Глава 1

Пробуждение было странным. Когда Мэри Эгтон открыла глаза, она не сразу узнала, где находится. С удивлением она огляделась в покоях, чьи стены были выложены из холодного, обтесанного камня. Высокий потолок был забран темным, почти черным деревом, стены затянуты коврами, изображающими сцены средневековой охоты. Два деревянных украшенных резьбой шкафа вместе с комодом и большим зеркалом составляли обстановку. На вырезанной из дубового дерева вешалке висело платье из серебристо-серой камчатой ткани, абсолютно незнакомое ей, пока она не припомнила, что надевала это платье вчера вечером на обед. На самом деле оно не принадлежало ей, но Элеонора Ратвен, которая одолжила его, настояла на том, чтобы снабдить Мэри одеждой, пока она не приобретет собственные платья.

Мэри чувствовала учащенное биение собственной крови в жилах. Она беспокойно пульсировала по ее телу, словно Мэри чего-то ужасно испугалась.

Потом, словно занавес постепенно отодвигался, к ней постепенно возвращалось воспоминание о сне прошлой ночи. Картины из сна были такие живые и яркие, словно были реальностью. Мэри вспомнила о молодой женщине — Гвенн — и ее брате Дункане, будто они стояли перед ней. Словно она на самом деле стала свидетельницей разговоров, которые вели оба.

Но это было не все.

Мэри также вспомнила чувства молодой женщины, словно они были ее собственными: сперва отчаянная надежда, что отец скоро вернется домой, потом разочарование, печаль, и наконец, когда услышала, как ее брат говорит о лжи и предательстве, — ужас и затаенное предчувствие грозящей опасности.

Странно… Подобного сна Мэри никогда не видела прежде. Хотя ей часто снились яркие сны, она никогда не наблюдала во сне картины, которые были настолько приближены к реальности. Она чувствовала грубый ветер, который обдувал стены замка, землистый запах Хайлэндса. И все еще у нее оставалось впечатление, что она действительно встречала Гвеннет и ее брата.

Мэри посмеялась над собственной неразумностью, конечно же, это было совершенно невозможно. Как видения из сна могли быть реальными? Она явно все выдумала себе. То, что она видела, было миражом, и это можно было легко объяснить: еще накануне Мэри читала в историческом романе сэра Вальтера Скотта об Уильяме Уоллесе и освободительной борьбе шотландцев. И не она ли перечитывала во время поездки в Ратвен главу о битве под Стерлингом? Не читала ли она, как многочисленные представители кланов сложили свои головы, что, в свою очередь, привело к упадническому настроению в рядах шотландской знати, так как многие верили, что Уоллес сам стремится получить корону и править кланами?

Конечно!

Хотя Мэри часто читала книги и с удовольствием погружалась в миры, которые создавали писатели с помощью прекрасных слов, она была достаточно разумным человеком и знала, что всему можно дать рациональное объяснение. В этом случае оно лежало на поверхности: загадочный сон был результатом ее занятий по изучению шотландской истории. То, что он был настойчив сверх меры, возвращало Мэри обратно к событиям прошлого дня, к ее прибытию в замок Ратвен и прохладному приему Элеоноры.

Возможно, говорила она себе, вчера вечером она слишком устала, чтобы суметь оценить свою новую родину. Наступил новый день, и, возможно, уже сегодня все будет выглядеть по-другому. Как-никак она впервые увидит своего мужа, подле которого ей суждено провести всю оставшуюся жизнь.

Эта мысль не пугала ее больше, как пару дней назад. Словно ей передалось немного от того величия, которое исходило от этой далекой страны и ее жителей, Мэри вдруг почувствовала глубокое внутреннее спокойствие. Она откинула одеяло, выскользнула из кровати и подошла босыми ногами к окну.

Каменный пол был холодным, но она едва замечала его холод; ее согревало внутреннее тепло, которое исходило от того странного сна. Необъяснимое ощущение быть частицей огромного целого наполнило Мэри на один миг глубоким внутренним умиротворением, как на пересечении границы в Пограничном крае, когда она взглянула на луга и поля Лоулэндса.

Ощущение исчезло в тот же миг, когда она выглянула из окна и увидела серые стены и башни замка Ратвен, пересекающие голубое небо, и суровый пейзаж. Солнце уже поднялось, но ни один из его лучиков не упал в комнату Мэри; да и замковый двор выглядел так же, как и день назад, мрачным и темным, и была видна только пара слуг и несколько горничных. Можно было почти поверить, что жизнь и свет обошли стороной это старое нагромождение стен, но, конечно же, Мэри знала, что это только игра воображения.

Замок Ратвен просто оказался не таким, каким она ожидала его увидеть, особенно если сравнивать с имением Вальтера Скотта Абботсфордом, — не окаменевший романс, а замурованная могильная песня. Там цвели цветы, царили свет и приветливость, а здесь все казалось чужим.

Мэри поймала себя на мысли, что хочет вернуться в Абботсфорд, и она считала себя глупой девицей, которая предалась мечтаниям. Хотя и этому виной мог быть странный, постоянно повторяющийся сон. Очевидно, он еще больше запутал ее, чем она сама хотела признать.

С усилием воли она прогнала от себя воспоминания и всецело предалась настоящему. Не прошлому нужно уделять внимание, а будущему. Действительности, а не сновидениям.

Китти помогла Мэри одеться и причесаться к завтраку. Даже в Эгтоне Мэри не привыкла выходить в платье из камчатой ткани уже к первой трапезе дня. Но для Ратвена, похоже, это было делом обычным, и она хотела показать, что ценит и уважает порядки ее нового дома.

Элеонора заявила, что Мэри ровно в девять часов проводит один из слуг. Еще не пробили напольные часы, как робко постучали в дверь комнаты.

— Леди Эгтон?

— Да? — спросила Китти через дверь.

— Госпожа звала к завтраку.

По кивку Мэри Китти открыла дверь. Снаружи стоял слуга, одетый в черную ливрею с серебряными обшлагами. Мужчина около сорока лет, с жидкими волосами и кривым носом. Но прежде всего Мэри бросилось в глаза то, что он держался странно согнуто, как тот, кто боится, что в любой момент над ним может разразиться страшное несчастье.

Униженно он опустил взор и наклонился еще ниже.

— Эгтон, — повторил он приглашение, — к завтраку. Соблаговолите проследовать за мной.

— Охотно, — сказала Мэри и улыбнулась. — Как тебя зовут, друг мой?

— С..Самюэль, — украдкой был дан ответ. — Но мое имя не имеет значения, миледи. Моя работа заключается лишь в том, чтобы сделать выносимым для вас мое недостойное присутствие.

Тон, которым он это произнес, и взгляд серых глаз вызывали жалость. Китти тихонько захихикала, и Мэри тоже не сумела скрыть ухмылку.

— Я готова с радостью следовать обычаям и традициям, которые сложились здесь, в замке Ратвен, — сказала она, — но я не могу поверить, что запрещено называть слугу по имени, дорогой мой Самюэль. Итак, не бойся, а покажи-ка мне лучше дорогу в комнату, где накрыто к завтраку.

— Как пожелаете, миледи, — ответил слуга, снова поклонился и снизу вверх украдкой посмотрел на Мэри. — Береги вас Бог, миледи.

С этими словами он повернулся и покинул комнату. Мэри последовала за ним. Китти осталась. Она уже позавтракала час назад с другими камеристками и горничными.

Самюэль вел Мэри по длинному, выложенному природным камнем коридору. Так как нигде не было окон, то даже днем здесь горели свечи, распространявшие мрачное дрожащее сияние.

— Куда ведет этот проход, Самюэль? — спросила Мэри, когда они пересекли другую галерею, лестница которой круто поднималась вверх.

— В покои лэрда, — ответил слуга с опаской. Взгляд выдавал его замешательство.

— Тогда он уже вернулся с охоты? — спросила Мэри, которая вспомнила, что дверь в галерее накануне была заперта.

— Да, миледи. Охота была удачной. Лэрд наконец подстрелил оленя, которого преследовал уже так давно.

— А эта дверь? — спросила Мэри, когда они прошли следующий проход.

Снова слуга взглянул неуверенно.

— Миледи должна простить мой вопрос, но вас еще не водили по замку?

— Нет. — Мэри покачала головой. — Я лишь вчера прибыла сюда.

Казалось, Самюэль вздохнул с облегчением.

— Та дверь, — сказал он потом, — ведет к восточной башне. Но открывать ее не разрешается. Лэрд запретил делать это.

— Почему? — спросила Мэри, пока они медленно шли дальше.

— Миледи не должна задавать мне такие вопросы. Я всего лишь простой слуга и не знаю всего.

Мэри улыбнулась.

— Во всяком случае, ты знаешь больше, чем я, Самюэль. Я здесь чужая и благодарна любой справке.

— И все же я прошу вас, миледи, спрашивайте не меня, а лучше кого-нибудь другого. Того, кто заслуживает вашего доверия.

Было очевидно, что слуга не хотел говорить, и Мэри не хотела принуждать его к этому. Она молчала в течение всего пути, который вел по каменной винтовой лестнице в нижние этажи, где находились зал и столовая замка.

Помещение, в котором накрыли к завтраку, было вытянутым, с высоким потолком, поддерживаемым тяжелыми балками, под которым висела большая железная люстра с подсвечниками. Через высокое окно на противоположной стене падал бледный утренний свет, и можно было разглядеть крепостные стены и бледно-зеленые холмы Хайлэндса, затянутые туманом так же, как и накануне вечером. В камине потрескивал боязливый огонь, и он не мог прогнать ледяной холод, охвативший Мэри, когда она вошла в помещение.

За длинным столом, занимавшим середину комнаты, сидели мужчина и женщина. Женщину Мэри уже знала: это была Элеонора Ратвен, хозяйка замка. Мужчиной, судя по всему, был лэрд Малькольм Ратвен, будущий супруг Мэри.

Мэри не знала, что должна сказать, когда в первый раз увидела мужчину, с которым должна прожить остаток своей жизни.

Малькольм был ее ровесником, но его коротко подстриженные пепельно-черные волосы уже поредели. Его кожа была такой же бледной, как и у его матери; вообще лэрд унаследовал аскетическое сложение Элеоноры: такой же узкий рот, одинаково высокие скулы, одинаково глубоко сидящие глаза. Даже буравящий, пронизывающий взгляд у матери с сыном был один и тот же — он встретил Мэри с двойной силой, когда она вошла в комнату.

— Доброе утро, дитя мое, — поприветствовала ее Элеонора с благожелательной улыбкой. — Как видишь, я не обманула тебя в своих обещаниях. Это Малькольм, лэрд Ратвен и мой сын, твой будущий супруг.

Мэри склонила голову и сделала поклон, как того требовал этикет.

— Что я тебе говорила, сын? — услышала она вопрос Элеоноры. — Разве она не такая, как я тебе обещала? Совершенная молодая дама и исключительная красавица?

— Да, она действительно такова. — Малькольм поднялся и подошел к Мэри; он протянул ей руку в знак приветствия. Наконец они могли взглянуть друг другу в глаза, и в глубине души Мэри ужаснулась тому, что эти глаза, в которые она заглянула, принадлежали абсолютно чужому ей человеку.

Не то чтобы она ожидала чего-то другого, в конце концов, сегодня она впервые увидела Малькольма Ратвена. Но крохотная, безудержно романтическая нотка ее (возможно, та, которая так сильно любила книги Вальтера Скотта) надеялась, что во взгляде Малькольма Ратвена она распознает хотя бы малейший намек на доверие и симпатию.

Но там не было ничего.

Мэри увидела в стальных голубых глазах холод, хотя будущий супруг прилагал все усилия, чтобы смягчить впечатления вежливыми словами.

— Я должен сказать, — заметил Малькольм с легкой улыбкой, — что моя матушка не преувеличивала. Вы действительно красавица, Мэри. Даже красивее, чем я осмеливался себе это воображать.

— Вы очень великодушны, многоуважаемый лэрд, — смущенно ответила Мэри. — Конечно, моей скромной надеждой было снискать ваше расположение. Но теперь, когда я знаю, что это так, я испытываю большое облегчение, потому что я боялась не соответствовать вашим ожиданиям.

Малькольм холодно улыбнулся. — Тогда мы оба испытывали подобные опасения, — сказал он. — Моя матушка имеет обыкновение хвастаться моими достоинствами, поэтому стало почти невозможно считать ее хвалебные гимны справедливыми.

— Будьте уверены, что вы не разочаровали меня, — вежливо ответила Мэри и ответила ему улыбкой. Пожалуй, первое впечатление, которое у нее сложилось о нем, все же обмануло ее.

— Прошу, зовите меня по имени. Между женихом и невестой не должно существовать формальностей. Меня зовут Малькольм. И теперь будьте добры и составьте моей матушке и мне компанию за завтраком.

— Охотно, — ответила Мэри и заняла место на другом конце стола, где для нее был поставлен прибор. Подошла служанка, налила ей черный чай и принесла тосты с конфитюром.

Хотя у Мэри был волчий аппетит, вызванный долгой поездкой, она удержалась от того, чтобы много есть. Она ограничилась тем, что намазала крохотный ломтик хлеба и откусила только маленький кусочек, гораздо с большим удовольствием она бы позавтракала у камеристок с Китти, где подавалось масло и сыр.

Наступило мучительное молчание, и Мэри видела, как Элеонора метала своему сыну красноречивые взгляды.

— У вас было приятное путешествие? — натянуто поинтересовался Малькольм.

— К сожалению, нет, — ответила Мэри. — Недалеко от Селкирка на мою карету напала шайка разбойников с большой дороги. Мой кучер погиб при этом, а моя камеристка и я были на волосок от гибели.

— Это неслыханно! — Малькольм Ратвен ударил кулаком по столу. — Я сыт по горло этими историями. Сегодня же я отправлю письмо правительству, в котором потребую более жестких мер для этих подлых крестьян. Не стоит и предполагать, что могло с вами произойти, дорогая Мэри.

— Успокойтесь, милый Малькольм, со мной ничего не случилось. На мое счастье, на месте оказались храбрые мужчины, которые спасли жизнь мне и моей камеристке. Как выяснилось, одним из моих спасителей был не кто иной, как сам сэр Вальтер Скотт.

— Вальтер Скотт? — Малькольм поднял брови. — Я должен знать этого человека? Очевидно, он из благородных?

— Верно, и даже не в привычном смысле, — сказала Мэри. — Сэр Вальтер — великий писатель, который заставляет снова возрождаться прошлое нашей страны в великолепных романах. Даже при дворе в Лондоне читают его книги, впрочем, он слишком скромен, чтобы предстать там в качестве создателя своих произведений.

— Книги. — Малькольм сделал такое лицо, словно он проглотил лимон. — Должен признать, моя дорогая, что я не слишком знаю, как с ними обращаться. Книги, должно быть, хороши для ученых и тех, слишком кто стар и ленив, чтобы самому переживать великие события. Сам я предпочитаю славу собственных деяний игре воображения какого-то фантазера.

Мэри откусила следующий кусочек хлеба с конфитюром и должна была очень медленно жевать его, чтобы не выдать, как больно ее задели эти слова. Одним махом Малькольм оскорбил не только сэра Вальтера и его труд, но и обвинил косвенно ее саму в бездействии и лености, довольно серьезно, если учитывать, что они только что познакомились друг с другом.

Возможно, Мэри могла бы и не ответить на слова лэрда Ратвена, но он настойчиво желал услышать ее реакцию.

— Как вы считаете, моя дорогая? — спросил он. — Не разделяете ли вы того же мнения, что мужчине знатного происхождения подобает самому добывать славу, нежели подражать приключениям выдуманных героев?

— Не все герои сэра Вальтера Скотта выдуманные, — возразила на это Мэри. — Один из его самых знаменитых романов посвящен, например, Робу Рою.

— Вору и преступнику? — с ужасом спросила Элеонора.

— Вор и преступник он всегда лишь в глазах англичан. Скотт же представил его как героя и борца за свободу, который противостоит несправедливости, которую совершили по отношению к нему и его семье.

— Тогда меня не удивляет, что преступление и беззаконие приобретают в Лоулэндсе все больший размах, — подвел итог Малькольм, — если такие люди, как этот Скотт, свободно разъезжают повсюду и возводят бандитов в ранг героев.

— Сэр Вальтер знаменитый писатель и великий человек, — сказала Мэри, при этом она больше не прилагала усилий, чтобы укрощать гнев в своем голосе. — Он спас жизнь мне и моей камеристке, принял у себя в доме. Я нахожусь в глубоком долгу перед ним и не потерплю, чтобы его честь подвергалась сомнению в моем присутствии.

— Спокойнее, дитя мое, — холодно одернула ее Элеонора. — Ты ошиблась в выборе тона.

— Оставь, матушка. — Малькольм улыбался. — Совершенно очевидно, что моя будущая супруга не только внешне прекрасна и очаровательна, но и обладает также сердцем борца. Это нравится мне. Вы не простите мне мои скороспелые замечания, драгоценная Мэри?

Мэри колебалась только миг. — Конечно, — сказала она затем. — И я прошу извинить меня, что я повысила свой голос.

— Прощено, — заверил ее Малькольм и сменил тему. — После завтрака я проведу вас и покажу владения семейства Ратвен. Вы будете впечатлены.

— В этом я не сомневаюсь.

— Семейство Ратвенов опирается на столетние традиции, дитя мое, — объяснила Элеонора с выражением, которое не понравилось Мэри. — Сохранить эти традиции и положение нашей семьи — высшая обязанность моего сына.

— Конечно, матушка, — сказал Малькольм. — Но не утоми мою будущую жену сухими фактами. Я охотнее поведал бы ей, каких удивительных успехов мы достигли за прошедшие годы на нашей земле. Там, где мой отец, мир праху его, сдавал в аренду землю крестьянам, десятины которых едва хватало, чтобы покрыть расходы, мы сегодня получаем огромные прибыли.

— Каким образом? — хотела знать Мэри.

— Овцеводство, — лаконично ответил Малькольм.

— Вы занимаетесь овцеводством?

— Да, нет же, дитя, не мы, — сказала Элеонора таким тоном, словно вопрос не мог быть более абсурдным. — Мы предоставляем наши земельные угодья овцеводам с юга, которые хорошо платят за то, чтобы пасти свой скот.

— Понимаю, — задумчиво ответила Мэри. — Простите мои вопросы, которые вам явно кажутся наивными… Но что происходит с крестьянами, которые работали на этой земле еще во времена вашего батюшки?

— Они переселились, — пожимая плечами, ответил Малькольм. — На побережье.

— Они добровольно покинули землю?

— Ну не совсем так. — Лэрд засмеялся. — Меньшая часть из них была настолько благоразумна, что ушла сразу добровольно. Других силой прогнали оттуда, а некоторым, особенно упрямым, сперва подожгли крышу над головой, пока и до них наконец не дошло, что мое решение незыблемо.

Мэри вопросительно посмотрела на своего жениха.

— Вы выгнали этих людей из их родных мест? И вы считаете это справедливым?

— Это прогресс, дитя мое. Прогресс редко справедлив. Во всяком случае, не для нищих и крестьян, не так ли?

Он снова засмеялся, и Мэри не могла иначе, как воспринять его смех издевательским и фальшивым. С горечью она вспомнила о том, что рассказал ей старый шотландец в «Таверне Джедборо» о переселении, и в тот же миг ей показалось, будто Малькольм смеется над ним.

— Простите, дорогой лэрд, — поэтому холодно перебила она его, — но я опасаюсь, что вы не представляете, о чем говорите.

Самодовольный смех Малькольма Ратвена стих, и взгляд, которым он одарил как свою мать, так и Мэри, был одновременно пристальным и укоряющим.

— Что вы хотите этим сказать, дорогая Мэри?

— Я хочу этим сказать, что вы не знаете, каково быть изгнанным из своей родины и к тому же быть вынужденным начинать на чужбине все заново. Вы не знаете, какое мужество требуется для этого, и вы не имеете и малейшего понятия, на какую нужду и какие бедствия вы обрекаете этих несчастных людей.

Цвет лица Элеоноры заметно изменился: краска гнева бросилась в лицо хозяйке замка и окрасила его бледный цвет в розовый оттенок. Она глубоко вздохнула, чтобы резко оборвать Мэри, но ее сын удержал ее.

— Если ты позволишь, дорогая матушка, — сказал он, — я бы сам с удовольствием ответил и объяснил Мэри.

— Существует объяснение, которое способно оправдать такое притеснение? — Мэри подняла бровь. — Должна признать, что я заинтригована.

Малькольм снова засмеялся, но это больше не звучало так самодовольно и высокомерно, как прежде.

— Вас послушать, дорогая Мэри, так можно решить, что вы провели последние недели в обществе восставших шотландцев. Университеты Эдинбурга и Глазго наводнены молодыми ярыми поборниками старины, кричащими против огораживания и желающими вызвать духов древних времен, когда они были свободны и страна, в которой они жили, принадлежала им самим.

— И? — только спросила Мэри.

— Истина, моя дорогая, в том, что эта страна никогда в действительности не принадлежала этим людям. Мы, правители клана, были теми, кто столетиями держал власть в своих руках. Нам принадлежала эта страна, на которой живут эти люди. И во все времена мы терпели их, хотя им никогда не удавалось стряхнуть пыль бедности и добиться благополучия на этой скудной земле. В нынешние, прогрессивные времена здесь все изменилось. Люди покидают свои глиняные хижины в Хайлэндсе и переселяются на побережье, потому что там есть работа, а значит, и благосостояние. В рыболовецком промысле нуждаются в прилежных мужчинах, а для ткачества требуется рабочая сила сотни женщин. За это платят хорошие деньги, и уже не за горами время, когда прогресс доберется до всех немногих. Такими, как вы и я, эти люди никогда не станут, драгоценная Мэри. Они ничто, и у них ничего нет, и их имя как дым на ветру. Но благодаря мерам, которые проводит правительство в сотрудничестве с лэрдами и герцогами, благополучие станет теперь возможным для всех. А знаете ли вы, что большинство шалопаев, выросших на удаленных хуторах, не умеют ни читать, ни писать? Что самое ближайшее медицинское обслуживание чаще всего находится на расстоянии дня пути, и потому многие люди вынуждены умирать? Все это изменится, Мэри, благодаря прогрессу.

Его слова стихли, и Мэри молча сидела у стола. Она не знала, что возразить, и стыдилась того, что так быстро и необдуманно составила свои суждения. Возможно, то, что она пережила в Джедборо, замутило ее разум, и также ее собственное положение способствовало тому, что судьба прогоняемых с насиженных мест жителей Хайлэндса была ей близка больше, чем следовало.

Возможно, что Малькольм прав; может быть, жителям Хайлэндса действительно лучше переселиться на побережье. Это как с детьми, которые еще не знают, что для них хорошо, и чьи родители должны принимать решения за них. Как хозяин земли, которую они брали в аренду, Малькольм должен был решать за этих людей. Наверняка он не легкомысленно сделал свой выбор, и Мэри теперь немного стыдилась, что подозревала его в жажде наживы.

— Я прошу вас, — сказала она и смиренно наклонила при этом голову, — простить мои дерзкие и необдуманные слова. Боюсь, я должна еще научиться всему, что касается моей новой родины.

— И я охотно помогу вам в этом, — ответил с улыбкой Малькольм. — Следуйте за мной, Мэри. Я покажу вам все, что относится к моим владениям…

 

Глава 2

— Еще нет конкретных результатов?

Голос Вальтера Скотта почти оборвался. Сложив руки за спиной, он расхаживал по кабинету взад и вперед. У Квентина возникло сравнение с диким зверем, запертым в клетку.

— Уже с начала недели вы преследуете этих убийц-поджигателей, инспектор, и все, что вы можете мне сказать, это то, что еще нет конкретных результатов?

Чарльз Деллард стоял посередине комнаты. Его мундир, как всегда, сидел на нем идеально, черные сапоги для верховой езды были начищены до блеска. Угловатые черты лица инспектора все же утратили немного своей уверенности.

— Я прошу прощения, сэр, — сказал он тихо. — Расследование, к сожалению, не привело к желаемым итогам.

— Нет? — с выпяченным вперед подбородком Скотт пошел на своего гостя, так что Квентин уже опасался, как бы его дядя не дал волю рукам. — Я полагаю, вы были готовы вот-вот схватить этих людей, причастных к нападениям?

— Пожалуй, — признался Деллард осклабившись, — это было недоразумение.

— Недоразумение! — Скотт фыркнул, как взбешенный бык. Квентин редко видел раньше своего дядю таким разъяренным. — Это недоразумение, драгоценный инспектор, переполошило весь мой дом и ввело меня в сильное волнение. Мы все испытали дикий ужас той ночью. И если бы не этот молодой человек, — Скотт указал на Квентина, — который защищался так мужественно и храбро, то, возможно, произошло бы самое худшее.

— Я знаю, сэр, и прошу вас, принять мои извинения по этому поводу.

— Ваши извинения при всем уважении не делают опасность ни на толику меньше, инспектор. Я требую, чтобы вы выполняли свою работу и схватили этих бандитов, которые напали на мой дом и угрожали всем его обитателям.

— Ничего другого я и не делаю, сэр. К сожалению, утеряны следы, по которым мы преследовали их. Так иногда случается.

— Да, возможно, потому, что вы изначально шли по ложному следу, — горько заметил сэр Вальтер. — Неоднократно я указывал вам на улики, на которые мы натолкнулись с моим племянником, но вы отказались от всякой помощи. Там снаружи, — он указал на большое окно, через которое открывался вид на другую сторону реки, — выгорело на земле неопровержимое доказательство того, что все это время мы не ошибались в наших предположениях. Нападения и знак рун находятся в тесной взаимосвязи, Деллард, нравится ли вам это или нет.

Инспектор задумчиво кивнул головой, затем подошел к окну и выглянул наружу. Хотя со времени нападения уже прошла почти неделя, все еще можно было видеть место, где выгорел знак в траве на склоне берега. Месяц, перечеркнутый вертикальной чертой.

Скотт подошел к инспектору, едва владея собой от ярости и разочарования.

— Моя супруга с той ночи вне себя, Деллард. Ее преследуют ночные кошмары, в которых появляются закутанные в черные балахоны всадники, жаждущие ее смерти. Это должно прекратиться, вы понимаете?

— Что вы ждете от меня? Я не врач. Я не знаю, что предпринять против ночных видений вашей супруги.

— Верно, но вы можете устранить их причину. Вы советовали мне оставаться в Абботсфорде, и я последовал вашему совету, Деллард. Но из этого получилось только хуже, потому что я приманил своих врагов. Эта трусливая шайка убийц подстерегла меня в моих собственных стенах, и не было никого, кто бы мог защитить моих домашних.

— Я знаю, сэр, и мне очень жаль. Я…

— Я просил вас выделить нескольких из ваших людей для защиты Абботсфорда, но даже эту просьбу вы отклонили. Вы были настолько уверены в себе и в вашей дурацкой теории, что упустили все остальное из виду. Мы были буквально на волосок от гибели.

Деллард весь выпрямился, черты его лица стали еще жестче. Стоически, как статуя, он выслушивал обвинения сэра Вальтера в свой адрес, не показывая даже вида.

— Сэр, — наконец сказал он, — Вы имеете полное право гневаться на меня. На вашем месте я бы, возможно, тоже — в этом я не могу вам помешать — отправил следующее письмо в Лондон, чтобы пожаловаться на меня и на мой способ ведения дел. Я не сомневаюсь, что вашим словам поверят и, учитывая ваше положение как председателя верховного суда и ваши знакомства при дворе, примут вашу сторону. После чего я, предвосхищая развитие событий, сам подам в отставку как посредственный инспектор. Шериф Слокомбе тут же снова примет на себя ответственность за события в округе.

— Проклятье, что вы за человек, Деллард? Это ваше представление о чести? Просто уйти, когда задача становится трудной?

— Ну, сэр, я допустил, что вы будете настаивать на моей отставке, и считал это знаком чести…

— Ваша честь превыше чести других, Деллард, — закричал сэр Вальтер, — но я ничего не имел бы против, если бы вы для разнообразия воспользовались вашим разумом! Вы совершили ошибку, без вопросов, но я, как и прежде, считаю вас способным сыщиком, даже если не одобряю ваших методов. Я не хочу, чтобы вы уходили, но я требую, чтобы вы продолжали проводить расследование. Я хочу, чтобы вы схватили этих людей, виновных в этих подлых и трусливых нападениях, и чтобы они предстали перед судом. Тогда моя жена снова обретет безмятежный сон, и мы все спокойно вздохнем. Но я ожидаю, что вы в дальнейшем включите в ваши расследования все без исключения ссылки и указания, даже тот загадочный знак там снаружи.

Деллард оглянулся и снова выглянул наружу.

— Я не хочу верить в это, — тихо сказал он. — Я не хочу серьезно воспринимать, что пожар в библиотеке и руна меча имеют что-то общее.

— Почему же? — спросил сэр Вальтер, прежде чем у него возник следующий вопрос. — И откуда вы вообще знаете значение этой руны? Если я все верно припоминаю, то я никогда не упоминал об этом в вашем присутствии….

— Откуда я…? — Деллард покраснел. Он понял, что совершил непростительную ошибку. — Ну… теперь это всем известный факт, не так ли? — он попытался выкрутиться.

— Отнюдь нет. — Сэр Вальтер покачал головой. — Этой руне сотни, возможно, даже тысячи лет, инспектор. Кроме Квентина и меня, до сих пор было еще одно лицо в Келсо, знавшее ее значение.

— И от этого лица я узнал об этом, — поспешно сказал Деллард. — Вы говорите об аббате Эндрю, не так ли? Да, монахи могут иногда хранить древние тайны, во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.

— Тогда вы уже собирали сведения о руне?

— Зачем мне это делать? В конце концов, у меня не было мнения, что существует взаимосвязь между ней и убийством.

— Но вы разговаривали об этом с аббатом.

— Да, было дело. Как и о многих других вещах. Должен ли я теперь представить вам отчет, с кем я и о чем беседую?

— Нет, инспектор, но я настаиваю на честности. Почему вы расспрашивали аббата Эндрю об этой руне? И что он рассказал вам по этому поводу?

— То, что это очень древний знак, который использовался, вероятно, уже много столетий назад языческой сектой.

— Сектой? — Сэр Вальтер пристально посмотрел на Делларда. — Он так сказал?

— Так или что-то в этом роде, я не могу вспомнить дословно. У меня и без того сложилось впечатление, что эти события важны для моего расследования.

— Теперь, инспектор, — сказал сэр Вальтер, выделяя каждое слово в отдельности, — в ходе расследования вам стало ясно, что вы ошибались в этом вопросе. Руна, хотите вы этого или нет, находится в прямой зависимости с событиями в Келсо и нападением на мой дом. Итак, вы должны начать вести расширенный поиск в этом направлении.

— Это я и делаю, сэр, но я не думаю, что нам удастся продвинуться далеко. Даже если мы будем исходить из того, что речь идет о роли каких-то сектантов в этих злодеяниях, мы все равно почти ничего не знаем о них. Они не оставляют никаких улик, а их следы теряются в ночном лесу. Можно даже предположить, что имеешь дело с живыми привидениями.

Скотт заметил, как Квентин весь передернулся. Он сам не раз моргал ресницами.

— Привидения, — сказал он спокойно, — не имеют обыкновения скакать на лошадях, мой глубоко уважаемый инспектор. И они не должны быть уязвимы для свинцовых пуль. Человек, которого застрелил той ночью мой племянник в целях самообороны, был не привидением, а существом из крови и плоти.

— Личность которого, однако, еще не установлена. Опросы в округе ни к чему не привели, — подвел итог Деллард. — Никто, похоже, не знал этого человека. Он возник как фантом, пришедший к нам из другого мира.

— Или он тайком пришел из другой местности, — возразил сэр Вальтер, который заметил испуганное выражение лица Квентина. — Я был бы вам очень благодарен, инспектор, если бы вы ограничили ваши расследования здесь и сегодня. Мне кажется, будто у вас достаточно дел. Не требуются сверхъестественные объяснения, чтобы дойти до сути этих вещей.

— Да? Вы полагаете? — Деллард сделал шаг вперед и заговорил хриплым шепотом. — Еще несколько дней назад я бы сказал то же самое. Но чем больше я узнаю об этом странном случае, тем больше у меня складывается впечатление, что здесь дело нечисто.

— Что вы имеете в виду, инспектор? — спросил Квентин, который больше не мог этого выносить.

— Ну, таинственные знаки рун, которые светятся ночью; языческие союзы, которые соблюдают древние ритуалы; всадники в масках, чьи следы уходят в никуда и которых нельзя преследовать. Я не знаю, как обстоят дела у вас, мастер Квентин, но я нахожу все очень непривычным.

Сэр Вальтер оставался хладнокровен. Он внимательно посмотрел на инспектора, чтобы определить, что скрывается за бледными, строгими чертами англичанина.

— Что вам еще известно? — холодно спросил он. — Что еще рассказал вам аббат Эндрю?

— Что вы имеете в виду?

— Я чувствую, что вы что-то утаиваете от нас, инспектор. Вы сказали нам не всю правду. Уже давно у меня сложилось впечатление, что вы знаете больше, чем хотите поделиться с нами, и я хотел бы попросить вас прекратить эти кулуарные тайны. После всего, что произошло, я и мой племянник имеем полное право знать истину.

Квентин кивнул головой в подтверждение, хотя он совсем не был уверен, действительно ли он хотел услышать правду. Возможно, было бы лучше оставить некоторые вещи в покое, иногда это более разумно.

Чарльз Деллард ответил не сразу. На миг, который показался Квентину вечностью, он застыл под пристальным взглядом Вальтера Скотта.

— Сожалею, сэр, — сказал он потом, — если я потерял ваше доверие из-за ошибок, которые я совершил в прошлом. Если это ваше желание, то я продолжу работать над расследованием обстоятельств смерти и предприму все, чтобы завоевать ваше утраченное доверие. Но это единственное, что я могу предоставить вам. Сэр, вы должны научиться снова оказывать доверие, в противном случае мнительность и подозрение медленно овладеют вашим сознанием. Конечно, я не могу принуждать вас к этому, и в вашей воле дальше предаваться мыслям об этом несчастном случае и связанных с ним событиях. Но я должен предупредить вас. Если вы будете заниматься только этими вопросами, то вы все потеряете.

— Это угроза? — спросил сэр Вальтер.

— Конечно же нет, сэр. Только простой вывод. Если вы не освободитесь от этих вещей, то скоро не сможете думать ни о чем другом. При этом будут страдать ваша работа и семья. Мысль, что вас преследуют, не отпустит вас ни днем, ни ночью и будет преследовать в ваших снах. Она будет первой, которая придет вам на ум утром, когда вы пробудитесь от беспокойного сна, и последняя, перед тем как заснете. Поверьте мне, сэр, я знаю, о чем говорю.

Взгляд, который инспектор послал сэру Вальтеру, было нельзя никак трактовать. Но впервые у Квентина было чувство, что его дядя был не единственным в комнате, кто носит с собой постоянной тяжелый груз.

— Освободитесь от этого, сэр, — сказал тихо Деллард, почти умоляюще. — Я не могу заставить вас еще раз поверить мне, но в интересах вашей семьи и ради всего, что вам дорого, вы должны сделать это. Это мой добрый вам совет. А теперь извините меня, господа. У меня дела.

С военной выправкой Деллард стукнул каблуками своих сапог и поклонился, потом развернулся и покинул помещение. Один из слуг, которые ожидали его снаружи, проводил его.

Какое-то время в кабинете царило молчание. У Квентина, на которого слова инспектора произвели глубочайшее впечатление, появилось ощущение необходимости что-то сказать, но ничего подходящего не приходило ему на ум. Он почувствовал облегчение, когда дядя наконец нарушил молчание.

