На переправе Хадонга, вместе с Воль Сон на паром поднялись двое незнакомых мужчин. Обоим было около тридцати. Выглядели они как зажиточные крестьяне, владеющие небольшими участками земли.

Алый закат незаметно потух, и всё небо стало сплошным темным. С реки потянуло холодом. Воль Сон, устроившись на палубе парома, поежилась. Слышался плеск волн, ударящихся о бока лодки, — этот звук вместе с шумом гребущих весел, был похож на музыку потустороннего мира. Мерцали редкие огоньки домов на берегу. Вскоре в небе появились звезды, их неверный свет едва заметно отражался в реке. Ночной холодный ветер раннего лета пробирал насквозь. Совсем рядом с лодкой из воды выпрыгнула рыба.

Мужчины неподалеку от Воль Сон угрюмо молчали. Один из них достал трубку, набил табаком и закурил. После чего заговорил:

— Я вот подумал о докторе Муне. Он хороший врач, сочувствует крестьянам и в общении прост.

Когда мужчина затягивался, табак в его трубке ярко разгорался, освещая красное лицо с темной бородкой. — Хороший врач, говоришь? — возразил его товарищ. — Какой же он хороший врач, если не может спасти умирающего человека?

— Конечно, доктор может не всё… Вот, послушай… Жил в Китае великий император Шихуанди, который велел своим лекарям создать эликсир вечной молодости, но те такого лекарства сделать не смогли. Есть вещи, перед которыми человек бессилен. Я только хотел сказать, что доктор Мун хорошо знает своё дело, и может облегчить страдания больного.

— Разные предсказатели и шаманы тоже знатоки своего дела. И что с того?

— Знахари — это совсем другое. Вот доктор Мун… он только послушал пульс у Сан Гу и сказал его родным, что не может прописать никакого лекарства и велел дать больному всё, что тот попросит. То есть, доктор знал, что уже поздно и что больной обречен. Вот и всё.

— Ты же сам видел… Люди не могли осознать… как можно сказать такое о молодом человеке? Они стиснули зубы: «Мы еще поглядим! Он не умрет!» Семья перепробовала сотни лекарств, но всё тщетно. Напрасная трата денег. Болезнь была в костном мозге.

— Что толку теперь говорить. Я просто не мог смотреть на рыдающую женщину на последнем месяце беременности. — Мужчина вновь затянулся трубкой и с горечью выдохнул. — Теперь ребенок родится без отца… Положение молодой вдовы печально.

Слушая разговор мужчин, Воль Сон невольно вспомнила Бон Сун Не, судьба которой была незавидной, та тоже очень рано потеряла мужа и осталась одна с малой дочерью.

— Очень плохо, когда смерть настигает молодых, — подал голос старый лодочник, работавший веслом.

— Двадцать три года ему было, — сказал краснолицый и вытряс золу из трубки, постучав ею о бок лодки. — Самый расцвет сил.

— Доктор Мун — отличный лекарь, — сказал лодочник.

— Если бы люди послушались его, то сэкономили бы много денег.

— Как-то раз в молодости я заболел сильно, — продолжал лодочник. — Какие только лекарства не пил… и даже шаманов приводили. Всё было без толку. И вот однажды кто-то заговорил о докторе Муне. Разыскали его. Это был молодой человек, примерно одного со мной возраста. Он дал мне всего десять пакетиков с какими-то лекарствами. Совсем недорогие лекарства. И я выздоровел. Я хочу сказать, что очень важную роль в лечении больного играет знание врача, его опыт. Безусловно, доктор Мун — отличный лекарь. И не только. Он преданный своему делу, человек. Бессребренник. Он не отказывает никому и едет к больному даже посреди ночи. А сколько по миру ходит шарлатанов, выдающих себя за врачей, богатеющих за счет несчастных больных? Они дают людям дрянь вместо лекарств, отраву! Нет. Таких, как доктор Мун нигде больше не найти! Даже в дороге он оказывает помощь заболевшим, будь то взрослый или ребенок. Достает из сумы пилюлю, и за это не берет денег.

— Он слишком честен, — сказал краснолицый. — А честным в наше время жить нелегко.

Воль Сон тоже припомнила случай, когда будучи маленькой, увидела доктора Муна: тот сунул ей в рот какую-то таблетку, и она ощутила свежесть и запах мятной травы.

