К реальности меня вернул толчок. Не такой, какой получаешь на улице, когда кто-то задевает твое плечо, пробегая мимо, а быстрый и злонамеренный толчок, ясно означавший, что я должна убраться с дороги. Источником его оказался известный актер — звезда боевиков. Вообще-то он считался чем-то вроде реинкарнации тибетского ламы. Должно быть, я преградила ему путь к просветлению и в ответ на мое вежливое замечание, что он привел больше гостей, чем мы в состоянии разместить, он просто оттолкнул меня и двинулся вперед. Один резкий толчок, и вот я уже пытаюсь удержать свои пять футов от падения, а он с бандой идет по красному ковру. Только немыслимая толщина его ворса позволила мне сохранить вертикальное положение, иначе я бы приземлилась на пятую точку. Я еще приходила в себя от столкновения с великим мира сего, когда услышала режущий уши визгливый голос:

— Господи, Карен, что ты делаешь? С ним слишком много людей, почему ты их впустила?

Это была Вивьен Генри, рекламный директор кинокомпании «Глориос пикчерс». Не мой непосредственный начальник, но одна из тех (человек двадцать пять или около того), чье положение в иерархии «Глориос пикчерс» позволяло орать на меня.

— Вивьен, я их и не впускала. Он просто оттолкнул меня и пошел дальше со всеми своими дружками, — сказала я.

— От тебя никакого толку! — рявкнула она. — Придется самой все улаживать.

Я обернулась, чтобы посмотреть, как Вивьен «все уладит». С выражением восторга на лице она провела моего обидчика и его приятелей внутрь. Он пренебрежительно махнул в мою сторону своей лапищей и нырнул за москитную сетку, закрывающую вход в зал. Сердце мое бешено колотилось. Я попыталась взять себя в руки и сосредоточилась на встрече других, менее агрессивных знаменитостей, прибывающих на наш гала-прием. После напряженной «оскаровской» кампании — в ней были задействованы все сотрудники, а руководили ею братья-близнецы Фил и Тони Уоксманы, основавшие «Глориос пикчерс», — мы достигли цели: «Пилот-иностранец» получил приз Академии как лучший фильм года.

Эта картина с самого начала идеально подходила для того, чтобы войти в анналы «Глориос пикчерс». В фильме не было халтуры, обычной для крупных студий, в нем играли потрясающе талантливые (хотя в большинстве своем неизвестные) европейские актеры, и он был поставлен по роману одного литературного гения, сбежавшего от жестокостей родного деспотического режима, спрятав микрофильм рукописи в ботинках. Как сказал Фил почти год назад на общем собрании рекламного отдела: «Если вам, ребята, мало такой истории, чтобы начать работу, — вы можете пойти и застрелиться». Это был фирменный способ Фила деликатно довести до сведения персонала, что «Пилот-иностранец» должен стать знаменитым фильмом. Лучшей картиной года или чем-то вроде этого. Собрание произошло месяцев за девять до моего прихода в «Глориос», но коллеги вспоминали его так часто и в таких мельчайших подробностях, что у меня было чувство, будто я сама там присутствовала. К февралю, когда я начала работать в рекламном отделе, атмосфера до того накалилась, что назвать ее просто напряженной — значило бы претендовать на Самое Большое Преуменьшение.

И я оказалась в мире бойцов «Пилота-иностранца» с его изнурительными ночами и рассветами, которые мы встречали с раскалывающимися от боли головами. Мы обзвонили тысячи членов Академии и жизнерадостными голосами спрашивали, понравился ли им фильм. Мы набирали телефонные номера до онемения пальцев. Мы сидели ночи напролет, чтобы дозвониться до каждого голосующего, в каком бы часовом поясе он ни находился. Мы обращались к ним с задором телевизионных проповедников, гарантирующих зрителям рай сразу после трех пустячных платежей. Как талантливо играет главный герой! Какая искусная режиссура! От декораций захватывает дух! А музыка! А костюмы! Мы обрушивали все это на голову каждого члена Академии, который соглашался с нами говорить, а поскольку многие из них далеко не молоды и плохо слышат, иногда нам приходилось буквально кричать.

Мы блестяще провели эту операцию по завоеванию наград, которая с точки зрения тактики не уступала планам лучших государственных стратегов (именно так говорилось в поздравительной телеграмме от наших руководителей). Сейчас десять часов, церемония награждения закончилась, вечеринка «Глориос пикчерс» в полном разгаре, и мы ждем прибытия наших победоносных вождей.

Все пять дней в Лос-Анджелесе — при этом последние три дня практически без сна — я помогала готовить восхождение компании на кинематографический олимп, сидя в элегантных интерьерах отеля «Времена года». Первое знакомство с Голливудом вызвало у меня восхищение и глубокое разочарование одновременно. Предоставленный мне номер оказался очень красивым, но у меня не было времени им насладиться. Особенное впечатление производило роскошное ложе с множеством подушек: настоящая колесница бога сна. Отель славился своими кроватями. Иногда их продавали — за хорошую цену, разумеется. Ходили слухи, что именно на таких кроватях были зачаты отпрыски многих знаменитостей. Сейчас, спешно дожевывая завтрак, я внимательно посмотрела на свое ложе. На безупречно белом покрывале не осталось даже легкой вмятины: после ночного обсуждения расходов на прием я спала не больше трех часов.