— Странный человек этот инспектор, — пробормотал сэр Вальтер задумчиво. — Как я ни стараюсь, никак не раскушу его.

— Он англичанин, — заметил немного неловко Квентин, словно это все объясняло.

— Да, он англичанин. — Сэр Вальтер улыбнулся. — И это объясняет некоторые черты его характера, но далеко не все. Всякий раз, когда мы встречаемся, он удивляет меня по-новому.

— Каким образом, дядя?

— Ну, например, он позволяет смотреть на себя, будто он чистая, неисписанная страница. Похоже, и Делларда преследуют демоны, что многое объясняет.

— Демоны? — испуганно спросил Квентин.

— В переносном смысле, мой мальчик. Только в переносном смысле. Его предостережение для меня было искренне. Во всяком случае, я полагаю так.

— Тогда ты последуешь его совету?

— Этого я не говорил, дорогой племянник.

— Но не думаешь же ты, что Деллард прав?

— И еще как, мой мальчик. Верно: смерть Джонатана и последующие за ней события всецело занимали меня в моих снах. И утром они были первыми, о чем я думал.

— Не будет ли тогда лучше забыть обо всем?

— Этого я не могу сделать, Квентин. Вполне возможно, пару дней назад я был бы готов к этому, но не теперь. Нет, после того, как эти люди напали на мое имение. В этом они перешли все границы, которые им не следовало переходить.

— Тогда… тогда мы не передадим дело инспектору?

— Как раз наоборот. Деллард сделает то, что считает правильным, но мы будем продолжать наши расследования.

— Где, дядя?

— Там, где мы уже дважды требовали дать нам сведения, но их утаивали от нас — в монастыре Келсо. Похоже, с инспектором отец Эндрю несколько разговорчивее, чем с нами. Я все еще убежден, что ему известно значение руны. Деллард говорил о языческой секте, возможно, в этом все и дело. Мне нужна ясность.

— Я понимаю, дядя. — Квентин с сомнением кивнул, и на короткий миг племянника сэра Вальтера посетила ужасная мысль.

А что, если это уже началось? Если слова Делларда уже сбылись? Если мнительность и подозрение уже завладели им, впились в сэра Вальтера? Если мания преследования овладела им? По-прежнему хозяин Абботсфорда был близок к тому, чтобы оправиться на поиски призрачной секты. Нормально ли это для человека, чьей страстью была наука и гордостью которого был его трезвый разум?

Квентин тут же отмел в сторону эту мысль. Конечно, смерть Джонатана тяжело отразилась на его дяде, но это еще не значит, что он не ведает, что творит. Уже миг спустя Квентин стыдился своих мыслей и испытывал потребность сделать что-нибудь полезное.

— Чем я могу тебе помочь, дядя? — поэтому спросил он.

— Тем, что поедешь со мной в Келсо, племянник.

— В Келсо?

Сэр Вальтер кивнул утвердительно.

— Я напишу письмо аббату Эндрю, в котором попрошу его позволить тебе изучать книги, которые сумели спасти из библиотеки. Я сообщу ему, что ты стал преемником Джонатана и собираешь для меня факты для нового романа.

— Ты хочешь написать новый роман, дядя? Старый уже готов?

— Ни в коем случае, это всего лишь повод. Хитрость, на которую мы должны пойти, потому что, как я опасаюсь, истина утаивается от нас. В действительности ты воспользуешься случаем, чтобы изучить библиотеку аббата Эндрю на предмет других улик, мой мальчик — улик, ведущих к руне меча и загадочной секте, о которой упомянул Деллард.

Квентин застыл неподвижно с широко раскрытым от удивления ртом.

— Мне придется шпионить, дядя? В монастыре?

— Ну, воспользоваться ситуацией, — выразился сэр Вальтер дипломатичнее. — Аббат Эндрю и инспектор Деллард не играют открыто, и они не должны ожидать, что мы все примем за чистую монету. Очевидно, они скрывают тайну, и я полагаю, что после всего случившегося они должны поделиться с нами своими знаниями. В конце концов, угрожают не их жизням, а нашим, и речь идет не об их доме, а о моем. Для его защиты я сделаю все, что будет необходимо. Ты поможешь мне в этом?

Квентину не нужно было раздумывать, даже если мысль о работе в библиотеке Келсо в роли шпиона не вдохновляла его.

— Конечно, дядя, — заверил он его. — Ты можешь на меня положиться.

— Очень хорошо, мой мальчик. — Сэр Вальтер улыбнулся. — Аббату Эндрю и Делларду следует знать, что правда никогда не позволит долго себя скрывать. Рано или поздно она выйдет на свет.

 

Глава 3

С тихим чавканьем копыта лошадей поднимались из грязи, покрывавшей узкую улицу. Колеса кареты медленно катились по твердому грунту.

Начался дождь, но Малькольм Ратвен все же выехал на прогулку со своей невестой, чтобы показать ей свои владения и земли, простиравшиеся под серыми облаками.

Сквозь плотную завесу дождя Мэри Эгтон сумела разглядеть бледно-зеленые холмы, среди которых петляла дорога. Овцы паслись на лугах; от непогоды они собрались в низинах и тесно прижимались друг к другу.

В пути они почти не разговаривали; Мэри смотрела в окно кареты и делала вид, что ее восхищают просторы ландшафта. В действительности же она старалась избегать разговора с Малькольмом.

Их первая встреча за завтраком прошла далеко не гармонично. Она с таким желанием намеревалась относиться к своему жениху без предубеждения и начать новый этап в своей жизни уверенно, что не могла сдерживаться, когда убеждения, в которые она безоговорочно верила, так легкомысленно подвергались сомнению. Ее увлечение историей и литературой, ее симпатии к простым и честным вещам, ее ярко выраженное чувство справедливости — все это явно не приветствовалось в замке Ратвен. Ни ее будущий супруг, ни его матушка, казалось, не особенно ценили те свойства, которые переполняли Мэри особой гордостью. Их идеалом жены лэрда была не самостоятельная, независимая личность, а безвольное, бескровное существо, всецело подчиняющееся этикету.

Мэри сильно сожалела о том, что случилось, хотя ей причиняло боль не то, что она перечила. На самом деле она хотела сразу после завтра удалиться в свою комнату, чтобы немного побыть одной, но Элеонора настояла на том, чтобы она сопровождала Малькольма во время его поездки. Очевидно, считалось, что Мэри проникнется симпатией к своему будущему супругу, как только она увидит, как велико его состояние.

В глазах Мэри это было подобно оскорблению.

В знатных семействах было много девушек, считавших единственным счастьем в жизни выйти замуж за богатого лэрда, который бы предугадывал всякое их материальное желание по глазам.

Но Мэри была другой, и она старалась изменить саму себя, но ей это больше не удавалось. Она надеялась, что Малькольм Ратвен окажется мужчиной ее мечты, достойным спутником, разделяющим ее желания и вкусы. Она хотела уважать его и беседовать с ним обо всех волнующих ее вещах.

Реальность была совсем другой, горькой и суровой, как погода в этом краю: Малькольм Ратвен был бессердечным аристократом, для которого его положение и владения были всем. Желания будущей жены его совершенно не интересовали.

— Ну, теперь, моя дорогая, — поинтересовался он с превосходной, но отчуждающей вежливостью, — как вы находите? Приятны ли вам мои угодья? Это все принадлежит моей семье, Мэри. Отсюда и вверх до Богнибрэ и вниз до Друмблэр.

— Пейзаж великолепен, — ответила Мэри тихо. — Вот только немного печален, на мой взгляд.

— Печален? — Лэрд поднял тонкие брови. — Как может пейзаж быть печальным? Это же только холмы, деревья и луга.

— Все равно он излучает настроение. Разве вы не чувствуете, Малькольм? Эта страна древняя, очень древняя. Она многое повидала и сохранила в памяти на своем веку. И она грустит.

— О чем же она грустит? — слегка развеселившись, спросил Малькольм.

— О людях, — тихо ответила Мэри. — Вам это не бросается в глаза? На вашей земле нет людей. Она пустынна и печальна.

— Так оно и есть. Мы с большим трудом прогнали весь этот крестьянский сброд с наших угодий. Вы видите овец там, Мэри? Они — будущее нашей страны. Кто не хочет этого признавать, выступает против прогресса и наносит нам всем вред.

Мэри ничего не ответила на это. Она не хотела начинать заново неприятную дискуссию. Вместо этого она выглянула далеко из окна, и к своей радости обнаружила среди серо-зеленых холмов несколько крыш, из труб которых в небо поднимался дымок.

— Там, напротив! — сказала она. — Что это?

— Скучи, — ответил Малькольм с такой интонацией, будто он обнаружил на своем лице фурункул. — Бесполезное нагромождение каменей.

— Мы могли бы туда поехать? — попросила Мэри.

— Зачем? Там нечего смотреть.

— Я прошу вас. Я бы с удовольствием посмотрела, как там живут люди.

— Ну, хорошо. — Лэрд явно не был в восторге от этой просьбы. — Если вы настаиваете, то ваше желание исполнится, дорогая Мэри.

Серебряным набалдашником трости, которую он носил с собой как знак своего благородного происхождения, он два раза постучал о переднюю стенку кареты, чтобы дать знать кучеру, что он должен повернуть на ближайшем перекрестке.

Карета бодро катилась по слегка поднимающейся в гору дороге. Чем ближе карета приближалась к деревне, тем отчетливее просматривались детали сквозь струи дождя.

Это были простые, сооруженные из природного камня строения, уже знакомые Мэри по тем деревням, через которые они проезжала во время своего путешествия. Но крыши домов были покрыты не черепицей, а соломой, и в оконных проемах не было стекол; отрепья из кожи и шерсти висели в них, и нечистоты, грудой лежащие на улице, говорили, что жители страшно бедствовали.

— Я бы с удовольствием избавил вас от этого зрелища, — сказал Малькольм презрительно. — Эти люди живут, как крысы, в собственном дерьме, и их жилища мало отличаются от убогих нор. Но я скоро покончу с этим безобразием.

— Что вы намереваетесь сделать? — поинтересовалась Мэри.

— Я позабочусь о том, чтобы это проклятое захолустье исчезло с карты страны. Уже через пару лет никто больше не вспомнит о нем. Здесь будут пастись овцы.

— Вы собираетесь также очистить деревню?

— Верно, моя любовь. И если вы увидите оборванные создания, живущие в хижинах, то вы согласитесь со мной, что это будет лучше для них самих.

Карета приблизилась к домам, и теперь Мэри тоже увидела фигуры, сидевшие на корточках в проходах в дома. «Оборванцы» не являлось подходящим словом. Жители не носили даже оборванных платьев, на теле у них были лохмотья, лоскуты льна и шерсти, выбеленные и стоящие колом от грязи. Их изнуренные лица и бледная кожа говорили о голоде. Мэри не видела их глаз, потому что как только карета приблизилась, все люди опустили взгляд — и мужчины, и женщины, и дети.

— Эти люди голодают, — сделала заключение Мэри, когда они проехали мимо. От вида нищеты этих людей мурашки пробежали у нее по спине.

— Да, они голодают, — без колебания подтвердил Малькольм, — и по вине своей собственной глупости и неразумности они страдают от голода. Уже неоднократно я предлагал им переселиться на побережье, но они просто не хотят уходить отсюда. И при всем этом того, что эти лентяи выращивают на земле, не хватает ни чтобы наполнить их желудки, ни чтобы заплатить мне подати. Теперь вы понимаете, что я пытаюсь сказать вам все это время? С этими людьми не должно случиться ничего, кроме добра, они приобретут новую родину и получат работу.

Мэри ничего не ответила на это. Карета проехала мимо хижины, чья крыша наполовину провалилась. В проходе стояло двое детей, мальчик и маленькая девочка, одетые в рваные лохмотья, их волосы были спутаны и измазаны.

Карета как раз поравнялась с ними. Мальчик поднял голову. Девочка яростно тянула его за рукав и указывала ему опустить взгляд, но он не сделал этого. Вместо этого робкая улыбка скользнула по его бледному лицу, когда он увидел Мэри, и он высоко поднял свою маленькую руку и замахал.

Девочка в ужасе убежала в дом. Мэри же, которая нашла мальчика очаровательным, ответила ему улыбкой и помахала в ответ. Тут вернулась девочка вместе с матерью. На лице женщины отразился ужас. Она закричала на мальчика и схватила за руку, желая увести его с улицы, но, увидев в карете женщину, приветливо улыбнулась и помахала рукой. Смущенная, она отпустила своего ребенка, и после мимолетного колебания ее сморщенные черты лица расплылись в подобии улыбки. На один миг показалось, словно луч солнца пробился сквозь плотные слои облаков и принес немного света в унылую жизнь людей.

Карета уже далеко отъехала, когда Малькольм, выглянувший с другой стороны, увидел, что сделала Мэри.

— Что вам пришло в голову? — напустился он на нее. — Что вы делаете?

Мэри сжалась.

— Ну, я… я махнула в ответ тем детям, стоящим на краю улицы…

— Вам не подобает делать это! — прикрикнул на нее Малькольм. — Как вы осмелились меня оскорбить таким образом?

— Оскорбить вас? Что вы имеете в виду?

— Вы так и не поняли до сих пор, Мэри? Вы будущая супруга лэрда Ратвена, и вас должны уважать и бояться такие люди, как они.

— Дорогой Малькольм, — ответила Мэри с уверенной улыбкой, — эти люди так же будут меня уважать, если я буду посылать им время от времени улыбку или махну рукой их детям, проезжая в коляске. И если вы подразумеваете под словом «бояться» то, что эти люди должны в ужасе освобождать улицу, как только я подъеду ближе, то должна сказать вам со всей определенностью, что я отказываюсь от этого.

— Что… что вы говорите?

— Я отказываюсь разыгрывать из себя хозяйку перед этими людьми, — сказала Мэри. — Я чужая в этой стране, и моей надеждой было, что Ратвен станет моей новой родиной. Но это можно случиться лишь в том случае, если я смогу жить в согласии с этой землей и ее людьми.

— Так никогда не будет, — возразил ей решительно Малькольм. — Я не могу поверить, что это говорите вы, дорогая Мэри! Вы хотите жить в полном согласии? С этими оборванцами? Они больше похоже на зверей, нежели на вас или на меня. Они не дышат тем же самым воздухом, что мы с вами. Поэтому они показывают вам свой страх и уважение с тех пор, как более восьми столетий назад клан Ратвенов установил свое господство над этим краем земли.

— Ваши предки заняли эту землю, дорогой Малькольм?

— Да, они сделали это.

— А по какому праву?

— По праву тех, кого выбрала судьба, — ответил лэрд без гнева. — Принадлежать к клану Ратвенов не любезность. Это привилегия. Мы опираемся на традицию, которая восходит к дням битвы под Бэннокберном, когда была завоевана независимость нашей страны. Мы, безусловно, способны править, моя любовь. Чем скорее вы это поймете, тем будет лучше.

— Вы видите, — мягко сказала Мэри, — именно этим мы и отличаемся. Я бы хотела гораздо больше верить, что все люди по природе своей равны и что Бог только затем наделил некоторых из них властью и богатством, чтобы они помогали слабым и оберегали их.

Малькольм в недоумении смотрел на нее и, похоже, какое-то время не знал, смеяться ли ему или разразиться слезами.

— Откуда у вас такие мысли? — наконец спросил он.

— Из книги, — ответила скромно Мэри. — Один американец написал ее. Он выразил в ней мысль, что все люди от природы одинаковы и наделены одним и тем же достоинством.

— Ба! — Лэрд решился рассмеяться, хотя выглядело это довольно неискренне. — Американец! Я прошу вас, дорогая Мэри! Каждый знает, что эти колонисты сумасшедшие. Империя правильно поспособствовала их отъезду, чтобы они могли реализовывать свои безумные идеи где-нибудь в другом месте. Вы еще увидите, как далеко они зашли, но вас, моя любимая, я принимал за более умного человека. Возможно, вам следует поменьше совать ваш очаровательный носик в книги. Такая красивая женщина, как вы…

— Вы не поведаете ли мне, какое отношение к этому имеет моя внешность? — дерзко спросила Мэри в свою очередь. — Вы хотите мне запретить чтение, мой любезный Малькольм? И сделать из меня одну из этих бескровных аристократок, которые ни о чем ином не могут говорить, как о новых платьях да придворных сплетнях?

В ее глазах вспыхнул воинственный огонек, и Малькольм Ратвен, похоже, решил про себя, что нет никакого смысла ссориться с ней. Вместо этого он поклонился снова и подал новый знак палкой кучеру.

Мэри выглянула из окна и увидела деревья и серые холмы. В этот момент она не знала, что ее больше всего возмущало: то, что ее будущий супруг поделился своими намерениями, которые она считала устаревшими и несправедливыми, или то, что она больше не могла владеть собой и сдерживать свой темперамент.

Они оставили позади возвышенности возле Скучи, и деревья вдоль дороги стали развесистее. В карету попадало еще меньше света, и у Мэри появилось чувство, что эти мрачные тени спустились прямо ей на сердце. От земли не шло тепло, но еще меньше тепла было в людях, которым эта земля принадлежала. Малькольм неподвижно сидел рядом с ней, его бледное лицо превратилось в окаменевшую маску. Против своей воли Мэри думала о том, не должна ли она извиниться перед ним, но тут лэрд неожиданно дал кучеру знак остановиться.

Карета остановилась посередине леса, который обступал с обеих сторон дорогу.

— Как дела, моя дорогая? — спросил Малькольм, теперь снова так властно и надменно, как привык. — Не пройтись ли нам немного пешком?

— Охотно. — Мэри неловко улыбнулась, чтобы мельком взглянуть, сердится ли он еще на нее. Он не ответил на ее улыбку.

Они обождали, пока кучер спустится, чтобы открыть дверь кареты и откинуть ступеньку. Потому они вышли. Мэри заметила, как ее ноги погрузились в слегка мягкую почву. И тут же повеяло пряным и затхлым ароматом леса.

— Мы немного пройдемся пешком. Обожди нас здесь, — приказал Малькольм кучеру. Потом он пошел с Мэри по узкой тропинке, петляющей между высокими елями и дубами, в глубь темно-зеленой чащи.

— Все это принадлежит мне, — сказал он при этом. — Лес Ратвенов простирается отсюда до реки. Ни один лэрд севера не может назвать такой огромный лесной массив своим.

Мэри ничего не ответила, и какое-то время они шли молча подле друг друга.

— Почему вы рассказываете мне об этом, Малькольм? — наконец спросила Мэри. — Вы боитесь, что я не буду вас ценить, если вы будете не таким могущественным и богатым?

— Нет. — Он остановился и внимательно посмотрел на нее. — Я рассказываю вам обо всем, чтобы вы сумели оценить, какие привилегии и власть получаете, не приложив никаких к тому усилий.

— Не приложив усилий? Но я…

— Я не глуп, Мэри. Я вижу, что вы не согласны с этим сговором родителей. То, что вы бы охотнее остались в Англии вместо того, чтобы отправиться сюда на север и выйти замуж за человека, которого вы даже не знаете.

Мэри не ответила. Что она должна была возражать? Всякое противоречие было бы чистым лицемерием.

— Я прекрасно могу понять, — заверил Малькольм, — потому что меня постигла та же участь, как и вас. Подумайте только, нравится ли мне жениться на женщине, которую я не знаю и не люблю? На той, которую я никогда не видел в моей жизни прежде, и которую подыскала для меня моя матушка, словно товар на рынке?

Мэри опустила взгляд на землю. Малькольму было ясно, что он ранил ее, но это не заботило его.

— Нет, Мэри, — продолжал он металлическим голосом. — Я так же мало в восторге от этого сговора, как и вы. Он накладывает на меня оковы, которые тесны для меня, и взваливает на меня обязанности, в которых я не нуждаюсь. Прежде, чем вы посочувствуете себе, подумайте о том, что вы не единственная, кто страдает от этого соглашения.

— Понимаю, — с колебанием ответила Мэри. — Но вы поведали мне, Малькольм, только об одном. Если вы так сильно были против соглашения и нашей свадьбы, если вам в глубине души все так ненавистно и вы не мыслите для себя когда-нибудь увидеть в своей жизни что-то другое в моем лице, чем товар, который подобрали для вас, почему вы не противитесь планам своей матушки?

— Это бы пришлось для вас кстати, не правда ли? — Его ухмылка была циничной и злой. — Тогда бы вы стали свободной и могли бы вернуться назад в Англию, не потеряв вашего лица. Потому что единственным виновником был бы тогда я, верно?

— Да нет же, — заверила его Мэри. — Вы не поняли меня. Все, что я хотела этим сказать…

— Вы полагаете, что вы единственная пленница в замке Ратвен? Вы действительно полагаете, что я свободен?

— Ну, вы же лэрд, или это не так?

— По милости моей матушки, — с едким сарказмом в голосе сказал Малькольм. — Вам следует знать, Мэри, что я незаконный отпрыск дома Ратвенов. Моя матушка привела меня с собой в брак, который она заключила с лэрдом Ратвеном, моим дорогим предком и отчимом. Его собственный сын погиб при таинственных обстоятельствах на охоте. Шальная пуля попала в него и повлекла его смерть. Так я стал лэрдом, когда умер мой отчим. Однако, пока моя матушка жива, я не могу управлять здесь всем. Она настоящая владелица и хозяйка Ратвена.

— Этого… этого я не знала, — тихо сказала Мэри, и ей стало ясно, почему Элеонора Ратвен могла выступать так уверенно и повелительно.

— Теперь вам известно это. И если вы теперь хоть немного склонны выйти за меня замуж, то я не могу вам поставить это в вину. Если бы все зависело от меня, то я бы посадил вас в ближайший дилижанс и с удовольствием отпустил бы вас уже сегодня, а не завтра. Но у меня нет выбора, дорогая Мэри. Моя матушка вбила себе в голову подыскать для меня жену, и по каким-то соображениям она верит, что нашла в вас самую подходящую. Мне приходится соглашаться, если я и дальше хочу оставаться лэрдом Ратвеном и хозяином этих угодий. И вы, Мэри, тоже поступите согласно ее желаниям, потому что я не позволю ни вам, ни кому-нибудь другому отобрать у меня то, что мне принадлежит по праву.

Ветер подхватил его последние слова и позаботился о том, чтобы они прозвучали глуше. Мэри неподвижно стояла перед своим женихом; она едва могла поверить, что он действительно сказал все это. Медленно, очень медленно прокралось в ее сознание понимание того, что она действительно была не чем иным, как товаром, продаваемым на рынке.

Ее родители отослали засидевшуюся дочь, чтобы она не вызывала на себя раздражение в Эгтоне; Элеонора купила ее, чтобы у ее сына была жена, которая могла бы подарить Ратвенам наследника; и Малькольм, наконец, воспринимал ее как неизбежное зло, чтобы сохранить своего положение и состояние.

Мэри силилась скрыть слезы отчаяния, которые поднялись из глубины ее души, но она не могла дольше сдерживаться.

— Избавьте меня от ваших слез, — жестко сказал Малькольм. — Это торговля с взаимовыгодными условиями. Вы отхватываете себе лучший кусок, дорогая Мэри. Вы получаете доброе имя и роскошное имение. Но не ожидайте от меня, что я буду любить и уважать вас, даже если у меня вырвут обещание в этом.

С этими словами он развернулся и пошел по тропинке обратно к карете. Мэри осталась одна со своими слезами. Она считала себя абсолютной идиоткой оттого, что еще что-то напридумывала себе.

Дни в Абботсфорде и ее встреча с сэром Вальтером Скоттом вернули ей радость жизни, заставили надеяться, что судьба могла приготовить ей еще больше, чем жизнь в выполнении долга и подчинении. Но теперь ей стало ясно, как глупа и напрасна была эта надежда. Замок Ратвен никогда не стал бы ее родиной, и ее будущий супруг не делал тайны из того, что он не ценит ее и не испытывает к ней симпатии.

Ее ожидала жизнь в одиночестве.

Непроизвольно она подумала о людях, которых она видела в Скучи, вспомнила выражение на лице молодой матери. Там прочитывался страх и точно то же самое, что она ощущала в этот момент.

Голый страх…

Когда Мэри вернулась в замок Ратвен, Китти там не было. Ее отправили к портнихе в Инверури, чтобы договориться о времени визита для Мэри.

То, что ее камеристка, которая была для нее больше подружкой, нежели служанкой, не могла утешить ее сейчас, сделало Мэри еще печальнее.

От усталости она упала на кровать, стоящую у стены напротив двери, и, не в силах противостоять своим чувствам, разразилась яростными слезами под влиянием боли и разочарования, идущих из глубины ее души. Слезы градом текли у нее по щекам и орошали наволочку.

Как долго она лежала, Мэри не могла сказать. В какой-то момент поток ее слез иссяк, но отчаяние осталось. Хотя Малькольм более чем четко высказал свою позицию, одна часть ее существа отчаянно восставала против того, что все это должно произойти. Она молода, красива и умна, интересуется миром во всем его многообразии — и должна стать нелюбимой женой шотландского лэрда и уныло выполнять свой долг?

Ее размышления прервал шорох. Кто-то постучал в дверь комнаты, сперва робко, потом немного громче.

— Китти? — вполголоса спросила Мэри, садясь на кровати и вытирая покрасневшие глаза. — Это ты?

Ответа не было.

— Китти? — снова спросила Мэри и подошла к двери. — Кто там? — поинтересовалась она.

— Служанка, — последовал тихий ответ, и Мэри отодвинула засов и открыла дверь.

Снаружи стояла старая женщина.

Она была невысока ростом, с приземистой фигурой, но по ее бледным, морщинистым чертам лица шло что-то внушающее священный трепет запрета. Длинные волосы были белыми и создавали жесткий контраст черному как смоль платью на ней. Непроизвольно Мэри подумала о темной фигуре, которую она видела на балконе замка Ратвен…

— Да? — неуверенно спросила Мэри. Она с усилием скрывала, что плакала, но ее дрожащий голос и покрасневшие глаза выдавали ее.

Старуха нервно оглянулась в коридоре, словно боялась, что кто-то мог преследовать ее или подслушать.

— Дитя мое, — сказала она тихонько, — я пришла, чтобы предупредить вас.

— Чтобы предупредить меня? О чем?

— Обо всем, — ответила женщина. Диалект горцев звучал резко и четко, а голос скрипел, как старая кожа. — Об этом доме и людях, живущих в нем. Прежде всего о вас самих.

— Обо мне самой? — Старуха говорила загадками, и Мэри показалось, что женщина потеряла рассудок. Но ее глаза все же говорили, что это не так: они сверкали, как драгоценные камни, и в этом было что-то бодрое, предупреждающее, но что именно — Мэри еще пока не могла различить.

— Прошлое и будущее объединились, — сказала дальше старая женщина. — Настоящее, дитя мое, это место, где они встречаются. Ужасные вещи произошли много лет назад на этом месте, и они повторятся вновь. История повторяется.

— История? Но…

— Вы должны покинуть это место. Для вас опасно находиться здесь. Это темное, проклятое место, которое омрачит ваше сердце. Духи прошлого творят свои темные дела. Их не оставляют в покое, поэтому они возвращаются. Грядет буря, которой не знал еще Хайлэндс. Если никто не остановит ее, она доберется до юга и охватит всю страну.

— О чем ты говоришь? — спросила Мэри. От интонации старухи и манеры, как она смотрела на нее, у Мэри мурашки побежали по спине. Она слышала о том, что жители Хайлэндса почитали свои традиции и что прошлое в этом суровом краю в некоторых смыслах живо. Кельтское завещание предков создавало основу для суеверия, которое сохраняли эти люди и передавали из поколения в поколение. Это многое могло объяснить…

— Уходите, — прошептала с мольбой старуха. — Вы должны уехать, дитя мое. Покиньте это место как можно скорее, прежде чем вас постигнет та же участь…

Она оборвала себя на полуслове и замолчала.

— Та же участь как кого? — ухватилась за последнюю фразу Мэри. — О ком ты говоришь?

Снова старуха нервно оглянулась.

— Ни о ком, — сказала она потом. — Мне теперь нужно идти. Подумайте о моих словах. — На этом она развернулась и вскоре исчезла за следующим поворотом.

— Стой! Подожди! — крикнула Мэри и поспешила вслед за ней. Когда же она добралась до поворота, старой женщины нигде не было видно.

Задумчиво Мэри вернулась обратно в свою комнату. Много странных событий произошло с ней за время отъезда ее из Эгтона. Встреча со старым шотландцем в Джедборо, нападение на карету, несчастье на мосту, встреча с сэром Вальтером, таинственные переговоры с Малькольмом Ратвеном…

Мэри собрала все воедино, и ей действительно показалось, словно таинственные силы приняли участие в ходе игры и направляли ее жизнь в странное русло. Но, конечно же, это было глупостью. Как бы сильно Мэри ни уважала священный трепет, который был у горцев перед своей страной и историей, она, конечно, знала, что все это только суеверие, искушение, попытка придать вещам смысл, которого не существовало.

Какую цель должна была иметь смерть Винстона на мосту? Какой смысл был в том, что она оказалась здесь, на краю света, и должна выйти замуж за человека, которого она не любит?

Мэри покачала головой. Она была романтиком, который с удовольствием верит, что такие ценности, как честь, благородство и верность, будут существовать всегда. Но она не была так глупа, чтобы поддаваться историям о привидениях и темных проклятиях. Суеверная старуха пусть верит в них, но она не будет.

Вопрос заключался лишь в том, размышляла Мэри, почему не проходил страх, который она ощущала глубоко внутри себя.

 

Глава 4

Квентин Хей не испытывал нехорошего чувства оттого, что вынужден обманывать аббата Эндрю. К его счастью, это пришлось делать не ему самому.

В письме сэр Вальтер просил аббата Эндрю предоставить его племяннику доступ в монастырскую библиотеку рукописей, так как необходимые разыскания об истории аббатства Драйбурга должны быть закончены, а в Абботсфорде не располагали достаточными сведениями. И аббат, внешне очень обрадованный тем, что сэр Вальтер изменил свое мнение и отказался от желания разгадать значение руны меча, охотно дал свое согласие.

И теперь Квентин сидел в библиотеке, маленьком выбеленном помещении с одним окном. Стены вокруг были уставлены полками, на которых громоздились книги — в большинстве своем религиозные рукописи, но также списки хроник Драйбурга и записи о целебных и лекарственных травах. Немногие уцелевшие после пожара тома тоже нашли здесь свое новое пристанище. Едкий запах сажи и огня шел от их почерневших обложек.

Племянник сэра Вальтера сидел за грубо сколоченным столом, стоявшим посередине помещения, и листал одну из монастырских хроник четырнадцатого века. Переводить латынь, на которой была написана хроника, ему было не просто. Он был далеко не так хорош, как Джонатан, если речь шла о том, чтобы просматривать и сортировать записи и затем их расшифровывать.

Конечно, у него не было времени, чтобы прочитать все монастырские хроники, которые занимали полностью два ряда полок. Его дядя конкретно указал ему, что обращать внимание нужно на все, связанное с руной меча и языческой сектой.

Если аббат Эндрю действительно знал больше, чем говорил, то это могло только означать, что как руна, так и секта уже встречались раньше ордену монахов, а значит, где-то в древних документах существовало указание на это. Квентин возражал, что монахи не так уж глупы, чтобы оставить соответствующие страницы в списках, если они не хотели, чтобы кто-то узнал об этом. Однако сэр Вальтер ответил, что нельзя недооценивать силу совпадения и что оно часто приходит на помощь жаждущим.

И без того не было никакого смысла переубеждать сэра Вальтера. Итак, Квентин согласился, и теперь он сидел там, просматривая страницу за страницей, но пока ни одно из искомых указаний не попадалось ему на глаза.

Работа была утомительной. Уже скоро Квентин не мог сказать, как долго он на самом деле просидел над хроникой. Только изменившийся свет солнечных лучей падающих снаружи, подсказал ему, что прошло несколько часов.

Постепенно его глаза закрылись, и он не сумел противиться этому, и погрузился в краткий, только минуту длящийся сон. Тревоги прошлых ночей, когда он, попеременно меняясь со слугами и управляющим, охранял имение, дали о себе знать. И каждый раз, когда Квентин парил в ничейной стране между сном и бодрствованием, его мысли покидали пределы библиотеки и обращались на север, к молодой женщине по имени Мэри Эгтон.

Как у нее были дела? Наверняка она уже повидала своего будущего супруга, богатого лэрда, который обеспечит ее всем, что полагается иметь даме ее положения. С большей долей вероятности Квентин никогда больше не увидит ее снова, а с каким удовольствием он бы поближе познакомился с ней. Он рассказал бы ей о тех вещах, о которых не знал даже его дядя. Он мог представить себе, что доверил бы ей все и нашел бы при этом понимание в ее мягких, приветливо сверкающих глазах. Одно воспоминание о ее нежном взгляде заставило его испытать приятное волнение.

С пробуждением каждый раз наступало отрезвление. Мэри Эгтон была далеко, и она никогда не вернется. Со всей жесткостью он убеждал себя в этом, чтобы в следующий минутный сон забытья снова предаться мечтаниям.

Снова он видел ее перед собой, прелестные черты ее лица, обрамленные белокурыми волосами. Он разглядывал ее, когда она лежала в постели и спала, — ангел, спустившийся с небес, чтобы навестить его на земле. Как сильно он сожалел, что больше не поговорит с ней, не скажет ей, что он чувствует к ней…

Тихие голоса вернули Квентина из сна в реальность.

Он открыл глаза, и ему потребовалось какое-то время, чтобы удостовериться, что он находится не в гостиной в Абботсфорде, а в библиотеке аббата Эндрю. Перед ним лежало не самое прелестное существо, которое ему доводилось видеть, а столетней давности рукопись в переплете из свиной кожи.

Только голоса, которые он услышал во сне, существовали на самом деле. Они шли откуда-то сбоку, из рабочего кабинета аббата.

Сперва Квентин не придал этому значения. Это часто случалось, когда аббат Эндрю принимал у себя в кабинете посетителей. Обычно, если его собратья заканчивали работу или хотели принять решение, они нуждались в его одобрении. Так как аскетически живущие монахи считали излишними словоохотливые беседы, то обменивались только необходимой информацией, и разговоры были чрезвычайно краткими.

На этот раз все было по-другому.

Во-первых, разговор длился существенно дольше обычного, во-вторых, сначала говорили громко, а затем говорящие вдруг приглушили свои голоса. Это было так, словно они скрывали тайну, которую не следовало слышать посторонним ушам.

Квентину стало любопытно.

Бросив украдкой взгляд на дверь, которая отделяла библиотеку от кабинета аббата Эндрю, он встал. Половые доски были старыми и прогнившими, так что ему приходилось это учитывать, поскольку он не хотел бы выдать себя, когда наступал на них. Квентин осторожно прокрался к двери, и хотя ему было неприятно подслушивать чужой разговор, он наклонился и приложил ухо к деревянной створке двери, чтобы услышать, о чем говорили внутри.

Он разобрал два тихих голоса. Один принадлежал аббату Эндрю, другой Квентину никак не удалось распознать, вероятно, он принадлежал одному из монахов монастыря. Квентин знал не всех братьев ордена.

Сперва он едва мог разобрать хоть слово. Потом, сосредоточившись, он ухватил отдельные фразы. И наконец разобрал целые предложения…

— …еще не получили новость. Существует возможность, что они уже собрались.

— Это беспокойство очень волнующе, — ответил аббат Эндрю. — Мы знали, что время развязки настанет. Но теперь, когда оно действительно приближается, мне становится страшно. Уже не одно столетие наш орден несет это бремя, и я признаю, что часто роптал в тишине, почему оно пало именно на нас.

— Не ропщите, отец. Нам нельзя отступать. Не теперь. Появился знак. Это значит, враг вернулся.

— А если мы ошибаемся? Если это всего лишь совпадение, что юноша видел знак? Если в действительности еще не настало время открыться?