Тем временем, паром достиг причала и Воль Сон, подхватив узелок, сошла по мосткам на берег.

— Будь осторожна, Воль Сон! Совсем темно! — предостерег её лодочник.

— Хорошо, спасибо! До свиданья! — отозвалась Воль Сон.

Паром отчалил, и женщина пошла по вязкому песчаному берегу. Вокруг была темень, а всё небо над головой усеяно звёздами. Воль Сон подумала о своей матери, вспомнила, как много лет назад в этих местах она совершала обряд поклонения Королю Дракона. Тогда тоже была похожая на нынешнюю ночь, светились в небе звезды, горели свечи на алтаре с жертвенной пищей. Мать подожгла тонкую бумагу от пламени свечи, подбросила в небо и стала исполнять танец. Движения ее тела были изящными, ноги медленно описывали круги, руки плавно вскидывались вверх, — белая юбка плыла следом, подобная яркому пламени огромной сказочной свечи. Когда мать застывала на месте, то очень походила на бодхисатву милосердия — Авалокитешвару. «Матушка, моя бедная матушка, — проговорила Воль Сон. — Ты так хотела, чтобы я хорошо устроилась в жизни… Но не вышло у меня… я вернулась… Отчего? Не знаю. Ён И тоже спрашивал, почему я не осталась на чужбине и вернулась?.. На это у меня нет ответа. Такая уж моя судьба. Моя жизнь так похожа на твою, матушка. На кого же мне быть похожей, если не на тебя? У тебя не было мужа, как нет его у меня. А приехала я назад из-за него, из-за Ён И, чтобы видеть его, чтобы посмотреть хоть на изгородь его дома, где он живет. Ты назвала бы меня, матушка сумасшедшей. Наверное, так и есть, я сумасшедшая. Я так хочу его видеть, что схожу с ума… Мне теперь всё равно…»

Вслед ей тускло отсвечивала в ночи река, шептались в небе звезды. И силуэт горы, еле выделяющийся в темени, шагал с ней в ногу.

Был случай давным-давно, когда юная Воль Сон говорила матери, что никогда не выйдет замуж. На что мать, постукивая ладонью по спине дочери, говорила: «Бедное дитя… Шальная девка… Не повезло тебе с матерью. Родиться бы тебе в хорошей семье… Не трави же мне душу, не трави… Поезжай туда, где люди не знают, кто твоя мать. И живи. И не испытывай судьбу. Иди к тому, кому ты будешь люба. Пусть старый, пусть хромой, любой хорош, коль будет беречь тебя. Родишь детей и обретешь спокойствие. А обо мне забудь. Даже не думай искать свою мать. У меня своя дорога. Я — шаманка. Буду делать, что умею, пока не помру. А помру — неужто в доме янбана Чхве не позаботятся о моей душе?» Воль Сон спросила: «Ты думаешь, они возьмут на себя хлопоты по твоему погребению?» А мать ответила загадочно: «Всем надлежит держать ответ за грехи прошлой жизни».

В темноте доносился плеск воды, бьющейся о берег. Воль Сон решила дождаться здесь глубокой ночи и только потом подняться на дорогу, когда там не окажется прохожих. Она присела на корточки и обняла узелок. Прошло более месяца с того дня, когда Ён И приходил на представление с масками. Больше она его не видела. Наверное, он был занят полевыми работами. А возможно, жена его, Кан Чхон Дэк, обо всём догадалась и всячески препятствует их встрече. А может, Ён И остыл к ней? Не сделался ли он черствым? Ах, как ждала она его в ту ночь! Как ждала, свернувшись калачиком на циновке таверны, и с замиранием сердца прислушивалась к звукам снаружи! Стоит ли корить себя за это? А позже она пошла на базар и выискивала знакомых из деревни, чтобы спросить о Ён И. Она таки нашла одного крестьянина, Ён Пхаля, спросила, не болен ли Ён И? А Ён Пхаль удивился: «Болен? А чего ему болеть-то? Видел я его давеча, — выгонял со двора быка». Значит, здоров. Ну и славно. Ах, как давно я его не видела… Больше месяца с тех пор… Да нет, было… После той ночи праздника масок Оквандэ, Ён И еще несколько раз заглядывал к ней в таверну. Но это были мимолетные, как порывистый ветер, встречи. Жаркие объятия и скорые расставания, приносящие боль. Будто их и не было этих встреч…

