Юн Бо, навестивший могилу родителей, шагал домой по проселочной дороге. Вскоре он настиг человека, который был явно не в духе, недовольно бурчал что-то себе под нос и размахивал рукой с зажатой курительной трубкой. Юн Бо узнал в нем школьного учителя Ким Хун Чана и крикнул тому в спину:

— Что произошло, учитель?! В такой погожий день нельзя ни на кого сердиться!

Ким обернулся и сердито проговорил:

— Мир рушится, вот что!

— Ну и что с того?

— Этот негодник Со Кым Доль… — учитель не договорил и со злостью сплюнул.

— А чем он провинился перед вами? — Юн Бо поровнялся с учителем, широко улыбался, обнажая редкие зубы. Они проходили мимо дома Со Кым Доля, на плетне сидел петух с красным гребешком, грозным взором осматривающий всё вокруг.

— Кем бы человек ни был, он должен уважать других. Иначе чем он отличается от дикаря?.. У этого Со ведь есть невестка, ему подобает вести себя более прилично.

— Не знаю, что он вам сделал, только скажу, что Со — человек жизнерадостный и веселый. Вы бы, наверное, тоже были таким же, будь ваша супруга жива.

— Вот, мерзавец! — вырвалось вдруг у учителя Кима и брови над его глазами приняли форму треугольника. — Ты следи за своим языком, а то я его вырву!

— Хе-хе-хе… Не стоит вам так сердиться.

Некоторое время они изучающее разглядывали друг друга, затем Ким Хун Чан, не удержавшись, съязвил:

— Какой ты негодяй, все-таки… Как рыба-пеленгас выпрыгиваешь из воды, дразнишь… Насмехаться над янбаном вздумал?..

Юн Бо молча шел рядом, уже сетуя на себя, что зря так разгневал учителя.

Ким Хун Чана в деревне почитали, как очень пожилого человека. Его лицо, испещренное сетью морщин, напоминало сушеную тыкву. Внешне он выглядел на семьдесят с лишним лет, хотя истинный его возраст никому не был известен. Волосы его были редки и наполовину седы, а брови и борода походили на пряжу из рами. Но когда он работал на поле, деревенские, глядя на его широкую спину и бугрящиеся мускулы рук, говорили: «Да ему нет и шестидясяти! Он же фору даст молодым!»

Морщины на лице Кима были результатом бед и несчастий, выпавших на его долю. В течении нескольких лет он похоронил троих сыновей, одного за другим. А затем и жену, сердце которой не выдержало всех тяжелых утрат. В живых осталась только самая младшая дочь, — она только давала ему сил жить дальше. А жили они бедно. Хотя, надо сказать, что в роду Кима все мужчины, начиная с прадеда, занимали небольшую чиновничью должность, но что касается самого Кима, то он никогда не пытался сдать экзамен на государственную службу, потому и довольствовался ничего не значившим положением провинциального янбана. А чем же для него была его единственная дочь? Неизвестно, что по-настоящему чувствовал Ким к родному дитя, но внешне он относился к ней, как к щенку, от которого нет никакой пользы. Он часто вздыхал, глядя на дочь: «Если двери моей никчемной судьбы захлопнутся, то с каким лицом я приду к своим предкам?» Он мечтал усыновить какого-нибудь мальчика-сироту, которому впоследствии мог бы поручить могилы предков. Как будто не было у него других забот, и это желание являлось главным смыслом его существования.

Ким Хун Чан, успокоившись, взглянул на собеседника, на его ноги, обутые в изношенные лапти и на мешок с инструментами, который тот нес за плечами. Спросил:

— Так ты на работу?

— Да, — ответил Юн Бо.

— Это хорошо… Гляди, как крестьяне работают в поле.

— Угу.

— Обрабатывают землю под посев риса.

— Земля здесь благодатная, что и говорить… Слава Богу!

Вдалеке, за полем, пронизанный солнечными лучами, тянулся шлейф тумана. Учитель Ким, пыхтя своей трубкой, процитировал длинное китайское изречение, затем продолжил:

— В любое время года земля неизменна, но ее плодородие зависит от воли небес и душевных качеств человека.

