ГЛАВА 1

Она была слишком умна для простой секретарской работы, но, окончив в 1978 году Рэдклифф, Кейт Кеннеди поняла, что молоденьких девушек никто на ответственные должности не берет.

Но она не сдалась. Кейт вообще не относилась к той категории людей, которые легко сдаются. Окончив колледж по специальностям «английский язык» и «журналистика», она твердо решила сделать себе имя в средствах массовой информации, Если придется немного подождать, ничего.

Семья Кейт принадлежала к католической общине в Вестчестере. Отец был хирургом окружной больницы, а мать растила Кейт и пятерых ее братьев и сестер, а также работала в местной церковной благотворительной организации.

Они жили в аккуратном белом доме, каких много в зажиточных пригородах Нью-Йорка. Отцу Кейт пришлось немало потрудиться, чтобы добиться всего этого. Он был членом гольф-клуба, считался одним из столпов общины и не без оснований гордился своими достижениями.

Он сумел передать это чувство и детям.

Кейт учили, что если много трудиться, то можно добиться всего, чего захочешь. Господь помогает целеустремленным, так, по крайней мере, она думала. Начав работать в «Нью-Йорк пост», девушка почти не сомневалась, что быстро станет знаменитым репортером. Но спустя год Кейт уже казалось, что Господь позабыл о ней.

«В чем моя ошибка?» — удивлялась она, возвращаясь по вечерам домой. Ведь она все делала правильно. Так ей казалось.

Кейт частенько бывала в редакции, прислушивалась к разговорам сотрудников, и всякий раз, когда она могла что-то посоветовать, она это делала. Только ее советы никого не интересовали, на нее смотрели как на пустое место, голос ее тонул в общем шуме, и никто к нему не прислушивался.

Тогда Кейт изменила тактику и стала ходить в бар, где проводили свободное время репортеры. Это было маленькое ирландское заведение в одном квартале от редакции, и для газетчиков оно являлось чем-то средним между домом, до которого они редко доходили, и офисом. Мелкие придирки главного редактора, упущенные сенсации, репортажи с первой полосы — все это без конца обсуждалось и переваривалось в «Донахью» за кружечкой пива.

Кейт здесь нравилось. Шумный зальчик всегда был забит до отказа. Она взяла за правило болтать о том, о сем с барменом Стивеном О'Грейди и покупать ребятам пиво, когда те, измотанные, вваливались сюда после «жаркого денька». Ей хотелось, чтобы они принимали ее за свою, приглашали к разговору, посвящали в свои проблемы, водили с ней дружбу, наконец.

Через три недели непрерывного сидения в «Донахью» Кейт поняла, что, ухлопав деньги на пиво, так ничего и не добилась. Нет, на нее обращали внимание ребята: кое-кто приглашал ее на свидания, другие — сразу в постель. Она им нравилась. Но не в том смысле, в каком бы ей хотелось.

Кейт была для них лишь очередной девчонкой. Стоило ей подойти к их столу, как тут же возникала неловкая пауза. Затем разговор переводился на другую тему, и все начинали обсуждать закуску или качество пива.

Говорили о чем угодно, только не о том, что бы ей хотелось услышать. Ее лишали самого драгоценного — профессиональной болтовни газетчиков. Словно ребята объединились в некий закрытый клуб, куда ее ни за что не хотели допускать.

Кейт решила серьезно проанализировать ситуацию и понять, в чем дело. Она умна, работы не боится. Доказательство тому — оценки, с которыми она закончила колледж. Однако, всего этого недостаточно, чтобы считаться в их кругу своей.

Что еще она может им предложить? Остроумный разговор? Кейт пользовалась популярностью среди друзей в Вестчестере, с которыми вместе росла. Но аплодисменты зеленых юнцов ее не интересуют. Ей хотелось общаться со взрослыми людьми, которые уже что-то значат в этой жизни. Хотелось, чтобы ее слушали. А они даже не замечали ее. Точнее, видели в ней только женщину.

Может, этим как раз и стоит воспользоваться? Кейт, разумеется, не считала себя Мерилин Монро, но знала, что обязательно понравится тем, кого интересуют высокие худые смуглые девушки. У нее были длинные темные волосы и загорелая, медового оттенка кожа. Загар никогда не сходил, поскольку она всегда проводила много времени на свежем воздухе, не опасаясь палящих лучей солнца. Кейт Кеннеди была привлекательна, однако, в то время модным считался другой тип: пухленькая блондинка с большим задом. Последним Кейт похвастаться не могла. Но если уж она решила избавиться от проблем с помощью секса, то нужен такой партнер, который даст ей реальную возможность добиться своей цели.

Среди тех, кому она нравилась, было немало птиц высокого полета, фамилии которых не сходили с газетных полос. Но Кейт уже попала впросак с дармовым пивом для подобных ребят и не хотела ошибиться снова. Нет, ей нужен человек поскромнее.

И Кейт решила принести себя в жертву тридцатипятилетнему Стену Бруксу.

Каждый день он приходил на работу с пакетиком сандвичей и циничным выражением на физиономии. Судьба редко ему улыбалась, поэтому его весьма смутило, когда Кейт начала проявлять к нему интерес.

Стен не отличался ни красотой, ни, если честно, большим умом, но все же понял, на что ему намекают, и был заинтригован. Многие уже пытались лечь в постель с этой девчонкой, которая успела намозолить ребятам глаза, только ни у кого пока не вышло. Почему же вдруг он?

Впрочем, Стен недолго искал ответ. Таким, как он, редко выпадает в жизни счастливый шанс, а инстинкт говорит, что, когда это происходит, надо не рассуждать, а хвататься за него.

В ближайшие же выходные Стен пригласил Кейт на ужин с гамбургерами в «П. Дж. Кларк».

Ирландские заведения были для него естественной средой обитания, и «П. Дж.» мало чем отличался от «Донахью». Разве что чуть получше, да находится в фешенебельной части города, хотя и работает не круглые сутки.

Столы были накрыты яркими клетчатыми скатертями. Это все-таки ресторан, а не бар, здесь можно спокойно поесть, а не перехватить на ходу какой-нибудь сандвич. Правда, и услуги здесь стоили дороже, но Стен не жалел денег, ибо был уверен: расходы окупятся. Стоимость ужина на двоих можно считать его компенсацией за удовольствие, которое ждало впереди.

Не будь Стен журналистом, Кейт умерла бы с ним от скуки. А раз он давно работал в газете, она жадно ловила каждое его слово, пока он рассказывал о номере, над которым сейчас пыхтел, о придирках редактора. Через несколько лет все это превратилось для Кейт в обыденную рутину, однако в тот вечер, сидя у бара на круглой табуретке, она чувствовала себя так, будто ее посвящают в какие-то головокружительные тайны неведомого мира. И когда Стен пригласил ее к себе домой на стаканчик «чего-нибудь крепенького», она с готовностью согласилась, понимая, что если уж надумала с его помощью войти в мир газетчиков, ему нужно во всем угождать.

Другого выхода нет.

Кейт со вздохом посмотрела на толстого человека с помятым лицом, который сидел перед ней. Однако, вспомнив о своей цели, тут же взяла себя в руки.

— Веди, Стен Брукс, — очаровательно улыбнулась она. — Всегда мечтала посмотреть, где ты живешь.

Очутившись в его холостяцкой квартире, Кейт с громадным трудом скрыла отвращение. Казалось, будто сюда попал артиллерийский снаряд. На полу валялись пустые банки из-под пива, окурки из набитых доверху пепельниц не выбрасывались, похоже, уже много недель. Испачканная обивка стульев и дивана местами треснула, в квартире стоял отвратительный запах кухни.

Кейт подавила желание спросить, где Стен держит веник и тряпку. Полчаса работы, и этот свинарник мог бы приобрести более или менее жилой вид. Но она тут же вспомнила, что пришла сюда не за этим. Ее вдруг охватила паника, во рту пересохло, сердце бешено забилось.

«Я могу уйти. Еще не поздно».

Внутренний голос приказал ей взять себя в руки. «Ты вступила в новый жестокий мир и научись жить в нем так, чтобы не сломаться».

— Ну? — спросила Кейт. — Где же твой обещанный стаканчик?

— Может, перейдем в спальню? — предложил Стен.

Намереваясь провести с ней целый вечер, он купил заранее жареного цыпленка. Теперь настала пора действовать.

— Как хочешь, — ответила Кейт с показной храбростью, которой отнюдь не испытывала. — Не откажусь от виски. У тебя есть, надеюсь?

Если бы он предложил ей сейчас пива, она бы умерла. Предстоящее казалось настолько страшным, что Кейт необходимо было что-то вроде наркоза.

Стен подошел к шкафчику, в котором держал выпивку, и достал полбутылки «Бушмиля».

— Не всякого гостя потчую этим, — объявил он, плотоядно глядя на нее. — Держу для особых случаев. Как этот, к примеру.

Кейт одним махом осушила стакан и, вспомнив про пиво, которым он угощал ее в «П. Дж.», мысленно усмехнулась: «Знал бы он, что до сих пор я пробовала лишь кагор на причастии». Выпив несколько глотков виски, она засмеялась. Голова немного кружилась, на душе стало легко-легко.

«За тебя, мистер Бушмиль, ты изобрел радикальное средство от девственности».

Комната почему-то вдруг поплыла, и Кейт бессильно опустилась на постель.

Стен воспринял это как сигнал к действию. Присев перед ней на колени, он стал неловко стягивать с нее платье. Кейт сидела неподвижно, похожая в эту минуту на безвольную тряпичную куклу, и наблюдала за происходящим как бы со стороны. Только когда платье за что-то зацепилось, Кейт раздраженно ухватилась за него, чтобы помочь Стену. Наконец обоюдными усилиями они справились. Теперь преградой между нею и Бруксом оставались только бюстгальтер да трусики.

Кейт нащупала стакан с ирландским виски и быстро вылила содержимое в рот. Она смутно чувствовала, как Стен торопливо стягивает с нее трусы. Потом он навалился на нее и с силой, какой она от него совсем не ожидала, раздвинул ей ноги.

Его пальцы скользнули внутрь, ощупывая, изучая путь. «Господи, делай же скорее и оставь меня в покое!»

Казалось, Брукс прочел ее мысли, потому что с удивительным проворством расстегнул штаны и спустил их до колен.

«Боже мой, — ужаснулась Кейт, глядя на толстый пенис, — он же не поместится во мне, я, наверно, умру…»

Но Кейт не умерла, хотя кошмарная пытка, казалось, никогда не закончится. Стен был ненасытен и заставлял ее принимать разные положения: он брал ее лежа, стоя, положив ее ноги себе на плечи. Завершающим стало сношение в анус. Когда она вскрикнула от боли, Брукс засмеялся:

— Тертая сучка. Только не говори мне, что у тебя не было такого раньше. Ты просто создана для того, чтобы ублажать мужчин. Держу пари, все ребята из «Донахью» уже попробовали эту маленькую штучку.

Наконец — спустя, казалось, целую вечность — Стен отпустил ее и, натянув штаны, без сил повалился на кровать.

— Пожалуй, всхрапну маленько, — довольно сообщил он. — Толкни меня, если захочешь устроить матч-реванш.

С этими словами Брукс уснул, а Кейт заплакала от стыда. На грязной простыне алела кровь. Ее кровь. Бедра и ягодицы были в синяках, малейшее движение отзывалось такой болью во всем теле, словно ее переехал грузовик.

Неуклюже, будто сломанная кукла, она поднялась с кровати и осторожно, чтобы не разбудить храпящего Брукса, стала одеваться.

К тому времени, как он очухался, Кейт уже ехала в такси в сторону Центрального вокзала, надеясь успеть на последнюю электричку. Сама не понимая, откуда у нее еще берутся силы, она быстро шла по платформе рядом с отходящим поездом, чтобы, улучив момент, ухватиться за поручни. Несмотря на ужасную боль в теле, Кейт вскочила на подножку, нажала на ручку двери и упала в тамбур.

Ее подхватили чьи-то сильные руки. Подняв глаза, она увидела Брэда Джонса, который тоже постоянно ездил на этой электричке и так же, как и она, пользовался месячным проездным.

— Боже мой, Кейт, — воскликнул он, помогая ей встать. — Ты же могла убиться!

Пожав плечами, она вошла в вагон, бросив на ходу:

— Да, Брэд, могла. А знаешь, никому бы до этого не было никакого дела. И в первую очередь мне самой.

Сначала она хотела уволиться. После всех ее неудач этот шаг выглядел бы логичным. Ублюдки попользовались всем, что у нее было: обаянием, пивом, которое она им покупала, даже телом, а получив удовольствие, выбросили ее, как мусор.

Ничего, можно добиться успеха на ином поприще. Есть множество других профессий, пусть менее престижных, зато в них куда легче добиться успеха новичку.

Но внутренний голос убеждал Кейт не отступать. Она вспомнила, как сдавала экзамены в колледж. Матери очень хотелось, чтобы Кейт поступила в Рэдклифф. Самой Анне Кеннеди не довелось там поучиться: она вышла замуж, родились дети, затем появилась работа в церковном комитете.

Но мечта осталась. И она вдруг поняла, что ее можно попытаться осуществить через дочь.

О, как же Кейт готовилась к тем экзаменам! Вечера напролет, когда все девчонки бегали на свидания, она просиживала над учебниками и зубрила, пока голова не начинала гудеть. Около половины одиннадцатого в комнату заходила мама с чашкой горячего кофе и фруктовым печеньем.

— Отличница моя, — любовно глядя на дочь, говорила она. — Я тобой горжусь.

Кейт на всю жизнь запомнила те несколько дней до оглашения результатов экзаменов. Она не могла ни есть, ни спать. Мама ходила на цыпочках, словно Кейт болела и ее ни в коем случае нельзя беспокоить.

Когда наконец вывесили оценки, Кейт не могла поверить своим глазам. Она не прошла. Впрочем, не совсем. В экзаменационной комиссии сказали, что у нее полупроходной балл и при желании она может повторно сдать экзамены по окончании семестра. В подобной ситуации большинство абитуриентов, как правило, забирали документы и поступали в другие учебные заведения, где требования были не такие строгие. Кейт стояла перед выбором: колледж в округе Оранж или в Вашингтоне. Лично она с радостью согласилась бы на любой из них, однако, сердце матери навечно принадлежало Рэдклиффу. Она сказала, что если Кейт предложили вновь сдать экзамены через полгода, значит, она должна это сделать.

Анна Кеннеди наняла дочери репетитора, католического священника. Денег пришлось истратить больше, чем можно было себе позволить, но мать не скупилась, ибо твердо решила, что Кейт закончит Рэдклифф. С Божьей помощью.

Со второй попытки она успешно сдала экзамены, хотя из-за подготовки к ним пропустила целый семестр, однако это можно было наверстать. Ей на всю жизнь запомнились долгие вечера, когда она не видела ничего, кроме унылой физиономии монаха. Зато наградой за ее мучения стала счастливая улыбка матери.

Вечером семья собралась на торжественный ужин. Не обычный, а именно торжественный, со свечами на столе и зажаренным гусем. Кейт дали грудинку, лучший кусок. И овощной гарнир мать положила сначала ей, и самая большая порция лимонного пирога тоже досталась Кейт.

Впервые в жизни она была центром внимания, чувствовала всеобщую любовь. Глядя на старших братьев и младших сестренок, Кейт думала: «Мама любит вас. Она любит вас потому, что вы никогда ее не подводили. Теперь она любит и меня».

Эта мысль наполняла радостью душу Кейт, ведь одобрение матери было для нее самой дорогой вещью на свете.

Итак, она нашла способ пробудить в маме любовь к себе, хотя потребовалось только успешно сдать экзамены. Подняться на ступеньку вверх.

Однако, таких ступенек много, и Кейт Кеннеди чувствовала, что они будут манить ее до конца жизни.

Она заставила себя забыть неприятный эпизод с Бруксом. Ей нужно выжить, это единственное правило в игре под названием жизнь. А жизнь требовала от Кейт стиснуть зубы и вернуться к работе в «Нью-Йорк пост». Она решила вести себя так, будто ничего не произошло. Но затем поняла, что угощать их дармовым пивом уже не сможет. Да и с какой стати?

Чего она ждет от этих газетных псов, которые ведут себя с окружающими так, словно они, по меньшей мере, голливудские суперзвезды? Да кто они такие вообще? Их семьи нисколько не лучше, чем ее собственная. Извилин у них столько же, сколько у нее. Просто они опытнее и удачливее. В какой-то момент им выпал шанс, а ей пока нет.

К своему удивлению, Кейт обнаружила, что с оптимизмом смотрит в будущее. Это было на уровне подсознания, некий инстинкт самосохранения. Да, пока удачи нет, но ей лишь двадцать два года. Жизнь не закончена. И вести себя нужно достойно. Во всяком случае, прислуживать она больше никому не станет. Особенно таким, как Стен Брукс.

Когда они столкнулись в редакции, он, естественно, пригласил ее на кружку пива. Но Кейт его сразу отшила. Без грубости, без нелестных эпитетов, которых он, честно говоря, заслуживал. Просто дала понять, что он ее не интересует. Ни Стен, ни все остальные для нее больше не существуют.

Кейт обедала теперь в одиночестве. Забегала в местный бар и за чашкой кофе с печеньем просматривала свежие газеты и журналы, ловя себя на том, что с неподдельным интересом следит за окружающей действительностью: за репортажами с Уолл-стрит, политическими махинациями в Вашингтоне, даже за перипетиями жизни в Голливуде.

Впрочем, ее увлекали не сами истории, а те ЛЮДИ, о которых писали журналисты. Когда рухнул один из крупных банков, Кейт подписалась на «Уолл-стрит джорнэл» и начала следить за судьбой некоего Аве Хейнмана, президента корпорации, построенной им буквально на голом месте. Потом она выписала «Тайм», «Ньюсуик», «Форбс», «Голливуд рипортер» и даже «Нью-Йоркер». Читая материалы, Кейт незаметно увлеклась людьми, о которых шла речь. Людьми, обладающими властью. Именно они реально управляли страной. Остальные же, вроде кинозвезд, торгашей, упорно называвших себя вице-президентами, и редакторов газет, были на самом деле марионетками. Людьми, танцующими под чужую Дудку.

И однажды Кейт поклялась, что, куда бы ни завела ее жизнь, кем бы, в конце концов, она ни стала, она никогда не уподобится марионеткам.

Шанс представился неожиданно, поэтому, не разобравшись, Кейт его чуть не упустила. Редактор отдела культуры лишился секретарши, уже третьей за год, и охотников заменить ее почему-то не находилось. Последние двадцать лет Фил Майерс заправлял миром кино, словно какой-нибудь русский царь-самодержец, и слыл повсюду настоящим тираном.

Это был маленький, некрасивый, довольно крикливый человек с вечно красным лицом. Настоящий забияка. Из-за маленького роста у него развился комплекс, и недостаток дюймов он компенсировал демонстрацией своей власти. Когда не было возможности орать на репортеров, жертвами становились секретарши.

Кейт, разумеется, об этом знала и не собиралась принимать предложенное место, но к Майерсу все же решила зайти, чтобы сделать приятное своей начальнице. Не хватало еще нажить себе очередного врага.

Каково же было ее удивление, когда она поняла, что нашла друга. Однако, входя в тот день в роскошные апартаменты, которые шеф отдела культуры почему-то называл своим офисом, Кейт меньше всего помышляла о дружбе. На стенах висели в рамках многочисленные интервью, которые Майерс в разное время брал у знаменитых людей. А в качестве доказательств их знакомства, на стене также висела подборка благодарственных писем от старых кинозвезд.

Потом внимание Кейт переключилось на рабочий стол Майерса. Как и многие голливудские магнаты, он тоже любил сразу показать входящим в его офис, кто тут босс. Для большего эффекта он даже установил стол на возвышение, и каждый садящийся напротив вынужден был смотреть на Майерса снизу вверх.

«Наверное, это помогает ему ощущать собственную значительность, но лично меня это раздражает».

Она стала лихорадочно придумывать, как повежливее отказаться от «лестного предложения», но тут случилось неожиданное.

Фил Майерс спросил, не желает ли она чего-нибудь выпить. Неслыханно! Майерс, задира и зануда, славился еще и скупердяйством. Пар в его кабинете всегда был заперт на ключ, за исключением одного дня в году на Рождество Майерс выпивал вместе с главным редактором бутылку шампанского. Во всех остальных случаях угощать должен был кто-нибудь другой.

И вдруг он предложил Кейт мартини! Впервые после того вечера у Брукса она согласилась на крепкий напиток. Только на этот раз ее не насиловали.

Фил Майерс даже продемонстрировал свое обаяние, благодаря которому стал в свое время знаменитым мастером интервью и последние двадцать лет каким-то непостижимым образом вытягивал из кинозвезд их сокровенные тайны. После разговора с ним Кейт поняла, как ему это удавалось.

Когда хотел, Фил Майерс умел быть неотразимым. Казалось, его интересует в Кейт любая мелочь, ее мнение по тому или иному поводу, границы ее честолюбия, даже то, что она ест на обед. Незаметно для себя Кейт рассказала ему о своей жизни, правда, обойдя молчанием инцидент со Стеном Бруксом. Конечно, он давно уже всем известен в «Донахью», но Кейт не собиралась доставлять никому удовольствия своей версией происшедшего.

Когда она закончила, Майерс сочувственно глянул на нее и сказал:

— Вы мне кое-кого напоминаете.

— Кого? — удивилась Кейт.

— Меня самого в ваши годы. Мы с вами, дорогая, аутсайдеры. Вы — потому что девушка и потому что у вас есть собственное лицо, а газетчики этого не любят. Я — потому что уродливый еврей и живу в мире, где успех сопутствует только внешне привлекательным. Добро пожаловать в клуб аутсайдеров, Кейт.

Та неуверенно возразила:

— Но ведь я не сказала, что согласна работать у вас.

— А что вам остается? Будете, как дурочка сидеть в своем бюро и ждать, пока кто-нибудь из репортеров сделает вам большое одолжение, согласившись провести с вами время? Может, вы хотите еще разок покувыркаться со Стеном Бруксом? — Кейт начала краснеть, но Майерс лишь нетерпеливо махнул рукой. — Ладно, ладно, не прикидывайтесь Девой Марией. Каждый имеет право на ошибку. Вам, должно быть, и обо мне немало порассказали. И вообще хватит пустой болтовни — соглашайтесь. Этим вы сделаете большое одолжение только себе. Вы считаете меня грубым животным? Верно. Но неужели я большая свинья, чем Слеп Брукс? По крайней мере, я обещаю и пальцем вас не трогать. Какие от меня неприятности, если честно? Ну, покричу иной раз, от этого синяков не бывает.

Кейт невольно улыбнулась. Она вдруг почувствовала, что испытывает к нему симпатию. В нем было что-то настоящее. Фил Майерс не любил вежливых предисловий и сразу переходил к делу, иногда довольно грубо, хотя это, в конце концов, не такая уж большая проблема.

Допив теплое мартини, она сказала:

— О'кей, Фил, считайте, что вы меня уговорили.

Майерс отвел ей место в углу своего офиса, и этот закуток с двумя шкафами, диктофоном, ксероксом и автоматической пишущей машинкой стал маленьким личным владением Кейт.

Ее окружали последние достижения техники, однако, все эти хитроумные приспособления совершенно не использовались. У Майерса не хватало терпения на диктовку писем. Равно как и на что-либо другое.

Его дело — «устроить» интервью с известными людьми, и если он или его агенты не могли уломать очередную звезду по телефону, то не имеет смысла тратить время на письма. Своим же многочисленным подчиненным Майерс ничего не писал. Если требовалось им что-то сообщить, то он предпочитал говорить устно, точнее, орать им это в лицо.

За короткое время Кейт навидалась всякого. Слухи о зверствах Майерса, ходившие по редакции, вполне оправдались, и она благодарила Бога, что не работала у шефа репортером.

Впрочем, Кейт оказалась единственным человеком, на которого он никогда не повышал голоса. То ли, в самом деле, отождествлял ее с собой в молодости, то ли просто не хотел лишиться очередного секретаря. Хотя Кейт особенно над этим и не задумывалась. Не кричит, и хорошо.

Работа была легкой, оставалось много времени на то, чтобы просматривать кучу газет и журналов. Попутно она училась у Майерса журналистике.

Причем, она осознала это далеко не сразу. И лишь когда в течение дня шеф «размазал по стенке» одного за другим пятерых своих авторов, до Кейт начало что-то доходить.

А происходило все следующим образом. Майерс вызывал журналиста к себе, посылал его на интервью, тот через день приносил Кейт готовый материал, чтобы она его отпечатала и передала Майерсу. Это, так сказать, предыстория. Самое интересное начиналось позже.

Майерс снова вызывал автора, перечислял все допущенные ими ошибки. Спокойно и деловито. Но после спокойного разбора начинал поносить беднягу за профессиональную несостоятельность.

Оба не обращали на Кейт ни малейшего внимания, а та невольно прислушивалась ко всем замечаниям Майерса но поводу того или иного материала, анализировала их и спустя какое-то время уже начала понимать разумность сказанного.

Шеф был плохим учителем и наставником. Ведь когда замечания выкрикиваются тебе в лицо, трудно извлечь из них ощутимую пользу. Но Кейт воспринимала их со стороны, поэтому Майерс как бы невольно учил ее ремеслу журналиста.

Спустя два месяца выпал шанс применить свои знания. Неизвестная актриса из Англии Фанни Фоксвел впервые играла на Бродвее. В «Пост» сначала решили посмотреть, будет ли у дебютантки успех. Фил Майерс считал, что она — пустое место, а его репортеры слишком заняты, чтобы тратить время неизвестно на кого.

Однако Фил не мог игнорировать постановку, так как продюсером был его старинный друг Стен Катовски, заслуживающий того, чтобы ему оказали некоторые знаки уважения. И Майерс решил все же направить туда кого-нибудь. Если и не ради дружбы, то, по крайней мере, с прицелом на будущее — вдруг из этого что-нибудь да получится.

Фил отправил на Бродвей Кейт, велев ей представляться столичным помощником. Тогда Стен Катовски не обидится.

Ее это задание нисколько не обрадовало. Дело в том, что прием должен был состояться в «Плазе» и начинался он в двенадцатом часу ночи. Значит, ей придется заночевать в Нью-Йорке у старшего брата Чака, а это не слишком удобно. В первую минуту Кейт хотела даже отказаться, но передумала. Фил Майерс был единственным на свете человеком, не считая родных, который относился к ней более или менее сносно. К тому же она знала, что «Пост» необходимо послать туда своего репортера, и, в конце концов, неохотно согласилась.

Кейт приехала рано, но фасад старого отеля в конце Пятой авеню был уже ярко подсвечен, как в Сочельник. Мужчины в смокингах, держа под руку своих жен и подружек с изящно уложенными волосами, проходили по лестнице в просторный квадратный холл. По случаю приема в ресторане все переделали. Маленькие круглые столики унесли, а на их месте поставили длинные столы, накрытые спускающимися до пола белыми скатертями. Между ними с подносами, уставленными бокалами шампанского и крекерами с икрой, сновали официанты. Под потолком медленно плыли яркие воздушные шары.

В первую минуту Кейт ослепило это великолепие, а от сильного аромата дорогих духов кружилась голова. Фанни Фоксвел стояла в углу зала, окруженная людьми. Кейт сначала хотела подойти к ней, но тут, же вспомнила, что нет смысла разговаривать с актрисой, пока та еще ничем себя не проявила. Взяв у идущего мимо официанта бокал шампанского, Кейт с наслаждением сделала большой глоток и, подняв глаза, увидела высокого седеющего мужчину, который насмешливо глядел на нее.

— А вы кто, интересно? — спросил он.

— Кейт Кеннеди. Из «Нью-Йорк пост».

— Что-то я вас не помню. Недавно работаете?

Кейт вспомнила просьбу шефа, а еще то, каким Фил бывает в гневе.

— Да, — солгала она. — Я работаю только неделю. С Филом Майерсом… в качестве его помощника. Мою фамилию под материалами еще не ставят, но я заработаю это право.

— Рад с вами познакомиться, Кейт. Полагаю, теперь мы будем видеться довольно часто. Мне кажется, вы можете далеко пойти. О, извините, я не представился. Катовски. Стен Катовски, продюсер всего этого действа.

Господи, вот невезение. А она-то думала прийти, отметиться и тихо исчезнуть. Угораздило же ее натолкнуться на самого продюсера. Ну что ж, отступать некуда, придется врать и дальше.

Кейт начала расспрашивать его о спектакле, но он отмахнулся.

— Если вам случалось видеть постановки Юджина О'Нила, считайте, что вы уже видели достаточно, — ответил Катовски. — Этот спектакль примечателен главным образом актрисой, занятой в главной роли. — Заметив выражение ее лица, он истолковал его по-своему. — Знаю, знаю. Сейчас вы скажете, что она, мол, англичанка. Да к тому же совершенно здесь неизвестная. Но позвольте вам кое-что заметить: после ее дебюта вы к ней и близко подойти не сможете. Эта маленькая дама заберет все премии.

— Как вы ее нашли? — с пробуждающимся интересом спросила Кейт.

Следующие полчаса Стен Катовски расписывал успех, который Фанни имела на лондонской сцене. После этого он привез ее в Нью-Йорк. Сколько было проблем, крика и истерик, сколько они потрепали друг другу нервов из-за того, что она по-своему трактовала роль.

И вдруг ошарашил Кейт признанием в том, что любит англичанку.

— Вы собираетесь на ней жениться?

— Разумеется. Я хочу узаконить наши отношения, как только получу развод.

— Кому еще вы об этом рассказывали?

— Только вам, — ответил продюсер. — Фил Майерс — мой старинный приятель. Если вы думаете, что в «Пост» смогут это использовать, то считайте наш разговор эксклюзивным интервью. Ваша газета всегда играла со мной по правилам.

— Конечно, использую, — сказала Кейт. — Можете не сомневаться. Но пусть интервью полежит денька два, хорошо? Дадим постановке раскрутиться; Тогда и шума наделаем больше, и рекламный эффект материала будет заметнее, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Понимаю, — сказал Катовски. — Не волнуйтесь, наш разговор останется между нами, я буду нем как рыба, пока не прочитаю обо всем в «Пост».

Кейт благодарно улыбнулась.

Впрочем, она знала, что в «Пост» материал не отдаст. С чего бы делать газете такой подарок. Она еще не забыла оплеуху, которую получила, когда предлагала материал про Сайласа Смита.

Смит был звездой музыки кантри. Подобные люди неинтересны Филу Майерсу и его репортерам, поэтому на концерт в Мэдисон-сквер-гарден отрядили Кейт. Шефу нелегко угодить, даже когда тема его интересует, что же говорить о материалах, которые не в его вкусе?

Кейт решила воспользоваться ситуацией и заявить о своих претензиях на должность репортера «Пост». Ей самой певец интересен, она с детства была без ума от кантри. Разбуди ее ночью и попроси рассказать о Пэтси Клайн или Сайласе Смите, она сразу бы перечислила не только все их диски, но и поведала бы, как они живут, какие употребляют наркотики.

Поэтому и концерт, и пресс-конференцию Кейт считала настоящими подарками судьбы. Но реальность превзошла все ее ожидания. Ибо Сайласу Смиту она приглянулась. Точнее, приглянулась ее невинность. Радовало певца и то, что девушка знакома с его творчеством. Он пригласил ее поужинать вместе со своими музыкантами, она села рядом с ним.

Во время ужина Сайлас Смит говорил только с ней. И как говорил! Поболтав о музыке, они перешли на его личную жизнь: три неудачных брака, упорные попытки отказаться от алкоголя, которые наконец увенчались успехом. Выговорившись, он предложил ей лечь с ним в постель. Заманчиво, конечно, но Кейт отказалась.

У нее не было желания пополнить толпу его фанаток. Распростившись с ним, она вернулась на последней электричке домой, и остаток ночи провела за письменным столом. Материал получился хороший, Кейт в этом не сомневалась. Когда она на следующее утро показала статью Филу Майерсу, тот неожиданно похвалил работу Кейт. От радости у нее аж дух захватило.

— Мне нравится, — сказал он. — Конечно, не совсем то, что я люблю, но если у меня от этого парня член не встает, это еще не значит, что материал нельзя использовать в газете.

— Вы хотите сказать, это… напечатают? — тихо спросила Кейт.

— Почему бы и нет? Конечно, есть кое-какие шероховатости, но это не страшно. Отдадим редакторам, они сгладят все углы. Никуда не уходи, Кейт, я к начальству. Посмотрим, что там скажут.

Она не верила своему счастью. Значит, и пьянки в «Донахью», и отвратительная история с Бруксом, и присутствие при бесконечных разборках Майерса с репортерами вот-вот с лихвой окупятся? Неужели случится то, о чем она так мечтала, чего так долго и мучительно ждала? Неужели ее напечатают?

Те полчаса, что Фил отсутствовал, показались ей самыми долгими в жизни. Ома вспоминала каждую строчку материала, каждый знак препинания. «Может, не стоило так откровенно писать о личной жизни Сайласа? Ведь он доверял мне, разве нет? С другой стороны, он хотел уложить меня в постель. А доверие — это улица с двусторонним движением».

Кейт в двадцатый раз взглянула на часы. Прошло уже двадцать пять минут, а Фила все нет. Что могло его так задержать?

Вскоре она получила ответ. Маленький редактор деревянной походкой вошел в кабинет, швырнул ее материал на стол и направился к бару.

— Что случилось? — еле слышно спросила Кейт.

Майерс, стоя к ней спиной, дольше обычного клал в стакан лед, затем обернулся, и по его глазам она все поняла.

— Не получилось, — обреченно сказала она и, не сдержавшись, изо всех сил треснула кулаком по столу. — Ради Бога, Фил, расскажите, что произошло!

— Тебе это не понравится, Кейт.

— Догадываюсь, поэтому можно без предисловий. Я уже не ребенок.

Фил посмотрел ей в глаза, и она заметила в его взгляде уважение. И что-то еще. Отчаяние?

— Все из-за Стена Брукса. Не следовало тебе с ним связываться.

— А при чем тут это? — опешила Кейт.

— Если бы у нас работали нормальные люди, то ни при чем. Но в нашей редакции нормальных людей отродясь не бывало. Ладно, Кейт, хочешь правду, изволь. Джим Бин, через которого идут материалы нашего отдела, убежден, что девчонки, которые спят с его подчиненными, не способны писать по-английски.

— Вы шутите?

— Увы, нет. Материал у тебя неплохой, Кейт, и достоин того, чтобы его напечатала эта газета. Кстати, если тебе интересно мое личное мнение, то достойна ли газета этого материала, еще вопрос. Но моего мнения не спрашивают. Зато высказывают свое.

Слова Майерса прозвучали для нее погребальным звоном. Она поняла, что, как бы ни работала, как бы ни лезла вон из кожи, в «Пост» не появится ни одной ее строчки. Здесь ее держат лишь для одного.

«Это моя ошибка. Незачем было связываться с Бруксом. Господи, но разве я могла знать? Целый год работаешь как проклятая, стараешься разобраться в правилах игры, а тебя никто даже не замечает».

Она с горечью вспомнила о тех, кому покупала в «Донахью» пиво. Все они только брали от нее, не давая ничего взамен.

«Ну, я еще покажу этим ублюдкам, придет день, и мы сочтемся».

И вот этот день пришел. Роман Катовски с англичанкой — не мелочь. За такую историю «Пост» отдала бы что угодно. Сенсационная новость автоматически выделяла ее материал из множества аналогичных, готовившихся в отделе. В этом Кейт нисколько не сомневалась. Уж что-что, а отличать золото от мусора она у Майерса научилась.

Чтобы изложить информацию на бумаге, много времени не потребовалось. Качественный материал, по-настоящему качественный, хорош тем, что пишется как бы сам по себе. Закончив и удостоверившись, что никто, даже Фил Майерс, не смог бы придраться ни к одной запятой, Кейт вложила интервью в конверт и написала адрес «Дейли ньюс», главного конкурента «Пост». Кейт была уверена, что, поскольку материал написан в стиле Фила Майерса, он непременно привлечет внимание руководства «Ньюс».

И Кейт не ошиблась. На следующий день ей позвонили. Отсылая интервью, она на первой странице вверху написала рабочий телефон Фила Майерса, зная, что никто, кроме нее, трубку не снимет.

В половине двенадцатого, сразу же после редакционной летучки в «Ньюс», Тед Геблер набрал этот номер. Удостоверившись, что говорит с Кейт Кеннеди, автором присланного материала, он захотел тут же договориться о цене.

— Вы собираетесь напечатать мое интервью?!

— Наверное, я покупаю его не для того, чтобы подтереть им свой зад. Та дама, о которой вы пишете, кажется, стала настоящей сенсацией Бродвея. А то, что ей удалось этого добиться за один вечер, автоматически выносит историю на первую полосу, я уж молчу о ее предстоящем браке со Стеном Катовски.

Кейт была потрясена: сколько времени она безуспешно старалась всем доказать, что кое-чего стоит как журналист, и вот «Ньюс» делает ее материал гвоздем номера.

— И вы поставите мою фамилию? — спросила она.

В настоящий момент это было для нее важнее самого интервью. Ведь какой прок в статье, если никто не узнает, что ее написала именно она?

На другом конце провода возникла пауза. И когда у Кейт уже тревожно застучало сердце, Тед Геблер ответил:

— Слушайте, леди, я не знаю, откуда вы появились. Мне известно лишь, что вы ни с того ни с сего прислали нам «жареную» вещичку и отвечаете по рабочему телефону Фила Майерса. Если честно, вы меня заинтриговали. Не выпить ли нам пива в обеденный перерыв? Если вы свободны, конечно. Но не удивлюсь, если вы скажете, что сегодня обедаете с президентом.

— Нет, я свободна. Встретимся в «Алгонкине», если не возражаете.

Где угодно, только не в «Донахью».

— В «Алгонкине», говорите? — усмехнулся Геблер. — Мне нравится ваш вкус. Причем настолько, что я, пожалуй, даже оплачу ваш обед. Итак, в половине первого. Если придете раньше, закажите мне стаканчик темного, о'кей? — И он повесил трубку.

Кейт ни разу не бывала в «Алгонкине» и понятия не имела, что там любят встречаться газетные боссы. Она только знала, что там каждый понедельник обедает Фил Майерс, поскольку сама всегда заказывала для него столик. Однако сегодня была среда, и можно не опасаться нежелательной встречи.

Кейт явилась точно в назначенное время. Ресторан «Алгонкин», находившийся на Сорок четвертой улице, оказался даже более роскошным, чем она предполагала. И куда более многолюдным. Войдя, она сразу обратила внимание на ярко освещенный бар справа, где толпились рекламные агенты и городские хлыщи в серых фланелевых костюмах.

А очутившись в ресторане. Кейт поразилась еще больше. Ноги ступали по толстому мягкому ковру. Официанты, наверное, были приставлены к каждому столику. Женщины, которые здесь обедали, выглядели так, будто сошли со страниц «Вог».

В первую минуту ее ослепило это великолепие, но затем она стала искать глазами человека, похожего на газетчика. Ей почему-то казалось, что он будет непременно пожилым толстеньким коротышкой. Вроде Фила Майерса.

И когда Тед Геблер взял ее под руку, она сначала решила, что кто-то из посетителей хочет подцепить себе девчонку. Она уже собиралась вырваться, но тут незнакомец представился, и Кейт снова удивилась. Ибо сотрудник «Ньюс» был одним из самых красивых мужчин, которых она встречала до сих пор.

Высокий, худощавый, с голубыми глазами и улыбкой, которая делала его похожим на Роберта Редфорда. Как и Редфорд, он был блондином, Только густые волосы доходили у него до воротника.

Геблер проводил Кейт к столику. Она испытывала нечто вроде благоговейного трепета, хотя не могла объяснить почему.

Он заказал пиво, сандвичи с мясом и кока-колу. Но Кейт находилась в таком состоянии, что ее уже ничто не могло удивить. Подсядь к ним сейчас Кинг-Конг, она и это восприняла бы как должное.

— Ну-с, к делу, — сказал Геблер, когда им принесли заказ. — Во-первых, кто вы такая? Чем вы занимаетесь, кроме того, что пишете материалы для первой полосы и отвечаете по телефону Фила Майерса? И как вам удается совмещать все это? Или вопрос нескромный?

Кейт глубоко вздохнула и начала рассказывать о себе. Поведала о Рэдклиффе, о своей мечте стать журналисткой, о том, что у нее не получилось. Не обошла молчанием даже неприятный эпизод с Бруксом. В конце концов, об этом и так уже все знали. Одним человеком больше, одним меньше — какая разница?

Когда она замолчала, Геблер поглядел на нее долгим суровым взглядом.

— Так и хочется назвать вас бедным ребенком, ободряюще хлопнуть по попке, как-нибудь утешить. Но я не собираюсь этого делать, потому что вы отнюдь не бедный ребенок. У вас есть мужество и здоровое упрямство. Столкнувшись с таким обращением, многие птенчики, такие же юные, как вы, бросились бы домой в Вест-Пойнт, Вестчестер или Бог знает куда еще. Но не вы. Вы уперлись рогом и стали работать на свинью Майерса. Даже умудрились кое-чему научиться у старого мерзавца. Чего не скажешь о большинстве его тупых сотрудников. Вот, например, ваш материал. Он неплох. Мм… Не сердитесь. Интервью пошло бы в любом случае, даже если бы было кое-как сляпано. В данном случае я говорю не о теме, а именно о том, как вы ее подали. А сделали вы это профессионально. Сумели придать материалу индивидуальность. Мне это нравится. Очень нравится. По душе мне и то, как вы отбрили «Пост», послав вещь нам. Вы, дорогая, умеете бить насмерть. Когда-нибудь вы станете неплохим репортером.

— Но когда придет этот день? — спросила Кейт. — Я не моту всю жизнь ждать у моря погоды. Между прочим, едва мое интервью появится в вашей газете, я тут же вылечу из «Пост».

— Я знал, что вы это скажете, — со вздохом проговорил Геблер. — Потому-то и сижу здесь с вами, кормлю за свой счет. В «Ньюс» как раз появилась вакансия корреспондента-стажера. Это, конечно, не бог весть что — низ служебной лестницы. Пожелаете начать оттуда, с соответствующим окладом, — должность ваша. Но если это ниже вашего достоинства, считайте, что нашего разговора не было. Я заплачу вам за интервью по тарифной сетке и разбежимся.

— О нет, — воскликнула Кейт. — То есть да. Я хочу получить эту работу. Больше всего на свете.

Геблер улыбнулся, снова напомнив ей Роберта Редфорда.

— В таком случае добро пожаловать в «Дейли ньюс», — сказал он. — Сейчас вы, конечно, пойдете к себе в «Пост» писать заявление об увольнении? Хочу дать один совет: никакого заявления не пишите. Завтра, как обычно, идите на работу, сидите тихо, дайте им полюбоваться вашим материалом в «Ньюс». Если повезет, они так озвереют, что вышвырнут вас. В этом случае они должны будут оплатить вам две рабочие недели. Когда подольше покрутитесь в газетах, усвоите основное правило: нельзя уходить с работы без денег в кармане.

 

ГЛАВА 2

В «Пост» она мгновенно стала и сучкой, и обманщицей, и грязной шлюхой, и неблагодарной тварью, которая укусила кормящую руку.

Кейт принимала все оскорбления, молча, с уверенной улыбкой.

Если бы руководство знало, что ее берут на новую работу, она, возможно, и не получила бы выходного пособия. Впрочем, дело не в деньгах. Отец не дал бы Кейт пропасть до тех пор, пока она не устроилась бы на другое место. Просто ей хотелось начать карьеру в журналистике закаленным бойцом. В данном случае это означало, что Кейт должна уйти из «Пост» с несколькими сотнями долларов в кармане.

Ей помог Фил Майерс. Несмотря на поступок Кейт, он уважал эту сдержанную темноволосую девочку, которая проработала у него три месяца.

На ее месте он поступил бы так же, и сейчас Фил восхищался ее решительностью. Он заглянул к начальству и посоветовал оплатить Кейт две рабочие недели плюс отпускные. Раз уж босс хочет вышвырнуть ее из газеты, пусть у девочки будет шанс пережить трудности, связанные с потерей работы.

Сначала эта идея вызвала у Джима Бина лишь возмущение.

— С каких пор мы стали выплачивать компенсацию секретарям? — буркнул он.

— При чем тут должность? — возразил Фил. — Ведь ты выгоняешь не секретаршу, а журналиста. И весьма неплохого, черт меня побери. Если бы кто-нибудь из нас обратил внимание на способности девушки, интервью не оказалось бы на первой полосе «Ньюс».

— Ты прав, конечно, — кивнул он. — Но она так лезла всем на глаза, что тут любой бы отвернулся. Торчала в «Донахью». Ходила, куда ее не посылали, стряпала какие-то заметки. Если бы она по-хорошему попросила нас, возможно, мы дали бы ей попробовать.

— А разве бывают настоящие репортеры, которые о чем-то просят по-хорошему? — удивился Фил. — Я по опыту знаю, что наверх пробиваются, работая локтями, только самые упрямые. Как наша Кейт. На твоем месте, я дал бы ей выходное пособие и позаботился о том, чтобы остаться с ней в хороших отношениях. Тогда, если ты задумаешь выкупить ее у «Ньюс», она может согласиться.

— О'кей, деньги за две рабочие недели и отпускные. Пусть забирает и проваливает. И чтобы к обеду ее здесь не было, ясно? Кто знает, сколько еще материалов она захочет у нас украсть?

На следующее утро Кейт приступила к работе корреспондентом-стажером в «Ньюс». Она поставила перед собой две цели: подняться по служебной лестнице и сделать так, чтобы Тед Геблер обратил на нее внимание.

Через полгода материалы Кейт начали выходить с ее фотографией. Она стала настоящим мастером интервью, поскольку ее работы всегда отличались неповторимой оригинальностью. Если другие брались за заведомо выигрышные темы, то Кейт, наоборот, чуралась их. Звезды ей были неинтересны, ибо вместо правды они готовы нагородить кучу лжи ради саморекламы.

По-настоящему ее привлекал как бы второй план. Еще читая у Майерса «Уолл-стрит джорнэл» и «Форбс», Кейт уяснила, что правду умеют говорить только люди, обладающие реальной властью.

И она стала заниматься их поиском. Агент, затерявшийся в тени яркой кинозвезды. Человек, готовящий рекламу для агентства на Мэдисон-авеню, а не тот, кто эту рекламу продает. Юрист, который пишет речи для адвоката с громким именем.

Впрочем, найти людей и заставить их говорить — разные вещи. И Кейт училась искусству выуживать факты, используя свои обаяние, выдержку и хитрость. Ее неординарная внешность, равно как и чувственные формы, разумеется, совсем этому не мешали.

Проработав около двух лет в «Ньюс», Кейт приобрела репутацию первого репортера, специализирующегося на интервью. С оценками Кейт Кеннеди считались. Люди или раскрывались перед ней нараспашку, или старательно избегали встреч с нею. Самой девушке было все равно, кто и что о ней думает. Исключением был лишь Тед Геблер.

Он стал для нее чем-то вроде навязчивой идеи. Кейт всегда упрямо тянулась к тому, что недоступно. Вокруг нее увивались десятки мужчин, но ее интересовал лишь Тед Геблер.

А причина его недоступности проста и банальна — Тед был женат. Это, конечно, не делало его монахом, время от времени он позволял себе романчик-другой. Ненормированный рабочий день, одиночество большинства женщин, работавших в газете, иногда способствовали тому, что Тед просыпался утром в чужой постели. Но развлечение — одно дело, а любовь — совсем другое. Любви же ему хватало и дома, поэтому усложнять свою жизнь он не собирался. Даже ради смуглой чувственной красавицы.

И Тед общался с Кейт только по служебным делам. Впрочем, старание, с которым он стремился сохранять дистанцию между ними, не могло ее обмакнуть. Кейт знала, что нравится ему и, если сама проявит инициативу, он может не устоять. Да, несмотря на любящую жену Санди и детей, его тянуло к Кейт.

При встречах, где бы это ни происходило, они на время как будто оставались одни на всем белом свете.

Кейт знала, что играет с огнем. Знала, что одному из них суждено в нем сгореть и наверняка это будет именно она. Но ничего не могла с собой поделать.

Успешная карьера придавала ей уверенность в себе. Родные и друзья уже заметили в ней перемены. Кейт обрезала роскошные длинные волосы и сделала прическу а-ля Джейн Фонда, которая только начала входить в моду. Зарплата давала возможность покупать такие платья, о которых она раньше могла только мечтать. Кейт стала частой посетительницей дорогих магазинов, где приобретала шикарные, индивидуального пошива, костюмы и платья, считавшиеся последним криком моды.

Она и выглядеть стала так, как себя ощущала, — молодой преуспевающей женщиной.

Кейт покинула родительский дом. Хотя она нежно любила семью, которая всегда заботилась о ней и поддерживала, но дом родителей был лишь стартовой площадкой. А жизнь звала и манила вперед. Настала пора обзаводиться собственным жилищем.

Она сняла просторную квартиру в Гринвич-Виллидже, который считался в то время пристанищем богемы, поэтому квартира стоила ей недорого. Правда, жилье это нуждалось в ремонте. Кейт перестроила все, что считала нужным. Лифта в доме не было, и каждый раз приходилось взбираться на пятый этаж пешком, но утомительный подъем себя оправдывал. Квартира с белыми стенами, отполированным дощатым полом и множеством зелени хоть и не выглядела элитарной, но имела весьма достойный вид. Для стремительно поднимавшейся по служебной лестнице молодой журналистки лучшего места не найти. Не хватало только мужчины. Причем в кандидатах недостатка не было: молодые преуспевающие банкиры, наследники крупных состояний, даже киноактеры. Все они добивались ее внимания. Но Кейт их не замечала, для нее существовал лишь один мужчина. Тед Геблер. Только вот, несмотря на все усилия, ей никак не удавалось заполучить его.

Это даже превратилось в некую игру. После удачного интервью радостная Кейт влетала в его кабинет, и они с Тедом начинали обсуждать материал. Пока разговор шел о деле, Тед внимательно слушал. Если Кейт требовались его помощь и советы, они перебирались в какой-нибудь бар. Но как только проблемы разрешались, их общение неизменно заканчивалось.

Порой за обедом они разговаривали как друзья, однако и в такие минуты Тед был осторожен. Он знал, куда это может завести. А ему казалось, что сложностей в его жизни и без того хватает.

Кейт совсем отчаялась. Со дня их знакомства прошло уже больше двух лет, а мысли о Теде не оставляли ее даже во время самой напряженной работы. Он словно всегда был рядом, манил к себе, волновал.

Под конец она перестала таить свои чувства. Приходя к нему в кабинет, она садилась на стол, отчего короткая юбка поднималась еще выше, и непринужденно болтала длинными ногами. Она приглашала его на обед в каком-нибудь маленьком романтичном заведении. Стала злоупотреблять духами.

Когда наконец Тед пригласил ее на ужин, она даже не верила своему счастью. Однако в половине восьмого они встретились в довольно унылом мужском клубе «21», и Кейт вновь охватили сомнения. Тед держался с несвойственной ему скованностью, ей даже показалось, что он не рад встрече. Это еще больше поколебало ее уверенность в себе. Хотя в тот вечер она сделала все, чтобы произвести на него впечатление и предстать перед ним в лучшем виде. Но Тед смотрел на нее так, будто на ней были старые джинсы, а не платье от Кляйна, которое обошлось ей в трехнедельное жалованье.

— В чем дело? — спросила она Теда, молчавшего с самого ее прихода.

— Дело в тебе, Кейт. И ты это отлично знаешь.

— Так в чем проблема? Ты — мужчина, я — женщина. Человечество нашло выход из подобной ситуации еще во времена Евы.

Она ждала, что он улыбнется, но ошиблась.

— Не смешно. И не так просто, как тебе кажется. Если бы тебе нужно было только иметь возможность переспать с кем-то во время обеденного перерыва, мы бы здесь сейчас не сидели. Но тебе ведь хочется не этого? Тебе хочется любви, верности, детей и обязательств, не так ли? И, черт возьми, ты этого заслуживаешь. Кто-кто, а ты имеешь право и на любовь, и на верность, и на детей, и на обязательства. Но дело в том, что у меня есть женщина, которой я все это дал. И забирать подарки обратно уже поздно. Даже если бы я захотел.

Кейт окончательно пала духом. О чем им теперь говорить? Что она может ему предложить? От растерянности девушка неожиданно произнесла:

— Я люблю тебя, Тед. И ничего тут не поделаешь. Не кричи на меня, пожалуйста. Я не виновата. Честно.

Кейт заготовила эти слова заранее, когда составляла план его совращения. Но теперь вдруг помяла, что сказала чистую правду. Она действительно любит этого человека, которого, в сущности, почти не знает. На какое-то мгновение она испугалась. Ведь любовь делает беззащитной, легко уязвимой. А если он не чувствует по отношению к ней ничего подобного?

— Ты уверена?

Она кивнула и опять испугалась. Но потом увидела его глаза, все поняла, и страх прошел.

— И что нам теперь делать? — спросила Кейт.

Это не было вызовом. Просто осознание того, что они любят друг друга, потрясло ее, она совсем растерялась. Охотиться за мужчиной и вдруг понять, что вовсе не ты, а он поймал тебя…

«Спокойно, он всего лишь мужчина».

Но стоило ей взглянуть на него, и она сразу поняла тщетность подобных аргументов. Она ничего не может с собой поделать. Оставалось плыть по течению.

Тед молчал, о чем-то размышляя, затем сказал:

— У нас есть только два выхода. Первый: ты бросаешь меня, немедленно, пока еще не поздно. Уходи из газеты, ищи другую работу. С этим проблем не будет. Тебе предлагают, по крайней мере, два места с более высокой зарплатой, какую «Ньюс» не может себе позволить. — Затем усмехнулся и добавил: — Начнешь работать в другом месте и сразу забудешь мою противную рожу. Это я тебе обещаю.

— А другой выход? — резко спросила Кейт.

— Мы ложимся в постель.

Наступило молчание. Казалось, она слышит лишь удары своего сердца. «Где же мое благоразумие? Где стыд? Почему я думаю только о его теле, его обнаженном теле?»

Она хотела Теда, и желание было настолько сильным, что, наверное, отражалось на ее лице.

Три клерка, стоявших у бара, выпучили глаза, и Тед, заметив их взгляды, подавил улыбку.

— Все ясно, — усмехнулся он. — Но если ты сможешь удержать себя в руках еще, хотя бы минут двадцать, мы решим нашу проблему без свидетелей.

Они ехали в Гринвич-Виллидж на такси и держались за руки. Оба молчали, сознавая, что решились на шаг, который неизбежно закончится слезами. Страсть и слезы.

Возбуждение, охватившее Кейт, продержалось всю дорогу, хотя машина несколько раз застревала в пробках. Вынесло оно также испытание пятью лестничными пролетами, которые нужно было преодолеть до ее квартиры. Но стоило им войти, как оно тут же начало угасать.

До сих пор они вели сложную игру. Каждая встреча в баре или дорогом ресторане приближала этот момент. И вот он настал. Игра закончилась. Они у нее дома. На кухонном столе она увидела остатки завтрака, который готовила на скорую руку каждое утро. Страсть какое-то мгновение боролась с прозой жизни, а затем испустила дух.

Кейт пошарила в сумочке. Достав пачку сигарет, она долго срывала целлофановую обертку, наконец, вытащила сигарету, в которой сейчас очень нуждалась.

Щелкнула зажигалкой. Не получилось. Щелкнула второй раз, третий, чувствуй себя бойскаутом, который безуспешно пытается разжечь костер.

Тед улыбнулся:

— Это тот цыпленок, который во что бы то ни стало, хотел заполучить меня? Я разочарован. Наверное, тебе следует раздеться или что-нибудь в этом роде, а?

Кейт раздраженно швырнула зажигалку.

— Можешь выругаться, — посоветовал он. — Все лучше, чем стоять вот так с сигаретой во рту. Ты похожа сейчас на Богарт в ее худшие времена.

Кейт начала хохотать, и это помогло снять напряжение. Как будто с плеч свалился тяжкий груз.

— Мата Хари из меня не вышла бы, — смеясь, воскликнула она.

Тед перестал улыбаться, и она снова напряглась, но теперь уже могла себя контролировать. Он протянул руку, дотронувшись до ее лица, волос, шеи. Нежное прикосновение подтверждало, что тогда, в баре, она правильно истолковала выражение его глаз. Наконец он наклонился — его губы оказались совсем близко, и Кейт перестала сдерживаться.

В ней снова проснулось желание. Она хотела его. Таким, каким он был на самом деле, а не его фантастический образ, созданный ее воображением. Кейт нетерпеливо прижалась к его губам и в следующее мгновение почувствовала, как в ее рог проник язык Теда, словно предвосхищая то, что им предстояло.

Все произошло быстрее, чем она ожидала. Быстрее, чем представлялось ей в мечтах. Она вдруг обнаружила, что лежит на полу гостиной между камином и кофейным столиком, платье расстегнуто спереди, а трусики спущены до колен.

Тед начал ласкать ее, нежно проводя рукой по холмикам грудей, затем спустился ниже. До живота и дальше… Кейт обняла его за шею, ощутив под пальцами густые завитки волос.

Неожиданно она оттолкнула его голову.

— Может, обойдемся без изысков? — произнесла она, стиснув зубы. — Я хочу почувствовать тебя внутри! Сейчас же! Не могу больше ждать!

Но Тед был очень осторожен, словно боялся причинить ей боль. Впрочем, они быстро поняли друг друга, и он перестал беспокоиться.

Хотя Кейт давно потеряла девственность, однако в чем-то еще оставалась невинной и до сих пор не познала настоящей страсти. Она думала, что ее прежний сексуальный опыт с другими мужчинами и есть нормальная половая жизнь. Но сегодня был день открытий.

Охвативший ее экстаз проник в самые потаенные уголки души, а оргазм, которого они достигли одновременно, казалось, растопил их тела и слил в одно целое.

Кейт долго лежала, прислушиваясь к отзвукам счастья и ощущая непривычную усталость от столь мощного наплыва переживаний, обрушившихся на нее.

— Люблю тебя, Тед, — снова призналась она и теперь уже сказала это от чистого сердца.

Любовь, как всякое сильное чувство, имеет свой неповторимый образ. Кейт просыпалась каждое утро, чувствуя на губах вкус поцелуев Теда и отчетливо вспоминая его запах.

Внешне Тед продолжал хранить верность жене и по вечерам отправлялся домой. Ужинал всегда с семьей. По выходным брал сыновей на бейсбол. Короче, оставался преданным и любящим мужем. Но это была сторона его жизни, лишенная чувств и переживаний.

По-настоящему он жил только в те минуты, когда видел Кейт. Теперь они всегда проводили обеденный перерыв вместе. На бары и рестораны времени больше не тратили. Какой смысл? Они мчались к Кейт, занимались любовью, а перед уходом ели сандвичи. Или обходились даже без них.

Но выпадали и такие дни, когда у них не было времени друг для друга. После работы они отправлялись на Центральный вокзал и в ожидании электрички заглядывали на несколько минут в местную закусочную. В эти минуты Кейт видела оборотную сторону их любви.

Прежде она никогда не чувствовала себя одинокой и, лишь полюбив, узнала, что это такое. Незаметно для нее самой Тед прочно занял место в ее сердце и душе. Когда они были врозь, этот уголок пустовал, и Кейт ощущала дискомфорт. Словно рядом звучит музыка, а уши у нее заложены ватой.

В минуты трезвых размышлений она понимала всю банальность ситуации. Раньше просыпавшаяся в Кейт время от времени пуританка осуждала женщин, которые имели женатых любовников. «Почему они делят своего мужчину с другой? Ради чего?» Теперь она сама делила Теда с его женой, и ей все стало ясно. Те женщины любили. А любовь облагораживает и эти украденные полчаса свидания в полутемном баре, и душ, который смоет следы краденого счастья, заменившего обед.

Недели, прожитые с этим чувством, складывались в месяцы, и постепенно Кейт начала осознавать, что ведет двойную жизнь. С одной стороны, беспокойная жизнь в газете, общение с коллегами после работы. С другой — жизнь с Тедом. Тайная и страстная.

По крайней мере, эта вторая жизнь ей казалась именно такой. Кейт считала, что в «Ньюс» никто не подозревает об их с Тедом отношениях. На работе они почти не виделись. А когда она все же заходила к нему, то уже не садилась на стол, как раньше, и не болтала перед ним своими длинными ногами. Она даже отказалась от духов.

Но это-то и выдавало ее с головой. До нее многие девчонки охотились за Тедом Геблером в открытую. Однако едва до них доходила бесперспективность этого занятия, они либо заканчивали свой флирт с ним, либо увлекались другими мужчинами. Ни в том, ни в другом случае они не менялись, не делали вид, что Геблер перестал для них существовать. Перемена же в поведении Кейт всем бросалась в глаза, и это рождало определенные вопросы.

Работа в газете интересна и скучна одновременно. Пока человек готовит материал, он занят, а стоит ему освободиться на часок-другой, тут же возникает проблема свободного времени. И проводят его журналисты, как правило, одинаково: заполняют расходные ведомости, пьют, обсуждают сексуальные достижения коллег. В то время главной темой всех разговоров в барах Третьей авеню стали взаимоотношения Кейт и Теда.

Рут Блюм услышала о них не в баре. Редактор отдела моды редко посещала такие места. И вовсе не потому, что боялась оказаться там нежеланной гостьей. Она была таким же полноправным членом журналистского цеха, как и любой другой. Просто Рут считала любой бар грязной дырой. К тому же она не употребляла спиртного.

Рут была еврейкой, которой пошел уже четвертый десяток, и относилась к типу женщин, пожертвовавших ради карьеры замужеством и детьми. Глядя на Рут, многие поначалу решали, что близости с ней не пожелает ни один мужчина. Дело в том, что она была не просто крупной дамой. Рут была толстой.

Однако, не по этой причине она до сих пор не вышла замуж и не нарожала детишек. Ибо пышные формы компенсировались истинно американской красотой лица. Рут знала, что она хорошенькая, чем и отличалась от других полных женщин, которые сидят в четырех стенах и ни в грош себя не ставят. Рут одевалась как всякая современная преуспевающая деловая женщина, правда, благоразумно избегала узких брюк и мини-юбок. Будучи профессионалом в моде, она знала, как следует одеваться, чтобы не подчеркивать свои недостатки.

Почти все вечера она просиживала в фотостудии, разглядывая снимки с очередного весеннего показа мод, а не готовила дома ужин для своего мужа. И причина крылась отнюдь не в ее комплекции. Причина была в матери.

В свое время Филлис Блюм составила для дочери план жизни на много лет вперед. Она должна была стать самой модной и красивой девушкой Нью-Джерси, пленив сердце врача. Когда девочка начала есть больше, чем следовало, мать очень расстроилась. Когда же Рут из полнощекого ребенка превратилась в толстого подростка, Филлис Блюм решила действовать.

В тринадцать лет девочку посадили на первую в жизни диету. Сначала эта процедура привлекла ее новизной, однако интереса хватило только на неделю, а потом Рут начал терзать постоянный голод. И едва мама отворачивалась, Рут бралась за прежнее.

Сколько бы Филлис ни кричала, как бы ни уговаривала, Рут продолжала жить по-своему. То есть с лишним весом.

Этот вес смущал лишь ее мать, поскольку мальчишки, с которыми Рут водилась в юности, даже находили ее полноту сексуальной. Кстати, по поводу секса мать и дочь тоже разошлись во взглядах.

Согласно теории Филлис Блюм, на земле есть два типа девушек: девушки, которые гуляют с парнями, и девушки, которые выходят замуж.

— Ты хочешь сказать, — заметила Рут, — что если девушка намерена выйти замуж, она должна гулять только со своим нареченным?

— Именно. Таково золотое и непреложное правило.

— О'кей, — ответила Рут, — в таком случае я не собираюсь выходить замуж. Пойми, мама, дело не в тебе. Дело в мужчинах. Я слишком люблю их всех, чтобы останавливаться на ком-то одном. — Но, увидев лицо матери, она смягчилась: — По крайней мере, я сейчас так думаю. А когда наберусь побольше жизненного опыта, может, еще его раз изменю свое мнение.

— Да, когда рак на горе свистнет, — констатировала Филлис.

На том и разошлись, заключив шаткое, но все же, перемирие. Именно оно позволило Рут без особых проблем съехать из родительского дома по окончании колледжа и найти себе занятие, не связанное с кухней и детьми.

Она выбрала моду. Начала с работы у дяди, который имел текстильное производство на Седьмой авеню. Дядя Рубен шил костюмы и платья для магазинов средней руки типа «Блюмингдейла» и «Сакса». Процесс дизайнерской разработки, изготовления и последующей продажи сразу захватил Рут.

Рут отличалась неугомонностью и не могла довольствоваться той щелкой, сквозь которую ей приходилось смотреть на мир моды. И когда родственников уже стало тошнить от ее разговоров, а друзья постепенно разбегались, она решила сменить круг общения.

Рут начала писать для журнала «Тренде». Вела еженедельную полосу, в которой сообщала обо всех новинках и о том, что пользовалось особой популярностью на нью-йоркских улицах.

Спустя год ее пригласили в иллюстрированный модный журнал «Брайдс», который выходил в Лос-Анджелесе и пользовался в этой сфере известным влиянием. Рут отказалась. Она была твердо убеждена, что центром американской моды является Нью-Йорк, и периферия ее не устраивала. Пусть даже такая яркая, как «Брайдс».

Об ее отказе мгновенно узнали во всех журналах моды. До сих пор еще никому не приходило в голову отклонять предложение Билла Макдина, издателя «Брайдс». Значит, девушка или ненормальная, или в ней есть нечто особенное.

Бетти Маккуин из «Ньюс» считала, что в Рут Блюм есть нечто особенное, и в доказательство предложила ей стать одним из трех своих заместителей. Рут согласилась, а через восемь лет, когда Бетти ушла из газеты, ни у кого не возникло и тени сомнения, кого назначить на ее место. Конечно, Рут.

Теперь благодаря неутомимости и энергии редактора отдела моды «Ньюс» была лидером в мире американской моды. И вряд ли Рут добилась бы таких успехов, если бы проводила вечера в барах, а не в фотостудии.

Сплетни вызывали у нее не меньшее отвращение, чем спиртное. Поэтому когда ее помощница, захлебываясь от возбуждения, поведала ей о связи Теда с Кейт, она отреагировала неадекватно.

— Хоть убейте, не пойму вас! — удивилась Трейси.

Девчонка только окончила дизайнерскую школу, и казалось, больше всего на свете ее интересовала личная жизнь коллег по Газете. Лучше бы Трейси столько же времени и сил уделила очередной съемке, назначенной на сегодня.

— А чего тут не понять? — отозвалась Рут. — Что меня не волнует, живет ли Тед Геблер с Кейт Кеннеди? Я не хвалю его и не осуждаю. Дело обычное. Правда, жаль его жену Санди. Но, полагаю, они сами разберутся.

— А Кейт? Она же ведущий репортер «Ньюс»! Скандал повредит ее репутации. Ведь Тед — ее босс.

Трейси была худенькой бледной девушкой с темно-рыжими, беспорядочно спадающими волосами. Если бы она следила за собой, то могла бы считаться хорошенькой. Как говорится, потенциал имелся: нежная белая кожа, голубые глазки, чуть вздернутый носик.

Но, похоже, ее абсолютно не трогало, как она выглядит на работе. Джинсы и озабоченная мина на лице делали ее похожей на вечную студентку.

Рут с некоторой долей презрения взглянула на девушку. Почему бы ей не заняться своим делом?

— Послушай, Тед был начальником Кейт и до того, как она легла с ним в постель, но их сексуальные отношения не изменили Кейт как репортера. Или тебе известно еще что-то?

Трейси покраснела от обиды. Все утро она, словно последняя идиотка, добывала информацию, только что положила ее к ногам начальницы, и вот на тебе! Ну, все, теперь она вообще Ничего не будет рассказывать. Пусть Рут ищет другие источники.

«Боже мой, — подумала та, — я обидела девушку».

Однако прежде чем Рут успела как-то исправить положение, вошла манекенщица. Как и все нью-йоркские девчонки, которые зарабатывали себе на хлеб, позируя перед камерой, Джейд была невероятно худой. Эта крашеная блондинка с подвижным лицом напоминала Рут куклу.

Ее можно одеть во что угодно, и любой наряд выглядел так, будто его шили именно для нее. Девочки вроде Джейд попадаются нечасто. А когда попадаются, то пользуются большим спросом.

— Как диета? — спросила Рут.

Джейд опустила большой палец вниз:

— Кошмар. Пью эту омерзительную гадость трижды в день, еще один раз перед сном, и никаких результатов. Слава Богу; что не худею. О прибавлении же веса и говорить нечего. Надеюсь, сегодня для меня не предусмотрено глубоких декольте?

— Ты хочешь сказать, у тебя исчезла впадина между грудями?

— У меня сама грудь исчезла, — надув губки, пожаловалась Джейд. — Откуда же взяться впадине? Ты платишь мне за роль «вешалки», а не за то, чтобы я творила чудеса.

— Ладно, не горячись, — сказала Рут. — Это еще не конец света. В крайнем случае, впадину я тебе подрисую. Снимем на черно-белую пленку, так что, если выбрать удачный бюстгальтер и подходящий свет, никто даже не заметит.

Джейд несколько успокоилась и направилась в ярко освещенную кабинку в дальнем конце студии, где ее ждал гример.

Съемки прошли нормально. Настроение у Трейси поднялось, и даже Джейд не стала возражать, когда Рут подрисовала тушью впадину на ее несуществующей груди.

«Ну все, — подумала Рут, когда манекенщица сняла последнее платье, — если повезет, буду дома к началу шоу Мерва Гриффина».

Она было пошла к выходу, но ее вдруг окликнула Джейд:

— Весь день хотела спросить тебя о Кейт Кеннеди. Говорят, у нее роман с одним из ваших редакторов?

Рут обратила к ней каменное лицо:

— Почему бы тебе не расспросить Трейси? Ей об этом известно больше, чем мне.

«Будь прокляты эти сплетники! — яростно думала Рут, выходя из студии, — в этом городе даже пукнуть нельзя, через полчаса всем уже известно».

В «Донахью» Стен Брукс из «Пост» угощал пивом Билла Герати из «Ньюс». Много лет оба занимали в своих газетах одинаковое положение. На этой почве они и сблизились, каждую неделю обмениваясь новостями и сплетнями. Всегда полезно иметь своего человека в стане врага.

Сегодня платил Стен. Билла сделали помощником редактора, и с этого дня он уже был не только полезным собутыльником. Теперь дружба с ним стала ценным знакомством. А таких знакомых следует кормить информацией в обмен на возможные услуги в будущем.

Парочка выглядела довольно нелепо. Неуклюжий и толстый Стен, который никогда не смотрел собеседнику в глаза, и поджарый Билл, с остренькой, как у хорька, мордочкой и глазами-буравчиками. После его повышения прошла всего какая-то неделя, но он держался так, будто работал помощником редактора уже несколько лет. Куда девались его обычные синие джинсы? Теперь на нем были темный строгий костюм, лакированные туфли и даже галстук.

— Как дела в «Пост»? — поинтересовался он.

Стен помрачнел:

— Все так же Фил Майерс, по своему обыкновению, гоняет ребят. Наверное, не может забыть красотку Кейт Кеннеди, улизнувшую к вам.

— Будь моя воля, отправил бы ее обратно. Та еще сучка! Всякий раз, когда я собираюсь отправить кого-нибудь из моих репортеров на серьезное интервью, возникает одна и та же проблема: Кеннеди уже над этим работает. И ведь у нее получается! Она умеет разговорить людей, умеет написать так, как никому до нее не удавалось. Хотел бы я знать, чего она не умеет, черт бы ее побрал!

Некое подобие улыбки мелькнуло на помятом лице Брукса, в глазах блеснули хитрые искорки.

— По крайней мере, в одном она не преуспела.

— В чем? — спросил Герати, отставляя пиво.

— Несмотря на все старания, наша подружка Кейт никак не может добиться, чтобы Тед Геблер ушел от жены.

— А я и не знал про них с Тедом, — хмыкнул заинтересованный Герати. — Никогда не считал ее дурой. Разве ей неизвестна благочестивость нашего главного? Да, мы пишем о сексе, грехе, изменах, но не дай нам Бог самим заниматься этим в газете! — Он хихикнул. — Интересно, знает ли о похождениях Кейт старик Кремер?

— Не думаю, — ответил Стен. — Я слышал, он чурается всяких сплетен. Возможно, потому что у него самого есть кое-какие проблемы, которые он предпочитает держать в тайне.

— Может быть, — согласился Герати. — Кто знает? Ладно, это не важно. Важно то, что проблема возникла у Кейт. И довольно серьезная. О которой она еще даже не знает.

Стен подал знак бармену принести еще пива.

— Но ты, разумеется, найдешь способ просветить ее, — заметил он.

 

ГЛАВА 3

Наступил один из тех дней, когда уже с утра ясно, что приходит весна. Город освобождался от снежного зимнего покрова, и лучики теплого солнца заискрились в стеклах небоскребов.

Кейт радовалась наступлению весны и чувствовала новый прилив оптимизма. У нее было предчувствие, что скоро должно произойти нечто хорошее. Она быстро шла по Сорок четвертой улице, остановившись только раз, чтобы полюбоваться фасадом яхт-клуба.

Для прекрасного настроения имелись веские причины: она торопилась на обед, который ежегодно устраивал главный редактор «Ньюс». За четыре года работы в газете ее пригласили впервые. На обедах у Кремера собирались лишь те, кто принимал в газете решения, и Кейт расцепила это приглашение как признание ее заслуг и, что важнее, аванс на будущее.

Ярко-зеленый шерстяной костюм, вполне Подходящий для торжественного обеда, соответствовал настроению Кейт. На губах играла улыбка победительницы.

Она на миг остановилась у входа в отель «Алгонкин», взглянула на свое отражение в стекле и, удовлетворенная, вошла в фойе.

Заметив Рут Блюм с ассистенткой, Кейт направилась к ним:

— Привет. Много нас сегодня будет?

Рут поморщилась:

— С десяток, наверное. Кремер любит уютную, неофициальную обстановку. Но я терпеть не могу эти празднества. Накануне у меня всегда расстройство желудка, за обедом приходится следить за собой, чтобы не сболтнуть лишнего, а после торжества пить минералку, чтобы прийти в норму.

— Неужели все так плохо? — удивилась Кейт.

— Именно так, как я сказала. Причем из года в год все хуже. Ну, подумай, что такого могут сделать двенадцать человек и один главный редактор за обедом в модном ресторанчике? Только заработать расстройство желудка. Когда увидишь всех в сборе, поймешь, о чем я. Каждый стремится высказать Кремеру как можно больше ярких идей. А если идей нет, тогда приходится мешать проявлять себя своему более изобретательному коллеге и пытаться сразу же заткнуть ему рот. Какая битва разгорается за столом! Мальчики играют в мужчин. Это… А, черт! Кажется, мне нужно в туалет. Подождите меня. Обе. Я ни за что не пойду в ресторан одна.

Когда тучная Рут скрылась в толпе, Кейт обернулась к Трейси:

— Она всегда так относилась к обеду у главного?

Трейси взглянула на нее как будто с некоторой жалостью:

— Не волнуйся. Просто она любит выпускать пар за пять минут до события. Но как только Рут сядет за стол с Кремером и остальной бандой, палец в рот ей не клади. Хочешь совет? Понаблюдай за ней. Она никому не даст рта раскрыть. — С этими словами Трейси ушла.

Хорошее настроение Кейт стало быстро улетучиваться, словно воздух из проткнутого булавкой шарика. Прошло четыре года с тех пор, как она впервые побывала в этом ресторане. Четыре года назад вышел ее первый материал. Четыре года назад она познакомилась с Тедом.

«Неужели я когда-то была такой молодой? Неужели были времена, когда мне хотелось, чтобы мою фамилию напечатали в газете, чтобы меня заметил Тед?»

Кейт улыбнулась. Ей и сейчас хотелось, чтобы Тед ее замечал.

Однако, репутацию известного репортера она заработала не связью с ним, а тяжким трудом, бесперебойно снабжая редакцию сенсационными материалами. Кейт знала, что стоит ей остановиться — и никакая любовь не поможет удержаться на вершине.

Но враги ее думали иначе, и это ей тоже было известно. В барах Третьей авеню молодые и уже потрепанные жизнью газетчики за кружкой нива распускали слухи о том, что за женщиной, сделавшей себе имя, всегда стоит мужчина. Впрочем, частенько именно так и было. Многие честолюбивые девочки всерьез думали, что успеха в жизни можно добиться, лишь переспав с нужным человеком. И на какое-то время они действительно возносились. Кейт не раз видела их фамилии под грубо слепленными поделками. Но все продолжалось лишь до тех пор, пока высокие покровители сохраняли к таким девочкам интерес, или пока они сами не впадали в немилость у своих начальников.

А потом бедняжки исчезали.

При этой мысли Кейт даже поежилась. Вот и про все теперь говорят то же самое.

Нет, это явно нервы. Рут запугала ее этим обедом, а она поддалась. Надо взять себя в руки.

Тут Кейт увидела, что к ней идет Рут, успевшая поправить в туалете прическу и заново накрасить губы. Кейт почувствовала себя лучше. Вот, по крайней мере, человек, который о ней так не думает. Подругой Рут не назовешь, но и исподтишка она бить не станет.

«Чего нельзя сказать о Билле Герати», — подумала Кейт, заметив помощника редактора, выходящего из бара вместе со своими ребятами. Троица проследовала в ресторан, и Кейт молила Бога, чтобы ее не посадили рядом с Герати. Она терпеть его не могла и, что еще хуже, до сих пор не научилась этого скрывать.

Герати почувствовал ее неприязнь с первой же встречи и не преминул ответить тем же. Врагов в газете наживаешь не из-за неосторожно сорвавшихся грубых слов или несогласия по рабочим вопросам, а только из-за взаимной антипатии.

