ГЛАВА 1

Она была слишком умна для простой секретарской работы, но, окончив в 1978 году Рэдклифф, Кейт Кеннеди поняла, что молоденьких девушек никто на ответственные должности не берет.

Но она не сдалась. Кейт вообще не относилась к той категории людей, которые легко сдаются. Окончив колледж по специальностям «английский язык» и «журналистика», она твердо решила сделать себе имя в средствах массовой информации, Если придется немного подождать, ничего.

Семья Кейт принадлежала к католической общине в Вестчестере. Отец был хирургом окружной больницы, а мать растила Кейт и пятерых ее братьев и сестер, а также работала в местной церковной благотворительной организации.

Они жили в аккуратном белом доме, каких много в зажиточных пригородах Нью-Йорка. Отцу Кейт пришлось немало потрудиться, чтобы добиться всего этого. Он был членом гольф-клуба, считался одним из столпов общины и не без оснований гордился своими достижениями.

Он сумел передать это чувство и детям.

Кейт учили, что если много трудиться, то можно добиться всего, чего захочешь. Господь помогает целеустремленным, так, по крайней мере, она думала. Начав работать в «Нью-Йорк пост», девушка почти не сомневалась, что быстро станет знаменитым репортером. Но спустя год Кейт уже казалось, что Господь позабыл о ней.

«В чем моя ошибка?» — удивлялась она, возвращаясь по вечерам домой. Ведь она все делала правильно. Так ей казалось.

Кейт частенько бывала в редакции, прислушивалась к разговорам сотрудников, и всякий раз, когда она могла что-то посоветовать, она это делала. Только ее советы никого не интересовали, на нее смотрели как на пустое место, голос ее тонул в общем шуме, и никто к нему не прислушивался.

Тогда Кейт изменила тактику и стала ходить в бар, где проводили свободное время репортеры. Это было маленькое ирландское заведение в одном квартале от редакции, и для газетчиков оно являлось чем-то средним между домом, до которого они редко доходили, и офисом. Мелкие придирки главного редактора, упущенные сенсации, репортажи с первой полосы — все это без конца обсуждалось и переваривалось в «Донахью» за кружечкой пива.

Кейт здесь нравилось. Шумный зальчик всегда был забит до отказа. Она взяла за правило болтать о том, о сем с барменом Стивеном О'Грейди и покупать ребятам пиво, когда те, измотанные, вваливались сюда после «жаркого денька». Ей хотелось, чтобы они принимали ее за свою, приглашали к разговору, посвящали в свои проблемы, водили с ней дружбу, наконец.

Через три недели непрерывного сидения в «Донахью» Кейт поняла, что, ухлопав деньги на пиво, так ничего и не добилась. Нет, на нее обращали внимание ребята: кое-кто приглашал ее на свидания, другие — сразу в постель. Она им нравилась. Но не в том смысле, в каком бы ей хотелось.

Кейт была для них лишь очередной девчонкой. Стоило ей подойти к их столу, как тут же возникала неловкая пауза. Затем разговор переводился на другую тему, и все начинали обсуждать закуску или качество пива.

Говорили о чем угодно, только не о том, что бы ей хотелось услышать. Ее лишали самого драгоценного — профессиональной болтовни газетчиков. Словно ребята объединились в некий закрытый клуб, куда ее ни за что не хотели допускать.

Кейт решила серьезно проанализировать ситуацию и понять, в чем дело. Она умна, работы не боится. Доказательство тому — оценки, с которыми она закончила колледж. Однако, всего этого недостаточно, чтобы считаться в их кругу своей.

Что еще она может им предложить? Остроумный разговор? Кейт пользовалась популярностью среди друзей в Вестчестере, с которыми вместе росла. Но аплодисменты зеленых юнцов ее не интересуют. Ей хотелось общаться со взрослыми людьми, которые уже что-то значат в этой жизни. Хотелось, чтобы ее слушали. А они даже не замечали ее. Точнее, видели в ней только женщину.

Может, этим как раз и стоит воспользоваться? Кейт, разумеется, не считала себя Мерилин Монро, но знала, что обязательно понравится тем, кого интересуют высокие худые смуглые девушки. У нее были длинные темные волосы и загорелая, медового оттенка кожа. Загар никогда не сходил, поскольку она всегда проводила много времени на свежем воздухе, не опасаясь палящих лучей солнца. Кейт Кеннеди была привлекательна, однако, в то время модным считался другой тип: пухленькая блондинка с большим задом. Последним Кейт похвастаться не могла. Но если уж она решила избавиться от проблем с помощью секса, то нужен такой партнер, который даст ей реальную возможность добиться своей цели.

Среди тех, кому она нравилась, было немало птиц высокого полета, фамилии которых не сходили с газетных полос. Но Кейт уже попала впросак с дармовым пивом для подобных ребят и не хотела ошибиться снова. Нет, ей нужен человек поскромнее.

И Кейт решила принести себя в жертву тридцатипятилетнему Стену Бруксу.

Каждый день он приходил на работу с пакетиком сандвичей и циничным выражением на физиономии. Судьба редко ему улыбалась, поэтому его весьма смутило, когда Кейт начала проявлять к нему интерес.

Стен не отличался ни красотой, ни, если честно, большим умом, но все же понял, на что ему намекают, и был заинтригован. Многие уже пытались лечь в постель с этой девчонкой, которая успела намозолить ребятам глаза, только ни у кого пока не вышло. Почему же вдруг он?

Впрочем, Стен недолго искал ответ. Таким, как он, редко выпадает в жизни счастливый шанс, а инстинкт говорит, что, когда это происходит, надо не рассуждать, а хвататься за него.

В ближайшие же выходные Стен пригласил Кейт на ужин с гамбургерами в «П. Дж. Кларк».

Ирландские заведения были для него естественной средой обитания, и «П. Дж.» мало чем отличался от «Донахью». Разве что чуть получше, да находится в фешенебельной части города, хотя и работает не круглые сутки.

Столы были накрыты яркими клетчатыми скатертями. Это все-таки ресторан, а не бар, здесь можно спокойно поесть, а не перехватить на ходу какой-нибудь сандвич. Правда, и услуги здесь стоили дороже, но Стен не жалел денег, ибо был уверен: расходы окупятся. Стоимость ужина на двоих можно считать его компенсацией за удовольствие, которое ждало впереди.

Не будь Стен журналистом, Кейт умерла бы с ним от скуки. А раз он давно работал в газете, она жадно ловила каждое его слово, пока он рассказывал о номере, над которым сейчас пыхтел, о придирках редактора. Через несколько лет все это превратилось для Кейт в обыденную рутину, однако в тот вечер, сидя у бара на круглой табуретке, она чувствовала себя так, будто ее посвящают в какие-то головокружительные тайны неведомого мира. И когда Стен пригласил ее к себе домой на стаканчик «чего-нибудь крепенького», она с готовностью согласилась, понимая, что если уж надумала с его помощью войти в мир газетчиков, ему нужно во всем угождать.

Другого выхода нет.

Кейт со вздохом посмотрела на толстого человека с помятым лицом, который сидел перед ней. Однако, вспомнив о своей цели, тут же взяла себя в руки.

— Веди, Стен Брукс, — очаровательно улыбнулась она. — Всегда мечтала посмотреть, где ты живешь.

Очутившись в его холостяцкой квартире, Кейт с громадным трудом скрыла отвращение. Казалось, будто сюда попал артиллерийский снаряд. На полу валялись пустые банки из-под пива, окурки из набитых доверху пепельниц не выбрасывались, похоже, уже много недель. Испачканная обивка стульев и дивана местами треснула, в квартире стоял отвратительный запах кухни.

Кейт подавила желание спросить, где Стен держит веник и тряпку. Полчаса работы, и этот свинарник мог бы приобрести более или менее жилой вид. Но она тут же вспомнила, что пришла сюда не за этим. Ее вдруг охватила паника, во рту пересохло, сердце бешено забилось.

«Я могу уйти. Еще не поздно».

Внутренний голос приказал ей взять себя в руки. «Ты вступила в новый жестокий мир и научись жить в нем так, чтобы не сломаться».

— Ну? — спросила Кейт. — Где же твой обещанный стаканчик?

— Может, перейдем в спальню? — предложил Стен.

Намереваясь провести с ней целый вечер, он купил заранее жареного цыпленка. Теперь настала пора действовать.

— Как хочешь, — ответила Кейт с показной храбростью, которой отнюдь не испытывала. — Не откажусь от виски. У тебя есть, надеюсь?

Если бы он предложил ей сейчас пива, она бы умерла. Предстоящее казалось настолько страшным, что Кейт необходимо было что-то вроде наркоза.

Стен подошел к шкафчику, в котором держал выпивку, и достал полбутылки «Бушмиля».

— Не всякого гостя потчую этим, — объявил он, плотоядно глядя на нее. — Держу для особых случаев. Как этот, к примеру.

Кейт одним махом осушила стакан и, вспомнив про пиво, которым он угощал ее в «П. Дж.», мысленно усмехнулась: «Знал бы он, что до сих пор я пробовала лишь кагор на причастии». Выпив несколько глотков виски, она засмеялась. Голова немного кружилась, на душе стало легко-легко.

«За тебя, мистер Бушмиль, ты изобрел радикальное средство от девственности».

Комната почему-то вдруг поплыла, и Кейт бессильно опустилась на постель.

Стен воспринял это как сигнал к действию. Присев перед ней на колени, он стал неловко стягивать с нее платье. Кейт сидела неподвижно, похожая в эту минуту на безвольную тряпичную куклу, и наблюдала за происходящим как бы со стороны. Только когда платье за что-то зацепилось, Кейт раздраженно ухватилась за него, чтобы помочь Стену. Наконец обоюдными усилиями они справились. Теперь преградой между нею и Бруксом оставались только бюстгальтер да трусики.

Кейт нащупала стакан с ирландским виски и быстро вылила содержимое в рот. Она смутно чувствовала, как Стен торопливо стягивает с нее трусы. Потом он навалился на нее и с силой, какой она от него совсем не ожидала, раздвинул ей ноги.

Его пальцы скользнули внутрь, ощупывая, изучая путь. «Господи, делай же скорее и оставь меня в покое!»

Казалось, Брукс прочел ее мысли, потому что с удивительным проворством расстегнул штаны и спустил их до колен.

«Боже мой, — ужаснулась Кейт, глядя на толстый пенис, — он же не поместится во мне, я, наверно, умру…»

Но Кейт не умерла, хотя кошмарная пытка, казалось, никогда не закончится. Стен был ненасытен и заставлял ее принимать разные положения: он брал ее лежа, стоя, положив ее ноги себе на плечи. Завершающим стало сношение в анус. Когда она вскрикнула от боли, Брукс засмеялся:

— Тертая сучка. Только не говори мне, что у тебя не было такого раньше. Ты просто создана для того, чтобы ублажать мужчин. Держу пари, все ребята из «Донахью» уже попробовали эту маленькую штучку.

Наконец — спустя, казалось, целую вечность — Стен отпустил ее и, натянув штаны, без сил повалился на кровать.

— Пожалуй, всхрапну маленько, — довольно сообщил он. — Толкни меня, если захочешь устроить матч-реванш.

С этими словами Брукс уснул, а Кейт заплакала от стыда. На грязной простыне алела кровь. Ее кровь. Бедра и ягодицы были в синяках, малейшее движение отзывалось такой болью во всем теле, словно ее переехал грузовик.

Неуклюже, будто сломанная кукла, она поднялась с кровати и осторожно, чтобы не разбудить храпящего Брукса, стала одеваться.

К тому времени, как он очухался, Кейт уже ехала в такси в сторону Центрального вокзала, надеясь успеть на последнюю электричку. Сама не понимая, откуда у нее еще берутся силы, она быстро шла по платформе рядом с отходящим поездом, чтобы, улучив момент, ухватиться за поручни. Несмотря на ужасную боль в теле, Кейт вскочила на подножку, нажала на ручку двери и упала в тамбур.

Ее подхватили чьи-то сильные руки. Подняв глаза, она увидела Брэда Джонса, который тоже постоянно ездил на этой электричке и так же, как и она, пользовался месячным проездным.

— Боже мой, Кейт, — воскликнул он, помогая ей встать. — Ты же могла убиться!

Пожав плечами, она вошла в вагон, бросив на ходу:

— Да, Брэд, могла. А знаешь, никому бы до этого не было никакого дела. И в первую очередь мне самой.

Сначала она хотела уволиться. После всех ее неудач этот шаг выглядел бы логичным. Ублюдки попользовались всем, что у нее было: обаянием, пивом, которое она им покупала, даже телом, а получив удовольствие, выбросили ее, как мусор.

Ничего, можно добиться успеха на ином поприще. Есть множество других профессий, пусть менее престижных, зато в них куда легче добиться успеха новичку.

Но внутренний голос убеждал Кейт не отступать. Она вспомнила, как сдавала экзамены в колледж. Матери очень хотелось, чтобы Кейт поступила в Рэдклифф. Самой Анне Кеннеди не довелось там поучиться: она вышла замуж, родились дети, затем появилась работа в церковном комитете.

Но мечта осталась. И она вдруг поняла, что ее можно попытаться осуществить через дочь.

О, как же Кейт готовилась к тем экзаменам! Вечера напролет, когда все девчонки бегали на свидания, она просиживала над учебниками и зубрила, пока голова не начинала гудеть. Около половины одиннадцатого в комнату заходила мама с чашкой горячего кофе и фруктовым печеньем.

— Отличница моя, — любовно глядя на дочь, говорила она. — Я тобой горжусь.

Кейт на всю жизнь запомнила те несколько дней до оглашения результатов экзаменов. Она не могла ни есть, ни спать. Мама ходила на цыпочках, словно Кейт болела и ее ни в коем случае нельзя беспокоить.

Когда наконец вывесили оценки, Кейт не могла поверить своим глазам. Она не прошла. Впрочем, не совсем. В экзаменационной комиссии сказали, что у нее полупроходной балл и при желании она может повторно сдать экзамены по окончании семестра. В подобной ситуации большинство абитуриентов, как правило, забирали документы и поступали в другие учебные заведения, где требования были не такие строгие. Кейт стояла перед выбором: колледж в округе Оранж или в Вашингтоне. Лично она с радостью согласилась бы на любой из них, однако, сердце матери навечно принадлежало Рэдклиффу. Она сказала, что если Кейт предложили вновь сдать экзамены через полгода, значит, она должна это сделать.

Анна Кеннеди наняла дочери репетитора, католического священника. Денег пришлось истратить больше, чем можно было себе позволить, но мать не скупилась, ибо твердо решила, что Кейт закончит Рэдклифф. С Божьей помощью.

Со второй попытки она успешно сдала экзамены, хотя из-за подготовки к ним пропустила целый семестр, однако это можно было наверстать. Ей на всю жизнь запомнились долгие вечера, когда она не видела ничего, кроме унылой физиономии монаха. Зато наградой за ее мучения стала счастливая улыбка матери.

Вечером семья собралась на торжественный ужин. Не обычный, а именно торжественный, со свечами на столе и зажаренным гусем. Кейт дали грудинку, лучший кусок. И овощной гарнир мать положила сначала ей, и самая большая порция лимонного пирога тоже досталась Кейт.

Впервые в жизни она была центром внимания, чувствовала всеобщую любовь. Глядя на старших братьев и младших сестренок, Кейт думала: «Мама любит вас. Она любит вас потому, что вы никогда ее не подводили. Теперь она любит и меня».

Эта мысль наполняла радостью душу Кейт, ведь одобрение матери было для нее самой дорогой вещью на свете.

Итак, она нашла способ пробудить в маме любовь к себе, хотя потребовалось только успешно сдать экзамены. Подняться на ступеньку вверх.

Однако, таких ступенек много, и Кейт Кеннеди чувствовала, что они будут манить ее до конца жизни.

Она заставила себя забыть неприятный эпизод с Бруксом. Ей нужно выжить, это единственное правило в игре под названием жизнь. А жизнь требовала от Кейт стиснуть зубы и вернуться к работе в «Нью-Йорк пост». Она решила вести себя так, будто ничего не произошло. Но затем поняла, что угощать их дармовым пивом уже не сможет. Да и с какой стати?

Чего она ждет от этих газетных псов, которые ведут себя с окружающими так, словно они, по меньшей мере, голливудские суперзвезды? Да кто они такие вообще? Их семьи нисколько не лучше, чем ее собственная. Извилин у них столько же, сколько у нее. Просто они опытнее и удачливее. В какой-то момент им выпал шанс, а ей пока нет.

К своему удивлению, Кейт обнаружила, что с оптимизмом смотрит в будущее. Это было на уровне подсознания, некий инстинкт самосохранения. Да, пока удачи нет, но ей лишь двадцать два года. Жизнь не закончена. И вести себя нужно достойно. Во всяком случае, прислуживать она больше никому не станет. Особенно таким, как Стен Брукс.

