А затем было ужасное медленное бегство через пол-Европы. Он шел пешком либо ехал в кузове грузовика. Из русской оккупационной зоны Дитер попал в американскую, а из Германии перебрался во Францию. Грузовик довез его до Марселя, где он оставил позади разбомбленную и разоренную страну. Ночью его переправили на лодке на ту сторону Пиренейских гор. Потом несколько месяцев Дитеру пришлось жить в Лиссабоне. Там он поселился в комнатушке под таверной, владелица которой плевать хотела на закон и соблюдала нейтралитет в этой разрушившей мир войне.

По крайней мере, пока в других местах люди голодали, а снег покрывал камень, в Лиссабоне зима оказалась на удивление мягкой. Все купалось в бесцветном солнечном свете. Сардины, соленая треска, резкое на вкус вино из каменных кувшинов… Дитеру даже не верилось, что такое еще осталось в Европе. Можно было купить даже мясо, хотя его хозяйка и утверждала, что свежее мясо – такая же редкость в наши дни, как доброта. Впрочем, когда Дитер дал денег, она купила ему огромный мраморный стейк и зажарила его по-немецки, щедро обмазав с обеих сторон зерновой горчицей. Все его существо преисполнилось нетерпеливым трепетом, когда кушанье поставили перед ним и аромат жареного мяса ударил Дитеру в нос. Затем он разрезал жаркое, и кровь выступила на месте пореза. Это напоминало разрез хирургическим ланцетом. Дитера затошнило. Он перестал есть и перенес все свое внимание на вино. Стейк достался битой-перебитой, но не теряющей оптимизма домашней собаке, притаившейся под столом.

В таверне над своей комнатой он раздобыл все, что смог. Впервые за долгое время Дитер сумел немного расслабиться, хотя сидел, повернувшись спиной к стене и внимательно разглядывая каждого входящего. Он перестал паниковать при виде человека в форме одной из союзнических армий или лица, показавшегося ему знакомым. Днем Дитер сидел и напивался, пока не становилось достаточно темно для того, чтобы его страх угас. Тогда он выходил побродить по улицам, не переставая удивляться, что мир здесь живет своей жизнью. Цивилизация никуда не делась, все здесь было так, как прежде, словно цивилизованный мир нельзя разрушить за одну ночь. Как непривычно было гулять по мощенным булыжником улицам, проходить под арками, не знавшими артобстрелов, бомбардировок и пожаров, или видеть юную девушку, высовывающуюся из окна второго этажа и флиртующую со своим парнем, или слышать, как два португальца торгуются за рыбу на своем странном мелодичном языке. В других местах Европы бойня не прекращалась, а здесь казалось, что никакой войны нет.

Понадобилось несколько месяцев, чтобы достать документы, необходимые для того, чтобы последовать за Менгеле в Бразилию, но затем в последнюю минуту он потерпел неудачу. Дитер оказался выброшенным на мель в Лондоне со своей транзитной визой, не уверенный, что делать дальше. Он принялся вертеться, как угорелый, потратив небольшое состояние на бесполезные взятки бессовестным авантюристам, дающим ему несбыточные надежды. Наконец один тип предложил ему на выбор Америку, Канаду и Австралию.

– Канада, – полушутя сказал Дитер. – Я слышал, что жизнь там легкая.

Но тот тип с ним не согласился. Нет, не в Канаду. Слишком близко к США. Он никогда не сможет спокойно жить рядом со страной мстительных евангелистов и щегольски одетых солдат с белыми зубами, постоянно молящихся, поглощающих шоколад и курящих сигареты.

Дитер ничего не знал об Австралии, но иного выхода не оставалось. На пароходе он большую часть времени просидел в своей каюте, читая английские книги, пополняя словарный запас и устраняя неясности из своей легенды. Поздно вечером он репетировал воображаемые беседы с чиновниками миграционной службы, которая займется им по приезде. Дитер приготовил ответы на все мыслимые затруднительные вопросы и возможные ловушки, которые ему могут расставить, и довел их до автоматизма. Он старался придать своему английскому русский акцент. Когда его судно встало на якорь в порту Мельбурна, его произношение показалось скучающему таможеннику, встретившему Дитера, вполне европейским. Такой акцент бывает у англичанина, проживавшего слишком долго за границей.

Таможенник взял документы, которые Дитер купил за огромные деньги, пролистал их и нахмурился.