Слава Богу, место Кейт оказалось рядом с Бернардом Гленом, редактором отдела политики, немолодым гомосексуалистом, обожавшим розовые рубашки и шелковые галстуки. Это был приятный в общении, безобидный человек, который все говорил и делал невпопад. Кейт удивлялась: как он смог выжить в обстановке дикой конкуренции в газете?

Взглянув на карточку по другую сторону стола, она поняла, что будет сидеть напротив самого Эда Кремера.

Но он запаздывал, и люди, по двое и по трое входившие из бара в ресторан, оживленно обсуждали это. Сторонний наблюдатель никогда бы не подумал, что присутствует на деловом обеде журналистов, ибо никто до сих пор не упоминал о работе. О бейсболе — пожалуйста. Герати, например, рассказывал о вечернике, которую они с женой задумали провести у себя дома. Рут интересовалась погодой.

Господи Иисусе, ну и хитрый же народец! Все ждали Кремера, приберегая свои «блестящие идеи», и говорили о чем угодно, только не о том, что их больше всего волнует. Чем-то они напоминали публику в зале театра, которая дожидается поднятия занавеса. Кейт поняла, что до того, как Кремер сядет на место, спектакль не начнется.

Впрочем, ждать пришлось не очень долго. В половине первого главный редактор вошел в ресторан вместе со своим заместителем и Тедом Геблером. Кейт заметила на галстуке Теда булавку «Тиффани», которую она подарила ему на Рождество. Это придало ей уверенности. Улучив момент, они украдкой посмотрели друг на друга. От этого у нее потеплело на душе, и она твердо решила, что врагам сегодня победы не видать. Она готова покорить весь мир.

Стол Кремера находился в углу тускло освещенного зала. И помещении не было ни цветов, ни украшений, которые могли бы смягчить атмосферу. Все, казалось, подчеркивало деловой характер встречи главного редактора с подчиненными.

И действительно, как только он появился, всех словно прорвало.

Бен Франкс, редактор спортивного отдела, заговорил об успехе вышедшего на прошлой неделе приложения, которое привлекло рекламодателей, до этого активно сотрудничавших с «Пост». Бен гордился своей победой и не скрывал того. Спортивный отдел в газете традиционно довольствовался вторыми ролями. Одним бейсболом читателей не привлечешь, а знаменитые игроки все же пользовались меньшей популярностью, чем, скажем, голливудские кинозвезды. Поэтому дела в отделе шли не очень успешно. Но приложение удалось на славу, и Бен Франкс, активно используя этот козырь на обеде у Кремера, намеревался восстановить некое равновесие. На его счастье, никто из присутствующих, казалось, не возражал.

Бернард Глен — иное дело. Против старика ополчились буквально все — от Теда Геблера до Билла Герата, каждый хотел видеть на месте редактора отдела политики своего человека, помоложе. Тед имел в виду очеркиста, Билл — репортера. Впрочем, пока не столь важно, будет ли новый редактор отдела собирать информацию или писать на ее основе материал. Важнее, чтобы этот человек был «своим». Человек, которого можно контролировать, на которого можно полагаться. На этом-то ноле и шла борьба между Тедом и Биллом.

Но сначала им нужно избавиться от Бернарда Глена. Ради достижения этой промежуточной цели Тед с Биллом объединились, а Глен если и знал, что под него копают, то не обращал внимания.

Из всех собравшихся, похоже, лишь он воздал должное блюдам.

— Выпивал я тут как-то с Карлом Бернстайном, — сообщил он Кремеру. — Вы себе представить не можете, что он наговорил о Тедди Кеннеди и его милой женушке Джоан.

— Например? — сварливо буркнул Герати.

— Не твоего ума дело, проныра. Мы с Карлом — давние приятели. И учти, как только он закончит с Кеннеди, на очереди будешь ты. Я возьму у него материальчик о Тедди.

— Как же! — вмешался Геблер. — Бернстайн не занимается благотворительностью. Если у него с Кеннеди получится, «Вашингтон пост» загребет все себе. Или ты всерьез думаешь, что он отдаст горячий материал тебе, раз ты его старый приятель? — Сделав паузу, Тед добавил: — Пусть даже и такой старый.

— Не будь мерзавцем, дорогой. Тебе это не идет.

И, отшив Геблера, словно провинившегося школьника, Бернард Глен продолжал кокетничать с Кремером, будто престарелая куртизанка с новым поклонником.

Кейт восхищалась его полнейшей непробиваемостью. Он был толстокожим, как носорог. В «Донахью» ходила шуточка: дескать, Бернарда Глена можно не бить в спину — он настолько пренебрегает конкурентами, что, ударь его даже по лицу, он не сочтет нужным это заметить.

Интересно, удастся ли ей самой когда-нибудь развить в себе подобную стойкость? Не обладая большим талантом, Глен ухитрялся долгое время оставаться на плаву. «Несмотря на все усилия Билла и Теда, — подумала Кейт, усмехнувшись про себя, — он благополучно дотянет до пенсии. Если оценивать их шансы в деньгах, я каждый день ставила бы на Глена».

Она украдкой взглянула на Кремера. Патриарх в отлично сшитом костюме допрашивал Рут о ее планах относительно показа мод в Париже. Кейт знала, что потом придет ее черед, и со страхом ждала. Перед обедом Рут посоветовала ей держать язык за зубами и не распространяться о своей работе, если не уверена, что уже ничто не сможет помешать. «Если ты не застолбила свою вещичку на сто процентов, — говорила Рут, — кто-нибудь обязательно украдет твою идею или же все тебе испортит, чтобы, как говорится, ни себе ни людям».

Ни один из ее материалов не застрахован от посягательств. Кейт вздохнула. Неужели и вправду она должна опасаться всех этих людей, хотя они работают в одной газете?

— Я подумываю о том, чтобы взять с собой в Париж Фару Фоусет, — услышала она голос Рут.

Кейт тут же заинтересовалась.

— Лучшие французские кутюрье всегда демонстрируют свои коллекции на сногсшибательных моделях. Эдаких, знаете, высоченных тощих девицах. И одежда на них действительно смотрится потрясающе. А у нас даже понятия не имеют, как это делается. Я собираюсь попробовать поработать в том же стиле — возьму с собой американскую девочку и сниму ее в паре-тройке нарядов.

Кейт взглянула на Рут почти с уважением. Неплохая идея. Но ведь она сама только что предостерегала Кейт.

Кремер принялся обсуждать идею со своим заместителем, и Кейт с трудом подавила улыбку. Ясно, что они говорят об этом не в первый раз и уже заранее все продумали. Вплоть до кандидатуры фотографа. Просто сегодня идею впервые обнародовали.

«Так вот, что имела в виду Рут, когда говорила о стопроцентной уверенности, Надо учесть на будущее».

Вдруг она услышала, как Тед произнес ее имя, и резко обернулась.

— Думаю, было бы неплохо отправить в Париж Кейт, — сказал он. — Она взяла бы несколько интервью у лучших модельеров. Так, как умеет только она: раскалывая скорлупу, добираться до ядра.

Кейт заволновалась. Она никогда еще не уезжала дальше Лос-Анджелеса. А Тед предложил послать ее в Европу, во Францию. Это шанс, которого она ждала.

Тут Кейт заметила, как Билл Герати принялся что-то писать, скрипя авторучкой. И вдруг почувствовала тревогу. Ведь речь идет о моде. При чем тут Герати?

— А не будет ли мисс Кеннеди одиноко в Париже? — спросил наконец он, и все в зале притихли. — Без своего защитника.

— Что вы имеете в виду? — рассердилась Кейт.

Спохватившись, она прикусила язык. Но поздно — Герати приготовил ей ловушку, куда она благополучно и угодила.

— Почему бы не спросить об этом Теда Геблера? — усмехнулся он. — За последние несколько месяцев дружище Тед, насколько мне известно, стал большим специалистом по защите одиноких девушек. Что до меня…

Но договорить ему не дали.

Хрустальный графин, стоявший на столе, вдруг перевернулся и рухнул на пол. Эду Кремеру на колени выпал обильный град из кубиков льда, по крайней мере, шестерых гостей окатило с ног до головы водой, не считая осколков стекла, брызнувших во все стороны.

И в эпицентре стихийного бедствия оказалась Рут, красная от растерянности и смущения.

— Боже мой! Всегда так! Не знаю, куда девать свои проклятые локти! Что же делать? Может, позвать метрдотеля?

Но персонал ресторана уже ненавязчиво ликвидировал последствия происшествия. Тем, кто пострадал сильнее, дали полотенца. Осколки быстро убрали. Метрдотель предложил гостям перейти за другой стол. Но Кремер от десерта отказался.

Он решил, что на сегодня с него хватит. Размашисто подписал чек и возвестил о конце обеда.

Когда он удалился, возникла небольшая пауза. Кейт бросила взгляд на Рут. Та подмигнула и улыбнулась. Кейт поняла, что Рут Блюм спасла ее репутацию, а возможно, и карьеру в «Ньюс».

— Ты в самом деле идешь обедать с этой Кейт Кеннеди? — спросила Трейси.

— А почему бы и нет? — ответила Рут. — У меня от работы уже голова идет кругом. Пора сделать перерыв.

Перед ней на столе лежала пачка фотографий; Взяв лупу, она внимательно разглядывала Джейд, которая перед камерой буквально из кожи вон лезла, чтобы выглядеть более или менее объемно. Рут покачала головой. Сколько ни подбивай лифчик ватой, сколько ни ретушируй, все без толку! Джейд слишком тощая, какая уж тут сексуальность.

— Тебе-то что беспокоиться? — не унималась Трейси. — Можно подумать, Кейт — твоя давняя подруга. Что с нее взять?

— Не все в этой жизни оценивается с точки зрения пользы для отдела моды «Ньюс». Просто хочется нормально поесть.

Рут была не совсем искренна. С того памятного обеда ее заинтересовал роман Кейт с Тедом. Она не могла понять, какого черта талантливая и умная девушка рискует всем ради любовной связи? А всегда интересно посмотреть на человека, который ставит все сбережения не на ту лошадь.

Скрытая в ней феминистка восставала против такой ситуации. На обеде у Кремера ей удалось заткнуть рот болтливому Герати, но это лишь временно. Он найдет способ рассказать обо всем главному, и тогда Кейт не поздоровится. Нет, девчонке необходимо вправить мозги. Так что на веселый обед рассчитывать не приходится.

Поджав губы, Рут опять начала разглядывать снимки, с каждой минутой все больше убеждаясь, что работу нужно переделывать. С другой моделью.

Она взглянула на Трейси;

— Скажи, Джейд уже подписала бумаги?

В глазах у ассистентки появилось загнанное выражение, и она нервно провела рукой по темно-рыжим кудряшкам.

— Боже, Рут, прости… Совсем забыла. Было столько разных дел, как-то вылетело из головы. Но я прямо сейчас, в обеденный перерыв, заеду в агентство и дам ей подписать.

— Хорошо же мы работаем! — язвительно отозвалась Рут. — А если ее уже нет? Если она уже где-нибудь в Китае? Ты не хуже меня знаешь, что без подписи мы не сможем оплатить ей съемки. Теперь я очень сомневаюсь, что «Элита» будет и впредь снабжать нас моделями.

— Да ладно, Рут. Ну, виновата. С кем не бывает?

— С нормальными людьми этого быть не должно! — взорвалась та. — Почему-то подобное случается только с тобой. У тебя, дорогая, ветер в голове. К тому же это не в первый раз. Так ведь? Ты постоянно доставляешь мне неприятности. Словом, я тебя предупреждаю: если не возьмешься за ум, мне придется идти к Кремеру. — Она швырнула Трейси пачку снимков. — Отнеси в студию Эду Диксону и передай, что они больше не понадобятся. А пока я обедаю, садись за телефон. Придется снимать заново. И чтобы к завтрашнему дню все было готово.

— Какую модель ты бы хотела привлечь? — льстиво спросила Трейси.

— Не забивай свою пустую голову моделями. Это не твое дело. После обеда я сама что-нибудь придумаю.

Взяв сумочку, Рут откинула волосы и вышла из кабинета.

Трейси уныло глядела на разбросанные по столу фотографии. Если бы она умела смотреть правде в глаза, то ей пришлось бы признаться, что она действительно не справляется с работой. Но у Трейси не хватало духа смотреть такой правде в глаза, поэтому она во всем винила Рут.

«Жирная корова. Тоже мне, еврейская принцесса! Раскомандовалась. На себя бы посмотрела».

Гнев настолько ослепил Трейси, что она не сразу услышала телефонный звонок, хотя аппарат надрывался уже больше минуты.

— Да, — крикнула она в трубку. — Трейси Ривс слушает. Я могу вам помочь? Извините, она ушла обедать. Хотите ей что-нибудь передать?

— Да, пожалуйста. — Мужской голос был молодым и, кажется, не очень уверенным. — Передайте Рут, что я буду ждать ее в театре… В четверг в семь часов вечера. Я сейчас уезжаю и до телефона доберусь только через три дня.

— А как о вас доложить? — заинтересованно спросила Трейси.

— Дейл Келлер.

— Не может быть! Дейл Келлер, фотомодель. Я видела вас на обложке «Мэн ин "Вог"». Прелесть.

Ничего себе! Толстушка Рут, оказывается, встречается с самим Дейлом Келлером… А ведь он, кроме всего прочего, моложе ее лет на десять.

— Мм… вы слушаете?

— Да, да! — ответила Трейси, даже не пытаясь скрыть волнение. «То ли еще будет, когда я расскажу об этом в курилке!»

— Знаете, я хотел бы несколько изменить первоначальное сообщение. Если вам нетрудно…

— Нет проблем.

— О'кей, передайте Рут, что в театре нам лучше не встречаться, мы там потеряемся. Я буду ждать ее в «П. Дж.» в половине седьмого. И пусть не опаздывает. Спектакль начинается в семь тридцать. Будет обидно, если мы не успеем.

— Не беспокойтесь, — пропела Трейси. — Я лично передам ей все.

Положив трубку, она уставилась на листок бумаги с сообщением Дейла Келлера. Потом, скатав его в шарик, швырнула в мусорную корзину.

«Передам, только не от тебя, красавчик».

«Серендип» был одним из ресторанчиков, куда женщина могла пригласить на обед другую женщину. Снаружи он напоминал обычный магазинчик, торгующий керамическими пепельницами и женьшенем. Но стоило зайти внутрь, и впечатление сразу менялось.

Ресторан находился на двух этажах, оформленных в стиле арт деко. Огромные многоцветные лампы висели над круглыми столиками, в углах стояли декоративные папоротники, из-за чего возникало ощущение, что ты находишься где-нибудь за городом.

Меню ограничивалось салатами и мороженым. Рут взяла себе и то и другое. Наблюдая за тем, как она ест, Кейт дивилась аппетиту редактора отдела моды. Едва сев за столик, Рут тут же расправилась с целой булкой и уже принялась за вторую. «Интересно, это действительно голод или что-то нервное?»

— Солянка здесь — первый сорт, — заметила Рут.

Ткнув вилку в одну из множества тарелок, стоявших перед ней, Рут сделала знак Кейт последовать ее примеру.

— Нет, спасибо, — ответила та.

Она уже начала сомневаться в том, что поступила умно, пригласив Рут. Кейт хотела как-то отблагодарить ее за услугу на обеде у Кремера и теперь, наблюдая за редактором отдела мод, спрашивала себя: «Как нам общаться, если мы совершенно разные?» Некоторая еврейская простоватость и даже вульгарность Рут заставили Кейт вспомнить о своем благородном вестчестерском происхождении.

«Нет, так не пойдет. Рут Блюм может быть кем угодно, но если бы не она, мне пришлось бы вернуться к профессии машинистки».

— То, что ты сделала для меня вчера… — сказала Кейт. — Спасибо. Это было очень любезно с твоей стороны.

— А, — отмахнулась Рут.

Кейт так и думала, что толстушка не придаст значения своему поступку.

— Знаешь… — начала та. — Конечно, это не мое дело, но все же ответь: что происходит у вас с Тедом? Куда ни плюнь, везде только и галдят о «знойном романчике». Даже идиотка, называющая себя моей ассистенткой, никак не может успокоиться.

Кейт была ошарашена.

— Мм… я и не знала, — выдавила она, доставая сигареты. — Мы старались вести себя осторожно. Как же так? — Кейт чуть не плакала. — Мы надеялись все сохранить в тайне, пытались даже виду не показывать…

Рут перестала жевать.

— Ладно, успокойся. Это же не конец света. Глупые сплетни, только и всего. Не обращай внимания, в курилках и не то еще услышишь. На следующей неделе косточки начнут промывать кому-то другому.

— Глупые или нет, — ответила Кейт, — но все равно спасибо тебе за то, что ты не дала Герати рассказать об этом Кремеру.

— Билл Герати всегда играет не по правилам, — буркнула Рут. — И любом случае я не дала бы ему безнаказанно разевать рот на обеде у главного. Даже если бы мне пришлось засыпать битым стеклом всех присутствующих.

Кейт наконец прикурила и глубоко затянулась.

— Значит, ты сделала это лишь для того, чтобы заткнуть ему рот? Вне зависимости от того, что Он хотел сказать?

— Не совсем. Я считаю тебя классным репортером, твои последние материалы очень хороши. Я серьезно. И тебе нет нужды связываться с Тедом Геблером. Ты обойдешься и без него.

— Ошибаешься, Рут. По-моему, настало время кое-что прояснить. Ты думаешь, я хотела, чтобы Тед Геблер помог мне сделать карьеру? — Кейт улыбнулась и выпустила изо рта струйку дыма. — Глупости.

— Так за каким же чертом ты спишь с ним?

Кейт уставилась на Рут. «Господи, как же так случилось? Ведь я хотела только поблагодарить… Откуда же я могла знать, что невинный обед превратится в допрос инквизитора?»

— Мне кажется, я люблю его! — чуть слышно ответила она.

Рут улыбнулась.

— Может, поговорим об этом? А что? Иногда полезно излить душу.

Кейт с минуту пребывала в нерешительности, но потом сдалась и рассказала о последних месяцах жизни, ничего не утаив, с сестрами Кейт никогда не откровенничала, а у подруг детства и юности было много своих проблем. Как-то так вышло, что она всем поделилась именно с Рут. Закончив, она рискнула поднять глаза на собеседницу. Кейт ждала осуждения, но Рут просто сказала:

— Давай-ка я лучше расскажу тебе про Теда. Хотя, не уверена, что смогу хоть как-то повлиять на тебя.

Это были первые ее слова, которые вызвали у Кейт настоящий интерес.

— Когда ты с ним познакомилась? — спросила она.

— Когда мне было шестнадцать. В школе. Да, да, — кивнула Рут, заметив ее изумление. — Тед для меня не просто коллега по работе. В сущности, мы выросли вместе. Хотя я не испытываю большой радости от этого.

— Не понимаю.

— О'кей, скажем так: если ты считаешь Теда Геблера красавчиком, тебе надо было видеть его лет эдак восемнадцать назад. В те времена на его фоне потерялся бы и Роберт Редфорд. Мы, девчонки из Флитвуда, все поголовно сходили по нему с ума. Некоторые даже сами назначали ему свидания. Но бесполезно. Смазливая еврейская девочка из Нью-Джерси не могла его заинтересовать. Тед и тогда мнил себя птицей высокого полета.

Рут откинулась на спинку стула и замолчала, вспоминая, каким она знала Теда много лет назад. Уже тогда он хотел получить от жизни не просто хорошую работу и занять заметное положение в еврейской общине, ибо его отец, который жил в Германии и стремился только к этому, в итоге жестоко просчитался.

Иосиф и Софи Геблеры лишь чудом избежали концентрационного лагеря. За три года до прихода Гитлера к власти Иосифа, преподававшего в университете Ганновера, избили на улице молодчики из зарождавшейся национал-социалистской партии. Второго предупреждения Иосифу не потребовалось. Он написал двоюродным братьям в Филадельфию, прося встретить его со следующим пароходом из Германии. Он, его жена Софи и маленький Вальтер, которому тогда исполнилось восемь, бросили дом, оставили работу и покинули родину.

Когда Иосиф приехал в Америку, у него не было ничего, кроме чувства собственного достоинства, которому он не изменил до конца жизни. Поэтому Иосиф не стал учить английский, не пожелал устраиваться на лакейскую работу, какую только и можно было найти человеку, владевшему лишь немецким и ивритом.

Семья жила на остатки сбережений и подачки двоюродных братьев Иосифа. Через несколько лет родился Тед, и денег стало катастрофически не хватать. Тогда Вальтер устроился на работу. Он начал развозить продукты, то есть занялся тем, чем, по идее, должен был заняться его отец, чтобы прокормить семью.

Тед рос под влиянием отцовского авторитета. Отец был для него кумиром. Хотя люди называли его бездельником. Но мальчик считал, что они ничего не понимали. Ибо отец познакомил младшего сына с творениями Гете, научил мастерски играть в шахматы. С ним Тед мог спокойно обсуждать мировую политику, кризисы на Уолл-стрит, живописные полотна художников прошлого века.

Вальтер наблюдал за происходящим, но молчал. «Пусть младший брат еще немного потешится иллюзиями, а когда подрастет, устроится на работу, как все люди. Тогда он научится понимать жизнь», — так, вероятно, рассуждал он.

И Тед учился жизни, хотя не на овощном рынке. Иосиф Геблер играл в шахматы с Гайми Коэном, редактором местной газетенки. Так себе издание, чуть посерьезнее информационного бюллетеня. Но если удастся определить туда младшего сына, мальчик со временем получит настоящую профессию.

Тед начал работать в «Флитвуд инквайрер» курьером, зарабатывая пять долларов в неделю — вдесятеро меньше, чем мог бы зарабатывать на рынке. И тогда Вальтер пригрозил уйти из дома. Ему одному трудно кормить всю семью.

Восстановила мир Софи:

— Дай мальчику год, — умоляла она старшего сына. — Только год. Если не получится, я сама отправлю его к тебе на рынок.

Но все получилось, иначе просто и быть не могло. Тед был уверен в этом. К концу года он занял в редакции должность репортера-стажера и стал приносить домой уже по двадцать долларов в неделю. Он полюбил работу в газете, хотя ее и газетой-то трудно было назвать. А больше всего в профессии журналиста его привлекало ощущение свободы и право задавать людям вопросы, которые не рискнешь задать даже близким друзьям.

По мере продвижения по службе ощущение свободы и власти усиливалось, превратившись со временем в, своего рода наркотик, без которого Тед уже не мог обходиться. Раз отец не сумел наладить жизнь в Америке, а старший брат выбился лишь в работяги, то он, Тед, обеспечит будущее семьи.

И он поклялся себе, что когда-нибудь станет хозяином.

«Конечно, Теду не хотелось связываться с еврейской девчонкой и навечно осесть во Флитвуде. У него просто не было времени», — думала Рут.

Ее вывел из задумчивости голос Кейт.

— А как он женился на Санди? — спросила она. — Ты вроде говорила, что у него были другие планы.

Рут улыбнулась:

— Секс. В те годы Санди была, так сказать, «мечтой поэта». Высокая блондинка, остальное тоже при ней. К тому же она умела показать себя. О, еще как умела! И когда она появлялась в местном теннисном клубе, у всех ребят глаза лезли на лоб.

Кейт поморщилась:

— А Тед неплохо играл в теннис, да?

— Точно. А увидев однажды Санди Голдберг, стал играть еще лучше. Отец ее был крупным продюсером в Лос-Анджелесе, и Санди приехала во Флитвуд навестить бабушку…

Тед разузнал побольше о ее семье, и его интерес к Санди возрос. Если бы она не задержалась у родственницы, ничего бы серьезного между ними не произошло. Но однажды Тед поймал себя на мысли, что Санди уже три месяца во Флитвуде и, похоже, домой не собирается. Затем, разумеется, случилось то, чего и следовало ожидать, — Санди забеременела. И вместо того чтобы помалкивать и тайком сделать аборт, она рассказала матери. Если бы Санди не происходила из богатой еврейской семьи, все вышло бы иначе. Но ее родители связались с родителями Теда и договорились о свадьбе, которая состоялась едва ли не под дулом пистолета. Тед вынужден был распрощаться с мечтами о блестящем будущем. Все его сбережения ушли на первый взнос за старенький домик в Поукипси, а в смысле карьеры он остановился на достигнутом: спокойная и надежная кабинетная работа в отделе. Через пять месяцев после свадьбы жена родила ему двойню. Мальчишек.

— Расскажи о ней, — попросила Кейт.

— А что рассказывать? Высокая худая блондинка. Едва подросла, сходила к косметологу и ей подправили еврейский носик. Любит дорого одеваться. Точнее, ее туалеты дорого выглядят. Всем известно, что Санди покупает наряды в «Лоймане», но делает вид, что они из «Бергдорфа». Впрочем, кто знает, может, когда ее ребята закончат школу, она и вправду позволит себе такие вещи.

— Ты же говорила, что ее родители не из бедных?

— Верно, но Тед отказался от их поддержки. Как всякий настоящий мужчина, он считает, что сам должен отвечать за жену и детей. Санди пришлось с этим смириться. И надо отдать ей должное, она научилась жить по его правилам. Конечно, сначала было трудновато, но она стала довольствоваться тем, что предлагала ей жизнь. В общем, у них все нормально. По крайней мере, так считает она. Санди обставила дом мебелью, которую привезла из Лос-Анджелеса. Сама все делала. Ей и соседи помогали. Но самое удивительное — она научилась готовить! Санди, до того и кастрюли в руках не державшая, стала отличным поваром.

Кейт упала духом. Конечно, за женой Теда ей не угнаться. Она даже представила себе высокую светловолосую и гибкую Санди, которая возится с детишками и подает мужу домашние запеканки…

— Что с тобой? Ты будто увидела своего злейшего врага.

— По-моему, именно это и произошло. И причем враг, кажется, непобедим.

— Ты о Санди, конечно? Позволь заметить, что ты ошибаешься. Победить Санди можно. Это я тебе говорю. Она не обладает ни стилем, ни воображением. Ей с тобой не тягаться. Кроме мужа и детишек, она ничего от жизни не просила. А сейчас, похоже, отношения с мужем ненадежны.

— И ты полагаешь, виновата я.

— Дело не в том. Если бы Тед по-настоящему любил Санди, то и не взглянул бы на тебя. Но он никогда ее не любил. Какие-то чувства, наверное, были, иначе он вообще не связался с ней. Однако, он любил ее не настолько, чтобы жениться. Это случилось не по его воле, хотя он примирился со своим положением, и до тебя у него не было любовниц. Может, пару раз спал с кем-нибудь, только ничего серьезного.

— А со мной у него серьезно?

— Ты сама должна это знать. Связавшись с ним, ты рискуешь своей карьерой, но и он тоже. Думаешь, у Кремера не поднимется рука уволить Теда, узнай он о вашем романе? Ошибаешься. А если его уволят, кто будет платить за дом? Никто. И Теду это хорошо известно. Только ему, кажется, на все наплевать. Как, впрочем, и тебе.

Внимательно приглядевшись к собеседнице, Рут пожалела о резких словах. Кейт так и не притронулась к еде, зато выкурила чуть ли не всю пачку. Сейчас она выглядела старше своих двадцати семи лет.

— Ты предлагаешь мне расстаться с ним?

Возникла недолгая пауза.

— Когда я шла в ресторан, то собиралась предложить именно это, а теперь, уже не уверена. Ты мне нравишься, Кейт, и Тед нравится тоже. Я считаю, что никто не имеет права насильно тащить мужчину под венец.

— К чему ты клонишь?

Рут улыбнулась. По крайней мере, попыталась, хотя глаза оставались печальными.

— Полагаю, ты должна бороться за то, во что веришь, и к черчу последствия… В крайнем случае, вы оба найдете себе другую работу.

— А как же Санди?

Рут на минуту задумалась.

— Мне трудно судить. Ведь я не замужем, у меня нет ни двух пацанов, ни стиральной машины. Но если тебе интересно мое мнение, то Санди придется несладко. У нее нет престижной работы, как у тебя. По разным приемам она не ходит. Кому она будет нужна? Никому. К тому же у нее дети. Ей остается только держаться за мужа и надеяться, что Тед в конце концов образумится.

— А если не образумится?

— Не знаю… Санди что-нибудь придумает. Но мой тебе совет: не стоит недооценивать силу отчаяния. Может, Санди и не самая умная женщина в Нью-Йорке, однако ей нечего терять.

Хотя в ресторане было душно, Кейт вдруг похолодела. Не так уж давно ей тоже нечего было терять. На мгновение она поняла Санди Геблер. И ей стало нехорошо.

Рут была вне себя. Она десять раз проверила автоответчик. Никаких сообщений. В офисе то же самое. Редакционный телефон не замолкал, но ей лично никто не звонил.

К половине восьмого ее охватила тревога. Дейл пропал. На него это не похоже. Целый год они ежедневно разговаривали по телефону. Иногда и дважды за день.

А вот сегодня он впервые не позвонил, дома его тоже не было. Рут злилась и беспокоилась. На завтра у них назначено свидание. И не простое — это годовщина их первой встречи. Четверг, пятнадцатое. Рут решила отметить это торжественно, с большим трудом достав билеты на премьеру «Частной жизни» Ноэля Кауарда. Играть должен известный английский актер, поэтому все билеты на спектакль проданы на много месяцев вперед.

Премьера обещала громадный успех, в чем никто не сомневался. Рут даже удалось получить приглашение на банкет, который затем состоится прямо на сцене. Для избранных. И вот, на тебе, ее друг не удосужился дать ответ.

Рут нервно ходила по балкону, который опоясывал ее гостиную. Плющ на цветочной решетке уже пустил несколько побегов, зацвели и растения в горшках, расставленных вдоль узкого длинного балкона. Рут вернулась в комнату за лейкой. Уход за зеленью всегда действовал на нее успокаивающе.

Может, Дейл позвонит, когда она будет поливать цветы? Она сняла телефон-трубку и сунула ее в карман фартука. Господи, сделай так, чтобы он позвонил!

В погожий день из окон квартиры, расположенной на двадцать четвертом этаже дома по Второй авеню, открывался вид на Гудзон и Пятую авеню. Два года Рут копила деньги, чтобы снять это поднебесное гнездышко, и теперь не жалела ни об одном истраченном долларе.

Район, хотя не самый богатый в городе, все же был достаточно престижным.

Здесь жили актеры и преуспевающие рекламные агенты, и это создавало некую атмосферу богемности. Маленькие супермодные ресторанчики соседствовали с овощными лавками, выставлявшими товар прямо на улицу.

Квартира Рут вполне соответствовала району, в котором находилась. Основную площадь занимала большая гостиная с панорамными окнами, которые так и остались голыми, поскольку у хозяйки сначала не хватило денег, а потом она просто забыла об этом. Зато натертый дощатый пол был покрыт экзотическим персидским ковром.

Рут приобрела его в подвальчике Мэйси по грабительской, как она считала, цене. Хотя по большому счету ей было наплевать, ибо ковер того стоил. Он сразу преобразил всю квартиру: она уже не напоминала пристанище надрывающейся на работе деловой женщины, а походила на уголок какой-нибудь примадонны или принцессы.

Впрочем, поведение Дейла отнюдь не способствовало тому, чтобы Рут чувствовала себя принцессой.

До половины десятого ей позвонили дважды. Мать отругала Рут за бармицвах в Кэтскиллсе, куда она отказалась прийти. А подруге захотелось излить душу по поводу любовных проблем. Эти стенания Рут не стала долго выслушивать. У нее самой намечались серьезные неприятности, зачем травить душу еще и чужими.

В десять она решила, что с нее довольно. Уж кого-кого, а честолюбивых молодых людей вроде Дейла в этой жизни хватало. Надо лишь выйти и найти себе другого.

Рут Блюм трезво смотрела на вещи. Она не юная девочка. Не красавица. Не худенькая.

Зато она обладала тем, чем не могли похвастаться эти шлюшки, — связями. Если молодой человек хотел познакомиться с влиятельными людьми в мире моды, Рут могла это устроить. Если молодой человек хотел попасть на обложку «Мэн ин "Вог"» или «Вуменз веа дейли», для Рут и это не было проблемой. Если, разумеется, кандидат в модели был красив… и юн.

Ведь мальчикам — если они не являются наследниками крупных состояний — всегда нужна поддержка. И всегда можно найти того, кто не прочь ухватиться за спасительную руку зрелой женщины. Мир жесток. Одному пробиться чрезвычайно сложно, поэтому утешение и поддержка ценятся в этом мире так же высоко, как и секс. Во всяком случае, пока ты не встал на ноги.

«Может, Дейл решил, что он во мне больше не нуждается. Ведь с моей помощью он уже стал одной из самых известных в Нью-Йорке фотомоделей».

Рут вздохнула. Пришло время снова отправляться на поиски. Невесело усмехнувшись, она сделала макияж, расчесала спутанную копну густых волос и, удовлетворенная своим видом, шагнула в ночь.

В джазовом подвальчике «Свэтс» Рут появилась в одиннадцать часов. Снаружи он ничем не отличался от других баров Виллиджа, но, спустившись по узкой витой лесенке, вы сразу понимали, что это не простая забегаловка, каких много.

И самым примечательным здесь была не длиннющая стойка бара, а группа из четырех музыкантов, которые играли старые мелодии Фэтса Домино.

Кто-то тянул гашиш, и его запах еще больше подчеркивал духоту, обычную в подобных заведениях.

Едва Рут вошла в зальчик, у нее сразу поднялось настроение. Здесь было полно мужчин: группки друзей, одиночки, кавалеры с дамами.

Она заказала пива для будущего знакомого, стакан пепси для себя и принялась ждать. Минут сорок прошли безрезультатно. Посетители, в основном люди от тридцати до сорока пяти, были заняты собой и не глядели по сторонам. Раздалось только несколько одобрительных возгласов в адрес музыкантов. На Рут внимания не обращали. Но ее это не смущало, ведь для девяноста процентов мужчин она — пустое место. Оставались заветные десять процентов. Они-то и нуждались в ней.

К полуночи Рут все это стало надоедать. Она заказала еще пепси и, чтобы не сидеть без дела, гамбургер. Она выпьет пепси, съест гамбургер и пойдет домой. Ничего, не последний день живем.

Но вдруг Рут увидела его и тут же забыла о доме. Высокий, бледное лицо, светлые волосы. Почти мальчик. Она ни за что бы не дала ему больше восемнадцати, но его уверенности мог бы позавидовать и сорокалетний мужчина.

Первое впечатление ее не обмануло. Заметив Рут, юноша без колебаний подошел и с ходу поинтересовался:

— Одна?

Он предложил ей сигарету, а когда Рут покачала головой, заказал еще пепси.

— Приятно видеть женщину, которая не пьет. Это полезно для здоровья. К тому же необременительно для мужчины. — Юноша улыбнулся.

Рут улыбнулась в ответ:

— Ты живешь в городе?

— Ага. — Снова уверенная улыбка. — Есть чердачок в Сохо. Там нас целая шайка. На кровати спим по очереди.

— А чем ты занимаешься, когда постель занята?

— Шатаюсь там и сям. По улицам. Приторговываю наркотой, если хватает денег на то, чтобы взяли в долю. А почему тебя это интересует? Надеюсь, ты не из полиции?

— Нет, я журналистка. И мой рабочий день уже закончился, — добавила Рут.

— Ага, свободный от работы журналист. Значит, можно не опасаться разоблачений?

Она откинулась на спинку стула. Настроение заметно повысилось, теперь она в знакомой стихии. Краткое знакомство. Прощупывание друг друга. Выяснение, кто беден, а у кого есть деньги. Кто нуждается в помощи, а кто может эту помощь предложить. Для Рут секс был частью сделки, и она всегда стремилась выторговать себе наилучшие условия.

С этим белокурым красавчиком по имени Рокки никаких проблем, похоже, не возникнет. Ему просто нужна кровать, удобная кровать. А если придется выполнить некие условия, что ж, он не против.

Когда они выходили из подвальчика, Рут уже чувствовала себя превосходно. Сделка ей понравилась. Парнишка такой простой и непритязательный. Ей даже не придется знакомить его с нужным агентом или директором киностудии. Он хотел лишь домашнего уюта. А этим она может обеспечить его без труда.

Рут его недооценила. Нет, она предполагала, что юноша окажется хорошим любовником. У мальчиков никогда не бывает проблем с эрекцией. Но она даже не подозревала, какой сюрприз он ей готовит.

Едва они вошли в квартиру, Рокки дал понять, что хочет ее. Обошлись без пресловутых чашечки кофе и кружечки пива. Он сразу взял ее за руку и повел в спальню.

— Раздевайся, — скомандовал он, а когда Рут потянулась было к выключателю, сказал: — Ничего, мне нравятся крупные девушки.

И не соврал.

У кого-то есть талант к игре на фортепиано, другие хорошо рисуют, третьи, как Рут, являются профессионалами в своем деле. Рокки был профессионалом в любви. Нежный, предупредительный, энергичный, он раз за разом доводил Рут до оргазма. Но хотя ее тело полностью находилось под властью ощущений, головы она не потеряла. И даже как бы со стороны наблюдала за происходящим.

«Да что это со мной? Разве я не хотела этого?»

Как только она начала анализировать, любовный пыл стал быстро угасать. Она словно обратилась в мрамор. Венера Боттичелли. Внешне красиво и нежно, а внутри ничего. Безжизненная пустота.

Откинув голову на подушку, Рут изобразила утомление.

— Рокки, ты просто волшебник… только я немного устала. — Но, заметив его огорчение, смягчилась: — В холодильнике есть пиво и пепси, супермен. Принеси-ка их сюда.

Тот, как щенок, бросился выполнять приказание и, натянув линялые джинсы, скрылся на кухне.

Рут больше всего на свете хотелось сейчас принять душ. А еще лучше полежать в пенистой воде. Только одной. Неоперившийся юнец, оказавшийся на деле искусным любовником, ей больше не нужен.

Взглянув на часы, она вздрогнула от неожиданности: Господи, уже почти два часа ночи! Она послала его на кухню минут двадцать назад. Чем он там занимается?

Она вышла в гостиную и застыла. Рокки передвигал мебель. Не оставил в покое даже ковер. Причем делал все это с ужасно сосредоточенным видом.

— Что происходит? — изумленно спросила Рут.

— Мебель передвигаю, — ответил юноша таким тоном, как будто передвигать мебель в чужом доме в два часа ночи было для него самым обычным делом. В его глазах появилась мольба. — Ты же сказала, что я могу остаться. Ты ведь не передумала? — Впрочем, уверенность быстро к нему вернулась. — Нам было хорошо в постели. Я знал, как сделать, чтобы ты меня захотела. Но это еще не все. Погоди, сама увидишь!

У Рут появилось ощущение, будто на нее надвигаются стены комнаты. Ее охватило незнакомое чувство — паника.

— Я думала, у тебя есть дом. Тот чердак в Сохо, в котором ты живешь с друзьями.

— Это не дом, а ночлежка. — Рокки презрительно хмыкнул.

Впервые за этот вечер Рут осознала, что у нее могут быть неприятности. Она быстро вернулась в спальню, надела теплый спортивный костюм.

— Эй, ты куда? — окликнул ее Рокки, когда она направилась к двери.

— Хочу предупредить портье, чтобы мне оставили утром дополнительную пачку молока. Раз уж ты решил остаться, не сидеть же тебе без завтрака.

Прежде чем он успел ответить, Рут вышла из квартиры.

Слава Богу, охранник был на месте. Не вдаваясь в подробности, она сказала, что у нее дома нежелательный посетитель, который не хочет уходить. Охраннику платили не за то, чтобы следить за нравственностью жильцов, а чтобы блюсти их интересы. Через пять минут он уже выволок протестующего Рокки из лифта и вытолкал за дверь.

— Только попробуй вернуться, — крикнул он вдогонку. Охранник вытер руки о штаны, недоумевая про себя, как приличная женщина вроде Рут Блюм могла связаться с голодранцем.

Вернувшись в квартиру, Рут налила стакан вина. Сейчас ей необходимо успокоиться. Случившееся потрясло ее до глубины души. И дело не в том, что молодой человек, которого она подцепила фактически на улице, мог совершить какое-то насилие.

За последние три-четыре года Рут привыкла использовать мужчин и давать им пользоваться собой. При этом она не задумывалась над тем, что делает. Все прекрасно: много секса и мало тревог о завтрашнем дне.

Но этой ночью Рут удалось как бы со стороны посмотреть на последствия своих деяний, и увиденное ей совсем не понравилось. Угораздило же ее в тридцать четыре года подцепить юнца, который предложил сексуальные услуги в обмен на жилье. От его самоуверенности пробирала дрожь. Он был убежден: она прямо умирает без мужика, поэтому ни в чем не сомневался. Вспомнив его, Рут поежилась и сделала большой глоток из стакана.

Что случилось с молодежью? Что случилось с дружбой? Что случилось с любовью?

Она чувствовала себя опустошенной. Но вместе с опустошенностью возникло и привычное ощущение голода. Тяжело передвигая ноги, она направилась к холодильнику, где лежали жареная курица, какой-то салат, фрукты и целая ватрушка. Рут не сомневалась, что съест все. Она также знала и то, что содержимое холодильника не заполнит пустоты, которую она ощущала внутри.

 

ГЛАВА 4

Она вернулась в сумерки. Но и без света комната выглядела красиво. Впрочем, Санди не могла судить об этом объективно: дом всегда казался ей красивым, даже в те времена, Когда они спали буквально на голом полу среди чемоданов и тюков.

Искали его долго. «Всю жизнь», — подумала она и улыбнулась, проведя рукой по обитой деревом стене кабинета на первом этаже. Санди очень любила свой дом, и ее часто тянуло провести рукой по стене, как бы удостовериться в том, что она действительно живет здесь.

Санди разожгла камин, когда пошла в школу за сыновьями, и теперь с радостью обнаружила, что огонь не погас.

— Лайонел, Томас! — крикнула она в распахнутую дверь. — Быстро домой, пока не простудились!

Никто не ответил. Зато она услышала детский смех и громкий лай. У соседей жил здоровенный охотничий пес, который, очевидно, вышел погулять.

— Ну, хорошо, — покорно сказала она. — Можете завести сто в дом. Только ненадолго, он испугает нашего кота.

В следующую минуту в дверях появились близнецы. У них были светлые волосы отца и голубые глаза матери. Вслед за ними вошел пес.

— Его зовут Йоп, — сообщил Лайонел, который считался старшим, так как родился на две минуты раньше Томаса. — Наши соседи из Голландии.

— Да хоть из Тимбукту. Больше десяти минут я этого зверя в доме не потерплю. Вы меня слышите? Чтобы к приходу Джоанны его здесь не было.

Санди вздохнула. Если повезет, Джоанна объявится в половине пятого, и она на целый вечер избавится от сыновей.

Нечасто ей выпадала удача: провести вечер без детей. Она их любила. Ради них жила. Но время от времени приятно сбросить с плеч это бремя и сходить куда-нибудь с Тедом. Сегодня она надеялась вновь почувствовать себя двадцатилетней, такой же, какой была, когда весь мир лежал у ее ног.

Она поднялась по витой лестнице на второй этаж. Лестница… Два месяца ушло на то, чтобы ее отделать, покрыть лаком. Простучав каблучками по голому полу коридора — скорее бы купить сюда ковер, — она вошла в спальню.

Санди критически оглядела себя в зеркале и довольно улыбнулась: «А ты еще ничего».

Санди Геблер не переоценивала своей красоты. Да и нечасто выпадала минута посмотреть на себя в зеркало. Но когда смотрела, почти всегда оставалась довольной.

Высокая, светловолосая, с невинным детским личиком, Санди относилась к типу людей, не склонных к полноте и не нуждающихся в диетах, чтобы поддерживать форму. Ее упругое тело, натренированное игрой в теннис, все еще оставалось молодым. Подперев руками грудь, Санди поморщилась. Это ее слабое место. В сущности, груди практически не было. Может, поэтому она мечтала о чувственных формах Софи Лорен. «А кто я на самом деле? Вуди Аллен», — с горечью констатировала она.

Покачав головой, Санди направилась в ванную комнату, пустила воду, добавила в нее ароматического масла и с удовольствием погрузилась в воду.

Сегодня они с Тедом идут в театр. И не куда-нибудь, а на премьеру «Частной жизни».

Что бы ей надеть? Мамино платье с черным кружевом? Нет, чересчур старомодно. Может, платье от Ральфа Лорена, которое она купила в «Лоймане» прошлой зимой? Недостаточно изящно. Санди выбрала платье от Оскара де ла Ренты, которое ей подарила сестра. Два вечера ушло на то, чтобы подогнать его по фигуре, но результат, окупил все труды. Хватало одного взгляда, чтобы узнать модельера. Элегантный наряд свидетельствовал также о хорошем вкусе женщины. И ее богатстве, если уж на то пошло.

Одно это платье уже говорило о статусе его обладательницы. А для Санди, у которой не было особых личных достижений, кроме мужа, положение в обществе много значило.

Она с нетерпением ждала этого вечера. Еще месяц назад, купив билеты, Тед сказал, что главную роль играет Дэвид О'Нейл.

Однажды Санди уже встречалась с ним. В доме родителей на Беверли-Хиллз. Ее отец был независимым продюсером и время от времени, когда у него хватало денег, позволял себе иметь дело со знаменитостями вроде О'Нейла. Кстати, отец считал, что ирландцу не стоит доверять главную роль, ибо у него репутация отъявленного пьяницы. А если актер ненадежен, значит, он будет опаздывать на репетиции, что приведет к перерасходу выделенных средств.

Крупные студии могли себе такое позволить, но не Сай Голдберг. И когда он это решил, Дэвид О'Нейл исчез из жизни Санди. А теперь они встретятся снова.

Санди с нетерпением ждала этой минуты.

Да, сегодня весь мир опять будет лежать у ее ног.

Кейт удивилась, когда Рут пригласила ее на премьеру «Частной жизни». Кто же делает это в последний день? Впрочем, она догадалась, что редактора отдела моды подвел мужчина, и не стала расспрашивать.

Что ж, спектакль — крупное событие в городе, а дел у нее на вечер нет. Тут и думать нечего. Зачем смотреть в зубы дареному коню.

Кейт выбрала изящное и неброское черное платье. У каждой женщины есть в гардеробе нечто подобное. Дорогое, скромное, гарантирующее, что не привлечет к себе внимания, особенно на банкете. Ибо единственный на свете мужчина, чье внимание было Кейт интересно, проводил этот вечер с женой.

Она встретилась с Рут в кассах «Аполлона». Ту ни с кем невозможно спутать, тем более, если она одета в малиновый шелк. На другой женщине подобный наряд выглядел бы дешевым и крикливым, только не на Рут.

Поскольку до начала оставалось еще минут двадцать, они решили выпить в фойе по чашечке кофе. Отыскивая в сумочке мелочь, Кейт вдруг заметила высокого, удивительно красивого молодого человека, который проталкивался к ним через толпу.

Он схватил Рут за руку, повернув ее к себе лицом. Кейт заметила, как гневно сверкнули ее глаза, и сразу заинтересовалась. Долго ждать не пришлось.

— Какого черта ты здесь делаешь? — взорвалась Рут.

— Что ты имеешь в виду, черт побери?! Я сорок минут ждал тебя в «П. Дж.». А когда ты не пришла, я подумал, что-то случилось, и бегом примчался оттуда в театр.

Кейт показалось, что Рут сейчас заплачет от злости.

— Да, врать ты научился бесподобно. Но предупреждаю, Дейл Келлер, если ты всерьез думаешь заморочить мне голову своими баснями, то сильно ошибаешься.

— Постой, не горячись. Два дня назад я звонил тебе на работу, так как уезжал на натурные съемки и хотел заранее договориться о встрече. Я сказал, что буду ждать тебя в «П. Дж.». Честное слово, не вру! Наверное, секретарша не передала тебе. Или они у вас в «Ньюс» все с ума посходили?

На какое-то мгновение Рут смутилась. Возможно, он говорит правду. С другой стороны, нельзя поручиться, что он все это не выдумал. У молодых людей планы зачастую меняются в последнюю минуту. Может, он договорился провести этот вечер с какой-нибудь девчонкой, а та его подвела, вот он и решил быстренько вернуться к той, которая точно не подведет. К Рут. К доброй, всепрощающей старушке Рут.

Но за вчерашнюю ночь она изменилась. Теперь у нее уже нет желания связываться с ненадежными молодыми людьми, какими бы красивыми они ни были. И, честно говоря, у нее сейчас вообще нет желания связываться с мужчинами как с таковыми. Вчера ночью она трезво взглянула на себя. Ей открылась горькая правда, которая отозвалась в душе болью и неуверенностью в будущем.

Пока Рут не знала, как жить дальше. Ясно одно: она больше не станет торговать одолжениями в обмен на любовь. Дейл Келлер и так уже немало получил от нее, а много ли дал взамен? Правый или виноватый, пусть катится. С ним покончено. Точка.

— Рассказывай сказки кому-нибудь другому. А мы с подругой идем на спектакль.

Рут взяла растерянную Кейт за руку и увлекла в зрительный зал.

— Что это значит? — спросила та.

— Просто молодой человек ошибся дверью, — отозвалась Рут. — Блудный сын решил вернуться к мамочке, они всегда так поступают. Когда спустится на землю, обо всем забудет. Я уже забыла.

Демонстративно раскрыв программку, она стала читать о Дэвиде О'Нейле.

Кэйт уже видела «Частную жизнь», но эта изящная стильная вещь продолжала волновать ее. Потому, наверное, что она не имела ничего общего с реальной жизнью.

Здесь, на Бродвее, любовь — пустяк, сценический прием, которым можно пользоваться, никому не причиняя боли. Здесь ничто не воспринимается всерьез. Браки заключаются под влиянием минутного каприза. А когда главный герой бросает в пьесе свою жену во время медового месяца, зрители о ней тут же с легкостью забывают.

«Вероятно, пьесу написал гомосексуалист, — ехидно подумала Кейт, — которому плевать на супружеские обязательства. И на любовь, если уж на то пошло».

Когда занавес опустился, Рут знаком велела ей не вставать. По бродвейской традиции послепремьерный банкет должен проходить на сцене. Приглашенные не трогались с мест, остальные зрители проталкивались к выходу.

Опять же, по традиции, рабочие сцены не убирали декорации к третьему акту, и прием должен был проходить в любовном гнездышке Аманды и Эллиота в Париже. Создавалось впечатление, как будто тебя пригласили в чью-то гостиную.

Актеры уже суетились возле бара. Приняв бокал шампанского из рук высокого мужчины с изысканными манерами, Кейт уже хотела подойти к Дэвиду О'Нейлу и вдруг увидела их.

На секунду ей показалось, что сердце у нее остановилось. Тед шел под руку с высокой блондинкой, должно быть, с женой. Почувствовав слабость, Кейт ощупью поискала, куда бы сесть.

Высокий мужчина взял ее под локоть.

— Все в порядке? — тревожно спросил он. — Вот диван. Садитесь.

Устроившись рядом, он начал рассказывать о себе. Кейт делала вид, что слушает, не понимая ни слова. Она видела лишь блондинку, положившую руку на плечо Теда. На плечо ее любимого.

Сначала Кейт изумилась. Она не ожидала, что Санди окажется такой… почти девочкой. С невинностью в глазах, которая совершенно не вязалась с образом домохозяйки и матери. До сих пор Кейт представляла жену Теда немодно одетой женщиной средних лет. Такие женщины пользуются муниципальным транспортом и носят практичную обувь.

А перед ней оказалась изящная блондинка с чуть вздернутым носиком и длинными, как у русалки, волосами. Кейт чувствовала себя обманутой. Женщины вроде Санди Геблер не имеют отдельных спален. Они спят вместе с мужьями. Кейт заметила ее чувственный рот с ярко накрашенными губами и поняла, что Санди не только спит с мужем, но еще и занимается с ним любовью.

И что за нелепая ситуация! Любовница в скромном черном платье тихо сидит в уголке и умирает от ревности, глядя на любимого мужчину, который идет под руку с красоткой блондинкой. Ноэль Кауард стал бы знаменитым, возьми он эту тему — любовница и жена поменялись местами.

Ее невеселые размышления прервал сидевший рядом мужчина:

— Вы меня не слушаете, да?

У него было утонченное, чисто английское произношение.

— Конечно, слушаю, — с некоторым раздражением ответила Кейт.

— О'кей, ну и как же меня зовут?

— Э-э…

Почему бы ему не оставить ее в покое?

— Давайте я повторю, хорошо? Меня зовут Чарли Гамильтон. Я — агент Дэвида О'Нейла. Теперь ваша очередь. Как ваше имя? Кто вы?

Он явно не собирался отступать. И тогда Кейт решила пойти ему навстречу. Не оставаться же совсем одной на этом вечере. А что до Санди, то, если повезет, можно избежать разговора с четой Геблеров.

Решив все это, она «включила» свое обаяние.

— Кейт Кеннеди из «Ньюс». Пишу очерки, беру интервью. Может, на прошлой неделе вы читали мой материал о Никсоне?

— Извините, вряд ли. Я только вчера прилетел из Лондона.

Кейт растерялась. Она уже привыкла к тому, что ее знают и читают. И даже собиралась подробнее рассказать ему о своей встрече с бывшим президентом. А этот нахал даже не слышал о ней.

Заметив выражение ее лица, Гамильтон спохватился:

— О, простите! Мне с таким трудом удалось привлечь ваше внимание, и я тут же все испортил. Примите мои извинения. Не знал, что вы знаменитость.

Он еще и смеется над ней! Обида переросла в ярость. Да как он смеет выставлять ее дурой?

— О, не злитесь. Я не хотел вас обидеть. Вы для этого слишком хорошенькая. Сделаем так: никуда не уходите, а я сейчас принесу еще шампанского.

— Нет, я пойду с вами. Мне уже лучше.

Кейт решительно поднялась, взяла его под руку и повела к импровизированному бару, устроенному на сцепе. Краем глаза она видела окруженную мужчинами Санди Геблер, которая весело смеялась и кокетничала, Одним из ее собеседников был Дэвид O'Нейл. И, похоже, он был очарован ею не меньше остальных.

Кейт ощутила желание посоперничать с нею. Может, ее платье и не слишком броское, зато в себе-то она уверена. Кейт внимательно посмотрела на своего высокого и учтивого кавалера.

Гамильтон был шире в плечах, чем ей показалось сначала, и вообще очень развит физически. То ли много играл в мяч, то ли занимался на тренажерах. Да и костюм на нем дорогой. Сшитый на заказ. И портной, наверное, работал в лондонском «Сэвил роу».

Кейт украдкой бросила взгляд на сто лицо, и оно ее тоже не разочаровало. Лицо аристократа, правильное, довольно жесткое. К тому же Чарли Гамильтон обладал чувством юмора.

«Смешно, — подумала она, — битый час нахожусь рядом с самым привлекательным здесь мужчиной, но если бы не взглянула на него повнимательнее, так бы никогда об этом и не узнала».

Кейт невольно выпрямилась, откинула волосы назад: «Ладно, Санди Геблер, еще посмотрим кто кого».

После она не могла вспомнить, сколько бокалов шампанского выпила в течение следующего получаса. Но ей удалось заглушить в сердце боль, и, когда к ним подошел Тед, притащив с собою Рут, ей уже не хотелось убежать.

— Тебе понравился спектакль? — очаровательно, пожалуй, даже приторно, улыбнулась она. — Хочу представить тебе моего друга. Чарли Гамильтон, агент Дэвида О'Нейла. Тед Геблер, мой коллега по работе в «Ньюс».

Мужчины пожали друг другу руки и обменялись любезностями. Оба, как выяснилось, были мастерами по этой части. Кейт вдруг почувствовала себя лишней. «Что я тут делаю? Зачем все это?» Потом взглянула на Теда, такого официального в своем строгом костюме. Но за бесстрастным выражением лица она угадывала его беспокойство. Он чувствовал себя актером, которого вынуждают играть в скверной пьесе.

Заметив у Кейт выбившуюся прядь, Тед машинально протянул руку и откинул ее назад. Это был очень интимный жест. Жест любовника.

Рут испуганно посмотрела на Теда, а Чарли Гамильтон умолк на полуслове. Только Кейт было все равно. «Тед меня любит. А его жена пусть идет к черту», — подумала она.

Но Санди, похоже, не собиралась идти к черту. Оставив Дэвида О'Нейла, она направилась туда, где стоял ее муж.

— Вы, наверное, и есть знаменитая Кейт Кеннеди, — сказала она, приблизившись. — Кажется, мы с вами еще не знакомы.

«Да, — зло подумала Кейт, — и я не собираюсь исправлять это упущение».

Тем не менее, она мило улыбнулась и протянула Санди руку. Даже если бы на ее глазах рушился мир, Кейт и тогда бы не забыла о хороших манерах. Вежливость считалась в Вестчестере нормой жизни.

Вблизи Санди Геблер оказалась еще красивее. И вскоре Кейт поняла, что она отнюдь не дурочка. Санди на удивление хорошо разбиралась в театральных делах. Наверное, благодаря отцу, голливудскому продюсеру. Кроме того, она с завидной для Кейт легкостью говорила о людях, совершенно той не знакомых.

И вообще у Санди был такой вид, словно она не сомневалась, что ее мнение интересно окружающим, хотя все ее высказывания лишь повторяли то, о чем уже тысячу раз писали в иллюстрированных газетных приложениях. Через несколько минут Кейт заподозрила, что своим знанием искусства Санди Геблер обязана скорее всего не отцу, а «Нью-Йорк тайме». Но промолчала! Боялась не сдержаться.

Вместо этого Кейт потянулась к новому бокалу шампанского. Однако, к ее удивлению, Чарли Гамильтон отвел протянутую руку.

— Почему бы вам не дождаться ужина? Иначе можно потерять аппетит. — С этими словами он увел ее от Геблеров и Рут.

— В чем дело? — спросила Кейт.

— Разве вы никогда не ужинаете? Я заказал столик в «Сардисе» и подумал, что, может, вы ко мне присоединитесь. Или вам очень хочется публичного, скандала с женой вашего любовника?

Пораженная Кейт сначала не могла вымолвить ни слова.

— Неужели это так заметно? — наконец, еле слышно, проговорила она.

— Только опытному взгляду, — мягко ответил Гамильтон, выводя ее из театра.

«Когда это случилось? В какой момент исчезла наша привязанность друг к другу?»

В последнее время Тед занимался с ней любовью по привычке. Так же, как чистил зубы или заполнял налоговые квитанции. А Санди молчала. Что она могла сказать?

Имелась и другая причина для молчания. Санди боялась, что если устроит сцену, Тед вообще перестанет с ней спать, а она вряд ли сможет это пережить.

Но теперь у нее не осталось выбора. После сегодняшнего вечера, после того как она перехватила несколько его взглядов, обращенных на эту тощую журналистку, Санди уже не могла хранить молчание. Ибо теперь все стало ясно. Теперь она знала причину его равнодушия — Кейт Кеннеди. С темными глазами, каштановыми волосами и хорошим произношением, характерным для выходцев из Хэмптона. Таких женщин нельзя просто игнорировать. Они слишком опасны.

Тед отправился провожать няню домой, а Санди ушла на кухню, чтобы сварить кофе и приготовить легкий ужин. Хотя вряд ли у нее будет сегодня аппетит. Они женаты семь лет, и ни разу у нее не возникало никаких сомнений. У них прекрасные дети, неплохой дом, который они построили фактически своими руками, общие воспоминания. Почему же Тед отвернулся от всего этого? Почему теперь его интересует другое? Другая?

Санди почувствовала дурноту. Может, ей только показалось? Может, Тед вернется сейчас домой, и все будет по-прежнему?

Но, в глубине души, она знала, что обманывает себя. А когда муж вернулся домой, и Санди увидела его бледное виноватое лицо, сомнений не осталось. Молчать уже не было сил.

Поставив чашку с кофе на стол, она тихо спросила:

— И давно это у вас с Кейт?

Взглянув на Теда, она поняла, что он был готов все отрицать, но в последнее мгновение передумал.

— Полгода, — солгал он. Правда убила бы Санди. — Прости, я не искал этого…

— Ты хочешь сказать, что она сама предложила? Блестящая мисс Кеннеди однажды вошла в твой кабинет, сняла трусики и попросила тебя сделать то же самое?

Это вырвалось у Санди помимо ее воли. Ярость и унижение одержали верх над разумом.

— Нет, все было не так, — спокойно ответил Тед, словно говорил с незнакомым человеком или с одним из молодых репортеров, которого нужно было утешить.

Ладно, все-таки позади семь лет замужества, общий дом и дети. И Санди не позволит ему выбросить все это из своей жизни. Они ведь не абзац, который редактор может за ненадобностью вычеркнуть. Они — живые существа, из плоти и крови, у них есть чувства. И они были вместе задолго до того, как появилась эта Кейт Кеннеди.

— Что ты намерен делать?

— А ты что предлагаешь?

— Ты спрашиваешь, что я предлагаю? Бросить ее. Прекратить с ней отношения. Не хотеть ее. Меня ты должен хотеть. Меня и своих детей. А не какую-то там…

— Санди, — почти взмолился он. — Все не так просто.

— Что ж тут сложного? Не понимаю.

— Я люблю ее.

Санди упала на стул. Как будто ее ударили кулаком в живот.

Она не знала, что ответить, просто не была готова. Неужели человек, которого она любит, может полюбить другую?

Когда потрясение несколько улеглось, до нее дошел ужасающий смысл его слов. А вместе с осознанием того, что произошло, появилась боль. И скорбь.

У нее хлынули слезы, но истерику она не устроила. Еще осталась какая-то гордость. Санди плакала молча, просто сидела, а по щекам бежали два ручейка.

«Если бы я тогда послушалась и сделала аборт, вся жизнь сложилась бы иначе».

Она не хотела детей. И замуж выходить не хотела тоже.

Ее только приняли в школу актерского мастерства, и она собиралась еще много чего сделать в жизни до того, как заведет семью. Поэтому Санди никому не говорила о своей беременности, твердо настроившись на аборт. Но вдруг испугалась. Нет, решения своего она не изменила, просто хотелось, чтобы ее кто-нибудь поддержал. И она рассказала обо всем сестре Натали.

Натали была моложе на два года. Сестры с раннего детства делились всеми секретами. К тому же Натали — единственный человек, на которого Санди, как ей казалось, могла положиться. Но такой важный секрет, как беременность родной сестры, оказался для девятнадцатилетней Натали слишком тяжелым грузом, чтобы нести его в одиночку. А вдруг Санди умрет на операционном столе? Всякое бывает. Натали поделилась этой страшной тайной с близким человеком. С матерью.

Тут-то все и началось. Уважающие себя еврейские девушки не делают абортов. Особенно если отцом ребенка является юноша из приличной еврейской семьи. В таких случаях молодые люди женятся и воспитывают ребенка.

Так считали родители Санди. Так считали и родители Теда.

Впрочем, это не удержало бы ее от операции. Она считала беременность своим личным делом. Но пришел Тед, и вся ее решимость улетучилась, когда он произнес заветное слово.

— Я люблю тебя, — сказал тогда он. — И хочу, чтобы ты стала моей женой. Я всегда этого хотел, просто все случилось несколько раньше.

Она согласилась. Не потому, что хотела ребенка. Санди хотела любви. Его любви.

Теперь, глядя на мужа, она думала с горечью: «Я вышла замуж ради любви. А ради чего женился он? Любил ли он меня? Или солгал тогда? Может, его вынудили родители, только я об этом не знала?»

Санди вытерла глаза. Слезами горю не поможешь. Ей двадцать девять лет. В этом возрасте уже нечего рассчитывать на то, что жизнь подкинет новый шанс. У нее есть только Лайонел, Томас и Тед. По крайней мере, он еще здесь. Но надолго ли?

Тед вывел ее из состояния задумчивости. Он поднялся из-за стола, убрал тарелки и чашки из-под кофе.

— Поздно уже. Я иду спать. — И, заметив выражение ее лица, добавил: — Не волнуйся, сегодня я лягу в другой комнате.

Вот оно! Тед будет спать в другой комнате. Они уже никогда не будут заниматься любовью. Больше нет любви.

После успешной премьеры обычно устраивали шумную вечеринку в «Сардисе». Ведущие актеры, спонсоры, даже продюсеры заказывали столики и по установившейся традиции принимали поздравления. На долю Чарли как агента Дэвида О'Нейла тоже выпало немало хвалебных слов.

— А что бывает после провала? — спросила Кейт. — Торжество отменяется и все расходятся по домам?

— Напротив. Если бы сегодня, тьфу-тьфу-тьфу, случился провал, здесь все было бы примерно так же. Те же самые люди подходили бы к столикам, чтобы поздравить актеров и продюсеров. Никто бы, разумеется, не принял их слова за чистую монету, но все продолжали бы игру, с благодарностью принимая комплименты. Театр — это обман, и все люди в нем — обманщики. Допустим, у вас кармане последний доллар. Или вы собираетесь вскрыть себе дома вены. Однако никому нет до этого дела. «Спектакль должен продолжаться», — кричат все. — Чарли замолчал, а потом добавил:

— Хотя, по мне, все это куча дерьма.

Кейт всегда нравилось общаться с теми, кто знал о чем-то больше нее. Беседа с Чарли дала ей возможность заглянуть в новый мир. В мир, который пленял ее.

— Чисто американское выражение. — Она искоса взглянула на собеседника. — Куча дерьма. Разве английскому джентльмену пристало такое говорить?

— Пристало. Особенно когда у него есть клиенты с Западного побережья, — усмехнулся Чарли. — Кое-кто из моих талантов решил променять театр на блеск Голливуда. Их манит слава кинематографа. На мой взгляд, все это суррогат. Но они меня не слушают.

— И вам приходится ездить туда, чтобы заключать миллионные контракты?

— Будем надеяться, что когда-нибудь дойдет и до миллионных контрактов. А пока мои начинающие звезды растут что-то уж слишком медленно.

Кейт расслабилась. Обычно в разговоре с незнакомыми людьми ей приходилось брать инициативу на себя. А это нелегко.

С Чарли все было иначе. Разговор вел он, и опасения Кейт, что ей придется развлекать его за ужином, раз он пригласил ее, не оправдались. Гамильтон даже это взял на себя. И кажется, подошел к делу серьезно.

Когда принесли кофе, она уже пребывала в отличном настроении, почти забыв о кошмарном банкете в театре.

Оплатив счет, он небрежным тоном задал вопрос, которого она так боялась:

— Как вас угораздило связаться с женатым мужчиной?

— А почему вы спрашиваете? — резче, чем ей хотелось бы, отозвалась Кейт.

— Просто интересно. Вы не похожи на старую деву, которая отчаянно хватается за соломинку. Наоборот, вы молоды, красивы, умны. И с карьерой тоже все в порядке. Мужчины должны падать к вашим ногам.

— К чему мне они, — сказала Кейт, — если я никого из них не люблю?

На какое-то мгновение лицо Гамильтона посерьезнело.

— Извините. Я не знал, что вы любите этого человека. Я посчитал эту связь чем-то вроде хобби, которое нынче в моде у деловых женщин.

Кейт начала злиться:

— Не знаю никого из подобных деловых женщин. И не равняйте меня с ними. А если у вас появилась такая мысль, забудьте. Я сплю одна. Если, конечно, никого не люблю. А если люблю, то сплю с любимым мужчиной. И ни с кем больше. Вы меня поняли?

— Извините, ничего такого я не думал и не собирался приставать к вам. Я тоже не сплю с незнакомыми женщинами. Это не очень поправилось бы моей жене.

Кейт вдруг почувствовала разочарование:

— Я не знала, что вы женаты. Теперь, кажется, пришла моя очередь извиняться.

— Не стоит. Вы же не знали. Я отношусь к типу англичан, которые считают ношение обручальных колец вульгарным.

— Что это за тип? — с интересом спросила Кейт.

— Старомодный зануда. Вас такие не привлекают.

— А вдруг?

— О'кей, с чего начать? Знаю. Начну с отца. Сэр Сесил Гамильтон. Обратите внимание на титул. Для людей вроде моего отца это очень важно и означает, что он баронет. Одиннадцатый в роду.

— А вы тогда кто же?

— Преуспевающий театральный агент с офисом на Сент-Мартин-лейн и чопорной семейкой, которая меня за это презирает.

— А в Америке, — заметила Кейт, — если человек добивается успеха, ему нечего стыдиться. Это, разумеется, не позволит вам автоматически слиться с элитой, но по крайней мере, вас никто не будет презирать.

— Мы с вами, Кейт, живем в разных мирах. Больше всего я восхищаюсь свободой вашей новой системы, однако ни за что не променял бы на нее свою старомодную Англию. Человеку помогает ощущение древности своих корней. Вам, американцам, этого не понять. Хотя Америка мне нравится, я, тем не менее, вздыхаю с облегчением, садясь в самолет, который уносит меня домой.

«Интересно, соскучился ли он уже по дому и жене?» — поймав себя на этой мысли, Кейт удивилась. С чего ее вдруг заинтересовали жены других мужчин? Не хватает ей Санди Геблер?

Когда они вышли из зала, метрдотель принес из гардероба их вещи. Чарли взял ее за руку:

— Меня ждет машина с шофером. Надеюсь, Вы не обидитесь, если я предложу отвезти вас домой?

Кейт улыбнулась:

— Напротив, я обижусь, если вы этого не предложите. Мне совсем не хочется возвращаться одной после такого славного вечера. И кстати, вы, отнюдь, не зануда. Я чудесно провела время и считаю вашу жену счастливой женщиной.

— В следующий раз, надеюсь, вы скажете это ей самой. Файона обещала приехать в сентябре вместе со мной.

— Прекрасно.

Они сели в машину и всю дорогу разговаривали о Лондоне и английском театре.

Утром Кейт получила целую охапку красных роз от Чарли.

Интересно, знает ли Файона о привычке мужа посылать красные розы американкам, которых он встречает на банкетах?

Но красные розы прислали не только Кейт.

Утром, когда Санди решала на кухне, не приготовить ли ей к обеду цыпленка, в дверь позвонили. На крыльце стоял посыльный из цветочного магазина.

Он передал ей букет дорогих цветов, которые тут же наполнили прихожую сладким экзотическим ароматом. Их было не меньше трех дюжин.

— Кто же этот поклонник? — спросил любопытный посыльный.

— Не ваше дело, — машинально ответила Санди.

Она и сама не имела понятия, кто бы мог их прислать. До сих пор никто не посылал Санди Геблер цветов. Даже муж.

«Даже муж», — с горечью подумала она.

Когда посыльный ушел, она сорвала с букета обертку и начала искать карточку. Через несколько минут, исцарапав все пальцы шипами, она, в конце концов, нашла ее.

«Самой красивой женщине на банкете. С любовью. Дэвид».

Санди была поражена. Совсем недавно ей казалось, что жизнь кончена. Почти тридцать лет, муж фактически бросил. Отвергнутая, нелюбимая. Годная лишь для свалки.

А теперь она снова красивая женщина, сердце забилось от радости;

— Я — самая красивая, — сообщила она коту, но тот, увы, не разделял энтузиазма хозяйки, поскольку был занят исследованием обертки от цветов, — Я — красивая! — повторила Санди и, взяв кота на руки, закружилась по кухне. — Знаменитый актер назвал меня самой красивой!

Однако, добилась лишь обычной дня всех кошек реакции: он выпустил острые когти и заорал.

— Ну, хорошо, хорошо. — Она спустила его на пол и погладила. — Это еще не победа, но, по крайней мере, начало.

Санди понимала, что цветы от Дэвида О'Нейла — еще не решение ее семейных проблем, хотя они заметно улучшили ей настроение.

Она расставила цветы в вазы из граненого стекла, которые достались ей от бабушки, но три года так и простояли в буфете. Молодым супругам с двумя детьми было не до цветов.

Санди отступила подальше, чтобы полюбоваться на результаты своих трудов. В эту минуту входная дверь распахнулась, в дом влетели Томас и Лайонел, а следом появилась Марта Уорд. Сегодня была ее очередь привозить детей из школы.

— Кто-то умер? — спросила она. — Или у вас праздник?

— Праздник, — ответила Санди. — Ты уже всех развезла? Если у тебя есть время, можем выпить по чашке кофе.

— Слава Богу, развезла. И от кофе не откажусь.

Марта Уорд была замужем за местным гинекологом, и, если бы у Санди жизнь сложилась иначе, их пути никогда бы не пересеклись, и они никогда не стали бы подругами.

Но жизнь в пригороде не предоставляет большого выбора. Марту Уорд, может, нельзя считать идеальной подругой. И особым интеллектом она не отличалась. Но ее дети одного возраста с Томасом и Лайонелом. Она была доброй. И, что важнее всего, жила рядом.

А соседи в пригороде — фактор значительный. Соседи ходят друг к другу в гости, общаются, сплетничают. У соседки можно что-то одолжить, с нею можно чем-то поделиться. А если ты устраиваешь в воскресенье пикник, то можно пригласить Уордов.

Таково было здесь понятие дружбы. Подумав об этом, Санди по-новому взглянула на своих хохочущих детей, на Марту, на розы, и впервые с той минуты, как Тед сказал ей, что любит другую, Санди охватило какое-то теплое чувство.

— Ну и откуда все это? — поинтересовалась Марта, наливая себе кофе.

Санди улыбнулась:

— Если скажу, никогда не поверишь.

— А ты попробуй. В крайнем случае, подумаю, что ты врешь.

Рассказ произвел на Марту впечатление, а роскошные цветы сразу подняли Санди в глазах подруги. К вечеру об этом подарке будет известно всему Поукипси, и она станет на время местной знаменитостью.

— Невероятно! — воскликнула Марта, для которой кинозвезды являлись такой же абстракцией, как и луна. — Ну а дальше?

— Что ты хочешь этим сказать? Он знает, что я замужем, счастлива, мать двоих детей. Или ты полагаешь, он должен прилететь за мной в Поукипси на личном вертолете?

Марту ее слова явно не убедили.

— Ты не знаешь, что такое кинозвезда. Недавно я читала в «Ивент», как Барбра Стрейзанд проводит время со своим парикмахером. Их не волнует счастливый брак. — Марта понизила голос, чтобы не услышали дети: — Их волнует только постель. А счастливый брак любовной страсти не помеха. Во всяком случае, у кинозвезд так.

— Ты кое-что забыла, Марта Уорд! Я ведь не кинозвезда, хотя меня и приняли в школу актерского мастерства. Барбра Стрейзанд, возможно, не устояла перед искушением, но я не столь впечатлительна. И потом… — Санди выглянула в окно, — никаких вертолетов на горизонте я что-то не наблюдаю.

— Еще появится, не беспокойся. И вообще, иной раз мне кажется, что ты себя недооцениваешь, Санди Геблер. Мужчины с ума сходят по таким, как ты.

Санди поморщилась:

— Хотелось бы верить. А еще хотелось бы, чтобы того же мнения придерживался и Тед.

— У вас что-то не так?

Санди вдруг захотелось все рассказать, не держать в себе ту боль, которую причинил ей муж. Но она сдержалась. Время для доверительных бесед еще придет. А сейчас оставалось только ждать следующего шага. Кто его сделает? Тед или любовница? Санди знала, что этот шаг может быть решающим. Для нее и детей. Не стоит кликать беду, рассказывая обо всем Марте.

— Да нет, — сказала она. — Но обязательно будет, если я сейчас не разморожу цыпленка. Тед ужасно злится, если ужин не готов к его приходу.

В действительности Тед меньше всего в тот вечер думал об ужине. Он терзался и чувствовал себя виноватым, хотя честно во всем признался. Наверное, это можно было сделать помягче. По дороге с работы Тед поклялся загладить свою вину и отнестись к жене более внимательно. Она того застуживает.

— Эй! — сказал он, входя в дом. — Что это за цветы? Кто-то умер?

— Никто не умер. Наоборот, кое-кто ожил. И в благодарность за то, что я помогла ему в этом, прислал мне цветы.

— Не понимаю. За какие же заслуги дарят букеты роз ценой в сотню долларов?

Санди нахмурилась:

— Тебе, конечно, не понять. Ведь ты меня не замечаешь. Зато это делают другие люди.

— Какие люди? — подозрительно спросил Тед. — Что за болван послал тебе цветы?

— Почему болван? Почему бы не назвать его страстным поклонником? Или, к примеру, кинозвездой?

— Санди, ради Бога, спустись на землю. Страстные поклонники бывают только в плохих романах, которыми ты зачитываешься. А кинозвезда… Может, ты еще скажешь, что это Дэвид О'Нейл?!

Санди промолчала. Итак, следующий шаг сделан. И сделан актером, который нежданно-негаданно опять возник на ее пути.

Она направилась в кухню готовить ужин. Итак, она снова в игре. Только играть надо осторожно.

Тед, идущий следом, ухватил ее за руку:

— Я спросил, от кого цветы, и надеялся услышать правду, а не сказки про кинозвезд.

— Это не сказки.

Санди достала из кармана карточку и передала ее мужу. Тот недоверчиво пробежал глазами записку. Полчаса назад он думал, как загладить вину перед своей беззащитной женой, а сейчас готов был задушить ее голыми руками. Что она могла обещать Дэвиду О'Нейлу, если он прислал такие розы?

Тед с любопытством взглянул на Санди:

— Где ты взяла платье, которое было на тебе вчера?

— Сестра подарила, а что?

— Оно слишком вызывающе для твоей сестры. Может, ты сама его купила? Специально для премьеры?

Санди вздохнула:

— Купила? На какие деньги? Того, что ты мне даешь, едва хватает на продукты. Его подарила мне сестра. Что еще?

— Просто спросил. Думаю, проблемы у тебя возникли именно из-за этого платья.

— У меня нет проблем. Или, по-твоему, женщине дарят цветы только когда у нее проблемы?

— Если она замужем, то да. Не забывай об этом, когда в следующий раз пойдешь на какую-нибудь вечеринку. Ты кто? Какая-нибудь его фанатка?

