Парень шел прямо ко мне, неся на вытянутых руках зажатую в ладонях кофейную чашку.

Выглядел он каким-то грязным, неряшливым. Темные глаза смотрели на меня в упор. А взгляд такой же, как у Дэнни, — безумный, одержимый, взгляд убийцы-маньяка из фильма ужасов. Я содрогнулась. Потом одернула себя, решив, что у меня развивается паранойя. Это просто наркоман или попрошайка, и все, что ему нужно — чтобы кто-нибудь опустил монетку в его чашку. В тот момент я пожалела его: «Бедняга, ему, видно, несладко живется». Я по-прежнему говорила с Дэнни и, зажав телефон плечом, полезла в сумку за кошельком.

— Подожди, Дэнни, — сказала я.

Теперь парень находился уже на расстоянии вытянутой руки. Когда все это произошло, я как раз пыталась выудить бумажник со дна сумочки.

И тут парень выплеснул содержимое чашки мне в лицо. В эту секунду моя жизнь изменилась навсегда.

Жидкость стекала по лицу, капала на шею, но какое-то время я еще не понимала, что случилось. «Он что, кофе на меня вылил? — недоуменно подумала я, вцепившись в телефон. — Нахал! Теперь придется вернуться домой и переодеться».

И только тут меня пронзила эта боль. Это был ни на что не похожий мучительный взрыв. Такого я никогда еще не испытывала. Он разметался по всему телу, как смертоносный огонь, жарче, чем адское пламя. Чем он меня облил? Точно не кофе. Это что-то другое, что-то гораздо хуже. Каждая клеточка тела с головы до пят разрывалась от боли. А лицо… Я чувствовала, как оно горит, горит так сильно, словно сейчас полыхнет языками пламени.

Я отступила, шатаясь. Несколько метров я проковыляла, согнувшись пополам от боли, ничего кругом не замечая. И с каждой секундой боль все глубже и глубже вгрызалась в мою кожу. Вдруг я услышала дикий вой, переходящий в визг, — как будто убивали какое-то животное. Что это? Откуда этот звук? И тут я поняла, что это кричу я.

Отчаяние охватило меня. В мозгу теснились обрывочные мысли. Что он на меня выплеснул? Может, это кислота? Точно! Это кислота! Наверняка!

Тут без Дэнни не обошлось! — вдруг осознала я. Ужас и омерзение смешались во мне поровну. — Так вот, о каком «подарке» он говорил!

И сейчас слушал мои крики, ведь я не отключила телефон.

Казалось, меня сжигают заживо, я расплавляюсь, как восковая свеча. Я из последних сил пыталась сохранить ясность мысли. Но боль была настолько мучительной, что поглощала меня целиком. Мне казалось, я умираю. Невозможно вынести эту боль и выжить при этом.

Что делать? Мне так нужна помощь. Я с воем топталась перед своим домом, а люди таращились на меня, потрясенно разинув рты. Почему никто не приходит мне на помощь? А вдруг Дэнни притаился где-то тут за углом вместе с этим парнем в грязной куртке с капюшоном? Вдруг он сейчас затолкает меня в машину, завезет куда-нибудь и опять изнасилует? На какие-то краткие, невозвратимые мгновения меня парализовала растерянность. Я не знала, что делать.

Кислота стекала со лба и попадала в глаза. Веки распухли так, что я не могла их открыть, — почти вслепую я ковыляла к ресторану. Я знала, что он рядом. Руки мои горели, словно я сунула их в огонь: на них тоже попала кислота, когда я инстинктивно попыталась вытереть лицо. Но я бешено заколотила в оконное стекло.

— Кто-нибудь! Пожалуйста! Помогите мне! — кричала я. Но никто не пришел мне на помощь. Прохожие просто толпились вокруг меня и смотрели, смотрели… Неужели они не видят, что я умираю? Или им нет до этого дела?