Кукурузные хлопья с сахаром подали торжественно, как большое праздничное блюдо — в окружении серебряных мисочек с ягодами, йогуртом и бананами. Стол был накрыт на балконе, украшенном цветами. Но мне было некогда наслаждаться прекрасным видом — в восемь часов меня ждали в гримерной киностудии. Слизнув с ложки последние капли сладкого от хлопьев молока и сделав несколько глотков из третьей по счету чашки кофе, я подхватила взятый напрокат наряд от известного дизайнера и направилась на третий этаж.

Не успела я войти, как кто-то схватил меня за плечо. Это была Марлен Макфарлейн, старший рекламный директор, которая на сегодняшнем приеме отвечала за внешний вид сотрудников. Она потянула меня в сторону гримерной, бросив на ходу: «С твоими волосами долго придется возиться». Это правда: мои волосы отвергали любые средства для укладки и периодически попирали законы гравитации. И все же было ужасно обидно услышать такое от Марлен, которой совершенно не шла короткая мальчишеская стрижка. Ее не украшала даже блестящая лента для волос. Меня усадили в кресло, и два стилиста принялись за работу. Постепенно в зеркале стала вырисовываться великолепно уложенная светло-каштановая грива. Стараясь не очень вертеть головой, я все же поглядывала по сторонам и наблюдала, как мы все становимся более сияющими, более четкими, более гладкими версиями самих себя. Это было похоже на сцену в «Волшебнике из страны Оз», когда Дороти и ее друзей готовили к встрече с волшебником.

Следующей была костюмерша. Она вкалывала булавки, делала наметку, а потом стянула с меня платье, чтобы подшить по мерке. Пока я, завернувшись в большой отрез ткани, ждала свое платье, визажист накладывал на мое лицо многочисленные слои косметики. Портниха сказала с заметным скандинавским акцентом:

— Так, я таю фам новое белье.

Она вручила мне два бумажных овала. Они были до ужаса похожи на наклейки, которые на почте налепляют на посылки. У них даже был клейкий слой. Увидев мое замешательство, портниха объяснила:

— Этто лифчик. Фы его клеите. Трусики оставите сдесь.

Приладив наклейки, я влезла в платье, наслаждаясь тем, как безупречно оно сидело, и отсутствием отвлекающих складок. Может, я немного и замерзну, но сегодняшний вечер того стоит. Портниха вложила мне в руку маленький пузырек с жидкостью:

— Этто на потом. Этто растфоряет клей.

Я сунула флакон в вечернюю сумочку.

Еще раз взглянув в зеркало, я с трудом узнала себя. Мои волосы сияли, кожа выглядела здоровой и загорелой, тело соблазнительно изгибалось, и все во мне сверкало и переливалось как по отдельности, так и вместе взятое. Я чувствовала себя героиней своей собственной «Правдивой голливудской истории», точнее — лучшего эпизода, когда в голосе рассказчика за кадром слышен слабый намек на то, что еще последует после рекламы. А пока я медленно поворачивалась перед Марлен, чтобы она меня оценила и решила, достаточно ли роскошно я выгляжу.

— Ты выглядишь лучше, чем когда-либо.

Получив ее завистливое одобрение, я направилась в отель «Модильяни», чтобы начать репетировать роль швейцара у двери для Особо Важных Персон.

Моя непосредственная начальница, Аллегра Ореччи, президент рекламного отдела «Глориос пикчерс», стояла на тротуаре перед отелем. В руках она держала небольшой пюпитр, на котором были закреплены зажимом бумаги. Повелительно-нетерпеливое выражение лица Аллегры, я думаю, не менялось уже много лет.

— Простите, что опоздала, — сказала я, смущенно поправляя свою новую восхитительную прическу. — Пришлось задержаться в костюмерной.

— Текст! — яростно прошипела Аллегра вместо приветствия. Накануне у нее неожиданно возникли серьезные сомнения в моей способности устроить достойную встречу гостям.

Я сосредоточилась:

— Добро пожаловать, Большая Звезда. Спасибо вам за то, что пришли.

Это было все, что мне полагалось сказать, и импровизации не допускались. Я повторяла и повторяла эти слова: с разными интонациями, в разном ритме и с разной громкостью, но угодить Аллегре было невозможно.

— Нет, Карен, все еще не то, — нахмурилась она. — Ты должна подчеркнуть «вам». Ты благодаришь каждого отдельного человека за то, что он пришел. Все они — мировые знаменитости, а ты представляешь «Глориос». — Казалось, Аллегра преподает мне урок актерского мастерства.

Я попыталась еще раз, постаравшись, чтобы мой голос в равной степени звучал и учтиво, и благоговейно:

— Добро пожаловать, Большая Звезда. Спасибо вам за то, что пришли.