Наконец Воль Сон решилась выйти на дорогу, и пошла в сторону деревни. Вдалеке блекло светились окна домов. Вскоре она подошла к плетеной калитке дома Ён И — ноги сами привели её сюда — женщина увидела фонарь, подвешенный на столбе крыльца, слабый свет освещал двор и человека, возившегося у печи. То была Кан Чхон Дэк, мывшая посуду. Вероятно, у хозяев был поздний ужин. Воль Сон не спешила уходить, она попятилась и схоронилась в зарослях гаоляна, откуда продолжала наблюдать за двором. «Почему я сюда пришла? — спрашивала себя Воль Сон. — И чего я добиваюсь?.. Ему здесь хорошо…» На глаза нахлынули слезы. «Я схожу к Ду Ман Не. А ты ложись спать», — услышала она голос Кан Чхон Дэк. Женский силуэт приблизился к плетню, Кан Чхон Дэк закрыла за собой калитку, пробормотала: «Проклятая баба! Я задам ей трепку! Пусть знает, как болтать!» И исчезла в темноте.

Воль Сон выпрямилась, вышла из зарослей гаоляна. Над головой её светилась россыпь звёзд, кружила в синем пространстве, и в этом диком танце пребывала сама Воль Сон, ощущая, как нарастает биение её сердца. Сколько времени это длилось? Преодолевая головокружение, она подошла к калитке, Ён И курил, усевшись на ступеньках крыльца.

— Ён И! — позвала Воль Сон, но она почти не услышала собственного голоса.

— Кто там? — откликнулся мужчина и приблизился к забору. — Кто это?

— Я.

— Воль Сон?! Ты?!

— Я проходила мимо.

— Вот же… — Ён И был растерян.

— Я шла в дом матери… Пойду я… До свиданья!

— Постой!.. Как же так… Я приду… Слышишь? Я приду.

Она уходила вдоль забора и бормотала себе под нос:

— Не приходи… Не приходи… На рассвете я сяду на паром и уеду..

Она не различала пред собой дороги, и только звезды в небе продолжали кружиться. На окраине деревни Воль Сон нашла свою одинокую покосившуюся хижину. Открыла дверь, вошла внутрь. Порывшись в узелке, достала свечу, зажгла её. Тень от женщины заплясала на голых стенах. Она подошла к алтарю, установила свечу в подсвечнике, потом зажгла еще пару свечей. От обилия света обнажилась вся убогость жилища. После смерти матери, Воль Сон никогда не появлялась здесь, и, похоже, сюда не заглядывали даже воры, чтобы чем-нибудь поживиться, ибо в доме не было и ложки. Правда, находились в комнате кое-какие предметы: керамический кувшин с засохшими цветами, старый деревянный сундук, алтарь с поминальными дощечками и глиняная курильница. Возможно, здесь и останавливались одинокие странники, но никто из них не позарился на старые вещи, боясь раздражить духов. В сундуке лежали лишь ритуальное платье и шляпа.

Воль Сон зажгла ароматические палочки в курильнице, открыла настежь окна. Сходила с ведром за водой к реке, вымыла пол и вытерла везде пыль. Потом она привела себя в порядок, умылась, причесалась, достала из узелка бутылку с рисовой водкой, печенье из пшеничной муки, прядь конопляной нити, пять злаков — рис, ячмень, просо, бобы, чумизу — всё разложила на ялтаре. Налила в стопку водки. Достала из сундука шаманское платье, облачилась в него. Повязала на голову платок и сверху надела шляпу. В левую руку взяла медные колокольчики, в правую — веер. И начала действо — шаманский танец. Чуть присела, повела руками. В тишине комнаты раздался звон колокольчиков. И тотчас Воль Сон ощутила рядом присутствие матери.

«Матушка!..»

Воль Сон медленно кружила по комнате и услышала, как к звону колокольчиков примешиваются стук барабана чангу и трель бамбуковой флейты, а в следующую секунду возникло видение: появилась разнообразная жертвенная еда в чашках перед алтарем, бумажные цветы — пионы и лотосы — белые, желтые, розовые, голубые… И видение матери, её лицо с задумчивыми глазами. Дочь слышала её глубокое шумное дыхание. Воль Сон продолжала кружить в танце, потрясая колокольчиками и с резким хлопком раскрывая и закрывая веер:

«О-о-о-хо!.. Э-э-хэй-а-а-а!..