В глазах все расплывалось. Но я знала, что мне нужно перейти дорогу с ее сумасшедшим движением, — там, на другой стороне, кафе, где меня знают. Они мне точно помогут. Если я не сдвинусь с места, в любую секунду может появиться Дэнни. Боль становилась все сильнее и вгрызалась все глубже.

Я поплелась через дорогу с таким чувством, будто по каждой жилке моего тела течет огонь. Какой-то автобус со скрежетом затормозил передо мной, водители машин бешено сигналили. Широкий сапог соскользнул с ноги, но я этого даже не заметила.

Каким-то чудом мне все-таки удалось добраться до противоположной стороны улицы. В глазах все сильнее расплывалось. Я ворвалась в кафе. Наверное, я выгляжу, как зомби из фильма ужасов, — мелькнуло у меня в голове. Я представила себе, как мое разъедаемое кислотой тело превращается в сырое мясо и покрывается волдырями. Я же не могла знать, что, наоборот, вся побелела. Кислота проникла так глубоко, что разъела два слоя кожи и достигла костей.

Единственным, о чем я могла думать, была эта боль. Она затмила все остальное. Казалось, острее боли быть не может. Но, тем не менее, она усиливалась с каждой минутой. Я и не представляла себе, что бывает такая мука.

— На меня напали! Пожалуйста, помогите мне! — кричала я, пробираясь за стойку, где, как мне казалось, должна быть раковина. Все посетители кафе, уставившись на меня, оцепенели с чашками кофе в руках. Я увидела перед собой ведерко для льда, до половины заполненное водой, и отчаянно попыталась ополоснуть в нем лицо.

— Что с вами? Что случилось? — поспешила ко мне одна из официанток.

— Кто-то плеснул мне в лицо кислотой, — выпалила я, пытаясь окунуть лицо в воду. Но ведерко оказалось слишком мелким. У меня ничего не получалось. Что делать? Туалет! Не переставая кричать от ужаса, я, спотыкаясь, ввалилась в женский туалет и сунула лицо в унитаз. Я спускала и спускала воду. Но ее потоки не приносили облегчения. Ну почему эта боль не прекращается?!

Двигаясь на ощупь, я кое-как вернулась в зал, где к тому времени поднялась страшная суматоха. Все кричали и в панике носились взад и вперед. Кто-то усадил меня на стул и стал брызгать мне в лицо водой. Но стало еще хуже. Кислота сбегала по шее на грудь и даже на ноги. Я чувствовала, как одежда шипит и расползается на мне: кислота разъедала сначала ткань, а потом кожу под одеждой. Я не могла говорить, только кричать, кричать и корчиться от боли.

— Дышите в этот бумажный пакет, — сказал кто-то. Но ничего не помогало. Они не понимали — боль была слишком сильна. Это была настоящая агония. Ужас, безграничный ужас подливал масла в огонь.

Это сделал Дэнни, и он мог вернуться в любую минуту, чтобы меня прикончить.

Время будто остановилось, но боль росла и росла. Кожа, мышцы, даже кости, казалось, объяты пламенем. Каждый кровеносный сосуд, каждый миллиметр тела, каждая жилочка словно вопили от нестерпимой боли. Я больше не могла кричать. Я просто обмякла на стуле, моя голова поникла, руки безжизненно повисли.

Я умру здесь, — подумала я, чувствуя, что сознание начинает меркнуть. — После всего, что мне пришлось вынести в номере того отеля, после того, как я всю ночь боролась за свою жизнь, я умру в этом кафе через дорогу от собственного дома.

А может, это и к лучшему, — промелькнула вдруг мысль. — Тогда боль прекратится. Она уйдет. И я успокоюсь. Больше не будет страшно.

Но вдруг перед глазами возникли лица родных. Мамы, папы, Сьюзи, Пола. Я почувствовала, что во мне пробуждаются силы. Я должна бороться. Я не могу вот так сдаться. Я слышала, как вокруг ходят люди, что-то говорят, спрашивают меня, как я себя чувствую. Но голоса звучали глухо, будто были где-то далеко, а не рядом со мной.

