Гостем в европейской одежде, прибывшим из Сеула верхом на лошади, оказался Чо Джун Ку — троюродный брат янбана Чхве Чи Су. Пять лет назад он приезжал в усадьбу по случаю рождения Со Хи. Чо Джун Ку был внуком старшего брата госпожи Чо, бабушки чхампана Чхве.

Когда гость, в сопровождении Киль Сана, направился к Большому дому, слуги тотчас начали шептаться: «Господин Чо изменился. Шесть лет назад он был очень солидный…»

«Точно… он тогда приезжал в атласном халате».

«А теперь что за вид у него? Выглядит как побитый ворон…»

«Нет, не ворон, а воробей…»

Слуги хихикали. Для них необычно видеть корейца в европейской одежде, хотя слухи о том, что в Сеуле многие рядятся в европейское, ходили в деревне давно. Но одно дело слышать, а совсем другое — видеть всё собственными глазами. Горожанин Чо Джун Ку был в черном костюме — брюках и пиджаке, на голове модная фетровая шляпа, на ногах черные лакированные ботинки. Вероятно, причиной этому был костюм: гость выглядел несколько нелепым, если не сказать, уродливым — туловище длинное, а ноги совсем короткие. Но возможно, всё дело в наследственности, ведь госпожа Чо тоже была коротконогая.

«Такие как у него штаны я видела у японских солдат».

«Ты путаешь. У тех мерзавцев военная униформа».

«Нет разницы. Что у этого Чо, что у японцев — те же узкие штаны».

«Верно, при этом японцы выглядели более подтянутыми».

«Это потому, что у них большие сабли, а ты от страха едва не наложил в штаны. Ха-ха-ха!..»

«У этого столичного гостя шляпа без подвязок».

Судя по тому, как слуги бесцеремонно обсуждали прибывшего господина, можно было сделать вывод, что Чо Джун Ку не столь уж долгожданный гость в самом семействе Чхве.

Между тем Чо Джун Ку, войдя во внутренний двор, спросил Киль Сана:

— Так где же сейчас твой господин?

— Вероятно, во флигеле, — ответил мальчик

— Так пойди и доложи ему обо мне, — сердитым тоном велел гость.

— Хорошо, — Киль Сан поклонился и убежал. Глянув ему вслед, Чо Джун Ку не стал подниматься на веранду, а отошел под тень платана, снял шляпу, вытер платком лицо. Строгое слегка бледное лицо не было лишено мужского достоинства и оттенка аристократизма. «Хм, здесь всё еще витает дух спокойствия и процветания!» — проговорил он вслух. Сложил платок, засунул его в карман, затем подался назад, разогнув спину, посмотрел на небо. Серый коршун высоко кружа в вышине, сделал несколько кругов и улетел в сторону горы Данг. А с полей сухой ветер доносил приглушенное пение деревенских женщин.

Прибежал Киль Сан, запыхавшись, доложил:

— Хозяин велел мне сопроводить вас во флигель.

— Во флигель?.. Что ж, веди, — Чо Джун Ку внешне никак не выражал неудовольствия, только повел плечами, как если бы они затекли.

Когда они дошли до флигеля, мальчик повел гостя через террасу и, приоткрыв раздвижную дверь в помещение, известил громко:

— Господин! Я привел гостя!

Чхве Чи Су сидел на ондоле, даже не соизволив встать, а просто обернулся и бросил:

— Пусть войдет.

Кроме хозяина, в комнате находился незнакомый мужчина, примерно одного возраста с Чхве, похожий на чиновника. Чо Джун Ку вошел, в знак приветствия поклонился, снял шляпу и сел, предварительно подобрав штанины брюк.

— Должно быть, вам пришлось нелегко проделать столь долгий и нелегкий путь, — проговорил Чхве Чи Су. Его голос был лишен всякого почтения к прибывшему, как если бы разговаривал он с обычным жителем деревни. Затем он обернулся к чиновнику:

— Разрешите представить вам гостя из Сеула, о котором я ранее упоминал… — не назвав имя, посмотрел в сторону Чо Джун Ку, кивнул:

— Это господин Ли Дон Чжин из Хадонга.