— Не говори глупостей. — Санди вытащила цыпленка из духовки и швырнула на блюдо. — Ты, значит, развлекаешься с какой-то девкой, а я должна сидеть дома и прикидываться счастливой женой? Мне это не подходит.

— Только не впутывай сюда Кейт, — закричал он. Санди обеспокоенно глянула вверх: не проснутся ли дети от его крика, но Тед, казалось, уже не мог остановиться. — И не называй ее девкой, ясно? Это серьезная женщина, которая занимается серьезным делом и не наряжается, как проститутка.

— Может, подарить ей мое платье? — усмехнулась Санди. — Оно ей подойдет.

Тед вскочил из-за стола:

— Я больше не намерен это слушать.

— Куда ты собрался?

— На улицу. И не жди меня, я лягу в другой комнате.

Санди уставилась на несъеденный ужин, лежавший перед ней на тарелке. «Или я все испортила, или начинаю выигрывать». Она вдруг испугалась, но потом палила себе вина и успокоилась.

Риск, конечно, велик, но, с другой стороны, если умело распорядиться козырями, неожиданно выпавшими ей, то есть шанс выиграть. Если же ничего не делать, то и шансов не будет.

Санди пригубила вино и посмотрела на свежие дорогие розы. Их вид придал ей уверенности. Она продолжит игру. Другого выхода нет.

Будь у Санди любовник, она не могла бы этого скрыть. По крайней мере, Фреда Голдберг всегда учила дочь: «Человека выдают мелочи».

Что делает женщина, у которой есть любовник? Она начинает заботиться о своей внешности. Меняет прическу. Уделяет больше внимания макияжу. Постоянно ждет звонка, а когда он раздается, сломя голову бросается к аппарату.

Санди пыталась соответствовать этому образу, хотя мужу на самом деле не изменяла. Не хотела. Но желала, чтобы все выглядело именно так.

Однако, Тед ничего не замечал. С тех пор как он влюбился в Кейт, жена фактически перестала для него существовать. Санди казалось, что, вскочи она на обеденный стол и начни танцевать канкан, он и тогда бровью не поведет.

К концу месяца, хорошенько поразмыслив, она решила изменить тактику.

Похоже, на Теда может подействовать только реальная связь. На следующий день она позвонила Дэвиду О'Нейлу, чтобы поблагодарить за цветы. Тот ответил приглашением вместе пообедать. Когда имеешь дело с замужней женщиной, первый шаг нужно делать самому. В данном случае — послать цветы. Но лишь первый, чтобы проявить свой интерес. Не больше. Иначе можно остаться в дураках. А Дэвид О'Нейл не любил выглядеть в глазах женщин дураком.

Звонок Санди явился для него выстрелом стартового пистолета на скачках. Он тут же перешел к активным действиям и назначил ей свидание в ресторане «Времена года». В четверг днем он был свободен и решил провести досуг с пользой.

Санди выбрала плотно облегавший фигуру черный костюм, черные ажурные колготки и туфли на самом высоком каблуке. Длинные белокурые волосы собрала на затылке в пучок, не пожалела яркой губной помады. И в таком виде отправилась на свидание. Если уж заводить роман, то нужно и внешне соответствовать избранной роли опытной кокетки.

Поднимаясь по широкой лестнице в главный зал ресторана, Санди очень жалела, что у нее такие высокие каблуки. Мать подарила ей эти туфли на день рождения, назвав их «домашними тапочками». Конечно, в них лучше принимать гостей дома, чтобы всегда можно было куда-нибудь присесть отдохнуть.

Во «Временах года» устраивали деловые обеды председатели совета директоров, когда им не хотелось напрягаться на работе. Здесь царила неформальная атмосфера, которую многие называли артистической.

В ресторане было два зала. Один, с высокими потолками, сумрачный, обшитый деревом, предназначался для больших начальников.

Другой был идеальным местом для того, чтобы повеселиться и отдохнуть. В центре находился плавательный бассейн, отливавший небесно-лазоревым цветом и притягивавший солнечные лучи, которые падали в зал сквозь высокие окна. Санди обрадовалась, что Дэвид О'Нейл выбрал для их свидания именно этот ресторан.

Едва держась на ногах, она вошла в зал, и метрдотель проводил ее к столику Дэвида, стоявшему у кромки бассейна. Но при виде знаменитого актера Санди тут же позабыла о злосчастных туфлях.

Некоторые кинозвезды смотрятся только на сцене или на съемочной площадке. Она хорошо это знала, ибо часто видела разных актеров в доме своего отца. На экране человек кажется почти богом, а в жизни невысок ростом, лыс или слишком робок.

Дэвид О'Нейл выглядел великолепно. Чуть взъерошенные, возможно, женской рукой, светлые, волосы. Голубые, как вода в бассейне, глаза. И улыбка.

— Боже мой, — сказал он, поднимаясь ей навстречу. — Вы выглядите прямо как французская куртизанка. Пожалуй, нам больше подойдет шампанское. — Он подозвал официанта, заказал бутылку «Кристала» и объяснил: — Классическое вино куртизанок. Оно поможет вам раскрепоститься.

Санди и вправду чувствовала некоторую скованность, но после двух бокалов шампанского вся сдержанность исчезла. С Дэвидом так легко. Он постоянно говорил ей комплименты, смешил театральными историями, даже спросил ее об отце, которого помнил по Голливуду.

Когда им подали отменную вареную семгу, Санди уже окончательно расслабилась. Идя на свидание, она испытывала смешанное чувство решимости и тревоги. Но желание преподать мужу урок заставило ее стиснуть зубы. Теперь напряжение исчезло. О'Нейл ее развлекал, она отдыхала.

Дэвид налил «Шабли» и поднял бокал:

— За вас. Кстати, как поживает ваш муж?

Вопрос застал ее врасплох. Она как-то перестала думать о Теде и о возможном конце их брака. Теперь воспоминания нахлынули опять, и в ее глазах заблестели слезы.

О'Нейл встревожился.

— Что случилось? У вас такой несчастный вид.

— Не надо было спрашивать о муже, — всхлипнула Санди. — Кто вас просил?

— О Господи! — Актер достал белый носовой платок и вытер ей слезы. — Неужели все так плохо? Надеюсь, он не умер?

— Хуже.

Услышав это, Дэвид явно расслабился.

— Ничего не говорите, попробую сам догадаться. Ваш старик, который вам очень дорог, связался с какой-то женщиной. Вы решили ему отомстить, явившись на свидание со мной. В облике вавилонской блудницы. — Он улыбнулся. — Я прав? Ну, скажите же что-нибудь. — Санди молчала. — Что ж, по крайней мере, вы перестали плакать. Слава Богу. Ведь у меня сложилась определенная репутация, которую нужно поддерживать. Дэвид О'Нейл — развратник, соблазнитель женщин. И если бы вы продолжали реветь, мои поклонницы были бы разочарованы, подумав, что я превратился в старого зануду, который наводит тоску, а не возбуждает женщин.

Санди невольно улыбнулась. Дэвид очарователен.

— Простите, что я хотела использовать вас в своих целях. С моей стороны это некрасиво. Но ведь у меня все равно ничего не вышло.

— К сожалению. Лучше бы у вас получилось. Даже сейчас вы очень соблазнительны.

— Если бы Тед разделял ваше мнение, — пробормотала Санди. — Только он на меня не смотрит.

— Ну, это дело поправимое.

— Глупый романтичный ирландец, что мы сможем поделать? Ему вскружила голову одна тощая сучка из Вестчестера. Она — все, я — ничто. Серьезная, деловая, наглая. Они встречаются каждый день. У меня нет шансов.

О'Нейл подозвал официанта и заказал коньяк. Потом сжал рюмку обеими руками.

— Сделайте то же самое. Теперь легкие круговые движения. Вдохните аромат. Чувствуете букет? Пригубите. Медленно. Потом мы обсудим, как нам исправить положение. Возьмите себя в руки. С такими глазами, с такими формами заявлять, что у вас нет шансов! Это же надо! Оставьте сомнения. Меня вы очень завели, а уж я знаю толк в женщинах. И если вы сумели понравиться мне, то сумеете понравиться и мужу. Надо только к этому правильно подойти.

— Что вы предлагаете?

— Пока ничего. Ведите себя как обычно, побольше улыбайтесь. Не показывайте, что вы убиты горем. Сможете? О'кей, остальное я беру на себя.

Санди была заинтригована.

— Что у вас на уме?

— Я еще не готов это обсуждать. Но у меня есть небольшой план, который должен сработать. Пока вы должны мне кое-что обещать. Во-первых, будьте свободны в это воскресенье. Сидите дома. Если произойдет что-то необычное, не удивляйтесь. Хорошо?

— А разве нельзя хоть намекнуть, чтобы я более или менее приготовилась?

— Зачем? Чтобы испортить удовольствие? Ни за что. Теперь пейте коньяк. Он пойдет вам на пользу.

Санди не помнила, как вернулась домой. Села в электричку и тут же заснула. Если бы проводник не вспомнил, что она живет в Поукипси, то проспала бы до самого Вашингтона.

Потом она остановила такси и приехала домой. Марта отправила детей спать, но те еще не заснули, и Санди успела пожелать им спокойной ночи.

— Запах как из пивоварни. Господи, чем ты занималась в городе? — спросила Марта.

— Ничем особенным.

Санди поцеловала детей, проводила Марту и, спотыкаясь, поднялась в спальню. Единственное средство от опьянения — лечь в постель и обо всем забыть. Она так и поступила.

Тед вернулся в половине десятого. Он не стал ее будить.

Воскресенье было теплым и солнечным. Такие дни считаются предвестниками хорошего лета.

Мальчики, едва проснувшись, выразили желание устроить пикник, и Тед их поддержал. Хорошо бы поехать на озеро. Купаться еще рано, зато можно взять лодку и даже рыбу половить. Здорово!

В другой день Санди с радостью согласилась бы. Но только не сегодня. Любой ценой ей нужно удержать их дома. Иначе план сорвется.

Она стала лихорадочно придумывать какой-нибудь убедительный предлог.

— Я пригласила Уордов на чай.

— Отмени! — В один голос сказали Тед и мальчики.

— Господи, неужели вы не понимаете, что для пикников еще холодно!

— Чепуха, мы возьмем по два свитера.

— Я размораживаю мясо и не успею его приготовить. Оно испортится. Тед, — умоляюще сказала она, — мы не так богаты, чтобы выбрасывать на помойку двадцать пять долларов. Давайте устроим пикник на следующей неделе. Я смогу подготовиться, мы устроим настоящий пир, а не станем жевать бутерброды.

Тед неохотно поддался на ее уговоры. Зачем тратить нервы из-за пустяков, когда им предстоит разговор посерьезнее.

В полдень она стала накрывать на стол. В узких джинсах и свободном мохеровом свитере, купленном недавно в Лос-Анджелесе, с завязанными резинкой волосами, без макияжа Санди выглядела моложе своих лет.

«Растрачиваю остатки жизни, обслуживая трех бездельников. И хоть бы спасибо сказали. Это несправедливо!»

В дверь позвонили. Тед, отложил «Санди таймс» и пошел открывать. В прихожей мужской голос произнес ее имя, и Санди вышла их кухни.

В дверях стоял голубоглазый Дэвид, а перед домом она увидела невероятно длинный «кадиллак».

Улыбнувшись Теду, Дэвид сказал:

— Хочу пригласить вашу жену на природу. Озеро сейчас — просто сказка. Думаю, ей понравится.

Санди подумала, что у мужа сейчас будет сердечный приступ.

— Какая наглость, — пробормотал Тед. — Являться, когда вся семья в сборе, чтобы увезти жену.

— А что такого? — удивился Дэвид. — Санди говорила, что вы уже почти не семья. Думаю, ей нужно отвлечься, немного порадоваться жизни. Вот я и хочу…

— Санди, — перебил его Тед, — может, ты сама велишь этому шутнику убраться?

Санди улыбнулась:

— Зачем так грубо, дорогой? Он долго сюда ехал, неужели мы не предложим ему чего-нибудь выпить?

— Подожди, что тут происходит? — Тед обернулся к Дэвиду: — Сначала вы посылаете моей жене цветы, а теперь вламываетесь к нам в дом. Чего вы добиваетесь?

— Не ребячься, дорогой. — Санди это уже начинало забавлять. — Дэвид — мой старый друг.

Она взяла старого друга Дэвида под руку и отвела в кабинет. В окно Санди увидела детей, которые играли с соседской собакой. Хорошо. Значит, домой их не загонишь, а сами они ни за что не вернутся.

Она подошла к бару:

— Мартини, Дэвид? Или вино?

— Если у тебя есть мартини, с удовольствием выпью. А Тед?

— Я буду пиво, — кисло ответил тот, — а вы пейте, что хотите. По-моему, вы и так уже не принимаете меня в расчет.

— На что ты намекаешь? — спросил ирландец.

— Господи, не стесняйся, — рявкнул Тед. — Даже слепому видно, что ты заигрываешь с Санди.

— А разве тебе не все равно? Я думал, твое внимание обращено на другой объект.

Тед сжал зубы. Да, у него в семье возникли проблемы, но это его семья и его проблемы. И он не позволит какому-то актеришке совать нос в чужие дела.

— Сделай мне одолжение — убирайся отсюда. Санди моя жена. Мать моих детей. И раз уж ты спросил, не все ли мне равно, что какой-то шут на моих глазах начинает с ней заигрывать, я отвечу: не все равно. А уж куда обращено мое внимание, это не твое собачье дело! Люди вроде тебя кормятся лишь сплетнями да слухами. Если мое внимание, как ты говоришь, обращено на другой объект, почему же сейчас я сижу дома с женой и детьми?

Дэвид одним махом осушил стакан и подал знак, что хочет еще. Санди протянула ему бутылку.

— Можно подумать, что ты ревнуешь, — сказал он, наливая себе мартини.

— Ревную? Почему я должен ревновать свою жену? Она ведь пока моя жена? — возмутился Тед.

— Вот именно — пока. И на твоем месте, приятель, я бы особенно не рассчитывал, что это «пока» долго продлится. Такие цыпочки, как Санди, на дороге не валяются. Если бы она была моей женой, я бы не спускал с нее глаз.

— Но она — не твоя и никогда твоей не будет.

О'Нейл аккуратно поставил стакан.

— Увидим.

Но Тед его опередил и двинул кулаком в подбородок. Актер рухнул на пол, как срубленное дерево.

— Боже, Дэвид, что он с тобой сделал?! — закричала Санди, бросившись к ирландцу.

— Не лезь, — остановил ее Тед. — Я сам разберусь.

Он поднял О'Нейла на ноги, оттащил к входной двери и бесцеремонно вытолкал из дома, крикнув вдогонку:

— Если не хочешь получить еще, залезай в свою машину и проваливай в Нью-Йорк!

Садясь в «кадиллак», актер изо всех сил пытался сдержать хохот. Он мог бы вышибить из Теда дух одной левой, но предпочел убраться. Чего не сделаешь порой ради женщин!

Ей снова захотелось выпить. Дэвид О'Нейл обещал, что его план должен сработать. И он сработал. Оставалось только узнать, как на это отреагировал муж.

Санди направилась к бару, где стояла бутылка с мартини.

— Я тоже выпью чего-нибудь покрепче, — сказал Тед. — Ради такого случая.

Дети играли во дворе и, похоже, не собирались возвращаться. Санди передала мужу стакан, быстро выпила свою порцию мартини и собралась палить еще.

— Хватит, — забеспокоился Тед. — Ну, ударил твоего дружка. Не убил же.

Санди налила себе вина.

— Он мне не дружок и никогда им не был.

— А кто же? Дальний родственник, который приехал рассказать, как поживают твои двоюродная бабушка и троюродный дедушка?

Комната вдруг поплыла у нее перед глазами, и Санди быстро опустилась в кресло.

— Я, — с трудом начала она, — знаю, что ты ревнуешь. Этого я и добивалась. По крайней мере, так думала, но сейчас… не уверена.

Тед встал:

— Приготовлю свежий кофе, а потом ты расскажешь, что все это значит. В деталях. Ты меня слышишь?

Санди решила было продолжить игру, как и обещала Дэвиду О'Нейлу. Результат налицо. Зачем останавливаться?

Но не могла. Она уже сказала мужу половину правды, так должна сказать и остальное.

«Я проиграла. И ничего с этим не поделаешь».

Перед ее мысленным взором на мгновение возникла Кейт. Утонченная, знающая себе цену, умная. «Ну и бери его. Он — твой. А с меня хватит».

Дрожащими руками Санди взяла чашку, которую протянул ей Тед, и медленно, тихим голосом рассказала ему все. С того момента, как Дэвид О'Нейл прислал ей этот пышный букет роз.

Тед ошеломленно смотрел на жену.

— Бедняжка, а я и не знал, — выдавил он.

— Чего не знал?

— Не знал, что сделал тебе. Что сделал нам всем. Черт возьми! Почему же ты молчала?

Санди поморщилась:

— Я думала, тебе это не очень интересно. Ты занят другим.

— Давай не будем говорить сейчас о Кейт, хорошо? — предложил он. — Я сам должен все обдумать и решить.

Тед поднял ее с кресла и поцеловал. Медленно, осторожно. Словно в первый раз.

— Я люблю тебя, Санди, ты же знаешь.

У нее выступили слезы.

— Не знаю. Я думала, после истории с Дэвидом ты вообще уйдешь из дома.

— Значит, ты совершенно не разбираешься в мужчинах, — усмехнулся Тед, ласково баюкая жену в своих объятиях. — Если честно, то я потерял голову от ревности. И не расскажи ты мне всей правды, я, может, действительно ушел бы из дома. Ты — моя жена, Санди. У нас семья. Я не могу вычеркнуть из жизни все годы, что мы прожили вместе, и сделать вид, что их не было.

Санди отступила на шаг, достала смятый носовой платок, вытерла слезы. «Он не сказал, что перестанет с ней видеться. Не сказал».

— Я люблю тебя, — прошептала Санди. — Хотела бы не любить, но не могу.

Тед взял ее за руку, заглянул ей в глаза:

— Ладно, миссис Геблер, раз так, самое время проверить ваши чувства.

Санди взглянула в окно. Лайонел и Томас все еще играли с соседским псом. Тед проследил за ее взглядом и решительно повел жену к лестнице.

— Если обед немного запоздает, они потерпят. Но я терпеть не могу.

Она медленно поднималась за ним в спальню.

«Я выиграла, я выиграла», — пело у нее в душе.

Но внутренний голос нашептывал: «Не радуйся. Это лишь первый раунд. Цыплят по осени считают».

 

ГЛАВА 5

«Господи, как я ненавижу воскресенья», — думала Рут, убирая со стола остатки завтрака.

Это был единственный день в неделе, когда Нью-Йорк терял для нее все обаяние.

Раньше в воскресенье с нею всегда был Дейл Келлер. Они подолгу лежали утром в постели, читали газеты, потом гуляли в Центральном парке или шли к реке. Плотно закусывали копченой рыбой, солянкой, мясом. Желудок Рут сразу отозвался на эти воспоминания.

«А кто теперь мельтешит у меня перед глазами? Туристы, жители из пригородов, нищие черные дети, у которых рубахи вылезают из штанов. Воскресенье в Нью-Йорке. Да уж… Если бы не Кейт, я бы давно уже повесилась».

С недавних пор Рут отказалась от беспорядочных связей, и ей пришлось искать новое поприще для приложения энергии. И помогла Кейт. В выходные она тоже оставалась не у дел. Когда в ее жизнь вошел Тед, она перестала ходить на вечеринки одна. Свободное время надо было куда-то девать. Они с Рут начали ходить в Гринвич-Виллидж, где по воскресеньям уличные художники выставляли свои работы. Кейт затаскивала подругу и в «Мэйси», который не закрывался по воскресеньям из-за туристов. А в дождливый день уговорила Рут заглянуть в балаган на Пятьдесят четвертой улице, где за пару долларов цыганка погадала ей на картах.

Но выходные заканчивались одинаково. Обе шли в «П. Дж. Кларк», ирландский бар, не похожий на другие. В городе имелось около сотни ресторанчиков с деревянным полом, засыпанным опилками. Клетчатые скатерти тоже не являлись редкостью. Нет, «П. Дж.» выделялся на общем фоне только своей атмосферой, ирландским колоритом.

У длинной стойки бара в сумрачном зальчике всегда толпились киноактеры. Ходили слухи, что иногда заглядывала и Джеки Онассис, чтобы съесть гамбургер. В тот вечер зал ресторанчика был полупустым и тихим, но его атмосфера давала о себе знать. Рут не удивилась бы, если бы увидела за столиком в углу призрак Хемингуэя.

Они заказали бутылку вина. В обычные дни Рут спиртного не употребляла.

— Пробьемся, — сказала она, поднимая стакан.

Вино было крепким и пряным. Рут знала, что никогда не привыкнет к этому вкусу и не полюбит его, как знала и то, что Кейт в выходные тоже одинока и ей нужна компания. Поэтому Рут даже сделала вид, что вино ей поправилось. Своего рода плата за то, что Кейт для нее делала в самый гадкий день недели.

Та с любопытством взглянула на подругу.

— Ты произносишь этот тост каждое воскресенье, но кто тебя заставляет так жить?

Рут покачала головой:

— Не поняла.

— Думаю, поняла, — отмахнулась Кейт. — Просто не хочешь признаваться. Я, например, провожу выходные в одиночестве, потому что у меня есть одна, но веская причина: Тед. Вечеринки и свидания с «коллегами» меня не интересуют, я хорошо знаю, чем все заканчивается. Но к тебе это не относится. Еще когда я только начала работать в «Ньюс», ты считалась в городе самой незаурядной девушкой. Тебя и до Дейла приглашали на вечеринки и свидания. Что же случилось?

— Может, я потеряла интерес к мужчинам? Такое бывает.

— Чепуха. Такое бывает с моей матерью. А с молодыми здоровыми женщинами такого быть не может. Выдумай что-нибудь получше.

— О'кей, если тебе хочется знать правду, я расскажу. Но после этого ты, возможно, изменишь свое мнение обо мне.

— Увидим.

Рут налила второй стакан. Ей необходимо собраться с духом.

— У меня склонность к молодым мужчинам.

— Неужели? А разве другим женщинам они не правятся?

— Я имею в виду очень молодых.

— Подростков, что ли?

— Уже горячее.

— Почему? Вокруг толпы одиноких тридцати — сорокалетних мужиков. Судя по нынешней статистике разводов, их того и гляди станет больше, чем нас. Почему тебя вдруг потянуло на мальчишек?

Рут задумалась.

— Трудно объяснить. Видишь ли, я не люблю излишне напрягаться. Не могу себя заставить бегать за мужчиной. Все мои знакомые девчонки, которые встречаются с разведенными, жалуются. Мало того что возникает куча своих проблем, надо еще решать и его проблемы. Они готовят, возятся с чужими детьми. Посмотри на себя и Теда. Он женат, но ты с этим смирилась. Когда он не может с тобой увидеться, ты его понимаешь. Веришь каждому слову.

Кейт внутренне сжалась. Неужели Тед лжет ей? Неужели считает ее лишь покладистой любовницей на будний день?

Потом она вспомнила, как они прощались в пятницу, и улыбнулась. Мужчины умеют лгать словами. Порой им удается лгать глазами. Но не телом. Страсть невозможно подделать. При воспоминании о последнем свидании у Кейт потеплело на сердце. И хотя проводила сегодняшнее воскресенье одна, беспокойства она не чувствовала.

Настойчивый голос Рут ворвался в ее воспоминания:

— Я не такая, как ты, Кейт. Если рядом мужчина, я хочу, чтобы все было легко и весело. Как в юности. Хорошее было время. Секс без проблем. Если нравилось — продолжали встречаться, если нет — искали кого-нибудь еще. И порой даже оставались друзьями.

— Не понимаю, — сказала Кейт. — Если с мальчиками так весело, почему же ты сидишь со мной?

— Все-таки надеялась, что ты не задашь этот вопрос, — вздохнула Рут. — О'кей, раз уж обещала тебе говорить правду, слушай. Верно, с мальчиками бывает легко и весело. Но лишь тогда, когда и ты сама еще девочка. Если же ты — взрослая женщина, правила игры меняются. У детей есть только надежды и мечты, и в этом они равны. Но если ты ушел по жизни вперед и чего-то уже добился, тебе приходится этим делиться.

Кейт обеспокоенно взглянула на подругу:

— И чем ты с ними делишься?

— Нет, не волнуйся, я не плачу им, — рассмеялась Рут. — Я еще не так стара. Нет, всего лишь помогаю им. Взять, к примеру, Дейла. Когда мы познакомились, он только закончил колледж и стал пробоваться в «Элите». Мы и познакомились-то случайно. Фотограф, который работал со мной в тот день, потом Должен был сделать пробные снимки Дейла. Увидев его, я сразу поняла, что это мое. Но и у меня имелось кое-что для него. Он уже тогда был честолюбив.

— И как ты поступила?

— Просто. Велела принести мне несколько фотографий, когда их отпечатают, а уж я посмотрю, можно ли использовать. Дейл не пришел в «Ньюс». Не такой он дурак. Поэтому позвонил и спросил, не встретиться ли нам в баре: дескать, там неофициальная, дружеская обстановка. И не ошибся. По части дружбы он большой мастер. У него к этому талант.

— А у тебя талант помогать молодым людям, так?

— Верно, — ответила Рут. — На том и договорились. Тогда это нас обоих устроило.

— А теперь?

— А теперь Дейл не нуждается в моей помощи. И ни в чьей. Теперь он может заниматься любовью в свое удовольствие, а не ради протекции. Кстати, и мне самой надоело, когда меня используют.

— Мне кажется, ты к себе несправедлива. Ведь Дейл стал знаменитым лишь полгода назад. Значит, все должно было закончиться еще до Рождества. А не два месяца назад.

— Какое-то время я думала, что ему хорошо со мной. Но потом наступил вечер премьеры Ноэля Кауарда. Наша годовщина. Я, как последняя дура, купила билеты, приготовила дома роскошный ужин. Ну и все такое. А он не объявился. Даже не позвонил. Я ждала, но телефон молчал. И тогда мне все стало ясно.

— Постой, ведь все было не так. Во-первых, Дейл объявился. Я — свидетель. Он просто опоздал и сказал, что ждал тебя в другом месте. Звучало убедительно. Я так и не поняла, зачем ты его прогнала.

— А затем, что он не звонил мне почти целую неделю, — со слезами воскликнула Рут. — А до того звонил каждый Божий день! Тогда я позвонила сама, но услышала только автоответчик. Значит, что-то случилось.

— С этим не спорю. Что-то случилось. Но он ли в том виноват? Ты никогда не задавала себе этого вопроса? Может, у вас в отделе сообщения всегда теряются?

— Почему ты вдруг заговорила о сообщениях?

— Он же ясно сказал, что уезжал на натурные съемки и позвонил заранее, чтобы договориться насчет театра.

— Почему же мне никто не сообщил? Или ты думаешь, у меня в отделе одни болваны работают? Моя секретарша достаточно расторопна, чтобы принимать и вовремя передавать сообщения.

— А ты ее спрашивала?

— Нет, она была в отпуске. — Рут вдруг резко выпрямилась. — Если Бретт отсутствует, к телефону подхожу я или Трейси.

— Ну вот…

Рут покачала головой:

— Нет, Трейси, конечно, дура Набитая, но уж передать сообщение она может. И всегда это делает.

Кейт дала знак официанту принести еще вина, Достала сигарету.

— А не было ли у Трейси причины утаить сообщение Дейла? Может, он ей самой нравится? Может, вы тогда поссорились? Подумай, Рут, это важно.

— Да, в тот день я отругала ее из-за какой-то модели. Ничего особенного. Я всегда так делаю, когда она не желает поворачиваться достаточно быстро. Трейси, конечно, далеко не гений, но и не змея. Старается, как может.

Рут откинулась на спинку стула и в это самое мгновение увидела его.

В одной из открытых кабинок сидел Дейл Келлер. Ее бывший любовник. Он выглядел еще лучше, чем в день их последней встречи. Отрастил волосы, даже возмужал и словно раздался в плечах.

Рут неуверенно встала. Да, она знает, что молодые люди всегда ее использовали. Но одинокие ночи стали невыносимыми. Ей опять захотелось почувствовать объятия Дейла, запах его тела в минуты возбуждения. В ней проснулось желание.

«Может, я обошлась с ним несправедливо. Может, стоит дать ему шанс».

Не успев дойти до его кабинки, Рут поняла, что он не один.

Девушкой, рука которой уверенно лежала на бедре Дейла Келлера, была Трейси Ривс.

— Что тебе взбрело в голову? — подобным тоном, взывающим к благоразумию, Эд Кремер разговаривал лишь с «трудными» женщинами. — Ты же сама установила ей испытательный срок. Восемнадцать месяцев. Черт возьми, Рут, я это отлично помню. А сейчас ты заявляешь, что девчонку нужно вышвырнуть из газеты, хотя прошел только год.

Стоя во внушительном кабинете главного, Рут как будто вернулась в детство. Упрямая девчонка и строгий директор школы.

В течение получаса она с такой основательностью перечисляла Кремеру все грехи и недостатки Трейси Ривз, словно вела на нее досье. Перед визитом к главному Рут отдавала себе отчет, что, если она желает избавиться от ассистентки, ей понадобятся серьезные доказательства.

Ужин в «П. Дж.» закончился взрывом боли и ярости в душе Рут, и ей было невероятно тяжело удержать себя в руках. Не дала сойти с ума лишь единственная мысль: она вышвырнет Трейси из своего офиса. Остаток вечера они с Кейт обсуждали, как это сделать. Кейт посоветовала напрячь память и выудить оттуда все, что могло доказать профессиональную непригодность ассистентки.

Улов оказался богатым, и теперь Рут по порядку выкладывала его перед главным редактором. Но Кремер вдруг уперся, и казалось, его невозможно переубедить.

— Слушай, дорогая, почему бы не дать Трейси еще один шанс? Ведь когда-то ты сама была ассистенткой и можешь ли, положа руку на сердце, утверждать, что у тебя не было проколов? Не можешь. От ошибок никто не застрахован, все мы совершали их, начиная путь, в журналистике. Ремеслу газетчика учатся на практике, а не по книгам. К тому же ты обязана передавать молодым свой опыт и знания. Ты это можешь. Я знаю.

«С ума он, что ли, сошел? Откровенно пудрит мне мозги, не пойму только зачем?»

Рут вдруг стало не по себе.

А если бы она знала действительную причину упрямства главного, ей стало бы еще хуже. Ибо Кремер имел свои планы в отношении Трейси, которые в случае их реализации привели бы к увольнению самой Рут.

У каждого главного редактора свои привычки, слабости и пристрастия. А Кремер выпускал газеты уже два десятка лет, и стиль его руководства был отражением его личности. Он был щепетилен до мелочей. Светлые волосы гладко зачесаны назад и прилизаны. Костюмы из лондонского «Сэвил роу». Каждое утро к нему заходил мальчишка-чистильщик, чтобы довести до блеска его туфли ручной выделки.

Но Кремер следил не только за своей внешностью. Он принадлежал к категории людей, которые в любой ситуации держат себя в руках. Никогда не пил слишком много в компании сослуживцев. Никогда не показывал своих чувств подчиненным. Разумеется, он не был лишен эмоций, просто направлял их в строго отведенные для них русла. Скажем, прогулки на лодке по Саунду или игра в гольф. Вот где можно поволноваться, дать волю чувствам. А на работе необходимо иметь ясную голову.

Кремер всегда был сдержан и хладнокровен, но и если уж разил, то насмерть. Поэтому он терпеть не мог Рут. С первого дня ее работы в газете.

Какого черта она так растолстела? Работает в отделе моды и не знает, как должна выглядеть нормальная женщина. Кремер был твердо убежден, что внешность должна соответствовать должности. А Рут никак не походила на сотрудника отдела моды, не говоря уж про его руководителя. Поэтому когда бывший редактор, уходя, предложила на свое место Рут, Кремер отказался наотрез. «Она неряха, разве не видно?» — заявил он.

Но перед ним тут же выстроился длинный ряд тех, кто был с ним не согласен. «Рут не просто удачная замена Бетти Маккуин, — говорили все в один голос. — Это гениальная замена!» Будучи профессионалом, Кремер сразу затребовал подборку материалов Рут. А еще через полчаса его уговорили. Бетти и другие оказались правы. В Рут Блюм что-то было. Если он от нее откажется, ее тут же оторвут с руками и ногами конкуренты.

Кремеру пришлось мириться с Рут, такой толстой и вообще…

«Ничто не вечно под луной. Рано или поздно я от нее все равно избавлюсь», — думал он, отдавая распоряжение повысить ей зарплату на несколько пунктов.

Теперь, когда в газете появилась Трейси Ривс, долгожданная минута стала реальностью.

В отношении подчиненных Кремер всегда придерживался одной тактики: сначала посмотри на человека, затем принимай решения. Увидев Трейси, стройную и такую гибкую в модных джинсах, он понял, что перед ним стоит будущий редактор отдела моды. А ее неумение писать Кремера не волновало. Разве ее не приставили ученицей к Рут? Разве она не честолюбива? Значит, научится. Не все рождаются талантливыми.

Но все это — дело будущего. А пока, слушая Рут, он понимал, что карьера Трейси висит на волоске. Надо во что бы то ни стало оставить ее на работе. Потом он, конечно, вызовет Трейси, поговорит с ней по душам, но теперь следует спасти девчонку от этой толстухи.

— Герати сюда, Теду Геблеру тоже передайте, чтоб заглянул, — приказал он секретарше и обернулся к Рут. — Устроим небольшое совещание. Посмотрим, что скажут ребята.

Беспокойство Рут начало перерастать в нешуточную тревогу. В газетах, случается, лучшие друзья в одночасье становятся заклятыми врагами.

Молчание, повисшее в кабинете, вскоре было прервано скрипом двери. Вошли Билл и Тед, на ходу одергивая пиджаки и подтягивая галстуки. Каждый готовился к бою. Оба понятия не имели, что означает этот срочный вызов к главному. Модой занималась Рут. А в «Ньюс» ревностно следили за тем, чтобы никто не совал нос в чужие дела.

Кремер рассказал им о намерении Рут уволить Трейси. Мужчины озабоченно нахмурились. Тут пахнет кровью. Кровью их коллеги. И сейчас важно оказаться на «правильной» стороне. Кремеру это известно. Как известно и то, что «правильной» в данном случае может быть только одна сторона. Та, на которой находится он.

— Кое-что в словах Рут меня удивило, — с обманчивой мягкостью сказал Кремер. — Лично я считал Трейси неплохой девушкой.

После этих слов никто уже не сомневался в исходе обсуждения. Рут выругалась про себя. Как могло случиться, что Трейси из нерадивой выпускницы колледжа вдруг превратилась в сокровище?

А когда в разговор вступил Герати, мрачные подозрения Рут начали подтверждаться.

— Мне нравится ее подход, — сказал Герати. — Я имею в виду Трейси. Когда Рут уезжала в Лос-Анджелес, я пару раз сталкивался с девушкой на редакционных пятиминутках. И знаете, мне показалось, что в ее рыженькой головке рождается немало свежих идей. На мой взгляд, к ней следует присмотреться.

— А ты использовал хоть одну из этих «свежих идей»? — ехидно спросила Рут. — Почему ты ни разу не предоставил этому новорожденному таланту место на своих страницах?

— Уволь, — шутливо простонал Герати. — Ты ведь у нас шеф по вопросам моды. Привлеки я Трейси, мне бы от тебя досталось. И поделом. Но девчонка лучше, чем ты о ней думаешь, Рут.

Та повернулась к Теду:

— А что ты думаешь, супермен?

Тед уставился в пол. Потом взглянул на Кремера. Улыбается, черт возьми, это плохой знак. Недаром про него говорят, что он никогда не бьет в спину, он в спину улыбается. Тед поежился. Он вынужден играть по тем правилам, которые ему предложили. А со временем он как-нибудь искупит свою вину перед Рут.

— Не скажу ничего за или против Трейси Ривс, — осторожно начал Тед. — Но меня, признаюсь, беспокоишь ты, Рут. Думаю, ты поторопилась с выводами. — Она хотела возразить, но он не дал ей этого сделать: — Лет пять назад у меня был автор. Только-только из колледжа. По сравнению с Трейси он оказался полным идиотом. Не мог написать не то что материал, а даже свою фамилию. Много раз я хотел ворваться в этот кабинет и потребовать его увольнения. Совсем как ты. Но все же не пошел. Что-то меня удержало.

Теперь я не жалею, что прислушался тогда к своему внутреннему голосу. Через два года я отправил парня на съезд Демократической партии, и он вернулся оттуда с лучшим аналитическим обзором, какие я видел, пожалуй, только в «Вашингтон пост». А до того я посылал его на конкурсы красоты и на интервью с теледивами. И когда у него не получалось, я называл его про себя болваном. Дело, оказывается, было не в нем, а во мне. По незнанию я использовал его не там, где он хорош. Это послужило мне уроком. Я понял, что нельзя смотреть на новичков свысока. Иногда к их желаниям надо прислушиваться. Главное — выяснить их интересы, тогда у них может что-то получиться. Вот и у Трейси, возможно, есть какой-нибудь талант. Просто необходимо узнать, что ее заводит.

— Это я уже узнала, — буркнула Рут. — Потому и пришла сюда.

— Извини, Рут, я не понял, — вмешался Кремер.

Она не стала повторять. Все равно уже бесполезно. Но какой-то непонятной причине Кремер уперся, хотя увольнение нерадивого сотрудника — обычное дело. Казалось бы…

Но жизненный опыт подсказывал ей, что здесь что-то нечисто. Только выяснять не стоит, лучше заткнуться и держать свое мнение при себе. Рут нравилась ее работа, так зачем навлекать на себя неприятности из-за этой идиотки. С сучкой Трейси она еще разберется, а пока нужно выйти из этого кабинета живой.

Рут улыбнулась:

— Просто я сказала, что Билл с Тедом, возможно, правы. Возможно, я недооцениваю Трейси. Возможно, в будущем из нее что-нибудь и получится.

— Вот и умница, — сказал Кремер. — Я знал, что ты, в конце концов, образумишься. У каждого из нас возникают проблемы, и выход тут один: прислушаться к мнению коллег. Тогда можно взглянуть на свою проблему объективно. Всегда заходи к дядюшке Кремеру. Он тебя поймет.

Рут встала.

«Считай, что тебе сегодня повезло. Когда есть такие друзья, то и враги не нужны».

 

ГЛАВА 6

Она купила бутылку шампанского, поскольку сегодня был день ее рождения. Но пила Кейт в одиночестве, потому что Тед занимался близнецами. Она его не винила. Ни к чему делать вид, что у любовника нет жены и детей. Ведь Тед этого никогда не скрывал. И надо смотреть на вещи трезво, глазами женщины, которой сегодня исполнилось двадцать восемь.

Но почему же так горько? Почему сердце ноет от боли и обиды?

«Значит, он забыл про мой день рождения. Помчался на какой-то дурацкий спортивный праздник. Значит, сыновей он любит больше, чем меня. Кто виноват?»

Кейт начала открывать бутылку, и хлопок вылетевшей пробки прозвучал в мертвой тишине квартиры особенно нелепо, даже неуместно. Шампанское пьют на шумных вечеринках. Или с любимыми. Его не тратят на одиноких женщин. Что им праздновать?

Устроившись в кресле у кофейного столика, она доверху наполнила высокий хрустальный бокал и взглянула в окно. Какого черта она сидит одна, как старая дева?

Можно сходить к ребятам в «Донахью». Нет, слишком тягостные воспоминания. Можно провести вечер с Рур. Нет. Узнав, что Рут хорошо знакома с Санди, Кейт перестала обсуждать с подругой свои любовные отношения. Рут все известно. Хватит с нее.

А слезы Кейт предпочитала лить в одиночестве. Может, позвонить бывшему любовнику, сходить в кино? А если бывший любовник неправильно ее поймет?

Нет, лучше быть одной. Кейт снова наполнила бокал. Ночь предстояла долгая.

К половине одиннадцатого душевная боль утихла. Вино несколько притупило горечь обиды. Кейт решила принять горячий душ, выпить снотворное и на этом закончить празднование.

Тут она услышала звонок. Кого это несет в такой час?

Накинув махровый халат, Кейт подошла к домофону.

— Кто там?

Ей было немного страшно. Днем Виллидж — милый уютный городок. Ночью же правила игры меняются.

— Это я, открой.

Кейт растерялась. Она ждала Теда днем, но сейчас? Он хоть понимает, что делает?

Она стояла у двери, чувствуя легкое головокружение от вина и пытаясь как-то объяснить столь крутой поворот событий.

Голос Теда вернул ее к действительности. Осознав, наконец, кто пришел, Кейт обрадовалась, и едва Тед появился на пороге, бросилась ему на шею. И заплакала.

— Я думала, ты забыл, — повторяла она, уткнувшись ему в плечо. — Я думала, тебе все равно.

Тед вынул из кармана носовой платок и вытер ей слезы, затем, словно ребенка, погладил по голове и отвел к дивану.

— Как я мог? — удивился он. — Я люблю тебя. А любимых я никогда не забываю. Тем более в их день рождения.

Но Кейт уже не могла остановиться. Слезы все текли и текли по щекам. Гордость, целый вечер не дававшая ей проявить слабость, внезапно уступила. И эти слезы многое объяснили Теду. Он понял, что очень ей нужен. Не меньше, чем жене. И детям.

Наверное, она должна прийти в ужас от того, что так неосмотрительно открыла ему свои чувства. Но Кейт испытывала только облегчение. «Я увязла с головой. Ну и плевать».

Несколько часов спустя, когда они кончили заниматься любовью и Тед уснул, она разбудила его:

— Я хотела тебя спросить…

— Сейчас? Посреди ночи?

— Да.

— О'кей, спрашивай.

— Что ты сказал Санди?

После некоторого молчания он произнес:

— Я сказал, что должен встретиться по работе с одним человеком. В Вашингтоне.

У Кейт был готов сорваться вопрос: «И Санди поверила?» Но она прикусила язык. Судьба ей улыбнулась. Тед пришел. Лучше уж так, чем никак.

Для Трейси Ривс неделя оказалась не из легких. А все началось с той дурацкой встречи в «П. Дж.».

Первым опомнился Дейл Келлер. Когда он увидел Рут, его будто громом поразило. Трейси даже не успела допить свое вино, как Дейл схватил ее за руку и потащил к выходу.

— Подожди! Я думала, мы пришли обедать.

Но Дейл, видимо, лишился аппетита. На улице он поймал такси, назвал шоферу адрес Трейси, а потом всю дорогу молчал. Романтический вечер закончился на тротуаре. Зайти к ней Дейл не пожелал.

— Не понимаю тебя! — чуть не плача воскликнула Трейси. — Прошлой ночью ты не мог от меня оторваться, а теперь ведешь себя так, словно я подцепила какую-то заразу. Что с тобой?

Если с ним что-то и случилось, он явно не хотел посвящать Трейси в свои проблемы. Дейл лишь плотнее закутался в потертую джинсовую куртку, бормоча что-то о неотложной встрече, и направился в сторону метро.

«Будь он проклят, — думала Трейси, — а вместе с ним и все мужчины».

Дальше — хуже. Зрелище, открывшееся ей в гостиной, отнюдь не способствовало поднятию настроения. Три студентки, вместе с которыми она снимала квартиру, устроили веселье. Вероятно, они пировали с обеда. По всей комнате разбросаны банки из-под пива, в серебристой фольге застыла китайская еда, купленная в забегаловке, пепельницы и грязные тарелки доверху набиты окурками.

Да-а. Уж она выцарапает им глаза, когда они соизволят вернуться.

Трейси поскорее ушла в свою комнату, островок чистоты и порядка среди ада кромешного. Выглаженная одежда аккуратно висела в шкафу. В отделении для обуви рядком стояло несколько пар сверкающих туфель. Вещи напомнили ей о том, к чему она стремится. Кем хочет стать.

Отсутствие цели было для Трейси признаком ничтожества. В бедном районе Миннеаполиса, где она родилась, почитали за счастье иметь хотя бы одну пару туфель А у нее их уже шесть. И это еще не предел мечтаний. Вот если бы при желании она могла скупить весь магазин…

И для начала ей нужен Дейл, который являлся собственностью Рут Блюм. А Трейси всегда хотелось иметь то, что имела Рут. Ее престиж, ее талант, ее шикарную квартиру, ее любовника. Но больше всего Трейси хотелось получить ее должность.

Сначала ей казалось, что достаточно лишь какое-то время побыть рядом с Рут, тогда, возможно, часть ее славы и успеха перепадет Трейси. Этого не произошло. Она работает уже год, а до сих пор не вышло ни одного материала под ее фамилией. В «Ньюс» ее не считали журналистом. Она лишь девочка на побегушках. На побегушках у Рут.

И если ничего от щедрой начальницы не переходит к Трейси естественным путем, значит… Пораскинув мозгами, она решила, что легче всего отнять у Рут любовника.

«Случайная» встреча на показе мод — и Дейл у нее в руках. По крайней мере, на ночь.

Что это была за ночь! Теперь ясно, почему еврейская принцесса от него без ума. Мягко выражаясь, Дейл Келлер — просто гидравлический таран. И сложен соответственно. У Трейси до сих пор болит низ живота от того, что он сотворил с нею.

Правда, все кончилась так быстро. Ну и пусть. Зато она насладилась тем, чем наслаждалась Рут. И Дейл — только начало. Скоро Трейси доберется до ее авторитета. Затем, возможно, отхватит маленький уголок на ее полосе, Больше пока не надо. Лишь бы зацепиться. А остальное довершит ее честолюбие. Давид имел перед Голиафом еще меньше шансов.

И вот все рухнуло. Надо же было им встретиться в «П. Дж.». Как будто Рут не могла выбрать себе во всем Нью-Йорке другое заведение. Трейси не сомневалась, что к концу недели ее вышвырнут из газеты. Перспектива, конечно, малоприятная. Трейси в ту ночь спала очень плохо.

На следующее утро ее самые мрачные предчувствия оправдались. Рут вела себя так, будто ассистентки вообще не существовало. Потом Трейси сказали, что ее вызывает Кремер.

Приближаясь к запретной двери, за которой начинались владения главного редактора, она нервно пригладила рыжие кудряшки.

Постучала дважды. Тихо, с опаской. Кремер велел ей заходить. Проскользнув в дверь, Трейси вдруг испытала сильное желание отлучиться в туалет. Ладно, возиться с ней долго не будут, она успеет добежать до уборной.

Потом Трейси обратила внимание на бутылку вина, стоявшую перед главным. «Кьянти». И два бокала. Заметив ее недоумение, Кремер начал разливать вино по бокалам.

— Мне кажется, тебе это не помещает.

Взяв бокал, Трейси почувствовала, что к ней возвращается уверенность. «Если бы он собирался меня уволить, то не стал бы угощать вином. Я ведь не какая-нибудь шишка, чего со мной церемониться».

Сделав глоток, она порозовела и тут же улыбнулась самой очаровательной улыбкой, показав милые ямочки. Потом опять насторожилась.

Ничего страшного не произошло.

— Знаешь, я всегда был о тебе высокого мнения, — произнес Кремер.

Глаза Трейси округлились от изумления.

— Д-да? А я думала, вы даже не подозреваете о моем существовании.

— Не скромничай. Такая симпатичная девочка. В тебе есть изюминка. Стоило мне взглянуть на тебя один раз, и я сразу понял, что ты далеко пойдешь.

— Почему же вы ничего мне не говорили? Целый год я кручусь вокруг Рут. Завариваю чай, а если повезет, делаю подписи к фотографиям. Честно говоря, я ни на что другое и не рассчитывала.

Трейси говорила быстро, одновременно пытаясь сообразить, что происходит. Уж чего-чего, а такого приема она не ждала. Ведь у нее нет природного таланта. А чего она может добиться сама? Если только фортуна вдруг не повернется к ней лицом…

Трейси робко подняла глаза на Кремера. Сколько ему? Пятьдесят пять? Но одевается так, чтобы выглядеть моложе. И ему это удается.

Может, он хочет быстренько трахнуться?

Она тут же отбросила эту мысль. Ребята вроде Кремера могут без проблем найти девочек и получше. Нет, здесь что-то другое.

— На твоем месте, — тихо сказал Кремер, — я бы не волновался о сегодняшнем дне. Лучше смотри вперед. Тебя ждет в нашей газете большое будущее. Это я тебе гарантирую. Но ты должна кое-что мне пообещать.

— Что?

— Будь поласковей с Рут Блюм.

Если бы он велел ей прыгнуть голой на стол, она бы так не удивилась. Как раз это-то ее бы не удивило. Но быть поласковей с Рут? Парень спятил? Знает же, что Рут ее терпеть не может.

Кремер словно прочел ее мысли:

— Я понимаю, тебе нелегко. Но скоро станет легче. Обещаю. А пока будь хорошей девочкой и заодно приглядывайся ко всему, что делает Рут. Более того, смотри, как она пишет свои материалы. Спрашивай ее, если чего-то не понимаешь. Не бойся, она тебя не убьет за это. Наоборот, ей это польстит. А когда ты уже поймешь, что к чему, приходи ко мне со своими идеями. Только не говори о них Рут. Никому не рассказывай. Приходи сразу ко мне.

Трейси охватил немой восторг.

— И что дальше? — наконец пролепетала она.

Старый волк забрал у нее бокал.

— А вот это, детка, пока останется тайной. Возвращайся на свое рабочее место. Начинай действовать, ублажай Рут, но постарайся обойтись без резких движений. И помалкивай о нашем разговоре. Иначе с тобой произойдет то, чего ты так боялась, когда шла сюда.

С этими словами он открыл дверь и вытолкнул ее в коридор. Трейси шла как во сне. Казалось, мир перевернулся вверх тормашками, и она потеряла способность ориентироваться.

Но по мере приближения к отделу моды Трейси начала приходить в себя. И вдруг почувствовала, как поет левая ягодица. Словно оса ужалила. Она нахмурилась и тут же прыснула. Значит, когда она выходила из кабинета, старый козел успел-таки ущипнуть ее.

Первой заметила изменение Рут. За год она привыкла видеть свою ассистентку в неизменных джинсах и балахонах. Трейси всегда выглядела модной девчонкой. Кстати говоря, молодежная одежда превосходно сидела на ней, именно поэтому Рут и взяла девушку к себе в отдел.

Рут была твердо убеждена, что необходимо следить за новыми тенденциями в моде, предсказывать появление новых течений, а не только констатировать свершившийся факт. И помогала ей в этом Трейси.

Теперь все изменилось. Вьющиеся каштановые волосы, которые ассистентка всегда собирала на затылке в конский хвост, были теперь распущены и блестели от лака. Обычно Трейси красила лишь губы, а теперь начала злоупотреблять макияжем. Бесследно исчезли и ее вечные джинсы. Их заменили деловые костюмы и строгие блузки.

Рут недоумевала: «Что с ней стряслось? Может, связавшись с Дейлом, она вдруг повзрослела?»

Несмотря на предубеждение, Рут стала приглядываться к Трейси. Она сразу заметила, с каким старанием девушка пыталась выполнять свою работу. Порой даже засиживалась по вечерам. В ней пробуждался интерес к делу. Почти неестественный интерес. А поскольку Рут за десять лет работы в газете ни разу такого не видела, ее это насторожило и обеспокоило.

Дурочки, которые живут одними сплетнями и в барах проводят больше времени, чем на работе, не меняются столь радикально. Что-то произошло. Кто-то что-то сказал Трейси. И не пожелал сказать ей.

Она поделилась своими тревогами с Кейт.

— Меня настораживает даже не то, что она изменила отношение к работе, — говорила Рут. — Может, на нее подействовала наша встреча в «П. Дж.», и она раскаялась. Но не до такой же степени. Она ведет себя так, будто метит в святые.

— Или на твое место, — сказала Кейт.

Рут залилась смехом:

— Чтобы занять мое кресло, нужно уметь писать и, главное, уметь мыслить. А Трейси не умеет ни того, ни другого.

— Она может научиться. Во всяком случае, попытаться.

— Научиться она может, но дело ведь не только в этом. По-твоему, меня хоть завтра можно заменить любым смышленым выпускником колледжа? Нет. Для моей работы требуется особого рода инстинкт. Чутье. Глядя на кучу фотографий, я сразу вижу, какие из них сделаны блестяще, а какие — халтура. А другие не заметят никакой разницы. Понимаешь? Я вижу. И знаю, как их подать. В большинстве случаев я даже представляю, как они будут смотреться на газетной полосе. Этому нельзя научить. Это либо есть, либо нет.

— Согласна, — улыбнулась Кейт. — Но ведь есть и плохие редакторы отделов моды. Влиятельные дамочки, получившие работу отнюдь не за талант.

Рут задумчиво вертела стакан с кока-колой.

— Только Декстер Кларк в «Пост». Ее дядя заседает в совете директоров газеты. О, и Рос Касл в «Вэнити фэр»! Но она живет с боссом, это всем известно.

— Теперь понимаешь, куда я клоню? Если мои подозрения верны, а я редко ошибаюсь, значит, наша Трейси кому-то очень приглянулась. Без причины она, конечно, так измениться не могла. Кто-то за этим стоит. Я ее не очень хорошо знаю, но, кажется, она не производит впечатления трудолюбивого человека. Такие всегда ищут легкий путь. Нет, кто-то ей подсказал вести себя иначе. Знать бы кто. Что ты думаешь о Билле Герати? Ему нравятся тощие и рыжие. Может, наобещал земной рай за несколько сладких мгновений?

— Нет, — отозвалась Рут. — В моем отделе Герати никто. Максимум, на что он способен, это выделить ей колонку на своей полосе. Ради такой мелочи за одну ночь весь гардероб не меняют. Нет, тут другое.

— Тед исключается, — засмеялась Кейт, уверенная в своей любви и не допускающая мысли, что он может смотреть на других женщин.

— Сдаюсь, — ответила Рут. — Может, у нее появился влиятельный дедушка, о котором мы не знаем?

— Кто бы это ни был, — заметила Кейт, — думаю, теперь самое время ей помешать.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сказала. Останови сучку. Она начала раскручиваться. Помешай ей. Ты не можешь безучастно смотреть, как она стаскивает тебя с редакторского кресла. Нельзя сдаваться без борьбы.

Рут, которой это казалось дурацкой шуткой, улыбнулась подруге:

— О'кей. Я ей покажу! Сначала отлуплю на работе. Потом в баре. Ткну ее ножом в столовой. И не остановлюсь до тех пор, пока у нее не закатятся глаза. Как тебе мой план?

— Не очень. Тебе нужно что-то придумать. Избавиться от нее на пару месяцев. Хотя бы вздохнешь спокойно, а если повезет, разберешься и с тем мерзавцем, который подал ей идею подсидеть тебя.

— У тебя, разумеется, уже есть план.

— Вот именно.

Рут покачала головой:

— Слушай, мне это все не нравится. Такое больше подойдет Биллу Герати. А я следую золотому правилу: если возникает мания, не поддавайся. Иначе никакой жизни не будет. Кого мы хотим утопить? Зеленую девчонку из колледжа, черт возьми. Да, она меня уже порядком достала. Но она и мертвого достанет. Мы же с тобой говорим так, будто она собирается подложить в отдел бомбу. У неё просто мозгов не хватит.

— Хорошо. Ты говоришь, она тебя достала, так почему бы на время не убрать ее с дороги?

— И что я должна сделать? Посадить ее на иглу?

— Отошли ее куда-нибудь.

— Куда?

— В Вашингтон, Сан-Франциско, Хьюстон, Нью-Мексико. Куда угодно, лишь бы там бурно развивалась уличная мода. Ты говорила, что Трейси в этом сечет. Дай ей проявить себя. Еженедельные обзоры из Сибири — это как раз то, что ей сейчас нужно. Ладно, пусть будет Хьюстон. Пусть шлет тебе отчеты о самом новом и интересном.

— Неплохая мысль, — признала Рут. — Только я не могу никуда ее послать. Я могу ей предложить. Но если идея девчонке не понравится, она может такое устроить! Еще побежит жаловаться своему таинственному богатому дядюшке.

Кейт улыбнулась:

— Вот уж не думала, что когда-нибудь придется объяснять тебе, старой лисе, как это делается. Впрочем, и объяснять не стану, просто возьму это на себя. А потом расскажу тебе.

Кейт взяла сумочку, поднялась из-за стола и увела подругу из бара.

Утром на столе Трейси лежал авиабилет. Она покорно взяла его и положила в большую сумку, которую всегда таскала с собой. Эд Кремер, похоже, даром времени не теряет. Эта командировка может стать началом чего-то. Той зацепкой, на какую она весь год надеялась.

И когда Тед Геблер попросил ее зайти к нему, Трейси сразу почувствовала, что ухватила свой шанс. Услышав, куда и зачем ее посылают, она скромно поинтересовалась:

— А Рут в курсе? Я не хочу, чтобы она подняла шум.

Тед вроде бы удивился:

— С чего ей поднимать шум?

— Ну, вы же ее знаете, — доверительно сказала Трейси. — Ей может показаться, что я хочу отнять часть ее славы.

Тед лишь вздохнул. Рут как-то говорила, что у Трейси не все в порядке с головой. Но чтобы до такой степени? Она, абсолютный ноль в журналистике, всерьез сравнивает себя с Рут! Это ж надо до такого додуматься.

Тед по-отечески обнял ее за плечи.

— Не беспокойся, Рут не возражает. — И, заметив ее сомнение, добавил: — Слушай, если Рут начнет возникать, хотя этого не произойдет, сразу иди ко мне, и я все улажу. Но проблем не будет.

«Никогда не поймешь этих женщин», — думал он, провожая Трейси глазами.

— Здравствуйте, — сказал швейцар. — Желаю приятного отдыха.

— Приятного аппетита, — вторил ему метрдотель, провожая Кейт по устланной ковром лестнице в ресторан.

Обычно эти коммерческие любезности были ей приятны. Но не сегодня. Она шла на встречу с Эдом Кремером и чувствовала себя неуютно.

Проходя между столиками, Кейт задавалась вопросом: почему ей так страшно? Она интервьюировала ребят и покруче, но никогда их не боялась.

Наконец она заметила главного редактора. Как всегда безупречного, одинокого, окруженного сверкающими бокалами, расставленными на белоснежной скатерти.

И Кейт вдруг поняла: «От ребят покруче не веяло таким холодом. И они не подписывали мои чеки».

Кремер галантно встал ей навстречу, а когда она заняла свое место, опять сел и улыбнулся. Значит, быть беде. Улыбающийся Кремер намного опаснее Кремера в гневе.

Он подозвал официанта, и Кейт заказала себе «Гибсон». Неразбавленный. Перед обедом она, как правило, не пила крепкий ликер, но сейчас ей это не помешает.

Прелюдия оказалась вполне приятной. Главный поздравил Кейт с интервью, которые она должна взять в Париже, о чем уже имелась необходимая договоренность. Карл Лагерфельд из «Шанель», Марк Бохан из «Диора» и даже легендарный Ив Сен-Лоран. Про себя Кейт благодарила Рут, которая все это устроила.

Кейт всегда удивлялась своей дружбе с Рут. И дело не в их абсолютной противоположности. Ее удивлял сам факт их дружбы, ибо она слишком занята, чтобы заводить друзей, которые требуют и времени, и усилий. А Кейт считала, что времени у нее действительно нет.

Официант положил перед ней меню в большом кожаном переплете, которое выглядело, как протокол ежегодного собрания совета директоров влиятельной корпорации. Впрочем, клуб «21» ориентировался именно на такую публику и таких членов. Большинство известных семей Восточного побережья имели здесь своих представителей. Директора государственных компаний тоже приходили сюда обедать вместе с женами. У Ари и Джеки Онассисов был здесь даже постоянный столик.

Меню оказалось внушительным. Солидные, дорогие блюда, приятно удивившие Кейт. Заметив ее нерешительность, Кремер посоветовал:

— Отведайте здешнего рагу с овощами. Такого нигде больше не найдете.

Кейт растерялась. Рагу с овощами? Его едят шоферы грузовиков в придорожных закусочных. Рагу — это остатки от воскресных пикников, а не блюдо изысканного обеда.

Но тут до нее дошло. Господи, какая дура. Люди вроде Кремера ежедневно обедают здесь, и это равносильно обеду Кейт в столовой. Ей не хотелось набивать желудок среди дня тяжелой пищей, однако делать нечего…

Взглянув на человека, сидевшего напротив, Кейт решила держать ухо востро.

— Между прочим, — сказал он, — хочу поздравить вас и еще кое с чем.

— С чем именно?

— Тед сказал, что это была ваша идея отправить Трейси Ривс в командировку.

«Господи, неужели девчонка уже все испортила? Я хотела только избавиться от нее на время, а не выставлять последней дурой».

— Ну и как она? — осторожно спросила Кейт.

— Как? Отлично. Некоторые ее вещицы — первый сорт, занимают самое выгодное место на полосе Рут.

Теперь Кейт уже не сомневалась, что Кремер спятил. Рагу, ладно, Бог с ним. Но Трейси, бьющая рекорды в журналистике, — это уже нечто.

Ее охватила тревога. Она же сама видела копии присланных материалов. Совершенно ординарные. Мягко выражаясь.

— Скажите, — произнес Кремер, состроив озабоченное выражение, — вы долго собираетесь ее там держать? Ведь у нас и здесь работы хватает. А если каждый второй сотрудник начнет разъезжать по Америке, нам придется совсем туго.

— Я думаю, решение примет Рут. Да, идея была моя, но отделом моды руководит она.

— Хорошо. — Кремер поджал губы. — Я поговорю с мисс Блюм. Талантливую молодежь нужно держать при себе, а не гонять по всем Штатам. Вы, надеюсь, согласны? Тед, как мне известно, разделяет это мнение.

Главный устроил Кейт ловушку, и она по неопытности тут же в нее угодила:

— А какое отношение он имеет к возвращению Трейси?

— Ладно вам, — отмахнулся рукой Кремер. — Я не вчера родился. Ведь это вы уговорили Теда. И он не смог вам отказать.

Кейт глотнула воды со льдом, но во рту по-прежнему было сухо.

— Извините, я не совсем вас понимаю.

Кремер наклонился вперед, поставив локти на стол, и она почувствовала явную угрозу. Этот человек хладнокровно совершит убийство, если сочтет его полезным для себя.

— Почему бы вам не забыть ненадолго о своих вестчестерских манерах? — ровным, даже мягким голосом предложил он. — Всем известно, что вы с Тедом встречаетесь после работы. И не для того, чтобы играть в домино.

«Билл Герати. Ублюдок все-таки добрался до Кремера».

Ее страх перешел в ярость. Она еще рассчитается с поганым ирландцем. Чего бы ей это ни стоило.

Но вслух сказала:

— У вас неплохие информаторы.

Кремер позволил себе холодно улыбнуться:

— Конечно, дорогая. Неужели я пригласил бы вас сюда, если бы сомневался в правдивости полученной информации? Я здесь не для того, чтобы сплетничать. Просто хочу поговорить о том, что происходит в офисе за моей спиной. И о том, какие шаги я собираюсь предпринять по итогам нашей встречи.

Все оказалось еще хуже, чем она думала. Значит, приговор ей уже вынесен. Сейчас его огласят.

— И что же вы намерены предпринять? — спросила Кейт.

— А это зависит от вас. Точнее, от вашего ответа на мое предложение. Скажите, Кейт, вы дорожите своей карьерой в «Ньюс»?

— Вам это известно.

— Отлично. В таком случае вы не станете возражать против повышения.

— Смотря о каком повышении идет речь.

Опыт работы в газете научил ее не покупать кота в мешке. Многие журналисты, якобы получившие повышение по службе, на деле оказывались в глухом тупике. А Кейт привыкла сначала заглядывать в мешок, а уж потом покупать.

— Не бойтесь, — сказал Кремер, будто прочитав ее мысли. — Думаю, мое предложение вам понравится и будет отвечать вашим давнишним пожеланиям.

Кейт еще больше насторожилась. Минуту назад она думала, что ее уволят. А Кремер, оказывается, намерен претворить в жизнь какие-то ее мечты. Опять ловушка?

— Вы говорите об отделе специальных расследований? — осторожно спросила она.

Человек, возглавлявший отдел, недавно уехал в Сан-Франциско.

— Прямо в точку. Ну и как? Беретесь?

— Конечно, — быстро ответила Кейт и тут же спохватилась: — Но вы хотите поставить мне условие, не так ли? И оно, разумеется, связано с Тедом?

— А вы, оказывается, не только красивы, но и умны! — сказал Кремер, хотя в глубине души придерживался старомодных взглядов на женщин. — Милое дитя, — задушевно произнес он, — мое условие связано именно с Тедом.

— Что вы имеете в виду?

— О'кей, сейчас объясню. Если вы хотите получить отдел специальных расследований, вам придется порвать с Тедом.

Кейт нахмурилась:

— Я так и знала. Вы предлагаете мне не повышение, а взятку. А если бы у нас с Тедом не было никаких отношений? Тогда вы предложили бы возглавить отдел кому-нибудь другому?

Кремер подал знак официанту убрать со стола, поскольку Кейт не притронулась к еде, и снова наполнил бокалы. Это мог бы сделать и официант, но тогда Кремер лишился бы возможности затянуть паузу, а она играла против Кейт.

Наконец он проговорил:

— А вы сомневаетесь? Я мог бы назвать с десяток людей, которые ухватились бы за возможность, предоставленную вам. Причем на любых условиях. И вообще я считаю, что вам пора повзрослеть, Кейт. Если вы хотите продолжать роман с женатым мужчиной, пожалуйста, продолжайте. Но только не в офисе. Не надо смешивать личную жизнь с работой. А в свободное время можете делать что угодно. Хоть в борделях развлекаться.

— Просто смешно, — возразила Кейт. — Ведь то, чем мы занимаемся в свободное время, не имеет никакого отношения к работе. Это абсолютно разные вещи.

Кремер, задумчиво глядя в стакан с кларетом, произнес:

— За что я держу в газете молодых людей вроде вас? За их активность и энтузиазм. И время от времени мне приходится напоминать себе об этом. В противном случае многие из вас уже оказались бы на улице. Черт возьми, Кейт, неужели вы не понимаете? Когда известная журналистка залезает в постель к редактору отдела, подобный факт тут же вызывает скандал, хотя, по идее, их личная жизнь никого не касается. И уж вам-то это должно быть хорошо известно. Но что прикажете мне делать? Закрыть глаза? Затыкать уши всякий раз, когда мои коллеги сплетничают об этом в баре? Кейт, поверьте, я ничего не имел бы против, но газета принадлежит Хенкелю, а наш хозяин придерживается христианской морали. Когда женатые мужчины начинают обманывать своих жен, он этого не одобряет. Разумеется, он не может распространить эту мораль на все население Соединенных Штатов, но своим подчиненным он в состоянии ее навязать. И мой долг — следить за тем, чтобы эти подчиненные вели себя как богобоязненные христиане. Итак, подытожим. Хотите получить отдел специальных расследований, нет проблем. Только прежде вы порвете с Тедом. Немедленно.

Кейт переполняло раздражение:

— Вы говорите, точно мой отец. Даже еще откровенней.

— Вашему отцу просто не хватало мужества называть некоторые вещи своими именами.

— А вам не хватает такта. Вы считаете, что если платите мне зарплату, то можете совать нос в мою личную жизнь? Вы покупаете мой талант и мое перо. А уж своим умом я располагаю сама.

— Если бы так, — сказал Кремер, доставая сигару. — Если бы я мог разделить с вами этот возвышенный идеализм! Но, увы, не могу. И не хочу. — К столику неслышно подошел официант и поднес к кончику его сигары зажигалку. — Итак, Кейт, мое предложение с этой минуты вступает в силу. Хотите получить отдел, берите его. Но перестаньте встречаться с Тедом. Да вам теперь и по работе не нужно будет общаться.

— А если я не перестану?

— Вы имеете в виду секс?

— Да, именно это я и имею в виду.

Людям вроде Кремера неизвестно слово «любовь», они все упрощают до предела. Любовные свидания для них — секс, а не чувства. Интересно, что бы он сказал по поводу своей жены?

— Тогда все очень просто, — ровным и спокойным голосом произнес он. — Вас уволят.

— Вы хотите сказать, не только с поста редактора отдела, но и вообще из газеты?

— Именно.

Кейт стадо не по себе. Несколько лет назад главный редактор «Пост» вышвырнул ее из офиса Фила Майерса, но тогда она была лишь секретаршей и мало ценила свою должность. Теперь многое изменилось. Сколько сил она положила, чтобы подняться туда, где сейчас находится. Работа стала ее жизнью. Или не всей жизнью?

Перед ее мысленным взором на мгновение возник образ Теда, но тут же исчез.

— У меня есть время подумать? — спросила она.

— Даю вам две недели, — помолчав, ответил Кремер. — В Париже у вас не будет возможности подрывать репутацию газеты, а когда вернетесь, я жду вас у себя с ответом. Дальше откладывать нет смысла.

Кейт прикинула, что до командировки в Париж остается еще пять дней. За это время можно связаться с Филом Майерсом из «Пост» или с некоторыми другими газетами. Времени мало, но у журналистов его всегда не хватает.

Она подняла глаза на Кремера.

— Хорошо, поговорим, когда я вернусь из Парижа. — И, подняв бокал, добавила: — Благодарю за обед. Он добавил мне жизненного опыта.

Первым делом Кейт связалась с двумя журналами. В обоих случаях неудачно. Вакансии, конечно, имелись, но не ее уровня. Корреспондент одной газеты всегда может стать корреспондентом в другой. Однако на более высоких ступенях число вариантов резко уменьшается. Ведущему журналисту или редактору уже не так просто найти работу в другом месте.

Перед самым отъездом во Францию Кейт позвонила своему бывшему боссу Филу Майерсу.

— Привет, куколка, — заорал он в трубку. — Чему обязан таким нежданным счастьем?

Кейт несколько смутилась. А в прошлые времена она бы сразу призналась: «У меня проблемы, Фил. Нужна работа». Вполне естественно. Но не теперь. Она уже не простая секретарша, а ведущий репортер крупной газеты. А ведущим репортерам всегда неловко признаваться, что у них есть какие-то проблемы. Поэтому Кейт не сразу перешла к делу:

— Как Франсис? Дети? Все хорошо?

— Сделай одолжение, — сказал Фил, — если тебе хочется узнать, как поживает моя Франсис, спроси у нее. Нет, чую, твое дело — не телефонный разговор. Я прав?

— Как всегда, — с облегчением вздохнула Кейт. — Когда мы сможем встретиться?

— Десять минут потерпишь?

— Да, но не больше.

— О'кей, я тебя понял. Сейчас у нас сколько? Четыре. Мне нужно еще взглянуть на полосу своим глазом, иначе туда по ошибке такое может залететь! Ну, ты сама знаешь моих разгильдяев, которые пытаются выдать себя за репортеров. Эх, Кейт, глянула бы ты на их дерьмо, глазам своим не поверила бы.

— А ты не изменился, — засмеялась она. — Так когда же ты дашь беднягам передохнуть до завтра?

— В пять тридцать, думаю. Буду ждать тебя около шести в «П. Дж», где угощу пивом. Идет?

Кейт заколебалась:

— «П. Дж.» для нашего разговора не подойдет. Может, «Ок рум» в «Плазе»? Успеешь чуда к шести?

— Нет проблем, — ответил Фил. — Если придешь раньше, считай, что с меня неразбавленный бурбон.

Он положил трубку и задумался. Значит, Кейт Кеннеди решила уйти из «Ньюс». Это его не удивило. Нервные журналисты нигде подолгу не задерживаются. Слишком велико давление, слишком непостоянно отношение коллег. Интересно, кто ее враги? И что они уже успели натворить?

Впрочем, ближе к делу. Кейт от них уходит. Такая потеря для «Ньюс» выгодна «Пост». Надо будет перед уходом заглянуть к Хартману, главный в таких вещах разбирается. И Фил не сомневался, что Хартман разберется и на этот раз. Звезды вроде Кейт с неба падают не каждый день.

Бар «Ок рум», обитый деревом и напоенный ароматами сигар, походил скорее на читальный зал мужского клуба. Именно это и нравилось посетителям. Мужчинам. На женщин он наводил страх, поэтому они держались от «Ок рум» подальше. А значит, солидная публика с Уолл-стрит могла посидеть здесь в мужской компании, выпить, поговорить о делах.

Кейт нравилась эта атмосфера. Она пришла раньше Фила и была рада тишине, которая нужна ей, чтобы собраться с мыслями. Ей необходимо также выпить, поэтому она заказала бурбон со льдом и попыталась определить, что ее ждет в будущем.

Если в «Пост» имеются достойные вакансии, то Фил о них, конечно, знает. Если же не получится и здесь, тогда придется обратить взор в сторону Вашингтона или Западного побережья.

О разрыве с Тедом не могло быть и речи. При желании работу можно найти, во всяком случае, легче, чем любовь. Машинально покачивая в руке стакан, она думала о том, как сказать Теду о своем уходе из газеты. И говорить ли ему пока вообще?

Подняв глаза, она увидела, что Майерс уже сидит напротив за маленьким круглым столиком. Последний раз они встречались три года назад, но время, казалось, не оставило на нем заметного следа. С некрасивыми мужчинами такое бывает. Они способны не меняться внешне по двадцать лет. Фил был все таким же коротышкой с красным лицом и огромным носом, который делал его похожим на еврейского Пиноккио.

У Кейт стало легче на душе. Это первый человек, за исключением родных, отнесшийся к ней по-людски, она даже не замечала его внешней непривлекательности.

— Так в чем проблема? — спросил он, глотнув виски, и улыбнулся. — Проблема, судя по всему, есть, не так ли? Не виделись три года, и вдруг приглашение на коктейль в «Ок рум». Или ты хочешь объявить мне о своей помолвке?

— Едва ли, — отозвалась Кейт и тоже улыбнулась. — Буду с тобой откровенна, Фил. Так или иначе, до тебя все равно бы докатилась эта новость.

Несколько лет назад, узнав о грязной истории со Стеном Бруксом, Фил не осудил ее. Не стал упрекать и сейчас, когда она рассказала ему про Теда. Фил Майерс видел в Кейт взрослого самостоятельного человека. А взрослые люди имеют право сходить с ума, каждый по-своему.

— Ты хочешь сказать, что ищешь новую работу? — спросил он.

— Да, — коротко подытожила Кейт.

— И куда ты уже обращалась? — Услышав ответ, он улыбнулся. — Почему ты сразу не пришла ко мне? Я бы сказал, что в «Тайм» и «Ньюсуик» ничего стоящего нет. Год назад они уже перетрясли свой штаты, и в ближайшее время никаких изменений там не предвидится. Если, конечно, никто не уйдет. А как уйдешь от той зарплаты, какую там отваливают?

— Ты прав. А «Пост»? Или с тобой я попусту трачу время?

Фил поставил стакан.

— Нет, не попусту. Есть одна мысль. Правда, не известно еще, согласишься ли ты.

— А почему я должна отказываться от работы в «Пост»?

— Дело в географии. Насколько я понял, ты уходить из «Ньюс» потому, что не хочешь расставаться с любовником? Но мое предложение как раз и гарантирует расставание.

— Ничего, буду летать к нему на самолете, — ответила Кейт. — Национальные авиакомпании выполняют челночные рейсы.

— При чем тут национальные? — отозвался Фил. — Речь идет о Европе. Этой осенью у нас появляется отличная вакансия в лондонском офисе. Чак Холдерс, который заправляет европейским бюро, уходит на пенсию. Нужна замена.

Кейт была поражена.

— Такой высокий пост. И вы хотите предложить его мне? Не логичнее ли подыскать человека, у которого большой опыт?

— А что такое человек с опытом? Поблекший от времени старикашка. Мы ищем кого-нибудь помоложе и поэнергичнее. Когда ты позвонила, я догадался, в чем дело, пришел к Хьюзу Хартману и все ему рассказал. Тогда он предложил лондонский офис. Уровень твоих материалов таков, что у многих наших авторов опускаются руки. Главный решил, что тебе все по плечу, и такого человека он желает иметь на своей стороне. Думаю, он не забыл твой скандальный уход в «Ньюс».

— Фил, закажи мне еще что-нибудь выпить, — сказала Кейт, закрывая лицо руками. — Господи, почему это случилось именно сейчас? В любое другое время я и раздумывать бы не стала. Собственный офис. Вся Европа у моих ног. Я удавилась бы за это место!

Он легонько стиснул руками ее плечи:

— Не драматизируй. Знаешь, сколько я повидал за свою жизнь актеров, которые только этим и занимались? Что мне оставалось делать в таких случаях? Цокать языком и бормотать ободряюще: «Ну, ничего, ничего». Но мне за это платили. А ты — мой друг, и я не получаю денег за то, чтобы смотреть, как ты распускаешь сопли. Заканчивай.

Он откинулся на спинку стула, подозвал официанта, заказал виски и повернулся к Кейт:

— Короче, я не требую от тебя немедленного ответа. Иди, подумай. Обсуди это со своим дружком. А мы пока эту вакансию попридержим. Старина Чак подождет до осени. Так что думай, решай. Хорошо?

Кейт благодарно улыбнулась. Она знала, что не согласится, иначе пришлось бы расстаться с Тедом. Но у нее язык не поворачивался, ибо это был шанс, который выпадает раз в жизни.

За счастье любить приходится платить очень дорого. И Кейт готова выложить все до цента.

 

ГЛАВА 7

Бернард Глен кипел от бешенства. Его политическая колонка в газете все уменьшалась и уменьшалась, и это уже начинало смахивать на чьи-то козни. Глен с его пастельных тонов сорочками и фатовскими манерами, возможно, и казался с виду глуповатым, но за этой маской скрывался закаленный в сражениях боец.

Еще несколько месяцев назад он понял, что под него копают Тед Геблер и Билл Герати. Однако терпеть и дальше он не собирался.

Первым он решил прощупать Билла. Войдя в его отдел, Глен сразу направился за стеклянную перегородку, где располагался кабинет редактора, и уселся прямо на рабочий стол.