Квентин замер. Они говорили о нем?

— Вещи очевидны, если время развязки пришло для этого, отец. Разве вы не сами это всегда говорили? Не может быть сомнения. После стольких столетий вернулся знак. Это значит, что враг снова собрал свои силы. Предстоит последняя битва.

Какое-то время ничего не было слышно. Наступила долгая пауза, во время которой Квентин опасался, что его могут обнаружить.

— Ты прав, — наконец снова раздался тихий голос аббата Эндрю. — Нам нельзя сомневаться. Мы не должны лишать себя ответственности, которую нам передали так много лет назад. Время развязки близится, и мы должны быть внимательнее и осмотрительнее, чем когда-либо. Покушение на мосту, нападение на дом сэра Вальтера — все это может быть знаками, посылаемыми нам, чтобы мы серьезно оценили положение и действовали соответственно.

— Что мы должны предпринять, достопочтенный отец?

— Наша задача хранить тайну и заботиться о том, чтобы враг не раскрыл ее. И мы будет делать это дальше.

— А что с остальными? Они знают, что существуют еще партии, которые пытаются разгадать тайну.

— Никто не должен узнать истину, — решительно сказал аббат Эндрю. — При этом речь идет о слишком серьезных вещах, с которыми нельзя легкомысленно играть. Знание об этих вещах приносит смерть и разрушение. Так уже было испокон веков, и так будет впредь, если мы не будем остерегаться. Тайна не должна выйти наружу. Сохраните то, что должно быть сохранено, как бы ни была высока цена этого.

— Тогда я должен буду сделать наставления нашим собратьям, что пришел час развязки?

— Сделай это. Каждый из них должен быть готов и подумать о своих грехах и искуплении. А теперь оставь меня одного. Я хочу помолиться Господу, чтобы он даровал нам силу и мудрость в столкновении, которое нам предстоит.

Раздался скрип половых досок, когда обутые в сандалии ноги прошли по ним, затем с шумом закрылась в замке дверь в кабинете аббата Эндрю. Переговоры закончились.

Квентин покраснел оттого, что подслушивал. Медленно он отошел от двери в сторону и разрывался теперь от переполнявших его эмоций. Поспешно он огляделся и охотнее всего закричал бы во весь голос.

Его дядя оказался прав. Монахи в Келсо действительно знали больше, чем признавались. Но почему они молчали об этом? Почему они не посвятили сэра Вальтера в свои тайны? Что должны скрывать аббат Эндрю и его братия?

Видимо, это было что-то очень важное. Речь была о столетнем бремени, о враге, который снова окреп, и которого монахи обвиняют в покушении на мосту и нападении на Абботсфорд. Они говорили о предстоящем в будущем столкновении, о времени, которого не хватает.

Что все это должно означать?

Больше содержания разговора Квентина привела в волнение манера переговоров. Не громко и открыто, а таинственно и тихо они беседовали друг с другом о древней тайне, разоблачение которой хотели предотвратить любой ценой.

Упомянутый ими знак мог быть только таинственной руной меча. Аббат Эндрю красноречиво предостерег, что это символ зла, за которым стоят темные силы. Но что точно скрывается за всем этим? Монахи казались очень обеспокоенными, и это снова ввергло Квентина в тревожное состояние.

Он решил поскорее покинуть монастырь и возвратиться в Абботсфорд. Сэр Вальтер должен немедленно узнать об этом разговоре, возможно, он сумеет сделать из этого выводы. С полной поспешностью Квентин схватил свои письменные принадлежности и сделанные записи, чтобы со стороны казалось, что он действительно проводит исследования для нового романа своего дяди. Потом он поставил обратно на полку монастырскую хронику, которую он просматривал в последний раз. Через дверь он вышел в коридор и тут же издал истошный крик, когда худая фигура в темной сутане предстала перед ним.

— Мастер Квентин, — сказал аббат Эндрю и с беспокойством взглянул на него. — С вами все в порядке?

— К-конечно, многоуважаемый аббат, не беспокойтесь, — выдавил с трудом из себя Квентин, так как сердце чуть не выпрыгнуло у него из груди. — Мне как раз пришло в голову, что меня ждет дядя в Абботсфорде.

— Так скоро? — Аббат изобразил изумление на лице. — Но вы же не могли уже закончить свои исследования.

— Совершенно верно. Но моему дяде крайне важно получить первую информацию поскорее, чтобы начать работать над романом. Если вы позволите, то я бы охотно вернулся в другой раз, чтобы продолжить мои занятия в вашей библиотеке.

— Конечно, — ответил аббат и окинул его при этом внимательным взглядом. — Наша библиотека находится в вашем распоряжении, мастер Квентин. Но с вами действительно все в порядке? Вы выглядите так измученно….

— Со мной все в порядке, — заверил его Квентин так же быстро, как и энергично, и хотя ему было ясно, что это было грубо и невежливо, он оставил аббата стоять, коротко кивнув ему головой, и поспешил по проходу в сторону лестницы.

— Прощайте, мастер Квентин. Благополучного возвращения домой, — крикнул ему вслед аббат Эндрю.

У Квентина было чувство, что взгляд настоятеля ордена все еще лежал на нем тяжким бременем, когда он уже давно покинул монастырь и снова сидел в коляске, везущей его в Абботсфорд.

 

Глава 5

Снова они сошлись вместе, люди в темных балахонах, в кругу камней.

С последней встречи луна стала полной. Круглым, бледным диском она висела в ночном небе и освещала ужасное представление бледным светом.

Снова они прошагали, приверженцы темного братства, корни которого уходили в далекое прошлое. И снова они собрались вокруг каменного стола, где стоял их предводитель в белоснежных одеждах, окруженный неземным светом.

— Братья мои! — воззвал он после того, как замерло жуткое пение его приверженцев. — Снова мы собрались вместе, и снова приблизился день свершения. Уже скоро наступит то положение звезд, которого мы так долго ждали.

Люди в балахонах молчали. Ненависть и алчность сверкала из узких щелей на их вымазанных сажей масках, и их души сжигало нетерпение, зажженное сотни лет назад. Оно передавалось от отца к сыну не одно поколение. И к каждым десятилетием, на которое оно продлевалось, оно становилось еще настойчивее.

— Наши враги, — продолжал зычным голосом предводитель, — схватили наживку. Они думают, что борются против нас и не знают, что в действительности мы являемся той силой, которая дергает их всех за ниточки. Я спросил руны, братья мои, и они дали мне ответ. Они сказали мне, что случится невероятное, оно разгадает загадку.

Беспокойство прошло по рядам сектантов, возгласы недовольства стали громче.

— Но, — продолжал предводитель, — они также поведали мне, что мы те, кто в конце одержит победу. Порядок будет повержен, и то, что было в начале, с триумфом воцарится в конце. Древние силы вернутся и продолжат то, что так много лет назад было нарушено. Люди не осознают, что произойдет с ними: они как стада овец на лугах, не ведающие, какой пастух их охраняет, пока они должны жевать сочную траву. Но мы, братья мои, установим новый порядок и будем обладать всей безраздельной властью. Никто не удержит нас, даже сам король. Власть принадлежит нам, и никто не отнимет ее у нас.

— Власть принадлежит нам, — эхом отозвались ряды его приверженцев. — Никто не отнимет ее у нас.

— Кто верит, что победит нас, — добавил с легким смехом их предводитель, — в конце будет способствовать нашей победе. Я предсказываю вам это, это так же верно, как и то, что я глава тайного братства. После того как столетия это скрывалось, тайна готова раскрыться. Время триумфа уже близко, братья мои. День уже назначен, и если луна в ту ночь омрачится, это будет началом новой эпохи.

 

Глава 6

Сэр Вальтер молчал. Сидя в глубоком кресле в своем кабинете, он с полным спокойствием выслушал доклад своего племянника о таинственном разговоре монахов. При этом он не задавал вопросов, не перебивал его. Даже сейчас, когда Квентин закончил свой рассказ, сэр Вальтер ничего не сказал.

Он сидел неподвижно в своем кресле и смотрел на племянника, хотя Квентин не был уверен, что взгляд предназначался ему. Скорее он был направлен сквозь него и уносился в широкую даль. То, что увидел там сэр Вальтер, Квентин предпочитал не знать.

— Странно, — сказал сэр Вальтер после минутного молчания, и глухая угрюмость и злоба звучали в его голосе. — Я догадывался об этом. Я предполагал, что аббат Эндрю знает больше, чем рассказал нам. Ну а теперь, когда все подтвердилось, я не хочу верить в это.

— Я сказал правду, дядя, клянусь, — заверил его Квентин. — Верно каждое слово в отдельности, все, как я передал тебе.

Сэр Вальтер улыбнулся, но эта улыбка производила тоскливое впечатление, не заметить пессимизм было нельзя.

— Ты должен простить старому человеку, сын мой, что его сердце отказывается признать вещи, которые уже давно осмыслил его разум. Конечно, я знаю, что ты не солгал мне, и я верю каждому твоему слову. Но мне больно осознавать, что аббат Эндрю так мастерски провел нас.

— Похоже, монахи действуют не со злым умыслом, — ответил Квентин. — Скорее всего, они просто хотят защитить несведущих.

— Защитить? От чего?

— Этого я не знаю, дядя. Но речь все время шла о том, что угрожает большая опасность. Враг из темного, языческого прошлого. — Квентина всего передернуло от ужаса. — И руна, которую я обнаружил, кажется, непосредственно связана с этим.

— Это мне было ясно при первом же взгляде, когда я увидел полыхающий огнем знак там, на другом берегу реки, — ответил сэр Вальтер хмуро. — Я, пожалуй, догадывался, что существует тайна, которую не хотят мне раскрыть монахи из Келсо, но я никогда не предполагал, что их недоверие зайдет так далеко. Они знают, кто скрывается за убийством Джонатана, и они также знают, кто эти парни, напавшие на нас здесь, в Абботсфорде. Все же они не захотели нарушить свое молчание.

— Возможно, у них есть на то веские основания, — с колебанием вставил реплику Квентин, который редко видел своего дядю таким рассерженным.

— Как нам стало известно, между аббатом Эндрю и инспектором Деллардом состоялся разговор, — размышлял вслух Квентин. — Возможно, аббат сообщил Делларду при этом разговоре некоторые вещи и запретил ему распространять их дальше. Вполне вероятно, что именно поэтому Деллард был так неразговорчив с нами.

— Возможно, вполне вероятно…. — прорычал сэр Вальтер и резко встал. — Я жалею, что должен довольствоваться этими запутанными предположениями и намеками, пока мы все, скорее всего, находимся в большой опасности.

— Что ты хочешь предпринять, дядя?

— Я поеду в Келсо и заставлю говорить аббата Эндрю. Он должен сказать нам, что ему известно об этой руне и что скрывается за ней. Но я дам ему понять, что я не желаю становиться мячиком в игре, правила которой определяют другие. И его слова о таинственных рунических знаках и тому подобную чепуху я не приму на этот раз.

— Но дядя! Подумай, может, у аббата есть веские причины скрывать от нас эти сведения! Вероятно, мы действительно имеем дело с силами, которые не поддаются нашему контролю и с которыми не справиться обычными средствами.

— Что еще, племянник? — насмешка неподдельно сквозила в голосе сэра Вальтера. — Ты снова начинаешь свои истории о привидениях? Ты опять наслушался историй о старом духе Максе? Я уверяю тебя, что противники, с которыми мы имеем дело, не духи, а люди из крови и плоти. И то, что движет этими людьми, ничего не имеет общего ни с древним колдовством, ни с черной магией. Эти вещи не существуют. С начала человечества существуют всегда одни и те же движущие мотивы, которые приводят людей к тому, чтобы принести боль своему соседу: жажда убийства и стяжательство, мой мальчик. Это и ничто другое. Так было всегда, уже во времена наших предков, и ничего не изменилось с тех пор. Эти люди могут использовать руны и древние пророчества, чтобы узаконить свои преступления, но это не что иное, как фокус-покус и дешевое волшебство.

— Ты так действительно думаешь, дядя?

Сэр Вальтер посмотрел на своего племянника. Когда он увидел перекошенное от страха выражение его лица, то немного утихомирил свой гнев.

— Да, Квентин, — начал он. — Я верю в это. Прошлое, которое я с таким удовольствием описываю на страницах моих романов, лежит позади нас. Будущее принадлежит разуму и науке, прогрессу и цивилизации. Оно не оставляет места для суеверия. Все это мы оставили позади, и мы не можем остановить колесо времени и повернуть его вспять. Все, что скрывается за этим, не имеет ничего общего с волшебством и черной магией. Это дело рук человека, мой мальчик. Ничего более. И то же самое я скажу аббату Эндрю.

Квентин видел горькую решительность в лице своего дяди и знал, что бессмысленно пытаться остановить его. С другой стороны, это было вовсе не его желание, потому что восприятие вещей сэром Вальтером было не только неразумно, но и лишено того спокойствия, с которым произносились слова в монастыре.

Он решил сопровождать дядю в Келсо и последовал за ним по коридору, где им навстречу спешил управляющий.

— Сэр! — закричал взволнованно он.

— Мой бедный Мортимер, — сказал сэр Вальтер, удивившись растерянному виду старого управляющего. — Что повстречалось тебе на пути?

— Целая рота вооруженных драгун, сэр, — ответил Мортимер прерывающимся от волнения голосом. — Они уже въехали во внутренний двор. Англичанин тоже с ними.

— Инспектор Деллард? — удивленно спросил Скотт.

— Вот-вот, именно, сэр, и он желает срочно поговорить с вами. Что я должен ему ответить?

Сэр Вальтер задумался на миг и обменялся осторожными взглядами с Квентином.

— Передай инспектору, что я приму его в своем кабинете, — наконец сообщил он управляющему. — И вели Анне принести чай с печеньем. У нашего гостя не должно сложиться впечатление, что у нас на севере нет никаких манер.

— Очень хорошо, сэр, — сказал Мортимер и удалился.

— Что нужно Делларду? — спросил Квентин.

— Я не знаю, племянник, — ответил сэр Вальтер, чьи маленькие глаза хитро заблестели, — но если к нам так удачно попал в руки козырь, мы не должны легкомысленно сбрасывать его. С тем, что нам известно об аббате Эндрю, нам, возможно, удастся немножко надавить на бравого инспектора Делларда. Возможно, теперь он будет разговорчивее…

Как выяснилось, Чарльз Деллард не обиделся на сэра Вальтера во время их последнего обмена мнениями. Инспектор снова выглядел крайне любезно, когда вошел в рабочий кабинет сэра Вальтера и занял место в кресле, которое ему предложил хозяин дома.

— Благодарю вас, сэр, — сказал он, когда одна из служанок подала ему поднос со свежезаваренным чаем и печеньем.

— Как приятно видеть, что цивилизация добралась и сюда. Хотя последние происшествия говорят как раз об обратном.

— Вы что-то разузнали? — спросил сэр Вальтер, который предпочел стоять и скептически поглядывал на гостя.

— Да, так, пожалуй, можно сказать. — Деллард кивнул головой и сделал глоток горячего чая с бергамотом. — Мне удалось выяснить личность мужчины, которого застрелил той ночью ваш племенник.

— Действительно?

— Его имя Генри МакКейб. Как вы верно предположили, он родом из другой местности, поэтому выяснение его личности проходило с такими сложностями. Его родина — местечко Эльгин, далеко на севере. Он принадлежит к банде бунтовщиков, которые уже долгое время проворачивают там свои делишки и теперь, очевидно, перекинули свою деятельность сюда, на юг. Как видите, сэр Вальтер, мы делаем успехи.

— Я впечатлен, — сказал хозяин Абботсфорда, но это прозвучало без искренности. — А что же скрывается за знаком руны? Вы разузнали об этом что-нибудь?

— Сожалею. — Между двумя глотками чая Деллард отрицательно покачал головой. — В данный момент мои расследования не позволяют мне ввести вас подробно в курс дела. Однако все выглядит так, будто….

— Избавьте меня от этого, инспектор, — грубо перебил его Скотт. — Избавьте меня от дальнейших пустых фраз и отговорок, если речь опять идет лишь о том, что утаить от меня истину.

Деллард спокойно взглянул на него снизу вверх.

— Да что случилось? — спросил он. — Я думал, с этим мы уже разобрались?

— Не так скоро, дорогой инспектор. Это будет продолжаться, пока вы наконец не скажете мне правду о преступниках. Это не обычные бунтовщики, не так ли? И они не случайно сделали своим знаком руну меча. За этим стоит гораздо большее, и я хочу наконец знать, с чем я имею дело. На что наткнулся мой племянник, когда обнаружил этот знак? Почему была сожжена библиотека дотла? Какое отношение к этому имеют монахи в Келсо? И почему кто-то желает моей смерти?

— Много вопросов, — только сказал Деллард.

— И все же. У меня чувство, что ответы на эти вопросы уходят далеко в глубь веков. Мы имеем здесь дело с загадкой, которая выходит далеко за рамки простого криминального случая, не так ли? Итак, ради всего святого, прекратите, наконец, свое молчание!

Деллард сидел молча в кресле. Спокойным движением руки он поднес чашку из белого фарфора ко рту и медленно сделал глоток чая. Настолько медленно, что Квентин воспринял это как провокацию. Затем инспектор поставил чашку на маленький приставной столик и спокойно позволил сэру Вальтеру внимательно рассмотреть себя.

— Вы желаете получить ответы? — наконец спросил он.

— Больше, чем что-либо, — заверил его сэр Вальтер. — Я хочу знать, что происходит вокруг меня.

— Ну, хорошо. Тогда я хочу рассказать вам о разговоре, который у меня состоялся с аббатом Эндрю, настоятелем монастыря в Келсо. Он настойчиво просил меня ни при каких обстоятельствах не рассказывать об этом дальше, но в вашем случае я сделаю исключение. В конце концов, вы, если я вправе так выразиться, главная фигура в этой игре.

— Главная фигура? В игре? Как изволите вас понимать?

— Вы правы, сэр Вальтер. Говоря о преступниках, совершивших покушения и нападения за прошлые недели, мы имеем в виду не обычных бунтовщиков. Речь идет о сектантах, которые принадлежат к древнему тайному союзу.

— Тайному союзу, — как эхо повторил Квентин, стоявший с пересохшим горлом, и почувствовал, как холодок пробежал у него по спине.

— Истоки союза, — продолжил Деллард, — восходят к далекому прошлому. Он существовал еще тогда, когда цивилизация добралась до этого сурового края, задолго до римлян, в темные времена. Поэтому приверженцы тайного союза воспринимают действующие законы не иначе как сковывающие и следуют языческим ритуалам. Это и есть причина того, почему аббат Эндрю зорко следит за ними. Его орден связывает с тайным союзом древняя вражда.

— А руна меча? — поинтересовался сэр Вальтер.

— С древних времен опознавательный знак сектантов. Их эмблема, если хотите.

— Понимаю. Это объясняет поведение аббата Эндрю, когда мы показали ему руну. Но к чему все эти предостережения и страсть к тайнам? Этот таинственный союз, может быть, действительно древний, но это все равно лишь фокус-покус и суеверие. С гарнизоном конных драгун можно легко устранить такую опасность.

— Вы как-то упрекнули меня в том, что я недооценил ситуацию, сэр, — возразил Деллард с мягкой улыбкой. — Теперь я могу вернуть этот упрек. Потому что тайный союз ни в коем случае не связан с сектантами. Это движение, которое нашло своих многочисленных приверженцев на севере. Как вы наверняка знаете, несмотря на наше просвещенное время, суеверие все еще широко распространено на всей территории среди вашего народа, и почитание старых, языческих традиций, как и прежде, высоко уважается. К этому присоединяется гнев, вызванный у народа clearances. Многочисленные крестьяне, согнанные со своих земель, вступили в союз. Чтобы об этом было по возможности меньше известно, я получил задание от высокопоставленных лиц сохранить дело в секрете и никому не говорить о нем, даже вам, сэр Вальтер. Теперь вы, возможно, понимаете мое поведение.

Сэр Вальтер кивнул — очевидно, он на самом деле недооценил проблему.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Я не хотел ставить вас в неловкое положение, инспектор. Но моя семья и моя родина в опасности, и пока я не знаю, с какой стороны ожидать угрозу, я не могу ничего предпринять.

— Опасность, сэр Вальтер, угрожает со всех направлений. Мы узнали, что сектанты объявили вас своим кровным врагом.

— Меня? — Глаза хозяина Абботсфорда расширились от удивления.

— Да, сэр. Это причина того, почему я в Келсо, чтобы вести расследования. Вы действительно думаете, что прислали бы инспектора из Лондона, если бы, простите меня, речь шла об обычном убийстве?

Сэр Вальтер кивнул. — Я должен признать, что я уже задавал себе этот вопрос.

— И справедливо, сэр. Эти люди жаждут вашей смерти за то, что вы нашли влиятельных друзей при дворе и в правительстве. Меня заслали в эту удаленную местность, чтобы я по возможности скорее пресек деятельность сектантов. В выборе средств мне предоставили полную свободу, и именно из-за вас, сэр. У меня поручение защищать вас и вашу семью любой ценой, и, к сожалению, я не выполнил его, как того ожидали от меня.

— Из-за меня? — уныло спросил сэр Вальтер, который не мог понять толком, что в этой ситуации речь шла о его персоне. — Джонатан умер из-за меня?

— Такова тактика сектантов. Они тщательно выбирают свои жертвы. Потом они накидывают им петлю на шею и медленно затягивают. Бедный Джонатан был первой жертвой. Вы, мастер Квентин, должны были стать второй. И на мосту ей должен был стать уже сам сэр Вальтер. Только благодаря счастливой случайности все произошло иначе.

— Благодаря счастливой случайности, — охнул сэр Вальтер. — Погиб невиновный, и две молодые женщины были на волосок от гибели. Это вы называете счастливой случайностью?

— Учитывая обстоятельства, да, — жестко ответил Деллард. — Я все это время знал, какому риску вы подвергаете себя, поэтому я не хотел, чтобы вы самостоятельно вели расследования и подвергали себя и своих близких еще большей опасности. К сожалению, вы не послушали меня, и потому той ночью произошло нападение на ваш дом. Мои люди были в упомянутый момент в Селкирке, чтобы проверить сведения, которые мы получили. Оглядываясь теперь назад, я понимаю, что речь шла об отвлекающем маневре. Из этого можно сделать вывод о том, как изощренно действует противник.

— Понимаю, — бесстрастно ответил сэр Вальтер, разум которого, всегда размышляющий трезво, похоже, сейчас полностью был парализован. Но Квентин, несмотря на страх, вызванный всей этой историей, сделал справедливое возражение.

— Одного я не могу понять, — сказал он. — Почему эти сектанты выбрали мишенью именно моего дядю? Каждому известно, что он выступает за интересы Шотландии. Он преданный патриот, который…

— Вам приходила когда-нибудь мысль, дорогой мастер Квентин, что не каждый помещик может придерживаться такого мнения? Существуют также голоса, которые утверждают, что ваш дядюшка якшается с англичанами и предал Шотландию короне.

— Но это же нелепость.

— Не говорите это мне, молодой человек. Скажите это тем жаждущим крови фанатикам. Сектанты — люди, прижатые к стенке, и им нечего терять. В отчаянии они поддаются суеверию, убивают и выжигают знаки в виде древней руны. Аргументами и объяснениями их не усмирить, только железной рукой закона.

— А вы не знаете, что сделал мой дядя для нашего народа?

— Многие из этих людей не умеют ни читать, ни писать, многоуважаемый мастер Хей. Посмотрите на то, что очевидно: ваш дядя любим английской знатью, и это делает его в их глазах предателем шотландского народа.

— Непостижимо, — единственное, что сказал сэр Вальтер. Квентину показалось, что его дядя вдруг осунулся и выглядел очень усталым. Вяло сэр Вальтер опустился на стул возле своего рабочего стола. — Я — предатель! Как могут только помыслить такое люди! Я — патриот, в моих жилах течет шотландская кровь. Всю свою жизнь я выступал за права и интересы шотландского народа.

— Может быть, сэр, — вмешался Деллард, — но ваши тесные отношения с короной и ваша деятельность в суде навлекли на вас подозрения.

Сэр Вальтер застонал, как от боли.

— Но я же старался лишь ради того, чтобы улучшить положение моих земляков в империи и снова сделать популярным шотландский менталитет.

— К сожалению, повстанцы рассуждают совершенно по-другому. По их соображениям, вы предали Шотландию англичанам и продали древние традиции, как проститутка свое тело. — Выбор слова инспектора был далеко не щепетилен, и сэр Вальтер сжался, как под ударом плетки.

— Это не входило в мои намерения, — сказал тихо он. — Я всегда желал только добра своим землякам.

— Да, сэр, я, конечно, тоже знаю это. Но эти сектанты не знают этого. И предстоящий визит Его Величества короля в Эдинбург не способствует тому, чтобы разрядить обстановку.

— Визит Его Величества? — Сэр Вальтер взглянул на него. — Откуда вы знаете об этом? Приготовления держатся в строжайшем секрете.

Деллард улыбнулся.

— Я — инспектор короны и отвечаю за внутреннюю безопасность страны, сэр. Я имею вход в высшие правительственные круги в Лондоне и бываю в курсе, если Его Величество планирует путешествие.

— Король Генрих планирует путешествие? — спросил Квентин удивленно. — В Эдинбург?

Сэр Вальтер кивнул.

— Это событие невероятной исторической важности, которому приписывают со стороны правительства великое значение для внутреннего развития нашей страны. По этой причине мне, шотландцу, поручили принять участие в подготовке визита.

— Почему ты ничего не сказал мне об этом? — спросил Квентин.

— Потому что Его Величество однозначно выразился, чтобы подготовка велась в строжайшем секрете. И постепенно я начинаю понимать, почему.

— Сектанты, — подтвердил Деллард. — Тайная полиция опасается восстания в Эдинбурге и поэтому настаивает на самой тщательной секретности. После всего, что случилось, все еще выглядит так, будто бунтовщики в курсе предстоящего визита, и их гнев теперь направлен против вас, сэр.

— Понимаю. — Сэр Вальтер покачал головой с сознанием дела. — Но почему вы не сказали ничего об этом?

— Потому что мне было запрещено. Считали самым лучшим не беспокоить вас.

— Или потому, что я стал желанной наживкой? — выпалил сэр Вальтер, чей прежний острый ум снова вернулся к нему. — Приманкой, чтобы выманить бунтарей из их логова и арестовать?

Деллард надул губы.

— Я вижу, сэр, вас трудно обмануть. В действительности, защита вашей персоны и вашей семьи не единственное поручение, данное мне в Лондоне. Речь шла о том, чтобы обнаружить банду и положить конец ее бесчинствам. В противном случае визит Его Величества не мог состояться.

— Но этот визит должен состояться, — убедительно сказал сэр Вальтер. — Он поворотный сигнал для будущего нашей страны. Протокол, который я сейчас разрабатываю, предусматривает, что Его Величество принимают в замке Эдинбурга и ему будут пожалованы шотландские знаки господства.

— Какие знаки? — спросил Квентин. — Королевский меч давно исчез, или это не так?

— Пусть, — разошелся сэр Вальтер, — но протокол предусматривает церемонию, в которой Его Величество должен быть объявлен нашими объединенными народами королем. Это могло бы стать началом нового, мирного будущего, в котором англичан и шотландцев связала бы общая история. Нам нужен этот шанс, Деллард. Он нужен моему народу. Этот визит должен состояться любой ценой.

— В Лондоне тоже так считают, поэтому придают такое большое значение тому, чтобы поскорее обезвредить бунтовщиков. Я сожалею, что использовал вас как наживку, сэр Вальтер, но, учитывая данные обстоятельства, у меня не было выбора.

— Вы сделали только то, к чему вас обязывал ваш долг офицера и патриота, — успокоил его сэр Вальтер. — Я прошу вас простить мое упорство. Не по вашей вине, а по моей несговорчивости моя семья и весь мой дом подверглись опасности.

— Я прекрасно вас понимаю, сэр. На вашем месте я бы, возможно, действовал так же. Но могу ли я с учетом ситуации предложить, чтобы вы в будущем следовали моим указаниям?

Сэр Вальтер кивнул, сперва неуверенно, потом с горькой решительностью.

— Чего вы требуете?

— Я предлагаю, — дипломатично выразился инспектор, — чтобы вы покинули Абботсфорд с вашей семьей.

— Я должен повернуться к Абботсфорду спиной? К моей собственной земле и стране?

— Только до тех пор, пока мы не схватим бунтовщиков и не предадим их в руки правосудия, — поспешил добавить Деллард. — Благодаря сведениям, которые я получил от аббата Эндрю, я возлагаю большие надежды, что преступники будут схвачены в ближайшее время. Однако пока этого не случилось, мне было бы спокойнее, если бы вы и ваши домашние находились в безопасном месте, сэр Вальтер. Насколько мне известно, вы располагаете особняком в Эдинбурге…

— Верно.

— Тогда я предлагаю вам отправиться туда с семьей и переждать, пока не будет очищена местность. В Эдинбурге вам нечего опасаться. В города эти парни пока что не осмеливались заходить.

Сэр Вальтер отчужденно посмотрел на инспектора.

— Итак, мы должны спасаться бегством? Поддаться страху, который внушают эти убийцы?

— Только на короткий срок и не из трусости, а чтобы защитить вашу семью. Прошу вас, сэр, уступите. В последние ночи стало немного спокойнее только потому, что я без вашего ведома выставил драгун на всех подъездах к вашему имению. Долгое время я все же не смогу выделять этих людей, сэр. Они нужны мне в борьбе против сектантов. Конечно, я не в праве принуждать вас уйти, но если вы останетесь, я не готов больше гарантировать вашу безопасность. Обдумайте хорошенько, что вы делаете. Я сказал вам правду и играл с открытыми картами, и мне было бы приятно, если вы сделаете то же самое и скажете мне, что вы предпримете.

Воцарилась долгая пауза, во время которой сэр Вальтер смотрел прямо перед собой. У Квентина было неясное представление о том, какие мысли были в голове у его дяди, и он был рад, что не оказался на его месте.

Необходимо принять решение, от которого зависит благополучие целого дома. Если сэр Вальтер решит оставаться в Абботсфорде, то они все станут жертвами последующих коварных нападений. Однажды они прогнали нападавших, в другой раз это может не получиться. Если же сэр Вальтер уступит поле боя, он даст понять бунтовщикам, что он испугался их силы, а кто был знаком с хозяином Абботсфорда, тот знал, что в такой уступке скрывалось фундаментальное противоречие его убеждениям. К тому же ему придется оставить здесь свою библиотеку и рабочий кабинет; возможности, которые находились в его распоряжении в Эдинбурге для продолжения работы, в сравнении с Абботсфордом были довольно ограниченны.

Итак, какое будет принято решение?

Хотя Квентин, который лишь теперь вышел из-под опеки своей семьи, не желал возвращаться обратно в Эдинбург, он надеялся, что дядя все же сделает этот выбор. Одно дело — исследовать тайны в древних книгах; обуздывать жаждущих крови бунтарей — совсем другое. И хотя было видно, как трудно ему далось это решение, сэр Вальтер тоже принял эту позицию.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Я склонюсь перед силой. Не ради себя, а ради моей жены и моей семьи, ради блага людей, которые состоят у меня на службе. Я не могу позволить, чтобы они заплатили своими жизнями за мою гордость и упрямство.

— Мудрое решение, сэр, — сказал признательно Деллард, и Квентин вздохнул с облегчением. — Я знаю, что вы человек чести, которому нелегко дался такой поступок. Но я могу вас заверить, что нет ничего предосудительного в том, чтобы освободить поле боя, если таким образом хотят защитить невиновных.

— Я знаю, инспектор. Но вы понимаете, что в этот момент ничто не утешит меня. Всего так много, что мне нужно сначала все переварить, и возможно в Эдинбурге самое подходящее для этого место.

— В этом я совершенно убежден. — Деллард кивнул утвердительно, потом поднялся из своего кресла и подошел к письменному столу, чтобы протянуть на прощание руку сэру Вальтеру. — Прощайте, сэр. Я буду держать вас в курсе хода расследования и сразу пошлю вам посыльного, как только мы схватим и обезвредим главаря.

— Благодарю, — сказал сэр Вальтер, но его голос звучал вяло и расстроено.

Инспектор распрощался также и с Квентином и повернулся, чтобы уйти. Верный Мортимер проводил его по галерее и холлу наружу, где его ожидали драгуны.

И никто — ни сэр Вальтер, ни Квентин, ни старый управляющий — не увидели довольной гримасы, которая исказила черты Делларда.

 

Глава 7

Ничто не изменилось. Еще дома в Эгтоне Мэри проводила бесчисленные бесполезные часы на скучных балах и приемах, терпеливо выслушивая пустую болтовню людей, считавших себя особенными только на основании своего происхождения: молодых дам, не находящих никаких других тем для разговора, кроме последних новостей о моде из Парижа и свежих сплетен из Лондона, и молодых мужчин, которым ничего не оставалось в их жизни, как наследовать благосостояние своих отцов и дедов. Шумные попытки ухаживания этих юношей Мэри всегда воспринимала как оскорбление.

Следует заметить, что число молодых людей, толпившихся вокруг нее, чтобы она записала их в свою книжечку для танцев, резко сократилось с тех пор, как стало известно, что она невеста Малькольма Ратвена. Однако в любом другом отношении все стало только хуже.

Ратвены давали бал в честь Мэри, чтобы, как говорится, поприветствовать ее подобающим образом на новой родине. В действительности же на этом празднике, который давался в огромном рыцарском зале замка, речь шла больше о том, чтобы предоставить Элеоноре и ее сыну очередную возможность покрасоваться перед знатными семьями округи.

Все сверкали драгоценностями, кичились тем, что имели, пускались в глупые разговоры ни о чем и устраивали жаркие споры о вещах, которые не интересовали Мэри. Казалось, такие собрания общества не сталкивались с настоящей, реальной жизнью. Благодаря своему отъезду из Эгтона Мэри верила, что избавится хотя бы от этой малорадостной страницы в своей жизни, но и тут она ошиблась. Дворянство Хайлэндса было ничуть не менее надменно и напыщенно, чем у нее дома. Имена этих людей звучали по-другому, и они изо всех сил старались скрыть шотландский акцент, который считался у них признаком крестьянской неотесанности. Но под всем налетом скрывались те же самые разговоры, те же скучные лица и те же самые помыслы, как в Эгтоне.

— Прошу сюда, дитя мое, — сказала Элеонора Ратвен и взяла Мэри под руку, чтобы с мягким нажимом подвести к следующей группе гостей, стоявших с краю танцевального зала с неподвижными самодовольными минами, пока оркестр разыгрывал старомодный менуэт. О вальсе или других современных танцах, находящихся в большой моде на континенте, похоже, никто из них даже не слышал.

— Лорд Кален, — усилила свой металлический резкий голос Элеонора, — позвольте мне представить вам Мэри Эгтон, невесту и нареченную Малькольма.

— Я необычайно рад. — Кален, мужчина около шестидесяти пяти лет, носивший напудренный парик с парадным мундиром, изобразил поклон. — Судя по вашему имени, вы англичанка, леди Мэри?

— Да, вы правы.

— Тогда вы наверняка испытываете еще некоторые трудности, чтобы приспособиться к суровой погоде и обычаям здесь, в Хайлэндсе.

— Не совсем так, — ответила Мэри и принужденно улыбнулась. — Мой жених и его матушка прилагают все усилия, чтобы я чувствовала себя здесь как дома. Мне всего хватает, и у меня совершенно нет поводов для тоски по родине.