Когда они столкнулись в редакции, он, естественно, пригласил ее на кружку пива. Но Кейт его сразу отшила. Без грубости, без нелестных эпитетов, которых он, честно говоря, заслуживал. Просто дала понять, что он ее не интересует. Ни Стен, ни все остальные для нее больше не существуют.

Кейт обедала теперь в одиночестве. Забегала в местный бар и за чашкой кофе с печеньем просматривала свежие газеты и журналы, ловя себя на том, что с неподдельным интересом следит за окружающей действительностью: за репортажами с Уолл-стрит, политическими махинациями в Вашингтоне, даже за перипетиями жизни в Голливуде.

Впрочем, ее увлекали не сами истории, а те ЛЮДИ, о которых писали журналисты. Когда рухнул один из крупных банков, Кейт подписалась на «Уолл-стрит джорнэл» и начала следить за судьбой некоего Аве Хейнмана, президента корпорации, построенной им буквально на голом месте. Потом она выписала «Тайм», «Ньюсуик», «Форбс», «Голливуд рипортер» и даже «Нью-Йоркер». Читая материалы, Кейт незаметно увлеклась людьми, о которых шла речь. Людьми, обладающими властью. Именно они реально управляли страной. Остальные же, вроде кинозвезд, торгашей, упорно называвших себя вице-президентами, и редакторов газет, были на самом деле марионетками. Людьми, танцующими под чужую Дудку.

И однажды Кейт поклялась, что, куда бы ни завела ее жизнь, кем бы, в конце концов, она ни стала, она никогда не уподобится марионеткам.

Шанс представился неожиданно, поэтому, не разобравшись, Кейт его чуть не упустила. Редактор отдела культуры лишился секретарши, уже третьей за год, и охотников заменить ее почему-то не находилось. Последние двадцать лет Фил Майерс заправлял миром кино, словно какой-нибудь русский царь-самодержец, и слыл повсюду настоящим тираном.

Это был маленький, некрасивый, довольно крикливый человек с вечно красным лицом. Настоящий забияка. Из-за маленького роста у него развился комплекс, и недостаток дюймов он компенсировал демонстрацией своей власти. Когда не было возможности орать на репортеров, жертвами становились секретарши.

Кейт, разумеется, об этом знала и не собиралась принимать предложенное место, но к Майерсу все же решила зайти, чтобы сделать приятное своей начальнице. Не хватало еще нажить себе очередного врага.

Каково же было ее удивление, когда она поняла, что нашла друга. Однако, входя в тот день в роскошные апартаменты, которые шеф отдела культуры почему-то называл своим офисом, Кейт меньше всего помышляла о дружбе. На стенах висели в рамках многочисленные интервью, которые Майерс в разное время брал у знаменитых людей. А в качестве доказательств их знакомства, на стене также висела подборка благодарственных писем от старых кинозвезд.

Потом внимание Кейт переключилось на рабочий стол Майерса. Как и многие голливудские магнаты, он тоже любил сразу показать входящим в его офис, кто тут босс. Для большего эффекта он даже установил стол на возвышение, и каждый садящийся напротив вынужден был смотреть на Майерса снизу вверх.

«Наверное, это помогает ему ощущать собственную значительность, но лично меня это раздражает».

Она стала лихорадочно придумывать, как повежливее отказаться от «лестного предложения», но тут случилось неожиданное.

Фил Майерс спросил, не желает ли она чего-нибудь выпить. Неслыханно! Майерс, задира и зануда, славился еще и скупердяйством. Пар в его кабинете всегда был заперт на ключ, за исключением одного дня в году на Рождество Майерс выпивал вместе с главным редактором бутылку шампанского. Во всех остальных случаях угощать должен был кто-нибудь другой.

И вдруг он предложил Кейт мартини! Впервые после того вечера у Брукса она согласилась на крепкий напиток. Только на этот раз ее не насиловали.

Фил Майерс даже продемонстрировал свое обаяние, благодаря которому стал в свое время знаменитым мастером интервью и последние двадцать лет каким-то непостижимым образом вытягивал из кинозвезд их сокровенные тайны. После разговора с ним Кейт поняла, как ему это удавалось.

Когда хотел, Фил Майерс умел быть неотразимым. Казалось, его интересует в Кейт любая мелочь, ее мнение по тому или иному поводу, границы ее честолюбия, даже то, что она ест на обед. Незаметно для себя Кейт рассказала ему о своей жизни, правда, обойдя молчанием инцидент со Стеном Бруксом. Конечно, он давно уже всем известен в «Донахью», но Кейт не собиралась доставлять никому удовольствия своей версией происшедшего.

Когда она закончила, Майерс сочувственно глянул на нее и сказал:

— Вы мне кое-кого напоминаете.

— Кого? — удивилась Кейт.

— Меня самого в ваши годы. Мы с вами, дорогая, аутсайдеры. Вы — потому что девушка и потому что у вас есть собственное лицо, а газетчики этого не любят. Я — потому что уродливый еврей и живу в мире, где успех сопутствует только внешне привлекательным. Добро пожаловать в клуб аутсайдеров, Кейт.

Та неуверенно возразила:

— Но ведь я не сказала, что согласна работать у вас.

— А что вам остается? Будете, как дурочка сидеть в своем бюро и ждать, пока кто-нибудь из репортеров сделает вам большое одолжение, согласившись провести с вами время? Может, вы хотите еще разок покувыркаться со Стеном Бруксом? — Кейт начала краснеть, но Майерс лишь нетерпеливо махнул рукой. — Ладно, ладно, не прикидывайтесь Девой Марией. Каждый имеет право на ошибку. Вам, должно быть, и обо мне немало порассказали. И вообще хватит пустой болтовни — соглашайтесь. Этим вы сделаете большое одолжение только себе. Вы считаете меня грубым животным? Верно. Но неужели я большая свинья, чем Слеп Брукс? По крайней мере, я обещаю и пальцем вас не трогать. Какие от меня неприятности, если честно? Ну, покричу иной раз, от этого синяков не бывает.

Кейт невольно улыбнулась. Она вдруг почувствовала, что испытывает к нему симпатию. В нем было что-то настоящее. Фил Майерс не любил вежливых предисловий и сразу переходил к делу, иногда довольно грубо, хотя это, в конце концов, не такая уж большая проблема.

Допив теплое мартини, она сказала:

— О'кей, Фил, считайте, что вы меня уговорили.

Майерс отвел ей место в углу своего офиса, и этот закуток с двумя шкафами, диктофоном, ксероксом и автоматической пишущей машинкой стал маленьким личным владением Кейт.

Ее окружали последние достижения техники, однако, все эти хитроумные приспособления совершенно не использовались. У Майерса не хватало терпения на диктовку писем. Равно как и на что-либо другое.

Его дело — «устроить» интервью с известными людьми, и если он или его агенты не могли уломать очередную звезду по телефону, то не имеет смысла тратить время на письма. Своим же многочисленным подчиненным Майерс ничего не писал. Если требовалось им что-то сообщить, то он предпочитал говорить устно, точнее, орать им это в лицо.

За короткое время Кейт навидалась всякого. Слухи о зверствах Майерса, ходившие по редакции, вполне оправдались, и она благодарила Бога, что не работала у шефа репортером.

Впрочем, Кейт оказалась единственным человеком, на которого он никогда не повышал голоса. То ли, в самом деле, отождествлял ее с собой в молодости, то ли просто не хотел лишиться очередного секретаря. Хотя Кейт особенно над этим и не задумывалась. Не кричит, и хорошо.

Работа была легкой, оставалось много времени на то, чтобы просматривать кучу газет и журналов. Попутно она училась у Майерса журналистике.

Причем, она осознала это далеко не сразу. И лишь когда в течение дня шеф «размазал по стенке» одного за другим пятерых своих авторов, до Кейт начало что-то доходить.

А происходило все следующим образом. Майерс вызывал журналиста к себе, посылал его на интервью, тот через день приносил Кейт готовый материал, чтобы она его отпечатала и передала Майерсу. Это, так сказать, предыстория. Самое интересное начиналось позже.

Майерс снова вызывал автора, перечислял все допущенные ими ошибки. Спокойно и деловито. Но после спокойного разбора начинал поносить беднягу за профессиональную несостоятельность.

Оба не обращали на Кейт ни малейшего внимания, а та невольно прислушивалась ко всем замечаниям Майерса но поводу того или иного материала, анализировала их и спустя какое-то время уже начала понимать разумность сказанного.

Шеф был плохим учителем и наставником. Ведь когда замечания выкрикиваются тебе в лицо, трудно извлечь из них ощутимую пользу. Но Кейт воспринимала их со стороны, поэтому Майерс как бы невольно учил ее ремеслу журналиста.

Спустя два месяца выпал шанс применить свои знания. Неизвестная актриса из Англии Фанни Фоксвел впервые играла на Бродвее. В «Пост» сначала решили посмотреть, будет ли у дебютантки успех. Фил Майерс считал, что она — пустое место, а его репортеры слишком заняты, чтобы тратить время неизвестно на кого.

Однако Фил не мог игнорировать постановку, так как продюсером был его старинный друг Стен Катовски, заслуживающий того, чтобы ему оказали некоторые знаки уважения. И Майерс решил все же направить туда кого-нибудь. Если и не ради дружбы, то, по крайней мере, с прицелом на будущее — вдруг из этого что-нибудь да получится.

Фил отправил на Бродвей Кейт, велев ей представляться столичным помощником. Тогда Стен Катовски не обидится.

Ее это задание нисколько не обрадовало. Дело в том, что прием должен был состояться в «Плазе» и начинался он в двенадцатом часу ночи. Значит, ей придется заночевать в Нью-Йорке у старшего брата Чака, а это не слишком удобно. В первую минуту Кейт хотела даже отказаться, но передумала. Фил Майерс был единственным на свете человеком, не считая родных, который относился к ней более или менее сносно. К тому же она знала, что «Пост» необходимо послать туда своего репортера, и, в конце концов, неохотно согласилась.

Кейт приехала рано, но фасад старого отеля в конце Пятой авеню был уже ярко подсвечен, как в Сочельник. Мужчины в смокингах, держа под руку своих жен и подружек с изящно уложенными волосами, проходили по лестнице в просторный квадратный холл. По случаю приема в ресторане все переделали. Маленькие круглые столики унесли, а на их месте поставили длинные столы, накрытые спускающимися до пола белыми скатертями. Между ними с подносами, уставленными бокалами шампанского и крекерами с икрой, сновали официанты. Под потолком медленно плыли яркие воздушные шары.

В первую минуту Кейт ослепило это великолепие, а от сильного аромата дорогих духов кружилась голова. Фанни Фоксвел стояла в углу зала, окруженная людьми. Кейт сначала хотела подойти к ней, но тут, же вспомнила, что нет смысла разговаривать с актрисой, пока та еще ничем себя не проявила. Взяв у идущего мимо официанта бокал шампанского, Кейт с наслаждением сделала большой глоток и, подняв глаза, увидела высокого седеющего мужчину, который насмешливо глядел на нее.

— А вы кто, интересно? — спросил он.

— Кейт Кеннеди. Из «Нью-Йорк пост».

— Что-то я вас не помню. Недавно работаете?

Кейт вспомнила просьбу шефа, а еще то, каким Фил бывает в гневе.

— Да, — солгала она. — Я работаю только неделю. С Филом Майерсом… в качестве его помощника. Мою фамилию под материалами еще не ставят, но я заработаю это право.

— Рад с вами познакомиться, Кейт. Полагаю, теперь мы будем видеться довольно часто. Мне кажется, вы можете далеко пойти. О, извините, я не представился. Катовски. Стен Катовски, продюсер всего этого действа.

Господи, вот невезение. А она-то думала прийти, отметиться и тихо исчезнуть. Угораздило же ее натолкнуться на самого продюсера. Ну что ж, отступать некуда, придется врать и дальше.

Кейт начала расспрашивать его о спектакле, но он отмахнулся.

— Если вам случалось видеть постановки Юджина О'Нила, считайте, что вы уже видели достаточно, — ответил Катовски. — Этот спектакль примечателен главным образом актрисой, занятой в главной роли. — Заметив выражение ее лица, он истолковал его по-своему. — Знаю, знаю. Сейчас вы скажете, что она, мол, англичанка. Да к тому же совершенно здесь неизвестная. Но позвольте вам кое-что заметить: после ее дебюта вы к ней и близко подойти не сможете. Эта маленькая дама заберет все премии.

— Как вы ее нашли? — с пробуждающимся интересом спросила Кейт.

Следующие полчаса Стен Катовски расписывал успех, который Фанни имела на лондонской сцене. После этого он привез ее в Нью-Йорк. Сколько было проблем, крика и истерик, сколько они потрепали друг другу нервов из-за того, что она по-своему трактовала роль.

И вдруг ошарашил Кейт признанием в том, что любит англичанку.

— Вы собираетесь на ней жениться?

— Разумеется. Я хочу узаконить наши отношения, как только получу развод.

— Кому еще вы об этом рассказывали?

— Только вам, — ответил продюсер. — Фил Майерс — мой старинный приятель. Если вы думаете, что в «Пост» смогут это использовать, то считайте наш разговор эксклюзивным интервью. Ваша газета всегда играла со мной по правилам.

— Конечно, использую, — сказала Кейт. — Можете не сомневаться. Но пусть интервью полежит денька два, хорошо? Дадим постановке раскрутиться; Тогда и шума наделаем больше, и рекламный эффект материала будет заметнее, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Понимаю, — сказал Катовски. — Не волнуйтесь, наш разговор останется между нами, я буду нем как рыба, пока не прочитаю обо всем в «Пост».

Кейт благодарно улыбнулась.

Впрочем, она знала, что в «Пост» материал не отдаст. С чего бы делать газете такой подарок. Она еще не забыла оплеуху, которую получила, когда предлагала материал про Сайласа Смита.

Смит был звездой музыки кантри. Подобные люди неинтересны Филу Майерсу и его репортерам, поэтому на концерт в Мэдисон-сквер-гарден отрядили Кейт. Шефу нелегко угодить, даже когда тема его интересует, что же говорить о материалах, которые не в его вкусе?

Кейт решила воспользоваться ситуацией и заявить о своих претензиях на должность репортера «Пост». Ей самой певец интересен, она с детства была без ума от кантри. Разбуди ее ночью и попроси рассказать о Пэтси Клайн или Сайласе Смите, она сразу бы перечислила не только все их диски, но и поведала бы, как они живут, какие употребляют наркотики.

Поэтому и концерт, и пресс-конференцию Кейт считала настоящими подарками судьбы. Но реальность превзошла все ее ожидания. Ибо Сайласу Смиту она приглянулась. Точнее, приглянулась ее невинность. Радовало певца и то, что девушка знакома с его творчеством. Он пригласил ее поужинать вместе со своими музыкантами, она села рядом с ним.

Во время ужина Сайлас Смит говорил только с ней. И как говорил! Поболтав о музыке, они перешли на его личную жизнь: три неудачных брака, упорные попытки отказаться от алкоголя, которые наконец увенчались успехом. Выговорившись, он предложил ей лечь с ним в постель. Заманчиво, конечно, но Кейт отказалась.

У нее не было желания пополнить толпу его фанаток. Распростившись с ним, она вернулась на последней электричке домой, и остаток ночи провела за письменным столом. Материал получился хороший, Кейт в этом не сомневалась. Когда она на следующее утро показала статью Филу Майерсу, тот неожиданно похвалил работу Кейт. От радости у нее аж дух захватило.

— Мне нравится, — сказал он. — Конечно, не совсем то, что я люблю, но если у меня от этого парня член не встает, это еще не значит, что материал нельзя использовать в газете.

— Вы хотите сказать, это… напечатают? — тихо спросила Кейт.

— Почему бы и нет? Конечно, есть кое-какие шероховатости, но это не страшно. Отдадим редакторам, они сгладят все углы. Никуда не уходи, Кейт, я к начальству. Посмотрим, что там скажут.

Она не верила своему счастью. Значит, и пьянки в «Донахью», и отвратительная история с Бруксом, и присутствие при бесконечных разборках Майерса с репортерами вот-вот с лихвой окупятся? Неужели случится то, о чем она так мечтала, чего так долго и мучительно ждала? Неужели ее напечатают?

Те полчаса, что Фил отсутствовал, показались ей самыми долгими в жизни. Ома вспоминала каждую строчку материала, каждый знак препинания. «Может, не стоило так откровенно писать о личной жизни Сайласа? Ведь он доверял мне, разве нет? С другой стороны, он хотел уложить меня в постель. А доверие — это улица с двусторонним движением».

Кейт в двадцатый раз взглянула на часы. Прошло уже двадцать пять минут, а Фила все нет. Что могло его так задержать?

Вскоре она получила ответ. Маленький редактор деревянной походкой вошел в кабинет, швырнул ее материал на стол и направился к бару.

— Что случилось? — еле слышно спросила Кейт.

Майерс, стоя к ней спиной, дольше обычного клал в стакан лед, затем обернулся, и по его глазам она все поняла.

