду.

— Она разговаривает по телефону и знает, что вы ждете, — сказала Дагни, пристально изучая свои ногти. — Я позову вас, когда она закончит.

— Но кто пойдет первой? — спросила Марлен.

Дагни взглянула на меня и чуть заметно приподняла брови. Нам трудно было обижаться друг на друга всерьез — лишь мы одни понимали, в каком положении находились. Этот спектакль разыгрывался как минимум раз в день, и игнорировать его было очень сложно. Единственным, что объединяло Марлен и Вивьен, было то, что обе они терпеть не могли отчитываться перед Аллегрой, и масла в огонь подливал тот факт, что Аллегру назначили на этот пост через их головы какие-то три года назад, хотя обе они считались ветеранами «Глориос». Ситуация грозила полностью выйти из-под контроля, но так бывало всегда — наш отдел неизменно пребывал в состоянии, близком к истерике.

Не в силах больше ждать, Марлен вошла в офис Аллегры. Вивьен следовала за ней по пятам. Аллегра разговаривала по телефону, прижав трубку плечом и что-то невразумительно бормоча. Потрясенная вторжением, она сделала большие глаза и замахала на них рукой, а потом нацарапала на листке: «ЭТО ОПРА».

Мы с Дагни, не выходя из-за своего стола, с большим удовольствием наблюдали за этой маленькой драмой. Мы знали, что она говорила не с Опрой. Этим утром Мэкки Моран, которая перестраивала для Аллегры холл, взглянула на Крайслер-билдинг по-новому, и ей открылся мир новых возможностей.

Вивьен и Марлен, потерпевшие поражение, выкатились. С Опрой, даже воображаемой, не мог тягаться никто, и им это было известно.

— Пойду перекурю, — сказала я Дагни, натягивая пальто.

— Ты же не куришь, — мрачно бросила она мне в спину, как будто подозревая, что я намеревалась обскакать ее и в этом.

Я отправилась в корейский гастроном на углу, чтобы пополнить свои надуманные запасы курева, и выбрала зажигалку «Бик» ярко-синего цвета. Не имея опыта в покупке сигарет, я какое-то время изучала ассортимент, пока не остановилась на «Мальборо», потому что их курил Кларк.

— В мягкой упаковке, — добавила я, прихватывая банку леденцов, чтобы сымитировать мятный запах, характерный для дыхания курильщиков.

На улице я распечатала пачку, зажгла сигарету и решила убить четверть часа на рассматривание витрин. Однако, еще не сжившись с новой привычкой, я постоянно забывала, что держу в руке зажженную сигарету. После того как меня выставили из двух магазинов — здорового питания и декоративных ковров, — я решила присесть на скамейку и позвонить Абби по своему новенькому сотовому телефону от «Глориос».

— Карен! Я как раз тебя вспоминала, — ответила та.

— Правда? — спросила я, настороженная ее энтузиазмом. В последнее время Абби разглагольствовала лишь о загадочных болезнях, которые обычно диагностируются слишком поздно. — И сколько мне осталось? — спросила я.

— Да брось ты. Я уже давно разделалась с зачетом по смертельным заболеваниям.

— Это название?

— Конечно, нет. Официальное название — «Трудно диагностируемые заболевания эндокринной системы», и я очень рада, что с ними покончено. Хотя, если понадобится, я их узнаю с закрытыми глазами. Хуже всего то, что преподаватель сказал на прощание, что нам, оказывается, здорово повезет, если мы хотя бы раз в жизни столкнемся с такими болезнями.

— Что ж, тебе повезет больше, чем пациенту.

— Точно. Ладно, а как твои дела? Как поживает «Глориос»?

— Я наконец освоилась, но люди — это отдельная тема. Формально я работаю под началом Аллегры, но на самом деле прогибаюсь перед Вивьен, исполнительным вице-президентом, и Марлен, старшим вице-президентом, а с ними просто беда.

— И почему?

— Потому, что они не только злятся без причины, но и тщеславны настолько, что это уже болезнь. Вивьен только чуть-чуть выше Марлен, а Аллегра — выше их обеих, так что постоянно ждешь свары.

— Похоже на здоровую рабочую обстановку.

— Я одного не могу понять: они — хоть и ведьмы — очень смекалистые, прекрасно знают свое дело, да и сама работа такая, что дух захватывает. Я бы восторгалась ими, дай они мне такую возможность. — Я рассмеялась, стараясь скрыть горечь.

— Может быть, это тот случай, когда есть чему поучиться, а дурных манер можно и не набираться.

— Пытаюсь, — ответила я, провожая взглядом длинный столбик пепла, обвалившийся мне на пальто. — Обещай, что скажешь мне, если заметишь, что я становлюсь стервой.

— Легко. А ты пообещай, что не будешь позволять им собой помыкать.

Я пообещала, попрощалась и отправилась назад в офис. Абби знала о моем свойстве подпадать под власть обстоятельств, и мы вели с ней об этом нескончаемые беседы. На прошлой работе я оставалась так долго лишь потому, что она была легкой, и не ссорилась с Гейбом из-за его погони за заработком в ущерб карьере художника, пока не стало слишком поздно. Уходить от конфликтов всегда казалось проще, и именно эту черту я обязана преодолеть. Иначе меня съедят заживо.

Остановившись перед зданием, я бросила сигарету на асфальт и изящно загасила туфлей, потом, как положено курильщику с чувством гражданской ответственности, подобрала окурок и бросила в урну, после чего вошла внутрь.

Еще издалека я увидела угрюмое лицо Дагни. С момента моего ухода эмоциональная температура на нашем рабочем месте переменилась, но я, взбодренная беседой с Абби, никак не думала, что это каким-то образом связано со мной.

— Что случилось?

— Звонки замучили, — сказала она, уставясь в экран компьютера. Было ясно, что ей не хочется развивать тему.

В офисе, где телефон звонил сто раз на дню, а список звонков занимал двадцать страниц, которые распечатывались ежечасно, о некоторых звонках и звонящих неизбежно забывали в общей неразберихе. Даже при этом я была рада, что на сей раз напрячься пришлось Дагни. По всему выходило, что это будет первый день работы в «Глориос», когда я не влипну в какую-нибудь историю, и мне хотелось, чтобы остаток дня прошел в том же духе.

В минувшее воскресенье у меня ушел почти час на попытку объяснить Эллен наши телефонные правила и ритуалы. Та заявила, что это звучит сложнее, чем новые правила управления дивидендами в оффшорных Корпорациях. Я не сказала ей, что у нас последствия ошибки могли быть даже более катастрофическими, чем перспектива попасть в федеральную каторжную тюрьму. В конце концов, телефоны образовывали особое звено в иерархии компании, и ее силовые игры сказывались на телефонах таким образом, который заставил бы Александра Грэхема Белла задуматься, не является ли в действительности его изобретение орудием дьявола.

Аллегра действовала в классическом голливудском стиле. Если первой звонила она, то предполагалось, что абонент ей перезвонит. Она не звонила повторно, пока другая сторона не предпринимала попытку связаться с ней. Пожар в офисе, долгая болезнь — ничто не являлось причиной для повторного звонка. Если же кто-то звонил ей первым, то она принимала решение об ответном звонке, исходя из алгоритма, который изобрела сама: значимость собеседника умножалась и делилась на то, что ей было от него нужно в данный момент; то, что могло понадобиться в будущем; те или иные неулаженные разногласия и, может быть, даже на старую обиду, которая, по мнению абонента, давным-давно была позабыта. Каждый раз, когда я или Дагни распечатывали список звонков, Аллегра пересматривала его и возвращала нам документ, испещренный своими пометками. Цифра «2» означала, что она перезвонит через день или два. Звездочка показывала, что есть какая-то памятная записка или вырезка, которая должна быть у нее под рукой как примечание к беседе. «ПОС-НЕТ» расшифровывалось так: одна из нас должна ПО-звонить и Сказать «НЕТ» в ответ на запрос абонента; «ПОС-ДА» не бывало вообще. «ПЕ-В» означало необходимость Передать это Вивьен, или Марлен, или Кларку, или кому-то еще, в зависимость от инициала. «ПОТОМ» означало, что ее услышат не скоро.

У Фила стиль телефонных разговоров вообще был не стилем, а скорее очень энергичным публичным выступлением. Если кто-то не перезванивал ему сразу же, как только было передано распоряжение, его помощницам вменялось в обязанность ежечасно оставлять по пять-десять сообщений, пока разговор не состоится. С другой стороны, о звонках Тони оповещали лишь единожды, с точностью ножевого удара. Внутри компании говорили всего одно слово: «Тони!» Вне компании это звучало так: «Тони! Уокс! Ман!» У абонента был выбор: снять трубку сразу же и побеседовать с рассерженным Тони или перезвонить и поговорить позднее с разъяренным Тони.

Марлен, как я уже знала, часто звонила просто так, тогда как телефонные послания Вивьен изобиловали яркими подробностями; и их нужно было дважды повторить ей в ответ, чтобы та убедилась, что мы всё записали правильно. В девяти случаях из десяти она посылала еще и электронное письмо аналогичного содержания. Короче говоря, телефонные разговоры были подобны хождению по натянутой проволоке, и здесь, как и вообще везде в «Глориос», не было никакой страховочной сетки. Памятуя об этом, я обрабатывала каждый звонок, входящий или исходящий, с осторожностью спецназовца при изучении подозрительного свертка.

Около четырех я посмотрела на часы и поняла, что мне надо выяснить, где будут позднее находиться Фил и Аллегра, чтобы я смогла передать им обзор из «Нью-Йорк таймс», касавшийся назначенного к завтрашнему показу фильма «Хорошо оттянуться в Фениксе».

Газетные обзоры публикуются в день премьеры — обычно по пятницам, но компания «Глориос» заходила исключительно далеко в своем стремлении предвосхитить реакции обозревателей так, чтобы раздавить любую угрозу в зародыше. Это означало, что всякий раз, когда «Глориос» выставляла свой фильм на суд критики, ассистенты из отдела рекламы и практиканты занимали позиции в зале и фиксировали все перемены поз, икоту, ковыряние в носу и откашливание. Пристальнее всего наблюдали за критиками.

Ими же, помимо прочего, всячески манипулировали. Если шла комедия или боевик, то компания наводняла зал юнцами, которые гоготали или вставали и вопили при малейшем поводе, благодаря чему критикам было трудно не попасть под влияние эмоций. Мы поддерживали отношения с самыми хулиганскими городскими школами, зная, что их измученные директора будут счастливы возможности выпроводить своих проблемных учеников на экскурсию. Зарядив колоду и следя за всеми игроками, компания «Глориос» обычно получала картину общей реакции газетной братии на тот или иной фильм.

Однако обозреватели «Нью-Йорк таймс» прилагали все усилия, чтобы остаться непроницаемыми. Они научились сидеть со сверхъестественным спокойствием, как будто отправили на просмотр своих восковых двойников. Если бы мы взялись наблюдать за ними, то они ничем не выдали бы своих чувств. Их не поколебал бы даже зал, битком набитый орущей ребятней. Это были ребята из железа. А потому, как правило, никто из посторонних понятия не имел о содержании критики «Таймс» до ее публикации. Когда они звонили, чтобы что-нибудь проверить, мы с Дагни силились вывести какой-то смысл из их вопросов, но обычно они уточняли лишь правильность написания имен героев и места действия.

Аллегра умоляюще шептала: «Но как, как они попросили продиктовать «Боб Андерсон»?»

Дагни отвечала:

— По-моему, он хотел узнать, как написать правильно — через «о» или через «е».

— А тебе не показалось, что ему нравится Боб Андерсон?

— Мне показалось, что он всего лишь хотел узнать, как пишется имя. — Дагни наслаждалась нечастыми мрачными предчувствиями Аллегры.

С самого первого четверга, когда я прочла Филу рецензию на «Воробья на оливковом дереве», Дагни постановила, что моим делом так и останутся вечерние обзоры. Обычно такие обзоры подразумевали нечто большее, чем просто чтение Филу, и я разработала систему для повышения эффективности процесса. Около одиннадцати я приезжаю на лимузине в Куинс. На первый взгляд кажется, что в типографии темно и безлюдно, но вдруг открываются целые ряды гаражей и улицу заполняют десятки грузовиков, принадлежащих «Нью-Йорк таймс» и нагруженных завтрашними газетами. Я лечу к автомату, покупаю два номера, запрыгиваю обратно в машину, немедленно звоню Аллегре и читаю ей статью, пока шофер мчится к ближайшему «Кинко», откуда я смогу переслать эту статью Аллегре, Филу и Тони по факсу. Даже при наличии факса Аллегра частенько заставляла меня звонить Филу, чтобы зачитать статью непосредственно. Иногда Фил велел мне перечитывать какую-то фразу или параграф. Его также интересовали отзывы о конкурирующих фильмах, премьера которых имела место в тот же день. Двумя неделями раньше я прочла Филу половину раздела «Уик-энд» и некоторые рейтинги NBA.

Полный успех и полный разгром означали, что я быстро окажусь дома, но все, что оказывалось посередине, вынуждало меня чуть ли не всю ночь напролет соединять Фила и Аллегру, пока они пытались вывести точный процент позитива и строили планы по сглаживанию менее благоприятных отрывков. В «Таймс» в отличие от других газет не бывает «звездных» рейтингов, а потому они силились представить, сколько звезд получил бы фильм, появись подобная рецензия в издании, где подобные рейтинги публикуются. Я оставалась в машине близ «Кинко», так как меня могли попросить переслать рецензию и другим людям, участвовавшим в создании фильма. Я никогда не знала, кого пригласят на такой поздний саммит и как долго он продлится. Эти ночные бдения были блестящей иллюстрацией необыкновенной готовности администраторов «Глориос» потрудиться, чтобы сплести историю.

В прошедшую пятницу Аллегра бросила мимоходом:

— Фил сказал, что ты хорошо читаешь.

Раньше я не сочла бы это особенным комплиментом, так как читала на протяжении последних двадцати пяти лет, но теперь втайне была довольна, что Фил меня отметил. Чего, однако, нельзя было сказать о Дагни. Сегодня, после моего обычного звонка Сабрине, помощнице Фила, которая ведала его расписанием, Дагни заворковала:

— Сегодня, Карен, обзорами займусь я. Ты занималась ими четыре недели подряд.

— Разве ты не идешь вечером к Феликсу?

— Я поменялась с мамой, она ходит к нему много лет.

— Дагни, поеду я. Это не обсуждается.

Дагни была в ярости:

— Мы должны меняться.

— Должны. Но ты не менялась. И ты не можешь передумать лишь потому, что Фил меня похвалил.

— Отлично. Располагайся как дома, — бросила она злобно. — Похоже, только это тебе и остается. — Она резко отвернулась.

Следующее утро началось хорошо: ассистент, отвечавший за участие Шона в рекламе фильма, уведомил нас, что билет наконец-то прибыл. По его словам, посыльный три часа ехал, а последние двадцать километров прошел пешком. Шон отплатил отказом расписаться в получении, пока его массажистка не закончит работу и не покинет трейлер.

Я занесла сообщение в список Аллегры, и вскоре она попросила меня зайти к ней в офис. Она сидела за столом в окружении папок и писала ответы на распечатках писем.

— Фил думает, что ты неплохо справишься с объявлением знаменитостей на вечеринке, — прошептала Аллегра, обращаясь к своей ручке и не утруждаясь посмотреть мне в глаза. — Ты вылетаешь в среду утром.

Ее взгляд переключился со стола на окно, сигнализируя о конце разговора, но я была настолько возбуждена, что не обиделась. Сев на свое место, я позвонила Роберту, а после него — Кларку, чтобы сообщить им новость. Дагни подслушала и, стоило мне положить трубку, спросила:

— Ты летишь с нами в Лос-Анджелес? Ты же только начала работать!

— Аллегра сказала, что Фил специально попросил, чтобы я была там, — ответила я, наслаждаясь каждым слогом.

Кларк пришел сразу. Он объявил:

— Это заслуживает похода в «Баббл-Лондж» сегодня вечером. Тебе понравится.

Я названивала как сумасшедшая — родителям, Эллен, Абби — и всюду оставляла сообщение: меня номинировали на «Оскар», я отправляюсь в Лос-Анджелес, я лечу в Голливуд! Что с того, что со мной отправятся Марлен, Вивьен, Аллегра и Дагни?

Тем вечером, когда мы с Кларком и Робертом подошли к выдержанному в строгом стиле навесу «Баббл-Лондж» на Западном Бродвее, я была настолько поглощена вещами, которые мне предстояло уладить, что прошла мимо входа. Кларк выбежал и вернул меня.

— Золушка, бал не продлится полторы недели! — сказал он, встряхивая меня и смеясь.

Внимательно изучив интерьер — обитые диваны, старинного вида гнездышки для влюбленных и несколько оттоманок с бахромой, — мы выбрали место подальше, на ложе, застланном бархатом и заваленном подушками. Подошла официантка и подала Кларку лист шампанских вин — их было более трехсот. Кларк быстро выбрал и вернул меню. Я развалилась в подушках, ободряемая мыслью о путешествии вместе со всеми в Лос-Анджелес. С первых дней работы в «Глориос» у меня накопилось много вопросов — теперь мне наконец хватало смелости их задать.

— Почему у Фила такой офис? — Мне всегда казалось, что его кабинет должен быть огромным и пустынным, как у Гордона Гекко из «Уолл-стрит».

— Фил может позволить себе любой офис, какой захочет, — кивнул Кларк. — Но это маленькое помещение дает тактическое преимущество.

— Неужели? Мне казалось, что ему захочется чего-то большего, что отражало бы его успех. Там очень тесно. — Перед моими глазами все еще стоял парикмахер, втиснувшийся в узкое пространство между стеной и головой Фила.

— Точно. Именно это ему и нужно, — сказал Кларк. — Тесная, уютная каморка, — добавил он.

Я по-прежнему не понимала.

— Хорошо, — сжалился Кларк. — Представь, что тебе что-то нужно от Фила. А ему что-то нужно от тебя. Вы ведете переговоры.

— Допустим.

— Как только ты входишь в этот офис, он получает психологическое преимущество. Офис маленький, Фил большой, ты попадаешь в ловушку, садясь на диванчик. Когда он начнет орать, тебе будут видны его миндалины.

— Гм. — До меня начинало доходить. — Выходит, что Фил как бы берет посетителя в тиски.

— Совершенно верно, моя дорогая, — ответил Кларк. — Доверенные лица Фила — Клаустрофобия и Страх.

Именно в эту секунду прибыла бутылка, и официантка исполнила один из своих фирменных трюков — беззвучно ее откупорила и разлила шампанское по бокалам.

— За Карен, — сказал Кларк.

— За твой первый месяц в «Глориос», дальше будет полегче, — подхватил Роберт, чокаясь со мной.

— За вас обоих — вы мне здорово помогли, — отозвалась я. Мы церемонно кивнули друг другу и выпили. Такого шампанского я в жизни не пробовала. — Что это, Кларк? — поинтересовалась я, остерегаясь слишком поспешно осушать бокал.

— Это «Боллингер РД» урожая 1973 года, одно из моих любимых. Но ты этого, бесспорно, заслуживаешь. — Они с Робертом перемигнулись.

— Чего — этого?

— Ну, оно стоит около четырехсот пятидесяти баксов. — От этой цифры пузырьки в моем бокале едва не полопались. Я не могла заплатить и трети этой суммы. Видя тревогу у меня на лице, Кларк добавил: — Разумеется, это деловое мероприятие, так что — за счет «Глориос».

— И тебе позволяют?

— Золотое Дитя, — усмехнулся Роберт и сделал очередной глоток.

Кларк оставил реплику без ответа.

— Мы просто скажем, что ты журналистка, и Айван-Мелисса настояла, чтобы интервью брали именно здесь, — рассмеялся Кларк. — Итак, откуда же взялось такое странное имя — Айван? — Он подался вперед, пародируя акцент Би-би-си.

— Правильно — Айван-Мелисса, — парировала я. — Эти неудачники из «Глориос» вам что, ничего не объяснили?

Очень скоро мы прикончили первую бутылку, и Кларк заказал новую, такую же дорогую.

— Ну, так что у тебя с Дагни? — осведомился Кларк.

— Что ж, если не считать перекуров, змеюшности и хронически угрюмого вида, то она очень даже ничего.

— Она коварнее, чем кажется, — предупредил Роберт. — Смотри в оба. Чем грамотнее ты будешь, тем меньше она будет приставать. Она даже записывает самые изощренные интриги «Глориос» в книжечку, которую носит в своей сумочке.

— Откуда ты знаешь?

— Обычное задание по сбору информации, — ответил Роберт, стараясь нацепить невинную маску. — Мне был нужен адвил .

— Роберт! Когда ты прекратишь всюду совать свой нос? — возмутилась я, хотя информация о том, что Дагни вооружена и опасна, была очень полезной.

— Наверное, никогда, — сказал Роберт. — Я охотник за информацией. Это полезно. Спроси меня о чем-нибудь. — Кларк закатил глаза.

— Ладно. Почему Аллегра всегда требует, чтобы я передавала вещи непосредственно Филу и Тони в руки? Вивьен чуть не убила меня тогда, на первой неделе.

— Это легко. Потому же, почему она говорит, что разговаривает с Опрой или находится у Фила, а сама сидит в приемной. Это просто ее способ напомнить себе о собственной важности. И о том, что ты должна считать себя ее физическим продолжением.

Я вздернула подбородок. Я помощница, а не руки-манипуляторы.

— Выкладывай еще.

— Что случилось с той, которая была до меня?

— По-моему, ее звали Сесилией, — сказал Роберт. — Она у нас недолго работала.

— И что случилось? Она с воплями выбежала из здания?

— Не совсем. — Они с Кларком переглянулись.

— Ты ведь слышала о Марвине Фишере? — спросил Роберт.

— Конечно, слышала.

Марвин снимался во многих ранних фильмах Джонни Люччезе и сыграл в картине, которая прославила Джонни Ди Сальва. Какое-то время его карьера давала сбои, но он снова стал знаменитостью после головокружительного успеха в «Гобое», выпущенном «Глориос пикчерс».

— У Марвина офис в нашем здании, — продолжал Роберт. — Он сейчас занимается продюсированием. — Кларк послал ему предупреждающий взгляд, но Роберт не остановился. — Как бы там ни было, у Сесилии был роскошный бюст. А Марвин без ума от таких женщин. Он совершенно безобиден, не какой-нибудь выскочка-недотрога; ему просто нравится общество женщин, которые похожи на моделей, демонстрирующих белье. Он увидел Сесилию, когда та выходила из лифта на нашем этаже, а через час позвонил Филу и спросил, нельзя ли ее переманить.

— Прямо так и спросил?

— Ага, прямо так. Ну, все дальнейшее, как и положено, есть в книжечке Дагни. Фил не возражал, но лишь при условии, что Марвин согласится дополнительно дать три пресс-конференции по своему следующему проекту. Так что с тех пор Сесилия работает у Марвина. — Он откинулся назад и сделал большой глоток шампанского. Затем они с Кларком машинально взглянули на мою грудь, очень маленькую.

Я была в замешательстве. Сразу прояснилось многое: первоначальный интерес Кларка, отсутствие вопросов во время собеседования у Джеральдины, необходимость немедленно приступить к работе. Я должна была заменить предшественницу, которую явно ждали более серьезные дела.

— Поэтому, Кларк, ты и попросил меня прислать резюме?

Кларк посмотрел себе под ноги и не ответил. Я полагала, что могу взять чем угодно, но только не этим — меня наняли из-за маленьких сисек. Я разозлилась секунд на пять. Потом начала истерически хохотать, и вскоре Роберт и Кларк присоединились ко мне. В конце концов, я продержалась первые пять недель. Я летела на церемонию вручения «Оскаров». И мне даже не пришлось снимать для этого юбку.

 

БЕЗ ГРОША В БЕВЕРЛИ-ХИЛЛЗ

Было утро после награждения. В голове у меня звенело. Нет, это звонил будильник, который я завела на полдень. Неужели уже двенадцать? Нет, это звонил телефон. Я уставилась на него непонимающим взглядом, затем посмотрела на часы и увидела, что еще восемь. А телефон звонил. Телефон звонил в восемь утра, а я легла в шесть.

— Алло!

— Карен, ты сегодня работаешь по премьере «Любит мальчиков, любит девочек». Лос-анджелесскому офису нужна еще один человек, и я сказала, что ты придешь.

Если ей нужен человек, то это не ко мне, судя по моему самочувствию.

Когда я усилием воли вернулась к разговору, то услышала:

— Вообще-то ты должна быть там прямо сейчас. Но не могла бы ты сначала вернуть мои сережки Сэнди Шварцу? — Она спросила так, будто у меня было несколько вариантов ответа. — Ты все равно поедешь по Уилширскому бульвару.

— Хорошо.

— Они, вместе с адресом, будут на стойке регистрации. В офисе тебе скажут, что нужно делать, так что можешь мне не перезванивать.

Прежде чем Аллегра отключилась, я услышала шуршание простыней. Конечно, она уже выполнила свою работу — разбудила меня. Я-то думала, что утром после церемонии буду свободна, но, как видно, ошиблась. Я ошибалась с момента высадки в аэропорту Лос-Анджелеса. Это становилось традицией.

Из-за опущенных тяжелых штор в номере было темно, как ночью. Термостат поддерживал именно ту температуру, какая нужна для дремоты. Я зажгла ночник, свесила ноги с кровати, встала и тут же рухнула на пол. Оказалось, что платье обвилось вокруг меня, пока я спала, и запеленало, как мумию. Разобравшись с платьем, я встала на колени, поднялась, сделала шаг, и тут мою стопу пронзила жестокая боль — я наступила на острый каблук перевернутой туфли. Черт! Прихрамывая, я пошла в ванную.

Ударив по выключателю, я без сил привалилась к косяку. Убийственно. Огромное трехстворчатое зеркало над раковиной отразило утроенную картину распада. Косметика размазалась, и я смахивала на злодея из мультфильма, выглядывающего из засады: пара мигающих белых кругов в окружении черноты. Бретельки платья врезались в плечи, оставив глубокие красные отметины, которые распухли, едва я его сбросила. Мои волосы, уложенные и сверкавшие ночью, слиплись, спутались и торчали космами. Приступив к умыванию, я обнаружила, что моя кожа похожа на кожу подростка, в организме которого бушуют гормональные бури. Я не знала, с чего начать. Может, стоило пойти работать в цирк уродцев? В конце концов, я же была в Лос-Анджелесе.

Опять посмотрев на себя в зеркало, я увидела, что мои груди по-прежнему приподняты и зафиксированы. Накладной бюстгальтер был точно там, куда я его приладила двадцать четыре часа назад, — из чего же, черт подери, сделан этот клей? Вечерняя сумочка висела на стуле. Я перевернула ее над столом, мечтая побыстрее найти растворитель, который мне дала портниха. Из сумки вывалились запасные батарейки к головному телефону, губная помада, пара скомканных двадцатидолларовых банкнот, удостоверение и окаменелая булочка. Не было только флакончика с растворителем. Я вывернула подкладку — вдруг он затерялся где-то в уголке? — бесполезно, пузырек исчез, наверное, растворился, оставив меня при накладном бюстгальтере, который не сдвинуть и на миллиметр. Я осторожно попробовала подцепить его ногтем, чтобы проверить, можно ли это содрать, — безуспешно. Заставить себя пойти на маневр из серии «дерни посильнее» я не могла: клей был явно не простым, и я понятия не имела, как с ним обращаться.

Я встала под душ. Горячая вода жгла мои плечи, пораненную ногу и оставшиеся после праздника мозоли. Я высунулась из-за занавески, взяла бутылочку с адвилом, которая стояла на раковине, и проглотила четыре таблетки, запив их водой прямо из душа. После десятиминутного отмачивания бюстгальтер стал прозрачным. Я заметила, что один краешек чуть-чуть отстал, как будто приветствуя меня, и вот оба они отлепились безо всякого труда. Я быстро швырнула полукружия на пол, боясь, что они прилипнут к какому-нибудь другому месту. Затем переключила внимание на волосы. После шести пузырьков шампуня с кондиционером я наконец-то начала их ощущать. Выключив воду, я вышла и влезла в пушистый гостиничный халат.

Роясь в привезенной одежде, я искала что-нибудь, что не будет стягивать, натирать и жать. В какой-то момент я даже решила надеть платье, но к нему нужен был другой пояс. В конце концов я осторожно влезла в джинсовую юбку и просторную кофточку без рукавов. Поразмышляв пару минут, натянула на ноги носки и кроссовки, которые взяла с собой в заблуждении, что у меня будет возможность заниматься в спортивном зале. Конечно, мой наряд не очень соответствовал модным тенденциям, но с учетом многочисленных красных пятнышек на коже и черных кругов под глазами я приобрела почти убедительный героиновый шик. Стараясь не смотреть на манящую постель, я схватила сумочку, ключи от взятой напрокат машины и солнцезащитные очки и вышла из номера.

У стойки консьержки мне вручили измятый, надорванный конверт, поперек которого было нацарапано: «Карен» и указывался адрес Сэнди Шварца на Уилширском бульваре. Компания сделала все, чтобы ее люди, занятые на церемонии и празднике, выглядели самым лучшим образом: стилист, который рассчитывал на продолжительное сотрудничество с «Глориос», подобрал для нас великолепные наряды от самых известных дизайнеров, и те же люди, которые в Нью-Йорке не собирались платить за мыло в туалете, оказались готовы выбросить тысячи долларов на парикмахеров и косметологов даже для тех из нас, кто всего-то и делал, что нажимал кнопку лифта или командовал автомобилями. Аллегра, однако, настояла на том, чтобы для нее взяли напрокат драгоценности — привилегия, которой обычно удостаивались звезды и их супруги. Последние две недели в Нью-Йорке мы с Дагни обзванивали ювелиров Беверли-Хиллз и слушали, как Аллегра плетет басни о том, что ей предстоит проводить ночь награждения в окружении знаменитостей и заправил кинобизнеса, и о несомненном и щедром внимании к ней съемочных камер, если учесть изобилие номинантов, ею сопровождаемых. Эта идея Аллегры раздражала Дагни. «Она строит из себя неизвестно что, — негодовала Дагни. — Может быть, надеется, что кто-нибудь примет ее за звезду немого кино?» Сэнди Шварц, седьмой по счету ювелир, ответивший на ее звонок, уступил лишь после того, как Аллегра пообещала ему, что его изделия будут украшать шею, уши и пальцы Айван-Мелиссы Пелл во время ее шествия по красному ковру на премьере «Любит мальчиков, любит девочек».

Сев в машину, я тут же вскрыла конверт и взглянула на серьги. Прошлой ночью я их не видела, так как Аллегра в последнюю минуту решила распустить волосы. Я не могла поверить, что она разбудила меня лишь с целью вернуть это ювелиру. Может, Сэнди пошутил? Серьги напоминали крохотные ломтики картофеля с оранжевыми, розовыми и фиолетовыми стеклышками. С другой стороны, Аллегра не стала бы брать их напрокат, будь они такими дешевыми, какими казались. Однако чтобы утешить меня из-за потери лишних тридцати минут сна, этим серьгам следовало бы быть более изысканными. Мне пора было браться за дело, поэтому я перестала думать об Аллегре и ее украшениях, кинула серьги в подставку для стаканов на дверце машины и поехала на Уилширский бульвар.

Лишь убедившись, что еду правильно, я поняла, что Сэнди обосновался в стороне, прямо противоположной нашему офису. А Уилширский бульвар был совершенно запружен машинами. Я так хотела кофе, что была готова выпить бочку. Изо всех сил вертя головой, я пыталась найти место для парковки, но безуспешно. В конце концов заехала на заправочную станцию, при которой был магазинчик, и затарилась там всей мыслимой и немыслимой съедобной дрянью, к которой прилагалось немного мутного варева под видом кофе. После хлопьев у меня маковой росинки во рту не было, и мне хотелось всего: соли, сахара, шоколада и, главное, кофеина в разных его видах. Я заглянула в корзину и решила, что недостаточно побаловала себя, а потому добавила пару бутылочек «Гаторада» , упаковку бисквитных кексов и бог знает чего еще. Затем расплатилась за все кредитной карточкой «Глориос». Удовлетворенная, я продолжила путь к магазину Сэнди Шварца. Серьги занимали полезное пространство, необходимое для кофе и «Гаторада», поэтому я бросила их на сиденье.

Я настроила радио и продолжила свое путешествие со скоростью четырех миль в час. Набив рот чипсами «Принглс» и подпевая Донне Саммер, я глянула вбок и увидела потрясающего парня за рулем «астон-мартина». Он оценивающе оглядел темно-бордовый «форд-таурус» и прыщавую особу внутри, пожирающую чипсы и отбивающую ритм на рулевом колесе, слегка покачал головой, а затем, с риском попасть в аварию, объехал плетущиеся передо мной машины и пристроился где-то впереди. Видимо, мой вид оскорблял его врожденное чувство прекрасного. Я разозлилась.

Двигаясь с черепашьей скоростью, я размышляла над ночными событиями. Труднее всего оказалось справиться с бесконечными требованиями знаменитостей и их «дрессировщиков». Все шишки явились по той причине, что были номинантами, ведущими или просто хотели станцевать румбу на красном ковре. И все же большинство из них вело себя так, будто оказывало нам огромную услугу, придя на нашу вечеринку, и горе тем, кто забывал об этом хотя бы на секунду. Ни одно их желание не было пустяком, и никто из них не мог и помыслить что-либо сделать без посторонней помощи. Бешеная активность, начало которой было положено в Нью-Йорке, обернулась снежным комом, взорвавшимся миллионом истеричных «подай», «принеси» и «налей». Слова «пожалуйста» и «спасибо» временно улетучились из английского языка, и мне даже начало казаться, что они никогда не вернутся. История с Шоном Рейнсом, стоившая мне стольких сил, разрешилась за два дня до награждения, когда мне позвонили из чартерной авиакомпании и сообщили, что самолет уже в Сиднее, но Шон его не встретил. В ужасе я позвонила его пресс-секретарю. «Ой, я была ужасно занята и забыла предупредить, — ответила та. — Шон встретил в Сиднее Тома Круза, и Том пригласил его в свой «Боинг-727», так что ему не нужен самолет. Я хотела переслать вам его электронное письмо. Вы должны подогнать лимузин, когда самолет Тома приземлится в Лос-Анджелесе. Шон не любит ждать, так что постарайтесь не опаздывать».

Одно лишь воспоминание об этом приводило меня в ярость. Заказ того самолета обошелся в целое состояние, его стоимость в шесть раз превышала мою годовую зарплату в «Глориос» — и все для того, чтобы отказаться от него, выбросить и забыть, как использованную салфетку. Не говоря уже о том, что человек, не верящий в Практикантет, оказался способен рассылать электронные письма, опасаясь, что ему, не дай Бог, придется самостоятельно ловить такси. Естественно, Вивьен допросила меня с пристрастием. Казалось даже, что, по ее мнению, я могла бы отговорить Шона от совместного путешествия с Томом Крузом или что я должна была предвидеть их неожиданную встречу в вестибюле «Сидней Интерконтинентал» и предугадать, что они возжелают лететь вместе.

— Но я даже не знала, что они знакомы, — оправдывалась я.

— Ты что, еще не поняла? Они все знакомы друг с другом. — Она повернулась ко мне спиной и стала беседовать с Дагни о расписании парикмахерских и косметических кабинетов.

Раздался автомобильный гудок, я резко вывернула руль, чтобы избежать столкновения, и серьги Аллегры свалились на пол. Я не стала их поднимать, довольная, что этих «картофелин» больше не видно. Движение было таким медленным, будто все машины ушли на дно океана и ехали там — на самой глубине, где рыба один раз в день лениво шевелит плавниками. Остановившись перед пешеходным переходом, я протерла свои новые солнечные очки. Надев их вновь, я улыбнулась своему отражению в зеркале заднего вида. Похоже, они были лучшим приобретением этой недели.

Вернувшись в отель в прошлую пятницу, я обнаружила в номере огромную подарочную корзину. На прилагавшейся карточке было написано: «В надежде, что Ваш вечер будет блестящим — от друзей из фирмы "ИнСтайл"». Загоревшись, я проверила содержимое и увидела, что корзина набита дорогой косметикой и лосьонами. Кроме того, там была пара бестселлеров, бельгийский шоколад, сахарное печенье «Оскарс», специальный выпуск «Академия стиля» журнала «ИнСтайл» и пара модельных трусиков размера «S» (видимо, других размеров не существует). Еще я нашла приглашение в выставочный номер люкс, где мне бесплатно вручат солнцезащитные очки следующего сезона от Малкольма Леонарда — кутюрье, под именем которого выпускались косметические товары, предметы интерьера и джинсы. Надпись гласила: «Позвольте украсить Вас очками, которые сделают Вашу наружность совершенной».

До начала моей смены в офисе, который был организован здесь же, в отеле, оставалось пять минут. Я бросилась в апартаменты Малкольма Леонарда за очками. Когда, получив их, я уже уходила, в номере разразился скандал, так как некоторым знаменитостям понадобились лишние пары очков, а служители отказали, не будучи в состоянии удовлетворить просьбу из-за ограниченности запасов.

Я рассказала Роберту об этой сцене.

— Наверное, меня всю жизнь будут преследовать вопли кинозвезд, раздосадованных отказом.

Он бесстрастно ответил:

— Зато представь, что ты всегда сможешь похвастаться очками, добытыми во время мятежа оскароносцев у Малкольма Леонарда.

Только оказавшись в Лос-Анджелесе, я стала осознавать размах халявы, на которую могли рассчитывать знаменитые и потенциально знаменитые персоны по случаю торжественной недели. Номинантов чествовали на гала-мероприятиях за счет спонсоров, которые скромно желали лишь одного: чтобы их подношения были приняты. Сотовые телефоны, усыпанные алмазами. Прокат роскошных автомобилей. Телевизоры величиной с киноэкран со всеми возможными наворотами. Недельное пребывание на самых дорогих курортах мира — или двухнедельное, если это вас больше устраивало. Высокопрофессиональные массажисты. Все, что угодно, если это можно было легально достать. Косметика в платиновой упаковке. Стереосистемы, способные поразить ваших приятелей из числа рок-звезд. Штучной работы кроссовки с малыми серийными номерами. Лосьоны, кремы и эликсиры, гарантирующие вечную молодость и красоту. При отсутствии гарантии — «консультации» пластических хирургов. Галлоны шампанского. Горы икры. Багаж. Фараонов, которым предстояло наслаждаться вечным комфортом, хоронили гораздо скромнее.

Многие были признательны за такие дары, но некоторые не стыдились возжелать еще большего, хотя и просили нас записывать все лишнее на их счет. В большинстве случаев дарители уступали, ибо отчаянно хотели, чтобы их компании и продукты приобрели популярность в голливудских кругах. Кларк сказал мне, что большая часть подарков будет передарена разным родственникам и прислуге, у которых всенепременно захватит дух от щедрости своих благодетелей.

Зажегся зеленый свет, и я нажала на педаль газа, радуясь отсутствию пробок. Увидав указатель, согласно которому магазин Сэнди Шварца находился недалеко, я с радостью подумала о перспективе покинуть машину. Согласно адресу, который передала мне Аллегра, это был очень высокий дом, выглядевший заоблачно дорогим. Но нигде ни намека на ювелирный магазин. Я справилась у швейцара, который заверил меня, что Сэнди действительно здесь, в пентхаусе С. Я выключила зажигание и нагнулась, чтобы поднять серьги с пола. Их не было видно. Я не могла поверить, что потеряла эту дрянь, которую так долго везла. Они не могли никуда деться. Я вылезла из машины и обошла ее. Открыв дверцу, я встала на колени на мостовую и начала озлобленно разрывать упаковки, стаканчики и прочий хлам, скопившийся на сиденье и под ним. Вдруг что-то сверкнуло, и я увидела, что серьги прилипли к недоеденному кексу. К ним пристала кокосовая стружка, но в прочем отношении они были в целости и сохранности. Я отдала швейцару ключи от машины, положила серьги в карман и вошла в здание. В пентхаус меня вознес лифт, обитый панелями красного дерева.

Апартаменты были ослепительно белыми: белый ковер, белые стены, и даже пара белых картин в белых рамах, а в холле сидел мужчина и играл на белом концертном рояле. Слабо пахло ванилью. Мой вид «замарашки» не сочетался со стерильностью убранства, и мне почудилось, что я могу испачкать что-нибудь просто потому, что буду пристально это разглядывать. Я сосредоточилась на мужчине, который был одет в белую рубашку и джинсы. Закрыв глаза, он исполнял один из концертов Моцарта и выглядел полностью умиротворенным, разделяя безмятежность с большой белой птицей, сидевшей у него на плече. Он еще не осознал моего присутствия. Затем он открыл глаза, улыбнулся мне и поприветствовал джазовым проигрышем.

— Доброе утро, — сказал пианист бодро, чуть подскакивая на стуле на манер Рэя Чарльза. — Что привело вас сюда в столь ранний час?

— Серьги. Э-э… я принесла вам серьги от Аллегры Ореччи. Из «Глориос», — сказала я, запинаясь.

— Замечательно. Первый возврат дня.

Он встал, и я обнаружила, что мой собеседник был очень невысок, я бы даже сказала, что для мужчины он был слишком низок. Кроме того, он был бос. Я в последний раз украдкой протерла серьги и протянула ему.

— Ванда, — позвал он. — Принеси, пожалуйста, бумаги Аллегры.

Вошла миниатюрная латиноамериканка, тоже в синих джинсах, белой рубашке и босиком; в руках у нее были пустой поднос, обтянутый бархатом, и дощечка с зажимом.

— Где же мои манеры! Я Сэнди Шварц, — представился он, по-прежнему улыбаясь. — Это Ванда Карилло, мой ассистент, — продолжил он с раскатистым «р» в имени «Карилло».

— Карен Джейкобс, — представилась я. Оба виду не показали, пожимая мою руку, что она липкая.

— А это Эстелла. — Он погладил птицу, сидевшую на плече.

— Это майна? — поинтересовалась я. Эстелла с нескрываемым интересом смотрела на серьги.

— Я заберу их у вас, дорогая, — быстро сказала Ванда.

— Да, — ответил Сэнди. — Это майна-альбинос из Сингапура. И она с радостью утащит эти серьги к себе в клетку, если мы ей позволим.

Я положила серьги на поднос, и Ванда протянула мне квитанцию, чтобы я расписалась. Я взяла ручку и уже собралась нацарапать свое имя, когда заметила нечто, от чего меня пробрал озноб. Серьги, которые Аллегра оставила в отеле, в рваном конверте; серьги, которые я бросила в подстаканник и оставила в незапертой машине на заправке; серьги, которые чуть не потерялись среди мусора; серьги, которые, казалось, были сделаны из металлолома, стоили восемьдесят пять тысяч долларов.

— Это правда? Восемьдесят пять тысяч?

— О да, именно столько они и стоят, — подтвердил Сэнди, вручая мне ювелирную лупу и кладя серьги на стол с подсветкой. — Давайте я вам покажу.

А если бы я их потеряла? Трясущейся рукой я поднесла лупу к глазу и наклонилась.

— Видите эти розовые камешки? Это розовые рубины из Бирмы. А оранжевые? Оранжевые сапфиры из Танзании. Лавандовый нефрит из Пулы. Лазурит из Афганистана. — Краски напоминали о пище, которую я съела в машине, и к моему горлу подступила тошнота. — Здесь прекрасно подобраны пары камней, и они встроены в платиновые раковины ручной работы.

— Они потрясающие, — вот все, что я могла выговорить.

— Согласен, — сказал он. — Цветные драгоценные камни не очень популярны среди американцев, но вот моим клиентам с Ближнего Востока они очень нравятся. По правде говоря, сегодня утром уже двое звонили и интересовались этими сережками. Они их заметили, когда Аллегра завела прядь за ухо, сопровождая по красному ковру Фила и Тони. В аэропорту Лос-Анджелеса уже ждет самолет, который доставит их в Дубаи.

Я вдруг почувствовала острое желание сесть, и позади меня словно по волшебству возникла белая и пушистая оттоманка.

— Сидите сколько хотите, — сказал Сэнди. — Мы будем весь день умолять людей вернуть драгоценности, которые они взяли у нас напрокат. Вы и представить не можете, через что нам придется пройти, чтобы получить их обратно.

— И как много людей, которые вдруг забывают разницу между «одолжить» и «подарить», — добавила Ванда, качая головой.

— Я бы с удовольствием осталась, честное слово, — ответила я, внезапно рассмеявшись. — Но мне в самом деле нужно идти. — Впервые за эти дни со мной обращались уважительно, и мне не хотелось покидать эту добрую гавань. — Спасибо еще раз, — сказала я.

— Передайте Аллегре пламенный привет, — сказал Сэнди. — И скажите еще, что я не держу на нее зла из-за Айван-Мелиссы Пелл.

— А что такое с Айван-Мелиссой Пелл?

Он объяснил с улыбкой:

— Она захотела для премьеры индийский бисер. Я с ним не работаю.

Я простилась с обоими и проскользнула в лифт.

В пробке на Уилширском бульваре мое настроение вновь ухудшилось, и чем больше я удалялась от Сэнди, тем хуже оно становилось. Я съела слишком много сладкого и слишком мало спала, да еще это редкостное свинство со стороны Аллегры. Как она могла отправить меня с этими серьгами и не сказать, сколько они стоят? В голове моей проносилось множество неприятных вещей, которые я хотела ей высказать, и тут я, пока ждала зеленого сигнала светофора, заметила на углу газетный киоск. С водительского места мне без труда удалось разглядеть шесть журналов, на обложках которых был Родди. Я так обрадовалась, когда он приехал с женой, у которой были собственные драгоценности, со своим шкафоподобным телохранителем и актером, толкавшим кресло. Я вспомнила восторг, охвативший меня при мысли, что он перехитрил Вивьен с ее правилом «один гость на одного приглашенного».

Затем меня посетила ужасная мысль. Зачем я сообщила тому незнакомцу, что «Глориос пикчерс» отказали Родди в телохранителе? Что, если это был Джордж Хенретти и я выболтала ему секреты компании для книги, которую он якобы пишет? Мое начальство обязательно узнает, что дело во мне — Вивьен никогда ничего не забывает, а приглашением Теда Родди занималась только я. Я попыталась вспомнить лицо с крохотной фотографии на компьютере Дагни. Если это был Хенретти, я наверняка потеряю работу. К тому моменту как я въехала в гараж, располагавшийся под офисом «Глориос» на Западном побережье, и поставила машину на ручной тормоз, сцена моей оплошности раз сто прокрутилась в моем мозгу. В офисе не было никого, кроме Келли, пресс-секретаря «Глориос» в Лос-Анджелесе. Она говорила по телефону, но положила трубку, когда я подошла к столу.

— Проклятье, — сказала она. — Извини, привет. Спасибо, что пришла. До сих пор не ясно, кто придет на завтрашний вечер, а я уже на пределе.

Келли спала не больше моего, но как-то ухитрялась сохранять приличный вид. Голубоглазая блондинка, настоящая королева всех лидеров из групп поддержки, она выглядела исключительно свежей в своих мешковатых штанах для серфинга, топике и пляжных тапочках. Пока Келли объясняла мне правила игры, я сидела ссутулившись, стыдясь своего ужасного наряда.

Мы обзванивали PR-фирмы, чтобы узнать, кто помимо их сотрудников посетит завтрашнее мероприятие. Мы не предвидели, что это окажется трудным делом, ибо продолжали купаться в лучах славы после нашей победы в номинации «Лучший фильм». Разве не захочет весь Голливуд предстать перед Уоксманами? Оказалось, что нет.

— Я только что говорила с ОМГ, — сообщила она, имея в виду ведущую в нашей отрасли фабрику звезд. ОМГ «владела» едва ли не всеми, и Келли только что завершила тяжелые переговоры с ними. — Они хотели заставить нас привлечь двух писателей всего лишь за то, что они отправят приглашение Франческе Дэвис. Причем они не гарантируют, что она придет. Игра не стоит свеч.

Я согласилась. Писатели не обеспечат достойного красного ковра. Нам нужно было сообщить этому празднику некую подлинно звездную силу. «Глориос пикчерс» вычислила, что «все» будут в городе и что эта премьера станет для компании очередным победным витком.

Именно в эту минуту зазвонил мой сотовый. Это был Кларк.

— Милая, не хочешь выйти и сыграть с нами? Здесь Глория, и она обжу… я хочу сказать, обыгрывает меня в канасту. Если так будет продолжаться, мне скоро придется отправиться к банкомату за наличностью.

— Где? Аллегра позвонила с утра и сказала, что я нужна для работы над премьерой.

— Ты работаешь в лос-анджелесском офисе? — Я услышала, как Роберт прошептал: «Какого…»

— Да. Я с восьми на ногах.

— Что ж, постарайся поскорее вернуться. Мы тут все бездельничаем. Ребята из коттеджей притащили нам ведра со льдом, для ног. Божественно.

Я так и видела, как они разместились на полосатых лежаках, по щиколотки погрузили ноги в кубики льда и потягивают прохладные тропические напитки, тогда как неутомимая Глория разыгрывает партию за партией.

— Звучит не очень.

Я положила трубку и набрала следующий номер из списка Келли; дозвонившись, стала расхваливать «Любит мальчиков, любит девочек» на все лады, добавляя, что Айван-Мелисса и Боб Метачен «прибудут» вместе и все остальные актеры тоже придут. В фильме также снимались Уилл Хенрик и Эд Бейли — актеры, которые шли на «Оскар» за соавторство при написании сценария. Аутентичность их притязаний всегда вызывала сомнения, и они стали самыми настоящими «Милли Ванили» от кинопромышленности, хотя у них никто награду не отбирал.

Первый пресс-секретарь, до которого я дозвонилась, представляла звезду популярного телешоу. Она заявила, что ее клиент не сможет присутствовать, потому что на следующее утро после премьеры ему должны позвонить и он не может пропустить звонок. Затем менеджер певицы, чей последний сингл занял верхнюю строчку в топ-листах, сказал мне, что певчей птички не будет в городе, хотя я своими глазами видела постер, призывавший «встречать и приветствовать» ее в «Вирджин Мегастор» завтра вечером. Помощница звездного юноши, исполнявшего главную роль в выходящем на экраны фильме Тони, сообщила мне, что тот не сможет быть на премьере, так как «пять вечеринок подряд совершенно выбили его из колеи».

— Не понимаю, — обратилась я к Келли. — Что с ними случилось? Их либо нет в городе, либо они слишком устали, либо чересчур заняты работой. С каких это пор звезды не ходят на такие мероприятия?

Келли вздохнула:

— С тех пор, как Айван-Мелисса стала опасной. Обычно они ходят на премьеры, но только если им нравятся все участники, а Айван-Мелисса сегодня не пользуется всеобщей любовью.

— Она и для ненависти недостаточно знаменита, — заметила я.

— Вот здесь ты ошибаешься, — ответила Келли. Она даже встала, будто собиралась произнести речь. — Формально у Айван-Мелиссы есть все — и режиссер-любовник, и вычурное имя, и эксцентричные сексуальные предпочтения. Конечно, большинство из них при первой возможности занимаются тем же самым, но она сумела обыграть все это весьма эффективно. Никто из этих людей не собирается помогать ей возвеличиться еще больше.

Теперь я поняла. Оставить Айван-Мелиссу сидеть в банкетном зале в одиночестве — это лучшая месть, какую только могли придумать другие знаменитости. С другой стороны, средства массовой информации ее любили. Они не могли пресытиться ее таинственным, хрипловатым голосом и манерой выкладывать первое, что придет в голову. Ее новоприобретенный звездный статус только ухудшит дело. Мы ожидали десятки представителей прессы, которые непременно упомянут в своих статьях о скучной и невзрачной публике.

У Келли были свои заботы. Я слышала, как она говорила кому-то:

— Прекрасно. Если придет он, то не придет Эми Ортега, а мне нужнее она, чем он, так что ответ будет «нет».

Я не знала, как вести себя в случае, когда кто-то придет и его появление заставит уйти кого-то другого.

— Не волнуйся, — сказала Келли, когда я призналась в своей неуверенности насчет пары людей, которых я пригласила. — Мы всегда можем перезвонить и отменить приглашение.

Это сильно отличалось от наших методов работы в Нью-Йорке. Для премьеры фильма «Забег», которая состоялась в прошлом месяце, был составлен список приглашенных. Он был тщательно отредактирован, одобрен, скреплен, «аллегрован», после чего приглашения были вручены гостям лично, из рук в руки.

К четырем часам мы отчаялись заманить на мероприятие хотя бы одну настоящую звезду. Все, чем увенчались наши усилия, свелось к паре девиц из сериала «Спасатели», аккомпаниатору из средненькой поп-группы и еще нескольким не слишком известным персонам. Тони придет в неистовство. Эта премьера следовала непосредственно за настоящим фестивалем, устроенным Филом и покорившим город всего двумя днями раньше, и он пожелает для себя тех же почестей.

— Давай-ка на сегодня закончим, — сказала Келли после очередного унижения. Меня удивило, что она предложила бросить занятие, не обеспечив прихода хотя бы одной крупной звезды, но я слышала, что лос-анджелесский офис был намного либеральнее нашего. Впрочем, это понятно — здесь не было Фила и Тони, которые дышат в затылок.

Мы договорились вернуться к работе завтра, а в промежутке я постараюсь пасти знаменитостей, которые все еще оставались во «Временах года». К несчастью, большинство из них уже улетели утром, включая Шона, который без всяких капризов отправился коммерческим рейсом. Казалось, что после потери «Оскара» его блеск потускнел и ему не терпелось вернуться в Новую Зеландию. Он даже собственноручно вынес из отеля багаж, когда поблизости не оказалось ни одного носильщика.

Еще оставалась пара часов светового дня, и я надеялась, что застану Кларка и компанию у бассейна или в баре отеля. Мне казалось, что я заслужила небольшую выпивку в тени зонтика. Дагни наверняка уже испарилась: она взяла несколько дней отпуска для отдыха в Лагуна-Бич, утомившись от оскаровских торжеств. Я сгребла пачку приглашений на премьеру и пошла к машине.

Когда я выезжала из гаража, позвонила Аллегра. По ее ледяному шепоту я моментально поняла, что ей известно о наших неудачных попытках завлечь достойных упоминания гостей.

— Я велела Дагни заказать тебе билет на ночной рейс, пока я буду заниматься этой премьерой. К тому же «хиты» не раздавались целых три дня и в Нью-Йорке никто ничего не знает.

Ночной рейс. Времени у меня было ровно на то, чтобы вернуться в отель, собрать вещи и добраться до аэропорта. Я злобно вышвырнула приглашения в окно, надеясь, что все бомжи и проститутки с бульвара Сансет сочтут себя приглашенными. Я приземлюсь, чтобы только-только успеть доехать до офиса и сложить «хиты», после чего неизменно благодарный персонал «Глориос» вышвырнет их в мусорную корзину. По крайней мере в самолете можно было поспать.

Я прибыла в аэропорт Лос-Анджелеса, отдала багаж и пошла к воротам, и на полпути осознала, что в спешке забыла положить в ручной багаж сувениры для работников аэропорта и экипажа. Для полета первым классом обычно хватало копии фильма, выпущенной для членов Академии, футболки и пары дисков с саунд-треками. Этому трюку меня научил Роберт, и я успешно прибегла к нему на пути в Лос-Анджелес. А Кларк однажды просидел половину полета в кабине после того, как подарил пилотам бейсболки с символикой «Глориос». Я устроилась на среднем сиденье, которое Дагни, конечно же, подобрала мне нарочно, подложила подушку, укрылась одеялом и постаралась уснуть до взлета.

Через полчаса полета меня разбудила стюардесса.

— Карен Джейкобс? — спросила она. — Пойдемте со мной, пожалуйста.

Она провела меня в салон первого класса и усадила рядом с ухмылявшимся Робертом.

— До меня дошел слух, что ты летишь этим рейсом.

— Спасибо, что выручил.

— Не за что, но у стюардесс растет аппетит. Должно быть, из-за уймы кинодеятелей, летавших в последнее время этим рейсом. Мне это стоило семи «Пилотов-иностранцев», двух шоколадных «Оскаров» и моих трусов от Малкольма Леонарда.

— Прости за трусы, Роберт, но у меня есть кое-что тебе в утешение. — Я полезла в сумку и достала дюжину бутылочек с жидким мылом, прихваченных из отеля. — Для народа.

— Спасибо. Так мило с твоей стороны. — Он уложил их в свой багаж и посмотрел на меня, но его мысли, казалось, были далеко.

Я рассказала ему о малопочтенной публике, которая соберется на премьеру «Любит мальчиков, любит девочек».

— Знаменитости, — пробормотал он. — Иногда у них попросту нет чувства меры. Как бы там ни было, у нас есть проблемы похуже. Сегодня утром умер Грецки.

— Уэйн Грецки умер? — Я чуть не сорвалась на крик. Двадцать голов первого класса повернулись в нашу сторону.

— Тссссс. Не Уэйн Грецки. — Он обернулся к остальным пассажирам и театрально прошептал: — Не Уэйн Грецки, — прежде чем снова повернуться ко мне. — Грецки, лайка с Аляски из «Держите щенка». Я возвращаюсь пораньше, чтобы найти такую же собаку для пресс-конференции. Мы уже застолбили «Тудей», «Лив», «Леттерман» и «Вью». Никто не знает, что он сдох. Нам нужна подмена.

— Может быть, вместо него выступит кто-нибудь из актеров?

— Ни о ком другом и слышать не хотят. Грецки был в фильме звездой.

Фильм «Держите щенка» — довольно глупая история о мальчике, который переезжает в другой город и завоевывает известность благодаря невероятному умению своего пса играть в хоккей.

— Как же ты найдешь собаку, точно похожую на Грецки? У него ведь были глаза особенного цвета, да еще и большое коричневое пятно?

— Найдем, никуда не денемся. У меня есть кое-какой план, — сказал Роберт, как будто каждый день разыскивал собачьих двойников. — «Держите щенка» — картина Тони.

Этим все было сказано. Достойная замена будет найдена. «Иначе!..» — как любил говорить Тони.

Я пожаловалась Роберту на то, что ужасно устала от всей бессмыслицы, окружавшей вручение «Оскаров», и он ответил, что тоже сыт по горло.

— В субботу я старался объяснить Ребекке Рипли, что не могу позвонить в «Праду» и сказать, что она потеряла взятую у них сумочку, — потому что сумочка была у нее в руке. Ребекка закатила истерику, и Марлен пилила меня минут десять.

— И чем закончилось? — спросила я. У Ребекки Рипли была маленькая роль в новом фильме «Глориос», но большую известность ей принесла былая деятельность в качестве сводницы, организовывавшей «свидания» для могущественных голливудских продюсеров.

— Я позвонил в «Праду», а те решили, что Ребекка хочет взять сумочку на церемонию, и выслали ей еще одну. А она пошла с сумочкой от Тода.

— Это просто чудовищно, — сказала я. — Ты слышал о Нолане О'Лири, кинематографисте?

— Я знаю, что в прошлом году он требовал чего-то совершенно немыслимого, но не помню, чего именно.

— В этом году его помощница позвонила и сказала, что номер Нолана должен выходить окнами на север, чтобы был свет, с которым мистер Нолан привык просыпаться. — Я постаралась как можно точнее сымитировать акцент помощницы.

— Подозреваю, что дальше все было еще лучше.

— Когда О'Лири вселился, он вытащил компас и стал возмущаться, так как номер отклонялся от севера на десять градусов. Помощница орала, что мне «были даны точные указания», а после вставила еще словечко из четырех букв, для убедительности.

— Ты сказала ей, что за четыре дня до награждения никакие окна не будут никуда выходить?

— Нет. Я заметила, что «Лучший на Западе» на Саут-Сепульведа славится тем, что это единственный отель во всей Калифорнии, выстроенный точнехонько вдоль оси «север — юг». И больше я от нее ничего не слышала.

— «Лучший на Западе»! — Роберт ухмылялся. — Лучше его только валиум.

— Серьезно, Роберт, к пятнице я стала совершенно естественно, без запинки, говорить прегадкие вещи, — вздохнула я. — Как будто превратилась в микро-Марлен или кого-то еще.

Он с горечью произнес:

— Либо так, либо тебя обругают за некомпетентность. Важно сознавать, что делаешь, и помнить, что в реальном мире ты ведешь себя иначе.

Мне отчаянно хотелось рассказать Роберту о гипотетической встрече с Хенретти, но было слишком стыдно. Он решит, что я полная дура, раз уж распространяюсь о делах компании перед незнакомцем.

Заметив тревогу на моем лице, он спросил:

— Кстати, слышала, чем закончилось дело с Николаем?

Я закатила глаза. Жертвой эпидемии скверных манер пал даже восьмилетний Николай Тибореску, звезда «Забега», румынского номинанта в категории «Лучший иностранный фильм».

Он прибыл в четверг в сопровождении мамы. Они оба не говорят по-английски. Мы дали им румыноязычные путеводители и одели в бесплатные наряды от Валентино, так как менеджер Николая уведомил нас, что в лучших магазинах деловой части Трансильвании не было ничего достойного церемонии вручения «Оскара». Поначалу Николай был в полном восторге от Калифорнии и мечтал поплавать в гостиничном бассейне — по крайней мере казалось, что он имел в виду именно это во время нашего объяснения — наполовину на языке знаков, наполовину шарадами. Я воодушевилась, думая, что он-то и будет маленьким мальчиком, который раскроет Подлинный Смысл «Оскара».

— Да, я тоже думал, что он будет отличаться от остальных, — согласился Роберт. — Но Николай адаптировался, как проклятая дарвиновская черепаха. Снять бы об этом документальный фильм.