Чо Джун Ку и чиновник поклонились друг другу. В воздухе повисла неловкая пауза: трое мужчин молчали, словно набрав в рот воды. В открытое окно влетал ветерок, доносил запах сосен.

— Что вас привело к нам? — наконец удосужился спросить дальнего родственника господин Чхве.

— Ничего особенного, — ответил Чо Джун Ку. — Просто решил навестить вас, да и самому развеяться.

— Всё ли хорошо в семье?

— Да, более менее. А цвет вашего лица, отмечу я, не так здоров, как прежде.

Возможно, ему не следовало так говорить хозяину дома в присутствии чиновника из Хадонга. Но его столь прямолинейные слова означали, что он прекрасно знал характер и нрав Чхве. Вот и сейчас хозяин дома плотно сжал свои тонкие губы, помрачнел, как зимний ветер на реке Сомчин. Чо Джун Ку же, по природе, всегда отличался спокойствием и прямотой суждений. Статный, с правильными чертами лица, он выглядел сейчас более выигрышно, нежели два других ученых мужа, сидящие подле него. Будучи на два года старше чхампана, Чо Джун Ку казался гораздо моложе Чхве.

— А у вас всё ли благополучно в семье? — осведомился Чо Джун Ку.

— Как же — всё благополучно?!. — неожиданно повысил голос янбан Чхве. — Когда жена сбегает из дома с батраком, благополучным это не назовешь!..

Чо Джун Ку знал, что Чхве часто посещали приступы раздражительности, но не ожидал, что тот заговорит о семейных делах так открыто и яростно.

— Да, я немного слышал об этом, — сказал Чо, запоздало сообразив, что лучше было бы помолчать.

— Не знаю, чему больше радоваться… Если бы эта недостойная женщина осталась… даже тогда нашему роду наступил бы конец. Имею ввиду, что я стал совсем бесполезным, — произнеся это, Чхве Чи Су разразился громким смехом. Это был смех отчаяния.

Ли Дон Джин посмотрел на собеседника, дождался пока пройдет у того приступ смеха, затем сказал:

— Есть причины для волнения… У вас нет наследника. Кто будет после вас совершать ритуальные подношения на могиле предков?

— Всё бесполезно, — проговорил Чхве. — В скором времени люди, ратующие за европейскую культуру, сметут начисто все родовые молельни.

— Этого никогда не случится, — возразил Ли Дон Джин, и добавил более язвительно. — Возвращаясь к вашей семье… Надеюсь, у вас не будет доминировать линия по материнской родне? — сказав это, он почему-то скользнул злым взглядом по сидящему Чо Джун Ку.

— Если покопаться, то в нашем родовом древе фамилию Чхве почти не встретишь, разве только Чо и Юн, — сказал с усмешкой Чхве.

— Я только хотел сказать, что вам надо свыкнуться с мыслью, что поклоняться предкам будут потомки по линии вашей дочери.

— Вам не о чем беспокоиться, — сказал хозяин дома. — Так уж повелось, что издавна новый день в нашем семействе начинался не с криками петухов, а с кудахтанья куриц. Хе-хе… Кстати, вы виделись с моей матушкой?

— Да, виделся. Мне показалось, что она не в духе.

— Никто не знает, что творится у нее на душе.

— Я подумал, что, возможно, она винит меня за происшедшее с вами…

— Нет, нет, какое отношение имеете вы ко всему этому.. За исключением того, что вы однажды посоветовали мне почаще навещать куртизанок. Последуй я тогда вашему совету, возможно, сейчас дело обстояло совсем по-другому, — сказав это, янбан Чхве вновь разразился смехом.

Следует заметить, что Чхве, будучи младше Чо, никогда не обращался к тому с вежливым «хённим» — брат. Всё это намекало на то, что Чхве ни во что не ставил своего кузена.

