Роун

Ветки длинными корявыми пальцами цеплялись за одежду, рвали волосы, но за спиной выли голоса, потерявшие человеческое звучание, и останавливаться было нельзя. Воислава прижалась щекой к шершавой коре дерева и затаила дыхание. Она чувствовала их приближение. Скоро они оказались овсем близко. Девушка закрыла глаза, сосредоточилась и мысленно протянула руки к шее ближайшего преследователя, сжала со всей накопившейся ненавистью. Сквозь плотно сомкнутые веки она продолжала видеть, как он задыхается, судорожно пытаясь вырваться из призрачного плена, хрипя, валится на колени и опрокидывается на спину.

Мертв.

Остальные замешкались, обступили неподвижного Милослава, не решаясь даже дотронуться до него, боясь непонятной смерти так, словно она стояла прямо у них за спиной. Такой шанс Воислава не могла упустить. Силы истончались, рвались, как прогнившая веревка, но она отчаянно стремилась уйти как можно глубже в лес.

– Мы найдем тебя, ведьмино отродье! – с неистовой злобой выкрикнул мужской голос, разбивая охватившее людей оцепенение.

– Найде-о-ом… – поддержало его эхо.

Узнать грубый, надрывный голос не составило особого труда – Илвин, брат Милослава. Захотелось убить и его, но сил осталось слишком мало.

– Вам меня не поймать. Не так легко, – тихо прошептала девушка.

Запутанные лесные тропинки разворачивались нехотя, не желая впускать в свое чрево чужака. Убежище было совсем рядом. В глазах мутилось, но Воислава успела скользнуть в небольшой овраг под поваленной сосной. Длинные мохнатые ветви надежно укрыли беглянку от внешнего мира. Девушка свернулась клубочком на усыпанной желтой хвоей земле. А селяне шли все неувереннее, окончательно потеряв ее след. Смерть вожака поубавила в них смелости, но останавливаться они не хотели, видя в этом недостойное малодушие. Вот если б кто-то…

– Все. На сегодня хватит, – послышался голос Тритена, кузнеца. – Надо покончить с Веленой, она сильнее. Потом вернемся.

– Но она уйдет! – яростно вклинился Илвин. – Наверняка притаилась где-то поблизости! Нужно искать ее сейчас, потом будет поздно.

– Тебе надо, ты и ищи, – откликнулось сразу несколько голосов. – У нас семьи, дети. Кому охота таскаться за этой тварью в потемках. Еще придушит, как Милослава.

– Трусы! – не своим голосом завопил тот. – Кого испугались?! Девчонки, истратившей последние силы?!

– Если и правда последние, значит сама помрет, – спокойно отозвался кузнец. – Да и голову ты ей вон как камнем разбил. Всяко не выживет. Митро в прошлом году забрел сюда сдуру и не вышел. Так ведь здоровый был. А тут…

Переругиваясь, мужики потянулись обратно в деревню, где еще утром жила и она, Воислава…

Избушка стояла на окраине деревни, но вовсе не выглядела заброшенной. Старый дом наконец-то нашел хозяев и понемногу возрождался, становясь уютным и семейным.

Велена, смеясь, обняла Доната за шею и запрокинула голову, глядя ему прямо в глаза. Широко улыбаясь, он подхватил ее и закружил жену вокруг себя, словно боясь упустить хоть секунду из их коротких дней, наполненных хрупкой любовью. Время тревог ненадолго ушло, давая им насладиться жизнью, счастьем, совсем недавно казавшимся таким недоступным. Яркое осеннее солнце окутало светящейся паутиной пару, затмившую любовью его само. Отразившись от блестящей медной пластинки на груди молодой женщины, скользнуло к их ребенку озорным теплым лучом.

Ведунья, с детства отвергаемая селянами, все же нашла свою судьбу – человека, видевшего не злобную темную сущность, подобно остальным, а нежную, ласковую девушку, пусть и владеющую странной силой. Шесть лет пролетели как лист, сорванный игривым стремительным ветром, промелькнули перед глазами, обещая жизнь цвета безоблачного летнего неба с редкими вкраплениями золотых облаков…

– Донат! – Чужой голос прозвучал настороженно-глухо.