Аллегра покачала головой:

— Нет. Все равно не то.

Тут у нее зазвонил мобильный, и она отошла на несколько шагов, словно опасаясь, что я могу подслушать разговор. На самом деле это был всего лишь символический жест, потому что расслышать, что говорит Аллегра, было почти невозможно даже в том случае, если вы подходили к ней вплотную. Я ждала, когда моя начальница сможет ко мне вернуться, чувствуя, что ремешки босоножек уже начинают впиваться мне в пальцы. Наконец Аллегра завершила беседу, повернулась ко мне и нахмурилась:

— Карен, предполагалось, что ты продолжишь тренироваться. То, что я говорю по телефону, совсем не означает, что я не слежу за тобой. Я не вижу, чтобы ты старалась.

Аллегра отвечала за вечеринку на две тысячи человек, в ее подчинении находилось сорок постоянных работников и двадцать временных, однако она странным образом зациклилась на моей предполагаемой неспособности произнести всего десять слов. Это раздражало. Аллегра принялась останавливать проходящих мимо, чтобы они высказали мнение по поводу моей реплики. Наконец ей удалось поймать Мэтта Винсента, вице-председателя отдела маркетинга. В иерархии компании Мэтт стоял на волосок выше Аллегры, поэтому она постоянно пыталась произвести на него впечатление. Обычно он ее игнорировал.

— Добро пожаловать, Мэтт Винсент. Спасибо вам за то, что пришли.

Мэтт входил в число тех служащих компании, которые нравились мне больше всего. Даже проработав шесть лет в «Глориос пикчерс», он умудрился сохранить чувство юмора. Всего несколько дней назад в офисе компании он вскарабкался на груду коробок и разыграл веселую пародию на торжественную речь Тони, безупречно подражая его глухому голосу, вызывающему у нас трепет. Последние сорок восемь часов Мэтт занимался исключительно тем, что руководил грандиозной рекламной кампанией «Пилота-иностранца», одновременно разрабатывая стратегию на тот случай, если произойдет то, о чем никто не смел и подумать, — если фильм «Оскара» не получит. Поэтому сейчас Мэтт выглядел измученным и невыспавшимся. Он выслушал текст, рассеянно посмотрел на меня и сказал:

— Что ж, нам все равно больше некого сюда поставить, так что пусть она остается.

После чего ушел переодеваться к приему.

Раздосадованная тем, что все были удовлетворены моим выступлением, Аллегра не смогла удержаться от последнего замечания:

— Карен, не размахивай руками, когда будешь приветствовать гостей. Они могут подумать, что ты хочешь до них дотронуться.

Оставшись наконец в одиночестве, я принялась размышлять о том, как легко Аллегра могла заставить меня почувствовать себя неприветливой и назойливой одновременно. Правда, Мэтт и Аллегра всегда плохо действовали друг на друга. На сегодняшнее награждение было поставлено очень многое, и не в последнюю очередь — их рабочие места. Чистка кадров после вручения «Оскара» была нормальным явлением в киноиндустрии, в том числе и в «Глориос пикчерс».

Был час дня, и до начала приема оставалось целых три часа, но я все равно должна была стоять на своем посту, на случай если кто-нибудь решит приехать пораньше. В большом бальном зале отеля был установлен экран, на котором гости смогут смотреть прямую трансляцию вручения наград. Это было сделано для тех, кого не пригласили на саму церемонию. Например, для автора «Пилота-иностранца» («Оскары» вручают за сценарии, а не за книги). Кроме того, были приглашены «друзья и родственники» «Глориос» — администраторы и сошедшие со сцены звезды. Их нужно будет отправлять к обычному, предназначенному для Не Очень Важных Персон входу. Эта вечеринка с просмотром трансляции будет очень скромной, хотя мы предпочитаем называть ее «для узкого круга». Само торжество, назначенное на ночь после вручения «Оскаров», будет грандиозным. «Глориос» сняла для него весь вестибюль отеля, все три ресторана, бассейн с двумя барами и пентхаус на пятнадцатом этаже — для Очень-Очень Важных Персон.

За моей спиной рабочие в последний раз проверяли конструкцию над входом. Она была сконструирована в виде небольшого биплана, который врезался в здание. Над красной ковровой дорожкой возвышался хвост самолета, половина кабины и часть крыла. Огромные двери отеля сняли и заменили на большие противомоскитные занавеси, а вдоль коридора внутри установили пальмы в кадках. Мне было слышно, как Марлен рявкает и отдает приказания флористам, барменам, работникам отеля и каждому, кто, по ее мнению, еще не взялся толком за свое дело, — то есть всем. Несколько человек выгружали из грузовика столы и стулья. Один из грузчиков предложил мне сесть, и я с благодарностью согласилась.