— Что вы этим хотите сказать?

— Когда ты голоден, то заискиваешь пред дающим пищу. А насытившись, забываешь о том, что заискивал. Идешь в теплое место, а холодное — покидаешь. Вот и вся человеческая природа.

Юн Бо молчал.

— И далеко ты направляешься? — спросил Ким.

— В Чинчжу.

— Значит, идешь ремонтировать дома?.. Ты бы починил себя, свою душу. Вот с чего тебе надо начинать! — Ким разошелся с новой силой, он кричал на Юн Бо, поносил его всякими словами, затем, вдруг затих и бессильно махнул рукой.

— Что вам до меня? — сказал плотник — Успокойтесь уж.

— Я мог бы выгнать тебя из деревни.

— Выгнать?

— Да, можешь мне поверить. Но твоя почтительность к предкам заслуживает похвалы… поэтому поступай, как знаешь. Мудрецы прошлого говорили: «Подумай перед тем, как действовать». А что ты знаешь?

— Ничего я не знаю, учитель… Но скажите мне… — Юн Бо остановился, опустил на землю мешок с инструментами, подошел вплотную к Киму. — Хочу спросить вас об одной вещи… Что вы думаете об «Армии справедливости?»

— Гм… Сложный вопрос. Судя по всему, это движение призвано собрать под свои знамена справедливых мужей — цвет нации, — голос Ким Хун Чана взволновано дрожал.

— Насколько я понимаю, одни хотят прогнать японцев, а другие — наказать разворовавшихся чиновников. По-моему, у всех общая задача. Тогда почему о движении Донхак говорят плохо, а об «Армии справедливости» — хорошо?

— Верность королю и неверность — это не одно и тоже.

— Если крестьянин выступает за свои права — это неверность, а если янбан разворовывает казну и унижает простых людей, то это верность?

— Ба, куда ты завернул! Не хочу слушать! Убирайся прочь! — Ким Хун Чан сошел с дороги, подошел к канаве и опустил ногу в воду.

Юн Бо, наблюдавший за ним, решил изменить тему разговора, его голос даже стал более мягким:

— Учитель, так куда же вы направляетесь по утренней росе?

Такое происходило с ними почти всегда. Несмотря на разницу в возрасте, социальное положение и отличие в образе мыслей, у них двоих за эти годы сложилась взаимная симпатия друг к другу. Хула, ругань и подначивание в их отношениях не сделали их врагами, а наоборот, только укрепляли дружбу, что было странно.

— Я был в соседней деревне, — заявил Ким. — Навестил Чин Са, он оказался в весьма затруднительном положении.

— Слухи ходят, что Ок Све сбежал, это правда? — поинтересовался Юн Бо.

— Негодник, оставил семью хозяина, теперь им не накого положиться. Воистину мир перевернулся. Поймать бы мерзавца и забить до смерти батогами.

— Не стоит осуждать человека. Кто знает, что ему приходилось терпеть? Я слышал, что он голодал и при этом служил двум вдовам. Должно быть, припёрло, что сбежал…

Со стороны оба, Юн Бо и Ким Хун Чан, выглядели людьми беспечными, как если бы первый не собрался вовсе в дальнюю дорогу, а второй — не спешил за снадобием для дочери, которая всю прошлую ночь мучилась рвотой и поносом.

— Каждый должен исполнять свой долг. Слуги обязаны делать свою работу, а хозяева — свою.

В это время они увидели неподалеку идущего со стороны соседней деревни мужчину, который вскоре поровнялся с ними. Это был Ким Пхён Сан, с непокрытой головой, он держал руки в карманах штанов, должно быть, опять провел ночь за игрой в карты. Он прошел между двумя путниками, взглянул молча на их лица и фыркнул, точно какое-то животное. В ответ на это Ким Хун Чан сердито сплюнул. А Юн Бо, не зная, как на все это реагировать, молвил:

— Пожалуй, мне надо бы поторопиться, — и закинув на плечо мешок, пошел вперед быстрыми шагами.

