Чхве Чи Су получил весть о том, что господин Чанг Ам, живущий в местечке Хвасимри, тяжело болен, и решил навестить его. Будучи сам хворый, он выехал после полудня, взяв с собой Су Донга. За последние полгода чиновник впервые покидал стены своего родного дома. Господин Чанг Ам был его наставником, которого Чхве очень уважал, поэтому поездка оказалась делом более важным, чем забота о собственном здоровье.

Погода испортилась, сильно похолодало. Ветер, дувший со стороны реки Сомчин, с шумом раскачивал лесную чащу. Дорога из Пхёнсари до города тянулась вдоль реки более чем на 30 ри, — по ней двигался разный люд с повозками и со скарбом, крестьяне и лесорубы. Заслышав топот копыт, люди тотчас отступали на обочину дороги, молчаливым поклоном приветствовали ехавшего верхом на лошади заместителя начальника приказа Чхве Чи Су, и боялись поднять головы, чтобы не наткнуться на пронзительный взгляд его глаз.

Шумела темно-синяя река, а неуклюжие серые тучи на небе закрыли и без того холодный диск солнца. Длинные полы белой одежды всадника и концы завязок от широкополой шляпы на его голове развевались на ветру. Деревня осталась далеко позади.

А в это время в усадьбе Чхве Чи Су госпожа Юн послала слуг за портнихой. Бон Сун Не явилась немедленно, воткнув иголку в полу своей блузки. Появилась в дверях, склонила голову:

— Вы меня звали, госпожа?

— Где Со Хи?

— Я думаю, — она рядом со своей матерью, во флигеле.

Наступило долгое молчание.

— Было бы хорошо, если бы ты пошла куда-нибудь с Со Хи.

— Да, госпожа.

— Я хочу, чтобы ты забрала ее из флигеля.

Портниха изменилась в лице. Осторожно заметила:

— На улице ветрено.

— Ну и что?

— Холодно. Не дай Бог, юная леди простудится. — Бон Сун Не повела руками по волосам на макушке, поправила шпильку. Ее руки сильно дрожали.

— Простудится… Тогда вели своей дочери, чтобы она отвела Со Хи в Большой дом. Ни в коем случае не давайте ей ходить во флигель.

— Слушаюсь, — Бон Сун Не отступила назад, взволнованная, никак не могла попасть ногою в сандалию. Наконец ей это удалось, она подобрала полы широкой юбки и удалилась. «Вот беда! — бормотала портниха себе под нос. — Рано или поздно это должно было случиться… Но какой стыд для уважаемого семейства… Жалость какая. Всё вверх дном, вверх дном…»

— Что это с тобой? — окликнула ее Сам Воль, несшая в руке чашку с рисовым отваром. — Сама с собой разговариваешь?

— А?..

— Спрашиваю — сама с собой болтаешь?

— Разве я?.. Что там бабушка Каннан, как она чувствует себя?

«Она ничего. А вот со стариком Ба У просто беда. Он теперь никого не узнает и не ест.

— Да, совсем старый стал. А ты не видела мою дочь Бон Сун?»

— Нет, не видела. А что с тобой? Ты выглядишь ужасно.

— Ничего особенного… — женщина резко развернулась и пошла в сторону сарая. Там она заметила Бок И, рубящего дрова. Спросила его:

— Ты не знаешь, где Бон Сун?

— Нет, — ответил мужчина, и с громким выдохом ударил топором по полену.

— А куда делся Ку Чхон?

Бок И поднял с земли две половинки полена, выпрямился, внимательно уставился на портниху. Из сарая выглянул До Ри и тоже безмолвно взглянул на женщину. У всех троих лица выражали беспомощность и смирение.

— Понятия не имею, где он, — сказал Бок И, плюнул на ладони, взялся за топор.

— Черт возьми! Чего это сегодня вороны всполошились? — недовольно пробурчал До Ри.

— Погода портится, — заключил Бок И.