В два тридцать прибыла Дагни Блум, второй ассистент Аллегры. Вместе с ней приехали Роберт Коджима и Кларк Гарленд — наши коллеги из офиса в Нью-Йорке. Дагни была в ужасном настроении. Несколько недель, предшествовавших церемонии, она упорно выбивала себе местечко «внутри». «Так я увижу все», — авторитетно заявила она мне, сидя за нашим общим столом в Нью-Йорке. Марлен, которой было наплевать на нас всех, но которая особенно недолюбливала Дагни, уступила ее настойчивым притязаниям и назначила оператором VIP-лифта. Дагни предстояло провести весь вечер в крохотной кабинке служебного лифта, перевозя на пятнадцатый этаж и обратно лишь Самых Важных из всех Очень Важных Персон. Она прошипела мне:

— Не могу поверить, что целых шесть часов просижу в этой коробке из-под обуви!

Я холодно ответила:

— По крайней мере ты увидишь звезд на расстоянии вытянутой руки.

Я все еще злилась на Дагни за то, что накануне она сбежала за покупками в Мелроуз, оставив меня у Аллегры на побегушках. Я прикрывала ее на протяжении восьми нескончаемых часов. Мы ладили настолько, насколько можно было ожидать от людей с общим захламленным столом и начальницей, которая сама не знала, чего ей от нас надо.

Роберт вручил мне головной телефон и начал объяснять, как им пользоваться. В это время появились шесть человек из службы доставки. Они привезли красную ковровую дорожку и принялись ее расстилать перед входом. Едва они закончили, как рядом со мной материализовалась Марлен и прервала объяснения Роберта:

— Карен, почему ты мне не сказала, что привезли ковер?

— Ребята только что его вынесли и расстелили.

— Разве ты не видишь, что все сделано неправильно!

Кларк, Роберт, Дагни и я уставились на ковер. Он вытянулся наподобие широкой красной орденской ленты, простершись от наших ног до самого входа. Никто из нас не сказал ни слова.

Марлен покачала головой и нахмурилась, как будто я испытывала ее терпение. Она поймала одного из рабочих за плечо и стала орать. Скоро вся бригада потела, стараясь сдвинуть пятьдесят ярдов красной ковровой ткани на полтора дюйма влево.

— Как я уже говорил, — продолжил прерванные объяснения Роберт, — вставляешь эту маленькую штучку в ухо и прилаживаешь микрофон так, чтобы он не был слишком близко ко рту. Вся наша «наружка» будет вечером на связи.

Роберт с Кларком подключили мои наушники к общей сети и убедились, что мы все друг друга слышим.

Через двадцать минут вернулась Марлен. Она посмотрела на ковер и кивнула:

— Уже намного лучше. По крайней мере людям будет видно, куда идти.

После этого Марлен набросилась на несчастного поставщика продуктов.

Кларк и Роберт отправились на свои места, а я осталась на ковре, дрожа от волнения. Было пять часов, церемония начиналась, и скоро должны были появиться первые гости; мне было видно, как люди в нарядных платьях и смокингах стекаются через главный вход на просмотр.

Еще раньше Кларк сказал мне, что, хотя награждение продлится до девяти, знаменитости явятся уже через полчаса после вручения первого «Оскара».

— Хочешь сказать, что они не останутся посмотреть на шоу?

— Если они побеждают, то отправляются за кулисы и общаются с репортерами, а если проигрывают, то обычно хотят одного — поскорее убраться. Если же просто присутствуют, то сбегают сразу, как только вскроют конверт.

Мне это показалось странным. За шоу, мечтая там оказаться, следит миллиард телезрителей по всему миру. А тем, кто туда попадает, не терпится смыться.

Кларк сказал, что сначала звезды будут подъезжать небольшими группками, а настоящая толпа появится только через час после окончания церемонии.

Он был прав: первые два часа прошли спокойно. Приехали лишь несколько мелких знаменитостей, чье прибытие не требовало официального оглашения. Я поприветствовала их слегка неофициальным тоном.

Когда пришло время выдавать заготовленный текст, я настроила микрофон, чтобы моим коллегам были слышны имена всех прибывающих звезд. Первым, кому предстояло вступить в игру, был Билл, менеджер по связям с общественностью из нашей конторы в Лос-Анджелесе. Он стоял среди репортеров и фотографов, плотной массой выстроившихся вдоль главного прохода. От красного ковра журналистов отделяла железная ограда — достаточно низкая, чтобы фотографировать, но слишком высокая, чтобы через нее можно было легко перелезть. За спинами представителей прессы тоже была установлена ограда, так что они были похожи на овец, сгрудившихся в загоне. После того как я приветствовала знаменитость, Билл должен был объявить ее имя репортерам, а те, в свою очередь, должны были визжать и щелкать вспышками. Выглядело это так:

Я (четко и громко, руки по швам): «Добро пожаловать, Дэвид (пауза) Спейд. Спасибо вам за то, что пришли».

Билл (во всеуслышание): «Боже мой, ребята, вы только посмотрите — это ДЭВИД СПЕЙД!»

Пресса (хором): «Дэвид! Дэвид! Вот он! Вот он!»

В зависимости от известности звезды, шествующей по ковру, равно как и от заинтересованности прессы, мы с Биллом решали, как подавать следующую. Билл осведомлялся, кто на подходе, и после приказывал: «Попридержи ее, мы тут еще не закончили» или «Давай ее скорей, а то он сейчас дырку в ковре протрет».