– Имя?

– Аркадий Кулаков.

– Возраст?

– Двадцать три года.

– Профессия?

– Врач, я врач.

– Больше не врач.

Таможенник поставил на документы печати, сделал все необходимые пометки, а затем протянул их Дитеру.

– Добро пожаловать в Австралию.

Он остро ощущал странность этого места. Дома вокруг напоминали ему родину. Подошвы его башмаков стучали по холодному голубовато-серому граниту мостовых с вызывающим ностальгические воспоминания звуком. Солнечный свет казался каким-то чужим, более тяжелым… холодным… Он бил в глаза под необычным углом. Воздух был слишком жарким, слишком сухим. Он разрывал ему легкие. Рука его поднялась, чтобы ослабить узел галстука. Ласковые волны накатывались за его спиной на берег. Впереди тянулись в бесконечную даль чужие ему улицы. Над головой кружились и кричали чайки. Они грациозно планировали вниз, не сводя глаз с куч отходов. Эти божьи авантюристы оккупировали пляжи и мусорные свалки по всему миру.

На противоположной стороне доков тучный мужчина потел под своей шляпой. Он заметил неуверенного Дитера, стоящего на пороге новой жизни, и вразвалочку подошел к нему.

– Заблудился? – спросил его толстяк по-немецки.

Жгучий страх охватил Дитера. Он не ответил на вопрос, притворяясь, что не знает языка. Незнакомец попробовал снова. На этот раз немецкие слоги смягчились певучим идишем. И снова Дитер сделал вид, что не понимает.

– Русский, – произнес он.

– Да… немного… Английский?

– Да, немного, – повторил за ним Дитер.

Мужчина предложил ему комнату в общежитии и работу на расположенном поблизости заводе, на котором из-за войны не хватало рабочих рук.

– Не самое хорошее место, но, черт побери, клянусь, оно лучше, чем то, откуда ты прибыл.

Взгляд толстяка быстро переместился с лица Дитера на его пиджак, довольно поношенный и грязный, хотя Дитер очень старался поддерживать свою одежду в чистоте на протяжении всего долгого переезда.

– Жизнь сейчас легче, приятель. Впереди новые трудности, но худшее позади.

Он предложил Дитеру визитную карточку, на которой значилось название хлебозавода, адрес, а также схематически был нарисован бейгл.

– Спасибо.

Мужчина улыбнулся, обнажив зубы. Там, где не сверкали золотые коронки, торчали гнилые пеньки.

– Ничиво. Мы должны заботиться друг о друге.

Человек-бейгл по-братски хлопнул Дитера по плечу и направился к другим бродягам, которые сошли с трапа судна и теперь стояли, не зная, куда податься. Дитер какое-то время рассматривал визитку. Ничего лучше придумать он не мог, поэтому направился к желтому такси, водитель которого курил трубку, опираясь на капот.

Шофер не выпустил трубку изо рта, когда они сели в машину, поэтому Дитер опустил стекло и принялся наслаждаться морским воздухом. Сделав несколько поворотов, автомобиль покатил по Чепел-стрит. Дитер рассматривал бредущих по улице австралийцев. Его нервировали их габариты, крупные черты лица, выпирающие животы, потные раскрасневшиеся лица, словно они только что вылезли из сауны. С заднего сиденья такси казалось, что вся страна населена завсегдатаями баварских пивных садов, такими, какими они бывают в первый день лета – пьяными, веселыми и загорелыми уже к полудню.

Подняв глаза, он увидел, что шофер наблюдает за ним в зеркало заднего вида. Его большие голубые глаза отражались в нем.

– Вы выглядите как человек, побывавший на войне, – сказал шофер.

Дитер этого оборота речи не знал, но согласился:

– Да, я побывал на войне.

– Без дураков? Это, должно быть, чертовски тяжело.

– Да, тяжело… ужасно тяжело…

– Многие парни отправились отсюда на войну, вернулось намного меньше.

– Да. – Дитер понимал его плохо. – Всем нам не поздоровилось.

– Правда, что пишут в газетах о Польше?

– Я не хочу об этом говорить.

– Ну, как пожелаете, – пожал плечами шофер. – Вы здесь с семьей?

– Нет. Никого у меня нет. Я один на свете.

Шофер понял намек и теперь смотрел только на дорогу.