— Не получилось, — обреченно сказала она и, не сдержавшись, изо всех сил треснула кулаком по столу. — Ради Бога, Фил, расскажите, что произошло!

— Тебе это не понравится, Кейт.

— Догадываюсь, поэтому можно без предисловий. Я уже не ребенок.

Фил посмотрел ей в глаза, и она заметила в его взгляде уважение. И что-то еще. Отчаяние?

— Все из-за Стена Брукса. Не следовало тебе с ним связываться.

— А при чем тут это? — опешила Кейт.

— Если бы у нас работали нормальные люди, то ни при чем. Но в нашей редакции нормальных людей отродясь не бывало. Ладно, Кейт, хочешь правду, изволь. Джим Бин, через которого идут материалы нашего отдела, убежден, что девчонки, которые спят с его подчиненными, не способны писать по-английски.

— Вы шутите?

— Увы, нет. Материал у тебя неплохой, Кейт, и достоин того, чтобы его напечатала эта газета. Кстати, если тебе интересно мое личное мнение, то достойна ли газета этого материала, еще вопрос. Но моего мнения не спрашивают. Зато высказывают свое.

Слова Майерса прозвучали для нее погребальным звоном. Она поняла, что, как бы ни работала, как бы ни лезла вон из кожи, в «Пост» не появится ни одной ее строчки. Здесь ее держат лишь для одного.

«Это моя ошибка. Незачем было связываться с Бруксом. Господи, но разве я могла знать? Целый год работаешь как проклятая, стараешься разобраться в правилах игры, а тебя никто даже не замечает».

Она с горечью вспомнила о тех, кому покупала в «Донахью» пиво. Все они только брали от нее, не давая ничего взамен.

«Ну, я еще покажу этим ублюдкам, придет день, и мы сочтемся».

И вот этот день пришел. Роман Катовски с англичанкой — не мелочь. За такую историю «Пост» отдала бы что угодно. Сенсационная новость автоматически выделяла ее материал из множества аналогичных, готовившихся в отделе. В этом Кейт нисколько не сомневалась. Уж что-что, а отличать золото от мусора она у Майерса научилась.

Чтобы изложить информацию на бумаге, много времени не потребовалось. Качественный материал, по-настоящему качественный, хорош тем, что пишется как бы сам по себе. Закончив и удостоверившись, что никто, даже Фил Майерс, не смог бы придраться ни к одной запятой, Кейт вложила интервью в конверт и написала адрес «Дейли ньюс», главного конкурента «Пост». Кейт была уверена, что, поскольку материал написан в стиле Фила Майерса, он непременно привлечет внимание руководства «Ньюс».

И Кейт не ошиблась. На следующий день ей позвонили. Отсылая интервью, она на первой странице вверху написала рабочий телефон Фила Майерса, зная, что никто, кроме нее, трубку не снимет.

В половине двенадцатого, сразу же после редакционной летучки в «Ньюс», Тед Геблер набрал этот номер. Удостоверившись, что говорит с Кейт Кеннеди, автором присланного материала, он захотел тут же договориться о цене.

— Вы собираетесь напечатать мое интервью?!

— Наверное, я покупаю его не для того, чтобы подтереть им свой зад. Та дама, о которой вы пишете, кажется, стала настоящей сенсацией Бродвея. А то, что ей удалось этого добиться за один вечер, автоматически выносит историю на первую полосу, я уж молчу о ее предстоящем браке со Стеном Катовски.

Кейт была потрясена: сколько времени она безуспешно старалась всем доказать, что кое-чего стоит как журналист, и вот «Ньюс» делает ее материал гвоздем номера.

— И вы поставите мою фамилию? — спросила она.

В настоящий момент это было для нее важнее самого интервью. Ведь какой прок в статье, если никто не узнает, что ее написала именно она?

На другом конце провода возникла пауза. И когда у Кейт уже тревожно застучало сердце, Тед Геблер ответил:

— Слушайте, леди, я не знаю, откуда вы появились. Мне известно лишь, что вы ни с того ни с сего прислали нам «жареную» вещичку и отвечаете по рабочему телефону Фила Майерса. Если честно, вы меня заинтриговали. Не выпить ли нам пива в обеденный перерыв? Если вы свободны, конечно. Но не удивлюсь, если вы скажете, что сегодня обедаете с президентом.

— Нет, я свободна. Встретимся в «Алгонкине», если не возражаете.

Где угодно, только не в «Донахью».

— В «Алгонкине», говорите? — усмехнулся Геблер. — Мне нравится ваш вкус. Причем настолько, что я, пожалуй, даже оплачу ваш обед. Итак, в половине первого. Если придете раньше, закажите мне стаканчик темного, о'кей? — И он повесил трубку.

Кейт ни разу не бывала в «Алгонкине» и понятия не имела, что там любят встречаться газетные боссы. Она только знала, что там каждый понедельник обедает Фил Майерс, поскольку сама всегда заказывала для него столик. Однако сегодня была среда, и можно не опасаться нежелательной встречи.

Кейт явилась точно в назначенное время. Ресторан «Алгонкин», находившийся на Сорок четвертой улице, оказался даже более роскошным, чем она предполагала. И куда более многолюдным. Войдя, она сразу обратила внимание на ярко освещенный бар справа, где толпились рекламные агенты и городские хлыщи в серых фланелевых костюмах.

А очутившись в ресторане. Кейт поразилась еще больше. Ноги ступали по толстому мягкому ковру. Официанты, наверное, были приставлены к каждому столику. Женщины, которые здесь обедали, выглядели так, будто сошли со страниц «Вог».

В первую минуту ее ослепило это великолепие, но затем она стала искать глазами человека, похожего на газетчика. Ей почему-то казалось, что он будет непременно пожилым толстеньким коротышкой. Вроде Фила Майерса.

И когда Тед Геблер взял ее под руку, она сначала решила, что кто-то из посетителей хочет подцепить себе девчонку. Она уже собиралась вырваться, но тут незнакомец представился, и Кейт снова удивилась. Ибо сотрудник «Ньюс» был одним из самых красивых мужчин, которых она встречала до сих пор.

Высокий, худощавый, с голубыми глазами и улыбкой, которая делала его похожим на Роберта Редфорда. Как и Редфорд, он был блондином, Только густые волосы доходили у него до воротника.

Геблер проводил Кейт к столику. Она испытывала нечто вроде благоговейного трепета, хотя не могла объяснить почему.

Он заказал пиво, сандвичи с мясом и кока-колу. Но Кейт находилась в таком состоянии, что ее уже ничто не могло удивить. Подсядь к ним сейчас Кинг-Конг, она и это восприняла бы как должное.

— Ну-с, к делу, — сказал Геблер, когда им принесли заказ. — Во-первых, кто вы такая? Чем вы занимаетесь, кроме того, что пишете материалы для первой полосы и отвечаете по телефону Фила Майерса? И как вам удается совмещать все это? Или вопрос нескромный?

Кейт глубоко вздохнула и начала рассказывать о себе. Поведала о Рэдклиффе, о своей мечте стать журналисткой, о том, что у нее не получилось. Не обошла молчанием даже неприятный эпизод с Бруксом. В конце концов, об этом и так уже все знали. Одним человеком больше, одним меньше — какая разница?

Когда она замолчала, Геблер поглядел на нее долгим суровым взглядом.

— Так и хочется назвать вас бедным ребенком, ободряюще хлопнуть по попке, как-нибудь утешить. Но я не собираюсь этого делать, потому что вы отнюдь не бедный ребенок. У вас есть мужество и здоровое упрямство. Столкнувшись с таким обращением, многие птенчики, такие же юные, как вы, бросились бы домой в Вест-Пойнт, Вестчестер или Бог знает куда еще. Но не вы. Вы уперлись рогом и стали работать на свинью Майерса. Даже умудрились кое-чему научиться у старого мерзавца. Чего не скажешь о большинстве его тупых сотрудников. Вот, например, ваш материал. Он неплох. Мм… Не сердитесь. Интервью пошло бы в любом случае, даже если бы было кое-как сляпано. В данном случае я говорю не о теме, а именно о том, как вы ее подали. А сделали вы это профессионально. Сумели придать материалу индивидуальность. Мне это нравится. Очень нравится. По душе мне и то, как вы отбрили «Пост», послав вещь нам. Вы, дорогая, умеете бить насмерть. Когда-нибудь вы станете неплохим репортером.

— Но когда придет этот день? — спросила Кейт. — Я не моту всю жизнь ждать у моря погоды. Между прочим, едва мое интервью появится в вашей газете, я тут же вылечу из «Пост».

— Я знал, что вы это скажете, — со вздохом проговорил Геблер. — Потому-то и сижу здесь с вами, кормлю за свой счет. В «Ньюс» как раз появилась вакансия корреспондента-стажера. Это, конечно, не бог весть что — низ служебной лестницы. Пожелаете начать оттуда, с соответствующим окладом, — должность ваша. Но если это ниже вашего достоинства, считайте, что нашего разговора не было. Я заплачу вам за интервью по тарифной сетке и разбежимся.

— О нет, — воскликнула Кейт. — То есть да. Я хочу получить эту работу. Больше всего на свете.

Геблер улыбнулся, снова напомнив ей Роберта Редфорда.

— В таком случае добро пожаловать в «Дейли ньюс», — сказал он. — Сейчас вы, конечно, пойдете к себе в «Пост» писать заявление об увольнении? Хочу дать один совет: никакого заявления не пишите. Завтра, как обычно, идите на работу, сидите тихо, дайте им полюбоваться вашим материалом в «Ньюс». Если повезет, они так озвереют, что вышвырнут вас. В этом случае они должны будут оплатить вам две рабочие недели. Когда подольше покрутитесь в газетах, усвоите основное правило: нельзя уходить с работы без денег в кармане.

 

ГЛАВА 2

В «Пост» она мгновенно стала и сучкой, и обманщицей, и грязной шлюхой, и неблагодарной тварью, которая укусила кормящую руку.

Кейт принимала все оскорбления, молча, с уверенной улыбкой.

Если бы руководство знало, что ее берут на новую работу, она, возможно, и не получила бы выходного пособия. Впрочем, дело не в деньгах. Отец не дал бы Кейт пропасть до тех пор, пока она не устроилась бы на другое место. Просто ей хотелось начать карьеру в журналистике закаленным бойцом. В данном случае это означало, что Кейт должна уйти из «Пост» с несколькими сотнями долларов в кармане.

Ей помог Фил Майерс. Несмотря на поступок Кейт, он уважал эту сдержанную темноволосую девочку, которая проработала у него три месяца.

На ее месте он поступил бы так же, и сейчас Фил восхищался ее решительностью. Он заглянул к начальству и посоветовал оплатить Кейт две рабочие недели плюс отпускные. Раз уж босс хочет вышвырнуть ее из газеты, пусть у девочки будет шанс пережить трудности, связанные с потерей работы.

Сначала эта идея вызвала у Джима Бина лишь возмущение.

— С каких пор мы стали выплачивать компенсацию секретарям? — буркнул он.

— При чем тут должность? — возразил Фил. — Ведь ты выгоняешь не секретаршу, а журналиста. И весьма неплохого, черт меня побери. Если бы кто-нибудь из нас обратил внимание на способности девушки, интервью не оказалось бы на первой полосе «Ньюс».

— Ты прав, конечно, — кивнул он. — Но она так лезла всем на глаза, что тут любой бы отвернулся. Торчала в «Донахью». Ходила, куда ее не посылали, стряпала какие-то заметки. Если бы она по-хорошему попросила нас, возможно, мы дали бы ей попробовать.

— А разве бывают настоящие репортеры, которые о чем-то просят по-хорошему? — удивился Фил. — Я по опыту знаю, что наверх пробиваются, работая локтями, только самые упрямые. Как наша Кейт. На твоем месте, я дал бы ей выходное пособие и позаботился о том, чтобы остаться с ней в хороших отношениях. Тогда, если ты задумаешь выкупить ее у «Ньюс», она может согласиться.

— О'кей, деньги за две рабочие недели и отпускные. Пусть забирает и проваливает. И чтобы к обеду ее здесь не было, ясно? Кто знает, сколько еще материалов она захочет у нас украсть?

На следующее утро Кейт приступила к работе корреспондентом-стажером в «Ньюс». Она поставила перед собой две цели: подняться по служебной лестнице и сделать так, чтобы Тед Геблер обратил на нее внимание.

Через полгода материалы Кейт начали выходить с ее фотографией. Она стала настоящим мастером интервью, поскольку ее работы всегда отличались неповторимой оригинальностью. Если другие брались за заведомо выигрышные темы, то Кейт, наоборот, чуралась их. Звезды ей были неинтересны, ибо вместо правды они готовы нагородить кучу лжи ради саморекламы.

По-настоящему ее привлекал как бы второй план. Еще читая у Майерса «Уолл-стрит джорнэл» и «Форбс», Кейт уяснила, что правду умеют говорить только люди, обладающие реальной властью.

И она стала заниматься их поиском. Агент, затерявшийся в тени яркой кинозвезды. Человек, готовящий рекламу для агентства на Мэдисон-авеню, а не тот, кто эту рекламу продает. Юрист, который пишет речи для адвоката с громким именем.

Впрочем, найти людей и заставить их говорить — разные вещи. И Кейт училась искусству выуживать факты, используя свои обаяние, выдержку и хитрость. Ее неординарная внешность, равно как и чувственные формы, разумеется, совсем этому не мешали.

Проработав около двух лет в «Ньюс», Кейт приобрела репутацию первого репортера, специализирующегося на интервью. С оценками Кейт Кеннеди считались. Люди или раскрывались перед ней нараспашку, или старательно избегали встреч с нею. Самой девушке было все равно, кто и что о ней думает. Исключением был лишь Тед Геблер.

Он стал для нее чем-то вроде навязчивой идеи. Кейт всегда упрямо тянулась к тому, что недоступно. Вокруг нее увивались десятки мужчин, но ее интересовал лишь Тед Геблер.

А причина его недоступности проста и банальна — Тед был женат. Это, конечно, не делало его монахом, время от времени он позволял себе романчик-другой. Ненормированный рабочий день, одиночество большинства женщин, работавших в газете, иногда способствовали тому, что Тед просыпался утром в чужой постели. Но развлечение — одно дело, а любовь — совсем другое. Любви же ему хватало и дома, поэтому усложнять свою жизнь он не собирался. Даже ради смуглой чувственной красавицы.

И Тед общался с Кейт только по служебным делам. Впрочем, старание, с которым он стремился сохранять дистанцию между ними, не могло ее обмакнуть. Кейт знала, что нравится ему и, если сама проявит инициативу, он может не устоять. Да, несмотря на любящую жену Санди и детей, его тянуло к Кейт.

При встречах, где бы это ни происходило, они на время как будто оставались одни на всем белом свете.

Кейт знала, что играет с огнем. Знала, что одному из них суждено в нем сгореть и наверняка это будет именно она. Но ничего не могла с собой поделать.

Успешная карьера придавала ей уверенность в себе. Родные и друзья уже заметили в ней перемены. Кейт обрезала роскошные длинные волосы и сделала прическу а-ля Джейн Фонда, которая только начала входить в моду. Зарплата давала возможность покупать такие платья, о которых она раньше могла только мечтать. Кейт стала частой посетительницей дорогих магазинов, где приобретала шикарные, индивидуального пошива, костюмы и платья, считавшиеся последним криком моды.

Она и выглядеть стала так, как себя ощущала, — молодой преуспевающей женщиной.

Кейт покинула родительский дом. Хотя она нежно любила семью, которая всегда заботилась о ней и поддерживала, но дом родителей был лишь стартовой площадкой. А жизнь звала и манила вперед. Настала пора обзаводиться собственным жилищем.

Она сняла просторную квартиру в Гринвич-Виллидже, который считался в то время пристанищем богемы, поэтому квартира стоила ей недорого. Правда, жилье это нуждалось в ремонте. Кейт перестроила все, что считала нужным. Лифта в доме не было, и каждый раз приходилось взбираться на пятый этаж пешком, но утомительный подъем себя оправдывал. Квартира с белыми стенами, отполированным дощатым полом и множеством зелени хоть и не выглядела элитарной, но имела весьма достойный вид. Для стремительно поднимавшейся по служебной лестнице молодой журналистки лучшего места не найти. Не хватало только мужчины. Причем в кандидатах недостатка не было: молодые преуспевающие банкиры, наследники крупных состояний, даже киноактеры. Все они добивались ее внимания. Но Кейт их не замечала, для нее существовал лишь один мужчина. Тед Геблер. Только вот, несмотря на все усилия, ей никак не удавалось заполучить его.

Это даже превратилось в некую игру. После удачного интервью радостная Кейт влетала в его кабинет, и они с Тедом начинали обсуждать материал. Пока разговор шел о деле, Тед внимательно слушал. Если Кейт требовались его помощь и советы, они перебирались в какой-нибудь бар. Но как только проблемы разрешались, их общение неизменно заканчивалось.

Порой за обедом они разговаривали как друзья, однако и в такие минуты Тед был осторожен. Он знал, куда это может завести. А ему казалось, что сложностей в его жизни и без того хватает.