В небе на фоне серых туч кружили стаи ворон. А со стороны скотного двора слышалось, как быки жуют сено.

— Куда запропастилась эта девчонка? — портниха хотела было направиться к флигелю, как в это время за ее спиной возникла дочь — Бон Сун.

— Мама! Ты искала меня?

— Где же ты ходишь?

— Была на заднем дворе.

— Бон Сун… — Женщина взяла девочку за руку, отвела в сторону.

— Что случилось? — волнение матери передалось дочери, на ее лице появилось жалостливое выражение.

— Где сейчас юная госпожа? — спросила озабоченно портниха.

— Наверное, во флигеле… с матерью.

— Пойди и приведи ее сюда.

— Зачем?

— Вы должны с ней пойти в Большой дом и играть там.

— А что, если хозяин появится?

— Он вернется не скоро. Так иди же… Отправляйтесь в дальнюю комнату.

— Хорошо.

— Еще вот что… Не выходите из дома, пока я вам не скажу.

— Но почему?

— Просто делай так, как я тебе говорю.

— А если Со Хи захочет уйти и будет капризничать?

— Даже тогда нельзя, — женщина замолчала, затем продолжила раздумчиво. — Во дворе флигеля, в пруду большая змея, и они попытаются ее поймать… — Она осеклась, и вдруг разозлилась: — Ты все поняла?

Вернувшись к себе, Бон Сун Не присела и опустила руки на колени, проговорила: «Ничего не могу делать, тело не слушается…» Затем она стала ворошить кочергой огонь в жаровне.

Это случилось в детстве. Бон Сун Не хорошо помнила тот день. Была пора созревания ячменя. Деревенские жители, чем-то встревоженные, бежали к холму. Бон Сун Не последовала за ними. Говорили, что убили какого-то слугу из поместья Ёмчинса. Дзуп был накрыт соломенной циновкой. И циновка, и земля были в пятнах крови. Бон Сун Не протиснулась между взрослыми, и ее взгляду предстала нога человека, выступающая из-под циновки, большая посиневшая нога в соломенном лапте. Люди шептали, что человек был убит за какой-то проступок.

Даже по прошествии лет Бон Сун Не иногда вспоминала ту жуткую картину и ей становилось не по себе.

Портниха прислушивалась к звукам снаружи. Доносились неясные голоса людей. Позже, уже близко, женщина услышала, как управляющий Ким Пхан Суль ответил: «Да, госпожа, понял вас». И прошел мимо ее окна. Во дворе поднялась какая-то суета. Топали шаги, хлопали и скрипели двери сараев и кладовых. Затем все стихло. И воцарилась пугающая тишина.

Со Хи вышла из флигеля, но дальше заупрямилась, никак не хотела идти в большой хозяйский дом.

— Господина Чхве там нет, — говорила Бон Сун. — Слышите, там нет вашего папы.

— Неправда!

— Правда. Моя мама сказала. Она не будет обманывать.

Со Хи и Бон Сун держали корзину с игрушками и пререкались друг с другом.

— Что тут происходит?

Девочки повернулись на окрик и увидели госпожу Юн. С высоты своего роста она строго смотрела на детей глубоко посаженными глазами. Ей было пятьдесят пять, но выглядела она гораздо старше. Её облик, с прямыми плечами и красивым разрезом глаз, больше подчеркивал ученость, нежели женственность.

— Ступайте в дом! — приказала она.

— Да, — одновременно произнесли девочки и послушно поплелись через двор к дому.

Мальчишка Киль Сан, возившийся у печи, увидел, как девочки вошли в террасу, и крикнул:

— Бон Сун! Взгляни — тепло ли в доме?!

— Тепло! — откликнулась Бон Сун. И стала выкладывать из корзины игрушечную посуду, вырезанную Киль Саном из адамова дерева.

Тем временем мальчик подкинул дров в печь и принес девочкам плошку с каштанами, не подозревая, что на сердце у Со Хи и Бон Сун, лицо его, как обычно, было радостным.