Роберт был прав. Николай с трудом понимал, как выбрать правильную кнопку в лифте, но в то же время сообразил, что, не зная языка, он ничего не получит. Он быстренько овладел несколькими ключевыми фразами, дабы реализовать свои запросы, и начал халявничать не хуже опытных претендентов на награду.

В последний раз я видела его в сопровождении двух носильщиков, нагруженных пакетами и потрясенных тем, как мальчик щелкнул пальцами и крикнул: «Поаккуратнее! Это принадлежит Николаю!» Я рассказала об этом Роберту. Он покачал головой:

— Малютка прекрасно усвоил голливудский английский. В тот же день он позвонил мне и заявил, что я должен прислать ему другого шофера, а потом перезвонил и сказал, что им с мамой нужен номер побольше.

— И что ты сделал?

— Я старался объяснить ему, что придется удовольствоваться теми шофером и номером, какие есть, но он принялся на меня орать. В конце концов я велел ему позвать маму и сказал, что если ее сынуля продолжит в том же духе, то они полетят домой ближайшим же самолетом.

— Она поняла?

— Я громко и четко произнес «Румыния» и «сейчас». Больше они не звонили.

Мы с Робертом проговорили большую часть полета, припоминая несправедливости и мелкие требования последних шести дней. Запугивания. Мольбы. Неспособность усвоить элементарные инструкции. Через несколько часов мы полностью освободились от психологического груза. Я решила, что в будущем научусь отгораживаться от этого, как Кларк, а потом заснула. Когда самолет приземлился в аэропорту Джона Кеннеди, я проснулась и обнаружила, что положила голову Роберту на плечо.

— Прости, ради Бога, — сказала я, заливаясь краской.

— Ради мыла прощаю все, — ответил он торжественно. Мы покинули самолет и разошлись в разные стороны: я отправилась в офис, а он — в уэстчестерский собачий питомник.

 

РАСПЛАТА

Через две недели после того как все вернулись из Лос-Анджелеса, началась работа над рекламной кампанией фильма «Гробокопатель», который был объявлен «самой черной из всех черных комедий». Совершенно сумасшедшую историю снимал Гарри Спиндлер — актер, переквалифицировавшийся в режиссера, сценарий написал приятель Гарри по общежитию в колледже, а актерский состав полностью вышел из конюшен «Глориос».

Кроме того, небольшую, хотя и важную роль сыграла Джульет Бартлетт, которой совсем чуть-чуть недоставало до статуса крупной звезды. Джульетт уже снялась в нескольких фильмах «Глориос». Они еще не вышли на экран, но все уже говорили о ее талантливой и удивительной игре. Эта шумиха, потрясающая красота актрисы и ее нежная привязанность к одному популярному актеру вознесли Джульет на олимп, туда, где обитали лишь претенденты либо на номинацию, либо на крупный скандал.

На первом показе «Гробокопателя» для служащих «Глориос» присутствовал весь отдел связей с общественностью. Отсутствовали только Дагни — она осталась на рабочем месте, на случай если Аллегре позвонит Опра, — да еще Роберт. Он был в Нью-Джерси, откуда получил сообщение о лайке, как две капли воды похожей на покойного Грецки. Владелец прислал фотографии своего пса, снятого во всех ракурсах, и тот определенно — по большинству параметров — нам подходил.

Обычно мы смотрели кино по четвергам, и нередко, доставив сыновьям грудинку, к нам присоединялась Глория. Каждый старался сесть к ней поближе, потому что в ее необъятной сумке от Луи Вюттона, чем-то похожей на докторский чемоданчик, всегда лежало несколько упаковок лучшего калифорнийского изюма. Кинозал «Глориос» был намного лучше, чем в обычном кинотеатре: просторные кресла обиты бархатом, и с любого места отлично виден экран. Ряды установлены так, что можно спокойно вытянуть ноги, не боясь задеть стоящее впереди кресло. Из-за окружающей роскоши хороший фильм казался отличным, а разочарование от слабого смягчалось. Но после первых двадцати минут просмотра «Гробокопателя» я поняла, что это, пожалуй, был один из худших фильмов — снятых хоть «Глориос», хоть любой другой компанией, — когда-либо выходивших на экраны мира. Когда он закончился, я отвела Кларка в сторону и спросила, как вышло, что после успеха «Пилота-иностранца» мы так резко скатились вниз.

— У Фила и Тони накопилась куча долгов, которые надо оплатить, да и услуг, которые им оказали, тоже набралось много, — объяснил Кларк. — Что-то кому-то обещают они; кто-то что-то обещает им. Они заключают сделки даже друг с другом. Время от времени они подсчитывают, кто кому должен и сколько, а потом втискивают все это в фильм. После этого все друг перед другом чисты. Какое-то время.

— Наверное, это лучше, чем задолжать многим и загубить уйму фильмов.

— Я горжусь тобой, Кузнечик.

В данном случае проследить, откуда ветер дует, было очень легко — от всех сделок ощутимо воняло.

Гарри Спиндлер начинал свою карьеру в «Кобелях». Актеры этого популярнейшего комедийного сериала в равной степени славились как своими стрижками, так и умением выбивать из продюсеров деньги. Но если остальные пятеро из этой компании уже попали на большой экран, то Гарри оказался разборчивее своих друзей. Имея весьма ощутимые амбиции, он метил в режиссеры.

Фил распорядился, чтобы фильм целиком был отдан на откуп Гарри, который, в частности, единолично занял режиссерское кресло. Кроме того, он согласился помочь Гарри выполнить обещание, которое тот когда-то дал своему другу: снять фильм по его сценарию. Для Фила и Тони «Гробокопатель» был предприятием, с которым нужно было поскорее разделаться и забыть, чтобы Гарри, актер, безусловно, популярный, смог участвовать в других проектах «Глориос». Естественно, стоя перед камерой, а не за ней.

С другой стороны, Джульет Бартлетт согласилась сыграть в «Гробокопателе» только после того, как ей пообещали роли, о которых она давно мечтала. Например, Эмму Бовари и Дороти Брук . Серьезные роли, способные расширить ее и без того постоянно расширявшееся амплуа.

В колонке Раша и Моллоу в «Дейли ньюс» появилась фраза, которую Джульетт сказала своему парикмахеру: «НекроФилово кино, полный отстой».

— Значит, Фил и Тони знают, что кино дрянь? И все равно его выпускают?

Кларк улыбнулся:

— Зрители не оказывают услуг.

И критики тоже. Они увидят фильм только на премьере в пятницу, и первые рецензии появятся не раньше субботы, а суббота — самый неподходящий день для чтения. Кассу «Гробокопателя» защитит привычка людей ходить в кино на выходных.

На следующей неделе, в вечер премьеры, я стояла на улице и помогала команде канала «Е!» . Мне надо было устроить так, чтобы перед их камерой прошли все приглашенные знаменитости. Руководство «Е!» намеревалось создать передачу, полностью посвященную «Гробокопателю». В отснятом репортаже появятся известные люди, оживленно болтающие о Гарри и волнении, с которым они будут смотреть его кино; все это будет перемежаться фрагментами фильма, с предельной дотошностью отобранными самим Филом. Я останавливала актеров и объясняла им правила игры. Каждому полагалось пожелать Гарри удачи, а потом вкратце поделиться своими дальнейшими планами. Они с восторгом повиновались, снабжая телеканал видеоматериалом для всевозможных будущих программ. Отснятое склеят, нарежут и отредактируют, чтобы гонять годами в передачах вроде «Хорошо быть…» и «Полиция моды». Контингент подобрался исключительный, и я трудилась не покладая рук, стараясь справиться с наплывом звезд.

— Здравствуйте, миссис Спиндлер, — произнесла я, когда ко входу подошла мать Гарри. Она пользовалась почти такой же известностью, как и ее сын, так как они часто давали совместные интервью.

— Мне нужно еще несколько мест, чтобы все были рядом, — сказала она. — Мой сын, режиссер, — она помедлила для пущего эффекта, — позволил мне привести столько гостей, сколько я захочу.

Заверив ее, что никаких проблем не возникнет, я уговорила миссис Спиндлер не волноваться и насладиться праздником. Она еще не видела фильм, и я хотела, чтобы она получила как можно больше удовольствия, пока не произошло неизбежное. Воспользовавшись ее капризом как прикрытием, я решила посмотреть, что происходит внутри.

Аллегра спланировала мероприятие как вечеринку наоборот: прием должен был состояться перед показом. Для премьеры был выбран старый кинотеатр в Челси, в котором имелся большой танцевальный зал. Сейчас он быстро заполнялся актерами, их гостями и десятками важных персон, включая всех приятелей Гарри с телевидения. Однако прессы не было и в помине — журналисты могли осаждать прибывающих только снаружи. Тони сопровождал Делику-Си, очень красивую солистку из новой группы «Лайв чайлд берд», игравшей в стиле ритм-энд-блюз. Она была одета в нечто, длиной своей приближавшееся к платью, а также в высокие сапоги на шестидюймовых каблуках, благодаря которым ей удавалось возвышаться над Тони. Всем гостям подавали «Могильщик» — особый коктейль на основе баккарди. В него входил чай со льдом и двойная порция рома. Для придания напитку черного цвета использовался какой-то чернильный пищевой краситель. Фил без устали поднимал бокал «За Гарри!», надеясь, что публика лучше воспримет фильм, если напьется. Прихватив один коктейль с подноса, который нес официант, я сделала пару глотков, и меня тут же начало покачивать. Я поспешила оставить бокал на стойке. Там лежали крохотные пластмассовые надгробья, и я тайком прихватила одно — сувенир для Абби. Зайдя в туалет подкрасить губы, я обнаружила, что мой язык почернел.

Едва я начала расставлять таблички с надписью «ЗАНЯТО» на кресла для компании Спиндлера, рядом со мной нарисовалась младшая сестра Гарри и сказала, что через пять минут прибудет ее мама с инспекцией.

Показ фильма должен был начаться только через час, но когда я напомнила ей об этом, девушка накинулась на меня и даже призвала на помощь миссис Спиндлер. Та ворвалась в зал, крича во всю мощь своих легких.

— Это фильм моего сына! — гремела она на манер Этель Мерман . — Зачем Фил Уоксман нанимает таких недоумков?

Мне захотелось сказать: «И я о том же, миссис Спиндлер».

Я стояла у пятого ряда. Мать Гарри надвигалась на меня из дальнего конца зала и на ходу срывала таблички «ЗАНЯТО» и швыряла их на пол. Мне стало не по себе. Она была уже в двух рядах от меня, когда ниоткуда материализовался Кларк и проворно заступил ей дорогу.

— Миссис Спиндлер, на улице люди из Си-эн-эн, они ужасно хотят поговорить с вами о Гарри.

Рот миссис Спиндлер мгновенно захлопнулся. Она повернулась к дочери.

— Мой макияж, — сказала она, повелительно взмахивая рукой.

— А со мной они не хотят поговорить? — осведомилась сестра, улыбаясь застенчивой улыбкой.

— В обязательном порядке, — ответил Кларк, подмигивая мне и выпроваживая их из зала.

Примерно через полчаса, как раз когда команда «Е!» решила, что настала пора выключить камеру, к кинотеатру подъехал лимузин, который исторгнул рев у папарацци, выстроившихся вдоль прохода. Дверь распахнулась, и вышла Джульет Бартлетт. Ее высокую фигуру облегало платье с блестками.

— Перед тобой, — произнес Роберт, внезапно оказавшийся рядом со мной близ прохода, — женщина с совершенным чувством времени.

Даже издалека можно было понять, почему Джульет производила такой фурор в мире кино и моды. Она помахала фотографам, крикнув: «Волшебный мистер Армани!» — в ответ на вопрос о наряде, и проказливо улыбнулась, ничего не ответив на их вой: «Где же Зак?» — они имели в виду актера, который, по слухам, был ее любовником.

Когда Джульет приблизилась к зоне «Е!», я осведомилась, не задержится ли она перед камерой для специального репортажа. Она улыбнулась, как будто иного и не ждала; затем сказала несколько слов о том, с каким восторгом участвовала в режиссерском дебюте Гарри. Надо сказать, что ее героиня — дама настолько очаровательная, что мужчины совали ей номера своих телефонов на похоронах, — была одним из немногих достоинств картины. Но Джульет осыпала похвалами весь актерский состав и каждого назвала по имени. Никто из видевших ее этим вечером не смог бы и заподозрить, что Фил ее подкупил, соблазнил или заставил сняться в «Гробокопателе». Представление, устроенное Джульет для «Е!», было поистине достойно «Оскара». Пока она поднималась по лестнице, сто раз обернувшись для фотографов, умолявших: «Еще разок!» — я изучала толпу в поисках кого-нибудь похожего на Джорджа Хенретти. Я до сих пор не решилась рассказать хоть кому-нибудь о моем разговоре с незнакомцем в Лос-Анджелесе, но зато усилила бдительность. Сегодняшним вечером она была бесполезна: народа было столько, что поиски ничего не давали, да я и не знала точно, кого высматривать.

Кларк взял меня за локоть.

— Дай-ка я угадаю, Карен, — прошептал он, когда я наконец перестала разглядывать публику. — Ты охотишься за Хенретти. — Я в ужасе застыла. — Поверь мне, ты скорее отыщешь Дагни в универмаге «Уолмарт».

— Я знаю, ты скажешь, что мне нечего бояться, но при моем везении он объявится именно тогда, когда в дверях буду стоять я, а я даже не знаю, как он выглядит.

— Карен, тебе не о чем беспокоиться. Никто из нас не узнает его, пока Хенретти не дыхнет на него перегаром. Пойдем внутрь и поглядим, кто порадует Фила и заснет на фильме.

Мы с Кларком присоединились к празднику, который уже был в полном разгаре, и мне пришлось отдать должное смекалке Аллегры: когда вечер закончится, пресса уже давно испарится, памятуя лишь о взволнованной реакции знаменитостей, стекавшихся на премьеру. Ни один потенциальный покупатель билета не узнает, что достаточно посмотреть «Гробокопателя», чтобы надолго утратить душевное равновесие.

Вышедшие в понедельник газеты показали, что американские зрители повели себя в согласии с планами «Глориос»: «Гробокопатель» занял второе место по кассовым сборам, собрав денег чуть больше, чем пошло на его производство. Теперь о фильме спокойно можно было забыть.

Для Гарри это означало, что он отправляется назад в свой сериал и будет ждать, пока Фил или Тони не швырнут ему кусок в период очередного простоя. А для его приятеля-сценариста — что он вряд ли когда-нибудь еще встретится с Гарри. Однако для Джульет Бартлетт безмятежная кончина «Гробокопателя» означала, что она сможет сосредоточиться на других проектах.

— Если бы они ее знали, то поняли бы, что она этого не стоит, — ворчала Дагни, глядя на стопку модных журналов с фотографиями Джульет на обложке. Они учились в одной престижной школе, и то, как потом разошлись их жизненные пути, возбуждало в Дагни нечто большее, чем легкое сожаление. — Когда школьный театр ставил «Кукольный дом», она играла Нору и забыла половину своей роли. Хуже я ничего не видела. А в нашей школе, — добавила Дагни, — знали, как надо играть Нору. Когда твоя родня дает деньги, которых хватит на постройку нового здания для театра, то тебя, понятное дело, просто обязаны брать на главные роли.

К несчастью для Дагни, Джульет Бартлетт, если все пойдет в соответствии с грандиозным замыслом Фила, должна была вскоре стать одной из самых востребованных актрис. По-моему, это был хороший выбор. Она казалась мне совсем не такой несносной, как большинство восходящих звезд, с которыми мне пришлось иметь дело за время работы в «Глориос», но я не стала говорить об этом Дагни. Конечно, не часто случается, что к девочке, с которой ты вместе сидела на химии, приходит международная слава, но моя коллега вела себя так, будто сама судьба отобрала у нее шанс и отдала его Джульет. И теперь Дагни влачила жалкое существование в рабстве у «Глориос», в то время как Джульет становилась все более знаменитой. То, что Фил требовал от Аллегры вознести Джульет на вершину, еще сильнее разжигало зависть. Вдвоем с Дагни мы подолгу занимались бронированием авиабилетов, заказом гостиничных номеров, привлечением косметологов и парикмахеров, наймом автомобилей для доставки Джульет на примерку, фотосессии и интервью, которыми полнились те дни, когда она не была занята на репетициях и не встречалась с продюсерами.

Следующим намеченным к выпуску фильмом Джульет был «Круг восьми», где она играла американскую писательницу двадцатых годов прошлого века. Аллегра считала, что «Круг», фильм из категории «артхаус» с сильным актерским составом, идеально подходил для представления Джульет профессиональным журналистам-киноведам. Она будет участвовать в интервью наряду с остальными актерами, что позволит ей обсуждать фильм в качестве члена группы, а не «модной штучки», в которую она быстро превращалась. Джульет сказала Аллегре, что с удовольствием сделает все, что будет в ее силах, в частности в отношении данного фильма.

Проблема возникла в среду, когда Джульет позвонила Аллегре и заявила, что не сможет, как ранее планировалось, полететь в Лос-Анджелес.

— Всегда была испорченным отродьем, — сказала Дагни, набирая письмо от Аллегры Филу, в котором объяснялось, что теперь вместо одного билета первого класса до Лос-Анджелеса для Джульет понадобятся семь — для переправки остальных актеров в Нью-Йорк. — Фил пойдет пятнами, когда это увидит, — предсказала она ликующе. Затем стала звонить подружкам, подробно живописуя перед ними поведение Джульет, которая, по ее мнению, вела себя как капризная примадонна. Подозреваю, что Дагни была разочарована, когда через пятнадцать минут от Фила пришел ответ: «Уже улажено. Пусть остается на связи».

Не прошло и часа, как позвонил Эллиот Солник:

— Ребята, это правда, что Джульет вам подгадила? И что Фил был в ярости?

Я была уверена, что новость ему нашептал кто-то из Окружения Дагни. Аллегра без труда вычислит, что информация могла поступить только от нас. Меньше всего я хотела держать ответ за грязные сплетни о Джульет Бартлетт на шестой странице «Нью-Йорк пост».

— Извините, но Аллегра на совещании, она вам перезвонит.

— Ну же, Карен, — произнес Эллиот елейным голосом. — Вам наверняка что-то известно. Джульет — любимица Фила, Аллегра — президент отдела связей с общественностью, а вы — ее помощница.

— Спасибо, что указали мне мое место во вселенной, — сказала я. — В любом случае — откуда вы взяли эту чушь?

Я задала вопрос, но Эллиот — настоящий журналист — естественно, не стал раскрывать свой источник и лишь сказал, что «ходят слухи». Я любила беседовать с Эллиотом на любые темы, однако всегда помнила о принципах компании.

— Мне нужно идти, — сказала я нехотя, — но я постараюсь, чтобы Аллегра вам перезвонила.

— Да, замечательно. Еще одно — вы позволите как-нибудь угостить вас стаканчиком? Я обещаю, что не буду выпытывать последние новости от «Глориос».

Я решила немедленно согласиться, оставив на потом размышления о том, как сохранить эту встречу в тайне.

Положив трубку, я сказала Дагни:

— На шестой странице уже все известно. Я знаю, что ты терпеть не можешь Джульет, но прошу тебя — не доводи дело до нашего увольнения. Оно того не стоит.

Я должна была это сказать, хотя понимала, что выбрала неподходящее время, чтобы объяснять, что Джульет гораздо важнее для «Глориос», чем обе мы, вместе взятые. Дагни повернулась ко мне спиной, сняла трубку и сообщила подругам, что о ненасытной жажде власти Джульет вскоре всем станет известно из газет. Остановить ее было невозможно, и я начала думать о другом: Эллиот Солник хотел со мной встретиться.

На следующее утро я вернулась с просмотра «Круга», устроенного для прессы, и обнаружила, что Дагни нет на месте, а телефоны надрываются. Стол выглядел так, будто нас ограбили, но Аллегра была «в офисе у Фила» и ничего не знала о кавардаке. Я расставила стулья, собрала журналы, включила факс и тут заметила под столом, на половине Дагни, свежий номер «Пипл». При взгляде на обложку причина разгрома сразу сделалась очевидной. Джульет и Зак Грандл, один из «Самых Сексуальных Мужчин», смотрели друг другу в глаза, а ниже шла подпись: «ЗАК: Я НАШЕЛ СВОЕГО АНГЕЛА».

Вернувшись, Дагни провела остаток дня, названивая старым друзьям и обсуждая девичьи прегрешения Джульет: кража бойфрендов, нарушение порядков школы, жвачка во рту на уроках латыни и — верх низости — школьный ежегодник назвал ее «самой красивой», «самой популярной» и «будущей звездой». Если верить Дагни, большую часть учебы Джульет провела, втираясь в доверие к учителям и пропуская занятия ради театральных репетиций. Я предложила взять на себя часть дел, касавшихся Джульет, но Дагни решительно отказалась.

Зная, что Аллегра захочет, чтобы Фил увидел свою любимицу на обложке «Пипл», я решила отнести журнал к нему в офис. На диванчике в коридоре перед дверьми, ведущими в офисы Уоксманов, я увидела Мэтта Винсента, вице-председателя отдела маркетинга. Он читал «Голливуд рипортер». К досаде Аллегры, Мэтта постоянно упоминали в прессе как главную движущую силу, стоявшую за триумфом «Пилота-иностранца». В последние дни Мэтт редко появлялся у нас, так как сразу по возвращении из Лос-Анджелеса он настоял на переезде своего отдела из-за «пагубной и разрушающей атмосферы» в головном офисе. Наверное, он был единственным администратором в «Глориос», который мог обратиться с такой просьбой к Тони и Филу, не опасаясь, что ему ответят в непечатных выражениях. Теперь Мэтт и его команда работали в здании, которое находилось в нескольких кварталах от нас, и старались не наведываться в главное здание слишком часто. После церемонии награждения я видела его всего несколько раз и поняла, что его поведение в Лос-Анджелесе объяснялось натянутыми нервами: как только все закончилось, он вновь стал самим собой — симпатичным и вежливым.

— Привет, Мэтт. Как дела? — спросила я.

— Лучше, чем ожидалось, — сказал он с улыбкой. — У меня здесь встреча с Филом, Тони и очень крутой новой интерактивной компанией, которая наконец-то запустит веб-сайт «Глориос».

Мэтт надеялся, что сайт заработает в середине мая — уже через месяц.

— Великолепно. Фаны постоянно звонят, интересуются сплетнями и выходом фильмов, а коммутатор пересылает их всех к нам.

— Ну, а теперь их будут посылать на три-дабл-ю, точка, «Глориос пикчерс», точка, ком.

— Долго же они ждали, — по-моему, только у нас нет сайта.

— Верно, — согласился Мэтт. — Я убил два года, пытаясь убедить их в его необходимости. Тебе, наверное, приходится подолгу просиживать в сети. Не сомневаюсь, что твоя начальница хочет быть в курсе всех новостей.

— Аллегра думает, что я могу найти в Практикантете все упоминания о «Глориос», — ответила я. — Я роюсь там достаточно, чтобы у нее создалось впечатление, будто мы овладели киберпространством.

— Представляю. Аллегра, возможно, не вполне понимает, что это довольно большое медиа-пространство.

— Да уж. Кстати, поразительно, с какой скоростью расходятся по сети слухи. Я узнаю оттуда о «Глориос» больше, чем в офисе. — Я рассмеялась.

Мэтт немного подумал и сказал:

— Когда сайт заработает, нам понадобится уйма материала. Нам с Черил и Кенни не хватит времени, чтобы свести это все воедино. — Черил и Кенни были старшими администраторами его отдела. Сверхэффективной машиной маркетинга «Глориос» они управляли втроем. — Может быть, поможешь?

— С большим удовольствием.

Он пообещал прислать письмо с указанием всего, что может понадобиться.

— Речь идет в основном о кратких описаниях фильмов и фотографиях, но, возможно, понадобится и что-нибудь еще — как пойдет.

Я старалась не показать своего восторга. Мэтт хотел что-то добавить, но тут вышла Сабрина и пригласила его в офис Фила. Я отдала ей журнал.

— Филу в руки, — сказала я, видя, что она забросила его на самый верх пирамиды, составленной из докладных записок. Она показала мне большие пальцы.

Вернувшись на свое рабочее место, я послала Абби письмо, где сообщила, что не только планирую выпить с настоящим журналистом-сплетником, но и буду писать для веб-сайта «Глориос пикчерс». Мне не терпелось поделиться новостью и с сестрой. Я устроилась на работу меньше трех месяцев назад, а дела уже становились все лучше и лучше. Работа с сайтом потребует изворотливости, так как времени у меня всегда в обрез, но интуиция подсказывала мне, что это правильная идея — набраться опыта еще в одной сфере деятельности «Глориос».

Ни о том ни о другом не следовало оповещать Дагни. Если бы она узнала, что я собираюсь пересечься с Эллиотом, то в дальнейшем смогла бы сваливать на меня любую утечку информации из «Глориос», а сама распускала бы слухи в свое удовольствие. А узнай она, что я работаю на Мэтта, то расценила бы это как еще большую угрозу для своей карьеры. Успех Джульет Бартлетт плохо сказывался на Дагни — ее поведение становилось все более странным.

Мы обсудили это с Робертом, когда столкнулись на улице во время моего выдуманного перекура.

— Она висит на телефоне часами и скармливает подружкам все сведения о Джульет. Как будто нет ничего важнее, чем впрыснуть им очередную дозу. Она подсела на сплетни, как наркоманка.

— Что ж, откровенно говоря, на это уже обращают внимание, — ответил Роберт.

Я отлично знала, что он имел в виду. Очень стильная и ухоженная при нашей первой встрече, Дагни по возвращении из Калифорнии стала напоминать картинку «до» из раздела красоты в женском журнале. Она выглядела измученной. Глаза потускнели, кожа сделалась жирной и грязной. Изящный гардероб сменился поношенными джинсами, растянутыми свитерами и парой сбитых мокасин. Она резко забросила маникюры, педикюры и визиты в центр красоты, перестала ухаживать за лицом — то есть забросила все, что некогда считала неотъемлемой частью своего существования. Теперь ее пальцы были в заусенцах, а ногти — обкусаны; что до волос, то они, некогда великолепные, теперь выглядели сухими и безжизненными. Казалось, что взлет Джульет лишил Дагни воли к жизни — или по крайней мере воли к красивой жизни.

— Конечно, ее можно понять, — сказал Роберт. — Что бы ты почувствовала, если бы твоя соседка по парте стала Великой, а ты поторапливала ее шофера, чтобы тот не опоздал в аэропорт Хитроу?

Я согласилась с ним и, пока мы поднимались обратно наверх, поняла, что лучше оградить Даг от последних достижений Джульет — например, статьи в «Ю.С. уикли», где подробно расписывалась плачевная ситуация с ее гардеробом. Модельеры до того завалили ее нарядами, что Джульет была вынуждена переделать свою спальню в гардеробную. Она уже начала поиски квартиры побольше, ну а пока ей приходилось спать на диване. Я осторожно вырезала из журнала соответствующие страницы, надеясь поберечь чувства Дагни.

Но к концу рабочего дня Дагни узнала об этом от кого-то еще и пришла в праведное негодование:

— В мире столько голодных — и что, Джульет не о ком думать, кроме как о себе?

Я не совсем уловила связь, но Дагни, которая не ограничивала себя в средствах и — когда это ее еще заботило — редко появлялась в одном и том же наряде два дня подряд, явно считала, что расположенность Джульет к бесплатной роскоши была препятствием на пути социального прогресса. Дагни бросилась к телефону, чтобы вместе со своими единомышленниками заклеймить поведение бывшей одноклассницы. Я решила не обращать на нее внимания и стала набрасывать черновую статью о «Круге восьмерых» для вебсайта компании.

Эллиот позвонил через полчаса в надежде подтвердить новые нелестные сведения о Джульет, и я начала паниковать, чувствуя, что стою на краю пропасти. Минувшим вечером моя сестра прочитала мне огромную нотацию по поводу моего согласия с ним встретиться. Конечно же, я изо всех сил защищалась: уверяла ее, что не собираюсь ничего ему рассказывать и что в нашей встрече нет ничего плохого. Однако меня не покидало неприятное чувство, что Эллен, возможно, права. Мы с Эллиотом еще даже не виделись, но если он не оставит в покое Джульет, я могу оказаться в большой беде.

Я попросила его подождать, пока освободится Аллегра. Он перебил меня:

— Не стоит хлопот, Карен. Я обещаю, она будет точно знать, что я услышал об этом не от тебя.

— Спасибо, — сказала я, успокоенная лишь отчасти. Я все еще не была уверена, что моей начальнице известно, где заканчивается Дагни и начинаюсь я.

Оказалось, ей было это известно. Сразу же после беседы с Эллиотом Аллегра пригласила Дагни к себе. Недавно Аллегра распорядилась оснастить наши и свой компьютеры специальной программой электронных сообщений. Я ввела в программу на компьютере Аллегры ее любимые фразы: «ПОТОМ», «ЖДАТЬ или перезвонить», «НАЙТИ Фила», «ПОЗВОНИТЬ Тони», «ПОЗВОНИТЬ Опре», «НЕТ!!!» плюс ту, что сейчас мигала: «КО МНЕ!» Программа была проста в обращении, и ее даже могли специально подстроить под заказчика. Аллегра обрела наконец технологию, которая ей понравилась. Она была без ума от этой игрушки, а мы хотя бы знали теперь, что ей от нас нужно.

Дагни вошла и притворила за собой дверь. Я прислушалась, но слышала лишь Дагни: «Но я только… Я хочу сказать — мне казалось, что это ерунда, я просто хотела посмеяться».

Тут она всхлипнула: «Я хочу здесь работать».

Я быстро выпрямила спину, чтобы Дагни не заподозрила меня в подслушивании. Та вышла от Аллегры с красными глазами.

— Чего смотришь? — прошипела она.

Затем сграбастала мои сигареты, которые немного помялись на дне сумочки, и с отвращением покачала головой:

— Почему они все гнутые?

Однако она прихватила их, а по возвращении вежливо протянула мне скомканную пустую пачку.

Конец недели принес Дагни передышку в ее слежке за Джульет, потому что умами прессы завладела новая тема. В большой статье под названием «Мамы за спинами мужчин», напечатанной в прошлом месяце в «Лейдис хоум джорнал», Глория заявила, что огорчена тем, что Фил и Тони уже очень давно, с первых лет существования компании, не создают совместных фильмов. Рядом была напечатана старая «зернистая» фотография близнецов в детском манеже. Один зажал голову другому захватом, похожим на борцовский. Снимок сопровождал текст, набранный жирным шрифтом: «Я мечтаю об одном — чтобы мои сыновья работали вместе, плечом к плечу, как Джек и Бобби» .

Близнецы отреагировали необычной для себя глупостью, согласившись объединиться и выпустить фильм к маминому семидесятилетию, но они никак не могли прийти к согласию. Несколько недель по утрам Фил и Тони сражались в своем офисе, не будучи в состоянии договориться о проекте. Они спорили. Они угрожали друг другу. Они хлопали дверями и швыряли друг в друга разными предметами.

Фил хотел снять фильм по своему вкусу — костюмную драму или экранизацию, — в котором были бы великолепные костюмы и интерьеры, а Тони, которого полностью захватила культура хип-хопа, подумывал сиять нечто энергичное, с громилами и гарантированным платиновым саундтреком. Он проводил много времени в обществе звезд рэпа и афроамериканских комиков и был убежден, что финансовое будущее «Глориос» обеспечит «музон». Кроме того, в подобном проекте обязательно нашлось бы место для нового увлечения Тони — цыпочек с большими буферами. Не проходило и двух дней, чтобы нам не звонил репортер и не осведомлялся о «Безымянном проекте Фила и Тони». Мы ограничивались стандартным «без комментариев» и заносили звонок в список Аллегры.

Но на этой неделе, после особенно успешной сессии управляемой медитации, Тони вдруг осенило, и Фил с энтузиазмом поддержал идею. Вместо того чтобы идти на компромисс, они могли делать каждый свое дело и создать нечто качественно новое. Ровно через год на экраны кинотеатров выйдет «АэроДжен», хип-хоп-версия «Джен Эйр».

Без слов было ясно, что содержание придется чуточку изменить — школа «Ловуд» превратится в исправительное учебное заведение, Рочестер — в звезду NBA на покое, а семейство Ридов обоснуется в новом районе Чикаго. Мы с Дагни разослали тысячи экземпляров официального пресс-релиза «Глориос», где, в частности, говорилось: «Мы поступим с этой классикой девятнадцатого века так же, как поступила с Шекспиром "Вестсайдская история"».

В средствах массовой информации новость породила лавину откликов — от хвалебных и скептических до зловещих прогнозов: дескать, «АэроДжен» знаменует закат «Глориос».

Я послала письмо Мэтту с предложением вывесить на сайте, когда тот будет готов, релиз «АэроДжен», и он согласился, попросив меня сдобрить это дело какой-нибудь дополнительной информацией. Ему понравились мои описания пяти фильмов, которые скоро должны были выйти на широкий экран, и он велел мне написать подобное для фильмов, которые выйдут в ближайшие шесть месяцев.

Позвонил Эллиот и поблагодарил меня за факс, который я направила ему в первую очередь. Потом он спросил:

— Вы не забыли о наших планах? Как насчет четверга?

Я немедленно перестала думать об Элен и решила отдать поездку за свежим выпуском «Таймс» Дагни. Мне оставалось только ответить ему:

— С удовольствием.

 

СОЗДАТЕЛЬ КУМИРОВ

Из-за шумихи, поднятой в прессе вокруг «АэроДжен», мы с Дагни были настолько заняты, что она позабыла о Джульет Бартлетт и решила воссоединиться с трудовым коллективом «Глориос». Когда она пришла на работу в понедельник, то я увидела, что над ее прической поработал парикмахер. Высветленные волосы и аккуратная одежда Дагни говорили о том, что она возвращалась на прежний уровень совершенства. Я отдала должное ее новой блузке от Версачи. Мы быстро вернулись к нашему обычному распорядку рабочего дня.

Во время прогулки по кварталу я рассказала Роберту о возрождении нашей трудовой этики. Точнее говоря, по кварталу мы гуляли с Мо — лайкой, которую выбрали на место Грецки для предстоящей рекламной кампании, посвященной фильму «Держите щенка». Тем утром владелец Мо, байкер по имени Чарли, наконец-то приехал из своего дома в Гаррисбурге, штат Пенсильвания, чтобы Тони мог принять окончательное решение. По мнению Роберта, который три недели после церемонии награждения искал упокоившейся собачьей звезде достойную замену, Мо был единственным псом на Восточном побережье, который обладал «изюминкой Грецки». Роберт рассказал мне, что едва они вошли в офис Тони, как Мо подошел к Тони и Чарли и встал между ними.

— Годится! — изрек Тони, и дело было решено.

Весь наш отдел вздохнул с облегчением. Медиатур «Грецки» начинался в пятницу с выступления в шоу «Сегодня».

Сейчас Чарли закусывал гамбургером в «Свинье и свистке», а мы занимались его псом. Для выходов в свет у Грецки был дрессировщик, но Роберт и я решили, что безопаснее будет, если Мо займемся мы сами, так как профессионал мог заметить подмену и встревожиться насчет этического аспекта этого дела. Вообще-то то же самое можно было сказать и обо мне, но по здравом размышлении затея казалась достаточно невинной — или я просто убеждала себя в этом. Я добровольно вызвалась помогать медиатуру «Держите щенка», потому что мне хотелось посмотреть, как справится с этой задачей Роберт. Пока что наблюдение за тем, как он работает, оставалось моим лучшим учебным пособием по работе в «Глориос».

Кроме того, я наконец-то чувствовала себя достаточно уверенной, чтобы обсудить с Робертом мой лос-анджелесский промах.

— Беда в том, что я не знаю, Хенретти это был или нет. Я так устала и была в таком раздражении, что голова не работала. Я даже рассказала ему, что мы отказали Теду Родди в телохранителе и толкателе кресла, и выставила компанию в ужасном свете.

Роберт обдумал мои слова.

— Да, это было не слишком умно с твоей стороны, но, в конце концов, речь не идет о прямом указании Фила или Тони. Все, что Хенретти сможет выжать из этой информации, — очередной пример фанатизма работников «Глориос»: как мы буквально исполняем приказы, независимо от того, есть в них смысл или нет. — Роберт осторожно потянул Мо за поводок, оттаскивая его подальше от мастерской стеклодува. — А это никакая не новость. Стоит одному из Уоксманов хоть что-то сказать, как все кубарем летят исполнять это пожелание. И между прочим, наш отдел грешит этим чаще остальных.

— Как ты думаешь, почему?

— Крутятся, чтобы выжить, — ответил Роберт, качая головой. К нам подошли два подростка и погладили Мо, тот поднял голову и дал им почесать шею.

— И что, по-твоему, теперь будет — я имею в виду Хенретти?

— Понятия не имею. Никто здесь не принимает его всерьез, но в свое время он был весьма уважаемым журналистом. Я не знаю, зачем ему трезвонить, будто он пишет биографию, если на самом деле это не так.

— Мне кажется, проще сделать иначе — писать себе книгу и не возбуждать никаких подозрений.

— Согласен. Мы чего-то не знаем, — сказал Роберт. — Мо, брось, — приказал он строго, когда пес подобрал пустую пивную бутылку.

Я рассмеялась, когда пес растерянно на нас оглянулся. Потом он аккуратно положил бутылку на землю.

— Похоже, он приучен приносить пиво.

Когда мы дошли до закусочной, где завтракал Чарли, Мо уже семенил рядом с Робертом не хуже чемпиона Вестминстера. Роберт зашел внутрь, чтобы позвать хозяина Мо, а я осталась с собакой на улице. Когда Чарли вышел, Мо приветствовал его троекратным отрывистым лаем. Роберт забрал у меня поводок, и мы пошли по улице, а пес сразу же побежал рядом с нами.

— Как это вам удалось его так натаскать? — поинтересовался Чарли.

— Все хорошо выдрессированные собаки ходят рядом, — изрек Роберт, а Мо, услышав слово «рядом», придвинулся к нему на полшага.

— Дружище, я вам не верю. Когда я его выгуливаю, он тянет как ненормальный.

Роберт спросил:

— А вы вообще с ним занимались? Он умеет приносить палку или мячик?

— Еще чего! Я никогда не занимался такой ерундой. Я был счастлив, когда он научился проситься на улицу.

— Понятно.

— Вообще-то он умеет одну вещь… — Чарли присел перед Мо на корточки и произнес: — Рад тебя видеть, старик. — В ответ Мо подал ему свою здоровенную лапу.

— Здорово, — признал Роберт. — С этим можно работать.

У входа в наше здание мы попрощались с Чарли и Мо.

— Все, что от вас требуется, — привести его сюда в четверг, а затем мы отправимся к вам в отель. — Роберт говорил медленно и четко, чтобы до Чарли дошло. — У нас там есть щетка. И помните — никому нельзя говорить о нашем деле. Вы понимаете — слово не воробей…

— Все путем, старик. — Чарли сделал движение, как будто застегивал рот на молнию.

Мы с Робертом вошли в здание.

— Роберт, что нам делать? Грецки играл правым нападающим. А этот пес едва подает лапу.

— Рад познакомиться, старик, — сказал Роберт сухо. — Не волнуйся.

Жизнь шла своим чередом, в чем-то даже очень хорошо: Дагни решила, что единственной вещью, которая мешала ей добиться того же успеха, что и Джульет, была обязательность. А потому она вдруг принялась буквально вырывать работу у меня из рук. Я решила, что от добра добра не ищут.

Ее новая установка подверглась испытанию, когда поползла свежая сплетня: Джульет Бартлетт отчаянно хотела получить роль Джен. Тони, которому Джен и Рочестер уже виделись стоящими на крыше объятого пламенем многоквартирного дома, не был уверен, что Джульет сумеет убедительно преподнести грубую, говорящую в ритмах хип-хопа героиню, которую он себе рисовал. Более того, он явно не представлял «АэроДжен» блондинкой. А потому Джульет, которая спала и видела, как бы избавиться от устоявшегося амплуа пай-девочки, решила доказать, что он ошибается. Она наняла консультанта — «хип-хоператора», который именовал себя ЛеВайном Классным, — чтобы тот помог ей превратиться в принцессу гангстеров и убедить Тони, что она, вопреки всеобщему мнению, вовсе не тихоня.

В четверг днем мы с Робертом стояли на улице возле офиса и заверяли Чарли, что он может спокойно оставить Мо с нами, мы просто забираем его на телесъемку, запланированную для Грецки. Чарли, несмотря даже на то, что остановился неподалеку, в «Ройялтоне», и мы пообещали звонить ему как можно чаще, вдруг начал разыгрывать встревоженную мамашу.

— А вдруг вы его потеряете? А вдруг его кто-нибудь украдет?

Кудахтанье Чарли было пресечено появлением белого «линкольна-навигатора». Все хромированные детали машины были покрыты золотой краской. Она подъехала к тротуару, огласила окрестности звучным гудком и, качнувшись на рессорах, остановилась. Окна были затенены столь густо, что было непонятно, как вообще возможна навигация этого «навигатора».

Дверца распахнулась, и с пассажирского сиденья выпорхнула Джульет Бартлетт, готовая представить на суд свое новое отрицательное «я». Она растопырила пальцы на рэперский манер и устремилась в здание, сопровождаемая мужчиной, который, как я поняла, был ЛеВайном Классным. За ними шли еще двое с полным комплектом хип-хоповских регалий. Но, не успев войти внутрь, они налетели на Джеральдину, выводившую на прогулку Харви. Джульет тут же присела на корточки и принялась с ним играть, а Харви катался по земле и просил, чтобы ему пощекотали пузо. Даже маленький злобный хорек Харви был очарован Джульет.

— Ты мой песик, Харви, — да, малюточка? — ворковала она. Харви довольно вилял хвостом.

— Джууулс! — нараспев произнес ЛеВайн. — Это же собака!

— Да, это мы, наши маленькие собаки, — отозвалась та, продолжая тискать Харви.

— Собака — это не песик!

— Да неужели?

— Это вовсе и не собака даже! — Все, что произносил ЛеВайн Классный, напоминало команду.

— Вот, — ЛеВайн указал на Мо и одобрительно кивнул, — вот — собака!

Чарли помахал в ответ, но ЛеВайн не обратил на него внимания.

Джульет в последний раз потрепала Харви и выпрямилась. Харви, увлекаемый Джеральдиной, жалобно скулил.

Перед лифтом Джульет и ее отряд обменялись серией церемонных рукопожатий с человеком, сидевшим на месте охранника.

— Сначала костяшками по костяшкам? — спросила Джульет, сосредоточенно прикусывая губу.

— Вторым номером! Сначала — удар локтем!

— Точно. Локтем, потом костяшками по костяшкам…

— Вот как надо! — ЛеВайн Классный медленно продемонстрировал на одном из парней пятиэтапное рукопожатие.

— Спасибо, ЛеВайн.

— Спасибо, ЛеВайн КЛАССНЫЙ!

Они поднялись на лифте и очутились в приемной.

— Как доложить? — осведомилась секретарша.

— Это же я, Джульет, — сказала та, снимая бейсболку и очень большие солнцезащитные очки в золотой оправе.

— Ох, простите. Я вас не узнала.

— Я вас не узнала, — фальцетом передразнил ЛеВайн Классный. — Что это за дерьмо на стене?

— Это произведение искусства.

— Это произведение дерьма!

— Хорошо, это произведение дерьма, это вы заставили меня так сказать, — ответила секретарша, еле удерживаясь от смеха. — Я сообщу о вас Тони, Джульет.

— Да, скажете ему, что я привела ЛеВайна и его команду и мы не любим ждать? — Фразу она закончила с вопросительной интонацией.

— Даю слово!

Секретарша передала сообщение, и вскоре Тони собственной персоной вышел поздороваться с ними. Тони приветствовал ЛеВайна рукопожатием, имевшим иную хореографию, нежели то, что состоялось внизу. Это завершилось взаимными толчками в грудь. Другие повторили жесты, и Джулия постаралась выполнить то же самое, но дошла только до третьего движения — хлопка по ладони собеседника. Все четверо прошли за Тони в конференц-зал, и последним, что донеслось перед тем, как захлопнулась дверь, были слова ЛеВайна Классного: «Вот ТАК это делается!»

* * *

Через пару часов я пошла в туалет, чтобы привести себя в порядок перед свиданием с Эллиотом. Я мыла руки дорогой пенкой, поставленной специально для Джульет, когда услышала:

— Эй, подружка, не выручишь сестренку?

Подняв голову, я увидела в зеркале Джульет, которая выходила из кабинки.

— Нормально смотрится? — Она поправляла джинсы, такие широкие, что они прикрывали ее темно-синие ботинки «Тимберленд». Штаны были такими огромными, а Джульет — настолько изящной, что, несмотря на большой кожаный ремень со сверкающей надписью «Джулс» на пряжке, они все время норовили упасть.

— По-моему, надо немного подтянуть ремень.

— Да, наверное. — Она затянула его потуже, но теперь пряжка оказалась на правом бедре. — Ну как?

— Слишком съехало вправо.

Она исправила недочет и выпрямилась.

— Спасибо. Трудно привыкнуть к этой одежде. Слишком отличается от того, что я ношу обычно.

На Джульет была фуфайка с надписью «METS», из разноцветных блесток. На шее у нее болталась толстая золотая цепь с круглым, инкрустированным бриллиантами медальоном, на котором было выгравировано нечто напоминавшее эмблему. Серьги — две огромные золотые буквы «J» — спускались ниже подбородка.

— Теперь лучше? — спросила она.

Я кивнула, удивленная тем, что только что дала Джульет Бартлетт совет касательно моды. Я еще не закончила макияж, как вдруг вошла Дагни.

— Джульет, рада тебя видеть, — холодно сказала она.

— Привет, — сказала Джульет.

— Я Дагни. Дагни Блум.

Джульет явно не могла вспомнить.

— Ну как же — химия, мистер Кэдуладдер? — Дагни начала заливаться краской.

— Ой, точно, — сказала Джульет, по-прежнему неуверенно. — Ты училась в Академии Фоксфут?

— Это наша эмблема? — Дагни взялась за медальон Джульет.

— Ага, я не знала, что бы такое нацепить, а мой парень сказал, что это обязательно.

— Ты о Заке говоришь? — Глаза Дагни загорелись.

— Нет — о другом, который мне помогает.

Когда я выходила, Джульет, пытаясь высвободить медальон из рук Дагни, объясняла, кто такой ЛеВайн Классный.

Дагни вернулась, когда я выключала компьютер, и сразу взялась за телефон — она ни на секунду не могла отложить выполнение обязательств, которые сама себе придумала.

— Ты не поверишь, Она только что приходила в офис. Она обнялась со мной, как будто мы были лучшими подругами. Она хочет сняться в этом рэповом кино и вырядилась, как для MTV!

Мне не хотелось это слушать, и я отправилась на встречу с Эллиотом.

Мы договорились встретиться в баре в Гринвич-Виллидж, куда сотрудники «Глориос» никогда не заглядывали. Я не собиралась говорить с ним о компании, но все равно не хотела встречаться с коллегами. Эллиот позвонил мне во второй половине дня, чтобы еще раз договориться о времени свидания. Потом он спросил, какая на мне обувь.

— Высокие черные сапоги до колена. Как я тебя узнаю?

— Ну, я-то тебя видел.

— И все-таки? — Мне страшно не хотелось стоять и ждать.

— Я тебя найду, — сказал он и положил трубку.

Я медленно шла, надеясь, что до встречи с Эллиотом у меня будет время выкинуть «Глориос» из головы. После Гейба у меня никого не было, и я сомневалась, что достаточно хорошо помню все эти приемчики: поговорить ни о чем, посмеяться в нужных местах — сделать так, чтобы ему захотелось увидеться снова. Тот факт, что я встречаюсь с Эллиотом Солником, лишь осложнял дело из-за близости, которую создавало ежедневное чтение его колонки. Казалось, что я не раз болтала с ним за чашечкой кофе, однако в действительности даже не представляла себе, как он выглядит.

Подойдя к бару, я на пару секунд задержалась у витрины расположенного рядом магазинчика, чтобы поправить прическу и убедиться, что выгляжу нормально. К моему большому разочарованию, хорошо разглядеть сапоги мне не удалось. Я толкнула дверь и вошла. Не успела я сделать и пяти шагов, как услышала знакомый голос: «Карен, рад тебя видеть». Эллиот был невысок — примерно одного со мной роста. У него были каштановые, чуть вьющиеся волосы и широкие плечи. Он поцеловал меня в щеку, и я увидела, что у него карие глаза.

Официантка подвела нас к столику в глубине зала. Эллиот заказал скотч, и я зачем-то сказала: «Мне тоже». Вообще-то странно, обычно я его не пила. Видимо, вспомнила, что скотч придает смелости.

— Ну и как обращаются с вами братья Искусство и Коммерция? — спросил Эллиот, заставив меня рассмеяться.

К тому времени как я допила первую порцию, мне уже стало хорошо и уютно. После второго стакана я почувствовала уверенность, что могу запросто говорить о «Глориос» и не сболтнуть ничего лишнего. Очень скоро мы заговорили о Джульет Бартлетт.

— И как, по-твоему, Карен, близнецы будут делать из нее АэроДжен? В чем там вообще дело?

Я ответила, что не знаю, но Джульет изо всех старается показать им, что она сумеет убедительно сыграть Джен, и мне ее старания кажутся впечатляющими. После третьего скотча я посвятила его в некоторые — честно говоря, в большинство — детали ее трансформации: тут были и ДеВайн Классный, и «навигатор», и усыпанная бриллиантами эмблема школы, и прочие попытки Джульет стать настоящей «Джен». Еще я рассказала, что успех Джульет заставил вконец расклеиться одну из моих сослуживиц, и мне пришлось прикусить язык, чтобы не хихикнуть.

— Джульет действует так на многих женщин, особенно в Нью-Йорке, — заметил Эллиот. — Дня не проходит, чтобы кто-нибудь не сказал мне о ней гадость, и это никогда не подтверждается — как та чушь, ради которой я звонил Аллегре на прошлой неделе.

— Как ты думаешь, почему так?

— Что ж, девушки всегда соперничают друг с дружкой. Им тяжело видеть, когда кто-то, кого они считали себе ровней, вдруг становится большой звездой.

Дикая реакция Дагни все равно казалась мне бессмысленной, и я так и сказала Эллиоту.

— Я тебе объясню. — Эллиот украдкой зацепил ступней мою лодыжку и потянул к себе. Я пыталась сосредоточиться на беседе. — Дай-ка я угадаю: эта твоя Дагни — из Нью-Йорка, у нее богатые родители, она ходила в престижную школу. — Я кивала, а моя нога продолжала свое путешествие. — Такие девочки, а я их знаю, потому что вырос там же, но только в Бруклине, где все не так запущенно. — Теперь моя ступня оказалась на краю его стула, и Эллиот положил руку мне на лодыжку. — В общем, у этих девочек много денег, куча домов — барахло есть у всех. Но когда дело доходит до вещей, которые нельзя купить… — Моя нога уже была у него на коленях, и он принялся ее поглаживать. — Вот здесь дорожки расходятся. Им нравятся красивые истории об актрисах — ну, ты знаешь, — которые вылезли из нищеты, чьи родители были рабочими-иммигрантами, страдали от ужасных болезней, — таких они привечают и приветствуют. Но чтобы одна из их круга? Такого не прощают.

Все это было крайне занимательно — и то, что он рассказывал насчет Джульет и женщин ее социального класса; и то, как его пальцы двигались по моей ноге и в настоящий момент массировали место повыше лодыжки, где ступня переходила в голень. Надо будет спросить у Абби, как оно называется. Пока что я считала его «зоной Эллиота».

— Джульет какое-то время будет у нас появляться, им придется привыкнуть, — сказала я, прикидывая, как мне самой привыкнуть к этому.

Он кивнул:

— У Фила на нее серьезные виды, но за каждую роль в хорошей картине «Глориос» ей приходится играть хотя бы в одной плохой. Это новая математика от Уоксманов. Собачья работа.

Собака! В пять утра на следующий день мне нужно было быть в «Ройялтоне», чтобы встретиться с Робертом и забрать Мо на шоу «Сегодня». Я убрала ногу так поспешно, что на лице Эллиота отразилась тревога.

— Твои слова напомнили мне, что завтра в пять я должна доставить гостя на телевидение.

— Я буду искренне рад еще раз встретиться с тобой и твоей ножкой.

Я ответила, что мне тоже этого хочется.

— Послушай, Карен, я открою тебе маленький секрет. — Эллиот подался вперед и зашептал мне в волосы: — Джульет в роли АэроДжен — решенное дело. Фил и Тони гоняют ее по городу в рэпперском прикиде, чтобы поднять шумиху вокруг картины. И вот еще — тебе интересно, почему она не смогла полететь в Лос-Анджелес? Ее бабушка серьезно больна, и Джульет не хочет надолго с ней расставаться. — Он быстро поцеловал меня в губы и пробормотал: — В следующий раз — никаких сапог.

На следующее утро, в четверть шестого, мы с Робертом поднимались в обшитом деревом лифте на одиннадцатый этаж отеля «Ройялтон», чтобы забрать Мо. Мы постучали в дверь и услышали голос Чарли: «Входите, я уже готов».

Роберт потряс головой и толкнул дверь. Мо, весь причесанный и приглаженный после вчерашнего визита к парикмахеру, лежал, разлегшись поперек королевской постели, а перед ним стояли тарелку с гостиничной пищей. Когда мы вошли, он сопел и обнюхивал бекон, одновременно не выпуская из виду тарелки с сосисками.

— Только посмотрите, как он хавает деликатесы, — сказал Чарли. — Мо — прирожденная звезда.

Сам он сидел в кресле и ел жареное мясо и яичницу.

— Мне нравится этот отель — они пообещали, что приготовят все, что я только захочу, — заявил он, со счастливым видом макая говядину в кетчуп. — Это великий день для моего малыша. — Сияя, Чарли посмотрел на Мо, который проглотил свои сосиски и теперь с жадностью пожирал оладьи с черничным вареньем.

— А это ему не вредно? — спросила я.

— Он сам попросил, — ответил Чарли.

Мы с Робертом переглянулись.

— Да ладно, я просто хотел проверить, понравятся ли ему оладьи, раз уж их можно заказать бесплатно. Он будет в полном порядке. Обещаешь, Мо?

До половины девятого еще было время, однако предполагалось, что мы появимся в студии на Рокфеллер-плаза не позднее шести. В шоу «Сегодня» любили, чтобы все было схвачено, и мариновали участников в артистическом фойе как минимум два часа. Мы подождали, пока Мо закончит завтрак. Роберт достал из портфеля варежку, которую ему дал парикмахер, и вытер псу морду.

— Рад тебя видеть, старик, — сказал он, и Мо немедленно вложил свою лапищу в руку Роберта. Тот улыбнулся и дал собаке что-то вкусное.

В две минуты седьмого зазвонил сотовый Роберта.

— Да, мы уже идем. Увидимся через четыре… нет, через три минуты.

— Давай я тебе отдам упряжь, — сказал Чарли.

— Нет, спасибо. Я принес ему подарок. — Роберт показал красивый кожаный ошейник ручной вышивки и поводок. И на том и на другом были маленькие латунные пластинки с выгравированной надписью «Грецки».

Роберт надел на Мо ошейник и пристегнул поводок.

— Мо, рядом, — велел он, и пес повиновался.

Чарли присел на корточки и погладил собаку.

Я сказала:

— Его покажут между восемью тридцатью и девятью. Четвертый канал. Еще увидимся.

Мы с Робертом вышли из номера и вошли в лифт. Я нажала «1», а Роберт — «7».

— Что ты делаешь? Мы опоздаем!

— Мы успеем, Карен, еще только шесть двадцать пять.

Телефон Роберта вновь зазвонил, но он не ответил. На седьмом этаже Роберт достал ключ от номера, и мы все втроем вошли внутрь. Роберт посмотрел на меня:

— Как ты думаешь, есть ли хоть малейший шанс, что Кэти Курик скажет: «Привет, старик»?

Он приказал псу сидеть, и Мо сразу же сел. Роберт скормил ему очередную подачку. Затем приступил к обучению Мо нескольким новым командам, каждая из которых должна была приводить к подаванию лапы. Через полчаса Мо подавал лапу в ответ на «привет», «добро пожаловать», «эй, Грецки», «спасибо» и «благодарю». В семь часов я включила телевизор, чтобы посмотреть начало шоу. Телефон Роберта разрывался, но он не обращал на это внимания. Наконец он позвонил одному из продюсеров и сказал:

— Говорит Роберт Кодзима, со мной Грецки. Ему нужна еще минута на подготовку. Мы скоро прибудем. — Он отключился, не дожидаясь ответа.

— О нет, — простонала я. Камера показала каток в Рокфеллеровском центре, подготовленный для роликового хоккея — с воротами и меловыми кругами. «Скоро в программе, — объявила Кэти Курик. — Мэтт выйдет на поле с Грецки, собакой-звездой из фильма "Держите щенка"».

Роберт попрыскал каким-то спреем на шерсть Мо и начал гладить ее рукой в варежке. Шерсть заблестела еще сильнее.

— Не переживай так. Все под контролем.

Без пятнадцати восемь мы покинули номер и быстро пошли к студии, которая находилась всего в пяти кварталах от отеля. На пути у нас был каток. Служители устанавливали ворота и готовили клюшки с шайбами.

Внутри у меня что-то оборвалось.

— Роберт, они хотят устроить ему матч с Мэттом Лауэром. Что будем делать?

— Все путем.

В пять минут девятого мы прошли мимо охранников Эн-би-си и поднялись на лифте туда, где должны были быть два часа назад. На мониторе я увидела, как на льду разминался Мэтт. На нем были хоккейные щитки и джемпер с надписью «Держите щенка», который мы ему выслали днем раньше.

Нас встретил измученная женщина-режиссер.

— Наконец-то вы здесь. Что случилось? Нам придется выпускать вас немедленно.

Роберт помотал головой:

— Сегодня Грецки не будет играть в хоккей.

Она указала на монитор:

— Конечно, будет. Именно для этого он здесь. Мэтт уже разминается.

Я услышала бодрый голос Кэти:

— А после прогноза погоды мы увидим, сможет ли Мэтт удержать щенка, если сразится один на один с Грецки.

На часах было десять минут девятого.

— Вы бы попросили у Кэтрин Зета-Джонс поймать ртом летающую тарелку? — осведомился Роберт.

Режиссер смешалась:

— Что?

— Так попросили бы или нет?

— Конечно, нет. Что за вопрос?

— А почему?

У меня пересохло во рту; я совершенно не понимала, к чему он клонит.

— Потому что она актриса. Настоящая звезда.

— При чем тут она, черт побери? — спросила женщина, поглядывая на часы и нервно накручивая волосы на палец.

— Именно. И Грецки — тоже. Он не обязан показывать фокусы. Он будет сидеть на диване с другими гостями. — Роберт протянул ей видеокассету. — Тони Уоксман передал для вас этот клип.

Женщина взяла кассету и заговорила в головной микрофон. Я посмотрела на монитор и увидела, как Мэтт Лауэр покатил к ближайшему выходу. Он бросил клюшку и въехал в здание.

Нас с Робертом и Мо проводили в фойе, где был накрыт низенький стол — сладости, фрукты и кофе; еще там находились два монитора, один из которых показывал шоу, а второй — то, что происходит в других студиях. Мимо нас пронесся Мэтт, на ходу срывая свитер и натягивая пиджак. Все это время он, оказывается, оставался в рубашке и галстуке. На мониторе мы видели, как синоптик из программы «Сегодня» обменивался рукопожатиями и энергичными хлопками по ладоням с толпой людей, собравшихся на подиуме, размахивавших самодельными плакатами и отчаянно галдевших.

Внезапно вперед прорвался маленький жилистый человечек. Он держал мегафон и плакат с надписью «ЭТО НЕ ГРЕЦКИ» и фотографией Грецки. Он начал выкрикивать в мегафон:

— Собака, которую вам покажут, не Грецки из «Держите щенка»! Грецки мертв! Не верьте подделке!

Он повторял «Грецки мертв» как заведенный и размахивал плакатом прямо перед камерой. Тут перед ним появилась режиссер. Она совала ему свое удостоверение и отгоняла от объектива.

— А вот это плохо, — пробормотал Роберт. Мы не отрываясь смотрели на экран.

Минутой позже режиссер вошла в фойе, ведя за собой возбужденного буяна.

— Вот увидите, эта собака меня даже не узнает, — приговаривал он.

Дремавший Мо приоткрыл один глаз, глянул в сторону мужчины и снова заснул. Тот продолжал сжимать плакат и оказался теперь достаточно близко, чтобы я разглядела пуговицы на его пиджаке: к ним были прикреплены фотографии Грецки.

— Вы, умники из «Глориос»! — орал он. — Вы не уважаете память моего покойного пса. Вы думаете, что вам сойдет с рук взять другого и притвориться, будто это Грецки, — сказал он, указывая на Мо, который уже полностью проснулся от всего этого шума. — У Грецки одно ухо было талантливее, чем вся эта мохнатая тварь со всеми потрохами.

— Это правда? — спросила режиссер.

Мы с Робертом опустили глаза и молчали.

— Так правда или нет?

— Грецки умер, и мы хотели сохранить сборы, — негромко ответил Роберт.

Мужчина подошел к нему почти вплотную:

— Я не могу поверить, что вы решили, будто другой пес будет не хуже Грецки.