Поставив жену на землю, тот обернулся, привычно закрывая ее спиной. В отдалении стояла целая толпа селян. Некоторые сжимали в руках вилы и колья, и солнечный день померк, прикрывшись темными облаками. Окликнул староста, немолодой, но еще крепкий мужчина с пронзительным недобрым взглядом.

– Донат, ты ведь знаешь… – он помолчал, набрал в грудь побольше воздуха и продолжил, чувствуя нарастающее напряжение за спиной, – урожай в этом году совсем плохой и скотина дохнет почем зря. Совсем худо дело. А ваша животинка здорова, хозяйство не в упадке… Странно это. Люди говорят, без жены твоей не обошлось.

– Да что там говорить! – словно по команде подняли крик женщины. – Убить ведьму! Пакость эдакая! Нечисть! И на детей наших болезни наводит! А на днях у Родня изба сгорела дотла, вынести ничего не успел. Не иначе, как она огонь заняла! Убить!

– Убить! Убить! – поддержала толпа, заглушив укоряющий голос старосты. – Ты б отошел в сторонку, Донат. Околдовала ведьма, ясно все! А нечестивое отродье убить!

На лицах людей ясно читалась злоба, подогреваемая их же криками. Ненависть, затаенный, заглушаемый в себе страх сплелись, рвясь наружу. Это были вопли людей, не способных побороть в себе чувство непонятной темной зависти к другому человеку, обладающему большей силой. Человеку, заставляющему себя бояться.

– Велена, бери ребенка и бегите через лес! – отрывисто приказал Донат и двинулся вперед, не торопясь, давая время жене и одновременно отбирал его у себя.

Ведунья застыла. День рассыпался, разбился, вызвав в груди отклик пустоты. Рука крепко сжала медную пластинку с острыми краями, и ладонь почувствовала влагу выступившей крови. Она не могла заставить себя бросить Доната сейчас, едва обретя счастье. Хотелось сделать хоть что-нибудь, лишь бы не стоять на одном месте.

Острые края пластины врезались все глубже в кожу, кровь быстро заструилась по тонкому запястью, но даже боль не могла вывести ее из оцепенения, только в сознании неожиданно прозвучал давно позабытый голос, напомнив: "Выбор окончателен".

Она знала, что как бы силен не был Донат, толпу ему не остановить. Селяне попытались отбросить его в сторону, но он не позволил, встав, как скала у них на пути. Мир вдруг закружился вихрем вокруг дома, наблюдая, как человек бьет, превращая лица в кровавую маску, ломает, выворачивая кости наружу… но и вконец озверевшие селяне, уже не желая заканчивать дело миром, били его, толкали из рук в руки. Один из них, отодвинув своих, с разбегу метнул в грудь Донату вилы, и Велена отстраненно, будто со стороны увидела, как окровавленные концы вылезли у него из спины. Прорвав рубаху они рванулись назад.

Крик заклокотал в горле, вырываясь сиплым шипением. Широко раскрытый рот страдальчески искривился. Она силилась выдавить хоть единый звук, позвать его, и не могла, только хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Донат падал неимоверно долго. Падал, запрокидывая голову и ловя ее взгляд в последнем прощании, а они били и били, коверкая красивое сильное тело, уродуя дорогое лицо, а его глаза лишь приказывали бежать. Тускнея они все еще смотрели на нее, любя взглядом, в один миг говоря все, что не успел, уходя в дорогу бесконечности без нее…

Это падение заканчивалось и вновь начиналось у нее перед глазами, повторяясь замедленно, словно для того, чтобы она увидела все до малейшей детали, увидела и запомнила навсегда.

Их ребенок громко испуганно плакал, и плач вдруг притянул ее к себе. В этом вращающемся мире она неловко подхватила малышку на руки и бросилась бежать, видя его глаза, будто ведущие ее сквозь лес, сквозь мир, все дальше от их дома.