— Запеки их на огне, — велела Бон Сун хозяйским тоном.

— Будет сделано, — отозвался мальчик и удалился.

Бон Сун расставила на столике чашки с кедровыми орешками, красными плодами жожоба, высыпала из тыквы-горлянки сушенную хурму, нарезала их мелко. Со Хи с отсутствующим видом наблюдала за действиями старшей подруги.

— Я хочу к маме, — сказала она.

— Нельзя. В пруду вот такая змея… — Бон Сун развела руки в стороны, показывая, какой устрашающей длины может быть змея.

Со Хи притихла. Она не любила своего отца, он внушал страх, к бабушке не питала неприязни, но тоже боялась её. А змеи, похоже, она страшилась больше всего.

Киль Сан работал за дверью, оклеенной бумагой, сидя на корточках перед печью, пёк на углях каштаны, затем, проверив их готовность, разрезал перочинным ножом плоды, доставал сердцевину. Он слышал разговор девочек и посоветовал им громкими причитаниями разгонять злых духов: «Лягте и кричите: О-о-о-у-у-у!»

Бон Сун уложила Со Хи на циновку, а сама взяла ковш, сделанный из тыквы-горлянки, размахивая им, начала распевать:

— Эй, ты — не добрый дух хранителя дома! Не стражник душ далеких предков! Ты есть дух странника, умершего от холода! Прочь от пятилетней дочери Чхве Чи Су! Возьми корытце с соленой юдой да ковшик риса и убирайся прочь! О-о-о-у-у-у! Если ты осмелишься ослушаться меня, я упрячу тебя в чугунный котел и спущу в реку Дэдонг! Там ты напрочь забудешь запах соевого супа!…

А в это время в комнате для слуг между двумя женщинами завязался разговор.

Кви Нё, которая всегда отличалась спокойствием, сказала взволнованно:

— Новость-то какая!..

— А что случилось? — спросила Сам Воль.

— Ку Чхона заперли на складе.

— А?..

— Что ты чувствуешь, Сам Воль? Радость, облегчение?

— Что за дикость?! Чему мне радоваться?!

— Я просто спросила.

— Спасибо, удружила… Не зря про тебя говорят, что ты как та муха, которая на хвосте лошади норовишь проскочить тысячу ри…

— Не поняла… Что ты имеешь ввиду?

— Грех радоваться чужой беде. Твой рот — что корыто! Гляди — разобьют однажды.

— Чего, чего?..

— Заставляя плакать других, пора бы подумать, что когда-нибудь тебе придется плакать самой. Ты подстроила так, чтобы Ку Чхона заперли в сарае?

— Разрази меня гром, если это так!

— Замолчи! Ты донесла всё хозяйке! Мерзкая женщина!

— Не наговаривай! — Кви Нё сложила руки на груди. — Чего мне было докладывать? Хозяйка итак была обо всём осведомлена. Это ты Сам Су пытай! Не он ли ходил тут и там по всей деревне, распространяя слухи?.. Ты мне вот что скажи. У тебя есть характер?

— Не беспокойся, — ответила Воль Сон. — Одалживать его у тебя не стану.

— Не дух ли ты умершей сосны? Выходит, из-за Ку Чхона ты лила слезы, как из ковша? А теперь норовишь обвинить во всем меня?

— Уймись. Я вижу насквозь твою стервозную натуру! По твоей спине давно не гуляла крепкая палка.

— Не знаю, не знаю… Я всего лишь свидетель, поедающий рисовый хлебец. По природе я соня. С заходом солнца засыпаю, и сплю так крепко, что не замечу, если даже меня унесут.

— Ну, конечно. Твои глазища как у совы, они видят только ночью.

Киль Сан переворачивал кочергой каштаны в печи, чтобы они как следует запеклись.

Бон Сун теперь собирала с пола кедровые орехи и плоды жожоба, которые она разбросала, прогоняя злого духа.

— Ну что, госпожа, уже не болит голова? — спросила она. — Злой дух убежал и больше не вернется.