Выждав паузу, вставил своё слово в беседе и Чо Джон Ку:

— И все-таки, меня не покидает чувство, что ваша матушка, моя тетя, винит меня в чем-то… например, в том, что я вам указал неверный путь во время вашего пребывания у меня дома в Сеуле.

— Вы так считаете? — язвительно спросил Ли Дон Джин. — А может быть, ей просто не понравился ваш внешний вид? Она сердилась за то, что вы отрезали на голове санто и нарядились в европейскую одежду?

На это Чо Джун Ку лишь усмехнулся.

— Но, возможно, матушка подумала, что вы прибыли, как и в прошлый раз, с непростой просьбой, — добавил Чхве Чи Су.

— Я корю себя за тот случай, — сказал Чо Джун Ку. — И счел бы себя совершенно бестактным беспокоить тетю таким же образом и нынче. Всё дело в том, что в Сеуле в последнее время стало очень тревожно, и я решил от всего этого отвлечься и развеяться.

— Так вы, значит, прямо из Сеула и прибыли? — поинтересовался Ли Дон Джин.

— Да.

— Тогда просветите, что там происходит? А то мы тут в глуши в совершенном неведении.

— Зачем тебе знать? — вмешался тут янбан Чхве резким, жестким голосом. — Что, собираешься туда поехать? И бить в барабан, созывать на сеульской площади народ?

— А почему бы и нет? — возразил Ли Дон Джин и посмотрел на Чо Джун Ку. — Так скажите, как далеко зашли сеульчане в деле попрания устоявшихся нравов.

— Людей, следующих западной моде, крайне мало, — сказал Чо. — Но просвещенные мужчины охотно расстаются с длинными волосами. Хотя, быть может, указ о ношении короткой стрижки преждевременен.

— А что простые люди? Они недовольны?

— Конечно. Даже носильщики паланкина прячутся, испугавшись стрижки. К тому же люди встревожены недавним политическим убийством королевы Мин.

— Я слышал, что солдаты Армии Справедливости появились в окрестностях Сеула, — сказал Ли Дон Джин, поглаживая жилистой рукой носок своей ноги.

— И не только в окрестностях. Много солдат в городе, они провоцируют волнение. Этот пустячный указ грозит перевернуть страну вверх дном. Полный абсурд.

— Но мы тут, в деревне, ничего не знаем, поэтому нам следует сидеть и ждать…

— Разве вы можете оставаться в стороне только потому, что живете в деревне?

— Нельзя сказать, что здесь всё так безмятежно.

— Когда я ехал сюда, то заметил, что деревенские смотрели на меня как на зверя. Это говорит о том, что мы еще долго не будем свободными от предрассудков. — Чо Джун Ку с сарказмом коротко рассмеялся и продолжил. — Очень досадно видеть людей такими ограниченными. Они не имеют представления, что окружающий мир меняется. Они сопротивляются пустяковому указу и тем самым расшатывают дом. Здесь совершенно невозможно проводить реформы. Я не прав?

— Может, и правы. Но не надо смотреть на сложившуюся ситуацию упрощенно. Нельзя всё сводить к пресловутому указу о короткой стрижке. Людей главным образом волнует то, как идут дела в государстве.

— У корейцев принято считать, что все дороги ведут в Сеул, — подал голос, молчавший все это время, янбан Чхве. — Но разве существуют границы? И вообще… Чего там в столице затеяли возню с модой и стрижкой голов? Представляю шум, как одни ругают, а другие одобряют. Когда как третьи — десятками, сотнями тысяч, — вырвались далеко вперед… — с этими словами он неожиданно встал и вышел из комнаты.

— Но идущие впереди тоже связаны неразрывными узами с традицией, — возразил ему вслед Ли Дон Джин и взглянул на Чо Джун Ку. — Копируя лишь внешний лоск, при этом не зная сути вещей, нельзя называться культурным человеком. Только не подумайте, что я говорю это в ваш адрес, господин Чо.