Смех Элеоноры, который раздался после этих слов, звучал искусственно, немного похоже на кудахтанье курицы. Мэри не смогла вынести лицемерия и отвернулась. Напрасно она искала в этом беспорядке из париков, сюртуков и украшенных перьями платьев человеческие лица. Вокруг она не видела ничего, кроме напудренных бледных пятен, которые, как пришло в голову Мэри, должны были скрывать то обстоятельство, что лишь немногие из этих людей оставались по-настоящему живыми.

— Ах, дорогая Мэри! Вот вы где!

Сама того не желая, Мэри оказалась поблизости группы, где разговаривал Малькольм с другими молодыми лэрдами и лэндлордами. Нескромные взгляды, которыми окинули Мэри некоторые из этих мужчин, четко свидетельствовали о том, что эти молодые люди вовсе не были такими цивилизованными и благородными, какими они изо всех сил стремились казаться.

— Мы сейчас как раз говорим на одну из ваших любимых тем, — сказал с усмешкой Малькольм, который почти не разговаривал с ней со времени их прогулки по лесу.

— Что бы это могло быть? — спросила Мэри и неуверенно улыбнулась. Она должна была любыми способами соблюдать приличия, чтобы пережить этот вечер, подумала она про себя.

— Это верно, что вы выступаете против Highland Clearances, миледи? — спросил молодой человек с копной светло-рыжих волос, которому едва ли было больше двадцати. В его коренастой фигуре было что-то крестьянское, если бы его предки уже несколько веков не добились для себя богатства и уважения, то он вполне вероятно мог бы трудиться в какой-нибудь конюшне.

Мэри не долго обдумывала свой ответ. За этот вечер она услышала столько лести и лицемерия и даже сама участвовала в этом, что ей чуть не стало дурно. Она не могла больше притворяться. Нет, если речь к тому же шла об ее убеждениях.

— Да, — сказала она откровенно. — Как бы вам понравилось самому, если бы вас прогнали с собственной земли и подожгли крышу над головой, мой любезный…

— Макдафф, — представился рыжеволосый юнец. — Генри Макдафф. Я второй лэрд из Деверона.

— Как мило, — с улыбкой ответила Мэри. — Наверняка вы храбро сражались во многих войнах и заслужили бесчисленные ордена, чтобы добиться своих привилегий.

— Конечно же, нет, — поправил Макдафф, который не заметил, что Мэри смеется над ним. — Мой прадедушка совершил это. Он принял верную сторону в битве под Куллоденом, и нашей семье с тех пор на все времена гарантированы власть и земли.

— Я понимаю. И вы, дорогой Макдафф, теперь подражаете вашему предку в том, чтобы бороться против собственных земляков. К сожалению, вы недостаточно храбры, как он. Потому что тогда это были воины клана и солдаты, сегодня же это только безоружные крестьяне.

— Это не поддается сравнению, — прорычал подвергнутый насмешке молодой человек. — Эти крестьяне заняли нашу землю. Они препятствуют тому, чтобы заработать на ней хорошую прибыль.

— Дорогой мой Макдафф, — сказала Мэри сладким голоском, — в самую первую очередь эти люди живут на вашей земле, а не занимают ее. И они делают это не бесплатно, а платят вам за это оброк.

— Оброк! — Лэрд набрал побольше воздуха в легкие, и его щеки покраснели. — Что я слышу? Да можно ли ту пару пенсов, которые платят мне эти поденщики, называть оброком?

Некоторые из молодых людей, стоявших подле, иронично рассмеялись, другие в полный голос выразили свое согласие. На лице Малькольма Ратвена отразилось возрастающее беспокойство.

— Конечно, — тут же парировала Мэри. — Вы правы, мой дорогой Макдафф. Я знаю, что вы и вам подобные живете в нищете, потому что ваши доходы с оброка постоянно сокращаются. — При этом она красноречиво указала на выпирающий над штанами немаленький живот молодого человека.

На этот раз Мэри собрала смех на своей стороне, и Макдафф стоял с оскорбленным лицом. Малькольм, которому эта сцена явно была неприятна, сказал:

— Вот видишь, мой дорогой Генри. Это прогресс, о котором мы так охотно беседуем, современная эпоха. К ней относится и то, что женщины выражают свое мнение.

— Это нельзя пропускать мимо ушей, — кисло возразил Макдафф.

— Простите, если я оскорбила вас, дорогой лэрд, — ядовито добавила Мэри. — Наверняка вы желаете только добра этим людям, которые живут на вашей земле. Вам даже и во сне не могло прийти в голову, чтобы обогатиться за их счет, не правда ли? — Она увидела, как Малькольм весь болезненно сжался, словно получил звонкую пощечину, которую она залепила его гостю, но это не беспокоило ее больше, она развернулась и разыскала выход.

Мэри охватило страстное желание выйти на свежий воздух. Она должна была уйти прочь из этого зала, где царили лицемерие и пустословие. То, что за ней пристально следила не одна пара глаз многочисленных гостей бала и что она ни разу не танцевала со своим женихом, как того требовал этикет, ей было безразлично. Она хотела только уйти прочь, прежде чем какая-то дерзость сорвется с ее губ и причинит ей потом страдание.

Не потеряв присутствия духа, она отметила про себя, что Элеонора не видела, как она тихонько ускользнула через боковой вход. Малькольм видел ее, но не посчитал нужным последовать за ней, и Мэри была благодарна ему за это.

Она прошла по коридору мимо сбитых с толку слуг, проводивших ее взглядами, и спустилась вниз по ближайшей лестнице. Она не могла больше сдерживать слезы. Словно пробив плотину, они струились по ее набеленным пудрой щекам и оставляли вытянутые следы, Казалось, словно ее красивое личико приобрело вертикальные трещины.

Мэри уже давно не знала, где находится; она потеряла направление в запутанных лестницах и переходах замка, но продолжала просто бежать вперед. Отчаяние и страх пульсировали в ее жилах и подступали к горлу.

Действительно ли она верила, что сумеет приспособиться? Действительно ли она полагала, что сумеет притвориться, что она выйдет замуж за человека, которого не знала и не любила? Что она откажется от всего, во что верила, только ради того, чтобы стать покладистой супругой?

Так было принято в благородных кругах. Браки заключались по расчету, основывались на материальной и общественной выгоде и ничего не имели общего с любовью и романтизмом. Но Мэри не хотела, чтобы так прошла ее жизнь! Какое-то время она утешала себя тем, что все сложится по-другому, и со временем она раскроет в Малькольме Ратвене мужчину, которого сможет как уважать, так и любить. Но ничего подобного не случилось. Малькольм был не кем иным, как напыщенным выскочкой, для него важнее всего были богатство и сфера влияния. И что, пожалуй, было хуже всего: он рассматривал Мэри не иначе как инородное существо в своей жизни, которое он предпочел бы отослать подальше и терпел только в угоду своей матери.

И вот так она должна провести остаток своей жизни? Безропотно сносить все унижения и страдать, потому что ни одна из ее надежд не сбылась?

Горько всхлипывая, она шла по длинному, увешанному старинными доспехами коридору, скудно освещенному свечами. Ей было ясно, что бегство бессмысленно, но внутренний порыв убежать отсюда куда глаза глядят был настолько силен, что она едва могла противостоять ему.

Она поспешила вниз по лестнице, прошла через охраняемые караулом ворота и оказалась непосредственно на внутреннем дворе замка, где рядами выстроились кареты и коляски прибывших на бал гостей.

Несколько кучеров и слуг стояли рядышком и болтали. Когда они увидели Мэри, то тут же замолчали и украдкой бросали на нее взгляды.

— Пожалуйста, люди добрые, — сказала Мэри и поспешно утерла слезы с лица. — Не обращайте на меня внимания.

— С вами все в порядке, миледи? — с беспокойством поинтересовался один из кучеров.

— Конечно, — Мэри кивнула и справилась с нахлынувшими слезами. — Все в порядке. Со мной все хорошо.

Она прошла через двор. Ночной холодный воздух, который она вбирала всеми легкими, немного успокоил ее. Вдруг она услышала тихую музыку, бодрый, пульсирующий ритм, который принципиально отличался от скучных звуков оркестра на балу.

— Что это? — поинтересовалась Мэри у кучера.

— Что вы имеете в виду, миледи?

— Я говорю о музыке, — ответила Мэри. — Разве ты не слышишь ее?

Кучер прислушался. Удары барабана, к которым теперь прибавились звонкие трели свирели и бодрые звуки флейты, было нельзя не услышать.

— Ну, миледи, — покраснев ответил молодой человек, — насколько мне известно, там напротив, в людской, отмечают праздник. Одна из служанок вышла замуж за парня.

— Свадьба?

— Да, миледи.

— А почему я ничего не знаю об этом?

— Пожалуйста, миледи, вы не должны сердиться. — Голос кучера принял умоляющую интонацию. — Мать лэрда дала согласие на брак. Мы не знали, что для этого требуется и одобрение миледи, поэтому мы не…

— Я не это имела в виду. Я бы с радостью узнала об этом, чтобы поздравить молодых и сделать им подарок.

— По-одарок?

— Разумеется. Почему ты смотришь так удивленно на меня? Я родом с юга и не знакома с обычаями севера. В Хайлэндсе не принято дарить молодоженам подарки?

— Конечно, — заверил ее кучер. — Я только не ожидал, что… Я думаю…. — он опустил голову и замолчал, но Мэри знала, что он хотел сказать.

— Ты не ожидал, что дама может интересоваться свадьбой своих слуг? — спросила она.

Он молча кивнул головой.

— Тогда убедись в своем заблуждении, — с улыбкой сказала Мэри, — и проведи меня в людскую и представь молодым. Ты сделаешь это для меня?

— Вы действительно хотите туда пойти? — Кучер неуверенно посмотрел на нее.

— Иначе я бы вряд ли тебя попросила об этом.

— Итак, прекрасно, я… — Он колебался.

— Что еще?

— Миледи должна меня простить, но ваше лицо…

Мэри подошла к одной из карет и посмотрелась в одно из окон как в зеркало. Она тут же увидела, что имел в виду юноша: ее лицо выглядело жалобно, оно было заплаканным. Быстро она достала носовой платок из отворота платья и стерла с лица остатки пудры. Из-под нее показалась светлая, розовая кожа. Потом она обернулась снова к кучеру.

— Лучше? — спросила с улыбкой она.

— Гораздо лучше, — ответил он и улыбнулся ей в ответ. — Если миледи соблаговолит проследовать за мной…

Под удивленные взгляды других слуг он провел ее мимо карет и конюшен на другую сторону двора, где располагалась двухэтажная постройка из грубых природных камней.

Хотя оконные ставни были закрыты, через щели наружу пробивался свет, и изнутри доносилась музыка, которую уже слышала Мэри. Кучер бросил на нее неуверенный взгляд, и Мэри дала понять ему кивком головы, что она еще не передумала и хочет войти. Он прошел вперед и открыл дверь, и в следующий момент у Мэри появилось ощущение, что она оказалась в другом мире.

Хотя стены были из неоштукатуренных камней, а мебель старой и грубо сколоченной, помещение излучало радость и свет, которые Мэри до сих пор напрасно искала в Ратвене.

В открытом камине весело потрескивал огонь, возле которого на корточках сидели дети и жарили на длинных деревянных палочках кусочки хлебного теста. В левой половине помещения стоял вытянутый стол, за которым расселись гости, среди них девушки и парни. Некоторых Мэри знала, но только внешне.

На грубом дубовом столе стояли различные миски с простым угощением — хлеб и кровяная колбаса, к ним пиво в серых глиняных кувшинах. Человек благородного происхождения едва бы посчитал такие яства подходящей трапезой для свадьбы, но для этих людей они казались праздничной пищей.

На другой стороне залы находился оркестр — трое слуг, в обязанности которых входило играть на свирели и флейте и бить в барабан. Под ритм их музыки, звучащей свежо и безыскусно, танцевали молодой человек и молодая девушка, чьи волосы были украшены цветами. Видимо, в их честь и состоялся праздник. Мэри хотела подойти к молодоженам, чтобы выразить свои поздравления и пожелания, но один из музыкантов увидел ее.

Барабан сразу же умолк, а за ним и другие инструменты. Молодожены прекратили танцевать, и слуги за столом оборвали свой разговор. Постепенно воцарилась полная тишина, и взгляды всех испуганно устремились на Мэри.

— Нет, прошу вас, — сказала она. — Продолжайте веселиться, не обращайте на меня внимания.

— Простите, миледи, — сказал жених и смущенно поклонился. — Мы не хотели мешать вам. Если бы мы знали, что мы так шумим, то мы бы…

— Но вы вовсе не помешали мне, — перебила его Мэри и улыбнулась. — Я пришла лишь для того, чтобы поздравить молодоженов.

И прежде, чем кто-либо из присутствующих успел хорошенько разобраться в том, что произошло, она уже взяла жениха за руку, пожала ее и пожелала ему и его семье всяческого счастья. Потом она обернулась к не менее смущенной невесте, обняла ее и также от всего сердца произнесла слова с наилучшими пожеланиями.

— Благодарю, миледи, — сказала молодая женщина, залившись от смущения краской, и сделала неловкий реверанс. Ее лицо было бледно и усыпано веснушками, волосы — огненно-рыжими. Несмотря на убогое платье, она была прекрасна естественной, неиспорченной красотой. Мэри была уверена, что невеста без труда затмила бы всех дам на балу, если бы была одета в дорогое платье и подобающе причесана.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась она.

— Мойра, моя госпожа, — раздался робкий ответ.

— А тебя? — обратилась она к жениху.

— Меня зовут Шон, миледи. Шон Фергюссон , кузнец.

— Прекрасно. — Мэри улыбнулась и огляделась по сторонам. — Здесь найдется капля вина, чтобы я могла произнести тост за молодых?

— Вы…Вы хотите выпить с нами, миледи? — поинтересовался один из стариков, сидевших за столом.

— А почему бы нет? — задала встречный вопрос Мэри. — Вы считаете, что благородная дама не может выпить кружку пива до дна?

Ответ не заставил себя долго ждать. Мэри протянули грубую кружку, налитую до краев пенистым терпким напитком.

— За Шона и Мойру! — сказала Мэри и подняла высоко свою кружку. — Долгой жизни в любви и согласии, будьте здоровы!

— За Шона и Мойру, — эхом вторили все вокруг, потом чокнулись кружками и по старинному обычаю выпили до дна, при этом Мэри была единственной, кто действительно опустошил свою кружку, потому что остальные собравшиеся были заняты тем, что удивленно смотрели во все глаза. Благородную даму, которая одним залпом выпила до дна кружку пива, они еще не встречали.

— Итак, — сказала Мэри, отставила пивную кружку и вытерла ладонью пену на губах. — А теперь я желают всем отлично погулять на свадьбе. Пусть она будет радостнее и веселее, чем та печальная ассамблея, которую сегодня дают напротив.

Она кивнула присутствующим на прощание и собралась к выходу, когда Мойра вдруг вышла вперед.

— Миледи?

— Да, дитя мое?

— Вам… Вам не нужно уходить, если вы не хотите. Шон и я будем рады, если вы останетесь. Конечно, если вы желаете…

— Нет, — сказала Мэри. — Это было бы нехорошо. Вы наверняка хотели бы побыть друг с другом. Я не хочу мешать вашему веселью.

— Мне вы не помешаете, — бойко ответила Мойра, — и Шону тоже. Если только вы сами не хотите уйти.

Мэри, остановившись прямо на пороге, обернулась. Странная тоска вдруг нахлынула на нее, и ей пришлось сдержать слезы.

— Вы хотите, чтобы я осталась? — спросила она. — На праздновании вашей свадьбы?

— Если вы этого желаете, миледи.

Мэри улыбнулась, и слеза покатилась у нее по щеке.

— Конечно, я хочу, — заверила она. — Я с удовольствием останусь, если можно.

— Позволите ли вы мне, миледи, в таком случае пригласить вас на танец? — спросил Шон, и как по мановению руки в помещении все стихло. То, что дама выпила кружку пива и ее пригласили присутствовать на свадебной вечеринке в людской, было уже достаточно необычно. Но то, что кузнец отважился пригласить ее на танец, просто переходило все границы.

Присутствующим гостям это было понятно. С настороженностью, почти со страхом они смотрели на Мэри, которой еще больше было ясно, что эти люди не слишком часто могли смеяться, состоя на службе у Ратвенов. Даже Шон, похоже, осознал, что перегнул палку, и смущенно потупил теперь взор.

— Ну, конечно же, я потанцую с тобой, — сказала Мэри в полной тишине. — Но только с условием, если не будет возражать твоя невеста.

— П-правда? — спросил совершенно сбитый с толку Шон.

— Конечно, нет, миледи, — поспешно сказала Мойра. — Как я могу быть против?

— Тогда прикажите музыкантам что-нибудь сыграть, — потребовала Мэри со смехом. — Только что-нибудь быстрое, радостное, если можно. И будьте, пожалуйста, снисходительны ко мне. Боюсь, я не знаю ваших танцев.

— Тогда мы с радостью обучим вас, миледи, — заверил ее Шон. Он махнул рукой троим музыкантам, которые снова принялись за свою работу, и мгновение спустя помещение наполнилось стучащим ритмом барабана и веселыми трелями флейты. Кузнец одобрительно поклонился Мэри, протянул руки и в следующий миг уже потянул ее за собой по маленькой площадке для танцев.

Тут же в один миг остальные гости на свадьбе образовали кольцо вокруг них, захлопали в ладоши и тяжело застучали ногами под ритм музыки. Мэри засмеялась. Ее смех зазвучал звонким серебряным колокольчиком, и у нее появилось чувство, что многопудовый груз свалился с ее плеч. Освобожденная от стягивающих пут этикета, она ожила и впервые после Абботсфорда снова почувствовала себя живым, дышащим полной грудью существом.

Молодой Шон был темпераментным танцором. Едва только Мэри сделала один из шагов, как он закружил ее, выделывая при этом веселые прыжки. Мэри быстро обнаружила, что в их танце не было никаких закономерностей, фигур и поклонов, которых следовало бы придерживаться. Она просто позволила музыке вести себя и двигалась ей в такт. Пышная юбка ее тяжелого платья раскачивалась в танце из стороны в сторону, как колокол, что вызвало большую радость у детей, сопровождающих их танец беззаботным смехом.

— Довольно танцевать, эй ты, молокосос, — разгорячился старый шотландец, в котором Мэри узнала пожилого конюха замка. — Твоя невеста уже заждалась тебя. Теперь дай мне потанцевать с дамой.

— Как пожелаешь, дядя, — с усмешкой ответил Шон и отошел в сторону.

Старый слуга поклонился Мэри.

— Миледи, вы позволите? — галантно спросил он. Мэри пришлось сдержать смешок.

— Как же я могу устоять перед таким очаровательным приглашением, сударь? — ответила она с довольной улыбкой, и в следующий момент ее уже схватили и снова закружили в танце.

С темпераментом и мягкостью, которых едва можно было ожидать у мужчины его лет, старый конюх вел ее по залу, подпрыгивал высоко вверх и щелкал каблуками, словно сила притяжения не существовала для него. Мэри кружилась в такт музыке. Ее сердце бешено колотилось, а щеки раскраснелись.

Мелодия, которую играли музыканты, подошла к концу. Но едва Мэри уселась, началась новая, еще задорнее и бойчее, чем предыдущая. К ней подошли несколько детей, взяли Мэри за руки и начали танцевать с ней в хороводе, и на короткое время молодая женщина забыла обо всех бедах и горе вокруг нее.

Она не думала о Малькольме Ратвене и о печальной судьбе, предстоящей ей.

И она не заметила грозы, собирающейся над ее головой.

 

Глава 8

С тяжелым сердцем сэр Вальтер принял решение последовать совету Делларда и отправиться в Эдинбург. Хотя он знал, что это необходимо, ему стоило немалых усилий, чтобы расстаться со своим любимым Абботсфордом.

Только старый Мортимер да садовники и ремесленники остались, чтобы охранять дом, остальных слуг леди Шарлотта распустила. Только лакеи и горничные сопровождали семью в Эдинбург.

Отъезд из Абботсфорда выпал на утро пятницы, в которую, как считал сэр Вальтер, погода могла бы выдаться и получше. Серое небо было затянуто тучами, сверху лило как из ведра. Дорогу так развезло, что кареты могли продвигаться очень медленно.

За время всей поездки до Эдинбурга сэр Вальтер не произнес ни слова. Было видно, что оставление Абботсфорда он воспринимал как личное поражение, и если бы речь шла только о нем самом, то никогда бы не поступил так.

А вместе с ним и Квентин, сидящий в одной карете со Скоттом, был тоже не в духе. Он был не против покинуть Абботсфорд и тем самым вырваться за пределы досягаемости закутанных в плащи заговорщиков; однако ему совершенно было не по душе возвращение в свою семью в Эдинбурге. За то короткое время, которое он провел на службе у своего дяди, он уже начал обнаруживать в себе скрытые прежде способности. И если теперь он снова окажется дома, то скоро вновь станет тем, кем когда-то был прежде: никчемным, неспособным ни на что в глазах своей семьи человеком.

Из-за погоды поездка переносилась с трудом и длилась дольше, чем планировалось. Лишь в воскресенье сэр Вальтер добрался с семьей до Эдинбурга. Дом, который приобрела семья Скотта, располагался на Замковой улице в самом сердце старого города, у подножия горы, на которой восседал, как на троне, большой и великолепный королевский замок.

У Квентина тяжесть лежала на сердце, когда карета остановилась перед городским домом Скотта. Путешествие бесповоротно закончилось, а с ним и приключение, которое он пережил бок о бок с сэром Вальтером. Глубокий вздох вырвался из его груди, когда кучер открыл дверцу кареты и откинул ступеньку.

— Что с тобой, мой дорогой мальчик? — спросила леди Шарлотта с ее мягкой сочувствующей манерой. — Путешествие пошло тебе не на пользу?

— Нет, тетя, это не так.

— У тебя совершенно бледное лицо и вспотел лоб.

— Со мной все в порядке, — уверил ее Квентин. — Прошу, не беспокойся. Это только…

— Думаю, я знаю, чего не хватает нашему мальчику, моя дорогая, — сказал сэр Вальтер и снова подтвердил свою славу как знатока человеческих душ. — Полагаю, он не хочет возвращаться домой, потому что еще не выяснил, чего он ищет. Верно?

Квентин ничего не ответил, а только смущенно опустил взгляд и кивнул.

— Ну, мой мальчик, думаю, я могу тебе помочь. Так как я был вынужден отпустить моих студентов, я все же намереваюсь продолжить мою работу в Эдинбурге, и у меня крайняя необходимость в прилежном помощнике.

— Ты… ты считаешь, я могу остаться?

— Я не говорил, что ты должен уходить, мой мальчик, — ответил сэр Вальтер с улыбкой. — Мы напишем твоим родным, что ты снова в городе. Кроме того, я доведу до их сведения, что доволен твоей службой и нуждаюсь в тебе и дальше для упрощения моей работы над книгой.

— Это ты сделаешь для меня?

— Конечно, мой мальчик. И я буду совершенно искренен. Потому что на самом деле существуют дела, которые я планировал уладить здесь, и в этом мне потребуется хорошая помощь. — Сэр Вальтер понизил свой голос до таинственного шепота, отчего его супруга с беспокойством наморщила лоб.

— Не волнуйся, моя дорогая, — добавил он поэтому громко. — Здесь, в Эдинбурге, мы в безопасности. Здесь с нами ничто не может произойти.

— Я очень надеюсь на это, мой дорогой. Я очень надеюсь на это.

Она покинула карету и вошла в дом, который уже приготовили к жилью высланные вперед служанки. В камине в гостиной уже горел жаркий огонь, и аромат чая и свежего печенья разнесся по дому.

Леди Шарлотта, уставшая и измученная после утомительной поездки, вскоре удалилась в спальню, а сэр Вальтер отправился в рабочий кабинет, который у него был и здесь. В сравнении с огромной комнатой для научных занятий в Абботсфорде обстановка здесь была прямо таки спартанской: секретер и стеклянный шкаф составляли единственную мебель, и под рукой не было обширной библиотеки, как в Абботсфорде.

Соответственно сэр Вальтер уже за несколько дней до отъезда упаковал некоторые книги и велел отослать их в Эдинбург; Квентину теперь полагалось разложить их по тематике и разместить в стеклянном шкафу, пока сэр Вальтер наслаждался бокалом старого скотча, хранившегося в подвалах дома.

— Итак, мы здесь, — сказал он тихим, почти расстроенным голосом. — Я никогда бы не подумал, что дело дойдет до этого. Мы трусливо бежали и оставили поле боя преступникам.

— Это было верное решение, — заметил Квентин. Сэр Вальтер кивнул.

— И ты узнаешь вскоре, что можно принимать верные решения, однако все равно чувствовать себя при этом проигравшим, мой мальчик.

— Но ты не проигравший, дядя. Ты верховный судья и известная личность, и потому ты несешь большую ответственность. Это было правильно — покинуть Абботсфорд. Инспектор Деллард в любое время подтвердит тебе это.

— Деллард. — Сэр Вальтер безрадостно рассмеялся. — Ты веришь, что он сказал нам на этот раз правду? Всю правду, имею я в виду?

— Думаю, да. Во всяком случае, все сходится, что он сказал, или нет? Это объясняется тем, что произошло за последние дни и недели.

— Правда ли? — сэр Вальтер сделал еще глоток скотча. — Я не знаю, мой мальчик. Во время долгой поездки из Абботсфорда сюда у меня было много времени, чтобы подумать, и с каждой милей, которая оставалась у нас позади, у меня возрастало сомнение.

— Сомнение? В чем? — Квентин заметил, как и у него закралось жуткое подозрение.

— Убийцы-поджигатели, эти мнимые бунтари, почему они напали на нас той ночью? Очевидно, в их цели не входило убивать нас, иначе они бы в любое время могли сделать это, пользуясь преимуществом своей численности.

— Полагаю, мой выстрел прогнал их, — вмешался Квентин.

— Вполне возможно. Или же они хотели припугнуть нас. Может быть, они хотели предостеречь нас, поэтому и разожгли огонь на другом берегу реки. Они хотели дать нам знать, с кем мы имеем дело.

— Но инспектор Деллард говорит…

— Я знаю, что говорит инспектор Деллард. Мне известна его теория. Но чем больше я размышляю над этим, тем больше прихожу к убеждению, что он ошибается. Или что он по-прежнему не говорит нам всей правды о сектантах и их намерениях.

— К чему ты клонишь, дядя? — осторожно спросил Квентин.

— К тому, что мы не пустим дело на самотек, — ответил сэр Вальтер, подтверждая самые худшие предчувствия своего племянника. — Я подчинился рассудку и увел семью в безопасное место. Но это не значит, что я сложу руки на коленях и буду ждать, пока другие разберутся за нас. И здесь, в Эдинбурге, у нас есть все возможности действовать.

— Какие возможности? — Квентин даже не скрывал того, что был не в восторге от намерений своего дяди. Перспектива передать дело Делларду и его людям и наконец не иметь с ним ничего общего полностью устраивала его.

— Здесь в городе есть некто, с кем мы поговорим о деле, — объяснил сэр Вальтер. — Это специалист по шрифтам, который занимается древними рунами. Возможно, он может рассказать нам о руне меча больше, чем того хотели Деллард и аббат Эндрю.

— Специалист по рунам? — с широко раскрытыми глазами спросил Квентин. — Значит, ты действительно не хочешь успокоиться и оставить это дело, дядя? Ты все еще веришь, что от нас что-то скрывают и твоя задача — выяснить правду?

Сэр Вальтер кивнул.

— Я не могу тебе объяснить, почему я так воспринимаю это дело, мой мальчик. Конечно, поговаривают о несоразмерном упорстве Скоттов, но это не все. Это больше чем чувство, это инстинкт. Что-то подсказывает мне, что за всем этим скрывается гораздо больше, чем мы до сих пор выяснили. Возможно, даже больше, чем предполагает инспектор Деллард. Монахи в Келсо хранят древнюю тайну, и это беспокоит меня.

— Почему ты не сказал об этом Делларду?

— Чтобы еще больше настроить его против нас? Нет, Квентин. Деллард — офицер, он говорит и думает, как британский солдат. Решить вопрос означает по его понятиям нагнать своих драгун и велеть расстрелять восставших. Но я хочу не этого, ты понимаешь? Я хочу не только того, чтобы виновные предстали перед судом. Я хочу также знать, что действительно скрывается за этими событиями. Я хочу понять, почему должен был умереть Джонатан и почему хотят нас убить. И я думаю, что мы должны дать объяснения леди Мэри, ты не находишь?

Квентин кивнул. Он знал своего дядю и понимал, что он не напрасно помянул Мэри Эгтон. Впрочем, Квентин все равно не намеревался позволить дяде убедить себя в том, что не считал правильным.

— А если тут нечего понимать? — возразил он. — Если инспектор Деллард прав, и мы имеем дело действительно лишь с бандой головорезов, ненавидящих англичан и воюющих с каждым, кто имеет с ними дело?

— В таком случае, — пообещал сэр Вальтер, — я вернусь в свой дом и в будущем ограничусь только написанием романов; я и без того пропустил все сроки. Но если я прав, мой мальчик, то, возможно, позднее нам будут благодарны за наши расследования.

Квентин задумался. Он не мог отрицать, что это приключение с его дядей доставляло ему удовольствие, несмотря на всю опасность. Он почувствовал себя как никогда живым и открыл в себе такие стороны характера, о которых даже не догадывался. И конечно, тут была леди Мэри. Квентин ничего не сделал бы с такой охотой, как поехал бы к ней в Ратвен и рассказал, как он и его дядя разрешили ситуацию.

Но стоил ли того риск?

Инспектор Деллард ясно дал им понять, что убийцам не знакомы угрызения совести, и они уже неоднократно доказывали, что человеческая жизнь ничего не значит для них.

Сэр Вальтер, прочитавший сомнение на лице своего племянника, шумно вобрал в себя воздух.

— Я не могу тебя принуждать следовать за своим старым дядей в следующее безумное приключение, мой мальчик. Если ты не хочешь, потому что опасаешься за свою жизнь, то я могу понять твое беспокойство и уважаю это. Ты можешь в любое время прекратить у меня свою службу и вернуться обратно домой. Я не буду удерживать тебя.

Это сработало безотказно. Потому что Квентин ни при каких обстоятельствах не хотел возвращаться домой, где его оценивали по меркам старших успешных братьев и считали добрым, но никчемным человека.

— Итак, хорошо, дядя, — сказал он голосом, дающим понять, что он разгадал маленькую уловку сэра Вальтера. — Я останусь с тобой и помогу тебе. Но только при одном условии.

— Слушаю тебя, мой мальчик.

— Пусть эта попытка будет последней. Если знаток рун не даст нам исчерпывающей справки, ты прекратишь дальнейшие поиски и оставишь это дело в покое. Я прекрасно могу понять твои намерения пролить свет на это дело. Я знаю, что ты все еще упрекаешь себя в смерти Джонатана и хочешь выяснить, что конкретно скрывается за этим случаем, и я знаю, что ты испытываешь вину по отношению к леди Мэри. Но, возможно, все вовсе не так, дядя. Возможно, инспектор Деллард прав, и речь действительно идет о банде убийц, которые выбрали себе старинный знак, чтобы одним упоминанием о нем наводить на всех ужас и панику. Ты обещаешь мне учитывать и эту вероятность?

Сэр Вальтер сидел при мерцающем свете огня и потягивал вино из бокала. Взгляд, которым он разглядывал Квентина, был непривычен для него.

— Посмотри-ка, — тихо сказал он. — Прошла только пара месяцев, как у цыпленка, которого прислали ко мне, выросли крылья. И едва он научился летать, как он уже осмеливается диктовать условия старому орлу.

— Прости, дядя, — поспешно сказал Квентин, который сожалел о сказанных им дерзких словах. — Я не хотел показаться самонадеянным. Это только…

— Все в порядке, мой мальчик. Я не сержусь на тебя. Просто горько осознавать, что молодое поколение говорит с мудростью и рассудительностью, которую следовало бы иметь самому. Ты абсолютно прав. Когда-нибудь я покончу с этими происшествиями, или они будут вечно преследовать меня. Если визит к профессору Гэнсвику не даст никакого результата, то я оставлю дело в покое, даже если мне будет трудно. Договорились?

— Договорились, — ответил Квентин, и вдруг ему стало понятно, что было странного во взгляде, которым дядя посмотрел на него: впервые великий Вальтер Скотт посмотрел на него не как на несмышленого мальчишку, а как на взрослого. На равноправного партнера в поиске истины.

С Милтиадесом Гэнсвиком сэр Вальтер был знаком давно. Профессор, долгие годы преподававший в университете Эдинбурга, был мудрым другом и учителем для Скотта.

Гэнсвик не был историком, но изучение истории для этого юриста было больше, чем просто времяпрепровождение. К тому же он снискал себе этим определенную славу и опубликовал уже некоторые доклады в уважаемом периодическом издании Scientia Scotia. Областью его специализации были кельтские предания и шотландская ранняя история, которые, казалось, оказывали на ученого родом из Сассекса особое влияние.

Еще из Абботсфорда сэр Вальтер сообщил Гэнсвику, что хочет навестить его в Эдинбурге. И вскоре после их прибытия в город профессор сообщил, что крайне рад предстоящему визиту.

Квентин, который после первоначального колебания пообещал своему дяде поддержать его в расследованиях, скоро пожалел о своем решении, когда увидел, что кучер направил их карету на Хай стрит. Она вела сперва по поднимающейся в гору дороге к королевскому замку, а потом мимо собора Святого Джайлза и здания парламента, хорошо знакомого сэру Вальтеру, потому что здесь заседал верховный шотландский суд, который он возглавлял.

Причиной для беспокойства Квентина было то обстоятельство, что Хай стрит — или «королевская миля», как ее называли в народе, — была той улицей, на которой располагались дома с привидениями. Именно про это место рассказывали жуткие истории, и хотя Квентин понимал, что это лишь выдумки, он все равно не мог избавиться от неприятного ощущения.

Уже наступили сумерки, когда коляска добралась до цели. Сторожа в темных плащах зажигали газовые фонари. Их бледный свет немного разгонял тьму, но не способствовал в глазах Квентина тому, чтобы хоть немного смягчить гнетущее ощущение.

Узкие, высокие фасады лэндсов, как называли дома на Хай стрит, мрачно и таинственно поднимались к затянутому облаками ночному небу. Среди них образовались узкие проулки с выходящими на них глухими стенами домов, так называемые вайндс, ведущие к удаленным задним дворам, которые обозначались не иначе, как клоузиз. Часто там подкарауливали беззаботных гуляк и втыкали им нож под ребра, и некоторые думали, что теперь не находящие себе покоя души убитых бродят по этим улицам и дворам…

Когда Квентин вышел из кареты, он сделал такое озабоченное лицо, что сэру Вальтеру пришлось ухмыльнуться.

— Что с тобой, мой мальчик? Ты не увидал часом привидение?

Квентин весь передернулся.

— Нет, дядя, конечно же нет. Но все равно мне не нравится это место.

— Рискую тебя разочаровать, в последние годы мне стало известно, что на Хай стрит не водятся привидения. Ты можешь быть спокоен.

— Да ты смеешься надо мной.

— Ну, совсем немножко. — Улыбнулся сэр Вальтер. — Прости, пожалуйста, но так забавно видеть, как упорно суеверие укрепляется в сознании нашего народа, несмотря на всю просвещенность. Вполне возможно, что мы не сильно отличаемся от наших предков.

— Где живет профессор Гэнсвик? — поинтересовался Квентин, чтобы сменить тему.

— В конце переулка, — ответил сэр Вальтер, указывая на один из вайндсов. Того, что Квентин скорчил недовольное лицо, он намеренно не заметил.