Таксист высадил его возле многоквартирного дома, стоящего рядом с фабрикой на Чепел-стрит. На другой стороне дороги рабочие в рубашках, перетянутых подтяжками, грузили ящики с банками варенья в кузов грузовика. Дитер вылез из такси, забрал из багажника свой чемодан и аккуратно отсчитал все до последнего пенни, расплачиваясь с таксистом.

Несколько минут потребовалось ему, чтобы отыскать нужный адрес. Дитер стоял посреди тротуара, а море пешеходов, расступаясь, омывало его. В нос ему били запахи Сауз-Йарры. Лошади, источая смрад, тянули мимо Дитера вверх и вниз по улице повозки, наполненные продуктами и товарами. Пахло свежеиспеченным хлебом и жареным беконом. Но забивал все другие ароматы вездесущий запах алкоголя, пропитавший в этом странном городе все на свете.

Фургон для доставки грузов, похожий на коробку, с изукрашенной завитушками рекламой химчистки, подъехал к бордюрному камню. Из кабины высунулся шофер.

Дитер протянул ему визитную карточку, и шофер указал рукой на дом.

Немец заплатил за три месяца вперед.

Домовладелица показала ему комнату, передала ключи и сказала напоследок:

– Если вам что-то понадобится, мистер Кулаков, я буду внизу.

Она оставила его одного. Комната оказалась тесной и душной. Ставни были прикрыты. Когда он распахнул их, какофония звуков и яркий свет ворвались с улицы внутрь. Никто не мог заглянуть снаружи, но, желая перестраховаться, Дитер вновь закрыл ставни.

Полосатое одеяло из конского волоса лежало в ногах кровати. Подняв его, Дитер поднес одеяло к носу. Пахло чистотой. Он поставил свой чемодан на кровать и раскрыл застежку. Тот был набит под завязку, и поэтому тотчас же распахнулся, продемонстрировав все вещи, спасенные им из Аушвица. Грубо вырезанная из дерева и одетая в тряпье кукла Сара уставилась на него. Подняв ее, Дитер подержал куклу с минутку, а затем швырнул ее через комнату. Ударившись о стену, она приземлилась на пол с отвратительным деревянным стуком. Пока что она ему не нужна.

Дитер высыпал содержимое чемодана на пол. Затем осторожно нащупал защелку, открывающую двойное дно. Он сделал переучет. Большую часть золота, которое Дитер прихватил с собой в путешествие по Европе, он истратил, давая огромнейшие взятки на границе и на блок-постах, или вручил контрабандистам и мошенникам за документы, позволившие ему добраться до Австралии. Боясь того, что его поймают со всеми ценностями, добытыми в Аушвице, Дитер за несколько месяцев до освобождения смог с помощью друзей в промышленных и финанссовых кругах рассовать деньги по всей Европе в банковские хранилища и компании, обогатившиеся на рабском труде заключенных концлагерей. Настанет день, и Дитер вернется и потребует деньги назад, но пока он начнет новую жизнь здесь, где никому не придет в голову его разыскивать. Новая страна быстро обо всем забывает. Она знает, как хранить чужие тайны. Новая страна поможет Дитеру тщательно сплести свою легенду, чтобы оградить его от того, что он прежде совершил.

Год он проработал на фабрике, а ночью в своей комнате вырезал маленькие деревянные игрушки. Он подражал Аркадию, делал все так же, как русский в течение всех тех месяцев, что они прожили бок о бок. Когда игрушки стали получаться у него вполне сносными, Дитер начал продавать их, ходя от двери к двери. Иногда он использовал свое европейское обаяние, играя на претенциозности Мельбурна, который медленно пропитывался духом космополитизма под давлением нарастающих волн послевоенной иммиграции. Время от времени Дитер пересказывал грустную историю жизни Аркадия, рассказывал, как вырезал игрушки в концлагере, для того чтобы заставить расчувствовавшихся людей открыть свои кошельки. Он понимал, что его игрушки неважного качества, но знал, что хотят услышать люди. Дитер продавал не куклы, а воспоминания о потерянной цивилизации страдающим ностальгией европейцам, заброшенным на другой конец мира.

Вскоре он арендовал витрину в магазине, затем приобрел мастерскую, потом фабрику. Дитер платил за каждое расширение своего бизнеса золотом, украденным в Аушвице, благоразумно продаваемым понемногу в течение долгих лет, чтобы не вызвать подозрения.