Кейт совсем отчаялась. Со дня их знакомства прошло уже больше двух лет, а мысли о Теде не оставляли ее даже во время самой напряженной работы. Он словно всегда был рядом, манил к себе, волновал.

Под конец она перестала таить свои чувства. Приходя к нему в кабинет, она садилась на стол, отчего короткая юбка поднималась еще выше, и непринужденно болтала длинными ногами. Она приглашала его на обед в каком-нибудь маленьком романтичном заведении. Стала злоупотреблять духами.

Когда наконец Тед пригласил ее на ужин, она даже не верила своему счастью. Однако в половине восьмого они встретились в довольно унылом мужском клубе «21», и Кейт вновь охватили сомнения. Тед держался с несвойственной ему скованностью, ей даже показалось, что он не рад встрече. Это еще больше поколебало ее уверенность в себе. Хотя в тот вечер она сделала все, чтобы произвести на него впечатление и предстать перед ним в лучшем виде. Но Тед смотрел на нее так, будто на ней были старые джинсы, а не платье от Кляйна, которое обошлось ей в трехнедельное жалованье.

— В чем дело? — спросила она Теда, молчавшего с самого ее прихода.

— Дело в тебе, Кейт. И ты это отлично знаешь.

— Так в чем проблема? Ты — мужчина, я — женщина. Человечество нашло выход из подобной ситуации еще во времена Евы.

Она ждала, что он улыбнется, но ошиблась.

— Не смешно. И не так просто, как тебе кажется. Если бы тебе нужно было только иметь возможность переспать с кем-то во время обеденного перерыва, мы бы здесь сейчас не сидели. Но тебе ведь хочется не этого? Тебе хочется любви, верности, детей и обязательств, не так ли? И, черт возьми, ты этого заслуживаешь. Кто-кто, а ты имеешь право и на любовь, и на верность, и на детей, и на обязательства. Но дело в том, что у меня есть женщина, которой я все это дал. И забирать подарки обратно уже поздно. Даже если бы я захотел.

Кейт окончательно пала духом. О чем им теперь говорить? Что она может ему предложить? От растерянности девушка неожиданно произнесла:

— Я люблю тебя, Тед. И ничего тут не поделаешь. Не кричи на меня, пожалуйста. Я не виновата. Честно.

Кейт заготовила эти слова заранее, когда составляла план его совращения. Но теперь вдруг помяла, что сказала чистую правду. Она действительно любит этого человека, которого, в сущности, почти не знает. На какое-то мгновение она испугалась. Ведь любовь делает беззащитной, легко уязвимой. А если он не чувствует по отношению к ней ничего подобного?

— Ты уверена?

Она кивнула и опять испугалась. Но потом увидела его глаза, все поняла, и страх прошел.

— И что нам теперь делать? — спросила Кейт.

Это не было вызовом. Просто осознание того, что они любят друг друга, потрясло ее, она совсем растерялась. Охотиться за мужчиной и вдруг понять, что вовсе не ты, а он поймал тебя…

«Спокойно, он всего лишь мужчина».

Но стоило ей взглянуть на него, и она сразу поняла тщетность подобных аргументов. Она ничего не может с собой поделать. Оставалось плыть по течению.

Тед молчал, о чем-то размышляя, затем сказал:

— У нас есть только два выхода. Первый: ты бросаешь меня, немедленно, пока еще не поздно. Уходи из газеты, ищи другую работу. С этим проблем не будет. Тебе предлагают, по крайней мере, два места с более высокой зарплатой, какую «Ньюс» не может себе позволить. — Затем усмехнулся и добавил: — Начнешь работать в другом месте и сразу забудешь мою противную рожу. Это я тебе обещаю.

— А другой выход? — резко спросила Кейт.

— Мы ложимся в постель.

Наступило молчание. Казалось, она слышит лишь удары своего сердца. «Где же мое благоразумие? Где стыд? Почему я думаю только о его теле, его обнаженном теле?»

Она хотела Теда, и желание было настолько сильным, что, наверное, отражалось на ее лице.

Три клерка, стоявших у бара, выпучили глаза, и Тед, заметив их взгляды, подавил улыбку.

— Все ясно, — усмехнулся он. — Но если ты сможешь удержать себя в руках еще, хотя бы минут двадцать, мы решим нашу проблему без свидетелей.

Они ехали в Гринвич-Виллидж на такси и держались за руки. Оба молчали, сознавая, что решились на шаг, который неизбежно закончится слезами. Страсть и слезы.

Возбуждение, охватившее Кейт, продержалось всю дорогу, хотя машина несколько раз застревала в пробках. Вынесло оно также испытание пятью лестничными пролетами, которые нужно было преодолеть до ее квартиры. Но стоило им войти, как оно тут же начало угасать.

До сих пор они вели сложную игру. Каждая встреча в баре или дорогом ресторане приближала этот момент. И вот он настал. Игра закончилась. Они у нее дома. На кухонном столе она увидела остатки завтрака, который готовила на скорую руку каждое утро. Страсть какое-то мгновение боролась с прозой жизни, а затем испустила дух.

Кейт пошарила в сумочке. Достав пачку сигарет, она долго срывала целлофановую обертку, наконец, вытащила сигарету, в которой сейчас очень нуждалась.

Щелкнула зажигалкой. Не получилось. Щелкнула второй раз, третий, чувствуй себя бойскаутом, который безуспешно пытается разжечь костер.

Тед улыбнулся:

— Это тот цыпленок, который во что бы то ни стало, хотел заполучить меня? Я разочарован. Наверное, тебе следует раздеться или что-нибудь в этом роде, а?

Кейт раздраженно швырнула зажигалку.

— Можешь выругаться, — посоветовал он. — Все лучше, чем стоять вот так с сигаретой во рту. Ты похожа сейчас на Богарт в ее худшие времена.

Кейт начала хохотать, и это помогло снять напряжение. Как будто с плеч свалился тяжкий груз.

— Мата Хари из меня не вышла бы, — смеясь, воскликнула она.

Тед перестал улыбаться, и она снова напряглась, но теперь уже могла себя контролировать. Он протянул руку, дотронувшись до ее лица, волос, шеи. Нежное прикосновение подтверждало, что тогда, в баре, она правильно истолковала выражение его глаз. Наконец он наклонился — его губы оказались совсем близко, и Кейт перестала сдерживаться.

В ней снова проснулось желание. Она хотела его. Таким, каким он был на самом деле, а не его фантастический образ, созданный ее воображением. Кейт нетерпеливо прижалась к его губам и в следующее мгновение почувствовала, как в ее рог проник язык Теда, словно предвосхищая то, что им предстояло.

Все произошло быстрее, чем она ожидала. Быстрее, чем представлялось ей в мечтах. Она вдруг обнаружила, что лежит на полу гостиной между камином и кофейным столиком, платье расстегнуто спереди, а трусики спущены до колен.

Тед начал ласкать ее, нежно проводя рукой по холмикам грудей, затем спустился ниже. До живота и дальше… Кейт обняла его за шею, ощутив под пальцами густые завитки волос.

Неожиданно она оттолкнула его голову.

— Может, обойдемся без изысков? — произнесла она, стиснув зубы. — Я хочу почувствовать тебя внутри! Сейчас же! Не могу больше ждать!

Но Тед был очень осторожен, словно боялся причинить ей боль. Впрочем, они быстро поняли друг друга, и он перестал беспокоиться.

Хотя Кейт давно потеряла девственность, однако в чем-то еще оставалась невинной и до сих пор не познала настоящей страсти. Она думала, что ее прежний сексуальный опыт с другими мужчинами и есть нормальная половая жизнь. Но сегодня был день открытий.

Охвативший ее экстаз проник в самые потаенные уголки души, а оргазм, которого они достигли одновременно, казалось, растопил их тела и слил в одно целое.

Кейт долго лежала, прислушиваясь к отзвукам счастья и ощущая непривычную усталость от столь мощного наплыва переживаний, обрушившихся на нее.

— Люблю тебя, Тед, — снова призналась она и теперь уже сказала это от чистого сердца.

Любовь, как всякое сильное чувство, имеет свой неповторимый образ. Кейт просыпалась каждое утро, чувствуя на губах вкус поцелуев Теда и отчетливо вспоминая его запах.

Внешне Тед продолжал хранить верность жене и по вечерам отправлялся домой. Ужинал всегда с семьей. По выходным брал сыновей на бейсбол. Короче, оставался преданным и любящим мужем. Но это была сторона его жизни, лишенная чувств и переживаний.

По-настоящему он жил только в те минуты, когда видел Кейт. Теперь они всегда проводили обеденный перерыв вместе. На бары и рестораны времени больше не тратили. Какой смысл? Они мчались к Кейт, занимались любовью, а перед уходом ели сандвичи. Или обходились даже без них.

Но выпадали и такие дни, когда у них не было времени друг для друга. После работы они отправлялись на Центральный вокзал и в ожидании электрички заглядывали на несколько минут в местную закусочную. В эти минуты Кейт видела оборотную сторону их любви.

Прежде она никогда не чувствовала себя одинокой и, лишь полюбив, узнала, что это такое. Незаметно для нее самой Тед прочно занял место в ее сердце и душе. Когда они были врозь, этот уголок пустовал, и Кейт ощущала дискомфорт. Словно рядом звучит музыка, а уши у нее заложены ватой.

В минуты трезвых размышлений она понимала всю банальность ситуации. Раньше просыпавшаяся в Кейт время от времени пуританка осуждала женщин, которые имели женатых любовников. «Почему они делят своего мужчину с другой? Ради чего?» Теперь она сама делила Теда с его женой, и ей все стало ясно. Те женщины любили. А любовь облагораживает и эти украденные полчаса свидания в полутемном баре, и душ, который смоет следы краденого счастья, заменившего обед.

Недели, прожитые с этим чувством, складывались в месяцы, и постепенно Кейт начала осознавать, что ведет двойную жизнь. С одной стороны, беспокойная жизнь в газете, общение с коллегами после работы. С другой — жизнь с Тедом. Тайная и страстная.

По крайней мере, эта вторая жизнь ей казалась именно такой. Кейт считала, что в «Ньюс» никто не подозревает об их с Тедом отношениях. На работе они почти не виделись. А когда она все же заходила к нему, то уже не садилась на стол, как раньше, и не болтала перед ним своими длинными ногами. Она даже отказалась от духов.

Но это-то и выдавало ее с головой. До нее многие девчонки охотились за Тедом Геблером в открытую. Однако едва до них доходила бесперспективность этого занятия, они либо заканчивали свой флирт с ним, либо увлекались другими мужчинами. Ни в том, ни в другом случае они не менялись, не делали вид, что Геблер перестал для них существовать. Перемена же в поведении Кейт всем бросалась в глаза, и это рождало определенные вопросы.

Работа в газете интересна и скучна одновременно. Пока человек готовит материал, он занят, а стоит ему освободиться на часок-другой, тут же возникает проблема свободного времени. И проводят его журналисты, как правило, одинаково: заполняют расходные ведомости, пьют, обсуждают сексуальные достижения коллег. В то время главной темой всех разговоров в барах Третьей авеню стали взаимоотношения Кейт и Теда.

Рут Блюм услышала о них не в баре. Редактор отдела моды редко посещала такие места. И вовсе не потому, что боялась оказаться там нежеланной гостьей. Она была таким же полноправным членом журналистского цеха, как и любой другой. Просто Рут считала любой бар грязной дырой. К тому же она не употребляла спиртного.

Рут была еврейкой, которой пошел уже четвертый десяток, и относилась к типу женщин, пожертвовавших ради карьеры замужеством и детьми. Глядя на Рут, многие поначалу решали, что близости с ней не пожелает ни один мужчина. Дело в том, что она была не просто крупной дамой. Рут была толстой.

Однако, не по этой причине она до сих пор не вышла замуж и не нарожала детишек. Ибо пышные формы компенсировались истинно американской красотой лица. Рут знала, что она хорошенькая, чем и отличалась от других полных женщин, которые сидят в четырех стенах и ни в грош себя не ставят. Рут одевалась как всякая современная преуспевающая деловая женщина, правда, благоразумно избегала узких брюк и мини-юбок. Будучи профессионалом в моде, она знала, как следует одеваться, чтобы не подчеркивать свои недостатки.

Почти все вечера она просиживала в фотостудии, разглядывая снимки с очередного весеннего показа мод, а не готовила дома ужин для своего мужа. И причина крылась отнюдь не в ее комплекции. Причина была в матери.

В свое время Филлис Блюм составила для дочери план жизни на много лет вперед. Она должна была стать самой модной и красивой девушкой Нью-Джерси, пленив сердце врача. Когда девочка начала есть больше, чем следовало, мать очень расстроилась. Когда же Рут из полнощекого ребенка превратилась в толстого подростка, Филлис Блюм решила действовать.

В тринадцать лет девочку посадили на первую в жизни диету. Сначала эта процедура привлекла ее новизной, однако интереса хватило только на неделю, а потом Рут начал терзать постоянный голод. И едва мама отворачивалась, Рут бралась за прежнее.

Сколько бы Филлис ни кричала, как бы ни уговаривала, Рут продолжала жить по-своему. То есть с лишним весом.

Этот вес смущал лишь ее мать, поскольку мальчишки, с которыми Рут водилась в юности, даже находили ее полноту сексуальной. Кстати, по поводу секса мать и дочь тоже разошлись во взглядах.

Согласно теории Филлис Блюм, на земле есть два типа девушек: девушки, которые гуляют с парнями, и девушки, которые выходят замуж.

— Ты хочешь сказать, — заметила Рут, — что если девушка намерена выйти замуж, она должна гулять только со своим нареченным?

— Именно. Таково золотое и непреложное правило.

— О'кей, — ответила Рут, — в таком случае я не собираюсь выходить замуж. Пойми, мама, дело не в тебе. Дело в мужчинах. Я слишком люблю их всех, чтобы останавливаться на ком-то одном. — Но, увидев лицо матери, она смягчилась: — По крайней мере, я сейчас так думаю. А когда наберусь побольше жизненного опыта, может, еще его раз изменю свое мнение.

— Да, когда рак на горе свистнет, — констатировала Филлис.

На том и разошлись, заключив шаткое, но все же, перемирие. Именно оно позволило Рут без особых проблем съехать из родительского дома по окончании колледжа и найти себе занятие, не связанное с кухней и детьми.

Она выбрала моду. Начала с работы у дяди, который имел текстильное производство на Седьмой авеню. Дядя Рубен шил костюмы и платья для магазинов средней руки типа «Блюмингдейла» и «Сакса». Процесс дизайнерской разработки, изготовления и последующей продажи сразу захватил Рут.

Рут отличалась неугомонностью и не могла довольствоваться той щелкой, сквозь которую ей приходилось смотреть на мир моды. И когда родственников уже стало тошнить от ее разговоров, а друзья постепенно разбегались, она решила сменить круг общения.

Рут начала писать для журнала «Тренде». Вела еженедельную полосу, в которой сообщала обо всех новинках и о том, что пользовалось особой популярностью на нью-йоркских улицах.

Спустя год ее пригласили в иллюстрированный модный журнал «Брайдс», который выходил в Лос-Анджелесе и пользовался в этой сфере известным влиянием. Рут отказалась. Она была твердо убеждена, что центром американской моды является Нью-Йорк, и периферия ее не устраивала. Пусть даже такая яркая, как «Брайдс».

Об ее отказе мгновенно узнали во всех журналах моды. До сих пор еще никому не приходило в голову отклонять предложение Билла Макдина, издателя «Брайдс». Значит, девушка или ненормальная, или в ней есть нечто особенное.

Бетти Маккуин из «Ньюс» считала, что в Рут Блюм есть нечто особенное, и в доказательство предложила ей стать одним из трех своих заместителей. Рут согласилась, а через восемь лет, когда Бетти ушла из газеты, ни у кого не возникло и тени сомнения, кого назначить на ее место. Конечно, Рут.

Теперь благодаря неутомимости и энергии редактора отдела моды «Ньюс» была лидером в мире американской моды. И вряд ли Рут добилась бы таких успехов, если бы проводила вечера в барах, а не в фотостудии.

Сплетни вызывали у нее не меньшее отвращение, чем спиртное. Поэтому когда ее помощница, захлебываясь от возбуждения, поведала ей о связи Теда с Кейт, она отреагировала неадекватно.

— Хоть убейте, не пойму вас! — удивилась Трейси.

Девчонка только окончила дизайнерскую школу, и казалось, больше всего на свете ее интересовала личная жизнь коллег по Газете. Лучше бы Трейси столько же времени и сил уделила очередной съемке, назначенной на сегодня.

— А чего тут не понять? — отозвалась Рут. — Что меня не волнует, живет ли Тед Геблер с Кейт Кеннеди? Я не хвалю его и не осуждаю. Дело обычное. Правда, жаль его жену Санди. Но, полагаю, они сами разберутся.

— А Кейт? Она же ведущий репортер «Ньюс»! Скандал повредит ее репутации. Ведь Тед — ее босс.