Иногда он выкрикивал имя следующей звезды, оборвав самого себя на полуслове, чтобы репортеры заметили, что следующий актер уже начал свое шествие по красному ковру: «Дэв… ЭЛИЗАБЕТ! ЭЛИЗАБЕТ! Смотрите, вон там!»

Когда же действо завертелось всерьез, я перестала обращать внимание на толпы знаменитостей, которых я приветствовала, не размахивая руками, чтобы они не подумали, что я хочу к ним прикоснуться. Актеры, снимавшиеся в «Пилоте-иностранце», прибыли все вместе и по ковру шли тоже вместе. Приехали четыре из пяти претенденток на Лучшую женскую роль. Следом за ними появились все Лучшие актеры второго плана. Удивительно, но Лучшие актрисы второго плана прибыли именно в том порядке, в каком они получали свои «Оскары». Наряды были восхитительны, а блеск драгоценностей ослеплял. На многих женщинах сверкали одолженные бриллианты, которые стоили миллионы. Драгоценные камни сопровождались телохранителями, обязанностью которых было проводить живые подставки для бриллиантов и сапфиров внутрь, где шефство над ними препоручалось службе внутренней безопасности.

Прежде чем попасть на праздник, людям нужно было выбраться из своих автомобилей. Многолетний опыт подсказывал службе охраны «Глориос», что лучший способ держать в узде толпу, прущую на ворота, — не позволять никому даже близко подходить к бордюру. А потому Роберта и Кларка бросили «на машины». Им полагалось занять посты к западу и востоку от отеля соответственно, соваться в каждый прибывающий лимузин, оценивать ситуацию и втайне наклеивать на передний бампер ярлык. Ярлыки обозначали три категории посетителей. В первую, которой соответствовал простой красный кружок, входили те, кто не только был приглашен на вечеринку, но и имел право привести с собой одного гостя. Вторую обозначал красный кружок, перечеркнутый молнией. Наклейка сигнализировала, что пассажир лимузина не приглашен. У таких гостей не было ни малейшего шанса даже попытаться оспорить сложившуюся ситуацию. Служители — наш частный корпус морской пехоты — не подпускали эти машины к бордюру, лишая пассажиров возможности выйти. Некоторым шоферам случалось раз по двадцать объехать отель, прежде чем до них доходило, в чем дело. Несколько незваных гостей, видимо, считавших себя очень умными, оставили машины за пару кварталов от отеля и пришли на вечеринку пешком, но подобную попытку конспирации в Лос-Анджелесе можно приравнять разве что к публичному самосожжению.

Если на бампер машины была приклеена наклейка со звездой, значит, в салоне сидела Звезда. Эти автомобили направлялись в надлежащий проезд так, чтобы их пассажиры могли попасть к самому началу ковровой дорожки, где мы с Биллом разыгрывали свое представление. Но наши ребята проверяли всех пассажиров еще до наклейки ярлыков, чтобы убедиться, что каждый приглашенный везет с собой, как и положено, лишь одного гостя. Как, интересно, шофер ухитрился обойти это препятствие? Я мысленно пообещала себе позже задать этот вопрос Кларку и Роберту. Именно Роберт пару лет назад изобрел систему наклеек и чрезвычайно ею гордился. Если в заслоне образовалась дыра, то он обязательно постарается залатать ее как можно быстрее.

Всю неделю, предшествующую награждению, нашей мантрой было: «по одному гостю на человека». Мы разослали почти тысячу приглашений, после чего принялись обзванивать звезд и их агентов, напоминая об установленном лимите: только один гость. Если после разговора у кого-нибудь из нас создавалось впечатление, что приглашенный попытается обойти установленное правило, то рядом с его именем в списке ставилась галочка. Она служила сигналом к тому, что за машиной этого человека нужно было наблюдать особо. Одним из таких людей был издатель порнографических журналов Тед Родди. Обычно его не приглашали, но в этом году фильм, основой сценария которого стала история жизни Теда, был номинирован сразу по нескольким категориям, так что издателя было решено поощрить. Когда я позвонила, его ассистент заявил, что Тед возьмет с собой жену в качестве гостя и что его будут сопровождать телохранитель и человек, который толкает его кресло-каталку. Я сразу же отправилась к Вивьен, чьей обязанностью было разбираться в такого рода ситуациях.

— Я только что говорила с ассистентом Теда Родди, — сообщила я. — Теду нужны телохранитель и парень, который возит кресло, и еще он приведет жену.

Вивьен фыркнула:

— Телохранитель? На кой черт Теду Родди телохранитель?

На самом деле все знали, что Тед оказался прикованным к креслу-каталке в результате неудавшегося покушения, но я сочла разумным не напоминать об этом, а потому просто пожала плечами:

— Наверное, обычная паранойя.

— Значит, так, — сказала Вивьен. — Перезвони ассистенту. Жена будет толкать кресло и присматривать за его задницей. Один гость. Тема закрыта.