Вот идет Пиридэги,

великий воин с горы Чонбёльсан.

И леди Кымталь вот идёт…

Если женится воин великий

на леди Кымталь,

то у них родится девять сыновей…» — Воль Сон неистово танцевала перед видением матери. «О, мама, если бы ты позволила мне стать одержимой духами!.. Я бы забыла все свои печали… Разве не говорила ты, мама, что между нами и другими людьми всегда будет стоять преграда?.. А еще ты говорила, что для моего блага мне не стоит становиться шаманкой. Что я должна родить детишек и жить нормальной жизнью. Так где же эти дети, мама? Мне уже скоро тридцать, и где дети, которых мне следовало растить?.. Я одна-одинёшенька на всём белом свете. Меня гложет тоска… Дай же мне быть вместе с духами… Иначе конец мне… Мама, мама…»

А в это время Ён И у себя дома не находил места. Без конца курил трубку и метался по двору. Наконец, он улегся на полу веранды, подложив под голову деревянный валик вместо подушки. Слабый свет фонаря блуждал по бледному его лицу, по закрытым векам, выпирающим скулам, резко очерченным линиям рта. Слышно было, как в хлеву вол жует жвачку и далеко в поле квакают лягушки. А еще из-под полы веранды доносился стрекот цикад. Нет, невозможно так просто лежать и ничего не делать! Ён И резко поднялся. Обул соломенные чипсины, сходил в сарай за вязанкой дров, задул фонарь и вышел на дорогу. Он шел мимо дома Ду Ман Не, в окнах которого горел свет. Где-то залаяла собака. И вот он уже на окраине деревни… Приблизился к хижине шаманки. Миновал калитку. Нащупал дверь и тотчас оказался в прихожей, — слева кухонька с печью, от печи веяло холодом. Ён И развязал вязанку дров, кинул в печь сначала мелкие ветки, затем покрупней, поджёг. Огонь весело заплясал в чреве топки, а затем и загудел. «Бедняжка… — пробормотал Ён И. — Ей нужна моя поддержка… На кого же ещё ей надеяться?..» Он подбросил еще дров. Неожиданно он увидел шаманку, мать Воль Сон сидела поодаль, уставившись на него блеклыми глазами. «Слышишь меня, Ён И, невозможный ты человек?!. Оставь мою дочь в покое! Не преследуй её!.. Бесполезно всё… Вырви мне глаз, если я не права…» — сказав это, она рассмеялась. И от её смеха пламя в печи исчезло, остались лишь тлеющие угли.

Ён И дернул дверь, но она не поддавалась. Сквозь дыры бумажной перегородки виднелись тени.

— Воль Сон, открой дверь! — велел он.

— Нет, нет, уходи! — отозвалась женщина.

— Я тебе должен кое-что сказать. Ну, открой же!

— На рассвете я уйду тихо, даже мышь не услышит. Прошу, уходи!

Ён И просунул руку в дыру и открыл щеколду. Он увидел Воль Сон в странном наряде и не узнавал её, но через мгновение, он вдруг схватил женщину, сорвал с её головы шляпу, бросил на пол, стал топтать.

— Что ты делаешь?!.

Ён И, вне себя, сорвал с неё и платье, разорвал на мелкие клочья, ринулся к алтарю. Воль Сон обхватила его за талию обеими руками, закричала истошно:

— Не делай этого! Опомнись!.. Ты будешь наказан!

— К черту! Пусть я ослепну и лишусь дара речи! Я подожгу всё! Я уничтожу этих проклятых духов!

— Умоляю тебя! Умоляю тебя!

— Отчего мы не можем встречаться?! Отчего?! Разве есть тому причины?!

— О, не надо, не надо!.. — Воль Сон продолжала держать его и дрожала, точно осиновый лист.

— К чему весь этот балаган?! — Ён И крепко обнял женщину. — Давай, прекратим всё это… Скажи, что мы можем сделать… Воль Сон…

— Да…

— Давай сбежим куда-нибудь.