— Все будет хорошо, не волнуйся.

— С тобой все будет в порядке.

Я знала, что эти люди просто утешают меня. Как же они не понимают? Я умру, если ничего не делать. Эта боль убьет меня.

Потом мне как-то удалось вспомнить о телефоне. Правда, я ничего не видела. Но со своим мобильным я управляюсь и во сне. Нащупав кнопки, я вспомнила, что предпоследним человеком, с которым я разговаривала по телефону, был Марти. Мне достаточно просто нажать кнопку соединения и надавить нижнюю клавишу один раз. Я сделала это и, когда услышала голос друга, нашла в себе силы, чтобы крикнуть:

— Марти, Марти! Приезжай в «Мокко»! Приезжай в «Мокко»!

— Что? — ошалело переспросил тот.

— На меня напали! Приезжай в «Мокко»!

— Что?!

— Мне в лицо плеснули кислотой. Пожалуйста, приезжай! — взмолилась я.

Через несколько минут Марти примчался в кафе. Его голос прорвался в мое сознание сквозь туман мучительной боли.

— Кэти, что с тобой? — в полной растерянности спросил он.

— Дэнни, где Дэнни? — шептала я, тыча в него телефоном. — Мне в лицо плеснули кислотой!

Я была в бредовом состоянии от боли и ужаса. Но присутствие Марти меня успокаивало. Он знает Дэнни в лицо, он не позволит ему прийти сюда и забрать меня. Марти не даст мне умереть прямо здесь, на этом стуле.

Сквозь пелену боли я осознала, что Марти набирает номер службы спасения. Я едва могла пошевелиться, но слышала, как он называет оператору «скорой помощи» мое имя и имена ближайших родственников… Потом работница кафе отвела меня в служебное помещение.

— Давай, Кэти, пойдем сюда, — сказала девушка, ведя меня за руку. Каждый шаг давался мне мучительно, каждое движение вызывало новый приступ боли.

— Мне нужно найти сапог и сумочку, — пробормотала я, будто это было самым важным в данный момент. Мне было так больно говорить, словно я наглоталась лезвий. Марти кинулся куда-то и спустя несколько минут вернулся с моей сумочкой. Она вся была забрызгана кислотой.

— Позвоните в полицию, — попросила я. Кто-то окунул мое лицо в воду, желая помочь, но после этого боль вытеснила все мои мысли и чувства. В целом мире осталась одна только боль — и я, как в западне, не в силах от нее спрятаться.

Еще целый час я просидела на стуле в кафе, стараясь не шевелиться, пока «скорая» пробиралась по запруженным машинами улицам. Я уже ничего не видела, звуки доносились издалека, словно я погрузилась под воду. Больше не было сил сопротивляться боли, и я то теряла сознание, то снова приходила в себя. Врачи «скорой помощи» ждали разрешения полиции заняться мной. Видимо, сначала нужно было убедиться, что нападавший не прячется где-то поблизости. Понятие времени исчезло для меня. Может, это длилось две минуты, а может, десять лет — для меня существовало только страдание, только невыносимая боль в обожженном теле.

Я почувствовала, что меня укладывают на каталку и застегивают змейку, потом выкатывают из кафе и грузят в машину «скорой помощи».

Должно быть, я умерла, — подумала я с облегчением. — Это, наверное, специальный пакет для трупов. А голоса, которые я слышу, — это души других умерших. Потом все померкло.

На следующее утро, когда я пришла в себя, накачанная морфином в ожоговом отделении госпиталя Челси и Вестминстера, то, конечно, не знала, где нахожусь. Я живая или мертвая? Где Дэнни? Я ничего не соображала. Потом сквозь опухшие веки я заметила какое-то голубое пятно и услышала папин голос. Он всегда носит только голубые рубашки, у него целый шкаф ими забит, это стало уже семейным преданием. Я поняла, что мама с папой здесь, рядом со мной. Очевидно, полиция сообщила им, и они тотчас приехали. Но в тот момент я решила, что они тоже умерли.