— Вы, двое, выйдите, пожалуйста! — поспешно распорядилась режиссер и только после этого продолжила объяснять кому-то по рации, что сюжет, запланированный к показу через полторы минуты, будет изъят. Мы с Робертом выскочили из студии вместе с Мо, который летел следом. Мы вышли через выход с другой стороны здания, подальше от своры фанатов «Сегодня», которые наверняка бы нас линчевали, заметь они пару лжецов, пытавшихся надуть Мэтта и Кэти.

Весь путь до «Ройялтона» мы пробежали бегом, не снижая скорости, где и вручили запыхавшегося Мо Чарли.

— Я смотрел шоу, но его не показали, — сказал Чарли.

— Нас выгнал хозяин настоящего Грецки, — ответил Роберт.

— Боюсь, что мы больше не нуждаемся в Мо, — добавила я, — но мы пришлем вам чек.

Чарли был расстроен.

— Мы так об этом мечтали.

— Знаю. — Я грустно погладила Мо. — Просто ничего не получилось.

Распахнув для меня дверь, Роберт оглянулся на пса, внезапно понизившегося в цене, и на его безутешного владельца.

— Оладьи с черникой и все остальное заказывайте бесплатно сколько хотите, — сказал он Чарли. — Но только не позволяйте Мо подбирать всякую дрянь на улице. Я его почти отучил от этого.

На обратном пути, сидя в такси, мы с Робертом гадали, что сказать Тони.

— Расскажем все, как есть, — предложила я. — Мы не виноваты.

— Это не важно. Важно то, что Тони не получил желаемого.

— Может быть, рассказать одной Аллегре?

— Она скажет, что мы должны были все предусмотреть.

— Но мы предусмотрели. Ты предусмотрел. Ты обо всем позаботился. Поводок Грецки, дрессировка, Кэтрин Зета-Джонс… — Я перечисляла, зная, что это его не убедит.

Такси остановилось перед зданием «Глориос». Мы вошли внутрь. Я огляделась, отчаянно надеясь увидеть Эдди Ди Сальва, который даст нам возможность подождать у лифта и оттянуть неизбежное. Не повезло. В молчании мы поднялись и разошлись по рабочим местам.

Я с ужасом ждала, когда меня призовут на судилище.

Роберт возник рядом с моим столом и похлопал меня по плечу. Помощница Тони распорядилась «захватить и девицу».

Мы вошли в офис Тони, я старалась держаться за спиной у Роберта. Это было огромное помещение, оснащенное самым современным гимнастическим оборудованием. Судя по запаху, где-то в комнате была зажжена ароматическая палочка.

Тони — босой, в шортах и майке — стоял на одной ноге на расстеленном в углу мате. Его руки были вытянуты вверх, ладони — молитвенно сложены. Его тренер по йоге, стройный темноволосый мужчина, вносил в позу мелкие поправки. Тони посмотрел на нас.

— Вы просрали! — заорал он, продолжая балансировать на одной ноге.

— А когда будете готовы, медленно примите позу вороны, — тихим голосом продолжал тренер.

Тони нагнулся, уперся ладонями в пол. Затем он присел, подводя колени к локтям, а пятки — к заду.

— Вы просрали, — повторил он, однако на сей раз его слова больше походили на ворчание.

— Простите, — произнес Роберт, но Тони его перебил:

— Вы привели собаку, которая не умеет играть в хоккей. Откуда-то вылез хозяин Грецки. За что я плачу вам деньги? — В позе вороны Тони каким-то образом ухитрялся олицетворять гармонию и угрозу одновременно.

— Прислушайтесь к вашему дыханию, — сказал учитель йоги.

— Сейчас мое гребаное дыхание слышно? — спросил Тони, не меняя позы.

— Виноват, — повторил Роберт. — Я думаю, хозяин увидел анонс на прошлой неделе.

— Вы виноваты? Вы так думаете? — Тони опустил голову на переплетенные кисти рук и вытянул в воздухе сначала правую, а потом и левую ногу. К сожалению, даже в этой позе выражение его лица не обещало нам ничего хорошего. — Я стою на моей гребаной голове, — сообщил он, как будто мы не замечали.

Мы с Робертом кивнули.

— Я стою на моей гребаной голове, а вас нынче вышвырнули с шоу «Сегодня».

Я чего-то не понимала. Учитель йоги попытался вмешаться.

— Гнев не способствует делу, — изрек он.

— Я вам сейчас скажу, что не способствует, — отозвался Тони, держа ноги на весу — прямые, как фонарные столбы.

Учитель снова попросил его подышать. Тони его проигнорировал.

— Черт подери! — выкрикнул он. — Я снял гребаный фильм. Я стою на моей гребаной голове. Мне всего-то и нужно было, чтобы вы нашли гребаную собаку, которая играет в хоккей и похожа на ту, которая снялась в этом гребаном фильме, а вы не смогли сделать даже этого.

— Вы можете воспользоваться этим как возможностью расслабиться, — объявил учитель. Я всей душой согласилась с ним. — И когда сами почувствуете, что готовы, медленно войдите в позу компаса.

Тони свирепо на него посмотрел, затем согнул ноги и, даже не покачнувшись, перешел в сидячее положение. Он вытянул в сторону правую ногу, правой рукой взялся за левую ступню и завел за голову. Казалось, что он намеревается буквально разорвать себя надвое.

— Не забывайте дышать, — напомнил учитель.

— Не забывать дышать? Если бы я кому-то платил за напоминание дышать, то разве была бы у меня эта гребаная студия?

— Извините. — На сей раз извинилась я. Оба мы, Роберт и я, потупили взоры, и у меня было ужасное чувство, что если мы посмотрим друг на друга, то разразимся хохотом.

— Пошли на хрен из моего офиса, — сказал Тони. — В следующий раз, когда мне что-то понадобится, я найду раздолбаев, которые справятся.

Пригнув головы, мы с Робертом выкатились вон и помчались к лестнице, где мигом одолели два пролета — так, чтобы не влететь в вестибюль, но в то же время очутиться на безопасном расстоянии от административного отдела. Мы посмотрели друг другу в глаза и взорвались. Мы хохотали так, что по лицу Роберта потекли слезы, а я стала икать, из-за чего мы хохотали еще больше. Всякий раз, когда мы пытались взять себя в руки, Роберт произносил: «Я стою на моей гребаной голове», — и начинался новый виток истерики. Отдышавшись, я опять икнула и спросила:

— Роберт, мы здорово влипли?

На секунду он стал серьезным.

— Не так уж и здорово. В самый раз, — ответил он, и это прозвучало до того безнадежно, что мы снова зашлись приступом смеха.

Я вернулась к себе как раз вовремя, чтобы отпустить Дагни, изнемогавшую без перекура. На полу валялся номер «Нью-Йорк пост». Я быстро подняла его и открыла на шестой странице. Первой мне бросилась в глаза фотография Джульет в прикиде а-ля Джулс. Заголовок гласил: «ХИП-ХОП, МЕЖРАСОВЫЙ РЕМИКС». Помимо сенсационной подачи Джульет в образе Джен, в статье также сообщалось, что на роли Рочестера и миссис Рид были назначены, соответственно, Кью Дидли и Нефертити. Приводилось высказывание Фила: «Литературной классике пора скрестить шпаги с новой культурой».

Я была уверена, что скоро меня здесь уже не будет.

 

БЕШЕНЫЙ БЫК

В середине июля в Нью-Йорке всегда очень жарко и сыро, а в офисах «Глориос» температура была градусов на десять выше, чем снаружи, — по словам Джеральдины, в вентиляционной системе здания что-то сломалось. Стоило кому-нибудь из нас включить вентилятор, как система электроснабжения, и без того еле работавшая, перегружалась, что приводило к отключению питания — в том числе наших компьютеров. Было неимоверно сложно сохранить все нужные документы, списки и сообщения. Я даже поначалу жалела Джеральдину, так как все вымещали свое раздражение на ней, но когда она сообщила мне, что отправила Харви к своей приятельнице в Ист-Хемптон, мое сострадание улетучилось.

Обстановка в отделе стала еще более сложной после прибытия летних практикантов. Нам нужна была помощь, но негде было посадить дополнительных работников. Практиканты занимали все свободное пространство: они устраивались на полу, садились на ящики с картотекой и просачивались во все незанятые уголки пространства. Иногда начинало казаться, что кислорода надолго не хватит.

Несмотря на условия работы, практика в «Глориос» была очень популярна, особенно среди состоятельных нью-йоркских родителей, не знавших, куда бы пристроить своих чад на время летних каникул. Когда Уоксманам нужны были дополнительные средства для поддержания того или иного политического проекта, они выставляли в качестве приманки практику для детей, чьи родители не отличались особой смекалкой. Чеки приходили немедленно. Часто оказывалось, что эти детки уже прошли практику в Белом доме. Родители надеялись, что это улучшит их многообещающие резюме: «Вашингтон? Готово! Голливуд? Есть!»

Кроме того, у нас проходили стажировку студенты факультета кинематографии университета Нью-Йорка. Они были готовы делать что угодно — лишь бы приблизиться к одному из своих кумиров. Они рыскали по коридорам, всегда готовые заснять события, разворачивавшиеся на пути к ксероксу и обратно. Многие из них пытались закрепиться в компании при помощи разного рода творческих достижений — например, короткометражных фильмов или сопроводительных писем, написанных в форме сценариев:

Рассказ практиканта

«Глориос пикчерс интернэшнл»

Отдел связей с общественностью. Утро

Мы видим на экране Дадли Фенстера, самого способного среди практикантов. Дадли смотрит налево, потом направо, потом прямо перед собой. Мы слышим, как звонит телефон. Дадли снимает трубку.

ДАДЛИ

(излучая профессионализм)

«Глориос пикчерс», чем я могу помочь?

ФИЛ

(голос за кадром)

Кто это? Я не узнаю голос.

ДАДЛИ

(гордо)

Ну как же, я Дадли Фенстер, новый практикант в отделе связей с общественностью.

ФИЛ

Ты готов потрудиться на благо компании?

ДАДЛИ

(вытягиваясь вофрукт) Да, сэр. Все, что угодно.

ФИЛ

Дадли, это Фил Уоксман. Приходи ко мне в офис сегодня в три часа.

Сынок, нас ждет успех!

Короче говоря, программа практикантов с зеркальной точностью воспроизводила парадигму Золотого Дитяти и Рабочей Лошади, которая определяла все наше существование.

Когда из электронного письма Аллегры я узнала, что Тони нужен человек на целый день, чтобы несколько раз подряд просмотреть почти законченный ужастик на предмет проверки зрительской реакции, я ухватилась за шанс посидеть в помещении с кондиционером. Фильм назывался «Имитатор», хотя правильнее было бы назвать его «Вещь, которая разжевала и выплюнула моего "Оскара"», потому что именно это произошло с актрисой, игравшей главную роль. Двумя годами раньше она завоевала приз за лучшую женскую роль второго плана в фильме Бадди Фридмана, а теперь делила экран с другим, хотя и не менее знаменитым ньюйоркцем — Periplaneta americana, то есть обыкновенным тараканом. Правда, тот, что обитал в «Имитаторе», был восьми футов ростом и отличался ненасытным либидо, но, похоже, чтобы справиться с ним, хватило бы обычного дезинсектора.

Режиссер «Имитатора» — уроженец Коста-Рики, с бородой, заплетенной в длинную косу, — окончательно помешался на одной из сцен фильма, длившейся ровно две минуты и сорок три секунды. Он явно заразил Тони своей убежденностью в том, что если аудитория не будет бесповоротно устрашена в течение этих решающих двух минут и сорока трех секунд, то картина потерпит в прокате полный провал.

В десять утра я вошла в восхитительную прохладу полутемного зала и заняла свое место в последнем ряду, с секундомером и Оливером Бартоном, одним из наших практикантов. Помещение было битком набито пятью сотнями ребятишек, занятых в летней программе при департаменте парков. Они принялись вопить еще до того, как погас свет.

Как только начался фильм, я нажала кнопку секундомера. Оливер стоял, держа наготове блокнот и ручку. В первом эпизоде актриса, изображающая биолога, увлеченного поисками лекарства от лихорадки Эбола, уверенно расхаживает по лаборатории. Она думает только о своих чашках Петри и облегающем белом халате, который постоянно разглаживает. От часов над ее головой, показывающих одиннадцать тридцать, камера переходит к маленькому окошку, где виднеется полная луна. Итак, режиссер успешно показал, что перед нами — вызывающая ужас лаборатория. Я посмотрела на секундомер и увидела, что прошло две минуты и тридцать семь секунд. «Проклятие!» — говорит актриса, нечаянно сбивая рукавом пробирку. Та падает и кувыркается в замедленной съемке, пока не ударяется об пол и разлетается на тысячу кусков. Актриса нагибается, чтобы взглянуть на разгром, и вдруг видит — это! Два часа сорок три минуты. Кинотеатр взорвался воплями, визгом, криками и отчасти — нервными смешками. Мы с Оливером выбежали из зала, чтобы составить отчет.

— Сколько, по-твоему, вопило? — спросила я.

— Наверное, половина, — сказал он.

— Запиши. А задыхалось?

— Около трети? Может быть, четверть.

— Запиши: двадцать пять процентов. И кричало, по-моему, около пятидесяти процентов.

— А смеявшихся было совсем мало. Большинство было здорово напугано.

Я сложила в уме.

— Получается шесть процентов. Можем идти.

Оливер отправился за кофе со льдом, а я позвонила в офис. Тони хотел знать статистику немедленно, но, естественно, я не могла позвонить на его личный телефон. Сведения ему должна была передавать Аллегра. Я позвонила Дагни, чтобы запустить снежный ком сообщений, и впервые за все время мне голосом Аллегры ответил автоответчик. Я представить себе не могла, что заставило Дагни уйти с рабочего места, но, так как у меня не было времени, чтобы над этим задумываться, я стала вызванивать всех, кто сможет передать эти важные сведения Аллегре. Кларк не отвечал. Я уже набрала номер Роберта, и тут вспомнила, что они оба отправились в аэропорт встречать Джимми Чина, азиатскую звезду боевиков. Первый фильм Джимми, дублированный по-английски, «На обед я ем драконов», должен был выйти через три недели, и актер совершал пресс-тур для его продвижения. Джимми был одной из главных звезд китайского кино, а миллиард человек, по словам Фила, не может ошибаться.

Мне как можно скорее нужно было сообщить эти кричаще-вопяще-оруще-смеющиеся проценты Аллегре, и я набрала номер Вивьен, готовясь к беседе с Кимберли, от которой можно было ждать разъяснений на тему, что «Имитатор» не является «фильмом Вивьен», и прочих отговорок, которые она могла сочинить, чтобы растолковать мне, почему моя просьба не имеет никакого отношения к ее работе. Я была приятно удивлена, когда мне ответил твердый, профессиональный голос:

— Триша, офис Вивьен Генри.

— Привет, Триша. Это Карен. У меня цифры с просмотра «Имитатора», он только что начался. Их нужно сейчас же передать Аллегре.

— Конечно, диктуйте.

Я перечислила наши открытия, Триша быстро их повторила и сказала:

— Я прямо сейчас иду к Аллегре — считайте, что все исполнено.

С тех пор как я начала работать в «Глориос», я не видела практиканта лучше, чем Триша Садовски. Трудолюбивая, умная и сведущая во всем, она бесплатно тратила свое лето на работу с Вивьен. Роберт, отвечавший за практикантов, великолепно ее обучил, и до сих пор она отлично справлялась с любыми поручениями. Я не сомневалась, что мое послание уже в руках у Аллегры и находится на пути к Тони.

Рядом со мной вырос Оливер:

— Вот твой кофе, крошка.

Родители Оливера Бартона владели домом на берегу океана в Нантакете, где часто гостила Первая Семья государства. Оливеру было двадцать три — чуть старше прочих практикантов, но он только что окончил один из престижных колледжей на Восточном побережье, а потому прекрасно вписался в наш коллектив. У него были голубые глаза и темно-каштановые волосы. Одевался Оливер в стиле семидесятых — рубашки с открытым воротом и расклешенные брюки, ботинки на каблуках. Всякий раз, когда он проходил мимо, мне казалось, что сейчас зазвучит одна из песен Барри Уайта . Оливер всех называл «крошками». Сочетание богатства, привлекательной внешности и того факта, что он делил трехэтажный дом на Манхэттене с солистом хиппи-джем-группы «Зиплок», позволяло ему отрабатывать свой образ без тени иронии. Он был «мечтателем» в духе Дэвида Кэссиди.

Второй сеанс «Имитатора» начинался в полдень. Мы с Оливером, вместо того чтобы возвращаться в душный офис, решили прогуляться в небольшом парке рядом с кинотеатром. Оливер растянулся на скамье напротив моей, сотовый телефон мирно покоился у него на животе. Я позвонила Кларку, чтобы узнать, прилетел ли Джимми.

— Я в офисе «Бритиш эйруэйз», — ответил тот необычно измученным голосом. — Они потеряли багаж Джимми, и я заполняю бумаги, чтобы его нашли. У него было два чемодана, но пока мы нашли только один.

— Его багаж потерялся в «Конкорде»? — Этого просто не могло быть. — Туда же помещается всего сто двадцать пять человек.

— Я знаю, знаю. Но они думают, что кто-то взял чемодан по ошибке и еще объявится.

— Какая чушь. Как он к этому отнесся?

— Спокоен, как скала. Случись такое со мной, я бы голос сорвал, но он все воспринимает с невероятным пониманием. Сейчас они с Робертом ждут в машине, и, как только я здесь разберусь, мы отвезем его в «Шерри-Нетерленд». Клянусь, что, если когда-нибудь полечу на этой штуке, я возьму с собой самый занюханный чемодан. Они сейчас выгружали багаж, так там сплошные здоровенные кофры от Луи Вюттона — и у Джимми, разумеется, был такой же. Чем ты сейчас занимаешься — потеешь в офисе?

— Я на просмотре «Имитатора», оповещаю Тони о реакции зрителей.

— Ах да, режиссер хочет убедиться, что все будут визжать, когда натикает две минуты и сорок восемь секунд.

— Сорок три, — поправила я. — Ну, пока. — Я посмотрела на Оливера: — Представляешь, в «Конкорде» потеряли багаж Джимми.

— Кофр от Луи Вюттона? — спросил он, приоткрывая глаз.

Я кивнула.

— Понятно. — Его голос был полон мировой скорби. — В последний раз, когда я летел их рейсом, мой чемодан нечаянно взяла Джульет Бартлетт.

— Да ну?

— Ага, но мы разобрались. Она завезла его мне, и мы выпили. Без ущерба и последствий.

— Правда?!

У Оливера зазвонил телефон.

— Да, она премиленькая, но не мой тип, — объяснил Оливер, поднося трубку к уху.

Я не переставала удивляться его манере изъясняться. То, что у другого прозвучало бы грубостью, у него выходило совершенно естественным и безобидным.

Продремав с полчаса на скамейке под телефонные разговоры Оливера, я обнаружила, что уже без четверти двенадцать. Пора было возвращаться в кинотеатр.

— Пошли обратно, смотреть начало, — сказала я Оливеру.

— Карен, ты не возражаешь, если я смоюсь? У одного моего приятеля проблемы, и я ему нужен.

— Ладно. — Я и сама могла справиться. Кроме того, с учетом отношения к Оливеру в офисе отказывать ему было неразумно. В первый день его работы мы были поражены, когда увидели, как улыбающийся Фил ведет его к нам и представляет Аллегре, которая, в свою очередь, говорит ему: «Добро пожаловать». Мы с Дагни сидели разинув рты, пока Аллегра кудахтала над Оливером, расспрашивала его о родителях и рассказывала забавные истории о маскараде, на котором она была и где его отец, Фил и президент нарядились тремя мексиканцами. Казалось, что Аллегра вдруг стала нормальным человеческим существом. Более того, у нее даже появился голос. Роберт, следуя инструкциям Аллегры, сопроводил Оливера в пустую кабинку — предмет вожделений многих сотрудников. Стало понятно, что Аллегра превратила этот отсек в «гостевой офис», а значит, шансов занять его ни у кого из нас не было.

«Гость» — удачный эпитет для роли, которую играл этим летом Оливер. Не то чтобы он не хотел помогать — просто привычный образ жизни часто мешал ему появляться на работе. Он общался с золотой молодежью, волочился за фотомоделями и время от времени пропадал где-то со своим соседом по дому, так что времени на работу с факсами и файлами у него оставалось немного, и на это смотрели сквозь пальцы. Видимо, всем казалось, что было бы несправедливо заставлять Оливера ставить интересы «Глориос» выше привычной светской жизни. Но я была благодарна ему за одну вещь — Оливер предложил мне пользоваться его кабинкой: «Когда тебе захочется отдохнуть от трудов, крошка». С тех пор всякий раз, когда мне надо было удрать и не хотелось изображать перекур, меня можно было найти в «рабочей конурке» Оливера. Я читала книги или просто витала в облаках, созерцая прикрепленные к стене фотографии. На снимках был запечатлен он сам, на доске для серфинга, вместе с Лабрадором президента, Никаких официальных портретов Оливера в обществе главнокомандующего — такие были у всех.

На дневном просмотре «Имитатора» я получила почти те же результаты — ахов было чуть больше, но это уравновесилось некоторым сокращением визгов. Нервный смех устойчиво держался на шести процентах. Я передала цифры Трише и вернулась на свою скамейку, радуясь возможности бездельничать до двух часов дня. Потом позвонила Абби.

Мы всегда проводили лето вместе: загорали на пляже, ходили на вечеринки на открытом воздухе и время от времени проводили выходные у ее бабушки и дедушки в Уотч-Хилл. Я с нетерпением ждала возвращения Абби — она собиралась провести июль и август со мной и Элен. Но в конце июня ее выбрали для участия в престижном исследовательском проекте, и она все время проводила в университетской лаборатории — совсем не леденящей душу, по моему глубокому убеждению. Мы отправляли друг дружке десятки сообщений и электронных писем, но вот уже два месяца не разговаривали по-настоящему.

— Карен! — Она отозвалась после первого же звонка.

— Здесь просто… — начала я.

— Знаю — я тоже была по уши в делах, — сказала она.

За что я люблю Абби — мы всегда могли продолжить беседу с того места, на котором остановились в прошлый раз.

Я со смехом сообщила:

— Мой практикант, Оливер Бартон — из нантакетских Бартонов, которые дружат с президентом, — только что бросил меня на произвол судьбы, потому что у него нашлось занятие получше. Дагни в него втюрилась и постоянно старается пройти мимо его кабинки. Надеется, что он обратит на нее внимание, но он, конечно, почти не появляется в офисе.

— А тебе это нравится, да? Кстати, ведь прошла почти половина срока, правильно? Я про ваш договор с Эллен. Год-то продержишься?

— Прошло всего около пяти месяцев, — ответила я и вдруг поняла, что уже успела забыть о договоре. — Трудно сказать. Интервалы между унизительными выговорами возрастают, так что сдвиги есть. Я все больше и больше работаю на отдел маркетинга, а это здорово. Сайт уже готов, и отзывы неплохие. Конечно, в нашем отделе никто не знает, что я приложила к этому руку. Они все здесь держатся невероятно обособленно.

— Зато ты — в самой гуще событий, — сказала она.

— На самом деле я постоянно чувствую себя аутсайдером. — Я признавалась в этом впервые. — Теперь уже ясно: я — Рабочая Лошадь.

— Не вешай нос. Думаешь, лучше просидеть все лето в лаборатории?

— Иногда мне кажется, что я и есть в лаборатории. Эксперимент по измерению пределов человеческого терпения.

Мне хотелось рассказать ей об Эллиоте, но я не решилась. Эллиот пару раз звонил и говорил, что хочет увидеться, но все пока неопределенно, и всегда сопровождая это вопросами насчет какого-нибудь нового слуха о «Глориос». Я не знала, что и думать, а то, что он мне очень нравился, лишь осложняло дело. Я не хотела гадать и сходить с ума.

Мы попрощались с Абби, договорившись созвониться в самое ближайшее время.

Два показа фильма, уже состоявшиеся сегодня, представляли версию Тони; после полудня нам предстояло увидеть режиссерскую версию. Незадолго до двух прикатили два лимузина и извергли Тони и режиссера. Входя в кинотеатр, они не смотрели друг на друга. Когда я достала секундомер, они сели по бокам от меня, будучи явно на взводе.

— Сейчас увидим, кто из нас прав, — сказал режиссер, буквально выплевывая слова.

— Ага, мать твою, сейчас мы увидим, кто прав, — отозвался Тони. Две пары глаз уставились на мой секундомер, который я сжимала так, словно хотела раздавить. Мне пришлось сделать усилие, чтобы не нажать на кнопку раньше времени.

Фильм начался, и в решающий момент завизжало семьдесят пять процентов зрителей — по сути дела, очень многие, тогда как остальные либо ахали, либо кричали. Никто не смеялся. Режиссер послал Тони победный взгляд, агрессивно дернув заплетенной в косу бородой в его сторону, что явно означало: «Моя взяла». В фильме было какое-то небольшое отличие, но я никак не могла понять, что же изменилось. Тони выглядел раздраженным.

— Гребаная случайность. Посмотрим, что будет в следующий раз.

Последний показ был назначен на четыре. Я купила молочный коктейль и заняла исходную позицию на скамейке. Само пребывание вне офиса уже расслабляло, потому что начальная сцена из «Имитатора» заставляла меня вспомнить об ужасе, который я испытывала, оставаясь в офисе в одиночестве по утрам. Звонки участились и теперь звучали почти ежедневно, застигая то меня, то Дагни — смотря чья была смена. Мы с Дагни завели журнал и отмечали каждый звонок, его время и точную продолжительность на специальном листке, который хранили на самом почетном месте — на полу. Я настояла на этом, надеясь, что в один прекрасный день ФБР схватит преступника. Сначала, когда я впервые предложила затеять слежку, Дагни вытаращила на меня глаза, но после пары утренних смен, проведенных в одиночестве, тоже стала вести список. Звонки раздавались всегда между четвертью и половиной восьмого, и, хотя казалось, что голос постоянно меняется, сам разговор оставался неизменным:

— Аллегра Ореччи на месте?

— Да, могу я узнать, кто звонит?

Короткие гудки.

Джеральдина, в принципе заинтересованная в нашем благополучии, притворилась глухой, когда я попросила ее позвонить в полицию, чтобы там вычислили номер, а то и пришли послушать — участок находился как раз за углом.

— Карен, я уверена, что это пустяки. Если ты так боишься — пригибайся, когда проходишь мимо окна.

Я продолжала считать, что звонки могут быть как-то связаны с Хенретти, хотя понять, что ему нужно от Аллегры, я не могла. Никто в нашем отделе не видел и не слышал его уже несколько месяцев. Скорее всего — как и предсказывало большинство сотрудников «Глориос», — он наконец-то бросил свою затею. Вся эта история меня очень волновала: это была загадка, которую мне нужно было разгадать. Почему он сначала помогал Филу и Тони, а потом смирился с их безразличием? Почему затем вдруг во всеуслышание начал грозиться рассказать правду, но так и не осуществил свою угрозу? Я бы с удовольствием прочла биографию Уоксманов и готова была биться об заклад, что и другие — тоже.

Мои думы прервал звонок Роберта.

— Как дела, старик? — спросил Роберт, в совершенстве копируя интонации Чарли. Я рассмеялась.

— Чем ты занимаешься?

— Джимми Чином. На следующей неделе мы устраиваем в его честь вечеринку в «Планете Голливуд». Это будет грандиозно.

— По-твоему, о нем здесь кто-то слышал?

— Нет, и в этом-то вся соль. Это будет своеобразная церемония приема Джимми в звезды боевиков.

— И как это сработает? — Я ничего не понимала.

— Ты правильно сказала: Джимми Чина плохо знают в Соединенных Штатах. Зато прекрасно знают Рональда Улалейтера и Флая Фаччионе. И если Рональд и Флай представят Джимми как своего, то он тут же войдет в моду, — объяснил Роберт, явно довольный собой.

До меня дошло хитроумие замысла. Фредерик (Флай) Фаччионе достиг значительной славы и богатства прежде всего благодаря роли боксера-неудачника, который завоевывает сердца нации, а также роли бдительного ветерана Вьетнама. Рональд Улалейтер, бывший культурист из Европы, иммигрировал в Соединенные Штаты и навел здесь шороху, специально организованного, чтобы принести ему богатство, славу и могущество. Он снялся во множестве фильмов и стал силой, с которой пришлось считаться. Для тех, кто снимается в боевиках, прием Джимми в этот элитный клуб станет важным событием — как если бы Бэтмен и Супермен пригласили Молнию присоединиться к Лиге справедливости.

Привлечение известных актеров и режиссеров к рекламе новичка — метод, который Фил Уоксман отточил, как бритву, тем самым избегая утомительного и зачастую дорогостоящего процесса постепенного выращивания нового таланта от фильма к фильму. Зрители поверят слову людей, уже ими признанных, и Фил сумеет присобачить весьма и весьма громкие имена к очень скромным проектам, в которых те иначе ни за что не стали бы участвовать.

— Но как же быть с гостями, которые придут на премьеру? Они не освищут Джимми?

Блистательная толпа, собиравшаяся на наши нью-йоркские премьеры, вряд ли оказала бы теплый прием неизвестной звезде. Драконов они хавали с солью, а из шкур шили дорогие сумочки.

— Их никто и не звал. Там будут только победители радиовикторин, ди-джеи из «Утреннего зоопарка» и прочая публика, которая будет счастлива попасть на такой праздник.

— Роберт, я тобой восхищаюсь.

— Где ты? — спросил он. — Я думал, ты сбежала вместе с Оливером.

— Я не могла подвести Дагни. К тому же Оливер бросил меня несколько часов назад. Я на просмотре «Имитатора». Мы только что смотрели режиссерскую версию. Она почти такая же, как у Тони, но толпа перепугалась гораздо больше. Не понимаю, в чем дело.

— Следи за пробиркой, — посоветовал Роберт. — Я на днях слышал, как в офисе Тони о ней говорили.

В четыре я вернулась в кинотеатр и вновь уселась между Тони и режиссером. Рукав задел пробирку, и она опрокинулась.

— Проклятие! — сказала актриса на экране.

— Твою мать, — пробормотал Тони.

— Матерь Божья, — прошептал режиссер.

Никто из нас не дышал, когда пробирка отправилась в свой беззвучный полет. Перед тем как удариться об пол, она, снятая замедленной съемкой, шесть раз перекувырнулась в воздухе. Актриса нагнулась, в этой версии — намного быстрее, и затем — через две минуты сорок три секунды — зал ужаснулся. Мы услышали единодушный вопль. Режиссер ухмыльнулся, и они ушли вдвоем. Я немного прошла следом, чтобы подслушать.

— Я же тебе говорил — гораздо страшнее, когда она переворачивается шесть раз, — сказал режиссер. — А если четыре, как у тебя, — то nada .

Тони хмыкнул. Потом протянул руку, слегка дернул режиссера за бороду, обнял его и потрепал по спине. Они покинули театр в обнимку.

На следующее утро Аллегра разослала всем служащим отдела письмо, уведомлявшее, что по причине загруженности Роберта за практикантов теперь отвечаем мы с Дагни. Я знала, что Роберт просил о повышении, и надеялась, что у него все получится.

Мы были очень рады, так как уже давно мечтали о каких-нибудь новых обязанностях, и немедленно принялись строить планы усовершенствования программы, хотя угнаться за Робертом в деле наставничества представлялось маловероятным. Под его началом состояла настоящая армия молодежи, которая была готова, хотела и даже могла сделать все, о чем ни попросишь. Роберта они любили без памяти. Мне это казалось разновидностью «стокгольмского синдрома» — Роберт «ломал» своих подопечных, а потом собирал заново. Конечно, его пример вдохновлял, но в какой-то мере и пугал.

Мы с Дагни были обрадованы новой для нас сферой влияния и с энтузиазмом взялись за дело. Мы составляли списки, рисовали графики и сочиняли планы действий, явно пытаясь откусить больше, чем могли проглотить. Роберт дал нам огромную, трижды перехваченную бечевкой связку заметок и статей, которые он собрал и которыми время от времени руководствовался. Там было все — от «Дорогой Абби» до Сунь-Цзы , — и каждая страница бережно вложена в отдельную папку-файл.

— Это, знаете ли, не так легко, как вам кажется, — заметил он.

— А что тут такого? — спросила Дагни. Ей, как правило, не хватало терпения заниматься делами Роберта, «у которого все схвачено». Сегодня он раздражал ее, как песчаная блоха. Роберт решил, что самое время оставить нас наедине с нашим новым занятием.

— Сама увидишь, — сказал он и, кивнув, исчез в коридоре.

Кроме Триши и Оливера, в нашем отделе этим летом работало еще семь практикантов: у троих из них имелись связи, трое попали в программу благодаря своим способностям, а одна девушка работала у нас по программе обмена с лондонским партнером «Глориос». Роберт проделал с этой группой большую работу, и меня впечатлила быстрота, с которой они освоились с разного рода административными вывертами и странностями, составлявшими самую суть «Глориос». Ему почти не жаловались на это, а программа для практикантов определенно была предприятием из серии «отсутствие новостей — тоже хорошая новость». От нас с Дагни требовалось продолжать в том же духе. Было понятно, что любой сбой будет расценен как наша ошибка, за которую придется держать ответ.

Мы решили, что начать новую работу лучше всего с небольшой беседы с каждым практикантом, чтобы выяснить, какие планы у них на вторую половину лета. Конечно, угроза очередного звонка Опры не позволяла нам с Дагни покидать рабочее место одновременно, притом ни одна из нас не доверяла другой настолько, чтобы полностью передать управление ситуацией. Мы договорились, что по пятницам днем будем попеременно, по десять минут беседовать с каждым практикантом в пустовавшей кабинке Оливера и сравнивать наши записи. Что до Оливера, то интервьюировать его не было никакой надобности, так как его цель — как можно реже появляться в офисе — была более чем очевидна. Однако Дагни все равно выделила на него десять минут. Мне нравилось, как проходили мои интервью, хотя меня не оставляло чувство легкой горечи: я устраивала именно те беседы, в которых так отчаянно нуждалась сама — на тему моей собственной дальнейшей карьеры в «Глориос».

Практиканты были единодушны в том, что им у нас нравилось, но они хотели бы активнее участвовать в работе и жизни отдела. Нашим ребятам больше всего хотелось получить признание от людей, перед которыми они время от времени отчитывались. Нашей бесплатной рабочей силе, конечно же, аккуратно сообщали обо всех промахах — но как быть с заслугами? Удачнее других выразила это Шарлотта, практикантка из Лондона: «Они не скажут ни слова, пока не напортачишь. Но стоит сделать что-то как нужно — и не дождешься даже спасибо».

Мы с Дагни старались вести себя дипломатично, но не видели никаких реальных путей к исправлению положения. Поэтому мы решили сами почаще благодарить практикантов и надеялись, что нашему примеру последуют другие представители младшего персонала. К сожалению, в «Глориос пикчерс» все было устроено в соответствии с моделью управления по Уоксманам: братья круто обращались со своими непосредственными подчиненными, а главы отделов, в свою очередь, в точности так же обращались со своими работниками. На уровне ассистентов и практикантов дела принимали довольно мрачный оборот. Тем не менее мы с Дагни решили посильным образом нарушить традицию: мы начали Серию Поощрения Практикантов с Триши. Она получила от нас букет цветов с маленькой запиской: «Триша, спасибо за добросовестный труд! Мы ценим тебя! Карен и Дагни».

Триша сказала, что ей нравится работать в отделе связей с общественностью, но больше хочется перейти в отдел развития. Ей, целеустремленному сценаристу, не терпелось узнать об этой стороне бизнеса. Я сказала, что это отличный план, и втайне завидовала ее уверенности. Но в отдел развития было не так-то легко попасть: мест было мало, и их ревностно охраняли. И самое плохое было то, что отделом развития «Глориос» управляла тигрица но имени Ивонна Стэплтон. Ивонна слыла легендой: она с удивительной скоростью вскарабкалась по иерархической лестнице и в свои двадцать семь правила отделом железной рукой. Любимица Фила и Тони, она устроилась в компанию всего два года назад. Теперь на ее счету было несколько хитовых фильмов и еще несколько, к которым она не имела ни малейшего отношения.

Всегда отличавшаяся скверным характером, Ивонна в последнее время стала просто невыносима. Во время моего псевдоперекура Сабрина, все еще сохранявшая позиции в офисе Фила, рассказала мне, что пару месяцев назад Ивонна побывала на встрече выпускников Калифорнийского университета Лос-Анджелеса и обнаружила, что из всех своих однокурсниц, членов женского общества «Три Дельты», она одна осталась незамужней. И теперь Фил и Тони яростно рылись в своей картотеке в поисках подходящих холостяков и устраивали ей свидания вслепую, но пока их старания ни к чему не привели. Хуже всего было то, что организация большинства таких встреч легла на плечи ассистентов. Естественно, они негодовали: мало того что им каждый день приходилось делать массу дел, заодно нужно было устраивать свидания для Ивонны. Когда Триша поведала нам, что имеет виды на отдел развития, мы с Дагни поняли, что вряд ли сможем ей помочь. Даже от Роберта было мало толку. Мы слишком мелки, чтобы приблизиться к Ивонне. Попытка заранее обречена на провал, а потому мы не хотели даже и пробовать. Я, правда, была уверена, что Триша как-нибудь уладит дело сама, и, посоветовавшись с Дагни, решила предоставить событиям развиваться своим чередом.

Во вторник небо затянули тучи — собирался дождь. С раннего утра меня мучило дурное предчувствие, от которого я никак не могла избавиться. Была смена Дагни, а потому я немного задержалась дома, благо не нужно спешить на работу. Когда я наконец пришла в офис, то еще возле лифта услышала, как Вивьен разговаривает по телефону и объясняет какому-то несчастному, что ей нужен навес для платформы, которую соорудили на улице перед «Планетой Голливуд», и что всем будет предельно плохо, если на мировых звезд боевиков упадет хоть капля дождя. Странно, что она не знала, кому позвонить, чтобы исключить осадки в принципе.

Когда я заняла свое место, Дагни вкратце сообщила мне о событиях утра. Опять звонил наш таинственный незнакомец, набралась куча «хитов», а Аллегра пребывала на совещании со своей подушкой.

После полудня, когда я села в лимузин и отправилась с Кларком и Тришей в «Планету Голливуд», стало ясно, что план Роберта удался полностью: если билеты на праздник выигрывает девяносто седьмой, дозвонившийся на радио, то номера от одного до девяноста шести заполняют улицы рядом с «Планетой Голливуд» в надежде увидеть Флая и Рональда и составить первое впечатление о Джимми. Платформа, находившаяся под очень прочным навесом, была окружена орущими фанатами, которые заполонили улицу на целый квартал в обоих направлениях. Я должна была «контролировать толпу в целом» — идеальное занятие для женщины пяти футов ростом, вооруженной лишь сотовым телефоном и высокими каблуками. Возможно, меня представят зрителям как новую супергероиню — Девушку-Волчок.

Фил подул в микрофон. Убедившись, что его слышно, он сказал:

— Сегодня мы собрались, чтобы поприветствовать лучший товар китайского экспорта после дим сум . Но сперва я хочу поручить это паре замечательных джентльменов, которых вы, вероятно, уже знаете.

Я протиснулась сквозь толпу и заняла позицию, с которой могла видеть происходящее. Фил выбросил руку в приветственном жесте. Первым вышел Флай и сказал несколько слов, после чего представил Рональда, который произнес гораздо больше слов с тем самым акцентом, что так любили пародировать все — от эстрадных комиков до теле- и радиоведущих. Уличные фанаты приветствовали своих идолов воплями и прыжками; они вытягивали шеи, чтобы лучше видеть. Затем Флай и Рональд совместно представили почетного гостя, который выпрыгнул на сцену прямо с улицы, к звездам спиной и к публике лицом. Хрупкий Джимми занял место между Флаем, который был выше Джимми, но все же не очень высоким, и Рональдом, который возвышался, как гигантская башня. Слегка пригнувшись, Джимми взмыл в воздух, правой ногой упершись в левое плечо Флая, а левой — в правое плечо Рональда. Оба они обалдело уставились на Джимми, а тот, исполнив тройное сальто, приземлился на сцену точнехонько перед ними. Затем все трое помахали толпе и присоединились к празднику.

Сегодняшнее событие было не таким официальным, как обычно, а потому наша деятельность не была расписана слишком строго. Собралась пестрая компания: победители радиовикторин, менеджеры, намеревавшиеся заняться американской карьерой Джимми, несколько подростков — детей администраторов «Глориос» и множество друзей и родственников Флая и Рональда. Приехала Глория. Кларк сделал групповой снимок: Глория, как кинозвезда, лежит на руках у Флая, Джимми и Рональда.

— Спасибо, мальчики, — поблагодарила она, целуя всех в щеку и хихикая, после чего Кларк увел ее на поиски очередного коктейля.

Видя, что я ничего не делаю, Аллегра взяла меня в оборот.

— Это стул Флая, — прошептала она, указывая на свободный стул во главе пустого стола. — Постарайся, чтобы никто его не занял.

Флай был поглощен оживленной беседой с Филом за столом Тони.

— Но его здесь нет, а на стуле стоит табличка «ЗАНЯТО».

— Постарайся, чтобы никто его не занял, — повторила она, прежде чем удалиться.

Я отыскала место, с которого могла следить как за стулом, так и за вечеринкой, и какое-то время простояла там, глазея по сторонам. Флай и не думал идти к своему стулу. Было уже поздно, и я зря теряла время. Внимательно оглядевшись и убедившись, что Аллегра уже ушла, я выскользнула на улицу и отправилась домой.

На следующее утро Оливер опоздал на два часа и выглядел слегка помятым после бурного вечера. На нем был тот же костюм, в котором он накануне присутствовал на приеме в «Планете Голливуд». Но несмотря на усталость, он буквально лопался от новостей, а мы с Дагни, поскольку занимались программой для практикантов, оказались первыми, кому он решил их сообщить. Когда он подошел к нашему столу, я заметила, как Дагни подтянулась и машинально прошлась рукой по волосам. Она улыбнулась самой теплой улыбкой.

— Салют, крошки, — сказал Оливер. Я хорошо понимала, чем он пленил Дагни: даже будучи заспанным и не благоухая дорогим одеколоном, он сохранял харизму. — Должен вам кое-что сообщить. Мне очень жаль, но сегодня я здесь в последний раз.

Глаза Дагни в ужасе расширились. Она растерянно пробормотала:

— Но ведь осталась еще почти половина лета.

— Да, знаю. Но мне нужно сделать перерыв и отдохнуть. Учеба только закончилась, а папаша уже поговаривает о какой-то работенке.

Дагни кивала, не в силах говорить.

— Для нас это большая потеря, — сказала я. — Нам будет тебя не хватать.

Я поблагодарила его и затем занесла информацию в список звонков для Аллегры. Та велела Дагни заказать в кондитерской «Магнолия» торт. В пять часов весь отдел собрался в конференц-зале проводить Оливера. Аллегра, во второй раз решившая воспользоваться своим голосом, заявила:

— Оливер, у нас нет слов, чтобы поблагодарить тебя за твою бесценную помощь этим летом.

Дагни подыскала местечко рядом с Оливером и деловито помогала резать благоухавший ароматом кофе слоеный торт. Она сказала, что до конца лета, возможно, отправится на уик-энд в Нантакет.

— Да ну? — сказал Оливер. — Вот здорово. Я подскажу тебе классные места, где можно поселиться.

На миг Дагни сникла, но тут же взяла себя в руки.

— Ловлю тебя на слове — сказала она, игриво улыбаясь.

На следующий день я перечитывала «Энтертейнмент уикли» в поисках заметки об «Имитаторе», которую Аллегра якобы видела своими глазами. Я просматривала номер уже в третий раз и никак не могла ее найти, но мне не хотелось говорить Аллегре, что я не справилась с ее заданием. Зазвонил телефон Дагни. Она коротко с кем-то переговорила и положила трубку. Она повернулась ко мне с озадаченным видом и сообщила:

— Звонила Марша, помощница Ивонны. Сказала, что Ивонна в ярости и направляется сюда. Хотела узнать, не знаю ли я, в чем дело.

Через минуту мы услышали, как распахнулась дверь в отдел. Удар был настолько силен, что ручка врезалась в стену и повредила пластик. Стопка газетных вырезок Роберта, которые лежали у нас на столе в лотке для бумаг, взлетела в воздух. Появилась Ивонна. Держа руки по швам, она промаршировала мимо стола Кларка и до того быстро прорвалась сквозь наш лабиринт, что нам показалось, будто пол под ее туфлями вот-вот задымится. Она остановилась перед столом Кимберли и Триши. Лицо Кимберли немедленно побелело. У Триши в ушах были наушники от головного телефона, и она не знала, что собирается гроза. Ивонна вытянула руку и постучала ее по плечу пальцем, увенчанным длинным ногтем.

— Это ты написала мне это письмо? — осведомилась она, потрясая кремовым бумажным листком.

Триша заморгала.

— Да, это я, — ответила она нервно.

— С чего ты решила, что можешь писать мне письма? — спросила Ивонна, повышая тон.

Я взглянула на Дагни и пожала плечами. Она, широко раскрыв глаза, ответила тем же. Я бессознательно придвинула свое кресло поближе к ней. Две минуты и сорок три секунды «Имитатора» были ничто по сравнению с тем, что разворачивалось перед нами.

— Итак, ты решила, что можешь вот так запросто взять и написать мне письмо? — повторила Ивонна еще более жутким тоном. Она принялась читать вслух противным голосом, с издевкой: — «Дорогая миссис Стэплтон, я практикант из отдела связей с общественностью, но на самом деле очень интересуюсь развитием компании. Не могли бы вы посоветовать, как мне быть? Спасибо. Триша Садовски». Ты пишешь мне? — Теперь Ивонна склонилась к Трише, почти касаясь ее носа своим. — Я тебе что — подружка? То, что я многого достигла и примерно твоего возраста, не означает, что ты можешь просто взять ручку и написать мне письмо!

Мне стало трудно дышать. Я пыталась незаметно выйти, но проклятые телефоны звонили без умолку, и приходилось отвечать. Я хотела оказаться где угодно, но только не здесь, только не слышать, как Ивонна рвет на куски нашу безупречную практикантку. Внезапно я принялась молиться: «Боже, пожалуйста, прекрати это». Но финишная черта даже не просматривалась. У Ивонны была аудитория, и она использовала это обстоятельство на всю катушку.

Я старалась послать Трише ободряющий взгляд, но Ивонна, сотрясаемая праведным гневом, загораживала от меня девушку. Мне было видно лишь, что Триша спрятала ноги под стул, как будто хотела защититься, свернувшись в клубок. Возможно, она пыталась притвориться мертвой.

— Ну, Триша, — продолжала Ивонна, — вот тебе мой совет насчет развития. Никогда не пиши никому, кто в сто раз важнее, чем ты была, есть и будешь!

Ивонна направила Вивьен, которая вышла из своей кабинки поглазеть на представление, своеобразную полуувядшую улыбку и вышла в коридор, задержавшись лишь для того, чтобы для полноты картины врезать ногой по шкафчику Роберта. Тот задохнулся, но мудро предпочел притвориться, что его одолел приступ кашля. Дверь хлопнула, но мы продолжали сидеть в ошеломленном молчании до тех пор, пока шаги Ивонны не затихли вдали.

Я опять посмотрела на Тришу. Она стиснула руками голову, ее сотрясали безудержные рыдания. Кимберли выглядела успокоенной и даже отчасти гордой тем, что это не она попала в беду. Мне очень хотелось подойти к Трише и попытаться ее утешить, но мой богатый опыт работы в «Глориос» подсказывал, что сейчас было не время предпринимать какие-либо действия. Отбоя «тревоги» пока никто не давал. Я вернулась к своим делам и попросила Дагни объединить входящие звонки, поступившие за последние десять минут, с моими, чтобы мы могли вовремя поспеть с обновлением списка для Аллегры. Сцена здорово потрясла меня, и мне нужно было успокоиться, чтобы вернуться в обычное русло.

Затем я услышала из соседней кабинки:

— Триша. Триша. Триша. Сейчас же иди сюда.

Не знаю, почему Вивьен решила беседовать с Тришей за закрытыми дверями, — мы все равно слышали каждое слово.

— Я не знаю, зачем ты это сделала. Ты можешь мне сказать — зачем, Триша? — Вивьен изъяснялась в манере строгой воспитательницы детсада, перед которой стоит дитя, изрисовавшее стену. Мне было слышно, как Триша всхлипывала. Она объясняла:

— Я прочитала в книге, что если тебе интересна чья-то деятельность, то нужно написать вежливое письмо.

Ох, дерьмо! В «Глориос пикчерс» не спрашивали: «Какого цвета ваш парашют?» Скорее, просто выдавали самый старый и рваный. Это была тонкость, которую ни Дагни, ни я не собирались растолковывать практикантам. Они были временными работниками, и если узнавали что-то во время своей практики, то лишь по счастливой случайности. Неужели мы внушили им заблуждение, что администрацию интересуют их виды на будущее?

— Триша, — сказала Вивьен, — я понимаю, что ты хотела как лучше, но сделала ужасную глупость. Ивонна права. Нельзя просто взять и написать письмо. Ты практикант, ты не можешь писать письма всякий раз, когда тебе заблагорассудится. Как же мы можем тебе доверять, если ты будешь и дальше писать письма?

Вивьен не только троекратно повторяла имена, но и как минимум семикратно излагала свое мнение. Потратив на это пять минут, она наконец произнесла слова, которых мы все боялись:

— Собирай свои вещи и уходи.

Тришу выгнали за письмо — «за создание помех в деятельности отдела связей с общественностью», в формулировке Вивьен.

Кимберли уже приняла решение занять недружественную позицию в отношении аутсайдера, который сделал такую огромную глупость. Она бесцеремонно помогла Трише собрать пожитки, бросая ее вещи в пустую коробку из-под туалетной бумаги. Туда же полетел уже увядший букет. Меня растрогало и одновременно поразило, что Триша его сохранила. Нам с Дагни нравилось работать с практикантами, теперь же эта работа казалась мне очередным провалом. Но только на сей раз неприятности коснулись — и очень чувствительно — не только меня.

Триша всхлипывала, укладывая последние вещи и пробираясь сквозь шаткий лабиринт кабинок. Весь отдел вернулся к своим делам, изображая занятость. Никто не поднял головы и не попрощался.

— Подожди, — сказала я мягко. — Хотя бы пойди и немного умойся.

Триша пошла за мной в туалет, и я, пока она умывалась, держала коробку. Затем я спустилась с ней в лифте, поймала такси и помогла ей усесться. Я попросила ее не переживать. Но сама переживала. Я поверила Кларку, когда он сказал, что мое первое столкновение с Вивьен было лишь ритуалом. Теперь, пять месяцев спустя, я поняла, насколько близка была к тому, чтобы лишиться работы, и как на самом деле ненадежно мое положение.

Вернувшись в лифт, я поднялась на последний этаж, вскарабкалась по лестнице на крышу и села, привалившись к парапету. Я не была здесь с тех пор, как мы сидели на крыше с Кларком, в разгар зимы. Сейчас воздух был тяжелым и душным. С моего места, меж старой фабрикой и башнями новостроек, был виден фрагмент статуи Свободы. Я смотрела на часть факела и пару зубцов короны. Я думала о странах, где людей сажают в тюрьму за написание писем, и размышляла над только что увиденным — двумя уродливыми, оскорбительными проявлениями власти, однозначно отравившими всех свидетелей, парализованных страхом. На наших глазах Тришу растерзало чудовище, и никто даже не пикнул. В ближайшие месяцы мне предстояло вновь и вновь вспоминать этот день.

 

ЗНАМЕНИТОСТЬ

В шесть утра, вынося мусор, я была уже одета в черное шелковое платье и туфли без задников. На улице похолодало, пришлось добавить черный свитер, который я набросила на плечи и завязала узлом. Нелегко подыскать наряды, годившиеся как для рабочего дня, так и для вечерних мероприятий, а потому за последние восемь месяцев к моему гардеробу добавилась целая коллекция пелерин, кардиганы, расшитые блестками, и один бархатный плащ.

Задержавшись на секунду возле штабеля старых газет и пытаясь вспомнить, какого цвета бак для пластика и стекла, я напомнила себе положить в сумочку лишнюю пару колготок, на всякий случай. Мне предстоял долгий день: сначала «хиты», затем подготовка к премьере «Петь может каждый» и, наконец, поездка в особняк в Ист-Сайд на вечерний прием. Вернувшись в подъезд, я пробежала в уме список дел, чтобы убедиться, что позаботилась обо всем необходимом на день и вечер.

Пока я ждала лифт, рядом со мной остановилась женщина с собакой. Это была медсестра средних лет, переехавшая в наш дом вскоре после меня. Когда я нагнулась погладить ее очаровательного коккер-спаниеля, она внезапно подтянула поводок, чтобы я до него не достала.

— Он кусается? — спросила я.

— Нет, — отрезала женщина. Когда двери лифта открылись, она притянула собаку к себе и сказала, ни к кому конкретно не обращаясь: — Мы поедем потом.

Может быть, она решила, что я возвращаюсь с какого-нибудь ночного загула? Если бы так. Не считая флирта с Эллиотом, у меня уже много месяцев не было ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего настоящее свидание. Впрочем, я надеялась, что ситуация изменится. Вчера Эллиот позвонил и спросил, буду ли я на премьере. Возможно, потом нам удастся выпить вдвоем.

Офис заполнялся сотрудниками, и все они выглядели, словно явились на роскошный вечер, хотя впереди был рабочий день. Дагни надела обтягивающее платье, а Роберт элегантный двубортный угольно-черный костюм. Казалось, было разумнее одеться как обычно и переодеться потом, но опыт научил нас не полагаться на такую возможность. Премьеры чреваты многими неожиданностями, и никого не привлекала перспектива переодеваться в такси. Стороннему наблюдателю показалось бы странным это зрелище: люди, наряды которых больше подходили для вечеринки с коктейлями, занимались ксерокопированием и отправкой факсов, и при этом все общались через головные телефоны. Но для нас такое было совершенно нормально — у «Глориос» выходило столько фильмов, что нередко мы раз, а то и два в неделю приходили на работу в вечерних нарядах.

К половине одиннадцатого телефоны раскалились. Казалось, что коллективное бессознательное тех, кто не получил приглашения, пробудилось и силой психической энергии устремилось в офис Аллегры — звонить и молить о своем зачислении в круг избранных. Я извинялась перед оскорбленными самым учтивым образом и всех, кто имел, на мой взгляд, какие-то шансы, отсылала к Вивьен, чтобы та приняла окончательное решение. Картина «Петь может каждый» была «ее» фильмом, и за вечер отвечала она.

Выпив первую чашку кофе за утро, я в очередной раз сорвала верещавшую трубку телефона.

— Офис Аллегры Ореччи, — сказала я оживленно.

— Здравствуйте, меня зовут Дейрдра Уильямс, — ответила женщина. — Я звоню по поручению Персоны.

Персоной именовался эксцентричный и скрытный музыкант. Он менял свое имя каждые несколько лет. В последнее время стал пользоваться петроглифом и уверял, что выговорить его нет никакой возможности. Послушные масс-медиа взялись именовать его «Персоной», и прозвище прилипло даже в его кругу. Я представляла его стоящим в доме, охваченном пожаром. Ему кричат, называя прежним именем, а он упрямо мотает головой и отказывается выходить.

— Очень приятно. Чем я могу помочь? — Я была уверена, что это розыгрыш.

Та продолжила:

— Дело в том, что Персона сегодня в Нью-Йорке, и он только что позвонил мне, потому что смотрел «Жизнь с Реджисом» и…

— Ладно, кто это? — перебила я ее, уже убежденная, что это Абби, Эллен или даже Эллиот. — Я бы поверила, выбери вы другую передачу. Это очень смешно, но у меня масса дел.

Женщина вздохнула:

— Послушайте, я действительно работаю с Персоной, и он сегодня утром видел по телевизору Эмили Даунс и решил, что она в Нью-Йорке.

Может быть, женщина говорила правду. Я знала, что Эмили Даунс, которая недавно появилась в «Пилоте-иностранце», была в городе и продвигала фильм, который сделала для «Парамаунт». Из-за ее тесных контактов с «Глориос» нам постоянно звонили насчет нее, даже когда она работала на другую киностудию.

— Да, Эмили в Нью-Йорке, — согласилась я осторожно. — Она представляет свой фильм.

— Вот я и позвонила, потому что подумала, что в «Глориос» наверняка кто-то знает, как с ней связаться, — объяснила Дейрдра. — Персона, пока он здесь, очень хочет с ней увидеться.

Я все еще не могла оправиться от картины: Персона — скорее всего в своей знаменитой оранжевой пестрой пижаме — развалился с чашкой чая в руке и смотрит передачу, которая каждое утро захватывает миллионы американских домохозяек. Развеселые канареечные шуточки ее ведущих напоминали мне о загадочном недуге, при котором звуки определенной высоты вызывают у человека судороги.

Но потом до меня дошло. Персона редко появлялся на людях — и если это действительно он, то премьере крупно повезло.

— Вы знаете, я не уверена, что сегодня удастся ее разыскать, но Эмили совершенно точно будет вечером на премьере «Петь может каждый», — предположила я, воодушевленная своей сообразительностью. — Если Персона захочет прийти, мы будем счастливы его видеть.

— Ах да, новый мюзикл Бадди Фридмана, — сказала она. — Вообще-то Персоне не нравятся фильмы Бадди и его не интересуют банкеты. Но я узнаю. Его никак не назовешь предсказуемым, — заметила она без тени иронии.

Мы закончили разговор, я немедленно повернулась к Дагни и сказала ей, что только что пригласила на премьеру Персону. Дагни, которую всегда было довольно трудно впечатлить, остолбенела секунд на пятнадцать и только потом вернула себе прежнее пресыщенное выражение.

— И он точно придет? — спросила она.

— Она обещала перезвонить. Ты можешь себе представить — он смотрит «Реджиса»!

Я все еще наслаждалась, представляя, как угасающая рок-звезда блуждает по номеру в отеле и вдруг останавливается перед телевизором, загипнотизированный видом диетического десерта, — и в это время зазвонил телефон. Это была Дейрдра.

— Персона придет, — сообщила она. — Может он взять с собой телохранителя?

— Ради Бога, но именно телохранителя. У нас сегодня аншлаг. — Мое сердце бешено колотилось, но я старалась держаться непринужденно. Богатый улов плыл прямо мне в руки. — Просмотр состоится в кинотеатре «Париж» в восемь часов, а сразу после — наверное, около десяти — будет прием в особняке доктора Рич. Куда мне прислать билеты?

— Пошлите их портье во «Времена года» на имя Майкла Митчелла. Он заберет их оттуда, но вы должны указать точные адреса и ближайшие перекрестки. Это понадобится для охраны. — Когда я поинтересовалась номером сотового телефона Майкла, чтобы подтвердить доставку, она вздохнула: — Боюсь, что со связью будут проблемы. Майкл никому не дает номер своего телефона. Он сам позвонит вам, ладно?

Тогда я записала ее номер на случай каких-то проблем. Я молила Господа, чтобы их не возникло.

Положив трубку, я выбралась из кресла и помчалась в офис Вивьен, не в силах сдержать себя.

— Вивьен, сегодня вечером придет Персона! — пролепетала я. — Я его пригласила, и его сотрудница сказала, что он будет!

Это, конечно, была полная глупость с моей стороны. Вивьен сидела и сравнивала список приглашенных со списком подтвердивших свой приход. Решив проигнорировать мое нарушение этикета ради, конечно же, более приятной возможности — проигнорировать меня, она пометила звездочкой пару имен, вычеркнула несколько других, написала для себя примечание с краю и только потом обратилась ко мне, не поднимая головы:

— Он никогда не приходит. Мы уже делали это сто раз, и всегда одно и то же. — Она поправила очки и нахмурилась. — Они заставляют нас гадать, куда посылать билеты и скольких телохранителей он приведет, а в итоге он не является. — Она наконец взглянула на меня с сожалением. Это был ее фирменный взгляд «учишь, учишь — и все без толку», и она уцепилась за первую же поданную мною возможность его применить.

Я вернулась на свое место, стараясь ничем не выдать своего разочарования. Может быть, раньше они его и приглашали, а он не показывался, но на сей раз Персона попросил своего человека позвонить нам. Неужели она не понимала, что я, проработав уже более восьми месяцев, достаточно освоила свое дело? Я посмотрела на Кимберли, с головой ушедшую в тщательное раскрашивание бумажных значков, которые будут крепиться к местам для знаменитостей. Она обладала умением любое, даже самое элементарное дело превращать в колоссальный художественный проект, но другого, наверное, и не приходится ждать, когда твоей главной обязанностью является составление списка супов. Меня удивляло, что этим летом она не умерла от скуки, ибо во всех ресторанах предлагали либо гаспачо, либо холодное фруктовое консоме. Я взяла маркер и нарисовала значок для Персоны, стараясь как можно точнее изобразить его петроглиф. Он был похож на медведя с лишней парой лап. Затем я изготовила еще один со словом «ГОСТЬ», и получилось чуть лучше. Возле кабинки Вивьен, снаружи, были вывешены «последние известия» — так, чтобы при необходимости любой мог отправить их по факсу. Они обновлялись каждые десять минут и содержали имена всех приглашенных знаменитостей. Я не могла сдержаться:

— Эй, Ким, вот тебе еще один.

Вивьен с ее феноменальным слухом услышала меня из коридора, где переругивалась с Робертом.

— Не вписывай Персону, Кимберли! — крикнула она. — Он не придет.