Чо Джун Ку никак не показывал, что уязвлен:

— Люди так созданы, что стремятся к удобствам. Жизнь эволюционирует. Электрическая лампа приходит на смену керосиновой.

— Может быть, непривычно видеть в дворцовом саду рядом с прудом, где плавают кувшинки, эти самые электрические лампы… Но люди положительно воспринимают все новшества. Тут я с вами согласен.

— Мы можем считать европейскую культуру варварской, но и западные люди могут принимать нас за варваров.

— Варвары… Всё непонятное, что не укладывается в рамки этикета, считается варварским. Все правила выдуманы людьми. Следовательно, вся мораль и этика, как и наша одежда, обременительны.

Чо не нашелся чем возразить. Он понял, что его собеседник — личность непростая. А тот продолжал:

— Ваши слова заставили меня задуматься. Человек тем и отличается от зверя, что лучше умрет, чем потеряет достоинство. Но согласитесь, человек не должен терять животный инстинкт, побуждающий его схватить добычу, дабы не умереть с голоду. Таков закон природы. И ничего особенного в том, что люди меняют одежду и отрезают волосы, нет. Ведь это не мешает им соблюдать традиции и отбивать поклоны на могиле предков. Не так ли?

— Вы правы. Но чтобы достичь задуманной цели, человеку необходима выдержка и смелость. Ведь он сталкивается с массой препятствий со стороны окружающих.

В это время стукнула дверь, вернулся Чхве Чи Су. Желая сменить тему разговора, Чо адресовал ему следующие слова:

— Когда я въезжал в вашу деревню, мне показалось, что здесь царит мир и покой.

— Это ложное впечатление, — ответил Чхве, усаживаясь. — Народ только и ждет случая, чтобы схватиться за вилы и потребовать своё.

— Неужели такое возможно? — спросил Ли Дон Джин. — Народ должен направить свою ярость в другое русло. А что касается движения Донхак, где оно теперь?.. Оно распалось, и его члены разлетелись, точно осенние листья на ветру. Нужны не опрометчивые решения. А японцы только наращивают силы.

— Все народные волнения японцы подавят, — сказал Чо Джун Ку. — По правде говоря, японцы должны бы, наверное, быть благодарны движению Донхак, и в память о нем отбить поклоны. Ведь поражение Донхак позволило японцам ударить по Китаю. Разве вам это неизвестно?

— Отчего же? — возразил Ли Дон Джин. — Ситуацию я знаю. Кроме того, я регулярно читаю иностранную литературу. И растолковываю это людям. Можно сказать, что я являюсь переводчиком.

— Достойное дело, — сказал Чо. — В разные времена переводчики даже влияли на государственные дела. А многие из них поступали мудро и своим сподвижничеством пополняли государственную казну.

— Должен признать, что в ваших словах есть некое зерно, — заметил янбан Чхве и добавил не к месту: — Этот мир наполнен толпами мужичья, которые носятся как безумные в соломенных лаптях и с бамбуковыми пиками.

Ли Дон Джин взглянул на него с горькой усмешкой, будто хотел сказать следующее: «Ну, опять разводит бурю в стакане!»

— Всё пошло наперекосяк с 1894 года, когда отменили крепостное право, — продолжал сердито Чхве Чи Су. — Все чиновники погрязли в грязных делишках! Мерзавцы и подлецы! Они горазды заигрывать с низами, с чернью!

— Говорить такое… Вы хоть понимаете, в каком мире живете? — спросил его Чо Джун Ку.

— В каком мире живу? — осклабился янбан Чхве. — Вы считаете, что мир изменился? Ничего подобного! Всё осталось на своих местах. Только сознание янбанов насквозь прогнило.

— Вы говорите, исходя из собственного опыта? Самокритично, надо заметить.