Со Хи зевнула и опять заныла, что хочет во флигель, к матери. Бон Сун ничего не оставалось, как вновь напомнить ей о змее, обитающей в пруду. Затем она стала совершать нечто вроде обряда, произнося изменившимся голосом: «Дух умершего от голода! Дух умершего от черной оспы! Дух умершего от тифа! Дух околевшего от лихорадки! Дух погибшего от ножа убийцы! Дух умершего от удушья! Дух сгинувшего в странствиях!…Прочь! Прочь! Прочь!» Бон Сун ходила между расставленными на полу чашками с едой и неистово призывала духов покинуть сей дом. Голос ее звенел, глаза сверкали, руки взмывали вверх и в стороны, — всё это отнюдь не было просто детской шалостью. Наблюдая за ней, Со Хи испытывала страх и трепет.

Надо сказать, что такие ее игры волновали и мать — портниху. В то же время женщина восхищалась тем, как дочь удивительным образом могла перевоплощаться и в шамана, и в клоуна.

Бон Сун была на два года старше Со Хи. Однажды, глядя на дочь, убедительно и оригинально представлявшую шаманку, а затем и клоуна, пародируя точно подмеченными словами простых людей, женщина постукала костяшками пальцев по лбу девочки, сказала назидательно:

— Что, чертовка! Хочешь стать актрисой?! Или шаманкой?! Гляди у меня!

А жена управляющего Кима возразила:

— Зачем ты так? Может, у ребенка талант?!

Бон Сун Не, правда, порой и сама поощряла действия дочери и просила ее спеть что-нибудь. Девочка не заставляла себя долго ждать и тут же выдавала целую сценку: «О, судьба порочной женщины! В шестнадцать лет быть разлученной с любимым!..»

А ведь поначалу Бон Сун Не даже лупила дочь за ее увлечение. А девочка позже придумала на мать импровизацию: «Старая баба ведет себя как дитя! Прекрати же своё самодурство!»

Со Хи стала широко зевать. Бон Сун продолжала игру, словно наслаждалась действом: «Огунима! Мы хотим стать как ты!.. Огунима! Мы кланяемся тебе!.. Огунима! Мы радуемся твоему величию!..»

Вошел Киль Сан, принес жареные каштаны в миске.

— Опять ты за свое?.. — сказал он Бон Сун. — Так ты и впрямь станешь шаманкой!

— Если ты скажешь моей матери, я тебя убью! — грозно и театрально выпалила Бон Сун.

— Скажу! Почему нет?

— Зачем ты почистил все каштаны? — Бонг Сун взяла миску.

— Чтобы вам удобней было кушать, — ответил Киль Сан.

— Я не хочу чищеные каштаны! — заявила, в свою очередь, Со Хи.

— Отчего же, госпожа? — спросил оторопело мальчик.

— Зачем ты убрал кожуру?

— Чтобы вы не запачкали свои ручки.

— Не буду их есть! Они грязные! Ты почистил каштаны своими грязными руками!

Киль Сан с досадой посмотрел на девочек. Сказал:

— Если будете так себя вести, то больше не буду катать вас на спине.

— Тогда я выпорю тебя, негодяй! — глаза Со Хи уже не отражали злобы, в них была сонливость.

— Простите, барышня! Я напеку новых каштанов.

Когда мальчик ушел, девочки улеглись на теплой циновке и сразу уснули.

Снаружи стемнело. Детей никто не искал. Не явился ни Киль Сан, обещавший принести каштаны, и никто более.

Среди ночи зашла в дом портниха Бон Сун Не, осторожно ступая, чтобы не разбудить детей, укрыла их одеялом, осталась сидеть подле.

В полночь в усадьбу чхампана Чхве пришла смерть. Умер старик Ба У.

Во всем доме зажгли свечи.

Слуга Сам Су с горечью проговорил: «Проклятье!»

А в этот час в горном ущелье, у крепости Госо, прошел человек, держа в руке тусклый фонарь.