Трейси была худенькой бледной девушкой с темно-рыжими, беспорядочно спадающими волосами. Если бы она следила за собой, то могла бы считаться хорошенькой. Как говорится, потенциал имелся: нежная белая кожа, голубые глазки, чуть вздернутый носик.

Но, похоже, ее абсолютно не трогало, как она выглядит на работе. Джинсы и озабоченная мина на лице делали ее похожей на вечную студентку.

Рут с некоторой долей презрения взглянула на девушку. Почему бы ей не заняться своим делом?

— Послушай, Тед был начальником Кейт и до того, как она легла с ним в постель, но их сексуальные отношения не изменили Кейт как репортера. Или тебе известно еще что-то?

Трейси покраснела от обиды. Все утро она, словно последняя идиотка, добывала информацию, только что положила ее к ногам начальницы, и вот на тебе! Ну, все, теперь она вообще Ничего не будет рассказывать. Пусть Рут ищет другие источники.

«Боже мой, — подумала та, — я обидела девушку».

Однако прежде чем Рут успела как-то исправить положение, вошла манекенщица. Как и все нью-йоркские девчонки, которые зарабатывали себе на хлеб, позируя перед камерой, Джейд была невероятно худой. Эта крашеная блондинка с подвижным лицом напоминала Рут куклу.

Ее можно одеть во что угодно, и любой наряд выглядел так, будто его шили именно для нее. Девочки вроде Джейд попадаются нечасто. А когда попадаются, то пользуются большим спросом.

— Как диета? — спросила Рут.

Джейд опустила большой палец вниз:

— Кошмар. Пью эту омерзительную гадость трижды в день, еще один раз перед сном, и никаких результатов. Слава Богу; что не худею. О прибавлении же веса и говорить нечего. Надеюсь, сегодня для меня не предусмотрено глубоких декольте?

— Ты хочешь сказать, у тебя исчезла впадина между грудями?

— У меня сама грудь исчезла, — надув губки, пожаловалась Джейд. — Откуда же взяться впадине? Ты платишь мне за роль «вешалки», а не за то, чтобы я творила чудеса.

— Ладно, не горячись, — сказала Рут. — Это еще не конец света. В крайнем случае, впадину я тебе подрисую. Снимем на черно-белую пленку, так что, если выбрать удачный бюстгальтер и подходящий свет, никто даже не заметит.

Джейд несколько успокоилась и направилась в ярко освещенную кабинку в дальнем конце студии, где ее ждал гример.

Съемки прошли нормально. Настроение у Трейси поднялось, и даже Джейд не стала возражать, когда Рут подрисовала тушью впадину на ее несуществующей груди.

«Ну все, — подумала Рут, когда манекенщица сняла последнее платье, — если повезет, буду дома к началу шоу Мерва Гриффина».

Она было пошла к выходу, но ее вдруг окликнула Джейд:

— Весь день хотела спросить тебя о Кейт Кеннеди. Говорят, у нее роман с одним из ваших редакторов?

Рут обратила к ней каменное лицо:

— Почему бы тебе не расспросить Трейси? Ей об этом известно больше, чем мне.

«Будь прокляты эти сплетники! — яростно думала Рут, выходя из студии, — в этом городе даже пукнуть нельзя, через полчаса всем уже известно».

В «Донахью» Стен Брукс из «Пост» угощал пивом Билла Герати из «Ньюс». Много лет оба занимали в своих газетах одинаковое положение. На этой почве они и сблизились, каждую неделю обмениваясь новостями и сплетнями. Всегда полезно иметь своего человека в стане врага.

Сегодня платил Стен. Билла сделали помощником редактора, и с этого дня он уже был не только полезным собутыльником. Теперь дружба с ним стала ценным знакомством. А таких знакомых следует кормить информацией в обмен на возможные услуги в будущем.

Парочка выглядела довольно нелепо. Неуклюжий и толстый Стен, который никогда не смотрел собеседнику в глаза, и поджарый Билл, с остренькой, как у хорька, мордочкой и глазами-буравчиками. После его повышения прошла всего какая-то неделя, но он держался так, будто работал помощником редактора уже несколько лет. Куда девались его обычные синие джинсы? Теперь на нем были темный строгий костюм, лакированные туфли и даже галстук.

— Как дела в «Пост»? — поинтересовался он.

Стен помрачнел:

— Все так же Фил Майерс, по своему обыкновению, гоняет ребят. Наверное, не может забыть красотку Кейт Кеннеди, улизнувшую к вам.

— Будь моя воля, отправил бы ее обратно. Та еще сучка! Всякий раз, когда я собираюсь отправить кого-нибудь из моих репортеров на серьезное интервью, возникает одна и та же проблема: Кеннеди уже над этим работает. И ведь у нее получается! Она умеет разговорить людей, умеет написать так, как никому до нее не удавалось. Хотел бы я знать, чего она не умеет, черт бы ее побрал!

Некое подобие улыбки мелькнуло на помятом лице Брукса, в глазах блеснули хитрые искорки.

— По крайней мере, в одном она не преуспела.

— В чем? — спросил Герати, отставляя пиво.

— Несмотря на все старания, наша подружка Кейт никак не может добиться, чтобы Тед Геблер ушел от жены.

— А я и не знал про них с Тедом, — хмыкнул заинтересованный Герати. — Никогда не считал ее дурой. Разве ей неизвестна благочестивость нашего главного? Да, мы пишем о сексе, грехе, изменах, но не дай нам Бог самим заниматься этим в газете! — Он хихикнул. — Интересно, знает ли о похождениях Кейт старик Кремер?

— Не думаю, — ответил Стен. — Я слышал, он чурается всяких сплетен. Возможно, потому что у него самого есть кое-какие проблемы, которые он предпочитает держать в тайне.

— Может быть, — согласился Герати. — Кто знает? Ладно, это не важно. Важно то, что проблема возникла у Кейт. И довольно серьезная. О которой она еще даже не знает.

Стен подал знак бармену принести еще пива.

— Но ты, разумеется, найдешь способ просветить ее, — заметил он.

 

ГЛАВА 3

Наступил один из тех дней, когда уже с утра ясно, что приходит весна. Город освобождался от снежного зимнего покрова, и лучики теплого солнца заискрились в стеклах небоскребов.

Кейт радовалась наступлению весны и чувствовала новый прилив оптимизма. У нее было предчувствие, что скоро должно произойти нечто хорошее. Она быстро шла по Сорок четвертой улице, остановившись только раз, чтобы полюбоваться фасадом яхт-клуба.

Для прекрасного настроения имелись веские причины: она торопилась на обед, который ежегодно устраивал главный редактор «Ньюс». За четыре года работы в газете ее пригласили впервые. На обедах у Кремера собирались лишь те, кто принимал в газете решения, и Кейт расцепила это приглашение как признание ее заслуг и, что важнее, аванс на будущее.

Ярко-зеленый шерстяной костюм, вполне Подходящий для торжественного обеда, соответствовал настроению Кейт. На губах играла улыбка победительницы.

Она на миг остановилась у входа в отель «Алгонкин», взглянула на свое отражение в стекле и, удовлетворенная, вошла в фойе.

Заметив Рут Блюм с ассистенткой, Кейт направилась к ним:

— Привет. Много нас сегодня будет?

Рут поморщилась:

— С десяток, наверное. Кремер любит уютную, неофициальную обстановку. Но я терпеть не могу эти празднества. Накануне у меня всегда расстройство желудка, за обедом приходится следить за собой, чтобы не сболтнуть лишнего, а после торжества пить минералку, чтобы прийти в норму.

— Неужели все так плохо? — удивилась Кейт.

— Именно так, как я сказала. Причем из года в год все хуже. Ну, подумай, что такого могут сделать двенадцать человек и один главный редактор за обедом в модном ресторанчике? Только заработать расстройство желудка. Когда увидишь всех в сборе, поймешь, о чем я. Каждый стремится высказать Кремеру как можно больше ярких идей. А если идей нет, тогда приходится мешать проявлять себя своему более изобретательному коллеге и пытаться сразу же заткнуть ему рот. Какая битва разгорается за столом! Мальчики играют в мужчин. Это… А, черт! Кажется, мне нужно в туалет. Подождите меня. Обе. Я ни за что не пойду в ресторан одна.

Когда тучная Рут скрылась в толпе, Кейт обернулась к Трейси:

— Она всегда так относилась к обеду у главного?

Трейси взглянула на нее как будто с некоторой жалостью:

— Не волнуйся. Просто она любит выпускать пар за пять минут до события. Но как только Рут сядет за стол с Кремером и остальной бандой, палец в рот ей не клади. Хочешь совет? Понаблюдай за ней. Она никому не даст рта раскрыть. — С этими словами Трейси ушла.

Хорошее настроение Кейт стало быстро улетучиваться, словно воздух из проткнутого булавкой шарика. Прошло четыре года с тех пор, как она впервые побывала в этом ресторане. Четыре года назад вышел ее первый материал. Четыре года назад она познакомилась с Тедом.

«Неужели я когда-то была такой молодой? Неужели были времена, когда мне хотелось, чтобы мою фамилию напечатали в газете, чтобы меня заметил Тед?»

Кейт улыбнулась. Ей и сейчас хотелось, чтобы Тед ее замечал.

Однако, репутацию известного репортера она заработала не связью с ним, а тяжким трудом, бесперебойно снабжая редакцию сенсационными материалами. Кейт знала, что стоит ей остановиться — и никакая любовь не поможет удержаться на вершине.

Но враги ее думали иначе, и это ей тоже было известно. В барах Третьей авеню молодые и уже потрепанные жизнью газетчики за кружкой нива распускали слухи о том, что за женщиной, сделавшей себе имя, всегда стоит мужчина. Впрочем, частенько именно так и было. Многие честолюбивые девочки всерьез думали, что успеха в жизни можно добиться, лишь переспав с нужным человеком. И на какое-то время они действительно возносились. Кейт не раз видела их фамилии под грубо слепленными поделками. Но все продолжалось лишь до тех пор, пока высокие покровители сохраняли к таким девочкам интерес, или пока они сами не впадали в немилость у своих начальников.

А потом бедняжки исчезали.

При этой мысли Кейт даже поежилась. Вот и про все теперь говорят то же самое.

Нет, это явно нервы. Рут запугала ее этим обедом, а она поддалась. Надо взять себя в руки.

Тут Кейт увидела, что к ней идет Рут, успевшая поправить в туалете прическу и заново накрасить губы. Кейт почувствовала себя лучше. Вот, по крайней мере, человек, который о ней так не думает. Подругой Рут не назовешь, но и исподтишка она бить не станет.

«Чего нельзя сказать о Билле Герати», — подумала Кейт, заметив помощника редактора, выходящего из бара вместе со своими ребятами. Троица проследовала в ресторан, и Кейт молила Бога, чтобы ее не посадили рядом с Герати. Она терпеть его не могла и, что еще хуже, до сих пор не научилась этого скрывать.

Герати почувствовал ее неприязнь с первой же встречи и не преминул ответить тем же. Врагов в газете наживаешь не из-за неосторожно сорвавшихся грубых слов или несогласия по рабочим вопросам, а только из-за взаимной антипатии.

Слава Богу, место Кейт оказалось рядом с Бернардом Гленом, редактором отдела политики, немолодым гомосексуалистом, обожавшим розовые рубашки и шелковые галстуки. Это был приятный в общении, безобидный человек, который все говорил и делал невпопад. Кейт удивлялась: как он смог выжить в обстановке дикой конкуренции в газете?

Взглянув на карточку по другую сторону стола, она поняла, что будет сидеть напротив самого Эда Кремера.

Но он запаздывал, и люди, по двое и по трое входившие из бара в ресторан, оживленно обсуждали это. Сторонний наблюдатель никогда бы не подумал, что присутствует на деловом обеде журналистов, ибо никто до сих пор не упоминал о работе. О бейсболе — пожалуйста. Герати, например, рассказывал о вечернике, которую они с женой задумали провести у себя дома. Рут интересовалась погодой.

Господи Иисусе, ну и хитрый же народец! Все ждали Кремера, приберегая свои «блестящие идеи», и говорили о чем угодно, только не о том, что их больше всего волнует. Чем-то они напоминали публику в зале театра, которая дожидается поднятия занавеса. Кейт поняла, что до того, как Кремер сядет на место, спектакль не начнется.

Впрочем, ждать пришлось не очень долго. В половине первого главный редактор вошел в ресторан вместе со своим заместителем и Тедом Геблером. Кейт заметила на галстуке Теда булавку «Тиффани», которую она подарила ему на Рождество. Это придало ей уверенности. Улучив момент, они украдкой посмотрели друг на друга. От этого у нее потеплело на душе, и она твердо решила, что врагам сегодня победы не видать. Она готова покорить весь мир.

Стол Кремера находился в углу тускло освещенного зала. И помещении не было ни цветов, ни украшений, которые могли бы смягчить атмосферу. Все, казалось, подчеркивало деловой характер встречи главного редактора с подчиненными.

И действительно, как только он появился, всех словно прорвало.

Бен Франкс, редактор спортивного отдела, заговорил об успехе вышедшего на прошлой неделе приложения, которое привлекло рекламодателей, до этого активно сотрудничавших с «Пост». Бен гордился своей победой и не скрывал того. Спортивный отдел в газете традиционно довольствовался вторыми ролями. Одним бейсболом читателей не привлечешь, а знаменитые игроки все же пользовались меньшей популярностью, чем, скажем, голливудские кинозвезды. Поэтому дела в отделе шли не очень успешно. Но приложение удалось на славу, и Бен Франкс, активно используя этот козырь на обеде у Кремера, намеревался восстановить некое равновесие. На его счастье, никто из присутствующих, казалось, не возражал.

Бернард Глен — иное дело. Против старика ополчились буквально все — от Теда Геблера до Билла Герата, каждый хотел видеть на месте редактора отдела политики своего человека, помоложе. Тед имел в виду очеркиста, Билл — репортера. Впрочем, пока не столь важно, будет ли новый редактор отдела собирать информацию или писать на ее основе материал. Важнее, чтобы этот человек был «своим». Человек, которого можно контролировать, на которого можно полагаться. На этом-то ноле и шла борьба между Тедом и Биллом.

Но сначала им нужно избавиться от Бернарда Глена. Ради достижения этой промежуточной цели Тед с Биллом объединились, а Глен если и знал, что под него копают, то не обращал внимания.

Из всех собравшихся, похоже, лишь он воздал должное блюдам.

— Выпивал я тут как-то с Карлом Бернстайном, — сообщил он Кремеру. — Вы себе представить не можете, что он наговорил о Тедди Кеннеди и его милой женушке Джоан.

— Например? — сварливо буркнул Герати.

— Не твоего ума дело, проныра. Мы с Карлом — давние приятели. И учти, как только он закончит с Кеннеди, на очереди будешь ты. Я возьму у него материальчик о Тедди.

— Как же! — вмешался Геблер. — Бернстайн не занимается благотворительностью. Если у него с Кеннеди получится, «Вашингтон пост» загребет все себе. Или ты всерьез думаешь, что он отдаст горячий материал тебе, раз ты его старый приятель? — Сделав паузу, Тед добавил: — Пусть даже и такой старый.

— Не будь мерзавцем, дорогой. Тебе это не идет.

И, отшив Геблера, словно провинившегося школьника, Бернард Глен продолжал кокетничать с Кремером, будто престарелая куртизанка с новым поклонником.

Кейт восхищалась его полнейшей непробиваемостью. Он был толстокожим, как носорог. В «Донахью» ходила шуточка: дескать, Бернарда Глена можно не бить в спину — он настолько пренебрегает конкурентами, что, ударь его даже по лицу, он не сочтет нужным это заметить.

Интересно, удастся ли ей самой когда-нибудь развить в себе подобную стойкость? Не обладая большим талантом, Глен ухитрялся долгое время оставаться на плаву. «Несмотря на все усилия Билла и Теда, — подумала Кейт, усмехнувшись про себя, — он благополучно дотянет до пенсии. Если оценивать их шансы в деньгах, я каждый день ставила бы на Глена».

Она украдкой взглянула на Кремера. Патриарх в отлично сшитом костюме допрашивал Рут о ее планах относительно показа мод в Париже. Кейт знала, что потом придет ее черед, и со страхом ждала. Перед обедом Рут посоветовала ей держать язык за зубами и не распространяться о своей работе, если не уверена, что уже ничто не сможет помешать. «Если ты не застолбила свою вещичку на сто процентов, — говорила Рут, — кто-нибудь обязательно украдет твою идею или же все тебе испортит, чтобы, как говорится, ни себе ни людям».

Ни один из ее материалов не застрахован от посягательств. Кейт вздохнула. Неужели и вправду она должна опасаться всех этих людей, хотя они работают в одной газете?

— Я подумываю о том, чтобы взять с собой в Париж Фару Фоусет, — услышала она голос Рут.

Кейт тут же заинтересовалась.