Я посмотрела на дверь кабинки Вивьен. Было ясно, что она скорее предпочтет не увидеть на премьере Важную Персону, чем лицезреть мой триумф. Она была из тех администраторов, которые цепляются за статус, как альпинист за вбитый костыль. Отвлеченная от своего занятия, Кимберли слегка раздраженно посмотрела на меня:

— Карен, это дело нешуточное. А если мы выставимся идиотами?

Я обратила внимание, что она держала голову в точности как Вивьен, и мне захотелось засунуть ручку, вместе с ее обожаемым серебряным маркером, прямо в пуговичный нос. У Кимберли было всего две линии поведения: либо она бесправная рабыня, либо энергичный лейтенант из армии Вивьен. Сегодня я определенно прозевала горн побудки.

Жалкая и потерянная, я взяла сумочку и направилась к лифту. Где-то в промежутке между звонком Дейрдры и нападками Вивьен я порвала чулок, а запасную пару так и не взяла — забыла после утренней встречи с сестрой Рэтчетт. Передо мной стояла двойная задача: купить чулки и сменить настрой перед приемом, ибо с этими людьми мне предстояло общаться остаток дня и ночь. Не говоря уже о том, что я хотела увидеться с Эллиотом, будучи в хорошем настроении. Когда двери лифта открылись и я увидела внутри Эдди Ди Сальва, мне показалось, что на меня наложили проклятие. Он, как всегда, поднял руку в предупреждающем жесте, и двери сомкнулись.

Я снова нажала на кнопку вызова и подождала. На сей раз внутри оказался Тони Уоксман, который разрешал людям ездить с ним лифте, но только на их страх и риск. Явно раздраженный задержкой, он подался вперед, в обход меня, и принялся колотить по кнопке закрывания дверей. Когда я впервые ехала с Тони в лифте, он чуть не сбил меня с ног, порываясь выйти первым, хотя стоял позади меня. На сей раз, едва лифт достиг вестибюля, я предусмотрительно вжалась в стену, и Тони вырвался на свободу, подобно быку, которого только что ужалил шпагой матадор.

Я прогулялась по окрестностям в поисках колготок, но, миновав несколько кварталов, сдалась. То был один из изъянов нашего местоположения: пять сортов сыра грюйер, но ничего для простых людей — ни пары колготок, ни поздравительной открытки. Решив, что у кинотеатра мне повезет больше, я взяла такси.

На углу Пятьдесят девятой и Пятой авеню я какое-то время просто стояла и наслаждалась — эта часть города неизменно придавала мне бодрости. Стоял прекрасный денек, и у южного входа в Центральный парк выстроились кареты. Пышная зелень была отмечена первыми, едва уловимыми признаками близкой осени. Ветерок трепал флаги на Плаза, а брызги фонтана, на миг отразив солнце, исчезали в пруду. Именно здесь в финале «Встречи двух сердец» Барбара Стрейзанд сказала Роберту Редфорду, что без него ее жизнь расцвела, и все затопила музыка. Я немного постояла и только после этого поспешила в магазин «Бергдорф», где сграбастала пару колготок, поморщилась при виде цены и заняла очередь в кассу.

В ожидании бланка для регистрации покупки с записью на счет покупателя кассирша нахмурилась и заявила:

— Прошу прощение, но ваша карточка «Американ экспресс» заблокирована.

Мои щеки вспыхнули; позади меня захихикали принцессы с Парк-авеню. Мне понадобилось все мое самообладание, чтобы не вспылить: «Это невозможно! Это какая-то ошибка!» Вместо этого я покорно заплатила наличными. Выйдя на улицу, я сразу позвонила в «Американ экспресс». Представитель службы клиентов сообщил мне, что «мои последние расходы превысили допустимый лимит». Это была какая-то нелепица. Я не пользовалась карточкой со дня рождения Эллен в прошлом месяце — купила в «Погребке Мейси» кофеварку за 150 долларов.

— Но разве эта карточка не безлимитная? — спросила я.

— В техническом смысле — да, мисс Джейкобс, — ответил представитель с некоторым неодобрением в голосе. — Но когда владелец карты тратит больше, чем у него на счету, у нас нет выхода, кроме как заморозить карту. У вас нет семнадцати тысяч долларов, — закончил он.

И вправду нет.

— Я ничего не понимаю. Может быть, это какая-то ошибка?

— Что ж — нельзя исключить мошенничество. Вы когда-нибудь пользовались вашей картой в отеле «Пьер» в Нью-Йорк-Сити?

Я вдруг сообразила, в чем дело.

— Это ошибка, но не ваша, — сказала я и повесила трубку. На прошлой неделе мне позвонила оскорбленная помощница Эрики Холл, актрисы и бывшей музы Барри Фридмана, прилетевшей в Нью-Йорк на встречу с Филом. Когда они прибыли в «Пьер» в два часа ночи, выяснилось, что нет никаких документов, подтверждавших оплату номеров «Глориос». Не желая воспользоваться собственными кредитными картами, они позвонили мне — в их бумагах это было отмечено как «экстренный звонок». Я сообщила служителю номер моей кредитной карточки и попросила запомнить его, пока с ним не свяжется наша служба перемещений. На следующее утро я позвонила нашему представителю, и меня заверили, что с моим счетом все будет в порядке.

Я не могла представить, что две женщины, проведя в городе три дня, смогли истратить такую сумму в гостинице, но сейчас это было не важно. Я разберусь с этим завтра.

Когда я добралась до «Парижа», почти все мои сослуживцы уже были там. Дагни и Кимберли немедленно попросили у меня сигареты: теперь я была мнимой курильщицей, у которой уходит одна пачка в день. Когда они отстали, мы с Кларком принялись обустраивать место действия. Не успела я прилепить к сиденью первый значок, как зазвонил мой телефон. Собеседник сдержанно поздоровался:

— Это Майкл Митчелл. Дейрдра сказала, что вы собираетесь послать Персоне билеты на сегодняшнюю премьеру. Их пока нет.

Я начала говорить Митчеллу, что мы были потрясены приходом Персоны и что я выясню, куда подевались билеты, но он отключился, не дав мне договорить. Моля Бога, чтобы они не потерялись в пути, я позвонила в службу доставки, где меня заверили, что во «Времена года» уже поехали. Позвонив оператору отеля, я попросила соединить меня с Майклом Митчеллом.

— Прошу извинить, — ответил тот. — Мистер Митчелл распорядился не беспокоить его ни при каких обстоятельствах и специально оговорил не принимать никаких сообщений.

Изумительно. Я попросила соединить меня с портье, который сказал, что билеты лежат у него на столе, но ему запрещено звонить Персоне и стучаться к нему в номер.

Я не могла поверить своим ушам. Все, что мешало Персоне прийти на премьеру, это его служащие, которые запрещают окружающим обращаться к ним. Никто и не подумал позвонить портье и забрать билеты. Ситуация, конечно, была комичной, и я оценила бы ее, будь я в лучшем расположении духа. Но мое уязвленное самолюбие могло исцелиться лишь присутствием Персоны. Мне было необходимо взглянуть на физиономию Вивьен, когда он выйдет из машины и невозмутимо пойдет по ковру к месту, обозначенному его символом.

Я сделала глубокий вдох и позвонила Дейрдре в надежде как-то уладить недоразумение.

— Дейрдра, я прошу вас только об одной услуге. Позвоните мне, пожалуйста, если Персона не придет, хорошо?

— Это не так-то легко, — ответила та. — С Персоной могут говорить лишь четыре человека, и я не из их числа. Я даже не знаю точно, кто эти четверо, но с одним общается Майкл Митчелл.

А я-то считала «Глориос пикчерс» самой неправильной организацией в мире.

— Тогда, пожалуйста, попросите кого-нибудь другого позвонить и сказать мне, что Персона или его люди получили билеты. Для нас это очень важно.

Мой голос от гнева превратился в писк.

— Я попробую, — сказала Дейрдра, — но вы узнаете наверняка, только когда увидите его воочию — или не увидите.

Она положила трубку.

Я наблюдала, как Вивьен проверяла головные телефоны и допрашивала Кларка на предмет свежих батареек. Я знала, что они с Марлен находили весьма забавной саму идею о том, что я пригласила на премьеру Персону. Вивьен не переставала спрашивать меня о последних известиях от него, как будто я была тупой второклассницей, еще верившей в Санта-Клауса.

— Я послала билеты, и они говорят, что он придет, — отвечала я по возможности равнодушно. В ту минуту они были мне до того противны, что я начала мечтать о потопе — единственном событии, способном сорвать премьеру.

Следующие два часа я провела за наклеиванием ярлыков с именами на спинки кресел, действуя в соответствии с тщательно выверенной посадочной картой Вивьен. Было крайне важно, чтобы знаменитости сидели правильно: поближе к тем, кто им нравился, и подальше от тех, с кем они были в ссоре или в разводе. Звезды высшего порядка должны были сидеть рядом с Филом и Тони в знак признания обоюдных достижений. Кроме того, важно было рассадить актеров, сыгравших в фильме, возле прохода, чтобы они без труда могли выйти из зала, когда погасят свет, — никто не рвется смотреть кино с собственным участием.

С приближением начала на площадке для прессы собралась толпа фоторепортеров, а вдоль ковра расставили около двадцати стоек с теле- и радиоаппаратурой. Помимо этого, в сам вестибюль были допущены некоторые избранные представители средств массовой информации. Мы распространили обновленный список приглашенных. Самые свежие из наиболее важных имен были набраны жирным шрифтом, а имена тех, кто известил нас, что не придет, попросту изъяли. Сегодняшний список чрезвычайно взволновал представителей масс-медиа. Актеры, снявшиеся в «Петь может каждый», могли заполнить собой целый номер «Стар» — то были актеры телевидения и кино, и многие были замешаны во всевозможных скандалах и любовных интригах. Все они ожидались сегодня вечером — равно как и те, кого мы сочли достойными приглашения из находившихся в городе. Персону Вивьен вычеркнула из списка.

Гвоздем вечера обещал быть Бадди Фридман, знаменитый взбалмошный режиссер, который намеревался представить свою новую жену, Минди. Минди не только была намного моложе, но и приходилась ему племянницей, будучи дочерью его брата от второго брака. Это было их первое появление на публике в качестве мужа и жены, и пресса откровенно закусила удила. Даже ограничение доступа наполняло их восторгом, так что нам пришлось аккредитировать вдвое больше людей, чем обычно. До того как выйти замуж за Бадди, Минди томилась среди дебютанток на театральных подмостках Нью-Йорка и была ученицей в дизайнерской студии Малкольма Леонарда. Она ушла от Леонарда в помощницы художника по костюмам на съемках «Петь может каждый» и спуталась с Бадди через две недели после начала проб.

Отношения между Бадди и Минди служили темой для бесконечных спекуляций. Несмотря на то что они не были кровными родственниками, в их союзе чувствовалось нечто низменное, а такие ситуации всегда привлекают публику. Телеканал «Е!» раздобыл любительскую видеозапись торжеств по случаю десятилетия Минди и гонял ее неделю напролет. Все смогли увидеть, как Бадди строит рожи в надежде развеселить маленькую капризную Минди. Пони, которого ей подарили, был явно не ее любимой окраски. Мамаша Минди ворковала: «Ласточка, солнышко — любой тебе скажет, что пегий цвет — это современный черный», — но Минди не обращала на нее внимания. Скорее всего это был последний раз, когда Минди не получила точно того, чего ей хотелось.

Я как раз собиралась сбегать в дамскую комнату, когда к обочине подрулил лимузин Фридманов и из него выскочила Минди, раскинув руки так широко, словно хотела обнять всех фоторепортеров на площадке. Те обезумели. Она вертелась, чтобы они смогли запечатлеть ее платье — шелковое, темно-изумрудного цвета, с причудливо длинным шлейфом, который она придерживала, чтобы не упасть во время кружения. На ней были туфли на высоких каблуках, и она даже споткнулась, но тут высочил Кларк и поддержал ее за локоть.

— Мастерская Малкольма Леонарда, — сообщила Минди прежде, чем кто-то успел спросить. Затем она обеими руками послала прессе воздушный поцелуй. Она была накрашена, как звезда из фильма сороковых годов: ярко-красная губная помада, высоко изогнутые брови, накладные ресницы и даже мушка над левым углом рта. Ее блестящие рыжевато-каштановые волосы были уложены в высокую прическу и скреплены сверкающими заколками. Фотографы откровенно балдели от нее.

Бадди моргал, ослепленный вспышками, и вдруг устремился по ковровой дорожке. Вместо обычного измятого смокинга на нем был стильный костюм, в котором он смахивал на старого битломана.

— Бадди! Бадди! Остановись! — закричали репортеры. Минди взяла его в оборот, и они пошли вдвоем, теперь уже медленно, не забывая остановиться и побеседовать с каждым. Если Бадди не рвался говорить, то его жена была счастлива заниматься этим за двоих. «Да, Бадди особенно нравилось снимать этот фильм, потому что съемки велись в Милане, нашем любимом городе, — сообщила она репортеру «Экстра». — Ну да, конечно, Бадди не часто снимает романтику и даже мюзиклы, но мы как раз начали встречаться, когда фильм запустили в производство, и я думаю, что доля романтики просто просочилась на пленку. — Это она рассказала для «Аксесс Голливуд». — Мы были так счастливы». Бадди снова ускорил шаг, на сей раз — по направлению к дверям кинотеатра. Еще секунда — и он скрылся.

Только Минди заметила его отсутствие, как с площадки для прессы опять донеслись крики. Пришел черед парадного выхода трех актрис-подростков, которые сыграли вечно ссорящихся сестер. Все в белоснежных, ослепительных нарядах от Гуччи — эффект был ошеломляющим. Красивы были все трое, но выделиться все же ухитрилась Франческа Дэвис — четырнадцатилетняя девочка, сыгравшая среднюю сестру. Ей удалось это отчасти благодаря везению и телосложению, отчасти прическе и макияжу, которые были выполнены днем у нее дома и обошлись «Глориос» в семь с половиной тысяч долларов. Аллегра была в бешенстве от дополнительных расходов и обвиняла в этом меня.

Суета вокруг макияжа началась накануне, когда я ответила на звонок по линии Аллегры. Пронзительный голос сказал:

— Добрый день, это Глэдис Мермельштейн, мне нужна Аллегра.

Мне было строжайше приказано соединять Аллегру с матерью Дэвис, а потому я дала той номер сотового телефона Аллегры. Та была в особняке доктора Рич — выбирала комнату для особо важных гостей, где они смогут собраться после торжеств. Я включила звук, чтобы подслушать беседу.

— Аллегра? Глэдис Мермельштейн. Не могли бы вы оказать нам небольшую услугу?

— О, Глэдис, разумеется, мы поможем. Чего вы хотите?

Я почти слышала, как в голос Аллегры закрадывалась тревога. Франческа была новой любимицей Фила, и Дэвисы-Мермельштейны стремились выжать из этого обстоятельства все мыслимые блага. Новые запросы возникали у них слишком часто и требовали все больших затрат — тенденция, которую Аллегра всячески старалась переломить.

— Дело вот в чем: вы же знаете, что для «Глориос» Франческа всегда хочет выглядеть на все сто, а тут еще и все эти хлопоты из-за фильма — я имею в виду, что она провела с репортером из «Пипл» два часа. — Глэдис говорила так, будто выступление в качестве объекта интереса для угодливого гламурного журнала «Пипл» было сродни визиту к стоматологу.

— Глэдис, мы очарованы тем, как Франческа поработала с «Пипл». Чего вы хотите? — Теперь в голосе Аллегры явственно обозначилась сталь.

— Нам нужны парикмахер и косметолог — на дом, завтра, после полудня, для Франчески, до того, как она отправится на премьеру.

— О'кей, без проблем, мы это уладим. В три часа подойдет?

— Вообще говоря, Франческа хочет, чтобы прическу делала Лузи Лонг, а макияж — Рэнди Беннет. Их очень хвалила Сара Джессика Паркер.

Ой-ой-ой! Эта парочка стоила целое состояние.

— Глэдис, я не уверена, что Лузи и Рэнди удастся заказать так вот сразу, по первому требованию, — почему бы мне не прислать кого-нибудь, в ком я не сомневаюсь? А в следующем месяце, когда будем обмывать «Милашку», мы договоримся с Лузи и Рэнди насчет Франчески. — Аллегра прочно держалась на плаву, но Глэдис припасла убийственный козырь.

— Фантастика! Мы будем в восторге. Я так далеко и не загадывала, так что все чудесно, договаривайтесь. — Глэдис продолжила: — Но у меня есть хорошая новость — они завтра свободны. Я позвонила в их фирму, и сейчас они на проводе — ждут, пока я договорюсь.

Короткая пауза.

— Ладно, Глэдис. Я скажу моим людям все устроить. В три часа нормально? — Голос Аллегры переместился в диапазон, слышный только собакам.

— На самом деле лучше всего в четыре. Вы же знаете, что с моей дочерью не придется долго возиться, — сказала Глэдис и дала отбой.

Аллегра незамедлительно перезвонила мне. Я изо всех сил старалась не показать, что слышала разговор.

— Карен, как ты посмела накануне премьеры соединить со мной Глэдис Мермельштейн? — прошипела она яростно. — Теперь мне придется заплатить состояние, чтобы Лузи Лонг и Рэнди Беннет завтра днем отправились в Форт Ли красить губы Франческе Дэвис. Почему ты не сказала, что со мной нет связи?

— Аллегра, вы сами мне сказали, что для мамы Франчески вы всегда на месте, — оправдывалась я в тщетной надежде защититься.

— За день до премьеры. Люди. Звонят нам. Потому что. Они. Чего-то хотят, — изрекла она, подчеркивая каждое слово. — Дай мне Дагни, — процедила она сквозь зубы. Я перевела ее в режим ожидания, повернулась к Дагни и указала на телефон. Я была слишком разъярена, чтобы говорить.

Сейчас, глядя на шествие Франчески и двух других актрис по ковру, я поняла, что Глэдис Мермельштейн, эта суперзаноза, оказалась в то же время и блестящим менеджером. Девочки немного попозировали втроем, после чего фотограф крикнул:

— Франческа, можно теперь тебя одну?

Франческа нацепила на лицо изумленное выражение «Кого — меня?» и быстро шагнула вперед, оставив других девочек, изрядно шокированных, позади.

— Франческа, покажи платье! — крикнул другой фотограф, и вскоре все вновь орали и щелкали камерами. Кларк увидел, что происходит, и увлек покинутых девочек в кинотеатр.

Я должна была стоять на тротуаре и в головной телефон объявлять прибывающих для моих коллег, которым предстояло препровождать важных особ к зарезервированным местам. В официальной памятке «Указания для проведения премьер» эта должность звучала как «корректировщик». Мне часто выпадала эта работа на разных мероприятиях, так как, по словам Аллегры, я «работала в новостях». Это была правда, а потому я получила сомнительное преимущество в любое время года болтаться на улице. Факт в том, что Фил и Тони становились крупными игроками в мире политических спонсоров, лоббистов и филантропов. На мероприятия «Глориос» приглашались разного рода шишки и их отпрыски, и братьям хотелось гарантировать им уважительное отношение. Ходила жуткая легенда о помощнице по связям с общественностью в «Фокс», которая не пустила Руперта Мердока — не узнала его даже после того, как тот представился. Я не могла надеяться, что с ходу узнаю не особенно знаменитую мелочь — скажем, министра обороны, экс-губернатора штата Коннектикут или исполнительного директора «Интел». Сегодня набежала публика из Си-эн-эн, и с ними все было просто, а потому мне, помимо выслеживания актеров, было нечем заняться, кроме как ждать и смотреть. Без двух минут восемь подъехал пуленепробиваемый лимузин, и до меня донеслись крики:

— Эй, это Персона! Смотрите, вон там! Это сам Персона!

Среди прессы назревал взрыв. Наконец-то явился мой принц. Поправив микрофон, я победно объявила:

— Прибыл Персона.

Персона, великолепный в своем облегающем оранжевом кожаном одеянии, преодолел путь одним прыжком. Он не задержался перед фоторепортерами, которые стали освистывать его, когда поняли, что он не собирается приближаться. С ним был мужчина с самой здоровенной шеей, какую мне только приходилось видеть, с головы до ног одетый в черное, в черной вязаной шапочке. Он походил на огромного котяру, накачанного стероидами. Он окинул взглядом прессу и фанатов на тротуаре, а потом вытянул шею, будто рассчитывал разглядеть снайперов, засевших на крыше.

— Вы Майкл Митчелл? — спросила я взволнованно.

— Где наши места? — прозвучало в ответ, и в ту же секунду подоспевший Роберт увел обоих в кинотеатр.

Через несколько минут после начала фильма многие актеры тайком покинули зал и стали прихорашиваться для банкета. Мы с Кларком собирались перекусить, но фильм был настолько коротким, что мы едва успели рассадить по машинам последних знаменитостей, направлявшихся в особняк, находившийся между Мэдисон и Пятой авеню.

На самой вечеринке мне вновь предстояло отмечать прибывающих — до появления Эллиота, к которому я должна была «приставиться», уступив место Дагни. Быть приставленной к репортеру означало сопровождать его по ходу праздника и допускать лишь к тем знаменитостям, которые заранее известили нас о своем желании говорить. В случае если беседа примет щекотливый оборот или затянется дольше чем на три минуты, нам полагалось деликатно прервать разговор. Затем, в предустановленное время, журналиста следовало сопровождать, как было набрано в наших памятках жирным шрифтом, «ДО САМОЙ ОБОЧИНЫ». Однажды я спросила у Кларка, в чем смысл этого ритуала.

— Ну, — ответил он, — когда Роберт еще был новичком, он довел одного типа из журнала «Нью-Йорк» только до дверей и решил, что тот ушел. Парень вернулся и стал пытать Уму насчет какой-то интимной наколки, о которой он прослышал. На следующий день президент ОМГ, по совместительству — личный публицист Умы, позвонил Тони и попытался наколоть ему еще одну. — Кларк послал мне одну из своих фирменных улыбок. — Теперь им нужно официальное подтверждение: дескать, «Элвис покинул здание».

Теперь было ясно, почему на каждой премьере Роберт так рьяно соблюдал правило «до самой обочины». На прошлой неделе он сказал мне: «Теперь я, наверное, буду провожать своего репортера до угла. С этой публикой невозможно перестраховаться».

Разводка прибывающих на вечеринки после премьер обычно шла быстро, так как большинство гостей появлялось в одно время и не было ни прессы на улице, ни красного ковра. Одним из первых прибыл Персона — вернее, телохранитель, предположительно звавшийся Майклом Митчеллом. Персона — мой Персона — ждал в лимузине, пока черный лакированный бегемот осматривался внутри. Я прошла за ним на цыпочках и, остановившись в огромном фойе особняка доктора Рич, следила за его деятельностью. Он подергал несколько оконных рам и простучал одну из стен танцевального зала. Распахнул дверь в чулан. Снял телефонную трубку. Прошел в кухню размером с ресторан, вышел и заявил мне:

— Недостаточно безопасно.

— Постойте, — сказала я. — Вы Майкл Митчелл?

Он вернулся в лимузин. Затем оттуда, покинув заднее сиденье, вышла Эмили Даунс и наклонилась проститься с Персоной, после чего захлопнула дверцу и помахала ему. Но я все равно победила, и ночь приобрела для меня особенный шик. Это был один из редких моментов за всю мою службу в «Глориос», когда я могла расслабиться.

Через несколько минут рядом со мной стоял Кларк. Он курил и ждал Джоанну Моллой, представительницу слабого пола в супружеской паре сплетников-обозревателей из «Нью-Йорк дейли ньюс».

Он ухмыльнулся:

— Я знаю, кому нынче счастье.

— Кому?

— Да ладно тебе, Карен. Ты прикреплена к Эллиоту Солнику. Я знаю, ты к нему неровно дышишь.

— Может быть, может быть. Но он меня возненавидит. Ты же знаешь — все позакрывали рты на замки.

— Тем больше времени ты проведешь с Эллиотом. К тому же рты открыты у Франчески, Минди и Фила. Молчат только те, кто сыграл в фильме главные роли.

Откуда Кларк знал, что я неравнодушна к Эллиоту? Я ничего не сказала в офисе ни ему, ни кому-либо другому. Может быть, Дагни заметила глупое выражение у меня на физиономии, когда позвонил Эллиот? Впрочем, я не собиралась раскрываться и просто стояла и ждала.

— Привет, Карен. — Эллиот вдруг вырос передо мной. Он целомудренно поцеловал меня в щеку. — Красивые туфли, — заметил он, хотя и не особенно убедительно. — Дай мне угадать — ты прикреплена ко мне, а все вокруг молчат.

На меня произвело впечатление умение Эллиота мгновенно разобраться в ситуации, и в ту же секунду я поняла, почему женщины без ума от Джеймса Бонда: мужчина, который точно знает, что происходит, и не нуждается в объяснениях, бесспорно, обладает сексуальным обаянием.

— Угадал наполовину, — парировала я. — Меня прикрепили к тебе, но кое-кто разговаривает.

— Не подсказывай! Минди Фридман разговаривает. Еще Франческа Дэвис разговаривает. И Тони, или Фил.

— Фил, — сказала я. — Остальное правильно. Извини.

Эллиот с улыбкой покачал головой:

— Твои боссы помешались на контроле. Что будет дальше — поводок?

«А это было бы даже интересно», — подумала я. Я все еще пребывала в эйфории после удачи с Персоной. И даже тревога, преследовавшая меня после увольнения Триши, отчасти рассеялась.

— По-твоему, мне нравится роль официальной ханжи и стервы?

— Думаю, что чуть-чуть нравится, — ответил он, подмигивая и закуривая сигарету.

— А как в других студиях? — поинтересовалась я, вдруг понимая, что не имею об этом ни малейшего представления. Я судила о правилах по «Глориос». — Как устроены их премьеры?

— Принцип тот же — кино, вечеринка, звезды. Но такого жесткого контроля нет. Я гуляю, болтаю с людьми и ухожу. Без посторонней помощи.

— Но тогда ты бы лишился моего общества, — заметила я.

— Может быть. Но я бы мог выбрать твое общество. И мне бы не казалось, будто за мной следит Большой Брат.

— Братья, — поправила я.

Эллиот кивнул и сменил тему:

— Карен, до меня дошла история о сыне Тони.

Я даже не знала, что у Тони есть сын, но кивнула.

— Мне сказали, что на прошлой неделе сынок должен был поступить в колледж и Тони заранее послал двух головорезов в спальню охранять кровать и шкаф, чтобы никто из соседей Уоксмана-младшего не вздумал их занять.

— Спорить не буду, — сказала я. — Но, если честно, я и понятия не имела, что у Тони есть дети.

— Естественно, он держит это в секрете — безопасность и так далее, — отозвался Эллиот и затушил сигарету. — Ладно, пойдем.

Я продрогла и с радостью очутилась в теплом помещении, бок о бок с Эллиотом. Семейство доктора Рич владело особняком на протяжении трех поколений. Он был обустроен в стиле старой европейской аристократии: широкие лестницы, яркие люстры, полотна старых мастеров и потрясающие персидские ковры. Многочисленные звезды, заполонившие все пространство, лишь усугубляли картину изобилия. Мебель а-ля Людовик XIV была сдвинута к стенам, чтобы освободить место для толпы, каковой на самом деле и являлись все эти гости. Три актрисы громко оповещали всех желающих о том, что не носят белья и больше не собираются его носить. Рок-звезда и актриса, подружка Нормана Харриса — игравшего в фильме одну из главных ролей, — пыталась припереть Фила к стенке вопросами о возможности сняться в новых фильмах «Глориос». Бадди, явно не любивший толпу, взирал на пиршество с площадки второго этажа, неловко привалившись к узорным железным перилам. Позади него с умеренным мастерством наигрывал струнный квартет, но все его усилия сводились на нет оживленным гулом разговоров.

Мне хотелось есть, но еды, как обычно, было мало. Однако имелся богатый бар, и гости исправно угощались. Минди рисовалась перед небольшим кружком, куда вошли несколько репортеров, а потому мы с Эллиотом устремились к Франческе с родителями, и я их представила друг другу.

— Франческа Дэвис, это Эллиот Солник с шестой страницы.

Та чмокнула его в щечку и с напускной застенчивостью высказала надежду, что ему понравился фильм. Я видела, что Эллиот очарован. Он сразу же задал ей вопрос о любовной сцене с Норманом Харрисом. Когда она заговорила, Эллиот опустил глаза. Я проследила за его взглядом. Детские, миниатюрные ножки Франчески Дэвис с ноготками, покрытыми лаком насыщенного алого цвета, были обуты в босоножки на каблуках-шпильках.

— Я так нервничала, — отвечала она. — Норман, типа, не знал, куда девать руки, а потом мы, типа, прижались, чтобы поцеловаться, и Норман был насквозь мокрый.

— Мокрый? — переспросил Эллиот, продолжая таращиться на ее хорошенькие пальчики. Мне хотелось расплющить их каблуком и встать перед ним босой.

— Вы что-то потеряли, Эллиот? — вмешалась миссис Мермельштейн.

— Нет, я просто залюбовался паркетом, — елейным голосом ответил Эллиот. — Франческа, так ты рассказывала, как целовалась с Норманом, — напомнил он.

— Ну, я думаю, что мы оба здорово испсиховались. Но это ведь было в прошлом году. Если бы мне пришлось целовать Нормана сегодня, я бы совсем не волновалась.

Она взглянула на Эллиота и чуть приподняла одну бровь. Я знала, что сразу вылечу с работы, если влеплю затрещину молодому таланту, но в ту минуту мне почти казалось, что игра стоит свеч. Взамен я принужденно хихикнула, реагируя на ее слова касательно Нормана. Эллиот старался выглядеть безразличным, но он знал, что только что сорвал большой куш. Я была уверена, что материал выйдет под заголовком вроде «ФРАНЧЕСКА ДЭВИС ЖДЕТ, КОГДА ЕЕ ПОЦЕЛУЮТ». Затем Франческа перешла к рассказу о фильме, в котором теперь снималась для «Уорнер Бразерс» вместе с Сарой Джессикой Паркер.

Я встряла в разговор, пытаясь вернуть его к фильму «Петь может каждый»:

— Франческа, я слышала, что вы с Кейси и Коринной добавили много отсебятины, чтобы вышло естественнее.

— Да, это точно, — бросила она, прежде чем возобновить свой достойный уважения монолог о прекрасной Саре. — Она, знаете, тоже меня поначалу, типа, пугала, но она такая классная. Я вся извелась, но она заставила меня поверить в себя. А затем она поговорила со своим стилистом, и теперь у меня самые лучшие туфли. — С этим я была вынуждена согласиться. Безнадежное дело. Я не могла переключить ее на фильм, и она болтала о какой-то другой картине, сохраняя свой блистательный вид. Наконец, когда мне уже чудилось, что прошло три часа, Эллиот поблагодарил восходящую звезду и проворно поцеловал ее, как бы желая спокойной ночи. Затем Эллиот изъявил желание поговорить с Филом.

— Ты уверен, что сначала не с Минди? — спросила я.

— Ты же не боишься Фила? — осведомился он.

— Конечно, нет.

На протяжении последних нескольких дней я больше, чем обычно, старалась избегать Фила. В понедельник Мэтт позвонил Аллегре и сказал, что на премьере «Петь может каждый» ему нужна пара рекламных деятелей, которых неплохо бы пригласить, но Вивьен отклонила его просьбу. Я подслушивала, и тут Мэтт принялся рассказывать Аллегре о странной сцене, которую он наблюдал на борту самолета Фила по дороге из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк.

— Ты же знаешь — он дымит как паровоз, и в таком крохотном самолете от этого никуда не спрятаться. А его, понятно, не очень-то попросишь прекратить. — Далее Мэтт сказал, что на середине полета служитель принес Филу полгаллона ванильного мороженого и ложку. Фил продолжал курить, пока ел, а когда мороженое ему надоело, он начал стряхивать туда пепел, а потом и втыкать окурки.

Аллегра, верная кодексу, хранила молчание.

— Аллегра? — позвал Мэтт, чтобы убедиться, что она на связи.

— Продолжай.

— Следующим номером он стянул ботинки и носки, вынул ножницы и начал стричь ногти, а обрезки летели в пепельное мороженое. Все, что мне оставалось, так это не сблевать.

Аллегра в ответ уведомила Мэтта, что его рекламщики могут прийти на премьеру, но в одиночестве, без права на гостей.

Мне стало так пакостно, что пришлось отключиться и немедленно отправиться к Роберту, чтобы изгнать эту мерзкую картинку, но это помогло лишь отчасти. Я боялась, что лет пять не смогу смотреть на мороженое.

Я сказала Эллиоту, что погляжу, что можно сделать, и направилась к логову Фила. Две его помощницы, подобно сторожевым псам, расположились между входом в комнату для очень важных гостей и его персональным столом, чтобы отгонять чужаков. Я подошла к Сабрине и спросила, нельзя ли привести Эллиота. Ответ оказался положительным, но был лимит: три минуты.

Когда я начала представлять их друг другу, Фил перебил меня и гавкнул:

— Мне не нужно говорить, кто такой Эллиот Солник. Садись, Эллиот. Спасибо, что пришел. — На меня он не посмотрел, но махнул рукой в мою сторону. — Можете нас оставить, — проворчал он. — Ну, как тебе Франческа, Эллиот? Цыпуля, правда? — Оба, едва я начала отступать, захихикали, как грязные старикашки. — Но если серьезно — девочка большой талант, маленькая Одри Хепберн. В ней есть что-то, что так и прет с экрана, — он потянулся и ухватил Эллиота за плечо, — прямо к тебе на колени. — Снова ржачка. Я отошла к стене, откуда можно было наблюдать за Филом и Эллиотом, не слыша их слов.

С моего поста возле входа в танцевальный зал виден был Роберт, приставленный к Синди Адамс и поглощенный беседой с Мермельштейнами, тогда как Франческа общалась с Синди, которая, как мне было видно отсюда, надела свои маленькие очки, чтобы лучше рассмотреть волшебные туфли Франчески. Праздник был в самом разгаре. Людские потоки и водовороты, сопровождаемые негромкой игрой струнного квартета, напоминали танец, в котором люди болтали, менялись партнерами, восхищались нарядами друг друга и вновь приступали к сложным фигурам. Казалось, что всем было хорошо, но я знала, что по-настоящему все расслабятся только тогда, когда из дома удалится последний представитель прессы.

Наконец голос в моем головном телефоне оповестил меня, что момент настал. Я помахала Сабрине и показала на часы, она тут же наклонилась к Филу и что-то ему прошептала. Фил и Эллиот обменялись рукопожатием, и я пошла предъявить права на моего репортера.

— Эллиот, мне жаль, но время вышло.

— Я посижу до конца. — Он разинул рот и прикрыл его руками в притворном ужасе. — Шутка, Карен. Я знаю порядок. Я вывела его из особняка и, следуя предосторожности Роберта, медленно довела до угла. Стоял чудесный вечер, горели настоящие звезды. Ночной сентябрьский воздух бодрил и раскрепощал, и я вспомнила, что после того, как Эллиот будет «выпровожен» с вечеринки, я буду свободна. Я раздумывала, как бы ему об этом сказать, когда он положил руку мне на плечо и улыбнулся:

— Спасибо, Карен. Мне надо бежать.

Меня захлестнула волна разочарования. Я надеялась хотя бы выпить с ним, а теперь осталась официальной ханжой и стервой не у дел. А он уже нашел такси и залезал внутрь. Я уже вновь зажглась надеждой, когда он подался ко мне, как будто забыл о чем-то спросить.

— Карен! Тебе что — нужно проверить, что я и дверцу захлопнул? — Он засмеялся, захлопнул дверцу, и такси уехало.

Я привалилась к автобусной остановке, разглядывая витрины крохотных бутиков Мэдисон-авеню, одновременно силясь понять, почему Эллиот держался так отчужденно. Я понимала, что трудно сохранить привлекательность в комнате, битком набитой знаменитостями, но Эллиот наверняка это понимал — он занимался своим делом годами. Прервав цепочку моих мыслей, рядом материализовался Роберт и попросил сигарету. Он закурил и глубоко затянулся, качаясь на каблуках.

— Это было великолепно, Карен. Ты довела Эллиота Солника до такси. Мне придется взять это на вооружение.

Я мрачно ответила:

— Я рассчитывала на другое.

— Тяжелый вечер? — спросил он. Я кивнула, и он предложил заглянуть в ближайший бар, но я ответила, что лучше пойду домой. Он сел в такси, а я осталась стоять, пытаясь разобраться, чем же таким ухитрилась отпугнуть Эллиота.

— Привет. — Я вздрогнула при звуке голоса, донесшегося из тени позади меня.

— Привет, — ответила я, присматриваясь и стараясь разглядеть, кто это. Полночь есть полночь, даже в ее самом урезанном варианте, и я чувствовала себя несколько неуютно. Из темноты появилась фигура. При свете огней я узнала человека с красного ковра в Лос-Анджелесе.

— Разрази меня гром, если это не моя голливудская подружка, — медленно проговорил он, и что-то в его поведении было мне неприятно. Он выглядел в точности так же — я была совершенно уверена, даже измятый костюм на нем был тот же, что и много месяцев назад.

— Вы… вы… Джордж… то есть мистер Хенретти? — спросила я, заикаясь.

— С чего же вы это взяли?

— Простая догадка.

— Не рассказывайте сказки — Фил и Тони наверняка раздали вам всем мои фотографии. Враг номер один, — сказал он с горечью.

— Не угадали, — ответила я. — У меня нет фотографии. На самом деле они мало о вас говорят.

— Потому что не считают меня опасным, — сказал он и крепко сжал губы. Его руки дрожали чуть меньше, чем в прошлый раз. — Скажите мне правду: они твердят, что я пьянь, конченый человек, больше не могу писать и все такое?

Я будто приросла к месту.

— Для меня в этом нет ничего нового. Можете говорить спокойно.

Я чуть заметно кивнула — один раз.

Он вздохнул, и весь его гнев улетучился, сменившись очевидной печалью. Он стоял с опущенной головой и поникшими плечами.

— Мистер Хенретти? С вами все в порядке? — Он выглядел почти больным.

— Со мной все в порядке, — отозвался он, распрямляясь. — В абсолютном порядке. И будет еще лучше, когда я закончу эту книгу. Вы представляете, сколько людей хотят узнать правду об Уоксманах? Что все было не совсем так — Глория, стригущая волосы над раковиной, и Фил и Тони, самостоятельно выбирающиеся из Бронкса? — Я не ответила, а потому он продолжил: — Правда не столь идиллична.

Мне отчаянно хотелось уйти, и я шагнула к бордюру, чтобы поймать такси, но он дотронулся до моего плеча, и я застыла.

— Я не хотел вас путать, дорогая, — сказал он мягко. — Я никогда никого не обижу.

— Мистер Хенретти, я понимаю. Но я ничем не могу помочь вам.

— И не нужно. У меня здесь везде глаза и уши.

— Так почему же вы со мной разговариваете?

— Просто вы не такая, как они. Когда я увидел вас в Лос-Анджелесе и вы заговорили о Теде Родди, я видел, что вы расстроены. И еще, вы до того серьезны, что у меня душа разрывается.

— О чем вы?

— Вы все принимаете слишком близко к сердцу. Поднимаетесь ни свет ни заря, читаете новости в лимузине, таскаетесь в «Таймс» посреди ночи.

Хенретти знал обо мне слишком много — возможно даже, где я живу. Я была в ужасе. Из-за угла вырулило такси, и я бешено замахала ему и выскочила на проезжую часть — лишь бы поскорее очутиться в безопасном, запертом салоне. Назвав шоферу мой адрес, я посмотрела из окна на Хенретти — маленькую печальную фигуру, одиноко стоявшую в темноте.

На следующее утро я первым делом начала собирать и распространять газетные материалы, посвященные премьере. В большинстве газет красовались фотографии Персоны, входящего в кинотеатр, — или, точнее, его спины. Заголовки преимущественно, в той или иной вариации, гласили: «Петь может не каждый».

Придя на работу, Аллегра сразу же вызвала меня к себе в офис и велела сесть.

— Я знаю, тебя разволновало появление Персоны, и признаю, что не верила в его приход, — прошептала она, роясь в «хитах». Она была одета в стиле, который я называла про себя нарядом «на следующее утро» — плохо сидевшее черное бархатное платье, которое шло ей не больше, чем больничный халат. Она всегда надевала это наутро после премьеры. Вероятно, это была ее версия мятых свитера и рубашки-безрукавки. — Но нам не нужно, чтобы фильм имел такой резонанс. Теперь все газеты полны его фотографиями вместо портретов Бадди Фридмана и Франчески Дэвис или любой другой знаменитой личности, — сообщила она, подчеркивая каждое слово, дабы я поняла, что на мою долю слов уже не остается. Затем она отвернулась к своей картотеке, ко мне спиной. Я вышла из офиса.

Несказанно уставшая и измученная пульсирующей головной болью, я не знала, что делать или говорить в отношении Хенретти. Предположительно мы были обязаны доложить о любом необычном наблюдении, но никто ничего не видел — по крайней мере в моем присутствии. Когда он заявил, что у него здесь везде глаза и уши, я поняла, что если бы кто-то из «Глориос» узнал о нашей с ним встрече, то я оказалась бы неким образом замешанной в событиях вроде тех, какими закончилась история с его книгой. До меня дошло, что я, быть может, была не единственная, кто поддерживал с ним связь. Возможно, так поступали многие. Хенретти знал «Глориос» достаточно хорошо, чтобы воспользоваться взаимным недоверием ее сотрудников в качестве удобной ширмы для своих расследований.

После встречи с Хенретти я отправилась домой и обнаружила, что Эллен не спит и ждет меня, чтобы сообщить о соседе, который интересовался, не работаю ли я девушкой по вызову. Подозрения имелись явно не у него одного, и этим, наверное, объяснялся инцидент со спаниелем, случившийся, казалось, год назад, хотя прошло всего несколько часов. Когда Эллен сказала, что я работаю в «Глориос», у мужика хватило наглости попросить постер «Шедевров».

Неужели все вокруг только и думали, чтобы использовать меня или оскорбить? Это уже просто эпидемия.

 

РЕШЕНИЕ О ЛИКВИДАЦИИ

Мне не спалось. Когда в половине пятого утра зазвонил телефон, я уже давно сидела за компьютером. Нашла в Интернете один из тестов-эннеаграмм , я теперь проходила его, надеясь, разобраться в своих отношениях с сослуживцами. Мне очень хотелось знать, почему, обладая уравновешенным характером, я не нашла в «Глориос» ни друзей, ни людей, которым мое мнение было бы важно.

— Дорогая, беги в офис. — Звонила Белинда из газетной лавки. Я дала ей свой телефон, чтобы она звонила мне в экстренных случаях, и она воспользовалась им впервые. — На первой странице «Нью-Йорк обсервер» напечатана статья «Деньги, ложь, насилие и кино, или Как я нагрел Фила Уоксмана на пятнадцать миллионов».

Я поблагодарила Белинду, быстро натянула на себя вчерашнюю одежду — я так и не успела повесить ее в шкаф, — выбежала на улицу и поймала такси. Когда я добралась до лавки, было еще темно. Белинда ждала меня с двойным эспрессо и четырьмя экземплярами газеты, отпечатанной на розоватой бумаге. Я пробежала глазами первые два абзаца, и мне стало ясно, что эта статья повергнет мое ближайшее будущее в хаос.

За две недели до этого Фил приобрел фильм под названием «Ножовка», в котором рассказывалось о дружбе между умственно отсталым преступником, освободившимся из заключения, и маленьким мальчиком из неблагополучной семьи. Автором сценария и режиссером и исполнителем главной роли был малоизвестный актер Джимми-Дейл Готорн. Он вложил всю свою душу в этот фильм, на создание которого ушло почти десять лет. Все это я знала, потому что, занимаясь поисками в Интернете, случайно вышла на несколько статей, посвященных фильму. Тони считал картину дерьмом и безжалостно издевался над братом, крича, что тот переплатил и что это «очередная тупая гребаная идея».

Сделка с Гэри Мастерсом, продюсером, у которого Фил купил фильм, предусматривала конфиденциальность финансовых договоренностей. И вот теперь, когда чек был погашен, Мастерс дал «Обсервер» эксклюзивное интервью. Он заявил, что устроил фальшивый аукцион, чтобы заставить Фила переплатить за «Ножовку». Кроме того, Мастерс назвал фильм «товарным браком» и предсказал ему полный провал в прокате. Упомянув кое-какие неблагоприятные отзывы, уже полученные от фестивальных критиков, Мастерс объявил: «Слава Богу, «Ножовка» больше не имеет ко мне никакого отношения. Как хорошо, что Фил Уоксман не очень-то разборчив». Статья заканчивалась восторгами Гэри по поводу его новой яхты — «добрые восемьдесят пять футов».

Я позвонила домой Аллегре, одновременно отправляя ей факс. Было еще только пять утра, но я знала, что она сразу же захочет увидеть газету.

— Аллегра, прошу прощения, что звоню так рано, — сказала я, прекрасно понимая, что разбудила ее. — Я посылаю вам статью из «Обсервер». Уверена, что вы должны ее увидеть немедленно.

— Надеюсь, это не очередная перестраховка. — Переход от глубокого сна к абсолютной стервозности занимал у нее меньше времени, чем обычному человеку потребовалось бы на то, чтобы чихнуть.

— По-моему, ради этого стоит проснуться, — ответила я, стараясь сдержать свое раздражение.

Не прошло и трех минут, как Аллегра перезвонила.

— Найди Фила.

В такое время связаться с ним проще всего было через Махмуда, его шофера, который всегда был в курсе передвижений Фила. Когда я дозвонилась, выяснилось, что Махмуд уже в пятнадцати минутах езды от жилища Фила на Олд-Уэстбери и собирается забрать того, чтобы доставить в аэропорт. В Нью-Йорке Фил с женой владели несколькими квартирами, а еще им принадлежал фермерский дом в Миллбруке.

Я послала Махмуду статью, и он обещал передать ее Филу в руки. Автомобиль, «Мерседес-600», был оборудован двумя факсами, портативными DVD- и видеоплейерами, а также многоканальным телефоном, одна из линий которого была строго засекречена. Систему связи разработали спецслужбы в качестве ответной услуги Филу за его особо ценное финансовое содействие сенатору от демократической партии из Нью-Джерси. Кроме того, в машине был мини-холодильник, забитый диетическим «Доктором Пеппером» и всеми мыслимыми приправами, дабы Фил мог надлежащим образом сдобрить свою еду. Дело не ограничивалось несколькими видами французской горчицы. В холодильнике стояли десятки баночек и бутылочек с имбирем, манговой приправой, чатни, красным хреном, табаско, соусом «Хайнц», кетчупом, соусом «Хойзин», маринованными огурчиками, тахини, сальсой пяти разных степеней жгучести, сладкими приправами, соусом к утке, малиновым вареньем, перцем-халапеньо, бальзамическим уксусом, а также два контейнера с пикантной деликатесной горчицей, которую Фил обожал. В случае ядерной войны у Фила вряд ли бы оказалось больше еды, чем у любого другого, но его запасы, несомненно, оказались бы намного вкуснее.

Отправив факс, я соединила Аллегру с апартаментами Фила и стала подслушивать. Аллегра попыталась осторожно пересказать ему суть, но Фил хотел увидеть статью собственными глазами, так что Аллегра велела мне соединить Фила с Махмудом. Фил приказал тому прибавить газу. Естественно, в квартире тоже был факс, но когда Махмуд предложил им воспользоваться, Фил ответил, что если тот поедет быстрее, то это займет ровно столько же времени.

Через несколько минут Фил позвонил, и я соединила его с Аллегрой. Такой затейливой брани мне еще никогда не приходилось слышать. Аллегра попыталась заговорить ему зубы, но безуспешно — беспрецедентный случай, насколько я знала. Спустя какое-то время Фил сделал паузу, достаточную, чтобы Аллегра могла вставить слово. Она сказала, что в данный момент наилучшим образом действий будет полное игнорирование голословных утверждений «Обсервер». Это даст им время заняться разработкой стратегии контрнаступления.

Они, конечно, сошлись в том, что с газетой следует разобраться. Это означало, что представители «Обсервер» теперь очень и очень не скоро попадут на мероприятия «Глориос» и вряд ли будут допущены к интервью со звездами. Их телефонные звонки останутся без ответа, а на все вопросы будет звучать лаконичное «без комментариев». Но Аллегра и Фил еще не вступили в бой.

Фил сказал, что полетит в Чикаго чуть позднее, чем собирался, а прямо сейчас он хочет провести совещания с юристами и главами отделов связей с общественностью, маркетинга и приобретений. Махмуд отвезет его в офис, а все должны быть готовы в течение часа и ждать в лимузинах. Они поедут с ним в аэропорт Тетерборо в Нью-Джерси, где его уже дожидался самолет, и по пути он сможет пообщаться со всеми.

Аллегра перезвонила мне и продиктовала длинный список людей, которым следовало позвонить домой. Кроме того, на меня повесили организацию лимузинов, которые должны были прибыть в «Глориос» немедленно, а еще мне предстояло собрать все экземпляры «Обсервер», до каких сумею добраться.

Белинда была счастлива спрятать все номера «Обсервер» в подсобке, и я пообещала позднее прислать к ней практиканта с деньгами.

— Понятно, что Филу не хочется, чтобы об этом трепались по всей округе, — сказала она.

Мне уже приходилось слышать о «передвижных совещаниях» Фила, но участвовать в этом действе выпало впервые, пусть даже в роли организатора. Заказав машины, я начала обзванивать сотрудников. Все три адвоката пытались возражать, и мне пришлось каждому из них указать, что из-за препирательств у них не остается времени, чтобы принять душ и побриться. Мэтт Винсент мгновенно все понял и даже предложил позвонить Черил и Кенни, которых Фил также хотел видеть. Я предоставила ему заниматься этим и перешла к людям из отдела приобретений. Я позвонила Кларку и сказала, что его ждут, и он поблагодарил меня за звонок. Самое приятное я оставила на закуску, и когда дозвонилась до Марлен, та не обманула моих ожиданий.

— Карен, ты вечно все путаешь — ты уверена, что Фил хочет именно этого?

Я предложила ей остаться дома и выяснить самостоятельно.

Меня удивили мои спокойствие и жесткость. Имя Фила придавало волшебное ощущение власти: «Фил хочет, Филу нужно, Фил говорит…»

Я отксерокопировала статью, выбежала к лимузинам и сунула в каждый несколько копий. Я позвонила Аллегре и доложила, что в магазине Белинды «Обсервер» больше нет, сотрудники в пути, а лимузины готовы и ждут. Она велела мне сделать так, чтобы статья не попала в утренние «хиты». Кроме того, если позвонят журналисты и начнут спрашивать об этой публикации, я должна была притворяться, что ничего не знаю, и просто вносить их звонки в ее журнал. Аллегра добавила, что хочет, чтобы я «управляла информационным потоком» в нашем отделе, — те, кого эта история касалась, и так знали, что нужно делать, а всем остальным надлежало говорить, что ситуация под контролем. Если представители прессы попытаются получить информацию от других служащих нашего отдела, те должны были просить их перезвонить Аллегре.

К шести часам утра журналисты со всего мира уже пытались выяснить, что происходит. Я зарегистрировала звонки из «Уолл-стрит джорнал», «Нью-Йорк таймс», от Рейтерс, «Скай ньюс», Си-эн-эн, Би-би-си и еще из десятков мест. Казалось, что электронный почтовый ящик Аллегры ожил: экран буквально пульсировал все новыми и новыми вопросами. Некоторые уже побеседовали с Гэри Мастерсом и теперь хотели узнать официальную позицию Фила. Для прессы, давно искавшей брешь в неприступной твердыне «Глориос пикчерс», история казалась слишком хорошей, чтобы быть правдой. Неужели третьеразрядный продюсер, который радостно хихикал, направляясь в банк, действительно уделал Фила Уоксмана, искушенного дельца, человека, которого никто и никогда не надувал?

К половине седьмого пять машин были загружены и ждали прибытия Фила. Каждому отделу — юристам, закупщикам и маркетологам — полагался отдельный автомобиль. В четвертом находились Марлен и Кларк, а в пятом ехала Аллегра. Позвонил Махмуд и велел мне выстроить машины так, чтобы первым шел лимузин Аллегры, затем — юристы, потом — маркетологи, четвертыми были Марлен и Кларк, а в последнюю очередь Фил желал видеть отдел приобретений. Махмуд сказал, что будет примерно через пять минут и что все должны быть готовы пристроиться к нему в хвост. Я еще раз прошлась вдоль ряда машин, сказав всем водителям, в каком порядке они должны следовать за «мерседесом» Фила. Еще одно распоряжение гласило, что по пути в аэропорт все автомобили должны сохранять прежнюю очередность.

Махмуд попросил меня постоянно оставаться на связи. Непосредственно перед прибытием к офису он сказал, что Фил желает сначала повидаться с юристами. Я позвонила одному из них, и все юристы, едва нарисовалась машина Фила, выскочили на тротуар. Махмуд притормозил на пару секунд, чтобы они сели, и затем автоколонна отправилась в Тетерборо.

Оставив позади туннель Холланд, Махмуд известил меня, что теперь настал черед маркетологов. Все шесть автомобилей перестроились, юристы покинули машину Фила через правую дверь, тогда как Мэтт, Черил и Кенни вошли в левую. Юристы вернулись в свой автомобиль, и кортеж возобновил движение. Перед поворотом на шоссе, ведущее в Нью-Джерси, все повторилось: маркетологи вышли, а закупщики вошли. Из-за близости Тетерборо Филу приходилось совещаться по-быстрому — дорога в аэропорт даже при напряженном движении редко занимала больше часа. У въезда на 17-е шоссе закупщики вышли. В машину Фила сели Марлен, Кларк и Аллегра и оставались там до конца поездки. Махмуд велел передать маркетологам, закупщикам и юристам, что они могут вернуться в офис.

Всю дорогу я разговаривала по телефону с Махмудом и представителями разных отделов и чувствовала себя авиадиспетчером, обеспечивающим мягкую и безопасную посадку. Наконец Махмуд сообщил, что самолет Фила взлетел. Мы поблагодарили друг друга, и я перевела дух. На часах было без четверти восемь. Аллегра могла позвонить в любую секунду, а так как, будучи предоставлена сама себе, я не имела права покидать рабочее место, то решила заняться утренними «хитами». Телефоны продолжали звонить, и электронные сообщения поступали в ошеломляющем количестве. Я была до того занята, что меня не смутил даже таинственный незнакомец, интересовавшийся Аллегрой, который позвонил в семь двадцать две. Хотя звонок я все же отметила.

Телефон зазвонил в миллионный раз.

— Офис Аллегры Ореччи, — сказала я, добавляя бумаги в принтер, чтобы хватило на все письма.

— Тяжелый денек, Карен? Статья в «Обсервер» наделала шума, да? — Это был Хенретти.

— Откуда вы знаете?

— Сам читал. Такие вещи Филу не по вкусу, я уверен.

Интересно — знал ли он про автомобили?

— По-моему, отнесся к этому спокойно.

— Серьезно? Значит, была какая-то другая причина для маленького утреннего парада?

Это уже чересчур. Он, как снайпер, следил за каждым моим движением.

— Не звоните мне больше, — сказала я и швырнула трубку. Мне потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться, и я, как и после встречи с ним на премьере, ничего не добавила к списку звонков для Аллегры. Умалчивая об этом, я присоединялась к заговору моих сослуживцев и спасала свою шкуру.

Около половины десятого появились Кларк и Марлен — они задержались, чтобы спокойно перекусить на обратном пути.

— Где Аллегра? — спросила я.

— А разве ее еще нет? — осведомился Кларк.

— Нет, и она не звонила. И ее сотовый не отвечает.

— Может быть, ей сегодня «водить», — предположил Кларк.

— Водить? — переспросила я.

— Иногда, когда Фил устраивает такие дорожные совещания, он, если не договорил, забирает собеседника в полет. А затем бросает, предоставляя добираться домой самостоятельно. Однажды Марлен среди ночи оказалась в Лас-Вегасе — без шмоток и денег. Подозреваю, что сегодня «водит» Аллегра.

Электронная почта и телефоны продолжали требовать информацию, когда в десять пришла Дагни. Она выглядела свежей и отдохнувшей — как в общем-то и всегда, — тем более что ее увлечение Джульет осталось в прошлом. Кроме того, Дагни регулярно переписывалась с Оливером по электронной почте и даже пару раз выпила с ним, так как лето прошло и он вернулся в город, чтобы работать в одной из отцовских фирм.

— Не иначе у меня дежа-вю, — изрекла она, критически разглядывая мой вчерашний наряд. Я не ответила. — Карен, ты ужасно выглядишь. У тебя все в порядке?

— Я здесь с пяти, занимаюсь одной большой проблемой Фила. — Я знала, что это привлечет ее внимание, — не исключено, что завтра она явится на работу в четыре. Дагни тут же принялась выпытывать у меня подробности. — В статье из «Обсервер» сказано, что его надурили с покупкой «Ножовки». Все приехали на дорожное совещание по пути в Тетерборо, которое началось в половине седьмого, а сейчас они возвращаются — кроме Аллегры, которая, похоже, полетела с Филом в Чикаго. — Я ничего не сказала о раннем звонке Белинды, желая сохранить ее в качестве личного осведомителя.

Дагни взяла экземпляр «хитов» и пробежала его глазами.

— Здесь ничего нет.

— Все номера со статьей уничтожены.

— Ты хочешь сказать, что я ее так и не увижу?

— Вот. — Я бросила ей через стол последний оставшийся в офисе экземпляр.

Жадно читая статью, Дагни спросила:

— Представляешь, какие у парня нервы? Назвать в газете Фила лохом. Неужели фильм и правда такой ужасный? — Она сняла трубку и стала набирать номер. Я нажала на рычаг:

— Не звони своим подружкам и не болтай. Это гораздо серьезнее, чем твои страдания по поводу Джульет. Я тебе гарантирую, что нас обеих поджарят, если история выплывет наружу. Прекрати. — Моя агрессивность повергла ее в ступор, так что я продолжала: — Звонят тысячи репортеров, и им нужны подробности. Прикинься, будто ничего не знаешь, и запиши, что они скажут. То же самое с письмами — просто распечатывай. — Я указала на пачку бумаги, уже заложенную в принтер. — Мне нужно в туалет. На тебя можно положиться, пока меня не будет? — Она кивнула. — Отлично. Не закажешь ли для нас завтрак? Два кофе и кекс с черникой — вот все, что мне нужно.

Дагни сняла трубку, а я выждала ровно столько, сколько было нужно, чтобы убедиться, что она действительно общается с безобидным служащим кафе.

Когда я вернулась, кипа распечатанных писем увеличилась, а список звонков на мониторе Дагни пополнился десятками новых имен и номеров.

Около одиннадцати проснулись и принялись названивать обозреватели, использовавшие как материал для своих колонок последние сплетни. Эллиоту я дала стандартный ответ.

— Карен, ты знаешь что-то еще. Это же я.

— Я знаю не больше, чем ты прочел, — не сдавалась я, ибо это была правда: накануне я прочитала лишь краткую характеристику «Ножовки» в электронном письме, которое Мэтт послал Аллегре, и еще я слышала, как Тони орал из-за этого фильма. Я обещала Эллиоту, что попозже кто-нибудь перезвонит ему и добавит информации.

— Ну, а ты-то сама что думаешь? У тебя должно быть свое мнение, — не унимался он.

— Мое мнение такое, что день будет очень длинным, а этот Мастерс либо ищет смерти, либо как минимум сильно недооценивает Фила.

— Вот как. Ну хоть что-то.

Дерьмо.

— Ты же не собираешься меня цитировать?

— Карен, конечно же, нет. Разве я допущу, чтобы маленькие ножки попали в беду? Или их хозяйка рассердилась?

— Как только узнаю что-нибудь, сразу тебе позвоню. — В эту секунду мне было не до Эллиота с его (моими) ножками. Задача требовала предельной сосредоточенности.

В два часа пополудни от Аллегры еще не было никаких известий. В очередной раз зазвонил телефон, и я сняла трубку.

— Офис Аллегры Ореччи. — Я не услышала ничего, кроме помех на линии, и повторила: — Офис Аллегры Ореччи.

Наконец до меня донесся далекий голос: «Не хотите ли чего-нибудь выпить? — Пауза. — Со льдом?»

Я громко произнесла:

— Аллегра, это Карен. Я вас не слышу — наверное, самолет вне зоны действия сети. Перезвоните, пожалуйста.

Дагни посмотрела на меня.

— Я слышала только стюардессу, но не нашу милую начальницу. — Она подняла брови.

Через полчаса Аллегра перезвонила и велела, чтобы в аэропорту Ла-Гуардиа ее встретил автомобиль. Она сказала, что вернется примерно в четыре и что мы должны быть готовы сидеть в офисе допоздна. Когда шасси самолета коснулись полосы, Аллегра позвонила вторично. Она говорила с нами, пока ехала в машине, и продолжала разговаривать, когда вошла в офис. Она захлопнула дверь своей кабинки, не посмотрев ни на меня, ни на Дагни. Аллегра подробно объяснила нам план, который выработали они с Филом. Узнав об их замыслах, я поняла, что на выстрел, сделанный Мастерсом из игрушечного пистолета, ответит шквальный огонь тяжелой артиллерии. Аллегра была дока в таких делах, но расправа над Мастерсом требовала осторожности сапера. Наблюдение за действиями, предпринятыми «Глориос», чтобы выкрутиться из сложившейся ситуации, могло послужить пособием по преодолению кризисов.