Бег, бег, бешеный стук сердца, разорванного пополам. Деревья летели навстречу, ветер скорбно стонал, прикрывая ее своими крыльями. Она теперь одна. Нет, не одна. С ней Донат, и их дитя. Нет, Доната нет, только дитя. А Донат? Где он? И снова взгляд, падение тела, запрокинутая голова, кровь…Дона-а-ат?! – крик. Чей? ЕЕ?! А взгляд тащит, продирает ее сквозь лес. Шаг, стук, шаг, стук, взгляд.

Он мертв.

Двенадцать лет прошло, но Велена помнила тот взгляд. Он вывел ее из леса на дорогу, спас от смерти ради дочери. Семнадцать лет – ей теперь столько же, сколько было Велене, грустной девушке, встретившей свою судьбу. Донат. С ним ушла любовь, их короткое счастье. Но она все еще жила ради дочери, ради памяти. Воислава выросла такой похожей на нее, а характер и глаза отца. Сильная, решительная, живое ранящее напоминание о том, что когда-то было.

В Рынске Велену, будто бы чудом уцелевшую при набеге на обоз, приняли настороженно. Время было такое – люди верили, что с новым человеком может прийти и новая беда. Столько лет прошло, а они так и остались чужаками. Сначала на красивую молодую женщину заглядывались, звали замуж, но Велена оставалась верна Донату, и от женщины отступили. Веяло от нее Силой, дремлющей, но могучей, и стали косо посматривать люди, сами не понимая причины. Вроде хозяйство маленькое, а ладное. Как же так? Дом уютный и дочь подрастает… такая же гордая, холодная – чужая. Зависть, обида на отказы копились. Непонятный, горящий, как крохотный черный огонек, страх жег душу, перерастая в тихую злость, затаенную ненависть…

Воислава, на ходу поигрывая тонкой стрелой, пошла с утра в лес. Здесь можно было бродить целыми днями, к тому же только среди деревьев создавалось ощущение полной защищенности. Осторожно сжав подаренную матерью медную пластинку, она ощутила душащий приток сил. Ей это нравилось, словно резкий холодный порыв ветра захватывал дух и подбрасывал в воздух опавшую листву. Легкий шум привлек ее внимание. Тихо ступая, Воислава натянула лук. Сорвавшаяся стрела пронзила длинноухого зверька, притаившегося за кустом. Подхватив добычу, она тут же спрятала ее в заплечный мешок и поспешила домой. Странно, но задерживаться сегодня не хотелось. Что-то тревожило, но что?

Нахмурившись, она выбралась из-за деревьев и пошла к дому, но на площади натолкнулась на путника, попросившегося вчера на ночлег к соседям. Его страшно изуродованное лицо напоминало разбитую и неумело склеенную глиняную миску… и что-то еще.

Он бил, превращая лица в кровавую маску, ломал, выворачивая кости наружу, а селяне обрушивались на него, превосходя силой, числом, били в грудь вилами, кольями, и рвались за спину, но он словно зверь, отшвыривал их назад, защищая, защищая…их?

Воислава так и не смогла забыть, как убивали отца. Сейчас это ярко вспыхнуло перед глазами, и среди мелькающих обликов селян она наткнулась на отлетевшего израненного человека с кровавым месивом вместо лица. Оно совместилось с лицом путника и застыло, приклеившись чертой к черте.

В темных глазах Воиславы мелькнул затравленный ужас, бросивший ее вперед, навстречу матери, все такой же хрупкой, с большими печальными глазами. Миг и та встретилась взглядом с прошлым, словно тонкой отравленной иглой проткнувшим их навсегда разлетевшуюся жизнь еще раз. Теперь окончательно.

Лицо путника перекосилось:

– Ведьма?! – его глаза расширились. – Ведьма!

Обернувшись он закричал:

– Ведьма! Ведьма!

Велена оцепенела – это был кошмар, много раз приходивший к ней во сне, безумная фантазия, внушенная страхом. Двенадцати лет как не бывало, она вновь стояла на дворе перед домом, спрятавшись за спину Доната, а люди кричали, обвиняя ее, тряся кулаками… Но Доната не было, зато толпа быстро собиралась, окружая путника и бросая на нее откровенно злорадные взгляды. Тот что-то объяснял, указывая на нее пальцем, голос срывался на визг, и лица людей темнели, черты искривлялись, выпуская на поверхность все таимые помыслы. Первым на Велену взглянул Милослав, когда-то тоже получивший отказ. Тогда его взгляд был гневным, теперь – злым и мстительным.