— Лучшие французские кутюрье всегда демонстрируют свои коллекции на сногсшибательных моделях. Эдаких, знаете, высоченных тощих девицах. И одежда на них действительно смотрится потрясающе. А у нас даже понятия не имеют, как это делается. Я собираюсь попробовать поработать в том же стиле — возьму с собой американскую девочку и сниму ее в паре-тройке нарядов.

Кейт взглянула на Рут почти с уважением. Неплохая идея. Но ведь она сама только что предостерегала Кейт.

Кремер принялся обсуждать идею со своим заместителем, и Кейт с трудом подавила улыбку. Ясно, что они говорят об этом не в первый раз и уже заранее все продумали. Вплоть до кандидатуры фотографа. Просто сегодня идею впервые обнародовали.

«Так вот, что имела в виду Рут, когда говорила о стопроцентной уверенности, Надо учесть на будущее».

Вдруг она услышала, как Тед произнес ее имя, и резко обернулась.

— Думаю, было бы неплохо отправить в Париж Кейт, — сказал он. — Она взяла бы несколько интервью у лучших модельеров. Так, как умеет только она: раскалывая скорлупу, добираться до ядра.

Кейт заволновалась. Она никогда еще не уезжала дальше Лос-Анджелеса. А Тед предложил послать ее в Европу, во Францию. Это шанс, которого она ждала.

Тут Кейт заметила, как Билл Герати принялся что-то писать, скрипя авторучкой. И вдруг почувствовала тревогу. Ведь речь идет о моде. При чем тут Герати?

— А не будет ли мисс Кеннеди одиноко в Париже? — спросил наконец он, и все в зале притихли. — Без своего защитника.

— Что вы имеете в виду? — рассердилась Кейт.

Спохватившись, она прикусила язык. Но поздно — Герати приготовил ей ловушку, куда она благополучно и угодила.

— Почему бы не спросить об этом Теда Геблера? — усмехнулся он. — За последние несколько месяцев дружище Тед, насколько мне известно, стал большим специалистом по защите одиноких девушек. Что до меня…

Но договорить ему не дали.

Хрустальный графин, стоявший на столе, вдруг перевернулся и рухнул на пол. Эду Кремеру на колени выпал обильный град из кубиков льда, по крайней мере, шестерых гостей окатило с ног до головы водой, не считая осколков стекла, брызнувших во все стороны.

И в эпицентре стихийного бедствия оказалась Рут, красная от растерянности и смущения.

— Боже мой! Всегда так! Не знаю, куда девать свои проклятые локти! Что же делать? Может, позвать метрдотеля?

Но персонал ресторана уже ненавязчиво ликвидировал последствия происшествия. Тем, кто пострадал сильнее, дали полотенца. Осколки быстро убрали. Метрдотель предложил гостям перейти за другой стол. Но Кремер от десерта отказался.

Он решил, что на сегодня с него хватит. Размашисто подписал чек и возвестил о конце обеда.

Когда он удалился, возникла небольшая пауза. Кейт бросила взгляд на Рут. Та подмигнула и улыбнулась. Кейт поняла, что Рут Блюм спасла ее репутацию, а возможно, и карьеру в «Ньюс».

— Ты в самом деле идешь обедать с этой Кейт Кеннеди? — спросила Трейси.

— А почему бы и нет? — ответила Рут. — У меня от работы уже голова идет кругом. Пора сделать перерыв.

Перед ней на столе лежала пачка фотографий; Взяв лупу, она внимательно разглядывала Джейд, которая перед камерой буквально из кожи вон лезла, чтобы выглядеть более или менее объемно. Рут покачала головой. Сколько ни подбивай лифчик ватой, сколько ни ретушируй, все без толку! Джейд слишком тощая, какая уж тут сексуальность.

— Тебе-то что беспокоиться? — не унималась Трейси. — Можно подумать, Кейт — твоя давняя подруга. Что с нее взять?

— Не все в этой жизни оценивается с точки зрения пользы для отдела моды «Ньюс». Просто хочется нормально поесть.

Рут была не совсем искренна. С того памятного обеда ее заинтересовал роман Кейт с Тедом. Она не могла понять, какого черта талантливая и умная девушка рискует всем ради любовной связи? А всегда интересно посмотреть на человека, который ставит все сбережения не на ту лошадь.

Скрытая в ней феминистка восставала против такой ситуации. На обеде у Кремера ей удалось заткнуть рот болтливому Герати, но это лишь временно. Он найдет способ рассказать обо всем главному, и тогда Кейт не поздоровится. Нет, девчонке необходимо вправить мозги. Так что на веселый обед рассчитывать не приходится.

Поджав губы, Рут опять начала разглядывать снимки, с каждой минутой все больше убеждаясь, что работу нужно переделывать. С другой моделью.

Она взглянула на Трейси;

— Скажи, Джейд уже подписала бумаги?

В глазах у ассистентки появилось загнанное выражение, и она нервно провела рукой по темно-рыжим кудряшкам.

— Боже, Рут, прости… Совсем забыла. Было столько разных дел, как-то вылетело из головы. Но я прямо сейчас, в обеденный перерыв, заеду в агентство и дам ей подписать.

— Хорошо же мы работаем! — язвительно отозвалась Рут. — А если ее уже нет? Если она уже где-нибудь в Китае? Ты не хуже меня знаешь, что без подписи мы не сможем оплатить ей съемки. Теперь я очень сомневаюсь, что «Элита» будет и впредь снабжать нас моделями.

— Да ладно, Рут. Ну, виновата. С кем не бывает?

— С нормальными людьми этого быть не должно! — взорвалась та. — Почему-то подобное случается только с тобой. У тебя, дорогая, ветер в голове. К тому же это не в первый раз. Так ведь? Ты постоянно доставляешь мне неприятности. Словом, я тебя предупреждаю: если не возьмешься за ум, мне придется идти к Кремеру. — Она швырнула Трейси пачку снимков. — Отнеси в студию Эду Диксону и передай, что они больше не понадобятся. А пока я обедаю, садись за телефон. Придется снимать заново. И чтобы к завтрашнему дню все было готово.

— Какую модель ты бы хотела привлечь? — льстиво спросила Трейси.

— Не забивай свою пустую голову моделями. Это не твое дело. После обеда я сама что-нибудь придумаю.

Взяв сумочку, Рут откинула волосы и вышла из кабинета.

Трейси уныло глядела на разбросанные по столу фотографии. Если бы она умела смотреть правде в глаза, то ей пришлось бы признаться, что она действительно не справляется с работой. Но у Трейси не хватало духа смотреть такой правде в глаза, поэтому она во всем винила Рут.

«Жирная корова. Тоже мне, еврейская принцесса! Раскомандовалась. На себя бы посмотрела».

Гнев настолько ослепил Трейси, что она не сразу услышала телефонный звонок, хотя аппарат надрывался уже больше минуты.

— Да, — крикнула она в трубку. — Трейси Ривс слушает. Я могу вам помочь? Извините, она ушла обедать. Хотите ей что-нибудь передать?

— Да, пожалуйста. — Мужской голос был молодым и, кажется, не очень уверенным. — Передайте Рут, что я буду ждать ее в театре… В четверг в семь часов вечера. Я сейчас уезжаю и до телефона доберусь только через три дня.

— А как о вас доложить? — заинтересованно спросила Трейси.

— Дейл Келлер.

— Не может быть! Дейл Келлер, фотомодель. Я видела вас на обложке «Мэн ин "Вог"». Прелесть.

Ничего себе! Толстушка Рут, оказывается, встречается с самим Дейлом Келлером… А ведь он, кроме всего прочего, моложе ее лет на десять.

— Мм… вы слушаете?

— Да, да! — ответила Трейси, даже не пытаясь скрыть волнение. «То ли еще будет, когда я расскажу об этом в курилке!»

— Знаете, я хотел бы несколько изменить первоначальное сообщение. Если вам нетрудно…

— Нет проблем.

— О'кей, передайте Рут, что в театре нам лучше не встречаться, мы там потеряемся. Я буду ждать ее в «П. Дж.» в половине седьмого. И пусть не опаздывает. Спектакль начинается в семь тридцать. Будет обидно, если мы не успеем.

— Не беспокойтесь, — пропела Трейси. — Я лично передам ей все.

Положив трубку, она уставилась на листок бумаги с сообщением Дейла Келлера. Потом, скатав его в шарик, швырнула в мусорную корзину.

«Передам, только не от тебя, красавчик».

«Серендип» был одним из ресторанчиков, куда женщина могла пригласить на обед другую женщину. Снаружи он напоминал обычный магазинчик, торгующий керамическими пепельницами и женьшенем. Но стоило зайти внутрь, и впечатление сразу менялось.

Ресторан находился на двух этажах, оформленных в стиле арт деко. Огромные многоцветные лампы висели над круглыми столиками, в углах стояли декоративные папоротники, из-за чего возникало ощущение, что ты находишься где-нибудь за городом.

Меню ограничивалось салатами и мороженым. Рут взяла себе и то и другое. Наблюдая за тем, как она ест, Кейт дивилась аппетиту редактора отдела моды. Едва сев за столик, Рут тут же расправилась с целой булкой и уже принялась за вторую. «Интересно, это действительно голод или что-то нервное?»

— Солянка здесь — первый сорт, — заметила Рут.

Ткнув вилку в одну из множества тарелок, стоявших перед ней, Рут сделала знак Кейт последовать ее примеру.

— Нет, спасибо, — ответила та.

Она уже начала сомневаться в том, что поступила умно, пригласив Рут. Кейт хотела как-то отблагодарить ее за услугу на обеде у Кремера и теперь, наблюдая за редактором отдела мод, спрашивала себя: «Как нам общаться, если мы совершенно разные?» Некоторая еврейская простоватость и даже вульгарность Рут заставили Кейт вспомнить о своем благородном вестчестерском происхождении.

«Нет, так не пойдет. Рут Блюм может быть кем угодно, но если бы не она, мне пришлось бы вернуться к профессии машинистки».

— То, что ты сделала для меня вчера… — сказала Кейт. — Спасибо. Это было очень любезно с твоей стороны.

— А, — отмахнулась Рут.

Кейт так и думала, что толстушка не придаст значения своему поступку.

— Знаешь… — начала та. — Конечно, это не мое дело, но все же ответь: что происходит у вас с Тедом? Куда ни плюнь, везде только и галдят о «знойном романчике». Даже идиотка, называющая себя моей ассистенткой, никак не может успокоиться.

Кейт была ошарашена.

— Мм… я и не знала, — выдавила она, доставая сигареты. — Мы старались вести себя осторожно. Как же так? — Кейт чуть не плакала. — Мы надеялись все сохранить в тайне, пытались даже виду не показывать…

Рут перестала жевать.

— Ладно, успокойся. Это же не конец света. Глупые сплетни, только и всего. Не обращай внимания, в курилках и не то еще услышишь. На следующей неделе косточки начнут промывать кому-то другому.

— Глупые или нет, — ответила Кейт, — но все равно спасибо тебе за то, что ты не дала Герати рассказать об этом Кремеру.

— Билл Герати всегда играет не по правилам, — буркнула Рут. — И любом случае я не дала бы ему безнаказанно разевать рот на обеде у главного. Даже если бы мне пришлось засыпать битым стеклом всех присутствующих.

Кейт наконец прикурила и глубоко затянулась.

— Значит, ты сделала это лишь для того, чтобы заткнуть ему рот? Вне зависимости от того, что Он хотел сказать?

— Не совсем. Я считаю тебя классным репортером, твои последние материалы очень хороши. Я серьезно. И тебе нет нужды связываться с Тедом Геблером. Ты обойдешься и без него.

— Ошибаешься, Рут. По-моему, настало время кое-что прояснить. Ты думаешь, я хотела, чтобы Тед Геблер помог мне сделать карьеру? — Кейт улыбнулась и выпустила изо рта струйку дыма. — Глупости.

— Так за каким же чертом ты спишь с ним?

Кейт уставилась на Рут. «Господи, как же так случилось? Ведь я хотела только поблагодарить… Откуда же я могла знать, что невинный обед превратится в допрос инквизитора?»

— Мне кажется, я люблю его! — чуть слышно ответила она.

Рут улыбнулась.

— Может, поговорим об этом? А что? Иногда полезно излить душу.

Кейт с минуту пребывала в нерешительности, но потом сдалась и рассказала о последних месяцах жизни, ничего не утаив, с сестрами Кейт никогда не откровенничала, а у подруг детства и юности было много своих проблем. Как-то так вышло, что она всем поделилась именно с Рут. Закончив, она рискнула поднять глаза на собеседницу. Кейт ждала осуждения, но Рут просто сказала:

— Давай-ка я лучше расскажу тебе про Теда. Хотя, не уверена, что смогу хоть как-то повлиять на тебя.

Это были первые ее слова, которые вызвали у Кейт настоящий интерес.

— Когда ты с ним познакомилась? — спросила она.

— Когда мне было шестнадцать. В школе. Да, да, — кивнула Рут, заметив ее изумление. — Тед для меня не просто коллега по работе. В сущности, мы выросли вместе. Хотя я не испытываю большой радости от этого.

— Не понимаю.

— О'кей, скажем так: если ты считаешь Теда Геблера красавчиком, тебе надо было видеть его лет эдак восемнадцать назад. В те времена на его фоне потерялся бы и Роберт Редфорд. Мы, девчонки из Флитвуда, все поголовно сходили по нему с ума. Некоторые даже сами назначали ему свидания. Но бесполезно. Смазливая еврейская девочка из Нью-Джерси не могла его заинтересовать. Тед и тогда мнил себя птицей высокого полета.

Рут откинулась на спинку стула и замолчала, вспоминая, каким она знала Теда много лет назад. Уже тогда он хотел получить от жизни не просто хорошую работу и занять заметное положение в еврейской общине, ибо его отец, который жил в Германии и стремился только к этому, в итоге жестоко просчитался.

Иосиф и Софи Геблеры лишь чудом избежали концентрационного лагеря. За три года до прихода Гитлера к власти Иосифа, преподававшего в университете Ганновера, избили на улице молодчики из зарождавшейся национал-социалистской партии. Второго предупреждения Иосифу не потребовалось. Он написал двоюродным братьям в Филадельфию, прося встретить его со следующим пароходом из Германии. Он, его жена Софи и маленький Вальтер, которому тогда исполнилось восемь, бросили дом, оставили работу и покинули родину.

Когда Иосиф приехал в Америку, у него не было ничего, кроме чувства собственного достоинства, которому он не изменил до конца жизни. Поэтому Иосиф не стал учить английский, не пожелал устраиваться на лакейскую работу, какую только и можно было найти человеку, владевшему лишь немецким и ивритом.

Семья жила на остатки сбережений и подачки двоюродных братьев Иосифа. Через несколько лет родился Тед, и денег стало катастрофически не хватать. Тогда Вальтер устроился на работу. Он начал развозить продукты, то есть занялся тем, чем, по идее, должен был заняться его отец, чтобы прокормить семью.

Тед рос под влиянием отцовского авторитета. Отец был для него кумиром. Хотя люди называли его бездельником. Но мальчик считал, что они ничего не понимали. Ибо отец познакомил младшего сына с творениями Гете, научил мастерски играть в шахматы. С ним Тед мог спокойно обсуждать мировую политику, кризисы на Уолл-стрит, живописные полотна художников прошлого века.

Вальтер наблюдал за происходящим, но молчал. «Пусть младший брат еще немного потешится иллюзиями, а когда подрастет, устроится на работу, как все люди. Тогда он научится понимать жизнь», — так, вероятно, рассуждал он.

И Тед учился жизни, хотя не на овощном рынке. Иосиф Геблер играл в шахматы с Гайми Коэном, редактором местной газетенки. Так себе издание, чуть посерьезнее информационного бюллетеня. Но если удастся определить туда младшего сына, мальчик со временем получит настоящую профессию.

Тед начал работать в «Флитвуд инквайрер» курьером, зарабатывая пять долларов в неделю — вдесятеро меньше, чем мог бы зарабатывать на рынке. И тогда Вальтер пригрозил уйти из дома. Ему одному трудно кормить всю семью.

Восстановила мир Софи:

— Дай мальчику год, — умоляла она старшего сына. — Только год. Если не получится, я сама отправлю его к тебе на рынок.

Но все получилось, иначе просто и быть не могло. Тед был уверен в этом. К концу года он занял в редакции должность репортера-стажера и стал приносить домой уже по двадцать долларов в неделю. Он полюбил работу в газете, хотя ее и газетой-то трудно было назвать. А больше всего в профессии журналиста его привлекало ощущение свободы и право задавать людям вопросы, которые не рискнешь задать даже близким друзьям.

По мере продвижения по службе ощущение свободы и власти усиливалось, превратившись со временем в, своего рода наркотик, без которого Тед уже не мог обходиться. Раз отец не сумел наладить жизнь в Америке, а старший брат выбился лишь в работяги, то он, Тед, обеспечит будущее семьи.

И он поклялся себе, что когда-нибудь станет хозяином.