Как они умерли? — подумала я. — Почему нашей семье так не везет?!

Моя голова была размером с футбольный мяч, а лицо после нападения стало мертвенно-бледным, почти зеленым. И с каждым часом оно все больше опухало… Тогда я этого не знала: когда медсестры промывали лицо, стараясь нейтрализовать действие кислоты, я была в полузабытьи. Анализ показал, что это была серная кислота промышленной концентрации.

В ту ночь мне вкололи мощные седативные и обезболивающие препараты. К счастью, они сработали и я почти ничего не чувствовала.

На рассвете следующего дня я заворочалась, все еще очумевшая от лекарств и паники. Услышала, как мама с папой пытаются успокоить меня, но сама говорить не могла. Веки слиплись, и я была не в силах открыть глаза. Я не видела, как плачут родители, глядя на меня, на мою голову размером с большую тыкву. И не видела свою кожу на лице в черных, коричневых и оранжевых пятнах, покрытую волдырями, как жженый пластик.

Кто-то сунул мне в руки блокнот с ручкой, и я смогла нацарапать несколько слов: «Помогите! Я не могу дышать! Где я? Я умерла? Ослепла? Простите меня, я вас люблю. Пожалуйста, не плачьте!»

Они пытались ответить на мои вопросы, убеждая меня, что я жива, успокаивали, как могли. Потом мама спросила: «Это Дэнни сотворил с тобой такое?» Мама знала, что я с ним встречаюсь, — несколько дней назад я посылала ей сообщение. От одного упоминания его имени мне захотелось кричать. Неуклюже сжимая пальцами ручку, — хоть руки были обожжены не так сильно, писать было больно — я нацарапала, что Дэнни изнасиловал меня и грозился убить, и теперь я боюсь, что он ворвется в больницу и выполнит свои угрозы. Я не знала, как обстоят дела, но в одном была абсолютно уверена: Дэнни собирается прийти в больницу и добить меня, а я не в состоянии остановить его. Что до меня, то лучше бы я умерла. Я написала еще одну записку: «УБЕЙТЕ МЕНЯ», — и снова провалилась во тьму.

Следующие несколько часов прошли в полуобмороке: я то теряла сознание, то снова приходила в себя. В какой-то момент в палату зашел офицер полиции. Он сидел у моей постели и задавал мне вопросы, но я никак не могла сосредоточиться. Его звали Адам, и он казался милым человеком. Но я была в сумрачном забытьи, под воздействием морфина, и мысли мои путались. Видеть я по-прежнему не могла и представляла, что он выглядит, как кумир моего детства, Майкл Джексон.

Полицейский ушел. Я пыталась поговорить с мамой и папой, но голос звучал как-то странно. Он был хриплым, глубоким, совсем не похожим на мой обычный. Наверное, лучше я посплю…

На следующий день я уже яснее воспринимала происходящее, зрение постепенно возвращалось ко мне: я видела, как Сьюзи склоняется надо мной, мама и папа не отходят от меня ни на минуту. Подошел какой-то смуглый человек с теплыми карими глазами и ласковым голосом. Он представился:

— Моя фамилия Джавад. Я твой хирург. Я хочу помочь тебе, Кэти, — сказал он. — Тебя готовят к операции на лице.

Я кивнула, так как почувствовала, что могу доверять ему.

Итак, через два дня после нападения прошла первая из более чем шестидесяти операций по восстановлению моего лица и устранению внутренних повреждений пищевода. В операционной под общим наркозом бригада медиков кромсала мое лицо, удаляя отмершую, обожженную кожу. Я получила ожоги третьей степени, почти лишилась носа, век и части ушной раковины. Кислота также повредила глаза, ротовую полость и язык. Она попала мне на руки, ноги, обожгла шею и грудь. У меня были едва ли не самые серьезные повреждения, которые когда-либо приходилось видеть медикам.