Чхве Чи Су нервно рассмеялся:

— Что бы там вы ни говорили, я лично не собираюсь прогибаться перед простолюдинами. Не буду пресмыкаться перед ними даже под страхом потерять нажитое и саму жизнь. Но все идет к тому, что этот нищий сброд скоро будет таскать янбанов за волосы, считая их источником всех бед.

— В нынешней ситуации это можно принять за досадные неприятности, — сказал Чо. А Чхве Чи Су продолжал:

— Если открыть загон со стаей голодных шакалов, они сметут всё на своем пути. Бежать некуда. Стая разорвет янбанов в клочья. Вы думаете, что все народные восстания случаются из-за голода, нищеты и гнета чиновников? Когда простые люди хорошо питались и одевались? Если от голода живот прилипает к спине — это следует воспринимать как судьбу. Но в любом случае, я найду место, где можно укрыться, прежде чем они начнут размахивать вилами. Надо ли быть смиренным, видя пренебрежительное отношение к тебе? — Чхве сверлил глазами своего родственника. — Если им уготована судьба ползать на коленях, надо смириться. Если они перебиваются одной похлебкой, то все равно — жизнь бесценна. Многие чиновники считают, что чернь можно задобрить леденцами. Глупцы! Отдав малость, можно потерять всё.

— Не все так просто, как вы думаете, — возразил Чо Джун Ку.

— Взять хотя бы пресловутое движение Донхак, — продолжал янбан Чхве. — Нельзя утверждать, что эти невежественные люди восстали ради плошки риса. Они были движимы несокрушимой верой в правду. Хотя я считаю это ересью. Возьмем пример западной цивилизации, где всегда была велика роль идеи. Ради идеи люди готовы отдать жизнь. Кто их остановит? Когда человек долго голодает, дайте ему немного еды, и он успокоится. А если ему внушить мысль, что на том свете он заживет более благополучной жизнью, то ситуация круто изменится. Таким же образом можно управлять государством. Если там упустили момент и обстановка в стране стала напоминать разворошенный улей, то наверху должны проявить смекалку и изворотливость. Нужно уметь умиротворять народ. — Он замолчал, обвел взглядом сидящих и продолжил. — В общем, как ни смотри, все едино… А что касается моей земли и моей жизни… теперь это меня мало заботит. А народ — глупая и невежественная толпа, если она не видит своей выгоды, то будет стоять в стороне и молчать в тряпочку. Нет у людей никаких принципов, нет достоинства. Хотя были среди них такие личности, как Чон Бон Чжун и Ким Кэ Нам. Они страдали честолюбием, но знали, как использовать толпу. Сотня нынешних привелигированных чиновников из Сеула не стоят и одного из них. У меня создалось впечатление, что одни янбане, как собаки, заискивают перед чернью, а другие оказывает ей же волчью услугу, разве они не из одной стаи? Только чтобы спасти собственные шкуры, они готовы сжечь святые книги со своим родословным генеологическим древом.

— Оставьте ваши идеи, — сказал Чо Джун Ку. — Они ничего не меняют. Ваше семейство недалеко ушло от тех, кого вы сейчас критикуете.

Ли Дон Джин громко рассмеялся, будто желая помирить спорящих и поднялся:

— Мне пора, однако.

Чхве Чи Су не стал останавливать его и тоже встал. Покрасневший и возбужденный, он кивнул сидящему Чо:

— Что ж, пойдем и мы.

Они вышли из флигеля и направились к каштану, к стоявшему на привязу ослу. Чо Джун Ку был почти на голову ниже Ли Дон Джина и Чхве Чи Су, выглядел совсем неказистым. Слуга Ли Дон Джина сидел неподалеку от осла прямо на земле и наблюдал, как у павильона ненормальная До Чуль Не громко приговаривала: «О-о-о, молю тебя, покровитель, дух земли! Молю, приблизь тот день, когда мой сын, став чиновником, явится сюда! Я приготовлю его любимые рисовые оладьи…» — Сложив вместе ладони, женщина отбивала поклоны, обратя свои взоры в сторону павильона.