«Конечно, Теду не хотелось связываться с еврейской девчонкой и навечно осесть во Флитвуде. У него просто не было времени», — думала Рут.

Ее вывел из задумчивости голос Кейт.

— А как он женился на Санди? — спросила она. — Ты вроде говорила, что у него были другие планы.

Рут улыбнулась:

— Секс. В те годы Санди была, так сказать, «мечтой поэта». Высокая блондинка, остальное тоже при ней. К тому же она умела показать себя. О, еще как умела! И когда она появлялась в местном теннисном клубе, у всех ребят глаза лезли на лоб.

Кейт поморщилась:

— А Тед неплохо играл в теннис, да?

— Точно. А увидев однажды Санди Голдберг, стал играть еще лучше. Отец ее был крупным продюсером в Лос-Анджелесе, и Санди приехала во Флитвуд навестить бабушку…

Тед разузнал побольше о ее семье, и его интерес к Санди возрос. Если бы она не задержалась у родственницы, ничего бы серьезного между ними не произошло. Но однажды Тед поймал себя на мысли, что Санди уже три месяца во Флитвуде и, похоже, домой не собирается. Затем, разумеется, случилось то, чего и следовало ожидать, — Санди забеременела. И вместо того чтобы помалкивать и тайком сделать аборт, она рассказала матери. Если бы Санди не происходила из богатой еврейской семьи, все вышло бы иначе. Но ее родители связались с родителями Теда и договорились о свадьбе, которая состоялась едва ли не под дулом пистолета. Тед вынужден был распрощаться с мечтами о блестящем будущем. Все его сбережения ушли на первый взнос за старенький домик в Поукипси, а в смысле карьеры он остановился на достигнутом: спокойная и надежная кабинетная работа в отделе. Через пять месяцев после свадьбы жена родила ему двойню. Мальчишек.

— Расскажи о ней, — попросила Кейт.

— А что рассказывать? Высокая худая блондинка. Едва подросла, сходила к косметологу и ей подправили еврейский носик. Любит дорого одеваться. Точнее, ее туалеты дорого выглядят. Всем известно, что Санди покупает наряды в «Лоймане», но делает вид, что они из «Бергдорфа». Впрочем, кто знает, может, когда ее ребята закончат школу, она и вправду позволит себе такие вещи.

— Ты же говорила, что ее родители не из бедных?

— Верно, но Тед отказался от их поддержки. Как всякий настоящий мужчина, он считает, что сам должен отвечать за жену и детей. Санди пришлось с этим смириться. И надо отдать ей должное, она научилась жить по его правилам. Конечно, сначала было трудновато, но она стала довольствоваться тем, что предлагала ей жизнь. В общем, у них все нормально. По крайней мере, так считает она. Санди обставила дом мебелью, которую привезла из Лос-Анджелеса. Сама все делала. Ей и соседи помогали. Но самое удивительное — она научилась готовить! Санди, до того и кастрюли в руках не державшая, стала отличным поваром.

Кейт упала духом. Конечно, за женой Теда ей не угнаться. Она даже представила себе высокую светловолосую и гибкую Санди, которая возится с детишками и подает мужу домашние запеканки…

— Что с тобой? Ты будто увидела своего злейшего врага.

— По-моему, именно это и произошло. И причем враг, кажется, непобедим.

— Ты о Санди, конечно? Позволь заметить, что ты ошибаешься. Победить Санди можно. Это я тебе говорю. Она не обладает ни стилем, ни воображением. Ей с тобой не тягаться. Кроме мужа и детишек, она ничего от жизни не просила. А сейчас, похоже, отношения с мужем ненадежны.

— И ты полагаешь, виновата я.

— Дело не в том. Если бы Тед по-настоящему любил Санди, то и не взглянул бы на тебя. Но он никогда ее не любил. Какие-то чувства, наверное, были, иначе он вообще не связался с ней. Однако, он любил ее не настолько, чтобы жениться. Это случилось не по его воле, хотя он примирился со своим положением, и до тебя у него не было любовниц. Может, пару раз спал с кем-нибудь, только ничего серьезного.

— А со мной у него серьезно?

— Ты сама должна это знать. Связавшись с ним, ты рискуешь своей карьерой, но и он тоже. Думаешь, у Кремера не поднимется рука уволить Теда, узнай он о вашем романе? Ошибаешься. А если его уволят, кто будет платить за дом? Никто. И Теду это хорошо известно. Только ему, кажется, на все наплевать. Как, впрочем, и тебе.

Внимательно приглядевшись к собеседнице, Рут пожалела о резких словах. Кейт так и не притронулась к еде, зато выкурила чуть ли не всю пачку. Сейчас она выглядела старше своих двадцати семи лет.

— Ты предлагаешь мне расстаться с ним?

Возникла недолгая пауза.

— Когда я шла в ресторан, то собиралась предложить именно это, а теперь, уже не уверена. Ты мне нравишься, Кейт, и Тед нравится тоже. Я считаю, что никто не имеет права насильно тащить мужчину под венец.

— К чему ты клонишь?

Рут улыбнулась. По крайней мере, попыталась, хотя глаза оставались печальными.

— Полагаю, ты должна бороться за то, во что веришь, и к черчу последствия… В крайнем случае, вы оба найдете себе другую работу.

— А как же Санди?

Рут на минуту задумалась.

— Мне трудно судить. Ведь я не замужем, у меня нет ни двух пацанов, ни стиральной машины. Но если тебе интересно мое мнение, то Санди придется несладко. У нее нет престижной работы, как у тебя. По разным приемам она не ходит. Кому она будет нужна? Никому. К тому же у нее дети. Ей остается только держаться за мужа и надеяться, что Тед в конце концов образумится.

— А если не образумится?

— Не знаю… Санди что-нибудь придумает. Но мой тебе совет: не стоит недооценивать силу отчаяния. Может, Санди и не самая умная женщина в Нью-Йорке, однако ей нечего терять.

Хотя в ресторане было душно, Кейт вдруг похолодела. Не так уж давно ей тоже нечего было терять. На мгновение она поняла Санди Геблер. И ей стало нехорошо.

Рут была вне себя. Она десять раз проверила автоответчик. Никаких сообщений. В офисе то же самое. Редакционный телефон не замолкал, но ей лично никто не звонил.

К половине восьмого ее охватила тревога. Дейл пропал. На него это не похоже. Целый год они ежедневно разговаривали по телефону. Иногда и дважды за день.

А вот сегодня он впервые не позвонил, дома его тоже не было. Рут злилась и беспокоилась. На завтра у них назначено свидание. И не простое — это годовщина их первой встречи. Четверг, пятнадцатое. Рут решила отметить это торжественно, с большим трудом достав билеты на премьеру «Частной жизни» Ноэля Кауарда. Играть должен известный английский актер, поэтому все билеты на спектакль проданы на много месяцев вперед.

Премьера обещала громадный успех, в чем никто не сомневался. Рут даже удалось получить приглашение на банкет, который затем состоится прямо на сцене. Для избранных. И вот, на тебе, ее друг не удосужился дать ответ.

Рут нервно ходила по балкону, который опоясывал ее гостиную. Плющ на цветочной решетке уже пустил несколько побегов, зацвели и растения в горшках, расставленных вдоль узкого длинного балкона. Рут вернулась в комнату за лейкой. Уход за зеленью всегда действовал на нее успокаивающе.

Может, Дейл позвонит, когда она будет поливать цветы? Она сняла телефон-трубку и сунула ее в карман фартука. Господи, сделай так, чтобы он позвонил!

В погожий день из окон квартиры, расположенной на двадцать четвертом этаже дома по Второй авеню, открывался вид на Гудзон и Пятую авеню. Два года Рут копила деньги, чтобы снять это поднебесное гнездышко, и теперь не жалела ни об одном истраченном долларе.

Район, хотя не самый богатый в городе, все же был достаточно престижным.

Здесь жили актеры и преуспевающие рекламные агенты, и это создавало некую атмосферу богемности. Маленькие супермодные ресторанчики соседствовали с овощными лавками, выставлявшими товар прямо на улицу.

Квартира Рут вполне соответствовала району, в котором находилась. Основную площадь занимала большая гостиная с панорамными окнами, которые так и остались голыми, поскольку у хозяйки сначала не хватило денег, а потом она просто забыла об этом. Зато натертый дощатый пол был покрыт экзотическим персидским ковром.

Рут приобрела его в подвальчике Мэйси по грабительской, как она считала, цене. Хотя по большому счету ей было наплевать, ибо ковер того стоил. Он сразу преобразил всю квартиру: она уже не напоминала пристанище надрывающейся на работе деловой женщины, а походила на уголок какой-нибудь примадонны или принцессы.

Впрочем, поведение Дейла отнюдь не способствовало тому, чтобы Рут чувствовала себя принцессой.

До половины десятого ей позвонили дважды. Мать отругала Рут за бармицвах в Кэтскиллсе, куда она отказалась прийти. А подруге захотелось излить душу по поводу любовных проблем. Эти стенания Рут не стала долго выслушивать. У нее самой намечались серьезные неприятности, зачем травить душу еще и чужими.

В десять она решила, что с нее довольно. Уж кого-кого, а честолюбивых молодых людей вроде Дейла в этой жизни хватало. Надо лишь выйти и найти себе другого.

Рут Блюм трезво смотрела на вещи. Она не юная девочка. Не красавица. Не худенькая.

Зато она обладала тем, чем не могли похвастаться эти шлюшки, — связями. Если молодой человек хотел познакомиться с влиятельными людьми в мире моды, Рут могла это устроить. Если молодой человек хотел попасть на обложку «Мэн ин "Вог"» или «Вуменз веа дейли», для Рут и это не было проблемой. Если, разумеется, кандидат в модели был красив… и юн.

Ведь мальчикам — если они не являются наследниками крупных состояний — всегда нужна поддержка. И всегда можно найти того, кто не прочь ухватиться за спасительную руку зрелой женщины. Мир жесток. Одному пробиться чрезвычайно сложно, поэтому утешение и поддержка ценятся в этом мире так же высоко, как и секс. Во всяком случае, пока ты не встал на ноги.

«Может, Дейл решил, что он во мне больше не нуждается. Ведь с моей помощью он уже стал одной из самых известных в Нью-Йорке фотомоделей».

Рут вздохнула. Пришло время снова отправляться на поиски. Невесело усмехнувшись, она сделала макияж, расчесала спутанную копну густых волос и, удовлетворенная своим видом, шагнула в ночь.

В джазовом подвальчике «Свэтс» Рут появилась в одиннадцать часов. Снаружи он ничем не отличался от других баров Виллиджа, но, спустившись по узкой витой лесенке, вы сразу понимали, что это не простая забегаловка, каких много.

И самым примечательным здесь была не длиннющая стойка бара, а группа из четырех музыкантов, которые играли старые мелодии Фэтса Домино.

Кто-то тянул гашиш, и его запах еще больше подчеркивал духоту, обычную в подобных заведениях.

Едва Рут вошла в зальчик, у нее сразу поднялось настроение. Здесь было полно мужчин: группки друзей, одиночки, кавалеры с дамами.

Она заказала пива для будущего знакомого, стакан пепси для себя и принялась ждать. Минут сорок прошли безрезультатно. Посетители, в основном люди от тридцати до сорока пяти, были заняты собой и не глядели по сторонам. Раздалось только несколько одобрительных возгласов в адрес музыкантов. На Рут внимания не обращали. Но ее это не смущало, ведь для девяноста процентов мужчин она — пустое место. Оставались заветные десять процентов. Они-то и нуждались в ней.

К полуночи Рут все это стало надоедать. Она заказала еще пепси и, чтобы не сидеть без дела, гамбургер. Она выпьет пепси, съест гамбургер и пойдет домой. Ничего, не последний день живем.

Но вдруг Рут увидела его и тут же забыла о доме. Высокий, бледное лицо, светлые волосы. Почти мальчик. Она ни за что бы не дала ему больше восемнадцати, но его уверенности мог бы позавидовать и сорокалетний мужчина.

Первое впечатление ее не обмануло. Заметив Рут, юноша без колебаний подошел и с ходу поинтересовался:

— Одна?

Он предложил ей сигарету, а когда Рут покачала головой, заказал еще пепси.

— Приятно видеть женщину, которая не пьет. Это полезно для здоровья. К тому же необременительно для мужчины. — Юноша улыбнулся.

Рут улыбнулась в ответ:

— Ты живешь в городе?

— Ага. — Снова уверенная улыбка. — Есть чердачок в Сохо. Там нас целая шайка. На кровати спим по очереди.

— А чем ты занимаешься, когда постель занята?

— Шатаюсь там и сям. По улицам. Приторговываю наркотой, если хватает денег на то, чтобы взяли в долю. А почему тебя это интересует? Надеюсь, ты не из полиции?

— Нет, я журналистка. И мой рабочий день уже закончился, — добавила Рут.

— Ага, свободный от работы журналист. Значит, можно не опасаться разоблачений?

Она откинулась на спинку стула. Настроение заметно повысилось, теперь она в знакомой стихии. Краткое знакомство. Прощупывание друг друга. Выяснение, кто беден, а у кого есть деньги. Кто нуждается в помощи, а кто может эту помощь предложить. Для Рут секс был частью сделки, и она всегда стремилась выторговать себе наилучшие условия.

С этим белокурым красавчиком по имени Рокки никаких проблем, похоже, не возникнет. Ему просто нужна кровать, удобная кровать. А если придется выполнить некие условия, что ж, он не против.

Когда они выходили из подвальчика, Рут уже чувствовала себя превосходно. Сделка ей понравилась. Парнишка такой простой и непритязательный. Ей даже не придется знакомить его с нужным агентом или директором киностудии. Он хотел лишь домашнего уюта. А этим она может обеспечить его без труда.

Рут его недооценила. Нет, она предполагала, что юноша окажется хорошим любовником. У мальчиков никогда не бывает проблем с эрекцией. Но она даже не подозревала, какой сюрприз он ей готовит.

Едва они вошли в квартиру, Рокки дал понять, что хочет ее. Обошлись без пресловутых чашечки кофе и кружечки пива. Он сразу взял ее за руку и повел в спальню.

— Раздевайся, — скомандовал он, а когда Рут потянулась было к выключателю, сказал: — Ничего, мне нравятся крупные девушки.

И не соврал.

У кого-то есть талант к игре на фортепиано, другие хорошо рисуют, третьи, как Рут, являются профессионалами в своем деле. Рокки был профессионалом в любви. Нежный, предупредительный, энергичный, он раз за разом доводил Рут до оргазма. Но хотя ее тело полностью находилось под властью ощущений, головы она не потеряла. И даже как бы со стороны наблюдала за происходящим.

«Да что это со мной? Разве я не хотела этого?»

Как только она начала анализировать, любовный пыл стал быстро угасать. Она словно обратилась в мрамор. Венера Боттичелли. Внешне красиво и нежно, а внутри ничего. Безжизненная пустота.

Откинув голову на подушку, Рут изобразила утомление.

— Рокки, ты просто волшебник… только я немного устала. — Но, заметив его огорчение, смягчилась: — В холодильнике есть пиво и пепси, супермен. Принеси-ка их сюда.

Тот, как щенок, бросился выполнять приказание и, натянув линялые джинсы, скрылся на кухне.

Рут больше всего на свете хотелось сейчас принять душ. А еще лучше полежать в пенистой воде. Только одной. Неоперившийся юнец, оказавшийся на деле искусным любовником, ей больше не нужен.

Взглянув на часы, она вздрогнула от неожиданности: Господи, уже почти два часа ночи! Она послала его на кухню минут двадцать назад. Чем он там занимается?

Она вышла в гостиную и застыла. Рокки передвигал мебель. Не оставил в покое даже ковер. Причем делал все это с ужасно сосредоточенным видом.

— Что происходит? — изумленно спросила Рут.

— Мебель передвигаю, — ответил юноша таким тоном, как будто передвигать мебель в чужом доме в два часа ночи было для него самым обычным делом. В его глазах появилась мольба. — Ты же сказала, что я могу остаться. Ты ведь не передумала? — Впрочем, уверенность быстро к нему вернулась. — Нам было хорошо в постели. Я знал, как сделать, чтобы ты меня захотела. Но это еще не все. Погоди, сама увидишь!

У Рут появилось ощущение, будто на нее надвигаются стены комнаты. Ее охватило незнакомое чувство — паника.

— Я думала, у тебя есть дом. Тот чердак в Сохо, в котором ты живешь с друзьями.

— Это не дом, а ночлежка. — Рокки презрительно хмыкнул.

Впервые за этот вечер Рут осознала, что у нее могут быть неприятности. Она быстро вернулась в спальню, надела теплый спортивный костюм.

— Эй, ты куда? — окликнул ее Рокки, когда она направилась к двери.

— Хочу предупредить портье, чтобы мне оставили утром дополнительную пачку молока. Раз уж ты решил остаться, не сидеть же тебе без завтрака.

Прежде чем он успел ответить, Рут вышла из квартиры.