— Если бы только возможно было, то мы с тобой это сделали бы давно, — сказала, чуть успокоившись, Воль Сон. — А я так хотела тебя увидеть, потому и пришла…

— Воль Сон… — Он задул свечу и крепко обнял женщину. Он страстно хотел слиться воедино с хрупким телом родного существа. Воль Сон устремилась к нему навстречу, поникла, бормоча бессвязные слова:

— Уходи, уходи… Так не должно быть… Я очень хотела тебя видеть… хотя бы забор твоего дома, хотя бы тень в окне…

— Выход всегда есть, — шептал он в ответ. — Не может такого быть, чего мы не сможем преодолеть…

Горячие слова, горячие тела слились воедино в неудержимом вселенском восторге и в тишине ночи раздался крик, вобравший в себя всю человеческую боль и страдание. Потом наступила полная тишина. Её голова покоилась на его груди. И не было вокруг никого и ничего, — ни матери-шаманки, ни Кан Чхон Дэк, ни завывающего пения, ни алтаря, ни деревни, ни таверны, ни рынка с торговцами… Было слышно только отдаленное кваканье лягушек с рисовых полей.

— Воль Сон.

— Да, мой милый?

— Будь всегда рядом со мной.

— ?..

— Почему же ты хочешь стать шаманкой?

— Теперь не буду…

— Правильно, не надо… — Он нежно гладил её волосы. — А я негодяй… Заставлял тебя страдать… И сам страдал… Я думал об этом сотни раз, тысячу… Бросить всё и бежать туда, где мы с тобой спокойно могли бы жить… И всякий раз меня останавливали эти горы, поля, река… останавливал мой сыновний долг перед памятью родителей…

Воль Сон молчала, прижавшись к груди Ён И, потом сказала:

— Как жалобно кричит в лесу птица…

Ён И, гладя её плечи, сказал:

— День будет, как и вчера, без дождя.

— Когда я плыла на пароме, вся продрогла от холода.

— Ночью на реке всегда холодно и ветрено.

— Мне не надо было сюда приходить.

— Нет. Хорошо, что пришла. Это как сон…

— Утром, с первыми лучами солнца, я уйду. Даже не увижусь с Бон Сун Не. Если обо мне узнает госпожа Юн, она очень рассердится.

— Гм…

— Будет же ругаться, да?

— Пусть себе ругается. Тебе не о чем беспокоиться.

— Ён И, милый… Теперь тебе нужно уходить… Пожалуйста, оставь меня. — Она попыталась отстраниться, но руки её еще крепче обнимали его. — Уходи… Моя душа уже спокойна… — Наконец разжала руки, освободилась из объятий. — Я зажгу лампу.

— Не надо. Давай, побудем так еще немного. Ты должна поспать. Когда уснешь, я уйду.

Но уснуть она не могла, просто лежала с закрытыми глазами, Ён И некоторое время прислушивался к ровному дыханию женщины, затем укрыл её курточкой и тихо вышел наружу. Воль Сон осталась одна на циновке, смотрела в темноту, прислушиваясь к отдаленному крику птицы в лесу. А когда едва забрезжил рассвет, она прибралась в комнате, затем, прихватив узелок, вышла на дорогу. Она шагала по тихой улице спящей деревни, намереваясь выйти к реке и там дождаться парома. От росы намокли её ноги в чипсинах. В фиолетовом небе мерцали звёзды. Закукарекал первый петух. Этот петушиный крик заставил женщину ускорить шаги. За углом дома она неожиданно столкнулась с каким-то человеком. Воль Сон отшатнулась, и, склонив голову, продолжила путь.

А это была Ими Не. Она несла в подоле платья тыкву, которую заприметила еще днём, она висела на плетне у дома Мак Даль Не, такая аппетитная тыква, что Ими Не решила спозаранку сорвать её. Но только вот совсем некстати попалась ей на пути эта шаманка. Это была, конечно, она, хотя в сумерках её лицо было не совсем отчетливое. Что эта Воль Сон делала тут в такую рань?

Придя к себе Ими Не положила тыкву на пол кухни и сверху накрыла корзиной. «Неспроста здесь появилась шаманка, — продолжала размышлять женщина. — Уже давно ходят разговоры о её связях с Ён И… Значит, Кан Чхон Дэк изменяют… И чего нашел мужик в этой девке?.. Не к добру эта связь с шаманкой… Хотя, с её стороны поступок решительный и дерзкий… Бедовая девка…»

В комнате заплакал ребенок, Ими Не взяла его на руки, дала грудь.

«И что теперь будет делать несчастная Кан Чхон Дэк?..»