Как выяснилось, весь план сражения опирался на невероятное, однако очень важное совпадение: и Джимми-Дейл Готорн, и президент были родом из Луизианы.

В самолете Фил переговорил с президентом Соединенных Штатов и попросил его посмотреть «Ножовку» — в поддержку еще одного парня из того же болота. Президент согласился, добавив, что он выкроил время, чтобы провести завтрашний вечер со своей матерью, ревностной патриоткой их родного штата.

На следующий день Фил, Тони, Аллегра и Глория отправятся в округ Колумбия, чтобы увидеть, как президент и его мать смотрят «Ножовку» в кинозале Белого дома. При благоприятном впечатлении, на которое они рассчитывали, «Ножовка» воспарит на крыльях президентской поддержки.

Аллегра поручила нам с Дагни подготовить все к президентскому просмотру. Одно только копирование пленки добавило суматохи: «Внимание! Киномеханика, срочно, на Пенсильвания-авеню, 1600!»

Снова позвонил Эллиот.

— В чем дело? Мастерс зарезал Фила? Почему ваши люди молчат?

Я знала, что проговориться нельзя ни в коем случае. Если что-то изменится и показ не состоится, то произойдет катастрофа.

— Ты скоро узнаешь, обещаю, но больше я ничего не могу тебе сказать.

— Хотя бы намек! Пожалуйста, Карен!

Умоляющий Эллиот мне очень нравился, но я и так уже сказала слишком много. Кроме того, я прекрасно помнила, как он отшил меня после премьеры. Я дам ему фору, но не раньше, чем получу официальное разрешение говорить.

Телефоны продолжали звонить, а электронные письма — поступать. К концу дня мы приняли более пятисот звонков и четыреста писем, и лишь малая часть из них не имела никакого отношения к «Ножовке». Вопросы задавали даже Джеральдине: когда неприветливость отдела по связям с общественностью сделалась очевидной, вопрошатели стали пытать счастья всюду, где только могли, но мы окопались всерьез, и никто не говорил ни слова. Мы с Дагни перепроверяли друг дружку — не забыли ли что-то зарегистрировать, — когда влетел Кларк и спросил, не знаем ли мы время завтрашнего авиарейса в округ Колумбия.

— Пока что речь шла о двух часах дня, — ответила я.

— Приемлемо.

— Ты летишь? — Я не могла поверить. — Ты будешь смотреть «Ножовку» с президентом Соединенных Штатов?

— Аллегра велела мне присоединиться и присматривать за фотографами — они готовят снимки президента и его матери в компании с Филом, Тони и Глорией. Понятное дело — обычный семейный портрет. — Он усмехнулся. — К тому же и Глория хочет, чтобы я полетел. На прошлой неделе я обыграл ее в пинокль, и она жаждет реванша.

Так всегда. Я среди ночи охочусь за газетами, а Кларк позирует с Тони, Филом и Первой Семьей государства.

— Я дам тебе знать, если что-то изменится.

Тем временем Марлен занималась Фазой Номер Два: бронировала гостиничные номера для назначенного на выходные рекламного тура по поводу премьеры «Ножовки», — хотя и не говорила прессе, какой покажут фильм и кто будет давать интервью. Она, таким образом, не подтверждала и не отрицала слухи и сплетни, и если бы пришлось поездку отменить, то никто не узнал бы, какое кино не показали. Марлен предупреждала всех журналистов, что в их интересах принять приглашение. За день свое участие подтвердили более двухсот представителей телевидения, радио, печати и сетевых ресурсов со всей страны.

На следующий вечер, около восьми, мы с Дагни ждали звонка от Аллегры. На экране моего монитора был пресс-релиз, который я написала накануне. Он был почти полностью закончен — Аллегра велела оставить пустые места для последующего внесения точной информации. Выглядело это следующим образом: «ПРЕЗИДЕНТ ВЫБИРАЕТ НОЖОВКУ». «После просмотра «Ножовки» — фильма, который скоро будет выпущен на экраны компанией «Глориос пикчерс», — президент заметил, что [вставить пылкое одобрение]. Его несказанно поразило умение Готорна [вставить глагол и несколько прилагательных], и он заявил, что это напомнило ему [вставить имя писателя, режиссера или рок-музыканта]». Мы с Дагни приготовили электронные послания и целые рулоны факсовых сообщений для двенадцати тысяч журналистов, связавшихся с нашим офисом за последние два дня.

Аллегра позвонила в тринадцать минут девятого. Она все еще находилась в кинозале Белого дома. На заднем плане я услышала хорошо знакомый плавный говор президента и ответное девчоночье хихиканье Глории. Мое сердце заколотилось. Аллегра взволнованно прошептала, что президент объявил «Ножовку» шедевром и назвал Джимми-Дейла «национальным достоянием» и «продолжателем традиций Фолкнера». По его мнению, «Ножовку» должен был посмотреть каждый американец! Мы с Дагни одновременно положили трубки. Я победно вытянула вверх руку, и Дагни звонко шлепнула своей ладонью о мою. Иметь в своей команде президента было, безусловно, очень здорово.

Мы заполнили релиз и принялись его рассылать. В первую очередь я позвонила Эллиоту, думая, что он еще успеет вставить материал в завтрашнюю газету — преимущество, которого я больше не предоставила никому.

— Это Карен. У меня есть официальное заявление насчет «Ножовки». Сумеешь придержать выпуск?

— Попробую.

Он дал мне номер факса, и я оставалась на проводе, пока он его получал.

— Спасибо, Карен. Я оценил, честное слово. А кто был на просмотре с президентом?

— Фил, Тони, Глория и мать президента.

— Отлично. Значит, на этом я и построю свою статью — семейная история.

— Я попрошу Кларка отправить тебе снимки — он сейчас с фотографом из Белого дома.

— Спасибо. И вот что, Карен, — прости, что я был такой скотиной после «Петь может каждый». Я вовсе не хотел, чтобы ты осталась там стоять в одиночестве.

— Эллиот, я зашиваюсь. Поговорим в другой раз?

— Обязательно. Просто все не так, как ты могла подумать.

Кларк рассылал фотографии Фила, Тони и президента прямо из пресс-центра Белого дома. К утру они уже должны были облететь весь земной шар — ценное достижение, так как «Глориос» приобрела права и на международный прокат «Ножовки». Я позвонила ему и спросила, не сможет ли он прямо сейчас послать один снимок в «Пост».

— Пахнет эксклюзивом для Эллиота Солника, — отозвался Кларк.

— Просто стараюсь дружить с прессой.

Я позвонила Эллен, чтобы поведать, как чуть не встретилась с президентом. Она молча выслушала мои заверения в том, что он просто влюбился в «Ножовку», а потом сказала:

— Не знаю, Карен. По-твоему, президенту больше нечего делать, как только торговать билетами в кино для Фила и Тони Уоксманов?

— Знаешь, Эллен, кинокартины — один из самых ценных продуктов американского экспорта. Так что президент, конечно, сделает все, чтобы поддержать эту отрасль, — холодно произнесла я.

Я повторила фразу Аллегры, которую она при мне сказала кому-то в ответ на такую же претензию.

 

ПРОСТОЙ ПЛАН

Вскоре после рекламной поездки по случаю премьеры «Ножовки» я поняла, что одного моего характера недостаточно для сохранения спокойствия в безумной атмосфере «Глориос». Мне удалось придумать что-то вроде мантры, которая звучала у меня в голове: «Этого не может быть на самом деле». Каждый раз, когда все происходящее вокруг становилось слишком странным, я начинала повторять эти слова. «Этого не может быть на самом деле. Этого не может быть на самом деле». Я играла словами, переставляла их. «Не может быть на самом деле этого. На самом деле этого быть не может. Это — на самом деле? Не может быть!» Порядок слов был не важен, а некоторые варианты звучали даже поэтично. Но по сути своей фраза была доказательством: все, что я видела, происходило На Самом Деле. Располагая беззвучной мантрой, которая вертелась в моей голове, я справилась с событиями нескольких следующих недель лучше, чем если бы ее у меня не было. По крайней мере я так считала. Не хотелось бы мне пережить такое опять, чтобы иметь возможность сравнивать.

Сама по себе рекламная кампания оказалась изматывающим мероприятием, безумным упражнением в контроле над разумом. «Ножовка» слишком отличалась от того, к чему привыкли люди, ведущие на местных телеканалах программы с названиями вроде «Киноминутка Марилу». Кино для них ограничивалось боевиками, историями любви и фантастическими сагами. Большинство из них фактически остались равнодушными к «Ножовке», и нам приходилось снова и снова расписывать ее достоинства — столько, сколько было нужно, чтобы в итоге склонить прессу к нашей точке зрения.

Впрочем, не слишком радушный прием «Ножовки» не помешал им высказаться в нашу пользу. В субботу, во время ленча, меня окружили журналисты, желавшие добавить свою толику к списку, который я составляла по велению Марлен: «Один из важнейших фильмов года»; «"Ножовка" — важный урок нам и нашему времени»; «У Джимми-Дейла Готорна есть дар», — и это говорила женщина, сидевшая в зале рядом со мной и прохрапевшая всю вторую половину фильма. Но отзыв есть отзыв. Я все записала и передала Марлен, которая гордо вручит Аллегре эти похвалы фильму, а та преподнесет их Мэтту, Филу и Тони как доказательство своих стараний.

И в довершение всего, когда вечером в воскресенье я, Кларк и Роберт вернулись в офис, нагруженные коробками с оставшимися рекламными буклетами для прессы, оказалось, что кабинка Роберта подверглась нападению — во всяком случае, таким было первое впечатление.

Я стояла у своего стола и пыталась найти номер «Роллинг стоун», который хотела дать Элен, когда раздался расстроенный голос Роберта:

— Эй, подойдите сюда на секундочку!

Опасаясь увидеть человека, который звонил по утрам, грызунов, а то и пьяного Хенретти, я заглянула к нему в кабинку. Кларк уже был там.

— Похоже, тебя ограбили.

— Нет, только разгромили. Посмотри внимательнее, — ответил Роберт. — Разве не видишь? Кто-то урезал мою конуру.

Он был прав: помещение выглядело намного меньше, чем изначально. Теперь Роберт мог упереться руками в одну стенку, а ногами — в другую и так повиснуть над полом.

Кларк побежал в соседнюю кабинку Марлен, которую отделяла от кабинки Роберта лишь временная перегородка.

— Вот и ответ, — пробормотал он. — Не знаю, что и думать об этой женщине.

Войдя следом, я увидела, что стенка была сдвинута и кабинка Марлен стала гораздо просторнее. А клетушка Роберта была теперь такой крохотной, что он не мог даже отодвинуть стул от стола.

Роберт дважды перебежал из своей кабинки в кабинку Марлен и обратно, словно сам себя проверяя.

— Когда же они это сделали?

— Скорее всего в пятницу, когда мы уехали, — сообразила я, смутно припоминая, что тем утром Марлен и Аллегра очень интенсивно переписывались. Марлен требовала себе дополнительную площадь, чтобы та соответствовала ее «возросшей ответственности», и Аллегра написала, что постарается найти решение.

Я повернулась к моему компьютеру, набрала «ЛЛОЙДУМЕР» и вошла в почтовый ящик Аллегры.

— Вот оно, — указала я Роберту на экран. Там высветилась длинная переписка между обеими, заканчивавшаяся предложением Аллегры сдвинуть стену.

— Но мне никто и слова не сказал! — воскликнул Роберт. — Я весь уик-энд трудился как проклятый — и вот благодарность.

Я никогда не видела его в такой ярости. По правде говоря, я вообще никогда не видела, чтобы он на что-то сердился.

Не зная, как быть, но понимая, что так это оставить нельзя, мы отправились в «Баббл-Лондж», где Кларк заказал бутылку шампанского за тысячу долларов.

Начался декабрь, и в офисе царил хаос — до конца года должны были выйти несколько фильмов, и, прежде чем зазвенят рождественские колокольчики, предстояло переделать массу дел. Фил получил уведомление Венесуэльского министерства кинематографии о том, что «Молочник» — картина, которую мы прочили в оскаровские призеры как «Лучший фильм на иностранном языке», — имел очень мало шансов быть номинированным, поскольку режиссер был австралийцем. У министерства было правило, согласно которому все фильмы, представляющие Венесуэлу на международных конкурсах, должны быть поставлены гражданами этой страны. Фил подал апелляцию и ждал ответа со дня на день. А пока он мерил шагами коридоры вокруг своего офиса и утешался огромными порциями итальянских сластей, которые Сабрина заказала для него у Веньеро.

Тони давно вычислил, что в сезон праздников на экраны кинотеатров в основном выходили заумные фильмы и серьезные претенденты на «Оскар». Это означало, что в дни школьных каникул миллионы американских подростков оставались совершенно неохваченными. Они повалят в кинотеатры гуртом, если им будет что посмотреть. Поэтому из года в год в качестве подарка для молодежи страны Тони выпускал какой-нибудь жанровый фильм — хоррор-комедию, рок-комедию, хип-хоп-комедию или просто фильм ужасов, — и каждое следующее Рождество для Тони оказывалось веселее предыдущего. В этом году планировалось выпустить сиквел к культовому готическому триллеру «Ворон».

А чтобы окончательно испортить нам жизнь, Аллегра, Марлен и Джеральдина сели на новую диету. Они одновременно решили скинуть до праздника несколько лишних фунтов: звонки, оскорбления и властные распоряжения, конечно же, не сжигали им необходимого количества калорий. Программа похудения «Проснись стройной» обладала всеми достоинствами сбалансированного питания и физических упражнений, но при этом не требовала ни того ни другого. Все трое ходили к одному и тому же врачу в Верхнем Ист-Сайде, который был счастлив давать им одинаковые предписания. Марлен и Джеральдина посещали его на пару, деля такси на двоих, тогда как Аллегра ездила в одиночестве и держала свои визиты в секрете. Когда из приемной врача звонили подтвердить договоренность, мы с Дагни просто делали пометку в ее списке звонков, притворяясь, будто не знаем, в чем дело.

Фил тоже занялся здоровьем. Решив избавиться от привычки выкуривать по три пачки в день, он начал пользоваться никотиновым пластырем — вернее, связками пластырей, по одной на каждую руку. Однако вскоре он обнаружил, что курить в этих повязках намного приятнее, чем обходиться либо тем, либо другим.

Передозировка никотина и препараты для похудания взвинтили и возбудили старший персонал, наделив его почти сверхчеловеческой способностью часами работать без устали. Остальные из нас, доблестно пытавшиеся продержаться на кофе и травяных энергетических добавках, совершенно вымотались и мечтали лишь о рождественских каникулах, которые вооружат нас волей к дальнейшему труду.

Я не планировала ничего конкретно, но очень хотела поехать домой, в Провиденс, к родителям, где с меня будут сдувать пылинки и позволят подолгу спать. Дагни собиралась поехать на Ибицу на встречу с «сестрами» из женского клуба колледжа. Кларк думал предпринять поездку на курорт «Ранчо "Каньон"». Пару лет назад Глория уговорила его попробовать процедуры, которые предлагались в этом знаменитом на все Соединенные Штаты месте отдыха, и с тех пор Кларк ездил туда каждый год. Они вели продолжительные дискуссии о плюсах и минусах масок из водорослей и грязевых ванн. Поскольку Глория получила там «целые километры массажа», она неизменно снабжала Карла именами лучших курортных специалистов по работе с лицом, гомеопатов и ароматерапевтов. «Только лучших из лучших», — часто повторяла она. Роберт намеревался исполнить давнишнюю мечту: выложить плиткой Периодическую систему элементов на стене ванной в своей квартире в Нижнем Ист-Сайде. Он попросил — раз уж я собралась уезжать — разрешения пожить у меня, пока не застынет раствор. Зная, что он оставит мою квартиру во много лучшем состоянии, чем застанет, я с радостью согласилась.

Во вторник, за две недели до Рождества, апелляцию Фила к венесуэльцам отклонили. «Молочник», история о простодушном фермере, который читал своему стаду стихи в надежде, что надои увеличатся, больше не участвует в борьбе за звание лучшего фильма на иностранном языке. Аллегра три с половиной часа провела в офисе Фила, разрабатывая стратегию продвижения фильма. Затем была вызвана Вивьен, и они еще пять часов совещались втроем. К моменту, когда Аллегра вернулась к себе, мы с Дагни уже ушли домой. На следующее утро Дагни мрачно уведомила меня о принятом решении.

— Фил отменил Рождество. — Глаза у нее покраснели. — Никто из нас не уйдет на каникулы, потому что мы будем номинировать «Молочник» как «лучший фильм», — всхлипнула она и заплакала. — Я планировала эту поездку на Ибицу с февраля. — Несмотря на рыдания, Дагни тщательно выговаривала букву «ц» в «Ибица» на кастильский лад, как «с».

— Приехали, — Я тяжело опустилась в кресло и взъерошила волосы. В голове крутилась мантра: этого не может быть на самом деле.

— Ты всего-навсего хотела прокатиться на Род-Айленд. Роберт хотел выложить кафелем ванную. Настоящие планы были только у нас с Кларком, — заныла она.

Я уже давно не наблюдала это сторону характера Дагни, поэтому решила не обращать внимания. Возможно, она просто преувеличивала. Даг часто занималась гиперболизацией, особенно применительно к своей особе.

— НЕМЕДЛЕННО сюда, — прожужжало с обеих сторон нашего стола.

Мы вскочили на ноги, и Дагни с силой пнула по своему стулу. Аллегра сидела за своим столом спиной к двери и даже не пошевелилась, когда мы вошли. Изо всех сил напрягая барабанные перепонки, я сумела разобрать, что «Глориос» затевала полномасштабную кампанию по продвижению «Молочника». Будут десятки мероприятий и бешеная атака на средства массовой информации, начало которой положит пресс-конференция, уже назначенная на вторую половину этого дня. Фил и режиссер объявят, что они сдаются на милость членов Киноакадемии, и скажут, что картина, если уж она вообще удостоится какого-то признания, должна быть номинирована в категории «Лучший фильм». Поскольку наша начальница так и не удосужилась повернуться к нам лицом, мы толком не поняли, кому из нас что поручено. Принимая во внимание плохое настроение Дагни, я решила разобраться с этим вопросом позднее. Она была не в том настроении, чтобы сотрудничать, но и я, честно говоря, тоже. После пяти минут невнятного бормотания Аллегра развернулась и взглянула на нас:

— В первую очередь вы должны подготовить пресс-релиз с объяснением происходящего и подчеркнуть тот факт, что Филу и его близким пришлось ради фильма отказаться от каникул. — Я выкатила глаза. Фил мог устроить себе каникулы когда хотел. Ограбили всех остальных.

Мы вернулись на свое рабочее место. Дагни начала организацию приезда в Нью-Йорк исполнительницы главной роли, Аны-Марии Вердадес, который был назначен на послезавтра. Ана-Мария играла жену фермера — застенчивую, милую молодую женщину, постоянно защищавшую мужа от других фермеров в деревне. То, что он читал стихи коровам, сделало его объектом постоянных насмешек. Ана-Мария играла весьма убедительно и была ослепительной красавицей. Но она очень плохо говорила по-английски. Дагни записала ее на ускоренный курс Берлитца, чтобы актриса занималась ежедневно, пока не научится изъясняться достаточно бегло, чтобы давать интервью американской прессе. Затем она заказала для Аны-Марии билет в один конец из Каракаса и номер в «Хилтон тауэрс».

Я стала набрасывать пресс-релиз, цитируя Фила: «Чтобы предоставить «Молочнику» оптимальный шанс завоевать симпатии Киноакадемии, мы вместе с моими верными сотрудниками приняли решение отменить наши рождественские каникулы. У меня исключительно преданная команда, и я не сомневаюсь, что ее стараниями «Молочник» будет номинирован в категории "Лучший фильм"».

Добавив несколько разъяснений касательно венесуэльского кинематографического законодательства и подтвердив, что «Молочник» действительно заслуживал выдвижения, я переслала черновик Аллегре, захватила сигареты и вышла из здания. Я уже научилась достаточно убедительно зажигать и держать сигарету, чтобы торчать с курильщиками из «Глориос» на пятачке у черного входа. Там я застала Роберта, Сабрину и Джанет, новую помощницу Ивонны Стэплтон — седьмую по счету с момента моего прихода в компанию. Джанет приступила к работе около двух месяцев назад, и, судя по всему, она должна была задержаться на этой работе дольше, чем ее предшественницы. Как только она появилась в компании, мы с Робертом попросили ее пресекать все якобы невинные вопросы чересчур прытких практикантов.

Было необычно тепло для этого времени года, а потому мы не спешили вернуться внутрь. Пристроившись рядом с Робертом, я прислонилась к стене. Какое-то время все молчали; мы лишь удрученно стояли, подпирая стену. Первым заговорил Роберт:

— Мы вполне могли начать заниматься «Молочником» после каникул, и еще осталась бы куча времени.

— Да, но Филу хочется впечатлить членов Академии своей жертвой, — ответила Сабрина.

— По-моему, им наплевать. Я уверен, что мы никого из них не застанем дома.

Я вспомнила прошлогоднее телефонное безумие в связи с «Пилотом-иностранцем» и содрогнулась от мысли, что теперь придется делать все то же самое для «Молочника». Каждому собеседнику придется подолгу объяснять, что да, вы правы, эта картина подпадает под категорию «Лучший фильм на иностранном языке», но есть техническая тонкость, и фильм должен быть целиком национальным, так что от вас, уважаемый член Киноакадемии, ждут, чтобы вы переместили картину в категорию «Лучший фильм». Я была уже не та, что год назад, взволнованная и счастливая лишь от того, что должна в любое время суток звонить членам Киноакадемии и восхвалять «Глориос пикчерс». С тех пор произошло слишком многое, но мне все еще было мало. Прошлым вечером я взглянула на кухонный календарь и поняла, что всего через два месяца мне предстояло выбрать — остаться или уйти. Независимо от решения мне удастся выдержать заключенное с кузиной пари и продержаться в «Глориос» год.

— А куда собирался Фил? — спросила я у Сабрины.

— Фил? Он никогда не уезжает на Рождество — во всяком случае, не уезжал последние три года, что я здесь. Но обычно разъезжаются все, кроме одной помощницы Фила, одной — Тони, да еще пары человек, без которых остановится производство. Если кому-то приходится остаться, это стараются возместить деньгами.

— Правильно, но в этом году, когда все и каждый пляшут вокруг, никто не разорится, верно?

— Никто, — согласилась Сабрина. — Проще выеденного яйца. — Она растоптала сигарету с такой силой, словно хотела проломить каблуком мостовую.

— А Ивонна останется? — спросила я Джанет.

— Она сказала, что это зависит, — ответила та. — Но только не уточнила, от чего.

— И что еще здесь происходит под Рождество?

— Что ж, некоторые сами предпочитают остаться, — сказал Роберт.

— Не подсказывай. Марлен?

Он кивнул и жестом пригласил продолжать.

— Вивьен?

— Ага, она тоже.

— И я уверена, что Аллегра не позволит им болтаться в офисе без присмотра, — сказала я, и Роберт поспешно подтвердил мою правоту. Этого не может быть на самом деле, подумала я.

Я покачала головой и направилась внутрь, где обнаружила Дагни, при полном макияже, сияющую и суетящуюся. Внутри у меня екнуло. Я была уверена, что вещи, осчастливившие Дагни, отразятся на мне самым неприятным образом.

— Ты не поверишь, — изрекла она, сияя глазами.

— Поверю.

— Я объяснила Аллегре, что мне очень, очень нужно поехать в Ибицу и что я планировала поездку целый год, и она разрешила мне ехать.

— Рада за тебя.

— Судя по голосу, не очень.

— Если ты уедешь, то при большом везении я, может, и получу выходной в сам праздник. Лучше бы ты меня предупредила и мы все обдумали вместе, чтобы отдохнуть обеим.

Она с секунду помедлила и выдала:

— Но у тебя-то и планов никаких не было.

— И потому ты думаешь, что мне не нужны каникулы?

— Нет, это все потому, что я еду в Ибицу. — Она удалилась с высоко поднятой головой.

Меня совсем не удивило письмо от Кларка, который сообщил, что получил специальное разрешение уехать на «Ранчо "Каньон"».

Золотые Дети — Рабочие Лошади, 2: 0.

Жизнь в нашем аду продолжалась. У Тони возникли проблемы с поддержанием на плаву его сиквела к «Ворону». Фильм, известный как «Ворон-2: Никогда», на бумаге казался в полном порядке: аудитория состояла из неистовых фанатов, мрачный колорит обещал привлечь падких на ужасы подростков, а роль Ворона исполнил Эрик Клостенхаймер, немецкая поп-звезда с испепеляющим взглядом. Еще не будучи известным в Соединенных Штатах, Эрик уже гремел на всю Европу, где его называли немецким ответом на «Бэкстрит бойз», хотя он и действовал в одиночку. Актер, сыгравший Ворона в первом фильме, не мог сниматься из-за несовпадения графиков, а Тони не мог рисковать и откладывать премьеру «Ворона-2: Никогда», открывавшую праздники.

К несчастью, у Эрика, который неплохо говорил по-английски, был очень сильный акцент. Его агент пообещал Тони, что Эрик позанимается с репетитором и будет говорить как житель Среднего Запада — то есть так, как разговаривал Ворон, пока не обрел бессмертие. Однако во время просмотра стало ясно, что Эрик, вопреки всем своим старанием, ни на йоту не поколебал своих тевтонских модуляций. У него получился не ангел мщения, а придурковатый немец, персонаж Майка Майерса из шоу «Прямой эфир в субботу вечером». Тони уверял, что «Ворон-2: Никогда» выйдет в срок и уложится в бюджет. Проблема, как он отвечал каждому, кто осмеливался спросить, будет решена во время монтажа.

На следующее утро мы с Кларком отправились в студию звукозаписи, где шла запись реплик Эрика. Нам предстояла встреча с журналистом из «Пипл», собиравшимся взять у Эрика интервью. Последнего собирались включить в ежегодный список «Самых занятных людей года» — большая удача для нас. «Занятный» — слово, очень неплохо описывавшее Эрика, так как мы знали о нем очень мало, помимо того, что его песня «Ich habe Fieber» разила наповал всех европейских девчонок и что его зеленые глаза, угловатые черты и черные как сажа волосы на всех языках назывались «клёвыми». Мое присутствие не было обязательным, но я убедила Аллегру отпустить меня, сказав, что это будет хорошей тренировкой, на случай если когда-нибудь мне понадобится следить за интервью — возможно, на праздниках, которых я лишена.

Мы приехали в студию, и нам велели подождать в комнате отдыха, сплошь заставленной низкими мягкими диванчиками, сидеть на которых было настолько же неудобно, насколько приятно на них смотреть. Стены были снизу доверху увешаны золотыми и платиновыми дисками с записями многих музыкантов — от Элвиса до Эрика Клэптона. По комнате были расставлены стеклянные столы со сладостями. Кларк взял из огромной вазы две «Тутси Роллз», а я угостилась «Эм энд эмз» с арахисом — из автомата, который щедро насыпал полную пригоршню при каждом нажатии кнопки.

— Откуда столько сладкого? — поинтересовалась я, вторично наполняя горсть конфетами.

— Думаю, осталось с тех времен, когда все рок-звезды сидели на героине, — ответил Кларк, переходя к подносу с завернутыми в пищевую пленку бутербродами. — Теперь даже производителей сахара днем с огнем не найти.

Запись планировали завершить к полудню, чтобы Эрик успел расслабиться перед приездом Патрика Брейтуэйта, репортера из «Пипл», которого ждали к часу. Мы с Кларком собирались обсудить с Эриком некоторые моменты, прочитав о которых, люди обязательно пошли бы смотреть «Ворона-2».

В половине первого Эрика еще не было, и мы попросили секретаршу его найти. Она сделала пару звонков и сказала, что Эрик все еще занят с Тони. Без пятнадцати час, поскольку их общение никак не заканчивалось, Кларк принял решение пойти и напомнить Тони о интервью для «Пипл». Секретарша сказала, что они были в студии С. Мы прошли по коридору, осторожно открыли дверь, над которой горела надпись: «ИДЕТ РАБОТА», и вошли в студию, стараясь не привлекать к себе внимания. На одной стене висел экран, на котором шел «Ворон-2». Рядом с противоположной стояла стеклянная будка, в которую был заключен перепуганный Эрик Клостенхаймер. Всей своей массивной фигурой он нависал над стойкой с микрофоном, сжимая ее побелевшими руками. Между экраном и будкой находился пульт с тысячей циферблатов, кнопок и всяких сверкающих штуковин.

Перед пультом стоял Тони Уоксман и грозил Эрику кулаком.

— Меня слышно? — пролаял он одному из двух звукорежиссеров. Тот показал: о'кей. — Слушай меня, Клостенхаймер. Мне наплевать, сколько времени это займет. Ты у меня заговоришь, как американский Ворон, даже если будешь повторять, пока не сдохнешь.

Эрик был способен только нервно кивать.

— Мотайте! — заорал Тони на операторов, указывая пальцем в потолок.

Те нажали на несколько кнопок, и фильм начался заново. Эрик стоял в будке и говорил одновременно со своим изображением на экране. Записывали фразу «Я Ворон. Никогда больше злые силы не потревожат вас». Эрик прекрасно справлялся с синхронизацией, но его «в» звучало чуть мягче, чем нужно.

— Что это за хренотень? Форон? Потрефожат? Фас? — Тони сопровождал каждое слово ударом кулака по пульту.

Эрик съежился в своей будке.

— Я попробую снова.

— Мотайте!

На сей раз получилось немного лучше, но все равно никто на свете не поверил бы, что этот парень родился в Канзасе. Лицо Тони побагровело, и он захрипел. Он подцепил стул, раскрутил над головой и запустил им в будку. Тот отскочил от тяжелых, звуконепроницаемых панелей. Глаза Эрика расширились от ужаса. Сейчас он уже не выглядел занятным. Казалось, что он вот-вот намочит свои кожаные штаны.

Тони велел включить микрофон и приказал Эрику выйти из будки. Эрик медленно отворил дверь и спустился на две ступеньки, отделявшие будку от остального помещения. Тони приблизился к Эрику так, что его нос картошкой едва не касался изящного, тонко очерченного носа Эрика.

— Мне что — выбить из тебя эту гребаную дурь, айн-цвай-драй? — вопросил Тони. — Выбить, да? Потому что я делаю здесь гребаное кино, и я сделаю его. Я сделаю его, твою мать.

Подоспела моя мантра, которой был устроен прогон ничуть не хуже, чем каждой фразе из «Ворона-2». Не может быть. Не может быть. Не может быть.

— Извините. Я буду стараться, — сказал Эрик, глядя в пол.

— Можешь спорить на свои гребаные сосиски с пивом, что ты постараешься. Мне плевать, сколько времени это займет.

Эрик залез обратно в будку; его красивое лицо осунулось и потемнело. Кларк дотронулся до моего плеча, и мы вышли.

В коридоре он сказал:

— Никакого интервью сегодня, хотя в «Пипл» это наверняка нашли бы занятным. Я придумаю, что сказать репортеру.

Патрик Брейтуэйт сидел в комнате отдыха и ел «Хершис Киссес». Судя по количеству фантиков, он уже давно нас ждал. Кларк извинился перед Патриком, сказав, что Эрику нездоровится и он хочет перенести интервью на следующий день. Патрик расстроился и напомнил Кларку, что Вивьен выкручивала редактору руки, чтобы тот поставил Эрика в ближайший номер. Кларк продолжал извиняться и повторил, что делу ничем не помочь. Патрик захватил с собой пару конфет, и тут мы все застыли, безошибочно распознав звон бьющегося стекла.

— Что это было? — осведомился Патрик, в котором внезапно проснулся профессиональный инстинкт.

— А, это ребята Фоли шумят в одной из студий. Они все утро пытаются сымитировать звук пианино, падающего из окна здания. Похоже, продвинулись, — ответил Кларк, сокрушенно качая головой в осуждение глупости специалистов по звуку.

Патрик кивнул, но тут мы услышали витиеватую брань и крик: «Я из тебя шницель сделаю!»

Патрик широко раскрыл глаза:

— Это не команда Фоли — если только они не пытаются сымитировать звук Тони, орущего во все горло. Что, черт возьми, здесь происходит?

Я решила сыграть роль доброго полицейского.

— Ладно, Патрик, мы вас обманули. Это не Фоли, вы правы. Фил и Тони все утро ругаются из-за чего-то по телефону, и это помешало Эрику дать интервью. Сегодня все кончится, так что ваша беседа пойдет в печать. До премьеры осталось всего две недели.

Патрик кивнул.

Кларк продолжил за меня:

— Если мы просто перенесем интервью на завтра, вы сможете общаться сколько захотите. И я обещаю провести вас на первый просмотр «Ворона-2».

Патрик казался удовлетворенным объяснениями и уже поднял свой портфель, собираясь уходить. Не дойдя до двери двух дюймов, он обернулся и спросил:

— Так из-за чего спор?

Мы с Кларком переглянулись. Все мысли вылетели у меня из головы.

Патрик был настырен:

— Почему Уоксманы орут друг на друга?

— Это в связи… — начал Кларк.

— Это просто… — сказала я.

— Фил и Тони не могут договориться о рождественском подарке матери, — заявил Кларк. — Фил хочет отправить ее в роскошный круиз, а Тони хочет подарить ей домашний гимнастический зал и личного тренера.

— А то и другое нельзя? — спросил Патрик.

— Можно, но дело не в этом. Они ежегодно преподносят ей совместный подарок. Иначе она решит, что мальчики не ладят, — нашлась я.

Патрик не выглядел убежденным, потому что в этот момент крик повторился и чуть не оглушил нас.

— Ладно. Очень достоверно. В следующий раз соврите получше, а то обидно, — произнес он и хлопнул дверью.

— Не очень-то помогло, — сказала я Кларку, который был невыразимо спокоен и собран. Мои волосы стояли дыбом. Во рту пересохло. Образ Тони, терроризировавшего Эрика, меня очень расстроил, и я предалась пораженческим размышлениям на тему «что, если».

— Клянусь, Хенретти будет счастлив узнать об этой истории. Это был образцовый Тони — живой и без цензуры.

— Карен, тебе надо выкинуть этого Хенретти из головы. Его годами никто не видел. Он такой раздолбай, что не напишет и списка покупок, не говоря уже о полноценной книге. Аллегра держит его в перечне «на заметку», не больше. Когда же ты прекратишь?

Так резко Кларк со мной еще не разговаривал. Обиженная и злая, я ответила:

— Знаешь, Кларк, иногда мне кажется, что тебе наплевать, когда кто-то из нас по-настоящему болеет за дело. Ты порхаешь туда-сюда, работаешь, когда тебе вздумается, но я не могу позволить себе такую роскошь. Конечно, тебя не тревожит Хенретти, потому что тебя вообще ничто не тревожит. — Я отвернулась от него.

— Извини, Карен, я не хотел тебя задеть. — Кларк потянулся обнять меня, но я увернулась. — Пожалуйста, не будь занудой. Мне просто не хочется, чтобы ты переживала из-за ерунды. Честное слово, Карен, мне очень стыдно.

— Ладно, проехали. Я психанула. День такой. — Мне не хотелось продолжать разговор.

— Клянусь, милая, мне очень жаль.

— Извинения приняты. Может быть, пойдем отсюда? Пожалуйста.

Мы покинули студию. Позже я узнала, что труды Эрика растянулись на тридцать часов, после чего Тони решил просто подрезать фильм, чтобы Ворон болтал меньше, чем изначально планировалось. Эрик умел убедительно молчать, изображая мрачные раздумья, и Тони решил обыграть это.

Когда мы вернулись в офис, я нашла у себя на стуле черновик пресс-релиза. Аллегра отредактировала его и оставила указания: распространить по всем крупным агентствам новостей с примечанием о временной недосягаемости Фила, «так как он с головой ушел в подготовку кампании по выдвижению "Молочника"». Цитата подверглась радикальной правке. Были выкинуты упоминания о верных сотрудниках и преданной команде, стараниями которых фильм завоюет признание. Теперь речь шла лишь о решении Фила лишить себя каникул и остаться в городе. Остальные же так и будут отрядом роботов, запрограммированных исполнять все, чего пожелает Уоксман.

В последнее время Аллегра, на мой взгляд, вела себя даже более странно, чем обычно. В прошлом месяце она похудела больше всех в офисе, но упорно отказывалась признать, что изменение фигуры имело фармакологическую природу. Если кто-нибудь спрашивал, как ей удалось сбросить так быстро и так много фунтов, она давала в высшей степени неправдоподобные ответы, называя в числе причин «баскетбол» и «роликовые коньки». Сегодня я услышала, как она приписывает свое усыхание недавнему увлечению бильярдом, который, по ее словам, «был очень полезен для талии».

В кампании по выдвижению «Молочника» немалую роль играла читка произведений Уолта Уитмена — поэта, стихи которого, по мнению главного героя фильма, должны повышать надои. Джульет Бартлетт, Джимми-Дейл Готорн, Боб Метачен, Гарри Спиндлер, Франческа Дэвис и Айван-Мелисса Пелл, как и другие преданные сторонники «Глориос», уже изъявили готовность выступать на поэтических вечерах, которые будут организованы в богатых домах членов Киноакадемии в Нью-Йорке, Беверли-Хиллз и Лондоне. Естественно, эти чтения сопровождались роскошным угощением от студии. Хозяевам разрешили приглашать кого угодно, так как их гостевые списки на семьдесят пять процентов состояли именно из членов Академии.

Дагни с ума сходила от многочисленных телефонных звонков и сообщений, так как ее обязанностью была координация этих литературных мероприятий. Она также отвечала за стилистов, давая им советы насчет оптимальных нарядов для их клиентов. Мужчины должны были выглядеть точь-в-точь как в фильме «Общество мертвых поэтов» — брюки цвета хаки, голубые моряцкие куртки и красные галстуки в полоску под белую рубашку в сочетании с легкими кожаными туфлями — чем поношеннее, тем лучше. Женщинам полагалось иметь вид строгих библиотекарш, хотя ценники на их одежде превосходили возможности любого настоящего библиотекаря. Типичным нарядом для них были сшитые на заказ костюмы с юбками, шелковые блузки и черные туфли-лодочки с острыми, как стилеты, носками. Волосы должны быть убраны в аккуратный пучок на французский манер или завязаны в длинный хвост. А самое важное — очки. Дагни удалось уговорить шикарного оптика из Сохо одолжить их нашим выдающимся чтецам: линзы были изготовлены из чистого стекла. В общем и целом внешний вид говорил: «Я начитанный интеллектуал и с удовольствием наслаждаюсь вместе с вами красотой поэзии».

Это в точности отвечало плану Фила, Аллегры и Вивьен, которые понимали, что «Молочник» может стать серьезным оружием в войне Голливуда против бездуховности. «Глориос пикчерс» раздует эпидемию интеллектуальной горячки, а после предложит быстрое и действенное решение.

— Si, si, claro. Актеры многое знают, — говорила Вивьен в трубку. Ее голос звучал даже на пару порядков громче обычного, а потому невозможно было не подслушать. — Они знают, что их боготворят. Знают, что богаты. Знают, что талантливы, даже если это не так. — Я понятия не имела, с кем она говорит, но была заинтригована. — Они не знают лишь одного — действительно ли они умны, или это им только кажется. Вот Фил и придумал потрясающий план — разобраться в этом при помощи «Молочника», а заодно заставить аудиторию почувствовать волнение. — Она продолжала описывать стратегию, которая, если окажется успешной, обеспечит номинирование «Молочника». — Si, si. Какие же мы артисты, если не в состоянии даже оценить стихи? Превосходно, — закончила она громко.

Первые чтения состоялись в Беверли-Хиллз, в особняке продюсера. Джульет Бартлетт и Джимми-Дейл Готорн читали гостям стихи из фильма. Всю неделю поэтическое эхо летало от Голливудских холмов до Уолл-стрит, от Тауэр-бридж — до Нью-Йорка и обратно. Новым модным аксессуаром сделались пыльные тома, переплетенные в кожу, а папарацци из «Пипл», «Ас» и «Стар» упоенно снимали вооружившихся очками знаменитостей в действии — в книжных магазинах, библиотеках и даже на аукционе «Сотбиз», где были выставлены первые раритетные издания, а цены побивали все рекорды. Телефоны Аллегры разрывались от звонков: звонили члены Академии, желавшие приютить чтецов, и пресс-секретари, желавшие, чтобы их клиентам дали возможность выступить. Мы с Дагни едва справлялись с запросами и подтверждениями. Мы начинали беспокоиться, что на всех не хватит поэзии.

В водоворот засосало даже Кларка, так как ему поручили продовольственное обеспечение мероприятий. Фил фигурировал во всех утренних передачах, прославляя поэзию и сетуя на ее заброшенность в современной культуре. Он восседал в гостевых студиях всех программ и в ходе интервью являл мировую скорбь всей своей неуклюжей фигурой. Затем, к восторгу хозяев, он вставал, расправлял плечи, сцеплял перед собою кисти и театрально восклицал: «О Капитан! Мой Капитан!» «Молочник» вдруг сделался лекарством от всего, что калечило наши души, и это лекарство продавалось во всех кинотеатрах страны. Поэзия была хитом.

Когда одно из нью-йоркских чтений организовали в доме члена Академии, проживавшей в Дакоте, мне отчаянно захотелось туда попасть — я была в этом здании только однажды, когда смотрела «Ребенка Розмари». Я назвалась охраннику в маленькой будке на Западной Семьдесят второй улице; он позвонил кому-то и пропустил меня. Оказавшись в доме, из окон которого открывался изумительный вид на Центральный парк, я заметила в группе примерно из сорока элегантно одетых людей нескольких актеров и актрис, которые, как я знала, жили в этом же доме. Там же я увидела Миранду Пристли, редактора всемирно известного журнала мод. Одетая в наряд от «Прада», в огромных солнцезащитных очках, она одиноко стояла возле окна. Фил и Аллегра забились в угол, и Фил поманил меня:

— Скажите ей, чтобы сняла очки. А то кажется, что ей все до лампочки.

Я приросла к персидскому ковру с затейливым узором. Среди вещей, которые в Нью-Йорке просто невозможны, это было самое невозможное — попросить Миранду Пристли снять очки. Я осторожно сделала несколько шагов в ее сторону, уже представляя ликование репортеров светской хроники, прохаживающихся на мой счет. В отчаянии оглянувшись, я увидела, как Аллегра что-то шепчет Филу. «Карен», — донесся до меня ее тихий, едва слышимый голос. Я снова обернулась и увидела, как моя начальница качает головой. Хотя она делала это ради защиты Фила, я испытала неожиданный прилив благодарности.

Когда мы заняли места в просторной библиотеке с камином, наша хозяйка представила первую из двух чтецов — Айван-Мелиссу Пелл. На ней была голубая матроска, короткая, но стильная юбка и высокие сапоги, хорошо сочетавшиеся со всем прочим. Бус не было и в помине — взамен она предпочла подходящие жемчужные ожерелье, браслет и серьги. Она откашлялась, нацепила на нос большие очки в роговой оправе и принялась читать наизусть «Маннахатта» , периодически театрально указывая на парк позади себя. Ей даже удалось говорить нормальным голосом, а не пищать. Ее трансформация в интеллигентную любительницу поэзии поистине поражала. Когда она закончила, выступила Ана-Мария Вердадес и по-испански прочла «Ясную полночь» — так, как читала в фильме. Затем она дрожащим голосом повторила ее по-английски — уроки языка шли настолько успешно, что Ана-Мария уже могла ежедневно звонить Аллегре и спрашивать, нельзя ли ей вернуться в Каракас на Рождество.

Толпа, растроганная ее прочувствованным выступлением, разразилась аплодисментами, после чего перетекла в другую комнату, где были приготовлены десертные вина и крохотные пирожные. Перед уходом я поблагодарила от имени «Глориос» Ану-Марию и Айван-Мелиссу.

Американская кинематографическая общественность обратила внимание на невинную прелесть Аны-Марии и ее почти совершенное владение английским языком. Теперь у нее имелся агент в Лос-Анджелесе, который рьяно выискивал для нее подходящие поводы, и мы заготовили длинный список интервью, предстоявших в ближайшие две недели. Фил полагал, что стараниями Аны-Марии, режиссера и отряда выдающихся чтецов «Молочник» засветился достаточно, чтобы быть номинированным.

Прогресс отмечался и на фронте «Ворона-2». Эрик записал английскую версию «Ich habe Fieber». Во время пения его акцент исчез — в традициях «АББА» и к вящему огорчению Тони. Ролик постоянно крутили по MTV, а Эрик завязал романтические отношения с литовской супермоделью. Неразлучная парочка не пропускала ни одного мероприятия, куда бывала приглашена. Им нравилось фотографироваться, и снимки появлялись в многочисленных репортажах о прошедших вечеринках.

Тем временем картина была готова, и фанатам первого фильма не терпелось ее увидеть. Они завалили вебсайт теориями и догадками насчет содержания и околачивались в вестибюле нью-йоркского отеля, где поселился Эрик. Каждое его появление сопровождалось своеобразными движениями с их стороны: фанаты порывались метнуться к нему, одновременно совершая поклоны. Каждое утро, приходя на работу, я видела мужчину, переодетого Вороном и стоявшего на часах неподалеку от здания, на углу. Он был чокнутый, но в остальном — вполне безобидный. Когда похолодало, я обнаружила, что он закутался в шерстяной плед. Этот парень, имени которого я так и не узнала, не мог оставить метафизического пристанища Ворона из-за какого-то там холода. Однажды даже Тони остановился и сфотографировал его.

Отдел продвижения, которым правила Деила Биллингс — обладательница черных как вороново крыло волос, — координировал рекламу на радио на пятьдесят штатов. Кроме того, к кампании подключились утренние ди-джеи со всех участвовавших радиостанций — они беспрестанно гоняли в эфире органную тему, возвещавшую появление Ворона. Каждый двадцать седьмой позвонивший (двадцать семь — важное число в воронологии) участвовал в лотерее и мог выиграть поездку в Лос-Анджелес. На секретный просмотр фильм накануне премьеры предстояло отправиться по одному счастливцу от каждой радиостанции. Затем эти везунчики должны были поехать на банкет — без знаменитостей, но с массой памятных даров от Ворона. Будет разыгран даже главный приз — настоящая пелерина, которую Эрик носил, исполняя роль.

Правда, у «Ворона-2» была серьезная проблема, которую мы тщательно замалчивали. Говоря без обиняков — «Ворон-2: Никогда» был ужасен. Если первый фильм оказался отменным хитом и пополнил число беззаветно преданных Ворону за счет тех, кто даже и не слышал об исходных комиксах, то второй фильм должен был их разочаровать. До невозможности. Но к моменту, когда Тони, Фил и старшие администраторы «Глориос» уразумели, что держат в руках не триллер, а настоящее бедствие, планы зашли уже слишком далеко, чтобы можно было что-то изменить или отменить.

Фокусная группа участников, посмотревшая фильм, была единодушна в его неприятии. Когда показ для отдела закончился, мы молча потянулись шеренгой, не зная, чем помочь «Ворону-2». До сих пор всеобщим спасителем выступал сам Ворон.

Всецело занятый «Молочником», Фил не хотел отдать «Ворона» целиком Тони, а потому предпринял ряд действий. У фильма было много фанатов, и можно было надеяться, что в первую неделю сборы удастся спасти, но только если правильно разыграть козыри. Нельзя было прибегнуть к сценарию, использованному в истории с «Гробокопателем», и нашпиговать премьеру знаменитостями, так как в фильме не было никого выдающегося, помимо Эрика, но тот мог в лучшем случае сойти за лишь восходящую звезду. Защитить фильм от суда критиков было легко благодаря предновогоднему затору: основное внимание рецензентов было в данный момент приковано к фильмам — кандидатам на выдвижение. Единственным камнем преткновения в тихом перемещении «Ворона-2» на экраны кинотеатров было радио.

Тони хотел все отменить, но уже были заказаны авиабилеты и забронированы гостиничные номера для сотни человек. Отмена привела бы к тому, что те же радиостанции, что продвигали фильм на протяжении месяца, обязательно пустились бы в долгие спекуляции о причинах случившегося. От побережья к побережью полетят вопросы, которых компания не могла допустить.

Аллегра и Тони десятки раз звонили друг другу, пытаясь решить, что делать и как быть. Был понедельник, показ был назначен на пятницу, а для победителей викторины — на четверг.

Они разработали план и решили, что для его реализации в среду в Лос-Анджелес полетит Вивьен. Вивьен возражала, говоря, что добьется большего, если останется в Нью-Йорке и будет работать над «Молочником». Аллегра объясняла, что дело требует присущих Вивьен точности, дисциплины и дипломатических навыков. Марлен предложила взамен себя, и это, вкупе с комплиментом от Аллегры, вынудило Вивьен с головой уйти в организацию всего предприятия. Не проходило и минуты, чтобы мы с Дагни не получали все новых и новых приказов, исходивших из ее кабинки.

— На пятницу мне нужны два роскошных — роскошных! — экскурсионных автобуса; скажите им, что пока не знаете, куда ехать, но этот вопрос решается: посадка будет у лос-анджелесской «Холидей инн» на Саут-Фигуэроа в шесть утра, а вернуться нужно будет туда же примерно в восемь вечера.

— Приготовьте табличку: «Положите ваши сотовые телефоны в эту корзину — их вернут на обратном пути».

— Достаньте мне большую корзину, в которую поместится сотня сотовых телефонов.

— Вивьен, я могу чем-нибудь помочь? — спросила Кимберли.

— Да. Закажи мне большую порцию горошка и побольше перца — но только вегетарианского, не ошибись. Не такой горох с ветчиной, как на прошлой неделе.

Нагрузив Кимберли, Вивьен снова взялась за нас:

— Позвоните в бухгалтерию и скажите, что мне нужны двадцать пять тысяч сотенными бумажками. Если им эта идея не понравится, пусть звонят Тони.

— Принесите мне пять конвертов.

— Положите в каждый по пять сотен.

— Заклейте конверты клеем и скотчем.

— Вот список победителей викторины — сделайте ярлыки с именами всех.

— Наклейте по одному ярлыку на конверт.

Вивьен всегда предпочитала все делать сама, и так как в этот раз ей пришлось разделить нагрузку, расписывала для нас каждый шаг. И все-таки заглядывала нам через плечо, дабы убедиться в буквальном исполнении ее указаний. Я только-только заклеила последний конверт с деньгами (один мазок клея плюс липкая лента поверх), когда Вивьен подошла и спросила:

— Ты уверена, что в каждом конверте по пятьсот долларов?

Я кивнула и сказала, что мы с Дагни пересчитали несколько раз. К тому же у нас было ровно пятьдесят конвертов и пятьдесят именных ярлыков и все совпадало, так что мы были уверены, что не ошиблись. У меня чуть было не вырвалось замечание, что мы занимаемся не ракетостроением, но я вовремя сообразила, что меня обязательно покарают за недооценку серьезности процедуры.

Собрав все, о чем просила Вивьен, мы упаковали это в маленький черный дорожный чемодан — из тех, в каких рок-музыканты перевозят свои пожитки, когда путешествуют по городам. Вивьен проверяла каждый предмет по мере закладки, потом заставила все вытряхнуть и уложить снова. Когда она удостоверилась, что ничего не забыто, мы закрыли чемодан и пропустили через ручки увесистую цепь с большим замком. Вивьен хотела взять его в самолет в качестве ручной клади. Наслышанные о сценах с ее участием в разных аэропортах, когда она громогласно спрашивала тех, кто ей не угодил: «Да вы знаете, кто я?» — мы нисколько не сомневались в успехе этого предприятия, независимо от того, влезет чемодан или нет на багажную полку или под кресло впереди. После того как мы снабдили ее двумя запасными ключами от замка, Вивьен наконец покинула офис. Что она затевала? Даже если бы мы с Дагни сложили вместе все наши догадки, то все равно не смогли бы предугадать дальнейшее.

 

ПЛОХОЙ САНТА

Утром в среду, когда я подтвердила для Аллегры, что самолет Вивьен покинул Нью-Йорк и прибудет в Лос-Анджелес вовремя, все сотрудники, находившиеся в должности ниже вице-президента, получили электронное письмо. В нем говорилось: «Санта для вас кое-что припас — приходите ко мне в офис и поищите в вашем чулке!» Послание было от Лоуэлла Берглунда, который исполнял обязанности главного бухгалтера. Лоуэлл занимал эту должность уже почти три года, но Фил и Тони все еще не хотели утвердить его в ней официально.

Офис Лоуэлла располагался в маленьком кабинете двумя этажами выше других отделов компании, как будто о главном бухгалтере в спешке забыли и вспомнили лишь под конец. Всем, кто был готов слушать, он рассказывал, что причиной, по которой его офис отделен от наших, был «исключительно деликатный характер его деятельности». Но дело было в другом. Лоуэлл был очень неприятным субъектом, и мы радовались, что виделись с ним нечасто. Письмо озадачило меня — казалось невозможным, чтобы его напечатала рука Лоуэлла. Наверное, за шесть дней до праздника его посетил Дух будущего Рождества . Дагни сказала, чтобы я шла первой, потому что «мне нужнее». Ломая голову над ждавшим меня подарком, я побежала наверх.

Там уже собралось около семидесяти сотрудников «Глориос». Они выстроились в очередь, тянувшуюся от двери в офис Лоуэлла и делавшую петлю по всему этажу. Люди продолжали выходить из лифта и подниматься по лестнице. Большинство оживленно болтали, предвкушая праздники и денежные подарки, в которых так остро нуждались. Дверь в офис Лоуэлла распахнулась, и вышел сам Лоуэлл, прижимая палец к губам. Мне было интересно — прочтет ли он проповедь или ограничится кратким «храни вас Господь». Толпа притихла. Лоуэлл выждал несколько секунд — почему бы и нет? — и заявил:

— Вы все меня терпеть не можете. Вы набились сюда в коридор, как свиньи к корыту. И ради чего? Ради грошей? Мне жаль вас.

Он высоко поднял коробку, где были конверты с нашими премиями, и взмахнул ею. Конверты взлетели и усыпали весь пол. Лоуэлл подождал, пока приземлится последний, затем покачал головой и вернулся в офис, захлопнув за собой дверь.

Больше всего конвертов упало рядом с Робертом. Он сгреб их и стал раздавать, желая всем хороших праздников и счастливого Нового года, — исполняя роль человека вместо нашего исполняющего обязанности главного бухгалтера. Я взяла конверт и пошла вниз, не озаботясь посмотреть, что внутри.

— Этого не может быть на самом деле, — нечаянно сказала я вслух, при Дагни, которая старалась скрыть нетерпение при виде премии.

— Что-что?

— Ничего, — ответила я, испуганная тем, что ненароком произнесла свою мантру вслух. — Твой чек, наверное, у Роберта. — И рассказала ей о случившемся наверху.

— Что за контора! Завтра я буду на Ибице — подальше от Лоуэлла и всех остальных местных недоумков.

— Спасибо, Даг, — отозвалась я с сарказмом, которого явно не хватило, чтобы Дагни его заметила.

— Да не за что, — сказала та рассеянно. — Пойду-ка я лучше к Роберту прямо сейчас. Хочу сдать чек и получить часть денег, пока банк не закрылся.

Бросая нераспечатанный конверт в сумочку, я подумала, что, если она еще раз ткнет меня носом в свою поездку, я почувствую вкус паэльи . Любая, даже самая ничтожная и презрительная подачка не могла сравниться с этим унижением.

Еще до полудня пришло новое письмо, на сей раз — от Джеральдины. Она приглашала всех на небольшой праздник — любезный жест со стороны Глории. График посещения был составлен в алфавитном порядке по первым буквам фамилий служащих, на каждую группу выделялось по полчаса. Сейчас пошли буквы А — В, но Дагни не было, она ушла менять деньги. Группе Г — К отводились следующие полчаса, так что мне выпало идти с Кларком и Робертом.

Дагни вернулась как раз к пересменке, и я объясняла ей, куда ухожу, когда Кларк задержался у нашего стола и галантно предложил мне руку. Мы забрали Роберта и направились в конференц-зал.

Едва мы вошли, как Глория налетела на Кларка, стала тискать его, щипать и расспрашивать о курортных процедурах, которые он наметил на следующую неделю. Одетая в изящный брючный костюм алого цвета, щедро усыпанный блестками, и причесанная на экзотический манер, она выглядела как большой подарочный сверток.

Мы с Робертом оставили их ради длинного стола, уставленного всяческими яствами — шоколадными Санта-Клаусами, карамельными северными оленями и зефирными семисвечниками. Были там и простые шоколадные конфеты, карамель и зефир. На дальнем конце стола стояло мороженое разных сортов, с горячей помадкой и другими добавками, взбитые сливки и три вазы с карамельной крошкой — красной, зеленой, синей, белой и разноцветной. Мы с Робертом попробовали несколько видов сладостей и быстро обнаружили, что вкуснее всего зефирные семисвечники. Отдав им должное, мы перешли в зону мороженого, где соорудили себе чрезвычайно замысловатые порции. Мы намеревались отведать все, что стояло на столах. Глория подошла, расцеловала нас и спросила:

— Как вам нравится угощение?

Мы с Робертом закивали, и я, проглотив очередную порцию мороженого с зефиром, сообщила, что все получилось восхитительно.

— Смотрите — мне есть чем угостить и встречающих Рождество, и празднующих Хануку, и людей других вероисповеданий, — сообщила она, указывая на обычные сладости. — Моя девочка, Роксана, — она показала на свою бессменную секретаршу, афроамериканку, которая в данный момент грызла северного оленя, — сказала мне, что это неполиткорректно — готовить угощение лишь к Рождеству и Хануке. Она так и сказала: «Вы должны учитывать всех, миссис У.».

Роберт кивнул.

— Мне было бы ужасно стыдно — но что я понимаю? — продолжила Глория. — По мне, праздник есть праздник. Откуда мне было знать, что все так сложно? — сказала она с улыбкой.

— Это доброе дело — не забывать ни о ком, — поддакнул Роберт, откусывая Санте голову.

— Я такого никогда бы себе не простила, — сказала Глория. Затем она повернулась перед нами: — Как вам мое обмундирование? По-моему, моя внешность сошла бы и для Рождества, и для Кванзаа . Но внутри меня — Ханука, как вам известно.

Именно в этот момент возникла Джеральдина, чтобы известить всех Г — К, что прием окончен и мы должны очистить помещение для Л — П.

— Какая сердитая, — сказала Глория, качая головой. — Может, в следующем году она найдет себе мужа? — На прощание она крепко обняла каждого из нас.

Когда я вернулась на рабочее место, там бесновалась Дагни. Джеральдина заявила ей, что кто не успел — тот опоздал и с другой группой уже не пойдет.

— Какая зараза, — негодовала Дагни. Какая-то часть меня хотела сказать, что церемония напоминала праздник для третьеклассников, но я решила молчать. Вряд ли она, в свою очередь, станет прикидываться и говорить, что в Испании сплошные дожди. Как будто прочитав мои мысли, она сказала: — Мне не терпится убраться отсюда и очутиться на Ибице. Может быть, я больше и не вернусь.

Кларк задержался возле нас, чтобы показать подарок, врученный ему Глорией. Это был серебряный зажим для денег от Тиффани, с выгравированными инициалами «К. Р. Г.». После каждой буквы стояла точка из крохотного бриллианта.

— Совсем как в «Славных парнях», — оценила я. — А что означает «Р»?

— Глория сказала, что это для игры в карты. Она заявила, что ей будет спокойнее забирать мои деньги, если они будут вложены в изящную вещицу.

Я спросила:

— И сколько она вытянула из тебя за год?

— С учетом канасты, пинокля и техасского холдема , не говоря о неуправляемой «Рыбалке», которая меня чуть не разорила, — около тридцати пяти сотен. Но это не важно, я все спишу на расходы.

— Ты списываешь деньги, которые проигрываешь Глории? — Я не верила ушам.

— Глория Уоксман — расчетливая акула-двурушница. Она, понятно, прикидывается, будто мы друзья-приятели, но я больше смахиваю на ее жертву.

— Так что же означает «Р», Кларк?

— Мое второе имя.

— Само собой. Это я поняла. И какое же? — осведомилась я, игриво беря его за руку.

— Дерьмовое. Руфус. — Он высвободил руку. — Прежде чем посмеяться, учти, что так звали обожаемого покойного вест-хайленд-терьера моей мамы.

Дагни встряла в разговор:

— Тебя назвали в честь собаки?

— Руфус был непростым псом. Он был чемпионом Американского клуба собаководства. Мои родители живут на доход от его детей и внуков.

— Да уж точно непростой пес, — сказала я. — Никто не наречет своего первенца в честь какой-то собачонки.

Роберт, молча стоявший рядом, больше не мог сдержаться.

— Кларк! — изрек он так, что это походило на лай. — Руфус, — сказал он, растягивая «у» для пущего сходства с воем. Вскоре мы все лаяли и выли, пока не вышла Марлен и не разоралась, что у нее от нас заболела голова.

Позвонила Вивьен и сообщила, что прилетела в Лос-Анджелес и сейчас собирается осмотреть помещения для завтрашнего просмотра и банкета.

— Передай Аллегре, что у меня все схвачено, — велела она. Я впечатала ее сообщение в список звонков, не вполне понимая, что она имеет в виду.

Затем я стала переодеваться к очередной вечеринке. «Глориос» потратила десять тысяч долларов на стол для ежегодного гала-праздника молодых демократов, но никто из нашей верхушки не пожелал туда ехать, а потому для создания массовости к этому обязали Кларка, Роберта, Дагни, меня и еще нескольких молодых сотрудников «Глориос». Форма одежды была «праздничная», а само мероприятие проводилось в танцевальном зале одного из двух отелей «Шератон» в центре города, стоявших друг против друга. Я точно не знала, в каком именно, но была уверена, что Роберт знает.