Повернувшись, он молча потащил из плетня кол. Велена побледнела, завертела головой в поисках дочери и Воислава прочитала по ее губам немой приказ: "Беги".

– Ведьма! – бросил Милослав и толпа занялась, как сухой стог сена. – Ведьма! Ведьма! Ведьма! Смерть!

Наплыв враждебных чувств оказался настолько силен, что стегал ее ненавидящими выкриками так ощутимо, словно это были вовсе и не слова. Она вновь застыла, как тогда, беспомощно глядя вперед, и крик, рвущийся с губ, пропал. Чувство близкой смерти, которой на этот раз не избежать, повисло в неожиданно наступившей оглушающей тишине.

Воздух холодно свистнул, мелькнуло черное оперение стрелы, выбив одного из строя селян, затем второго, третьего… Воислава покачнулась, не успев увернуться от кома земли, и тот ударил ее в плечо. Следом по виску скользнул острой гранью камень, рассек кожу, и горячая кровь заструилась по лицу. Тем временем влажные пальцы судорожно хватали воздух, словно надеясь извлечь из него стрелы. На лбу выступила испарина – колчан был пуст. Машинально поняв руку, девушка подергивающимися пальцами стерла струйку крови со щеки и ощутила мелкую предательскую дрожь, волной поднимающуюся из глубин подсознания.

Селяне прикрыли собой раненых и догадавшись, что стрел больше нет, заметно приободрились. Не отводя глаз от ее лица, Тритен, местный кузнец, нехорошо усмехнулся и взвесил на руке тяжелый молот.

Воислава невольно попятилась, но тут же совладала с собой и двинулась навстречу спокойным упругим шагом. Откуда-то пришла твердая уверенность, что именно сейчас в ее силах перевернуть всю деревню, смести, стереть десятки человеческих жизней. Дурманящее чувство захватило ее целиком, отдаляя реальность, и тем неожиданнее оказалось болезненное, грубое прикосновение земли к губам. Зрачки расширились, встретив темноту…

Велену сбили с ног градом камней, из рассеченной скулы потекла кровь, придавшая селянам трусливой смелости. Ее окружили, враждебные крики слились в один волчий вой, безумное требование смерти, и рядом не было никого, кто мог бы ее спасти. Взгляд Велены устремился к дочери, уткнувшейся лицом в землю, и она впервые пожалела о сделанном выборе.

"Где ты, Воля?!", – безнадежно прошептали губы.

Перед лицом на миг вспыхнули незнакомые зеленые глаза, полные искреннего сочувствия, и голос, будто всплыв из памяти, прошелестел: "Мне очень жаль, Велена. Прощай…".

Прохладная тень скользнула вбок и растворилась, возвращая ее в реальность. Тонкие руки скрестились, защищая лицо от прямых ударов, но внезапно бок словно резануло раскаленным лезвием. От невыносимой боли мир завертелся, превратившись в сплошное марево. Земля, поднявшись вертикально, ударила ее по коленям, а потом осторожно, почти ласково коснулась щеки. Перевернуться лицом к небу самой ей не дали, и женщина сжалась, приготовилась к новой оглушающей боли, но напрасно.

Селяне разошлись, повинуясь, чьему-то властному жесту. Милослав отступил на пару шагов, и широко размахнувшись, метнул в грудь Велене кол, пригвоздив поднимающуюся женщину к земле. Крик протяжный, жалобный полоснул людей, заставив отшатнуться. Изумрудные глаза, незаметные среди зеленой листвы, наполнились искрящимися слезами…

Воислава, еще раньше опрокинутая наземь, судорожно дернулась окровавленными пальцами к пластинке. Волна дурманящей Силы закружилась вокруг нее, втягивая в себя клочья разорванных туч и даже само небо.