После операции меня запеленали в бинты и поместили в палату интенсивной терапии, где была всего одна кровать и окно, выходящее в коридор, на пост дежурной медсестры. Я ничего не знала, в том числе и того, что приходили специалисты, расследующие дела о сексуальном насилии, и осматривали меня. И слава Богу: после всего, что мне пришлось пережить, я бы просто умерла от стыда, зная, что кто-то осматривает мои гениталии.

На следующий день меня снова повезли в операционную, чтобы удалить остатки омертвевшей кожи. Мою макушку выбрили, чтобы прикрепить маску из донорской кожи, призванную помочь заживлению и избежать заражения. Я должна была носить ее десять дней. Наверное, я выглядела, как лоскутное одеяло, и если бы увидела свое отражение, то точно завизжала бы от ужаса.

— Ты можешь меня нарисовать, папа? — однажды невнятно пробормотала я, и он нарисовал человеческое лицо с горизонтальными и вертикальными швами — как в анатомическом атласе. Я просто кивнула, еще слишком слабая, чтобы всерьез думать о том, как выгляжу.

Весь мой мир заполнил страх, и даже когда Адам, тот офицер полиции, сказал мне, что Дэнни был арестован на месте преступления на следующий день после нападения, это не уменьшило моего ужаса. Очевидно, он пошел туда, притворился встревоженным и заявил, что он мой парень. Полиция тотчас арестовала его. Но он как-то хвалился, что знает пару продажных полицейских, значит, может выкрутиться, правда? Как они этого не понимают? Дэнни уже исполнил свою угрозу достать меня — так зачем ему останавливаться на полпути? Он не может рисковать, оставив меня в живых.

Спустя пять дней после нападения я лежала в полудреме, как вдруг меня разбудил папа.

— Кейт! — настойчиво позвал он шепотом, — в полиции говорят, что арестовали того парня, который плеснул на тебя кислотой. Они хотят показать тебе его фото на компьютере. Ты должна будешь опознать его. Они придут попозже. Ты сможешь это сделать?

В памяти всплыли темные глаза того негодяя в куртке с капюшоном, и сердце вдруг замерло, сбившись с ритма. Я не хотела больше видеть это лицо. Никогда. Я даже не хотела давать свидетельские показания — мама предупредила меня, что мне придется это делать. Они убеждали меня, что это необходимо. Я не должна позволить Дэнни и его сообщнику уйти от ответственности, иначе они могут совершить такое еще раз. Они будут насиловать и уродовать других девушек, а я не смогу спокойно жить с таким грузом на совести.

— Хорошо, — прохрипела я.

Беспокоясь, не пострадало ли мое зрение, мама с папой показывали мне фотографии из журналов, чтобы проверить, узнаю ли я знакомые лица. Брэд Питт, Анджелина Джоли… Мы были уверены, что я вижу достаточно хорошо, чтобы узнать нападавшего. Если там будет его фотография.

Когда пришло время опознать человека, который плеснул мне в лицо кислотой, в палату вошли полицейский и адвокат. Они поставили ноутбук на столик и объяснили, что сейчас я увижу фотографии девяти разных человек. Я не должна говорить ни слова, пока внимательно не просмотрю изображения два раза. И только после этого я должна сказать, есть ли среди этих людей тот, кто плеснул на меня кислотой.

— Вы все поняли, Кэти? — уточнил полицейский, и я медленно кивнула.

Опознание началось. Я смотрела на одно лицо, потом на другое, еще одно, еще и еще. Нет, нет, нет. А если они арестовали не того? Что, если тот все еще на свободе? И вдруг появилось то самое лицо. Те же глаза, тот же нос, губы. Я смотрела на него, и мне было страшно, как никогда в жизни. Это он, тот парень, что подошел ко мне с чашкой в вытянутых руках. Горячая волна адреналина захлестнула тело. Живот скрутило. Я не смогла совладать со спазмом внутренностей.