— Отвали, — раздраженно бросил Герати, — не видишь, что я занят?

Конечно, Глен видел. По обе стороны от него работали два телетайпа, из которых тянулись полосы с национальными и международными новостями, в кабинет то и дело входили репортеры со своими материалами, звонили телефоны.

Часы показывали четыре. Самый пик в газете, и Бернард Глен это отлично знал.

— Ну уж нет, — раздраженно произнес он. — Я буду сидеть здесь до тех пор, пока ты не объяснишь мне, что творится с моей колонкой.

— Господи, Бернард, нельзя ли выбрать другое время? У меня сейчас выпуск идет, я не могу отвлекаться.

— Советую тебе все же отвлечься. Ибо я буду торчать здесь и ныть, потому что желаю получить ответ.

Возражать не имело смысла. Но и работать в осадном положении тоже невозможно. И Герати решил сразу перейти к делу:

— Хорошо. На твою колонку выделяют столько места, сколько она заслуживает. Когда у тебя появится крупный серьезный материал, ты получишь соответствующее число строк. Если вещь окажется стоящей, я дам ее на всю полосу. Но, согласись, Бернард, в последнее время мы от тебя ничего подобного не видели. Что ты нам даешь? Болтовню в Белом доме и какую-то ерунду про ЕЭС. На таких материалах газетные «шапки» не делаются, сам знаешь. А теперь оставь меня, ради Бога, в покое. Займись делом. Сочини что-нибудь действительно ударное, и тогда, даю слово, я воздам тебе должное.

— С каких пор ты вздумал учить меня, как должна выглядеть моя колонка? — надулся Глен, и зрелище было малопривлекательным. — В моем контракте записано, что я беру под свои материалы полполосы, если только не возражает главный. Всем известно твое честолюбие, дорогуша, но до главного тебе еще далеко. Пока твое креслице поскромнее.

— Слушай, почему бы тебе не свалить отсюда к чертовой матери? Иди со своими проблемами к Кремеру, раз ты такой умный, — потерял терпение Герати.

Впрочем, он сразу опомнился. Портить отношения с главным ему не хотелось, да и Кремер почему-то питает слабость к этому престарелому гомику. Подавив свою гордость и призвав на помощь всю силу убеждения, Герати сказал:

— Ну, хорошо, извини, не сдержался. Но ты же знаешь, что у меня сейчас за время. Почему бы тебе не обсудить это с Тедом? В сущности, твоя колонка идет ко мне через его отдел. Если вы с Тедом договоритесь, я возражать не буду.

А Бернард подумал: «Как же, не будешь! Вы с Тедом в этом заодно. Если я начну говорить об этом с Тедом, возможно, моя колонка вообще испарится».

Больше того. Глен понял, что, если не поостережется, вообще может вылететь из газеты.

И вдруг ему в голову пришла одна мысль. Сгоряча Билл как-то признался, что с некоторых пор именно он стал принимать решения по политической колонке. А по контракту эти вопросы были не в его компетенции. Если осторожно поговорить с Тедом, вероятно, удастся понять, что еще у них обоих на уме. А когда все более или менее прояснится, можно будет пойти с этим к Кремеру. Получи он веские улики, и поддержка главного будет обеспечена. Бернард, возможно, был единственным сотрудником, которому известна вся подноготная и газеты, и босса. Поэтому оба заинтересованы в том, чтобы это осталось между ними.

Когда в пять часов Бернард заглянул к Теду, тот как раз собирался заканчивать работу, чтобы пораньше встретиться с Кейт. Правда, Герати уже предупредил Теда, что к нему может зайти Глен. И вот он зашел, улыбаясь, как пиранья, своей белозубой улыбкой.

Тед вновь уселся за стол. Кажется, его задержат сегодня еще минимум на полчаса. Интересно, Кейт уже начала готовить «Кровавую Мэри»?..

— Надеюсь, что не очень отрываю тебя, — начал Глен.

Тед промолчал. Расценив это по-своему, Бернард открыл холодильник, стоявший у двери, налил себе хорошую порцию водки и обернулся к Теду:

— А тебе?

— Бурбон со льдом. Но должен сразу предупредить, что в половине шестого я ухожу.

— Спешишь домой к Санди? Не рано ли? — удивился Глен.

— Нет, сначала мне нужно встретиться с другом.

— С нашей гениальной Кейт, да? Поражаюсь, как вам удавалось так долго таиться ото всех?

— Что ты хотел мне сказать, Бернард? — нахмурился Тед.

— Я хотел сказать, дорогуша, что на твоем месте был бы поосторожнее и не гулял бы с прелестной католичкой на глазах у всего честного народа.

По его взгляду Бернард сразу понял, что попал в десятку.

— Слушай, давай обойдемся без сплетен. И вообще, не суй нос в мою личную жизнь. Хотя бы оставь Кейт в покое, о'кей? Она порядочная девушка, и ты не смеешь порочить ее.

— А ты, значит, смеешь?

— Не пойму, зачем ты пришел? Насчет своей колонки? Отлично. Давай поговорим. Если нет — иди судачить в другое место.

— О'кей, не горячись. Я, в самом деле, пришел ради своей колонки. В последнее время она съеживается прямо на глазах.

Тед расслабился. Наконец-то он забыл про Кейт.

— Итак, твоя колонка. Она стала меньше, и я слышал, тебя это беспокоит. Но чему ты удивляешься? Так уж устроена газета. Мы даем материалам столько места, сколько они заслуживают.

— А кто решает, сколько места заслуживает моя колонка?

— Непростой вопрос…

— Подумай хорошенько, прежде чем ответить, — сказал Глен, заметив, что Тед старается выиграть время. — Кто определяет количество строк, которое выделяется под мою колонку? Ты или Билл Герати?

— Ни я, ни он. А точнее, мы оба. Кто дежурит, тот и решает.

Бернард провел рукой по крашеным редеющим волосам. Он чувствовал, что загнал Теда в угол.

— Так я и знал. Спасибо за ценную информацию, дорогуша. Хорошая пища для размышлений.

— Действительно, — отозвался Тед, — отправляйся-ка домой и хорошенько поразмышляй.

— Непременно. Кстати, я тоже могу поделиться с тобой кое-какими занятными сведениями. Ты слышал, что твоя милая подружка ищет новую работу? Нет, конечно? Так вот, маленькая птичка из «Ньюсуик» сообщила, что Кейт обращалась к ним. Источник надежный, всегда располагает достоверными фактами. Пока, дорогуша, — сказал уже от двери и картинно махнул рукой. — Поцелуй от меня Кейт.

«Почему она ничего не сказала мне? Я и понятия не имел, что ей плохо в «Ньюс». Какие у нее проблемы?»

Такси застряло в небольшой пробке. Впереди выстроились в основном такие же желтые машины, словно пчелы из одного роя.

Тед стал немало времени проводить в пробках — либо по дороге к Кейт, либо на обратном пути. Но не жаловался. Он слишком любил ее, чтобы жаловаться. Только вот конспирация иногда действовала ему на нервы.

Тед задумался о предстоящем вечере. Это их последняя встреча перед отъездом Кейт в Париж, и он хотел остаться у нее сегодня подольше.

Санди Тед сказал, чтобы его не ждали к ужину. Ничего не объясняя. Давно прошли те времена, когда он выдумывал различные предлоги и отговорки. Санди знала о существовании Кейт и вроде бы смирилась с тем, что муж ей изменяет.

Однако Тед понимал, что они с Кейт живут в долг, что настанет минута, когда ему придется выбирать между семьей и любовницей. Но пока никто не давил на него, и он рад был до поры оставить все как есть. Выход, конечно, далеко не идеальный, а что в этой жизни идеально?

По дороге Тед заглянул в винную лавку и появился у Кейт с двумя бутылками шампанского.

— Если уж нельзя отменить твой двухнедельный вояж, давай, хотя бы устроим проводы.

В комнате он поставил шампанское в ведерко со льдом, а себе пока налил «Кровавой Мэри».

— Ты задержался, — сказала Кейт. — Я ждала тебя еще час назад. А в последние минуты уже сомневалась, что мы сегодня увидимся.

Она чистила над раковиной огурец, с такой яростью вонзая в него нож, будто винила в опоздании Теда несчастный овощ.

— Ты стала говорить как жена, — заметил Тед, целуя ее в шею. — Еще спросишь, где я так задержался, да?

— И где же ты задержался? Обычно ты звонишь. Представляю эти важные дела, которые помешали тебе дотянуться до телефона.

— Не такие уж и важные. Просто ко мне заглянул Бернард Глен насчёт своей колонки. Перед тем он успел потрепать Билла, и на меня пришелся лишь второй удар.

— Что вам с Биллом от него нужно? Впрочем, и знать не желаю. Почему бы вам не оставить его в покое? Он же тебе ничего не сделал.

— Лично я поостерегся бы называть мистера Глена безвредным. Между прочим, в распространении злейших сплетен ему нет равных. Да, кстати: это правда, что ты подыскиваешь себе новую работу? Мне сообщил об этом Глен, и я долго не мог поверить своим ушам.

«Черт возьми, я хотела рассказать попозже. После шампанского. Может, уже в постели. Но сейчас, когда мы еще не поужинали, когда еще не стемнело?..»

Момент и в самом деле был неудачным. Но выхода нет. Кейт, вытерев руки о полотенце, села на диван и посвятила Теда во все события последних дней.

— Ну и ублюдок же этот Кремер! — воскликнул Тед. — Почему он со мной не говорил об этом? Ведь я — заинтересованное лицо, ты со мной завела роман, а не с собственным отражением в зеркале. Почему же досталось одной тебе?

— Вероятно, мне легче найти замену, — пожала плечами Кейт. — И вообще со мной легче. У меня нет ни жены, ни детей, ни закладной на дом. Кремер посчитал мое увольнение наименее болезненным выходом из положения.

— Какое увольнение? — переспросил Тед. — Ты ведь говоришь, что он только предупредил тебя.

— Может, я не совсем понятно выразилась. Кремер ясно сказал: если я не перестану с тобой спать — увольнение. А поскольку я не намерена отказывать себе в удовольствиях, которые дарит мне твое тело, вопрос, считай, уже решен. Мне нужна работа.

— Которую ты, похоже, пока не нашла.

«Может, рассказать о предложении Фила? Но зачем? Я все равно хочу отказаться».

— Не беспокойся. Найду что-нибудь.

Легко сказать: не беспокойся! Тед отлично знал, что в Нью-Йорке ей ничего не светит. По возвращении из Парижа ей придется искать место в провинции. Что ей смогут предложить там? И как быть с карьерой, которой она отдала столько сил?

— А знаешь… — начал он, притягивая ее к себе. — В такси я думал о нас.

Кейт положила голову ему на плечо. Ей нравилось вдыхать аромат его кожи. Любовь обостряет чувства, поэтому Кейт упивалась этим запахом, предвестником радостей, которые ждут ее сегодня вечером.

— И что же ты надумал, сидя в такси? — проворковала она.

— Кажется, настало время порвать с Санди. Как ты смотришь на то, чтобы нам пожениться?

Кейт резко выпрямилась. Она ждала, что Тед позовет ее в постель, а не к алтарю.

— Почему вдруг? — спросила она.

— Не вдруг. Наша любовная игра, состоящая из кратких встреч, слишком затянулась. Живем сегодняшним днем, а на то, что будет, плевать. И мне, и тебе. Но это лишь игра, Кейт, а мы с тобой уже не так молоды. — Тед улыбнулся. — По крайней мере, я. Вопреки слухам я отнюдь не повеса. До твоего появления я был даже относительно верным мужем. Никогда не любил Санди так, как люблю тебя, но всегда был с ней честен. Одной женщины мне вполне достаточно. И конечно, еще работа много для меня значит. Притом в обеденные перерывы я люблю играть в мяч. А беготня от одной постели к другой меня сильно утомляет. — Кейт шутливо замахнулась на него, и он увернулся. — Нет, я серьезно. Давай как-то наладим совместную жизнь. Будет нелегко, предупреждаю сразу. Возможно, сначала мне придется жить у тебя. Пока не решатся все финансовые вопросы. А зная Санди, я не сомневаюсь, что она заберет у меня все. Ладно, как-нибудь переживем. Если ты, конечно, хочешь этого.

Кейт с удивлением почувствовала, Что плачет. Может, это слезы облегчения?

— Разумеется, хочу. Ничего другого мне в жизни и не надо. Если уж на то пошло, Кремер может засунуть мою должность себе в задницу.

— Не горячись, — засмеялся Тед. — Если уж я решился на такой шаг, то нам в будущем не помешает и твоя зарплата. На еду и выпивку. Не говоря о плате за квартиру.

— Но Кремер ясно сказал: либо ты, либо работа. Я выбираю тебя.

— Он так сказал, потому что я был приличным женатым мужчиной, глупенькая! А если я стану приличным свободным мужчиной, который вот-вот разведется, — это уже иное дело. И согласно морали Кремера, ты вновь становишься высоконравственной особой. Мы даже пригласим его на свадьбу.

— По-твоему, все так легко и просто, — вздохнула Кейт.

— Нет, все будет нелегко и непросто. Санди только внешне похожа на хрупкую девственницу, а внутри у нее счетная машина. Уж я-то знаю. Она потребует на блюде мою отрезанную голову. И адвокаты ее папаши все для этого сделают. Нет, дорогая, нам придется тяжко. Но все труды окупятся. Ведь я очень тебя люблю. Или я этого еще не говорил?

— Говорил, — улыбнулась Кейт. — Ты еще не забыл, что утром я улетаю во Францию и вернусь лишь через две недели? Отдать тебе ключи от квартиры сейчас или после?

— Кейт, почему ты не хочешь мне поверить? Я же сказал, что ухожу из дома. И ухожу завтра, а не когда-нибудь. С ключами все ясно, а с остальным разберусь. Только не надо показывать, где лежат белье и полотенца. Я сам знаю.

Кейт окончательно расслабилась. Значит, Тед говорит серьезно. Он не похож на женатых любовников, которых показывают в кино. «Жди меня, дорогая. Придет день, и я разведусь с ней». Тед говорил не о туманном будущем, а о настоящем.

Кейт открыла кармашек дорожной сумки, где лежали ключи, и без колебаний передала ему:

— Вот. Мне они пока не понадобятся, а тебе не помешают. Раз уж ты решил переселиться из деревни в Нью-Йорк.

Сердце у Кейт вдруг сжалось. Она только что отдала ему часть себя.

В аэропорт Кейт приехала с опозданием и едва прошла регистрацию, как объявили их рейс.

Значит, купить свои любимые духи «Ван Клиф» и «Арпелс» она уже не успеет.

«Ладно, куплю духи в Париже. Французские».

Впрочем, это слабое утешение. Хотя теоретически Париж воспринимался как нечто волнующее, обещающее массу приключений, но там ее ждала работа. Двухнедельная работа, а после нее опять Нью-Йорк.

Кейт начала было вспоминать ночь, проведенную с Тедом, однако ее внимание привлекла Рут, сидевшая в баре со стаканом пепси. Ее спутники пили шампанское.

— А вы не меняетесь, — сказала Кейт вместо приветствия. — Шампанское в одиннадцать часов утра. Где вы находитесь? В «Плазе»?

— Не обращай внимания, моя коллега еще не привыкла к международным перелетам, — успокоила Рут неряшливо одетого мужчину и обернулась к Кейт: — Разве ты не знаешь, что перед загранкомандировкой каждый журналист считает своим долгом осушить бутылку шампанского? Это давняя традиция. И если хочешь войти в нашу компанию, перестань задирать нос и присоединяйся. — С этими словами Рут вылила остатки шампанского в пластиковый стаканчик.

«Теплое… Пить из пластмассы… Фу!» Кейт поежилась, но все же сделала пару глотков, чтобы не огорчать подругу. Затем она познакомилась с остальными.

Рядом с Рут сидел пухлый мужчина с детским лицом. Синие джинсы и короткая модная стрижка указывали на то, что он молод. Но измученный, даже какой-то угасший вид не соответствовал его возрасту.

Кейт решила, что ему под сорок, и, пока она гадала, кто он такой, мужчина, вынув из кармана железную расческу, картинно провел ею по светлым волосам.

«Господи, ну конечно, это же Хоуи Денверс. Только парикмахер способен устроить целое представление, приводя в порядок свою прическу».

Рядом с ним сидела гримерша Джерри Гулд. В подобных командировках они всегда работали вместе, и Кейт этому не удивлялась. Джерри была некрасивой заурядной женщиной, которая содержала мужа и троих детей на то, что зарабатывала, приукрашивая лица других женщин. Она летела в Париж не развлекаться, а работать. Это объединяло их с Хоуи.

Взглянув на девушку, с которой Джерри предстоит работать, Кейт сразу поняла, что гримерше не придется особенно напрягаться. Ибо в качестве модели летела знаменитая Мартини, куколка, недавно покорившая весь Нью-Йорк. Мартини относилась к той редкой категории людей, с которыми в жизни происходят чудеса. Вчера — официантка в Денвере, сегодня — уже топ-модель.

Никто не знал, как ей это удалось, а сама Мартини не желала пролить свет на столь неожиданное превращение, которое тут же дало пищу для сплетен. Одни утверждали, что она подружка крупного мафиози, другие советовали искать покровителя в сенате, третьи считали, что девушка пожинает плоды своей аморальности. Даже кличку ей придумали по названию аперитива, который можно употребить «в любое время в любом месте». За последние месяцы эта шутка обошла все нью-йоркские фотостудии и бары.

Однако, не слухи и шутки сделали Мартини королевой моды в Нью-Йорке. Все оказалось гораздо прозаичнее. Она добилась успеха тяжелым трудом. Начинала на подиуме у мелкого торговца на Седьмой авеню. Затем снималась для небольших изданий.

Эйлин Форд увидела ее фотографию в лос-анджелесском молодежном журнале и сразу поняла, что девушка — сокровище ценою в миллион. Форд вызвала ее к себе, как царствующая особа вызывает презренного вассала. Эта дистанция сохранялась между ними, пока Мартини не закончила свою подготовку, а Эйлин не уверилась окончательно, что ее подопечной известны все хитрости ремесла. Тогда Форд снизошла до нее и выпустила новую модель на подиум.

Грандиозный успех явился неожиданностью для обеих. Ведь Мартини отнюдь не выделялась красотой среди множества девушек, зарабатывающих на жизнь позированием перед камерой. Хотя внешность, как у нее, сейчас в моде. А шелковистые светлые волосы и невинное лицо делали ее похожей на юную девственницу.

Но лишь до того момента, пока вы не заглянули ей в глаза. Ибо глаза Мартини сразу наводили на мысль, что перед вами пресыщенная опытом девица из берлинского борделя. Именно этот контраст невинности и искушенности придавал ей магическое очарование.

Как только о новой модели поползли слухи, Эйлин Форд опять призвала Мартини к себе. Та нисколько не сомневалась, что ее моментально вышвырнут на улицу. Да, она любит секс и не будет отказываться от удовольствия. Значит, придется искать нового агента.

Но Эйлин Форд заявила, что готова мириться с ее аморальностью и просит только одного: молчать. Ибо молчание — залог интригующей тайны. И если Мартини не станет распространяться о своем прошлом и настоящем, людям придется напрячь воображение.

Вскоре Мартини прослыла юной девственницей с репутацией шлюхи с Таймс-сквер. Что принесло и самой Мартини, и Эйлин солидный доход.

Кейт обвела быстрым взглядом весь бар и опять взглянула на Рут.

— А где фотограф? — спросила она.

— Разве я тебе не говорила? — удивилась та. — Он ждет нас в Париже. Мы с Тедом решили попробовать новый вариант. Англичанина. Его зовут Майк Стоун. Тот, который оформлял «Роскошных девочек».

— Фантастика! — воскликнула Кейт. — Эта книга уже столько недель в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс». Как тебе удалось заполучить его?

— Я тут ни при чем. Просто агент Стоуна — давний собутыльник твоего Геблера. Тед, узнав о том, что Майк Стоун оформляет сейчас вещички для «Пари матч», связался с приятелем и спросил, не сможет ли Майк поработать заодно и на нас. Агент обещал уговорить его и через пару дней сказал, что все в ажуре. «Ньюс» эта затея обойдется недешево, но никто, похоже, не жалеет. Со снимками Майка мы переплюнем все издания в городе, даже «Вог».

Диспетчер в последний раз объявила парижский рейс, и вся компания начала собираться.

— А ты видела раньше этого Майка Стоуна? — спросила Кейт, когда они проходили через контроль. — Какой он?

— Не видела, — отозвалась Рут, подавая билет дежурному. — Но если верить слухам… Либо с ним будет настоящая умора, либо это мерзавец, какого свет не видел.

Когда Майку предложили снять графиню Корнуоллскую для «Татлера», трех лучших фотографов журнала уже постигла неудача. Ни одному из королевских фотографов не удалось сотворить чуда, и графиня вышла такой, какой была на самом деле: с двумя подбородками и мешками под глазами, которым требовалась не кисточка гримера, а скальпель хирурга.

Тогда редактор из «Татлера» позвонила Стоуну и взмолилась:

— Майк, наш главный просто зациклился на этом интервью с графиней. Он даже хочет вынести ее фотографию на обложку, а у меня нет ни одного снимка, который бы я осмелилась показать. Сделай что-нибудь!

Стоун ничего не обещал. Этот высокий худой джентльмен с растрепанной копной черных волос и внешностью эксцентричного профессора не имел обыкновения браться за дело, в успех которого мало кто верил. Узнав, что до него три классных фотографа потерпели фиаско, Майк проявил осторожность.

Но вскоре его осенила блестящая идея, и он позвонил в «Татлер»:

— Линн, дорогая, это ты? Слушай, я решил взяться за графиню Корнуоллскую. Надеюсь, мне удастся сделать приличные снимки. Ты думаешь, я о гримере? Нет. Пусть твои ребята обработают ее по-прежнему, а остальное предоставь мне. Обещаю тебя не разочаровать. И графиню тоже.

Стоун появился в фотостудии журнала с огромной картонной коробкой. Пока его ассистенты устанавливали освещение, Майк распаковывал коробку. В ней оказался гигантский вентилятор, какие используют в кино для имитации сильного ветра. Он установил его перед графиней Корнуоллской и включил в розетку;

— Что это за штука? — буркнула графиня. — И почему вы наставили ее на меня?

— Это вентилятор, графиня, — честно ответил Стоун. — Когда я его запущу, ветер ударит вам в лицо.

Положив руки ей на щеки, он слегка подтянул кожу вверх и чуть назад. Графиня мгновенно помолодела лет на двадцать.

— То же сделает и вентилятор. Мы просто немного откорректируем овал лица, — объяснил Майк. — Полагаю, вы останетесь довольны результатом.

В студии воцарилась тишина. Все взгляды были устремлены на графиню.

— Мой мальчик, — произнесла она, обращаясь к Стоуну, — я отлично знаю, что я старая карга. Моему мужу тоже это известно, но до сих пор это нас не беспокоило. А журналисты почему-то решили сделать из меня Марлен Дитрих. Не считаю подобную идею слишком удачной.

Майк был поражен. Впервые он столкнулся с женщиной, начисто лишенной тщеславия. Чем ее завлечь? И тут ему пришла в голову еще одна блестящая мысль.

— Представьте себе королеву, — серьезно предложил он.

— Представить королеву? Не понимаю.

— Вы с королевой обе стоите во главе двух самых благородных английских семей. Вы, так сказать, являетесь представителями высшей аристократии. Неужели вы позволите народу увидеть вас не в лучшей форме? Это равносильно появлению королевы на заседании парламента без короны.

Графиня задумалась.

— Вы правы, — наконец сказала она. — Я не могу подвести семью. Хорошо, молодой человек, начинайте свою экзекуцию, включайте эту машину. Но предупреждаю: я долго не выдержу.

Графиня Корнуоллская терпела натиск искусственного торнадо ровно три минуты, за которые Стоун отщелкал половину пленки. Десять снимков были хорошего качества, три прекрасными, а один, вынесенный «Татлер» на обложку, получил ежегодную премию.

Спустя месяц графиня Корнуоллская легла в клинику, чтобы сделать подтяжку лица.

Вторая громкая история произошла во время съемок иллюстрированного календаря в Бали. Стоун очень любил натурные съемки. В такие дни он вспоминал детство, проведенное в скаутских лагерях. Когда ему предложили оформить календарь на фоне экзотической индонезийской природы, Майк с радостью согласился.

Хотя модели и весь персонал были закаленными путешественниками, однако никто не собирался приносить ради натурных съемок те жертвы, на какие готов был идти Стоун.

Когда они приехали на остров, Майк снял три хижины высоко в горах. Без водопровода и даже без электричества. По вечерам слуги зажигали керосиновые лампы. Они также предложили обеспечивать гостей бутылочной питьевой водой, ибо знали, как действует на приезжих местная вода.

— Ерунда! — отмахнулся Стоун. — Вы обращаетесь с нами как с туристами, а среди нас только настоящие профи. Мы запросто пьем местную воду, равно как и местную водку. Нам плевать и на мошкару.

На следующий день все девушки и почти все ассистенты слегли с жесточайшим расстройством желудка. Остальных закусала мошкара. И только Стоун вел себя так, как будто ничего не произошло.

— Идиоты! — бормотал он себе под нос, бродя по ущельям и постоянно косясь на экспонометр. — Если бы их не запугали, ничего бы не случилось!

Его собственный желудок не пострадал, а москиты держались от него на расстоянии. Зато его команде не повезло. Через три дня все оказались в местной больнице, а спустя еще три дня они выписались и сразу помчались в аэропорт. Каждый был сыт приключениями по горло.

В результате Майку пришлось ехать в Аризону. С другими моделями. Прежние наотрез отказались с ним работать.

Но Стоуна их мнение не интересовало. Парня из лондонских низов волновало одно — снимки. Только по ним он давал себе оценку. И если все считали его мерзавцем, а снимки получались отличные, Майка это вполне устраивало.

Отель «Ля Ройаль», где Стоун должен был встретиться с Рут, относился к разряду самых дорогих. Администрация отеля, зная, что их постояльцы тратят не собственные деньги, устанавливала особые расценки на услуги.

Здесь абсолютно все было класса «люкс». В каждом номере имелись мини-бар и гардеробная в стиле Людовика XV. Причем, разумеется, не из пластика. Каждый гость должен чувствовать, что не прогадал. Мысль о вульгарном грабеже появлялась только в самом конце, когда предъявляли счет. Но тогда было уже поздно.

Рут назначила встречу с Майком Стоуном в баре. К шести вечера зал начали заполнять туристы, желавшие пропустить стаканчик перед ужином, бизнесмены, заглянувшие сюда по пути с работы. Были тут и свои завсегдатаи — проститутки с улицы Риволи.

Рут выбрала столик у окна. Но вовсе не для того, чтобы любоваться видом, просто сбоку она увидела банкетку. Золоченые стульчики, обычные для баров во французских отелях, не подходили крупным женщинам вроде Рут, поэтому она всегда их избегала.

Именно габариты Рут и впечатлили Майка. Он сразу понял, что видит перед собой наиболее прекрасное существо из всех, какие попадались ему на глаза за последние годы. Стоуну не нравились худые девушки. Да, он фотографировал их, но ему платили за то, чтобы они выглядели на его снимках аппетитными. А снимки интересовали в основном модельеров-гомосексуалистов и женщин среднего возраста, клиенток магазинов моды.

Тоненькие, скелетоподобные девочки, именовавшиеся топ-моделями, были для них лишь удачными вешалками для одежды. И Стоун, как фотограф, придерживался того же мнения, хотя это еще не означало, что он собирался укладывать их к себе в постель. Его возбуждали совсем другие женщины. Вроде тех, которые вдохновляли Рубенса.

Поэтому Майк сел не на золоченый стульчик, а опустился на банкетку Рут.

— Добро пожаловать в Париж, — сказал он, подавая знак официанту. — Похоже, сегодня я первый встречаю вас этими словами. Ленивая свинья, называющая себя барменом, еще не удосужилась предложить вам чего-нибудь выпить.

Рут хотела сказать, что не пьет, но худой англичанин в кожаном пиджаке, который, наверное, и был Майком Стоуном, достал откуда-то бутылку шампанского. Через пару секунд официант уже открывал ее.

Возражать было поздно.

Нахмурившись, Рут снова подумала о Мартини, которая исчезла из виду, едва самолет приземлился в аэропорту Шарля де Голля. Точнее, после того, как они прошли таможенный контроль. Мартини встретила знакомых девушек из Милана, и больше ее никто не видел.

— Она даже не появлялась в отеле? — удивился Майк.

— В том-то и дело, — ответила Рут. — Я звонила даже в пресс-бюро дома моды. Безрезультатно. Черт возьми, работа еще не началась, а у меня уже проблемы. Если так пойдет и дальше, через два дня я вскрою себе вены.

— Успокойтесь, — сказал Майк, плеснув в ее бокал шампанского. — Сейчас в Париже такое время, что никто этого не заметит.

— А что вы предлагаете? — крикнула Рут.

— Найти ее, дура вы эдакая! — крикнул он в ответ.

Американские бизнесмены, стоявшие у бара, удивленно обернулись в их сторону.

Покраснев от злости, Рут сделала глоток из своего бокала и прошипела:

— Ты, умник, не учи меня. Найти! А я что делаю? Просиживаю задницу? За полдня я обегала почти весь город в поисках этой сучки. Если она не появится в ближайшее время, начну обзванивать агентства. Найму другую модель.

— Очень сомневаюсь. Отыскать сейчас в Париже незанятую модель, — усмехнулся Майк, — так же непросто, как свободную шлюху в 1944-м, когда в город вошли союзники.

— Очень смешно, — отозвалась Рут. — Так и знала, что смогу на тебя положиться. Ладно. Если к завтрашнему утру Мартини не объявится, я сматываю удочки и отправляюсь домой. А для газеты использую другие снимки. Я уже так делала раньше.

— Не горячись, леди. Если тебе нужна эта Мартини, я пойду и найду ее сам.

Рут усмехнулась:

— Потому что тебе не хочется терять работу.

— Нет, дорогая. Я могу заработать в десять раз больше того, что предложили вы. Просто хочу тебя осчастливить.

— Издеваешься?

— Почему я должен издеваться? Ты красивая женщина, Рут. Жаль, что у тебя такое огорченное лицо.

Рут не знала, то ли ей считать это комплиментом, то ли оскорбиться. Поэтому она внимательнее пригляделась к фотографу. Рядом с ней сидел высокий худощавый мужчина лет под сорок, со щетиной на подбородке и растрепанными темными волосами. Серые, чуть прищуренные глаза смотрели весело и цинично, ничего не принимая всерьез и на веру. Рут это было понятно, ибо она сама так же смотрела на мир. Поэтому она решила считать его слова комплиментом.

— Чисто английская уловка, да?

— Извини, не понимаю.

— Я имею в виду изысканные комплименты, — объяснила Рут, чувствуя легкое головокружение от шампанского.

— Изысканный я только с женщинами, — ухмыльнулся Стоун. Он встал и поправил на плече тяжелую сумку с фотокамерой. — Пора искать эту самую Мартини. Кажется, я знаю, где она ошивается, и, если прав, скоро вернусь с ней.

— Ты хочешь сказать, она где-то поблизости? — удивилась Рут.

— Не задавай лишних вопросов. Будь паинькой, иди-ка лучше к себе в номер и жди звонка.

При других обстоятельствах Рут послала бы его к черту. Она не привыкла, чтобы ею командовали, но теперь ситуация была иной. Рут находилась вдали от дома, в стране, где мало кто говорил на ее родном языке. Девчонка, которую она взяла в качестве модели для демонстрации французских туалетов, исчезла. Надо что-то срочно предпринимать, а не показывать характер.

Рут тоже поднялась из-за стола и вышла из бара. Может, Кейт и остальные уже решили проблему с Мартини. А если нет, то они придумают что-нибудь вместе.

Рут нетерпеливо вызвала лифт. Ей просто необходим куриный сандвич с французским гарниром.

Ни у кого не оказалось никаких идей. Хуже того: про Мартини вообще забыли. У всех нашлись свои дела. Кейт прикидывала разницу во времени между Парижем и Нью-Йорком, чтобы позвонить Теду. Хоуи Денверс пытался вспомнить, где находится бистро в Сен-Жермене, о котором ему много рассказывали. Джерри Гулд мечтала поскорее сбежать с Хоуи на левый берег Сены. Она впервые приехала в Париж и намеревалась извлечь из этой поездки все возможное.

Они сидели в просторной гостиной номера, который Рут снимала на двоих с Кейт. Во французских отелях экономили на спальнях, зато не жалели метража на гостиные и прихожие. По всей стене гостиной тянулся книжный шкаф, кажется, эпохи Регентства, заставленный томами в дорогих переплетах. Настоящие это раритеты или нет, они так и не узнали, потому что стеклянные дверцы были заперты.

Из окна на противоположной стене открывался чудесный вид на парижские крыши. На окнах висели парчовые шторы, мягкие диваны и кресла тоже с парчовой обивкой. В номере было и несколько жестких стульев а-ля Людовик XV, с элегантными, но неудобными золочеными спинками, явно не предназначенных для сидения. Восточный ковер ручной работы и хрустальная люстра дополняли общее впечатление поблекшего величия. Несмотря на безнадежность ситуации, Рут даже почувствовала восхищение. Комнаты, заваленные дорогим барахлом, застоявшийся запах кофе, душевые, которые, вероятно, никогда не работают. Все это и есть Париж, и она его любила. Приезжая сюда, она каждый раз испытывала то же чувство.

Рут достала из холодильника, искусно замаскированного под секцию книжного шкафа, две бутылки шампанского.

— Думаю, — сказала она, — что после всего случившегося ничего хуже быть уже не может. Давайте веселиться.

— Не торопись с выводами, — заметила Кейт. — Почему ты не разрешаешь мне позвонить Теду и ввести его в курс дела? Он может что-нибудь придумать.

— Это я решаю, что придумывать, а что нет. И постараюсь обойтись без помощи Геблера. Тед не дурак, и ты его любишь. Но когда позвонишь ему, ограничься, пожалуйста, любовным воркованием, а решать предоставь мне. Я за это деньги получаю.

— Не будем ссориться, — примирительно сказала Кейт. — Лучше открывай шампанское, Рут. Выпьем и за Майка Стоуна. Кто знает, может, ему удастся притащить нашу драгоценную Мартини.

— Но откуда? — воскликнул Хоуи Денверс. — Мы же отлично знаем, что девочку влечет самое дно жизни.

— Может, она нашла себе миленький бордельчик, где ее гостеприимно приняли, — вмешалась Джерри. — Я уже вижу заголовки: «Американская poule de luxe покоряет Париж!»

— Господи, да заткнитесь вы оба, — раздраженно бросила Рут. — Вам же так хотелось сбежать на левый берег Сены. Вот и идите. Встречаемся утром. Утром — это значит в семь тридцать. Поэтому гуляйте, но знайте меру. Вдруг Мартини еще объявится. Тогда займемся Делом. В десять нас ждут у Диора.

Джерри и Хоуи не скрывали облегчения. В командировке группа всегда распадается. Парикмахер и гример составили первую группку. Теперь они все будут делать вместе: пить, есть, ходить по городу, даже заводить новых друзей.

Интересно, как разделятся остальные? Рут не видела себя рядом с Мартини. Пожалуй, Кейт. А Майк Стоун? Захочет ли он присоединиться к ним с Кейт? Или предпочтет Мартини?

Рут выкинула его из головы. Она ведь покончила с беспорядочными связями. Хотя бы на время. И потом, англичанин командует, отдает распоряжения. Нет, ей это совершенно не подходит.

Через полчаса, когда Кейт собиралась открыть вторую бутылку, зазвонил телефон. Майк сообщил, что находится с Мартини в вестибюле и сейчас доставит ее в номер.

— Я же говорила! — воскликнула Кейт, положив трубку. — Надо открывать вторую бутылку.

— Что? — спросила с дивана Рут.

— То самое. Это Майк Стоун. Везет нам подарок.

— Случайно не в облике блондинки, которая отзывается на кличку Мартини?

— Именно. Надеюсь, ты позволишь мне открыть бутылку?

— Да опустошай хоть весь холодильник. Этот проныра Стоун только что спас наши задницы.

Раздался звонок, и Рут открыла дверь. В номер вошел Майк, а за ним Мартини с выражением растерянности и недоумения на лице.

— Где ты была? — резко спросила Рут, схватив девушку за руку, словно боялась, что та опять исчезнет. — Мы уже отчаялись тебя разыскать.

— Господи, даже чашку кофе нельзя выпить? Сразу шьете мне уголовное преступление? — осведомилась Мартини.

— Кофе? Только не говори, что все это время сидела в летнем кафе, я все равно не поверю.

Майк обнял девушку за талию и отвел к дивану.

— Отстань от нее, — бросил он Рут. — Она говорит правду. Ты когда-нибудь слышала о «Ля Куполь»?

— Да, забегаловка на левом берегу. Все время туда собираюсь, но когда идут показы коллекций, не успеваешь и на Эйфелеву башню взглянуть.

— Если ты как-нибудь выберешь свободную минутку и заглянешь в эту, как ты говоришь, забегаловку на левом берегу, — саркастически ухмыльнулся Майк, — то ты сразу поймешь, где нужно было искать Мартини. Там собираются все модели. Это у них что-то вроде неофициальной штаб-квартиры. Во время показа кабачок всегда битком набит этими курочками. Они, в самом деле, пьют кофе и обсуждают туфли, прически или новый способ подпереть свои титьки. Я сразу понял, что Мартини понесло в «Ля Куполь». Ей захотелось повидать своих подружек. И если бы я там не появился, она сама вернулась бы к ночи в отель.

Мартини устремила на Рут светло-голубые глаза:

— Конечно, вернулась бы. Разве я тебя когда-нибудь подводила? Извини, я больше так не буду. Честное слово.

Рут тяжело опустилась на диван.

— Верю, — сказала она и тут же перешла к делу.

Разложила ли Мартини свои вещи? Нужно ли ей принять ванну? Что она решила насчет ужина?

Кризис миновал, пора было впрягаться в работу. Мартини не возражала.

Нет, она еще не успела разложить вещи. Ей хотелось бы помыть голову, сделать маникюр, заняться гимнастикой. Ее тело — это рабочий инструмент, который всегда должен находиться в форме. А на ужин хватит сандвича, его принесут в номер. Или она сама зайдет в кафе при отеле. Рут опять ей поверила. Ведь девушка была профессионалом. Если она неважно получится на фотографиях Майка Стоуна, это повредит ее репутаций и отразится на банковском счете.

Покидая отель вместе с Майком и Кейт, Рут впервые за день почувствовала себя хорошо. Майку удалось заказать столик в «Фуке» на Елисейских полях, одном из лучших ресторанов в городе. Там подавали еду, которая больше всего отвечала вкусам редактора отдела моды «Ньюс». Дары моря, паштеты, жаркое. Все относительно просто, до смешного дорого, зато порции щедрые.

На рассвете, когда розовые лучи солнца коснулись парижских улиц, Мартини уже сидела в маленькой клетушке, почему-то называемой в «Ля Ройале» комнатой, и готовилась к первому рабочему дню. Над ее лицом колдовала Джерри, не жалея ни косметики, Ни блесток, и в результате Мартини превратилась в западное подобие гейши.

Последний штрих добавил Хоуи Денверс. Он собрал на затылке ее красивые светлые волосы и приколол искусственный шиньон. После этого парикмахер с Гримером решили, что Мартини готова предстать перед Майком и Рут.

— Что ты сделал с ее головой? — ужаснулся Стоун. — Она теперь похожа на манекен в витрине, а не на живую девушку!

— Да, волосы надо распустить, — поддержала его Рут. — Пусть спадают на плечи.

— Спадают? — фыркнул Хоуи. — Они могут только свисать, а не спадать. Иначе, зачем бы мне собирать их на затылке.

— Хоуи, дорогой, не надо со мной спорить. Мне надо, чтобы Мартини выглядела, как нормальная американская девушка, а не куртизанка. Их на подиуме и без нее хватает. А мы хотим увидеть, как французские туалеты будут смотреться на американках. В этом весь смысл.

— О'кей, будь по-твоему. Тебе нужна лохматая кошка? Получай лохматую кошку.

— А когда закончишь, — вмешался Майк, — пусть Джерри сотрет эту красную помаду. Мне больше нравится бледно-розовая.

Через полчаса Рут, Майк, Кейт и Мартини выехали из отеля в одном такси, Хоуи с Джерри взяли другую машину.

В «Диоре» их встречала мадам Шанталь, весьма расторопная сотрудница дома моделей, что Рут вполне устраивало.

«Диор» располагался напротив роскошного отеля «Плаза Атене» на авеню Монтень и ничем не отличался от дорогого бутика. Зеркальные стекла, темные стены. Его можно было принять за лавочку, поставленную здесь для удобства американских туристов, живущих в «Плазе».

И только обойдя дом, клиенты попадали в маленький дворик, который и был настоящим входом в дом моделей. Встретив здесь группу Рут, мадам Шанталь провела их внутрь, а затем по витой лестнице в святая святых «Диора».

Снимать решили в главном демонстрационном зале с огромными окнами. Майку требовалось естественное освещение. Шанталь тут же увела Мартини в маленькую гримерную, где для нее уже приготовили длинное вечернее платье.

Пока она одевалась, Майк расставлял оборудование. Его беспокоили зеркала на всех стенах зала. Блики могли помешать съемке.

Когда из гримерной вышла Мартини в черном шифоне, у Майка отвисла челюсть.

— Шанталь, — завопил он, — что, черт возьми, ты на нее напялила?

— Не понимаю, — смутилась француженка.

— Не понимаешь? Столько лет здесь отработала и не понимаешь? Я снимаю для газеты, дорогуша. В черно-белом варианте! Как, по-твоему, будет смотреться длинное черное платье? О, я сам тебе отвечу как большое черное пятно. Да после этого американцы не дадут за «Диора» и двух пенсов.

Шанталь заплакала. Так она поступала, когда что-то шло не так.

— Но что же делать? Что делать? — спросила она. — Нам предоставляют для съемок только это платье. Все остальное месье Бохан распорядился убрать. Я ничего не могу поделать.

— Значит, нас облапошили, — ответил Майк, закрывая объектив камеры. — Я не буду снимать девушку в черном платье на фоне зеркал. Только не для газеты. Вообще ни для чего.

— Может, попробуем снять во дворе? — предложила Кейт.

Майк посмотрел на нее так, словно хотел задушить. Но вмешалась Рут. Взяв француженку за руку, она отвела ее в угол зала, где их не могли подслушать остальные.

— У нас сегодня первый рабочий день. Все нервничают. Давай считать, что съемок не было, хорошо? А фотографии для начальства я передам тебе позже. — И, повернувшись к своим, громко сказала: — Ладно, ребята, с «Диором» вышла осечка. Мартини, переодевайся. А ты, Кейт, помоги ей. Джерри и Хоуи пока закажут столик в «Брассери Липп». Сделаем перерыв, но к половине третьего мы должны быть у «Шанель».

Все занялись делом, а Рут с каменным лицом повернулась к Майку.

— Если ты мне еще хоть раз такое устроишь, — произнесла она, — я тебе яйца оторву. Понял?

Обед прошел в молчании. Джерри и Хоуи тихо переговаривались между собой. К Майку Стоуну никто не обращался. А когда к половине третьего они пришли на авеню Клебер, ситуация была уже критической. Рут чувствовала, что заставить работать людей, находящихся в скверном настроении может только чудо.

И чудо произошло, стоило ей только взглянуть на предоставленные им туалеты; Это были волшебные наряды, хотя висели они на беспорядочно расставленных стойках в довольно непривлекательных гримерных. Украшения — конек фирмы «Шанель» — лежали на полу в аккуратно пронумерованных коробках. Для каждого туалета предназначались определенные серьги, ожерелья и браслеты. И пока сотрудники распределяли аксессуары, Рут чувствовала, как быстро поднимается ее настроение. Именно такие наряды она искала всякий раз, приезжая в Париж на демонстрацию моды.

В последний раз столь радостное волнение охватило ее, когда Сен-Лоран укоротил свои жакеты и платья. Теперь настала очередь Карла Лагерфельда. Это была его первая коллекция, сделанная для «Шанель». Рут не сомневалась, что целый сезон в этом году только о нем и будут говорить в Париже. Эксцентричный немец вдохнул жизнь в прославленную, но слегка увядшую фирму.

«Уж если это не кольнет моих ребят иглой под задницы, тогда все».

И Рут не ошиблась. Когда Мартини вышла на подиум в свободном жакете с блестящими пуговицами, все не спускали с нее глаз.

Первым очнулся Хоуи. Уложив волосы Мартини на затылке валиком, он украсил прическу бархатным бантом от «Шанель». А когда Джерри взялась за губную помаду, Рут поняла, что работа началась.

Майк с камерой в руках забегал вокруг подиума, беспрерывно делая снимки.

Каждая фотография запечатлевала красивую девушку. Очень женственную. Неотразимую в своей чувственности. И в то же время в ее облике не было ничего развратного. Лагерфельд, создавая коллекцию, ни на минуту не забывал о высоком классе «Дома Шанель». Поэтому Мартини была элегантна и сексуальна.

Эта комбинация производила ошеломляющее впечатление. А когда Мартини закружилась по розовому салону с золочеными стульями, вся группа расслабилась. Начались разговоры, послышался смех.

Посмотрев на часы, Рут вздрогнула от неожиданности. Они проработали около четырех часов и даже не заметили этого.

На улице стало ясно, что хорошее настроение их сегодня уже не покинет. И тогда Майк решил продолжить веселье.

— Зачем нам такси? — воскликнул он. — Вот именно сейчас — зачем? До половины восьмого в этом городе все очень дорого. Не пропустить ли нам где-нибудь по стаканчику?

Он не ждал ответа, ибо знал его заранее.

Хоуи и Джерри считали, что хорошо провести время — значит всласть посплетничать о знакомых. Поэтому когда Майк нашел приличный бар, Хоуи угостил всех за свой счет и тут же повернулся к Джерри.

Кейт с удивлением обнаружила, что ей очень интересно слушать Мартини. Как большинство моделей, она любила обсуждать, как подольше сохранить хорошую форму и оставаться красивой. Кейт тоже занимала эта тема, хотя до сих пор она всегда стеснялась об этом говорить. Католическое воспитание с детства приучило ее думать, что тщеславие — это грех. Но Париж доказал ей, что это не только не грех, а образ жизни. Поэтому Кейт с интересом прислушивалась к болтовне Мартини.

Майк Стоун был доволен собой. И Рут. Самая «трудная» из всех знакомых женщин. Не в смысле, что упрямая как ослица. Просто она умеет добиваться, чего хочет. Майк этим восхищался, ибо и сам играл по тем же правилам.

Около восьми Хоуи и Джерри куда-то ушли. Майк предложил Рут сделать то же самое. Предложение сначала показалось ей заманчивым, но она вдруг задумалась.

Кто он такой, этот Майк? Ветеран секса, которому от нее что-то нужно. Но что? Она могла дать ему только работу, которую он и так уже имел.

Будучи абсолютно несведущей в любви, она и мысли не допускала о том, что мужчина может хотеть ее ради нее самой.

Рут была смущена. Она не знала правил этой игры и не поверила Майку. Не поверила себе.

Короче, она не знала, на что решиться, и сидела, словно каменная статуя. Вдруг живот полоснуло дикой болью, и Рут обхватила себя руками, согнулась пополам.

— В чем дело? — спросил Майк.

Обняв ее за плечи, он помог ей дойти до ближайшего стула. Рут молчала. От страшной боли она лишилась дара речи. К ней бросились Кейт и Мартини.

— Нужен врач, — заявил Майк. — Не нравится мне это.

— Врач? — возразила Кейт. — Мы в Париже, а не в Нью-Джерси. Или тебе достаточно щелкнуть пальцами, чтобы тут же появился доктор с саквояжем?

— Наверное, администрация отеля может куда-нибудь позвонить, как ты думаешь? А я поймаю такси.

Кейт и Мартини нерешительно смотрели друг на друга. Щеки Рут тем временем уже посерели, она вдруг закатила глаза, наклонилась всем телом вперед и потеряла сознание. Владелец бара сразу же вызвал неотложку. И сделал это отнюдь не из милосердия. Просто лежащая без сознания богатая американка — плохая реклама его заведению. Чем скорее ее уберут, тем лучше.

В восемь сорок пять Рут доставили в больницу на улице дю Пои, а в половине десятого Кейт и остальным, ждущим в приемном покое, сообщили, что у Рут острое пищевое отравление. Ей промыли желудок и дали успокоительное. Завтра она должна прийти в себя, но если этого не произойдет, нужно будет известить ее родных.

— Это послужит ей уроком, — сказал Майк, нарушив тишину, воцарившуюся после ухода врача. — Я предупреждал, что не стоит заказывать вторую порцию escargots.

В Нью-Йорке ждали материалов из Парижа, однако всем стало ясно, что если их и получат, то не от Рут.

— Тебе придется ее заменить, Кейт, — сказал Майк. — Ты ведь тоже журналистка.

— Да, журналистка, но мода — не моя область. Я даже подиума вблизи не видела и понятия не имею, с чего начать.

— Поговори с Мартини, она все объяснит. Я тоже чем-нибудь помогу.

— А мои интервью? Сегодня у меня назначена встреча с Карлом Лагерфельдом, завтра — с Марком Боханом. Я не смогу разорваться. И мы еще не знаем, как на это посмотрят в Нью-Йорке. Может, мне не разрешат писать о моде.

— Черт возьми, женщина! Во время недели моды нет ничего важнее показа. Ничего. Да пришли ты им хоть интервью с де Голлем, они заменили бы его материалом про женские тряпки. Это Париж. От нас требуются мои снимки и краткие подписи под ними. Все.

— Ты слишком высокого о себе мнения. Ладно, свяжусь с Нью-Йорком, послушаем, что они скажут.

Майк не ошибся. Тед сказал, что фотографии Стоуна важнее. Газете они необходимы. А Кейт должна заменить Рут.

— Не волнуйся, дорогая, — говорил Тед. — Присылай все, что у тебя будет, а мы добавим кое-что из нашего архива. И Трейси приложит руку.

— Трейси! — закричала Кейт. — С каких пор стажерам позволено коверкать мои материалы? Я нахожусь в столице моды. Я уже побывала на двух фирмах, посмотрела, что у них есть. Рядом со мной Майк Стоун, который разбирается в этом деле лучше всех. И если я не смогу обойтись без помощи Трейси и твоего драгоценного архива, то по возвращении положу на стол Кремера заявление об уходе.

С этими словами Кейт бросила трубку. Майк и Мартини широко улыбались.

— Ничего, — одобрил Стоун. — Тед, могу поручиться, давненько не получал таких оплеух. Представляю его рожу. Сидит, наверно, сейчас и благодарит Бога, что ты ему не жена.

А Кейт подумала о другом: въехал ли уже Тед в ее квартиру?

 

ГЛАВА 8

Голда Льюис, старшая vendetise магазина уцененных товаров «Лойман» в Бруклине, без сил повалилась на стул и скинула туфли.

— О Господи! — простонала она, массируя ноги. — Что за день! Скорее бы домой. Мы что ли шварцерс, чтобы так надрываться.

Она хотела прибавить слова покрепче, но тут заметила высокую стройную блондинку, выходившую из лифта в конце демонстрационного зала.

— Санди, милочка! — крикнула Голда со своего места. — Иди же сюда, поцелуй Голду в щечку! Куда ты пропала? Я уже соскучилась. Мы все тут соскучились.

Она кивнула на группу пожилых евреек, которые помогали ей управляться в этом огромном, когда-то знавшем и лучшие времена магазине. Впрочем, нынешнее его состояние отнюдь не удручало Санди. Она шла мимо стоек с платьями, костюмами, жакетами, и ее сердце все больше наполнялось радостью. Это, конечно, не «Бергдорф», но здесь можно купить вещи не хуже и значительно дешевле.

Женщины, стремящиеся выглядеть богато и не имеющие на это средств, посещали «Лойман», хотя тщательно скрывали сей факт от знакомых. Сюда, а также в филиалы «Лоймана» в Куинсе и Бронксе, манхэттенские дома высокой моды отправляли товары, которые расходились не очень быстро. И не потому, что они были плохими. Просто неходовые размеры. Или не пользующиеся спросом на данной конкретной неделе. Или вещи не по сезону. В итоге потеря для «Блюмингдейла» оборачивалась выгодой для «Лоймана». «И для меня тоже», — подумала Санди, обнимая Голду Льюис, словно любимую тетушку.

— Ты выбрала удачный денек, — сообщила Голда, надевая туфли. — Как раз поступила большая партия и именно то, что тебе нравится. Кельвин Кляйн, Ральф Лорен, Оскар де ла Рента. И даже парочка французов. Хочешь, покажу?

— Спасибо, лучше я сама.

Голда, конечно, от всего сердца желала оказать ей услугу, но Санди не доверяла ее вкусу. Ту привлекали украшения, кричащие цвета и парча. Она искренне считала, что блеск придает вещам дорогой вид. Санди же интересовал главным образом покрой.

Первое время они много спорили о том, что лучше. И Санди всегда умела настоять на своем. Голде не нравился ее выбор, но она не слишком возражала. В конце концов, Санди — клиентка, а не родная дочь.

Походив с полчаса, Санди направилась в примерочную с целой охапкой вещей. Она знала, что половину из них не купит. Другие отложит, но в итоге тоже не возьмет. Основное достоинство «Лоймана», по ее мнению, заключалось в том, что можно часами примерять вещи и тебя не заставят потом все это приобрести.

Голда не пошла с Санди в примерочную. Она знала, что сейчас ей лучше не мешать, и подходила к клиентке в нужную минуту. Голда заглянула к ней через час и мягко спросила:

— Что ты ищешь, милочка?

— Платье, — рассеянно ответила Санди. — В котором можно сходить в приличный нью-йоркский ресторан.

— Мм… ну и как? Нашла что-нибудь?

Санди захотелось соврать. Тогда Голда уйдет, и она сможет еще хоть целый час примерять красивые вещи. «Ладно, все равно без толку. Дети скоро вернутся из школы. Нечего попусту тратить время».

— Голда, — торжественно объявила Санди, — кажется, я нашла одну вещь, которая мне очень понравилась.

И она показала черное шелковое платье. С виду довольно простенькое, хотя это впечатление было обманчивым.

— Никак не могу понять, чье оно. Вы, конечно, вынуждены снимать бирки, но… если между нами, а? Скажи.

— Какой-то англичанин. Брюс, кажется. Обычно у нас его вещей не бывает, я плохо его знаю, — смутилась Голда.

— Кто бы он ни был, ему удалось сделать классную вещь. С удовольствием буду носить его платье.

— У тебя какое-то торжество? — заинтересовалась Голда. — Ищешь платье к торжественному случаю?

— Именно, но не то, о чем ты сразу подумала. Тед не приглашал меня в гости или на коктейль. Просто спокойный ужин после работы.

— Зачем же платье?

— Если скажу, ты обещаешь хранить это в тайне? Хотя бы до завтра?

— Обещаю, — без колебаний ответила Голда, обожавшая секреты. — Рассказывай. Что за великая тайна?

Санди улыбнулась и провела руками по животу:

— Я беременна. Пока об этом знают только мой врач и ты. Сегодня за ужином я объявлю Теду. А потом всем остальным.

Стены ресторана «Палм» были украшены автографами известнейших нью-йоркских журналистов прошлого и настоящего. Сюда постоянно заходили «репортер с головы до ног» Джимми Бреслин, гений рекламного бизнеса Джош Оуэн, звезды бейсбола. Ибо кроме себя журналисты уважали еще бейсболистов.

Это был мужской ресторан. Кабинки обиты жесткой блестящей кожей, под ногами поскрипывали опилки. Здесь царила атмосфера, присущая только раздевалкам и курилкам, она создавалась особым духом товарищества.

Ожидая мужа, Санди заказала себе выпить и внимательно просмотрела меню. Да, «Палм» не рассчитан на гурманов, иначе сюда перестали бы ходить журналисты и бейсболисты. Здесь подавали салаты и печеную картошку, зато очень большими порциями. Санди ненавидела подобную еду, но сегодня она была голодна — беременные женщины всегда испытывают голод.

Минут через десять она на секунду оторвалась от меню и, подняв глаза, увидела входящего Теда. Вид у него был какой-то странный. Мрачно-виноватый.

До ее кабинки Тед добирался не меньше пяти минут, задерживаясь у каждого столика, чтобы пожать руку друзьям или улыбнуться врагам. А поскольку и тех и других было много, он даже пожалел, что сегодня решил поужинать с Санди именно здесь.

Хотя предстоящий разговор требовал уединения, Тед сразу отверг эту мысль. Дома все закончится слезами, обвинениями и криком, в результате получится вульгарная ссора. Нет, лучше ресторан. При людях Санди будет держать себя в руках.

Глянув в сторону жены, он понял, что не ошибся. Санди оделась для выхода. Черное шелковое платье выглядело на миллион долларов, а собранные на затылке волосы только усиливали общее впечатление.

Тед вдруг засомневался. А правильно ли он поступает? Ведь Санди хорошая жена, у нее мягкий характер. О детях тоже не худо бы подумать.

Но через секунду он отбросил все сомнения. Он дал Кейт слово и не имеет права ее подвести. Даже если Санди выглядит сегодня ожившей Кэрол Ломбард.

Тед подошел к жене, чмокнул ее в щеку и сел напротив.

— Как ты? — спросил он и подал знак официанту. — По какому случаю ты сегодня так выглядишь? Я думал, у нас будет обычный ужин после работы.

Санди улыбнулась. Так улыбаются женщины, которые счастливы, но пытаются скрыть это от окружающих. Ей захотелось тут же рассказать мужу обо всем, но она сдержалась, желая оттянуть удовольствие.

— По особому случаю. Ты все скоро узнаешь, а пока мы отведаем жареных омаров.

Если бы Тед был повнимательнее, то встревожился бы не на шутку. Но он думал только о показе мод, о Кейт, и был абсолютно уверен в том, что она справится. Поэтому он даже не заметил улыбки Санди. Что он может от нее узнать, цену этого черного платья?

Тед заказал виски со льдом, выпил его одним духом, велел принести еще.

— Тебя что-то беспокоит? — озабоченно спросила она. — Сразу два стакана виски. Это на тебя не похоже. На работе не все ладится? Почему бы тебе не рассказать? Кто знает, может, я чем-то помогу.

— Не думаю. Честно говоря, никто не поможет. И не делай озабоченное лицо, пожалуйста, — раздраженно прибавил он. — Это связано не с работой.

Санди наклонилась вперед и ласково похлопала Теда по щеке:

— А с чем? Расскажи.

Да, настало время рассказать ей о любви к Кейт. И о том, что это положит конец их семейной жизни. Тут он вспомнил, как ночью занимался с Санди любовью, вспомнил ее неистовство и нежность. Он чувствовал себя подлецом. Но чему быть, того не миновать.

Тед, глубоко вздохнув, стал подыскивать нужные слова.

«Все кончено. Мы оба давно это знаем. Жить так дальше невозможно. Ни тебе, ни Кейт. Никому из нас. Есть лишь один выход из положения…»

Но Тед не успел произнести ни слова. Кто-то дружески хлопнул его по спине, и, обернувшись, он увидел Кремера.

— Рад, что застал тебя в городе. Твоя секретарша послала меня сюда.

— А в чем дело? — спросил Тед.

Он вдруг почувствовал странное облегчение, хотя и сам не знал, чему радуется.

— Ничего не случилось, — весело сказал Кремер, взяв стакан, который оказался перед ним, едва он сел за стол. Таким людям не обязательно делать заказ. Официанты сами знали, что Кремер пьет виски со льдом, и стакан появлялся на столе, как только главный входил в ресторан.

— Почему же вы здесь? — удивился Тед.

— Чтобы поздравить тебя.

— С чем?

— С Кейт.

Тед похолодел. Ему показалось, что события выходят из-под контроля.

— Чем же прославилась Кейт? — заинтересованно спросила Санди.

— Поймете утром, когда увидите газеты. Твоя протеже, Тед, прислала из Парижа лучший репортаж из всех, что я когда-либо видел. Вот уж не думал, что она разбирается в моде. Значит, ошибся. А снимки…

Кремер уже не мог остановиться и минут пятнадцать расхваливал снимки Майка Стоуна.

Тед успокоился. Теперь главный, увлекшись Парижем, не способен говорить ни о чем другом.

Он украдкой взглянул на жену. Санди раскраснелась, жадно ловя каждое слово Кремера. «Господи, как же легко, оказывается, ее увлечь. Ужин в модном ресторанчике, беседа о показе мод в Париже. И этого достаточно».

Тед уже не знал, как сказать ей о Кейт и о своем решении. Более того, ему стало невыносимо грустно. Ведь они с Санди до последнего времени жили неплохо. Да, он не хотел жениться на ней, но и жаловаться, что несчастен в браке, тоже не мог. Даже наоборот. До встречи с Кейт он был вполне доволен женой и радовался жизни, насколько это возможно для человека, обремененного заботами о семье.

И все-таки отступать уже поздно. Он поклялся себе, что к исходу этого вечера у них с Санди все прояснится. Они решат свои проблемы цивилизованно.

На столе вдруг появились бутылка шампанского и три лучших в «Палме» бокала.

— Я, конечно, понимаю, что Кейт отличилась, — засмеялся Тед, — но разве это повод для шампанского?

— Забудь про Кейт, — отмахнулся Кремер. — Сейчас мы выпьем за тебя.

— Извините, не совсем понял.

— Дорогой, где витали твои мысли? Ты ничего не слышал?

Санди всегда удивлялась способности мужа уходить с головой в рабочие проблемы даже на отдыхе. Но он ведь отец ее будущего ребенка. Она сжала руку Теда и налила ему шампанского.

— Выпьем за новое пришествие, — торжественно провозгласила она. — Дорогой, у нас будет малыш.

 

ГЛАВА 9

Рут полулежала на больничной койке. Выглядела она ужасно, длинные темные волосы разметались по накрахмаленным наволочкам. Она напомнила Кейт захворавшую Медузу Горгону.

— Господи, — сказала Кейт, — если уж я не могу тебя вылечить, то хотя бы постараюсь сделать из тебя человека.

Достав из сумочки расческу, она принялась за работу. Рут кричала, пыталась вырываться, но Кейт была непреклонна, и спустя двадцать минут, больная вновь приобрела приличный вид.

— Как ты могла позволить Майку лицезреть тебя в таком виде? — удивилась Кейт.

— Я позволила? Майк не знает такого слова. Если парню чего-то хочется, он приходит и берет. Не спрашивая ничьего позволения. Едва я открыла глаза, сразу же увидела его небритую физиономию. И вообще, Кейт, я уже не знаю, куда мне от него деваться. Он носится со мной, как с собственной дочерью. Даже в туалет не могу одна сходить.

— Ты хочешь сказать… — начала Кейт.

— Нет, — рассмеялась Рут. — Он относит меня, а сам на всякий случай остается снаружи, у двери. «Рути, тебе не больно, а? Если нужна помощь, сейчас вызову медсестру». Представляешь?

— Ну и как тебе его… внимание?

— Честно говоря, нравится. Всю жизнь я была на подхвате. Если кому-то что-то нужно, Рут придет и даст. Всегда можно положиться на старую добрую Рути. Теперь все наоборот. Я лежу здесь, как Травиата, а другой человек бегает вокруг. Такого со мной еще не бывало, и я вовсю этим пользуюсь.

— Довольно странно, — произнесла Кейт. — Заботливый ангел-хранитель, которого ты мне описываешь, что-то мало похож на Майка Стоуна, с которым мне пришлось работать все это время.

Кейт вспомнила первое утро. Она сильно нервничала, когда пришла на Версальскую площадь. Именно здесь, под куполом большого шатра должен был состояться парад моды.

Проблемы возникли сразу. Во-первых, Кейт не знала, как ей пробраться ко входу, ибо дворик перед ним, размером с небольшой загон для скота, был набит мрачными журналистами из разных стран.

Но стоило появиться Майку, как проблема решилась, будто сама собой. Если большинство журналистов имели с собой по две фотокамеры, то у него их было пять. Там, где другие спрашивали разрешения пройти, Майк двигался напролом. Толпа во дворе его не смутила, и, энергично работая локтями, он без труда пробился в шатер, а Кейт тихо вошла следом, сжимая в руке билет и надеясь, что худшее позади.

И ошиблась. Ее место на жесткой деревянной скамье уже занял какой-то смуглый худой мужчина.

— Извините, это мое место, — сказала Кейт. — Видите? Номер 109.

Мужчина смерил ее равнодушным взглядом, и она вновь сунула ему под нос свой билет. В следующий момент на нее обрушился целый поток брани. Итальянского Кейт не знала, но о смысле слов догадаться было нетрудно.

Она взглянула на часы. До начала оставалось всего четыре минуты, и, если она не сядет на место, ее попросту выгонят.

Когда она сделала шаг вперед, итальянец бесцеремонно оттолкнул ее рукой, и Кейт, не удержавшись на ногах, упала на грязные доски.

Два голландских журналиста бросились ее поднимать, и в ту минуту она увидела Майка. Стоун молча схватил итальянца за шиворот, поднял со скамьи и, пока тот обретал дар речи, оттащил к выходу и вышвырнул во двор.

Удостоверившись, что Кейт заняла свое место, он махнул ей рукой и исчез. Через несколько секунд она увидела Майка у самого подиума.

Лучшие фотографы, точнее, наиболее решительные и изобретательные, всегда снимали у подиума. Остальные жались у стен. Майка это, разумеется, не устраивало, и он вновь пробился вперед.

Кейт смотрела на него с восхищением. Стоун как-то говорил ей, что в начале карьеры, когда еще только учился своему ремеслу, он снимал футбольные матчи, а на таких мероприятиях выживали сильнейшие. И приобретенный там опыт впоследствии ему здорово пригодился. Майка ничто не смущало, он вел себя как средневековый рыцарь, прокладывающий дорогу щитом и мечом.

Поэтому и сейчас он занял одно из лучших мест и мог снимать практически под любым углом.

Шоу потрясло Кейт. По зрелищности оно не уступало бродвейским мюзиклам. И сходство не ограничивалось музыкальным сопровождением. Световые эффекты, мастерство и естественность моделей напомнили Кейт о «Безумствах» Зондхайма.

Придя немного в себя, она смогла отдать должное коллекциям. Если модельеры «Шанель» были законодателями моды в жакетах, а кутюрье «Кензо» произвели переворот в крое, обыгрывая в изысканных туалетах ниспадающие складки, то Монтана являлся бесспорным лидером в кожаной одежде. Маленький француз создал из кожи просто невероятные вещи. Такого Кейт еще не видела.

В конце шоу сам кутюрье по традиции вышел на подиум в сопровождении двух самых обворожительных моделей. Разразилась буря аплодисментов. Кейт тоже хлопала, пока у нее не заболели руки.

Через полчаса она уже диктовала свой материал, даже не заглядывая в сделанные записи. Слова лились буквально из сердца. Кейт знала, что такого вдохновения у нее уже никогда не будет. Благодаря этому порыву и вышли строчки, которые появились на следующий день в «Нью-Йорк дейли ньюс».

Снимки Майка усилили эффект репортажа. Как и предсказывал Тед, «Ньюс» переплюнула все другие нью-йоркские газеты.

Тед, человек, которого она любит. Вспомнив о нем, Кейт очнулась. Завтра она его увидит. В воскресенье. Он будет ждать в ее квартире. Будет ли?

Кейт ему больше не звонила. Шестичасовая разница во времени. Когда он приходил на работу, она сидела на показе, а когда ей удавалось добраться до телефона, он отправлялся на обед.

Кейт решила позвонить из ресторана отеля во время ужина. Ей сказали, что Тед на совещании у Кремера и не может подойти. Ладно, они вволю наговорятся в Нью-Йорке.

— Чем ты озабочена? — спросила Рут. — Можно подумать, у тебя сегодня первый рабочий день, а не последний. Улыбнись, ты отлично справилась. Майк все рассказал и принес вчерашнюю газету. Уж если кому и нужно хвататься сейчас за голову, так это мне. Если я не сбегу из больницы, Кремер передаст мою должность тебе.

— Когда ты собираешься выписываться? — спросила Кейт.

Она благодарна Рут за то, что та не допытывается, почему она так озабочена. Кейт не хотелось сейчас говорить о Теде.

Она мечтала об обычной спокойной жизни. Семейной жизни. А тогда можно будет и с Рут поговорить.

— Врачи собираются держать меня здесь еще неделю, — сказала Рут. — Я пыталась их отговорить, но бесполезно. И вам, ребята, придется лететь домой без меня.

— А ты? Останешься совсем одна?

— Почему одна? Майк еще не закончил работу с «Пари-матч». Это задержит его до конца месяца. И, судя по всему, он проведет время со мной.

— Большую часть времени, — раздался голос Майка. — Поэтому берегись.

Устроившись на стуле, он провел рукой по щетине на подбородке. Значит, Майк чем-то встревожен.

— Рут, — начал он. — Я сейчас был у твоих докторов. Не сочти это за наглость, просто я лучше говорю по-французски. Хотелось узнать, почему они тебя здесь держат. Если бы дело было в улитке, ты встала бы на ноги через пару дней.

— И что они сказали? — живо отозвалась Рут.

Майк снова потер щетину, потом взглянул на Кейт. Поняв намек, она встала.

— Сиди, Кейт, — остановила ее Рут. — Если я умираю от сифилиса, ты все равно об этом узнаешь, ты моя подруга. И кажется, дружеская помощь мне сейчас не помешает.

— Возможно, — сказал Майк. — Эти шарлатаны говорят, что дело в твоих почках, Рут. Они у тебя шалят. Причем давно. Ты об этом знала?

Рут недоуменно смотрела на него, как многие люди, которым чего-то не хочется слышать.

— Понятия не имела. Может, врачи ошиблись? У меня всегда было отличное здоровье. И если я буду верить всему, что наговорят эти лягушатники, то лучше уж сразу умереть.

— Не горячись, — прервал ее Майк. — Кто говорит, что речь идет о жизни и смерти? У тебя неважные почки, только и всего. А ругать французскую медицину я бы на твоем месте поостерегся. Не забывай, ты сейчас в их полной власти.

— А может, и нет, — резко ответила Рут. — Как только я смогу встать на ноги, тут же улечу в Нью-Йорк. И если мои почки забарахлят, я хочу, чтобы это случилось на приеме у доктора Штайна. Мы хотя бы говорим с ним на одном языке.

Майк взял ее за руку:

— Не спорю, дорогая. Я тоже считаю, что лечиться тебе лучше дома. Между прочим, врачи говорят то же самое. Но ты сама не делай резких движений. Предоставь все мне. Кого ты видишь перед собой? Ты видишь человека, который привык таскать за собой по свету многочисленных техников и целый выводок девочек-моделей. Неужели ты не доверишься такому человеку?

— Рут, может, я пока останусь здесь? — подала голос Кейт. — А потом вместе полетим домой.

— Что? — воскликнул Майк. — Ты хочешь лишить меня удовольствия побыть наедине с восхитительной Рут? Ни за что. Нет, Кейт, лети с остальными, а Рут не твоя забота. Если она будет нетвердо стоять на ногах, обещаю проводить ее до Нью-Йорка.

— Он не шутит, — сказала Рут. — Майк выбрал не ту профессию. Но в прошлой жизни он точно был сестрой милосердия.

— Значит, ты уверена, что мне не нужно оставаться?

— Абсолютно, — ответила Рут и взглянула на Майка.

Перехватив ее взгляд, Кейт поняла, что подруга уверена не только в этом. Они с Майком знакомы всего несколько дней, а смотрят друг на друга почти как муж и жена.

Едва Кейт увидела редакционного шофера-пуэрториканца, который приехал за ней в аэропорт Кеннеди, она сразу почувствовала недоброе. Педро встречал ее уже четыре года и всякий раз начинал улыбаться. Но сегодня никаких улыбок. Хуже того: он избегал встречаться с ней глазами.

«Он что-то знает». Шоферы всегда осведомлены о личной жизни тех, на кого работают. И Педро не был исключением.

— Тед просил, чтобы я передал вам, — сказал шофер, протягивая ей конверт. — Иначе вы не сумеете попасть домой.

Кейт распечатала конверт и с недоумением уставилась на ключи. Какой сегодня день? Воскресенье. Тед должен быть сейчас у нее. Отдыхать на диване. Она надеялась, что он встретит ее в аэропорту, но раз не встретил, значит, ждет дома. Тогда зачем ключи?

Они сели в машину. Может, Теду пришлось уехать из города? Раз в год Кремер посылал редакторов в командировку по всей Америке.

Но почему Тед ее не предупредил? Это на него не похоже — уехать…

И тут ее осенило: просто он работает. Ежемесячно один выходной Тед дежурил в редакции.

Но эта услужливая мысль не убила всех сомнений. Ведь он знал о ее возвращении. Этот вечер чрезвычайно важен для них обоих: с него должен начаться отсчет их совместной жизни. Почему же он не освободился? Его мог подстраховать кто-то из его заместителей.

Что же случилось?

Войдя в квартиру, она тут же поняла справедливость своих неясных опасений. Гостиная выглядела как в день ее отъезда две недели назад. Бледно-желтые нарциссы давно завяли. Стаканы, из которых они с Тедом пили шампанское в тот вечер, так и остались на столе, рядом с бутылкой. Кейт печально глядела на этот натюрморт. Как утром в ночном клубе после вечеринки. Или на поминках.

Опустив чемоданы на пол, она прошла в спальню, где окончательно убедилась, что Тед никогда здесь не жил. В шкафу не было его вещей. Исчез даже запасной костюм, который он в последнее время держал у нее. Не забыл он ни про бритву в ванной комнате, ни про махровый халат и зубную щетку.

Уезжая из Нью-Йорка, Кейт пребывала в твердой уверенности, что любимый мужчина переезжает к ней и будет ждать ее. А он не только не переехал, но даже стер следы былого присутствия.

У Кейт началась истерика, вызванная не только отчаянием, но и разницей во времени, ее организм еще не успел адаптироваться. Она потеряла всякий контроль над собой, поэтому сняла трубку и позвонила Теду. Сначала на работу, а потом домой.

Ей ответила Санди. Усилием воли Кейт овладела своим голосом и спокойно поинтересовалась, дома ли Тед.

— Конечно, дорогая, — лениво протянула Санди. — Он играет с мальчиками. Сейчас позову. Кто его спрашивает?

«Сука! Отлично знаешь, кто его спрашивает!»

— Это Кейт Кеннеди. Я только что вернулась из Парижа.

— Ах, Кейт, — воскликнула Санди, — как дела? Я читала ваши репортажи и должна сказать, что это гениально! У меня было такое ощущение, словно я в Париже и вижу все собственными глазами. Подождете минутку? Сейчас я позову нашего старика.

Кейт поняла, что все кончено. Женщина, говорившая с ней, совсем не похожа на отверженную Санди, от которой уходит муж. Слишком у нее дружелюбный и веселый голос. «Сейчас позову нашего старика». Все ясно.

«Старик. Старый Тед, мой Тед! Который собирался прожить со мной всю оставшуюся жизнь».

Нет, она больше не желает это слышать. Она больше не желает говорить с Тедом, она уже знает все, что он мог ей сказать. Кейт медленно положила трубку.

Завтра она все услышит от него. Когда рядом не будет его жены. Ужасно потерять любимого мужчину. Но вовсе не обязательно терять вместе с ним и чувство собственного достоинства.

На следующий день она не вышла на работу. Акклиматизация — вполне законный предлог, чтобы немного отдохнуть. А Кейт очень нуждалась в отдыхе. «Может, удастся превратить дни в годы».

Тед позвонил в десять тридцать. Сказал, что им нужно поговорить, и предложил встретиться в обеденный перерыв.

— Не приглашай меня никуда, — ответила Кейт. — Я приготовлю что-нибудь дома.

— Ты же только приехала, устала. Давай встретимся в «Мерфи», а? Моя секретарша уже заказала нам столик у окна. — И, не позволив ей ответить, он положил трубку.

Кейт растерянно огляделась. Натертые сосновые полы. Вьющиеся папоротники. Квартира одинокой женщины. Последние три года Тед предпочитал ее всем ресторанам. Здесь они могли свободно разговаривать, прикасаться друг к другу, любить.

Теперь все кончено.

Она знала, почему Тед настаивал на ресторане. Прощаться легче на нейтральной территории.

И Кейт охватила ярость. За кого, черт возьми, он ее принимает? За истеричную любовницу, которая непременно должна устраивать сцены? А может, все-таки сделать это? Ради забавы. Но воспитание опять дало о себе знать. Кейт никогда не плакала на похоронах, у них в семье это было не принято. И на собственных похоронах она тоже не станет лить слезы.

Кейт оделась в черное. Она всегда надевала одежду, соответствующую ее настроению. А черное платье от «Диора», купленное в Париже, как нельзя лучше отражало ее чувства.

В ресторан она опоздала. Ей вообще не хотелось туда идти, но она все-таки заставила себя. Кейт старалась не думать больше ни о чем, кроме охватившей ее ярости. Иначе она просто не вынесет свидания с Тедом.

Он уже заказал для нее выпивку, а сам до ее прихода успел выпить не меньше двух порций. Он выглядел каким-то побитым, и впервые его лицо не показалось Кейт симпатичным.

Сев за столик, она первым делом отодвинула свою рюмку. К нему. Похоже, Теду выпивка сейчас нужнее, чем ей. Себе Кейт налила воды со льдом. Ей предстоял заключительный выход, и голова у нее должна быть ясной.

— Что тебя остановило, Тед? — по возможности мягко спросила она. — Может, пока я была в Париже, у вас тут разорвалась небольшая атомная бомба? Или Кремер пригрозил тебе увольнением? Только не говори, что твоя красавица жена вдруг ужасно заболела, поэтому ты не смог ее бросить.

— Не язви, Кейт. Это тебе не идет. Да я того и не стою.