С каждым прожитым годом он богател. С каждым прожитым годом ему становилось все труднее смириться со своим прошлым. Чтобы не дать прошлому себя раздавить, он начал пить, а затем, когда это перестало помогать, Дитер принялся посещать синагогу, расположенную возле его первой фабрики. В небольшом скромном здании царила безмятежная торжественная атмосфера, оставляющая за порогом слепящую жару и дребезжание трамваев. Он стоял у входа, покачиваясь на нетвердых ногах. Ему нравились проповеди, нравилась музыкальная мелодичность языка. Эти посещения помогали унять его тоску по мертвой Европе, превращали когтистую лапу вины, терзавшую Дитера, в приятную боль мазохиста. Больше всего он любил молитвы, песнопения и чтения нараспев. Мелодии и недоступный его пониманию древнееврейский язык омывали его, на время опорожняя его разум.

Однажды, выйдя из синагоги, Дитер столкнулся с Рашель, молодой польской еврейкой. Девушка стала хромой после того, как ее искалечили в концлагере. В синагоге она пела в хоре. Вскоре они влюбились друг в друга и сочетались браком. Когда Рашель умерла молодой из-за всего того, что нацисты делали с ней в лагере, Дитер утратил смысл жизни. Осталась только работа.

Минуло три десятилетия. Вместе со своим милым глупеньким внуком Адамом, помогавшим деду играть роль добродушного русского эмигранта, Дитер возвращался в Европу и разыскивал старых товарищей, которые вышли из укромных мест и теперь работали врачами и управленцами компаний, производящих компьютеры и роскошные машины. Получая назад деньги, прежде спрятанные с их помощью, Дитер отмывал их, используя свою компанию, преумножал свое богатство и создавал для себя неприступную империю. Он стал знаменитым кукольником, лично изготовив лишь ничтожную малость из своих товаров. Тайну своего настоящего ремесла он унесет с собой в могилу.

На все это понадобилось время, а сейчас, в свой первый день на австралийской земле, Дитер взял в руки пригоршню золотых зубов, которые даже в сумраке поблескивали на его ладони. Их немного, но, если он найдет надежных людей, если он будет осторожен, этого золота хватит, чтобы начать все сначала.

Тесс понятия не имела, как Адаму удалось довести ситуацию до гуманитарной катастрофы, имевшей международный резонанс. Несколько дней она не знала, чем занимается муж. А потом случилось то, что случилось, и повсюду на месте трагедии найдены были, образно выражаясь, отпечатки ее пальцев. Фабрика, куда Адам перенес производство, сгорела до основания, забрав с собой жизнь сотен работавших на ней женщин, но, к сожалению, документы, хранившиеся в огнеупорном сейфе в офисе дирекции предприятия, остались нетронутыми. В этих бумагах содержалась подробная информация о сотнях тысяч долларов, переведенных со счетов «Митти и Сары» в индонезийский банк для потогонной фабрики, ставшей смертельной ловушкой для многих. На всех этих документах была ее подпись, хотя Тесс ничего подобного не подписывала. Согласно этим документам, вина за требование увеличить загрузку фабрики опосредованно ложилась на плечи Адама и самой Тесс – как финансового директора «Митти и Сары».

Она не переставала удивляться тому, что, несмотря на множество способов, с помощью которых ее муж портил все, чего касался, на протяжении их брака, он не переставал преподносить ей сюрпризы.

Тесс уже собиралась бросить все и начать новую жизнь, когда вокруг нее стало, как говорится, падать дерьмо с лопастей мощного вентилятора. Несколько дней, вернее, несколько часов потребовалось для того, чтобы средства массовой информации выпачкали в грязи доброе имя компании, а затем начали рвать мясо с костей ее трупа. Что бы ни случилось дальше, с «Митти и Сарой» было покончено. Метод, посредством которого компания на протяжении десятилетий получала минимальную прибыль, покупая все более дешевые изделия в странах третьего мира, привел к взрыву в самом буквальном смысле этого слова. Больше так нельзя. Она должна найти способ спасти компанию.