Я глубоко вздохнула, перезвонила ассистенту и передала информацию.

— Он же парализован, — возразил тот. — Разве нельзя сделать исключение?

— Нет, — ответила я. — Мне жаль, но я ничем не могу помочь.

— Что же вы за люди, — пробормотал он голосом, исполненным отвращения.

— Послушайте, — сказала я, готовая провалиться сквозь землю. — Тед и еще один человек. Одна жена, или один телохранитель, или один толкатель кресла. Мне все равно, кого он возьмет, — главное, что он должен взять кого-то одного.

Вивьен одобрительно кивнула, когда я повесила трубку, потрясенная словами, которые только что у меня вырвались. Я начала набирать следующий номер, но чувствовала себя прегадко. Человек, бывший правой рукой одного из самых знаменитых порнографов в мире, не только усомнился в моих человеческих качествах, но и был совершенно прав.

И вот, тремя днями позже, Тед Родди в белоснежном смокинге ехал по красному ковру. Его знаменитое позолоченное кресло-каталку толкал не кто иной, как Фредди Аллен — тот самый актер, что сыграл роль Теда в фильме. Рядом с ними, в качестве гостя Фредди, шел огромный и ужасный телохранитель Теда. Он был таким большим, что, вне всякого сомнения, мог задерживать пули одной своей массой. Здесь же была и жена Теда. Ее бриллиантовое ожерелье начиналось прямо под подбородком и заканчивалось где-то в глубине впечатляющего декольте. Я заметила, что телохранитель слегка косил. Это было даже к лучшему: одним глазом он смотрел на Теда, а другим — на драгоценности его супруги. Их присутствие усугубило мое чувство вины.

— Добро пожаловать, Тед Родди, — сказала я, посылая ему самую теплую улыбку, на какую была способна. — Спасибо вам за то, что пришли.

Сразу после прибытия Теда в моих наушниках раздался голос, который сообщил, что «Пилот-иностранец» победил в номинации «Лучший фильм». Собравшиеся на торжество загалдели и зааплодировали. Меня охватила нервная дрожь, и я оглянулась в поисках кого-нибудь, с кем могла разделить ликование. Я поймала взгляд Билла, который пытался сдержать толпу репортеров. Он вскинул указательные пальцы и подул на них, как будто это были револьверные стволы. Мы знали, что «Пилот-иностранец» был главным претендентом на победу, но знать и держать награду в руке — не одно и то же.

Я не могла удержаться от восторга. Быть может, теперь настроение моих начальников и коллег наконец-то улучшится и мы все вместе отпразднуем выстраданную победу, купаясь в лучах славы Фила и Тони.

В кинематографических кругах близнецы Уоксман слыли аутсайдерами. За последние двадцать лет их фильмы, наряду с манерой вести дела по принципу «пленных не брать», не раз будоражили кинематографическую промышленность и давали ей хорошего пинка. Однако «Оскар» за лучший фильм неизменно ускользал от них. Фил и Тони никогда не считали, что «номинация уже сама по себе является большой честью». Их девизом было: «Победитель получает Все». Именно этого они и добились сегодня вечером благодаря «Пилоту-иностранцу». Фильм не только побил десятилетиями державшийся рекорд по числу наград, присужденных одной картине, но и позволил «Глориос» установить новый — по числу наград, завоеванных одной киностудией.

Внезапно суматоха на бульваре Сансет усилилась: вот-вот должны были появиться Фил и Тони Уоксманы. В моих наушниках раздались голоса Роберта и Кларка, которые с помощью полиции расчищали дорогу и перекрывали автомобильное движение в обе стороны. Наконец-то наступала минута, о которой мы все мечтали и которую тщательно репетировали. На волю случая оставили лишь то, кто именно из братьев будет держать трофей при выходе из машины.

Как только лимузин притормозил у тротуара, зажегся прожектор и вертолеты зависли так низко над дорогой, что воздушные волны, расходившиеся от винтов, вспушили мне волосы и прилепили платье к телу. Шофер вышел из машины, взялся перчаткой за ручку и помедлил, прежде чем торжественно распахнуть заднюю дверь. Мир озарился миллионом вспышек, когда Фил и Тони выбрались из лимузина во всем своем блеске, вдвоем держа и вздымая к небу свой «Оскар».

Братья были не похожи друг на друга. Фил был огромен: шесть футов роста, широченные плечи и грудная клетка игрока в американский футбол. У него была большая голова, мясистое лицо с парой маленьких, свирепых и ничего не упускавших глаз. Узел его галстука был ослаблен и воротничок рубашки расстегнут, дабы освободить место для толстой шеи; что до смокинга, сшитого на заказ, то он просто трещал по швам. Тони был одного роста с братом, но при этом гораздо стройнее. У него было приятное лицо, которое, однако, безнадежно портила прическа: светлые кудрявые волосы всегда торчали в разные стороны и были похожи на воронье гнездо. Сегодня, однако, в смокинге от Валентино, он смотрелся вполне прилично. По крайней мере начиная со лба и ниже. Последней из автомобиля выбралась Глория Уоксман. Она на минуту задержалась у машины, с любовью наблюдая за своими мальчиками. В своем платье от Эскада и норковой накидке от Блэкглама, она была воплощением элегантного матриарха. Ее волосы были уложены так, чтобы вызвать у наблюдателей ассоциацию с золотой статуэткой — Глория ни секунды не сомневалась, что ее сыновья станут победителями. Сейчас она была похожа на еврейскую Роз Кеннеди.