— Верно, не стоишь, — подтвердила Кейт. — Но мне все же хочется знать, что случилось.

— Хорошо, Кейт, раз ты хочешь… Скажу прямо: моя жена беременна. Ребенка ждем к весне, и я не мог бросить ее в таком положении. Даже ради тебя.

Кейт впитала ужасную новость, словно губка. Это факт, с которым нужно разобраться. А лить слезы она будет потом.

— Значит, ты хочешь сказать, — холодно произнесла Кейт, — что, когда ты клялся мне в вечной любви, по возвращении домой ты говорил то же самое жене?

— Нет, — ответил Тед. — Может, так выглядит со стороны, а на самом деле все иначе.

— Неужели?

— У меня не было к ней сильных чувств. Не было любви. Это не то, что у нас с тобой.

— Для мужчины, который не испытывает сильных чувств, ты неплохо потрудился. Ведь чтобы сделать ребенка жене, которой под тридцать, одной ночью не обойдешься.

— Перестань, Кейт. Если мне захочется слушать грубые шутки, я пойду в мужскую раздевалку. А сюда я пришел, чтобы уладить наши отношения. Грубость делу не поможет и ничего не решит.

— А что тут решать? Ты вернулся к жене. Чего ты хочешь от меня? Чтобы я начала вязать детские кофточки?

— Я скажу, чего я хочу. Хочу, чтобы ты меня поняла. Я тебя люблю. И всегда буду любить. Но я не могу просто взять и бросить Санди. Наши мальчики еще учатся в начальной школе. А теперь появится третий ребенок. Как бы она справилась одна?

— Значит, ты хочешь развлекаться на стороне и одновременно играть роль заботливого отца, да? Любящий отец и милая скромная любовница, к которой он забегает, когда сумеет вырваться из домашнего рая? Забудь об этом, дорогой. Мазохизм — не мое призвание. И второй скрипкой я не буду. Мне нужен мужчина, с которым я могла бы, не стыдясь, показываться на работе. Мне надоело прятаться по углам. И тошнит от того, что типы вроде Кремера считают меня дешевой шлюхой.

Кейт грохнула стаканом о стол. Тед поднял глаза, и она увидела на его лице тревогу. Да и вообще он походил на человека, готового к казни.

Ибо он понял, что все кончено. Но смирилась с этим только Кейт. Он смириться не мог. И вряд ли когда-нибудь сможет.

Тед, словно ухватившийся за соломинку утопающий, начал умолять:

— Кейт, ты не в себе. У тебя была сложная командировка, иди домой, отдохни. Завтра ты посмотришь на все иначе. Ради Бога, Кейт, не говори сейчас ничего, о чем будешь потом жалеть. О чем мы оба пожалеем.

— Возможно, ты прав, — сказала она, поднимаясь из-за стола. — Больше говорить не о чем. Передай Мерфи, что, к сожалению, я не смогу отведать его жаркого. У меня пропал аппетит.

Вернувшись домой, Кейт позвонила Филу Майерсу. Да, она готова отправиться в Лондон, но с одним условием: контракт должен быть подписан в течение двадцати четырех часов. Да, она хочет как можно быстрее уехать из Нью-Йорка. Она только что вернулась из командировки, и вещи собирать не придется. Нужно лишь попрощаться с родными.

Майерс позвонил ей через полчаса. В «Пост» приняли ее условия, и главный ждет ее утром, чтобы вручить контракт.

Устало вздохнув, Кейт написала заявление в «Ньюс».

Тед обойдется без письма. С работой покончить несложно. Но как покончить с любовью, она не знала. Не было опыта.

 

ГЛАВА 10

Европейское бюро «Нью-Йорк пост» располагалось в здании Конде Наст на Гановер-сквер. В том же здании находилась штаб-квартира журнала «Вог», и Чак Холдерс, предшественник Кейт на посту руководителя корпункта, имел возможность любоваться топ-моделями, оказываясь с ними в одном лифте. Многие из них, торопясь на съемки, надевали лишь тонкие облегающие трико. Поэтому, направляясь в корпункт, вы словно оказывались за кулисами бродвейского театра.

Но весь этот ореол померк, едва Кейт добралась до своего нового офиса. В приемной она увидела сидевшую за металлическим столом туповатую на вид девушку, которую звали Кэтлин. «Неудивительно, что она выглядит такой подавленной. На ее месте я бы давно уже страдала клаустрофобией», — подумала Кейт. Помещение было забито телетайпами, факсами, бесчисленными картотеками. Повернуться негде.

Кейт не без труда протиснулась к двери, ведущей, как она полагала, в кабинет редактора. И не ошиблась.

Вступив в бывшее владение Чака Холдерса, она тут же поняла, почему все оборудование свалили в приемную к секретарше. Ибо даже пишущая машинка выглядела бы странно в интерьере его комнаты.

Офис Чака Холдерса напоминал кабинет борделя начала века. В центре возвышалось громадное ореховое бюро времен Второй империи, украшенное позолоченной лепниной. Кейт просто не могла оторвать от него глаз. В углу стоял внушительный книжный шкаф эпохи Людовика XV. Миниатюрные стулья, обитые золотой парчой, были сделаны примерно в то же время. За столом Кейт увидела огромный кожаный диван. Хотя она затруднялась определить время его создания, но не сомневалась, что на аукционе за него отдали целое состояние.

Чем тут занимался Холдерс? Это же не редакционный офис, а кабинет дипломата, который устраивает у себя шикарные приемы для высоких гостей. «Теперь ясно, почему его отправили на пенсию. У старика была мания величия. Но кто же тогда работал?» Кейт знала, что корпункт в Лондоне регулярно снабжал «Пост» материалами и писал их компетентный, хорошо информированный журналист. Порою Кейт даже восхищалась его ловкостью.

Недоумевая, она вернулась в приемную. У Холдерса, видимо, был помощник, и Кэтлин подскажет, как его найти.

Впрочем, просить секретаршу ей не пришлось. Только сейчас она заметила второй стол, за которым сидел человек.

Он походил на сказочного эльфа или гнома, но когда поднялся ей навстречу, Кейт с удивлением отметила, что они почти одинакового роста.

Она невольно поежилась. У него было узкое, с резкими чертами лицо и длинные светлые волосы. И ему не мешало бы принять душ. Кейт поняла, что нашла причину своей инстинктивной неприязни к этому человеку: в Манхэттене привыкли регулярно принимать душ. Иногда дважды в день. Чистые ногти, блестящие волосы, отсутствие перхоти. Так должен выглядеть человек, у которого, как считалось, все в порядке. С таким человеком приятно знакомиться и обсуждать дела.

Мужчина, стоявший перед ней, совершенно не отвечал этим представлениям. И когда он протянул руку, Кейт не сразу решилась ее пожать.

— Я — Кейт Кеннеди. Вы меня ждали?

— Ждали, — мягко сказал он. — Разрешите представиться. Бойл. Джереми Бойл. Полагаю, вы уже догадались, что именно я здесь рабочая лошадка?

— Конечно, — улыбнулась Кейт. — Не похоже, что это делалось там.

— А зачем Чаку было работать, — произнес Джереми, — если он для этого нанял меня.

— Я не знаю, чем занимался Чак Холдерс, и, честно говоря, меня это не интересует. Это не мое дело. Но я собираюсь вести себя иначе.

— И как же именно? — подозрительно сощурился Джереми.

«О Господи, он думает, что я намерена отстранить его от работы».

— Успокойтесь, я не собираюсь портить вам жизнь. Меня вполне устраивает ваша информация, просто я думаю, что нам стоит работать вместе.

Ее слова Джереми явно не убедили.

— Но как вы себе это представляете? Что нового вы можете сказать о Европе? Мои еженедельные приложения содержат исчерпывающую информацию о том, что здесь происходит. Почему бы вам не оставить все по-старому?

Кейт вздохнула. Часа еще не прошло, а у нее уже проблемы. И если бы она получше знала Джереми Бойла, то сразу бы поняла, что проблемы эти весьма серьезные.

Джереми был представителем английской аристократии, причем худшим ее представителем. Как младший сын богатого землевладельца он получил возможность поступить в Итон, но обучился там лишь пить крепкие напитки и транжирить отцовские деньги. Отец надеялся, что он образумится. Во всяком случае, поначалу. Джереми подыскали работу в уважаемом банке, и, пока он овладевал профессией, ему давали щедрое содержание. Увы, эксперимент закончился полным провалом. Сити нисколько не интересовал Бойла-младшего, представлялся ему безрадостным, навевающим смертную тоску местом. Гораздо больше его увлекали автогонки, казино и ночные клубы. Хозяева это поняли довольно быстро. А поняв, уволили. Невзирая на влиятельного папашу.

Свою удачу Джереми поймал в «Аннабел», познакомившись там с человеком, который вел светскую хронику в «Дейли экспресс». В тот вечер Джереми был здорово на взводе от наркотиков и алкоголя. Язык у него развязался сам собой, и за несколько часов общения с журналистом он много чего наболтал о полудюжине близких знакомых, а также о двух членах собственной семьи. Информации хватило на три номера. После чего Мартину Сайксу, ведущему колонки, оставалось только взять молодого Бойла в штат.

Это решение было принято, так сказать, по вдохновению. Джереми мог опаздывать на работу. Иногда вообще не являлся. Зато когда приходил, то делал больше всех остальных сотрудников.

Для него это являлось своего рода приятным времяпрепровождением. Работать он не любил. Он был слишком ленив. Но теперь у него появились дорогостоящие привычки. Шампанское в полдень. Виски на закате. Доза, а то и две, кокаина на ночь для остроты сновидений. Со временем, белого порошка ему требовалось все больше. А порошок дорог. Как-то Джереми хотел даже попросить отца, чтобы тот увеличил ему содержание, но передумал. Отец не стал бы раскошеливаться на кокаин».

В итоге, невыразимо огорчив семью, Джереми посвятил себя карьере журналиста. И он до конца жизни продолжал бы выдавать секреты друзей и родных, если бы не встретил в «Эль Вино» Чака Холдерса. Тот как раз лишился помощника, и необходимость впрягаться в лямку самому омрачала его настроение. Если бы старый американец не пил «Боллинджер», Джереми не обратил бы на него внимания. Но Холдерс пил именно «Боллинджер», и Джереми удалось затесаться в его компанию. После третьего стакана он услышал нечто такое, что заинтересовало его всерьез: американец собирался платить новому помощнику в полтора раза больше того, что Джереми зарабатывал в «Дейли экспресс».

Уходя из винного погребка на Флит-стрит, он договорился с Холдерсом о встрече. А через пару недель сообщил в «Экспресс», что его пригласили в американскую газету. Рабочий день короче, а зарплата выше. И только один дряхлый начальник вместо целого отряда надсмотрщиков.

Все было хорошо. Пока не явилась Кейт Кеннеди. Он сразу ее невзлюбил. В ней ощущалось что-то резкое. И дело не в ее вульгарном американском костюме. У женщины есть мозги, а еще хуже то, что она не собирается торчать в кабинете. Кого она хочет ввести в заблуждение этой выдумкой о совместной работе? Ясно как день, что она явилась отнять у него хлеб.

Первое время она подержит его, пока не войдет в курс дела, не познакомится с городом. А потом — «прощай» и «счастливого пути».

Ладно, это мы еще поглядим. Никому не удавалось просто так избавиться от Джереми Бойла!

Несколько дней Кейт привыкала к новому месту. Обнаружив, что картотека забита всяким хламом, она вытряхнула содержимое ящиков в мусорную корзину, потом зарегистрировалась в библиотеке Ассоциации прессы, Большинство национальных газет делало это для подстраховки.

Кейт снова обрела уверенность в себе и даже решила по-новому оборудовать свой офис. Кабинет Холдерса напоминал мавзолей. Темные парчовые шторы были, конечно, великолепны, но совершенно не пропускали дневной свет. А от мысли, что придется работать за столом, который стоит больше, чем ее нью-йоркская квартира, Кейт бросало в дрожь. Она вызвала Джереми Бойла. Он стоял перед нею сонный, дурно одетый, похожий на дрожащего хорька. Подавив отвращение, Кейт дружелюбно улыбнулась и спросила:

— Джереми, как мы поступим с мебелью Чака?

— Она вам не нравится? — удивился тот.

— Очень нравится, но ей место не в офисе. Она не способствует рабочему настроению.

Джереми сел на один из золоченых стульчиков и тоже улыбнулся.

— В таком случае могу вас обрадовать, — сказал он. — К вечеру этой мебели уже не будет.

Теперь пришла ее очередь удивляться:

— То есть?

— Вам разве не говорили? — рассеянно отозвался Джереми. — К обеду явятся грузчики и все заберут.

— По чьему приказу? — с подозрением спросила Кейт.

— По приказу Чака. Он слишком привязался к своему барахлу, и его начальники в Нью-Йорке позволили ему забрать мебель. Все было решено еще несколько месяцев назад. Удивляюсь, что Хартман не поставил вас в известность.

— Не хватало нам еще заниматься офисной мебелью, — фыркнула Кейт и нахмурилась.

Почему же ни сам Хартман, ни кто-либо другой из нью-йоркского офиса не положил глаз на антиквариат Чака? А если положили, то почему отдали?

«Черт с ним, с антиквариатом. Заберут и хорошо. Станет просторнее. Глядишь, и работа пойдет лучше».

Кейт живо представила, как будет выглядеть ее кабинет. Большой письменный стол, на котором царит идеальный порядок. Слева электрическая пишущая машинка, справа телекс. Самое время ей посидеть в окружении этой техники, а не Джереми Бойлу.

Она взглянула в сторону приемной, и ей бросились в глаза кипы старых журналов и номеров «Пост», лежащих на полу. Оптимизма сразу поубавилось. Чтобы навести тут порядок, потребуются, пожалуй, месяцы. А времени у нее мало.

В Нью-Йорке ей дали на ознакомление три недели. После чего от нее ждут первых материалов из Европы. «А ведь я даже Лондона еще не знаю», — испугалась она.

Должно быть, Бойл уловил ее настроение.

— Вам сейчас не помешает выпить, — сказал он. — Что-нибудь покрепче. И побольше льда. Почему бы нам не сходить в американский бар в «Савое»? Немного развеемся. И если у вас будет желание, я могу ввести вас в курс дела.

Кейт заколебалась. Но она понимала: как только сюда явятся грузчики, ей все равно придется уйти, чтобы не мешать. «Почему бы не взглянуть правде в глаза? Нравится он мне или нет, главное, что из общения с ним можно почерпнуть много полезного».

Кейт взяла сумочку и очаровательно улыбнулась:

— Действительно, почему бы не пообедать в «Савое»? Это даст нам возможность поближе познакомиться.

За обедом Кейт и в самом деле узнала много нового о своем помощнике. И встревожилась еще больше. Джереми пригласил ее в «Савой» не просто так. Он знал, что сюда часто заходят первые лица с Флит-стрит, гриль-бар отеля был их излюбленным местом.

В этом величественном и вместе с тем строгом зале с огромными круглыми столами приятно встретиться для разговора с министром или поболтать с каким-нибудь председателем совета директоров. Бойл никогда там не обедал. Не хотел испытывать судьбу.

Поэтому он повел Кейт в главный зал — изящно оформленное помещение с окнами, выходившими на реку. Этот зал производил на гостей такое же сильное впечатление, как и гриль-бар. У каждого ресторана есть нечто сугубо индивидуальное. Например, бассейн во «Временах года», в «Савое» — особая атмосфера шоу-бизнеса. Журналисты наведывались сюда не для разговоров о завтрашнем номере, а чтобы развлечься.

Направляясь к заказанному столику, Джереми поздоровался с сэром Дэвидом Инглишем, редактором «Мэйл», который обедал здесь со своим лучшим автором Линдой Ли-Поттер. Безупречно вежливая Линда кивнула Джереми, а сэр Дэвид лишь неопределенно улыбнулся, но Джереми и этого было вполне достаточно.

Он также поприветствовал Боба Эдвардса, который возглавлял «Санди миррор». Известный журналист отличался скверной памятью на имена и лица, поэтому всегда и со всеми здоровался. На всякий случай.

Пока они добрались до места, Джереми успел поклониться видному дипломату, телевизионному диктору и члену парламента. Кейт начала раздражаться. Может, Бойл все подстроил, чтобы ее поразить? Вряд ли. Просто маленький ренегат хотел уверить ее и себя, что он продолжает работать.

Джереми, который, похоже, был знаком с метрдотелем, решил сам заказать обед. Спаржа в сырном соусе. Ростбиф с кровью. Печенье в вине. Кейт, обычно избегавшая тяжелой пищи, изумлялась самоуверенности помощника.

Она хотела было вмешаться и положить конец этой комедии, но передумала. Джереми устроил ей представление? Отлично. Но зачем? Если она сейчас запротестует, то ничего не узнает. Пусть он выбирает вино, пусть демонстрирует свое знание редких марок кларета.

Потом они заговорили о деле, и Бойл толково описал ей работу европейского бюро «Пост». Газета имела собственных корреспондентов почти во всех европейских столицах, которые ежедневно передавали в Лондон информацию о главных событиях, происшедших в стране их пребывания.

А сам Лондон был вотчиной Джереми, и он неплохо справлялся с обязанностями. Кейт поразили его обширные связи. Опыт, полученный в «Экспресс», явно пошел ему на пользу. Он запустил свои щупальца во все сферы городской жизни. Политика, экономика, шоу-бизнес, мода. Конечно, основную информацию он собирает в «Аннабел» или на бегах. Ну и что? Парень дает хороший материал, а уж как он это делает, значения не имеет.

Когда принесли мясо, Кейт решила, что пришло время рассказать о своих планах. Ее вполне устраивает работа Джереми, пусть он продолжает в том же духе. Она бы только хотела давать больше аналитических материалов и в этой связи упомянула Джефа Петерсона, который руководил европейским бюро «Ньюс» и недавно написал весьма Откровенный очерк о Кене Ливингстоуне, главе Совета Большого Лондона. В своем материале Джеф разоблачал честолюбивые замыслы Ливингстоуна попасть в парламент, о его опасном намерении сдвинуть влево курс лейбористов.

— Вот и мы должны заниматься примерно тем же, — сказала в заключение Кейт. — Ставить вопросы чрезвычайно остро и заставлять по-новому взглянуть на то, как англичане управляют страной. Подобные истории случаются во всей Европе. И не только в политике, между прочим. Главное, сосредоточиться на чем-то определенном и копать вглубь. Тогда обязательно наткнешься на что-нибудь достойное публикации.

Джереми уткнулся в тарелку, делая вид, что ему интересно. Подобные глупости он уже слышал. Все приезжающие в Лондон журналисты почему-то убеждены, что от них скрывают главное, а если копнуть поглубже, тайное сразу выйдет наружу. Возможно, они правы. Но до сих пор Джереми не видел, чтобы у кого-то из них получился тот глубокий анализ, о котором они болтают поначалу.

Когда входишь в курс дела, становится ясно, что легче и удобнее отправлять из Лондона живые, остроумные новости и сплетни. Рано или поздно к этому приходят все корреспонденты. Кейт тоже не станет исключением, о чем он ей и сообщил.

Та онемела от изумления. Что это на парня нашло? Хочет потерять работу?

— Конечно, — спокойно начала она, — мне прекрасно известен этот тип ленивого зарубежного корреспондента. Но я знаю и других людей. Джеф Петерсон из «Ньюс», например. Почему, вы думаете, Хартман прислал меня? Потому что материалы из Лондона не могут конкурировать с аналитическими статьями и очерками Петерсона. Мы будем заниматься тем же.

Мимо их столика прошла киноактриса с шелковистыми волосами и сорокадюймовым бюстом. Лицо Джереми вновь расплылось в улыбке. Актриса послала ему воздушный поцелуй.

— Черт побери, вы хоть слышите, о чем я говорю? — вспылила Кейт.

— Извините, — смущенно произнес Бойл. — Но тогда придется работать до умопомрачения. При Чаке Холдерсе такого не было.

Взглянув на нее, он понял, что зашел слишком далеко, и быстренько изобразил улыбку.

— Готов трудиться для вас, Кейт. Честное бойскаутское! А этот Джеф Петерсон развил кипучую деятельность. Говорят, он тот еще жук, хотя я лично ни разу с ним не встречался.

— Вы правы, Джеф Петерсон человек неординарный, — улыбнулась Кейт.

Она вспомнила, как они познакомились. Тед решил отправить ее в Вашингтон, чтобы она взяла интервью у нового сенатора по международным делам. К тому времени Кейт, проработав в «Ньюс» только год, большого опыта еще не имела, поэтому очень испугалась.

— Я никогда не брала интервью у сенаторов, — запротестовала она. — Не знаю даже, с чего начать?

Тед лишь усмехнулся:

— Попробуй разыскать человека, который возглавляет наш вашингтонский корпункт. Он тебе подскажет, как заинтересовать сенатора. А если будешь с ним мила, возможно, он пригласит тебя на ужин.

Кейт уже любила Теда, и ее совершенно не привлекала идея ужинать с посторонним человеком.

Собкором в Вашингтоне оказался Джеф Петерсон, который очаровал ее с первого взгляда, хотя внешне его трудно было назвать привлекательным: толстенький коротышка в очках, волосы топорщатся. Но парень обладал обаянием, от него исходило какое-то душевное тепло. За два дня Кейт узнала, кто и как управляет Соединенными Штатами. Джеф Петерсон лично позаботился о том, чтобы она тщательно и всесторонне подготовилась к интервью.

Потом она неоднократно летала в Вашингтон. И каждый раз Джеф Петерсон ради нее оставлял свои дела. Она чувствовала, что нравится ему как женщина, однако он никогда не приставал к ней. Вероятно, тоже знал о ее романе с Тедом.

Кейт подружилась с собкором из Вашингтона. Ей доставляло удовольствие общаться с ним. Рядом с Джефом она отдыхала душой от грубости и черствости Нью-Йорка, поэтому каждый раз с нетерпением ждала очередной командировки.

Но однажды все закончилось. Джефа Петерсона отправили руководить европейским бюро «Ньюс» в Лондоне. Кейт была рада за него, ведь это было повышение, которого он давно ждал.

Они с Джефом не виделись больше года. Изменилась ситуация. Работа, познакомившая и, сдружившая их, теперь сделала друзей соперниками. Кейт вздохнула. Глядя на Джереми, она чувствовала, что ее союзники чертовски опаснее врагов.

Она вновь задумалась о своем помощнике. Этот маленький аристократ был единственным инструментом, с помощью которого она должна так перестроить работу бюро, чтобы можно было конкурировать с Джефом Петерсоном. И Кейт, не теряя времени, сразу приступила к обсуждению дел.

К тому времени, когда им принесли кофе, она уже окончательно выдохлась. У нее сложилось впечатление, что Джереми ее предложения абсолютно не интересуют, хотя он не возражал, и работать не отказывался.

Подписывая счет, Кейт уже в сотый, кажется, раз спросила себя: какую игру ведет Бойл? В офис они возвращались на такси. Джереми молчал и выглядел обеспокоенным. Когда он в очередной раз взглянул на часы, Кейт не выдержала:

— Если вы расскажете мне о своей проблеме, возможно, я смогу помочь.

Он нервно заерзал на сиденье.

— Ничего особенного. — И, помолчав, добавил: — Впрочем, есть кое-что. Я обещал прийти на сегодняшнюю пресс-конференцию в «Шафтсбери». Тим Райс готовит новое шоу и устраивает брифинг.

— Почему же вы не там?

— У нас был деловой обед. Я посчитал, что это для меня важнее. Потом могу просмотреть пресс-релизы, и этого вполне достаточно.

— Когда начинается брифинг? — участливо спросила Кейт.

— Уже начался. Минут пять назад. В принципе я мог бы успеть.

Странный человек этот Бойл. Может, работа ему все-таки интересна, а ее просто вводит в заблуждение его манера поведения?

Да, ей потребуется немало времени, чтобы привыкнуть к Англии. Наклонившись к водителю, она распорядилась сначала заехать в театр «Шафтсбери».

Джереми был тронут.

— А вы не опоздаете? — участливо спросил он. — Я мог бы выйти и поймать другую машину.

— Успокойтесь, у меня нет срочных дел. Придется только навести порядок, когда уедут грузчики, и заняться новой мебелью.

На лице Джереми опять появилась светская улыбка, которую он охотно демонстрировал в «Савое».

— Да, вам понадобится много новых вещей, — согласился он. — Я бы даже сказал, очень много.

Не успела Кейт спросить, что он имеет в виду, как машина остановилась перед театром, и Джереми выскочил на тротуар.

— Скоро поймете, — крикнул он, уходя.

Кейт вернулась в офис около четырех, Она сильно устала, но расслабляться еще не время. Полчаса назад она должна была связаться с Нью-Йорком. Чуть опоздала. Ничего, редактор международного отдела еще не ушел на летучку к Хартману.

Открыв дверь кабинета, она буквально остолбенела. Из офиса вынесли не только сокровища Чака Холдерса, но и всю остальную мебель. Включая рабочий стол. Исчезли картины, в том числе и те, которые она собиралась оставить. Взглянув под ноги, Кейт пришла в ужас. Роскошный персидский ковер, стоивший, видимо, не одну тысячу, тоже унесли.

Возможно, Чак Холдерс и был весьма ценным сотрудником, но подобные подарки преподносят лишь председателю совета директоров.

Кейт выбежала в приемную:

— Кэтлин, соедините меня с «Шафтсбери». И побыстрее! Мне нужен Джереми.

Спустя пять минут она уже разговаривала с кассиром театра. Ее вопросы поставили служащего в тупик. На сегодня никакой пресс-конференции в театре не запланировано. Никто из «Нью-Йорк пост» не объявлялся. Что она имеет в виду под новой постановкой Тима Райса? «Месть» давно идет, билеты можно заказать.

Кейт швырнула трубку и обернулась к секретарше.

— Вы знаете, где может быть Джереми? — угрожающе спросила она. — Он ведет запись деловых встреч?

Кэтлин, по своему обыкновению, тупо уставилась на нее, что окончательно вывело Кейт из себя.

— Скажите же что-нибудь! — крикнула она. — Даже если не знаете!

— Я не знаю, — дрожащим голосом ответила девушка. — Я тут временно и не обязана ничего знать.

— Может, еще скажете, что ничего не знали и про грузчиков? — процедила сквозь зубы Кейт. Выражение лица секретарши было красноречивее любых слов. — Боже, дай мне сил! Меня окружают, похоже, одни слабоумные. Так, свяжитесь с Нью-Йорком. Немедленно. Я хочу говорить с Хьюзом Хартманом. Если номер будет занят, набирайте до тех пор, пока он не снимет трубку. Я выражаюсь достаточно ясно?

Секретарша кивнула.

Через несколько минут на том конце провода раздался голос Хартмана:

— В чем дело? Где пожар? Какая-то истеричная англичанка проорала мне в самое ухо, что если я не поговорю с тобой, наступит конец света. Вы там все с ума посходили?

— Не исключено, — мрачно ответила Кейт. — Но прежде мне хотелось бы задать вам пару вопросов.

— Давай свои вопросы.

— О'кей, во-первых, сколько денег потратил Чак Холдерс на оформление своего кабинета этим антиквариатом?

От названной суммы у нее захватило дух. Старик истратил больше полумиллиона долларов.

— Почему там много? — удивилась Кейт. — Зачем ему антиквариат? Он же не какая-то особо важная персона.

— Знаю, — вздохнул Хартман. — Все это было лет двадцать назад, я тогда еще не сидел в своем кресле. Наши боссы хотели вложить денежки в Европе. А что может быть лучше английского антиквариата?

Сердце у Кейт сжалось, и она тихо спросила:

— А не было ли у вас какой-нибудь договоренности с Чаком Холдерсом? Вы не обещали ему антиквариат в качестве подарка к пенсии?

Хартман расхохотался:

— Господи, конечно же, нет. Хотя «Пост» и зарабатывает неплохие деньги, но мы не привыкли просаживать все доходы на благотворительность. Чак не нуждается в дополнительных подарках. Мы назначили ему такую пенсию, что он сможет до конца жизни есть икру.

— В таком случае, — ровным голосом ответила Кейт, — у меня для вас плохие новости. Нас только что ограбили.

Спустя три недели полиция все еще топталась на месте. Они разыскали Чака Холдерса в его коттедже в Котсуолдсе, замордовали допросами, но так ничего и не добились. Да, последние двадцать лет он скупал антикварные вещи и платил за них деньгами «Нью-Йорк пост». Он готов предъявить чеки. После ухода на пенсию судьба антиквариата его не интересовала. Он, во всяком случае, ничего с собой не забирал. Для него это равносильно ограблению банка.

Но кто-то ведь это сделал. Ни Кейт, ни полиция не сомневались, что этот «кто-то» — Джереми Бойл. Иначе, зачем ему врать Кейт о несуществующей договоренности руководства «Пост» с Чаком Холдерсом? И где вообще этот Джереми Бойл?

Похоже, он растворился в воздухе. На работу он больше не приходил. Дома его тоже не оказалось. В трехкомнатной квартире на Ноттинг-Хилл-Гейт, куда через несколько дней нагрянула полиция, жила австралийская супружеская пара, которая понятия не имела о прежнем обитателе.

Отец Джереми, сэр Тимоти Бойл, тоже не знал о местонахождении сына. Он вообще больше не интересовался своим младшим отпрыском и предоставил ему идти своей дорогой. Он презирал тот способ, каким Джереми зарабатывал на жизнь. А что касается личной жизни сына, то сэра Тимоти это не касалось. У него еще две дочери на выданье, и он не желает, чтобы отвратительная репутация Джереми помешала их замужеству.

Тупая Кэтлин тоже оказалась пустым номером. Бойл сам нанял ее в агентстве и не посвящал ни в какие дела.

Кейт просто надули. Самым банальным способом. Ее, Кейт Кеннеди, умного, жесткого, опытного репортера провел какой-то дешевый мошенник. Поглощенная свалившейся на нее ответственностью и новым делом, она даже не почувствовала, что надвигается беда.

Кейт долго занималась самобичеванием. Пусть страховая компания возместила нанесенный ущерб. Пусть ее ни в чем не обвиняли в «Пост». Но из нее сделали последнюю идиотку, и этого Кейт простить себе не могла.

Квартиру в Челси-Клойстерз нашел ей Бойл, и она тут же выехала оттуда. Домик на Итон-Мьюз был похуже, но Кейт не могла оставаться в квартире, найденной для нее мошенником Бойлом.

Через две недели после случившегося на нее обрушился новый удар. В офис заглянул инспектор и попросил опознать Бойла по фотографии, сделанной два дня назад в Марбелле. Кейт опознала.

Горя от ненависти и жажды мести, она уже обдумывала про себя, что скажет ему при встрече. В тюрьме. Однако молодой круглолицый инспектор сразу отрезвил ее. Полиция не располагает конкретными уликами против Бойла. В момент ограбления он был вместе с Кейт в «Савое». Да, он солгал о пресс-конференции и договоренности между «Пост» и Чаком Холдерсом. Но это лишь со слов Кейт, фактического подтверждения нет.

— Разве вы не можете его допросить? — с отчаянием воскликнула Кейт. — Вы теперь знаете, где он, его нетрудно арестовать и допросить.

Полицейский махнул рукой:

— Арестовать его было бы нетрудно, если бы он не находился в Испании. С этой страной у Англии нет договоренности о выдаче преступников. Там скрываются от нашего правосудия, греясь на теплом солнышке, и более опасные типы, чем ваш Бойл. Короче, мы сможем арестовать его, только если он вздумает наведаться в Лондон.

Кейт осталась ни с чем. Мало того, что она лишена удовольствия посчитаться с Джереми, так она даже не знает, кем его заменить. Лондон был для Кейт совершенно чужим, к кому она могла обратиться за помощью? У нее здесь лишь один друг — Джеф Петерсон. Но теперь они конкуренты, а других знакомых у Кейт нет. Она слишком спешила покинуть Нью-Йорк и не имела возможности, как следует подготовиться.

В нормальных обстоятельствах она без труда нашла бы человека, работающего в Лондоне. Ей дали бы нужные телефоны, адреса, она знала бы, к кому при необходимости обратиться.

Но все мосты за собой она сожгла и в результате осталась в гордом одиночестве.

Сейчас один выход — работать с утра до ночи. К черчу Теда Геблера, не слишком ее любившего. К черту Джереми Бойла, подло обманувшего ее. К черту все человечество. Ей выпал шанс доказать себе, чего она стоит. Она просто обязана справиться.

Кейт составила график работы. Утром она обобщала материалы, присланные корреспондентами из европейских столиц. Лондонские новости она черпала из материалов информационных агентств Рейтер и Ассошиэйтед Пресс. Обед ограничивался сандвичем в кабинете. Затем она писала свою ежедневную колонку.

Отправив материал в Нью-Йорк, Кейт бралась за планирование и организацию крупных интервью и аналитических статей. Читала все газеты, какие ей присылали авиапочтой собкоры из разных стран. Написать что-то серьезное, чего от нее ждали в Нью-Йорке, долгое время не удавалось, но Кейт считала, что главное пока — накопление информации.

Первые три месяца работы стали для нее адом. Ежедневно возникали десятки неразрешимых проблем. И ежедневно ей удавалось их решать. Правда, ценой невероятных усилий. Кейт стала мало есть и мало спать, постоянно была в напряжении. Если бы ей удалось хоть на миг взглянуть в зеркало, она бы испугалась, увидев мрачную женщину с нездоровым цветом лица, обкусанными ногтями и не очень чистыми растрепанными волосами.

Когда они встретились с Джефом Петерсоном на брифинге в американском посольстве, тот не поверил своим глазам.

— Господи, Кейт, что с тобой? — воскликнул он. Сам Джеф абсолютно не изменился. И все еще был к ней неравнодушен. — Ты болела?

— Нет, конечно, — быстро сказала Кейт. — Просто слишком много работы.

Схватив бокал шампанского, он повел ее к стулу.

— Знаю, газеты я все-таки читаю. Должен сказать, материалы у тебя хорошие, но вид… Что случилось? Ты постарела лет на десять. И почему не звонишь? Я сам пытался с тобой связаться, но твоя секретарша всегда твердит, что ты занята.

Кейт вздохнула:

— Это длинная история. И, честно говоря, не знаю, стоит ли мне посвящать тебя в свои проблемы, Джеф.

Тот даже растерялся. Неужели это Кейт? Девушка, которую он помнил, была шикарной, красивой, всегда уверенной в себе. И если он сейчас не проявит осторожность, то может довести Кейт до нервного срыва. Что с ней такое? Может, ответственность слишком велика для нее?

— Кейт, — негромко произнес он, — мне кажется, тебе нужна помощь. Не знаю, какие у тебя проблемы, но выглядишь ты из-за них неважно. Слушай, ты не занята вечером? Я лично свободен и хотел бы угостить тебя ужином. По-моему, ты сейчас нуждаешься в том, чтобы рядом оказался старый друг.

— Думаю, ты прав.

Встречу назначили в американском клубе на Пиккадилли. Кейт собиралась пораньше уйти, чтобы переодеться, но опять возникло неотложное дело: громкий скандал на итальянской киностудии. Вещицу сделал корреспондент римской англоязычной газеты «Интернэшнл америкен». У Кейт ушло два часа, чтобы договориться о перепечатке этого материала в «Пост». Когда сделка была заключена, Кейт уже едва таскала ноги.

Ей хотелось поскорее рухнуть в постель и не просыпаться до утра. Может, отменить встречу с Джефом?

Но она же только что нашла его. Это первый человек, который отнесся к ней по-дружески за последние три месяца. И Кейт не хотела снова терять Джефа из виду.

Она вымыла голову над примитивной раковиной, зачесала волосы назад и затянула их в конский хвост. Оставалось только надеяться, что, пока она доберется до Пиккадилли, у нее откроется второе дыхание.

Однако, переступив порог американского клуба, Кейт тут же поняла, что ей следовало уделить больше внимания своей внешности. Огромный холл с мраморным полом и атмосфера роскоши напомнили ей о дорогих заведениях Нью-Йорка. Шикарные кожаные диваны в баре только усиливали общий эффект. Кейт показалось, что она вернулась в Америку и ее охватила ностальгия.

За три месяца пребывания в Лондоне румянец сошел с ее лица, походка потеряла былую стремительность. Кейт почувствовала себя неуютно. Но тут она увидела Джефа Петерсона и от всего сердца пожелала, чтобы он ничего не заметил. К тому же рядом с Джефом стоял высокий седеющий мужчина в дорогом костюме. Он показался Кейт знакомым. И она вспомнила: англичанин, театральный агент, который спас ее, когда она лицом к лицу столкнулась с Санди Геблер. Кейт не забудет той премьеры до самой смерти.

Да, это он. То же властное лицо человека, который привык чувствовать себя хозяином. Впрочем, ему свойственно и чувство юмора. Как же его зовут? Чарли? Да, Чарли, по прозвищу «Шампанское».

Кейт грустно улыбнулась.

Наоборот, это ей он не дал тогда напиться. И пригласил на ужин.

Джеф Петерсон встал из-за стола навстречу Кейт. Волосы у него по обыкновению торчали. Подойдя к ней, он сказал:

— Ты все-таки пришла. Рад, хотя ты опоздала на полчаса.

— Извини, опять возникли проблемы.

Краем глаза она увидела, что Чарли наблюдает за ними. Он тоже ее узнал. Кейт машинально потянулась к волосам, вынула заколку, и они свободно рассыпались по плечам.

Театральный жест. И Кейт это знала. Слава Богу, она догадалась вымыть голову.

— Чарли, как я рада вас видеть.

Конечно, рада. Больше, чем рада. Она уже забыла, насколько привлекателен этот мужчина.

И тут же спохватилась. Господи, еще не оправилась после романа с одним женатым человеком, а уже бросается на другого. Неужели ничему не научил ее горький опыт?

Чарли Гамильтон тоже встал. Она заметила, что он улыбается.

— Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, — сказал он. — Каким ветром занесло вас так далеко от дома? Или это нескромный вопрос?

— Вовсе нет. Я здесь работаю. Уже три месяца возглавляю европейское бюро «Пост».

Кейт снова заметила теплую и чуть ироничную улыбку.

— Как вам Лондон? — спросил он.

— Он стал гораздо уютнее, когда я встретилась с Джефом. Вы даже не представляете, с какими проблемами мне пришлось столкнуться.

— Похоже, вам необходимо выпить. — Он предложил ей сесть и подал знак официанту. — Если мне не изменяет память, вы любите шампанское? Или с тех пор у вас изменились вкусы?

— Нет, — решительно ответила Кейт, — не изменились.

Она тут же себя одернула. Чарли подумает, что она кокетничает с ним. И он прав, черт возьми.

— Шампанское меня вполне устроит. Если Джеф не возражает.

— Разумеется, Джеф не возражает, — отозвался тот. — Я и понятия не имел, что вы знакомы.

— Случайно встретились в Нью-Йорке. Один раз. Да и немудрено: от Америки до Англии все-таки не близко. Кейт вспомнила цветы, которые он прислал ей на следующее утро, и машинально спросила: — А как поживает ваша жена, Чарли? Кажется, ее зовут Файона?

Его лицо окаменело. Он долго молчал, а потом ответил каким-то бесцветным голосом:

— Моя жена умерла. Несчастный случай на охоте. В конце прошлого года.

«Так вот почему он не позвонил. А я-то надеялась познакомиться с настоящей английской леди, в которую он был влюблен с детства. Но она не приехала в Нью-Йорк, потому что лежит в могиле».

— О Боже, простите. Я не знала.

Гамильтон отодвинул стакан и поднялся.

— Не извиняйтесь. Было нелегко, но сейчас я уже пришел в себя и выгляжу нормальным человеком… если особенно не приглядываться.

Он вышел из-за стола. И из ее жизни. Красивый занятой мужчина, спешащий на другую встречу.

— До свидания и приятного аппетита.

Кейт с улыбкой поглядела на Джефа.

— Уже второй раз за последние три месяца я чувствую себя полной идиоткой.

— Расскажи о первом.

— Это связано с Джереми Бойлом, — ответила Кейт. — Мне казалось, историю знает весь Лондон. Подлая кража не могла остаться не замеченной на Флит-стрит. «Ивнинг стандарт» даже поместила небольшую заметку. А в «Эль Вино», полагаю, только об этом и говорили.

«Вот оно что. Вот с чего начались ее проблемы», — подумал Джеф и тут же попросил:

— Нет, лучше скажи, что ты испытала, когда поняла, что Бойл удрал?

— А ты как думаешь? — поморщилась Кейт. — Я совершенно растерялась. Новый человек в незнакомом городе, на новой ответственной работе, и вдруг ему на голову обрушивается крыша. Честно говоря, мне пришлось нелегко.

— Почему же ты не позвонила мне? Номер телефона известен, ты знаешь, где я работаю. Я был удивлен, что так и не дождался твоего звонка.

Подошедший официант снова наполнил их бокалы шампанским, и Кейт не стала возражать. Она расслабилась, ей было хорошо.

— Как же я могла позвонить тебе, Джеф? Мы теперь по разные стороны баррикад. Меня для того и послали в Европу, чтобы я отобрала у тебя хлеб. И что бы ты подумал, если бы я в первую же неделю стала молить о помощи?

— Понимаю, — буркнул Джеф, — хотя и не согласен. Ладно, к этому мы еще вернемся, а пока давай про тебя. Значит, ко мне ты обратиться не пожелала. К другим тоже не обращалась. Как же ты справилась?

— Ты, правда, хочешь знать? — Он кивнул. — О'кей, Джеф. Я справилась сама. Крови попортила, конечно, много, но не позволять же этому ублюдку гробить меня.

— Ты хочешь сказать, что одна все делаешь? — изумился Джеф.

— Не совсем одна. У меня же целая команда собкоров. Без них я бы пропала.

Джеф взглянул на нее почти с благоговейным страхом:

— Но заправляешь все равно ты, Кейт? Ты решаешь, ты принимаешь на себя огонь из Нью-Йорка. Я всегда говорил, что ты сумасшедшая. «Огонь» — да, но при этом еще и абсолютно ненормальная женщина.

— Может, объяснишь? — засмеялась Кейт.

— Сделаю это за ужином. Не знаю, как ты, а я умираю с голоду.

Вспомнив о том, что целый день не ела, она с радостью позволила Джефу отвести ее по витой лестнице в зал. Среди посетителей, заполнивших ресторан, выделялись американцы-эмигранты с шикарно одетыми женами. Кейт хотелось узнать, почему их тянет именно сюда. Ведь и строгий зал со сверкающими люстрами, и дорогие картины, написанные маслом, были типично английскими.

Однако все стало ясно, едва она открыла меню и увидела излюбленные американские блюда: ореховый торт, бобы, мейнские омары, крабы, даже рагу с овощами. Кейт сразу вспомнила последнюю встречу с Эдом Кремером и, отгоняя нежелательные мысли, передала меню Джефу.

— А ты совсем не изменился. Все те же десять фунтов избыточного веса. Это вредно для здоровья.

— Кто бы говорил. Тебе еще не намекали, дорогая, что ты стала похожа на чучело? — Джеф тут же спохватился: — Извини, я не то имел в виду. Очень невежливо с моей стороны — так давно не виделись, а я заладил одно и то же. Наверно, я превратился в зануду?

— Нет, мне кажется, что ты всерьез озабочен моими проблемами, хотя не знаю почему?

— Значит, ты самая глупая женщина, — ухмыльнулся Джеф, знаком подзывая официанта. — Тебе не приходило в голову, что я в первую очередь твой друг, а уж потом конкурент? Целый вечер я пытаюсь тебе это втолковать, но ты никак не хочешь понять. Кейт, мы оба с тобой наемные лошадки, работаем на других. А ведь это еще не значит, что мы их собственность и обязаны верить каждому их слову. Могу представить, как тебя напутствовал Хартман, когда отправлял сюда: уничтожить конкурентов. То есть меня. Все это чепуха. Наши газеты желают получать хорошие материалы из Европы, и они их получат. Потому что мы с тобой профессионалы, которые знают свое дело и которым ненужно для этого биться между собой не на жизнь, а на смерть. Такие игры подходят выпускникам колледжей. Чтобы не расслаблялись. Мы с тобой уже вышли из этого возраста.

— Ты закончил? — усмехнулась Кейт.

— Да, это все, что я хотел сказать.

— Отлично. Может, тогда мы все-таки пообедаем? А за лекцию спасибо. Кто-то должен был мне это сказать.

Когда официант, приняв заказ, удалился, оба вздохнули с облегчением.

Но Джеф, оказывается, еще не закончил:

— По-моему, тебе не следует забывать о Джереми Бойле. Одно дело, когда тебя обманули, но ты знаешь, как и почему. А когда не знаешь, то не находишь себе места.

— О'кей, продолжай.

— Во-первых, тебе нужно понять, — сказал Джеф, вытирая губы салфеткой, — что таких людей, как Джереми Бойл, в Нью-Йорке не бывает. Многие там что-то делают, чего-то добиваются. Те, у кого есть цель, и кто ради ее достижения готов пойти на все. Джереми Бойл и ему подобные — не тот случай. У его предков, наверно, тоже имелись цели, но было это давным-давно. Цели уже достигнуты, или, по крайней мере, им так кажется. Отпрыскам благородных семей не нужно рваться и что-то доказывать.

— Иными словами, ты хочешь сказать, что Джереми не хотел работать?

— Именно.

— Зачем же он тратил время в «Пост»?

Джеф улыбнулся;

— А что ему оставалось? Наш общий друг пристрастился к кокаину, а мы с тобой знаем, что подобное удовольствие обходится недешево. Мне также известно, что папаша не стал бы оплачивать забавы сынка, даже если бы знал о них. Джереми пришлось работать.

— Значит, он и на воровство пошел из-за этого?

— А почему бы и нет? — пожал плечами Джеф. — Бойла интересовали только деньги, а не профессиональная репутация. И едва ему подвернулся шанс достать их быстро и легким способом, он не преминул им воспользоваться.

Кейт закурила. Разговор о бывшем помощнике действовал ей на нервы, но хотелось и удовлетворить свое любопытство.

— Скажи мне, а наш друг был хорош в том, чем занимался?

— Если ты интересуешься, много ли потеряла газета с его уходом, я отвечу: да. Мошенник был прирожденным журналистом, а этому нельзя научиться.

— Ты хочешь сказать, что у него нет специального образования? — удивилась Кейт.

— Как тебе сказать. Мы, американцы, исключительно высоко ценим дипломы. Вот ты, например, заканчивала колледж по специальности «журналистика». Нет, здесь диплом журналиста, конечно, тоже не помеха, и большинство редакторов не упускают случая получить диплом. Но в Европе ценят и божий дар. Линда Ли-Поттер из «Мэйл» раньше была актрисой. У Анны де Курси, просто классной сотрудницы «Ивнинг стандарт», тоже нет специального образования. Но это звезды, Кейт. Что уж говорить о рядовых вроде твоего Джереми. В Англии талант ценится очень высоко. Чтобы стать здесь журналистом, нужен только талант. И информированность. Джереми всем этим обладал. В профессиональном плане единственное между вами различие в том, что он знает Лондон, а ты нет.

— И что мне теперь делать?

— Ты обратилась ко мне за помощью. Кроме Бойла на Флит-стрит есть немало классных репортеров. Могу назвать тебе с полдесятка людей, которые умеют работать не хуже Джереми, но в отличие от него не станут тебя грабить. — Кейт хотела прервать его, но Джеф поднял руку: — Главное, не забывай: сначала я тебе друг, а уж потом конкурент. Я найду тебе помощника, а твоему начальству знать об этом не обязательно. Если слух просочится, мы оба станем все отрицать.

— Ну, хорошо, — медленно сказала Кейт и вдруг улыбнулась. — Джеф Петерсон, мне плевать, кого ты найдешь, и как он будет выглядеть. Делай что хочешь. Только побыстрее. Одна я долго не протяну.

 

ГЛАВА 11

Петерсон слов на ветер не бросал. На следующий день он позвонил Кейт домой, назвал ей трех возможных кандидатов и сообщил, что утром уже переговорил с ними. Все трое первоклассные журналисты, знают город и проявили интерес к предложению.

Прежде чем лично позвонить кандидатам и договориться с ними о встрече, Кейт внимательно изучила список. Фаворитом был, конечно, Клод Беккер, помощник главного редактора «Экспресс». Он мечтал вернуться к репортерской работе. И Кейт могла его понять: у Беккера отличный послужной список. Он освещал вьетнамскую войну и шестидневную войну в Израиле для «Дейли мэйл», затем его переманили в «Экспресс» работой в Лондоне. Жена Беккера, похоже, умирала от скуки всякий раз, когда муж уезжал в очередную командировку, а поскольку Элен Беккер была красива, дело заканчивалось любовными романами. Клод умолял начальство предоставить ему работу в Лондоне. Однако в «Мэйл» не без оснований считали, что Беккер полезнее за границей. И когда «Экспресс» — а там хорошо знали проблемы Клода — предложил ему кабинетную работу в английской столице, он согласился. Теперь Беккер жалел. Не испытывая желания мотаться по свету, он тосковал о прежней живой работе.

Следующие два кандидата производили меньшее впечатление, хотя тоже вполне подходили. Дуг Фримен, редактор отдела культуры «Файнэншл таймс», обладал большими связями в деловом мире и шоу-бизнесе. А Алан Бейкер являлся одним из лучших внештатников.

В понедельник утром Кейт позвонила Беккеру в «Экспресс». Похоже, он был рад ее звонку и предложил встретиться в «Конноте». Договорились на среду.

Сделав пометку в ежедневнике, Кейт связалась с «Файнэншл таймс». Она по опыту знала, что всегда следует подстраховаться. Выбор в пользу Беккера очевиден, но кто знает? Может, «Экспресс» все-таки сумеет его удержать.

Дуг Фримен разговаривал с нею не менее любезно, тоже горел желанием встретиться и предложил сделать это в пятницу вечером. Новая пометка в ежедневнике.

Дозвониться до Алана Бейкера оказалось не так-то просто. Наконец, оставив второе сообщение на автоответчике, она успокоилась. Уже есть договоренность о встрече с двумя первыми кандидатами. Может, когда Бейкер объявится, ей придется сказать, что вакансия занята.

Теперь надо решать главную проблему — заняться собой. Ей бы не помешали трехгодичный летаргический сон и дополнительные десять фунтов веса. А если помечтать, то и занятия в гимнастическом зале, а также хороший парикмахер.

Кейт пролистала свежий номер «Харперс энд Куин», без особого труда найдя и то, и другое. Гимнастический зал находился на Фулхэм-роуд, в пяти минутах езды на такси от ее гнездышка в Белгравии, а парикмахерский салом — на Парк-лейн. Туда она зайдет в обеденный перерыв.

Начать следует именно с парикмахера, ибо гимнастика — долгая песня. Чтобы вернуть былую форму, потребуется не менее трех недель, а ей нужно сделать это побыстрей.

Через три дня Кейт, выглядевшая уже более или менее сносно, отправилась на встречу с Клодом Беккером. В «Конноте» было два бара. Один при входе, куда захаживают престарелые герцогини, чтобы встретиться с себе подобными и выпить по стаканчику хорошего хереса. Второй бар находился в дальнем конце холла, где у Кейт и была назначена встреча.

Это было место деловых свиданий, здесь влиятельные люди порой заключали миллионные сделки. И отдыхали душой. Кейт решила сначала отдохнуть душой. А если Клод Беккер действительно окажется достойным уважения человеком, то можно будет подумать и о сделке.

Беккер пришел раньше, и ее порадовало, что он заблаговременно выяснил, как она выглядит. Едва Кейт вошла в бар, он сразу замахал ей рукой со своего места в углу зала. Беккер оказался старше, чем на фотографиях в «Экспресс». И ниже.

Вторым открытием было то, что он пришел на встречу нетрезвым. Нет, его не качало, и вел он себя прилично. Но, рассказывая какую-то историю о Голде Меир, он вдруг потерял нить повествования. Потом Беккер решил сообщить ей что-то о королевском пресс-секретаре и забыл его имя.

Кейт начала раздражаться. «Хочет он у меня работать или нет? Тогда какого черта все портит? Будто нарочно! Может, он просто нервничает?» Есть журналисты, которые в разговоре двух слов не умеют связать, зато пишут отличные статьи. Она попросила Беккера рассказать о себе, надеясь, что это поможет ему раскрепоститься.

И не ошиблась. Но раскрепостившийся Клод Беккер оказался еще хуже. Ибо он начал шутить, Сыпать вульгарными остротами провинциальных бродячих комиков, анекдотами с бородой. Кейт попыталась вернуть разговор в прежнее русло, но безрезультатно. Беккер не мог остановиться и походил на заводную игрушку.

Кейт задумалась. Интересно, каков он будет в работе? Связи у него явно обширные, время от времени он называл известные имена. Наверное, Клод подошел бы на роль ее помощника, хотя, учитывая его возраст, незнакомые люди сочтут начальником Беккера, а подчиненной — Кейт.

Послужной список у него, конечно, неплохой, но сможет ли она выносить его плоские шуточки? Хорошенько подумав, Кейт решила, что не сможет.

— Мистер Беккер, вы позволите задать вам один личный вопрос?

— Разумеется.

— Нет ли у вас проблем, связанных с алкоголем? — спросила она после некоторого колебания.

За столом повисла напряженная тишина. Потом Беккер нахмурился и буркнул:

— Кто вам сказал? Джефу Петерсону об этом вроде неизвестно.

Кажется, у парня словесный понос. Сейчас его понесет, как с теми шуточками.

И Беккер ее не разочаровал.

Он сообщил, что пил всю жизнь. Но умел сдерживаться, пока его не послали во Вьетнам. Там же он навидался такого, что запил беспробудно. Лечился в дорогой клинике, затем ему позвонили из «Экспресс».

И тогда Кейт заподозрила, что Беккера взяли не ради его талантов, Просто он достался им по дешевке.

Господи, как же велика разница между фотографией в газете и самим человеком. Разумеется, он ей не подойдет, но как об этом сказать?

Кейт смалодушничала и обещала позвонить ему, когда переговорит с другими кандидатами.

Избавившись от Беккера, который замучил ее долгим прощанием, Кейт почувствовала облегчение и разочарование. Значит, найти хорошего помощника будет не так просто, как ей казалось поначалу.

Ладно, на Беккере свет клином не сошелся.

В пятницу у нее свидание в ресторане Бурка на Бонд-стрит. Как и положено такому человеку, Дуг Фримен являлся членом модного клуба, основанного Патриком Лихфельдом и Дугласом Хейвардом. Тускло освещенный бар создавал необходимую для такой встречи атмосферу приватности. Когда она вошла, в баре находился только Фримен.

Но тот выделялся бы и в толпе посетителей: высокий человек лет тридцати пяти, с каштановыми волосами и профилем Байрона. Он был красив и знал это.

Едва Кейт вошла, он тут же заказал ей шампанское. Хотя она не просила. И разозлило ее именно то, что она действительно хотела шампанского.

«Я должна сосредоточиться».

Но сосредоточиться было нелегко, ибо Дуг Фримен стремился превратить деловое свидание — в романтическое. Когда она попросила его рассказать о себе, Фримен заговорил доверительно, как бы посмеиваясь над собой, будто перед ним сидела просто хорошенькая женщина, которую нужно развлечь.

И чем больше он нравился Кейт внешне, тем раздраженнее она становилась.

— Дуг, ваш послужной список произвел на меня впечатление, но кое-что меня беспокоит, — сказала она. — Если вы будете работать в «Пост», то вам придется исполнять распоряжения, исходящие от женщины. Как вы на это смотрите?

Он наклонился вперед и заглянул ей в глаза.

— Полагаю, тут не о чем беспокоиться. Мне уже приходилось работать под началом женщин, и, как видите, я остался мужчиной. Проблем не возникало.

«Черт бы тебя побрал. Ты начал заигрывать, а я сижу и делаю вид, что ничего не происходит».

Если Фримен и заметил хмурое выражение на лице американки, то его это нисколько не смутило.

— Если вы свободны, — очень небрежно произнес он, — может, поужинаем здесь вместе?

Несколько мгновений она колебалась — ресторан славился исключительно богатым выбором закусок — и все же отказалась, ибо предчувствовала, что на десерт Фримен захочет ее саму. Она взглянула на бутылку шампанского. «Не сомневаюсь и в том, что перед употреблением он меня подогреет».

Кейт с трудом удержала дурацкий смешок и непринужденно ответила:

— Извините, но меня ждут в другом месте.

Пожав ему руку и обещав позвонить, она быстро ушла из ресторана. «Плохо. Очень плохо. У него отличные рекомендации. И возраст устраивает. И за словом такой человек в карман не полезет. Но как же с ним работать? Если я найму Фримена, то не я, а он станет командовать мной. И в постели, и на работе».

Остановив такси, Кейт поехала домой, поужинала тем, что было в холодильнике, и села у телевизора. Но отвлечься не удалось, она постоянно возвращалась мыслями к необходимости отыскать себе помощника. Иначе она долго не протянет.

«Господи, ну почему у меня с этим такие трудности?»

Всю ночь Кейт беспокойно ворочалась. Какого черта она вообще сюда приехала? В Америке можно было найти работу полегче. И если уж на то пошло, из «Ньюс» ее тоже Никто не гнал.

В следующую минуту она вспомнила о Теде и его предательстве. Нет, выбора у нее не оставалось. И Лондон был единственным приемлемым вариантом.

Надо просто до конца это осознать. И смириться.

Около восьми утра, когда она заваривала кофе и готовилась идти в тренажерный зал, раздался телефонный звонок. «Интересно, кому взбрело звонить мне в субботу утром?» Кроме Джефа Петерсона, которого по выходным никогда не бывало в Лондоне, она здесь никого не знала.

Сняв трубку, Кейт услышала приятный мужской голос. Алан Бейкер. Он уезжал на несколько дней в командировку, теперь вернулся и хотел бы встретиться.

Кейт уже настолько боялась разочарования, что стремилась оттянуть момент встречи и предложила созвониться в понедельник.

Но Алана Бейкера это не устраивало. В понедельник он должен лететь в Мадрид по заданию «Обсервера». Может ли мисс Кеннеди подождать до конца недели? Значит, они встретятся, когда он вернется из Испании, и тогда, возможно, о чем-то договорятся.

Кейт испугалась. Уже три месяца она торчит в Лондоне, так ничего и не сделав. Это ее последний кандидат. Вряд ли с Бейкером у нее получится, однако попытаться надо.

— Насколько вы свободны в эти выходные? — осторожно спросила она.

— А насколько бы вам хотелось?

Будь на его месте Дуг Фримен, она бы оскорбилась. Но в словах незнакомца Кейт не уловила пошлого намека и решила перейти к делу.

— Можем сегодня пообедать вместе, — предложила она.

— С удовольствием. У вас есть на примете какое-то место?

Кейт задумалась. Куда лондонцы ходят обедать по субботам? В «Ланган»? Нет, чересчур шикарно. «Карлтон тауэр»? Слишком официально.

— Честно говоря, я понятия не имею, куда вас пригласить. Я недавно в Лондоне. Извините.

— За что? — засмеялся Алан Бейкер. — Скажите лучше, какую еду вы предпочитаете? Может, вас устроит бистро? Или морской ресторан? В Южном Кенсингтоне есть одно заведение, куда пускают в джинсах, хотя там весьма прилично.

— Думаю, мне это вполне подходит.

— Отлично. Заведение называется «Пуассонери» и находится на Дрейкот-авеню. Я закажу столик. Час дня подходит?

Кейт заверила, что ее это устраивает и положила трубку. Если впечатление, которое Бейкер произвел на нее во время телефонного разговора, сохранится и после личной встречи, значит, есть надежда.

Надев джинсы, свободную клетчатую рубашку и ковбойские ботинки, Кейт в хорошем настроении отправилась на встречу.

Когда официант подвел ее к столику Алана Бейкера, она решила, что произошла ошибка. Но в следующее мгновение Бейкер встал и пожал ей руку.

Тогда Кейт удивилась. Ибо он был негром.

Не европеизированным с кожей мягкого кофейного опенка, а совершенно черным. Она давно не видела негра с таким красивым лицом, гордым и довольно агрессивным взглядом.

Он предложил ей сесть, затем с улыбкой кивнул на бутылку «Мускадета», стоявшую перед ним.

— С удовольствием, — ответила Кейт.

Оправившись от удивления, она внимательно смотрела на человека, который был последним кандидатом и ее последней надеждой.

— Я не совсем оправдал ваши ожидания, не так ли?

— Пока не знаю, — улыбнулась она. — Вы еще не рассказали, что умеете делать.

— Позвольте для начала рассказать о том, чего я не умею делать. Во-первых, я не пью. По крайней мере, не как Беккер. Во-вторых, я не волочусь за женщинами и не пытаюсь их соблазнить. Если бы моя жена об этом проведала, мне пришел бы конец.

Кейт смутилась.

— Откуда вы узнали?

— Леди, вы нанимаете репортера, а не стенографистку. Когда я узнаю, что можно устроиться на приличную работу, я навожу справки о конкурентах. И знаете, список, в котором я оказался, произвел на меня впечатление. Неплохая компания, честное слово.

— Но имена конкурентов вас не испугали.

— Поймите меня правильно, — в свою очередь, улыбнулся он. — Оба могли быть вам очень полезны. А некоторые личные проблемы и особенности… Кто же без греха? В конце концов, вы взрослая женщина. Меня же отличает от них только одно: у меня нет личных проблем. Каким вы меня видите, таков я и есть.

— Никаких проблем? Даже не верится, — сказала она. — Совершенно никаких?

— Не стану утверждать, что должность вашего помощника нужна мне как воздух. У меня и без того полно работы. Но если моя кандидатура вас заинтересовала, позвоните Эндрю Нейлу в «Санди таймс». Или Максу Гастингсу в «Телеграф».

— Есть и более легкий способ проверки, — возразила Кейт. — Ваши материалы.

Беккер достал из пухлого кожаного портфеля целую пачку ксерокопированных листов.

— Я уж боялся, вы про них так и не спросите.

Просматривая очерки и эссе, интервью с людьми искусства и корреспонденции, она чувствовала, как у нее улучшается настроение. Спустя полчаса, Кейт уже приняла решение. Ибо у нее сложилось впечатление, что Алан Бейкер — именно тот человек, который ей нужен.

— Вы уверены, что не утаили от меня какую-нибудь страшную тайну?

Он улыбнулся и вновь наполнил бокалы.

— Есть одна вещь. Я привык, чтобы мою работу достойно оплачивали. То есть по высшим расценкам. Разумеется, я не лучше всех на белом свете, но из подмастерьев уже давно вырос.

На какое-то мгновение Кейт снова испугалась.

— Я не смогу платить вам больше двадцати пяти тысяч фунтов в год, — произнесла она.

Бейкер подал знак официанту.

— Отлично, потому что на меньшее я не согласен.

— Вы будете иметь пять тысяч премиальных в конце года. И, скажем, две сотни в неделю на текущие расходы.

— Считайте, что вы меня уговорили.

Бейкер заказал обед. О том, что она не ест устриц, Кейт вспомнила лишь в тот момент, когда официант уже поставил перед ней тарелку.

Бейкер приступил к работе на следующий день после возвращения из Испании, и дело у него сразу заладилось. У него были превосходные, хотя и не совсем обычные связи. В друзьях у ее нового помощника числились начальник лондонской полиции нравов, известный социалист, недавний руководитель лондонского бюро «Плейбоя» и лидер оппозиции. Бейкер имел прекрасные отношения с самыми влиятельными в области связей с общественностью организациями по всей Европе.

Бейкер занимался еженедельными европейскими обзорами, а Кейт делала интервью. Все было справедливо. Она доверила ему вести свою колонку, а он ей — свои источники информации. Они замечательно сработались.

Лишь спустя три месяца Кейт ощутила угрызения совести. Признательность Джефу она выразила только короткой запиской с благодарностью. Совершенно замоталась на работе и не нашла свободного времени.

«Он, наверно, считает меня предательницей. Ладно, сейчас узнаем».

Джеф сам подошел к телефону. Узнав Кейт, не выразил ни малейшего удивления:

— Я думал, ты лишь к Пасхе составить определенное мнение. Поэтому застала меня врасплох. Ну и как? Оправдал Алан твои надежды?

— Вполне. Мне даже нелегко за ним угнаться. Извини, что не позвонила раньше.

— Чепуха, я же говорю, что ты застала меня врасплох. Но раз все-таки позвонила, уже не скоро забудешь обо мне?

— Не скоро, — засмеялась Кейт. — И вообще, я хотела пригласить тебя на ужин.

— А знаешь, у меня есть идея получше. Почему бы тебе не зайти ко мне? И с моей повой женой познакомишься. Вы не знакомы?

— Я даже понятия не имела, что ты женился.

— В нашу последнюю встречу мне было как-то неудобно рассказывать о своей личной жизни.

— Расскажи сейчас.

— Сколько ты даешь мне времени? Час? День? Может, неделю?

— Опиши ее вкратце. Детали подскажет моя буйная фантазия.

— О'кей. Зовут, точнее звали, мою жену Луиза Престон. Когда мы познакомились, она снималась на втором плане в какой-то серии про Джеймса Бонда. И я сразу понял, что расхаживать полуголой перед кинокамерами — это не то. Она достойна лучшего.

— И ты ей сказал?

— Намекнул. На втором свидании. После этого мне оставалось только жениться на ней. Я был просто обязан изменить ее жизнь к лучшему.

— Очень романтично. И совсем на тебя не похоже. Когда я познакомлюсь с твоей Луизой?

— Как насчет следующего вторника? Мы ждем к ужину друзей. Кстати, среди них будет и твой знакомый.

— Кто? — удивилась Кейт.

— Чарли Гамильтон. Ты видела его в американском клубе, помнишь? Мы сидели вместе с ним.

У Кейт внутри что-то перевернулось. Чарли Гамильтон. Суровое лицо, отличный костюм из «Сэвил роу». Внезапное прощание, когда она спросила о его жене. Его погибшей жене.

«Я ему не понравилась. И никогда не нравилась».

Пауза затянулась.

— Что такое, Кейт? — спросил Джеф. — Или это имя действует тебе на нервы?

Чертов Джеф. Все-то он понимает!

— Ничего подобного. Мы вообще едва знакомы.

— Значит, решено. Приходи во вторник около восьми. Ничего, здесь ужинают и позже. Могу гарантировать, что Гамильтон будет несказанно рад тебя видеть.

— С чего ты взял?

— А с того, что вчера он лишь о тебе и говорил.

Не дожидаясь ответа, Джеф повесил трубку. Кейт вздохнула. Перезванивать не имело смысла.

«Ладно, поживем — увидим».

Во вторник утром Кейт поняла, что ей нечего надеть. Она стала лихорадочно искать выход. Можно было отменить деловой обед и съездить в «Гарродс». Невозможно. Два месяца она ловила американского посла и теперь отменять с ним встречу?

Можно позвонить в салон «Сен-Лоран» и распорядиться, чтобы ей привезли что-нибудь в офис. А если вещь ей не понравится? Платить все равно придется.

В конце концов, она решила не дергаться и надеть черное кружевное платье из «Бергдорфа», которое всегда гарантировало ей успех. Кейт улыбнулась, вспомнив те случаи, когда мужчин при взгляде на это платье охватывало желание спять его с нее. И порой им это удавалось…

Но улыбка быстро исчезла. «И что это мне вдруг пришло в голову надеть его сегодня? Будто я ищу приключений».

Но Кейт его все же надела.

Петерсоны жили на Честер-сквер в одном из высоких узких домов, которые частенько попадаются на глаза в центре Лондона. «Американское гетто», — думала Кейт, приближаясь к утопающему в зелени оазису. Алан Бейкер как-то сказал, что этот дорогой квартал пользуется необычайной популярностью у состоятельных американцев. Особенно когда за жилье платит фирма. Многие сотрудники из богатейших компаний даже оговаривали контрактом, чтобы в длительной командировке их поселили на Честер-сквер.

Кейт могла их понять. При величественном, чисто английском облике дома квартиры в нем вполне соответствовали нью-йоркским стандартам. Кейт вспомнила про свою маленькую гостиную и на минуту позволила себе позавидовать.

Первым человеком, которого она увидела, войдя в гостиную на втором этаже, оказался Клод Беккер. Он был с какой-то женщиной средних лет, увешанной бриллиантами. Видимо, с женой.

Беккер оживленно разговаривал с хозяевами дома. Обнявшись с Джефом, Кейт протянула руку Беккеру, которую тот пожал без всякого энтузиазма. Прежде чем он успел что-нибудь сказать, вмешался Джеф, решивший поздравить Кейт с успехами:

— Вы с Аланом — серьезные ребята, с такими нужно считаться. — И, обернувшись к Клоду, добавил: — Кажется, и с тобой велись переговоры? Но потом выяснилось, что Кейт не может позволить себе такое дорогое удовольствие.

Кейт облегченно вздохнула. Джеф ее спас.

— К сожалению, — улыбнулась она, — люди с опытом Клода не работают в мелких конторах вроде нашей. Но я польщена, что он уделил мне время и даже угостил.

— Чего там, дорогая, — отозвался Клод. — Такая уж у меня судьба, чокаться с заезжими ребятами. Для улучшения международной обстановки, ну и все прочее…

«Напыщенный болван. Слава Богу, что мы не работаем вместе».

К ним присоединилась стройная блондинка, и Кейт внутренне поежилась, отметив ее сходство с Санди Геблер.

Джеф обнял ее за талию и сказал:

— Вы еще не знакомы, Кейт? Это моя жена. Луиза. А это Кейт Кеннеди, мы давние коллеги. Но теперь она мой главный конкурент, ибо работает в «Пост».

— Джефф много о вас рассказывал, — ответила блондинка и приветливо улыбнулась.

Краем глаза Кейт увидела Чарли Гамильтона, который разговаривал с маленькой пухленькой брюнеткой. Должно быть, он рассказывал что-то забавное, поскольку женщина смеялась.

— Увидела знакомого? — спросил Джеф. — Хочешь, я приведу его? Или потерпишь до ужина?

— Не понимаю, о ком ты, — каким-то не своим голосом отозвалась Кейт. «Неужели у меня все написано на лбу?»

Заметив смущение гостьи, Луиза пришла ей на помощь:

— У меня к вам есть серьезные вопросы. Например, что сейчас модно? Кстати, вы знаете, где можно купить стоящие вещи? Не знаете? Давайте как-нибудь пройдемся по магазинам вместе? Приемы, званые ужины и покупки — моя страсть.

Кейт не мешала Луизе болтать. Однако жена Джефа была не такой простушкой, какой могла показаться. Это Кейт заметила по ее проницательному взгляду. Может, они еще станут друзьями, и новая подруга заполнит пустоту, которая образовалась из-за отсутствия Рут.

Кейт вновь украдкой покосилась на Чарли Гамильтона и брюнетку. Похоже, им очень было хорошо друг с другом. В таком случае она-то что здесь делает?

Однако все изменилось за ужином. Джеф не зря велел потерпеть. Он усадил Кейт слева от Гамильтона, справа оказалась некогда красивая миссис Беккер, а брюнетка заняла место в дальнем конце стола.

По виду Чарли Гамильтон был классическим английским джентльменом. Костюм от Хантсмана, сорочка из салона «Торнбулл энд Ассер», галстук выпускника Харроу запонки с фамильным гербом. Хорошо развит физически, будто с детства увлекался гольфом или регби. И лишь по выражению глаз можно было догадаться, что Гамильтон отнюдь не всегда играл по джентльменским правилам.

Впрочем, мало кто из людей, имевших с ним деловые отношения, замечал это выражение. Лишь оставшись в дураках, они понимали, что учтивый джентльмен на самом деле волк в овечьей шкуре. Ибо Чарли обладал инстинктом хищника, унаследованным от отца.

Сэр Сесил Гамильтон во время войны был летчиком-истребителем. Обычно люди его круга служили армейскими офицерами, но Сесил Гамильтон не желал отсиживаться в штабе или укрываться за броней танка. Он рвался туда, где, по его мнению, кипела настоящая схватка, поэтому вопреки неодобрению родных он записался в Королевские ВВС. Отец Чарли не дожил ни до победы, ни до рождения младшего сына. Он погиб в бою над Солентом, успев прихватить с собой на тот свет три «мессера» и один «дорнье».

Мать Чарли осталась вдовой. Годы, прожитые с сэром Гамильтоном, отбили у нее всякую охоту снова выходить замуж. Она желала покоя и мира. Не хотела, чтобы ей мешали заниматься благотворительностью и воспитывать двух сыновей, Роберта и Чарли.

Роберт, старший брат и наследник, решительностью и научным складом ума пошел в мать. Изучал в Оксфорде историю и классические дисциплины, что очень помогло ему при управлении обширным поместьем отца в Лестершире.

Чарли, наоборот, был сыном своего отца, и это действовало матери на нервы. Осознав сей прискорбный факт, она поступила так, как поступают с детьми, с которыми трудно найти общий язык, многие леди из аристократических семей: отослала Чарли сначала в частную школу, затем в Харроу и, наконец, в военную академию Сандхорст, где царили строгие порядки и дисциплина. Как правило, всяких сорвиголов там обламывали. Но не Чарли. Он выжил и приспособился. Когда его потом спрашивали, откуда в нем безжалостность и мужество, ответ всегда был одним: Сандхорст.

— Все преподаватели оказались садистами, — объяснял он. — И единственный способ выжить в академии — это превзойти их.

Благодаря уму и хитрости Чарли узнал слабости наставников. Один был гомосексуалистом. Другого можно подкупить. Третий любил выпить. И так далее. В один прекрасный момент он все бросил им в лицо.

После этого никто из преподавателей не переходил в общении с Чарли границ дозволенного. Никто. И если им нужно было наказать кого-то из курсантов, Гамильтон никогда не входил в их число.

Окончив академию, Чарли отказался от военной карьеры и посвятил себя театру, не желая, как и его отец, следовать традициям. Вскоре он понял, что не обладает ни талантом актера, ни способностями режиссера. Зато он умел общаться с людьми искусства. Сложности и противоречия их характеров приводили Чарли в восторг. Человеческие слабости, которые он давно научился подмечать, теперь вызывали у него сочувствие.

Он решил стать театральным агентом, чтобы защищать этих талантливых, хотя и запутавшихся людей. А познакомившись, по долгу службы, с многочисленными прохвостами от искусства, Чарли понял, что актеры, которых он представляет, действительно нуждаются в такой защите. С ними он был мягок и предупредителен. Отец, духовник и нянька в одном лице. К остальным Гамильтон относился иначе. Многие критики сравнивали его с тигром, имея в виду его коварство. С деловыми партнерами Чарли поступал как со своими наставниками в военной академии, и если в интересах того или иного актера требовалось публично «распотрошить» очередного прохвоста, он не колебался.

Впрочем, человека в нем видели не только актеры. Файона, на которой он женился, окончив Сандхорст, лучше других знала подлинного Чарли Гамильтона. Будущие супруги познакомились на охотничьем балу в Нортхемптоншире. Файона Грей была одной из самых красивых дебютанток, которых в этом сезоне родители вывезли в свет. Увидев ее, Чарли сразу решил, что она должна принадлежать ему.

Добиться этого оказалось нетрудно. Файона, очень мягкая и уступчивая, привыкла делать то, чего от нее ожидают окружающие. Да и высокий, темноволосый, хорошо сложенный молодой человек показался удивительно симпатичным. Поэтому когда он сделал ей предложение, — а это произошло в их вторую встречу, — Файона не сопротивлялась. Родители хотели найти дочери приличного жениха, а кто бы стал возражать против младшего сына английского баронета?

Семейная жизнь оправдала все ее ожидания. Чарли не уставал восторгаться женой. Она была необыкновенно милым созданием, занятым своими маленькими женскими секретами, недоступными для мужского понимания. Впрочем, Чарли и не пытался их понимать. У него своих забот по горло, и дела порой надолго отрывали его от жены и дома. Зато он знал, что Файона, слава Богу, не скучает.

Когда родилась дочь Мария, супруги решили, что больше Файона рожать не будет. Так рекомендовали врачи.

Ребенок укрепил их брак. Теперь у них появилось что-то общее, о чем можно было поговорить между собой.

И если бы лошадь не сбросила Файону на охоте, безмятежная жизнь Чарли продолжалась бы до глубокой старости. Но в тридцать девять лет он неожиданно стал вдовцом.

Чарли с головой ушел в работу, забыв прежних друзей и знакомых, которые напоминали ему о жене. Он предпочитал скорбеть в одиночку.

Траур закончился так же неожиданно, как и начался. Гамильтона соблазнила голливудская актриса, и он, к своему облегчению, понял, что не испытывает вины. Они провели вместе несколько недель, почти не вылезая из постели.

Чарли будто открылся новый мир. Мир актрис и моделей, которые выражали явное желание разделить с ним ложе. В те дни Чарли Гамильтон осознал, как много потерял в жизни. Секс с Файоной приносил ему удовлетворение, было приятно заниматься любовью, но обоим не хватало изобретательности, и в свои сорок лет он оказался зеленым новичком. Впрочем, он недолго оставался таковым. Всему в жизни он учился быстро.

После голливудской актрисы у него было еще немало романов «на одну ночь», хотя его не покидала мысль, что чего-то все же не хватает.

С этими женщинами не о чем было говорить. Именно тогда он впервые подумал о Кейт. В американке было нечто интригующее. Увидев ее впервые, Гамильтон хотел приударить за ней, но его удержала верность Файоне. Да и у Кейт был любовник.

Лишь спустя долгое время он случайно увидел ее в американском клубе с Джефом. Тогда он решил, что они должны снова встретиться.

Сначала он хотел позвонить ей, но передумал. А что если она так и не рассталась со своим другом?

В конце концов, он уговорил Джефа устроить званый ужин и пригласить Кейт.

И вот они сидят рядом. Конечно, шаг к сближению должен сделать он. Чарли ненавязчиво расспросил ее, как она проводит время в Лондоне, и, пока Кейт рассказывала, внимательно слушал. Она ни разу не упомянула о Теде Геблере. Значит, с ним все кончено.