Пока мировое сообщество наблюдало за трагедией, осуждающе цокало своим коллективным языком, чирикало в Твиттере и ждало, что же компания будет делать, Тесс осознала, что, если отбросить эмоции, ее жизнь крепко-накрепко связана с компанией и, по умолчанию, с Адамом. Муж натворил столько дел, что бегство сейчас было способно разрушить ее жизнь. Если она и сможет уклониться от судебного преследования, несмотря на документы, найденные в Джакарте, какая компания захочет взять ее на работу, если она сбежит с руин собственной фирмы? Нет, она должна попытаться спасти то, что можно, спасти ради себя, ради сына. Именно это она обещала Аркадию у его смертного ложа. Тесс слишком поздно осознала, что старик считал ее единственным человеком, которому он может по-настоящему довериться, и поэтому он сделал так, чтобы она обрела власть. Ее мужу почти удалось разрушить все то, что создал Аркадий. Настало время взять то, что осталось, и сделать его своим.

Аркадий, который, как теперь она понимала, выказывал по отношению к ней больше заботы, чем кто-либо до и после него, просил сберечь его тайну, то есть никому ничего не рассказывать о деньгах, которые он припрятал на черный день за долгие годы. Она не знала, сколько этих денег и где они спрятаны. Каждый раз, когда она следовала по ссылкам, оставленным в записях Аркадия, Тесс находила все новые небольшие состояния, украденные со счетов «Митти и Сары». А еще время от времени случались непонятные вливания с европейских банковских счетов частных лиц. Тесс до сих пор не знала, что со всем этим делать. Если она собирается сдержать данное Аркадию слово, предстоит долгая игра. Осторожно, никуда не спеша, она будет терпеливо, со всей тщательностью, которой научил ее Аркадий, находить деньги, припрятанные им, и переводить на свои тайные счета. Один перевод за день. Когда она все найдет, то спрячет деньги за миллионы миль от дома, который Тесс все еще продолжала делить с Адамом.

Когда она будет готова, то разведется с мужем. До того Тесс останется с этим прокормышем, которого она возьмет с собой, чтобы он помог ей совершить удачный побег из прежней жизни. Они вдвоем, словно друзья, будут мчаться по ледяной пустыне до тех пор, пока не придет время пустить Адама на убой.

Компания «Митти и Сара» в том виде, в котором она существовала на протяжении половины столетия, будет закрыта. Персоналу придется переквалифицироваться. Коммерческая организация займется благотворительностью. Теперь они будут называться «Фондом имени Кулакова». Они больше не будут продавать игрушки, не совсем так. Теперь они будут продавать идею.

Только одно изделие останется их товаром, и его будут изготовлять в подчиняющихся местным общинам маленьких мастерских в тех районах Джакарты, которые больше всего страдают от бедности. Затем игрушки повезут в Австралию, где упакуют, и уже отсюда отправят по всему миру. Медведица Любушка – плюшевая игрушка, выполненная в стиле позднего Аркадия Кулакова. Ее оденут в сарафан. В коробку будет вложен сертификат, подробно описывающий, на какие благотворительные нужды в странах третьего мира будут потрачены деньги. Туда же поместят брошюрку со статистическими данными об установленных москитных сетках и вырытых колодцах, с фотографией улыбающегося ребенка.

Идея принадлежала Адаму. Как ни парадоксально, но именно ему пришла мысль, как можно спасти компанию, которую он до того разорил. Вскоре после трагедии Адам вернулся домой, покачиваясь от водки. Он разглагольствовал, словно сумасшедший, потрясая грязным игрушечным медведем и австралийским флагом. Благотворительность. Медведь. Символ.

Тесс разработала резкую смену стратегии. Хотя она испытывала сильнейшее отвращение к Адаму, выслушав его план, она не могла не восхититься им. Их прибыль падала уже на протяжении многих лет. Больше ей никогда не подняться. Единственными покупателями их продукции были люди, которые выросли с игрушками «Митти и Сары», а теперь хотели, чтобы их дети испытали волшебство, которое они помнили и окрашивали розоватой ностальгией.

Слушая, как Адам восторженно разглагольствует о благотворительности, наблюдая, как он размахивает старой игрушкой у нее перед лицом, Тесс думала, что дети сейчас не пользуются своим воображением, а вот взрослые любят воображать себя хорошими людьми. Все хотят внести свой вклад, и, купив Медведицу Любушку, они смогут это сделать. В мире будут пылать войны, опустошая целые страны, на их руинах будут возникать новые государства. На потогонных фабриках, на фермах и на улицах бедные будут сражаться со временем, болезнями и безразличием. Благодаря их объединенным усилиям деньги будут медленно капать на счета Тесс и ее клиентов, которые очень хотят чувствовать себя добрыми и хорошими людьми.