Глория Уоксман, муза своих сыновей, чье имя они выбрали для названия компании, обожала рассказывать о муках, которые она терпела, рожая близнецов. В какой-то ужасный момент, во время срочного кесарева сечения, врач даже решил, что Фил и Тони — сиамские близнецы. Выяснилось, однако, что они всего лишь крепко держали друг друга за горло. Теперь, сорок восемь лет спустя, Уоксманы лишь слегка ослабили хватку. Братья сражались, как пара питбулей, ревнуя к успехам друг друга. Хотя все кредиты на производство фильмов они получали на двоих, в действительности картина оказывалась либо «фильмом Тони», либо «фильмом Фила». Если фильм одного из них оказывался кассовым, то можно было не сомневаться, что его следующий проект будет его братом безжалостно высмеян. То, что било все кассовые рекорды стараниями Тони, «бледнело» на фоне того, что только что «выпустил» Фил. Саундтрек к очередному фильму Тони представал «отстоем», тогда как новый сценарий, приобретенный Филом, «годился только для видео». Рекламная кампания, затеянная Тони, оказывалась «чертовски шумной», а кастинг на роль самой светской из всех светских тусовщиц Голливуда, организованный Филом, назывался «совершенной хренотенью, ты только не обижайся». Их борьбе не было конца. Фил и Тони, Тони и Фил, сражающиеся друг с другом за славу и богатство, которые в итоге они делили по-братски, ровно пополам.

Близнецы позировали фотографам: сначала они притворились, будто дерутся из-за статуэтки, затем начали баюкать ее, как младенца. Казалось, что даже Тони, который не очень-то любил внимание публики, наслаждается всеобщим восхищением. Пританцовывая, братья шествовали по красной ковровой дорожке. В какой-то момент Тони взгромоздился Филу на плечи и поднял награду выше, так что вся троица напомнила причудливый голливудский тотем: Жирный Фил, Стройный Тони и «Оскар», их ослепительное дитя. Это станет одной из самых знаменитых фотографий года. Затем братья подошли к матери и вручили ей трофей. Несмотря на свои семьдесят лет и хрупкое телосложение, Глория без видимых усилий подняла тяжелую статуэтку над головой. В одной руке «Оскар», другой она махала толпе — королева среди своих подданных.

Через двадцать минут кривляний Уоксманы наконец-то вошли в отель и растворились среди гостей праздничной вечеринки. В моих наушниках раздался голос, призывающий Роберта и Кларка внутрь, где собирались провозгласить тост за актеров и съемочную группу «Пилота-иностранца». У меня появилось чувство, что меня сдули, как воздушный шар: ничто не указывало на то, что нам удастся улучить минутку и присоединиться к торжеству. Следующие несколько часов я продолжала заниматься своим делом — стояла на боковой дорожке, приветствовала гостей, прислушиваясь к галдежу репортеров и уже привычно выслушивая Вивьен и Марлен, которые по рации бранили меня и моих коллег за чудовищную бестактность, которая наверняка погубила вечер. Я слышала, как Роберт говорит Кларку, что Тони распорядился не давать Глории слишком много «Май Тай». Я улыбнулась, представив, как Глория, уже покачиваясь, протягивает пустой стакан, а Кларк наполняет его коктейлем без рома.

Взглянув на отель, я увидела десятки лиц, прильнувших к окнам и смотревших на бульвар Сансет. Для людей, остановившихся в отеле «Модильяни», наш праздник стал кошмаром, превратившим их в разгневанных зрителей, обнаруживших, что они заплатили огромные деньги всего лишь за право поглазеть. Постояльцам было запрещено спускаться в вестибюль и к бассейну, входить и выходить из здания они могли только через подземный гараж. Кроме того, лифты были запрограммированы так, что не останавливались на «наших» этажах. Многие из них с тоской наблюдали за великолепным спектаклем, в который превратилось прибытие гостей. Один субъект даже связал веревку из простыней и спустился вниз лишь с тем, чтобы, едва его ноги коснулись земли, столкнуться с разъяренной Марлен. Послушав с полминуты ее крики, он сбежал — удалился наверх, в тишину своего номера.

К трем часам ночи к отелю начали подтягиваться странные личности, пытающиеся любой ценой проникнуть на вечеринку. Например, двое мужчин пытались попасть внутрь, и каждый из них утверждал, что именно он является агентом Уильяма Морриса (который прибыл уже два часа назад). Еще одна размалеванная особа в потертой беличьей шубке появилась передо мной, держа в руках поддельный «Оскар», который, по ее словам, она только что выиграла. «За что, интересно? — с раздражением подумала я. — За лучшую подделку?»