Затем он попытался осторожно выяснить, есть ли у нее сейчас мужчина, ибо Чарли не выносил женских слез и истерик. Любовь являлась для него приятным развлечением и всегда сводилась к одному и тому же.

Кейт с удивлением обнаружила, что с Гамильтоном ей легко, хотя и не ожидала этого. Ее сбила с толку реакция Чарли на вопрос о жене. А сейчас он такой же, каким она запомнила его по Нью-Йорку, и понимает ее проблемы, связанные с новой работой в «Пост». О Джереми Бойле он рассказал Кейт немало интересного. Как выяснилось, Чарли встречался с ним на светских раутах, и его остроумные замечания о Джереми вызвали у Кейт улыбку. Чарли обладал чувством юмора. Даже сарказма.

После ужина он проводил ее в гостиную и как бы невзначай спросил:

— Вы собираетесь провести остаток вечера здесь? Или не отказались бы пойти куда-нибудь со мной?

Кейт усмехнулась. Если он думает, что она побежит к нему домой, то ошибается.

— Полагаю, можно сходить в «Аннабел», потанцевать, выпить по чашечке кофе с коньяком.

Он попал в «десятку». За неделю до этого Алан сказал ей, что «Аннабел» — такое место, куда нужно сходить хотя бы разок, и цинично добавил:

— Там происходит сближение богатых представителей среднего класса с Ближним Востоком.

«Там произойдет и сближение Кейт Кеннеди с Чарли Гамильтоном», — подумала она.

Едва они вышли на улицу, перед ними тут же остановился темно-синий «роллс-ройс», и шофер в фуражке распахнул для Кейт заднюю дверцу.

«Он еще и богат. Не ожидала».

Впервые за этот вечер Кейт насторожилась.

Клуб не обманул ее ожиданий. Сюда заходили состоятельные женщины, чтобы блеснуть лучшими нарядами. Но не они привлекли внимание Кейт. Другие представительницы слабого пола, не такие богатые, но молодые и красивые, с жадными глазами, пришли сюда на охоту.

Кейт огляделась, и ее охватила тревога.

Центральное место занимала небольшая круглая танцплощадка, погруженная, несмотря на цветомузыку, в таинственный полумрак. Она как бы специально предназначалась для того, чтобы там кто-то кого-то соблазнял.

Мысль о том, что во время танца Чарли прижмет ее к себе, вызвала у Кейт легкое головокружение. Господи, она будто школьница на первом свидании.

Когда Чарли пригласил ее на танец, она испугалась:

— Лучше я чего-нибудь выпью. Надеюсь, вы не против?

Если он и был раздосадован, то не показал виду:

— Хотите пойти в бар? Или сядем за мой столик?

«Мой столик. Значит, у тебя даже есть собственное место».

— Лучше в бар.

Там было еще темнее, чем на танцплощадке. Бармен, видимо, хорошо знавший Чарли, сразу налил ему бренди.

— Составите мне компанию? Или предпочитаете что-нибудь другое?

— Пожалуй, бренди, — ответила Кейт, но через минуту пожалела о своем выборе.

Взяв в руки теплый хрустальный стаканчик, она поднесла его к лицу, слегка вдохнула аромат. У нее сразу закружилась голова. «Ну и черт с ним!» — подумала она, делая большой глоток.

— Успокойтесь, — сочувствующе и вроде бы удивленно произнес Чарли. — Неужели вы меня так боитесь?

— Разумеется, нет. С чего это вдруг?

— Иначе вы не отказались бы потанцевать со мной.

— Так нечестно.

— Бедняжка Кейт. У вас сложилось неправильное представление о том, что честно, а что нет. Почему бы вам не расслабиться? Плывите по течению.

— А потом? — спросила она, чувствуя, как бьется ее сердце.

— Это зависит от вас.

Он забрал у нее стакан, поставил на стойку и, обняв за талию, повел танцевать.

На мгновение Кейт вспомнила Теда, но лишь на мгновение. Тед остался в прошлом, а сейчас она могла думать только о том, что ждет впереди. О неизбежном исходе этого вечера.

Она уже спрашивала его, и он ответил, что все зависит от нее. Следующий ход за ней.

Ее рука, покоившаяся на плече Гамильтона, скользнула ему на шею, и в ответ он мягким движением прижал Кейт к себе. Теперь она чувствовала его тело и слабый лимонный аромат одеколона. Чарли ее хотел.

«Вот так оно всегда и заканчивается. А ты, наивная, всерьез полагала, что бывает по-другому?»

Кейт продолжала танцевать, зная, как завершится вечер, и, желая оттянуть этот момент.

Когда они наконец оторвались друг от друга, Кейт поняла, что вся дрожит.

Потом они уже играли в открытую, тихо переговаривались, и это было своего рода продолжением танца. Чарли пригласил ее к себе домой, и, выйдя на улицу, они обнаружили, что на горизонте алеет рассвет.

Сколько же времени они просидели в баре? Два часа? Три? Впрочем, это уже не имело значения.

«А вдруг мы потом больше не увидимся? Вдруг я для него лишь очередная победа?» — отстраненно подумала Кейт.

Несмотря на твердость характера, Кейт отказалась от сопротивления. Чарли ловко обезоружил ее, потом захотел и наконец показал ей это. Как все произошло, она понять не могла, только чувствовала возбуждение. Ей оставалось пройти по этой дороге до самого конца.

«Черт возьми, как только я надеваю это платье, мне тут же приходится снимать его».

Он жил на Итон-сквер в роскошной холостяцкой квартире. Главной комнатой была изящная гостиная, украшенная картинами Стаббса и Фернли. Дорогая мебель. Хрустальные люстры. Диваны, обтянутые белым шелком, которые ей не поправились.

— Покажи, где у тебя спальня, — попросила Кейт.

— А я думал, что ты хотя бы для виду продемонстрируешь манеры истинной леди.

— Я американка. И притворяться в столь поздний час мне ни к чему.

Она сидела на мягком стуле у камина. Когда Чарли подошел, она протянула к нему руки. Он поднял ее довольно резко. Такой резкости в нем она раньше не замечала. И целовал он ее с жадностью, которая, впрочем, была не сильнее ее собственной.

Чарли нащупал рукой молнию на платье, и черное кружево скользнуло к ее ногам.

— В спальню, — прошептала Кейт.

— Не сейчас.

Они занимались любовью перед камином, затем он отнес ее в спальню, где оба сорвали с себя всю одежду.

Кейт хотелось до конца раствориться в этом человеке. Слиться с ним воедино. И когда она в первый раз достигла пика наслаждения, у нее вырвался какой-то нечеловеческий крик. Нахлынувшие ощущения не с чем было сравнить. Ни одному мужчине еще не удавалось довести ее до такого экстаза.

Тед дарил ей страсть и удовлетворение, но лежа в объятиях Чарли Гамильтона, почти незнакомого человека, она чувствовала, как в ней просыпается нечто первобытное. Настолько дикое и животное, что, вспоминая об этом через несколько дней, Кейт внутренне содрогалась.

Чарли делал с ней то, о чем она лишь в книжках читала, вызывал в ней эмоции, на которые, по ее мнению, она была неспособна. И когда он удовлетворил эту безумную жажду, Кейт почувствовала еще и благодарность.

Ибо Чарли открыл ей совершенно, как оказалось, неведомое — ее саму.

Утром Кейт проснулась в залитой солнцем комнате и, схватив часы, выругалась. Господи, уже середина дня! Нужно отправлять материалы в Нью-Йорк, и Алан крутится за двоих.

Она хмуро огляделась и тут вспомнила о случившемся прошлой ночью. Мысли о работе сразу же отодвинулись на задний план. Она лениво потянулась и неожиданно ощутила ужасный голод.

Отыскав в ванной шелковый халат, Кейт вышла в коридор, миновала столовую и очутилась у большой, оформленной в деревенском стиле кухне. За столом Чарли просматривал «Файнэншл таймс». Ее тронули очки. Хоть что-то в нем есть от простого человека.

Он поднял глаза и улыбнулся:

— Значит, все-таки решила позавтракать. Давно пора.

Непричесанный, босой, в потертых джинсах. «Да, без учтивости на лице и костюма из «Сэвил роу» самый обычный человек».

— Будешь яйца? Или хватит тоста и чая?

Кейт смутилась. С этим мужчиной у нее было то, чего не было ни с кем другим, но она еще недостаточно хорошо его знает, чтобы спрашивать, как он собирается провести день.

Заметив ее нерешительность, Чарли сообщил:

— Я звонил к себе в офис и отменил все встречи. Поэтому, если хочешь, мы либо позавтракаем здесь, либо сразу пойдем куда-нибудь обедать.

«Значит, это не роман «на одну ночь».

— Дай мне пару минут. Я тоже хочу устроить себе выходной.

Кейт выбежала из кухни, пряча радостную улыбку. Призрак Теда окончательно исчез. А что теперь? Она боялась подумать.

Может, Чарли плейбой? И для него это лишь очередная интрижка?

Но тут она вспомнила прошлую ночь и поняла, что не стоит задумываться о будущем.

Сняв трубку, она набрала свой личный номер. После второго звонка ей ответил Алан.

— Быстро ты, — удивилась Кейт.

— Я все утро ждал этого звонка. Где ты находишься?

— На квартире моего…

— Можешь не продолжать. У меня нет времени болтать по телефону. Скажи лучше, ты в Лондоне? И за сколько можешь домчать сюда на такси?

— А в чем дело? С неба свалился президент?

— Хуже, — жестко бросил Алан. — С тобой решил повидаться Хьюз Хартман, наш главный редактор.

— Ну и что? Хватит с него и одного из подчиненных.

— Он не мне назначает свидание, а тебе. Он сейчас в Брюсселе. В штаб-квартире ЕЭС на совещании по правам человека. И хочет поужинать с тобой. Сегодня.

Кейт мгновенно собралась с мыслями. Если лететь в Брюссель, то немедленно.

— Черт возьми! — крикнула она в трубку. — Зачем я ему понадобилась? И почему именно сегодня? К чему такая спешка?

— Успокойся. — Кейт показалось, что Алан усмехнулся. — Ничего серьезного. Хартман торчит в Брюсселе уже третьи сутки. Просто сегодня у него выдался свободный вечерок. А ты руководитель его европейского бюро, вот он и решил совместить приятное с полезным.

— Прелестно! — воскликнула Кейт. — Значит, я должна бросить все и мчаться в Брюссель только потому, что ему нечем заняться?

— Не совсем так. Но даже если и так, почему ты возмущаешься? Ты же работаешь на него. Пока ты входила тут в курс дела, он тебя не дергал, относился с пониманием. А теперь представилась возможность увидеться с тобой и в приятной обстановке узнать, как ты работаешь. Возьми себя в руки, Кейт. Иначе все испортишь.

— О'кей. Я могу приехать через сорок минут. Даже через полчаса. Это если на работу, а если…

— Вот именно, «а если». В три часа ты должна быть на регистрации в Хитроу. Самолет улетает около четырех. И советую тебе взять дорожную сумку. Переночуешь там. Для тебя забронирован номер в «Интерконтинентале». Это у самого аэропорта. Утром сможешь вернуться.

Кейт расстроенно провела рукой по волосам. Может, нужно захватить что-нибудь из офиса? Последние вырезки? Или серьезный материал, над которым она работала последние недели?

«Боже, да что это со мной?»

В трубке вновь раздался голос Алана:

— Есть один материалец о назревающем скандале в профсоюзах. Джон Коллинз собирается женить Питера Холма. Сегодня мне удалось с ним договориться. Он готов предоставить в наше распоряжение эксклюзивное интервью. Есть пара вырезок о Марке Тэтчере. Я запечатал все это в конверт и послал в аэропорт. Тебе передадут при регистрации.

— Алан, что бы я без тебя делала?

— Вернулась бы в постель к своему дружку. Следовательно, я избавил тебя от столь ужасной перспективы. Ты передо мной в долгу, так и знай.

Едва Кейт показалась на пороге кухни, Чарли сразу почуял неладное. Пять минут назад она была мягкой, нежной. Женственной. Но с ней произошла разительная перемена. Хотя внешне ничего не изменилось. Тот же шелковый халат, те же непричесанные волосы. Но выражение лица стало жестким. Такую Кейт он еще не видел. А когда он заглянул ей в глаза, то понял, что Кейт уже одной ногой на улице.

— Что стряслось? Мать умерла? Или неожиданно вернулся муж, о котором ты забыла мне рассказать?

Она улыбнулась:

— Ничего подобного. Мама жива, мужа нет. Всего лишь проза жизни. Мой главный объявился в Брюсселе и хочет со мной поужинать.

Чарли облегченно вздохнул:

— Ну, это не проблема. Так что мы решили? Идем обедать? Куда тебя пригласить?

— Разве ты не понял? — удивилась Кейт. — Через пять минут я должна уйти от тебя. Мой рейс в четыре.

— Надеюсь, ты не собираешься лететь в Брюссель?

— Конечно, собираюсь. Этот человек платит мне зарплату.

— Он платит тебе зарплату, но ведь ты ему не принадлежишь, — невозмутимо сказал Чарли. — Ты сама себе хозяйка. Никогда не забывай об этом. Если тебе хочется увидеть Брюссель, заметь, самой хочется, это одно дело. Но если ты едешь туда по приказу, это глупо.

— Ты прекрасно знаешь, что мне не хочется. Я хочу остаться с тобой.

— Тогда пошли своего редактора ко всем чертям. А то стоит ему щелкнуть пальцами, и ты уже тут как тут. Пусть кто-нибудь другой для него побегает.

Кейт тяжело вздохнула и поднялась со стула.

— Хотела бы я быть такой смелой. И такой уверенной в завтрашнем дне. Но у меня нет этой уверенности. Полгода не прошло, как я заняла эту должность и до сих пор, кстати, никаких особенных подвигов не совершила. Пока. Мне необходимо сначала встать на ноги, а потом можно будет и посвободнее разговаривать с начальством.

— Неужели прошлая ночь для тебя ничего не значит? — поразился Чарли. — Или это было небольшим развлечением в перерыве между работой? Так, рядовое свидание?

Взгляд Кейт стал ледяным. И злым.

— Помнишь один разговор в Нью-Йорке? Ты прохаживался насчет романчиков, которые якобы в моде у деловых женщин. У мужчин вроде тебя, по-моему, очень разыгрывается воображение, когда они представляют себе работающих женщин. С чего ты взял, что мы более сексуальны — или более доступны, — чем обычные девчонки, которым нужно выйти замуж, чтобы жить на деньги мужа? Не можешь ответить?

— Дорогая, при чем здесь твоя доступность? Я думал, мы обсуждаем, куда пойти обедать.

Кейт пораженно уставилась на него. Господи, недавно он был таким мягким, любящим, а теперь опять эта учтивая и холодная маска. График приема пищи волнует его больше, чем все остальное на свете. Значит, прошлая ночь действительно для него ничего не значит? А ее будущее?

«Забудь об этом. Забудь, раз это мешает его обеду!»

— Обед отменяется. Равно как и моя доступность. А если хочешь играть и дальше, найди себе другую, которая сможет круглые сутки просиживать в ресторанах. А у меня дела, извини.

Через пять минут она уже выходила из дома. Чарли не сделал попытки догнать ее, не умолял остаться. Впрочем, она не изменила бы своего решения.

Кейт была в такой ярости, что только дома осознала, почему все на улице глядели на нее с неподдельным изумлением. Черное кружевное платье с декольте и трехдюймовые каблуки — не совсем подходящая одежда для первой половины дня.

 

ГЛАВА 12

Зима в Нью-Йорке затянулась. У Рут это время ассоциировалось с больницами, домами для выздоравливающих и снова больницами. Зима, исполненная страданий.

Когда она, вернувшись из Парижа, проконсультировалась с доктором Рихардом Штайном, он подтвердил заключение французских медиков. Почечная инфекция. Доктор приказал ей немедленно ложиться в постель.

— О'кей, простудила внутренности, — раздраженно сказала она. — Неужели от этого нет таблеток?

Доктор Штайн, высокий печальный человек, посмотрел на нее так, что ей стало не по себе.

— Таблетки есть, Рут. Вам давали их в Париже. Не помогло. Почему бы вам не отправиться домой?

Рут больше не возражала. Придя домой, она легла в постель, закрылась с головой одеялом и стала ждать неизвестно чего. Ждать пришлось недолго. Позвонила мать. Узнав обо всем, Филлис Блюм развила бешеную активность, и ее уже ничто не могло остановить. Она приехала к дочери. С едой. Рубленая печенка, маринованная селедка, пудинг, куриный суп. Все натуральное.

Рут, которой и до того было не очень хорошо, стало еще хуже. Доктор Штайн велел ложиться в больницу. И когда Майк позвонил из Лондона, чтобы справиться о ее здоровье, ему ответила Филлис Блюм. Она сообщила, что Рут умирает в больнице от почечной инфекции.

Майк примчался в Нью-Йорк и поселился в отеле рядом с центральной нью-йоркской клиникой.

И остался рядом с Рут. При всем желании его присутствие нельзя было игнорировать. Врачи подвергались ежедневным допросам. По его настоянию Филлис Блюм разрешили изредка видеться с дочерью, да и то лишь в сопровождении Джерри Блюма, отца Рут. «Ньюс» стала регулярно публиковать бюллетени о самочувствии редактора отдела моды.

Тед, ненавидевший получать информацию из вторых рук, решил самолично навестить Рут, но у двери ее палаты наткнулся на Майка.

— Туда нельзя, — заявил он. — Ее не стоит беспокоить.

Тед привык общаться с «трудными» людьми.

— Поэтому меня и необходимо пропустить. Я смогу отвлечь ее новостями с работы. К тому же, вернувшись в отдел, она будет в курсе дела.

— Слушай, дорогой, ты разве еще не понял, как стоит вопрос? Увидит ли Рут вообще свой отдел?

— И ты с ней это обсуждаешь? Хорошее утешение.

— Разумеется, не обсуждаю. За кого ты меня принимаешь?

Тед уже хотел объяснить, но в последнюю секунду передумал:

— Впусти меня на пять минут, Не убью же я ее. Хочу только передать, как мы по ней соскучились. И насколько легче нам было бы работать, вернись она к нам.

Чуть подумав, Майк неохотно согласился:

— Только не больше пяти минут. И поаккуратнее там с ней.

Зрелище, открывшееся с порога, ошеломило Теда, однако он и виду не подал.

— Значит, тебе все-таки удалось похудеть, — весело сказал он. — Очень тебе к лицу.

— Шутишь? Сам знаешь, как я выгляжу, поэтому не надо мне вешать лапшу.

— Ты заболела, Рут, только и всего. Покажи мне человека, который расцветает во время болезни. Возьми себя в руки. У меня, кстати, есть новости, они должны поднять тебе настроение.

Ее глаза на мгновение оживились.

— Ну-ка, ну-ка?

— По поводу твоей епархии. Полагаю, тебе будет приятно узнать, что работа не накрылась медным тазом в твое отсутствие. И благодарить за это мы должны отнюдь не Трейси.

— В самом деле?

Рут слушала с явным интересом.

— Твоя помощница непроходимая дура, — сказал Тед, радуясь ее реакции. — Она все безбожно перевирает. А съемки с моделями, которые она проводит… Это надо видеть! Хорошо, что ты в больнице.

— Как же вы держитесь? — забеспокоилась Рут.

— Очень просто. Мы с Биллом просим помощи на стороне, а Трейси отпускаем на обед. Она пока ничего не подозревает.

— Скорее бы мне вернуться.

— Вот и я о том же. Но только когда почувствуешь себя лучше. Если ты попытаешься вырваться отсюда, Майк съест меня.

— Майк… Если бы не он, я давно бы отбросила копыта.

И она говорила вполне серьезно. В тридцать пять, имея восьмилетний опыт безнаказанного помыкания мужчинами, Рут начала осваивать азбуку настоящей любви. Научилась принимать бескорыстную помощь мужчины. Научилась отдавать ему часть своей боли и страданий. Научилась быть зависимой. Все это давалось Рут нелегко, иногда ее охватывало бешенство, и тогда она кричала на всех. На медсестер, на мать, на Майка. Однако, на того это не действовало. Потому что он любил ее. И каждый раз, осознав это, Рут быстро успокаивалась.

Майк любил ее. Бесспорно. Он был рядом в Париже, а потом в Нью-Йорке. Он не отходил от нее, даже когда она злилась, когда ей становилось особенно плохо, когда она ужасно выглядела. Он был рядом. И Рут пришлось смириться. Майк Стоун стал ее мужчиной и другом. В радости и печали, в здравии и болезни.

И она платила Майку тем же бесценным чувством, какое он положил к ее ногам;

Тем временем инфекция перекинулась на вторую почку, и Рут познакомилась с очередным достижением современной науки: аппаратом для диализа.

Трижды в неделю ее подключали к какому-то агрегату, втыкали в руки иголки, делали переливание крови. Иногда Рут задавала себе вопрос: «Сколько я еще протяну?» Но никогда не говорила об этом вслух, никогда не расспрашивала врачей. Она боялась услышать страшную правду. К которой была не готова.

Через полгода, когда доктор Штайн уже начал подыскивать донорскую почку, организм Рут вдруг решил, что жизнь лучше смерти. Медикаменты, которые раньше не помогали, вдруг возымели действие. Рут поправлялась очень медленно, но поправлялась. Боль отступила, и щеки снова порозовели.

К весне ее выписали. Поначалу Рут передвигалась только в кресле-коляске, а через неделю стала даже вставать.

Майк переехал к ней.

В этом не было ничего романтического. Просто Рут нуждалась в няньке, а Майк боялся доверить ее нерасторопным медсестрам. И когда Филлис Блюм спросила у дочери, знает ли она, что делает, Рут посмотрела на нее как на сумасшедшую.

А еще через неделю Рут и Майк стали жить вместе. В этом тоже не было ничего особенного. Просто она привыкла засыпать на руках у Майка еще в больнице.

Однажды утром, проснувшись раньше Майка и обнаружив, что у него эрекция, Рут пришла восторг.

— И долго ты собирался скрывать от меня это? — спросила она, когда Майк открыл сонные глаза.

— Пока ты не будешь готова.

В начале мая она решила, что раз ей под силу заниматься любовью, то можно вернуться к работе. Врачи одобрили ее решение.

Первое, что бросилось Рут в глаза, едва она появилась в своем отделе, была Трейси. Рут еще до командировки в Париж отметила происшедшую в ней перемену, но, оказывается, это были просто цветочки в сравнении с тем, что она увидела сейчас. Трейси Ривс выглядела так, будто снималась в «Династии». И играла там Алексис.

Темно-каштановые волосы спадают на плечи, голливудский макияж, наряд от Валентино.

«Вот тебе и постоянные обеденные перерывы. Видимо, Трейси на них даром времени не теряла». Рут представила, как эта рыжая ездит на метро в «Лойман». Нет, Трейси для этого слишком ленива. Кто-то ей покупает или, может, ей увеличили зарплату и она сама покупает их не в «Лоймане», а у «Валентино»?

Рут всерьез обеспокоилась. Если Трейси увеличили зарплату, следовательно, ее повысили и в должности.

Спустя час опасения Рут подтвердились.

В половине двенадцатого, сразу после утренней летучки, в офис влетел Билл Герати. Небрежно кивнув Рут, которую уже видел, он направился к Трейси.

— Что у тебя есть для нас? — спросил он.

Трейси потупила глазки:

— Наверно, ты должен спросить у Рут. Она вернулась и, очевидно, уже приняла дела.

— Само собой, — быстро проговорил Герати, — но Рут сегодня первый день и еще не успела войти в курс дел. А мне нужно знать, что ставить на полосу. Я прав, Рут?

Ей захотелось вышвырнуть Билла из комнаты. Как смеет этот мерзавец врываться в ее офис и вести себя так, будто ее нет? Но Рут сдержалась. Нужно выиграть время. Она чувствовала, что вокруг нее что-то происходит, и, если не делать резких движений, возможно, она сумеет обо всем догадаться.

— Я, конечно, восхищаюсь твоим энтузиазмом, Билл, — произнесла она. — Но к чему такая спешка? Еженедельный обзор по моему отделу выходит в четверг. Или за время моего отсутствия правила игры успели измениться?

Тот выглядел смущенным.

— Кремер уже не придает особого значения большим фотообзорам, которые ты выдавала раньше. Сейчас гвоздем программы является свежая корреспонденция на тему моды. Разве ты не знала?

Рут знала. Во время болезни она просматривала номера газеты, и ей сразу бросилось в глаза, что объем еженедельных обзоров моды резко уменьшился. Но ведь Тед говорил, что у Трейси слишком мало опыта, чтобы составить достойную конкуренцию «Пост» и «Тайме», поэтому он вынужден закупать материал на стороне. Правда, Рут заметила и другие изменения. На полосе информации появилась рубрика под названием «Самое новое в моде». Автором колонки являлась Трейси Ривс.

В сущности, это были выжимки из уже опубликованного. И сначала Рут даже успокоилась. Все-таки «Ньюс» держится. Плохо, конечно, но держится. Создавалось впечатление, что в газете ждут, когда Рут поправится, начнет работу и вернет утраченные газетой позиции в области моды.

Потом Рут увидела, что колонка Трейси стала выходить ежедневно. Значит, девчонка обосновалась прочно. А таких, Рут знала по собственному опыту, выпихнуть нелегко.

Она решила все-таки выяснить, насколько трудно будет это сделать:

— Скажи, а Тед имеет какое-нибудь отношение к этой колонке или она выходит именно в твоем отделе? Кажется, мода всегда была подотчетна Геблеру.

Билл начал возиться с узлом галстука. Рут заметила его грязные ногти, и это отнюдь не улучшило ей настроения. Неопрятные поденщики заправляют отделами. Неопытные второразрядные помощницы берутся за ежедневную рубрику. В газете явно творилось что-то неладное.

Нервно прокашлявшись, Герати произнес:

— В общем-то, мода сейчас идет не через один отдел.

— То есть?

— Спроси лучше Кремера. Ты надолго вышла из игры, и главный решил сам курировать моду. А мы с Тедом по очереди следим за тем, чтобы колонка появлялась регулярно.

— Следовательно, новая рубрика — детище Кремера?

Герати утвердительно кивнул.

Рут вдруг почувствовала такую же безысходность, какую испытывала, лежа в больнице. Значит, Тед рассказал ей не все. «Вот она, газетная политика. На секунду отвернись, и эти мерзавцы всадят тебе в спину нож. Черт возьми, я должна была заподозрить неладное. Заболеть на несколько месяцев и наивно полагать, что все останется по-прежнему? На такое не могла бы рассчитывать даже сама Дороти Паркер».

Вслух же Рут сказала:

— Почему бы вам с Трейси не заняться завтрашней колонкой? Я уверена, что у вас уже все готово. А я пока немного прогуляюсь.

Она улыбнулась Биллу, по-дружески ущипнула Трейси за щеку и вышла в коридор. «Прогулка» закончилась у кабинета Теда. Вообще-то Рут хотела навестить Кремера. Но всему свое время. А пока ей необходимо поболтать с Тедом Геблером. Пусть все объяснит.

— Входи, — крикнул он, когда Рут заглянула в дверь. — Я ждал тебя. И даже заказал для нас столик.

— Неужели? — улыбнулась она. — А с чего ты взял, что у меня нет других планов?

Тед вышел из-за стола и обнял Рут.

— Кончай, Рути. Тебе сейчас нужно поговорить с Кремером, а ты не хочешь ставить себя под удар, не прощупав заранее почву. Или ты уже не та Рут? Неужели, дорогая, ты успела так сильно измениться?

— Это заметно по моему виду?

— Нет, поэтому я и заказал столик в «Рубенсе». Надеюсь, болезнь не ударила по твоему аппетиту?

— Не ударила. Хочу мясо в остром соусе. Капустный салат и корнишоны. Я себя неплохо чувствую и боюсь соблазниться небольшой порцией рубленой печенки. Для начала.

«Рубенс» являлся для знатоков кошерной пищи примерно тем же, чем «Максим» для великих гурманов. Здесь не было привычной для большинства нью-йоркских заведений толкотни и суеты. Тускло освещенный зал, уютные кабинки, пожилой еврей-официант, с благоговением подающий вам куриный суп или пудинг. У людей, приходивших сюда обедать, создавалось впечатление, что они вновь оказались в родительском доме. Именно этой атмосферой и славился «Рубенс» у нью-йоркских евреев, которые всегда с удовольствием вспоминали свое детство.

Еда Рут понравилась. Болезнь мало изменила ее как внешне, так и внутренне. Да. Тед видел ее сильно исхудавшей, но то было в дни кризиса, а это время давным-давно миновало. И вместе со здоровьем к ней вернулся и ее завидный аппетит.

Впрочем, Рут доставляла удовольствие и тихая, спокойная обстановка «Рубенса». Она понимала, что Тед о многом хочет рассказать ей и шумный бар не годился для этой цели.

О Трейси он прямо не говорил. Кремера упомянул пару раз, да и то вскользь. Но Рут хорошо знала своего друга детства.

— Ладно, хватит дурака валять, — сказала она. — Между девчонкой и этим старым козлом, который называет себя главным редактором, что-то происходит. Так?

— Это твои слова, — вздохнул Тед. — Пойми, Рут, я не знаю ничего конкретного. Они не держатся за руку в лифте, не целуются при встрече. Но, с другой стороны, их близость явно выходит за рамки отношений начальника и подчиненной.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Суди сама. Вместе обедают не меньше двух раз в неделю. И не в «Алгонкинс». Кремер ведет ее в роскошный клуб, где блюда готовятся настоящими кудесниками и стоят ого-го!

— Откуда ты знаешь? — удивилась Рут. — Я думала, после Кейт у тебя никого не было.

— Мы пришли сюда не для того, чтобы обсуждать мою личную жизнь. О'кей?

Тед сразу помрачнел и надолго замолчал. Рут поняла, что допустила ошибку.

— Ну, извини, — торопливо сказала она. — Я сунула нос не в свое дело. Дурная привычка. Ладно, расскажи мне про Кремера. Для меня это важно. Вероятно, мы с ним будем говорить о моем будущем в «Ньюс».

— Возможно. Если речь зайдет о Трейси.

Трейси надеялась, что Рут не вернется в газету, хотя не особенно задумывалась над тем, что может ей помешать. Желать человеку смерти — одно, а знать, что твое желание исполнилось, — совсем другое. Смотреть такой правде в глаза Трейси боялась.

Лучше бы Рут просто удалилась в пансионат для выздоравливающих и никогда больше не появлялась в газете. Почему бы ей не выйти замуж за того фотографа, с которым она жила? Трейси это вполне бы устроило. Но ее совсем не устроило то, что произошло на самом деле. Рут, такая же толстая, ворвалась в отдел — который уже давно принадлежал Трейси — и повела себя так, будто никуда и не исчезала. Просто непереносимо.

Значит, придется устроить так, чтобы Рут снова исчезла. Трейси знала, что Кремер недолюбливает редактора отдела моды и желал бы видеть на этом посту ее.

«И не только на посту».

Трейси громко засмеялась. Когда стало известно, что Рут заболела, какой-то животный инстинкт подсказал Трейси Ривс, что ей предоставляется шанс, который выпадает раз в сто лет.

Метод соблазнения Эда Кремера был довольно груб, зато эффективен. То Трейси не испугало даже суровое и жесткое лицо главного.

Он привык вызывать ее к себе два-три раза в неделю, чтобы поговорить о работе. Каждый раз она с тоской ждала этого вызова, ибо Кремер всегда начинал читать ей очередную скучнейшую лекцию. В такие минуты он походил на директора школы. Давал ей учебные пособия, выкладывал перед ней обзоры моды, совал под нос черно-белые снимки, казавшиеся Трейси совершенно одинаковыми.

Она знала, что ее готовят к должности, которую занимала Рут, и вроде бы должна была приветствовать это, ибо не страдала отсутствием честолюбия. Но Трейси чувствовала, что наверняка есть более эффективный и быстрый способ добиться цели. Минуя затянувшийся на неопределенное время скучный и утомительный этап. Если так будет продолжаться, может пройти несколько лет, прежде чем она наконец займет вожделенное кресло редактора. А Трейси не могла долго ждать. Поэтому, уходя на работу, она перестала надевать трусики.

И когда через два дня Кремер опять вызвал ее к себе, Трейси лишь усмехнулась.

«Сегодня у нас очередной урок. Почему бы мне не сесть прямо на стол? Чтобы лучше видеть».

В такой позе она как бы случайно раздвинула ноги, чтобы дать Кремеру возможность заглянуть ей под юбку и оценить, что Трейси может ему предложить.

Проблем со зрением у Кремера не было. Зато у него, похоже, возникли проблемы с кровяным давлением. И с выражением лица, на котором было написано откровенное желание. Трейси поняла, что он теперь в ее руках.

Подняв юбку еще на несколько дюймов, она направила руку Кремера себе между ног и вдруг с удивлением обнаружила, что возбудилась. Главный, конечно, старик, но в нем есть что-то шикарное, почти аристократическое. И Трейси было приятно чувствовать свою власть над ним.

Она сбросила туфли и вела ногой по его бедру, пока не наткнулась на выпиравшую ширинку.

— Здесь? — тихо спросила она.

— Боже, нет! — простонал Кремер. — Сюда могут войти.

И он поволок ее через весь кабинет в душевую.

«Как интересно. Я никогда еще не занималась этим стоя».

Кремер не заставил себя долго ждать, Едва за ними закрылась дверь, он одной рукой стянул штаны, а другой толкнул ее вперед. Трейси оперлась руками о холодную кафельную стенку и тихо вскрикнула, когда он вошел в нее. Она не предполагала, что член окажется таким большим, а сам Кремер — таким энергичным. Двигаясь ему навстречу, Трейси вскоре расслабилась, стараясь получить максимум удовольствия. Все-таки гораздо лучше, чем скучные нотации.

Эд Кремер, похоже, был того же мнения. С тех пор он больше не учил ее. Собственно говоря, он вообще перестал с ней общаться. К себе не вызывал, а при встречах в коридоре отводил глаза. Трейси даже показалось, что ей все это приснилось. Но она тут же вспомнила, как он ущипнул ее за задницу при первой встрече в кабинете, и успокоилась. Старику она нравится. Ее ошибка в том, что она поторопилась. В следующий раз надо иметь это в виду.

Но Кремер твердо решил, что следующего раза не будет. Из головы не шел тот «инцидент». Когда она так бесстыдно открыла ему свои прелести. И когда он затащил ее в душевую. Это недостойно его и абсолютно ему несвойственно.

Перед утренней летучкой он придирчиво осмотрел себя в зеркале. Манжеты видны ровно на дюйм, как и положено. Туфли начищены до блеска. Прическа безупречна. Никому и в голову не придет, что пару дней назад в этом самом кабинете он поимел молодую сотрудницу и получил от этого несказанное удовольствие. Никто не заподозрит. А вдруг она начнет болтать?

Кремер содрогнулся.

Невозможно. Она не посмеет. Да ей все равно никто не поверит.

Кремер отлично понимал, что одного намека на скандал будет вполне достаточно для пуританина Хенкеля, владельца газеты. «Господи, пусть эта дешевая шлюшка держит рот на замке».

Пока Кремер возносил молитву, Трейси рассказывала обо всем своему лучшему другу Рэнди Ньюсаму.

— Трейси, дорогуша, — воскликнул тот, — ты просто убиваешь меня деталями. Как прелестно и как грязно. Надеюсь, ты будешь держать меня в курсе всего, что происходит у вас с начальником в его личной душевой?

— Увы, Рэнд, — вздохнула она. — Мой престарелый игрун решил завязать.

— С чего бы? Ты же говоришь, он здорово распалился.

— Дело не в том. Чтобы кого-то поиметь, нужно хотя бы встретиться с ним, а Кремер этого всячески избегает.

— Почему?

— Наверно, боится. Хозяин «Ньюс» помешан на благочестии. Личные отношения между коллегами строго воспрещаются. Кейт Кеннеди поперли из-за того, что у нее был роман с Тедом, нашим редактором отдела.

— Но ведь Кремер начальник. Разве он не может делать то, что ему хочется?

Трейси засмеялась. Это детский смех всегда приводил Рэнди в изумление, ибо совсем не вязался с ее лицом. Лицом знающей себе цену опытной женщины.

— Разумеется, Кремер волен делать все, что ему взбредет в голову. И будет делать. Но его нужно слегка подтолкнуть.

— И каким же образом, интересно?

— Откуда я знаю? Придумай сам.

Рэнди Ньюсам был одним из лучших нью-йоркских стилистов. Если «Кока-Кола» снимала очередную рекламу с симпатичными героями, именно Рэнди приглашали их гримировать. Если Джерри Холл фотографировали в домашней обстановке, она не допускала к себе оператора до тех пор, пока Рэнди не одобрит ее внешний вид. Поэтому Трейси справедливо решила, что, если хочет продолжить задуманное, Рэнди должен ей помочь. Невзрачная помощница редактора, какой бы сексуальной она ни была, не сможет заставить Эда Кремера пойти на риск. Но классная девушка с обложки — совсем другое дело.

Рэнди согласился по нескольким причинам. Во-первых, они с Трейси дружили. Во-вторых, что гораздо важнее, он в данное время свободен. Заказов пока маловато, а впереди всего лишь длинное, жаркое и скучное лето. Преображение Трейси поможет ему убить время.

Первым дедом он отвел девушку к парикмахеру и распорядился перекрасить ее волосы в каштановый цвет.

— Я и так рыжая, — возразила Трейси.

— Не тот оттенок, — сказал Рэнди, бесцеремонно толкая ее в салон Лили Даше.

Парикмахер Кеннет возился почти целый день, чтобы найти тот оттенок, который устроил бы Рэнди. Зато результат превзошел ожидания. Новый сочный цвет казался более натуральным и естественным, но удовольствие стоило двухнедельного заработка.

— Я хочу, чтобы ты считала расходы удачным вложением капитала, — утешил Рэнди. — Ставки в игре высоки.

Тяжело вздохнув, Трейси взяла в банке заем и целиком доверилась Рэнди. Косметика и дорогие услуги парикмахера преобразили ее лицо. Упражнения с инструктором в тренажерном зале улучшили фигуру. Все старые вещи пришлось заменить нарядами от Валентино. Хотя бы тут Рэнди помог ей найти местечко с разумными ценами.

На подготовку ушел месяц. И почти весь банковский заем. Но Трейси упрямо шла вперед, словно азартный охотник, преследующий желанную добычу. Ибо Эда Кремера она именно так и воспринимала.

Способностей к журналистике у нее нет. Но Эд Кремер поможет ей занять достойное место под солнцем.

Главный, который сам придавал большое значение внешности, с одобрением воспринял перемены. Девчонка принялась за себя всерьез. Да она же настоящая красавица. Почему он этого раньше не замечал? Удивительно.

Трейси почувствовала его возродившийся интерес, как охотничий пес чует лису. Но решила играть по-новому. Выбрав момент, она зашла к нему в кабинет, скромно потупившись, и сказала, что ей необходимо обсудить нечто крайне важное. Не могли бы они вместе пообедать?

Кремера так и подмывало отказаться. Но его взгляд непроизвольно переместился с лица девушки к талии. Затем к бедрам. Остановился на ее длинных стройных ногах. Кремер тут же вспомнил о том, что произошло в душевой. Когда он задрал юбку и раздвинул эти длинные ноги.

Внезапно он услышал, что принимает ее приглашение на обед. А в следующий момент понял, что здорово влип.

Обедали у него дома. В постели. На этот раз безо всякой спешки и холодного кафеля. На этот раз у Трейси были время и свобода действий. Она воспользовалась этим на все сто. После «обеда» у Эда Кремера появилась любовница, а у Трейси — новая работа.

В благодарность за ее молчание и тайные встречи он сделал Трейси ведущим репортером отдела моды. Увеличил ей жалованье. Что же касается еженедельных аналитических обзоров, то Кремер их просто заморозил. А когда вернется Рут? Ничего, переживет. У него и так немало забот, чтобы отвлекаться на подобные мелочи.

Если Трейси и нужно было кого-то благодарить за успех ее романа с Кремером, так это его жену.

Бернис Кремер, импозантная женщина лет пятидесяти, всю жизнь подчинила определенному распорядку, в котором главное место занимали лошади. У Кремеров имелось неплохое поголовье в Хэмптонсе. С конюшнями, разумеется.

Нью-Йорк навевал на Бернис скуку. А в тех редких случаях, когда она все-таки приезжала, муж неизменно оказывался слишком занятым, не мог даже с ней поужинать, и с некоторых пор она вообще не показывалась в городе.

По пятницам Эд уезжал в Хэмптонс и возвращался только в понедельник. Трех дней общения супругам было вполне достаточно, чтобы не наскучить друг другу. К тому же Бернис могла не расставаться с лошадьми даже на выходные.

Такой распорядок как нельзя лучше устраивал теперь Эда. Секс с Трейси стал для него откровением. Девушка так серьезно к этому относилась. И всегда так старалась. Раньше, когда ему удавалось завязать кратковременный роман с кем-нибудь из подруг жены, инициатива всегда исходила от него. А это утомляло. Он предпочитал тратить энергию на работу. С Трейси он мог не напрягаться. Ее не нужно добиваться, общение с ней не отнимало сил, а наоборот, добавляло. Она была опытна, знала, как его возбудить. То обмазывала его член взбитыми сливками и потом с упоением их слизывала. То могла вырядиться настоящей шлюхой из борделя. Ее не смущали все мыслимые и немыслимые позы. Трейси была изобретательна и активна. С нею было легко и приятно.

Возвращаясь как-то с работы в свою шикарную квартиру, он представил себе обнаженную Трейси. В одних подвязочках из черного кружева и туфельках на высоком каблуке, как у проституток. Это его страшно возбудило. Четыре месяца назад Кремер дал ей запасные ключи, и она уже стала для него чем-то вроде привычки. Ему нравилось видеть ее дома, когда он возвращался с работы после нелегкого дня.

«Интересно, что она придумала сегодня?»

Входя в лифт, он чувствовал эрекцию, а у двери квартиры уже готов был схватить ее и уложить прямо на месте. В чем бы она ни была.

Трейси оказалась в черном вязаном платье, в котором он видел ее на работе. На шее нитка жемчуга. На ногах самые обычные туфли. И выглядела она так, словно они еще находились на службе.

Эрекция тут же ослабела. Кремер прошел в гостиную и направился прямиком к бару.

— Что ты будешь, дорогая?

— «Перье». Безо льда. И без лимона.

Голос неприветливый, злой. Кажется, все еще хуже, чем он предполагал.

Налив в тяжелый стакан из граненого стекла виски, он подошел к камину и спокойно осведомился:

— О'кей, что тебе нужно?

В редких случаях, когда Трейси чего-то от него требовала, она всегда расплачивалась своим телом. Кремер не упрекал ее за аморальность. Им обоим известно, что красота тела — единственное ее преимущество. Ее козырь. Она не могла ссылаться на талант, ибо такового не имелось.

— То, чего я хочу, ты все равно не сделаешь.

— Предоставь судить мне.

Трейси надула губы. Это был заранее отрепетированный ход. Для большего эффекта она даже специально подкрасила их. И у нее получилось.

— Ладно, не тяни. Скажи, на что ты положила глаз, и я сделаю все, чтобы помочь тебе.

— В самом деле?

Кремер потерял терпение. На часах уже десять, а он еще не ужинал. И устал как черт.

— Слушай, Трейси, — процедил он сквозь зубы, — рассказывай, а там посмотрим. Не зли меня.

В ответ Трейси заплакала. Он вздохнул, отставил виски, подошел к ней и обнял.

— Ну, ну, извини, я не хотел тебя обидеть. Но как же я сумею помочь тебе, если даже не знаю, в чем дело?

Собравшись с духом и выпив для смелости рюмку бренди, Трейси рассказала. Он был потрясен.

— Надеюсь, ты шутишь? Рут, возможно, самая талантливая журналистка Нью-Йорка в области моды! Если я уволю ее, знаешь, что про меня станут говорить? И про «Ньюс» тоже?

— Значит, ты хочешь сказать, что я ни на что не гожусь, — рыдала Трейси. — Я ишачу столько месяцев, делаю эту чертову колонку, и что? Ты сразу отодвинул меня на задний план, как только великая Рут соизволила вернуться на работу.

— Перестань, детка, это не так. Рут тяжело болела. Было время, когда мы вообще сомневались, что она вернется. Поэтому говорить «соизволила», по-моему, не совсем корректно, а?

— Да, — согласилась Трейси.

Она понимала, что лишние слезы только испортят макияж. А тогда у Эда пропадет всякая охота исполнять ее желания. Она же твердо намерена добиться своего.

— На кой черт сдалась тебе эта Рут? Восемь месяцев я неплохо исполняла обязанности редактора. Все так говорят. Спроси Билла Герати. Он тебе скажет, как читатели проглатывают мои материалы!

«Он еще и не то скажет. Герати всегда говорит то, что, как ему кажется, мне хочется слышать. А раз я уже почти год поддерживаю это глупое создание, Билл может сказать, что она достойна Пулитцеровской премии».

Но вслух Кремер произнес:

— Я и без него знаю, что ты здорово работаешь. У меня самого есть глаза. Твоя ежедневная колонка — высший сорт, классная вещь. Поэтому я не собираюсь закрывать ее с приходом Рут.

Уловив подобие улыбки на лице Трейси, он вздохнул с облегчением. За долгую карьеру ему приходилось уламывать еще и не таких, как она. Трейси образумится.

— Об этом я тебе и говорю, — сказала она, обняв его за шею. — Моя колонка популярна. Новый уровень работы отдела. Рут тебе больше не нужна.

Кремер подошел к бару и налил себе второй стакан. Когда он вернулся к камину, на лице его было строгое, даже суровое выражение начальника. Выражение, которое должно внушать страх и уважение подчиненным.

— Трейси, я восхищаюсь твоей работой, но, кажется, ты кое-что упустила из виду. Насколько мне известно, ты не очень любишь составлять большие обзоры? А что такое обзор полной коллекции одежды, например, весенне-летнего сезона? Это реклама, которая сводит читателей с ума. Прочитав обзор, все бросаются в магазины. И рекламодатели рассчитывают на нас. А твоя колонка, как бы хороша она ни была, их не устроит.

— Но Эд, — захныкала Трейси, — ты никогда не говорил, что тебе нужны эти обзоры. Я тоже умею их делать. Я напишу любой обзор с завязанными глазами, только попроси.

«Вот-вот, — усмехнулся про себя Кремер. — Твой обзор и выглядеть будет так, словно его писали с завязанными глазами».

— Сегодня Рут заходила ко мне. И у нас состоялся очень полезный разговор. Очень полезный.

— О да! — воскликнула Трейси, и в ее голосе появились ледяные нотки. — И какие же вы приняли решения?

— Самые удачные, — ответил Кремер, похлопав ее по щеке. — Перестань беспокоиться о своей колонке. Она нравится Рут так же, как и мне.

То, что Рут на самом деле сказала об этой колонке, у него язык не поворачивался повторить. Да Трейси и не обязательно это знать. Пока, во всяком случае.

— К тому же, — продолжал он, — у тебя хватает забот и без обзоров. Пусть ими занимается Рут. Но я отдал ей только обзоры. Больше ничего.

Трейси быстро взглянула на Кремера из-под длинных ресниц: «Он что, считает меня круглой идиоткой?»

— То есть Рут по-прежнему руководит отделом, а мне лишь позволят делать свою колонку?

— Конечно, дорогая, — улыбнулся Кремер.

— Если Рут будет заправлять отделом, — прошипела сквозь зубы Трейси, — она будет это делать без меня. В течение восьми месяцев я обходилась без понуканий этой жирной коровы и не собираюсь возвращаться к прежнему. Плевать мне на все ее таланты.

— Трейси, будь благоразумна.

— Сам будь благоразумен. Я готова работать сутками, но лишь в качестве редактора отдела. Иначе…

— Иначе? — негромко переспросил он.

— Ты меня больше не увидишь. Ни на работе. Ни здесь. Я выражаюсь ясно?

— Вполне.

Он уже хотел добавить: «Поэтому собирай вещи и пиши заявление об уходе». Но передумал. Трейси была его слабостью. Несмотря на свою тупость, алчность и, мягко говоря, недостаток трудолюбия. Она честолюбива. Таланта не хватает, но она может компенсировать его решительностью. Кому еще под силу за какой-то месяц превратиться из обычной девчонки в красавицу? А ведь она сделала это для него. Чтобы ему было приятно на нее глядеть.

Кремер снова ощутил эрекцию.

«А что для меня сделала Рут? Да, она выполняет свою работу. У нее хорошо получается, с этим не поспоришь. Но она делает все это назло мне. Попробуй ей возразить, она такое закатит!.. Уж без этого-то я смогу обойтись». А сможет ли обойтись и без всего остального? На этот вопрос у него ответа не было.

Зато он понял, что ему необходимо выиграть время. Скоро он узнает, такая ли уж Рут незаменимая. И можно ли отыскать среди подчиненных человека, способного потянуть ее возок? Только с улыбкой, с улыбкой. Вторая Рут ему не нужна.

Если появится способ избавиться от Рут без ущерба для газеты, он от нее избавится. Но пока нужно избавиться от Трейси. На время. Если кто-то заподозрит, что он готовит выгодное местечко для своей любовницы, — чего будет стоить один факт наличия у него любовницы! — благочестивый хозяин «Ньюс» просто его закопает!

Нет, рисковать нельзя. Трейси должна убраться с авансцены. Но куда?

И тут ему в голову пришла блестящая идея.

— Дорогая, — весело сказал он, — а как бы ты посмотрела на то, чтобы съездить на юг Франции? За счет газеты, разумеется.

— Но там нет показов мод, — смутилась Трейси.

— Верно, но я хочу, чтобы ты недельки на две оставила моду в покое. Думаю, стоит командировать тебя на Каннский кинофестиваль. Справишься?

Она просияла. Солнце, песок, загорелые кинозвезды… Когда ты постоянно вынуждена удовлетворять старика, это сильно утомляет. Трейси давно хотелось развлечься.

Но она тут же спохватилась. Что он задумал? Хочет купить ее или вообще перевести в другой отдел? Ничего не выйдет. Она твердо решила стать редактором отдела моды. И станет, черт возьми.

— Не знаю, — осторожно сказала она. — Ведь это никак не повлияет на судьбу Рут?

— Ошибаешься. Пока ты будешь отсутствовать, ситуация с Рут может измениться. Но у меня не должны быть связаны руки. А когда ты рядом, мне трудно сосредоточиться.

Трейси воодушевилась. Значит, она все-таки своего добьется. Старый козел хочет дать Рут под зад, но при этом сохранить лицо. Что ж, его можно понять.

Затем она подумала о двух неделях в Канне, и настроение стало еще лучше. Сегодня она сыграла по-крупному. И выиграла.

Трейси медленно направилась в спальню:

— По-моему, самое время избавиться от дурацкого наряда. Как ты считаешь, милый?

Кремер вздохнул. Она хотя бы предсказуема.

 

ГЛАВА 13

Зал для получения багажа был заполнен до отказа. И вообще в дни кинофестиваля аэропорт Ниццы превращался в настоящий базар. Кинопромышленники со свитой, восходящие звезды, отбивающиеся от рекламных агентов, репортеров и просто зевак.

Цепляясь за тележку, Кейт с отчаянием глядела на движущуюся ленту и пыталась найти там свою сумку.

Она любила ездить в командировки подготовленной, а сегодня прилетела из Лондона, не имея ни договоренностей, ни четкого плана. Как руководитель европейского бюро она не могла себе позволить даром терять время, у нее должна быть стопроцентная уверенность в результате.

Но к Каннскому фестивалю такие правила игры не применимы. Хочешь получить материал, лови шанс наравне с другими. Никаких предварительных договоренностей, никаких гарантий.

«И зачем я в это ввязалась?» — раздраженно думала Кейт. Фестиваль в Канне заинтересовал ее тем, что от Америки был заявлен фильм компании «Парамаунт» с Дэвидом О'Нейлом в главной роли. Картинам с его участием всегда был гарантирован кассовый успех.

Зрители привыкли видеть О'Нейла на экране задиристым, бесшабашным героем на фоне попоек, шумных ссор и драк. Он играл донжуанов, которые на завтрак едят женские сердца, запивая их порцией виски. Он прославил свое имя такими лентами, как «Джим по прозвищу «Джунгли» или «Ответный удар дона», где много приключений, но мало пищи для ума.

Новая картина под названием «Последнее прощание» выделялась из общего ряда. О'Нейл играл больного СПИДом гомосексуалиста, оказавшегося один на один со смертью. Тема уже обыгрывалась в нескольких телепостановках, но Голливуд крепился до последнего. И вот «Последнее прощание». На карту было поставлено все. О'Нейл понимал, что, если запорет выигрышную роль, у него возникнут серьезные проблемы с работой.

Кейт связалась с компанией «Парамаунт» и попросила устроить закрытый просмотр. Ей отказали. Только в Канне. И если она так заинтересовалась картиной, пусть летит во Францию. Тогда Кейт позвонила в нью-йоркский офис. Не могут ли они раздобыть для нее пленку? Нет. Они могут только связать ее с Филом Денверсом, кинокритиком, ему удалось посмотреть ленту в Лос-Анджелесе.

Услышав голос Фила, она сразу поняла, что без поездки в Канн не обойтись. Критик был просто в экстазе.

— Работу такого класса можно было бы ожидать разве что от Ричарда Дрейфуса или от Оливье. Это бесспорно лучшая роль О'Нейла. Когда пошли заключительные титры, мне хотелось рыдать, а такое со мной редко случается. Если просматриваешь по четыре фильма в неделю, эмоции быстро стираются.

— О'кей, Фил, верю тебе на слово. Как бы мне увидеться с О'Нейлом?

— Вообще-то его рекламой занимаются Роджерс и Коуэн. Но сейчас они его прячут. И говорят, не подпустят к нему близко ни души, пока фильм не выйдет на экран. О'Нейла даже не фотографируют.

— А «Парамаунт»? Разве там не готовят интервью?

— Не готовят. Похоже, ждут первой реакции критики. А до этого не дадут ему и рта раскрыть.

— Разве нет какой-нибудь лазейки, Фил? Если нельзя поговорить сейчас, можно заранее условиться о встрече на фестивале. Тогда я сама полечу во Францию.

— Мне кажется, что ты все равно туда поедешь. Я слышал, «Ньюс» специально посылает во Францию своего человека из Нью-Йорка. «Тайм» и «Ньюсуик» тоже.

— О'кей. Но ты все же подумай.

На другом конце провода возникла долгая пауза, и Кейт даже испугалась, что их разъединили. Затем вновь послышался голос Фила:

— Есть, пожалуй, один шанс. Хотя ненадежный. У Дэвида О'Нейла имеется агент в Лондоне. Некий Гамильтон. Чарли Гамильтон. Имя тебе что-нибудь говорит?

Теперь настала ее очередь погрузиться в молчание. Черт возьми, как же она сама не подумала об этом? Ведь еще в их первую встречу Чарли сказал, что является агентом Дэвида О'Нейла и даже представляет его интересы.

— Да, Фил, я его знаю, — сдержанно ответила Кейт. — Спасибо, я подумаю, что можно сделать.

Ее постигла неудача. Теперь она ни за что на свете не смогла бы позвонить Чарли. После той встречи Кейт о нем даже не слышала. Ни цветов, ни извинений. Сначала она удивилась. Потом обиделась. И наконец, испытала разочарование.

Значит, Чарли всего-навсего плейбой, для которого женщины — лишь способ получать удовольствие. С ним хорошо, когда ему потакаешь. Но упаси Бог иметь собственные планы. Люди вроде Гамильтона этого не терпят. Может, воспринимают это как угрозу личному благополучию. Или просто не хотят связываться.

Кейт не собиралась ничего выяснять. Она с трудом оправилась после одного романа и не хотела больше осложнять себе жизнь. Связавшись с Джеффри Лейном, который заправлял лондонским офисом Роджерса и Коуэна, она попросила внести ее в список желающих взять интервью у Дэвида О'Нейла.

Если актер решит заговорить, то у нее будет столько же шансов услышать его, как и у других журналистов. Это все, что она могла сделать перед командировкой во Францию. А там будет видно.

Когда ей наконец удалось снять с ленты транспортера свои вещи, ее охватили первые сомнения. Если семь месяцев назад на показе мод царил ажиотаж, то сейчас было в сто раз хуже. Это уже походило на массовую истерию. Обстановка внушала ужас, создавалось впечатление, что здесь можно пробить себе путь лишь с ножом и пистолетом.

Кейт не без труда нашла выход из здания аэропорта и вздохнула с облегчением, только пристроившись в хвост очереди на такси.

Ей забронировали номер в «Мажестик». Отель походил на дворец из мороженого. В нем было два ресторана, три бара, несколько конференц-залов, где проводились многочисленные приемы, а также веранда. Здесь проводили время за аперитивом репортеры, намечая себе в жертву очередную кинозвезду, а звезды, в свою очередь, искали очередного продюсера. При «Мажестик», как при всех пятизвездочных отелях, имелся собственный пляж и пляжный ресторанчик.

Уставшая Кейт сразу поднялась на лифте в свой номер, расплатилась с портье, который отнес наверх ее вещи, скинула туфли и рухнула на огромную кровать с балдахином.

За окном изнывал от жары городок, напомнивший ей картины Ван Гога. Яркая палитра синего, золотистого и белого цветов не оставляли никакого сомнения в том, что ты находишься именно на юге Франции. Такого смешения оттенков нет нигде в мире.

Кейт быстро заснула.

А в президентском номере «Карлтона» Дэвид О'Нейл готовился к вечеру. На кинофестивале отлично пьется. Можно развлечься с женщиной. Или даже с несколькими, если пожелаешь.

Хотя О'Нейл давно стал миллионером, он, как все ирландцы, был человеком осторожным и консервативным. Детство в Виклоу казалось ему куда реальнее той жизни, которую он вел в своем особняке на Беверли-Хиллз.

Именно консерватизм и побудил его согласиться на роль Кевина Макдональда, умирающего от СПИДа в «Последнем прощании».

Начинал Дэвид в классическом театре. Десять лет в постоянном составе с постоянным репертуаром и еще пять в «Королевской шекспировской труппе» сделали его хорошим актером. Серьезным актером. Однако, несмотря на явную одаренность, он был совершенно неизвестен за пределами Вест-Сайда. Его жене Гвен, тоже неплохой актрисе, приходилось работать, вместо того чтобы сидеть дома и рожать детей, иметь которых им очень хотелось. Ибо, несмотря на весь их талант и опыт, у них было очень мало денег.

Однажды Дэвиду предложили второстепенную роль в телесериале, и он создал образ развязного, даже вульгарного человека. И хотя подобные черты были несвойственны О'Нейлу, помогла, наверное, внешность: он был голубоглазым красавцем с льняными волосами. Агенту Уильяма Морриса не понадобилось много времени, чтобы увидеть потенциальные возможности Дэвида, и полтора месяца спустя ему предложили роль в итальянском вестерне. Абсолютно примитивную. О'Нейл сыграл ее, работая одновременно над текстом пьесы «Оглянись во гневе», которую ставили в «Ройял Корт».

Но сыграть в ней Дэвиду О'Нейлу было не суждено. После итальянского вестерна ему предложили главную роль в романтической комедии «Вечность и один день». На таких ролях специализировался Эррол Флинн. От актера требовалось хорошо выглядеть в сценах драк и иметь красивый профиль.

Дэвид отказался.

Тогда Уильям Моррис назвал сумму гонорара, которая превышала все то, что актер заработал в театре до сих пор и что мог заработать в будущем. Он согласился.

Потом он снялся еще в двух фильмах. Они с Гвен переехали в Лос-Анджелес, а когда жена родила первого ребенка, Дэвид понял, что назад дороги нет. Работа, которую он делал, была мусором. Но за нее хорошо платили. Они с Гвен купили дом, о котором он раньше мог только мечтать и видел лишь на картинках в «Фотоплэй».

Когда появился на свет второй ребенок. Гвен решила вернуться в театр. В отличие от мужа, который превратился в суперзвезду, она оставалась просто хорошей актрисой, и на Бродвее ее приняли с распростертыми объятиями.

Сказать, что разлад между супругами начался из-за работы Дэвида в Голливуде — значит все слишком упростить. Оба и до того работали, однако это им не мешало. Причина разлада крылась в другом.

О'Нейл всегда любил женщин. Когда они с женой были заняты в разных постановках, он заводил романы со своими партнершами, но Гвен относилась к этому с пониманием. Понимала она и то, что из-за них Дэвид никогда ее не бросит.

Он был хорошим католиком, и для него существовали две категории женщин: те, на которых можно жениться, которые могут родить тебе детей, и шлюхи. Еще он считал, что в его жизни найдется место для обеих категорий.

Не будь О'Нейл знаменитостью, Гвен, возможно, и дальше бы мирилась с его шалостями. Но о скандальных похождениях мужа начали писать газеты. И Гвен, читая о его связи с очередной пустышкой, чувствовала себя униженной. В конце концов, она — уважающая себя актриса, человек, с которым надо считаться, а Дэвид выставляет ее последней идиоткой. Гвен решила отомстить, заведя роман с парнем, который был почти вдвое моложе ее. Но случилось непредвиденное: банальная интрижка с юным актером обернулась самой большой в ее жизни любовью.

Тридцативосьмилетнего Дэвида О'Нейла променяли на двадцатилетнего юношу. Подобное обстоятельство не возвысило его в собственных глазах. Не говоря уже об имидже. Дэвид решил исправить положение, укладывая к себе в постель буквально всех женщин, доступных и недоступных. Последние вызывали у него особый интерес. Охотничий азарт, ощущение нелегко одержанной победы, помогали сохранять душевное равновесие.

Потом ему надоело. Дэвид О'Нейл был слишком умен и слишком ленив, чтобы всю оставшуюся жизнь мстить бывшей жене. Он решил угомониться. То есть не отказаться вообще от женщин, а лишь найти постоянную любовницу, которая бы скрашивала ему жизнь между съемками. Во время работы он предпочитал иметь свободу для флирта с партнершами.

В «Последнем прощании», фильме про гомосексуалиста, у него возникли с этим проблемы.

Смешав второй бокал мартини, Дэвид выругался и упрекнул себя за то, что расстался с Фаун Грей, с которой жил целых девять месяцев.

Ей, может, и не хватало ума, зато она была очень женственна. И обязательна, выгодно отличаясь этим от прочих. Но они расстались.

Дэвид и сейчас время от времени запросто находил в баре какую-нибудь девчонку. С женами некоторых приятелей тоже не возникало проблем. Но ему хотелось чего-то особенного. На кинофестивале легко подцепить доступную пустышку, однако Дэвид жаждал встретить настоящую женщину, которая притягивала бы к себе с магнетической силой.

На кофейном столике из итальянского мрамора валялись приглашения на различные приемы. Он лениво просмотрел их. Грейс Роббинс устраивает вечеринку на своей яхте. Пожалуй, стоит взглянуть. Минда Фелисиано приглашает на «эксклюзивную попойку». Для избранных. Что ж, и на это можно обратить внимание. Что еще? Казино. Во время фестиваля там всегда настоящий бум. Заходят неплохие актрисы. И прочие достойные люди. Наконец, проститутки.

Мысль о том, чтобы в очередной раз поймать какую-нибудь шлюшку, навевала тоску. Кажется, закончил лучшую работу в своей жизни, а ничего не хочется…

Он налил себе джина.

Трейси не нужно было взбадривать себя алкоголем. Ведь она попала в фантастическую атмосферу лучшего клуба из всех, что она повидала на своем недолгом веку. «Луис Браунз студио 51».

Когда приятель Рэнди повел ее туда, она не знала, к чему себя готовить.

У нее имелись серьезные подозрения, что Рэнди — наркоман с большим стажем. Но Трэйси не возражала. Ведь именно его она должна благодарить за те удивительные изменения, которые произошли в ее жизни. Теперь настала пора что-то сделать для него. Узнав о ее поездке в Канн на кинофестиваль, Рэнди попросил захватить небольшой пакетик для одного своего приятеля. Трейси согласилась. Пакетик она передала и успокоилась.

Ей сразу не понравился этот худой субъект. Он был какой-то… грязный. Ее передергивало от одного взгляда на него. Она слышала, что он вроде бы английский аристократ. Неужели они все так о себе заботятся?

Она поняла, что умрет с Джереми от скуки. Когда же он заговорил, ее подозрения оправдались. Она согласилась поужинать с ним только из-за Рэнди и чуть не заснула, слушая его болтовню о фильмах, заявленных в программе фестиваля. Она не отказалась бы посплетничать о принцессе Стефании и ее последнем любовнике, а в итоге получила какую-то галиматью про СПИД.

«Нет, приятель, так у нас с тобой дела не пойдут», — подумала Трейси и высказала это вслух.

Ее обуревала жажда деятельности. Она не собиралась выслушивать бесполезные разглагольствования о фильмах, смотреть которые не собиралась. Трейси потребовала, чтобы ее отвели в клуб. И не в какой-нибудь захудалый, а в самый модный.

Войдя в заведение, напоминавшее глубокую пещеру, Трейси сразу поняла, что именно это ей и нужно. Маленькие круглые столики, огромная танцплощадка. Все блестит и сверкает, как чистое серебро. И посреди этого великолепия танцуют — нет, не танцуют, а будто носятся по катку — супермодные ребята в обтягивающих джинсах.

Большинство в расстегнутых до пупка рубашках, кое-кто вообще без них. Все примерно ее возраста. Или моложе. Но больше всего Трейси понравилось, что никто, казалось, не танцевал с определенной партнершей.

Они зашли с Джереми в бар, но, выпив немного, Трейси оставила его и исчезла на танцплощадке, где приняла участие во всеобщем безумии.

«Тупая маленькая потаскушка», — думал Джереми Бойл, заказывая четвертую порцию виски. Но чего не сделаешь ради дружбы? Если бы у Рэнди не было такого чистого и забористого кокаина, разве стал бы Джереми таскаться за этой сучкой? А теперь он не мог ее бросить, поскольку обещал американскому стилисту присмотреть за его дебильной протеже. Слава Богу, она нашла свое место и себе подобных. Но ему-то что делать?

К своей радости, Бойл вдруг увидел старых приятелей — Дона Блека из «Стар» и Стива Кигана из «Сан». Они явно приехали на фестиваль. Махнув им рукой, он показал на свой стакан. Они тут же подошли. Не только ради выпивки. Оба знали, какими обширными и полезными связями обладает Джереми.

Они встретились, словно три закадычных друга, которые долго не виделись и спешили наверстать упущенное.

— Что ты здесь делаешь, старик? — воскликнул Дон, солидный лысеющий мужчина под сорок. — Тебя вроде разыскивает полиция, чтобы ты помог им в каком-то расследовании, а?

— Зря время теряют, — усмехнулся Джереми. — Всем известно, что я никому, тем более сыщикам, помочь не в состоянии. Полиция — не моя тема.

В разговор вмешался Стив, худой, потрепанного вида человек в бартоновском костюме:

— Терзаешься, что исчез, прихватив вещички из офиса «Пост»?

— Слушай, — нахмурился Джереми, которому не нравился предмет разговора, — ничего я не прихватывал, как ты выражаешься. Но я не собираюсь тратить лучшие годы на то, чтобы доказывать тебе или полиции свою невиновность.

— И ты залег в солнечной Испании, — буркнул Дон, жуя сандвич с мясом, — где тебя невозможно допросить и передать английской полиции.

— Правильно, — кивнул Джереми.

Дон доел свой бутерброд и спросил:

— Какого же черта ты рискнул объявиться в Канне? Достаточно кому-нибудь указать пальцем, и жандармы бросятся на тебя как стая голодных волков.

Джереми снова усмехнулся:

— Кому на этом празднике есть до меня дело? Народ отрывается и слишком занят, чтобы беспокоиться из-за меня.

Стив, глазеющий на девчонок, обратил внимание на его последние слова:

— А я могу назвать имя человека, который все отдаст, чтобы посадить тебя за решетку: Кейт Кеннеди остановилась в «Мажестик». Собирается взять интервью у Дэвида О'Нейла. Если она тебя увидит, то бросит все и займется тобой.

— В таком случае я не буду появляться в баре «Мажестик» и на пресс-конференции Дэвида О'Нейла, — с показным равнодушием ответил Джереми. — Не думаю, что я слишком много потеряю.

— По-моему, ты рискуешь, — пробормотал Стив и осекся.

В этот момент к ним подошла Трейси. Она раскраснелась и была возбуждена танцами. Стив не мог оторвать от нее глаз. Если полминуты назад он беспокоился за друга, то сейчас все вылетело у него из головы. Любуясь рыжей красавицей, он стал еще больше похож на хорька.

— Кажется, мы не знакомы, — начал он.

Джереми представил им Трейси.

— Вы и есть та самая Трейси Ривс, о которой все только и говорят? — с ходу принялся импровизировать Стив. — Над чем вы сейчас работаете?

Он не отрывал глаз от груди девушки, прикидывая, есть ли у него шансы ее потискать.

— Я сейчас работаю над тем высоким французом. Пытаюсь сделать так, чтобы он проводил меня домой. А над чем еще тут можно работать?

— Вы правы, — сказал Дон Блек. — Хотя, если посмотреть на это под другим углом… Может, вам захочется устроить интервью с великим Дэвидом О'Нейлом?

Трейси скорчила гримасу.

— Да кому он нужен? Сыграл какого-то гомика, больного СПИДом, ну и что? Не вижу темы для интересного разговора.

Стив и Дон украдкой переглянулись. Девочка, конечно, ничего, но с умишком у нее проблемы. Или она шутит?

— Ведь О'Нейл… такое имя, — осторожно заговорил Стив.

Трейси фыркнула. В атмосфере ночного клуба с нее быстро сошел искусственный глянец, и она снова превратилась в девчонку из Миннеаполиса. Совсем простую. Но ей было сейчас наплевать.

— Как для кого, — ответила она. — Мне лично не нравятся его дурацкие фильмы.

— В этом-то и дело, — терпеливо продолжил Стив. — Звезда дурацких, как вы говорите, фильмов, вдруг доказал, что является актером. Настоящим актером. Я думаю, он получит за свою новую работу «Оскара».

— Ну получит он «Оскара» за роль умирающего гомика, — раздраженно сказала Трейси. — А мне-то что?

Джереми решил, что пора немного вправить Трейси мозги. Ради друга Рэнди.

— Тебе нет, а вот Кейт Кеннеди есть, — негромко произнес он. — «Пост» специально откомандировала ее, чтобы она сделала большое интервью. Эксклюзивное. И если ты ее не опередишь, у тебя возникнут серьезные неприятности.

Если бы он ударил ее кулаком в лицо, она бы и то не протрезвела быстрее. Она так много работала. Так пошла в гору. И теперь может все испортить…

«Будь проклята эта Кейт. Сука! Нет, я найду способ добраться до Дэвида О'Нейла раньше. Найду!»

На упорные звонки Кейт никто не отвечал. Не захотели с ней разговаривать и в офисе продюсеров. Все, начиная от рекламных агентов Дэвида О'Нейла и заканчивая продюсером, отгораживались стандартным: «Никаких комментариев».

Кейт растерялась. Такое уже было с ней однажды. В Голливуде. Одна известная актриса разводилась с мужем-гомосексуалистом и собиралась тут же выйти за его интимного партнера. Но там было иное дело. Кейт ничего не понимала. Это было выше ее понимания.

«Последнее прощание» вызвало самые восторженные отклики критики. Дэвид О'Нейл стал в Канне главной знаменитостью. И не только в Канне. И при этом молчал как рыба. Кейт жалела о том, что не общалась с ним во время того давнего банкета после его нью-йоркской премьеры. Жалела о том, что поссорилась с Чарли Гамильтоном. Жалела, что вообще приехала в этот балаган. Но если уж приехала, надо взять от этой поездки все.

Оставался только один выход: скооперироваться с Дугом Фрименом, с которым она встретилась в холле своего отеля. Кейт спешила на очередной просмотр и не заметила его, а когда заметила, прятаться было уже поздно.

Впрочем, на этот раз Фримен произвел на нее лучшее впечатление. Он был таким же красавцем, но внешняя агрессивность отчасти исчезла, и Кейт сразу поняла: теперь он не видит в ней потенциального работодателя и не пытается самоутвердиться.

Поговорив с ним, Кейт поняла и еще кое-что. Оказывается, не только она получила отказ. Кроме Фримена несчастливый билет вытянула целая бригада из Би-би-си. И все были здорово рассержены.

— Вечером мы встречаемся. Поужинаем и одновременно поищем выход из неприятной ситуации. Хочешь присоединиться?

При других обстоятельствах Кейт и разговаривать бы на эту тему с ним не стала. Но там соберется целая команда из Би-би-си. Не захочет же он приставать к ней при всех.

Когда они вошли в ресторан, Кейт увидела в дальнем конце похожего на сарай зала Дэвида О'Нейла. С ним были Джеффри Лейн из «Роджерс и Коуэн», продюсер фильма Алан Лей и Чарли Гамильтон. Все оживленно разговаривали. Темой беседы, конечно, было «Последнее прощание». Они не замечали никого вокруг.

Кейт вздохнула. С облегчением и раздражением. Она не собиралась возобновлять отношения с Гамильтоном, но тот мог бы ее заметить. Сев вместе с журналистами за столик, она раскрыла меню и попыталась расслабиться.

Ресторан «Три утенка» славился на весь мир своей кухней. Правда, и цены здесь были под стать, хотя вполне заслуженно. Какой бы клиент выложил тысячу франков лишь за оформление зала? А оформление, между прочим, тоже на уровне. Псевдодеревенский стиль, плиточный пол, столы из выбеленной сосны, покрытые клетчатыми скатертями, колеблющееся пламя оплывших свечей, застывшие капли воска.

Если постороннему вовремя не сказать, что «Три утенка» — шикарное заведение, он примет его за кухню во французском шато. Кейт, все еще привыкавшая к европейскому стилю одежды, почувствовала себя неловко в черном вечернем платье.

И только осмотревшись вокруг, она начала успокаиваться. Все женщины, судя по их нарядам, чувствовали бы себя как дома и в «Максиме», и в «Рице». Золотые браслеты на загорелых руках, поблескивающие на глубоких декольте бриллианты, аромат духов.

Кейт отложила меню. Смущала изысканность блюд, а ей хотелось прозаического бифштекса с зеленым салатом, что она и заказала, опасаясь про себя, не примет ли ее Дуг за варвара. Неожиданно в зале наступила тишина, и все обернулись на дверь. Кейт увидела эффектную девушку.

Она еще не успела загореть, и бледная кожа придавала ей какую-то неземную хрупкость. На этом фоне особенно ярко выделялись каштановые волосы, спадавшие на плечи. В отличие от других женщин она не была увешана драгоценностями. Не видно даже простого золотого кольца. А платье восхищало строгостью и простотой.

Кейт сначала даже показалось, что это белая шелковая блуза. Назвать так произведение искусства было бы во всех отношениях несправедливо. Безупречный покрой создавал впечатление, что у девушки тело богини.

Когда она вошла в ресторан, по залу пронесся многократно повторенный мужской вздох. Кэйт с изумлением поняла, что уже где-то видела эту особу раньше. Ну, конечно, и не раз. В офисе Рут. Это была Трейси Ривс. В следующее мгновение ее ждал второй, еще более болезненный удар. Ибо в спутнике Трейси она узнала Джереми Бойла.

Ей показалось, что она сейчас упадет в обморок. Трейси Ривс и Джереми Бойл. Два самых неприятных ей человека сидят вместе за столиком и шепчутся, как заговорщики.

Кейт не собиралась звать полицию. Но внутренний голос подсказывал, что вечером может произойти нечто, способное изменить весь ход фестиваля.

— Что случилось? — озабоченно спросил Дуг. — Ты выглядишь, будто в зале разорвалась бомба.

Кейт вымученно улыбнулась:

— Все нормально. Просто я дура. Не обращай внимания.

Разговор за столиком возобновился. Кто-то из Би-би-си начал говорить о предстоящем оперном сезоне. Хоса Перес грозился бойкотировать «Ковент-Гарден» и выступить в «Колизее». У каждого из присутствующих имелась какая-нибудь история об испанском теноре. Кейт постепенно успокоилась. Почти. Ибо где-то в подсознании продолжали звучать тревожные колокольчики.

В зале вдруг снова повисла тишина. Рыжая красавица, встав с места, направилась к столику Дэвида О'Нейла.

В ресторанах, которые посещают знаменитости, существуют неписаные правила: к звездам нельзя подходить и мешать им, не разрешается просить автограф. Даже официантам. Все обязаны держаться на расстоянии, за исключением личных друзей знаменитости.

А Трейси нарушила установленные правила.

— Ничего не выйдет, — пробормотал Дуг. — О'Нейл стреляный воробей. Сейчас он ее отбреет.

Но Фримен ошибся. Дэвид О'Нейл прервал разговор, встал и сделал приглашающий жест. Затем он подозвал официанта, и тут же появились еще одна бутылка шампанского и дополнительный стул.

Кейт не верила своим глазам. Ирландский актер, кажется, очарован Трейси. И, судя по взглядам, между ними что-то завязывалось. Весьма серьезное.

Дуг со стоном обхватил голову руками:

— Можно послать нашим интервью прощальный поцелуй. Маленькая шлюха всех одурачила. Нам остается только разъехаться по домам.

Через полчаса, когда Трейси вернулась на свое место, Дуг отправился к ней за объяснениями.

— Значит, утром мы прочтем твое эксклюзивное интервью в «Ньюс»? — зло спросил он.

Трейси сделала большие глаза.

— Не будь дураком, — ответила она. — Неужели мне хватило этих жалких двадцати минут, чтобы взять интервью, ради которого я сюда приехала?

— И когда же Дэвид О'Нейл подарит нужное тебе драгоценное время?

— Завтра вечером. За ужином в номере, — очаровательно улыбнулась Трейси и добавила: — Передай своему другу Кейт Кеннеди, пусть купит пятничный выпуск «Ньюс». Там она найдет все, что хотела бы узнать про Дэвида О'Нейла. За моей подписью.