— На работу отправляешься? — грубо поинтересовался, обернувшись, Пхён Сан.

— На работу ли, или куда еще, тебе, что за дело? — парировал Юн Бо.

— Черт возьми, я не спал всю ночь!

— Что, сорвал куш?

— Если бы…

— Ну, ну.. — Юн Бо, не желая больше разговаривать с Пхён Саном, прибавил шагу. А упитанный картежник не отставал от него.

— Я спустил всё…

— Чтобы выигрывать, надо и проигрывать.

— А ты, что же, работаешь, работаешь, а капитал на ветер бросаешь?

— Это уж не твое дело, янбан. Ты сам по себе, я сам по себе, — с этими словами Юн Бо резко повернул влево к реке, направляясь к переправе.

— Хи-хи-хи, — Пхён Сан был бы не прочь называться янбаном, но он простой крестьянин, хотя и упитанный: с жесткими волосами на голове, широким лоснящимся лицом. Узкий его лоб рассекала одна глубокая морщина. Поглаживая выпирающий живот, он вошел к себе во двор с криком: «Есть хочу!»

Дети, два малых сына, услышав угрожающий крик отца, тотчас попрятались кто куда. А их мать, работавшая за ткацким станком в крохотной комнате, разогнула спину и вышла встречать мужа:

— Сейчас накрою столик

— Погоди, Ан Дэк.. я, пожалуй, сначала вздремну… — Пхён Сан зашел в комнату, примыкающую к кухне, оставил дверь открытой, растянулся на циновке и вскоре захрапел на весь дом.

Хам Ан Дэк закрыла дверь, позвала детей завтракать, положила им в плошки вареного риса, сама сьела отвар из остатков рисовой шкварки — суннюн.

— Потом отнесите столик на кухню и идите играть на улицу, — велела она сыновьям, и, выйдя в сарай, нашла мотыгу.

Старшему сыну Ко Боку исполнилось двенадцать, младшему Хан Боку — семь. Ко Бок был похож на отца, а Хан Бок — на мать.

Поля вокруг зеленели веселыми рисовыми всходами. Но Хам Ан Дэк это не радовало. Был у них хороший надел земли, да пропал, — муж проиграл его в карты, а теперь они довольствовались лишь кусочком земли среди скал, совсем не плодородным, который они каждый год засевали ячмень. Пользы от ячменя не было никакой, поэтому, чтобы свести концы с концами, Ан Дэк приходилось день и ночь работать на ткацком станке, и у нее почти не оставалось времени пропалывать ячменное поле.

Дойдя до своего участка, женщина обнаружила, что он весь зарос лисохвостом. «Разве может здесь вырасти ячмень?» — проговорила она со вздохом. Опустилась на корточки и вонзила мотыгу в землю. Ей казалось, что травы нынче стало намного больше по сравнению с прошлым годом. Она надеялась прополоть хотя бы две грядки. Вскоре на раскрасневшемся лице Хам Ан Дэк выступил пот. Она почувствовала головную боль и слабость. «Почему так гудит в ушах?» — спрашивала она себя, но не останавливалась, продолжая работать мотыгой. Время приближалось к полудню. Ан Дэк выпрямилась, заметив проходящую мимо Сон И с корзиной на голове.

— Деточка, ты несешь отцу обед?

— Да, — отозвалась девочка.

— А нет ли у тебя водички? Что-то в горле совсем пересохло.

— Сейчас… — Сон И опустила корзину на траву, достала бутыль, налила в кружку.

— Ух, хорошо… — женщина вытерла рот тыльной стороной ладони. — Словно небесной влаги испила…

— Вы вспотели, — сказала девочка. — Почему бы вам не передохнуть?

— Пожалуй… Ну ты иди… Спасибо!

Хам Ан Дэк отрешенно смотрела вслед девочке с весело торчащимися косичками и на душе у нее сделалось грустно. Куда она докатилась, что у неё за жизнь, если сочувствие ей оказывает только посторонний ребенок?