С помощью команды специалистов экстра-класса по связям с общественностью они представили миру свою историю. Поначалу в бой вступили несколько оплаченных журналистов. Им скормили историю, разделив ее на удобоваримые кусочки, во время дорогих званых обедов, организованных «Фондом имени Кулакова». Ко времени, когда цикл производства новостей завершил полный круг, общественность поверила в то, что Адам Кулаков и его компания также являются жертвами ужасной трагедии. А еще они являются героями, решившими исправить то, что натворили другие. Как бы там ни было, а блеф удался, и в глазах общества менеджеры бывшей компании «Митти и Сара» сами стали дурачками, жертвами бессовестных мошенников, эксплуататоров из третьего мира. Этот подтекст, присутствующий во всех публикациях, разнесших легенду по свету, помог унять недовольство, направленное против «Фонда имени Кулакова», и сообщил людям о том, что новая реинкарнация компании будет бороться за улучшение условий труда в Джакарте. Австралийцы и так уже многое знали об Индонезии. Это страна контрабандистов, перевозящих нелегальных мигрантов, страна колониального гнета, детского рабства, несправедливости, бесправия и нищеты.

В течение двух недель, последовавших за трагедией, Тесс молча разбирала и вновь собирала компанию по винтикам. Медведи в лучшем случае дали бы лишь самую скромную прибыль, но после ликвидации старой компании высвободились средства, необходимые для выплаты огромного административного сбора при оформлении некоммерческой организации. При этом оставалось достаточно, чтобы бросить подачку третьему миру и не дать Адаму заскучать.

Он вел себя робко, застенчиво, так покладисто, как только умел, но Тесс знала, что его раскаяние продлится недолго. Оно испарится, когда схлынет эмоциональное волнение, вызванное его новым рискованным предприятием. Некоторые тараканы отказываются умирать, сколько их не топчи ногами, но они устремляются прочь, если ты включаешь свет, и не возвращаются – по крайней мере, какое-то время. Надо, чтобы он не сидел без дела, пока она исполняет задуманное. «Фонд имени Кулакова» подходил для этого идеально.

С каждым днем мир сжимается. С каждым часом в мире происходят новые ужасы, снятые на камеру телефона и загруженные тотчас же в интернет, чтобы все это видели. Каждый раз, когда австралиец включает телевизор, на него с экрана льется поток новостей о войне, голоде, болезнях и терроризме. Слишком много страданий! Все эти потерянные дети, умирающие от голода… мухи на их лицах… утопленники, лежащие лицом вниз на иноземном пляже… Слишком много мерзости, чтобы долго на нее смотреть, а Медведица Любушка была прелестным способом помочь страждущим, не запачкавшись при этом. За нею стоял красивый, очаровательный и приветливый Адам Кулаков. Лицо его было образчиком старомодной австралийской доброты.

Ранее в тот же день Тесс написала для него речь, помогла отрепетировать ее, поцеловала в щеку и пожелала удачи. Кейд играл на полу рядом со столом. Поглядывая на экран телевизора, Тесс засевала поле для своей новой жизни, сидя за компьютером в офисе «Фонда имени Кулакова». Адам сейчас будет выступать на пресс-конференции, где обрисует свое видение проекта Медведицы Любушки и попросит денежных пожертвований у лидеров бизнеса и широкой публики.

Тесс готова была признать, что Адам достиг невиданных высот в деле продаж новой идеи, стоя на трибуне перед полным залом. Никто лучше Адама не умел лгать с такой подкупающей искренностью, заставляя поверить в свою ложь окружающих. Несмотря на всю свою ограниченность и самодовольство, он сможет до конца своих дней расточать этот шарм на благотворительных акциях, вечерах вручения наград и публичных выступлениях. Он будет купаться во всеобщем внимании, словно ребенок в детском манеже. Даже после того, как она его покинет, Адам останется под ее присмотром. Она сдержит обещание, данное Аркадию… Даже если муж никогда не узнает, чего он лишился.