Утром Кейт начала собирать вещи. Ей было нехорошо после вчерашней попойки.

Ну и пусть, стыдиться нечего. Это даже оказало на нее какое-то очищающее воздействие. Словно она промыла рану.

Когда Трейси и Джереми убрались из «Трех утят», Кейт чувствовала себя оскорбленной и униженной. Впрочем, Дуг Фримен и ребята из Би-би-си испытывали то же самое. Ибо случившееся у всех на глазах было насмешкой над тем, во что они верили. Талант, работоспособность, упорство в достижении цели — ничто по сравнению с сексуальной внешностью.

Выйдя из ресторана, команда Би-би-си в полном составе уехала в отель. С утра им предстояло работать, и они хотели пораньше лечь. У Кейт с Дугом никаких особенных дел не было. Все фильмы, которые стоило посмотреть, Дуг уже видел, а Кейт свой шанс взять интервью упустила.

Оба решили, как следует напиться.

Хотя вслух этого не обсуждали. После отъезда ребят из Би-би-си, Дуг и Кейт как неприкаянные, остались в вестибюле отеля. Идти спать значило обречь себя на несколько часов одиночества, а существует множество более достойных способов закончить вечер.

Дуг предложил зайти в казино, и она согласилась. Здание, в оформлении которого преобладали белый и золотистый оттенки, привлекало своим величественным видом. Мраморный пол, хрустальные люстры, крупье в смокингах. Это было заведение, где можно проигрывать свои деньги с достоинством. И Кейт приступила к делу. Кое-что она потеряла за рулеткой, остальное — за игрой в блэкджек. Но проигрыш ее очень разозлил.

Ей казалось, что сегодня у нее отняли все. Ее профессиональную репутацию, ее наличные. Даже Чарли Гамильтон не пожелал узнать ее. И она пошла с Дугом в бар. Он опустошил карманы на двадцать минут раньше и пил вторую порцию виски. Благодаря карточке «Америкэн экспресс».

Кейт заказала водки со льдом, на которую набросилась, словно на коробку шоколадных конфет. Водка слегка успокоила.

А к часу ночи она утешилась по-настоящему. Дуг Фримен оказался на удивление компанейским парнем. «Он, конечно, не герой. Но и я не леди».

Кейт ждала, что он начнет флиртовать, но этого не случилось, и она почувствовала облегчение и разочарование.

С изящным цинизмом Фримен рассказывал о годах, проведенных в шоу-бизнесе. В качестве репортера «Файнэншл таймс» он объездил весь мир. С ним всякое бывало, и, рассказывая, он как бы переживал это заново.

В первую их встречу Дуг тоже много говорил о своей жизни, но тогда он старался произвести впечатление. Теперь же рассказывал истории ради собственного удовольствия. И Кейт немного жалела о том, что уже не является центром его внимания.

Глядя на байроновский профиль, она думала: «Может, я в самом деле, ищу приключений на свою голову? Впрочем, плевать».

Ей вспомнился припев одной песенки:

На мгновение перед ее мысленным взором возник Чарли Гамильтон. Такой важный, серьезный. Чужой и равнодушный.

Она думала, что Дуг сделает решительный шаг по пути в отель, и не ошиблась. Забирая у портье ключи, он небрежно, словно приглашая на чай, спросил:

— Почему бы нам не лечь в постель?

Если бы Кейт была трезва, она, возможно, оскорбилась бы, но сейчас эта идея ей даже поправилась. Интересно, что кроется за блестящей внешностью. Она вдруг почувствовала странное желание разнести вдребезги красивый фасад.

— Дуг Фримен, я уж думала, ты этого не скажешь.

В номере Дуг снял и аккуратно повесил свой костюм. Сразу видно — холостяк. Привык сам за собой ухаживать. Потом Кейт увидела мускулистое тело, широкие плечи, и ее сразу перестало интересовать его семейное положение.

Сказать, что они занимались любовью, значило бы выразиться чересчур сентиментально. Ибо в их действиях угадывалось нечто животное. Кейт выпускала пар. Точнее, накопившиеся за вечер злость и обиду. Она царапалась и кусалась, а Дуг входил в нее, словно бык. На его страсть она отвечала бешеной страстью. Они извивались и метались по кровати, будто из них изгоняли бесов.

Остаток ночи они мирно и безмятежно проспали. Как друзья, только что вышедшие из боя и залечивающие полученные раны.

Утром Дуг снова занялся с нею любовью, но скорее из вежливости. Он проснулся рядом с женщиной, и его долг — удовлетворить ее.

Кейт не осталась позавтракать с ним. Она уже целиком погрузилась в заботы наступившего дня.

Вернувшись к себе в номер, она заказала у портье билет в Лондон на дневной рейс. Спустя пять минут ей позвонили, однако, не по поводу билетов. Некто Алистер Райли, представитель «Роджерс и Коуэн», осведомился, не пропало ли у нее желание сделать интервью с Дэвидом О'Нейлом.

— Когда мистер О'Нейл может дать мне интервью? — опомнившись, спросила она. — Если не сегодня, то я отказываюсь.

Райли ответил, что должен проконсультироваться с Джеффри Лейном.

— Если вы будете готовы через час, — сказал он, подключившись вновь, — то можете подняться в номер к Дэвиду О'Нейлу.

Кейт начала лихорадочно подсчитывать. В 11.30 она должна быть у О'Нейла. Час на интервью, еще час на то, чтобы подготовить материал. До обеда она успеет его отправить. Разница во времени пять часов. Значит, в Нью-Йорке будет еще утро. То есть у них целый день на то, чтобы дать ее интервью в номер за четверг.

А Трейси? Она встретится с О'Нейлом за ужином. Или после. Она тоже успеет переслать свои каракули к девятнадцати тридцати по нью-йоркскому времени. Значит, ее интервью тоже выйдет в четверг.

Кейт вздохнула. Обогнать Трейси не удастся, по, если повезет, интервью Кейт будет лучше.

— Вы еще слушаете, Алистер? Передайте Дэвиду О'Нейлу, что в назначенное время я будут стоять у двери его номера в «Карлтоне». И еще! Я с нетерпением жду этой встречи!

И только закончив разговор, Кейт вспомнила: Трейси ведь сказала Дугу, что ее материал выйдет в пятницу.

«Ленивая сучка уверена, что у нее будет эксклюзивное интервью с актером, и даже не торопится с отправкой материала до утра».

Кейт довольно усмехнулась и пошла в душ. Зато у Трейси будет утешение. Она сможет хвастаться своим внукам, что однажды переспала с кинозвездой.

Интервью прошло на удивление гладко. Кейт думала, что ирландец станет отмалчиваться, но ошиблась. Дэвид находился в приподнятом настроении, щедро наливал себе убойные дозы мартини и без колебаний отвечал на все ее вопросы.

Спустя час она уже имела полную картину. Дэвид начал свою карьеру в драматическом театре и теперь мечтал туда вернуться. Коммерческие фильмы нужны были ему, чтобы дать возможность его бывшей жене Гвен уйти с работы и рожать детей. Теперь же он свободен, имеет приличный счет в банке и волен делать что захочет. А он хочет играть.

Стало ясно, почему он согласился на главную роль в «Последнем прощании». И сыграл ее превосходно.

Выходя из отеля, Кейт ликовала. Интервью, только что записанное на диктофон, было именно тем материалом, который жаждали получить читатели. Раньше О'Нейл говорил в основном о разводе. Газеты печатали банальнейшие заметки о его личной жизни в браке и любовных похождениях. Но до сих пор он никогда не упоминал о том, что движет им в этой жизни, и о том, что мечтает выразить себя как актер.

Кейт не терпелось вернуться к себе и оформить материал. По дороге она заглянула в бар и купила бутылку их лучшего шампанского. Марочный «Болинджер» 75-го года. Джеффри Лейн, по ее мнению, свернул для нее горы, и она должна поблагодарить его.

Уже отправив интервью в Нью-Йорк, она позвонила в аэропорт, заказала билет на последний рейс и начала укладываться, когда раздался телефонный звонок. Наверное, Дуг. Утром она почти согласилась вновь сходить с ним в казино. На этот раз только поесть.

Однако, схватив трубку, Кейт услышала голос Джеффри Лейна.

— Дорогая, — сказал он, — мерси за шипучку. Шампанское — высший сорт, ничего не скажешь. Но мне неловко сознавать, что я его не заслужил.

— После того, что вы для меня сделали? — рассмеялась Кейт.

— Ошибаетесь, я и пальцем не шевельнул, чтобы дать вам какое-то преимущество перед другими репортерами. Если уж кому и отправлять презенты, то не мне, а Чарли Гамильтону. Вы, между прочим, даже не сказали, что знакомы с ним.

— Да мы, собственно, почти не знакомы, — нерешительно отозвалась Кейт.

— Так я и поверил! После того как он увидел вас вчера в ресторане, мы за столиком только о вас и говорили. По-моему, если бы он знал, что вы будете в Канне, то попытался бы что-то устроить для вас заранее. А вчера я, по его просьбе, едва не пригласил вас к нашему столику.

— И что же вас удержало?

— Ладно, Кейт, вы же сами все прекрасно видели. Стоило той маленькой проститутке из «Ньюс» подвалить к нам, как Дэвид забыл обо всем на свете. У Чарли ушло полвечера, чтобы уговорить его встретиться с вами. А уговаривать Дэвида — это, знаете ли, неблагодарное занятие. Только когда Чарли сообщил, что вы являетесь самой влиятельной в Нью-Йорке журналисткой в области шоу-бизнеса, Дэвид согласился. Гамильтон многим рисковал. Если бы наш кумир находился в другом настроении, Чарли вполне мог лишиться самого ценного клиента.

В первую минуту Кейт отнеслась к услышанному скептически. Неужели человек, однажды выразивший столь явное пренебрежение к ее работе, мог рисковать своим благополучием ради нее же? О чем он думал?

— Джеффри, — осторожно начала Кейт, — а вы уверены, что вам это не приснилось? С чего бы Гамильтон стал мне помогать?

— Понятия не имею. Может, вы ему нравитесь. Ладно, Кейт, у меня звонок по другой линии. Передайте привет Чарли. Номер 198 в «Карлтоне». И помните: любовью оскорбить нельзя.

«Что он хотел этим сказать? Неужели у Чарли тоже все было на лбу написано?» Кейт была польщена. Даже обрадовалась. Встреча с англичанином в Канне значила для нее больше, чем она имела мужество себе признаться. Когда они познакомились в Нью-Йорке, она решила, что между ними ничего быть не может. И после того, как он сообщил, что женат, Кейт даже вздохнула с облегчением. И тогда у нее был Тед.

Потом они встретились в другое время, в другой обстановке, при других обстоятельствах. И произошло то, что раньше казалось невозможным.

Кейт быстро сняла трубку.

Ей пришлось ждать несколько минут. Это были нелегкие минуты беспокойства и сомнений в правильности того, что она делает. Наконец ее соединили с отелем.

— Bonjour, hotel «Carlton», — раздался голос на том конце провода.

Кейт решила говорить по-английски. За те деньги, которые с нее дерут, она имеет право говорить на своем родном языке.

— Соедините меня, пожалуйста, с номером 198. Мне нужен мистер Чарли Гамильтон.

Наступила тишина. Потом Кейт услышала, как телефонист отеля набирает другой номер.

— Monsieur Hamilton n'est pas la. Voulez-vous parler aves la reception? Peut-elre laisser un message?

— Спасибо, нет.

Кейт не настолько хорошо знала французский, чтобы оставлять на этом языке какие-либо сообщения. А в «Карлтоне» штатных переводчиков в этом году не было. Хотя вполне могли бы себе это позволить.

Закончив укладываться, она написала Дугу записку: отменила встречу и сообщила, что улетает в Лондон.

Велев портье забрать ее вещи, Кейт направилась по коридору к лифтам. Поэтому она не слышала настойчивого телефонного звонка.

Чарли Гамильтон минут пять слушал длинные гудки, а потом с яростью швырнул трубку.

Интервью Кейт наделало в Канне много шума. Все согласились, что этот материал был лучшим из всего, что появилось в газетах о кинофестивале. Дуг Фримен прочитал его со смешанным чувством восхищения и зависти. Джереми Бойл несказанно удивился, а Трейси даже не могла поверить в то, что все так обернулось.

Она провела ночь с Дэвидом О'Нейлом в «Карлтоне», а когда вышла из душа, сразу наткнулась на свежий номер «Пост». Газеты стопочкой лежали на мраморном кофейном столике. Под газетной шапкой она увидела небольшую, размером с почтовую марку фотографию человека, с которым только что рассталась, и заголовок: «Дэвид О'Нейл рассказывает о своей новой роли в «Последнем прощании». Читайте на 24-й странице эксклюзивный репортаж Кейт Кеннеди».

А герой тем временем сидел на веранде, подставив лицо утреннему солнцу, и доедал последний круассан. Держа газету, он придирчиво читал интервью, особенно те места, где Кейт его цитировала.

Читал и удовлетворенно кивал. Она верно ухватила суть. Чарли, кажется, был прав насчет нее.

Дэвид поднял глаза на Трейси и увидел, что та тоже читает, но радости явно не испытывает. Более того, смазливое личико исказила ярость. Бледность, казавшаяся вчера таинственной, на солнце выглядела нездоровой.

— Ты в порядке? — участливо спросил он, наливая ей остатки кофе. — Тебя что-то беспокоит?

— Верно заметил, — процедила она сквозь зубы. — Почему ты не сказал, что давал интервью Кейт Кеннеди?

Дэвид приложил немалые усилия, чтобы остаться невозмутимым. Кажется, эксцессов не избежать, поэтому он так долго и не будил ее. Но она проснулась, и теперь начнется.

— Ты меня не спрашивала, глупенькая. И вообще мне казалось, что тебя больше интересует мое тело.

— О, Дэвид, конечно. Но ведь мне нужно еще и на хлеб зарабатывать! А как же я это сделаю, если Кейт меня опередила?

— Человек не всегда получает все, что хочет, — философски заметил Дэвид. — Кейт получила интервью, ты получила меня. Разве я такой уж неутешительный приз?

Бесполезно. Трейси была похожа на ребенка, который потерял свой леденец. Мокрые после душа волосы быстро высыхали на солнце и превращались в некрасивую копну. Трейси зарыдала.

Дэвид про себя выругался. Господи, ну почему так всегда? Он находит девочку, которая вроде бы таит в себе миллиард возможностей доставить ему удовольствие, и он ложится с ней в постель, чтобы перебрать эти возможности одну за другой. Но что бы ни происходило ночью, утро всегда одинаково. Весь лоск с девчонки сходит, и она на глазах превращается в избалованного ребенка.

Пора ее гнать. Он демонстративно посмотрел на часы:

— Дорогая, мне надо бежать. Я договорился позавтракать с моим агентом в «Кап д'Антиб» и не хочу опаздывать.

Трейси вздрогнула. Она-то думала, что Дэвид сейчас встанет перед ней на колени, будет умолять о прощении, а он… Этого она понять не могла.

— А что ты будешь делать после завтрака? — игриво спросила она, отбрасывая мокрое полотенце.

Но Дэвид уже видел это раньше. И не раз.

— После завтрака я буду собирать вещи. В Лос-Анджелесе умер мой друг. Старый верный друг. Я еду на похороны.

— Значит, ты просто хочешь сказать, чтобы я уходила?

— Примерно. Ради тебя я отказался бы от всего на свете, но только не от прощания с Саем Голдбергом. Он умер вчера, и если я не улечу сегодня днем, то опоздаю и не смогу проводить его в последний путь.

Схватив пиджак, он вышел из номера. Трейси даже не успела ничего ответить.

В это самое время человек в темном костюме и модной шляпе направлялся к столику в «Мартинесе», за которым сидел Джереми. Подойдя, человек показал свое удостоверение и сел рядом.

— В чем дело? — враждебно осведомился Бойл, подогретый несколькими рюмками «Перно».

— Моя фамилия Делон. Инспектор Делон из Каннского отделения сыскной полиции. Следуйте со мной. Doucemenl.

— А в чем дело-то? — повторил Джереми, у которого уже слегка заплетался язык. — Вы не имеете права.

— Ошибаетесь, месье. Право я имею. Равно как и полномочия, данные мне Скотленд-Ярдом. Насколько мне известно, вас хотят допросить относительно кражи.

Несмотря на жару и опьянение, до Бойла начал доходить смысл происходящего.

— Я не имею отношения ни к какой краже, — заявил он, вставая из-за стола — Кто вам это наплел?

— Вчера к нам заглянула одна молодая дама, которая сообщила, что видела вас. Ее рассказ показался мне не слишком правдоподобным, но она была так сердита, что я невольно заинтересовался. А сегодня утром я связался с Лондоном и там все подтвердили. Мне оставалось лишь разыскать вас, что я и сделал.

С этими словами инспектор защелкнул наручники на руке Джереми.

— Скажу прямо, задача оказалась не из трудных, — доверительно сообщил француз. — Вы, англичане, не меняете своих привычек и аперитивы принимаете всегда в одном и том же месте. Я знал, что искать вас нужно на веранде одного из этих дорогих отелей. Или в «Ле Рутьер». Вот если бы вы были французом или корсиканцем, тогда другое дело…

По дороге в полицейский участок Делон прочитал целую лекцию о культуре пития, и Бойлу стало до того невыносимо, что он вздохнул с облегчением, когда за ним закрыли дверь камеры.

 

ГЛАВА 14

— Не понимаю, — сказала Санди дрожащим от слез голосом. — Почему ты не можешь поехать со мной в Лос-Анджелес?

— Потому что Кремер не разрешил, — в десятый уже раз ответил Тед, — А зарплату мне платит именно Эд Кремер.

Они целый вечер спорили из-за того, что вообще не должно было становиться предметом спора. У нее умер отец, она нуждалась в поддержке Теда, своего мужа, разве поехать вместе с ней на похороны так трудно?

Судя по всему, да.

Когда Тед сказал главному, что берет недельный отпуск из-за смерти тестя, он не ждал той реакции, которая последовала. Билл Герати в отпуске. Рут еще не до конца пришла в себя. И даже Трейси находилась во Франции на Каннском фестивале. Кремер понимал, что, если исчезнет и Тед, в его распоряжении останется лишь дезорганизованная толпа репортеров, среди которых нет ни одного, кто смог бы исполнять обязанности редактора. И Кремер испугался. А испугавшись, пригрозил Теду лишением работы.

Тот хотя и подозревал, что все истеричные восклицания не являются настоящими угрозами, но рисковать не хотел. Софи еще грудной младенец, а мальчики растут не по дням, а по часам, не успеваешь покупать им новую одежду. Нет, Санди придется хоронить отца без него. Да там, кроме ее многочисленных родственников, будет половина лосанджелесцев, которые захотят попрощаться с Саем Голдбергом.

Тед вопрос для себя решил. Он остается в Нью-Йорке.

Санди поняла бесполезность дальнейших споров. Впрочем, пора бы уже к этому привыкнуть.

Она вспомнила тот вечер в ресторане, когда сообщила Теду о своей беременности. Он, конечно, удивился. Точнее, был поражен. Но довольно быстро оправился, и у Санди появилась надежда, что семью еще можно спасти.

— Я больше не увижусь с Кейт. Теперь мне нужна лишь ты… и наши дети.

И Санди поверила. Какая бы жена не поверила? Откуда же ей было знать?

Но вскоре он перестал с ней разговаривать. Раньше у них всегда находились темы для бесед. О том, как мальчики учатся. О планах на выходные. О перспективах на отпуск. Теперь все это его уже не интересовало. А когда Санди пыталась заговорить с мужем, тот отвечал рассеянно и невпопад.

Раньше, возвращаясь с работы, Тед обычно садился у камина со стаканчиком и рассказывал, как прошел день. Теперь он сразу уходил в кабинет. А его отговорки о неприятностях на работе и незаконченных делах были неубедительны.

Иногда Санди украдкой заглядывала в кабинет и видела, что Тед сидит с бокалом мартини, уставившись в пространство.

Сначала она пыталась вывести его из этого состояния, вернуть к себе, к детям. С таким же успехом можно было разговаривать с мертвецом. Тед ел, пил, даже спал с ней, и всякий раз она видела перед собой абсолютно незнакомого человека.

Впервые после замужества Санди почувствовала одиночество. Это ее пугало. Даже во время романа с Кейт муж не забывал о семье.

Теперь она порой с трудом узнавала человека, за которого вышла замуж. Которого обещала любить до смерти. Случилось нечто, полностью изменившее его. И Санди подозревала, что это как-то связано с Кейт Кеннеди. Собравшись с духом, она позвонила единственному их общему другу, Рут.

Та обрадовалась звонку. Санди хоть была живым человеком. Во время болезни Рут стала делить окружающих на две группы. Просто люди, с которыми она работала: фотографы, модели, стилисты, коллеги из «Ньюс». И живые люди. Такие, как Майк, ее мама. И вот еще Санди Геблер, урожденная Голдберг.

В тяжелую минуту Рут, естественно, предпочитала общество живых людей. Когда Санди позвонила, Рут пригласила ее вместе пообедать.

— По-моему, тебе самое время навестить больную, — сказала она. — Если, конечно, ты в порядке.

Рут уже знала, что Санди ждет третьего ребенка. Слышала она и об отъезде Кейт. По ее мнению, эти два события были как-то связаны, хотя она не забивала себе голову. У нее и без того хватало забот. Впрочем, несмотря на преданность Кейт, она восхищалась Санди. И сочувствовала ей.

Беременность пошла Санди на пользу. Кожа здорового розового цвета, волосы блестят, а голубые глаза, казалось, стали еще больше. Вместе с тем было заметно, что Санди несчастна. Рут собиралась расспросить ее об отношениях с Тедом. Но позже. А пока она рассказала о своей жизни.

— Как вы познакомились? — спросила Санди, которая благодаря «народному телеграфу» в синагоге уже знала, что у Рут Блюм есть любовник.

— В Париже, в командировке. Сначала это было вожделение. По крайней мере, для него. Я тогда на мужчин даже смотреть не могла.

— Но ты справилась, — улыбнулась Санди, любившая счастливый конец.

— К счастью для нас обоих.

— А как насчет свадьбы?

— Да ты что, я и здоровая-то всегда относилась к этому без энтузиазма, а сейчас вообще говорить нечего. Мы живем вместе, и нас это устраивает. Кстати, а что у вас с Тедом? Его как будто что-то гнетет. С чем это связано, с работой или с домом?

Рут лукавила. Она прекрасно все знала, ибо, приходя к ней, Тед сразу начинал вспоминать Кейт. Хотел понять свою ошибку. Винил себя в ее отъезде. Но Рут не собиралась говорить об этом Санди без крайней необходимости. Она выслушала и приняла близко к сердцу рассказы Санди о том, как муж запирается у себя в кабинете, как молчит за ужином, как без любви занимается любовью…

— Ты знаешь, что Кейт уехала из Нью-Йорка? Навсегда. — Взглянув на Санди, Рут поняла, что той об этом не известно, и продолжила: — Кейт уехала в Лондон. Как только узнала о твоей беременности. Тебе, наверно, не очень приятно это слышать, но, по-моему, Кейт поступила благородно. Она любила Теда, а когда поняла, что он тебе нужен, просто вышла из игры. Уехала, ни с кем не попрощавшись. Даже со мной. Конечно, Тед переживал. Если ты бросаешь любовницу — это одно, но когда любовница бросает тебя — это уже совсем другое. Пойми, задета его гордость. Он проиграл, а проигрывать всегда нелегко.

— Как же ему помочь? — с отчаянием воскликнула Санди. — Клянусь, я сделала все, чтобы отвлечь его от этих мыслей.

— Не горячись, дорогая. Мужчины всегда это делают сами. А если ты будешь ему постоянно напоминать… На твоем месте я вообще перестала бы приставать к нему. Пусть до конца изведает разочарование и вернется к нормальной жизни. Зато когда все кончится, он на все сто процентов опять станет твоим. Кейт Кеннеди исчезнет навсегда.

Санди решила внять совету Рут.

Потом родилась дочь, и мысли о Теде отошли на второй план. Санди назвала ее Софи в честь матери Теда.

Она не стала вникать, оценил ли это муж. Все внимание поглощала малышка, которая отличалась от братьев не только тем, что была девочкой. Сыновья с рождения держались вместе. Конечно, они любили мать, однако не нуждались в ней так, как нуждалась Софи. Дочка была совсем одна. От братьев ее отделяли целых восемь лет. Отец, похоже, ею не интересовался и воспринимал рождение дочери как неосторожность жены, а не как счастье. Поэтому у Софи была только мама. И мама ее не подвела.

Санди относилась к той категории женщин, для которых любить и быть любимыми — самое важное в жизни. Когда Тед от нее отвернулся, пустоту в душе заполнила Софи.

Вскоре стало ясно, что надежды Рут не оправдались. Тед не изменился. Или это никак не отразилось на его отношении к Санди. И, в конце концов, она потеряла терпение.

Их прежний кот Тигр умер, и Санди приобрела котенка. Она стала чаще встречаться с Мартой Уорд, наведываться в гости к другим мамам. Одним словом, начала вести нормальную жизнь. Без Теда.

А в конце мая умер от сердечного приступа отец. Это потрясло Санди до глубины души. Она вновь почувствовала себя одинокой и поняла, что нуждается в поддержке мужа. Смерть отца — такая рана, которую не залечишь ни разговорами с соседкой, ни котенком. Санди опять потянулась к Теду, а он снова подвел ее.

У нее опустились руки. Предстояло устроить детей. Им еще рано знать, что такое скорбь и горечь утраты, они еще слишком малы и невинны. К тому же испытания не заставят себя долго ждать.

Мальчиков взяли на время родители Теда, а за Софи присмотрит Марта Уорд, которой Санди могла доверять.

Уложив в сумку черный костюм и пару джинсов, она поехала в аэропорт.

Никогда в жизни ей не было так одиноко.

Попрощаться с Саем Голдбергом пришло очень много народа. По еврейскому обычаю не было цветов и венков, и лишь немногие из собравшихся надели черное. Вокруг могилы стояли плакальщики в серо-коричневой одежде, как бы подчеркивая этим свое настроение. В жизни евреи любят хвастаться красивыми вещами, но смерть — дело иное.

Дэвид О'Нейл, верный своим национальным традициям, надел черный костюм, накрахмаленную белую сорочку и черный шелковый галстук. В кармане брюк лежала плоская фляга с бренди. Ирландцы пьют на поминках крепкие напитки. Еврейских обычаев он не знал, поэтому захватил с собой флягу.

Он решил бросить в могилу горсть земли, а потом отправиться в «Мерфи» и осушить там флягу, чтобы попрощаться со старым другом по-настоящему. Сай бы не возражал.

Стоя в процессии желающих отдать последний долг умершему, Дэвид недоумевал, куда девался его шофер, который должен забрать его через сорок минут. О'Нейл решил, что этого времени ему вполне хватит, чтобы проводить Сая, а также обменяться рукопожатиями с агентами, продюсерами и актерами, которые рассматривали похороны как некий светский раут.

Дэвид внимательно оглядывал толпу, пытаясь отыскать шофера, и вдруг заметил красивое женское лицо.

Как ее зовут? Сьюзи? Шэрон?.. Нет. Он стал лихорадочно вспоминать, где мог с ней встретиться. Да, в Нью-Йорке, на банкете после премьеры. Господи, это же дочь Сая! Ну конечно же, Санди. Он еще тогда удивлялся, как она выросла, какой стала красивой женщиной. Он также вспомнил, не без сожаления, что у нее есть муж.

Бросив в могилу горсть земли, Дэвид направился к Санди. Он должен выразить соболезнования членам семьи. Так принято.

Санди была удивлена и обрадована, но смерть отца очень сказалась на ней. Она похудела… А в Нью-Йорке у нее были роскошные формы. И волосы сейчас собраны в узел. Это ей совсем не шло.

— Как поживает ваш муж? — спросил он, пытаясь разрядить обстановку. — У него, кажется, хороший удар правой? Может, он сейчас появится и мне лучше спрятаться?

Санди улыбнулась, и он с радостью отметил, что лицо ее почти не изменилось. Даже без косметики она по-прежнему оставалась красавицей.

— Его нет, — ответила Санди, — можете не волноваться.

— А почему? — удивился Дэвид. — Надеюсь, вы не развелись?

И снова улыбка Золушки.

— Ничего столь радикального не случилось. Просто Тед очень занят на работе, много дополнительных обязанностей. Ну, вы знаете…

«Я-то, положим, знаю. Эти «дополнительные обязанности» имеют большие сиськи и откликаются на какое-нибудь пошлое имечко. Боже мой, за кого она вышла замуж?»

— Будь у меня жена, я бы, конечно, не пустил ее одну на похороны отца, — заявил Дэвид. — Как бы я ни был занят.

Санди поджала губы, и ему показалось, что она вот-вот заплачет. Она тут же взяла себя в руки.

— Верю, — сказала Санди.

Дэвид уже хотел спросить, что она делает вечером, но к ним подошла женщина. Он узнал Фриду Голдберг, с которой был знаком много лет, и выразил ей соболезнования. Она машинально поблагодарила.

— После церемонии останется несколько гостей. Мы будем пить чай с медовым тортом. Как обычно, — немного смущаясь, произнесла Санди. — Оставайтесь тоже, если хотите.

Дэвид задумался. Что такое чай с медовым тортом после похорон, ему хорошо известно. В «Мерфи» же никто чай подавать ему не станет. Только старый добрый виски и сандвич с мясом вместо медового торта.

Дэвид вдруг понял, что умирает от голода. Затем снова взглянул на Санди. Такая худенькая, бледненькая… В одиночестве переживает смерть близкого человека…

— С удовольствием, — ответил он. — Кажется, весь мир отдал бы сейчас за чашку чая.

Чего не сделаешь ради женщин?

Со своего места в «Спаго» Дэвид О'нейл мог любоваться Голливудом. Плавательные бассейны, бронированные окна — словом, все, что можно купить за деньги.

Дэвиду хотелось смотреть куда угодно, только не прямо перед собой. Ибо перед ним ела салат из свежих овощей и фруктов Джерри Адамс.

В те редкие промежутки, когда у нее не было любовников, Джерри работала то актрисой, то моделью. Но основное место в ее жизни, конечно, занимали мужчины. Причем Джерри не тратила свое время, юность и сорокадюймовый бюст на первого встречного. Ее мужчина должен быть очень состоятельным. И щедрым. Должен покупать ей билеты на «Конкорд», изумруды из «Бушерона», арендовать для нее частные пляжи на частных островах.

Джерри понимала, что к тридцати годам ее лучшие деньки минуют. Но пока ей только двадцать два. Время еще есть.

Дэвиду были известны взгляды повой любовницы, и он воспринимал их спокойно. Она не станет тревожиться о будущем минимум до двадцати пяти. А к тому времени он уже забудет о том, кто она вообще такая.

Наклонившись вперед, Дэвид заставил ее попробовать икру, которая не являлась фирменным блюдом «Спаго». Им всегда считалась пицца. Но он благоразумно не стал предлагать ее Джерри.

Они познакомились три дня назад на вечеринке в «Бэль Эр». Похороны Сая Голдберга оставили какой-то горький осадок. Смерть друга и очевидные проблемы в жизни его дочери подействовали на Дэвида угнетающе. Ему нужна была встряска, которая бы напомнила, что он богат и еще нравится женщинам.

Познакомившись с Джерри, он понял, что именно такая девушка ему и нужна: высокая смуглая с иссиня-черными волосами, собранными в пучок. Не аккуратный пучок Грейс Келли, а нечто большое и пышное. Кажется, дунь на него — волосы растекутся по ее голым плечам. У Джерри была тонкая талия, которую подчеркивало облегающее платье, а высоченные каблуки прямо-таки создавали угрозу для ее жизни. Увидев Джерри, Дэвид захотел взять ее прямо там.

Но он вытерпел до конца вечеринки, а потом спокойно взял ее на своем пляже. Вышло не так здорово, как можно было ожидать, учитывая ее сногсшибательную внешность. И дело не в ее неопытности. Совсем наоборот. В этом-то и заключалась проблема. Он надеялся на страсть, а увидел лишь профессионализм. Нет, она не была шлюхой в классическом понимании. Однако в ее манере отдаваться ему виделось нечто продуманное и отрепетированное.

А началось с раздевания. Многие женщины предпочитали, чтобы их раздевал Дэвид.

Джерри же устроила целое представление. Его это сначала позабавило. Она распустила пучок, волосы упали на плечи. Затем настала очередь платья. Оно слезло с нее, как банановая кожура. Он подумал, что теперь она сбросит туфли и предоставит ему все остальное, но не тут-то было.

Следующие двадцать минут Джерри Адамс ходила по спальне на высоких каблуках и в черных кружевных подвязках. По ее мнению, это должно заводить мужчин. Груди размером с дыни, казалось, жили сами по себе. Трусиков Джерри не носила, однако Дэвид автоматически представил страницы моды «Плейбоя». Когда же она наконец угомонилась, села на постель, развела ноги и улыбнулась, Дэвид ощутил себя тем человеком, который может оплатить чек любовницы в «Бушероне» и купить ей авиабилет в первый класс.

Но Джерри Адамс не дала ему почувствовать себя мужчиной, который нравится женщинам. Лишь богатой знаменитостью. Впрочем, пока ему этого достаточно.

Дэвида вывел из задумчивости официант, принесший икру. В «Спаго» умели достойно подать достойные блюда. Хрустальная вазочка с черной икрой лежала на спине ледяного лебедя. Интересно, успеет ли он растаять до того, как Джерри покончит с икрой. Впрочем, О'Нейл не собирался наблюдать за этим. Ее жадность к еде казалась ему отвратительной.

Взгляд Дэвида рассеянно блуждал по залу, который стал быстро заполняться. «Спаго» был единственным рестораном, куда выстраивались очереди. И богатые люди покорно ожидали. Совать официантам стодолларовые банкноты за «особую услугу» не имело смысла. Каждый в очереди мог себе это позволить. В итоге всем приходилось ждать.

Оглядывая зал, Дэвид обратил внимание на парочку, сидевшую в дальнем углу. Он узнал режиссера Мэла Коэна, последнего из могикан. Ходили слухи, что когда-то он был любовником Марлен Дитрих. Но сейчас Коэн оживленно разговаривал с какой-то блондинкой, похоже, с обычной шлюхой.

Дэвид взглянул на них более внимательно. Нет, девушка рядом с Мэлом не шлюха. Это Санди Геблер, дочь Сая Голдберга. Наверно, Мэл выражает ей соболезнования. Они с Саем были друзьями. О'Нейлу вдруг захотелось поменяться местами с Коэном.

Санди ела пиццу, и Дэвид одобрял ее выбор. Он заметил, что и выглядит она гораздо лучше, чем на похоронах. В глазах появилась жизнь, а волосы она, наверное, вымыла утром. И вообще в ней была какая-то чистота. Здоровая чистота. «Интересно, она тоже устраивает стриптиз, когда хочет возбудить мужа?» — подумал Дэвид и тут же устыдился.

Женщины вроде Санди, милые женщины с детьми, не опускаются до дешевых трюков. Вероятно, она даже не знает, с чего начинается стриптиз. Неожиданно Дэвид вспомнил о Гвен.

О бывшей жене он не думал давно. С самого развода. Но теперь мысли нахлынули разом. Тогда он был счастлив. У него были дом и жена, всегда готовая помочь, утешить. Даже малыши совсем не действовали на нервы. Они возились где-то рядом и органично вписывались в семейную обстановку.

Дэвид рассеянно посмотрел на Джерри, которая вылавливала пальцем оставшиеся на дне вазочки икринки. Затем она сунула палец в рот и облизала.

Господи, половина мужчин в городе сходят по ней с ума, а он испытывает лишь грусть. С трудом овладев собой, Дэвид произнес:

— Стриптиз — твой единственный номер? Или ты умеешь что-нибудь еще?

Сидя в темноте дома на Малибу-бич, Дэвид благодарил Бога, что рядом никого нет. Зализывать раны он всегда предпочитал в одиночестве.

Встав с кресла, он налил себе водки. К черту вермут.

Сделав хороший глоток, Дэвид вышел на крыльцо и зажег свет. Ветерок с океана приятно холодил кожу. Ничего, жизнь еще не кончена.

Он сел у бара и вдруг заметил серьгу, валявшуюся на полу. Модная в этом сезоне штучка от «Картье». Маленькие бриллианты в золоте. Ее серьга. Придется вернуть. Ничего, он попросит кого-нибудь.

Возвращаясь в тот вечер из «Спаго», они завернули по пути в «Сен-Лоран» на Родео-драйв. Джерри приглянулся один костюм, и Дэвид купил его, не дожидаясь, пока она попросит. Еще в ресторане Джерри обещала ему рай на земле, и он считал, что небольшой стимул не помешает.

Дома она сразу приступила к активным действиям. В ее добровольном стремлении угодить было что-то неприличное, поскольку истинного желания Дэвид не чувствовал. Она не находила его привлекательным. Во всяком случае, ни разу об этом не сказала, даже не слушала того, что он ей говорил. Все до идиотизма просто: Дэвид подарил ей костюм, значит, она должна отблагодарить.

И отблагодарила. Дэвиду оставалось только догадываться, откуда ей известен трюк с холодным кремом и горячей водой.

Он был восхищен. По крайней мере, его глаза и разум. Но тело осталось безучастным. Тогда Джерри изменила тактику. Перейдя в бассейн, она продемонстрировала свое умение под водой. И тоже безрезультатно.

Дэвид начал раздражаться. Однако взглянув на свою вялую плоть, он пришел в замешательство. Дэвид бросился в раздевалку, сорвал с крючка махровый халат и, завернувшись в него, почувствовал облегчение. Когда он вернулся к бассейну, Джерри там уже не было. Может, она поняла намек и убралась домой?

Любой на ее месте поступил бы именно так. Но только не Джерри Адамс. Она решила, во что бы то ни стало, отблагодарить его.

Через пять минут она вернулась. В одних черных сапогах. Обмазав все тело кремом.

— А я для тебя кое-что приготовила, — торжественно заявила она.

Дэвид взорвался. Грохнув стаканом о стойку бара, он вскочил на ноги и крикнул:

— Господи, неужели ты не понимаешь, как это все нелепо?

— Нелепо? — изумилась Джерри. — Мужчины от этого просто звереют.

Дэвид О'Нейл тоже озверел. Схватив девушку за руку, он потащил ее в спальню и указал на стул, где лежала одежда:

— Забирай свои вещи и проваливай. Быстро. А когда я говорю «быстро», то имею в виду пять минут. Слышишь?

Джерри слышала. Он еще не успел допить стакан, а она уже оделась. И не забыла прихватить новый костюм.

Теперь, вспоминая об этом, Дэвид усмехнулся. Он ее не винил, если уж кого винить то самого себя. На долю секунды ему захотелось пожалеть Дэвида О'Нейла, однако он подавил это желание. У него не было времени на mea culpa.

Необходимо что-то предпринять. Вернуться к нормальной жизни. Перед ним сразу возник образ Санди Геблер. Чистой, неиспорченной Санди. Естественной, как яблочный пирог. Может, именно в этом он и нуждается. Может, он слишком загулялся?

Дэвид опять наполнил стакан, вдохнул соленый ночной воздух и задумался. Дэвид О'Нейл и соседская девчонка. Он подумал о Гвен. А почему бы и нет? Ничего ужасного в семейной жизни нет. Во всяком случае, у него не возникало проблем с эрекцией.

Аргумент стал решающим. Хватит, с развратом покончено. Никаких экзотических номеров, черных сапог и подводной акробатики.

С таким настроением Дэвид вернулся в дом и нашел телефонную книгу. Чем раньше он позвонит Санди Геблер, тем лучше будет себя чувствовать.

Когда он предложил съездить на пляж, Санди ухватилась за его приглашение, словно утопающий за соломинку. Она уже забыла о теплом калифорнийском солнце. Здесь, конечно, жарко, но не как в Нью-Йорке, где солнце палит немилосердно. Здесь оно мягкое, ласковое. Едва Санди прошлась босиком по песку и очутилась в теплой воде, она сразу поняла, что вернулась домой.

Детство и юность Санди провела как типичная калифорнийская девчонка. Спорт и здоровая пища. В школе она не блистала, поскольку слишком увлекалась морем, серфингом и скейтбордингом. Она первой среди друзей стала вегетарианкой. И если бы в семнадцать лет ей понадобилась косметическая операция, Санди бы обязательно на это пошла.

Но единственная ее проблема заключалась в отсутствии всяких проблем. Ее подруги ходили к психотерапевтам и диетологам. Она бы с радостью составила им компанию, однако что поделаешь, если она счастлива и красива.

Десять лет жизни в Нью-Йорке подточили и счастье, и красоту. Зато сейчас она вернулась домой и снова ощутила себя той же юной девчонкой.

Потом солнце начало клониться к закату, и Санди тоже спустилась на землю. Нужно идти домой и проведать маму. Надо позвонить детям в Нью-Йорк.

Дэвид не возражал, хотя не привык обращать внимание на женские отговорки. Но ее он послушался. Ему почему-то очень захотелось, чтобы Санди хорошо о нем думала.

Что это с ним? Вероятно, перегрелся на солнце.

На следующий день они встретились снова. И на следующий тоже. Она узнала, что у Дэвида недалеко есть дом.

— Почему ты мне раньше не сказал? Гораздо приятнее загорать на веранде, ты предложил бы мне коктейль, а я сделала бы тебе за это сандвич.

— Я думал, что приглашать тебя в дом… неудобно. Ты замужняя женщина и вообще…

— Главное не обстановка, а человек, — возразила Санди. — Если бы ты замышлял что-то коварное и нехорошее, то сделал бы это и на пляже.

— На пляже? — удивился Дэвид. — У всех на глазах? Что бы тогда было с моей репутацией?

Санди внимательно посмотрела на него. Так умеют смотреть только взрослые женщины, знающие, чего они хотят. И впервые в жизни Дэвид окончательно смутился.

— Ты уверена? — тихо спросил он.

— Только при условии, что мы думаем об одном и том же. В противном случае нет.

Дэвид помог ей встать с песка и, захватив их вещи, сообщил:

— Я живу в пяти минутах ходьбы. Если бегом, то две минуты.

Они бежали наперегонки до самого дома.

В пятницу утром у Теда был настоящий аврал. Всю неделю после отъезда Санди он нервничал.

Кремера что-то беспокоило. А когда главного что-то беспокоило, страдали окружающие. Теду с Биллом Герати крепко досталось.

Ирландец получил свое два дня назад, когда обедал с боссом. Сегодня настала очередь Теда. Поэтому он носился сейчас по дому, как угорелый, пытаясь найти себе чистую рубашку. Он раздраженно перерыл весь шкаф, но чистой оказалась только серая джинсовая рубаха, которую он надевал в выходные, когда работал в саду. Еще одна в голубую клетку тоже не годилась для обеда с главным.

— Санди, Санди, — бормотал он себе под нос, — почему тебя нет рядом, когда ты мне нужна?

После отъезда жены Теду стало ее не хватать. И дело не только в чистой рубашке. Приближались выходные, и он не знал, с кем их провести. Они с Санди обычно ездили на рынок, где делали покупки на неделю, а на обратном пути останавливались у закусочной. Вернувшись домой, они разгружали машину, брали детей и ехали купаться. По воскресеньям у них был либо пикник, либо барбекю с друзьями.

В последние месяцы выходные Теда не слишком интересовали, однако после этой бешеной недели ему просто необходима серьезная подзарядка. Иначе он не справится с таким монстром, как Эд Кремер.

Он хотел позвонить Санди в Лос-Анджелес и спросить, что делать с рубашкой. Но вспомнив, как она выглядела, когда уезжала на похороны отца, Тед почувствовал себя мерзавцем.

Она была просто убита. И так одинока…

В сотый раз за эту неделю Тед задал себе вопрос: почему тогда подчинился Кремеру? Почему не настоял на своем, не поехал вместе с Санди? Тогда бы он еще мог считаться достойным человеком.

Однако Теда сейчас интересовали не похороны и не его взаимоотношения с женой. Больше всего Теда сейчас волновало его будущее в «Ньюс».

Дело в том, что в газете появилась вакансия. Заместитель главного редактора. Тед был кандидатом на эту должность. К сожалению, и Билл Герати тоже. После внезапной смерти бывшего заместителя между Тедом и Биллом началась жестокая борьба, целью которой было кресло покойного. Нужно только умело поднажать на Кремера. А сделать это не очень сложно.

Тед уже отчаялся найти рубашку. Старик придает такое значение внешности подчиненных, словно возглавляет жюри конкурса красоты, а не газету.

В конце концов, время еще есть. Можно послать секретаршу в «Блюмингдейл» за белой рубашкой.

Садясь рядом с Кремером за столик, Тед понял, что разговор предстоит серьезный. Он видел, в каком раздражении пребывает шеф. Едва появившись в клубе «21», он с ходу выместил злость на официанте, подававшем напитки. По мнению Кремера, тот неправильно сделал «Манхэттен». Не избежал этой участи и официант, отвечающий за меню. Кремер заказал палтус, обычный вареный палтус, которого сегодня не было в меню.

— Зачем я сюда пришел? — набросился он на испуганного официанта. — Зачем я трижды в неделю разбазариваю деньги «Ньюс», если вы не можете предложить мне на обед ничего стоящего?

Ему предложили морской язык. Камбалу. Другую имеющуюся рыбу. Однако главного это не устроило, и он потребовал к себе метрдотеля. Тот заверил, что, если мистер Кремер согласится подождать несколько минут, ему непременно подадут вареного палтуса. «За которым сейчас пошлют в другой ресторан шеф-повара, со строжайшим наказом: без оного не возвращаться», — подумал Тед.

Он нервно поежился, чувствуя, что вот-вот очередь дойдет и до него.

Кремер, удовлетворенный победой, решил продемонстрировать ему свое обаяние, и Тед, используя благоприятный момент, осторожно затронул тему свободной вакансии. И натолкнулся на каменную стену. Тогда он прямо спросил главного, кого тот собирается назначить своим заместителем. Кремер отмахнулся. Эта проблема его явно не занимала. Он сказал, что хотел посоветоваться насчет отдела моды.

«Вот оно что. Понятно. Теперь главное — ему не перечить».

Тед выслушал оценки Кремера о работе отдела. Ничего нового. Газете нужны обзоры, потому что их требуют рекламодатели. И они регулярно выходят у конкурентов.

Наконец Тед решил высказать свое мнение.

— Честно говоря, я не вижу никакой проблемы, — начал он. — Рут обо всем позаботится. Она вернулась к работе, и скоро все проблемы будут решены.

Кремер хитро взглянул на него:

— Вернуться-то она вернулась, но надолго ли? Вдруг случится рецидив? И как нам тогда быть?

«Куда он, черт возьми, клонит?»

— Мне кажется, — осторожно сказал Тед, — что вы создаете проблему на пустом месте. Рут выздоровела, ее врач за это поручился.

— А вот я не уверен. Давай лучше пораскинем мозгами и представим, что делать, если — подчеркиваю, если — Рут не сможет работать с нами.

Смутные подозрения Теда, кажется, начали подтверждаться. Так вот зачем ему нужен этот обед! Кремер не желал говорить о повышении. Он желал обсудить, как ему избавиться от Рут.

Тогда, воспользовавшись тем, что подсказывал ему многолетний опыт выживания в газете, Тед взял быка за рога.

— Как вы смотрите на Трейси? — спросил он.

— Не пойдет, — заявил Кремер. — Трейси хорошая девочка, с большим потенциалом, но пока неопытная.

Тед облегченно вздохнул. Она, конечно, весьма аппетитна, однако не настолько, чтобы старый волк потерял из-за нее разум.

— А если взять кого-нибудь из других журналов? — запустил он второй пробный шар. — Я мог бы назвать первоклассных репортеров, которые готовы хоть сейчас поменять место работы.

К его удивлению, Кремер отверг и эту идею.

— Я не хочу брать людей со стороны, — возразил он. — У меня нет денег. И шум поднимется.

— Верно. Трейси не захочет работать под началом у чужака, когда она фактически руководила отделом Рут.

— Вот именно, — согласился Кремер и неожиданно добавил: — Я рад, что ты меня понимаешь.

«Еще бы. Только вот какого черта я потакаю твоим капризам и выходкам».

Ни с того ни с сего ему вспомнилась Кейт. Все сложилось бы иначе, если бы Кремер тогда не устроил истерику, Тед взглянул на своего лощеного начальника и с трудом подавил желание свернуть ему шею. Связавшись с Трейси, главный перестал талдычить сотрудникам о пуританской морали владельца газеты. «Мы все равны. Только некоторые из нас равнее других», — мрачно подумал Тед, вспомнив строчки Джорджа Оруэлла. «Трахай свою рыжую, Эд. Наслаждайся, пока можешь. Потому что настанет день, и я предприму кое-что, и это заставит тебя пожалеть о том, что ты с ней познакомился».

— А с Биллом вы уже обсуждали этот вопрос? — Главный кивнул. — И что?

— Он назвал людей, которые могли бы взяться за эту работу. Но меня такой вариант не устроил.

Тед сделал вид, что задумался.

— Похоже, у меня есть одна идея, — наконец сказал он. — Но почему бы сначала не поесть, а? А потом и поговорим.

В клубе «21» заказ обеда — целый ритуал, на который обычно уходит минут десять. А если официант окажется нерасторопным, то еще больше. Кремер стал отчаянно махать персоналу ресторана. Ничего, пусть ублюдок подергается.

План Теда был прост, даже вульгарен, но он не касался Трейси.

Идея заключалась в том, чтобы пригласить к сотрудничеству с «Ньюс» профессионалов из журналов мод. Допустим, на этой неделе о моде осеннего сезона рассказывает Элинор Грин из «Вог», а на следующей уже Бетти Маккуин из «Моды» посоветует читателям, как следовать за последними парижскими веяниями, затрачивая весьма скромные средства. Таким образом, у каждого модного журнала будет свой день в «Ньюс». Это должно резко увеличить популярность газеты и, возможно, ее тираж.

Кремер ухватился за его предложение как утопающий за соломинку. Именно такого совета он ждал от Теда. Наконец у него появится возможность избавиться от Рут. Даже она не сможет конкурировать с целой командой лучших нью-йоркских журналистов в области моды.

Следовательно, он сможет назначить Трейси редактором отдела, не опасаясь, что она наломает дров.

Кремер вызвал старшего официанта.

— Полагаю, это следует отметить, — сказал он Теду. — Будешь коньяк? Здесь подают лучший.

Тед понял, что своим предложением записал в свой актив дополнительные очки и получил реальное преимущество перед Биллом Герати, хотя погубил карьеру Рут.

Он согласно кивнул и позволил официанту палить ему щедрую порцию «Наполеона». Поднимая рюмку, он старался не глядеть на Кремера. Бизнес и чувства — понятия несовместимые. В бизнесе нет места любви. И дружбе.

Санди лежала в большой ванне из белого мрамора. От воды поднимался ароматный пар, на кафельном бортике стояли два бокала и охлажденная бутылка «Крага».

Ее взгляд скользнул по мозаичному рисунку, привезенному из Рима, по толстому белому ковру, по банным полотенцам «Порто». Санди закрыла глаза, чтобы запечатлеть все это в памяти. Сегодня ее последний день в Калифорнии. Последняя встреча с Дэвидом. Ей хотелось бы иногда вспоминать об этом дома.

— Почему ты лежишь с закрытыми глазами? — спросил Дэвид, выходя из душевой. — Как мертвая.

— Не мешай, — шутливо отмахнулась Санди. — Я пытаюсь мысленно сфотографировать всю обстановку. Так сказать, увековечить в своей голове.

— Зачем? Это же не Сикстинская капелла.

— А для меня — да, — твердо ответила Санди. — Тут я была счастлива. И я хочу запомнить, чтобы потом вспоминать.

Дэвид наклонился, обнял ее за талию и заставил сесть.

— Знаешь, я не умею разговаривать с человеком, который, закрыв глаза, витает где-то в облаках. Ты хочешь запомнить, как выглядит моя ванная? Зачем? Или ты намекаешь, что все кончено? Мне это не нравится.

Санди дотянулась до бутылки «Крага». Шампанское ударило ей в нос, и, вместо того чтобы выглядеть серьезной, она стала похожа на котенка, пытающегося ухватить себя за хвост.

— Все было прекрасно. Какой-то сказочный праздник. Но мы оба знаем, что так не может продолжаться вечно. Будь благоразумен, милый.

— С какой стати я должен быть благоразумным? Где записано, что Дэвид О'Нейл обязан вести себя как добропорядочный гражданин и распрощаться с самой красивой блондинкой на свете?

— Я же серьезно, — терпеливо продолжала Санди. — Помимо того, что я блондинка и, как ты говоришь, красивая, у меня имеется и еще кое-что. Начать хотя бы с мужа.

Дэвид наполнил ее бокал доверху. Санди очень чувственна, когда немного выпьет.

— Не вижу ничего серьезного, — возразил он. — Твой муж постоянно либо работает, либо развлекается на стороне. Если я начну время от времени наезжать в Нью-Йорк, он этого даже не заметит.

— То есть кинозвезда будет наведываться ко мне en route, чтобы на скорую руку заняться любовью? Об этом можешь забыть сразу. Звучит чертовски неприлично.

Он запустил пальцы в ее длинные волосы и откинул их назад.

— Не горячись. Ничего неприличного я тебе не предлагаю. Впрочем, если то, что было у нас в эти дни, кажется тебе неприличным…

— Тогда что ты предлагаешь? — подозрительно спросила она.

— Хочешь, чтобы я раскрыл все карты? Или только часть?

— Говори все. У меня еще час до самолета.

— Тогда вылезай из ванны, женщина, и отправляйся в постель. Я не собираюсь открывать душу русалке.

Санди ловко завернулась в полотенце, которое стоило не меньше двух сотен, и направилась за Дэвидом в спальню.

— А теперь говори, зачем ты вытащил меня из ванны.

— Речь пойдет о твоей фамилии, — небрежно сказал Дэвид. — Сейчас ты Геблер… Пока сойдет. Но вряд ли тебе стоит держаться за эту фамилию до конца жизни.

— Ты предлагаешь вернуться к девичьей? А как же дети?

— Я не имею в виду Голдберг, дорогая. Фамилия слишком еврейская. Мне кажется, тебе гораздо больше подойдет какая-нибудь ирландская. Скажем, О'Нейл. Санди О'Нейл. Миссис Санди О'Нейл. А?

Она села на кровать, лишившись дара речи.

— А Тед? — наконец с отчаянием спросила она. — Дети? Они же с ума сойдут от такого потрясения.

— Никто с ума не сойдет. Даже ты. Какая же ты дурочка, честное слово, — улыбнулся он. — Неужели ты не поняла, зачем я хотел приехать в Нью-Йорк? Ну уж не за тем, чтобы лишний раз наскоро переспать с тобой. Это можно сделать в любом другом месте. Я имею в виду нечто более серьезное. А поскольку это действительно серьезно, не надо, по-моему, принимать решение за пять минут. Я думаю, нам следует поговорить. Чтобы ты привыкла к этой мысли. А подобные разговоры легче вести в Нью-Йорке. Но если ты хочешь сделать это немедленно, на пляже…

— Дэвид, Дэвид… Ну что ты со мной делаешь? Почему нельзя оставить все как есть? Так намного проще. Никто бы не страдал…

— Значит, ты еще не поняла? Я люблю тебя. Кажется, и ты ко мне неравнодушна. А если мы кому-то взъерошим перышки, то ничего страшного. Нужно учиться жить.

 

ГЛАВА 15

В офисе ее ожидало не меньше двух десятков сообщений, но лишь несколько привлекли внимание Кейт.

Хьюз Хартман поздравлял ее с эксклюзивным интервью. Она и сама была довольна. Это, в сущности, ее первый серьезный материал, отправленный из Европы. Некий сдвиг с мертвой точки. Возможно, теперь у нее все пойдет на лад. Второе сообщение было от Дуга Фримена, который приглашал ее на ужин.

При других обстоятельствах она тут же позвонила бы ему и договорилась о встрече. Однако новое появление Чарли Гамильтона в ее жизни вывело Кейт из равновесия. Если она снова встретится с ним, ей конец. А он? То ли его по-настоящему тянет к ней, то ли он ведет какую-то игру?

Кейт решила неделю подождать. Скоро волнение, порожденное Каннским кинофестивалем, уляжется. Дождливое английское лето позаботится об этом.

Поэтому Кейт сосредоточилась на делах своего европейского бюро. Долгие разговоры с Аланом Бейкером убедили ее в том, что работы в Европе непочатый край. Она поняла главную ошибку, которую совершали руководители всех европейских бюро: они тратили все силы на выпуск еженедельного обзора местных событий.

«Мне заниматься им не обязательно. Алан делает свою колонку вполне профессионально. Зачем отнимать у него хлеб? Лучше сосредоточиться на больших материалах».

Идут слухи, что принцесса Монако Каролина вновь забеременела. Кейт просмотрела свои вырезки. В ее новом муже нет ничего примечательного. Зато интервью с ее первым супругом Филиппом Жюно будет сенсацией. Его Кейт поставила в начало списка.

Теперь о членах королевской семьи. Принцесса Мишель обогнала по популярности герцогиню Кентскую. Просматривая материалы, Кейт наткнулась на фотографию американской кинозвезды Ку Старка. Его она тоже внесла в список.

К концу недели она включила в рабочий план все заслуживающие внимания темы. Он оказался таким обширным, что Кейт имела работу на год вперед. Если ей удастся сделать хотя бы двадцать процентов из намеченного, она с лихвой оправдает свое пребывание на посту руководителя европейского бюро.

За работой Кейт совершенно забыла о Дуге Фримене, которому пришлось напомнить о себе телефонным звонком. Разговор вернул ее на землю. Господи, прошло уже две недели, а она ничего не знает о Чарли Гамильтоне. Правда, она надеялась, что он сам попытается с нею связаться, но, с другой стороны, понимала, что это нереально. Он уже сделал первый шаг к сближению. Теперь очередь за ней.

Она велела секретарше передать Дугу, что у нее совещание, и она свяжется с ним позже.

По другому аппарату Кейт набрала рабочий номер Чарли. Время игр закончилось. Когда трубку сняли, Кейт сначала растерялась, но тут же опомнилась: «Я Кейт Кеннеди, руководитель лондонского бюро «Нью-Йорк дейли ньюс», черт возьми, а не влюбленная школьница».

Она назвала секретарю Чарли свое полное имя и должность, но уверенности это ей не прибавило. Чарли не оказалось на месте, и сомнения, не раз посещавшие Кейт, тут же вернулись.

Она спросила, когда Чарли Гамильтон появится.

Секретарь не знала. Мистера Гамильтона вообще нет в Англии.

— Когда он вернется в Лондон?

Неизвестно. Чарли Гамильтон в Калифорнии. Мисс Кеннеди может оставить свой номер телефона и сообщение для мистера Гамильтона. Кейт отказалась.

Она тяжело переживала неудачу. Если бы Хартман попросил ее взять эксклюзивное интервью у президента Франции, она бы это сделала. Если бы понадобилось встретиться с Папой, Кейт и тут не подвела бы своего начальника. Но оставить коротенькое благодарственное сообщение английскому театральному агенту… Это выше ее сил.

Кейт покачала головой. Они ведь были так близки. Чуть не полюбили друг друга… Что-то помешало. Сначала ее работа. А теперь его. Встретятся ли они вообще когда-нибудь? Или будут только до конца жизни вспоминать друг о друге?

Кейт ощущала внутри некую пустоту. Как говорилось в одном старом голливудском фильме: «Лучшее лекарство для человека — другой человек».

Она позвонила Дугу Фримену. Сердце у нее при этом особенно не билось, но парень ей все-таки нравился. К тому же пора немного расслабиться.

Когда вечером Дуг ворвался в ее квартиру, она не знала, чего от него ждать. Одного взгляда на его спортивную рубашку с открытым воротом было достаточно, чтобы понять: это свидание, по крайней мере, не станет повторением их первого совместного ужина. Теперь ясно, почему клуб Бурка ее раздражал. Туда ходит светская публика, когда ее тянет на благотворительность. А для этого нужно много денег или солидный кредит. Люди вроде Кейт на дружеский ужин туда не ходят. «Поэтому-то мне было там не по себе».

На этот раз Дуг повел ее в маленький греческий ресторанчик в Куинсвее. Атмосфера этих мест напомнила Кейт американские «Маленькую Италию» и «Чайнатаун». Народ приходит сюда получать удовольствие и веселиться.

Стоило им войти в ресторан, как на Дуга обрушился поток восторженных приветствий. Кассир вышел из-за своей загородки и пожал ему руку. Официант поставил бутылку ретсины, которую нес клиенту, и стиснул Дуга в объятиях, как родного брата. Даже повар, старый хрыч в клетчатом переднике, выглянул из кухни и помахал ему.

— Часто здесь бываешь? — улыбаясь, спросила Кейт, когда они наконец сели.

— Только с друзьями.

После этого стало легко. Они возобновили разговор с того места, на котором он прервался в Канне.

Ей очень хотелось узнать о Джереми Бойле, и Дуг рассказал во всех подробностях, как заправский сплетник. Джереми продержали в участке сутки, а потом депортировали.

— Можешь себе представить, что он им там устроил. Первым делом стал требовать адвоката. Заявлял о своих правах. Но французам было наплевать на его права, и к его требованиям стали относиться более или менее серьезно только после того, как он пересек под конвоем пролив.

— А потом? — спросила заинтригованная Кейт.

— А потом в дело вмешалась его родня. Джереми, конечно, отщепенец и позор семьи, но он все-таки Бойл. Они наняли адвоката из конторы «Клиффорд Ги». Эти ребята вытаскивали многие поколения Бойлов из всевозможных трясин. И должен тебе сказать, благодаря их усилиям Джереми выпустили под залог в пятьдесят тысяч фунтов. И, могу поспорить, старик Бойл выложил еще не меньше двадцати тысяч на взятки. Чтобы неприглядная история не попала в газеты. Впрочем, никакие деньги не помогут, когда дело дойдет до суда. Такие скандалы утаить, как правило, невозможно.

Когда им принесли заказ, Кейт все еще размышляла над судьбой Джереми Бойла. Его, конечно, не оправдают. Нельзя бесконечно лгать и обманывать людей, рано или поздно тебя схватят за руку. Его Кейт не жалела. Жаль только, что именно ей пришлось звонить в полицию.

Потом она выбросила Джереми из головы и занялась едой.

Так вот почему Дугу нравилось это местечко. С людьми вроде него здесь обращались словно с родными. Им подносили самые разнообразные напитки, включая узо, ретсину и странный греческий коньяк, обманчиво мягкий на вкус, но сбивающий с ног.

Кейт в основном пила «Перье». Она не хотела напиваться, как в Канне.

Дуг велел принести счет и обернулся к Кейт:

— Ты пойдешь со мной?

Она искала предлог для отказа. Устала. Завтра аврал на работе. Не в настроении…

«А зачем отказываться? Он веселый, красивый… Мы уже были с ним в постели».

И она пошла к Дугу Фримену. Потому что нуждалась в обществе друга.

Он жил в современном квартале. Вестибюль дома напоминал вестибюль четырехзвездочного отеля. Здесь ощущалось нечто бездушное. То же можно было сказать и о квартире: скорее пристанище, нежели жилье. Мебель низкая, современная и явно дорогая. Все бежевое. От ковров до занавесок. «Он здесь, наверно, только ночует».

Когда Дуг начал разливать «Хайна», Кейт сказала:

— Я опять напьюсь, а мне этого не хочется. Может, отправимся в кровать?

Так начался ее самый легкий и самый веселый роман.

 

ГЛАВА 16

Что-то случилось. Это происходило прямо на глазах у Рут. Только она не могла понять, в чем дело.

А началось с ее секретарши. Девушка, которая работала в отделе у Теда, заболела, поэтому у Рут забрали ее верную секретаршу Бретт. В понедельник утром она доложила о своих новых обязанностях. Теперь она будет обслуживать не только Рут, но и других. Причем «другим» ей велено оказывать предпочтение. В конце концов, Рут одна, а других много.

Результат не заставил себя ждать. В офисе без конца звонили телефоны, к которым некому было подходить.

Рут готова была рвать и метать. Сначала досталось Бретт. Затем Рут отправилась к главному менеджеру. Но того ее проблемы ничуть не тронули. Наконец взбешенная Рут ворвалась в кабинет Теда, который в ответ на ее претензии лишь смущенно усмехнулся.

— Я бы справилась, будь хоть Трейси на месте, — возмущалась Рут, — но она в Канне! Я вынуждена целый день сидеть на чертовом телефоне. Каких обзоров от меня ждут, если я даже не могу познакомиться с материалом?

— Пусть модели одежды присылают к тебе в офис, — посоветовал Тед. — Ты не обязана мотаться по демонстрационным салонам.

— А фотосъемка? Надеюсь, ты не предложишь мне управлять фотосъемкой с помощью телепатии?

— Все зависит от фотографа, — невозмутимо ответил Тед. — Если у тебя есть человек, на которого ты можешь положиться, который знает твой стиль работы… И потом, это временно.

Тед рассуждал здраво. Но Рут бесило, что он предлагал ей компромисс. Почему его не возмутило то, как с ней обращаются? Ведь формально он был ее начальником. Раньше Тед не позволил бы обижать своих подчиненных. А теперь он спокойно рассуждает о том, как найти выход из сложившейся ситуации.

Она решила не тратить силы, которые нужны для работы над обзором.

Однако ее снова вывели из себя, дав очередную разметку. Перед выходом каждого номера делается макет с полосами, на которых лишь контурами обозначены материалы и реклама в самом низу колонки. Именно она и взбесила Рут.

Как правило, ее обзор занимал две полосы, а рекламе отводилось крохотное место по краям. Обойтись без рекламы Рут не могла. Собственно, благодаря ей и выходили обзоры. Но теперь рекламе отвели столько места! Сообщения о манхэттенских бутиках практически сожрали материал о купальниках, подготовленный Рут на этой неделе. Ее обзор занимал лишь полстраницы.

Она снова ворвалась к Теду.

— Черт возьми, что здесь происходит?

Тот поднял на нее глаза. Волосы разметались, лицо раскраснелось, ее буквально трясло от ярости. «Господи, началось».

— Ты насчет обзора? — как можно спокойнее осведомился он.

— Во всяком случае, не насчет твоего здоровья! — взвизгнула Рут. — И если ты немедленно не ответишь прямо на мой вопрос, боюсь, тебе придется беспокоиться и о здоровье!

— Рути, о себе я позабочусь. А вот твое состояние меня действительно волнует.

Тед не лгал. Ему хотелось как-то успокоить ее. Он вышел из-за стола, прикрыл дверь, потом достал из бара виски и лед.

Рут ошарашенно глядела, как он разливает виски по стаканам. Он что, ненормальный? Они знакомы со школы, Тед лишь однажды видел, как она пьет. Это было давно. Бармицей ее брата.

Почему же Тед наливает ей виски?

Рут вдруг поняла: он собирается сказать ей что-то очень неприятное.

— О'кей, Тед, выкладывай.

— Это не мой секрет, — поморщился он. — А Кремера.

Она качнула стакан, и на дне зашуршали кубики льда. Она всегда так делала, когда нервничала.

— Если наш дорогой босс вдруг ни с того ни с сего невзлюбил моду, он не обязан сообщать мне об этом лично. Пока, во всяком случае. Обрисуй мне хотя бы контуры происходящего.

— Дело не в моде, — чужим голосом отозвался Тед.

Его тон еще больше встревожил Рут, и она глотнула виски.

— Значит, в моей секретарше. Хорошо, берите ее, если она вам так нравится. Но дайте мне временную.

Тед со злостью поставил стакан. В его жизни бывали минуты, когда он ненавидел дело, которым занимался.

— Рут, секретарша тоже ни при чем. Как и мода. С модой все в порядке. Не в порядке с Кремером. Тебе самой надо увидеться с ним и все выяснить.

— Вот оно что, — медленно произнесла Рут. — Почему же ты сразу не сказал? Значит, все? Я имею в виду свою работу. Он хочет, чтобы я ушла? Скажи, Тед, сколько у меня еще времени? — Тот залпом допил виски и налил вторую порцию.

— Понятно. Можно говорить даже не о месяцах, а о неделях. Но сколько именно?

— Недолго. О Господи, Рут, мне очень жаль, Я бы сказал тебе раньше, если бы…

— Но твое будущее оказалось важнее, — кивнула она, поднимаясь. — Я тебя не виню. У тебя жена и дети, которых нужно кормить. А мне, как говорится, терять нечего. И Майк поддержит меня, пока я не найду себе что-нибудь. Ладно, спасибо за то, что так тактично мне все рассказал.

Вернувшись к себе, Рут позвонила секретарю Кремера. Та велела не класть трубку и пошла к боссу.

— Он ждет вас через полчаса. Это удобно?

Рут ответила, что вполне, и положила трубку. Достав из сумочки особый ключ, она открыла верхний ящик, где хранила личные бумаги, не предназначенные для глаз секретарши: записки от любовников, конфиденциальные договоренности о гонорарах с внештатниками, экземпляр контракта.

Следующие полчаса она внимательнейшим образом изучала его, не пропуская ни одного пункта. Затем, подкрасив губы и пригладив волосы, Рут отправилась к Кремеру.

Тот встретил ее с каменным выражением лица.

«Ждет неприятностей. И даже не подозревает, насколько серьезными они могут оказаться».

— Чему обязан? — спросил он, кивнув ей на стул. — Ты сегодня что-то задержалась.

— Да, — любезно ответила Рут, — но я не хотела уходить, не прояснив кое-каких вопросов.

— А в чем дело?

— Да так, всякая мелочь. Например, моя секретарша. Точнее, ее отсутствие. То, как вы поступили с моим обзором. И ваше желание заменить меня на Трейси. Видите ли, у нее слишком мало опыта для такой работы. Она сядет в лужу с первым же серьезным заданием. Как во Франции.

Рут показалось, что в глазах Кремера мелькнул страх. «Значит, я права в своих догадках. Один-ноль в твою пользу, Рут Блюм».

Но главный не сдался. В плетении интриг он был намного опытнее Рут.

— Чего ты хочешь? — коротко спросил он.

Выдвинув ящик стола, Кремер достал какую-то бумагу, в которой она узнала свой контракт.

— Значит, мы с вами мыслим в одном направлении, — невозмутимо произнесла Рут. — Как вы трактуете пункт пятый?

— Так же, как его трактует наш адвокат. Мы предлагаем тебе половину указанной здесь суммы. В этом году ты слишком мало работала, чтобы надеяться на большее.

Она, наверное, ослышалась. В этом году она тяжело болела. Фактически чуть не умерла. А эти мерзавцы заставляют еще и платить за это. Невероятно.

Пытаясь выиграть время, она попросила стакан воды. «Первая догадка верна. Продолжай в том же духе. Это твой единственный шанс».

Пока Кремер возился у бара со стаканами, Рут вспоминала, что ей известно об этом человеке. Пьет мало. На людях всегда сдержан и безупречен. Его жена… как же ее зовут? Бернис. Живет в Хэмптонсе, вроде занимается разведением лошадей.

Вспомнила Рут и обед с Тедом в «Рубенсе». Ну, конечно же, все дело в Трейси. И как она раньше не догадалась? Вот почему Кремер дал ей колонку. «А теперь, судя по всему, еще и подарит мою должность».

Приняв от Кремера стакан воды, Рут поставила его на стол и как бы между делом поинтересовалась:

— А Бернис знает о Трейси? Или это ваш маленький интимный секрет?

Главный резко сел в кресло, издавшее какой-то шипящий, будто изумленный звук.

— Не понимаю, о чем ты. Но кажется, ты собираешь всякие сплетни обо мне. Дешевые и грязные сплетни.

— Не такие уж они и дешевые, — возразила Рут. — Любой из обедов в шикарных заведениях, куда вы ее обычно водите, стоит половину солидного недельного жалованья.

— Какие заведения? — Лицо Кремера начало багроветь, и Рут впервые увидела, насколько он стар.

— «Лютес», — с ходу высказала догадку Рут, — и другие. Не будем вдаваться в детали.

Схватив ее стакан, Кремер отпил половину, а когда снова взглянул на Рут, его лицо приняло уже нормальное выражение.

— Полагаю, ты делаешь из мухи слона. А сколько раз ты бегала обедать с Тедом? Но только одна из наших женщин использовала обеденный перерыв для занятий любовью с сослуживцем. Ее звали Кейт Кеннеди.

Это был дешевый прием, и Рут удовлетворенно вздохнула. «Смотри-ка, чуть его поприжала, и он уже начал совершать ошибки. То ли еще будет».

— Я всегда подозревала, что за этим стоит Трейси, которая ведет собственную игру, — негромко сказала она. — Ребята говорили, что она пойдет на все, лишь бы добиться своего.

— Кто говорил? — рявкнул Кремер. — Назови. Я хочу знать имена.

— Неужели ревнуете? — весело спросила Рут. — А я думала, вы более искушенный человек, Эд. Вы действительно полагали, что, кроме вас, у этой нимфоманки, моей бывшей помощницы, никого нет?

В кабинете повисла напряженная тишина. Разве что электрические разряды не проскакивали.

— Ты ничего не докажешь, — сказал наконец Кремер. — Или я ошибаюсь?

— Я не собираюсь ничего доказывать. Пока вы соблюдаете пятый пункт моего контракта.

— Сука ты, — процедил главный, — толстая, неблагодарная сука. Это грязный шантаж.

— Вот именно, — улыбнулась Рут. — И как вы намерены реагировать?

— Взгляну еще разок. — Кремер взял со стола контракт и буркнул: — Надо проконсультироваться с нашим адвокатом. Уверен, мы что-нибудь придумаем.

— Я тоже уверена. Когда вы захотите поболтать со мной, я буду у себя в кабинете.

Кремер мрачно глядел в спину уходящей Рут и думал: «Черт возьми, я и не подозревал, что она догадывается. Чем раньше мы избавимся от нее, тем лучше. И сделать это надо до того, как она успеет раздобыть нечто конкретное».

У Майка выдался сумасшедший день. Светская красавица, портрет которой он должен был сделать, оказалась вовсе не такой красивой. Вообще никуда не годилась. Поэтому гример и парикмахер занимались ею на час больше. В конце концов, они передали ее Майку, и тот со многими оговорками все-таки принял их работу. А когда наладили хитроумное освещение, она стала выглядеть даже привлекательной. Теперь дело было за Майком.

Ему потребовалось еще два часа, чтобы найти наилучший ракурс. К тому же избалованная сучка оказалась никудышной помощницей, все время ныла, что торопится, говорила, что если бы знала, то отменила бы у себя дома прием, ей вообще непонятно, сколько можно бегать вокруг с этими камерами. Господи, великое дело — щелкнуть фотографию.

Только многолетний опыт работы с подобными клиентами помог Майку сдержаться. Он молчал, пока работал. Зато потом высказал красавице все, что о ней думал:

— В сущности, вы сами виноваты.

— Почему? Я же пришла вовремя, разве нет?

— С вашим лицом, дорогая, мы все равно опоздали бы. Даже если бы вы пришли на два часа раньше. Я фотограф, а не волшебник.

Майк знал, что в «Лонг-Айленд Келлис» с ним теперь не будут разговаривать, хотя отдадут должное его снимкам. «Возможно, я теперь стану персоной нон грата на всем Восточном побережье».

Усаживаясь в спортивный «шевроле», Майк продолжал улыбаться. Мысль о том, что ему больше не суждено возиться с этой богатой избалованной женщиной, поднимала настроение. По дороге он раздумывал над предложением Джорджа Перри. Кто бы отказался стать совладельцем одной из престижных нью-йоркских студий? Но тогда ему придется бросить съемки и учиться бизнесу и менеджменту. Потому-то Майк до сих пор и сомневался.

«Ничего, обсудим все с Рут. Уж она сумеет увидеть проблему в перспективе».

— Рут! — крикнул он, толкнув входную дверь.

Ответа не последовало. Странно, уже половина девятого, а она обычно приходит раньше.

Рут была дома, но не отозвалась, потому что сидела в кухне с набитым ртом. Она умудрилась съесть почти все, что нашла в холодильнике, даже продукты, которые принесли только сегодня утром.

Майк понял, что случилось ужасное. Выхватив у нее из рук полусъеденную куриную ножку, он предложил:

— Может, лучше поговорим? О'кей, дорогая, ешь, пока не лопнешь, мне плевать. Но сколько бы ты ни съела, хоть вылижи холодильник, это не решит твоей проблемы. Даже если я сейчас принесу еще несколько упаковок с китайской едой.

— Твоя взяла, — наконец подала голос Рут. — Идем в комнату, я тебе все расскажу. А мусор уберу потом. Когда почувствую себя лучше.

Майк обнял ее и отвел в гостиную. За исключением персидского ковра, гордости Рут, все здесь появилось одновременно с Майком. Долгие годы он собирал коллекцию мебели в стиле модерн. Ей такое хобби было не по карману. Диван из Милана, книжный шкаф из плексигласа и стекла, который по заказу Майка сделал его друг из Сан-Франциско, эффектные светильники «ротофлекс» — все это превратило комнату в роскошную гостиную. Уютное гнездышко двух преуспевающих журналистов на Манхэттене.

Но теперь Рут считала, что недостойна жить в такой роскоши. Несмотря на талант и связи, ее выгнали с работы, как надоевшую домработницу. Кремер именно так все обставил. Ненужная домработница, которая недостойна сидеть на кожаном диване ценой в тысячи долларов.

Она рассказала Майку обо всем, не утаив ни одной мелочи. О коварстве Трейси, о грешках Кремера, о своих подозрениях насчет возможного участия Теда в этом грязном деле. Выслушав рассказ до конца, Майк только покачал головой:

— Хорошо, что ты рассталась с ними, дорогая. Талантливый человек вроде тебя не должен связываться с таким мусором. Как говорится, с дерьмом поживешь, в дерьмо и обратишься. Ты вовремя ушла.