Сэр Вальтер велел кучеру обождать. Потом они отправились пешком к дому профессора, который действительно находился в конце вайндса, на другой стороне узкого заднего двора. С темным фасадом, высокими окнами и остроконечным фронтоном он выглядел совершенно так, как в рассказах о привидениях, и перспектива провести там вечер в обществе засыпанного пеплом профессора не вдохновляла Квентина.

Но как только он взглянул на профессора Гэнсвика, все его предубеждения мигом исчезли. Ученый, который уже долгие годы жил на ренту, был жизнерадостным современником — не сухим, аскетическим британцем, а человеком в прекрасной форме, выдававшей необычный стиль жизни. Его голова почти облысела, но его лицо обрамляла седая борода, покрывающая и щеки. Маленькие хитрые глаза выглядывали из-под кустистых бровей. Покрасневшее лицо профессора давало возможность предположить, что он наряду со многими другими шотландцами знал толк в скотче. Его коренастое тело скрывалось в мужском халате из шотландского пледа, а на ногах были подходящие к нему шлепанцы.

— Вальтер, друг мой! — радостно воскликнул он, когда сэр Вальтер и Квентин вошли в уютно обставленную комнату, в которой Гэнсвик сидел в большом кожаном кресле перед камином.

Состоялось сердечное приветствие; Гэнсвик обнял своего бывшего ученика, который доставил ему, как он выразился, «так много гордости и чести», и поздоровался с Квентином также с безудержной радостью. Он усадил их возле камина и налил виски, особенно хорошего качества, как он подчеркнул. Потом он поднял тост за благополучие его знаменитого ученика, и по старой традиции мужчины выпили бокалы до дна.

На Квентина, который прежде не пил виски, мутноватая янтарная жидкость оказала неприятное воздействие. Было недостаточно того, что она, как огонь, обожгла его гортань, в итоге у него появилось чувство, будто кто-то перевернул дом профессора Гэнсвика. С пунцовым лицом он поставил бокал обратно и, глубоко дыша, попытался хоть как-нибудь сохранить достоинство и не упасть со стула.

Гэнсвик ничего не заметил в своем восторге, а сэр Вальтер не стал привлекать всеобщее внимание. Похоже, и он очень радовался тому, что снова встретился со своим старым учителем спустя долгие годы. Увлеченно они делились воспоминаниями, пока не подошли к истинной причине визита.

— Вальтер, мой дорогой мальчик, — сказал профессор, — я так тому рад, что дорога вновь привела вас в мое скромное жилище, но я все же спрашиваю себя, что послужило тому причиной. Знаю, что вы очень занятый человек, и я не допускаю, что это просто ностальгия по старым добрым временам. — Он внимательно посмотрел на бывшего студента.

Сэр Вальтер не намеревался испытывать терпение старого учителя.

— Вы правы, профессор, — подтвердил он. — Как вы уже могли узнать из письма, в моем имении произошли крайне загадочные и тревожные события, и мы с племянником заняты сейчас тем, что пытаемся разобраться в них. К сожалению, мы зашли в тупик в наших расследованиях и надеялись, что вы, возможно, сумеете нам помочь.

— Я чувствую себя польщенным, — заверил его Гэнсвик, и его маленькие глаза хитро заблестели. — Разумеется, я не могу и представить себе, как вам помочь. Меня пугает то, что произошло с вашим студентом, и я желаю, чтобы виновные были схвачены, но я не вижу, как могу поспособствовать этому. Вы нуждаетесь явно больше в помощи полиции, чем старого человека, который располагает скромными знаниями.

— Об этом речь не заходила, — возразил сэр Вальтер. — В моем письме я не все сообщил вам, сэр. С одной стороны, потому что я опасался, что письмо могут перехватить. С другой стороны, потому что хотел лично показать вам это.

— Вы хотите мне что-то показать? — Профессор наклонился вперед от любопытства. Его взгляд был бодр и горел от любопытства, как у маленького мальчишки. — Что же?

Сэр Вальтер достал портмоне из кармана сюртука и вынул листок бумаги, который он развернул и протянул Гэнсвику. На нем был изображен набросок меча.

С некоторым удивлением и любопытством профессор бросил на него взгляд, и его покрасневшие от алкоголя черты лица стали мгновенно белыми, как мел. Тихий вздох раздался в его груди, уголки рта опустились.

— Что с вами, профессор? — забеспокоился Квентин. — Вам нехорошо?

— Нет, мой мальчик, — он судорожно затряс головой. — Ничего страшного. Этот знак — где и когда вы видели его?

— Много раз, — ответил сэр Вальтер. — Сначала Квентин обнаружил его в библиотеке в Келсо, незадолго до того, как неизвестные спалили ее. Знак показался мне знакомым, и я обнаружил, что именно такой же находится как символ занятия ремесленника на деревянном панно из монастырской церкви в Данфермлайне, которое теперь служит украшением в моем доме. В следующий раз в форме этого знака горел огонь, и его можно было видеть издалека.

— Сигнальный огонь, — глухо сказал Гэнсвик, и его лицо стало еще бледнее. — Кто зажег огонь?

— Бунтари, разбойники, сектанты, честно говоря, я и сам не знаю, — признался сэр Вальтер. — Это и есть причина нашего визита, профессор. Я надеялся, что вы с вашими знаниями поможете нам пролить немного света на это дело.

Затравленно Гэнсвик разглядывал рисунок и не мог оторвать от него взгляд. Квентин видел, что руки старого профессора дрожали, и он спросил себя, что же его так встревожило.

Гэнсвику понадобилось какое-то время, чтобы взять себя в руки.

— Что вам уже удалось разузнать? — спросил он потом.

— Несмотря на все усилия, совсем немного, — ответил сэр Вальтер. — Только то, что какая-то банда бунтовщиков использует этот знак. И что на древнем языке он обозначает «меч».

— Он обозначает гораздо большее, — ответил Гэнсвик и взглянул вверх. Взгляд, которым он окинул своих посетителей, совершенно не понравился Квентину.

— Этот знак, — продолжал ученый глухим шепотом, — не должен был существовать. Он относится к списку запретных рун, которые уже тысячелетия преданы опале друидами. Она восходит к началу темных, языческих времен.

— Это уже говорили нам, — кивнул сэр Вальтер. — Но что стоит за этим знаком? Почем он запрещен?

— В древние времена, — сказал Гэнсвик голосом, заставившим Квентина задрожать от страха, — когда люди еще молились языческим божествам, друиды были всемогущи и внушали ужас. Они были мудрецами и мистиками, предсказателями и иногда даже волшебниками.

— Волшебниками? — спросил Квентин, и можно было четко видеть, как кадык заходил у него вверх и вниз.

— Одно суеверие, мой мальчик, — успокоил его сэр Вальтер. — Нет ничего, из-за чего тебе стоит беспокоиться.

— Когда-то я тоже думал так, — сказал Гэнсвик и понизил голос. — Но мудрость проходит сквозь годы, и в старости человеку открывается то, что в юности осталось для него неведомым. Сегодня я верю, что между небом и землей существуют такие вещи, которые не признает современная наука.

— Что же? — почти в шутку спросил сэр Вальтер. — Вы хотите заставить нас поверить, что друиды действительно умели в прежние времена колдовать, профессор? Вы запугаете мне несчастного Квентина.

— Дело не в моих взглядах. Но вы спросили меня, с чем вы имеете здесь дело, мой дорогой Вальтер. И правда такова, что вы столкнулись с темными силами.

— С темными силами? Как мне следует это понимать?

— В те древние времена, — продолжил Гэнсвик, — существовало две группы друидов. Одни следовали дороге света и использовали свои знания во благо, чтобы исцелять и сохранять. Но существовали и другие, которые злоупотребляли своими способностями, чтобы увеличить свою власть и повлиять на судьбы людей. Для достижения своих целей они не брезговали никаким преступлением и применяли человеческие жертвоприношения и жестокие ритуалы. Члены тех тайных кругов носили темные балахоны и маски на лицах, чтобы никто не мог узнать их подлинное лицо. И вдобавок к обычным рунам, с помощью которых друиды сохраняли свои тайны и толковали будущее, они разработали другие знаки. Темные знаки с темным значением.

— Вы говорите загадками, сэр, — сказал сэр Вальтер, который уголком глаз видел, как Квентин ерзал на стуле.

— Они назвали себя «братством рун» и отреклись от древнего учения. Вместо этого они предались демоническим силам, которые, как гласит предание, дали им новые знаки. Действующие во имя добра друиды побаивались этих знаков и начали бороться с этим братством. Большинство из запретных рун были утрачены в ходе тысячелетий. Как и эта — «руна меча».

— А что скрывается за ней? — с заметным волнением спросил Квентин.

Профессор улыбнулся.

— Этого я не знаю, мой мальчик. Но явно за этим что-то кроется, это точно.

— Почему? — поинтересовался сэр Вальтер.

— Потому что существуют источники, которые подтверждают это. Несколько лет назад я натолкнулся в королевской библиотеке на древнюю рукопись, написанную по-латыни. Это был научный труд монаха, который разбирал в нем тонкости языческих рун. Рукопись была, к сожалению, неполная, и я не сумел выяснить, что конкретно было предметом изучения. Но на страницах, которые оказались передо мной, автор среди прочего касался и запретных знаков.

— И что он написал об этом?

— То, что братство рун никогда не прекратит своего существования. Что часть его сумеет сохраниться и после переломного момента в ходе истории и что оно окажет судьбоносное влияние на шотландскую историю.

— Как?

— Как было сказано, разные влиятельные шотландские деятели будут приближены к братству или по крайней мере находиться под их влиянием. Среди них и эрл Роберт Брюс.

— Ни за что! — решительно заявил сэр Вальтер.

— Мой дорогой Вальтер, — возразил профессор Гэнсвик с мальчишеской улыбкой, — я знаю, что все шотландцы испытывают глубокую симпатию к своему Брюсу, в конце концов, он был тем, кто объединил кланы и победил англичан. Но, к сожалению, они склонны к тому, чтобы ставить исторические личности на слишком высокий пьедестал. И король Роберт всего лишь человек, со слабостями и ошибками, свойственными человечеству. Он был человеком, который принял далеко идущее решение и взвалил на свои плечи большую ответственность. Так ли неверна мысль, что он позволил окружить себя лживыми советчиками?

Сэр Вальтер задумался. Было видно, что ему пришлось не по душе упоминание национального героя Шотландии вместе с сектантами. С другой стороны, аргументы профессора Гэнсвика были вполне убедительны, но логически размышляющий ум Вальтера Скотта не мог так просто поддаться им.

— Предположим, что вы правы, профессор, — сказал он. — Допустим, братство рун на самом деле действовало вплоть до позднего Средневековья и имело связи в высших кругах. Но что это нам дает?

— Это только говорит нам, что влияние сектантов до сих пор недооценивалось. Это может объясняться лишь тем, что братство само прилагало большие усилия, чтобы не попасть в исторические книги, с другой стороны тем, что написание истории традиционно находилось в ведомстве монастырей, чьи настоятели едва ли придавали значение тому, чтобы описывать языческое братство, подчиняющееся черной магии. В повествованиях монахов определенные аспекты нередко просто не упоминались, если не соответствовали их убеждениям. Письменный документ, который я нашел, был не чем иным, как фрагментом. Возможно, он сохранился только благодаря иронии судьбы.

— Но это… это может обозначать, что братство рун действительно существует сегодня, — взволнованно сделал заключение Квентин. — То, с которым мы имеем дело.

— Глупости, мой мальчик, — сэр Вальтер закачал головой. — Мы имеем дело лишь с какими-то бунтарями, которые странным образом узнали об этом и используют древний знак, чтобы наводить на всех страх и ужас.

— Но всадники, которых мы видели той ночью, все до одного были в масках, — не унимался Квентин. — И аббат Эндрю придал всему большое значение, как ты знаешь.

— Аббат Эндрю? — Профессор Гэнсвик поднял удивленно брови. — Значит, в деле замешаны и монахи? Из какого ордена?

— Премонстратенского, — ответил сэр Вальтер. — Они поддерживают в Келсо маленькую обитель.

— Но монах, чью рукопись я читал, был премонстратенец, — тихо сказал Гэнсвик.

— Это всего лишь совпадение.

— Но возможно и больше, чем просто совпадение. Может быть, существует что-то, что связывает этот орден и братство рун. Что-то, что уходит далеко в прошлое и длится столетиями, оказывая сегодня влияние.

— Дорогой профессор, это все лишь предположения, — осадил его сэр Вальтер. Профессору Гэнсвику всегда было свойственно некое чувство театральности, и это делало его лекции несравненно более интересными, чем у других ученых. В данном случае требовались факты и ни в коем случае не смутные предположения. — Мы не располагаем ни одним доказательством того, что мы действительно имеем дело с наследниками этих сектантов. Мы даже не знаем, какие цели преследует братство рун.

— Власть, — ответил Гэнсвик. — Ни о чем другом никогда не шла речь у этих бродяг.

— Нам не хватает доказательств, — повторил сэр Вальтер. — Если бы у нас была хотя бы копия этой рукописи, на которую вы наткнулись! Тогда я бы мог с ней поехать в Келсо и заставить говорить аббата Эндрю. Но так у нас нет ничего, кроме предположений.

— Я бы с радостью помог вам, мой дорогой Вальтер. Как я уже сказал, дело было несколько лет назад, и так как оккультные секты и ритуалы не совсем относились к области моих интересов, то я не оставил записей.

— Вы помните, где нашли манускрипт?

— В библиотеке есть отдел фрагментов и обрывков документов, которые не поддаются классификации. Туда я вышел совершенно случайно. Если я правильно припоминаю, рукопись была не внесена в каталог.

— Но он находится еще там?

Гэнсвик пожал плечами.

— При всем беспорядке и хаосе, которые царят там, я не могу представить себе, что кто-то забрал рукопись. Тогда он должен был намеренно искать ее.

— Итак, отлично, — кивнул сэр Вальтер. — Завтра же мы отправимся с Квентином в библиотеку и будем искать документ.

Если бы мы его нашли, то у нас по крайней мере хоть что-то было бы в руках.

— Вы не изменились, мой дорогой Вальтер, — заявил с улыбкой профессор. — В ваших словах звучит логически мыслящий разум, который не готов принимать на веру то, что не поддается рациональному объяснению.

— Я имел счастье получить научное образование, — ответил сэр Вальтер, — и у меня были превосходный учитель.

— Может быть. Но этот учитель с годами признал, что наука и рационализм представляют не конец всей мудрости, а всего лишь ее начало. Чем больше человек знает, тем отчетливее достигает осознания, что в принципе ничего не знает. И чем больше мы пытаемся понять мир на основе науки, тем больше знаний ускользает от нас. Со своей стороны я признал, что существуют вещи, не поддающиеся объяснению, и я могу лишь посоветовать вам последовать моему примеру.

— Что вы ждете от меня, профессор? — Сэр Вальтер усмехнулся. — Что я поверю в примитивное волшебство? В черную магию? В демонов и мрачные ритуалы?

— Но Роберт Брюс поверил в это.

— Это не доказано.

Гэнсвик вздохнул.

— Я вижу, мой друг, вы еще не так далеко зашли. В более почтенном возрасте, в этом я уверяю вас, многое видится по-другому. Но я все же советую вам быть осторожным. Воспринимайте это как совет вашего сумасшедшего старого профессора, который не хочет, чтобы что-нибудь случилось с вами или вашим молодым учеником. Эту руну меча и тайну, за которой она стоит, нельзя ни в коем случае недооценивать. При этом речь идет о власти и влиянии. Поэтому историю создают и шлифуют с помощью сил, которые находятся вне нашего понимания. Это не какая-то обычная борьба, это эпическая битва между светом и тьмой, бушующая с возникновения времен. Не забывайте об этом никогда.

Пронизывающий взгляд, с которым ученый смотрел на своих посетителей, не понравился Квентину. Он вдруг почувствовал себя не в своей тарелке и с большим удовольствием встал и вернулся бы домой, если бы это не выглядело невежливо и грубо.

Его дядя не желал слушать о демонах и мрачных ритуалах. У Квентина же такие речи вызывали священный ужас. Он видел собственными глазами, что всадники, напавшие той ночью на Абботсфорд, были не привидениями, а людьми, но чем больше он узнавал обо всей этой истории, тем таинственнее она ему казалось.

А если они действительно имели отношение к наследию братства, корни которого уходили глубоко в глубь веков, если не тысячелетий? Которое было так могущественно, что сумело оказать существенное влияние на шотландскую историю? Наверняка пожилой человек и неопытный паренек были не слишком подходящими людьми, чтобы раскрыть такую тайну…

— Я не забуду о нем, — сказал сэр Вальтер к великому облегчению Квентина, но, разумеется, близко было предположение, что Скотт уступил больше из уважения перед своим старым учителем, чем по убеждениям. — Мы благодарны вам за то, что вы поделились с нами своими знаниями, и я обещаю вам, что будем соблюдать крайнюю осторожность.

— Большего я и не могу потребовать, — ответил Гэнсвик. — А теперь давайте поговорим о чем-нибудь другом. Как поживает ваша супруга? Над чем вы сейчас работаете? Это верно, что вы хотите написать роман, действие которого разыгрывается в средневековой Франции?..

Вопросы, которыми засыпал профессор сэра Вальтера, не оставляли места для других размышлений. Сэр Вальтер ответил на них, и они беседовали о старинных временах, когда мир, — на этом они сошлись, — не был еще таким сложным. Так как профессор отказывался отпустить их без угощения, то встреча затянулась; ученый дал распоряжения своей экономке приготовить им поздний ужин, и поэтому была уже ночь, когда сэр Вальтер и Квентин наконец покинули дом в конце переулка.

— Профессор Гэнсвик очень приветлив, — заметил Квентин, когда они шли обратно к карете.

— Да, он таков. Еще когда я был студентом, он всегда был для меня больше, чем просто преподаватель. Впрочем, профессор сильно сдал за последние годы.

— Что ты имеешь в виду?

— Прошу тебя, Квентин, — вся эта болтовня о запретных рунах и братствах, оказавших влияние даже на шотландский королевский дом…

— Но это было вполне возможно. Разве нет?

— Думаю, нет. Предположение, что эти бунтовщики — потомки того таинственного братства и по-прежнему преследуют те же темные цели, как и их предки, я считаю игрой воображения.

— Возможно, — ответил Квентин. — Но все же нам следует быть осторожнее, дядя. Эти вещи, о которых говорил профессор, действительно так ужасны.

— Тебя снова мучает страх перед привидениями, мой мальчик? Мы поедем завтра с утра в библиотеку и попытаемся разыскать тот фрагмент документа, о котором нам рассказал профессор. Если бы мы располагали более точными сведениями, то мы бы смогли привести аргументы в ведомствах и, возможно, добились бы того, чтобы против этих преступников действовали решительнее. Но пока у нас нет ничего, кроме вороха немыслимых слухов и предположений, и они не сумеют напугать меня.

Они дошли до конца переулка, где стояла карета. Кучер слез с козел и открыл дверцу, чтобы они могли сесть.

Погрузившись в мрачные мысли, Квентин опустился на жесткое сиденье. Если бы он увидел призрачные тени, скрывавшиеся в темных нишах стен и входах домов и наблюдавшие за ним и его дядей, то его беспокойство возросло бы во много раз.

И возможно, даже сэр Вальтер пересмотрел бы свое мнение о Милтриадесе Гэнсвике.

 

Глава 9

Когда Мэри на следующее утро вошла в утреннюю гостиную, она тут же заметила произошедшие изменения. Малькольм Ратвен уже покинул дом, в комнате присутствовала только его мать. И взгляд, которым Элеонора приветствовала Мэри, не предвещал ничего хорошего.

— Доброе утро, — все равно приветливо поздоровалась Мэри и поклонилась. — Вы хорошо почивали?

— Ни в коем случае, — трескучим голосом ответила Элеонора, — и утром тоже не случилось ничего, что могло бы порадовать меня. Почему ты так рано покинула бал?

Мэри заняла место на другом конце стола. Итак, вот что было причиной такого холодного приема, подумала она. Они были раздражены из-за ее раннего ухода.

— Я почувствовала себя плохо, — скромно ответила она будущей свекрови, в тот момент, когда подошла служанка и налила ей чай.

— Так, ты почувствовала себя плохо. — По взгляду Элеоноры было нетрудно догадаться, что она вся кипела от гнева и презрения. — Этот прием был устроен в твою честь. Собрался весь свет знати, чтобы поприветствовать тебя на твоей новой родине. Я не знаю, как это считается в Англии, но здесь, на севере, воспринимается верхом неприличия, если почетный гость уходит, не сказав ни единого слова на прощание или извинившись. Ты нарушила рамки приличия и оскорбила гостей.

— Мне очень жаль, — сказала Мэри, — но я сделала это не намеренно. Вдруг я почувствовала себя плохо, как уже говорила раньше, и я посчитала лучшим…

— Но достаточно хорошо, чтобы веселиться на свадьбе в людской? — Голос Элеоноры звучал резко и жестко, отчего у Мэри все сжалась внутри. Испуганно она взглянула на хозяйку замка.

— В чем дело, дитя мое? Ты действительно думала, что твои маленькие проделки ускользнут от моего внимания? Я узнаю обо всем, что происходит внутри этих стен.

Мэри опустила взгляд. Было бесполезно отрицать что-либо. Вероятно, разболтал один из кучеров или лакеев, и Мэри не могла поставить это им в вину. Они все боялись людей, на службе у которых состояли.

— Это не было запланировано, — сказала Мэри, четко произнося каждое слово. — Я вышла наружу, чтобы сделать глоток свежего воздуха. Тут я услышала музыку, и захотела узнать, откуда она раздается. Потом одно произошло за другим.

— В твоих устах все звучит крайне невинно, если учесть, что ты танцевала с учеником кузнеца и соблюдала примитивные крестьянские обычаи.

— Простите меня, — возразила Мэри и не могла сдержаться, чтобы в ее голосе не прозвучал сарказм, — я не знала, что это запрещено.

— Тебе все запрещено! — заорала Элеонора, и ее голос сорвался. Ее глаза сверкали гневом, и угрожающая аура, окружающая ее, вселила страх даже в Мэри. — Все, что может нанести вред доброму имени и уважению лэрда Ратвен, — немного поостыв, продолжила хозяйка замка.

— Это нанесет вред доброму имени и уважению лэрда Ратвена, если я посетила свадьбу его слуг и пожелала счастья молодоженам?

— Такое поведение не подобает леди, ей не полагается почитать крестьянские традиции и желать добра подлому народу.

— Подлому народу? Эти люди наши подданные. Они состоят у нас на службе и находятся под нашей защитой.

— В самую первую очередь, — поправила Элеонора с дрожащим от гнева голосом, — они подчиняются и служат нам. Их кровь не того же цвета, как наша, они нечистые и ничтожные существа. Леди не смеет общаться с ними согласно своему происхождению.

Мэри кивнула.

— Постепенно я начинаю понимать, откуда у Малькольма такая жизненная позиция.

— Тебе не подобает быть дерзкой или критиковать меня или лэрда в какой-либо форме. Твоя задача ограничивается лишь тем, чтобы быть своему мужу хорошей и послушной супругой и с безукоризненной стороны представлять дом Ратвенов в обществе. Только это требуется от тебя. Чувствуешь ли ты себя способной для этого?

Мэри опустила голову. В какой-то момент она захотела кивнуть и пристыженно подчиниться старшему по возрасту и по положению, как ее воспитывали с юных лет. Но тут она опомнилась, потому что подумала о тех ценностях, в которые безоговорочно верила и которые ни во что не ставились в замке Ратвен. Этого она не могла молча стерпеть.

— Это зависит от того, — поэтому она сказала тихо.

— От чего? — Черты лица Элеоноры приняли теперь снова выражение хищной птицы, которое Мэри уже напугало в день ее приезда.

— Должна ли я стыдиться, что представляю дом Ратвенов.

— Должна ли ты…. — хозяйка замка поперхнулась и, похоже, действительно на какой-то миг лишилась воздуха. Беспомощно она размахивала руками, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы успокоиться. — Да ты вообще соображаешь, что говоришь, глупая девчонка? — выпалила она наконец.

— Думаю, да, — заверила ее Мэри, — и я так же не думаю, что я глупая. Это мое глубокое убеждение, миледи, что с людьми, пусть даже самого ничтожного происхождения, мы должны обращаться как с равными. Все люди наделены Богом равными правами и привилегиями. Обстоятельство, что не у всех есть счастье родиться в благородной семье, не должно давать нам повода смотреть на них свысока.

— Ах, вот оно что, — заохала Элеонора презрительно. — Революционная болтовня!

— Возможно. Но я посмотрела в глаза людей, которые работают на вас, и я увидела там только страх. Слуги боятся вас, миледи, как и вашего сына.

— И это не нравится тебе?

— Конечно нет, потому что я придерживаюсь мнения, что слуги должны любить своих хозяев и служить им верно.

Какой-то миг Элеонора сидела неподвижно, ничего не ответив Мэри. Потом она разразилась громким нервным смехом.

— Это причина для твоей ночной проделки? — поинтересовалась она. — Ты хочешь завоевать симпатию слуг и горничных?

— В первую очередь это люди, миледи. Да, я хочу снискать их симпатию и уважение.

— Уважение можно снискать только лишь авторитетом. И страх в этом — самое лучшее средство.

— Я не придерживаюсь этого мнения.

— Мне все равно, какое у тебя мнение. Ты выставила меня и лэрда в неприглядном свете и оскорбила, и это не будет оставлено безнаказанно.

— С позволения сказать, миледи, лэрд — болван, которого волнуют только мнение о нем и его богатство! Ничего другого он не заслужил.

— Довольно. — Губы Элеоноры вытянулись в тонкую линию и образовали на ее бледном лице горизонтальную полоску. — Ты явно не хочешь ничего другого. Я проучу тебя.

— Что вы задумали? — с вызовом спросила Мэри. — Сожжете крышу у меня над головой, как вы это проделываете с бедными людьми?

— Ну, крышу, конечно же, нет, но есть и другие вещи, которые великолепно горят. Например, бумага.

— Что это значит? — Мэри вдруг посетило плохое предчувствие.

— Ну, дитя мое, к моему великому сожалению, мне кажется очевидным, что эти дурацкие представления, которыми ты забила себя голову, ты выдумала не сама. Ты где-то узнала о них, и мне пришло на память, что ты с удовольствием суешь свой нос в книги гораздо чаще, чем всякая другая молодая дама, которую я знаю.

— И? — спросила Мэри.

— Эти книги — явно настоящая причина для твоего упрямства и глупого поведения. Я распорядилась, чтобы твои книги и снесли на двор, чтобы сжечь у всех на глазах.

— Нет! — Мэри вскочила с места.

— У тебя был выбор, дитя мое. Тебе не стоило выступать против нас.

На один миг она застыла, потеряв понимание происходящего из-за такого цинизма. Ужас охватил ее, и она бросилась к окну, выглянула во двор. Там внизу пылал яркий костер, от него поднимался серый дым к утреннему небу, а вместе с ним обрывки листов бумаги, которые подхватил наверх теплый воздух.

Мэри не могла сдержаться, чтобы не заплакать. Там действительно горели книги, ее книги. Слуга только что вынес из дома еще несколько штук и бросил их в жаркое пламя.

Мэри развернулась и выбежала из салона. Большими шагами она бежала по коридору и по лестнице во двор. Китти спешила ей навстречу со слезами на глазах.

— Миледи! — закричала она. — Прошу, простите меня, миледи! Я хотела помешать им, но не могла. Они просто забрали книги!

— Все в порядке, Китти, — успокоила Мэри, сдерживаясь из последних сил. Потом она спустилась по лестнице вниз во внутренний двор и наблюдала за тем, как стопки ее любимых книг предавались огню, среди них и труд о шотландской истории, который ей подарил сэр Вальтер. Молодого человека с длинной кочергой швырявшего в костер книги, она знала. Это был Шон, кузнец, с которым она танцевала вчерашним вечером на его свадьбе.

Отчаяние охватило Мэри. Она побежала, чтобы спасти, то что еще можно было спасти, она хотела голыми руками достать из огня остатки ее любимых книг. Молодой человек преградил ей дорогу.

— Миледи, не надо, — попросил он.

— Дай мне пройти! Я должна спасти свои книги.

— Здесь нечего больше спасать, миледи, — печально сказал кузнец. — Мне очень жаль.

Мэри остановилась перед пламенем и смотрела застывшим взглядом на полыхающий костер, видела «Айвенго» и «Деву озера», охваченных ярким огнем. Бумага корчилась, едва только пламя доходило до нее, и превращалась в черный цвет, чтобы потом рассыпаться пеплом.

— Почему ты сделал это? — прошептала Мэри. — Эти книги были всем, что у меня было. Они были моей жизнью.

— Мне очень жаль, миледи, — ответил Шон. — У нас не было выбора. Они пригрозили нам, что подожгут дома наших родных и прогонят нас с нашей земли, если мы не сделаем этого.

Мэри посмотрела на кузнеца. Ее перекошенное лицо не имело больше ничего общего с дамой, но она не стыдилась своих слез. То, что причинила ей Элеонора Ратвен, было самое подлое, что случалось в ее жизни.

Разбойники на мосту нацелились заполучить ее имущество и деньги, Элеонора же хотела большего. Она хотела разрушить жизнь Мэри, рассматривала ее саму как собственность, с которой она может обращаться по своему усмотрению и изменять по мере необходимости.

Среди печали и запретов, которые окружали ее, чтение было для Мэри как бегство в другой, лучший мир. Как она должна выжить без книг, оставалось для нее загадкой.

— Прошу, миледи, — сказал Шон, который увидел отчаяние в глазах Мэри, — не сердитесь на нас. Мы не может ничего изменить.

Мэри не спускала с него глаз. В первый момент она действительно испытала к молодому человеку необузданный гнев и безмерно разочаровалась в нем и его собратьях. Но теперь ей стало ясно, что Шон и другие слуги не могут воспрепятствовать этому. Они боятся за свое существование и сделали лишь то, что должны делать, чтобы защитить себя и свои семьи.

Мэри перевела взгляд вверх и посмотрела на окна салона в главном здании. Она как чувствовала, что увидит там Элеонору Ратвен.

Сухопарая женщина стояла у окна и высокомерно смотрела на нее сверху вниз, и на ее бледном лице она прочитала довольную улыбку. Ее кулаки сжались, и впервые в жизни Мэри испытала ненависть.

Бросив последний взгляд на свои дорогие сердцу книги, полностью охваченные огнем, она мысленно попрощалась с ними. Потом она развернулась к ним спиной и с высоко поднятой головой удалилась со двора, чтобы не дать еще один повод для триумфа своей будущей свекрови.

Китти сопровождала ее, и обе еле сдерживали слезы, чтобы не разрыдаться. Лишь когда Мэри оказалась снова в комнате, она дала волю чувствам, и хотя Китти сделала все, чтобы утешить ее, она еще никогда в своей жизни не чувствовала себя такой одинокой и покинутой.

Ее книги были для нее жизненным эликсиром, глотком свободы. Даже если ее тело находилось в путах, дух оставался свободным. Читая, она уносилась в далекие страны и времена, куда никто не мог последовать за ней. Эта свобода, даже если она была всего лишь иллюзией, помогала Мэри не отчаиваться.

Как же она теперь должна была жить? Как выстоять перед подавляющим напором в замке Ратвен без написанного слова, которое окрыляло ее фантазию и даровало ей утешение и надежду?

Отчаяние Мэри было безгранично. Она не выходила из комнаты целый день, и никто не приходил, чтобы позвать ее.

В какой-то момент ее слезы иссякли, и, устав от забот, ярости и возмущения, Мэри заснула. И пока она спала, она снова видела странный сон, унесший ее в далекое прошлое…

 

Глава 10

Гвеннет Ратвен искала одиночества. Она не могла больше слышать разговоры своего брата и его друзей о том, что Шотландия в огромной опасности, что Уильям Уоллес, которого они все называли только как «Храброе Сердце», предатель, что он стремился к королевской короне и его нужно осадить, что в дальнейшем только эрл Брюс мог стать королем Шотландии, и любыми средствами должна быть одержана победа над англичанами.

Гвенн устала от всего этого.

Еще при жизни ее отец вел такие разговоры, он всегда говорил, что нужно прогнать англичан из Шотландии и посадить нового короля. То, что он дружил с Уоллесом, не меняло дела. Он сложил свою голову на поле битвы, как и многие другие знатные шотландцы, и Гвенн не могла видеть, что его смерть повлияла на что-либо. Наоборот. Кровопролитие и интриги распространились еще больше.

Уоллес обещал прогнать англичан из Шотландии, но это ему не удалось; в то время как он вторгся на землю противника и завоевал город Йорк, на берег высадились английские войска и заняли Эдинбург; с тех пор оккупанты только продвигались вперед.

Кровь и страдание было тем, что принесло восстание, но вместо того чтобы сделать из этого выводы и учиться на ошибках своего отца, ее брат Дункан был уже готов ввязаться в новый мятеж, затеять новое кровопролитие.

То, как изменился Дункан за эти последние месяцы, не нравилось Гвеннет. Он стал взрослее, взвалил на свои плечи большую ответственность, но дело было не только в этом. Если он говорил, то делал это надменно и свысока, и странный блеск появлялся в его глазах, красноречиво говоривший, что он мечтал о гораздо большем, чем о скромной участи вассала английского короля.

Гвенн не знала, что точно замышляет ее брат, но у нее было не много поводов расспросить его об этом. Но она понимала, что он что-то задумал вместе с этими странными и таинственными людьми, с которыми он был связан последнее время.

Раньше брат и сестра доверяли друг другу все и почти не разлучались. После смерти отца все изменилось. Дункан теперь почти не разговаривал с Гвенн, а если это и случалось, то только чтобы осадить ее.

Сначала Гвенн принимала это за дурное настроение, за временное явление, которое пройдет, когда Дункан не будет ощущать так остро потерю отца. Но дурное настроение не проходило. Дункан отстранился от нее, зато список его таинственных посетителей становился все длиннее.

Гвенн не знала, о чем они ведут разговоры. Но предполагала, что это связано с восстанием, с Уильямом Уоллесом и юным эрлом Робертом Брюсом, которого они хотели короновать.

Тихонько ей в душу закрался страх. Она уже потеряла отца и не хотела потерять теперь и брата. Но сердце Дункана стало черствым. Теперь он слушал не ее, а только своих новых таинственных друзей.

При всякой возможности Гвенн покидала замок и пыталась избавиться от мрачного настроения, которое исходило от Дункана и его советчиков; так произошло и в тот день.

Под предлогом, что хочет собрать хворост, она ускользнула из замка. Близился вечер. Темные облака собрались на небе и затянули солнце непроглядной пеленой. Наверняка должен был полить дождь. С севера шла черная стена туч, которую гнал холодный ветер.

За ее спиной поднимались вверх башни замка Ратвен. Когда она была маленькой девочкой, они были для нее олицетворением защиты и безопасности, покоя и мира. Если же она сейчас оглядывалась на них, то не видела ничего, кроме темных стен и грозных бойниц. Она чувствовала в душе непонятный холод, чувство опасности, неизвестное ей прежде.

Возможно, все зависело от снов, которые снились ей после смерти отца. Два сна, которые постоянно повторялись.

В первом сне она скакала на белоснежном коне по земле Хайлэндса, приникая к шкуре животного, которое дарило ей утешение и покой, чувствовала себя свободной и беззаботной. В другом сне все менялось, и куда бы Гвенн ни смотрела, она видела только нужду, горе и страдание. Она видела Хайлэндс в огне, видела людей, которых выгоняли из домов, людей, оружие которых извергало гром и молнию.

Что все это должно значить?

Уже бесчисленное количество раз Гвенн размышляла над значением этих снов. Почему они посещали ее? И почему это были всегда одни и те же ужасные картины?