Мужчины подошли к ослу. Ли Дон Джин взялся за седло, сказав:

— Надеюсь, еще увидимся.

Слуга двинулся вперед, ведя за поводья осла с сидящим хозяином. Фигура восседающего на осле Ли Дон Джина с его черной как смоль шляпой очень живописно выделялась на фоне зари.

Двое мужчин некоторое время провожали взглядом удаляющегося в сторону холма Ли Дон Джина, затем пошли к дому. Но в это время к ним подлетела До Нуль Не, стремительно закружила вокруг них, затем рухнула ниц пред янбаном Чхве Чи Су и запричитала:

— Молю тебя, священный дух, предводитель воинства!… — она подняла руки кверху, словно пыталась обнять не только янбана, но и всё вокруг, и землю, и небо. Сквозь дыры разорванной одежды проглядывало грязное тело. А над лицом ее, в ссадинах, кружила пчела. — О, всемогущий дух! Благослови и освети путь моего сына! Дай ему достичь королевского трона! Пусть желание матери, окрашенное кровью, исполнится!..

Лицо Чхве Чи Су сделалось багровым. Вне себя от гнева, он закричал:

— Мерзавка! Пошла вон отсюда! Вон!

Он был готов ударить ее и даже поднял руку.

— О, могущественный дух!.. — До Чуль Не в экстазе била в ладоши и продолжала бессвязным речитативом:

Чо Джун Ку нахмурился, обронив:

— Какой ужас!.. Безумная женщина!

На бледном лице Чхве Чи Су блуждала холодная улыбка. Они спускались вниз по холму. Вслед им доносилось исступленное воззвание вышедшей из ума женщины:

Чо Джун Ку, оглянувшись назад, сказал:

— Она хоть и сумасшедшая, но ее слова не совсем безумны.

— Эту женщину вполне можно причислить к «Партии просвещения», — сказал Чхве Чи Су. — Её сын был довольно известной личностью в движении Донхак. Его убили.

— Вы сказали «Партия просвещения», что вы имели ввиду?

— Некоторые слои общества, в угоду новым веяниям, попирают устоявшиеся законы, они считают себя свободными от предрассудков, то есть, — просвещенными. Если следовать их логике, то движение Донхак, которое провозгласило лозунг «Равенство для всех», еще более просвещенное. Эта безумная женщина мечтала увидеть своего сына вельможей, среди высших чинов. И подобных матерей, наверное, наберется немало. Согласны?

Чо Джун Ку промолчал, вновь посмотрел назад. Там, под каштаном, продолжала куражиться До Нуль Не, кружась в диком танце, и кричала:

Внешний вид Чо Джун Ку приводил деревенских людей в замешательство, они, завидя его, сторонились, особенно женщины: те принимали чужака за японца. Да и присутствие янбана Чхве, к которому приехал незнакомый господин, не прибавляло им доверия. Поскольку самого чхампана они не особо жаловали. Не зря тот был прозван ими богомолом.

Проделав своеобразный моцион, прогулявшись по деревенским задворкам, чхампан и его гость вернулись в усадьбу. Им подали ужин. Обслуживала мужчин Кви Нё. Она поставила пред каждым накрытый столик, и, пятясь, подняла на гостя свои большие сливовые глаза, в них не было кокетства, а было неподдельное любопытство. Женщина наткнулась на встречный взгляд, но не отвела глаз: ее поведение было смелым и дерзким. Своим видом она как бы спрашивала: «А чего ради вы сюда явились?»

Они молча поглощали еду. Хозяин дома, безмолвный, как море во время штиля, двигал желваками, поглощая пищу. И было не понятно, что у него на душе.

По завершении трапезы, вновь появилась Кви Нё, унесла вначале столик хозяина, а затем столик гостя, при этом опять взглянула на мужчину тем же открытым любопытствущим взглядом. Странная девица, подумал Чо Джун Ку.