Для этого придет время, но позже, а сейчас на контрольном видеомониторе Адам взошел на сцену. Тесс встала, потянулась и присела на пол, чтобы поиграть с сыном. И на это надо найти время.

Хотя Адам уже несколько дней разучивал речь, он все же волновался. Наверное, в сотый раз он взглянул на свое отражение в зеркале. Он подмигнул сам себе и заметил след губной помады на щеке, оставленный утром Тесс, когда она желала ему успеха. Губы у жены были прохладными. Он вытер помаду, но при этом размазал основу под макияж, выругался и вытащил компактную пудреницу, чтобы подкрасить щеку.

– Ну вот, – сказала Шубанги.

В прошлом она была начальницей производственного отдела, а теперь возглавила филантропию. Войдя, она направилась к нему и встала рядом. Взяв из его руки губку, она нанесла ему на лицо тональную основу.

– Хорошо. Не должно быть никаких разводов.

– Спасибо.

– Волнуешься?

Он отрицательно покачал головой.

– Нет.

– Вот и отлично. Ты справишься. Ты все запомнил как надо. – Она в последний раз прижала губку к его лицу. – Красиво.

Он справится. Адам не сомневался в этом. В течение нескольких дней после катастрофы, пока пресса искала виновных в аде, разверзшемся в Джакарте, Адам жил в сумеречном состоянии горя и паники, но вскоре начал гордиться собственной дурной славой. Всю жизнь Адам мечтал стать знаменитым, и вот слава его настигла. Его именем пестрели первые страницы газет и интернет. Материалов о нем становилось все больше. Паника отступила, и Адам, находя свое имя в разгромных газетных статьях, уже получал удовольствие от того, как все сжималось у него в животе, а адреналин словно пульсировал в пальцах, теребящих газетную бумагу.

Теперь, оставаясь за кулисами, Адам нервно прохаживался взад-вперед. Затем он остановился, перевел дыхание и критически оценил происходящее. Он осознал, что постигшие его перемены – к лучшему. Он получил сокрушительный удар, но нашел в себе силы подняться на ноги и встретить грудью новый вызов. Прежде Адам мучился чувством неполноценности, считал себя недостойным того места, которое ему предстояло занять по праву рождения. Теперь же он ощущал себя сильным и собранным. Наконец он стал настоящим мужиком. Он сможет, он добьется успеха, а затем отправится праздновать. А еще Адам подумал, что поскольку ему удалось помириться с Тесс, то, возможно, стоит позвонить Кларе и узнать, что у нее сейчас на уме.

Выйдя из-за кулис на сцену, Адам взмахом руки остановил зазвучавшие было аплодисменты. Встав за трибуной, он развернул свою речь.

– Позвольте мне предупредить вас, что речь пойдет не о том, как заработать деньги, не о том, как накопить их, а о том, как отдать их, раздарить. Пожалуйста! Не надо мне аплодировать. Конечно, Медведица Любушка – моя идея, но это всего лишь идея. Как и в случае любых других великих идей, ее осуществление потребует много времени и сил. Я встречаюсь со множеством людей, носителей великих идей, способных изменить мир к лучшему, но все мы обязаны внести в это свою лепту. Случившееся в Джакарте является трагедией во многих смыслах этого слова. Мы не должны забывать о десятках погибших женщин и детей. Мысленно мы скорбим вместе с их семьями. Тысячи людей потеряли средства к существованию. Эти люди стали жертвами тех, кто ни перед чем не остановится ради наживы, кто готов угнетать своего ближнего ради собственной выгоды. Как глава компании «Митти и Сара», я, к своему стыду, вынужден признать, что также являюсь жертвой этих иностранных мошенников. Я инвестировал деньги в их фабрики смерти. Именно поэтому мы основываем «Фонд имени Кулакова». Именно с подобного рода несправедливостью мы собираемся бороться. Мы не должны позволять тем, кто злоупотребляет дарами нашей щедрой природы, нашим образом жизни, неограниченными возможностями нашего общества, мешать нам поступать по совести с пострадавшими в этой трагедии, как в Австралии, так и за рубежом. Не следует бежать от прошлого, надо стараться с его помощью делать свое будущее более красочным. Этому меня научил самый великий человек из всех, кого я знал лично.

Адам сделал паузу. Когда аплодисменты умолкли, он подался всем телом вперед и заговорил в микрофон:

– Позвольте рассказать вам о моем деде…