– Не-е-ет, – шепнула мать посиневшими губами. – Ты не смо…

Ее вновь манили глаза, завлекая, отдаляя от земли. Боль осталась далеко внизу, а впереди – его глаза: близкие, родные…

Дочь не слышала ее, лишь чувствовала, как тело наполняется странной тягучей силой, поднимающей ее на ноги. Мысли путались, заглушаемые волной душащей, обжигающей ярости, дикой жажды убийств, идущей из самого сердца. Воислава напряглась и зацепила кончиками пальцев ускользающий шелк ветра. Миг – и он взвился вихрем, готовый смести Рынск с лица земли. Воислава повела рукой, раскидывая толпу, и вновь пальцы попытались поймать бесплотный извивающийся порыв. Все ближе и ближе, она почти коснулась его, как внезапно буйный вихрь яростно отбросил ее в сторону и взвыл, бросившись ввысь. Она не смогла. Вот о чем хотела предупредить ее мать.

С потерей силы тело наполнилось давящей усталостью и болевым отзвуком лопнувшей нити между ней и недавней мощью. Неудовлетворенная жажда мести рвала на части. Опустошенная, Воислава беспомощно смотрела в широко раскрытые глаза матери, мертвые глаза.

Ошарашенные селяне осторожно поднимались с земли, пугливо вжимали головы в плечи. Но ничего не происходило и они потихоньку тянулись за вилами, шарили по земле, пододвигая камни и не отрывали испуганно-ненавидящего взгляда от Воиславы. И она побежала.

Вспыхнувший страх швырнул ее к лесу. Камни безостановочно били в спину, плечи, голову, бросали ее на землю. Все вокруг расплывалось, но лес уже был перед ней, поглощая большим размазанным пятном. Она оттолкнулась от первых деревьев, заставляя тело бежать все дальше. Споткнувшись о корни, упала. Руки загребали опавшую хвою, листья, скребли землю, но подтягивали тело вперед. Дикая боль клонила голову вниз.

"Ползти, ползти, ползти", – билось сердце. Воислава судорожно вдыхала воздух, из разбитых губ сочилась кровь, а там, за спиной все еще били мертвую мать…

Голова неприятно ныла, но короткий отдых унял боль. Девушка, все еще дрожа и оглядываясь через плечо, смогла выбраться из-под сосны и доковылять до лесного озера, скрытого мощными стволами деревьев. Нагнувшись над водной гладью, Воислава безразлично отметила глубокие грязные царапины на треугольном лице, чужие испуганные глаза и слипшиеся черные волосы. Наскоро умывшись, интуитивно простерла руки над озером, медленно свела ладони и потянула на себя. Вода послушно вздыбилась, вылепляясь в подобие колеблющегося шара. Откинулись прозрачные ресницы, плеснув на нее каплями влаги.

– Ты давно не вызывала меня, Велена. Нарушила обещание, данное Донату? Впрочем, не важно. Чего ты хочешь?

– Я не Велена. Я Воислава, ее дочь. Хочу знать, что происходит в деревне, – голос девушки дрогнул.

– Хорошо, ты имеешь право, – тихо прожурчал озерный дух. – Я скоро вернусь.

Водяной шар распался. Обхватив себя руками, Воислава тщетно пыталась сдержать дрожь. Хотелось громко рыдать, кричать, выть, как брошенной побитой собаке… и убивать. Всех.

Вода вновь вспучилась:

– Ваша изба горит под радостные крики людей, – лаконично сообщил дух.

– А мама? – вырвалось у девушки. – Что они сделали с ее телом? Что?

– Затащили в избу и оставили там. Это хорошо. Велена превратится в пепел. Пепел развеет ветер. Он упадет на землю и дремлющие силы ведуньи проснутся и от земли перейдут к тебе… Ты можешь вызвать меня еще два раза, – добавило прозрачное существо.

– Но мама говорила, что часто вызывала тебя до замужества? – удивилась Воислава. – Почему я не могу?

– Велена от рождения была ведуньей. Она дитя Сумрака, с первым вздохом впитавшая могучую силу Темной воли. Силы, самой выбирающей себе хозяина и передающейся от него по наследству. Кто-то воспользовался ею во имя Тьмы, кто-то во имя Света. Твоя мать добровольно отказалась от Силы, пообещав мужу также никогда не использовать свой дар ведуньи. Часть этой Силы есть и в тебе, она заключена в медной пластине. Теперь, после смерти Велены, она перейдет к тебе. Ты будешь очень сильна, если…

– Если? – Воислава наклонилась к озерному духу.