Когда женщина возвратилась домой, муж ее все еще спал, громко храпя. И детей не было видно. Положив мотыгу, Ан Дэк сняла с головы обмотанное полотенце, умылась. Затем в кладовке открыла крышку керамического кувшина, нащупала два яйца, — а ведь оставалось четыре. «Этот негодник Ко Бок! Будь он неладен!» В прошлую неделю Хам Ан Дэк сшила шелковую блузку для одной молодой женщины из соседней деревни, и та, вместе с платой в подарок преподнесла и четыре яйца. Она их спрятала втайне от домашних в этот кувшин. И теперь два яйца пропали. Ах, мерзавец, сын! Что ей делать с ним?.. Ведь она старается для их отца!

А муж с ней не церемонился, чуть что не так — свирепел, опрокидывал обеденный столик, пинал дверь… «Тварь! Темная баба! За кого ты держишь меня — главу семейства?!. Я тебе, что — портянка?! Забыла свое происхождение?!» — кричал он обыкновенно. Теперь дрых без задних ног. Его не было несколько дней. Играл в карты, конечно, и, как всегда — все денежки просадил. Проснется, захочет есть. А эти яйца для него приготовила… Какой мерзавец этот Ко Бок! Не выйдет из него человека! Вся надежда — на Хан Бока, младшего сына!

— Принеси поесть! — раздался громогласный крик проснувшегося мужа.

— Я сейчас! — отозвалась жена. Она хлопотала на кухне, в котле варился луковый суп, — туда она разбила яйцо.

За столом Ким Пхён Сан по своей привычке проявлял недовольство, — то ему суп недосолен, то закуски пресны и мало в них перца, — однако, всё съел. Нынче мужа посетило хорошее расположение духа. Он поведал, что прошедшей ночью ему не везло в карты, но все же выиграл какие-то гроши. Затем он встал и вышел из дома. Куда идет, не сказал.

А пошел он, разумеется, в забегаловку. Ввалившись в дверь, он заметил в помещении своего давнего приятеля и заорал:

— О! Кан Пхо Су! Давненько мы с тобой не виделись!

Сидевший за столом усатый мужчина поднял в ответ чарку:

— Я рад приветствовать вас!

— Как поживаешь? — Ким Пхён Сан присел рядом.

— У меня что ни день, всё едино, — ответил Кан Пхо Су. — А вы, уважаемый Ким, как всегда выглядите хорошо.

Пхён Сан благодушно качнул головой. Его никто не называл «уважаемый», кроме Пхо Су, и тот говорил это искренне, без заискивания и лести.

— В последнее время я тебя нигде не видел, охотник Кан. Уж было заволновался, не случилось ли что с тобой?

— Чему быть, того не миновать. Зверь не ждет смиренно, когда я его поймаю. Так что ни для кого не будет новостью, если я стану пищей тигру или медведю.

— Да ты еще силен и крепок, дружище!

— Ну, как сказать…

— Был на рынке, что ли?

— Нет.

— Гм…

— У меня тут дело есть.

— Что за дело?

— Так…

— Видимо, хорошее дело?

— Неплохое, — Кан Пхо Су вытер с усов влагу крупной ладонью.

— Ясно… — Ким Пхён Сан кивнул, затем обернулся к хозяйке заведения, крикнул. — Неси сюда водку! Сегодня я плачу!

Женщина косо взглянула на гостя. Сказала:

— И не подумаю.

— Что?! Я говорю — неси!

— А я говорю — не дождешься!.. Даже у блохи есть стыд.

— Думаешь, у меня нет денег? — Пхён Сан достал из кармана несколько монет.