Собралась огромная толпа. Во время коктейля мы вчетвером общались только между собой, решив как можно скорее сбежать, прихватив бейджи с именами, которые нам выдали. Вскоре к нам присоединились Системный Алехандро вместе с Кимберли и Сабриной. Кимберли помахала проходившему мимо парню, который подошел и представился «Тревором от Стэна Коберна». Его босс тоже заказал столик и приказал подчиненным обеспечивать массовость. По словам Тревора, им редко удавалось покидать офис по вечерам — Стэн имел обыкновение задерживать своих работников допоздна.

Стэн, независимый продюсер, пару раз выступал в упряжке с Филом — еще до того, как я начала работать в «Глориос». Большинство его фильмов распространялось другими студиями, и скорее всего в будущем Фил вновь захочет сотрудничать с ним. Стэн славился фантастическим умением выпускать фильмы-победители с точки зрения критики, голосования членов Киноакадемии и кассовых сборов. Его магия работала едва ли не в любых жанрах. В продюсерских кругах, где отслеживалась его неутомимая охота за правами на театральные постановки, романы и биографии — за всем, что, по его мнению, имело кинематографическую ценность, — его частенько именовали «охотником за сценариями». Стэн был известен не только удачливостью, но и тяжелым характером: люди для него были мусором.

Тревор на минуту отошел и вернулся с пятью сослуживцами — все далеко за двадцать, безупречно одетые и чрезвычайно подтянутые. Мы представились.

— Вы работаете на Аллегру Ореччи? — спросил один, когда выяснил, чем я занимаюсь в «Глориос».

— Да, мы с Дагни — ее ассистенты.

— Умора, — ответил тот. — С вами все ясно. Вы из тех, чей чертов босс всегда на месте.

— О чем это вы? — спросила я. Я знала, что никогда не получала сообщений от Стэна Коберна. Я озадаченно взглянула на Дагни, которая подняла брови.

— Каждое утро босс заставляет нас звонить примерно девятистам своим коллегам, — объяснил Тревор. — Нас шестеро, так что на каждого приходится сто пятьдесят звонков. Он заставляет звонить в самую рань, когда еще никого нет на месте, а потому когда те, кому звонят, приходят в офис, они знают, что Стэн уже трудится — хотя это, конечно, не так.

— А что будет, если вы позвоните и вам ответят? — поинтересовалась я, и все вдруг встало на свои места.

— Мы вешаем трубку, потому что соединять на самом деле не с кем, — ответил Тревор.

— Дагни, познакомься с вешателем трубки, — сказала я.

— Что? О, черт! Вы даже представить не можете, до чего напугали нас, — сказала Дагни.

— Мы думали, что нас выслеживают или что в здании завелся сумасшедший, — добавила я.

— Простите, — извинился Тревор. — Все из-за того, что Аллегра приходит так рано — мы и слова не успеваем сказать, как она уже на работе.

— Но в том-то и дело, — ответила я с несказанным облегчением. — Ее не бывает на работе. Она дома, спит. Мы просим подождать, а потом говорим, что она на совещании. — Итак, Кларк оказался прав: звонил не Хенретти и не серийный убийца.

В эту секунду все шесть ассистентов Стэна полезли в карманы за сотовыми телефонами и ответили в унисон.

— Прошу прощения, — сказал первый.

— Тревор найдет, — произнес второй.

— Нет, мы не хотели оставить вас там, — сказал единственный блондин во всей компании.

— Вы совершенно правы, это неприемлемо, — изрек четвертый.

Они отключились все разом — кроме Тревора, который отошел сделать новый звонок. Один из молодых людей объяснил:

— Стэн в Лондоне, и ему никак не найти такси.

— И он позвонил за этим в Нью-Йорк? — спросила Дагни, глядя на часы. — Там почти час ночи.

Тот кивнул:

— Стэну наплевать. Что бы ни случилось — виновный всегда найдется. Теперь Тревор будет звонить и заказывать, а Стэн поймает такси сам и уедет раньше. И так всегда.

Тревор вернулся к нам. Я обратилась к нему:

— Тревор, в следующий раз, когда будете звонить нам в офис, то хотя бы оставляйте сообщение. Вы вообще понимаете, что это длится уже девять месяцев — и ни гу-гу? Аллегра даже не знает, что Стэн ее ищет.

— В этом есть что-то сказочное, — заметил Тревор. — Сказка о том, как мужчина, который никогда не приходил, звонил женщине, которая никогда не уходила.

— И до смерти пугал ее помощниц, — добавила я. — Мы чуть не позвонили в полицию.

Я повернулась к Дагни за подтверждением, но она испарилась. Я заметила, что не было и Системного Алехандро, возможно, он давал ей частный урок своего родного языка, чтобы облегчить пребывание на Ибице. Когда она вернется, надо будет допросить ее с пристрастием.

На следующее утро Белинда преподнесла мне свежий номер «Ас уикли». Я старалась заполучить его до того, как он попадет в киоски. Это был праздничный сдвоенный выпуск с ежегодным обзором «Шествие Звездных Чулок» в качестве гвоздя номера. В статье рассказывалось о подарках, которые делают и получают известные люди. По уверению журнала, в этом году все, о ком вы когда-либо слышали, найдут под елкой поэтические сборники. Тон статьи был несколько разочарованный, как будто автор взывал к ушедшим временам, когда единственными достойными дарами были возмутительно дорогие игрушки и лубочные сувениры. Еще в журнале была удобная колонка с указанием поэтов, труды которых лучше всего дарить, наряду с полезным путеводителем по магазинам, где читатели могли потягаться с любимыми звездами и приобрести книги.

Я заказала достаточное количество копий журнала, чтобы их можно было раздать на завтрашней скромной вечеринке, посвященной «Молочнику». Пресса приедет вечером, посмотрит фильм и послушает Ану-Марию, которая будет читать стихи на английском и испанском. В пятницу интервью дадут режиссер и Ана-Мария в качестве его переводчицы. Из-за скромности мероприятия мне не придется на нем работать — хотя мне и велели быть «наготове».

Этим утром в колонке Лиз Смит говорилось, что праздничным подарком президента жене будет первое издание «Листьев травы». Далее обозреватель предполагала, что в наши времена повального материализма томик стихов будет лучшим подарком для каждого. Лиз Смит, признанную законодательницу мод, читали многие, а потому Аллегра, когда наконец прибыла на работу, немедленно приказала мне найти Фила, чтобы она смогла передать ему приятные новости. Она также распорядилась сейчас же отнести к нему в офис экземпляр журнала.

— Не отдавай помощницам. Только в руки, — пробормотала она.

Придя к Филу, я отдала журнал Сабрине.

— Передаю Филу в руки, — сказала я.

— Он всегда начинает читать со «Звезды — они как мы!», — хохотнула она, забрасывая журнал на самый верх кипы сценариев, нераспечатанных писем и недельного урожая «хитов».

— Вкусно пахнет, — заметила я, вдыхая аромат нью-йоркских деликатесов и вспоминая, что целый день ничего не ела. Я посмотрела на стол и увидела там обильные остатки ленча Фила.

— Угощайся, — предложила Сабрина, протягивая мне бумажную тарелку.

Я взяла с подноса половину сандвича с говядиной, намазала на верхний ломоть ржаного хлеба горчицу, добавила немного жареной картошки и салата из капусты. Когда я собралась уходить, Сабрина положила мне в тарелку огромный маринованный огурец с укропом — «на дорожку».

Так как Дагни уехала, обслуживать телефоны мне помогал временный помощник, поэтому надо было побыстрее вернуться на место.

— Спасибо! — бросила я Сабрине через плечо и побежала, держа перед собой тарелку.

Когда я вернулась, помощник нервно принимал сообщение от Вивьен. Я потянулась, отобрала трубку, и Вивьен незамедлительно подвергла меня остракизму за дозволение «постороннему» отвечать на звонки, адресованные Аллегре. Она известила меня, что следующие несколько часов будет выполнять кое-какие чрезвычайно тонкие маневры относительно «Ворона-2» и что мне следует с предельной осторожностью выдавать какую бы то ни было информацию об этом фильме. Но мне, поскольку я совершенно ничего не знала о делах Вивьен в Лос-Анджелесе, в любом случае было нечего сказать. Во время этой беседы возник Роберт и стащил с моей тарелки пару ломтиков картошки. Я показала ему кулак, и он ушел лишь для того, чтобы через две минуты вернуться с кетчупом, который выдавил на оставшееся.

— Чего хочет Вив? — осведомился он, вытирая кетчуп со рта.

— Обжора, — сказала я, придвигая тарелку поближе к себе.

— Расслабься, всего пара кусочков. Так что же Вив?

— Всего пара моих кусочков. Что-то о «тонких маневрах» вокруг «Ворона-2».

— По крайней мере тебе не придется вечером ехать в «Нью-Йорк таймс». Обзоров нет.

— Слабое утешение, — сказала я. — Кино такое плохое, что его не показали критикам.

— Это хорошо — хоть раз поедешь прямо домой или займешься своими делами.

— Не совсем так. Я должна сидеть здесь и ждать звонка Вивьен. Тебе это не кажется странным?

— Странным? — Он потянулся за огурцом. Я поймала его за руку.

— Вообще-то весь смысл плохого фильма в том, что я не должна задерживаться на работе в четверг. Тебе это не кажется грустным? Роберт, мы и хороших-то фильмов не отмечаем.

— Ты здесь уже целый год и только сейчас поняла?

— До сих пор это не так бросалось в глаза, — молвила я, откусывая кусок сандвича, хотя аппетит у меня уже пропал. Зазвонил телефон. — Офис Аллегры Ореччи, — угрюмо ответила я.

— Немедленно дай мне Аллегру! Это срочно! — завопила в трубку Марлен. Ее паника впервые походила на правду, и я вошла в офис Аллегры с запиской: «Марлен — действительно срочно». Я подчеркнула слово «действительно». Аллегра завершила разговор и соединилась с Марлен. Через две минуты Аллегра вызвала меня к себе в офис.

— Допущена ошибка. Серьезная ошибка. В отеле не зарезервированы номера для прессы, которая будет на банкете. Они говорят, что вчера поступил отказ, а сегодня номеров уже нет. Свяжись с отделом путешествий и вели им найти семьдесят пять номеров в любом отеле — или в нескольких, если придется. — Она повернулась ко мне спиной: намек, что пора приниматься за дело.

Мой первый звонок был Роберту, который сразу примчался.

— Такое раньше случалось?

— Никогда, — ответил он с необычным весельем. — Мне на секунду почудилось, что ты сказала, будто нам нужно найти семьдесят пять номеров в Нью-Йорке в разгар туристического сезона.

Затем я позвонила исполнительному вице-президенту отдела путешествий и оставила ассистенту подробное сообщение.

— По крайней мере у нас есть под рукой искушенные профессионалы, — пробормотала я, обращаясь к Роберту и вспоминая инцидент с Эрикой Холл. Тогда у меня ушло две недели на то, чтобы восстановить мою карту «Американ экспресс», и за это время я получила подробный отчет о разного рода мелочах, которые Эрика заказывала себе в номер на протяжении трехдневного пребывания в «Пьере». Я так и не поняла, зачем нужно делать маникюр два раза в день, но расходы на эту процедуру не могли сравниться с расходами на цветы, прочие косметические процедуры в номере и еду, которой можно было накормить армию, — предполагалось, что все это оплатит «Глориос». Но потрясло меня то, что я могла потратить семнадцать тысяч на путевые расходы — этого чуть-чуть не хватало на свободный билет. Теперь мне оставалось только получить отпуск.

Спустя какое-то время из отдела путешествий позвонили и сообщили, что не сумели найти ничего лучше одного местечка близ аэропорта имени Кеннеди. Звонившая сказала, что это «не совсем ночлежка, но и не "Говард Джонсон"». «У них почасовая оплата», — сказала она: похоже, ассистент считала это плюсом. Она определенно говорила не с теми людьми. Я передала все Аллегре, которая потребовала связать ее с Марлен. Как и ожидалось, Марлен закатила истерику, но у нее и вправду не было никакого выбора, кроме как заказать эти номера. «Слава Богу, не будет настоящих звезд», — проворчала она, отключаясь.

Впервые на протяжении многих недель я была в великолепном настроении. Мысль о Марлен, руководящей банкетом в Куинсе, была лучшим корпоративным подарком, какой я когда-либо получала. И на этот раз меня не обвиняли в чужих грехах. Но я не переставала задаваться вопросом: кто же все-таки виноват — с учетом сверхъестественной способности Марлен организовывать такие мероприятия? Может быть, Хенретти? Бессмысленно. Теперь ему, чтобы шпионить за нами, придется проделать ужасное путешествие в Куинс. Как жаль, что рядом нет Абби, с которой можно было бы пообедать в наших лучших традициях. Мы бы заказали пиццу, откупорили бутылочку «Мерло» и вскоре уже хохотали бы над поголовным безумием.

Я закончила свои дела и оставила послание для Вивьен, в котором сообщала, что ухожу и что мне можно в случае надобности звонить по сотовому. Затем я с той же целью позвонила Аллегре. Сообрази я пораньше, можно было бы позвонить Эллиоту и повидаться с ним, окажись он поблизости. Как это было бы чудесно — потягивая напиток, при выключенном телефоне, препоручить свои ноги заботе специалиста.

На следующее утро, когда я в семь часов пришла на работу, голосовая почта Аллегры уже содержала пять сообщений от Далилы из отдела продвижения. Я перезвонила ей.

— Карен, что там с просмотром? Мне позвонило более двадцати ди-джеев со всех радиостанций, где проводился этот конкурс. Речь шла о том, что этим утром у победителей возьмут интервью прямо в полете, в живом эфире, на предмет фильма. И никто не может их найти. Как будто в черную дыру провалились.

Я ответила, что постараюсь выяснить, в чем дело. На Западном побережье было еще слишком рано, чтобы звонить Вивьен, так что я поработала над «хитами», а когда без четверти восемь позвонила Аллегра, я немедленно передала сообщение Далилы.

— Карен, я надеюсь, что ты ей ничего не сказала.

— Да мне и нечего сказать.

— Так и должно быть. Позвони Далиле и скажи, что я переговорю с ней позже.

Сделав звонок, я принялась распечатывать электронные письма для Аллегры. Рождество в этом году приходилось на среду, до него оставалось всего пять дней, и событий было мало. Аллегра получила лишь два письма, а телефон так ни разу и не зазвонил.

В девять часов позвонила Вивьен и попросила соединить ее с Аллегрой. Я соединила их и стала подслушивать.

— Порядок, мы в автобусе, я выдала деньги, а телефоны вернулись в мой номер, в сейф, — говорила Вивьен, каким-то образом ухитряясь даже шептать пронзительно.

— Они разозлились?

— Нет. На что же им злиться, если я сказала, что их телефоны украл мужик, приставивший мне к горлу нож? К тому же они все здорово перебрали после просмотра. Они бы и номер набрать не смогли.

— А сегодня утром? — спросила Аллегра.

— Когда они вечером отправились на просмотр, я настояла, чтобы отель перекрыл им исходящие звонки на все время пребывания. Я заставила отель поручить персоналу лично разбудить каждого, во всех пятидесяти номерах, и сказать, чтобы они немедленно шли вниз на завтрак. Я следила за их приходом и выдавала конверты, когда они садились в автобус. Уже в пути я сказала, куда мы едем.

— И?

— Todo es bueno . Не считая того, что мне придется провести целый день в Диснейленде с толпой фанатов «Ворона», все будет в порядке. Большинство из них и за неделю не зарабатывают пятисот долларов. Они были потрясены.

— Я постараюсь, чтобы Тони узнал о твоих заслугах. Я не знаю никого, кто мог бы так четко и складно все организовать.

— Он уже знает. Я только что с ним говорила.

Аллегра безмолвствовала. Ей не удастся преподнести все как собственную заслугу. Вивьен практически выросла в «Глориос» — неужели Аллегра всерьез надеялась ее обскакать?

— Аллегра? Ты слушаешь? — спросила Вивьен.

— Да. Только постарайся потом вернуть эти телефоны. Бюджет не позволит нам их заменить. Ты уверена, что с ними все в порядке?

— Абсолютно уверена.

Это должно было сойти за спор между Аллегрой и Вивьен.

Аллегра перезвонила мне и велела соединить ее с Далилой, которая, судя по голосу, начинала сходить с ума.

— Аллегра, что происходит? Где победители викторины?

— Мы решили свозить их на день в Диснейленд. Вивьен с ними, и мы дали им уйму денег на карманные расходы.

— Но они должны были позвонить на свои радиостанции и рассказать о фильме. Это часть нашей сделки с ди-джеями. Мы им — звонки, они нам — викторину.

— Так ведь у них у всех украли телефоны во время просмотра. При чем тут я, Далила?

— Не верю. Украли сто телефонов?

— Да, такое невезение. Мы надеялись, что полиция Лос-Анджелеса найдет их и нам не придется разбираться со страховыми компаниями.

— Ты уверена, что их украли? Как это так — украсть телефоны у всех?

Проще простого, когда они в одной корзине, подумала я.

— Это просто невезение, — повторила Аллегра, ставя точку в беседе. Президентство Аллегры побило директорство Далилы. Говорить было не о чем.

Когда через полчаса появился Роберт, я рассказала ему о происходящем в Лос-Анджелесе в связи с показом «Ворона-2».

— Великолепно! — сказал он. — Они похитили зрителей, чтобы никто не мог выболтать, какое поганое мы сняли кино. Когда им вернут телефоны, фильм уже будет идти по всей стране. Они спасли уик-энд! Великолепно!

— По-моему, это довольно низко.

— Да, но это поистине умный план, и к тому же отлично исполненный. Лучшее, что я видел за все время работы здесь. Великолепно! Великолепно! — Пока Роберт шел к себе в кабинку, которую мы прозвали Кубом, до меня продолжали доноситься его восклицания: «Великолепно!»

Я и сама понимала, что это был блестящий план, удавшийся на все сто. Никто не останется обиженным после дня в Диснейленде и лишних пятисот долларов, не говоря уже о том, что тем же вечером всем вернут телефоны. К тому времени «полиция Лос-Анджелеса» их разыщет. Но еще я понимала, что мне никогда не составить подобного заговора. Мои мозги были просто иначе устроены, и никакого другого устройства я не желала. А если здесь уважают именно такое мышление, то уважения мне не видать. Это было кристально ясно, хотя весь оставшийся день потонул в тумане, как будто я была лунатиком. В голове на все лады повторялось: «Этого не может быть на самом деле, этого не может быть на самом деле, этого не может быть на самом деле», — но меня это не успокаивало. Днем в коридоре я встретила Далилу и покраснела от ее взгляда. Она всегда была добра ко мне — отношение весьма неординарное для «Глориос». Хотя я не имела к викторине никакого отношения, она бы в это ни за что не поверила, а потому я даже не пыталась что-то объяснить или извиниться.

Ночью мне приснилось, что за мной гонится Эрик-Ворон. Он куда-то настойчиво звал меня, но когда я спросила куда, мне ничего не удалось разобрать из-за его акцента. Я проснулась в ужасном состоянии. Голова болела, горло саднило, и мне пришлось собрать все свои силы, чтобы встать и достать аптечку. Через пару минут градусник подтвердил мои опасения: у меня была температура.

 

ВЕЛИКИЙ ПОБЕГ

Первый уик-энд за многие месяцы, когда мне не нужно было дежурить на вечеринке, премьере или каком-то ином мероприятии «Глориос», — и я ухитрилась заболеть. Оба дня прошли в дремоте и безделье. В известной степени это было именно то, что нужно, — оправдание, позволявшее не заниматься ничем более утомительным, нежели переключением каналов. В воскресенье вечером я смотрела «Рождество Чарли Брауна» и неожиданно расплакалась, когда Линус укутывал деревце Чарли Брауна одеялом. Это был самый серьезный срыв — опять же за многие месяцы.

Я позвонила Абби в Балтимор, но мне ответил автоответчик. Наверное, она готовилась к экзаменам или вскрывала бедного старину Ллойда, если от него еще что-то осталось. Не стоило оставлять ей плаксивое, навеянной лихорадкой сообщение, это могло кончиться лишь тем, что Абби решила бы поставить мне диагноз по телефону и напугать до полусмерти.

Я много думала над последним разговором с Робертом и впечатлением, произведенным на него Вив и ее обманом фанатов «Ворона-2», — обманом, который привел всех в восторг, ибо в конечном счете надувательство обернулось на благо «Глориос». Начиная работать в компании, я знала, что она славится своей жесткостью, но это я еще могла пережить. Я могла стерпеть и жесткость, и тяжкий труд, и грязные выпады, и неприятных сослуживцев, и чуть ли не все, что свалилось на меня за минувший год. Но «справиться» и «преуспеть» — понятия совершенно разные, и мне стало удручающе ясно, что в «Глориос» я не добьюсь ничего. В лучшем случае я плыла по течению, а в худшем — уходила под воду. Я не могла отнести начало падения ни к какому конкретному моменту, но втайне подозревала, что все началось еще во время собеседования. И тут же, не дожидаясь нового года, я дала себе обещание — найти способ выкарабкаться из этой трясины.

На следующее утро температура спала, я пошла на службу.

Почти везде было тихо, но в отделе связей с общественностью кипела работа — даже за два дня до Рождества. Заголовок на первой странице «Верити» гласил: «Молочник развозит по кассам сладкую музыку». За выходные «Молочник» стал самым кассовым зарубежным фильмом за всю историю США. Несмотря на то что дела с номинированием могли проясниться лишь к середине февраля, мы знали, что фильм по крайней мере удостоился награды финансового свойства.

Что до «Ворона-2: Никогда», то здесь кассовые сборы упали сразу же после премьеры. Те газеты, что вообще взялись говорить о нем, были единодушны в своей разгромной критике. Заголовки пестрели словом «никогда», и им же вовсю пользовались критики.

По благоприятному для «Глориос» стечению обстоятельств руководство «Паблик брад кастинг сервис» запланировало к показу на этой неделе документальный фильм об Уолте Уитмене. Снятый несколько лет тому назад, сейчас он был дополнен и вобрал в себя фрагменты из «Молочника». В благодарность «Глориос» выделила большой грант, тем самым заслужив упоминание о себе в качестве спонсора перед каждым выходом в эфир. Глория также щедро пожертвовала на развитие ГСР. Для пополнения фондов как документальный фильм, так и саму картину поставили в праздничную программу: зрители, внесшие более тысячи долларов, могли рассчитывать на постер «Молочника» «размером с афишу», а также на экземпляр сценария. Аллегра заказала видеозапись ведущих, оживленно болтающих о «Молочнике», и велела мне передать ее Филу в руки.

По дороге я налетела на Мэтта Винсента, который шел из конференц-зала. Мы регулярно переписывались по электронной почте, но виделись редко. Он исправно хвалил заметки и новости о фильмах, которые я писала для сайта, и несколько раз хорошо отозвался о моей деятельности прилюдно. Распечатки хранились у меня в столе, и в особо скверные дни я перечитывала их, напоминая себе, что не была бездарностью, какой усиленно выставляли меня Вив, Аллегра и Марлен.

— Привет, Карен, рад тебя видеть. Я думал, ты уже уехала на праздники.

— Аллегра попросила нас остаться и поработать над «Молочником», — ответила я дипломатично. — Я застряла надолго.

Он состроил гримасу:

— Видишь ли, я хотел поговорить с тобой после Нового года, но раз уж мы встретились, можно надолго и не откладывать. У меня есть кое-какие соображения насчет сайта, и мне бы хотелось, чтобы этим занялась ты — все, что ты уже сделала, произвело на нас сильное впечатление, но, честно говоря, нужно сделать кое-что еще.

— Спасибо. Я буду здесь.

— Тогда я позвоню тебе попозже, и мы договоримся. Завтра вечером я уезжаю на каникулы, и меня не будет неделю, так что стоит встретиться завтра днем.

— Чудесно, Мэтт. Только дай знать когда.

Моя голова кружилась от радости. Я буду счастлива поработать на отдел маркетинга — связи с общественностью напоминали его лишь внешне. Еще месяц — и я выложу карты на стол. И решу, как быть дальше. Выгодное поручение Мэтта непременно прибавит плюсов.

— Запись ГСР. — Я протянула коробку Сабрине.

— Программа «Театр мастерства»?

— Не совсем. Праздничные обещания от «Молочника».

Она забрала у меня кассету.

— Передам Филу в руки, — пообещала она, укладывая ее наверх огромной стопки журналов и документов.

Не дойдя пяти шагов до своего рабочего места, я внезапно осознала, что у меня не будет никакой возможности встретится с Мэттом: Дагни была на Ибице, а Аллегра все еще лелеяла надежду, что ей перезвонит Опра. Нельзя было затягивать даже походы к Филу, чтобы не оставлять без присмотра временного помощника. Разумнее было бы посылать к Филу именно его, но Джеральдина строго-настрого запретила всем временным служащим приближаться к офисам братьев ближе чем на двадцать метров. Приказ был оглашен через месяц после моего прихода, когда один такой свободный художник был застигнут бродящим по административному отсеку. Тони закатил скандал и приказал Джеральдине немедленно вышвырнуть из здания своевольного соглядатая. Она выпроводила того на улицу, почти держа за шкирку. «Я только хотел на них посмотреть», — оправдывался бедняга в безнадежной попытке зацепиться за свое временное место. В тот же день был разослан соответствующий меморандум от Джеральдины, и эта процедура повторялась ежеквартально.

Моя злость росла по мере того, как я составляла письмо для Мэтта, где объясняла, почему мы не сможем увидеться лично, а сумеем лишь поговорить по телефону. У меня даже не было шанса получить шанс. Разве Североамериканское соглашение о свободе торговли не гарантирует мне этого шанса?

Казалось, что здешний стеклянный потолок расположен на уровне плеч, и я устала горбиться за столом. Мои размышления прервал писк почтового ящика: «НЕМЕДЛЕННО ко мне».

Я зашла к Аллегре, и та указала мне на диван.

— Карен, мне нужно сказать тебе кое-что важное. Мне, если ты еще не заметила, нужен короткий отпуск.

Я и в самом деле не заметила, так как была поглощена своими личными проблемами. К тому же Аллегру никак не назовешь слишком откровенным человеком.

Она продолжила:

— Фил и Тони разрешили мне проветриться. За меня останется Вивьен. Вы с Дагни будете работать, как обычно, но поможете Вивьен, если она попросит. Пока меня не будет, извольте, как и всегда, следить за моей почтой и звонками.

— Как нам отвечать? Что вы на месте, но подойти не можете?

— В основном — да, но теперь, надеюсь, ты знаешь, кто важен достаточно, чтобы соединить его с Вивьен. Будете говорить, что я не могу ответить, а Вивьен потом перезвонит.

— Как нам с вами связаться?

— Никак. Я буду путешествовать по Европе и ни с кем не смогу связаться. Я могу позвонить сама, но не обязательно.

— Вот это да!

— Это тебя не касается.

— Когда вы уезжаете? — спросила я, сообразив, что все это пока лишь проекты.

— Сегодня я здесь последний день, а улетаю в среду вечером. Я все объявлю позже, на собрании, организацией которого ты сейчас займешься. Я хотела, чтобы ты предельно ясно понимала положение дел.

Я старалась ничем не выдать своего счастья. Она повернулась ко мне спиной. Я выскочила из офиса и увидела, что меня ждет письмо от Мэтта. Тот спрашивал, смогу ли я подойти завтра в одиннадцать, и я быстро ответила, что да, смогу. Все говорило о том, что отлучка Аллегры обернется для меня большим прорывом. На поспешно созванном собрании отдела заявление Аллегры породило массу вопросов.

— Какие города вы посетите?

— Когда вернетесь?

— Приедете ли к церемонии награждения?

— Что делать, если Вивьен не будет к нам прислушиваться? — Это спросила Марлен, явно раздраженная необходимостью подчиняться Вив.

Аллегра лишь загадочно молчала, сохраняя на лице улыбку Моны Лизы. Намекала ли она этим на Францию? Италию? Все было так таинственно. Остаток дня она провела за разборкой своих бумаг. Она оставила мне огромную кипу памяток и писем, которые нужно было уничтожить. Отправив годовой запас жалоб Марлен в бумагорезку и наблюдая, как пышущие злобой листки превращаются в безобидный мусор, я вспомнила, как сильно расстроилась, когда впервые попала в одно из ее посланий. Теперь меня задевало, если ей нечего было сказать по моему поводу. Еще там были списки звонков, включая те, что поступили в первые часы инцидента с «Ножовкой» — сотни звонков, — мы с Дагни ежечасно подавали Аллегре новый список, и она сохраняла их все. Фрагменты писем и разговоров, попадавшиеся мне на глаза, перед тем как отправиться в небытие, восстанавливали в моей памяти события уходящего года: звонки от мамы Франчески Дэвис; яростные препирательства с менеджером Айван-Мелиссы по поводу важности дефиса в ее имени; жалобы матери Гарри Спиндлера на меня; переговоры с Джульет Бартлетт и ее пресс-секретарем, агентом и ассистентом — своего рода «Рождение Звезды» стоимостью в несколько недель телефонных звонков; сообщения Марлен без смысла и содержания; звонки Кларка из аэропорта имени Кеннеди с просьбой разрешить ему купить в «Барнее» новый гардероб для Джимми Чина; десятки звонков от журналистов, обозревателей и редакторов из тележурналов; печальное известие о преждевременном уходе Оливера; многочисленные просьбы Аны-Марии Вердадес о возвращении в Каракас на Рождество, так и оставшиеся без ответа. На каждой первой странице маячил призрак Джорджа Хенретти — здесь должны были отмечаться контакты с ним. Они пустовали, но я твердо знала, что многие мои сослуживцы отлично знали его. Встречи и разговоры с Хенретти считались постыдным секретом — бесспорно, объединявшим многих из нас. И здесь мне следовало принять еще одно решение: в следующем году я не собиралась обременять себя ни Хенретти, ни его книгой. Уничтожение исполинской горы бумаг принесло приятное, освежающее чувство, какое бывает, когда хорошо выспишься после целого дня тяжелого физического труда. Казалось, что звезды благоприятствуют мне. Аллегры какое-то время не будет, утром я поговорю с Мэттом, и до Нового года оставалось чуть больше недели.

Последнее, что Аллегра заставила меня сделать перед отъездом, — скопировать ее программу для быстрых сообщений в компьютер Вивьен. И вот, после прощальной суеты вокруг уложенных сумок, она ушла. Мои шаги отдавались эхом, когда я вошла в ее опустевший офис. Раньше большую часть звуков поглощали бумаги. Теперь же акустика настолько улучшилась, что голос Аллегры показался бы громовым. В кабинке было пусто, если не считать нескольких предметов меблировки и стола, на котором лежал ее сотовый телефон — в знак недосягаемости хозяйки. Аллегра устранилась полностью и с полным правом. Я немного подождала, на случай если она вдруг что-то забыла и вернется, но этого не случилось.

Ушла и Вивьен, а потому я пошла домой, чтобы прогуляться по сайтам наших конкурентов. К завтрашней встрече с Мэттом я хотела запастись полезными сведениями и предложениями. Спускаясь в лифте, я испытала незнакомое, но приятное ощущение. Оно не покидало меня на протяжении всей поездки в метро и усилилось, пока я сидела в Интернете, собирая факты о сетевой маркетинговой политике других компаний. Распечатав найденное, я разобралась в себе: это было всего-навсего чувство целеустремленности — то, чего так давно не было в моей жизни.

На следующее утро я дала временному сотруднику подробные инструкции насчет телефонов и оставила номер своего сотового, после чего отправилась в офис Мэтта. Голова гудела от идей, а папка разбухла от бумаг — только бы правильно преподнести себя, только бы вызвать у Мэтта желание работать со мной. Внезапно я вспомнила Джульет Бартлетт с ее ботинками «Тимберленд» и колоссальных размеров украшениями. Я чувствовала себя одетой для роли, которую отчаянно хотела получить.

Встреча прошла успешно. Мэтт был доволен моими изысканиями и сказал, что они даже помогут ему выбить из Тони и Фила дополнительные средства. Было ясно, что другие киностудии используют сетевые ресурсы на полную катушку, и если мы будем и впредь двигаться черепашьими темпами, то «Глориос» не выстоит в конкурентной борьбе. Мэтт хотел, чтобы я не только продолжала писать обзоры новых фильмов, но и взялась за ведение колонки новостей с еженедельным обновлением. Это не будет подлинным творчеством, так как весь материал будет проходить цензуру компании и скорее всего уже окажется представленным в газетах и журналах, но мы сдобрим его кадрами из фильмов, еще находящихся в производстве, и фотографиями звезд в новых образах. Мэтт сказал, что проект будет моим, и меня потрясло, что он пообещал держать это в секрете. Встреча завершилась, и он попросил меня заглянуть еще раз в это же время на следующей неделе. Это было самым радостным событием за год, и я надеялась — моя карьера наконец-то сдвинется с мертвой точки.

На весь оставшийся день мы с Робертом разместились в офисе Аллегры, чтобы свести топ-листы, как полагалось в конце года, в одну огромную сводку. Мы старались побыстрее с этим покончить — был канун Рождества. Роберт занимался этим каждый год и показал мне свою систему, позволявшую максимально ускорить и оптимизировать этот ритуал. Топ-листы выпускались едва ли не всеми средствами массовой информации. Мы должны были выяснить частоту, с которой в первой десятке упоминался «Молочник», а потом уже установить, как часто он оказывался на первом месте в числе уже отобранных листов.

Эта трудоемкая процедура началась сразу после Дня благодарения, когда стали публиковаться первые топ-листы. Я сохраняла все списки после того, как они появлялись в «хитах», а Марлен требовала, чтобы все репортеры, писавшие о наших вечеринках, присылали свои фотографии непосредственно ей. Дагни отвечала за телевизионные и радиовещательные списки, которые должна была получать от компании по мониторингу телерадиовещания, а Кларк усердно занимался Интернетом, выкапывая испано-язычные списки, где «Молочник» занимал почетные места, а также отзывы многих зрителей, публиковавших списки на собственных страничках. Все было честно и законно.

В отсутствие Аллегры энергетика помещения изменилась: тревога сменилась желанием творить. Обложившись бумагами, я устроилась на диванчике, а Роберт сел за стол и стал заносить в компьютер информацию, которую я ему читала.

— «Орландо сентинел», один список, пятое место.

— Готово. Дальше.

— «Сан-Хосе меркьюри ньюс», две статьи, в одной не упоминается, в другой — на втором месте, но там фильмы в алфавитном порядке.

— Готово.

— «КИКС-AM Сан-Антонио», «Фрэнни о фильмах», первое место.

— Погоди секунду. О'кей, готово.

Я заметила, что Роберт необычно тих. Мы провели в офисе Аллегры уже несколько часов, а он не сделал ни одного циничного замечания и даже не прокомментировал ее исчезновение. Он выглядел рассеянным, и несколько раз мне приходилось его окликать.

— Роберт, у тебя все в порядке?

— Да, мне хочется побыстрее покончить с этим и убраться отсюда, вот и все.

Меня это не убедило, но я не хотела настаивать. К исходу дня мы установили, что шестьсот пятьдесят девять критиков поставили «Молочника» на первое место, а сто сорок восемь из них назвали картину лучшим фильмом года. Было шесть часов, и Роберт опаздывал к своему дяде, к которому был приглашен на рождественский обед. Ему не хотелось оставлять меня в одиночестве, но мне всего-навсего нужно было переслать топ-листы Вивьен, Марлен, Мэтту, Филу и Тони, и я его отпустила. Через десять минут, когда я уже надевала пальто, зазвонил телефон. Это был Фил.

— Где Вивьен?

— Уже ушла.

— Марлен?

— Тоже.

— Твою мать. А кто есть?

— Может быть, я могу помочь, Фил? Это Карен, помощница Аллегры.

— Да, можете. Найдите еще два списка, где картина на первом месте. На что мне, черт подери, сто сорок восемь?

Я сразу поняла, чего он хотел. Ему были нужны рекламные полосы со словами: «150 критиков единодушны: «Молочник» — номер один!»

— Я постараюсь найти.

— Когда найдете, отправьте Махмуду. — Он положил трубку.

Я вышла в Интернет и стала искать любые публикации, веб-сайты и рекламу, где «Молочник» стоял бы на первом месте. Спустя какое-то время я наткнулась на сайт клуба «Сенчури виллидж синема» на Бойнтон-Бич. Список лучших фильмов был вставлен в статью, начинавшуюся словами: «По результатам самого придирчивого голосования за всю историю киноманов "Сенчури виллидж" благодаря небольшому перевесу голосов первое место занял "Молочник"». Есть! Теперь надо было найти еще один список. Я подключила поисковые системы Google, Nexise, Yahoo и Alta Vista и готова была сдаться, решив попытать счастья в последний раз с Terra Lycos. И — неожиданная удача: фильм числился под номером один в топ-листе «Кино Монтевидео онлайн».

— Спасибо тебе, Уругвай, и спокойной ночи! — закричала я на манер рок-звезды, обращаясь к пустовавшим кабинкам вокруг меня.

Добавив эти новые позиции, я позвонила Махмуду и разослала новые списки всем заинтересованным сторонам. Махмуд велел мне отправить факс в автомобиль Фила и заверил, что хозяин получит его в течение часа. Было восемь вечера, а я обещала Эллен вернуться вовремя и помочь в приготовлении эгнога для ежегодного застолья в вестибюле нашего дома. Вечеринка началась в половине седьмого.

— Спасибо, Махмуд. И передай, пожалуйста, Филу, что я довела их до полутора сотен.

— С удовольствием, Карен. Счастливого Рождества.

В среду мы с Эллен вдвоем праздновали Рождество по типичному сценарию для многих жителей Нью-Йорка: купили китайской еды и провели весь день в кинотеатре. Мы пошли в «Анжелику», где посмотрели три фильма других киностудий — те, от которых у меня не болели ни голова, ни живот и на которых я могла просто сидеть и получать удовольствие. Когда мы вернулись домой, я позвонила Абби, чтобы рассказать о порученной мне сетевой колонке новостей, а также уточнить наши планы на Новый год. Она заставила меня поклясться, что я буду пересылать ей все колонки. «Я теперь так далека от кино — сама не верю, до чего докатилась!» — пожаловалась она. Я пообещала ей принести на Новый год целую кипу видеокассет. Потом позвонила родителям — просто поболтать и отметиться. Они настаивали, чтобы я приехала на День президентов , и я ответила, что сделаю все возможное. Они были слегка ошарашены количеством часов, которые я провожу на работе — Эллен, конечно же, все рассказала своей маме, а та передала по цепочке, — но в то же время были счастливы услышать о новой перспективе, то есть о сотрудничестве с Мэттом.

Я решила позвонить Роберту и пожелать ему счастливого Рождества. В «Глориос» он был моим самым близким другом, но был крайне замкнут во всем, что касалось его личной жизни. Меня не покидало чувство, что что-то неладно. Может быть, сейчас, вне офиса, он поделится наболевшим.

— Это Карен. Я просто так — узнать, как прошло Рождество.

— Ужасно. А твое?

— Просто скучно. Что случилось?

Он тихо сказал:

— Я не хотел никому говорить, но мы с невестой решили расстаться. Или разойтись. Или как это еще называется — когда ты осознаешь, что человек, с которым ты хочешь провести остаток дней, не чувствует по отношению к тебе того же.

— Мне очень жаль. Когда это произошло?

«Я полечу в Паго-Паго и разыщу эту девку, которая испортила Роберту Рождество» — так я подумала, и была потрясена собственной страстностью.

— Началось пару месяцев назад. Она собиралась вернуться на праздники, но потом позвонила и заявила, что решила остаться, потому что хочет увидеть настоящее самоанское Рождество. И ладно бы, если бы в минувшем году мы виделись хоть изредка, но она все время говорила, что не может уехать. У нас были долгие изматывающие разговоры, а на этих выходных я вдруг понял, что все кончено.

— А ты к ней приехать не можешь?

— Я спрашивал, но она сказала, что все время занята и даже минуты для меня не найдет. Мне не хотелось оказаться в Паго-Паго и болтаться там в одиночестве. Я и так все время один, — сказал он грустно.

— Роберт, это ужасно. Почему ты мне не сказал?

— Я не хотел об этом говорить. Все вокруг думают, что я всегда держу себя в руках, что из меня можно гвозди делать. Но я не знаю, как теперь быть.

Я не могла придумать ничего подходящего. Я старательно избегала воспоминаний о последнем Рождестве с Гейбом, когда он нарисовал пышную, чересчур нарядную елку и повесил картину у меня дома. Нам было очень хорошо вместе — ему, Эллен, Абби и мне.

— Не знаю, можно ли здесь что-то сделать, Роберт. По-моему, тебе нужно это пережить. Через какое-то время все пройдет. И всегда, когда понадобится, обращайся к друзьям, — добавила я поспешно, боясь показаться слишком жесткой.

— Наверное, ты права. Сейчас мне пора уходить. Но спасибо, что позвонила, Карен. Честное слово, я оценил.

Роберт был классным парнем, и я, хотя и не сказала ему об этом, не желая изъясняться избитыми фразами, была уверена, что в скором будущем его подружка приползет назад. Интересно, примет ли он ее?

Мне не терпелось выйти завтра на работу: в офисе никого не будет, и я смогу составить еще несколько обзоров и взяться за колонку. Дагни вернется после выходных, и я хотела прилично продвинуться с веб-сайтом, чтобы та поняла, что это ни в коем случае не станет нашим общим делом. Она, как и я, искала себе дополнительную нагрузку. И ей придется подыскивать что-то другое.

Утром в понедельник отдохнувшая Дагни впорхнула в офис. Волосы у нее чуть выгорели, и это ей очень шло. Она подарила мне пару маракасов — погремушек, на каждой из которых было написано: «Тряси их в Испании». Карлу, который тоже вернулся в понедельник, она привезла кастаньеты, а Роберту — футболку с надписью «Оле!». Мы могли бы исполнить фламенко, если бы знали как. Конечно, ни Дагни, ни Кларк понятия не имели об отъезде Аллегры. Все вчетвером мы расположились в ее пустом офисе, и мы с Робертом наперебой делились подробностями. Кларк с Дагни не сразу поняли, о чем идет речь. Наконец Дагни сказала:

— Не может быть.

— Нет, может. Она улетела. Вечерним рейсом в среду, — возразила я.

— Она в ауте. — Роберт сопроводил свои слова жестом баскетбольного судьи.

— Этого не может быть, — повторила Дагни. — Я только что видела Аллегру в кофейне.

— Где? — переспросила я и посмотрела на Роберта, боясь, что мир сейчас перевернется.

— В маленькой кофейне, которая на Гринвич-стрит, немного дальше отсюда, — она еще говорила, что там всегда свежие пончики.

— Ты уверена? — спросил Роберт. — И что она сказала?

— Ну, она повела себя довольно странно. Ничего не сказала. Стояла за мной в очереди в кассу, и я знала, что она меня видит — не могла не видеть, — но она словно ослепла.

— Ты уверена, что это была она? — осведомился Роберт.

— Светлые волосы, толстое пальто, штук шесть пакетов — похоже?

— Может быть, она не смогла улететь в среду. Может, какая-то задержка вышла, — предположила я, теша себя надеждой.

— Что могло задержать ее на пять дней? — хмыкнул Роберт.

— Понятия не имею — может, семейные дела? Дагни, ты уверена, что это была она? — Я не могла поверить.

— Карен, — медленно сказала Дагни, всем своим видом показывая, что считает меня глупой. — Аллегра. Покупала. Кофе. В Трайбеке. Сегодня утром.

— Это похоже на нее, — сказал Роберт. — Но я все равно не думаю, что она сюда заявится — в Европе она или нет.

Я пожала плечами, Роберт и Кларк вышли из офиса Аллегры. Я попросила Дагни остаться, потому что хотела рассказать о переменах в работе офиса и о незавидной необходимости время от времени помогать Вивьен.

— Паршиво, — сказала она, мгновенно уразумев самую суть. — Если Аллегры нет, то почему мы должны вести себя так, будто она есть?

— А когда в ее поступках был смысл? Мы будем два раза в день просеивать список звонков и сообщений и решать, что показывать Вив.

— Я этого не вынесу, — заявила Дагни. Они с Вивьен недолюбливали друг друга — видимо потому, что были очень похожи. Обе любили настоять на своем, обе из кожи лезли, чтобы не делать того, что казалось им недостойным их внимания, и обе были невероятно упрямы. Я попыталась разубедить ее:

— Вив не особенно пристает к нам. Ты же знаешь — она любит все делать сама. Даже наша помощь ей с «Вороном-2» заняла не больше часа. — Тут я сообразила, что Дагни понятия не имела, что стало с конвертами, этикетками и деньгами, которые мы приготовили для Вивьен.

После подробного рассказа, начавшегося с кражи сотовых телефонов и продолжившегося историей о взятии заложников Микки-Маусом и о том, как Далилу заставили отказаться от слова, данного радиостанциям, Дагни только и могла, что качать головой:

— Bay, я в жизни не слышала ничего подобного. — Она выхватила свою зеленую записную книжку и заставила меня повторить основные моменты. — Эту историю я постараюсь запомнить.

Я спросила, многозначительно на нее глядя:

— Кстати, Даг, я так тебя и не спросила: что с тобой случилось на вечеринке молодых демократов? Только что мы разговаривали с ребятами Стэна Коберна — и вдруг тебя уже нет, пропала.

Дагни смутилась и ответила шепотом:

— Ой, Карен, я думала, что никто не заметит. Мы поехали ко мне домой — я и Системный Алехандро. Ты ведь никому не сказала?

— Конечно, нет. Ну и как?

— Неописуемо. Фантастика. Потрясающе, — сказала она. — Он замечательный.

— Выходит, каникулы начались неплохо.

Позднее, когда пришла Вивьен, Дагни, почти кланяясь, принялась запоздало поздравлять нашу новую начальницу с Рождеством.

Вивьен выглядела очень довольной.

— Я рада, что теперь, когда Аллегры нет, мы будем больше работать вместе.

— Ох, да ты же не знаешь, — сказала Дагни. — Она никуда не уехала. Сегодня утром я видела ее в кофейне.

Вивьен даже приоткрыла рот от удивления.

— Ты уверена? Что она сказала?

— Абсолютно уверена. Она ничего не сказала. Она лишь посмотрела на меня, как будто впервые увидела.

Вивьен быстро взяла себя в руки и заявила:

— Ты наверняка ошиблась и приняла за нее кого-то другого.

Дагни не ответила, не желая перечить своему новому идолу.

— Вы обе, слушайте и отвечайте. — Вивьен заморозила нас взглядом, и у меня что-то напряглось внутри. — Мне нужно кое-что выяснить прямо сейчас. Помните ли вы, чтобы Аллегра сейчас или когда-нибудь раньше говорила с Опрой Уинфри? — Она говорила в духе члена Комитета по расследованию антиамериканской деятельности — я видела таких в старых роликах новостей.

Мы с Дагни рассматривали свои руки и ничего не говорили. Она не посмела бы нас спрашивать, будь в офисе Аллегра, но если мы соврем, то Вивьен сразу же нас раскусит и мы будем расплачиваться весь следующий месяц.

— Я так и знала, — победно изрекла она и удалилась в свою кабинку — успешно изобличив свою начальницу в вымышленных беседах с Опрой.

День был таким тихим, что я даже не обратила внимания на то, что Дагни ушла на трехчасовой перекур. В это время я могла спокойно и без свидетелей поработать над колонкой. Поискав материал в последних «хитах», я написала забавный отчет обо всех новых (наполовину) и интересных (наверное) событиях в «Глориос». Там были кое-какие слухи и сплетни, уже известные большинству киноманов, но сдобренные новыми фотографиями, а потому не казавшиеся лежалым товаром.

Внеся в черновик несколько изменений и перечитав его несколько раз, я была удовлетворена, посчитав написанное хорошим началом. Я читала колонку в последний раз и дошла до половины, когда Дагни спросила:

— Чем ты занимаешься, Карен?

Я обернулась и увидела, что она тоже читает, заглядывая мне через плечо.

— По-твоему, кто-то еще не знает, что Джульет Бартлетт играет Джен Эйр в стиле хип-хоп?

— Все знают, но здесь будут первые фотографии Джульет в костюме Джен.

— Где это — здесь?

— На веб-сайте.

— А какое ты имеешь отношение к веб-сайту?

Настало время раскрыть карты.

— Я уже несколько месяцев помогаю Мэтту Винсенту и его группе, но теперь они захотели большего. А у меня, раз Аллегры нет, появилось время.

— Почему ты мне не сказала? — осведомилась она требовательно.

— Не знаю.

— Тогда, я думаю, тебе будет наплевать, если ты узнаешь, что я просматриваю пленки для закупщиков. Они всерьез доверяют моим оценкам, — сообщила она.

— Рада за тебя, — отозвалась я.

— Ну и я за тебя рада, — сказала та, и все напряжение, давно висевшее над нашим столом, вдруг улетучилось без следа. Я задалась вопросом, не улучшатся ли наши отношения в отсутствие Аллегры.

Я собралась на псевдоперекур, но вместо этого отправилась в магазин Белинды, чтобы вручить ей подарок. Белинда не попала в длинный список тех, кому предназначались дары от «Глориос». Список от нашего отдела составляла Марлен. Я попросила за Белинду, объяснив, как много она для нас сделала единственно по доброй воле.

— Разве мы не платим Белинде за газеты и журналы? — спросила Марлен.

— Да, но она закупает их для нас пораньше и дает знать, когда пишут какую-нибудь гадость, — возразила я. — Помните, как она выручила нас с «Нью-Йорк обсервер», когда те набросились на «Ножовку»?

— Конечно. И мы купили у нее пятьдесят экземпляров. По-моему, это достаточно щедрый подарок, — не уступала Марлен.

Спорить с ней было бессмысленно. Но, узнав, что в этом году приготовили в «Глориос», я поняла, что большой беды в том, что Белинда не получит подарок от компании, не было. Белинда, изучавшая классику в Кембридже, навряд ли вдохновилась бы специальным изданием «Листьев травы» в кожаном переплете и с фотографиями из «Молочника». Я предположила, что пара бутылок каберне намного скорее приведут ее в праздничное настроение — и оказалась права. Она меня поблагодарила, а потом сказала:

— Странный человек эта ваша начальница. Была здесь недавно и купила несколько журналов. Она ходит сюда уже семь лет с момента открытия. А сегодня посмотрела на меня, как будто впервые увидела.

— Что она купила? — спросила я, надеясь, что она купила какой-нибудь журнал или справочник для туристов.

— «Приятного аппетита», «Вашингтонец» и «Архитектурный дайджест».

— В последнее время она ведет себя немного странно.

Я поздравила Белинду с Новым годом и попрощалась. Мне нужно было поскорее вернуться в офис и рассказать все Кларку и Роберту.

— Это официально. Здесь ее, может быть, и нет, но она неподалеку.

Мы сидели в офисе Кларка, так как в офис Роберта уже не помещались втроем.

— Уже второй раз за сегодня, — сказал Кларк. — Не знаю почему, но мне кажется, нам надо за ней последить. — Он вышел на минуту и вернулся с обрывком проекционного экрана и парой стирающихся маркеров. — На прошлой неделе на собрании по поводу «Молочника» Тони сказал, что больше не может слушать «поэтическую дребедень», и разорвал экран пополам.

Красным маркером Кларк написал:

Места, где побывала Аллегра:

1. Кофейня на Гринвич-стрит (где продают пончики).

2. Журнальная лавка Белинды.

Роберт взял клейкую ленту и прикрепил экран на наружную стенку офиса Кларка. Дагни прошлась мимо него.

— Во дает! Она и в лавке была?

— Белинда видела ее сегодня днем. Хотя она не купила ничего по туризму.

— Выходит, я была права.

На следующее утро добавились новые записи:

3. Химчистка на Хадсон-стрит.

4. Суши-бар «Нобу».

Мы не знали, кто это написал, но из этого следовало не только то, что Аллегра была в городе, но и то, что она не пыталась этого скрыть. Что это — материал для шестой страницы или хороший повод позвонить Эллиоту? Мне было интересно узнать, чем он занят в канун Нового года, хотя, по правде, и не хотелось этого знать, потому что это никак меня не касалось. Он мне нравился, но я не могла понять, каков был его интерес — личный или профессиональный. Да, он дал мне намного больше информации, чем я ему, — похоже, что все, о чем я ему рассказывала, он уже знал. Но чем дольше я работала в «Глориос», тем больше повышалась моя ценность как источника. Возможно, что Эллиот просто приберегал меня на потом, в надежде, что я стану лучше разбираться во внутренних перипетиях «Глориос» и мне будет легче поделиться этими сведениями с ним. Но то, как он без предупреждения то появлялся, то исчезал из моей жизни, всегда выбивало у меня почву из-под ног. А каждый разговор с ним все больше и больше будоражил.

Я хотела повидаться с Абби и была полна решимости вырваться из офиса. На сей раз мне это удалось, и я успела на последний поезд до Балтимора. Мы отправились на новогодний бал, где было полным-полно очаровательных студентов-медиков. Выпив больше, чем советует медицина, в среду мы мучились похмельем, лежа в постелях и не имея сил подняться и проторить путь через залежи видеокассет, которые я стащила из офиса. В четверг утром я села на первый поезд и отправилась назад. Визит оказался коротким, но приятным, и я решила, что в этом году непременно увижусь с Абби еще раз — не важно, по какому поводу.

В тот же четверг утром позвонила Аллегра. Трубку подняла Дагни и жестом предложила мне слушать.

— Все в порядке? Меня кто-нибудь искал?

— Все отлично, Аллегра. Мир и спокойствие, — сказала Дагни. — Где вы, кстати?

— В Европе. — Мы с Дагни переглянулись. — Скажи Вивьен, что я перезвоню ей позже, — распорядилась Аллегра и повесила трубку.

Позднее, в тот же день, нам с Дагни, Робертом и Кларком пришло электронное письмо от Марлен. Она послала копии Вивьен, Джеральдине, Филу, Тони, Аллегре и вообще всем, кто уже давно к ней не прислушивался. В письме говорилось о наших «действиях», «крайне неуважительных по отношению к лицу, которое, позвольте вам четверым напомнить, является вашим начальством».

Через пятнадцать минут явилась Сабрина из офиса Фила.

— Мне просто нужно взглянуть на это, — сказала она. — И я могу кое-что добавить.

Я вручила ей зеленый маркер и проводила к офису Кларка, где она написала:

5. «Страна Ногтей».

— Ты видела ее в «Стране Ногтей»? — спросила я.

— Здесь, поблизости. Сегодня была моя очередь идти за ленчем, так что я решила завернуть туда и сделать педикюр. Она сидела в кресле, справа от меня, читала «Архитектурный дайджест».

— Ты уверена, что это была она? — осведомилась Дагни. — Она позвонила утром и сказала, что находится в Европе.

— Точно она. Я поздоровалась, она не ответила, и я назвала ее по имени. Она повернулась и посмотрела так, будто мы не знакомы. А потом вернулась к журналу. Сверхъестественно. — Сабрина помотала головой.

— Если у нее снесло чердак, то мне ее искренне жаль, — сказала Дагни.

— Снесло чердак? — переспросил Роберт. — Ты что, поступила в отряды рэпперов Ибицы?

— Нет, но я хотя бы знаю, что Ибица не рифмуется с пиццой, — огрызнулась Дагни.

— Прости, пожалуйста. Испанский не входит в те пять языков, на которых я говорю, — сказал Роберт.

— Ты говоришь на пяти языках? — не поверила Дагни.

— Da, ja, oui, ja и hi. Плюс английский, — ответил тот.

— Ты два раза сказал «ja».

— Да, но в первый раз — по-немецки, а во второй — по-голландски.

Роберт, однажды поведавший, что умеет сказать «да» на тридцати семи языках, подмигнул мне, а я старалась не рассмеяться.

Вернувшись к монитору, я обнаружила письмо от Мэтта. Он просил зайти к нему завтра в полдень. У меня появилось предчувствие, что должно произойти что-то хорошее.

На следующий день, едва я приблизилась к офису Мэтта, он втянул меня внутрь и притворил дверь.

— Карен, мы искренне потрясены твоей работой над сайтом. Ты хорошо пишешь и быстро работаешь.

Я поблагодарила за комплимент, и он продолжил:

— Долгое время здесь были только мы с Черил и Кенни. Но дел прибавляется, и я хочу создать еще один уровень, своего рода должность младшего маркетолога, чтобы разобраться с повисшими делами. Нам нужно разгрузиться, и я хочу увеличить число способных сотрудников.

Затаив дыхание, я поддакнула:

— Звучит здорово.

— Вот мы и переговорили между собой и решили предложить тебе место помощника по маркетингу. По-моему, ты быстро всему научишься и станешь серьезным подспорьем для нашего коллектива.

— Я с удовольствием перейду к вам. Это просто чудесно, — ответила я. — Я только не знаю, как мне выбраться из связей с общественностью — особенно сейчас, когда я не могу попросить разрешения у Аллегры.

— Об этом я позабочусь. Я сказал Филу, что отдел нужно увеличивать и что мне нужно подыскать кого-то внутри компании. Он велел мне искать, а он все уладит.

Я перевела дыхание.

— И каковы мои действия?

— Это займет около недели. Должность контрактная, и юридическому отделу придется все расписать так, чтобы я мог официально предложить тебе эту работу. Предусмотрена прибавка к зарплате — небольшая, а Джеральдина должна подготовить тылы: например, подобрать тебе офис.

Я молчала — только сияла и старалась не выглядеть обалдевшей.

— Кстати, — сказал Мэтт, — что там с Аллегрой? Я думал, она уехала, путешествует по Европе. Но готов поклясться, что видел ее сегодня утром. Я выгуливал собаку у Бэттери-парка, а она прошла мимо и ничего не сказала.

— Наверное, это и в самом деле была она, — ответила я и рассказала об экране, стремительно пополнявшемся записями.

— Ну, тогда запишите и это, — сказал он, качая головой. — Не представляю, что с ней такое.

— Мы тоже, но я запишу.

— Счастлив посодействовать. И еще одно. Пока все не уладится абсолютно, на сто процентов, — никому ни слова. Если люди прознают, что мы набираем сотрудников, на меня навалится толпа. Главным образом, я полагаю, из твоего отдела.

Я поблагодарила его и встала. Когда я вышла, мне было трудно оставаться невозмутимой и хотелось плясать, но кто знает, вдруг вездесущая Аллегра увидит.

Когда я вернулась в офис, там стоял шум и гам, а Дагни была в панике.

— Ты не поверишь, что здесь творится, — сообщила она, держа в руке экземпляр «хитов» и увлекая меня в офис Аллегры. Она щелкнула ногтем по колонке Синди Адамс. Я прочла пару абзацев, пока не увидела то, что ее расстроило:

Прослышала я, что мои любимые близнецы устроили себе вместо праздников сватовство. Похоже, что Фил и Тони Уоксманы строят из себя купидонов, стремясь помочь одной из своих главных администраторш найти своего любимого и единственного. Если, ребята, вам позвонят, ловите их на слове и забирайте товар. Она классная чувиха — лошадка просто подзадержалась на старте.

— Ты рассказала Вивьен? — Меня ужасала перспектива повторного явления Ивонны.

— Нет, потому что это не попало в газету. — Она показала мне подлинную вырезку, где, на том же месте, был материал, предсказывавший «распад» чете политиков, давно отошедших от дел. В чем дело?

Прищурившись, я внимательно вгляделась в страницу и смогла разобрать легкую дымку, окутывавшую заметку.

— Четко сработано — вырезали и вставили, — сказала я, указывая Дагни на тонкую линию. — Кто-то подстроил диверсию с «хитами».

— Но это разошлось по всей компании. Ивонна совсем слетела с катушек. Она уже час разговаривает с Марлен по телефону, пытаясь выяснить, кто это сделал. Первое подозрение, естественно, пало на меня, но мне, похоже, удалось отвертеться.

— Им легче было бы выяснить, у кого не было мотива, — заметила я, вспоминая плачущую Тришу. — Мне только жаль, что это понарошку, не в газете. — Такой изощренной мести я еще не встречала, и мне до смерти хотелось узнать, чьих рук это дело.

— А ты почему такая счастливая? — спросила Дагни.

— Да вот, кое-кто поделился новыми наблюдениями для экрана. Прислал по электронной почте. Давно так не веселилась.

— Смейся дальше, — сказала она. Я проигнорировала ее и отправилась в офис Кларка. За время моего отсутствия список вырос. Теперь там было написано:

6. У банкомата (на углу Н. Мур).

7. В магазине здорового питания.

Ниже я добавила:

8. Возле Бэттери-парка.

Шел второй день нового года. Я уходила из связей с общественностью в отдел маркетинга. Аллегра уехала — не важно, далеко или не очень, — мне было достаточно уже того, что ее не было в офисе. Была пятница, и никакие банкеты на этот уик-энд не планировались. Дела шли настолько блестяще, что я решила немного поиграть с судьбой.

— Привет, Эллиот, — поздоровалась я, когда он поднял трубку. — Это Карен. С Новым годом тебя.

Казалось, он был рад меня слышать.

— Чем занимаешься? Я собирался тебе звонить.

— Ничем особенным. Во всяком случае, ничем таким, о чем я могла бы рассказать тебе из офиса. — Я старалась говорить загадками.

— А за рюмочкой расскажешь?

— Может быть.

— За рюмочкой сегодня вечером?

— Не исключено.