В одиночестве, которое царило среди холмов вокруг замка Ратвен, она надеялась найти ответ на эти вопросы. Поиск хвороста был только предлогом — женщина, которая хотела побыть наедине сама с собой, чтобы подумать, вызвала бы недоумение у привратников.

Как всегда во время прогулок по окрестным местам, Гвенн шла сперва вдоль потока, протекающего через ущелье под западной башней. Летними месяцами, когда ручей пересыхал, можно было идти по дну и найти массу сухих веток и высохших деревьев.

Еще ребенком Гвенн часто приходила сюда, чтобы полазить по острым скалам. Для девочки это было необычным занятием, но отец позволял ей это. Гвенн знала, что он мечтал о втором сыне и поэтому радовался любому проявлению интереса своей дочери к миру мужчин; и она высоко ценила, что он никогда не давал ей почувствовать своего разочарования.

Она спустилась по груде валунов, которые нанесли весной проливные дожди, и добралась до ответвления испещренного трещинами ущелья. Сбитая с толку, она огляделась по сторонам, потому что у нее появилось ощущение, что никогда прежде здесь не бывала. До сих пор она была убеждена, что знает каждый камень в этой местности, теперь же перед ней раскинулась узкое ущелье, которого она никогда не видела.

Так же и здесь были валуны, и скалистые пропасти, и пещеры, и трещины в серых скалах. С любопытством Гвенн поднялась немного выше, как вдруг заметила, что туман заволакивает низины. Он выступал из трещин и складок скал, застилал почву и быстро ширился по сторонам. Гвенн показалось, будто он ползет за ней вверх, влажный и склизкий, чтобы схватить своими холодными руками. Сама не зная почему, она испугалась.

Она обернулась, хотела вернуться к выходу и ущелья, но туман полностью заволок его. Она едва различала предметы вокруг себя. Узловатые ветви высохших деревьев выглядели как растопыренные руки жутких троллей, желающих схватить невинного путника и съесть его.

Гвенн вспомнила истории, которые рассказывали старики возле камина, — сказки о троллях, гномах и других существах, обитающих в тумане. Охваченная страхом, она выронила собранный хворост и попыталась найти дорогу в густом тумане.

— Куда держишь путь, дитя мое?

Скрипящий голос долетел до нее. Гвенн испугалась до смерти, когда прямо перед ней из тумана вышла темная фигура. Незаметно она приблизилась к ней.

Гвенн закричала от страха, пока не поняла, что это не гном и не тролль, а лишь старая женщина стоит перед ней.

Она была согнута в три погибели и опиралась на палку. Одежда на ней была черная, как вороново крыло, и на кожаном шнурке вокруг ее шеи висели вырезанные из костей талисманы. Но примечательнее всего было лицо — бледное, изборожденное морщинами, с сидящими глубоко глазами и неподвижно смотрящими. Ее узкий, горбатый нос делил лицо на две половины, рот был мал и полуоткрыт. Зубов, похоже, совсем не сохранилось.

— Старая колдунья! — в ужасе подумала Гвенн.

По своему виду женщина относилась к тем людям, которые поклонялись старой, языческой вере и совершали плохие дела. Это значит, колдуньи могли заглянуть в будущее и наложить проклятия, способные принести смерть даже самому сильному воину клана.

— Что тебе нужно от меня? — Вопрос Гвенн звучал испуганно.

Старуха подняла руку с успокаивающим жестом.

— Что мне нужно? — проскрипела она, и ее голос звучал как восточный ветер, который свистел по утрам среди стен замка Ратвен. — Ты же не боишься меня?

— Конечно, нет, — заявила Гвенн из упрямства.

— Тогда хорошо, — ответила старуха и захихикала. — Тебе следует знать, что существуют люди, которые рассказывают обо мне и мне подобных дурные вещи. Возможно, ты уже слышала обо мне. Меня зовут Кала.

— Ты… ты старая Кала?

— Итак, ты знаешь мое имя?

Гвенн кивнула головой и непроизвольно отшатнулась назад. Конечно, она слышала о старой Кале, хотя и считала ее лишь персонажем легенд, которым пугают маленьких детей.

Среди колдуний Кала пользовалась наиболее дурной славой. Даже друиды древних времен боялись ее магии и силы и утверждали, что ей уже много сотен лет и она видела своими собственными глазами строительство стены римлян.

— Тебе не следует верить во все, что болтают люди обо мне, дитя мое, — сказала Кала, словно прочитала мысли Гвенн. — Только половина из этого правда, и даже половина из половины выдумана… Гвеннет Ратвен.

— Тебе известно мое имя?

— Конечно. — Морщинистое лицо Калы сморщилось, что, видимо, означало улыбку. — Мне известно все о твоем клане, все подробности вашей жизни и нелепое упрямство. Я знаю тебя и твоего брата, пылкого Дункана. И я знала также вашего отца, который сложил свою голову на поле битвы. Я наблюдала за ней и видела ее несчастный исход. Они взывали к свободе, а думали при этом только о своей выгоде, и они предали бы даже своих родных, только бы получить желаемое.

— О чем ты говоришь? — спросила Гвенн, но старуха не ответила не ее вопрос. Взгляд Калы скользнул мимо Гвенн и устремился в широкую даль или в давно минувшие времена.

— Я была тогда там, — сказала она каркающим голосом. — Это моя судьба — наблюдать за ходом событий. Я видела, как короли всходили на трон и покидали его, как повелители завоевывали власть и теряли ее. В эти дни, Гвеннет Ратвен, моему народу представилась возможность, какая никогда не выпадала ему прежде. Мы можем свергнуть иго чужеземного господства и снова обрести свободу! Все очень переменчиво. Но обстоятельства перемешались, и требуется сильная мужественная рука, чтобы снова навести порядок. Но зависть и недоброжелательство грозят все испортить.

Костлявыми пальцами она схватила Гвенн за руку и удержала ее, гипнотизируя взглядом, пока говорила. Гвенн почувствовала, как холодный ужас пробежал у нее по спине, и с усилием она вырвалась из рук старухи.

— Что ты несешь? — грубо спросила она — Ты выжила из ума?

— Я пришла, чтобы предупредить тебя, Гвеннет Ратвен, — сказала старуха дрожащим от гнева голосом. — Твой брат замешан в заговоре. Планируется совершить злодеяния, но все это принесет несчастье.

— Ты говоришь какой-то вздор, старуха, — сказала Гвенн, внутри которой все противилось тому, чтобы слушать болтовню таинственной женщины. Она развернулась и хотела покинуть долину, но не могла отыскать тропинку в густом тумане. Бесцельно она поднялась по камням, пока ее путь не окончился перед скалой. Она пошла вдоль стены и зашла еще дальше в ущелье, окончательно заблудившись.

Охваченная паникой, Гвенн огляделась по сторонам и испугалась, когда вдруг снова увидела темную фигуру рядом с собой.

— Ты что-то ищешь, дитя мое?

— Дорогу домой, — затравленно ответила Гвенн. — Я хочу домой, ты слышишь?

— Да, но что же мешает тебе?

— Этот проклятый туман. Я не вижу даже вытянутую руку перед собой.

— Похоже, такова проблема людей. — Старуха захихикала. — Бесстрашно они отваживаются идти по незнакомой земле, играют вещами, значение которых они не понимают. Пока наконец не захотят ничего больше знать.

— Пожалуйста, — с мольбой сказала Гвенн, — дай мне уйти. Я не знаю, что все это значит.

— А я знаю? Знает дерево, что с ним произойдет, если дровосек срубит его своим топором? И мне тоже неизвестно, что уготовила судьба, Гвеннет Ратвен. Но руны открыли мне, что твой клан сыграет большую роль при этом. Судьба Шотландии полностью лежит в его руках, но твой брат готов все испортить.

— Мой брат? Почему?

— Потому что он не готов обождать, пока наступит всему свое время. Потому что он взял судьбу в свои руки и хочет вырвать то, в чем было отказано твоему отцу. И он не остановится ни перед каким злодеянием.

— Злодеянием? Мой брат Дункан? — Гвенн покачала отрицательно головой. — Ты болтаешь вздор, старуха. Смерть нашего отца тяжело ранила Дункана, но он не такой, как ты говоришь. Великое бремя легло ему на плечи, вот и все.

— Так ли? — ядовито поинтересовалась старуха. — И это причина того, почему ты, пользуясь каждым предлогом, бежишь из замка, Гвеннет Ратвен? Почему ты больше не можешь выносить общество своего брата и его таинственных советчиков, с которыми он водится последнее время?

— Ты… знаешь об этом?

— Я уже сказала тебе, малышка Гвенн: я знаю многое, больше, чем ты догадываешься. Я давно наблюдаю за тобой и твоими родными. Во все времена я молчала, но теперь не могу. Задумываются недобрые дела, Гвенн. Дела, которые изменят ход истории, если никто не сумеет предотвратить их. И твой брат будет тем, кто даст ход этим событиям.

— Мой… мой брат? — Гвенн колебалась. Все внутри нее сопротивлялось даже сейчас, чтобы поверить хоть одному слову из того, что сказала колдунья. Но то, как Кала разговаривала с ней, ее тембр и ее обвинительный и в то же время печальный взгляд склонили ее к тому, чтобы она выслушала все. — Что ты хочешь этим сказать? — спросила Гвенн беспомощно. — Я выслушаю тебя, но вряд ли пойму что-нибудь из твоих слов.

— Твой брат, Гвеннет, взял в свои руки судьбу. Он занят тем, что интригует против Уильяма Уоллеса, которого они называют «Храброе Сердце». Вместе с якобы друзьями он задумал устранить и обокрасть Уоллеса. Его сила должна быть передана Роберту Брюсу, чтобы он взошел на трон и стал королем Шотландии.

— И что неправильного в этом?

— Все, дитя мое. Время, руны, звезды. Все. Уоллес находится на вершине своей власти. Чтобы его сбросить, нужно прибегнуть к колдовству и темных силам. И твой брат сошелся с ними, явно не осознавая, что делает. Те люди, с которыми он общается последнее время, и которые стали его доверенными… Не случайно ты чувствуешь себя неуютно в их присутствии! На них лежит проклятие, и они занимаются магией.

— Ты имеешь в виду древнюю языческую веру? — спросила Гвенн осторожно. — Эти люди такие же, как ты?

— Нет, не как я, — зашипела на нее Кала так резко, что Гвенн снова отшатнулась от нее в сторону. — Другие, дитя мое. Их мысли полны мрачных помыслов и злых намерений. Они подчиняются темным рунам, а не светлым, и их искусство древнее всего, что ты или я можем представить себе.

Кала понизила свой хриплый голос до шепота, и Гвеннет почувствовала, что дрожит всем телом. Был ли тому причиной туман, пробравшийся сквозь ее платье? Или неопределенный страх, который внезапно закрался ей в душу?

— Тогда я должна предостеречь Дункана, — сказала она немного беспомощно. На что Кала только рассмеялась. — Ты думаешь, что сумеешь? Ты думаешь, что он послушается тебя? Ты думаешь, что у тебя с твоей юностью и неопытностью есть возможность бороться против силы, которая гораздо старше и коварнее тебя? Твой так и не услышанный голос потонет в буре, которая грядет. Я могу только предостеречь тебя.

— Но если это все правда, что ты говоришь, то Дункан подвергается большой опасности.

— Грозит ли костер опасностью единственной искре? Твой брат не ведает, что творит. Печаль о вашем отце и гнев на англичан ослепили его. Печаль и ярость — плохие советчики для молодого человека. Он верит, что действует в духе отца, но в действительности он делает только то, что требуют от него его советчики. Он станет тем, кто предаст Храброе Сердце и позаботится о том, чтобы его судьба была решена.

— Почему ты тогда не предостережешь Уоллеса?

— Потому что я еще не знаю, откуда грозит опасность, дитя мое. Руны открыли мне судьбу Уильяма Уоллеса. Жестокой и горькой будет она, если твой брат и его новые друзья добьются успеха. Но я не знаю еще, где и когда состоится позорное предательство, потому что руны открыли мне не все.

— Почему ты рассказываешь мне обо всем? — спросила Гвенн. — Что общего у меня с планами моего брата?

— Ты из рода Ратвенов, как и он. В тебе течет та же кровь, и ты тоже несешь ответственность за ваш клан. Ты не должна допустить, чтобы твой брат взял эту вину на себя. Иначе клан Ратвенов будет проклят на веки вечные. Но еще есть надежда.

— Надежда? На что?

— На спасение, дитя мое. У тебя одной в руках ключ к нему. Мужчины часто начинают такие дела, последствия которых они не учли, и ради славы они мoгут освободить от оков темные силы. Спасение от тьмы, которая грозит нам всем, может принести только женщина, и руны назвали твое имя, Гвеннет Ратвен…

 

Глава 11

Сэр Вальтер не терял времени. Как он и заявил профессору Гэнсвику, на следующее утро он и Квентин появились в библиотеке университета Эдинбурга и попросили получить доступ в отдел неполных документов.

Библиотекари — мужчины с серой кожей, вдыхающие пыль и боящиеся дневного света, сначала не хотели уступить желаниям Скотта. Когда же они узнали, какой высокий и знаменитый гость посетил их залы, они быстро изменили свое мнение. С предупредительной вежливостью Квентин и сэр Вальтер были проведены по крутым ступенькам в удаленное подвальное помещение со сводами. В вытянутом помещении без окон протянулись ряды полок, на которых хранились тысячи рукописей, — частично на пергаменте, частично на бумаге, — скрепленных, разрозненных и свернутых в свитки.

Библиотекарь спросил, ищет ли сэр Вальтер что-то определенное и может ли он быть ему полезен, но сэр Вальтер от всего отказался и пожелал, чтобы его оставили одного с племянником, после чего человек с готовностью удалился восвояси.

— Здесь все выглядит как в библиотеке в Келсо, — сделал заключение Квентин, держа лампу так, чтобы осветить одну сторону длинного свода. Подвал был просторным, и дальний конец потонул в темноте.

— С той разницей, что местные библиотекари, кажется, придают меньшее значение своим древним сокровищам, — добавил презрительно сэр Вальтер и огляделся по сторонам. В помещении был влажно, толстый слой плесени покрывал стены и потолок. Было видно, что письменное слово прошедших поколений здесь было обречено на забвение и разрушение, что вызвало боль в душе у писателя.

— Очевидно, ученым университета мало дела до сохранности этих документов, — выразил свое предположение Квентин.

— Или не хватает кадров, чтобы просмотреть их все и внести в каталог. Слишком долго мы предоставляли самому себе завещание нашего прошлого. Напомни мне, чтобы я распорядился оказать щедрое пожертвование попечительскому совету библиотеки. Нужно устранить этот беспорядок.

— Почему? — спросил Квентин с некоторым беспокойством и наивностью. — Почему это так важно — заниматься прошлым, дядя? Разве будущее не должно интересовать нас больше?

— Ты будешь утверждать, что плоды на яблоне важнее, чем ее корни? — ответил вопросом сэр Вальтер?

— Ну, яблоко я могу съесть, ведь верно? Они насытят меня.

— Что за глупый ответ! — Сэр Вальтер покачал головой. — На короткое время яблоки наполнят твой желудок, но дерево не принесет больше плодов. Подрубить корни значит потерять плоды. История — это нечто живое, мой мальчик, точно как дерево. Она цветет и растет за счет того, чем ее питают. Если мы потеряем из виду наше прошлое, то мы потеряем и наше будущее. Если мы все же будем регулярно изучать ее, то осознаем, что следует избегать повторять ошибки предыдущих поколений.

— Меня это убедило, — признался Квентин и обошел полки, забитые доверху скрученной бумагой и пористым пергаментом. — Но только как мы намереваемся отыскать во всем этом беспорядке документ, о котором говорил профессор Гэнсвик?

— Хороший вопрос, мой мальчик. — Сэр Вальтер обернулся к другому концу комнаты, где царил не меньший хаос. — Если бы добрый профессор дал бы нам хотя бы подсказку, где нам следует искать этот отрывок. Но он и сам случайно нашел его и не придал этому документу особого значения. Итак, нам ничего не остается иного, как обыскать здесь все систематически.

— Систематически, дядя? Ты имеешь в виду… мы должны пересмотреть все эти рукописи?

— Нет, не все, племянник. Ты забываешь, что говорил профессор Гэнсвик о рукописи на бумаге. Пергамент и папирусы, которые хранятся здесь, сразу исключаются. Нам нужно просмотреть только папки с отрывками и неразобранные рукописи.

— Разумеется, — вставил с редкой дерзостью Квентин. — Это может быть добрая пара тысяч, не так ли?

— Иногда, мой дорогой племянник, я действительно спрашиваю себя, какое соотношение крови твоих предков течет в твоих жилах. Скотты отличались всегда отменным оптимизмом и деятельной силой. Они не боятся работы, пусть даже ее будет много.

Квентин больше не перечил. Его дядя умел как никто другой убеждать его делать то, от чего бы он обычным образом отказался. Упоминание семьи было ловким трюком, который разгадал Квентин, но от чувства ответственности, неожиданно появившегося у него, он не сумел избавиться.

Пока сэр Вальтер доставал отдельные тома с полки и устанавливал их на пюпитрах, стоящих посередине зала под сводами, Квентин решил сперва осмотреть все в целом. Прежде, чем начать поиск иголки в стоге сена, он хотел сперва узнать, как велико собрание. Но пока свет его лампы так и не добрался до конца сводов.

Так как каждый шаг вдоль полок означал более двух тысяч страниц, которые следовало просмотреть, то с каждым пройденным ярдом мужество покидало Квентина. И если он был честен с самим собой, то это были не только угнетающие пессимистические мысли перед бесперспективными поисками. Он был вообще не уверен, хотел ли он вообще найти ту рукопись, о которой рассказывал профессор Гэнсвик.

С тех пор как бедный Джонатан ушел из жизни, дела пошли еще хуже: несчастье на мосту, нападение на Абботсфорд, зловещий знак руны — что будет следующим?

Решение сэра Вальтера уехать в Эдинбург сначала немного успокоило Квентина. Но теперь под мрачными сводами подвала искать сведения о старинном тайном союзе шло вразрез с тем, что он представлял себе.

Визит к профессору Гэнсвику возобновил страхи Квентина. Откуда шло это чувство, он и сам не мог определить. Это был не просто страх за свою жизнь, — здесь, в Эдинбурге, они явно были вне досягаемости бандитов. Гораздо сильнее Квентин ощущал необъяснимый ужас перед чем-то древним, злым, пережившим столетия и поджидавшим того момента, чтобы снова напасть…

Перед поржавевшей железной решеткой, дверь которой была заперта на тяжелую цепь, его путь закончился. С решеткой библиотека не заканчивалась, потому что по другую ее сторону Квентин сумел разобрать в скудном свете лампы другие рукописи, сложенные штабелями на полках и столах. По пыли толщиной в палец можно было заключить, что в комнату уже долгое время никто не заходит. Когда Квентин посветил через прутья решетки, раздался отвратительный писк, и что-то серое с грязной шерстью и длинным голым хвостом в панике прошмыгнуло по полу прочь.

— Дядя! — крикнул Квентин громко. Его голос отразился от стен жутким эхом. — Ты должен посмотреть на это!

Сэр Вальтер схватил свою лампу и пошел по проходу. С недоумением он поглядел на решетку и на расположенное за ней помещение. — Заперто, — сделал заключение он, взглянув на цепь и поржавевший замок.

— Что за документы могут там храниться? — спросил Квентин.

— Не знаю, мой мальчик, но уже то обстоятельство, что их заперли, делает их интересными, ты так не считаешь? — В глазах дяди Квентин Снова увидел мальчишеский задорный огонек, который он очень любил.

— О запертом помещении профессор Гэнсвик ничего не говорил, — задумчиво сказал он.

— Ну и что, это ничего не значит. Документ, который мы ищем, могли принести и позже, не так ли? Возможно, именно потому, что Гэнсвик занимался им.

Квентин ничего не возразил на это, во-первых, потому что чистое предположение не стоит опровергать другим противоположным предположением, во-вторых, потому что его дядю и без того нельзя было переубедить, если он что-то вбил себе в голову.

Быстро сэр Вальтер прекратил свои только что начатые поиски пропавшего фрагмента документа, и они снова поднялись наверх, где заведующий библиотекой сидел за своим секретером и вносил в каталог книги. Сэр Вальтер рассказал ему о комнате и закрытой двери, и было видно, как и без того пепельно-серая кожа заведующего стала еще бесцветнее.

— Если это возможно, — заключил хозяин Абботсфорда, — я бы с удовольствием получил ключ от этой каморки, так как не исключено, что именно там находится то, что я ищу.

— К сожалению, это невозможно, — ответил библиотекарь. Он прилагал усилия, чтобы говорить по-деловому сухо и скрыть свое волнение. Но даже от взгляда Квентина, который не обладал такой прекрасной наблюдательностью, как его дядя, это не ускользнуло незамеченным.

— И почему же, если можно спросить?

— Потому что ключ от этой комнаты потерян уже многие годы, вот почему, — объяснил хранитель библиотеки и выглядел при этом так, словно он сам был рад этому быстрому и простому решению проблемы. Конечно, он не рассчитывал на упрямство сэра Вальтера.

— Ну, — с дружелюбной улыбкой ответил тот, — тогда мы не хотим ждать и позовем плотника, который сумеет открыть замок без ключа. Я с радостью готов взять на себя расходы по этим тратам и оказать полезную помощь библиотеке.

— Это тоже невозможно, — тяжело переводя дыхание от волнения, сказал библиотекарь.

Сэр Вальтер набрал побольше воздуха.

— Должен признать, мой юный друг, что я несколько сбит с толку. Сперва старый замок казался единственным препятствием, чтобы проникнуть в помещение, а теперь выясняются вдруг и другие обстоятельства.

Библиотекарь украдкой взглянул налево и направо, чтобы убедиться, что никто не находится поблизости. Потом он понизил голос и сказал:

— Помещение опечатали, сэр, уже много лет назад. Это значит, что там хранятся запретные документы, которые не должны никому попадаться на глаза.

— Запретные документы? — с ужасом спросил Квентин. Глаза же его дяди, напротив, стали гореть еще ярче.

— Прошу, сэр, не спрашивайте меня дальше. Мне ничего не известно об этом, даже если бы я знал, то мне нельзя ничего рассказывать вам об этом. Ключ уже давно потерян, и это тоже хорошо. Те своды древнее самой библиотеки, а это значит, что каморка уже столетия не открывалась.

— Вот и причина, чтобы сделать это, — возразил сэр Вальтер. — Суеверия и нянюшкины сказки не должны переходить дорогу науке и исследованию.

— Тогда я вынужден просить вас переговорить с куратором библиотеки, сэр. Конечно, я бы не возлагал большие надежды на вашем месте. До вас и других постигла неудача в попытке открыть дверь.

— Других? — сэр Вальтер и Квентин насторожились. — Кого, мой друг?

— Странные люди. Мрачные типы. — Библиотекарь даже весь передернулся.

— Когда это произошло?

— В прошлом месяце. Разве это не странно? Столетия никто не интересовался этой комнатой, а теперь сразу все один за другим.

— Действительно. И эти люди хотели также получить именно ключ от этой комнаты?

— Верно. Но они не получили его, так же, как и вы.

— Понимаю, — сказал сэр Вальтер. — Благодарю вас, друг мой. Вы нам очень помогли. — С этими словами он развернулся и схватил Квентина за рукав, чтобы увести его прочь.

— Ты слышал? — зашипел Квентин на него, когда они снова оказались в подвале и могли быть уверены, что никто не подслушивает за ними. — Комната закрыта уже несколько столетий. Значит, запретные документы хранятся там. Возможно, они имеют что-то общее с руной или братством.

— Возможно, — ответил на это сэр Вальтер.

— И эти люди, которые пару недель назад приходили в библиотеку, явно были приверженцами секты. Они тоже хотели получить доступ в комнату, но куратор отказал им.

— Может быть.

— Может быть? Но дядя, все подтверждает это. Ты разве не слышал, что сказал о них библиотекарь? То, что это были мрачные типы?

— И из этого ты делаешь вывод, что это были сектанты?

— Нет, — смущенно ответил Квентин. — Но нам следует поговорить с куратором. Вполне вероятно, он может дать нам описание этих людей.

— Очень хорошо, племянник. И что дальше?

— Ну, да, — добавил Квентин немного тише, — тогда нам следует снова обратиться к комнате. Твое предположение, что именно там хранится интересующий нас документ, кажется очень правдоподобным.

— Так оно и есть. — Сэр Вальтер с триумфом ударил кулаком по пульту. — Если эти люди действительно хотели получить доступ в эту комнату, значит, там есть что искать. Вполне возможно, что мы наконец найдем существенные указания, которые помогут нам разгадать тайну руны меча и уничтожить это зловещее братство.

— Итак, мы не будет больше искать отрывок документа, о котором рассказывал профессор Гэнсвик?

— Нет, мой мальчик. Эта комната мне обещает гораздо больший успех, чем продолжение поиска иголки в стоге сена. Мы тут же пойдем поговорить к куратору. Возможно, он сумеет нам помочь в дальнейшем.

Однако это было не так. Куратор библиотеки не мог им помочь в дальнейшем. Квентину показалось даже больше, что он не хотел им помочь.

Хотя круглолицый человек с бакенбардами и постарался дать вежливую справку, однако было трудно не заметить, что он был напуган. Явно нервничая, он рассказал сэру Вальтеру и его племяннику ту же самую историю, которую они уже слышали: комната заперта много лет назад и дан строжайший приказ не открывать ее снова. Ключ от нее давно потерян, и конечно, запрещено ломать замок.

Сэр Вальтер предпринял некоторые попытки убедить его, но в итоге он должен был признать, что по части упорства встретил в лице куратора непревзойденного мастера. Куратор порекомендовал ему под конец обратиться в королевское ведомство по исследованиям и науке с официальным запросом, ответ на который может последовать через недели, а то и месяцы и к тому же с малой долей вероятности на успех.

По поводу мужчин, пытавшихся получить позволение войти в комнату, куратор тоже не мог дать им справку.

Где-то шесть недель назад к нему пришли двое мужчин, чей внешний облик и появление он охарактеризовал как «таинственные», тоже пытались получить ключ, но безусловно он отказал им в проникновений в запретную комнату. Так как они не назвали своих имен и куратор не мог вспомнить, как выглядели эти мужчины, сэру Вальтеру показалось бессмысленным продолжать задавать вопросы, стараясь выудить любую информацию.

После он и его племянник отправились обратно домой. Конечно, они могли продолжить просматривать собрание фрагментов в надежде натолкнуться на находку профессора Гэнсвика. Но эта вероятность, казалось, обещала мало успеха, теперь они знали, где находится истинное указание, которое могло бы привести к объяснению этого мистического случая.

— Чтобы открыть комнату по государственному разрешению, придется долго ждать, — постановил сэр Вальтер, когда они снова сидели в карете. — Поэтому я напишу письмо министру юстиции. Как председатель верховного суда я имею право устраивать расследования, если они способствуют раскрытию дела.

— Как ты думаешь, почему куратор не захотел помочь нам? — спросил Квентин.

Сэр Вальтер внимательно поглядел на племянника.

— Тебе не следует забывать, что в нашей семье я тот, кто задает риторические вопросы, — с улыбкой ответил он. — Ты знаешь ответ, иначе ты бы не задал его.

— Думаю, человек просто боялся. И причина этого, я полагаю, в тех людях, которые приходили до нас.

— Это может быть.

— Если эти люди действительно относятся к братству рун, то это доказывает, что профессор Гэнсвик прав: эта секта существует до сих пор и ее приверженцы, как и прежде, промышляют своими нечистыми делами.

— Нет, — возразил сэр Вальтер. — Это лишь доказывает, что кто-то интересуется теми же вопросами, что и мы. И то, что мне не следовало брать тебя с собой к профессору Гэнсвику. Он человек с большой фантазией, вот что тебе следует знать.

— Но разве ты не сам говорил, что братья рун…

— Мы имеем дело с бестолковыми людьми, — перебил его сэр Вальтер, — с политическими карьеристами, которые используют старые суеверия, чтобы замаскироваться и вселять страх в таких робких людей, как куратор. Но я отказываюсь верить, что эти братья рун, или как они себя там называют, состоят в союзе со сверхъестественными силами. Все, что они пока совершили, было ужасно: им вменяется в вину убийство, поджог и нарушение границ владений, причем они ничем не отличались от обычных преступников. Я отказываюсь верить в сверхъестественное, пока предлагаются такие малоубедительные доказательства. Под сектантами подразумеваются преступники, которые воспользовались старинными преданиями, чтобы создать вокруг себя ауру таинственности. Вот и все.

— Итак, инспектор Деллард, вероятно, тоже прав?

— По крайней мере, его теории кое в чем оказались верны. Но все же в одном он основательно ошибся.

— И в чем же?

— Он послал нас в Эдинбург, чтобы мы оставили в покое этих сектантов. Но очевидно, что они проворачивают свои делишки здесь так же точно, как и там, в Галашилсе. И это единственное, что действительно беспокоит меня, мой мальчик. Поэтому я хочу сам посодействовать тому, чтобы этих людей по возможности схватили раньше, чем они совершат очередное злодеяние.

Квентин заметил тень, пробежавшую по его лицу. — Ты думаешь о визите короля, не правда ли? — осторожно спросил он.

Сэр Вальтер не ответил. По движению челюстей и напряженному выражению лица дяди Квентин увидел, что он попал не в бровь, а в глаз.

Сэра Вальтера действительно терзали опасения, пусть даже по другим причинам, чем его племянника. Его волновали реальные, политические подоплеки случая; Квентину же нещадно действовали на нервы побочные обстоятельства. К тому же юношу не оставляло чувство, что само дело на порядок выше них, и порой даже мысль о Мэри Эгтон не могла придать ему мужества. Не то чтобы он не полностью доверял своему дяде, но его намерения собственными силами расследовать происшествие он считал довольно дерзким предприятием. Как они могли разгадать загадку братства рун, располагая такой ограниченной информацией? К тому же все говорило о том, что сектанты уже в городе, так что не столько бесперспективно, сколько просто опасно было продолжать и дальше вести поиски.

Квентин оставил для себя эти размышления; он обещал дяде оказать помощь в расследовании и не оставил бы его в беде. Он делал ставку больше на Чарльза Делларда, королевского инспектора.

Может быть, он тем временем продвинулся в своих поисках…

Многоуважаемые господа,

Уже в течение нескольких недель я занимаюсь известным происшествием, и вы привыкли получать от меня в начале каждой недели депешу, в которой я информирую вас о текущем ходе расследований.

К сожалению, должен и в этот раз поставить вас в известность, что расследования в отношении бунтовщиков, которые совершили беспорядки в Галашилсе и других округах, все еще продвигаются с переменным успехом. Прежде всего, что бы я и мои люди ни предпринимали, мы словно наталкиваемся на стену молчания, и я, к сожалению, не могу исключить того, что население страны большей частью сочувствует преступникам.

Поэтому я взял на себя смелость и провел с моими драгунами обыски в близлежащих деревнях, попавших под подозрение в том, что они скрывают преступников. К сожалению, мне пришлось установить, что население держится заодно с бунтовщиками, так что я был вынужден прибегнуть к карательным мерам в назидание остальным. Мне удалось навести порядок в округе, однако к решению нашей проблемы это не привело, и я опасаюсь, что с учетом данных обстоятельств потребуются дальнейшие расследования, чтобы окончательно распутать загадку, которая образовалась вокруг этих мятежников. Со всем моим уважением как офицера короны я бы хотел заверить вас, что я предприму и дальше все зависящее от меня, чтобы преступники были схвачены.

С глубоким уважением, Чарльз Деллард, королевский инспектор.

Чарльз Деллард пробежался глазами по письму еще раз и подул на свою подпись, чтобы скорее высохли чернила. Потом он сложил бумагу, засунул в конверт и запечатал его. После всего этого он кликнул нарочного, который уже стоял возле двери его бюро и ждал.

— Сэр? — Молодой человек в красной форме драгуна застыл на вытяжку.

— Капрал, эта новость должна быть доставлена в Лондон самым коротким путем, — сказал Деллард и вручил ему письмо. — Я хочу, чтобы вы лично передали ее, вы поняли?

— Так точно, сэр, — отрапортовал унтер-офицер, щелкнул каблуками и покинул бюро. Деллард слышал, как застучали его каблуки по полу, и не сумел подавить ухмылки.

Этих дурней в Лондоне так легко ублажить. Достаточно подходящей депеши, в которой он сообщает пару общих фактов о ходе расследования, чтобы они не задавали лишних вопросов. Между тем он мог делать в графстве все, что ему будет угодно. С тех пор как жалкий Скотт и его пугливый, но не менее любопытный племянник исчезли из Галашилса, у Делларда были развязаны руки, чтобы действовать согласно собственным планам, ради чего он, собственно, прибыл сюда.

Никто, ни этот трижды умный Скотт, ни эти идиоты в Лондоне не догадывались, в чем заключались его планы и что он в действительности замыслил. Его маскировка была безукоризненна, сама акция была спланирована идеально. Судьба совершила свой оборот, и он сам уже послушно подчинялся ей.

Деллард захотел вернуться к карточному столу и перейти к дневным делам, когда перед дверью раздались поспешные шаги. Сперва он уже подумал, что опять заявился шериф Слокомбе, этот общеизвестный пьяница, чье бюро он беспардонно занял и который навещал его каждый день, чтобы надоедать глупыми вопросами.

Но Деллард ошибся. Это был не Слокомбе, пришедший навестить его, а аббат Эндрю, настоятель премонстратенского монастыря в Келсо.

Адъютант вошел и доложил о священнике, и едва инспектор сумел решить, хочет ли он вообще принимать посетителя, аббат уже стоял на пороге.

— Добрый вечер, инспектор, — сказал он в своей обычно спокойной манере. — Вы могли бы уделить мне немного вашего драгоценного времени?

— Конечно, достопочтенный аббат, — ответил Деллард, посылая однако гневный взгляд своему адъютанту: разве он нечетко выразился, что не желает, чтобы его беспокоили? — Прошу вас садиться, — предложил он аббату стул, пока адъютант поспешно выскочил из комнаты. — Чем могу быть полезен вам, дорогой аббат? Вы не частый гость в моем бюро.

— К счастью, нет, — ответил аббат Эндрю многозначительно. — Я хотел справиться о ходе расследований. В некоторой степени мой орден существенно пострадал от действий этих преступников.

— Это известно мне, и я глубоко сожалею о случившемся, — заверил его Деллард. — Я только жалею, что я не мог сделать вам радостного сообщения этим утром.

— Значит, вы не продвинулись далеко в ваших расследованиях?

— Нет, это правда, — признался Деллард со смиренно опущенной головой. — У нас есть несколько ниточек, которые мы отрабатываем, но как только речь заходит о том, чтобы схватить этих преступников, мы наталкиваемся на стену молчания. Эти преступники, кажется, пользуются у населения большой поддержкой. Это сильно осложняет мою работу.

— Странно, — ответил аббат. — При беседах с людьми у меня скорее сложилось впечатление, что они боятся предводителя. К тому же и ваши драгуны предприняли все, чтобы объяснить населению, что сотрудничество и оказание помощи преступникам влечет за собой тяжкие последствия.

— Я слышу в этом легкий упрек, дорогой аббат?

— Конечно, нет, инспектор. Вы — блюститель закона. Я — всего лишь простой священник, который ничего не понимает в этих делах. Конечно, я спрашиваю себя, почему должна применяться такая жестокость по отношению к населению страны.

— И вам приходит на ум ответ?

— Ну, честно говоря, у меня появилась мысль на этот счет, инспектор. Мне кажется, что вас лишь во вторую очередь интересует пожар в Келсо и убийство Джонатана Мильтона. В первую очередь, похоже, вы стремитесь внушить вашим начальникам в Лондоне чувство, что вы здесь не бездельничаете, а в действительности вы, прошу простить мне мою откровенность, не сделали пока ничего существенного.