— Наверно, ты прав. Но куда мне теперь податься?

— Господи, тоже мне проблема! Да у меня на примете с десяток иллюстрированных журналов мод, которые ухватятся за тебя, как только разнесется слух о том, что ты ушла из своей газеты. Вопрос лишь в том, кому ты отдашь предпочтение.

— А тебе не приходило в голову, что я, возможно, не захочу больше связываться с модой? За последние недели я лишилась многих иллюзий. Еще недавно я верила, что, если у тебя имеются способности или хотя бы чутье, тебя непременно ждет успех. Все это ерунда. Плевать, кто ты есть. Пусть даже Хелен Гарли Браун. Ты хороша лишь настолько, насколько это ценит твой работодатель.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь. Какое-то бесталанное дерьмо хочет выдвинуть свою подружку, ну и что? Жизнь продолжается. И не забывай о своих читателях. Они-то разберутся, что такое хорошо и что такое плохо. Не отказывай им хотя бы в этом.

— Ну и что они сделают? — поморщилась Рут. — Закидают Кремера письмами с жалобами, не видя больше моих обзоров? Не станут покупать газету? Не будь дурачком. Ты кое-что упустил из виду, Майк. Я болела полгода, и разве за это время тираж «Ньюс» сильно упал? Нет. А из Трейси Ривс, какой бы дурой она ни была, получится сносный редактор отдела. И можешь не сомневаться, Кремер обязательно подстрахуется толковыми внештатниками.

— О'кей, — сдался Майк. — В «Ньюс» обошлись с тобой по-скотски, и это им сойдет с рук. Ладно. Но почему ты не хочешь попробовать силы в другом издании?

— Ты не слушал, о чем я тебе говорила? В другом издании я буду на тех же птичьих правах, такой же служанкой, а когда перестану устраивать начальника, он вышвырнет меня так же, как Кремер вышвырнул из «Ньюс».

— Какой же выход?

Рут задумалась, потом сказала:

— Пока не знаю. Возможно, мне удастся собрать деньги и учредить собственный журнал. Хотя, я несильна в бизнесе. Да мне и не очень интересно. Можно поискать должность редактора. В крупных изданиях такой вакансии нет, однако можно найти контору помельче. По крайней мере, там я буду хозяйкой. Наконец я могу сесть тебе на шею. Рожать детей.

Майк направился к бару и вернулся с бутылкой шампанского и двумя бокалами.

— Значит, ты решила стать еврейской мамашей. Самое время. И можешь не бояться, что я прогоню тебя, если мне не понравится цвет глаз младенца. Ребенок будет твоей копией. Интересно, с такими же кудряшками и аппетитом? Меня особенно интересует последнее, тогда придется думать о приработках.

— Ты хочешь сказать, что тебе по душе моя идея?

— По душе? Да это первые разумные слова, которые я услышал от тебя за сегодняшний вечер. Нет, за все время нашего знакомства. Дорогая, почему ты раньше до этого не додумалась?

— Я не собиралась бросать работу. А ты не собирался на мне жениться.

— И не собираюсь. Как представлю семейное гнездышко, мне становится тошно. Мы же с тобой об этом говорили. Я не хочу жениться, но хочу прожить с тобой всю жизнь. Ты сама знаешь. Что скажешь по поводу ребенка? — спросил Майк, открывая бутылку.

— Я подумаю, — обещала Рут. — Идеального мужа из тебя все равно не получится. И ты даже не еврей. Но станешь ли ты хорошим отцом? Начнешь разъезжать по свету, а я тут возись с твоими отпрысками. Мне будет одиноко.

Напряжение, охватившее Майка, спало. Рут всегда поможет ему решить проблему, какой бы сложной та ни была.

— Знаешь, я хочу познакомить тебя с одним человеком. Его зовут Джордж Перри. Он владелец дизайнерской студии. Ему как раз пришла в голову одна идея…

«Он будет рвать и метать», — думала Трейси, сидя в такси. Расстояние между нею и Эдом Кремером быстро сокращалось.

Командировка во Францию закончилась провалом, и с этим уже ничего не поделаешь. И благодарить нужно Кейт Кеннеди. Ее и похотливого Дэвида О'Нейла.

Но Трейси умела жить по законам джунглей. Свой план она продумала в самолете, оставалось только подогнать под него «фактуру» и рассказать свою версию происшедшего всем, кто захочет ее слушать.

А версия такова. Кейт заранее договорилась об интервью с представителями Дэвида О'Нейла, а когда Трейси попыталась сделать материал, то натолкнулась на глухую стену. Она даже рискнула подойти к столику кинозвезды в роскошном французском ресторане («Надо будет содрать с «Ньюс» деньги за это, да побольше»). Но Дэвид О'Нейл отказался давать интервью. И Трейси пошла ва-банк. С помощью одного аристократа, Джереми Бойла, она узнала, где остановился Дэвид О'Нейл, и зашла в его номер.

Здесь у Трейси возникло затруднение. Стоит ли признаваться, что она переспала с актером? В конце концов, можно сказать, что сделала это не по доброй воле. Или соврать, что после бокала шампанского Дэвид О'Нейл ее прогнал?

Последний вариант надежнее. Трейси выходила из сомнительного положения с незапятнанной репутацией. Как женщина. Что же касается репутации журналиста, то об этом она как-то не задумывалась.

Приехав в «Ньюс», она заперлась в женском туалете, где причесалась и заново накрасила губы, а оттуда прямиком направилась к Кремеру. «Скорее бы развязаться с этим и поговорить о главном. О месте Рут».

Но по мере того как она рассказывала Кремеру свою версию, тот все больше раздражался и наконец пришел в бешенство.

— Ты хочешь сказать, что пила с О'Нейлом? И не в ресторане, а у него в номере? — заорал он.

— Да, но из этого ничего не вышло. Он не пожелал дать мне интервью.

Взгляд Кремера стал ледяным.

— И сколько времени ты пробыла с этим человеком? — глухо спросил он. — Извини, конечно, за нескромный вопрос.

— Около десяти минут, а что?

«К чему он клонит, старый козел?»

— Что? Я тебе отвечу. Пробыв десять минут в обществе голливудской кинозвезды, ты могла бы написать целую статью. Даже если бы он читал телефонный справочник, черт возьми!

В глазах у Трейси заблестели слезы.

— Но я же говорю, Эд… Он обещал все Кейт Кеннеди. Они договорились заранее, до открытия фестиваля!

— Дура! Мне плевать на то, о чем они договорились. Пусть даже О'Нейл обещал на ней жениться, меня это не волнует. Меня волнует то, как ты себя повела! Ты говоришь, что пробыла десять минут в номере у Дэвида О'Нейла. Вы даже выпили по бокалу. Почему же ты не вытянула из него в такой обстановке несколько слов? Задала бы пару вопросов, он бы ответил. Вот тебе и материал. Если бы ты не писала ничего резкого и похвалила его картину, он бы не стал возражать.

Трейси подавленно молчала. Кремер обозвал ее дурой, и ей нечего возразить. Что она могла сказать? «Дэвид обещал дать интервью. За это я с ним переспала, и не моя вина, что этот гад обманул меня». Так, что ли?

— Прости, Эд, — пролепетала она. — Я все испортила. Я не хотела. Честное слово…

В линялых джинсах и свободном балахоне она вполне сошла бы за уличного мальчишку, если бы не волосы. Перед отлетом Трейси зашла в салон «Карита», и теперь ее волосы мягкими блестящими локонами спадали на плечи. В этой прическе было почти неземное очарование. Все сразу видели в Трейси не просто женщину, а красавицу.

Такое же действие оказали ее волосы и на Кремера. Он тяжело вздохнул, понимая, что ведет себя как дурак.

— Почему бы тебе не пойти домой, Трейси? — сказал он как можно любезнее. — Примешь ванну, поспишь, акклиматизируешься. А когда почувствуешь себя лучше, поговорим.

— Поговорим? О чем? Надеюсь, ты не собираешься меня уволить?

— Пока нет. Хотя соблазн велик.

Трейси вмиг оказалась за дверью. Расспрашивать Кремера насчет Рут она поостереглась. Лучше самой все узнать.

Зайдя в отдел, Трейси от изумления открыла рот. Офис и приемная выглядели как после взрыва. Ящики шкафов выдвинуты, на полу пачками лежали материалы, все остальное было свалено в большие целлофановые мешки. За машинкой сидела Бретт и разбирала огромную кипу почты.

— Черт возьми, что здесь произошло? — воскликнула Трейси.

Секретарша подняла глаза:

— Ты еще спрашиваешь? Можно подумать, ты не знаешь, что здесь произошло.

Бледность на лице Трейси сменилась румянцем. Она почуяла, что на горизонте для нее забрезжил свет.

— Меня же здесь не было, — раздраженно сказала она. — Сдается, кто-то отсюда съезжает.

— Вот именно. Рут съезжает. Но на твоем месте я не стала бы с ней прощаться. А то она может запустить в тебя машинкой.

Трейси поняла, что счастье улыбнулось ей сегодня во второй раз.

Кремер не стал ей звонить. Она уже наверняка знает о повышении. Сам он засиделся допоздна, а ночь провел без сна, думая о том, что стоит ему только позвонить, и Трейси примчится.

На работе он появился рано и стал ждать ее. В десять часов секретарь доложила, что Трейси Ривс просит ее принять.

Он распорядился впустить мисс Ривс в половине одиннадцатого. Ничего, подождет. Это собьет с нее спесь.

Но Трейси не огорчилась бы, даже просидев целый день.

В то утро она выглядела как юная Джоан Кроуфорд. На ней были узкий черный костюм с бархатным воротником, какие носят в фильмах редакторы отдела моды, несчетное количество золотых украшений и сдвинутая набок маленькая шляпка с вуалью.

Кремер откинулся на спинку кресла и расхохотался.

— Что смешного-то? — обиделась Трейси.

— Я еще ничего не сказал тебе о новой работе, — задыхаясь от смеха, проговорил он, — а ты уже готова.

— Я получила ее или нет?

Ему захотелось немного поиграть с ней, продлить удовольствие еще минимум на полчаса. Но Кремер подумал: «А зачем? Она красивая девчонка, с которой мужчина чувствует себя мужчиной. Зачем ее мучить?»

— Да, — коротко бросил он.

Трейси сначала охнула, потом взвизгнула и кинулась ему на шею.

— Милый, милый, милый, — тараторила она, — как же мне отблагодарить тебя за это?

— Не надо сцен. Кто-нибудь может войти, и что о нас тогда подумают?

— А мне плевать. Ты меня сегодня осчастливил так, как никто и никогда. Разве я не могу выразить свою радость? — Она помолчала и добавила: — Кстати, сейчас только пол-одиннадцатого, и никто еще не пришел на работу.

— Почему же ты решила, что я на месте?

— Я знала, что ты хочешь меня видеть и не дотерпел бы до окончания утренней летучки.

Трейси осторожно сняла нелепую шляпку, положила ее на стол и, прежде чем Кремер успел ее остановить, расстегнула юбку, которая соскользнула до лодыжек.

— Боже мой, Трейси, — простонал он.

Но та уже расстегивала свой «редакторский» жакет. Заметив, что она без лифчика, Кремер начал терять над собой контроль. Его охватило слепое желание поцеловать эту нежную грудь.

Он встал перед Трейси на колени. Аромат ее только усилил возбуждение. Не помня себя, он схватил губами розовый сосок на левой груди. Несколько минут Кремер упивался ее телом. Язык медленно скользил вниз.

Трейси извивалась под его ласками и наконец раздвинула ноги. Он заставил ее ждать полчаса, она тоже не дала его языку сразу проникнуть в нее.

Кремер выпрямился и начал расстегивать брюки. Но Трейси сказала:

— Здесь есть место получше пола.

И направилась к внушительному рабочему столу. Любовно погладила кожаную поверхность. Во время летучки на нем разложат гранки с материалами, а пока стол в ее распоряжении, и она вольна делать на нем, что ей захочется. Трейси осторожно присела на краешек, как бы проверяя, выдержит ли он ее тяжесть, потом закинула на него ноги.

Кремер сразу понял. Он тут же оказался рядом, повалил ее на стол, затем стянул брюки и, не медля, вошел в нее.

В этот момент дверь кабинета открылась, и на пороге возник Тед Геблер.

Все трое замерли. Тед у двери. Трейси на столе. А Кремер словно примерз к ней. Затем он оттаял.

Через две секунды он был уже на ногах и застегивал брюки. Взяв Теда за руку, он вывел его из кабинета. У двери Кремер обернулся и рявкнул:

— Одевайся и вон отсюда! Чтоб я тебя здесь больше не видел. Ни в этом кабинете, ни в этом здании. Ты поняла?

Трейси поняла. Вмиг одевшись, она выскочила через боковую дверь и бросилась к личному лифту главного.

Попадаться сейчас на глаза Теду Геблеру и Эду Кремеру ей совершенно не хотелось.

Она еще не знала, что ей больше не суждено увидеть ни Теда Геблера, ни Эда Кремера, никогда не придется вновь побывать в редакции «Дейли ньюс».

Так было решено за обедом в клубе «21» Тедом Геблером, потягивавшим сухой мартини, и Эдом Крекером, пьющим минеральную воду. Утреннего опьянения ему хватит до конца жизни. С сегодняшнего дня от его трезвого взгляда на вещи зависело очень многое. В том числе и собственное выживание. Поэтому он пригласил Теда Геблера на обед и обещал немедленно уволить Трейси.

— Какое-то помрачение рассудка, — объяснял Кремер. — Ужасная ошибка. Впрочем, ты меня понимаешь, старик? Ты сам недавно прошел через это.

Тед закрыл лицо руками. Да, у них с Кейт был роман, однако никто не мог бы ничего доказать. Никто не заставал их на месте. И Эду Кремеру не удастся отделаться легким испугом.

К тому времени, как им принесли кофе, главный уже был готов на любую сделку. Лишь бы Тед держал язык за зубами.

Тед наказал бренди, принял от официанта сигару и выложил свои условия. Он хотел, чтобы заместителем главного назначили его, а не Билла Герати. И чтобы он приступил к работе в новой должности с сегодняшнего дня. И еще. Рут должна вернуться в редакцию.

Кремер, поджав губы, изучал человека, сидевшего напротив. Упорный. Беззастенчивый. Года через полтора, возможно, станет примериваться к креслу главного редактора.

При других обстоятельствах Кремер не назначил бы своим заместителем ни Теда, ни Герати. Он выбрал бы кого-нибудь другого. Но теперь поздно рассуждать. Обстоятельства изменились, и Кремер уже внутренне готовился к повой жизни, когда ему придется все время оглядываться. Перспектива, что и говорить, не радужная.

— Ты абсолютно уверен в Рут? Я уже распорядился насчет ее выходного пособия. А раз дошло до этого, полагаю, она не захочет вернуться.

— Давайте не будем гадать. Пусть решает сама. Когда Рут узнает о Трейси, мне кажется, у нее возродится интерес к нашей газете.

— Делай, как знаешь, — вздохнул Кремер. — В конце концов, редакторов отделов назначает заместитель главного. С моего одобрения, конечно.

Тед втянул сигарный дым и закашлялся. Ничего, привыкнет. Заместитель главного редактора должен курить дорогие сигары и ходить в такие рестораны, как «21».

— Я уже получил одобрение по этой кандидатуре? Насчет Рут?

— Конечно. Если она захочет вернуться в газету, кто я такой, чтобы ей мешать? — Кремер пристально взглянул на него, и Тед похолодел. — И вот еще что. Сегодня тебе крупно повезло. Очень крупно. Я ничего не мог поделать, только не думай, что все уже позади.

Тед подался вперед.

— В каком смысле? — удивился он.

— Не будем лицемерить. Нам обоим известно, почему я отдал должность зама тебе. Но предупреждаю: если ты посмеешь шантажировать меня еще раз, я сразу уволю тебя. Да, меня тоже вышвырнут из газеты. Но на улице мы окажемся вместе.

Кремер подозвал официанта, подписал чек и, не дожидаясь Теда, ушел.

Тот с уважением смотрел ему вслед. Кремер сегодня проиграл. Тед моложе и сильнее, ему тоже известны законы джунглей. Но он готов снять шляпу перед стариком. Кто-кто, а уж он умел компенсировать потери.

 

ГЛАВА 17

Дуг Фримен занимался любовью чрезвычайно обстоятельно, знал, как доставить женщине удовольствие, и делал все, чтобы не ударить в грязь лицом. Кейт трогало его отношение. И было неловко оттого, что Дуг старается зря. Никакого возбуждения она не испытывала.

Им обоим не хватало страсти. Ночью они как бы продолжали дружескую беседу, что еще больше их сближало. Кейт это вполне устраивало.

По-настоящему хороших знакомых в городе у нее было немного. С Аланом Бейкером приятно общаться за обедом, но после работы он занят только семьей. Иногда Алан приглашал Кейт к себе домой на воскресный ужин. Равно как и Петерсоны. Но подобные визиты лишь подчеркивали ее одиночество.

С появлением Дуга Фримена все изменилось. У него было много друзей и знакомых, большинство из которых тоже оставались холостяками. Одни вообще не женились, другие развелись. Многие с кем-то жили, но семьями не обзаводились. Кейт с Дугом тоже не имели серьезных намерений, не объяснялись друг другу в любви, не ревновали. Если Кейт что-то раздражало, она прямо говорила об этом. Дуг поступал так же. Все было честно, ясно и понятно.

Со временем Кейт лучше узнала этого умного и деликатного человека. Внешний лоск оказался только маской. Дуг Фримен родился в семье бедняков из Мидлендса и стыдился этого. Кейт только сейчас по-настоящему осознала разницу между Америкой и Англией.

В Штатах никого не заботит прошлое человека. Важно лишь его настоящее. Но в старой доброй Англии с ее классовыми традициями иные правила игры. Здесь о человеке судят по его происхождению. И Дуг всегда скрывал, что отец работал простым строителем. Он погиб, когда мальчику было всего четыре года. Матери пришлось жить с тремя детьми на государственное пособие, и через год она сбежала с коммивояжером. Дуг ее больше не видел.

Социальные работники уговорили какую-то дальнюю родственницу взять сестер Дуга, а он сам рос в приюте.

Однако, Бог все же позаботился о своем чаде, наградив Дуга Фримена умом и привлекательной внешностью. Благодаря первому дару он был отличником в школе, добился именной государственной стипендии и переселился из сиротского приюта в университетское общежитие.

Получив диплом с отличием, Дуг без труда устроился стажером в одну из центральных газет. Отсюда, благодаря своей внешности, он пробился на Флит-стрит. Жена босса в один из своих наездов в провинцию обратила внимание на Дуга, и уже через неделю ее стараниями Фримена перевели в лондонскую «Газетт». Там он познакомился со своей благодетельницей поближе.

Впрочем, Дуг, обладающий таким умом и целеустремленностью, и без нее добился бы в жизни успеха. Жена босса лишь ускорила этот процесс.

Роман длился год, а когда он закончился, Дуг стал подыскивать новую работу. У него уже были и необходимый жизненный опыт, и репортерское чутье.

На его счастье, в «Файнэншл таймс» освободилось место кинокритика. Дугу потребовалось всего несколько дней, чтобы получить эту работу.

С этого момента вся жизнь Фримена была связана с «Файнэншл таймс», здесь он вырос до редактора отдела искусств. Несколько раз его пытались переманить другие газеты, но «Файнэншл таймс» всегда удерживала его, повышая жалованье. Если бы Кейт остановила тогда свой выбор на нем, она бы в итоге осталась ни с чем. А Дуг заметно бы обогатился.

Работать вместе, им было не суждено, зато они стали друзьями, и такое положение обоих вполне устраивало.

К осени их встречи стали регулярными. Уикэнды и две-три ночи в неделю они проводили вместе, то в холостяцкой квартире Дуга, то в уютном домике Кейт, не оставляя никаких личных вещей. Она чувствовала, что Дугу иногда требуется полное уединение. Да и у Кейт не возникало желания переехать к нему. Вряд ли это сблизило бы их больше.

И в ноябре, направляясь на встречу с любовником в Би-би-си, Кейт вдруг поняла, что все это время она пыталась совместить несовместимое.

В Би-би-си устраивали прием, который открывал Рождественские праздники, и Кейт с Дугом решили недолго побыть там, а затем пойти ужинать к Петерсонам.

На Кейт были модная юбка, твидовый жакет и туфли без каблуков. Волосы свободно падали на спину. Она специально отрастила их, это нравилось Дугу. Взглянув в зеркало, Кейт отметила, что выглядит помолодевшей лет на десять. Из зеркала на нее смотрело юное, нежное и удивительно женственное создание. Кейт улыбнулась своему отражению.

«Как все-таки обманчива внешность, — подумала она, вызывая лифт. — Я, например, похожа на Алису в Стране Чудес, хотя никогда еще не чувствовала себя такой уверенной и сильной. Джереми Бойла я проглотила бы сейчас как легкую закуску. Впрочем, и любого другого, кто попытался бы меня обмануть».

Наконец лифт опустился, и Кейт быстро шагнула в пустую кабину, поскольку никогда не доверяла этим подъемным устройствам, особенно в Англии. Повернувшись к двери, она оказалась лицом к лицу с Чарли Гамильтоном, вошедшим следом за ней.

Он повел себя с той решительностью, которая снискала ему славу исключительно предприимчивого человека по обе стороны Атлантики. Чарли нажал и придержал кнопку «СТОП», затем наклонился и поцеловал Кейт в губы.

Минут десять лифт стоял между первым и вторым этажами, а затем поехал. Вниз.

Обняв Кейт за плечи, Гамильтон повел ее к выходу. Дважды их пытались остановить. Сначала какой-то продюсер, затем только что вошедший Дуг.

Для Чарли оба, казалось, не существовали. Кейт начала было возражать, но тут же умолкла. Она уже не знала, что с ней случится в ближайшие пять минут или в ближайшие пять дней.

Ей было известно только одно: Чарли Гамильтон вернулся, она больше не одинока. Бедный Дуг. Он согревал ее ложе, пока к ней не вернулся мужчина, которого она по-настоящему хочет. Нужно будет извиниться. Но позже.

Она теснее прижалась к Чарли. «Больше не оставляй меня, я этого не переживу».

На улице лил дождь. Не спрашивая согласия, Чарли запихнул Кейт в такси и велел шоферу ехать на Клиффорд-стрит.

— Куда ты меня везешь? — спросила она.

— Ужинать, конечно. Взгляни на часы.

— Как глупо с моей стороны, — вздохнула Кейт. — Я же обязана знать. Пусть лопаются биржи, пусть убивают президентов, Чарли Гамильтон должен принимать пищу своевременно.

— Значит, это до сих пор не дает тебе покоя? — весело спросил он.

— Разумеется. Я не люблю, когда меня считают трофеем. Работа — важная часть моей жизни. Так было до нашего знакомства. Так будет и впредь.

— Я это понял. Иначе зачем бы мне уговаривать в Канне Дэвида О'Нейла? Кстати, я даже не получил за это спасибо.

— Я пыталась.

— Что-то я не заметил.

— Когда я узнала, то сразу позвонила тебе в номер, однако не застала. По-английски там никто не говорил, а поскольку я опаздывала на самолет, то и решила позвонить тебе уже в Лондон.

— И опять меня не застала, потому что я был в Штатах. Дорогая Кейт, мы с тобой запутались. Я хотел лишь простой любовной связи. Без драм. Не собирался влезать в шкуру чеховских и шекспировских героев. А что получилось? Мы оба закончили «Комедией ошибок».

Она теснее прижалась к нему.

— Мне нравится «Комедия ошибок». У нее счастливый конец.

Машина остановилась перед высоким и узким домом с простой черной дверью. Расплатившись с шофером, Чарли нажал кнопку звонка. Дверь почти сразу же открыли, и на пороге возник швейцар.

Они вошли в маленький холл с резной спиральной лестницей. Вокруг сверкали полированное дерево и начищенная медь. Короче, Англия времен королевы Виктории в двух минутах ходьбы от Бонд-стрит, лондонского торгового центра. На Манхэттене такого не встретишь.

— Где мы? — тихо спросила Кейт.

— В моем клубе. В другом месте нам пришлось бы заказывать столик. Идем в бар, кажется, тебе сейчас не повредит что-нибудь бодрящее.

Кейт попала в какой-то иной мир. Она, конечно, слышала об английских мужских клубах, но не представляла, как они выглядят на самом деле.

Поднявшись по лестнице, они с Чарли оказались в комнате с деревянными панелями, горящим камином и старинными портретами предков. В стиле Хогарта.

В углу двое пожилых мужчин играли в триктрак, а за аркой находилась другая комната, поменьше, но лучше освещенная. В баре никого не было, что Кейт вполне устраивало. Ей не хотелось общаться с незнакомыми людьми в этом странном месте, к тому же ей казалось, что они все равно говорили бы на разных языках.

Да и человек, который стоит рядом, берет аперитивы и заказывает ужин, в сущности, тоже незнакомец.

— Знаешь, дорогая, у тебя сейчас такой вид, словно ты в шоке, — заметил Чарли. — Не волнуйся, первые сто лет будет трудно, потом освоишься.

Столовая тоже оказалась полупустой. Чарли объяснил, что в пятницу многие члены клуба уезжают в свои загородные поместья.

Они сели за столик у камина. Англичане плохо отапливают помещения, и вскоре левая нога Кейт нагрелась от камина, а правая замерзла.

И это помогло ей восстановить душевное равновесие. Да, в этом клубе висят старинные картины, и красное дерево здесь, наверное, бесценно. Зато англичане так и не сумели провести центральное отопление.

Страх перед величием обстановки исчез, и Кейт стала прислушиваться к тому, что говорил Чарли. А он рассказывал о своей поездке в Калифорнию и о заключенной сделке.

Говоря о деле, Чарли словно оживал, и Кейт постепенно увлеклась его рассказом настолько, что забыла о том, где находится. Он описывал людей, с которыми встречался. Актеров с их легко ранимым самолюбием. Продюсеров, которых интересовали не столько таланты, сколько их цена. Ну и конечно, центральное место в рассказе занимали сами переговоры. Это Чарли любил больше всего, ради этого он и ездил в Голливуд.

Но тут к их столику подошла официантка, и Кейт вернулась к действительности.

— Что-то не так? — обеспокоенно спросил Чарли.

— Я чувствую себя здесь не на месте.

— Да ладно тебе притворяться.

— О'кей, буду с тобой откровенна. Когда ты рассказываешь об Америке и о том, чем там занимался, мне это понятно. Но эти люстры, восточные ковры, то, как ты говорил с официанткой… Будто она служанка в твоем доме. Это мне понять трудно. Сразу возникает ощущение, что ты — другой человек. Незнакомый и непонятный.

— Зачем так прибедняться? Насколько я помню, ты родилась в Вестчестере, а не в Бронксе.

— Но расстояние между Вестчестером и британской аристократией — полмира.

— А занимаясь любовью, мы тоже были далеки?

— Намного ближе, чем сейчас.

— В таком случае, — сказал он, кладя вилку, — нам пора отправляться домой.

Выходные они провели в его квартире на Итон-сквер. Если бы она шла к Дугу, то сначала забежала бы к себе, чтобы сменить белье, захватить косметику и, может, какие-нибудь джинсы. Но она направлялась к Чарли, следовательно, ни в чем не нуждалась. Она пользовалась его мылом и шампунем. Когда было холодно, надевала один из его халатов, а когда хотела есть, опустошала его холодильник. Кейт была счастлива.

Почти все время они лежали в постели. А в промежутках между сексом разговаривали. Он рассказывал ей о своей жене, она ему — о Теде. Ей почему-то казалось, что это поможет его забыть.

— Я и не ожидал, что ты окажешься невинной девочкой, — сказал Чарли. — В твоем возрасте это выглядело бы странно.

— Но рассчитываешь на то, что я тебя полюблю?

— Да. Без любви все это пошло.

Кейт улыбнулась, подумав о Дуге.

— Не столько пошло, сколько бессмысленно. Но любовь ко многому обязывает.

— Тогда ограничимся привязанностью. Или участием. Прекрасные чувства, если ты еще не готов к любви.

— Но я хочу любить тебя, черт возьми. Только мне кажется, это невозможно.

— Почему невозможно? Дело во мне или в тех местах, где я бываю?

— Скорее в тех местах. Взять хотя бы вчерашний клуб. Для меня это совсем другой мир. Я никогда не привыкну, даже если б захотела.

— Я и не заставляю тебя привыкать, — с некоторым раздражением ответил Чарли. — Мне просто хотелось, чтобы ты взглянула. Это могло показаться тебе скучным и старомодным, Кейт, однако в такой обстановке я вырос и, между прочим, всю жизнь вынужден был привыкать к чуждому мне. Как ты думаешь, легко ли молодому родовитому англичанину самому пробиваться в том мире, где люди привыкли зарабатывать себе кусок хлеба трудом? В твоем мире, Кейт. Я уже рассказывал тебе, что начинал свою карьеру актером в провинции. Я даже говорил по-другому. Всякий раз, когда я заходил в паб и заказывал пиво, люди прыскали со смеху. Но я выдержал. И привык. Хотя и не сразу. За одну ночь такие вещи не происходят.

Кейт по-новому взглянула на своего любовника.

— Прости, — сказала она. — Я не знала. Настолько увлеклась собственной персоной, что совершенно забыла о тебе. Прости, если я грубо отозвалась о твоем мире.

Чарли притянул ее к себе:

— Ты защищала свой мир, дорогая. Ничего, скоро нам будет легче.

Чарли ошибся. Все только усложнилось. Но, решив полюбить, Кейт уже не могла остановиться на полдороге. Более разумная женщина провела бы четкую границу дозволенного, ибо Чарли Гамильтон требовал слишком многого: ему нужна была копия покойной жены. Но Кейт поплыла по течению.

Файона прекрасно готовила, поэтому Чарли ожидал, что Кейт тоже начнет устраивать маленькие званые обеды. Или даже пиршества для них двоих. Увы.

Летом Файона играла в теннис, а зимой охотилась верхом. И то и другое у нее здорово получалось. Кейт же могла выделить лишь час на тренажерный зал три раза в неделю. Не больше.

Через пару месяцев Чарли сделал новое открытие: Кейт не умеет вышивать и не интересуется старинным фарфором. К тому же грязное белье она сдавала в прачечную. Более того, она ждала, что и он будет поступать так же.

Чарли все это очень смущало. Он никогда еще не встречал женщину, для которой смысл жизни заключался не только в удовлетворении желаний мужчины. Независимость Кейт явилась для него большим испытанием.

Кейт тоже недоумевала. В том мире, где она родилась и выросла, женщины не привыкли ставить себя на второе место лишь по половому признаку. Кейт никому этого не позволяла. Ни отцу. Ни трем братьям. Не говоря уже о любовниках. Даже Тед помогал ей готовить, когда они ужинали вместе. А этот человек желает иметь любовницу-служанку.

Казалось, подобные отношения не могли продолжаться долго. И все же…

Несмотря на сюрпризы, которые они ежедневно преподносили друг другу, на постоянно возникавшие недоразумения, оба не представляли себе жизни друг без друга, как сиамские близнецы. Стоило одному из них куда-то отлучиться хотя бы на одну ночь, другой уже не находил себе места.

«Наверное, это любовь, — думала Кейт, разбираясь в сложном рецепте boeuf bourgignon, — Иначе я даже на пушечный выстрел не подошла бы к кухонной плите».

К себе домой Кейт забегала нечасто. В основном чтобы сменить белье или захватить вечернее платье, если они собирались куда-нибудь. На выходные Гамильтон с чемоданом приезжал к ней.

Однажды утром Чарли разбудил ее очень рано, посадил в свой темно-синий «роллс-ройс» и безо всяких объяснений отвез домой. Проводив ее в кухню, он вдруг сам начал готовить кофе.

— Так, — раздраженно сказала Кейт, — может, ты объяснишь, что все это значит? Если ты хочешь от меня избавиться, то разве нельзя было найти для прощания другое время?

— Я не собираюсь от тебя избавляться, Кейт. Я намерен упорядочить нашу жизнь.

— Переходи к делу, — перебила она. — Я уже проснулась.

— О'кей, ты сама меня об этом попросила. Короче, я хочу, чтобы ты переехала ко мне. Окончательно.

Кейт приоткрыла от изумления рот. Увидев выражение ее лица, Чарли обнял ее.

— Я не прошу тебя выходить за меня замуж. Пока. Но этой цыганской жизни пора положить конец. Давай вести себя как взрослые люди. Все уже давно знают, что мы живем вместе. И Петерсоны. И твои сотрудники, и мои. Даже твой экс-дружок, черт возьми.

— Ну, раз ты приводишь такие аргументы, то пожалуй, — задумчиво произнесла Кейт и тут же добавила: — Но этот дом я оставлю за собой и часть вещей здесь, на тот случай, если кто-нибудь из нас передумает. Мне будет куда вернуться.

Чарли хлопнул ладонью по ноге.

— Еще не переехала, а уже говоришь о возвращении. Извини, дорогая, я предложил так неожиданно, без подготовки. Наверное, мне следовало прежде сказать, что я люблю тебя и хочу всегда быть с тобой. Каждые пять минут ты убегаешь к себе, то за феном, то за трусиками. Меня это раздражает.

Кейт с облегчением вздохнула, поставила чашку с кофе и взяла Чарли за руку.

— Иди за мной, — сказала она, ведя его в свою спальню, где в углу стояли чемоданы, которые она привезла из Нью-Йорка. — Если ты поможешь отнести все это вниз, я сейчас же начну укладываться.

— Почему ты столь быстро изменила свое мнение, любовь моя? — удивился Чарли.

— По одной маленькой причине. Иначе бы я не двинулась с места.

— Не понял?

— Значит, ты не слышишь, что говоришь? Или не понимаешь слов, Чарли Гамильтон? Ты сказал, что любишь меня. Полгода я торчала у твоей кухонной плиты в надежде услышать эти слова, и наконец ты их произнес.

Он заключил ее в объятия, нежно опустил на узкую складную кровать и стал медленно раздевать. Потом они занялись любовью.

Ей казалось, что прошло несколько часов. Совершенно обессилев, она молча лежала на кровати. Первым заговорил Чарли:

— Тебе не обязательно каждый раз говорить о своих желаниях. Я и сам знаю.

Чарли почему-то никогда не говорил ей об этой девушке. Фотография в серебряной рамке стояла на пианино в гостиной. Другую — она видела в кухне на шкафу. И в альбоме. Высокая, стройная, с темными волосами и взглядом английской аристократки.

Кейт подозревала, что это последнее увлечение Чарли, но она сама не заговаривала на эту тему. Войдя однажды в гостиную и заметив, как грустно Чарли смотрит на фотографию, она решила, что хватит отмалчиваться.

— Кто это? — спросила она и, не получив ответа, раздраженно сказала: — Мне все ясно. Ты ее когда-то любил, так что скажи прямо, кто она. Чтобы я успокоилась.

— Я ее до сих пор люблю. И, наверное, всегда буду любить.

«Значит, все хуже, чем я думала».

— Назови хотя бы ее имя. Расскажи, откуда ты ее знаешь, а потом решим, как мне к этому относиться.

— Не волнуйся, дорогая, она тебе не соперница. Беда в том, что она вообще никому не соперница. Если бы в свое время о ней как следует заботились, не возникли бы и эти проблемы.

— Ты еще не сказал, кто она такая.

— Ее зовут Мария. Мария Гамильтон. Моя дочь.

— Чарли, я не знала, что у тебя есть ребенок. Почему ты не говорил мне о ней раньше?

— А зачем? Она далеко отсюда. В хороших руках, как принято говорить. Впрочем, теперь я не уверен…

— Где она, черт возьми? Почему ты вообще отправил ее куда-то из дома? Ты же сказал, что любишь ее.

— Люблю, но я бы все равно с ней не справился. У Марии очень серьезные проблемы, я не хотел рисковать и послал ее учиться в Швейцарию. Два года назад.

— А теперь что-то случилось. Я права?

— Да, Кейт, — вздохнул он. — И я ума не приложу, что делать.

— Расскажи мне о ней. Все. Не скрывай ничего. Тогда, возможно, я помогу тебе разобраться. Я не такой уж большой специалист по девочкам-подросткам, но ведь когда-то я сама была такой.

— Ты действительно хочешь, дорогая? История малоприятная.

— Да, хочу.

Рассказ оказался долгим, но Кейт ни разу не прервала его, оба даже не вспомнили об ужине.

Мария имела несчастье родиться девочкой. А Файона очень хотела сына, и, когда Господь не внял ее молитвам, она страшно расстроилась.

Матери, как правило, любят своих детей независимо от их пола. Но Файона была другой. Спокойная и покладистая, она предоставляла другим распоряжаться ее жизнью. Сначала решения за нее принимал отец, а потом Чарли. Зато в домашних делах она стала полновластной хозяйкой. Именно она решала, какой ситец пойдет на занавески, а каким следует обить диваны. Она утверждала меню завтраков, обедов и ужинов. И когда речь шла о детях, слово Файоны было законом.

Таким образом, Мария имела наглость пойти наперекор желаниям матери. Но кроме пола у нее оказалось и много других проблем. Например, внешность. Когда девочка чуть подросла, всем стало ясно, что она не похожа на мать. Ни женственной грации, ни изящества. Мария была крепеньким ребенком с сильными ручками и ножками, а громким голосом она могла поднять даже мертвого.

Когда Мария по ночам плакала, она будила не только няню, экономку и повариху. Она будила Файону и своего отца Чарли, который умолял жену успокоить младенца, но та неизменно отвечала, что если дети кричат, успокаивать их должны няни. Это всем известно.

К сожалению, Мария об этом не знала и проплакала все детство. Что бы она ни делала, как бы ни старалась, ей ни разу не удалось порадовать Файону.

Составление букетов, вышивание гобеленов и танцы ей не давались. Она была слишком большой и неуклюжей для подобных занятий.

Нет, она многое умела, просто все это было не то, чего от нее требовала мать. Мария пошла в отца не только внешне. Она любила математику и химию, отлично плавала, играла в теннис, легко отрывалась от преследователей на хоккейной площадке.

Если мать лишь хмурилась при упоминании этих достижений, то отец радовался от всего сердца. Чарли гордился своей дочерью и не скрывал этого. Но Мария с ранних лет поставила перед собой невыполнимую цель: она хотела, чтобы мама ее полюбила. И она решила ни перед чем не останавливаться.

Когда детство сменилось отрочеством, Мария поняла, что должна выглядеть как мама. С волосами ничего не поделаешь. У нее темные, а у Файоны светлые. То же самое и с лицом. В двенадцать лет еще рано делать пластическую операцию. Но одна вещь ей по силам. Она может стать тоненькой. И Мария перестала есть.

Уже через три месяца она при росте пять футов шесть дюймов весила шесть стоунов. Мать наконец обратила на нее внимание, но не так, как хотелось бы Марии. Ее отправили к врачу на Харли-стрит, назвали сумасшедшей и приказали есть.

При весе в пять стоунов ее положили в больницу, и следующие два года Мария оттуда практически не выходила. Ее кормили насильно, чтобы она вернула прежнюю форму, но когда ее выписывали, она снова начинала голодать.

По иронии судьбы она выжила только благодаря смерти матери. Ибо когда Файоны не стало, исчезли сразу две проблемы. Марии уже не надо было добиваться, чтобы мать ее заметила, а следовательно, не требовалось и морить себя голодом. Теперь ее окружали другие люди: инструктор тренажерного зала, бабушка и актриса, с которой у отца завязался роман. К счастью для Марии, ни одна из этих женщин не была худенькой.

Когда мать Чарли предложила отдать девочку в швейцарскую школу, тот вздохнул с облегчением. За здоровье дочери больше можно не опасаться. В Швейцарии она, возможно, научится быть женственной и грациозной.

Он подписал чек на довольно крупную сумму, которая требовалась для завершения образования дочери, договорился с матерью, что каникулы Мария будет проводить у нее, и с этой минуты перестал о ней беспокоиться.

А недавно ему позвонили из Швейцарии, сообщили, что его дочь беременна и должна немедленно покинуть школу.

— Теперь мне все попятно, — сказала Кейт. — Бедняжка. Представляю, каково ей было выдержать сразу два удара: беременность и отчисление из школы. И что ты собираешься делать?

Чарли пожал плечами:

— Поговорю с матерью. Она, кажется, близка с девочкой. Если это слово вообще применимо к Марии. Думаю, мать примет окончательное решение.

— Нельзя ли мне поучаствовать в семейной драме? — спросила Кейт. — Или вам лучше решить это между собой?

— Вот уж не думал, что тебе это интересно, — удивился Чарли. — Мне казалось, ты постараешься держаться подальше от этой неприличной истории.

Теперь пришла ее очередь удивляться:

— А я иногда думаю, что ты меня совсем не знаешь. Какая неприличная история? У девочки было трудное детство. Мать всю жизнь на нее плевала, а теперь бедняжка и сама влипла. С женщинами такое случается. Даже со мной. Только мне повезло, что у меня оказалась любящая мама, которая помогла мне в трудную минуту.

— Невероятно! — воскликнул Чарли. — Почему же ты мне не говорила?

— Я полагала, что нелегальный аборт в самом начале моей журналистской карьеры не влияет на наши отношения. Да, я не девочка. Но разве не ты говорил, что опыт делает меня еще более привлекательной? Или я своим признанием все испортила?

— Нет, нет, — спохватился Чарли. — Просто не ожидал.

— По-твоему, — невесело усмехнулась Кейт, — девушкам из порядочных католических семей нельзя делать аборты? Или, по-твоему, девушкам из порядочных католических семей не позволено беременеть? Знаешь, Чарли, любая женщина, — будь то проститутка или монахиня — может оказаться в таком положении. Если, конечно, переспит с мужчиной. Представь, она любит его, он любит ее, оба думают только о радостях секса, а не о возможном ребенке. И чаще всего страдают именно невинные дурочки. Опытные женщины всегда предохраняются. Беременеют и губят свою репутацию лишь скромные девочки вроде меня и твоей дочери. Или ты этого не знал?

Подойдя к Кейт, сидевшей на большом белом диване, Чарли обнял ее за плечи.

— Обещай мне одну вещь, — попросил он.

— Какую?

— Повторить завтра все это моей матери.

— Повторю. Если это поможет ей лучше понять ситуацию. И если это поможет Марии. Именно о твоей дочери мы обязаны думать в первую очередь.

Кейт по наивности решила, что их ждет семейный завтрак в неофициальной обстановке. Но первый же взгляд на Мэри Гамильтон развеял ее иллюзии. Перед ней стояла холодная английская леди, намеренная вести себя по всем правилам этикета.

В столовой подозрения Кейт подтвердились. На лакированном обеденном столе из красного дерева разложено бесчисленное количество серебряных приборов, у каждой тарелки стояло по три хрустальных бокала. «Если я, не дай Бог, налью минеральной воды в бокал для красного вина, мне крышка», — тревожно подумала Кейт.

К супницам, блюдам для закусок, серебряным вазочкам с солью и горчицей мать Чарли присовокупила коллекцию серебряных уточек, расставленных в центре стола, где, по идее, должна стоять ваза с цветами. Но ваза находилась в другом месте, и тоже не без умысла со стороны Мэри. Роскошный букет осенних цветов полностью закрывал Чарли и Кейт друг от друга. Она видела всех, кроме любимого человека.

Кейт нервничала. Она частенько оказывалась в самых трудных, даже идиотских ситуациях. Но по сравнению с этой они были просто ординарными.

В тот день она познакомилась не только с Мэри Гамильтон. За столом находились также ее старший сын Роберт, двенадцатый баронет, законный наследник всего этого великолепия, и его жена Шарлотта. Оба как будто сошли прямо со страниц «Татлера». Худой и сутулый Роберт с обветренным лицом совершенно не походил на младшего брата. А его вельветовые брюки и твидовый пиджак еще больше подчеркивали различие. К тому же темно-серый фланелевый костюм Чарли выглядел неуместным в обстановке загородного поместья. Кейт это сразу отметила, и ей даже пришло в голову, что Роберт специально так оделся. Чарли был смутьяном, а теперь еще и его дочь выкинула номер. Видимо, Мэри Гамильтон и ее старший сын намеревались поставить Чарли на место.

Кейт отогнала эти мысли, которые показались ей несправедливыми и обидными. «Просто у меня разыгралось воображение. Наверное, мне действует на нервы этот дом». Чтобы отвлечься, Кейт сосредоточила внимание на Шарлотте. Она выглядела наименее опасной, да и особым умом не блистала. Круглолицую, рыжеволосую и белокожую Шарлотту интересовали, казалось, только две темы: погода и ее знакомые, которых звали Сни, Даф и Буфи. Кейт выбрала погоду, ибо эти имена очень уж напоминали ей Маппет-шоу, и она не могла воспринимать их без смеха.

Разговор о погоде длился, пока не подали сыр. Тут вся семья приступила к обсуждению главной темы дня. Кейт слушала Мэри Гамильтон, стараясь не глядеть, что слуга наливает в ее бокал. Она не заметила на столе ни единой бутылки «Перье», и это ее обеспокоило. Как большинство американцев, она хорошо относилась к аперитивам, но во время еды очень редко пила спиртное. И если в ближайшие несколько минут она не получит стакан минеральной воды, то опьянеет.

Тут до нее дошли слова Мэри, и она сразу перестала беспокоиться о «Перье». Возможно, как раз алкоголь ей сейчас не помешает.

А слова были холодные и жестокие.

Мария дурно воспитана, и ее поступки только подтвердили это. Аборт — единственный выход из положения. У хорошего врача, который за большие деньги сохранит тайну. Потом Марию нужно отправить сюда, за город, где она будет ждать, пока ей найдут достойного жениха. И если Чарли выделит дочери солидное приданое, Мэри в ближайшее время подготовит список возможных кандидатов.

Услышанное потрясло Кейт. Неужели она перенеслась в средневековье?

— Вы этого не сделаете! — воскликнула она.

Роберт близоруко уставился на нее водянистыми глазами. Шарлотта открыла рот и тут же закрыла его, словно голландская кукла. А Мэри с ледяной улыбкой произнесла:

— Скажите, дорогая, почему я не могу устроить жизнь Марии? Она моя внучка.

Кейт покраснела, быстро пригубила вино и ответила:

— Да, Мария ваша внучка, не спорю. Но ведь ей только шестнадцать лет, и она женщина. То есть, я хотела сказать, человек. Со своими чувствами и своей головой на плечах. Неужели вы способны отдать ее первому встречному? Может, она не захочет выходить замуж, черт побери.

— Желания Марии в данном случае не имеют значения. Своим поведением она лишила себя права выбора.

— Вы хотите сказать, что, забеременев, Мария перестала быть человеком? Это же нелепо! Просто ушам своим не верю.

В столовой наступила тишина. Если бы вошедший слуга вдруг уронил поднос с бокалами, это подействовало бы на окружающих меньше, чем гробовая тишина. Первым вышел из оцепенения Чарли.

— Полагаю, Кейт имела в виду, что мы сначала должны тихо и спокойно обсудить будущее моей дочери, а не принимать скоропалительных решений. — Он взглянул на брата. — Что скажешь, старик? Все не так уж плохо. На дворе, слава Богу, 1986 год, и Мария не первая девушка из нашего круга, попавшая в такое затруднительное положение.

Роберт смутился. Он готов был согласиться с братом и Кейт, однако не мог идти против матери, ибо знал, что это ему дорого обойдется. Мэри Гамильтон контролировала не только собственную семью, но имела также огромное влияние в округе и пользовалась уважением, которое в других сообществах людей принято называть властью.

Двенадцатый баронет решил не плевать против ветра.

— Я согласен с матерью, — произнес он. — Мне известно, какой нынче год, Чарли. Но мы обязаны придерживаться определенных норм. Если даже наша семья не может показать хороший пример, тогда кто же?

— Под «кто же», — с металлом в голосе произнесла вдруг Кейт, — вы, конечно, подразумеваете всяких ремесленников и прочих смертных, которые не могут похвастаться ни титулами, ни ветвистым родословным древом?

— Да будет вам, — подала голос Шарлотта. — Надеюсь, вы не обвиняете нас в предрассудках?

Кейт улыбнулась, глядя на эти замкнутые породистые лица, потом взглянула на портреты с такими же лицами, висевшие в столовой. И реальные люди, и запечатленные художником смотрели на нее с раздражением.

— Вот именно, — любезно ответила она.

И отставила в сторону вазу с бледно-желтыми нарциссами. Впервые за этот нескончаемый ужин она увидела любимого человека и вздохнула с облегчением. Чарли улыбался.

— Я знаю, — уже более уверенно продолжала она, — что вы привыкли следовать определенным правилам поведения, и уважаю их. Если вы можете по ним жить, честь вам и хвала. Но что делать тем, кто не может? Что делать тем, которых не понимают и смешивают с грязью, как Марию? Разве так уж необходимо приносить ее в жертву каким-то нормам? Это довольно жестоко. Неужели шестнадцатилетняя девушка не заслуживает лучшего?

Игнорируя обращенные к ней слова, Мэри Гамильтон поднялась из-за стола и звонком вызвала слугу, который сразу же появился, будто стоял под самой дверью.

— Ваша светлость?

— Кофе, — распорядилась она. — И подай его в гостиную, Бойсон.

С этими словами она выплыла из комнаты, словно линкор на боевом ходу, а два эсминца сопровождения, Роберт и Шарлотта, двинулись за нею.

— Что теперь? — шепнула Кейт, дождавшись Чарли. — Дуэль на пистолетах? Или твоя мать велит подсыпать мышьяк в мою чашку с кофе?

Чарли обнял ее за плечи:

— Если ты обещаешь больше не пить, я, пожалуй, спасу твою жизнь. А заодно и свое наследство.

— Каким образом?

— Минут через десять я выведу тебя и посажу в машину. Потом мы в нормальной обстановке поговорим о Марии.

— Согласна.

Почти всю дорогу они говорили о Марии, и оба сошлись на том, что о браке не может быть и речи.

— Марии нужно время и человек, который понял бы ее состояние и ее проблемы. Может, обратиться к врачу? В таком положении он девушке не помешает.

— Возможно, ты и права. Но мысль, что я буду платить деньги за то, чтобы посторонние копались в мозгах дочери, кажется мне отвратительной. Наверняка есть другой путь. Не поможет ли ей женщина постарше и с жизненным опытом?

— Мы не знаем такой женщины, — сказала Кейт, — если не считать твоей матери. Но она вряд ли поможет. Слушай, у меня идея. Как насчет мужчины постарше?

— Не понял, — нахмурился Чарли.

— Я имею в виду тебя. Ты же отец, вы любите друг друга и скорее разберетесь с ее проблемой.

— Не выйдет, — ответил он, подумав. — Мы с ней не настолько близки, чтобы она со мной откровенничала. Нет, это должна быть женщина. Не волнуйся, я кого-нибудь найду.

Минут пятнадцать они ехали молча. Потом Кейт решительно тряхнула головой:

— Я сама с ней поговорю. Жизненный опыт у меня, слава Богу, имеется.

— Мне даже неловко. Сначала волнения со мной. Потом ты хотела вправить мозги благородному семейству. Теперь еще Мария? По-моему, это слишком.

— Кому же ты ее доверишь? — раздраженно отозвалась Кейт. — Доброжелателю, которому плевать и на тебя, и на твою дочь? Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Мою мать. Только она, будучи католичкой, предложила бы в исповедники монашку. Я же полагаю, твоей дочери способен помочь только человек, которому ее судьба действительно небезразлична. То есть я. Потому что я люблю тебя и, думаю, со временем полюблю и Марию.

Они спорили до самого Итон-сквер. Наконец Чарли остановил машину и лег грудью на баранку.

— Значит, ты готова взвалить на себя такое бремя, как Мария?

— Именно. Она может жить с нами. Девушка — не парень, ей нужна поддержка.

— Воистину, сегодня нам с тобой суждено о многом договариваться, — вздохнул он.

Кейт с любопытством взглянула на него:

— Хочешь предложить мне какую-то сделку, так? О'кей, говори. Я соглашусь на любое разумное предложение.

— Уж куда разумнее, дорогая, — улыбнулся он. — Я соглашусь на это при одном условии. Если ты станешь моей женой. Тогда это действительно будет твоей обязанностью. Хочешь попробовать, Кейт?

— Это не сделка, а предложение.

— Хорошо, пусть будет предложение. — Чарли начал проявлять нетерпение. — Ну, как? Я еще не услышал ответа.

Кейт улыбнулась, сразу забыв обо всех неприятностях вечера.

— Я согласна, глупенький, — тихо сказала она. — С удовольствием стану твоей женой. Это лучшая сделка из всех, которые мне предлагали.

Мария приехала через неделю и, не заезжая к отцу, прямиком отправилась в клинику.

Впервые Кейт увидела девушку через несколько дней в больничной палате. И зрелище было не из приятных.

Блестящие темные волосы, которые запомнились ей по фотографиям, теперь висели нерасчесанными прядями. Бледная кожа с нездоровым оттенком, лицо почти одутловатое. Кейт не терпелось отвезти Марию домой, где ей можно обеспечить должный уход и вернуть нормальный облик.

Мария оказалась весьма привередливой, самонадеянной девушкой. Все утро она проводила в ванной. Кейт не возражала, считая, что после всего пережитого Мария заслуживает снисхождения.

Кейт накупила ей вещей, которые должна иметь каждая женщина. Гель для душа из «Флорис», кремы от «Эсте Лаудер», духи от «Шанель», ночные рубашки из чистого шелка.

Приняв дары, Мария вежливо поблагодарила за них, как ее учили в Швейцарии.

Она и вправду начала преображаться. Кожа вернула светящуюся прозрачность, какая бывает только у англичанок. А как только ее волосы стали выглядеть здоровыми, Кейт тут же отправила Марию к своему парикмахеру Майклу.

Спустя три месяца она уже была похожа на шестнадцатилетнюю девушку. Точнее, на шестнадцатилетнюю девушку из приличной семьи.

Вскоре у нее и язык развязался. Впервые она начала рассказывать о жизни в Швейцарии, о том, как они катались на лыжах, о бобслее в Сент-Морице.

Кейт радовалась переменам. Девушка вернулась к жизни, скоро с ней можно завести серьезный разговор. А, следовательно, и помочь.

Но тут случилась первая неприятность. Бабушка прислала записку, приглашая внучку к себе. Кейт возражала. Девушка прекрасно себя чувствует, нельзя допустить, чтобы Мэри Гамильтон все испортила.

Решение приняла сама Мария.

— Зачем она хочет меня видеть? — спросила она за ужином.

— Наверное, собирается прочитать лекцию о твоем поведении в Швейцарии, — ответил Чарли.

— Господи, так и знала, что рано или поздно к этому вернутся!

— Тебе не обязательно к этому возвращаться, — сердито ответила Кейт. — Подумаешь, забеременела. Это пока еще не является преступлением.

Но Мария, похоже, нисколько не огорчилась. Напротив. Она выглядела такой безмятежной, что Кейт даже сравнила ее про себя с телушкой на пастбище.

— Конечно, по-твоему, Кейт, я не сделала ничего такого, — сказала Мария. — Но у бабушки иное мнение. Она называет это дурным поведением. Могу представить, что с ней было, когда она узнала.

Кейт изумленно уставилась на нее:

— И что ты собираешься делать?

— Поеду, разумеется. Я все могу ей объяснить. Бабушка, конечно, немного побесится, а затем потребует, чтобы я жила у нее в деревне. Я вежливо извинюсь за все, что натворила, и это ее успокоит.

— А что потом? — удивленно спросила Кейт. — Я имею в виду, когда ты извинишься?

— Пообещаю помочь ей в конюшнях. Она знает, что, когда я занимаюсь физическим трудом, со мной не бывает проблем. А если я начну ездить к ней на выходные, она вообще перестанет жаловаться. Папа, обещаю не злить ее во время нашего разговора.

Мария аккуратно сложила салфетку, извинилась и вышла из-за стола.

Кейт захотелось догнать ее, вернуть, сказать, что она об этом думает.

«В конце концов, я не могу уберечь ее от всего на свете. Рано или поздно ей пришлось бы встретиться с Мэри Гамильтон. Чем раньше, тем лучше. Пусть едет. Хотя возвращать ее к жизни буду опять я».

Но Мария вернулась из деревни веселая и сказала, что бабушка — просто ангел, все понимает. О, на уик-энд Мария снова туда поедет.

Кейт так и не удалось поговорить с Марией по душам. Все время что-то мешало. К тому же девушка подружилась со своей кузиной Оливией, жившей неподалеку. Стоило им встретиться, как они тут же начинали секретничать. Кейт заставала их то в гостиной, то на кухне, где они опустошали холодильник. На этой почве у Кейт и возник первый конфликт с будущей падчерицей.

В пятницу она пригласила на ужин Петерсонов, Хьюза Хартмана с женой и Голливудского режиссера, друга Чарли. Накануне она забежала в обеденный перерыв в «Фортнам» и купила там копченого шотландского лосося, несезонную клубнику и баранину. Кейт знала, что потратила слишком много, но заниматься стряпней, у нее не было времени, пришлось купить все готовое и дорогое.

Приехав на такси домой, она сложила все в холодильник и вернулась на работу.

Ей пришлось задержаться дольше обычного. Она ждала информацию от Бернара Фернана, французского собкора.

Домой Кейт пришла усталой, а веселый смех, доносившийся из кухни, отнюдь не улучшил ей настроения.

«Она пригласила на ужин эту дуру Оливию. Но если меня опять начнут доставать разговором о правилах игры в поло, я взвою».

Ждать, что Чарли сменит тему, бессмысленно. Похоже, ему все это нравилось, и он мог часами слушать их болтовню, обсуждать с девушками особенности охоты на лис и преодоления препятствий в дамском седле. Будучи девушкой, его мать в совершенстве освоила это, а умение ездить верхом Чарли приравнивал к университетскому образованию.

Вздохнув, Кейт разделась и пошла в кухню. На столе, разложенные по блюдам и тарелкам, красовались шотландский лосось, английская баранина и несезонная клубника. Оливия даже потрудилась выжать на рыбу лимон.

— Это же куплено для моего званого ужина, черт возьми! Что ты наделала? — возмутилась Кейт.

Мария невинно улыбнулась:

— Ты ничего не говорила про званый ужин. Я думала, ты купила это нам. Я ведь предупреждала, что придет Оливия.

— Мария, тут еды минимум на восемь человек. А нас только четверо. У тебя не хватило извилин догадаться, что эти продукты не для сегодняшнего вечера?

Та густо покраснела и подбежала к отцу, который нерешительно мялся перед блюдом с вымытой клубникой.

— Пап, скажи Кейт, что она несправедлива ко мне, — закричала Мария. — А если она купила это на завтра, то нужно было приклеить записку!

Кейт повернулась к Чарли:

— С каких пор я должна оставлять записки на продуктах в собственной кухне?

— Ну, посуди, Мария же не телепат. Откуда ей было знать?

— Не так сложно догадаться. Хотя, извини. По-моему, я требую от нее слишком многого.

— Ах ты сука, — закричала Мария. — Ты одна знаешь все на свете? Только потому, что ты важная шишка у себя на работе, да? Ни фига ты не знаешь, ясно? Одеваешься как шлюха. А твои манеры за столом вообще ни в какие ворота не лезут. Бабушка говорила, что ты даже курила в столовой. Зря папа вообще с тобой связался! Он и без тебя прекрасно бы обошелся. Как и все мы. Почему бы тебе не сделать нам одолжение и не укатить обратно в свой ненаглядный Нью-Йорк?

В комнате воцарилось долгое молчание. Наконец Кейт сказала:

— Вот, значит, как ты обо мне думаешь?

— У нее это случайно вырвалось, Кейт. — Чарли умоляюще взглянул на дочь. — Скажи, что я прав, Мария, скажи! Господи, чего только не наговоришь, когда расстроен. С кем не бывает?

Мария глядела себе под ноги. Затем подняла глаза на Кейт:

— Прости. Я погорячилась насчет твоей одежды. И манер за столом. Просто ты не похожа на нас. Ведь ты американка. И папа мне то же говорил…

Приехала Анна Кеннеди, чтобы помочь дочери выбрать свадебный наряд. Кейт вполне справилась бы сама, просто сейчас ей хотелось видеть рядом близкого человека.

Нет, она не могла пожаловаться на невнимание к себе. Мария, например, лезла вон из кожи, только бы ей угодить. Алан Бейкер гнал ее из офиса, чтобы она занялась своими делами, продлила бы визу, сходила к парикмахеру. Даже Мэри Гамильтон смягчилась и прислала Кейт свадебный подарок: старомодный пояс, который отец Чарли подарил жене на десятилетие свадьбы.

И все же Кейт чувствовала себя одинокой. Конечно, рядом был Чарли, но ей нужен кто-то из своих. Американец. Поэтому она вызвала мать.

Анна Кеннеди остановилась в «Уолдорфе», старинном отеле в центре города, отклонив предложение дочери жить у них.

— Тебе и без того забот хватает, — сказала она.

Возможно, и к лучшему. Поскольку, несмотря на обоюдные старания подружиться, Кейт и Мария не слишком любили друг друга. Наглая девчонка буквально монополизировала отца, постоянно втягивала его в разговоры, темы которых абсолютно не интересовали Кейт.

Она представляла, как ее мама сидит с непроницаемым лицом, пока Чарли с дочерью оживленно спорят о тонкостях вольтижировки. Нет, лучше быть одной, чем в окружении людей, наводящих на тебя скуку.

На следующий день, когда Анна Кеннеди обедала с дочерью в «Харродсе», Кейт заметила, что мать чем-то встревожена.

— Тебе не нравится в «Уолдорфе»? — спросила она.

— Дело не в отеле.

— А в чем?

— В тебе, дорогая. Наверное, мне не следует вмешиваться, но ты уверена, что поступаешь правильно, выходя за этого человека? Он, конечно, обаятельный, настоящий джентльмен. Однако, ты собираешься прожить с ним жизнь, детка. Уверена ли ты, что тебя ждет в будущем именно то, чего ты хочешь?

— Мама, я живу с Чарли почти год, и если бы он оказался не тем человеком, я бы давно это поняла.

— Кейт Кеннеди, зачем ты меня обманываешь? Я ведь не твоя приятельница, а мать, и знаю, что тебе нужно для счастья. Чарли не сделает тебя по-настоящему счастливой.

«Я тоже так думаю. Но сейчас уже поздно отказываться».

Кейт вдруг вспомнила Теда. Как он сидел за рабочим столом в отделе и вокруг него полный хаос. Сбоку недоеденный сандвич и бутылка пива, под носом ворох гранок, в приемной очередь, а ему это нравится.

Такое бывает лишь в Нью-Йорке. Лишь там держат сумасшедших вроде Теда.

«Если бы не он, — подумала Кейт, — я давно бы вернулась и не жила среди этой дикости. С человеком, который меня совершенно не знает. Который вот-вот станет моим мужем. Будь ты проклят, Тед. Будь проклята моя любовь к тебе! Будь ты проклят…»

Она вдруг заметила тревожно-печальный взгляд матери.

— Кейт, — тихо сказала она, — ты плачешь. Значит, я права.

Самый важный день своей жизни она провела за обычными занятиями. В корзине для белья ее дожидались шорты Лайонела и Томаса, распашонки Софи и куча грязных сорочек Теда.

«Интересно, — невесело усмехнулась Санди, — знает ли кто-нибудь из них, что происходит между тем моментом, когда они швыряют эту грязь на пол и когда находят одежду чистой и выглаженной? Ничего, скоро мне не придется заниматься стиркой».

Ибо Санди наконец решилась. После целого года тайных встреч с Дэвидом О'Нейлом и отъездов для выдуманных свиданий с родными. Все это время Санди пыталась убедить себя, что по-прежнему является женой Теда, хотя они уже почти не разговаривали. Теперь все. Сумасшедший роман на пляже оказался отнюдь не мимолетным и выдержал испытание разлукой. Санди улыбнулась. От этого человека никуда не денешься.

В ее возрасте многие женщины уже давно познали любовь, а Санди открыла ее для себя лишь на тридцатом году жизни. То, что у нее было с мужем, не являлось любовью. Мужчине, который по-настоящему тебя любит, не требуется для этого никаких особых причин. И женится он на тебе не потому, что ты вдруг забеременела или крутишься, словно белка в колесе, пытаясь из ничего создать семью. Он хочет тебя, потому что ты есть ты.

К Дэвиду она сначала относилась с подозрением. Он, видимо, считает ее очередной блондинкой. Одной из многих. Которую при случае можно легко заменить.

Ему потребовалось немало времени, чтобы убедить ее в обратном. Его даже не пугали ее дети. Он сказал, что возьмет их к себе, иначе и быть не может. Ненормальный. Или влюбленный. Санди решила, что второе, и на этом строила все свои планы.

Теперь возврата нет. За ужином она скажет Теду, что их совместная жизнь закончена. Видимо, придется рассказать про Дэвида, чего ей страшно не хотелось. Будет лучше, особенно детям, если она просто соберет вещи и уедет к маме. Адвокаты сами разберутся. Про Дэвида, конечно, узнают, но позже. Сначала нужно получить свободу.

Она занялась ужином. Когда все было подготовлено, осталось только поставить на плиту, она взглянула на часы. Пора звать детей. С близнецами проблем нет. Марта согласилась взять их на ночь к себе. Она даже поверила, что вечером у Санди с Тедом небольшой праздник.

«Последний раз нечто подобное было у нас с Тедом больше двух месяцев назад. Впрочем, Марте знать не обязательно. Остальным тоже. Дети со временем узнают… Господи, что же делать с Софи?! Просто язык не поворачивается просить Марту взять еще и малышку».

 

ГЛАВА 18

У Софи наступил сложный период. Обычно спокойная девочка в последнее время начала много плакать. Как будто чувствовала, что дома не все в порядке.

Выйдя в сад, она увидела, как дочь тискает кота. Санди подхватила на руки бедное животное, отнесла в дом и вернулась к Софи.

Шлепок пришелся по маленькой розовой щечке. Девочка заревела.

— Не надо мучить Оскара. Теперь ты поняла, что ему больно?

Но Софи была слишком мала, чтобы понять, почему мама несправедливо обошлась с нею. И заревела еще громче. Закончилось тем, что Санди уложила ее спать раньше обычного. «Развод или не развод, а девочка останется здесь. Бедный ребенок. Ладно, скоро мы отсюда уедем, и все наладится. Вот увидишь».

Санди направлялась в ванную, когда зазвонил телефон. Муж ставил ее в известность, что они празднуют что-то в офисе, поэтому он задержится. Она подождет с ужином?

Подождет. Она целую неделю собиралась с духом, уже предупредила Дэвида, что сегодня у нее окончательный разговор с мужем.

— Постарайся не засиживаться, — мрачно сказала она. — Я должна сообщить тебе нечто важное. Откладывать нельзя.

Тед положил трубку, ощущая знакомую слабость в животе. Она снова беременна. Иначе, зачем бы она стала его торопить? В последнее время им не о чем разговаривать.

Однако Тед задержался на работе дольше, чем хотел. Он не стремился услышать от Санди, что она ждет очередного ребенка. Ему и так приходится кормить троих. Четвертый ребенок сведет на нет прибавку, которую он получил в связи с повышением. А если его семья будет и дальше увеличиваться такими темпами, Кремера придется спихнуть раньше, чем он планировал.

Тед заказал себе еще виски и поднял тост за женщину, ради которой, собственно, и затеяна эта вечеринка. За Рут. Она ждала первого ребенка. «Какое-то особенное время года, — мрачно подумал Тед. — Почему они все беременеют именно зимой?»

Опершись о стойку бара, он размышлял о том, чего ему удалось добиться на новом месте. Во-первых, Рут. Таких редакторов еще поискать, и ее возвращение в газету далось нелегко. Сначала Рут наотрез отказывалась. Говорила, что все газеты и газетчики — куча дерьма, с которой она больше не желает иметь ничего общего.

Узнав об увольнении Трейси, она смягчилась. Тед даже сказал, что ее вышвырнули за бесталанность.

К счастью, Рут поверила, да и Майк произнес несколько ободряющих слов. В заключение Тед обещал ей повысить зарплату. На том и договорились.

Только счастье его длилось недолго. Через полгода сияющая Рут заявила, что беременна.

Оправившись от удара, Тед начал вычислять, сколько времени продлится ее декретный отпуск. Весна — горячая пора для отдела моды. Какого черта ей приспичило именно теперь?

Но он сделал хорошую мину при плохой игре. Даже организовал вечеринку в «О'Генри». Здесь они сейчас и отмечали тот факт, что на ближайшие три месяца он лишился редактора отдела моды.

Нет, сколько бы он ни выпил, настроение у него все равно не поднимется. Тед расплатился с барменом и пошел домой. Чем скорее Санди все ему выложит, тем лучше.

Он явился около половины десятого. Баранина пережарилась, картошка разварилась, и настроение у жены было под стать ужину.

«Что случилось, черт возьми?» — недоумевал Тед, зная, что беременная Санди всегда улыбается.

— Сбегаю за шампанским, — любезно предложил он. — Видимо, оно сегодня не помешает.

Санди испуганно глядела на него. Он знает? А если знает, при чем тогда шампанское?

— Нет, лучше сухой мартини.

— Ты же не пьешь спиртное, когда беременна, — сказал он и усмехнулся. — Насколько мне известно.

— А кто тебе сказал, что я беременна?

— Ладно, дорогая, это же ясно. Иначе, зачем бы ты просила меня не задерживаться и намекала на какой-то важный разговор.

Санди рухнула в ближайшее кресло. «Нечего ходить вокруг да около. Время домашних ужинов и любезных бесед ушло. Скажу, и кончено».

— Я хочу развода.

— Я не ослышался? Ты говоришь о разводе?

— Именно.

— Что за глупости! У нас дети, закладная на дом.

Санди начала злиться. Другой бы муж обиделся. Или взбесился бы. А Тед беспокоится лишь о плате за школьные обеды.

— Может, ты еще не заметил, но мы уже давно перестали быть мужем и женой. Очень давно. Я даже удивилась, когда ты подумал о моей беременности. Откуда ей взяться, если ты занимаешься со мной любовью в стельку пьяным? Чтобы зачать ребенка, нужно приложить усилия. Забыл?

Налив себе новую порцию, Тед вернулся к жене и довольно грубо схватил ее за руку:

— Санди, что произошло? Мы с тобой женаты восемь лет, и раньше ты никогда не жаловалась. Почему ты вдруг хочешь развестись? У тебя кто-то есть?

Санди отпрянула. Она не узнавала мужа и боялась его. Кажется, разговор будет не таким, как она думала.

— С чего ты взял? Кого можно найти в Поукипси? К тому же у меня нет свободного времени.

Санди понимала, что слишком уж явно защищается. «Черт бы тебя побрал, Тед! От тебя ничего не утаишь».

Тед отпустил ее руку и сел на диван.

— По-моему, тебе нужно все рассказать, — тихо сказал он и, увидев ее испуганное лицо, улыбнулся. — Не съем же я тебя, Санди. Может, я действительно был плохим мужем. Но я должен знать, что происходит в моем доме.

— Ничего в доме не происходит, абсолютно ничего.

— Тогда где?

Ей захотелось соврать, но она тут же поняла бессмысленность затеи. Все равно он скоро узнает.

— В Лос-Анджелесе, — еле слышно ответила она. — В Нью-Йорке тоже, но нечасто. Я же говорю, что у женщины с тремя детьми почти нет свободного времени.

— Значит, ты вспоминала о детях? — холодно спросил Тед. — Очень благородно с твоей стороны. А ты уже сказала им о своем… романе?

— Никому я ничего не рассказывала. Я хочу получить свободу. И не желаю ничего обсуждать или обмениваться взаимными упреками. Поздно. Еще до встречи с Дэвидом было поздно.

Она тут же пожалела о сказанном, ибо Тед сразу понял, о каком Дэвиде идет речь.

— Ну, что же, все правильно. Кто я такой, чтобы соперничать с Дэвидом О'Нейлом, голливудской звездой? Или лучше сказать с голливудским жеребцом?

— Можешь называть его как угодно, это не изменит моих чувств к нему. И к тебе. Все кончено, Тед. Почему бы нам не разойтись цивилизованно?

Он махнул рукой:

— Твоя взяла. Но ответь мне только на один вопрос, хорошо? Кейт имеет к этому какое-то отношение? Вот если бы ее не было, ты не перестала бы любить меня?

Чуть помедлив, Санди достала из сумочки пачку сигарет. Тед изумленно уставился на нее. Санди никогда не курила. Впрочем… Он вздохнул. Похоже, ему теперь придется узнать о ней много нового.

Неловко смяв пачку, она достала сигарету и прикурила.

— Я перестала любить тебя вовсе не из-за Кейт, — проговорила она. — Я хотела жить по-прежнему, несмотря ни на что. Так что это не Кейт виновата в том, что я разлюбила тебя. Ты сам в этом виноват. Вспомни свое собственное состояние после того, как она уехала из города. Все это время ты ходил по дому, как привидение, с вытянутым лицом, оплакивая про себя свою утраченную любовь.

Она пристально посмотрела ему в глаза, желая передать всю ту боль, которая накопилась в ее сердце за эти месяцы.

— Ты никогда не задумывался над тем, как тяжело жить вместе с человеком, мысли которого постоянно находятся в другом месте? Телом-то ты был со мной. И порой ты мне его даже одалживал. Но… это было неубедительно, Тед. Я знала, что потеряла тебя. Уже тогда. Но продолжала почему-то отчаянно ждать той минуты, когда ты ко мне вернешься. А потом просто надоело. И если честно, в глубине души я с самого начала была уверена, что чуда не произойдет.

Тед уставился в пол, и Санди поняла, что впервые за время их разговора муж боится встречаться с ней взглядом.

— Значит, это было так очевидно? Я понятия не имел. Мне всегда казалось, что я держу это глубоко в себе. — Он наконец поднял на нее глаза. — Прости меня, Санди. Я не знал, что причиняю тебе боль. Я не хотел. Думал, что через какое-то время все забудется, и мы наладим прежнюю жизнь.

— Мог бы сказать мне об этом и избавить меня от необходимости строить мучительные догадки. Впрочем, мы и разговаривать-то друг с другом разучились. — Она отставила стакан. — Да и какой смысл сейчас рассуждать о том, что было бы, если бы? Если бы я не забеременела, если бы ты был всегда со мной, если бы в твоей жизни не появилась Кейт… Нам ничего не дано изменить, Тед. Сейчас мы можем только постараться не винить друг друга в том, что случилось. И залечить раны. Каждый по-своему.

В соседней комнате вдруг закричала Софи. Санди поднялась с кресла и вышла. Через минуту она появилась на пороге с дочерью на руках.

— Ну, что с тобой, крошка? — тихо проговорила она. — Плохой сон?

Софи прижалась к матери и пролепетала что-то нечленораздельное. Санди погладила ее по головке.

— Плохой сон, милая. Только и всего. Всего лишь сон. — Она дунула над головой девочки и сказала: — Вот видишь? Я его прогнала. Теперь тебе нечего бояться.

На какое-то мгновение Тед позавидовал своей собственной дочери. «Мама всегда будет рядом, когда ты проснешься ночью. А я? Что, если мне самому приснится дурной сон и захочется, чтобы кто-то отогнал его от меня?» Только сейчас до него по-настоящему дошло, что он потерял свою жену. До сих пор он никогда не ценил ее. Его преследовал другой образ — Кейт. «Интересно, кого я выбрал бы, если бы повстречался с ними в юности одновременно? — подумал он. — Но этого не произошло. Зато теперь я потерял обеих».

Он ушел на кухню, поставил кофе и сделал несколько сандвичей, пока Санди снова укладывала Софи спать. Санди была права. Теперь им ничего уже не дано изменить. Остается только залечить раны. Адвокаты сами разберутся, к кому отойдет дом, а к кому мебель. Санди, наверно, не будет предъявлять больших материальных претензий, раз она поступает на содержание к самому Дэвиду О'Нейлу.

Но остается еще вопрос с детьми. Теду совсем не хотелось, чтобы какой-то там кобель с Беверли-Хиллз решал, когда ему можно навещать их, а когда нет.

Они с Санди обсуждали это до самого утра. И в результате договорились, как друзья. Было решено, что Тед сможет встречаться с детьми, когда ему захочется. Он может забирать их к себе на каникулы и на каждое второе Рождество. Это был, конечно, не идеальный вариант, но лучшего они придумать не смогли.

Прежде чем уйти, Санди повернулась к Теду.

— По-моему, тебе следовало бы и еще кое-что знать, — проговорила она. — Считай, что это мой последний подарок тебе. Словом, твоя подружка Кейт Кеннеди выходит замуж.

У Теда было такое ощущение, будто ему кто-то засадил кулаком в лицо. Эта новость была под стать всему вечеру.

— Я его знаю?

— Не думаю. Чарли Гамильтон. Он, кажется, театральный агент.

— У них любовь? — напряженно спросил он. Этот вопрос вдруг приобрел для него особую важность.

Санди пожала плечами.

— Понятия не имею. Хотя если тебе интересно знать мое мнение, то скажу: это вполне может оказаться рикошетным увлечением. Когда женщина приходит к мужчине, чтобы забыть с ним о другом мужчине. — «Похоже, кстати, что у меня тот же случай», — добавила она про себя, а вслух спросила: — Почему бы тебе не выяснить все самому, Тед? Лондон не так далеко. Впрочем, на твоем месте я бы сильно поторопилась. Кейт выходит замуж послезавтра. У тебя в распоряжении не слишком много времени на то, чтобы заставить ее передумать.

Санди нахмурилась. В ее отношениях с Дэвидом О'Нейлом была только одна досадная неприятность. Его театральный агент собирался жениться на Кейт Кеннеди. Мысль о том, что во время неизбежного знакомства с Чарли Гамильтоном придется знакомиться также и с его новой женой, казалась Санди невыносимой. Она считала, что с нее хватит и одной встречи с той костлявой девицей.

И она надеялась на то, что Тед успеет расстроить свадьбу.