Внезапно ко мне подошел какой-то мужчина. Он просто встал рядом, не пытаясь войти внутрь. У него были седые волосы и заостренные черты лица. Руки, испещренные коричневыми пятнами, слегка дрожали, но он казался намного моложе, чем выглядел. Костюм был поношен, но тщательно отглажен, а полосатый галстук был завязан двойным виндзорским узлом.

— Знаете, сколько народа там, внутри? — осведомился он.

— Не уверена, — ответила я, подозревая в нем переодетого сотрудника из пожарной охраны, которая грозилась прикрыть наш праздник, если мы превысим положенную нам норму приглашенных.

— И есть интересные люди?

— Конечно, половина Голливуда, — сказала я, решив, что передо мной скорее всего чудак, совершающий предрассветную прогулку по бульвару Сансет.

— А Уоксманы? Они там?

Я кивнула.

— Ну а Тед Родди?

— Насколько мне известно, он здесь. — С моего места мне было видно только прибывающих.

— Здорово оказаться в такой компании. Какой он из себя?

— Я с ним не встречалась. Я видела его всего две секунды, когда он вошел с женой и остальными.

— Он привел много людей?

— Вообще-то, по нашим правилам, каждый приглашенный мог привести только одного гостя, даже Тед, хотя обычно он всюду бывает с телохранителем и слугой, который возит кресло, — ну и с женой, конечно. — Я так устала, что начала выкладывать внутренние сплетни незнакомцу.

— Значит, одному Теду разрешили привести дополнительных гостей?

— Нет, не разрешили. Но Фредди Аллен сделал своим гостем телохранителя Теда и сказал, что сам будет толкать кресло Теда.

— Надо же. Как благородно со стороны мистера Аллена.

— И я так подумала. Я имею в виду, что человек все-таки инвалид. Мы могли бы пойти на уступку. — Мои мысли слетали прямо на язык, минуя ту часть мозга, которая отвечает за мышление. — Извините, — сказала я и отошла на несколько шагов от мужчины. — Марлен, — прошептала я в микрофон, — здесь ошивается какой-то странный тип. Он задает кучу вопросов.

— Спасибо, Карен. Я и не знала, что по ночам по Голливуду шляются странные типы. Сделай одолжение, не отвлекай меня на такую ерунду.

Связь оборвалась, я оглянулась и увидела, что этот человек уже исчез. Я сразу же пожалела, что потревожила Марлен, тем самым подарив ей новый повод меня отругать. Конечно, я знала, что ругань была общепринятой манерой общения в компании. Эти люди ругались не только между собой, но и со своими друзьями, с няньками своих детей, с мужьями и женами, с бой-френдами, но в тот момент это не могло меня утешить.

С самого первого дня работы в «Глориос» мне приходилось напоминать себе, что на всех и каждом лежит чудовищная нагрузка. Тот факт, что мы вот-вот могли взять приз за лучший фильм, вынуждал всех надрываться и полностью выкладываться. Нервы не выдерживали, требования были высоки, а эмоции — на пределе. Я утешала себя рассуждением: вполне естественно рычать и огрызаться на самых близких и дорогих, особенно когда столь многое висит на волоске. Но почему же теперь, когда цель уже достигнута, ничего не изменилось?

Примерно без четверти пять утра всем, кто работал снаружи, наконец-то разрешили войти в отель, а тем, кто занимал посты внутри, — покинуть их. В вестибюле мы все попадали на кушетки и стулья. Не прошло и пяти минут, как появился Тони, взглянул на нас и процедил сквозь зубы:

— Вам что, нечего делать? Вы что, черт возьми, полагаете, будто у вас здесь оплаченный отпуск?

Немедленно материализовалась Аллегра и подлила масла в огонь:

— Вы нас позорите. Глядя на вас, можно подумать, что в компании работают только ленивые придурки.

Я посмотрела по сторонам. Вокруг не было почти никого, кроме нескольких официантов, которые сворачивали скатерти и складировали деревянные стулья. Мы все вспыхнули от гнева, но никто не сказал ни слова. Все слишком устали.

«Оскар» уже несколько часов благополучно пребывал в руках Уоксманов, но злобные нотки никуда не делись. В эти предрассветные часы после награждения я начала понимать свою ошибку: в «Глориос пикчерс» за ударом всегда следовал пинок.

Понимая, что лучше вернуться в отель, чем болтаться без дела и ждать новой выволочки, я попросила Кларка подбросить меня обратно во «Времена года». Пока мы поднимались на лифте, он старался взбодрить меня:

— Традиция «Глориос». Не забудь, в полдень у бассейна. Для нас зарезервированы две лучшие купальни. Цветы, массаж, парикмахер — и эта ночь превратится всего лишь в не очень приятное воспоминание. Иди поспи немного, увидимся позже. — Он погладил меня по голове, как ребенка.

С туфлями в руках, в полном изнеможении я ввалилась в номер и рухнула на постель, не сняв вечернего наряда.