Мы условились встретиться в баре в Сохо, в который очень любили заходить Эрик и литовская модель, когда были в городе. Я не видела Эллиота уже несколько месяцев, но при каждой беседе он ронял довольно нескромные замечания насчет моих ног и того, что он собирается с ними сделать. Мое предвкушение усугублялось тем фактом, что Гейб, когда только начали встречаться, однажды на спор начал сосать мне пальцы ног. Я была на седьмом небе от блаженства, но ему это крайне не понравилось, и, как я ни просила, он ни разу не согласился повторить. Однако мои ноги вкупе со всем прочим давали мне право на некоторое мужское внимание, которого я уже давно была лишена. И кроме того, я переходила к маркетологам, а здесь уже никто не будет возражать против моих встреч с Эллиотом. Я наконец-то смогу проверить свои догадки насчет него.

Я обдумывала, что бы такое надеть и стоит ли выставлять пальцы ног на всеобщее обозрение — времени на педикюр уже не оставалось. Поискав сандалии, оставленные в офисе после летнего мероприятия, я выкинула свидание из головы, едва услышала свое имя троекратно повторенным, после чего прозвучало тройное «Дагни».

— В понедельник мы начинаем обзванивать членов Академии на предмет «Молочника», — объявила Вивьен. — Я хочу, чтобы в этом году все было организовано лучше, чем в предыдущем. Имена киноакадемиков распределят между всеми служащими отдела, и каждый будет отвечать за свои звонки и запись ответов. Также необходимо будет проверять, получили ли они копии фильма, и записывать всех, кого не будет дома и кому нужно перезвонить.

Просто невероятно, до чего быстро я позабыла обо всем, что касалось связей с общественностью. Вивьен продолжала:

— В компьютере каждого сотрудника будет таблица с именами, номерами телефонов и местом для дополнительной информации. Вы обе нужны мне завтра на весь день и, может быть, на воскресенье. В зависимости от того, насколько мы продвинемся.

В Академии состоит почти шесть тысяч членов. В прошлом году мы просто сделали копию общего списка, выстроенного в алфавитном порядке пофамильно, и каждому из нас поручили по две буквы. Система работала, но Вивьен, конечно же, хотелось отметиться, пока нет Аллегры. В голове не укладывалось, что нам предстоит заниматься этим весь уик-энд. У меня вдруг вырвалось:

— Не могу.

В ту же секунду, едва эти слова вылетели изо рта, я поняла, что поступила абсолютно правильно.

— Не можешь?

— Нет.

— Пока нет Аллегры, ты подчиняешься мне. И мне нужно, чтобы ты занялась этими списками.

— Если это так важно, можно было сказать мне заранее, а не в пятницу, в конце рабочего дня, — парировала я, преисполняясь бунтарства.

— Это будет отмечено.

— Пусть будет отмечено.

— Я приду, Вивьен, в семь нормально? — запела Дагни, хотевшая побыть наедине со своим новым гуру.

— В половине седьмого. Раз нас только двое, придется начать пораньше, — ответила та, не сводя с меня взгляда.

Позднее, уютно устроившись с Эллиотом на кожаном диванчике и допивая третий коктейль, я рассказала ему о предстоящем переходе в отдел маркетинга. Алкоголь и головокружительное ощущение открывающихся перспектив развязали мне язык, и я вдруг выложила ему все — о «Вороне-2» и победителях викторины, похищенных в Лос-Анджелесе, о путешествии Аллегры, о двух верхних позициях в топ-листах, которые мне пришлось искать для «Молочника», о новом и улучшенном методе вызванивания членов Академии, который будет практиковаться ближайшие несколько недель. Но лучше всего, по моему признанию, была поучительная шутка, которую нынче утром сыграли с Ивонной и которую я расписала во всех подробностях.

— Кто-то сегодня разболтался, — заметил Эллиот, кладя руку мне на лодыжку и начиная ее массировать. — Не думаю, что тебе и вправду хочется рассказывать мне все эти вещи. Они весьма соблазнительны, ты же понимаешь, — добавил он, снимая с меня правую сандалию. Эллиот был из тех, кто начинает с икры и спускается ниже. Окрыленный успехом, он взялся за левую ногу, и я вмиг оказалась босой, что породило новые и новые тревоги. Не вспотели ли у меня ноги? Не пахнет ли от них? Не слишком ли растопырены пальцы? Эллиот закрыл глаза и массировал мою левую стопу в подъеме. Я откинулась на диванчике и отважно положила обе ноги ему на колени. Он осторожно сглотнул, прежде чем склонить голову и поцеловать мои пальцы, от мизинца до большого, сначала на правой ноге, потом — на левой. Затем он стал посасывать второй правый палец, аккуратно облизывая его, — от этого я чуть не взвилась под потолок. Было ли это «ласками»? Вряд ли — казалось, что он боготворит мои ноги, но этого слова я еще ни разу не встречала в колонке сплетен. Мне было очень хорошо — лучше, чем я могла представить, а он удостоил того же внимания и девять остальных признательных пальчиков. Но больше всего мне хотелось, чтобы он меня поцеловал.

Внезапно он поднял глаза и произнес:

— Карен, пойдем отсюда.

Я обулась и вышла за ним на улицу. Мы немного прошлись, он молчал, и я спешила за ним едва ли не вприпрыжку. Мои ноги, еще недавно пылавшие, совсем закоченели. И тут Эллиот взял меня за руку, втянул в подъезд и принялся целовать — яростно, словно куда-то спешил. Я приоткрыла глаз и увидела, что даже при поцелуе уголки его рта изгибались как будто в улыбке, как если бы он был несказанно счастлив целовать меня. Затем он мягко приподнял мне подбородок одной рукой, тогда как другую положил на спину. Я закрыла глаз и стала отвечать на поцелуи, то и дело поглядывая исподтишка. И всякий раз я видела, что Эллиот улыбается.

Когда он остановился, мы вышли, прошли несколько кварталов, и он, не говоря ни слова, поймал такси и распахнул передо мной дверцу.

— Не волнуйся, Карен. Все твои тайны умрут со мной. — Он снова поцеловал меня, в щеку, и прошептал на ухо: «Спасибо», — после чего захлопнул дверь и быстро ушел. Я назвала шоферу свой адрес и всю дорогу была в странном состоянии, способная лишь чувствовать, но никак не думать. В эту ночь я спала крепче, чем когда-либо за последние несколько месяцев.

Неделя пролетела с невероятной скоростью. Я работала с удовольствием, несмотря па косые взгляды Дагни и Вивьен, которые пугающе сдружились за выходные, да еще того обстоятельства, что мой список членов Академии оказался вдвое длиннее прочих. Экран на офисе Кларка пестрел красочными надписями, и кто-то предприимчивый отыскал вторую половину и повесил ее рядом. Вскоре и она оказалась исписанной. Аллегра преобразилась в героя из «Зелига», появляясь повсюду, сливаясь с людьми и ни с кем не общаясь. Я и сама пару раз ее видела: один раз — в магазине, где покупала сигареты, а второй — на платформе станции Франклин-стрит. Оба раза она ничем не выдала того, что знает меня.

В четверг позвонил Мэтт и пригласил к себе в офис на разговор с ним, Черил и Кенни, вице-президентами по маркетингу. Он сообщил, что наши дела остаются в секрете, но достигнут прогресс. Я уже хотела сказать Дагни, что выйду на перекур, но решила вместо этого сообщить, что иду прогуляться.

— Прогуляться? — переспросила она с откровенной неприязнью.

— Прогуляться.

— Ты бросаешь курить?

— Ага, я на пластыре, — ответила я, зная, что она не сможет проверить.

— А сигареты у тебя остались? Ну, я хочу сказать, что теперь ты бросила, и…

— Конечно, Даг, забирай всю пачку. — Я вынула сигареты из сумочки и бросила на стол.

В офисе Мэтта за длинным столом сидели Черил и Кенни. Мэтта не было. Я знала обоих, но шапочно. За исключением Мэтта, которому часто приходилось общаться с Аллегрой, отдел маркетинга старался держаться подальше от связей с общественностью.

Миниатюрная суетливая Черил Портер недобирала до пяти футов добрых несколько дюймов. У нее были самые маленькие руки, какие мне только приходилось видеть. Она походила на колибри, когда размахивала тонкими ручками, желая что-то доказать. Кроме того, у Черил был тик, и она время от времени начинала быстро моргать, а еще привычка ерошить волосы, и в настоящий момент они почти стояли дыбом.

Кенни Делано вел себя чуть спокойнее — высокий, бритый наголо парень с острым носом и густыми бровями, которые делали его похожим на коротышку мистера Клина. Он имел обыкновение постоянно отбивать ритм, и, когда я вошла, он притоптывал левой ногой и постукивал по блокноту авторучкой — в разном темпе.

Войдя, я протянула руку:

— Карен Джейкобс, рада вас видеть. — Я не была уверена, что они помнили мое полное имя.

— Да, очень приятно, — сказала Черил. Пожимая ей руку, я опасалась ее повредить. Она явно никогда не обменивалась рукопожатием с Джеральдиной.

— Рад, что ты переходишь к нам, — помахал мне Кенни. Я села напротив них.

— Мэтт будет через пару минут, — сказала Черил. — Его вызвал Фил и наорал из-за телевизионных накладок с «Молочником».

— Ты ведь привыкла, когда орут? — осведомился Кенни. — Я имею в виду, что ты же из связей с общественностью.

— Мне это не нравится, но я способна выдержать.

— Кенни, не пугай ее, — попросила Черил, моргая. — Я бы не сказала, что здесь у нас орут. А если и орут, то это крики более высокого порядка, чем те, к которым вы там привыкли. Здесь орут интеллектуально — читают неистовые лекции, если угодно.

— В этом отделе… — Кенни помедлил, — все более концептуально, что ли. Мы не сидим и не обсуждаем, кто что носит, или кого не приглашать, или что твой помощник — отпетая сволочь. У нас гораздо более деловая обстановка.

— Правильно, деловая обстановка, — вошел Мэтт. — А в деловой обстановке мы предлагаем сотрудникам заключить контракты. А это, — он протянул мне папку, — твой контракт, Карен. Добро пожаловать в отдел маркетинга.

— Ты нам очень и очень нужна. — Черил снова начала моргать.

— Мы вытащили тебя из ада, так что теперь тебе придется платить за услугу, — изрек Кенни, и они с Мэттом расхохотались. Черил взъерошила волосы.

— И все улажено? Аллегра знает? — спросила я.

— Аллегра знает, — ответил Мэтт.

— Ты с ней говорил?

— Нет, но я стоял за ней в очереди в аптеке и сказал: «Карен Джейкобс переходит в мой отдел». Она не обернулась, но наверняка услышала. Джеральдина нашла тебе офис, и ты приступаешь с понедельника.

На улице я исполнила несколько па, как заключенный, который вышел за ворота тюрьмы. Я очень надеялась, что Аллегра где-то неподалеку и все видит.

 

СВОБОДА

Работать в связях с общественностью было сложно, но уход оттуда потребовал осмотрительности и терпения секретного агента. Все выглядело так, будто мое желание заняться чем-то новым проникло окружающим под кожу и вызвало коллективный зуд, унять который можно было лишь нападками на меня.

— Ты вообще думаешь хоть о ком-то, кроме себя? — спросила Вивьен, когда услышала мои новости. — Ты подумала, кто будет делать работу, которую ты бросаешь?

Пожав плечами, я продолжила собирать вещи. Дагни следила за каждым моим движением. В комнате, где стояли ксероксы, я взяла большую картонную коробку, но вскоре поняла, что она мне не понадобится. Я провела здесь год, но оставила после себя лишь слабый след. В Си-эн-эн мою кабинку оживляли фотографии, фигурки, смешные заголовки и рисунки Гейба. Здесь же у меня ничего не было — разве что карикатура из «Нью-Йоркера» с изображением маленькой девочки, сидящей перед телевизором и спрашивающей у мамы: «Почему она хочет вернуться в Канзас, где все черно-белое?», — да фотография, на которой были мы с Абби. Через пятнадцать минут казалось, что меня никогда и не было за этим кошмарным захламленным столом в форме буквы Г.

— Неужели ты не понимаешь, что теперь нам с Вивьен придется переделать все списки киноакадемиков, которые мы составили за выходные? — сказала Дагни.

— Почему бы вам просто не отдать мои страницы другим?

— Это не так-то просто. — Конечно, непросто. Любой проект Вивьен немедленно пересылался в Стокгольм на срочное рассмотрение Нобелевского комитета.

— Карен, ты мне нужна на этот уик-энд на банкете для «86», — заявила Марлен на весь офис, не утруждаясь ни встать, ни хотя бы позвонить. «86» — фильм о легендарной дискотеке семидесятых годов, где знаменитости толпились, пыхтели и вертели друг дружку, пока не наступали восьмидесятые.

— Не могу, Марлен. Я больше не работаю в этом отделе.

— Ты переходишь в отдел маркетинга только в понедельник, а до понедельника работаешь у нас.

— Позволю себе не согласиться.

Марлен позвонила Мэтту. Она говорила громко, чтобы мне было слышно. Сладчайшим, заискивающим тоном она сообщила, что уже давно запланировала банкет на ближайшие выходные и остро во мне нуждается. Все, что я услышала, было: «Ты очень нас выручишь. Спасибо, Мэтт». Она снова окликнула меня через стенку:

— Мэтт говорит, что это твоя обязанность.

В ту же секунду пришло электронное письмо от Мэтта, благо моя почта еще сохранялась на этом компьютере: «Пошли ее к черту».

— Прошу прощения, Марлен. Я не смогу работать на «86» в этот уик-энд.

— Там будет прорва актеров, и ты нам нужна. Генри Хаузер сыграл в «86» главную роль. Он выпьет из меня все соки, потому что настаивает, чтобы за его интервью тщательно следили. Я не позволю тебе все разрушить! — завизжала она.

— Я здесь больше не работаю. Я перенесу эти вещи в другое здание, а затем пойду домой. В понедельник утром я начинаю работать в маркетинге.

— Что ты будешь делать в выходные? — спросила она с вызовом.

— Болтаться где-нибудь между Небом и Преисподней, — ответила я, открывая ящик, в котором хранила зубную щетку, зубную пасту, дезодорант и еще разную мелочь. Мой телефон зазвонил, и я автоматически сняла трубку. Это была Джеральдина. Она подтвердила слова Марлен о том, что до утра понедельника я все еще работаю в связях с общественностью, упоминая графики выплаты зарплаты, центр затрат, переходную работоспособность и другие кадровые словечки, которых я раньше от нее не слыхивала.

Вновь зазвонил телефон, и это был Мэтт.

— Карен, прости. Мне позвонила Джеральдина. Похоже, что тебе придется работать на этом вечере. Знай я раньше, поторопил бы события.

— Ничего страшного. Не думал же ты, что я просто перейду из одного отдела так, как это принято в обычной компании?

— Спасибо за понимание.

Марлен призвала меня к себе в офис.

— Надеюсь, что в этот уик-энд ты покажешь себя профессионалом, Карен, — напутствовала она меня. Проигнорировав ее, я вернулась на свое место проверить, все ли забрала.

Потом я повернулась к Дагни и сказала:

— Что ж, я думала попрощаться, но теперь говорю всего лишь «до свидания».

В понедельник утром, с широко раскрытыми глазами, но утомленная приемом, я ехала в подземке на свою новую работу и спокойно читала «Нью-Йорк таймс», а когда вышла — купила кофе и горячую сдобу и только потом направилась к зданию, где находился отдел маркетинга. При входе в магазин я встретила выходившую оттуда Аллегру, но сделала вид, что не увидела ее.

Когда я вышла из лифта на одиннадцатом этаже, где мне предстояло работать, меня приветствовала задыхавшаяся Черил:

— Я покажу тебе твой офис — и можно начинать. У нас куча дел! — Она напомнила мне Белого Кролика из «Алисы в Стране чудес».

Черил провела меня в комнату, находившуюся через несколько дверей от ее кабинета. Это был настоящий офис со стенами, доходившими до потолка, и с настоящей дверью. Я поиграла дверной ручкой, запирая и отпирая суперзамок.

— Здесь пустовато, я знаю, но ты сможешь заказать себе все, что потребуется для рабочего стола. В чулане у лифта много постеров, так что можешь взять себе какие понравятся.

В офисе были стол, стул и книжный шкаф. Еще там стояли телевизор и видеомагнитофон с двумя деками — наверное, для того, чтобы я могла переключаться с фильма на фильм.

— Кабельщики будут к концу недели и все настроят, — добавила Черил. — Нам нужно, чтобы ты периодически смотрела фильмы, — мы должны убедиться, что рекламу, за которую мы платим, действительно показывают в положенное время.

Вошла Джеральдина, за ней, гордо подняв голову, семенил Харви.

— Я только хотела тебе напомнить, Карен, что твой контракт должен быть подписан и возвращен в срок.

Мне не хотелось платить адвокату, и я попросила Эллен просмотреть контракт.

— Скоро все будет.

— Добро пожаловать! — Кенни постучал по створке распахнутой двери. Мы все посторонились, чтобы он смог войти, и я нечаянно наступила Харви на хвост. Он взвизгнул и вцепился мне в икру тремя рядами зубов — во всяком случае, так мне показалось.

— Черт тебя побери! — завопила я. — Он меня укусил! — Я наклонилась оценить ущерб. Шерстяные брюки помешали зверюге прокусить кожу, но зато украсились дырчатым полумесяцем.

— В следующий раз, Карен, будь осторожнее. — Джеральдина присела помочь Харви, пытавшемуся выплюнуть волокна шерсти. — Дай я тебе помогу, радость моя, — проворковала она, стала перед ним на колени и стала снимать с его языка невидимые кусочки моих невкусных штанов.

— Джеральдина, ваша собака только что меня укусила.

— Боюсь, что Харви всегда дает сдачи, — ответила она, беря Харви на руки. — Не забудь о контракте. — Джеральдина ушла. Я могла поклясться, что придурковатое животное ухмыльнулось, глядя на меня через ее плечо.

— Слишком много волнений с утра. Ты в порядке, Карен? — спросила Черил.

Я кивнула.

— Харви следует посидеть дома, пока не научится себя вести.

— Ты уже познакомила Карен с фронтом работ? — спросил Кенни.

— Я как раз собиралась, но нам помешала эта ходячая сарделька. — Черил подняла хозяйственную сумку, стоявшую за дверью, и высыпала содержимое мне на стол. Там было около дюжины видеокассет с пресс-релизами и фестивальными программами. Одна кассета, с надписью «Услада губ», соскользнула и упала на пол.

— Эти фильмы «Глориос» обязана выпустить, так как связана контрактом. Они пойдут только в двух кинотеатрах — один в Нью-Йорке, второй в Лос-Анджелесе. Никто ничего не ждет от них, нам нужно лишь выпустить их и забыть, — объяснила Черил.

— Мы называем это «видеоблокбастерами Тони», — сказал Кенни. — После развода Тони много времени провел в разъездах, посещая мелкие кинофестивали. И если он находил там женщину-режиссера, которая казалась ему определенно… — он помедлил, — «перспективной», — Кенни потер ладони на этом слове, — он поручал закупщикам приобрести ее фильм. Она, разумеется, в долгу не оставалась.

— Все эти фильмы сняты женщинами, с которыми Тони хотел переспать?

— Нет. Иногда это были продюсеры.

— Не важно, как и почему их купили — нам только нужно их стряхнуть, — торопливо сказала Черил. — Твоя задача — разработать для каждого мини-маркетинговую кампанию. У них не будет ни афиш, ни рекламных роликов по телевидению. Мы напечатаем не тысячу и один плакат, как сделали, например, для «Пилота-иностранца», а только пять и размножим их на «Кинко».

— Только пять?

— Может быть, шесть. Этого хватит: по одному в фойе, два режиссеру и два про запас. Ты будешь отвечать за концепцию и текст, а потом художественный отдел поможет тебе с дизайном.

— Художественный отдел творит с печатью и графикой чудеса, — добавил Кенни. — Поэтому они что-нибудь придумают, даже если не будет никаких фотографий. Сосредоточься на общей идее и на тексте. Главное — поскорее разобраться с этим, чтобы заняться вещами поважнее, — сказал он. — Итак — начинай смотреть!

Они с Черил вышли из моего офиса. Я огляделась вокруг. «Неплохо, Карен», — сказала я себе. По сравнению с тем, что я оставила в связях с общественностью, место было поистине роскошным. Мне даже казалось, что и отдельный стол — это уж слишком. Но книжный шкаф? Кабель? Дверь? Я почувствовала себя в роли Чарли в конце фильма «Чарли и шоколадная фабрика», когда и фабрика, и шоколадки, и даже умпа-лумпы — все стало принадлежать ему.

Видеокассеты заняли весь мой стол, и я сложила их в две стопки по шесть, просматривая названия для первого знакомства. Помимо «Услады губ» там были «Карманный предохранитель», «Голубая бездна», «Милый стервятник» и «Чихать в порядке очереди», а также еще семь других, названия которых звучали еще менее привлекательно. Из материалов для прессы и фотографий с биографическими сведениями было ясно, что все режиссеры были из числа особ, единственным подходящим бойфрендом для которых мог быть только глава киностудии художественных фильмов. Впоследствии по ходу просмотра стало очевидно, что приобрести их картины мог лишь влюбленный с высоким положением в обществе.

Чуть позже явился Системный Алехандро, чтобы подключить мой компьютер. Он поздравил меня с повышением. Пока он работал, я смотрела на него и гадала, встречались ли они с Дагни после благотворительной вечеринки для молодых демократов. Когда все было готово, я отправила Абби письмо, в котором объяснила ей, что если она действительно хочет познакомиться с Тони Уоксманом, то для этого хватит двадцатиминутного фильма о первом годе в медицинском институте. Пусть пошлет кассету и приложит фотографию. Я предложила и название: «Смертельная ошибка Ллойда».

Я вставила кассету с «Усладой губ» в видеомагнитофон. Фильм рассказывал о тюбике бесцветной гигиенической губной помады, о его жизни с момента покупки на заправочной станции в пустыне Мохаве до печального конца на автостоянке близ роскошной тенистой аллеи в Хьюстоне. Повествование велось исключительно от имени Помады, так что лица актеров ни разу не появились. С прилавка Помада отправилась в отдел перчаток, затем — в кошелек от «Прада», оттуда — в карман джинсов «Рэнглер», из кармана — в туалетную комнату при ночном клубе, в школьный ранец, в стиральную машину, и так далее, и тому подобное. Но это было мое первое задание, и я лезла из кожи вон, стараясь найти у фильма достоинства. Острый социальный памфлет о продукте, которым в равной степени пользуются и миллионерши, и мамаши, живущие на пособие? Размышление о нашей культуре потребления, когда мы ценим в предмете его стоимость, а не назначение? Помада в пустыне стоит своего веса в платиновом эквиваленте. Может быть, это символ? Средство от чего-то иного? Не развелись ли родители режиссера?

Я пролистала пресс-релиз «Услады губ». Автор сценария, продюсер и режиссер — Реба Коронис, двадцатичетырехлетняя выпускница Калифорнийского университета. Деньги на постановку картины были выделены ее семьей. В релизе Ребу именовали также «звездой "Услады губ"», хотя это было слишком громко сказано, потому что в фильме появлялись только левая рука, туфли и плечо, с которого свисала сумка. Было ясно, что для новичка в режиссуре Реба обладала необычным творческим контролем, и я задумалась — ее ли это заслуга?

Я пыталась придумать приличный постер, когда позвонил Мэтт.

— Извини, что не поздравил тебя как следует, но я в Лос-Анджелесе.

Мы немного поболтали. Я рассказала ему об «Усладе губ», и его это развеселило. Мэтт сказал, что пробудет в Лос-Анджелесе еще пару недель — у него запланировано несколько встреч, — но ему всегда можно звонить, и он будет регулярно проверять электронную почту. Он попросил меня постараться и как можно быстрее разделаться с фильмами Тони, чтобы помочь Кенни и Черил в работе над их проектами.

Хотя для выпуска фильма на большой экран нужен был лишь постер, я хотела выполнить свою работу как можно лучше, даже несмотря на рекомендацию Черил сосредоточиться на скорости, а не на содержании. Мне нужно было придумать несколько броских строк, чтобы решить, как будет выглядеть постер.

«Восемь вечера. Вы знаете, где ваша помада?»

«Она зайдет дальше, чем вы думаете»

«Такой вы ее еще не видели»

«Эти губы созданы для путешествия»

«Паломничество бальзама»

Все это было чудовищно, и я начала паниковать. Тут пришла Черил и сообщила, что они с Кенни идут в офис Фила показывать ему первый постер «Полисвилля».

— Хочешь с нами?

Я улыбнулась, не желая выдать своего волнения. «Полисвилль», тяжелая драма о городе, где все полицейские были преступниками, должен был выйти весной. Черил дала мне несколько постеров на пенопластовой основе, и мы зашли в офис Кенни. Мне стало не по себе, когда я увидела, что весь его книжный шкаф был забит игрушечными медвежатами, каждый из которых сидел в нераспечатанной пластиковой коробке.

— О, гм… у тебя так много… — Я указала на плюшевые фигурки.

— Очень ценятся среди коллекционеров, — сказал Кенни. — Вообще — хорошее вложение капитала. Все в отличном состоянии, с ярлычками.

— Здорово, — закивала я. Не зная, что сказать дальше, я сменила тему: — А что у нас будет за собрание?

— Мы представим тебя Филу как нового младшего маркетолога. После этого тебе уже не придется ничего говорить, — объяснил Кенни.

— Фил меня уже знает.

— Знает? Откуда?

Я рассказала Кенни о поздних чтениях. Они с Черил обменялись взглядами.

— Ты ездила вечером по четвергам в «Нью-Йорк таймс»? — переспросил Кенни.

— Ну да — ради обзоров, чтобы прочесть их Аллегре, Филу и всем, кого это интересовало.

— Но рекламный отдел «Таймс» присылает их нам по средам, — сказала Черил.

— Что? — Я была настолько поражена, что остановилась.

— Ну разумеется. И мы цитируем «Таймс» в пятничной рекламе, — ответила та.

Кенни добавил:

— Обзоры пишут ко вторнику или среде, чтобы рекламщики из «Таймс» могли разослать их по студиям. Ты что, в самом деле не знала? — Он покачал головой, а Черил вздохнула:

— Мэтт терпеть не может Аллегру, и они отказываются сотрудничать там, где могли бы объединить усилия. Ты даже не представляешь, сколько двойной, ненужной работы проделывается в маркетинге и связях с общественностью. Но вникать не стоит, а то еще что-нибудь забудешь.

— А потом тебе говорят, что отделы должны доверять друг другу и делиться информацией, — добавил Кенни.

Я размышляла над этим, когда мы вышли из лифта в здании «Глориос», и пыталась подсчитать, сколько часов моей жизни было убито впустую из-за этой междуусобицы. Я неожиданно испытала прилив гнева по отношению к моему новому боссу, но быстро подавила: в конце концов, Мэтт не обязан был знать о наших вечерних мероприятиях по четвергам. Мы уселись на знаменитый диванчик возле офиса Фила, поставили постеры у стенки и стали ждать. Из офиса Тони доносились размеренные щелчки.

— Опять Тони прыгает со скакалкой, — пробормотал Кенни, постукивая карандашом по колену. — Если просидим достаточно долго, он может открыть дверь и дать нам посмотреть, как он подтягивается.

— Тони сейчас нам совершенно ни к чему, — сказала Черил и моргнула раз пятьдесят. — Он уже и так раздражен из-за того, что макет для «86» еще не готов.

— А что случилось? — Фильм выходил на экраны через неделю.

— Расхождения по вопросам имиджа, — объяснил Кенни. — Когда с кастингом застопорилось, как-то так получилось, что право появиться на постере было дано четверым актерам. И с тех пор начался цирк.

Я посмотрела «86» во время последнего уик-энда, на банкете. Фильм был так себе, но прессе очень понравился саундтрек, которым мы предусмотрительно снабдили всех журналистов.

Сабрина пригласила нас в офис Фила. Я не была там с момента моей оплошности, которая едва не погубила меня в первую же неделю. Рот Фила был чем-то набит, и он жестом велел нам сесть на диван, такой тесный, что, пока мы сидели, локоть Кенни упирался мне в ребра.

— Фил, прежде чем показать вам новые постеры для «Полисвилля», разрешите представить Карен Джейкобс. Она была помощницей Аллегры, но мы взяли ее к себе в отдел.

Фил задержал на мне взгляд на долю секунды и вернулся к поеданию того, что, как я теперь поняла, представляло собой суши в богатейшем ассортименте и было разложено по красивым тарелкам японской керамики. Суши-бар «Нобу» доставлял еду для Фила в офис. Он прославился тем, что отказал в этой привилегии японскому императору во время его последнего визита в Нью-Йорк.

— Итак. У нас шесть вариантов, которые мы создали после нашего разговора, — начала Черил, заморгала и потянулась к принесенным заготовкам. Я помогла ей расставить постеры и закрепить их на рейке, расположенной на уровне глаз Фила. С секунду он взирал на них.

— Это все говно, — сказал он спокойно, окунул суши с угрем в соевый соус и отправил в рот.

— Вам ни один не нравится? — спросил Кенни.

— Я непонятно выразился? Это все говно. — Он говорил спокойно и буднично, как будто сообщал нам точное время.

— А что конкретно не нравится?

Фил поднял глаза, оторвавшись от сашими с желтохвостом и луком-шалот.

— Конкретно мне не нравится то, что это говно. — Теперь он говорил громче, и слово «говно» отдалось эхом. Фил откусил большой кусок и от души хлебнул диетического «Доктора Пеппера».

Черил похолодела:

— Мы учли все ваши пожелания. Что же тут не так?

— Не так тут. То. Что. Они. Говно! — На сей раз Фил заорал. — Они просто говно! — Он захватил пригоршню суши из креветок, вывалял в целой горе васаби, обмакнул в соевый соус и затолкал в рот. Пережевывая все это, он продолжил: — Почему у меня нет постера, который не говно? Я что — слишком много прошу от вас, когда мне нужен постер, который не будет говном, как все остальные?

К очкам Кенни прилипло несколько крупинок риса.

На рев Фила примчался Тони. Он был мокрым от пота; на нем были майка и спортивные штаны для бега. Клочья волос на плечах напоминали эполеты. Запах пота Тони в сочетании с суши мог послужить основным компонентом какого-нибудь химического оружия.

— Что случилось, Фил? — Он вытянул из риса кусок тунца и отправил в рот. — В этом соевом соусе, старина, столько натрия, что можно быка убить. — Он повернулся, оглядел нас троих и перевел взгляд на рейку с постерами. — О, «Полисвилль»! — Он покачал головой. — Ну и говно.

То, что Тони подтвердил первоначальный диагноз Фила, произвело больший эффект, чем если бы он ударил брата в живот. Фил поднялся на ноги, заполнив помещение своей тушей.

— По-твоему, я не знаю, что это говно? — Он грохнул кулаком по столу, породив соевое цунами, которое выплеснулось за пределы блюда мне на колени. Я уставилась на соус, не зная, как быть. — С каких это пор я должен у тебя спрашивать, что говно, а что нет? — провыл он сквозь стиснутые зубы.

— Всегда! — заорал в ответ Тони. — С самого первого дня. — Он поднес средний палец так близко к лицу Фила, что чуть не попал ему в ноздрю.

Фил выбрался из-за стола, схватил все шесть постеров и разломил их напополам об колено. Одну половину он сунул Тони в лицо, подбираясь к горлу.

— Пошел на хрен из моего офиса, — заявил он, угрожая Тони куском пенопласта.

Тони сграбастал другую половину и отбил пенопласт Фила. Вскоре они фехтовали искрошенными кусками постеров. Пенопласт рассыпался на миллион крошечных белых катышей, которые дождем сыпались на Кенни, Черил и меня. Кенни сделал нам знак, и мы быстро убрались из офиса, спасаясь от ударов и выпадов Тони и Фила.

Я пригладила волосы и взглянула на руку: ее покрывали крупинки пенопласта. От соуса осталось большое возмутительное пятно, а в штанах были дыры после утренней встречи с бестией Джеральдины. Черил и Кенни внимательно на меня смотрели. По-моему, они проверяли, не расплачусь ли я. Но я просто стояла столбом.

— Добро пожаловать в маркетинг, Карен! — возгласил Кенни. — Шла бы ты домой. Уже шесть часов, и с тебя на сегодня достаточно.

— Карен, что с тобой?

Я обернулась и увидела, что на диванчике сидит Далила.

— Я только что перешла дорогу соусу Фила, остаткам постеров к «Полисвиллю» и зубам Харви, — ответила я, начиная смеяться. Далила озадаченно смотрела на меня, а потом тоже расхохоталась.

— У меня встреча с Филом по поводу «86», — сообщила она. — Мы собираемся продавать саундтрек к фильму вместе с диском «Тауэр рекордс».

— Здорово придумано, — сказал Кенни.

— Неделя выдалась удачная, — гордо сказала Далила. — Мне удалось заинтересовать «Полисвиллем» компанию, выпускающую противоугонное устройство, которое крепится к рулю. Я показала им сценарий, и они пришли в восторг от перспективы партнерства. Их устройство фигурирует прямо в кадре.

— Ага. Ну, увидимся позже, Далила, — сказал Кенни, показывая нам, что пора идти.

Пока мы спускались в лифте, Черил явно старалась перехватить взгляд Кенни, но тот упрямо смотрел перед собой. Наконец она нервно сказала:

— Наверное, у Далилы ранняя версия сценария.

Но Кенни лишь опять сказал: «Ага». На углу я попрощалась с ними и пошла к метро.

— Плохой день, Карен? — спросил консьерж, впуская меня в дом.

— Вообще-то нет. — Он действительно не был плохим, если задуматься. Несмотря на все произошедшее, ничто в маркетинге не предвещало психологической войны, которая велась в моем бывшем отделе. Дома я бросила брюки в мусорное ведро и встала под душ, старательно вычищая из волос белую крошку. Едва я переоделась в джинсы и свитер, вошла Эллен.

— Ты сегодня рано.

— Похоже, что в маркетинге меня не заставят работать по вечерам.

— Как раз об этом я и хотела с тобой поговорить. Я просмотрела контракт и не могу позволить тебе его подписать.

— Почему?

— Он абсолютно безумен. Он лишает тебя всех прав.

— Я думаю, они дали мне такой же контракт, как и всем остальным.

— Может быть, но все равно это не лезет ни в какие ворота. Я даже послала его по факсу однокурснику, который занимается трудовыми соглашениями, и он ответил, что это нечто из ряда вон выходящее.

— Да что же там такого? — Я полагала, что услышу какой-нибудь латинский термин, который пугает юристов, но не простых людей.

— Ну, прежде всего то, что если ты уйдешь из «Глориос» и даже если они уволят тебя, ты не сможешь работать ни у кого из их конкурентов.

— Эллен, их конкурентов в Нью-Йорке и в помине нет. Я не собираюсь переезжать в Лос-Анджелес, чтобы устроиться на какую-нибудь студию. Меня интересует только «Глориос».

— Пусть так, но еще интереснее их определение конкурентов. Это длинный список, который охватывает отрасли, с которыми «Глориос» даже не конкурирует, но предполагается, что они намерены проникнуть в эти сферы.

— Например?

— Например, телевидение. Ты не сможешь вернуться в Си-эн-эн, даже если они возьмут тебя. И вообще не сможешь работать в телерадиовещании, хотя у тебя прекрасный послужной список.

— Угу.

Эллен так и не простила мне ухода из Си-эн-эн.

— Ты не сможешь работать в печати — ни в газетах, ни в журналах, ни в книгоиздательстве. И ты не сможешь работать ни в одной отрасли, с которой так или иначе связаны конкуренты родительской компании «Глориос».

— По-английски, пожалуйста.

— Большинством компаний, включая «Глориос», владеет какая-то крупная корпорация. Я не могу придумать ни одной, где хотя бы одна отрасль не конкурировала с чем-то из того, что находится во владении подлинного хозяина «Глориос».

Это было плохо. Компания, которая несколько лет назад приобрела «Глориос пикчерс» у Уоксманов, была огромна и запустила свои щупальца буквально во все, что смотрелось, слушалось, съедалось и даже мыслилось. То был маленький мир в себе. Говорили, что большинство американцев — нравится им это или нет — и плюнуть не могли без того, чтобы не пополнить кошельки корпорации.

— Получается, что если я уйду из «Глориос», то мне останется лепить гамбургеры?

— И даже этого не останется. В контракте сказано, что раз «Хэппи Милз» и тому подобное часто фигурирует в кино, то сфера питания тоже отпадает.

Это было ужасно. Я опустилась на диван.

— Что же делать?

— Заниматься керамикой? Работать в яслях? Овладеть каким-нибудь ремеслом?

Все это меня не привлекало.

— И этот пункт о конкуренции останется в силе навсегда?

— Нет, всего на два года, но на данном этапе твоей карьеры это слишком долго.

— Эллен, я ничего об этом не знала.

— Ты и не должна была знать. В контракте есть параграф, запрещающий всем, его подписавшим, обсуждать его содержание.

— Ты можешь что-нибудь придумать? Вам, юристам, ведь нравится договариваться.

— Можно сделать только одно. Ты ведь, если я правильно понимаю, не собираешься уходить из «Глориос» в ближайшее время? — Я покачала головой, хотя переход к маркетологам настолько меня захватил, что я напрочь забыла об истечении годичного срока, который сама себе назначила. — Что ж, я уже сталкивалась с пунктами об «отказе от конкуренции», хотя обычно они адресовались тем, кто занимал положение много выше твоего. Такие оговорки защищают компанию от того, что кто-то в нее проникнет, разберется в делах, сбежит и поможет конкурентам. Но я ни разу не встречала договора с запретом на работу в конкурирующей фирме после увольнения. Я не думаю, что это законно.

— Серьезно? Потому что я точно не собираюсь уходить — особенно теперь, когда очутилась в маркетинге. — Я успокоилась. Эллен, как всегда, спасала положение.

— Я завтра переговорю с кем-нибудь из ваших юристов насчет этого пункта. Надеюсь, они его просто вычеркнут.

— А если нет?

— Я посоветую тебе не подписывать контракт. Но если ты все-таки подпишешь, они смогут преследовать тебя в судебном порядке, стоит тебе нарушить пункт о конкуренции.

— Но ты же вроде сказала, что это незаконно?

— Если ты подпишешь бумаги, значит, ты примешь их условия. Потому это и называется контрактом.

Полное говно, как выражается Фил. Я только-только обрела точку опоры и начала заниматься тем, что мне по-настоящему нравилось, и меня опять поджидали неприятности.

На следующее утро я сидела в своем офисе, мрачно разглядывая очередную ужасную подпись к «Усладе губ». Заглянул Кенни с последними постерами к «86».

— Что с ними не так?!

На постерах были изображены лица четырех главных героев, заключенные в блестящую рамку в форме звезды.

— Всякий раз, когда мы что-то меняем по требованию одного, другие трое должны это одобрить. Сейчас мы застряли: Генри Хаузер, самый известный актер в фильме, сказал, что в первом варианте у него слишком большая голова. Все остальное было прекрасно. И мы урезали Генри голову примерно на два миллиметра в окружности. Сказать по правде, я не вижу никакой разницы. — Кенни забарабанил пальцами по моей двери. — Затем мы снова разослали постер всем четверым. Генри одобрил, и Фрэнки Брейден тоже, и Бри Ла Ду. Но Тамара Трейнор заявила, что теперь ее лицо выглядит слишком полным рядом с головой Генри.

— И что вы будете делать?

— Мы попросим художественный отдел сделать ее поизящнее, но эта женщина и так истощена. А потом разошлем еще раз — надеюсь, что в последний, — сказал он и посмотрел в потолок, как бы прося помощи свыше.

Я сочувственно кивнула и после призналась, что совершенно не представляю, чем помочь «Усладе губ». Он предложил поговорить с художественным дизайнером, приписанным к данному проекту.

— Эти ребята обычно схватывают на лету, — сказал он.

Он переслал мне по почте список всех новых фильмов «Глориос» с именами ответственных дизайнеров. За «Усладу губ» и остальные порученные мне фильмы отвечал Джеймс Бартоломью.

Художественный отдел недавно переехал в здание, находившееся через два квартала от главного офиса «Глориос». Компания быстро разрасталась по Трайбеке, и каждое новое ответвление походило на спицу при офисе-ступице. Я вошла, и меня встретила женщина с розовыми волосами, которые вились, как протуберанцы на солнце.

— Привет. Кого-нибудь ищете?

— Джеймса Бартоломью.

— Джей! — завопила она.

Раздался шум, и к нам, в компьютерном кресле на колесиках, подъехал молодой человек. Он вытянул ногу и затормозил всего в нескольких дюймах от меня. Джеймс был афроамериканцем. Он носил самые крохотные очки, какие я только видела, — его зрачки были больше линз. Я представилась.

— Точно, Кенни говорил мне о тебе. Новенькая в маркетинге, которая будет работать с киношками Тони. Почему бы ему не найти себе женщину сразу и страстную, и хорошего режиссера? Ты успела что-нибудь посмотреть?

— Только «Усладу губ», — ответила я. — Не очень богатый сюжет. Это про губную помаду и всех ее многочисленных владелиц. Одна теряет, другая находит, третья берет попользоваться и не возвращает — и так все время.

— И чем заканчивается?

— Кто-то забывает ее на приборной панели в Хьюстоне, и она тает в сверхзамедленной съемке.

— Шутишь.

— Я бы рада.

— Ну ладно, а кто играет? Игра-то есть?

— На самом деле — никто. Все преподносится только с точки зрения помады.

Джеймс запрокинул голову и завыл.

— Пожалуйста, пожалуйста — скажи мне, что это шутка, — простонал он, пытаясь восстановить дыхание. — Может быть, какая-нибудь аллегория?

Я поделилась с ним своими предположениями насчет фильма, добавив, что ни одно из них не выглядело достаточно оправданным.

— Бывает, что кино о тюбике помады — это всего лишь кино о тюбике помады, — изрек Джеймс в духе дзэн. — А мы должны постараться, чтобы людям стало интересно.

— Никто из наших не ожидает, что на этот фильм кто-то пойдет. Кенни и Черил сказали, что нам нужно просто выпустить его и выполнить обязательства компании.

— Правильно. Но создание этого постера входит в наши рабочие обязанности. — Я об этом не подумала. Он был абсолютно прав.

Джеймс предложил мне порыться в старых сборниках постеров, пока мы с ним будем думать над подходящими вариантами.

— Ты уже придумала подпись?

Я с грустью рассказала о своих попытках.

— Да, это не пойдет. Может быть, дизайн подскажет.

— Джеймс, посмотри! — Я положила перед ним раскрытую книгу.

— В этом что-то есть, — пробормотал он, внимательно изучая страницу.

Я нашла давно ставший классикой постер к «Шоу ужасов Роки Хоррора» — тот, где был нарисован рот.

Джеймс начал набрасывать эскиз и заметил:

— «Роки Хоррор» решался в готических тонах. Ну, ты понимаешь — красные губы, белоснежные зубы, черный фон. Мы можем придать нашему постеру юго-западный колорит, чтобы рот не был как у трансвестита.

Мы еще немного поговорили об этом, и Джеймс пообещал изготовить пробные макеты к завтрашнему полудню. Я вернулась к себе в офис, чтобы еще подумать над изящной подписью. В голосовой почте было сообщение от Джеральдины, которое я решила проигнорировать. Для вдохновения еще раз пересмотрела фильм.

«Этим губам есть что порассказать»

«Тссс. Мы расскажем вам тайну»

«Подождите, пока не узнаете, о чем мы думаем»

Все это мне не нравилось, но показалось, что на сей раз вышло сексуальнее, нежели раньше.

Мои размышления прервал телефонный звонок. Это была Джеральдина.

— Карен, подпиши и верни контракт, иначе в пятницу не будет чека.

— У моего адвоката, — мне понравилось, как это звучит, — есть пара вопросов. Она сегодня переговорит с юридическим отделом.

Джеральдина хихикнула, как будто я взяла не ту вилку на светском обеде.

— Контракты «Глориос» категорически не подлежат обсуждению, и если твой адвокат собирается зря тратить время и твои деньги, то это ее дело. — Джеральдина вновь рассмеялась, только теперь ее смех больше походил на кудахтанье, и положила трубку.

«Помада сейчас растает»! Вот оно. Мои мстительные фантазии по адресу Джеральдины подсказали мне удачную подпись. Я переслала ее Джеймсу, и тот ответил: «Мне нравится!»

Было уже почти четыре, а я забыла поесть. В кафе в очереди передо мной оказалась Далила. Она пригласила меня присоединиться к ней. Усевшись за столик, я спросила:

— Как дела с «Суперзамком»?

— Они согласны. По-моему, они раньше и не помышляли о продвижении своих товаров в фильмах, но совпадение получилось слишком уж примечательное. Теперь мы установим нашу рекламу чуть ли не во всех магазинах запчастей, по всей стране. Иначе целевую аудиторию не привлечешь.

— Похоже на крупный успех. Поздравляю.

— На самом деле, Карен, поздравить надо тебя — с тем, что выбралась из связей с общественностью.

— Спасибо. Мне и в самом деле нужно было сменить обстановку. С каждым днем становилось все труднее вставать с постели и сразу бежать на службу.

— С этими бабами приходится очень тяжко, — сказала она. — Знаешь, как бывает в летнем лагере? В одном из домиков обязательно живут самые мерзкие девчонки в мире. Каждое лето едешь, надеешься — авось на сей раз они отнесутся к тебе по-людски. Вот откуда такие берутся.

— Вспомнишь про дьявола… — пробормотала я при виде Аллегры, которая в этот момент вошла в кафе, купила огромный контейнер салата и вышла, не удостоив нас взглядом.

— Это какой-то бред. Она ходит по Трайбеке как привидение. Правда, она и раньше никогда не заговаривала со мной первой — если не считать истории с «Вороном-2», в которую она меня втянула, — заметила Далила.

— Мне ужасно стыдно за это свинство.

— Я знала, что ты ни при чем. Аллегра вела себя удивительно гнусно. Она обращалась со мной так, будто моя работа — мусор и она вправе расторгать мои договоренности. В следующий раз нам это припомнят — никто на этих радиостанциях и трубку не снимет, если я позвоню.

Я сочувственно кивнула:

— Я и понятия не имела, что происходит, но для тебя это был, конечно, кошмар.

— К сожалению, в «Глориос» полно змей — и не только в связях с общественностью. Я знаю, что Мэтт любит выставлять себя душкой, но ты не теряй бдительности.

Я отправилась в офис, обдумывая разговор. Далила была первым и единственным сотрудником в отделе продвижения, и ей удавалось организовывать конкурсы, пристраивать продукцию и выбивать средства из ничего — и при этом вести дела не хуже, чем в других крупных киностудиях. И несмотря на это, многие обращались с ней так, как будто она была всего-навсего бывшей подружкой Тони, и не более. Она тысячу раз доказала свою пользу компании, но казалось, что персонал «Глориос» не может позволить ей выбраться из раз и навсегда определенной для нее ячейки. Я видела, как отвратительно обходились с ней в отделе связей с общественностью, а во время короткого разговора с Кенни заметила, что и он относился к Далиле довольно прохладно. Мне следовало прислушаться к ее предостережению.

Джеймс оставил мне папку с набросками к «Усладе губ» для показа Кенни и Черил. Поскольку фильм выпускался небрежно, без помпы, эскизы не нуждались в одобрении Фила и Тони. Если макет понравится Кенни и Черил, то он отправится к Мэтту, который и даст окончательное «добро». Раскрыв папку, я не могла не ахнуть при виде работы Джеймса. Сливового цвета губы парили над пустыней с красивыми цветущими кактусами. На заднем плане эффектно высились красные скалы, а разноцветные пески создавали иллюзию вечного движения. Небо — синее, как на кодаковских снимках, — заставило меня с тоской вспомнить о школьных летних каникулах. Пониже, жирным шрифтом, было набрано название фильма. Под буквой «б» в названии фильма был нарисован тюбик, и создавалось впечатление, что надпись была сделана помадой. Слова «Помада сейчас растает» были того же цвета, что и губы. Я полистала остальные эскизы. Джеймс изготовил их шесть, с разным шрифтом и разным цветом губ. Образ был сюрреалистичным, провоцирующим и приковывал взгляд. Я позвонила Черил и Кенни спросить, нельзя ли показать им макет постера. Кенни помог мне прикрепить кнопками все шесть эскизов к стене.

— Ух ты, это просто блестяще, — выдохнула Черил.

— «Помада сейчас растает» — твоя работа? — осведомился Кенни. — Это то, что надо.

Втроем мы смотрели на постеры; Кенни выбрал эскиз с наиболее, по его мнению, четким шрифтом, а Черил предположила, что тайного смысла больше в губах не сливового, а малинового цвета.

— Бессмысленная трата образа, — сказал Кенни. — Такой постер — и для фильма, который никто не собирается смотреть.

Я пожала плечами — ответа на это у меня не было.

— Серьезно, Карен, — подхватила Черил. — Я знаю, что ты хочешь как лучше и это твоя первая попытка, но в такие фильмы не нужно вкладывать столько энергии.

— Я не думаю, что на это ушло слишком много времени. — Я объяснила, что мы с Джеймсов переговорили лишь однажды, вчера, а сегодня он уже переслал мне эскизы.

— Я уверена, что все можно было сделать проще. — Видя мое огорчение, она пояснила: — Не пойми меня неправильно. Это очень хорошее начало. Я только надеялась, что к сегодняшнему дню ты управишься с тремя фильмами, а не с одним.

Я позвонила Джеймсу и сообщила ему о реакции, наговорив комплиментов насчет красоты постеров. Об остальном я предпочла умолчать.

Почтовый ящик звякнул: пришло новое уведомление от Джеральдины, которая спрашивала о контракте. Я его удалила и послала письмо Эллен, интересуясь достигнутым прогрессом. Потом начала печатать сообщение для Кларка. Я хотела рассказать ему, что видела Аллегру, но потом решила этого не делать. Взамен я послала письма ему и Роберту, предлагая встретиться после работы и выпить. Подняв глаза, я увидела в дверях Черил.

— Сегодня вечером мы идем на предпросмотр «Полисвилля». Хочешь с нами?

— Конечно.

— Это в мультиплексе, в Нью-Джерси. В шесть за нами с Кенни заедет машина, но нам надо многое обсудить. Можешь заказать себе другую, а моя помощница распечатает маршрут.

— Договорились. Там и увидимся.

Черил моргнула, кивнула и ушла. Я позвонила в автомобильную компанию — ту же, которая возила меня на работу, когда я была у Аллегры. Диспетчер узнала меня и спросила:

— Карен, куда ты пропала? Я волновалась.

Я рассказала о смене места работы и заказала машину для поездки в Нью-Джерси.

— О, вы опять прогоняете «Полисвилль». Это уже в четырнадцатый раз. Что с ним такое?

Она знала о процедуре прогона фильмов больше, чем я. Я слышала, что от «Полисвилля» ожидали очень многого. В фильме снялась целая плеяда звезд, включая Эдди Ди Сальва, Флая Фаччионе и Марвина Фишелла, чьи взгляды на идеальную женскую грудь помогли мне устроиться на работу. Фил кромсал фильм вдоль и поперек, надеясь улучшить его тестовые показатели. Он даже позволил режиссеру представить тестовой группе свой собственный вариант. Надо сказать, что Фил уже давно заработал прозвище «Филминатор» тем, что правил фильмы столь безжалостно, что некоторые режиссеры сравнивали это с работой косой.

У магазина Белинды я остановилась поздороваться и купила газеты и журналы для чтения по дороге в Нью-Джерси. Она поинтересовалась, как идет моя работа в отделе маркетинга.

— Мне нравится. Как будто пользуешься совершенно другой частью мозга.

— Ну, в добрый час, — сказала она. — Рада, что ты оттуда выбралась.

По пути в Нью-Джерси я, откинувшись на сиденье, просматривала журналы и размышляла над новой сферой своей деятельности. Я надеялась, что понимала все правильно. Мэтт прислал письмо из Лос-Анджелеса, в котором сообщал, что в обозримом будущем в Нью-Йорк не вернется. Он так и не ответил на мое письмо, а мне нужно было поговорить с ним о контракте. Черил и Кенни были довольно приятные люди, но до того занятые, что мне было неловко лезть к ним с вопросами. Этим утром позвонил агент Фрэнки Брейдена и сообщил, что Фрэнки посмотрел новый постер с уменьшенной головой Генри и утонченным лицом Тамары — сдается ему, что теперь его, Фрэнки, адамово яблоко «утяжеляет» весь постер. «Даже не знаю, что вам посоветовать», — участливо добавил агент. Тони предложил «перерезать гребаную глотку», а потом решил выяснить, «какая умная голова из моих юристов додумалась, чтобы рисунок утверждала гребаная четверка бездарей, снявшихся в одной и той же картине». Я надеялась, что умной головой окажется тот же адвокат, что поработал над моим контрактом, — беседа с Тони наверняка сделает его более покладистым.

В кинотеатре я запаслась поп-корном и диетической колой, после чего встретилась с Черил и Кенни в фойе. Мы сели все вместе, рядком, а прямо перед нами расположились Фил и режиссер. По бокам от Фила сидели обе его помощницы. Все остальные сотрудники «Глориос» были экипированы пюпитрами и фонариками на изогнутых стойках.

— Надеюсь, у тебя кола без льда, — сказал Кенни, барабаня пальцами по колену.

— Со льдом, а что?

— Если Фил услышит, как лед гремит в стакане, он даст тебе об этом знать. Громко.

Я соскользнула с сиденья, вернулась к буфетной стойке и обменяла газировку на питье поспокойнее. Когда я устроилась вновь, Кенни сообщил мне, что после просмотра всем зрителям раздадут карточки с вопросами — о концовке, о персонажах и некоторых других важных элементах. Затем около двадцати заранее отобранных человек останутся и подробно расскажут руководителю исследования о своих впечатлениях. За ночь подсчитают очки и распечатают высказывания тестовой группы зрителей. Утром Фил, Черил и Кенни встретятся с режиссером для обсуждения результатов.

Даже когда погас свет, помощницы Фила продолжали входить и выходить из кинотеатра, плотно прижимая к уху сотовые телефоны. Через три четверти часа после начала фильма в боковом проходе показался посыльный из «Домино», который озирался, пока его не поманила одна из помощниц. Она вручила ему деньги и передала Филу целый пирог, который тот поглотил за шесть минут; картонную коробку он свернул и превратил в дубинку.

В одном эпизоде фильма Марвин Фишелл, игравший полицейского, проводит задержание двух головорезов, которые пытаются угнать машину. Головорезы начинают его избивать. Последние удары наносятся железякой, в которой я узнала… суперзамок! На следующем кадре крупным планом показан рот Марвина: передних зубов нет, а челюсть явно и безнадежно сломана. Все это время Фил сидел перед нами и помахивал импровизированной дубинкой в полном согласии с ударами на экране, осыпая крошками три ряда зрителей, включая Черил, Кенни и меня.

На обратном пути в город мои мысли вернулись к отвратительной сцене с суперзамком. И как только Далиле удалось убедить компанию согласиться на участие в этом проекте? Потом я вспомнила, что она не видела фильм, из чего следовало, что и производители суперзамка его тоже не видели. В этом не было ничего хорошего.

На следующий день Джеймс передал для утверждения Черил законченный постер к «Усладе губ». Ей и Кенни предстояла встреча с Филом и режиссером «Полисвилля», а потому я оставила макет у нее в кабинете и принялась смотреть «Милого стервятника», который, как я быстро осознала, был еще хуже «Услады губ». Я ничего не смогла понять в этом фильме, но в пресс-релизе сообщалось, что в августе 1985-го Валхалла Баунти, режиссер и автор сценария «Стервятника», была выбрана «Кошечкой "Пентхаус"». Вот в чем была интрига.

Наскоро просмотрев остальные фильмы и ознакомившись с релизами, я поняла, что дела мои плохи. Каждый следующий фильм был хуже предыдущего, а несколько выглядели незаконченными или только начатыми. В релизах, прилагавшихся к каждой кассете, говорилось о высоких идеалах — например, о «победе над злой судьбой», о «поиске высшего смысла». А кое-где утверждалось, что эти картины — «аллегорическая подача нашего трудного времени». Независимо от исходных намерений режиссеров их труды были настолько безнадежны и невнятны, что даже не удавалось разобрать, о каком фильме говорилось в том или ином пресс-релизе. Я аккуратными стопками разложила на столе кассеты, все заметки к ним и фотографии, надеясь навести порядок.

Зазвонил телефон. Эта была Эллен, совершенно взбешенная.

— Это невозможное место, — начала она. — Одна нервотрепка.

— Что случилось?

— Я говорила с адвокатом из «Глориос», который составлял твой контракт. Он заявил, что если меня не устраивают условия, то не успею я и глазом моргнуть, как он найдет другую Карен Джейкобс.

— Бред. Я даже не знаю никого в юридическом отделе.

— Я сказала, что ты безальтернативна и что с тобой следует обращаться только так и никак иначе.

— Безальтернативна?

Эллен вздохнула.

— Незаменима. Единственная в своем роде. То есть такая, какая ты и есть на самом деле.

— Бессмыслица. Я думала, они хотят, чтобы я у них работала.

— В этом ирония такого рода соглашений. Они предлагают тебе работу, но выдвигают условия, на которые почти невозможно согласиться.

— Я спрошу моего босса, Мэтта, нельзя ли тут чем-нибудь помочь.

— Будь добра. Я пас, — ответила она, вешая трубку.

Я оставила сообщение помощнице Мэтта с просьбой, чтобы он мне перезвонил. Потом закрыла глаза и протянула руку к стопке видеокассет, поклявшись взяться за тот фильм, какой вытащу. «Карманный предохранитель». Я вставила кассету в видеомагнитофон и начала смотреть, делая пометки касательно образов и сюжетных линий, которые могли пригодиться в изготовлении постера.

Зашла Черил, чтобы сообщить, что постер к «Усладе губ» получил всеобщее одобрение. Теперь мне следовало поручить Джеймсу присмотреть за «тиражированием» постера на «Кинко», после чего я должна была отослать режиссеру авторские экземпляры.

Я позвонила Джеймсу и порадовала его добрыми новостями. Он сказал, что постеры будут готовы к середине следующей недели, и мы договорились о встрече, чтобы обсудить остальные фильмы.

Не дождавшись ответа от Кларка и Роберта, я позвонила каждому из них и оставила сообщения на автоответчиках. Не думаю, что они избегали встреч со мной. Я позвонила Эллиоту, но не застала его на месте и решила не оставлять сообщения. Мы не разговаривали с момента нашего свидания пару недель назад, и я не очень понимала, что происходит с ним, или с нами, или вообще. Но воспоминания о его поцелуях и том, как он при этом выглядел, все время меня преследовали. Всякий раз, когда они накатывали, мне требовалось какое-то время, чтобы вернуться к действительности.

Я методично просмотрела остальные фильмы Тони, выстраивая концепции постеров и сочиняя подписи. На все ушло четыре дня, после чего я встретилась с Джеймсом, и мы обсудили одиннадцать макетов. Он обещал управиться с ними как можно быстрее и отдал мне готовые постеры к «Усладе губ». Они завораживали, несмотря на то что были не отпечатаны типографским способом, а размножены на «Кинко».

Собравшись написать Мэтту отчет о проделанной работе, я с удивлением обнаружила электронное письмо от Вивьен. Я прочла его дважды, не веря глазам. Представьте себе — это были извинения.

Я хочу извиниться перед Вами за недостойное обращение с моей стороны. Несмотря на то что нам приходится работать в исключительно нервной обстановке, это ни в коей мере не оправдывает моего дурного поведения. Мне остается надеяться, что в дальнейшем Вы позволите мне общаться с Вами с подобающим уважением и любезностью.

Искренне Ваша,

Вивьен Генри.

Я схватила трубку и набрала номер Кларка.

— Что, черт возьми, случилось с Вивьен? Я только что получила от нее совершенно невероятные сердечные извинения.

— Лучше спроси, кто взломал ее почтовый ящик, — ответил Кларк. — Такие письма получили все, включая Фила и Тони, а Вивьен в полной прострации. Она говорит, что никому не писала. Хуже всего то, что половина компании пишет ответы: они, мол, рады ее простить и все забыть.

Тут я расслышала звонкий голос Вивьен:

— Они с ума сошли — решили, будто я перед ними извиняюсь. С какой стати? За что? Им кажется, я им что-то должна? Я выясню, кто это сделал…

Снова заговорил Кларк, и мне не удалось дослушать до конца.

— Забавно, — сказал Кларк, — но в то же время и жутковато. Если послала не она, то кто?

Я положила трубку и попыталась составить список возможных подозреваемых, но было невозможно представить себе, кто мог на такое решиться.

Я отправилась к Кенни и Черил показать постеры к «Усладе губ». Они обсуждали письмо Вивьен.

— Может быть, она умерла, а потом ожила? — предполагал Кенни, когда я вошла в офис. — Опыт переживания смерти — это единственное объяснение ее поведения.

Я решила: пускай фантазирует. Показав постеры, я сказала им, что все остальные будут готовы через несколько дней.

И Кенни, и Черил выглядели отрешенными, даже безразличными. Сначала я приписала это отсутствию Мэтта, так как он часто выступал в роли буфера между ними и близнецами. Без него неистовство Уоксманов обрушивалось на них во всей полноте; в настоящее время оно подстегивалось по-прежнему невысокими показателями «Полисвилля» и кампанией за выдвижение «Молочника», накал которой вернулся к предрождественскому уровню. Радовало, что был наконец-то готов хотя бы макет для «86» — спасибо «Фотошопу», при помощи которого шею Фрэнки удалось укоротить настолько, что его подборок лишь самую малость возвышался над грудной клеткой. Взглянув на маленькую голову Гарри, сплющенное лицо Тамары и приплюснутого Фрэнки, Бри сообразила, что только она одна осталась нормальной, а потому и одобрила постер без всяких пререканий.