— Пап, — тихо проскулила я, — я вся испачкалась.

Но мне нужно было закончить с опознанием. Это единственный способ прижать сообщника Дэнни. Поэтому я снова терпеливо просмотрела все снимки, как меня просили. А потом всхлипнула и дрожащей рукой указала на нужное фото. Я смогла сделать это!

— Молодец, Кэти! — сказал папа. — Теперь ему не ускользнуть.

Звали этого человека Стефан Сильвестр. Ему было всего двадцать лет. И нашли его только потому, что он тоже обжегся кислотой, когда выплескивал содержимое чашки на меня. Всего несколько капель попало ему на лицо, и он сказал матери, что на него напали. Она рассказала об этом кому-то еще, а тот человек вспомнил о просьбе полиции сообщать любую информацию о нападении на меня и смог связать два этих факта. Стефана арестовали, и я с уверенностью опознала его. Теперь и он, и Дэнни сидят за решеткой, где им самое место.

На следующий день ко мне в больницу пришли Пол и Сьюзи. Я была безумно рада их видеть.

— Сьюзи, где твои кудряшки? Ты что, волосы выпрямила? Выглядит шикарно! — улыбнулась я.

— Ох, Кэти! — воскликнула сестра, и слезы потекли по ее щекам. Она думала, я не увижу слез, и старалась, чтобы голос не дрогнул, выдавая ее.

— Не плачь, со мной все в порядке, честно. — Мое сознание было затуманено многочисленными препаратами, и, несмотря на все это медицинское оборудование, трубки, капельницы и мониторы вокруг кровати, я не представляла, насколько серьезны мои травмы.

Следующие несколько дней прошли как в тумане: я спала или просто отдыхала. Потом упросила персонал разрешить мне посидеть на стуле — впервые после операции. Спустя какое-то время я перенесла еще одну операцию, в ходе которой мне почистили раны. Затем впервые смогла сама проглотить ложку йогурта, а после — сидеть на кровати и играть в «четыре в ряд». Мне пришлось давать показания, и Адам записал их на видео. Потом мама и папа читали мне послания, которые десятками присылали мои друзья:

Мы любим тебя, Кэти!

Мы думаем о тебе!

С любовью и наилучшими пожеланиями…

И все же самым сильным чувством в то время оставался страх. Он был со мной постоянно. В самом начале он мог взорваться, как вулкан, так, что медсестрам приходилось успокаивать меня при помощи мощных седативных препаратов. Даже сон не приносил покоя. Дэнни и Стефан постоянно преследовали меня в кошмарах, каждую ночь я просыпалась от крика.

Через девять дней после нападения мой хирург, мистер Джавад, вошел в палату и сказал, что скоро мне предстоит серьезная операция. Врачи собирались применить какое-то вещество под названием «матридерм», новый, самый современный заменитель кожного покрова, который будет служить чем-то вроде каркаса для тканей кожи в процессе восстановления моего лица.

— Его никогда еще не применяли на такой большой поверхности, но, я думаю, для вас, Кэти, это будет наилучшим вариантом. Это вещество содержит коровий коллаген, оно помогает вырастить эластичную упругую кожу, — мягко сказал врач. — А после того как приживим его, мы возьмем кожу со спины и ягодиц и пересадим ее на лицо, грудь и руки. А потом мы введем вас в искусственную кому, чтобы процесс восстановления прошел легче.

Находясь под воздействием седативных препаратов, я едва следила за его объяснениями. Все, что я поняла, — он постарается привести мое лицо в порядок, и в его руках я в безопасности. Мистер Джавад казался мне ангелом. Я знала, что он сделает все от него зависящее.

Два негодяя обезобразили мое лицо. И теперь этот человек постарается его восстановить.