– Если вовремя не остановишься. С каждым разом Сила будет увеличиваться и в какой-то момент ты поймешь, что не сможешь без нее жить. Это шанс, выбор. Все будет так, как ты захочешь. Темная Воля не навязывается. Это дар, получив который, каждый волен выбирать, использовать его или нет. Отвергнуть дар нельзя. Я чувствую, Сила уже близко, скоро она станет твоей.

Внезапно шар взорвался, разлетевшись веером прозрачных ледяных брызг. Налетевший ветер пригнул к земле кроны деревьев. Взвыв, спиралью закрутился вокруг Воиславы и покорно прильнул к ее рукам. В легком, почти неощутимом прикосновении чувствовалось полное отчаяние свободного человека, вновь попавшего в рабство на многие годы. Подрагивающий шелк лежал на ее пальцах безвольно, словно закованный в невидимую могучую цепь.

Сухая листва под ногами вспыхнула алым пламенем, горячим, но не обжигающим, и взметнувшись, легла красной жаркой полосой поверх прозрачной трепещущей нити ветра. Из огненных недр доносилось сиплое рычание, совсем непохожее на тонкий возглас возмущения ветра.

Из озера стремительно взвилась пенная волна, распахнула влажные прохладные объятия, нежно прильнула к девушке, добавив голубовато-снежный цвет. Ее ласковые, нежные прикосновения совсем не походили на поведение других стихий. В тихом журчании слышалась мелодичная любовь, верность настоящего друга.

Разодранные на длинные бахромчатые нити, грозовые тучи сплелись над лесом в тяжелый жгут. Молнии распороли низкое небо. Сверкнув стальными когтями, устремились вниз, опалили землю, взметнув в воздух черную пыль. Дождь на лету подхватил ее прямыми тяжелыми полосами и помутнел, теряя первозданную чистоту. Черное небо опускалось все ниже, деревья скрипели, сгибаясь под свирепыми порывами вихря. Внезапно лесные великаны стали заваливаться, вырывая длинные толстые корни, облепленные сползающей грязью. Спираль разворачивалась, заполучив последнее, золотисто-черное пятно. В нем слились песок пустынь, черная плодородная земля, сухая вымершая, красная глина…

А одинокая человеческая фигурка стояла посреди хаоса с закрытыми глазами, спокойно и безмятежно…

Покончив с праведным делом, селяне не торопились расходиться по домам. Столпившись на площади, они живо спорили, кричали, не обращая внимания на усиливающийся дождь. Солнце давно скрылось, ночное небо казалось черным и неприветливым. Что-то надвигалось.

Тритен первым удивленно посмотрел наверх. В глазах мелькнул животный ужас, перекрыв выражение привычного самодовольства. Рядом тонко взвизгнул Илвин, присел, закрыв голову руками. Раскатистый рокот прокатился совсем близко и сквозь тьму небес пробились стальные всполохи. Ночь ожила, хищно показав зубы, и выпустила тонкую пылающую стрелу, устремившуюся прямо на перепуганных людей.

Толпа схлынула, как волна, оставив одинокие тела. Люди с воплями бежали под укрытия, запирались в домах, но молнии, пущенные умелым стрелком, били без промаха, поджигая соломенные крыши. Деревья стонали, падали, охваченные пламенем, и быстро гасли под тяжелыми злыми каплями дождя. Взбесившийся ветер молотом бил в двери, распахивая их настежь, земля дрожала, как живая. Усиливающийся гул поднимался кверху, и люди, вжавшись в углы, всем телом чувствовали приближающуюся беду.

Никто так и не успел понять, что произошло, как было уже слишком поздно. Достигнув апогея, земля приняла их в свои холодные объятия, разом поглотив все дома, заживо похоронив селян, среди которых был и оставшийся на еще одну ночь путник.

Яркие вспышки раскалывали небо на тысячу осколков, заглушая отчаянные, преисполненные ужаса крики, а из рыхлой черной почвы уже тянулись ввысь молодые сильные побеги…