Чарльз Деллард вышел из себя. В его глазах вспыхнул гнев.

— Зачем мы ведем этот разговор? — спросил он.

— Все очень просто, инспектор. Потому что я считаю своим долгом выступить как представитель людей из Галашилса, запуганных вами окончательно. Они пришли ко мне и пожаловались, что их деревни наводнены драгунами, которые обыскивают всех, что невинных людей заковывают в цепи и уводят.

— Дорогой аббат, — сказал Деллард, заставляя себя сохранять спокойствие, — я не могу ожидать, что человек веры понимает все необходимые меры, которые приносят с собой любое полицейское расследование, но…

— Это не полицейское расследование, инспектор, а чистый произвол. Люди боятся, потому что каждый из них может оказаться следующим. Мужчины, которые были казнены вами…

— … все без исключения соучастники, прятавшие преступников или способствовавшие им.

— И это крайне странно, — сказал аббат. — Мне рассказали совсем другое. Это значит, что эти мужчины погибли невиновными и их даже ни разу не выслушали.

— Что вы ожидаете? Что кто-то, кому угрожает веревка, скажет правду? Простите меня, достопочтенный аббат, но я опасаюсь, что вы не многое знаете о человеческой натуре.

— Достаточно, чтобы распознать, что здесь происходит, — ответил аббат Эндрю твердым голосом.

— Итак? — спокойно спросил инспектор. — И что же здесь происходит, по вашему мнению?

— Я вижу, что расследования проходят не так, как им полагается. Летят щепки, но я не могу понять, что действительно рубят. Не знаю, что вы задумали, инспектор, но я прекрасно вижу, что вы преследуете личные цели. Создается впечатление, что в ваши интересы вообще не входит поймать преступников.

Лицо инспектора Делларда превратилось в каменную маску.

— Радуйтесь, — сказал он бесстрастно, — что вы служитель церкви, которому я могу великодушно простить необдуманно сказанные слова. В другом случае, я бы потребовал удовлетворения за такое оскорбление. Мои люди и я несем ежедневно тяжелую службу в борьбе против преступников, и часто мы даже рискуем своей жизнью. И в итоге получить обвинение, что мы преследуем наши цели не со всем упорством?! Это злой умысел, который задевает мою честь как офицера.

— Простите меня, инспектор. — Аббат слегка поклонился. — В мои намерения ни в коем случае не входило оскорбить вас. После всего, что я услышал, я лишь посчитал необходимым поговорить с вами и высказать вам мои взгляды.

— И ваш взгляды в том, что я намеренно затягиваю расследования? Что мне безразлично благополучие людей в Галашилсе? Что я преследую мои личные цели? — Взгляд Деллард стал колючим, но священник выдержал его.

— Должен признать, что я еще больше убедился в своем подозрении, — откровенно признался он.

— Это глупо, дорогой аббат. Какие же это могут быть цели?

— Кто знает, инспектор? — загадочно ответил аббат Эндрю. — Кто знает?..

Тайная надежда Квентина на то, что ключ к запретной комнате никогда не всплывет на поверхности и избавит их от поисков древних обрывков документа, не оправдалась в тот же вечер.

Сэр Вальтер, леди Шарлотта и Квентин как раз закончили ужинать, как кто-то громко постучал в дверь дома. Один из слуг пошел открывать дверь. Когда он вернулся, то держал в руках маленький пакет, который разглядывал с любопытством.

— Кто это был, Брэдлей? — поинтересовался сэр Вальтер.

— Никто, сэр.

— Это невозможно. — Сэр Вальтер улыбнулся. — Кто-то постучал, иначе мы бы ничего не слышали, верно?

— Верно, сэр. Но когда я открыл дверь, там никого не было. Только вот этот пакет лежал на пороге. Я полагаю, что кто-то подшутил.

— Дайте мне его, — потребовал сэр Вальтер, после чего распаковал пакет, завернутый в кожу, рассмотрел со всех сторон и потянул за шнур.

Под кожей находилась деревянная плоская коробочка, со съемной крышкой. Квентин затаил дыхание, когда увидел, что достал его дядя из шкатулки: ключ, величиной с ладонь, поржавевший и с грубой бороздкой.

— Этого быть не может! — воскликнул Квентин, который, конечно же, как и сэр Вальтер, тут же догадался, о каком ключе идет речь. Только леди Шарлотта, которую муж не посвящал в последние события, потому что не хотел беспокоить, оставалась в полном неведении.

— Что это? — спросила она мужа.

— Это, моя дорогая, — ответил сэр Вальтер с довольной улыбкой, — кажется мне, приглашение. Кто-то, похоже, придал большое значение тому, что Квентин и я продолжили наши расследования. И я думаю, мы окажем ему эту услугу…

 

Глава 12

Снова они собрались в кругу камней, где собирались уже тысячелетия назад их предки, чтобы вызвать темные силы.

Мужчины в темных балахонах и вымазанных сажей масках внимательно смотрели на своего предводителя, стоящего в центре круга. Его белые одежды бледно отсвечивали в лунном сиянии.

— Братья, — громко крикнул он, чтобы все могли услышать его, — снова мы собрались. Великое событие не за горами. Ночь, когда сбудутся все предсказания и исполнятся древние обещания, вот-вот наступит. И есть новости, братья мои. Уже сбывается то, о чем нам поведали руны. Те, кто верят, что победят нас, в действительности работают на нас! Их любопытство так же велико, как их желание уничтожить нас. Однако своими действиями они только способствуют тому, что мы после долгого времени, наконец, получим обещанное нам сотни лет назад.

Сектанты закивали головами и выразили свое согласие глухим бормотанием, среди камней раздался тихий, жуткий хор голосов, затихший в черноте ночи.

— Но есть не только хорошие новости, братья мои. Я не хочу скрывать от вас, что появилась новая опасность. Старый, очень старый враг снова начал беспокоиться. Долгое время наши предшественники считали его побежденным, но он лишь затаился. Все эти столетия он следил за нами и выжидал подходящий момент, чтобы показаться нам. Похоже, друзья мои, что в эти дни решается не только наша судьба. Но также нужно закончить борьбу с теми, кто выступает на стороне нового порядка. Будет решен итог борьбы между их верой и нашей, братья. Мы доведем борьбу до конца и пожнем плоды победы. Как в древние времена, вновь воцарится господство рун!

— Воцарится господство рун! — слаженно ответили сектанты, и их предводитель почти чувствовал всем своим телом то волнение, которое передавалось ему от собравшихся в кругу камней его приспешников.

Он прекрасно умел управлять массами. Он знал, как играть с чувствами и пользоваться словами так, чтобы люди подчинились ему и не задавали больше вопросов.

О том, что поиск документа еще не пришел ни к какому конкретному результату, он умышленно умолчал. Гораздо важнее было ненавидеть общего врага. Потому что ненависть, которую он испытывал уже долгие годы, сумела сплотить группу сильнее, чем любые железные цепи.

Ненависть к новому порядку.

Ненависть к тем, кто представлял его.

Ненависть к веку, который был упадническим и гибельным и требовал обновления. Обновления, которое принесет братство рун.

 

Глава 13

Ключ подошел. Щеки сэра Вальтера раскраснелись, как у школьника, который в соседском саду тайком воровал яблоки. Что-то тихо щелкнуло в замке, и задвижка отскочила. Затем последовало громкое бряцание, будто ржавую цепь бросили на пол. Вход в потайную комнату библиотеки был свободен.

Конечно, ни сэр Вальтер, ни его племянник не обмолвились ни одним словом о том, какой непредвиденный подарок им подложили вечером под дверь. Библиотекарю они сказали лишь то, что еще раз хотят просмотреть документы в собрании фрагментов. Оказавшись под сводами подвала, они незамедлительно поспешили к запертой комнате.

С металлическим скрипом открылась решетчатая дверь, и свет лампы упал на полки, которые стояли вдоль стен. Каждая из них была доверху набита скрученными в рулоны и засунутыми в кожаные папки рукописями, свидетельствами и фрагментарными документами. И где-то среди всего, как был уверен сэр Вальтер, находились ссылки на таинственное братство.

— Профессор Гэнсвик наверняка бы многое отдал за то, чтобы сейчас оказаться с нами, — сказал Квентин, когда они проникли в комнату.

— Без сомнения, — подтвердил сэр Вальтер. — Вполне возможно, что мы найдем тут еще пару-другую рукописей, которые сможем предоставить ему для рассмотрения. Итак, примемся за работу, мой мальчик. Ты займешься полкой с левой стороны, я же поработаю над правой.

— Хорошо, дядя. А что точно мы ищем?

— Все, что хотя бы приблизительно относится к нашей теме. Если тебе попадут в руки рукописи, в которых говориться о языческих обычаях, магии рун или тайных братствах, тогда ты нашел то, что мы искали.

Пожимая плечами, Квентин принялся за поиски. Его осторожность и любопытство находились в равновесии. Первая папка, за которой он потянулся, была покрыта толстым слоем паутины. Пыль взметнулась вверх и забилась в ноздри и горло, отчего Квентин начал громко чихать и кашлять. В кожаной обложке находилась целая уйма рукописей, и большинство из них были написаны на старой, потрескавшейся бумаге. Чернила поблекли и стерлись, так что чтение обещало быть нелегким занятием. Читать пергаменты было несравненно легче, но зато Квентину пришлось мобилизовать все свои знания латыни и греческого, чтобы добраться до смысла знаков, выстроившихся бесконечными рядами.

Большинство бумаг свидетельствовали о передаче в собственность наделов земли, некоторые документы были связаны с притязаниями на наследство. Причина того, что они были преданы забвению, вряд ли зависела от того, что они содержали в себе разрозненный материал; скорее всего их затеряли, чтобы нельзя было восстановить обратные претензии.

Квентин захлопнул папку и потянулся за следующей. Документы внутри нее были почти все без исключения написаны на пергаменте и скреплены печатями, которые датировали их раннехристианским временем. Священный трепет охватил племянника сэра Вальтера, когда он думал о том, сколько лет всем этим документам. Много столетий назад монахи и придворные писцы создали их, совершенно не думая, что в далеком будущем они когда-то будут прочитаны.

Постепенно Квентин понял, что имел в виду его дядя, когда говорил об оживающей истории и о том, чтобы учиться на поступках и ошибках предшествующих поколений.

В следующий момент Квентин обнаружил палимпсесты — листы пергамента, которые уже однажды были озаглавлены, но их надписи удалили из соображений экономии. Довольно часто это делали небрежно, так что во многих местах можно было прочитать написанное ранее.

Поначалу Квентину это показалось крайне увлекательным — заниматься почти детективной работой по розыску того, что утаено от всего мира. Но наконец ему стало ясно, что писари прошлых времен имели достаточно причин для уничтожения первых названий пергаментов. Речь в документах шла о скучных делах, записки, пометки и подтверждения давно потеряли актуальность и ничего не имели общего с тем, что искали сэр Вальтер и его племянник.

Так проходили часы.

В свете двух керосиновых ламп, которые они не раз уже наполняли, оба изучали бесчисленные документы; они просматривали справки и читали всевозможные отрывки. Они нашли книгу с подробными рисунками человеческого тела, листы с любовными стихами Овидия и других поэтов римского классического периода. Это был настоящий клад документов, одного существования которых было достаточно, чтобы созывать хранителей обычаев.

Только того, что они искали, не находил ни сэр Вальтер, ни его племянник. Наконец Квентин потянулся за томом в два раза толще остальных, стоявшим на верхней полке. Едва Квентин взял его в руки, как потерял равновесие и покачнулся вперед. С криком он упал со стула, на который поднялся, чтобы добраться до верхней полки. Папка с бесчисленным количеством листов выскользнула у него из рук; с глухим ударом оба приземлились на пол в клубах пыли и ворохе листов.

— Квентин! — напустился на него сэр Вальтер, который жутко испугался. — Что ты за растяпа! Что ты опять натворил?

— Я-я не знаю, — пробормотал, запинаясь, Квентин и протер от пыли глаза. Когда он снова открыл их, то увидел беспорядок, который устроил: окруженный ворохом разрозненных листов, он сидел на полу и казался себе проказником, которого поймали за очередной проделкой.

— Ты приведешь все в порядок, — потребовал сэр Вальтер строго, — а именно сейчас же! Ты поднимешь каждый листок и положишь его обратно туда, где он лежал, прежде чем ты…

Вдруг он оборвал себя на полуслове, и раздражение на его лице сменилось безграничным удивлением. В крайне редкие случаи Квентину доводилось видеть своего дядю совершенно потерявшим дар речи.

— Что случилось, дядя? — спросил молодой человек неуверенно. — Я еще что-то сделал неправильно?

Сэр Вальтер по-прежнему молчал, только теперь он наклонился, чтобы поднять документ, который упал ему прямо под ноги. Не веря своим глазам, он рассмотрел его, а потом чем показал племяннику.

— Ура! — закричал Квентин. Это был знак руны меча. Символ было нетрудно узнать. Каллиграф заключил его в орнамент, которым украсил по краю страницы. Когда листок поворачивали в сторону, знак четко проступал перпендикулярным штрихом и пересекающим его полумесяцем.

— Это не совпадение, — сказал сэр Вальтер в крайнем волнении. — Принеси лампу, мальчик мой, и поставь на стол. И прости, что я назвал тебя растяпой. Если это то, что мы ищем, то ты по праву можешь называться в будущем счастливчиком.

Квентин подпрыгнул и сделал то, что ему велели. Мужчины стали читать при белом сиянии лампы.

Значки на фрагменте не так легко поддавались расшифровке. Они были исполнены старинными строчными буквами, доставляющими трудности Квентину. Сэр Вальтер водил пальцем по строчкам и тихо бормотал себе под нос, пока читал.

— Здесь написано, — произнес он спустя какое-то время, — что речь идет о «secreta fraternitatis».

— О тайне братства, — перевел Квентин и почувствовал, как волосы у него на затылке зашевелились.

— Да, — сказал сэр Вальтер, — и документ перед нами сообщает подробности об этом братстве. «Fraternitas signorum vetarorum» сказано здесь — братство запретных знаков.

— Под запретными знаками могли иметь в виду руны, — предположил Квентин. — Это означает, что речь идет о братстве рун.

— Я исхожу из этого, мой мальчик. Здесь ниже находится дальнейшая информация. Как я понимаю, здесь говорится о тайных встречах в полнолуние и вызывании темных духов и демонов «ex aetatibus obscurius».

— Из темных веков, — с ужасом сказал Квентин.

— Очевидно, автор этой рукописи был близок к братству и хорошо знал его обычаи. Здесь он упоминает даже, где обычно проводятся их тайные встречи: «in circulo saxorum».

— В кругу камней, — перевел Квентин.

— Под этим подразумеваются, без сомнения, менхиры, которые остались здесь с дохристианских времен, — объяснил сэр Вальтер. — Ученые давно спорят о том, каким целям могли они служить. Возможно, этот отрывок скрывает ответ на этот вопрос. Потому что автор этой рукописи прав, круг камней — место собрания сектантов. Здесь они встречались «ad artes obscuras et interdictas».

— Для темных и проклятых дел, — сказал Квентин, содрогаясь от ужаса, таким голосом, который мог с честью сойти за голос старого Макса-призрака. — И так это поныне.

— Хочу надеяться, что ты не веришь в это на самом деле, мой дорогой племянник, — сказал сэр Вальтер немного раздраженно. — Все же я не могу оспорить… Многое указывает на то, что бунтовщики, которые вторглись в Келсо и Абботсфорд, прибегли к этому старому трюку, чтобы вызвать в пугливых душах страх и ужас. Но ты же не считаешь, что эти люди действительно поклоняются идолам и верят в древнюю силу рун.

— Профессор Гэнсвик явно убежден в этом.

— При всем уважении, которое я испытываю к моему бывшему учителю, профессор Гэнсвик стал несколько эксцентричным за те долгие годы, что он провел за книгами и старинными рукописями.

— А что же насчет аббата Эндрю? Разве не ты сам говорил, что он что-то утаивает от нас, дядя? Он, вне всякого сомнения, предупреждал нас об опасности, которая скрывается за руной меча. Возможно, он знал об этих вещах.

— Обоснованное подозрение, — признал сэр Вальтер, — которое мы как можно скорее предъявим аббату Эндрю.

— Ты хочешь вернуться в Келсо?

— Нашей целью было найти в библиотеке отправную точку, и эту отправную точку мы явно нашли. Если мы приступим к аббату Эндрю с этим документом, то возможно, он будет более сговорчив в том, что касается его знаний о древних тайнах. Ты перепишешь эту страницу буква в букву, мальчик мой, и ничего не упусти из виду. Между тем я просмотрю, нет ли здесь еще рукописей, которые относятся к этому отрывку.

— Интуиция подсказывает мне, что это не так, — сказал Квентин.

— Отчего же?

— Ну, если бы эта книга действительно содержала больше информации о запретных рунах, то она бы давно была уничтожена. Или утрачена в сумбурном ходе Средних веков. Или… — Он перебил себя сам и сильно побледнел. — Дядя, — зашептал он проникновенным голосом, — возможно, это то, на что натолкнулся Джонатан в архиве в Келсо. Возможно, это был знак, который я обнаружил, своего рода отметка. Скрытое указание на то, что на полке находится другой отрывок. И бедный Джонатан случайно наткнулся на него, ты знаешь, как он любил совать свой нос в древние рукописи.

— Для меня это звучит не очень убедительно, — покачал головой сэр Вальтер. — Почему кто-то должен был спрятать обрывки этого документа в Келсо.

— Ну, в Келсо хранились книги, которые спасли из библиотеки в Драйбурге, не так ли? А Драйбургский монастырь принадлежал когда-то к крупнейшим научным центрам страны, чьи книги были знамениты не менее, чем королевская библиотека в Эдинбурге.

— Я не понимаю, куда ты клонишь?

— А вдруг страницы книги намеренно разделили на части и разнесли по разным библиотекам? Может быть, секта рун хотела скрыть ее таким образом от строгих глаз монастырских цензоров? В ходе столетий знание о местонахождении отрывков было утеряно, пока бедный Джонатан несчастным образом не обнаружил один из них.

— Твоя история звучит как приключенческий роман и уже чуть не стала реальностью, мой мальчик, — признался сэр Вальтер. — Впрочем, пока нет ни одного самого ничтожного доказательства. Мы будем дальше искать и, возможно, найдем что-то такое, что докажет твою версию.

— Что с этим кругом камней, о котором идет речь в тексте? — Блеск в глазах Квентина выдал, что и его охватил азарт и стал сильнее, чем страх и осторожность. — Мы могли бы попытаться разыскать его?

— К сожалению, здесь нет сведений, где он находится. В одном только Лоулэндсе существует дюжина таких кругов из камней, а в Хайлэндсе и подавно. Мы навестим завтра еще раз профессора Гэнсвика, возможно, он сумеет больше рассказать нам об этом. А теперь принимайся за работу, мой мальчик.

— Договорились, дядя.

— Квентин?

— Да, дядя?

Признательная улыбка скользнула по лицу сэра Вальтера Скотта.

— Отличная работа, мой мальчик. Действительно отличная работа.

Дальнейшие поиски новых отрывков рукописи, написанной монахом в раннем Средневековье о делах друидов и секты рун, не увенчались успехом. Однако сэр Вальтер просмотрел целый ворох разрозненных рукописей и фрагментов, пока Квентин снимал точную копию с их находки. Больше ему не встречался почерк, который бы подходил к фрагменту. Ничего схожего по содержанию тоже не попадалось.

Наступил поздний вечер, когда сэр Вальтер и Квентин закончили свои поиски.

Они оба устали, и их глаза болели от искусственного освещения. Все же сэр Вальтер не знал покоя: два дня он пренебрегал своими писательскими обязанностями ради личных расследований. Учитывая недостаток времени, это было роскошью, которую он не мог себе позволить. Квентин знал, что его дядя опять просидит всю ночь напролет за письменным столом; откуда он черпал силы, для молодого человека оставалось загадкой.

Они вышли из библиотеки через заднюю дверь. Сторож открыл для них узкую калитку. Они проскользнули в переулок, который проходил между зданием библиотеки и задней стороной университета. На освещенной слабым светом фонарей улице воцарилась серая полутьма. Туман тянулся от Ферт-оф-Форт и заволакивал землю. Шаги сэра Вальтера и его племянника гулко и глухо звучали по мостовой.

Вдруг Квентин почувствовал что-то неладное. Сперва он списал это на свой давний страх и на туман, который расползался по переулку. Он уже хотел назвать себя глупцом, который никогда не повзрослеет. Потом он все же признал, что тихий страх, который охватил его, имел реальную подоплеку.

Шаги, звук которых отражали стены, не принадлежали ему или дяде; здесь были еще какие-то шорохи. Глухие, едва слышные удары, раздававшиеся откуда-то сзади.

Квентин хотел обернуться, чтобы убедиться в своих подозрениях. Но правая рука его дяди оказалась быстрее и схватила его за плечо.

— Не оборачивайся, — зашипел сэр Вальтер.

— Но дядя, — зашептал смущенно Квентин. — Нас преследуют.

— Знаю, мой мальчик. Как только мы вышли из библиотеки. Это грабители, боящиеся света подонки. Продолжай идти вперед и делай вид, что ничего не заметил.

— Может, нам позвать констебля?

— И рискнуть нашей жизнью? Ближайший страж порядка может быть только в нескольких улицах отсюда. Что ты предпримешь до его прихода? С тремя — четырьмя уличными разбойниками одновременно? Если угрожать этим людям, они становятся зверями, попавшими в ловушку на охоте. Им нечего терять и они будут защищаться изо всех сил.

— Понятно, дядя.

Квентин заставил себя не смотреть через плечо, хотя все внутри него порывалось сделать это. Пока враг, преследовавший их, не имел лица, он внушал еще больше страха. Квентин не знал, сколько было преследователей и чего они хотят. Может быть, они намереваются ограбить их или даже убить?

Удары пульса молодого человека участились, пока он не услышал их стук в голове. Тоскливо он смотрел вперед в конец переулка, который казался недосягаемым.

Квентин боролся с возрастающей паникой. Он отчетливо слышал шаги преследователей, хотя они и не приближались.

Дистанция между ними оставалась прежней, но почему? Квентин не находил объяснения этому, но в нем закралась надежда, что им, может быть, действительно удалось избегнуть опасности и они невредимыми унесут свои ноги.

Тут произошло непредвиденное.

В один миг в переулке раздались совершенно другие шорохи, громкое бряцание оружия и резкие крики, и Квентин понял, что всего в нескольких шагах за ними разыгралась жестокая борьба.

— Беги! — приказал ему дядя, и Квентин помчался, а за ним и сэр Вальтер, который сумел вдруг с неожиданной скоростью передвигать свою больную ногу. И вопреки наказу дяди Квентин обернулся через плечо.

То, что он увидел, неизгладимо запечатлелось в его памяти.

В переулке действительно разыгралась борьба. Неясные фигуры спрыгивали с обеих сторон с крыш домов, едва различимых в полумраке. Они были одеты в светлые одежды и вооружены длинными деревянными палками, которыми они преградили путь преследователям. Те, одетые в темные накидки, с возмущенными криками накинулись на своих противников, и началась яростная рукопашная схватка.

В скудном свете, который попадал в переулок, Квентин видел сверкающие обнаженные лезвия и дико испугался. Раздались резкие крики раненых, и из спутанного клубка темных плащей на него вдруг уставилась вымазанная сажей маска, взгляд которой вогнал в Квентина глубочайший страх. Он громко закричал и остановился, но его дядя схватил его и потащил за собой, и вдруг Квентин увидел, что они уже добрались до конца переулка.

Сломя голову они мчались к карете, которая ждала их там. Сэр Вальтер даже не позволил кучеру слезть с козел.

— Поезжайте! — приказал он сбитому с толку человеку, хватаясь за ручку дверцы и пихая племянника вовнутрь, чтобы как можно скорее запрыгнуть за ним следом.

Кучер не колебался ни секунды. Он захлестал плеткой, и двуколка тронулась. Переулок и люди в балахонах, яростно дерущиеся там, остались позади и исчезли в темноте. Уже через несколько секунд ничто не говорило о том, что эти события действительно произошли. Страх, еще остававшийся в их руках и ногах, был настоящим…

— Ах, ты боже мой, — вырвалось из груди сэра Вальтера и он вытер лоб. — Мы едва убежали. Кто бы мог подумать, что по ночам в нашем городе разгуливают такие подонки? Я непременно доложу об этом событии.

— Дядя, — заохал Квентин, который лишь теперь снова обрел голос, — это были они!

— О чем ты говоришь, мой мальчик?

— Сектанты, — выдавил из себя Квентин. — Братья рун! Это они преследовали нас!

— Ты уверен?

— Я рассмотрел одного из них. У него была маска, и он уставился на меня. И потом появились другие люди в балахонах. Они были вооружены палками и боролись с ними.

— А может, твой разум сыграл с тобой шутку? В переулке было довольно темно, мой мальчик.

— Я совершенно уверен, дядя, — защищался Квентин. — Это были братья рун, и я не думаю, что они по чистой случайности поджидали нас здесь. Они знали, что мы в библиотеке, и подкарауливали нас.

— Но… — вырвалось у Вальтера Скотта, теперь и сам храбрый хозяин Абботсфорда побледнел, — … Тогда это означает, что эти сектанты следят за нами! Они знали, где мы находимся, только того и ждали, когда мы выйдем из библиотеки.

— Вот именно, дядя, — подтвердил Квентин, передергиваясь от ужаса. — Возможно, это они подкинули нам ключ от комнаты. На пакете не было обратного адреса, или?

— Не было. Но с какой целью эти люди должны были послать нам ключ?

— Возможно, они хотели, чтобы мы выяснили что-то для них. Чтобы мы решили за них загадку.

— Но я умоляю тебя! Твоя фантазия переходит все границы, Квентин. Почему сектантам потребовалось, чтобы мы работали на них? В этом нет никакого смысла.

— Эта борьба в переулке, на первый взгляд, тоже не имеет никакого смысла, дядя, и все же она состоялась.

— Да, это тоже правда, — подтвердил сэр Вальтер. — Все выглядит так, что у братьев рун есть враги, вероятно, мстящая группировка. Улицы некоторых городских кварталов полны банд, которые скрещивают друг с другом ножи, несмотря на все усилия наших ведомств, обеспечивающих порядок и закон. То, что они зашли так далеко, необычно. Мы сообщим об этом.

— Зачем? Я могу поспорить, что ведомства ничего не обнаружат в переулке. Получается, что мы не единственные, кто хочет разгадать загадку руны меча, дядя. Интуиция подсказывает мне, что здесь пришло в движение что-то, истинное значение чего мы лишь постепенно начинаем осознавать.

— Тебя можно принять за старого профессора, — заметил Вальтер Скотт. — Мне не следовало тебя брать с собой.

— Возможно, я ошибаюсь, дядя, — беззвучно сказал Квентин. — Но, возможно, профессор тоже прав, и здесь скрывается гораздо большая загадка, чем мы предполагаем. Возможно, она действительно началась, эта борьба между силами добра и зла, о которой говорил Гэнсвик, и мы оказались между двух огней с нашими расследованиями.

— Конечно, ты волен верить в это, мой мальчик, — ответил сэр Вальтер со свойственным ему спокойствием. — Я же придерживаюсь мнения, что должно существовать разумное объяснение всем этим вещам. И я не успокоюсь, пока не найду его…

 

Глава 14

Настроение у Мэри Эгтон было такое, будто ее столкнули в черную дыру, только вдобавок еще и заперли за решеткой; ей казалось, что ни один луч света не проникал в ее жалкую темницу.

После того как она познакомилась со своей будущей свекровью и выяснила, какая ограниченная и самовлюбленная натура у ее жениха, пребывание в замке Ратвен уже окончательно воспринималось ею как пожизненная ссылка. Без книг существование казалось ей невыносимым.

Пока она читала в свое свободное время, хотя бы ее мысли могли избавиться от унылой реальности. Истории о благородных рыцарях и прекрасных дамах, о героическом мужестве и великих делах, сочиненные Вальтером Скоттом и другими писателями, окрыляли ее фантазию, и в зеркале славного, романтического прошлого настоящее не казалось ей таким безутешным.

Только теперь не было ничего, что бы могло утешить ее. Пребывание в замке Ратвен превратилось в кошмарный сон, который нельзя оборвать, если проснуться. То, что Элеонора Ратвен на следующий день после сожжения книг потребовала еще и того, чтобы Китти, ее верная камеристка и подружка с детских лет, покинула Ратвен, уже не могло больше потрясти Мэри.

Конечно, она выразила свой протест, но, уже зная черствое сердце Элеоноры, не лелеяла надежду, что хозяйка замка Ратвен отменит свое распоряжение. Еще вечером Китти покинула замок Ратвен. Это было трогательное расставание, расставание подруг, ровесниц, переживших вместе разные испытания и многим обязанных друг другу. От когда-то такого радостного, беззаботного нрава Китти не осталось и следа, когда она садилась в карету, которая должна была отвезти ее обратно в Эгтон.

Еще долго потом Мэри стояла на крепостной стене и смотрела вслед уезжающей карете, пока она не исчезла в сгущающихся сумерках. Холодный вечерний ветер обдувал стены мрачной крепости, и ей стало ясно, насколько одинока она была. Если это было то, к чему стремились Элеонора и ее отвратительный сын, то они добились своей цели.

Опустив голову, Мэри вернулась в свои покои и с тех пор крайне редко покидала их.

Завтрак ей приносили в комнату, лишь на обед и ужин она ненадолго показывалась, чтобы тут же снова удалиться.

Она не желала показываться на глаза своему жениху и его матери, потому что видела в них только своих мучителей, себялюбивых дворян, сосредоточивших в своих руках власть и богатство. Им была абсолютно безразлична судьба других людей, они заботились только о своем собственном благополучии.

Мэри избегала встреч с Элеонорой. К своему собственному ужасу, она поняла, что чувства, испытываемые ей к хозяйке замка, не подобают даме и христианке. Она с неудовольствием призналась себе, что в глубине души у нее зажглось пламя ненависти к женщине, которая причинила ей столько боли.

Мэри чувствовала себя опустошенной и оглушенной, отрезанной от всего мира. Она словно сидела в карете, мимо которой проходила реальность, она могла видеть ее, но не могла к ней прикоснуться. Так, запертая в золотой клетке, она проживет до конца своих дней в качестве жены богатого и пустого лэрда, и за это от нее еще станут ожидать благодарности. От нее будут требовать, чтобы она родила ему детей и стала верной и послушной женой, которая будет смотреть на него снизу вверх и восхищаться им. При этом она презирала Малькольма всем сердцем.

Слезы ручьями текли по щекам Мэри, когда она слишком часто стояла у окна своей спальни и смотрела на холмы Хайлэндса, покрытые в это время года покрывалом из тумана. Низкие, тяжелые тучи висели над ними, словно были отражением ее души.

Непроизвольно Мэри спрашивала себя, как можно назвать это унылое, покинутое всеми пятнышко на земле своей родиной. Но потом она снова думала о своих снах, о суровой красоте Хайлэндса и о той любви к этой земле, которую ощущали люди, здесь живущие. И в эти минуты Мэри завидовала этим людям.

Родину она никогда не знала, и даже в Эгтоне, где была у себя дома, она не чувствовала себя вольготно из-за всех этих запретов и обязанностей согласно своему положению. И тем более уж не здесь, в замке Ратвен, где ее считали жеманным приложением, полагающимся мужчине, но обязанным молчать. Мэри думала, что каждый поденщик, который работал на полях, был свободнее ее, заточенной в этом замке.

Без надежды на перемены.

Никогда….

Она много плакала за последние дни, но в какой-то момент она успокоилась и предалась горькой тоске, уничтожающей все, что когда-то делало Мэри жизнерадостной молодой девушкой. Без своих книг она лишилась сил. Она увядала, как цветок без воды.

Когда робко постучали в дверь ее комнаты, она вся передернулась от неожиданности. Разве она не говорила, что не желает никого видеть?

Но постучали снова.

— Да? — Несколько раздраженно крикнула Мэри. Она не была расположена к общению.

— Госпожа, — раздался приглушенный голос с той стороны, — прошу, откройте дверь. Я должна поговорить с вами.

Это был голос старой женщины, и странным образом Мэри не могла противиться ее воле. Она отошла от окна и пошла к двери, отодвинула задвижку и открыла дверь.

За дверью стояла старая служанка, та самая женщина, которая производила тревожное впечатление своим черным платьем и седыми как лунь волосами и предостерегала Мэри сразу по ее прибытии в замок Ратвен. Мэри почти забыла о ней. Теперь она снова вспомнила ее и поняла, что ни разу не видела старуху за все время своего пребывания в замке.

— Чего ты хочешь? — рассеяно поинтересовалась Мэри. Старуха напоминала ей кого-то…

— Вы позволите мне войти, миледи? Я должна поговорить с вами.

Мэри колебалась. Она не была расположена к общению, и смысл беседы не был ей ясен. Но что-то в той интонации, с которой старуха попросила позволения войти, указывало на то, что она не уйдет просто так.

Мэри кивнула, и старая женщина вошла в комнату, ее смышленый взгляд и стремительная походка не совсем вязались с простой служанкой.

— Вас редко видно в последние дни, миледи, — заявила она.

— У меня свои дела, — объяснила холодно Мэри. — Есть некие вещи, над которыми мне нужно подумать.

— Подумать всегда нужно. — Старуха захихикала. — Но спрашивается, размышляете ли вы над верными вещами.

— Как это следует понимать?

— Вы думаете над моими словами? О предостережении, которое я сделала вам?

— Ты говорила, что я должна покинуть Ратвен как можно скорее. Что произойдут ужасные события и прошлое и настоящее скоро встретятся.

— Это и произошло, — заявила старуха и необычно посмотрела на Мэри. Вдруг ей стало ясно, кого напоминает ей служанка.

В странном сне, который приснился ей после того, как Элеонора Ратвен велела сжечь ее книги, к ней приходила колдунья, и эта колдунья выглядела точно так же, как эта старая женщина. Или все было наоборот? Старая служанка настолько впечатлила Мэри, что приснилась ей даже во сне? Конечно, сказала Мэри сама себе, видимо, так оно и было.

— Что с вами, госпожа? — спросила старуха.

— Ничего. Это лишь… Ты кого-то мне напоминаешь.

— Действительно? — Служанка снова засмеялась — это был смех посвященного над не догадывающимся ни о чем глупцом. — Может быть, Мэри Эгтон, я и напоминаю вам кого-то, к словам которого следует прислушаться. Вы должны внимательно выслушать меня, потому что у меня есть для вас важная новость. Я однажды уже говорила вам, но вы не послушались. Теперь уже свершились мрачные события, время поджимает как никогда. Вы должны покинуть это место, леди Мэри, лучше сегодня, чем завтра.

— Почему?

— Я не могу назвать вам причины, потому что вы вряд ли поймете их. Но я должна сказать вам, что вас ожидают дурные события, если вы останетесь.

— Дурные события? — Мэри печально рассмеялась. — Что же может быть еще хуже, чем то, что уже случилось со мной? У меня забрали все, что было дорого мне, и мужчина, за которого я должна выйти замуж, — жаждущий власти невежда.

— Все это, — мрачно сказала старуха, — ничто по сравнению с теми событиями, которые ожидают вас. Надвигается буря, Мэри Эгтон, и она унесет вас прочь, если вы не укроетесь. Существует причина того, почему вы оказались здесь.

— Причина? Что ты имеешь в виду?

— Больше я не могу сказать ничего, потому что я сама не знаю всего. Но вы находитесь в большой опасности. Темные силы уготовили вам роль в своих планах.

— Темные силы? Ты говоришь какой-то вздор.