Но даже при этом я чувствовала, что интерес Черил и Кенни ко мне угас: теперь, когда мое первое задание близилось к завершению, они, похоже, просто не знали, что делать со мной дальше. При нашем последнем разговоре Черил просила напомнить ей добавить меня в список рассылок о времени предстоящих совещаний. Я пару раз заикнулась об этом — и все без толку.

Я оставила Мэтту еще одно сообщение насчет контракта, так как Эллен отказалась от дальнейшей борьбы. Все, что я хотела, — переговорить с Мэттом до подписания и поделиться сомнениями. Джеральдина звонила мне уже по три раза на дню и сдержала свою угрозу: я не получила чека. В связях с общественностью я всегда пребывала в осаде, а здесь я чувствовала себя невидимкой. Если бы я заперла свою новую дверь, заметили бы Черил и Кенни мое отсутствие?

 

ПОСЛЕДНИЙ КИНОСЕАНС

Отдел маркетинга относится к отделу связей с общественностью так же, как психиатрия относится к психологии. Я улыбнулась, довольная, что смогла придумать такую хорошую аналогию. Я изучала баллы, набранные «Полисвиллем» на последнем просмотре. Несколько исправлений, внесенных умелой редакторской рукой, повысили процент сказавших «Я посоветую другу посмотреть этот фильм» с семидесяти двух, достигнутых неделю назад после показа, где присутствовала я, до восьмидесяти. Я знала, что Фил будет доволен, — особенно после того, как увидела в мусорной корзине записку, из которой явствовало, что все эти изменения придуманы им самим. Документ, который я сейчас держала в руках, был оставлен кем-то на копировальном аппарате: мои новые коллеги по-прежнему не делились со мной информацией, и мне приходилось полагаться на свои методы сбора сведений о происходящем в отделе.

Вспоминая ухищрения, к которым мы прибегали в связях с общественностью, пытаясь вычислить количество звездочек, которое обозреватель приписал бы фильму, случись его газете судить и оценивать или обсуждать, улучшит или ухудшит кассовые сборы предоставление «внутреннего доступа» к премьере, я понимала, что маркетинг — наука трудная. Это было так же ясно, как разница между теми моими знакомыми по колледжу, что занялись социологией, и теми, кто выбрал прикладную математику. Можно часами гадать и теоретизировать, а можно подтвердить лишь один, единственно правильный, ответ. Мысль об этом мне нравилась, хотя казалось, что мое собственное образование, больше связанное с социологией политики, не имело никакого отношения к состоявшемуся продвижению по карьерной лестнице «Глориос». Но вдруг случится маловероятное и Филу или Тони придется искать какую-нибудь поправку к конституции, — они всегда смогут рассчитывать на меня.

Приятно было видеть, что «Полисвилль» набирает очки — о нем уже столько раз писали в газетах и журналах, что оплошать было никак нельзя. «Услада губ» интересовала «Глориос» куда меньше. Макет был готов, и мне оставалось лишь выяснить дату выхода фильма, а также названия кинотеатров, где и когда он пойдет, чтобы подготовить официальное письмо для Ребы Коронис.

Это была стандартная процедура перед выходом картины на экран. Если взять, к примеру, «86», то и режиссеры, и актеры, и все их представители уже давно получили постеры, и эти постеры разослали по многим и многим кинотеатрам, где пройдут премьерные показы фильма, — они исчислялись тысячами. «Усладу губ» покажут всего в двух кинотеатрах, в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, но все-таки я должна была точно знать, в каких именно. Я не была знакома с Ребой, но тем не менее пребывала в уверенности, что ей захочется сообщить друзьям и близким, где и когда те смогут посмотреть фильм, снятый ею семь лет назад. Однако Кенни неизменно отмахивался, когда я пыталась навести справки.

— Да что ты так зациклилась на этом дурацком фильме? — восклицал он нетерпеливо. — Он выйдет и сгинет через неделю — какая разница, где он провалится?

Я дважды написала Мэтту, но ответа не получила. Где же он был? Я хотела поговорить с ним насчет контракта.

Когда все постеры и подписи к видеоблокбастерам Тони были готовы и одобрены, я спросила у Черил и Кенни, нет ли у них для меня нового поручения, но они ответили, что «слишком заняты», чтобы давать мне задания, так что последние несколько дней я только и делала, что смотрела налаженное недавно кабельное телевидение. Переключая каналы, я увидела вновь постройневшую Опру. Я набрала номер Дагни.

— Только что увидела по телевизору Опру и вспомнила о тебе. Она звонила?

— Очень забавно. Нет, не звонила. Хотя я говорила с Аллегрой.

— И?

— Она позвонила вчера, чтобы объяснить, как дозвониться до нее в отеле в Германии, но тут по улице проехало несколько пожарных машин с ревущими сиренами, которые слышались не только через окно, но и в трубке.

— Это просто смешно.

— Знаю. Мне нечего было сказать, и я спросила: что, Шварцвальд загорелся? Она повесила трубку.

— Это уже ненормально.

— Ненормально и даже хуже, — согласилась Даг. — Знаешь, Карен, мне тебя ужасно не хватает, и не только потому, что Джеральдина пока не нашла нового ассистента, так что приходится все делать самой. Мы с тобой по-настоящему сработались.

— Знаю. Мне тоже не хватает и тебя, и Роберта с Кларком, хотя некоторых я бы рада никогда больше не видеть.

— Тебе нравится новое место?

— Хороший вопрос. Думаю, мне бы нравилось, но Мэтта нигде нет — он в Лос-Анджелесе с того момента, как я сюда перешла, а Черил и Кенни только и твердят всем и каждому, до чего они заняты и что им не до меня. Вот я и смотрю на Опру.

— Ну, отдохни немного. По крайней мере ты можешь спокойно уходить со своего рабочего места, — напомнила она.

Я положила трубку и снова проверила почту в надежде увидеть хоть одно новое сообщение. Безостановочный звон, донимавший меня в связях с общественностью, исчез — я даже попросила Системного Алехандро проверить, все ли в порядке с моим ящиком. Он пришел, посмотрел и заверил меня, что все исправно. Был конец января, и Абби закончила свой исследовательский проект на прошлой неделе, в два часа ночи — в тот же день, когда начался ее новый семестр. Бесполезно было рассказывать ей, до чего мне скучно. Я надела пальто и шляпу, собираясь прогуляться по Трайбеке. Я почти жалела о том, что больше не прикидываюсь курильщицей: необходимость в притворстве отпала, потому что я больше никому не была нужна.

Намереваясь навестить Белинду, выпить с ней горячего шоколада и поболтать, я вошла в лифт и там наткнулась на расстроенную Далилу.

— Есть у тебя минутка? — спросила она.

Мы вместе вышли из здания и дошли до ближайших скамеек. Далила посмотрела на меня.

— Я уже предупреждала тебя, но все равно — пожалуйста, будь осторожнее, — сказала она и расплакалась.

— Далила, что стряслось?

— Помнишь, как я налетела на вас с Кенни и Черил у офиса Фила и он спросил у меня, как идут дела с продвижением «Суперзамка»?

— Ну да. Что случилось?

— Ты же знаешь, что я пустила все единым пакетом — крупнейшая привязка за всю нашу историю.

Я закусила губу, вспоминая кровавую бойню, на которую был употреблен в фильме «Суперзамок».

— Вчера я показала «Полисвилль» их главному администратору — я и сама увидела его впервые, и мне хотелось крикнуть киномеханику, чтобы тот остановил фильм. Вместо рекламы мы получили судебный иск. Если мы не вырежем фрагмент, они обвинят «Глориос» в искажении действительности.

В рассказе чего-то не хватало.

— Далила, где ты вообще нашла эту фирму?

— Я прочитала сценарий несколько месяцев назад, когда он только запускался в производство. В моей версии воры хотят угнать машину, но у них ничего не получается из-за суперзамка на рулевом колесе, а потом их ловит герой Марвина. Классическое использование их продукции.

— Значит, когда мы встретились у офиса Фила, Кенни уже наверняка знал, что это плохая идея, — сообразила я, и Далила согласно кивнула. — И решил промолчать. Ну и сволочь.

— Фил просил меня искать производителей, которые хотят, чтобы их продукция появлялась в фильме. Мужской состав, копы, автомобили — я думала, что это идеальный вариант.

— На бумаге, — сказала я. — Но ты же ни в чем не виновата.

— Мы даже собирались выйти с этим на «Уол Март», — отозвалась она тоскливо. — Фил орал на меня пятнадцать минут и заявил, что подумывает меня уволить.

Это было что-то новое. Разве Далила не была «проверена Тони»? Разве ее место не было гарантировано ей пожизненно?

— Я знаю — все думают, что меня нельзя уволить, раз я была подружкой Тони.

— Да, такие слухи ходят, — сказала я виновато. Ей и так слишком многие лгали в последнее время, и мне не хотелось поддерживать тенденцию.

— Это неправда. Какое-то время мы были вместе — год или около того, но я уже работала здесь. И поверь, мне пришлось заслужить право остаться.

— Даже не знаю, что тебе сказать. Это просто ужасно. А я-то думала, что мне наконец повезло с коллективом.

— Это как посмотреть. Стервы из связей с общественностью орут и хамят тебе в лицо. А Кенни и Черил с улыбкой воткнут тебе нож в спину.

— Я буду осторожна, — пообещала я, поднимаясь. — И дай мне знать, чем кончится дело. Нелепо погибать из-за такой глупости.

В офисе меня ждало письмо от Джеральдины, которая в девятнадцатый раз интересовалась контрактом. Он был готов к подписанию, но сначала я хотела поговорить с Мэттом. Когда он пригласил меня в свой отдел, я и понятия не имела о том, что мне придется подписывать такие важные документы. Беседа с ним успокоит меня, не говоря уже о том, что подписание контракта позволит мне забрать чеки, накопившиеся за три недели.

Мой взгляд упал на постеры к «Усладе губ». Связи с общественностью не занимались премьерой этого фильма, а потому в моем прежнем отделе никто не мог поделиться со мной хоть какой-то информацией. Я не понимала, почему Кенни не мог взять и сказать мне все, чего я добивалась. Я бы уже давно послала Ребе это чертово письмо, но после разговора с Далилой мне не хотелось давить на него. И где, черт побери, был Мэтт и почему он мне не позвонил и не ответил письмом?

Расстроенная, я позвонила Эллиоту. Шестая страница сделалась для меня самым надежным источником сведений о «Глориос», и у меня не было выхода.

— Карен, приятный сюрприз. Сколько лет, сколько зим.

Я со смехом ответила:

— С тех пор как я перешла в отдел маркетинга и из меня ничего не вытянуть, ты, похоже, потерял ко мне всякий интерес.

— Вовсе нет. Во что ты обута?

— В кроссовки, Эллиот. Уточняю: «Адидас Род Лэверс». И в потные носки.

— Умеешь завести парня.

— Если серьезно, то я не про ноги хотела поговорить. Я подумала, что ты можешь знать кое-что важное для меня.

— Излагай.

— Что тебе известно о Мэтте Винсенте? Он вроде как мой новый босс, но он засел в Лос-Анджелесе, стоило мне приступить к работе, и мне не добиться от него ни звонка, ни письма.

— А он не может быть в Лос-Анджелесе так же, как Аллегра — в Европе?

— Ты и об этом знаешь?

— Да все знают. Мы даже не утруждаемся писать об этом.

— Нет, я думаю, что Мэтт и вправду в Лос-Анджелесе. Просто у меня из-за этого большие проблемы.

— Ладно, Карен. Дело вот в чем. Я следил за развитием событий несколько дней, но у меня еще мало достоверной информации. Так что я тебе ничего не говорил.

— Даю слово.

— Мэтт Винсент сидит в Лос-Анджелесе, потому что пытается заставить Фила и Тони пересмотреть его контракт. Он хочет уйти из маркетинга в производство и заявляет, что будет торчать на Западном побережье до тех пор, пока его не переведут и не найдут ему замену в маркетинге. По сути, он держит себя в заложниках — такое возможно только в вашей полоумной компании.

— Тогда понятно, почему он так загадочно исчез. Просто не верится.

— А что мне будет за секретную информацию?

— Моя сердечная благодарность.

— Было бы гораздо лучше побыть наедине с твоим левым мизинчиком.

— Организую с удовольствием, — ответила я, думая, однако, насколько больше пришлись бы мне по душе шардоне и приятная беседа. А затем я вновь подумала о поцелуе, о котором вспоминала еще три дня.

Я положила трубку, размышляя над дальнейшим. Кто-нибудь вообще собирался рассказывать мне о происходящем? Были ли Черил и Кенни моими новыми начальниками? Теперь я чрезвычайно радовалась тому факту, что не подписала контракт, хотя последний поход к банкомату показал, что я отчаянно нуждаюсь в средствах. Меня удивляло отсутствие требований пополнить счет.

Я написала Кенни пятое письмо с вопросом о дате премьеры для Ребы. Я знала, что это досадит ему, но мне хотелось иметь письменное подтверждение, что я действительно занималась этой проблемой. У Кенни мог быть какой-нибудь тайный мотив держать Ребу — или меня — в неведении, и я не собиралась подставляться и подстраиваться под его замыслы.

Только я нажала на кнопку «отправить», как позвонила Черил. Она уезжала испытывать передвижные кинотеатры на ничего не подозревавших клиентах-мужчинах из пригородов Филадельфии.

— Карен, как хорошо, что ты еще здесь, — заговорила она. — Тони попросил кое-что сделать, а я так и не сделала — была очень занята. Я думала, он забыл, но его помощница только что позвонила и велела все приготовить к завтрашнему дню. Поможешь?

— Конечно, — сказала я.

Черил объяснила, что надо придумать для Тони пятьсот названий к несуществующим фильмам, про запас. Он мог использовать их для замены названий уже существующих фильмов, для создания англоязычных названий к зарубежным фильмам, а то и снять новую картину, если название особенно понравится.

— Карен, я обещаю. Если ты это сделаешь, я постараюсь, чтобы все знали, что это твоя заслуга. Ты вытащишь меня из ужасной передряги; это оценят все — Мэтт, Кенни и даже Тони.

Она говорила таким убитым голосом, а мне так хотелось приложить свою руку к чему-то еще, не только к «Усладе губ», что я согласилась, даже если мне придется просидеть над этим всю ночь.

— Имей в виду вот что. Тони любит рассматривать названия и представлять, как они будут смотреться на здании кинотеатра, — продолжала она. — Поэтому набирай их двадцать шестым кеглем, жирным шрифтом и располагай по центру. Когда будет готово, отправь файл мне, — добавила она, и я услышала, как Кенни говорит ей, что машина уже ждет внизу. Я сразу взялась за работу. Какое-то время, не чувствуя вдохновения, я тупо смотрела на пальцы, лежавшие на клавиатуре. Наконец родилась мысль.

РУКА

ВОЗВРАЩЕНИЕ РУКИ

РУКА-3: МЕСТЬ МИЗИНЦА

Смотрелось неплохо, и я знала, что Тони нравятся фильмы, к которым легко присочинить сиквелы. «Рука» представлялась мне хоррор-комедией, в которой ампутированная рука терроризирует красавицу, а та по случайному совпадению зарабатывает на жизнь демонстрацией колец и браслетов.

Я включила вечерние новости, надеясь, что они добавят вдохновения, но этого не произошло. Я заказала обед, и он помог.

ТО, ЧТО ОНА ЗАКАЗАЛА

ПОДЖАРИСТАЯ КОРОЧКА

В МЕНЮ НЕ ИЩИТЕ

Это уже представилось в духе сериала о «девушке в большом городе»: отважная юная героиня, которая западает на явно неподходящего ей парня. Или ей это только кажется!

Задание оказалось не из легких. Неудивительно, что Черил «разрешила» мне этим заняться. Я огляделась вокруг, отвергла «Карманного пилота» — слишком напоминает «Карманный предохранитель». «Кабинетный гарнитур», «Досье "Одесса"» и «В случае убийства набирайте М» истощили запас лучших наименований.

Чем больше названий появлялось на экране, тем сильнее я чувствовала усталость и уныние.

СКАЗКИ ОДЕЯЛА

ПОДУШКА

УТРО ПРИХОДИТ В ТРАЙБЕКУ

Закончив наконец список и действуя теперь в соответствии с проверенным правилом «страхуй свою задницу», я добавила подпись «Карен Джейкобс/маркетинг» и число. Было четыре утра, когда я переслала работу Черил.

Утром на моем стуле лежала ксерокопия списка, уже без моей подписи. Сопроводительная записка от Черил гласила: «Вот кое-какие идеи, которые пришли в голову нам с помощницей».

Я пошла к ней в офис.

— Ты знаешь — я взялась за эту работу только потому, что ты сказала, что моя работа отправится прямо к Тони и все будут знать, что это написала я.

— Никогда я такого не говорила, — ответила она так спокойно, как будто заказывала завтрак. — К тому же то, что ты прислала, нельзя было отправлять прямо ему. Кое-что пришлось исправлять.

Испытывая отвращение, я вернулась к себе, закрыла дверь и стала раздумывать над дальнейшим. Я послала письмо Мэтту и еще одно — Кенни, больше для порядка, нежели в надежде на ответ. Все еще испытывая усталость после ночного марафона, не говоря уже о раздражении, я позвонила Дагни.

— Никогда не думала, что буду просить об этом — можно, я почитаю твои журналы? Могу их даже для тебя выпотрошить.

— Давай заходи, у меня их кипа, — ответила та.

Выйдя из лифта на некогда родном этаже, я постучалась в открытую дверь кабинки Роберта. Он поднял глаза и при виде меня встал и перешагнул через стол, чтобы поздороваться, — только так ему удавалось управиться в крохотном пространстве, оставленном ему Марлен. Он крепко меня обнял.

— Чем занимаешься? — спросила я.

— Тружусь в поте лица, пытаюсь восстановить душевное равновесие. — Он перестроил свою кабинку так, что теперь все крепилось к стенам удобными ярусами. На столе стояли три ящика с папками.

— А где Кларк?

— Выполняет какое-то поручение Глории или что-то вроде того. В последние дни мы редко видимся.

— Что у тебя за проект?

— План выхода фильмов на ближайшие пять лет. Я хотел подготовиться. Никогда не знаешь, откуда придет беда, — сказал он, и я с болью осознала двойной смысл сказанного.

— Ну, поговорим позже, — сказала я. — Не буду тебе мешать.

Я собиралась незаметно подкрасться к Дагни, но Вивьен заметила меня первой.

— Карен. Карен. Карен. Ты здесь больше не работаешь. У нас повсюду секретные документы. Пожалуйста, не задерживайся.

Я посмотрела на Дагни и округлила глаза. Она ответила тем же. Я серьезно сказала:

— Вивьен, клянусь, я ничего не видела.

Даг вручила мне пачку журналов, и я ухитрилась не расхохотаться, пока не миновала двери, отделявшие отдел связей с общественностью от других отделов. А может быть, защищали эти отделы — трудно сказать. На пути к лифту меня остановил вид блюда с горой сандвичей в пустовавшем конференц-зале. Стащив сандвич с ветчиной и скромно приправив хлеб горчицей, я добавила на тарелку маринованный огурчик и немного картофельного салата, после чего подошла к лифту, нажала кнопку и стала ждать, уже успев на три четверти прикончить огурец.

С места, где я стояла, мне были слышно, как какая-то женщина с ярко выраженным английским акцентом кричала:

— Фил, ты ни черта не знаешь, как делать журнал, и лучше бы ты предоставил это тем, кто знает! Иначе я просто не стану забивать себе этим голову…

Кто же это такая, чтобы так орать на Фила? Не забыть бы отправить Роберту письмо и спросить. Двери лифта разъехались, и я шагнула внутрь.

Когда я прибыла на свой этаж, все кабинеты были заперты — казалось, что нет ни Кенни, ни Черил, ни Далилы. У Мэтта тоже, естественно, было не слишком оживленно, хотя его помощница подняла на меня глаза. Положив сандвич на стол, я повернулась к компьютеру, ввела пароль «ЛЛОЙДУМЕР» и подумала, что мне нужно поговорить с Абби.

Ничего не произошло, и я попыталась еще пару раз. «ЛЛОЙДУМЕР», «ЛЛОЙДУМЕР». Я позвонила Системному Алехандро, и впервые за все время мне ответил автоответчик. Я-то думала, что у него такой вещи вообще нет. Я оставила Алехандро сообщение и вернулась к сандвичу.

Прозвонил телефон, и я проглотила кусок, прежде чем ответить. Это был Мэтт.

— Как дела? — спросила я, не желая обнаруживать своего знания о его противостоянии с Уоксманами.

— Карен, мне очень неприятно тебе об этом говорить, но я вынужден с тобой расстаться. Ты ни в чем не виновата, но вопрос обсуждению не подлежит.

— Что? — закричала я. — О чем ты? Почему, за что ты меня увольняешь? — Это наверняка была либо шутка, либо какая-то ужасная ошибка.

— Извини, Карен, но ты здесь больше не работаешь.

— Мэтт, что случилось? Что случилось? Что бы это ни было — я уверена, что все смогу объяснить! — Мое сердце бешено колотилось, а рука, сжимавшая трубку, побелела. — Я уверена, что могу это исправить. — Мой мозг лихорадочно прокручивал события последних недель в отчаянном поиске оплошности.

— Объяснять и улаживать нечего. Ты уходишь, — сказал он совершенно бесцветным голосом.

— Я делала все, о чем меня просили! Все!

— Я знаю. Но иногда ты действовала от лица всей команды.

— Мэтт, ты не понимаешь. Я пыталась попасть в команду, но меня никто не пускал. Я вертелась, как белка в колесе, стараясь выяснить, что же мне делать, и никто не сказал мне ни слова. Меня от всего отлучили, я добывала информацию из записок, которые выуживала из помойки, и после этого ты говоришь, что я действую от лица команды? Ты можешь хотя бы объяснить, в чем дело?

У меня тряслись руки, и я еле удерживалась от слез.

— Дело в Ребе Коронис — знаешь такую? «Услада губ».

— Да, я знаю все об «Усладе губ». Я единственная, кто знает об «Усладе губ».

— Так вот: она ехала в Лос-Анджелес, проезжала мимо кинотеатра «Нуарт» в Санта-Монике и чуть не сошла с ума, увидев на фасаде постер «Услады губ».

— Мэтт, я не одну неделю пыталась переслать ей информацию. Я даже могу показать тебе все письма, которые посылала Кенни, и расспрашивала его, чтобы отправить ей постеры и названия кинотеатров, где пойдет фильм. Он так и не ответил.

— Я понимаю и говорил с ним об этом. Никто и не думает, что это твоя вина.

— Так почему же меня увольняют? — спросила я и тут уже дала волю слезам.

— Реба закусила удила. Ее сейчас представляет тот же агент, который занимается карьерой режиссера «Шедевров» и многих других хороших людей. Он настаивает, чтобы мы вывернулись наизнанку и показали, что отдаем себе отчет, насколько это серьезно. Он заявил Филу и Тони, что в противном случае «Глориос» больше не сможет нанимать его клиентов.

— А ты в своем новом качестве продюсера, конечно, не хочешь портить отношения с этим агентом, — сказала я, напитывая горечью каждый слог.

Мэтт на секунду замолчал. По крайней мере мне удалось его удивить.

— Что тут сказать, Карен, — конечно, не хочу.

— Великолепно. Я оценила, черт тебя дери. Ты же знаешь, что я тебя искала днями напролет. Ты знаешь, что я хотела уладить именно эту проблему. И ты оставляешь Кенни? Да он первый решил, что Реба — невелика птица, чтобы о ней беспокоиться!

— Кенни опытнее тебя. Я больше не буду руководить этим отделом, и мы не можем позволить себе потерять старшего сотрудника. Прости, Карен, мне нужно идти.

Я швырнула трубку, и в ту же секунду в дверном проеме нарисовалась Джеральдина.

— Я полагаю, Мэтт уже сказал тебе, — сказала она. Я кивнула, не прекращая плакать. — Может, обойдемся без слез? Мне нужно оформить твои бумаги. — Харви запрыгнул на мой, теперь уже бывший, стул, положил короткие лапы на стол и обнюхал сандвич. — Дай я тебе помогу, маленький, — засуетилась Джеральдина. Она сняла хлеб и стерла горчицу моей салфеткой. Устранив неприятную помеху, она вновь поставила тарелку перед Харви, и тот успешно опустошил ее. Я надеялась, что он подавится, как только пища попадет в его длинный, как и положено таксе, пищеварительный тракт.

Джеральдина велела мне собрать личные вещи и проверить, не прихватила ли я чего-то чужого — что было исключено, так как она следила за всем, что я делала.

— Честное слово, Карен, я не понимаю, почему ты так убиваешься.

— А вот почему. — Я попыталась взять себя в руки, пытаясь говорить ровным голосом. — Всего-то и дела, что мне нравилась эта работа, пускай и тяжелая, и мне будет не хватать моих друзей. — Я подумала о Роберте, Кларке, Дагни и Сабрине.

— Не так уж много у тебя друзей, как тебе кажется, — ответила та. — Тебе надо развивать вкус.

Это замечание немедленно осушило мои глаза.

— Мы сейчас разговариваем начистоту, Джеральдина, и я хочу тебе сказать, что эта гребаная вытянутая крыса никак, и никогда не заменит мужа. В конце концов, ты должна знать, что говорят люди у тебя за спиной. — Сейчас я была предельно спокойна и рассудительна. — Давай займемся нашими бумагами. Я не хочу здесь задерживаться ни на минуту. И я уверена, что ты хочешь того же, — сказала я, щелчком отправляя ей по столу мой сотовый телефон. Тот упал на пол и разбился. — О, ну и замедленные у тебя реакции, — заметила я с безумным смехом.

— Ты так и не подписала контракт, так что никакого выходного пособия, — начала та. — Это сделает мою жизнь проще.

— Я так и думала, — отозвалась я. — О себе я и не говорю. Мне не придется сидеть и мириться с совершенно незаконным и некомпетентным пунктом — или с той частью, где сказано, что я не имею права судиться с «Глориос пикчерс».

— Полагаю, что нет, не придется, — сказала она.

— И знаешь ли — это конфиденциальное соглашение в любом случае неприменимо ко мне, — продолжила я, глядя ей прямо в глаза, чтобы она могла оценить всю серьезность моих слов. — Потому что, как ты сама сказала, я не подписывала контракт.

— Право, Карен, тебе стоит хорошенько подумать. Не следует заводить врагов в этой отрасли. — Мой комментарий оказал желаемый эффект: Джеральдина явно была выбита из седла.

— Я? Врагов? — Я расхохоталась. — Да мне наплевать. — Я забрала маленькую коробку с личными вещами и вышла из комнаты. Джеральдина спустилась со мной в лифте и — в подлинном духе «Глориос» — сопровождала меня на всем пути до бордюра.

 

ИМПЕРИЯ НАНОСИТ ОТВЕТНЫЙ УДАР

Очутившись на улице, я постаралась успокоиться и вытирала глаза, перекладывая коробку из руки в руку. Я не хотела, чтобы кто-то из «Глориос» застал меня в таком виде. Оглянувшись, я увидела, что Джеральдина так и стоит со скрещенными на груди руками и притоптывает ногой. Я поймала такси, послала ей улыбку и хлопнула дверцей, уговаривая себя не расплакаться вновь, пока не покину Четырнадцатую улицу. Я подняла глаза, стараясь сдержать слезы, и потрясенно заметила знакомое толстое пальто.

— Остановитесь! — крикнула я шоферу, который чуть не свернул мне шею своим усердием и исполнительностью.

Сунув ему вдвое больше, чем следовало, я выскочила из салона и закричала:

— Аллегра! Аллегра! Аллегра Ореччи! — Она не обернулась. — Аллегра! Аллегра! Я больше там не работаю. Обернитесь! — Стеганое пальто продолжало удаляться. Я подбежала ближе: — Аллегра, на проводе Опра Уинфри. — Я произнесла это, старательно изображая надменную ассистентку.

Она развернулась, едва не сбив меня с ног своей сумкой, которая закачалась под действием центробежной силы.

— По-твоему, это смешно, Карен? — проговорила она громко и четко, нормальным человеческим голосом.

— Смешно? Нет, не смешно. Это жалко. Прикидываться, будто вы в Европе, — это жалко. Ваш шепот и ваши прятки — это жалко. — Я вновь испытывала то странное спокойствие, которое обрела в разговоре с Джеральдиной. — Вы, Аллегра, печальная пародия на человеческое существо.

— Думаешь, ты так много знаешь, — сказала она, краснея от ярости. — Все вы, ассистенты, думаете, будто чертовски много знаете. Ты ничего не знаешь! — заорала она, намереваясь снова уйти от меня.

— Тогда расскажите, — ответила я. — Расскажите мне то, чего я не знаю. Бояться нечего. Мэтт сегодня меня уволил, ни за что ни про что.

— Может быть, я пытаюсь выкроить для себя кусочек жизни, где нет ни Фила, ни Тони, ни их фильмов. Ни Марлен, ни Вивьен и никого из вас. Не говоря уже о Джордже Хенретти — и да, конечно, я знаю, что ты с ним встречалась.

Откуда ей было известно? Она либо блефовала, либо просто пребывала в уверенности, что с ним общались все мы — и я в том числе.

— Я просто хотела потратить десять минут на себя — познакомиться с мужчиной, поговорить с мамой или заняться чем-то другим, а не этой треклятой компанией. Если я говорила, что разговариваю с Опрой, то им приходилось оставить меня в покое. — Она вдруг села прямо на выщербленный тротуар Вестсайдского шоссе. Я уселась напротив, на безопасном расстоянии.

— Почему же вы просто не попросили?

— Приятно слышать, что ты думаешь, будто это так просто. Ты что же — думаешь, что я хотела изо дня в день слушать Марлен и Вивьен с их воем и нытьем по поводу и без повода, а потом заниматься Филом, Тони и всем их дерьмом? — Она сделала паузу и подалась вперед, подобрав колени к себе.

— Вы руководите целым отделом. Именно поэтому вы президент.

— Чего я хотела, — сказала она, — чего я хотела, так это выпускать фильмы, иметь какое-то отношение к результату, а не быть посредницей.

— Так почему же вы притворялись, будто находитесь в Европе?

— Я пыталась восстановить контроль над своими делами. Я подумала, что все они либо сумеют разобраться, что делать, либо передушат друг дружку, но смогут обойтись без меня.

— И вы не придумали ничего лучше? Я хочу сказать, Аллегра, почему вы, в конце концов, не отправились в это чертово путешествие?

— Я боялась, что могу понадобиться Филу и Тони, так что осталась поблизости.

Я встала; у меня вдруг пропала потребность высказать Аллегре все остальное. Она смахивала на уличную бродяжку — сидящая на тротуаре со своими авоськами. Я вскинула руку и поймала новое такси.

— Желаю удачи! — крикнула я и не стала оглядываться, когда садилась в машину.

Придя домой, я дождалась Эллен и, когда та вошла, выложила ей все прямо с порога. Она терпеливо дослушала до конца, а потом спросила:

— Ты ведь не подписала контракт, так?

Я помотала головой:

— Нет, это мой единственный правильный поступок.

— Это хорошие новости. И я думаю, что они все равно должны выплатить тебе выходное пособие, — завтра я сделаю пару звонков. Людям полагается платить за выполненную работу.

Я поблагодарила ее и укрылась в своей комнате, чтобы позвонить Абби. Та была в шоке, и мне показалось, что она расстроилась даже больше, чем я. После общения с Джеральдиной и Аллегрой, после подробных объяснений, данных Эллен, я наконец вернулась в состояние, когда могла рассказать ей все и не разреветься. В то же время я ощущала невероятную усталость и хотела лишь одного — отправиться спать. Поговорив с Абби, я обещала перезвонить ей на следующий день.

— Найдешь себе что-нибудь другое, получше, — сказала она перед прощанием. По правде сказать, так далеко я даже не загадывала.

Было всего восемь вечера, но я провалилась в глубокий сон. Внезапно раздался телефонный звонок. Ошарашенная, я вскочила, подняла трубку и одновременно посмотрела на часы. Было десять утра, и звонил Кенни. Я подумала, что он, может быть, хочет извиниться или предложить мне вернуться.

— Карен, у тебя есть домашний телефон Ребы Коронис?

— Что?

— Домашний телефон Ребы. У тебя ведь он есть, верно? Мне нужно договориться с ней о встрече — Фил хочет показать «Усладу губ» в двадцати пяти городах, в знак добрых намерений.

— Кенни, почему ты не ответил мне ни разу, когда я спрашивала тебя об этом деле?

— Я был занят, и мне казалось, что это не так важно.

— Но разве не было бы обычной вежливостью ответить мне, чтобы я спокойно продолжала работать?

— Наверное, да, но я занимался проектами покрупнее, а эта глупая мелочовка не стоила моего времени.

— Однако теперь его стоит режиссер этой глупой мелочовки, но ты не знаешь, как с ней связаться, а потому звонишь мне. Можно умереть со смеху, — сказала я.

— Карен, может, ты перестанешь нагнетать страсти и просто скажешь мне номер?

— Прости меня, Кенни, за мое дурное настроение из-за того, что меня вышвырнули по твоей и только твоей вине. Не сделаешь ли мне небольшое одолжение? По-моему, я заслужила хотя бы это.

Он настороженно спросил:

— Чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты себя трахнул, — сказала я перед тем, как швырнуть трубку. Невозможные люди. Я поиграла с мыслью самостоятельно позвонить Ребе, ее номер был у меня в органайзере — как и все телефонные номера людей, с которыми я работала, будучи в «Глориос». Ей было бы полезно узнать, что думают о фильме ее новые дружки, разве нет? Однако потом я передумала. Я больше не числилась в сотрудниках «Глориос» и не хотела им уподобляться.

Беседа с Кенни окончательно меня разбудила. Эллен ушла на службу; я осталась в квартире одна и не знала, чем заняться. Пока я была не готова звонить родителям — они запрыгнут в машину и мгновенно примчатся, а этого мне не хотелось. Я даже подумывала позвонить Эллиоту, но зализывать следовало раны, а не ноги.

Опять зазвонил телефон. Это были Дагни и Кларк, оба сразу.

— Мы тебе очень сочувствуем, — сказал Кларк. — Чем мы можем помочь?

— Все в порядке, ничего страшного. Мне просто нужна передышка.

— А к нам вернуться не хочешь? — спросила Дагни. — Джеральдина пока не нашла мне пару.

— Нет, спасибо, — ответила я, решив не пересказывать ей услышанное от Аллегры. — Я больше не хочу иметь с этим местом никаких дел.

— Понимаю, — сказала она.

— Мне нужно узнать у тебя одну вещь, — признался Кларк. — Скажешь? Пожалуйста.

— Конечно — все, что угодно.

— Это правда, что ты сказала Джеральдине, что ее пес не заменит мужа? Слухи об этом гуляют вовсю — мне нужно знать точно.

— Чистая правда, — ответила я, рассмеявшись при воспоминании о ее потрясенной физиономии.

— Кто-то должен был это сказать, — изрек он.

— А где Роберт? — спросила я, осознав странность того, что Роберта не было на проводе.

— По-моему, он на просмотре, — ответила Даг, — но я не видела его все утро.

— Передай ему, чтобы позвонил мне, — попросила я, и тут у меня в голове зародилась одна идея. — А с вами мы скоро еще поговорим.

Я позвонила Роберту на его сотовый, и он ответил.

— Можно я зайду к тебе в гости, домой, часика в три? Мне очень нужно тебя увидеть, — сказала я.

— Я совершенно убит этой историей. Увидимся в три, и ты мне все расскажешь.

— Спасибо, — поблагодарила я и отключилась.

Позвонила Эллен.

— У меня есть скромные, но приятные новости. Я пару раз переговорила с одним из адвокатов «Глориос». Ты получишь все заработанное плюс выходное пособие на две недели. Кроме того, они согласны не опротестовывать твою просьбу о пособии по безработице, если ты решишь, что оно тебе нужно. И за тобой в любом случае сохраняются все права.

— Спасибо тебе. Ты просто спасаешь мне жизнь. Даже не верится, что ты так быстро с этим управилась, да еще добилась от этих идиотов, чего хотела.

Поколебавшись, она призналась:

— Вообще говоря, это мой молодой человек. Он специализируется на трудовых соглашениях и обо всем позаботился.

— У тебя кто-то новый? — Я была поражена. — И ты мне ничего не сказала?

— Я тебя вообще не часто видела, да и не хотела говорить, пока сама не разберусь. Но то, как он взялся за твое дело, — короче говоря, теперь я в нем полностью уверена.

— И он в тебе тоже, — сказала я, не кривя душой. Я была за нее очень рада. — Мне не терпится с ним познакомиться, — добавила я, прежде чем завершить разговор.

Я приняла душ, переоделась и отправилась на метро в «Дженовик-Плаза» — магазин хозтоваров в Сохо. Вид красок и обоев наполнил меня чувством новизны и свежести, как будто люди привыкли начинать заново ежедневно — может быть, через каждые пятнадцать минут. К тому же я нуждалась в каком-нибудь занятии. Идя по проходу, по бокам которого рядами выстроились кисти, я услышала знакомый голос.

— Я же сказала, что цвет должен быть как у тунисского неба на закате в апреле. Вы ничего в этом не понимаете! Так оно выглядит в мае. — Это была Мэкки Моран, терзавшая продавщицу, не чуявшая грозы и застигнутая врасплох. Мне даже было не интересно посмотреть, как она выглядит.

Я купила керамическую плитку, клей, раствор, ведерко и специальную губку. Прошло уже почти десять лет с тех пор, как я помогала отцу ремонтировать кухню, но я отлично запомнила процесс. Затем я отправилась в «Жемчужную краску» на Канал-стрит и купила несколько упаковок наклеивающихся букв и цифр разных размеров. Все купленное я погрузила в такси и поехала к Роберту. Он уже стоял на улице, хотя было минус восемь.

Он крепко меня обнял и какое-то время не отпускал.

— Мне так жаль, — сказал он. — Я не знаю всего, но не могу себе представить, что ты натворила что-то такое, чтобы тебя уволили.

— Может быть, зайдем в дом?

Он подхватил пару пакетов, и мы поднялись на третий этаж.

Я спросила:

— Понимаю, что это звучит абсолютно безумно, — ты не забыл о Периодической таблице, которую хотел выложить в ванной? Перед тем, как Фил отменил Рождество.

Роберт молча кивнул.

— Давай я ее выложу? Я хочу сказать — я знаю, как это делать, когда-то я помогала папе ремонтировать кухню, а ты такой верный друг и учитель, честное слово, и мне просто очень хочется это сделать. — Я лепетала все это, а Роберт так и стоял, улыбаясь и понимая, что мне нужно сосредоточиться на чем-то помимо работы.

— Я буду в полном восторге, если ты это сделаешь. Я очень тронут таким порывом.

— Тогда смотри. — Я распаковала коробки и свертки. — Вот плитка. Металлы выложим серым, неметаллы — зеленым. — Роберт одобрительно кивал. — А фон будет белым как снег. — Я развернула экземпляр Периодической таблицы, распечатанной перед выходом из дома; потом показала ему буквы и цифры, купленные в «Жемчужной краске». — Для элементов, атомного номера и веса, — пояснила я.

— Ты уверена, что хочешь с этим возиться?

— Абсолютно.

— Но это может занять много времени.

— Честно говоря, мне это и нужно. Ты окажешь мне услугу.

— Если так — как же я могу отказаться? — Он улыбнулся. — Сейчас мне пора в офис — кампания по выдвижению. — Он поморщился. — Но позже мы увидимся. А душ я могу принимать по утрам в гимнастическом зале, так что, пока ты будешь трудиться, все останется сухо и чисто.

Роберт ушел, и я снова осталась одна. Включила телевизор, нашла Сй-эн-эн и прибавила звук, чтобы было слышно в ванной. Я изучила участок вокруг ванны: стена была гладкой, плитка должна хорошо на ней держаться. Наверняка у Роберта под раковиной в кухне найдутся аккуратно сложенные инструменты. Я взяла ящик и достала из него рулетку. Я набросала на листе бумаги, как будет выглядеть на стене таблица. Затем взяла несколько белых плиток и прикрепила их к противоположной стене, поближе к полу, чтобы завтра с утра проверить, хорошо ли они схватятся.

Я методично выкладывала материалы в том порядке, в каком они мне понадобятся, — сначала плитку и клей, потом раствор и губку и напоследок — буквы и цифры, которые будут востребованы в последнюю очередь, когда высохнет раствор. Я не заметила, как вернулся Роберт.

— Ты еще здесь? — удивился он. — Уже половина десятого.

Я показала ему пробную кладку и обещала вернуться утром. Он выдал мне запасные ключи.

— Я тебе кое-что принес, — сказала он, извлекая сверток с шершавыми наклейками для ванны. — Чтобы ты не упала. Кровь не химический элемент.

Они были в форме звездочек.

— Спасибо, — сказала я и ушла.

На следующее утро я проснулась легко, в прекрасном настроении, натянула старые джинсы и фуфайку с логотипом Массачусетсского университета. Выйдя из метро неподалеку от жилища Роберта, я зашла в гастроном и купила на ленч пару бутылок диетической колы и сандвич. В квартире меня ждала записка: «Загляни в холодильник». Он был битком набит соками, газировкой, свежими фруктами, и еще там была упаковка пирожных «Милано». Я включила телевизор, настроилась на Си-эн-эн и, как и накануне, принялась за работу.

Роберт наклеил в ванне липучки, и они приятно щекотали мне ноги. Вчерашняя плитка схватилась прочно — хороший знак. Я прикрепила к соседней стене таблицу и мой от руки сделанный набросок и начала прилаживать плитку, ряд за рядом, начиная снизу. Вокруг меня кружили новости, как будто в соседней комнате беседовала компания серьезных людей. Не особенно вникая, я слушала обрывки политических дискуссий, рассуждений о международном положении, экономических новостей — все то, что обычно интересовало меня до начала работы в «Глориос». Пошел развлекательный блок, и я прослушала заставку к интервью с Джульет Бартлетт, — я улыбнулась про себя, вспоминая ее в наряде АэроДжен. В два часа я сделала перерыв на ленч. Плитка была уложена на одну треть. Я отошла подальше и удовлетворенно посмотрела на дело своих рук. Роберту непременно понравится.

Около семи он пришел домой и заглянул в ванную, проверить, далеко ли я продвинулась. Плитка была уложена уже на три четверти.

— Карен, это потрясающе. Я именно так все себе и представлял. Это надо отметить.

Мне не хотелось никуда идти, потому что я была в рабочей одежде, и Роберт заказал на дом мексиканский обед. Впиваясь зубами в цыпленка гриль, я спросила:

— Скажи — на что тебе Периодическая таблица? Чем она тебе так нравится?

Роберт откусил кусочек тако и ответил:

— Мне она всегда нравилась. Химия была моим любимым предметом. Мне казалось, что только в ней все осмысленно и логично.

Я рассмеялась:

— Я знаю, что ты счастлив, когда все разложено по полочкам.

— Здесь дело еще глубже. Элементы зависят друг от друга. Бром всегда плавится при температуре минус семь градусов Цельсия и кипит при пятидесяти восьми и семидесяти восьми сотых градуса. И всегда пребывает между селеном и криптоном.

Я не вполне его поняла, но хотела послушать дальше.

— А потом я думаю о мире, где мы живем, и о том, что он прекрасен отчасти именно потому, что мы не знаем будущего, но иметь под ногами твердую почву не менее важно.

Служба в «Глориос», безусловно, могла вызвать некоторую тоску по предсказуемости. Я представила Фила и Тони, Аллегру, Вивьен, Кенни, Мэтта и Черил в виде химических элементов. Все они сражались друг с другом за право решать, что и когда делать. У элементов нет «я», подумалось мне, и я сообщила об этом Роберту.

— Совершенно верно. Они не могут себе этого позволить. Они строительные кирпичики материи. Кроме шуток: если какой-нибудь выпадет — мир остановится.

— А любимые у тебя есть? — поинтересовалась я, подъедая цыпленка. — Я имею в виду — элементы?

— Те, которыми мы пользуемся ежедневно, — водород, кислород, натрий, азот. А еще есть благородный газ аргон, — продолжал он. — У него нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха, но он может предохранить другие вещества от взрыва. Его еще используют в счетчике Гейгера.

— Значит, если я правильно поняла, когда вокруг есть аргон, то его не замечаешь, но если его нет — дело плохо.

— Точно, — согласился Роберт. — В самое яблочко. Он призван помогать, но не вредить.

Время было позднее, и я решила, что пора уходить. Роберт проводил меня вниз и помог поймать такси, а затем настоял на том, чтобы заплатить за меня.

На следующее утро в шесть часов зазвонил телефон, пробудив меня от глубокого сна.

— Карен, это я.

— Да?

— Это Эллиот. Ты еще не видела газеты?

— Я еще в кровати. По-моему, я еще не проснулась.

— Прекрасно. Я хотел сообщить тебе лично. Я написал книгу.

— Книгу?

— Да, биографию Уоксманов. Я сотрудничал с Джорджем Хенретти, и на прошлой неделе мы ее закончили и продали в «Харпер-Коллинз». Они торопятся вовсю, чтобы книга вышла весной. Называется «Кино по-американски».

— Ничего себе. Это круто. Я очень за тебя рада. Но как же ты поладил с Джорджем Хенретти? Я слышала, он спился. Никто не думал, что он осилит такое.

— Это долгая история, но я с удовольствием расскажу при встрече. Выпьем сегодня вечерком?

Я чуть было автоматически не ответила «да». Я ощутила прилив благодарности к Эллиоту, который поил меня и доводил до полной расслабленности, держа мои ноги во рту, и никогда не понуждал меня к предательству, хотя казалось, что это не составило бы никакого труда. Я желала ему жизни, полной очаровательных женщин с ногами, мягкими, как подушки, и благоухающими, как розы; женщин, которые ходили бы перед ним на руках для полного счастья. Но в то же время я знала, что не принадлежу к их числу.

— По правде сказать, пока я стараюсь лежать в лежку и не вставать. Дни выдались препаршивые.

— Я слышал об этом — очередная ошибка «Глориос», на мой взгляд.

— Спасибо, Эллиот. Я ценю это. Я тебе позвоню, — сказала я, зная, что ничего подобного не произойдет, и понимая, что я еще не раз, годами, буду вспоминать, каким он был, когда меня целовал, — целовал и одновременно улыбался.

Я заснула и спала еще пару часов, потом встала, готовая ехать к Роберту. Перед уходом я, совсем чуть-чуть, подкрасила губы и ресницы. Я рассудила, что статус безработной еще не давал мне права выглядеть неряхой. Мне хотелось рассказать Роберту о Хенретти и о книге, но сейчас он уже должен был находиться в офисе, а я была уверена, что там он не сможет говорить свободно.

В квартире меня ждала прежняя картина, разве что на сладкое были шоколадки от Энтенманна да работы осталось гораздо меньше. Уверенно разделываясь с плиткой, я могла внимательнее прислушаться к новостям. Что творилось в моей голове, когда я позволила «Ворону-2» и «Петь может каждый» превзойти важностью последнее решение Верховного суда или события в странах, где кинофестивалей не было и в помине? Я всегда воспринимала эти вещи близко к сердцу — однако позволила себе целиком окунуться в искусственное подобие жизни. Хуже того — иллюзорный мир меня прожевал и выплюнул. Я сосредоточилась на плитке и очень скоро приладила последний фрагмент.

Восхищаясь своей работой и прикидывая, сколько приготовить раствора для затирки, я услышала, как трижды прозвонил телефон, а потом запищал автоответчик. «Карен, возьми трубку! Возьми трубку!» — настойчиво твердил Роберт. Я схватила трубку, лежавшую в гостиной, и автоответчик издал пронзительный звук.

— Поверни выключатель. Он в спальне, — проинструктировал меня Роберт.

— Теперь лучше, — сказала я.

— Ты не поверишь. Я звоню из магазина Белинды. Мне пришлось уйти из офиса, чтобы позвонить тебе.

— Что такое?

— Выходит, ты не читала сегодняшнюю шестую страницу?

— Нет, но я слышала о книге, которую написали Хенретти с Эллиотом.

— Я знаю, что ты пару раз встречалась с этим типом, — сказал Роберт.

— Но я ему никогда ни о чем не говорила, — возразила я, защищаясь.

— Нет-нет, — успокоил меня Роберт. — Он в тебе не нуждался. У него был для этого Кларк.

— Кларк?

— Ну да — очевидно, Кларк скармливал ему и Хенретти всю информацию, которую вытягивал прямо из Глории. Его вышвырнули час назад — Джеральдина вызвала полицию, чтобы вывести его из здания.

— И довести до бордюра.

— А как же иначе.

— Какой ужас, что Кларк оказался таким двуличным! Глория была от него без ума.

— Да не так уж чтобы. Глория поставила ловушку, в которую он в итоге и угодил.

— Как ей это удалось?

— Она рассказала Кларку историю об отце Фила и Тони: тот, дескать, сбежал из-за карточных долгов, в которых вконец запутался. Когда Эллиот стал названивать, чтобы подтвердить сведения, они уже знали, откуда ветер дует.

— Это уже чересчур.

— Здесь царит полное безумие. Аллегра даже вернулась из Европы улаживать кризис.

Я представила, как Роберт стоит и скрещивает пальцы на слове «Европа».

— В любом случае, Карен, я должен идти в офис. Ты еще будешь, когда я приду домой?

— Наверное, да — я только что закончила с плиткой и занимаюсь раствором для затирки.

— Отлично, потому что я приду с сюрпризом.

От новостей у меня голова пошла кругом. Кларк, всеобщее Золотое Дитя, продал Глорию Уоксман, обожаемую маму «Глориос». Хенретти действительно удалось добиться того, на что никто не считал его способным, а Эллиот теперь наверняка прославился и мог позволить себе лучший скотч, какой только можно было купить за деньги.

Не прекращая работы в ванной, я снова и снова прокручивала в уме произошедшее. Теперь многое становилось понятным. Эллиот бросил меня на премьере «Петь может каждый», потому что поблизости находился его сообщник, Хенретти. Кларк знал, что мне нравился Эллиот, так как они были заодно. И, как я полагала, Эллиот рассказал ему о наших свиданиях — вот откуда узнал о них Роберт.

Чуть позже пришел Роберт, держа в руках необычной формы сверток.

— Что это?

— Увидишь, — сказал он загадочно. — Есть хочешь?

— Умираю от голода. Я съела за весь день только несколько шоколадок и яблоко. Покажи скорее, что у тебя там! — Я попыталась вырвать у него сверток.

— Ладно. Закрой глаза.

Я повиновалась.

— Теперь открой.

Я открыла и не поверила глазам. Роберт украл грудинку близнецов — всю целиком, вместе с драгоценным подносом «Ройял Далтон».

— Видишь — для Фила прожаренная, а для Тони — нет, — пояснил он, указывая. — Что бы ни случилось, четверг — день грудинки, но в суматохе было нетрудно спереть ее из приемной. Полиция была слишком занята Кларком.

Затем Роберт вынул серебряные приборы, и мы уселись есть грудинку, которой до сих пор наслаждались лишь люди с фамилией Уоксман. Она была восхитительна: чудесно приправлена и изумительно приготовлена. Я не сомневалась, что если Ле Бернарден когда-нибудь готовил грудинку, то именно такую. Мне только было жаль, что я никогда не смогу сказать Глории, что она чудесно готовит.

Дикая мысль пришла мне в голову.

— Можно тебя кое о чем спросить?

— Конечно.

— Ты, часом, не знаешь, кто отказался от гостиничных номеров для проекта Марлен?

— Возможно, — ответил он, улыбаясь.

— Подделал колонку Синди Адамс? Послал письмо с извинениями от Вивьен?

Теперь он лыбился, как Чеширский кот.

— Все думают, что я знай сижу и рву себе задницу ради них, так что меня никто и никогда не подозревает. Я все выполнял плоско и заурядно.

— Ты что, ангел мщения?

— Скорее, Рабочая Лошадь мщения, — поправил он.

— Не могу поверить. Все было устроено с потрясающим коварством. И все получили именно то, чего заслуживали.

— Идея была следующая. Люди в «Глориос» настолько отрешены от реальности, что с ними нельзя поговорить запросто и сказать, например: «Эй, я не оценил юмора, когда ты наорала на меня перед всеми» или «Знаешь, этот человек всего лишь ошибся — ты переборщил с наказанием». Но гнев и возмущение они все-таки отмечают, хотя бы на каком-то примитивном уровне.

Мне было трудно переварить все услышанное в один присест. Роберт — собранный, тихий — наносил жестокие удары могущественным драконам. По сути, он ими завтракал.

— Роберт, это невероятно. Ну и денек. Хенретти напечатали, а Эллиот — у него в соавторах. Кларк оказался кротом — нет, скорее крысой — и был таким всегда. И мы съели грудинку Уоксманов!

— Можно рассказать тебе еще кое-что?

— Как, это не все?

— Ну, дельце касается Хенретти и причин, по которым его в свое время отлучили от трона.

— Точно. Я и забыла. Они же его очень любили — или так говорят, во всяком случае, — сказала я, сообразив, что слышала это от Кларка.

— Хенретти лишь на пару лет старше Фила и Тони.

— А выглядит старше на двадцать лет.

— Куда же деться, когда живешь в обнимку с бутылкой… — Роберт не договорил. — Когда Глория и ее муж, которого, кстати сказать, звали Ирвин, только поженились, в том же здании в Бронксе проживала еще одна супружеская пара. С ними вместе жила сестра мужа — она только что развелась и тяжело переживала развод. Она оставалась с ними, пока не встала на ноги. И вот эта сестра — ее звали Бетси Кинкейд — крепко подружилась с Глорией. Бетси работала неполный день в мясной лавке и всегда приносила Глории бараньи отбивные в обмен на прическу. Так что Ирвин постоянно крутился рядом, а Глория никогда не была деловой женщиной — всего лишь способной домохозяйкой.

— Понятно, и что же потом?

— У брата Бетси был маленький сын. А когда родились близнецы, Бетси оставалась сидеть с троими, если обе четы куда-то отлучались. И вот однажды Бетси попросила Глорию причесать ее попышнее — так, что дальше некуда. Глория трудилась два часа кряду, пока голова Бетси не увеличилась в несколько раз. И та выдала Глории целого барашка, а тем же вечером сбежала с Ирвином.

— Бедная Глория! Какой кошмар!

— Ну, Глория, как тебе известно, оправилась довольно быстро — разве что баранины больше в рот не брала. По сути, тогда и родилась традиция с грудинкой. А брат и невестка Бетси сконфузились до того, что съехали, и Глория полностью потеряла с ними связь.

— Ну, а Хенретти тут при чем?

Роберт остановил меня жестом:

— Я как раз подхожу к главному. Глория никогда не откровенничала с близнецами и говорила лишь, что их отец ушел. Они сделали вывод, что он был исключительной сволочью, раз бросил ее, а потому и знать его не хотели.

— Можно понять. Не хотела бы я обмануть Глорию Уоксман.

— Так что можешь себе представить изумление Глории, когда десять лет назад, на премьере, она оказалась рядом с Джорджем Хенретти. Она чуть в обморок не упала.

— Это с чего же?

— С того, что Джордж Хенретти и был тем маленьким мальчиком, чья заблудшая тетушка сбежала с Ирвином! Сперва она не знала, кто это, но потом они разговорились, а ты знаешь, как Глория любит вынюхивать все обо всех — так что она все вычислила. Ну, поначалу она была в совершенном шоке, но Глория — дама крутая. Успокоившись, она заявила Филу и Тони, что не таит никакого зла. «Не его вина, что тетя оказалась шлюхой и увела вашего папу. Мне только жаль, что я потратила на ее чертову башку три банки спрея» — вот что она сказала.

Я не могла удержаться и расхохоталась над тем, как Роберт передразнивал Глорию.

— И что произошло?

— Они заявили Глории, что и знать ничего об этом не хотят, а потом недвусмысленно дали понять Хенретти, что он предан анафеме.

— И это разрушило его карьеру, а затем он разрушил себя, — подхватила я. — Но за ним по крайней мере остался второй акт!

— Именно. Я думаю, это будет отчаянная книга, — сказал Роберт. — Там будут выложены все секреты. То, о чем Глория нечаянно проболталась Кларку, плюс то, что Хенретти знает о семье, плюс то, что нарыл Эллиот благодаря своим связям, — все это представляет для Уоксманов реальную угрозу.

— Пожалуй, — отозвалась я. — Но может быть, получилось занудно?

— Занудно? Не думаю.

— Я, конечно, не знаю наверняка, но вряд ли там есть какие-то по-настоящему серьезные секреты. Они близнецы. Одному нравится вычурная дребедень, которая завоевывает награды, а другому — ужастики и комедии, которые приносят кучу денег. Они много ссорятся, и орут, и матерятся, и у них невозможно работать, — говорила я, вспоминая свой собственный год, проведенный в «Глориос». — Но сомневаюсь, что за этим кроется что-то еще. По-моему, их фильмы гораздо интереснее, чем они сами.

— Может быть, ты и права. Поживем — увидим, — отозвался Роберт.

— Насчет «увидим», — я указала рукой в сторону ванной, — могу кое-что показать.

Мы встали и пошли в ванную. Роберт глубоко вздохнул.

— Карен, это совершенство. Это больше чем совершенство. Я не могу поверить, что ты сделала это для меня.

— Рада, что тебе нравится. У меня только один вопрос, — сказала я. — Видишь те места, где я положила белую плитку? — Я указала на участок над полом. — Зазоры между унунбием, унунгексием и унуноктием ? Я не знаю, как с ними быть.

— Это лучшая часть. В этом вся прелесть Периодической таблицы, — ответил он и вдруг взял меня за руку, и я тут же поняла, что именно этого мне хотелось. — Это места для элементов, которые обязательно откроют, но мы еще не знаем, какими они будут, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — В этом — признание существования неизвестного и того, что вовсе не нужно все знать заранее, но надо верить, что так и будет.

И в эту минуту ничто в мире не имело для меня больше смысла, чем только что сказанные слова Роберта.

 

БЛАГОДАРНОСТИ

Меня окружает много замечательных и добрых людей, которые каждый день мне помогают. Благодаря вашей дружбе я чувствую себя удачливым человеком. Но некоторых из вас мне хотелось бы поблагодарить особо.

Стива Крупа, чьи великодушие и творческий огонь явились ключевыми ингредиентами этой книги, — мне никогда не хватит слов, чтобы поблагодарить тебя, но я не оставлю стараний. Элис Труа, чей исключительный ум оспаривается лишь щедростью сердца и перед кем я нахожусь в неоплатном долгу за помощь в «пользовании собственными словами». Йена Шпигельмана, преподавшего мне уроки терпения и всегда остававшегося моим близким другом. Лин Харрис, неповторимую Лин Харрис, сумевшую найти «рычаги воздействия» на меня. Сью Фельдман, мою Вторую Маму. Камиллу Колон, всегда державшую мою сторону. Тома Клэвина, оказавшего помощь во всем и на каждом шагу делившегося своей мудростью. Мою кузину и лучшего друга, достопочтенную доктора Майю Кравитц, которая всегда была рядом — не важно, сколько миль (слишком много!) нас разделяло. Неутомимую Мэри Парвин, украшающую Трайбеку неизбывной сердечностью, которая всегда права. Кэти Дайамант, всегда открытую для общения. Исключительно умную и очень красивую Карину Вонг, честную всегда и во всем. Стефани Аззароне, которая всегда знает, что сказать. Ребекку Шиллер, чьи великолепные истории из жизни собак всегда заставляют меня улыбаться.

Всех из Псилос-Майлс-Хай — Джеффа Краусса, доктора Альберта Уоксмана, Валери Дадли, Лесли Хёфлиа, Уоррена ван дер Ваага, Ла-Таню Дайл, Дэйва Эйхлера, Джо Рили, Лизу Сьюнен и Диану Джентил: быть может, вы не догадываетесь, как много для меня значило делить с вами дни, пиццу и жизнь, но ваши заслуги очевидны на каждой странице.

Моих безупречных экспертов — ни один вопрос не показался вам слишком трудным, ни одна деталь — слишком мелкой: Каролину Битковер, Бритт Бенсен, Далию Смит, Хиллари Бортон, Стефани из «Баббл-Лондж», Леонарда Паркера из авиакомпании «Блю стар». И огромное спасибо Хиллари Гершкович, которая знает все!

«Кошечек Буффало» — Сисси Блок, Сабрину Парадис, Рейчел (Скляр), Лесли Каплан, Аннемари Конте, Эликс Лайт и Дон Симан, — вы замечательные ребята, и для меня было честью сидеть с вами за одним столом.

Коллектив «Мирамакс букс»: Джонатана Бернхема, невозмутимого и несказанно дипломатичного. Огромное спасибо за ваши терпеливые наставления. Каролину Апчер — за то, что не пропустила в тексте ни одного ругательства. Благодарю Кристин Пауэрс, которая что ни сделает — все почему-то получается хорошо; Каролину Клейтон — лучшую собеседницу в минуту, когда мне казалось, что все пошло прахом; Кэти Шнейдер и Клэр Маккинни, которым не раз удавалось меня переспорить; Джил-Эллин Рили и Йена Сангера — за неизменные помощь и понимание.

А что касается деловой стороны вопроса — я говорю спасибо Катерине «Львиное Сердце» — моему агенту, которая ни разу не подвела меня.