— Вот незадача… — пробурчала хозяйка, но принесла бутылку. Пхён Сан молча принялся разливать водку в чарки. Будучи завсегдатаем таверны, и частенько выпивая здесь в долг, он уже привык, что на его грубость хозяйка отвечала тем же, и зла на нее не держал. Сейчас он был в хорошем настроении. Он встретил приятеля, от которого уже не однажды имел навар, и чутье его подсказывало, что и теперь ему что-то перепадет. Он несколько раз затаскивал охотника в игорный дом, где за чужой счет ему удавалось кое-чем разжиться. А разок даже крупно надул Кана, купив у него за бесценок медвежью желчь и перепродав за хорошие деньги. Надо сказать, что Кан Пхо Су был большим профессионалом в своем деле, охотником непревзойденным, отважным и смелым, но в обычной жизни был весьма недальновидным, а в больших случаях — натуральным профаном. Для таких, как Ким Пхён Сан, охотник являлся настоящей находкой. Вот почему Ким нынче так возрадовался встрече с Пхо Су.

Выпив очередную рюмку, он стал осторожно допытываться:

— Так что у тебя здесь за дело?

— Гм… Одна женщина… — Кан Пхо Су не договорил, смутился.

— Говоришь, женщина?.. — глаза Кима тотчас заблестели.

— Видишь ли… Одному человеку срочно понадобилась…

— Медвежья желчь?

— Ага, — кивнул охотник.

— Договорился о цене? Тебе хорошо заплатят?

— Пока конкретно не говорили о сумме. Но им очень нужна желчь.

— Когда ты уходишь в горы?

— Завтра утром.

— Ясно… Ну, ты, давай, выпей.

— Хватит мне уже, спать хочется, — Кан Пхо Су зевнул, но всё же поднял налитую чарку.

— Но признайся… — заговорщицки молвил Ким Пхён Сан, придвигаясь ближе к охотнику. — Тебе же не только желчь заказали, верно?

— А что еще?

— Шкуру тигра.

— Ба!.. Ты думаешь, так легко завалить тигра?

— Но ведь заказали, а?

— Знаешь ли… — Кан Пхо Су, не желая дальше продолжать эту тему, вновь зевнул. — Прошлую ночь я плохо спал.

— Тогда иди в заднюю комнату и поспи, — вмешалась тут же хозяйка заведения.

— Пожалуй, — охотник встал. Глядя, как он поплелся в смежную комнату, Ким решил незаметно улизнуть. Но хозяйка была начеку, наблюдая за ним, как тот обувается и не замедлила бросить:

— А кто платить будет?

— Ах, да… — спохватился нарочито Ким и достал деньги.

— И это всё? А остальной должок?

— Гм…

— За все время ты выпил на изрядную сумму. У меня всё записано.

— Вот разжужжалась, оса… Я что, собираюсь помирать сегодня?

— А кто тебя знает?..

— Накаркаешь еще…

Ким Пхён Сан, кашляя, вышел на дорогу. Подошел к дереву, присел на корточки, посмотрел на простирающееся поле. Он намеревался после посещения забегаловки пойти в город. Но все карты спутала беседа с охотником. Он обмолвился о какой-то женщине, но не договорил, кто она и какова ее роль? Но ясно одно — для нее охотник должен добыть желчь. Черт бы меня побрал! Надо утром выманить его в город!

В поле трудились крестьяне, мужчины и женщины. А их дети, оставшиеся дома, тоже старались быть полезными: выполняли какие-то мелкие дела по хозяйству, собирали хворост, сушили злаки на соломенных подстилках, отгоняли воробьев, мели вениками сор во дворе и прочее, прочее. Только сыновья Ким Пхён Сана слонялись без дела на гумне. Они, ничем не занятые, маялись, и даже, чего-то не поделив, повздорили: Ко Бок ударил Хан Бока и тот заревел.

Происшедший разговор с охотником не вылезал из головы Ким Пхён Сана, он взглянул на солнце и встал. А на поле люди уже заметили Кима, и один из них обронил:

— Чего это картежник там околачивается?

— А тушу-то наел, гляди, — добавил второй.

— Нечего болтать, работайте! — осадил товарищей третий.

Кима в деревне не любили, считая его бездельником, особенную неприязнь питали к нему женщины, они даже сворачивали с дороги, если тот шел им навстречу.

— Глядите, кто это там едет?

— Где?