— Я бы сама желала, чтобы это было так. Но в этой стране, миледи, существует больше вещей между небом и землей, чем вы могли бы представить себе это. Сказания и мифы прошлого здесь еще живы, даже если это всего лишь наши воспоминания.

Мэри почувствовала, как тихий ужас мурашками пробежал у нее по спине, пока она слушала старуху.

— Откуда тебе это известно? — спросила она.

— Я знаю, потому что все уже однажды свершилось более пятисот лет назад здесь, в этом замке. Уже была молодая женщина, как вы, которую постигла печальная участь. Она была чужой среди чужих, преданная своей семьей.

— Как ее звали? — спросила Мэри, тут же подумав о своих снах. Но, конечно же, это было безумием. Такого совпадения просто не могло быть…

— Гвеннет Ратвен, — ответила старуха, и ее ответ поразил Мэри, как удар молота.

— Гвеннет Ратвен?

Мэри подняла удивленно брови. Разве могло быть такое совпадение?

— Вы так говорите, словно вам знакомо это имя.

— Я понимаю, что это звучит странно, — ответила Мэри помедлив, — но я действительно знаю его. Оно уже встречалось мне — в моих снах. — Она снова подошла к окну и выглянула наружу, пытаясь вспомнить все. — Во сне мне встречалась молодая женщина. Она была моего возраста, и ее звали Гвеннет. Гвеннет Ратвен. Разве это не странно?

— Странно, — подтвердила старуха, — и в то же время нет. Потому что сны, госпожа, не только миражи, которые являются нашему усталому сознанию. Они взгляд в нашу душу, в глубину нашего существа. Они создают связь, часто преодолевая границы пространства и времени.

— И что это значит? — Мэри снова повернулась и вопросительно посмотрела на таинственную старуху.

— Это, миледи, вы должны сами выяснить. Я и без того сказала намного больше, чем мне следовало. Мне нельзя здесь ни находиться, ни разговаривать с вами. Мое время давно истекло, и я прихожу только потому, что старинная, древняя судьба может вот-вот повториться вновь. И вы, госпожа, подвергаетесь большой опасности.

— Опасности? Какая судьба? О чем ты говоришь?

— Та же гордость. То же упрямство, — загадочно сказала старуха. — Прошлому известен ответ. Ищите его, если не хотите поверить мне. — С этими словами они развернулась и вышла из комнаты.

Мэри и не пыталась задержать ее. Она полагала, что старая женщина тронулась умом. Она болтала полный вздор, в котором не было смысла. С другой стороны, откуда она знала имя Гвеннет Ратвен? Мэри никому не рассказывала о своих снах. Значит, старуха все же права? Действительно существовала связь, своего рода переселение душ, между Мэри и этой Гвеннет Ратвен? Связь, которая длится уже столетия?

Мэри била дрожь. Она энергично встряхнула головой, отметая дурные мысли. Ничего подобного не могло быть. Такие вещи не существуют.

Но как тогда объясняется то, что она видела во сне эту молодую женщину, которая действительно жила? Мэри ведь даже не знала о ее существовании! И почему эта колдунья из сна так сногсшибательно похожа на старую служанку?

Первый сон Мэри вернул ее к прочитанной накануне книге сэра Вальтера. Только больше не существовало этой возможности; Элеонора Ратвен позаботилась о том, чтобы не осталась ни одной книги, которая могла бы окрылить фантазию Мэри. Итак, как объяснялся второй сон? И как могло так случиться, что старуха знала о нем?

Холодный пот прошиб Мэри. Темные башни и стены замка Ратвен вдруг обступили ее еще более таинственно и угрожающе. Что-то разыгралось здесь много лет назад, или она только внушает себе все это? Если это так, то она стала частью этого, когда прибыла в замок Ратвен. Именно об этом предупреждала ее странная старуха.

Служанка говорила о древней судьбе и большой опасности. Не то чтобы Мэри испугалась, но ей вся эта история казалась странной, и ее печаль и недоумение из-за старухи смешались со смутным предчувствием грозящей беды.

Была поздняя ночь.

Тьма спустилась на замок Ратвен, и холод ночи пробирался сквозь ходы старых стен. Уже давно хозяева замка отошли ко сну, слуги тоже улеглась.

Не спала только одна Мэри Эгтон.

Во-первых, потому что в ее голове был целый ворох мыслей, так что она не могла сомкнуть глаз. Во-вторых, потому что она боялась заснуть и снова увидеть сны, которые странным образом оказались реальными.

Целый день она искала убедительное объяснение тому, что молодая женщина из ее снов действительно когда-то жила. Наконец она пришла к выводу, что где-то услышала мельком имя Гвеннет Ратвен и оно отложилось у нее в памяти. С другой стороны, это объяснение оставляло открытыми остальные вопросы. Почему, например, Мэри ощущала в присутствии старой служанки то же внутреннее беспокойство, которое испытывала Гвеннет Ратвен во сне? Было ли это чистым совпадением или чем-то большим? Действительно ли существовала связь, которая прочно сохранилась сквозь разрозненные эпохи?

Несмотря на свой трезвый ум, Мэри обладала удивительной фантазией и чувствовала себя в литературном мире как дома. Непроизвольно она спросила себя, что сэр Вальтер, с которым она познакомилась, разумный человек с рациональным мышлением, сказал бы на все это.

Возможно, и эта мысль напугала ее, она придумала себе эту встречу со старухой? Может быть, это лишь привидение из воспоминаний Мэри, и сон и реальность поэтому смешались воедино удивительным образом, потому-то и нет между ними никакой разницы?

А что, если она просто видела сон наяву? Если ее отчаяние, ее одиночество привели к тому, что она не способна различить ночные видения и реальность? Она притихла и замкнулась, жила уединенно в своей комнате. Может, она была близка к тому, чтобы потерять рассудок?

Мэри охватила паника, потому что разум говорил ей, что все это лишь мало убедительные объяснения. Возможно, все прежние события потребовали от нее больших эмоциональных затрат. Вполне может быть, что она заболела и нуждается в помощи, но кто поддержит ее в таком безвыходном положении?

Неуверенное постукивание в дверь ее спальни отвлекло Мэри от этих мыслей.

Мэри, которая и так не спала, села в кровати. Она не зажгла свечу. Лунный свет, падающий через высокое окно, достаточно освещал комнату холодным, голубоватым сиянием.

Стук повторился, на этот раз требовательно. Кто это мог быть?

В первом приступе страха Мэри подумала о том, что это пришла старуха из сна, которая стоит под дверью, чтобы вновь навестить ее и лишить разума. Но снаружи была не женщина, а мужчина, что Мэри поняла лишь секунду спустя…

— Мэри? Я знаю, что вы не спите. Прошу, откройте дверь. Мне нужно поговорить с вами.

Пульс ее крови усилился, когда она узнала голос Малькольма Ратвена. Чего хотел от нее лэрд в такой поздний час? Они едва разговаривали с того времени, как совершили совместную прогулку. Что было сказано, то было сказано, остальное явно не интересовало хозяина замка Ратвен, все, что было связано с ней, и вот теперь он стоял перед ее дверью темной ночью и просил разрешения войти?

Она откинула одеяло, поднялась с кровати и надела шелковый халат поверх ночной сорочки. Потом она тихонько прокралась к двери, чтобы подслушать. Она сжалась от страха, когда поняла, что Малькольм все еще стоит по другую сторону двери.

— Пожалуйста, Мэри. Впустите меня. Я должен сказать вам что-то очень важное.

Действительно звучало очень настойчиво, и Мэри не смогла подавить свое любопытство. Все еще спрашивая себя, что могло понадобиться ее жениху в столь поздний час, она отодвинула задвижку и открыла дверь.

Снаружи в коридоре стоял Малькольм. Не в сюртуке, как обычно она привыкла видеть его, а в белой рубашке, с закатанными до локтей рукавами. Запах, который шел от него, выдал Мэри, что он курил табак и выпил виски. Черты его лица были и затуманены от алкоголя.

— Итак, вы вняли моим мольбам? — спросил он. — Любимая Мэри, впустите меня в ваши покои, прошу вac.

Он говорил громче, нежели она желала того. Меньше всего она хотела снова получить взбучку от Элеоноры, и поэтому позволила ему войти. Малькольм самодовольно кивнул и вошел следом за ней, окутанный облаком горько пахнущего индийского табака. Его обычно такие бледные черты лица покраснели и отекли, глаза превратились в узкие щелочки, которыми он бесстыдно уставился на нее. Его присутствие внушило Мэри неловкость. Ей показалось, что она спит наяву. Но это была реальность, в этом не было никаких сомнений.

С грубым презрением ко всему, что подобает джентльмену, лэрд прошагал по комнате Мэри и, кряхтя, плюхнулся в стоящее у окна кресло с высокой спинкой, в котором она частенько читала. Уже несколько дней оно пустело.

Под воздействием алкоголя вальяжность и вежливые манеры Малькольма лопнули, как старое платье, ставшее слишком тесным.

— Ну? — спросил он и пристально посмотрел на нее. — Как обстоят у вас дела, моя дорогуша? Вы хорошо устроились в Ратвене? Я редко вижу вас в последние дни.

— Я чувствую себя плохо, — ответила холодно Мэри, продолжая спрашивать себя, что же нужно от нее лэрду.

Малькольм издал резкий отвратительный смех пьяного.

— Когда моя мать объявила мне, что я должен жениться, я испытывал все что угодно, но только не радость. Не то чтобы я не умел ценить радости прекрасной женской половины, моя дражайшая невеста, но до сих пор я всегда находил в объятиях продажных девиц все, чего желало мое одинокое сердце. Моя матушка же придерживалась мнения, что это не подобает лэрду. Очевидно, уже пошли разговоры в округе. Поэтому она устроила эту свадьбу для меня.

— Я понимаю, — ответила на это только Мэри. После всего, что она узнала и пережила, это откровение не могло задеть ее.

— Я с самого начала был против. Но в некотором роде, дорогая Мэри, я такой же пленник в этом замке, как и вы. Пойманный в сети правил преходящего общества и знати, стал ленив и вял и пережил сам себя.

Мэри ничего не ответила, но она была удивлена, что слышит такие слова из уст Малькольма Ратвена.

— Мне ничего не оставалось, как согласиться, если я хотел сохранить за собой право наследства и свое положение. Я должен признаться, моя любимая, что с отвращением ожидал день нашего первого свидания. И также мне нужно признаться, что был удивлен безмерно, когда наконец все осталось позади.

— Удивлены? Почему?

— Потому что я иначе представлял вас себе. Я думал, что вы будете — одной из типичных англичанок с бледной кожей и непослушными волосами, малокровным существом без характера и собственной воли. Но я ошибся в вас, Мэри. Вы мыслящая женщина. Я с удовольствием признаюсь: вначале мне многое было неясно. Я просто не знал, что я должен думать о вас. Но если я смотрю на вас, Мэри, то чувствую глубоко внутри себя что-то такое, чего я никогда не испытывал в обществе женщин вашего круга.

— Итак? Что же это, дорогой Малькольм?

— Страсть, — ответил лэрд без колебаний. Он поднялся с кресла и медленно пошел к ней. — Я испытываю страсть к вам, Мэри Эгтон. Страсть и желание.

Мэри непроизвольно отпрянула назад. Разговор принимал неприятный для нее оборот. Она должна была признать, что Малькольм удивил ее и говорил такие вещи, которые она никогда не ожидала услышать от него. Но это не означало, что она тут же забудет обо всех оговорках и воспылает к нему пламенной любовью.

— Я желаю вас, Мэри, — выпалил Малькольм, и в его глазах запылал тревожный огонь. — Этот союз, который заключили без нашей воли и согласия, непрост для каждого из нас. Но мы можем забыть обо всех ограничениях, которые накладывает на нас наше положение, и предаться нашей страсти. Возможно, после нее возникнут чувства:

— Я не считаю, что это будет правильным порядком, — возразила Мэри, все дальше отступая от него. — Любовь, мой дорогой Малькольм, должна возникнуть при взаимном уважении. Уже поэтому мы никогда не будем испытывать ее друг к другу. Вы не можете меня переносить, как вы уже сами сказали однажды.

— Обстоятельства изменились, — заявил лэрд с отмахивающимся движением руки. — Мы живем во времена, когда все изменяется, Мэри. Время революции и падений. Всемогущие могут сказать, чего они хотят, но их время подошло к концу. Кто не осознал этого, тот глупец. Я же в свою очередь чувствую это прекрасной сегодняшней ночью. Все изменилось, Мэри. Ограждения падут. Наступят перемены.

Его голос принял таинственную, почти клятвенную интонацию, которая напугала Мэри и впервые заставила подумать о том, не помешался ли разумом Малькольм Ратвен.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — сказала она и сделала над собой усилие, чтобы ее голос звучал твердо и четко. — Но то, что вы желаете, Малькольм Ратвен, вы никогда не получите. Ни этой ночью и никакой другой. Вы будете для меня лишь чужим, чье общество мне навязали.

— Чужой? Я ваш жених, Мэри! Вы должны уважать и почитать меня!

— Тогда вы должны заслужить мое уважение и почитание, дорогой Малькольм, — ответила она. — Сейчас же вы как раз добиваетесь обратного.

— Вы не уважаете меня! — зарычал он, и его раскрасневшееся от алкоголя лицо еще больше налилось кровью. — Вы смотрите на меня свысока, не так ли? Вы держите меня за дурака, невежду, который никогда ничего не должен позволять себе ради наследства. Он беспрекословно подчиняется своей матери и безропотно следует требованиям согласно своему положению. Не так ли, дорогая Мэри? Не так ли?

Мэри попыталась что-то ответить на это. Его голос зазвучал еще громче, и он впал в бешенство. На что он был способен, когда его разум захватила ярость, она не хотела и думать.

— Вы ничего не знаете обо мне! — накинулся на нее с упреком лэрд. — Вы даже малой толики не знаете, и все же судите обо мне! Если бы вы знали, насколько долго сохраняется традиция и честь у дома Ратвенов, то вы бы зауважали меня, Мэри Эгтон, и вы бы не отказывали мне в том, что мне принадлежит по праву нашего союза.

— Не знаю, о чем вы говорите, — заявила она уклончиво. — Но мы не женаты, Малькольм, и у вас нет прав претендовать на меня. Я не ваша собственность и не стану ей никогда. — Вдруг она ударилась спиной о твердое дерево. Закрытая дверь преградила ей путь к бегству.

— Честно говоря, это верно, Мэри, — вставил свою реплику Малькольм, которого обуял гнев. — Но если бы вы хоть чуточку обстоятельнее познакомились с историей моего рода, то вы бы знали, что Ратвены всегда получали то, чего требовали. И если им не отдавали это добровольно, они брали силой…

Его глаза загорелись, и он бросился вперед, схватил ее руками и впился своим острым подбородком в ее нежную шею, чтобы запечатлеть дерзкий поцелуй.

— Нет, — закричала Мэри, — не делайте этого! — Но она не справилась с грубой силой, которая придавила ее к двери.

Малькольм тяжело дышал от вожделения. Она чувствовала его язык на своей коже и вырывалась из его объятий с ужасом и отвращением.

— Я возьму себе то, что мне полагается, — говорил он прерывающимся от страсти голосом. — Вы принадлежите мне, Мэри, мне целиком.

На какой-то миг ее чувства были скованы от отвращения, страха и стыда. Но потом в ней пробудилось сопротивление.

Она не принадлежала этому чудовищу в облике человека, не была его собственностью, и если Малькольм хотел силой взять то, что она отказывалась дать ему по доброй воле, то он заслужил только ее презрение.

Всю ее жизнь Мэри учили подчиняться и покоряться. В обществе, где доминировали мужчины, это был самый быстрый и легкий путь к благополучию и почету, если женщина принимала эти правила игры, составленные мужчинами. Даже если Мэри время от времени восставала против них, это было лишь слабым, робким бунтом. В самой же системе она никогда не сомневалась в действительности.

В тот миг, когда Малькольм Ратвен, задыхаясь от обуявших его чувств, набросился на нее, схватил за грудь и протиснул свою возбужденную плоть ей между ног, все сомнения мигом прошли. В ней пробудился голос, молчавший все это время, и велел ей защищаться, и Мэри стала действовать.

Потом она не могла сказать, откуда у нее взялось мужество; возможно, это было лишь чистое отчаяние. Но едва Малькольм Ратвен отпустил ее руки, чтобы, фыркая как конь, приняться за ее грудь, она собралась с силами и залепила ему две звонкие пощечины.

Лэрд отступил от нее и обескуражено уставился на нее, не столько от боли, а от удивления, что ему вообще оказывают сопротивление. Общаясь с проститутками, он привык к другому поведению.

Мэри не ждала, пока пройдет его удивление, и он снова набросится на нее. Она подняла правое колено и ударила хозяина замка в пах, туда, где находился источник его похотливого желания. После этого она развернулась, открыла дверь комнаты и выбежала в освещенный светом факела коридор.

Она слышала позади его стоны и проклятия и бежала так быстро, как только была способна. Когда она потеряла шелковые туфли без задников, то побежала босиком по холодному камню, а ее ночная рубашка и халат развевались за ней, как шлейф. Как загнанная лань, которую гонят ловчие, она обернулась назад и увидела лэрда уже в конце коридора, как темную тень. Она слышала грубые проклятия, которыми он осыпал ее, прежде чем начал преследование тяжелым, нетрезвым шагом.

Со стучащим сердцем Мэри спешила по ночному замку. В конце галереи она повернула в узкий коридор, из него она попала в другой, более низкий, с полукруглым потолком. Пригнувшись, Мэри бежала вперед, но поранила подошвы ног об острые камни и оставляла кровавый след, по которому Малькольм мог легко следовать за ней. Единственным счастьем Мэри было то, что лэрд был сильно пьян и передвигался медленно, в противном случае он уже давно нагнал бы ее.

В бессмысленном бегстве она бежала по длинным коридорам и лестницам, которые то поднимались, то опускались вниз. Уже спустя немного времени она больше не знала, где находится. Она еще не видела все помещения замка, и в последние дни ей не приходили мысли побродить по нему с целью ознакомления. Но куда бы она ни бежала, за ней везде раздавались глухие топающие шаги и тяжелое дыхание ее преследователя.

Мэри показалось, будто она играет главную роль в ее самом ужасном ночном кошмаре. Бесцельно она мчалась под сводами коридоров и проходов в страхе перед своим преследователем. Сердце выпрыгивало у нее из груди, страх перекрывал дыхание. Все снова и снова она оборачивалась и бросала быстрые взгляды на длинную тень, которую отбрасывала фигура Малькольма при свете факелов.

Здесь и там она пыталась открыть двери, которые выходили в проходы. Но либо они были заперты, либо уводили в новые коридоры, которые вели в самую глубь мрачного замка.

На одном из перекрестков Мэри остановилась. Она еле переводила дыхание, ее пульс бешено колотился, пока она отчаянно пыталась определить свое местонахождение. Направление не показалось ей перспективным, как и остальные, но она уже слышала приближающиеся шаги преследователя. Вдруг Малькольм появился в конце коридора. Его глаза горели как угли, светящиеся в темноте.

— Вот я тебя, наконец, и поймал! — зарычал он гремящим голосом, и, подчиняясь неведомому импульсу, Мэри выбрала правый проход. Уже после нескольких шагов у нее закралось осознание, что она сделала неправильный выбор: коридор упирался в огромную дубовую дверь.

Дверь в западную башню!

Запретная дверь, как сказал ей Самюэль.

В отчаянии Мэри нажала на ручку двери и была поражена, когда дверь открылась. Мигом Мэри проскользнула через нее.

В лунном свете, который падал через узкие бойницы окна, она различила узкую лестницу, которая круто поднималась наверх. Мэри не строила себе никаких иллюзий. Выбившуюся из сил, Малькольм быстро догонит ее. Она обернулась и хотела вернуться обратно, но лишь убедилась, к своему ужасу, что Малькольм уже добрался до начала коридора и отрезал ей путь к бегству. В свете факела, скользнувшем по его лицу, она разобрала победоносную ухмылку.

Мэри крепко сжала зубы и побежала, другого выбора у нее не оставалось. Уже на первой ступени она наступила на подол своей ночной рубашки. Тонкая ткань порвалась, отчего она едва не упала. Ухватившись за крутые ступени обеими руками, она карабкалась дальше, все время дальше наверх. Лестница поднималась вверх и становилась все уже. Уже выбившись из сил, Мэри следовала по ее ходу, пока Малькольм неотступно гнался за ней следом.

Ее мускулы начали болеть, и раненые ноги причиняли боль. Она уже хотела было сдаться. Разве имело какой-то смысл продолжать бегство? Она попала в тупик, из которого не было выхода. В конце лестницы ее бегство закончится, так почему бы ей просто не остановиться и не подчиниться своей судьбе?

Нет!

Упрямо она затрясла головой. Если Малькольм Ратвен возьмет ее силой, то пусть не считает, что она сдалась ему на полпути. Она будет бороться до последнего вздоха, и пока искра жизни теплится в ней, она не сдастся.

Изо всех сил, оставшихся в ней, она поднималась по ступеням. Она прошла мимо узких окон без стекол, через которые дул ледяной ветер, и понималась все выше, подгоняемая растущим отчаянием. Наконец она добралась до конца лестницы. Перед тяжелой дверью из дубовых досок бегство Мэри окончилось. С неподдельной надеждой она нажала на ручку — и, о боже, как она поразилась, когда дверь подалась. У нее не оставалось времени на размышления. Тяжело дыша, она бросилась в башенную комнату, закрыла за собой дверь и задвинула засов. Измученная, она в полуобмороке опустилась на пол, когда с другой стороны раздался топот тяжелых шагов.

Перед дверью они смолки, отчего Мэри услышала тяжелое дыхание и нечто, похожее на хрюканье поросенка. В лунном свете, который падал через узкое башенное окно, она увидела, как ручка задергалась вниз. Когда Малькольм понял, что комната заперта, то начал гневно барабанить по двери и стучать с такой яростью, что Мэри сжалась всем телом от страха.

— Что это значит? — раздалось по ту сторону. — Открой немедленно дверь, эй, ты слышишь?

Мэри молчала. Она дрожала всем телом от страха и изнеможения и была больше не в состоянии произнести хоть звук.

— Проклятье! — Малькольм Ратвен забыл все хорошие манеры и ругался как поденщик. — Пусти меня подобру-поздорову, слышишь ты, эй? Я твой муж и требую, чтобы мне подчинялись!

Он бушевал и орал, пока она сидела на корточках за дверью на полу и чувствовала, как содрогались доски под каждым из его ударов. Наконец она не выдержала больше. Она зажала руками уши, надеялась и молилась, что старые доски не треснут. Мысль о том, что произойдет, если она попадет ему под руку в этом состоянии, ввергла ее в панику.

— Ты неблагодарная баба! — слышала она, как он орал совсем близко. — Я принял тебя в свой дом. Я предлагаю тебе свое имя и богатство, что же ты даешь мне в ответ?

Снова дверь сотряслась от мощных ударов и пинков, но пока засов и доски двери выдерживали этот напор.

В конце концов, от усталости или от отчаяния, Малькольм Ратвен оставил дверь, и его яростные проклятия смолкли. Мэри обождала еще какое-то время, потом с колебанием отняла руки от ушей.

Она знала, что он еще был здесь, и не потому, что слышала его тихое дыхание. У нее было ощущение, что она почти физически чувствует его присутствие по другую сторону двери, на расстоянии только в пол-ладони.

— Ты неблагодарная тварь, — сказал он пугающе тихим голосом. — Почему ты отказываешь отдаться мне? Ты считаешь, что я не заслужил тебя? — Он мерзко засмеялся. — Ты действительно веришь, что можешь ускользнуть от меня? Ты не сможешь сидеть здесь наверху вечно, Мэри Эгтон, ты это прекрасно знаешь сама. У тебя нет выхода. Если я не получу тебя сегодня ночью, это случится в другой раз. Ты не ускользнешь от меня. Чем скорее ты это поймешь, тем скорее ты будешь распоряжаться в этом замке. А пока спи спокойно, прекрасная Мэри.

Она прислушивалась, как медленно и тяжело он спускался по лестнице. Мэри осталась одна и в отчаянии. Шок был глубоко запрятан, она дрожала всем телом. Но гораздо хуже, чем ее усталость и непреходящий ужас, было осознание того, что Малькольм Ратвен был прав.

Она была пленницей в его царстве. Сегодня ночью она сумела убежать от него, но она не сможет прятаться долго. И если она только выйдет за него замуж, ничто больше не оградит ее от его посягательств на нее как на женщину. От одной этой мысли ее охватывал ужас. Все романтические мечты и представления, когда-то бывшие у нее, исчезли бесследно. Она пропала.

Возможно, это было то, о чем говорила старая служанка, когда предупреждала ее о большой опасности и о том, что Мэри Эгтон должна покинуть как можно скорее замок Ратвен.

Поджав под себя ноги и обхватив себя руками, как дитя, она сидела в полутьме. Слезы отчаяния поднялись в ее душе и потекли по щекам. Страх, тревога и гнев — вот что она ощущала одновременно; облегчение, что избежала на этот раз насилия Малькольма, наряду с ужасным сознанием, что не сумеет навсегда спастись от него. Если бы они уже были женаты, то у нее не было никакой надежды.

Никогда…

Когда Мэри наконец оглянулась по сторонам, то не могла сказать, сколько времени провела здесь. Луна стояла еще высоко, и бледный свет, пробивающийся через мутные стекла окон, погрузил башенную комнату в матовый свет.

Помещение было полукруглым и низким. Выложенный из природного камня столб был высотой в три фута, над ним протянулись балки шатра, сходящиеся в центре в шпиль башни. Здесь не было никакой мебели, но в стене, напротив узкого окна, Мэри обнаружила что-то, что привлекло ее внимание. На одном из камней стенной кладки были выцарапаны знаки, инициалы латинскими буквами.

— G. R. — можно было прочитать, и это вернуло ее снова к снам, к появлению старой женщины или беспорядку чувств, который царил в ее душе. Мэри была уверена, что оба этих инициала должны обозначать имя Гвеннет Ратвен.

Она набрала глубоко воздух, что ей с трудом удалось, потому что едва не свело судорогой легкие, и вытерла слезы с лица. Радуясь тому, что у нее есть что-то, чтобы отвлечься, она стала изучать камень. Он был не закреплен. Она схватила его обеими руками и вытянула наружу. Позади него находилось углубление, и в бледном свете луны, падающем через окно, Мэри увидела, что там что-то спрятано. Охваченная любопытством, она протянула руку в темное отверстие и вытащила этот предмет наружу.

Внимательно она осмотрела свою находку при бледном лунном свете. Это был кожаный колчан, чьи швы и застежка были запечатаны воском, чтобы уберечь содержимое от сырости. Как долго он мог пролежать здесь?

Мэри рассмотрела футляр со всех сторон, потом любопытство одолело ее, и она решила заглянуть вовнутрь. Она сломала восковые печати и открыла колчан. Внутри находился скрученный много раз пергамент. С удивлением Мэри достала его. Он был стар, но хорошо сохранился. Мэри раскрутила его и заметила, что у нее стало быстрее биться сердце.

Страницы пергамента были исписаны по-латыни убористым почерком. Так как у Мэри были уроки латинского, она смогла перевести эти строчки, хотя это было трудно при скудном освещении.

— Это записки пленницы, — прочитала она шепотом. — Пусть тот, кто их найдет, будет достоин их. Написано Гвеннет Ратвен, в 1305 году от рождества Христова.

У Мэри перехватило дыхание. С одной стороны, она была необычайно взволнованна тем, что действительно натолкнулась на записки молодой женщины, о которой ей рассказывала служанка и которая появлялась ей во сне. Могло ли это быть совпадением — именно здесь натолкнуться на воспоминания Гвеннет?

С другой стороны, Мэри ощущала не выразимое словами удовольствие. Элеонора распорядилась сжечь все ее книги, чтобы лишить их хозяйку всякой надежды. Но теперь в руки Мэри непредвиденно попали древние записи, которые насытят ее изголодавшуюся по чтению душу.

Со слезами удивления на глазах Мэри Эгтон начала читать записи Гвеннет Ратвен, написанные свыше пятисот лет назад именно в этой башенной комнате…

 

Глава 15

Было уже поздно, и монахи в Келсо разошлись по кельям ко сну. Только аббат Эндрю не спал; он стоял в своем рабочем кабинете на полу на коленях и в молитве сложил руки. Так было всегда: если он искал ответ, который ему не могли дать люди, он погружался в глубокую молитву.

Как правило, после подобного многочасового общения с Господом аббат достигал состояния внутреннего умиротворения. Покой, который он потом ощущал, был источником силы, веры и вдохновения. Однако этой ночью аббат Эндрю никак не мог достичь этого состояния, как бы он ни желал того. Слишком много мыслей вертелось у него в голове, которые отвлекали его от того, чтобы соединиться со своим творцом.

Слишком много тревог…

События последних дней и недель четко указывали на то, что бдительность, которой руководствовался орден уже не одно столетие, была не напрасной. Прежняя опасность не миновала. Она выждала время до настоящего, и, похоже, с новой силой принялась распространяться в эти дни.

Снова и снова аббат просматривал древние рукописи и советовался со своими братьями. Не было никаких сомнений. Прежний враг снова активизировался. Языческие силы вернулись, и снова они служат братству рун.

Одержанная много столетий назад победа оказалась не окончательной, исход будет ясен лишь теперь. В этот раз нужно оказать несокрушимый отпор, и знание, которое тяжким бременем лежало на нем и его собратьях, давило на аббата Эндрю. Это было их предназначением, целью их существования. Сохранение библиотеки и работа с древними рукописями были лишь прикрытием, в действительности речь шла о более важном.

Аббат молился тому, чтобы его братья и он оказались достойны их предназначения.

— Возможно, о Боже, — добавил он к своей молитве, — тебе нравится с твоей мудростью посылать нам, слабым людям, помощь и толкать на борьбу, в которой будет сделан выбор в пользу света, а не тьмы…

Он не договорил до конца свою фразу, как резкий звон нарушил тишину.

Аббат взглянул наверх — и к своему изумлению он увидел перед собой одетые в черное фигуры, пробирающиеся в комнату через окно.

— Боже Всемогущий! — воскликнул аббат.

Холодный ночной ветер подул из окна, заставив дрожать пламя свечей и погрузив таинственных посетителей в таинственный свет.

Ни одна из фигур не произнесла ни слова. Зато они достали обнаженную сталь из-под своих балахонов — сабли, чьи клинки засверкали в дрожащем свете свечей и с которыми наперевес они пошли на безоружного предводителя ордена.

— Назад! — потребовал аббат Эндрю грозным голосом, вскочил и поднял, защищаясь, руку. — Если вы посланники прошедших времен, то я приказываю вам вернуться обратно туда, откуда вы пришли!

Люди в балахонах только рассмеялись. Один из них вышел вперед и поднял свою саблю, готовый нанести аббату удар. Но прежде, чем острое, как бритва, лезвие сабли полоснуло его, аббат отошел в сторону и уклонился от удара.

Сабля натолкнулась на пустоту, и ее владелец непроизвольно крикнул. Но едва он предпринял вторую атаку, аббат Эндрю преодолел свое первое удивление. Он уже поспешил к двери кабинета, отодвинул засов и выскользнул в коридор.

Люди в балахонах последовали за ним. Их намерения однозначно читались в их глазах, сверкающих через прорези масок: они жаждали крови, и настоятель монастыря в Келсо должен стать их первой жертвой.

Аббат Эндрю бежал так быстро, насколько это позволяли его ноги и сплетенные из лыка сандалии. Он вбежал в полутемный, освещенный небольшим количеством свечей коридор, и происходящее показалось ему страшным сном. Но только это была реальность, стук сапог преследователей и жаждущее крови дыхание за спиной доказывали это. Они догоняли, приближались все ближе, и снова засверкали обнаженные клинки, желающие добраться до безоружного священника, который уже не был больше один.

В конце коридора, заканчивающегося узкой лестницей, мелькнули в полутьме бесчисленные фигуры, которые, как и аббат, были одеты в темные рясы премонстратенских монахов. Они не были безоружны, а держали в руках длинные палки из упругой березы, которыми они встретили на нападавших. При этом они скинули назад свои капюшоны, так что были видны их лысые головы.

На какое-то мгновение нарушители спокойствия опешили. Они не рассчитывали на сопротивление. Они исходили из того, что с легкостью провернут это покушение. Но уже в следующий момент они преодолели свое удивление и набросились на монахов, которые заслонили собой безоружного аббата. Тут же разыгралась яростная потасовка.

С бешенством одетые в черные балахоны люди ринулись на защитников, с уничтожающей яростью засвистели их клинки. Монахи в ответ управляли своими палками так, что безобидное дерево в их руках превратилось в грозное оружие. Много столетий назад путешествовавший по многим странам брат привез с Дальнего Востока тайну борьбы без оружия, которую монахи разработали и усовершенствовали. С большой осторожностью они тренировались в искусстве борьбы при помощи палки — не чтобы нападать, а защищаться, если угрожает опасность их телу и жизни. Как и в этот момент…

В полутьме взметнулась обнаженная сабля и полоснула по мясу и сухожилиям. Один из монахов вскрикнул и упал; тут же двое его товарищей выступили вперед, чтобы проучить виновного своими палками. Дерево опустилось и раздробило кости, а затем повалило нападавших на пол. Движения монахов были настолько быстрыми, что люди в балахонах едва поспевали за ним. Однако нападавшие были лучше вооружены, хоть и уступали в ловкости монахам и едва могли противостоять им.

Двое из них упали без сознания под ударами, третьему раздробили локоть, когда палка опустилась на него. Четвертый выпрыгнул вперед и взмахнул саблей прежде, чем конец палки задел его и сшиб с ног.

Другие нападавшие закричали в ужасе и обратились в бегство. Сломя голову они бежали обратно в кабинет аббата Эндрю и спаслись через разбитое окно. Несколько монахов хотели устроить погоню, но аббат Эндрю остановил их.

— Постойте, братья мои, — крикнул он им вслед. — Не наше дело наказывать и мстить. Один Господь вправе сделать это за нас.

— Но достопочтенный аббат, — возразил брат Патрик, который принадлежал к группе отважных защитников. — Эти люди пришли сюда с одной целью — убить вас! Сперва вас, а потом и нас всех!

— Несмотря ни на что, месть не должна быть тем чувством, которое руководит нашими поступками, — ответил на это аббат с удивительным спокойствием. Похоже, он полностью преодолел свое первоначальное замешательство. — Не забывай, брат Патрик, что мы не испытываем ненависти к нашим врагам. Мы не хотим ни наказать их, ни нанести вред. Мы хотим только сохранить то, что правильно.

— Я не забываю этого, достопочтенный аббат. Но если мы схватим их, то, возможно, выясним, кто их подослал.

— Мы займемся теми, кто остался у нас, — возразил аббат и указал на мужчин, лежавших без сознания на полу коридора. — Я сомневаюсь, что они выдадут нам, кто их подослал, но, может быть, этого вовсе и не потребуется.

Он распорядился позаботиться о раненых. Монахи обработали их раны и позаботились о том, чтобы они вновь стали здоровы, как требовала того заповедь любви к ближнему. Брат Патрик склонился над одним из потерявших сознание, откинул его капюшон и стянул маску.

Под ней показались на свет бледные черты молодого человека с белокурыми волосами и бакенбардами. Но удивление еще больше возросло, когда Патрик откинул накидку нападавшего. Под черной рясой на белый свет показался красный цвет — красный цвет мундира британского драгуна.

Монахи Келсо застыли от ужаса. Ни один из них не рассчитывал на такой поворот дела, за исключением аббата Эндрю.

— Ну, что ж возврата нет, — пробормотал он и его взгляд омрачился. — Враг вернулся и показал свое лицо. Началась битва, братья мои…