— Да вон же, у холма…

Ким Пхён Сан тоже посмотрел туда. Верхом на лошади скакал незнакомый человек в европейской одежде, нахлобучив на голову шляпу. При виде незнакомца даже дети, игравшие у дороги, разбежались.

— Кого только не увидишь в этом мире, — сказал Ён Пхаль, выйдя с поля к обочине дороги и обратился к Ким Пхён Сану. — Уж не японец ли это?

— Нет, не японец, — сказал картежник.

Крестьяне в поле тоже заинтересовались всадником и с тревогой на лице провожали его.

— Похоже, он направляется в усадьбу янбана Чхве, — предположил Ён Пхаль.

— Это родственник чхампана Чхве из Сеула, — знающим тоном проговорил Ким Пхён Сан и громко фыркнул.

— Неужели? — Ён Пхаля разбирало неподдельное любопытство. Но Ким Пхён Сан зашагал обратно к таверне, не сказав больше ни слова. Хозяйка харчевни убирала грязную посуду со столов. Она глянула на вошедшего Кима и скривила рот:

— Чего опять явился?

— Кан Пхо Су уже ушел? — спросил Ким.

— Наверное.

Ким Пхён Сан прислушался, и, уловив ухом храп в соседней комнате, заулыбался, кивнул хозяйке:

— Это твой мужчина? Оберегаешь его сон?

— Да разразит тебя гром за такие слова!.. Мой муж еще живой.

— Хэ-хэ-хэ…

— Скверная же у тебя душа!

— А что тебе в моей душе не нравится?

— Если ты так будешь продолжать, то кончишь очень плохо… Пользуешься слабостью Кан Пхо Су, неужели тебе не жаль его?

— Я, что, собираюсь его съесть?

— Не уйти тебе от наказания за свои грехи.

— Охо, хо, хо…

Ким Пхён Сан ретировался, уверенный, что охотник еще долго будет отсыпаться, и отправился домой. Придя к себе, он решил тоже вздремнуть, но сон не шел. Его беспокоили мысли, что хозяйка забегаловки сможет испортить Всё дело. Дождусь первых петухов, решил он. Но неожиданно среди ночи охотник сам явился к нему. Открыл дверь и, просунув голову в комнату, шепотом позвал:

— Пхён Сан, ты дома?

— Здесь я, — отозвался удивленный Ким.

— Выйди на минуту!

— Иду!

Ким Пхён Сан наскоро оделся и поспешил на залитый слабым лунным светом двор. Охотник взял его за руку и увел к абрикосовому дереву, подальше от светящегося окна, за которым слышался звук ткацкого станка.

— Что случилось-то?

— Видишь ли, какое дело…

— Сбыл товар, никак?

— Сбыл, — прошептал ночной гость. — Но плату я получил не деньгами… А двумя золотыми кольцами.

— Что, что? — поразился Ким Пхён Сан и шумно сглотнул слюну.

— Только не говори никому.

— Конечно…

— Я никогда прежде не видел золотых вещей.

— Гм…

— Для меня это так неожиданно… Вот думаю продать эти кольца…

— Предоставь это мне. Я помогу.

— Потому я и пришел к тебе.

— Но прежде я должен знать предысторию… Что ты продал? За что ты получил кольца?

— Ну, это… немного как бы…

— Говори. Ты еще днем мялся… Ну же, не томи!

— Видишь ли… тут дело щекотливое… Эти кольца для соблазнения… Если эти вещи будут у женщины, то она сможет завладеть любым мужчиной, который ей понравится. Кольца особой лисьей ворожбы.

— Чего, чего?.. — Ким уставился на собеседника, раскрыв рот. Затем неудержимо расхохотался. И даже хлопнул в ладоши. — Ну и ну!.. Надо же… И ты веришь этим глупостям? Кто тебе такое сказал?.. Хо-хо-хо… — Наконец, он успокоился, кивнул. — Ладно. Так кто же эта особа?

— Я обещал никому не говорить, — охотник помотал головой. Но, под натиском приятеля, сдался и назвал имя — Кви Нё. Служанка в усадьбе чхампана Чхве.