Слава Богу, охранник был на месте. Не вдаваясь в подробности, она сказала, что у нее дома нежелательный посетитель, который не хочет уходить. Охраннику платили не за то, чтобы следить за нравственностью жильцов, а чтобы блюсти их интересы. Через пять минут он уже выволок протестующего Рокки из лифта и вытолкал за дверь.

— Только попробуй вернуться, — крикнул он вдогонку. Охранник вытер руки о штаны, недоумевая про себя, как приличная женщина вроде Рут Блюм могла связаться с голодранцем.

Вернувшись в квартиру, Рут налила стакан вина. Сейчас ей необходимо успокоиться. Случившееся потрясло ее до глубины души. И дело не в том, что молодой человек, которого она подцепила фактически на улице, мог совершить какое-то насилие.

За последние три-четыре года Рут привыкла использовать мужчин и давать им пользоваться собой. При этом она не задумывалась над тем, что делает. Все прекрасно: много секса и мало тревог о завтрашнем дне.

Но этой ночью Рут удалось как бы со стороны посмотреть на последствия своих деяний, и увиденное ей совсем не понравилось. Угораздило же ее в тридцать четыре года подцепить юнца, который предложил сексуальные услуги в обмен на жилье. От его самоуверенности пробирала дрожь. Он был убежден: она прямо умирает без мужика, поэтому ни в чем не сомневался. Вспомнив его, Рут поежилась и сделала большой глоток из стакана.

Что случилось с молодежью? Что случилось с дружбой? Что случилось с любовью?

Она чувствовала себя опустошенной. Но вместе с опустошенностью возникло и привычное ощущение голода. Тяжело передвигая ноги, она направилась к холодильнику, где лежали жареная курица, какой-то салат, фрукты и целая ватрушка. Рут не сомневалась, что съест все. Она также знала и то, что содержимое холодильника не заполнит пустоты, которую она ощущала внутри.

 

ГЛАВА 4

Она вернулась в сумерки. Но и без света комната выглядела красиво. Впрочем, Санди не могла судить об этом объективно: дом всегда казался ей красивым, даже в те времена, Когда они спали буквально на голом полу среди чемоданов и тюков.

Искали его долго. «Всю жизнь», — подумала она и улыбнулась, проведя рукой по обитой деревом стене кабинета на первом этаже. Санди очень любила свой дом, и ее часто тянуло провести рукой по стене, как бы удостовериться в том, что она действительно живет здесь.

Санди разожгла камин, когда пошла в школу за сыновьями, и теперь с радостью обнаружила, что огонь не погас.

— Лайонел, Томас! — крикнула она в распахнутую дверь. — Быстро домой, пока не простудились!

Никто не ответил. Зато она услышала детский смех и громкий лай. У соседей жил здоровенный охотничий пес, который, очевидно, вышел погулять.

— Ну, хорошо, — покорно сказала она. — Можете завести сто в дом. Только ненадолго, он испугает нашего кота.

В следующую минуту в дверях появились близнецы. У них были светлые волосы отца и голубые глаза матери. Вслед за ними вошел пес.

— Его зовут Йоп, — сообщил Лайонел, который считался старшим, так как родился на две минуты раньше Томаса. — Наши соседи из Голландии.

— Да хоть из Тимбукту. Больше десяти минут я этого зверя в доме не потерплю. Вы меня слышите? Чтобы к приходу Джоанны его здесь не было.

Санди вздохнула. Если повезет, Джоанна объявится в половине пятого, и она на целый вечер избавится от сыновей.

Нечасто ей выпадала удача: провести вечер без детей. Она их любила. Ради них жила. Но время от времени приятно сбросить с плеч это бремя и сходить куда-нибудь с Тедом. Сегодня она надеялась вновь почувствовать себя двадцатилетней, такой же, какой была, когда весь мир лежал у ее ног.

Она поднялась по витой лестнице на второй этаж. Лестница… Два месяца ушло на то, чтобы ее отделать, покрыть лаком. Простучав каблучками по голому полу коридора — скорее бы купить сюда ковер, — она вошла в спальню.

Санди критически оглядела себя в зеркале и довольно улыбнулась: «А ты еще ничего».

Санди Геблер не переоценивала своей красоты. Да и нечасто выпадала минута посмотреть на себя в зеркало. Но когда смотрела, почти всегда оставалась довольной.

Высокая, светловолосая, с невинным детским личиком, Санди относилась к типу людей, не склонных к полноте и не нуждающихся в диетах, чтобы поддерживать форму. Ее упругое тело, натренированное игрой в теннис, все еще оставалось молодым. Подперев руками грудь, Санди поморщилась. Это ее слабое место. В сущности, груди практически не было. Может, поэтому она мечтала о чувственных формах Софи Лорен. «А кто я на самом деле? Вуди Аллен», — с горечью констатировала она.

Покачав головой, Санди направилась в ванную комнату, пустила воду, добавила в нее ароматического масла и с удовольствием погрузилась в воду.

Сегодня они с Тедом идут в театр. И не куда-нибудь, а на премьеру «Частной жизни».

Что бы ей надеть? Мамино платье с черным кружевом? Нет, чересчур старомодно. Может, платье от Ральфа Лорена, которое она купила в «Лоймане» прошлой зимой? Недостаточно изящно. Санди выбрала платье от Оскара де ла Ренты, которое ей подарила сестра. Два вечера ушло на то, чтобы подогнать его по фигуре, но результат, окупил все труды. Хватало одного взгляда, чтобы узнать модельера. Элегантный наряд свидетельствовал также о хорошем вкусе женщины. И ее богатстве, если уж на то пошло.

Одно это платье уже говорило о статусе его обладательницы. А для Санди, у которой не было особых личных достижений, кроме мужа, положение в обществе много значило.

Она с нетерпением ждала этого вечера. Еще месяц назад, купив билеты, Тед сказал, что главную роль играет Дэвид О'Нейл.

Однажды Санди уже встречалась с ним. В доме родителей на Беверли-Хиллз. Ее отец был независимым продюсером и время от времени, когда у него хватало денег, позволял себе иметь дело со знаменитостями вроде О'Нейла. Кстати, отец считал, что ирландцу не стоит доверять главную роль, ибо у него репутация отъявленного пьяницы. А если актер ненадежен, значит, он будет опаздывать на репетиции, что приведет к перерасходу выделенных средств.

Крупные студии могли себе такое позволить, но не Сай Голдберг. И когда он это решил, Дэвид О'Нейл исчез из жизни Санди. А теперь они встретятся снова.

Санди с нетерпением ждала этой минуты.

Да, сегодня весь мир опять будет лежать у ее ног.

Кейт удивилась, когда Рут пригласила ее на премьеру «Частной жизни». Кто же делает это в последний день? Впрочем, она догадалась, что редактора отдела моды подвел мужчина, и не стала расспрашивать.

Что ж, спектакль — крупное событие в городе, а дел у нее на вечер нет. Тут и думать нечего. Зачем смотреть в зубы дареному коню.

Кейт выбрала изящное и неброское черное платье. У каждой женщины есть в гардеробе нечто подобное. Дорогое, скромное, гарантирующее, что не привлечет к себе внимания, особенно на банкете. Ибо единственный на свете мужчина, чье внимание было Кейт интересно, проводил этот вечер с женой.

Она встретилась с Рут в кассах «Аполлона». Ту ни с кем невозможно спутать, тем более, если она одета в малиновый шелк. На другой женщине подобный наряд выглядел бы дешевым и крикливым, только не на Рут.

Поскольку до начала оставалось еще минут двадцать, они решили выпить в фойе по чашечке кофе. Отыскивая в сумочке мелочь, Кейт вдруг заметила высокого, удивительно красивого молодого человека, который проталкивался к ним через толпу.

Он схватил Рут за руку, повернув ее к себе лицом. Кейт заметила, как гневно сверкнули ее глаза, и сразу заинтересовалась. Долго ждать не пришлось.

— Какого черта ты здесь делаешь? — взорвалась Рут.

— Что ты имеешь в виду, черт побери?! Я сорок минут ждал тебя в «П. Дж.». А когда ты не пришла, я подумал, что-то случилось, и бегом примчался оттуда в театр.

Кейт показалось, что Рут сейчас заплачет от злости.

— Да, врать ты научился бесподобно. Но предупреждаю, Дейл Келлер, если ты всерьез думаешь заморочить мне голову своими баснями, то сильно ошибаешься.

— Постой, не горячись. Два дня назад я звонил тебе на работу, так как уезжал на натурные съемки и хотел заранее договориться о встрече. Я сказал, что буду ждать тебя в «П. Дж.». Честное слово, не вру! Наверное, секретарша не передала тебе. Или они у вас в «Ньюс» все с ума посходили?

На какое-то мгновение Рут смутилась. Возможно, он говорит правду. С другой стороны, нельзя поручиться, что он все это не выдумал. У молодых людей планы зачастую меняются в последнюю минуту. Может, он договорился провести этот вечер с какой-нибудь девчонкой, а та его подвела, вот он и решил быстренько вернуться к той, которая точно не подведет. К Рут. К доброй, всепрощающей старушке Рут.

Но за вчерашнюю ночь она изменилась. Теперь у нее уже нет желания связываться с ненадежными молодыми людьми, какими бы красивыми они ни были. И, честно говоря, у нее сейчас вообще нет желания связываться с мужчинами как с таковыми. Вчера ночью она трезво взглянула на себя. Ей открылась горькая правда, которая отозвалась в душе болью и неуверенностью в будущем.

Пока Рут не знала, как жить дальше. Ясно одно: она больше не станет торговать одолжениями в обмен на любовь. Дейл Келлер и так уже немало получил от нее, а много ли дал взамен? Правый или виноватый, пусть катится. С ним покончено. Точка.

— Рассказывай сказки кому-нибудь другому. А мы с подругой идем на спектакль.

Рут взяла растерянную Кейт за руку и увлекла в зрительный зал.

— Что это значит? — спросила та.

— Просто молодой человек ошибся дверью, — отозвалась Рут. — Блудный сын решил вернуться к мамочке, они всегда так поступают. Когда спустится на землю, обо всем забудет. Я уже забыла.

Демонстративно раскрыв программку, она стала читать о Дэвиде О'Нейле.

Кэйт уже видела «Частную жизнь», но эта изящная стильная вещь продолжала волновать ее. Потому, наверное, что она не имела ничего общего с реальной жизнью.

Здесь, на Бродвее, любовь — пустяк, сценический прием, которым можно пользоваться, никому не причиняя боли. Здесь ничто не воспринимается всерьез. Браки заключаются под влиянием минутного каприза. А когда главный герой бросает в пьесе свою жену во время медового месяца, зрители о ней тут же с легкостью забывают.

«Вероятно, пьесу написал гомосексуалист, — ехидно подумала Кейт, — которому плевать на супружеские обязательства. И на любовь, если уж на то пошло».

Когда занавес опустился, Рут знаком велела ей не вставать. По бродвейской традиции послепремьерный банкет должен проходить на сцене. Приглашенные не трогались с мест, остальные зрители проталкивались к выходу.

Опять же, по традиции, рабочие сцены не убирали декорации к третьему акту, и прием должен был проходить в любовном гнездышке Аманды и Эллиота в Париже. Создавалось впечатление, как будто тебя пригласили в чью-то гостиную.

Актеры уже суетились возле бара. Приняв бокал шампанского из рук высокого мужчины с изысканными манерами, Кейт уже хотела подойти к Дэвиду О'Нейлу и вдруг увидела их.

На секунду ей показалось, что сердце у нее остановилось. Тед шел под руку с высокой блондинкой, должно быть, с женой. Почувствовав слабость, Кейт ощупью поискала, куда бы сесть.

Высокий мужчина взял ее под локоть.

— Все в порядке? — тревожно спросил он. — Вот диван. Садитесь.

Устроившись рядом, он начал рассказывать о себе. Кейт делала вид, что слушает, не понимая ни слова. Она видела лишь блондинку, положившую руку на плечо Теда. На плечо ее любимого.

Сначала Кейт изумилась. Она не ожидала, что Санди окажется такой… почти девочкой. С невинностью в глазах, которая совершенно не вязалась с образом домохозяйки и матери. До сих пор Кейт представляла жену Теда немодно одетой женщиной средних лет. Такие женщины пользуются муниципальным транспортом и носят практичную обувь.

А перед ней оказалась изящная блондинка с чуть вздернутым носиком и длинными, как у русалки, волосами. Кейт чувствовала себя обманутой. Женщины вроде Санди Геблер не имеют отдельных спален. Они спят вместе с мужьями. Кейт заметила ее чувственный рот с ярко накрашенными губами и поняла, что Санди не только спит с мужем, но еще и занимается с ним любовью.

И что за нелепая ситуация! Любовница в скромном черном платье тихо сидит в уголке и умирает от ревности, глядя на любимого мужчину, который идет под руку с красоткой блондинкой. Ноэль Кауард стал бы знаменитым, возьми он эту тему — любовница и жена поменялись местами.

Ее невеселые размышления прервал сидевший рядом мужчина:

— Вы меня не слушаете, да?

У него было утонченное, чисто английское произношение.

— Конечно, слушаю, — с некоторым раздражением ответила Кейт.

— О'кей, ну и как же меня зовут?

— Э-э…

Почему бы ему не оставить ее в покое?

— Давайте я повторю, хорошо? Меня зовут Чарли Гамильтон. Я — агент Дэвида О'Нейла. Теперь ваша очередь. Как ваше имя? Кто вы?

Он явно не собирался отступать. И тогда Кейт решила пойти ему навстречу. Не оставаться же совсем одной на этом вечере. А что до Санди, то, если повезет, можно избежать разговора с четой Геблеров.

Решив все это, она «включила» свое обаяние.

— Кейт Кеннеди из «Ньюс». Пишу очерки, беру интервью. Может, на прошлой неделе вы читали мой материал о Никсоне?

— Извините, вряд ли. Я только вчера прилетел из Лондона.

Кейт растерялась. Она уже привыкла к тому, что ее знают и читают. И даже собиралась подробнее рассказать ему о своей встрече с бывшим президентом. А этот нахал даже не слышал о ней.

Заметив выражение ее лица, Гамильтон спохватился:

— О, простите! Мне с таким трудом удалось привлечь ваше внимание, и я тут же все испортил. Примите мои извинения. Не знал, что вы знаменитость.

Он еще и смеется над ней! Обида переросла в ярость. Да как он смеет выставлять ее дурой?

— О, не злитесь. Я не хотел вас обидеть. Вы для этого слишком хорошенькая. Сделаем так: никуда не уходите, а я сейчас принесу еще шампанского.

— Нет, я пойду с вами. Мне уже лучше.

Кейт решительно поднялась, взяла его под руку и повела к импровизированному бару, устроенному на сцепе. Краем глаза она видела окруженную мужчинами Санди Геблер, которая весело смеялась и кокетничала, Одним из ее собеседников был Дэвид O'Нейл. И, похоже, он был очарован ею не меньше остальных.

Кейт ощутила желание посоперничать с нею. Может, ее платье и не слишком броское, зато в себе-то она уверена. Кейт внимательно посмотрела на своего высокого и учтивого кавалера.

Гамильтон был шире в плечах, чем ей показалось сначала, и вообще очень развит физически. То ли много играл в мяч, то ли занимался на тренажерах. Да и костюм на нем дорогой. Сшитый на заказ. И портной, наверное, работал в лондонском «Сэвил роу».

Кейт украдкой бросила взгляд на сто лицо, и оно ее тоже не разочаровало. Лицо аристократа, правильное, довольно жесткое. К тому же Чарли Гамильтон обладал чувством юмора.

«Смешно, — подумала она, — битый час нахожусь рядом с самым привлекательным здесь мужчиной, но если бы не взглянула на него повнимательнее, так бы никогда об этом и не узнала».

Кейт невольно выпрямилась, откинула волосы назад: «Ладно, Санди Геблер, еще посмотрим кто кого».

После она не могла вспомнить, сколько бокалов шампанского выпила в течение следующего получаса. Но ей удалось заглушить в сердце боль, и, когда к ним подошел Тед, притащив с собою Рут, ей уже не хотелось убежать.

— Тебе понравился спектакль? — очаровательно, пожалуй, даже приторно, улыбнулась она. — Хочу представить тебе моего друга. Чарли Гамильтон, агент Дэвида О'Нейла. Тед Геблер, мой коллега по работе в «Ньюс».

Мужчины пожали друг другу руки и обменялись любезностями. Оба, как выяснилось, были мастерами по этой части. Кейт вдруг почувствовала себя лишней. «Что я тут делаю? Зачем все это?» Потом взглянула на Теда, такого официального в своем строгом костюме. Но за бесстрастным выражением лица она угадывала его беспокойство. Он чувствовал себя актером, которого вынуждают играть в скверной пьесе.

Заметив у Кейт выбившуюся прядь, Тед машинально протянул руку и откинул ее назад. Это был очень интимный жест. Жест любовника.

Рут испуганно посмотрела на Теда, а Чарли Гамильтон умолк на полуслове. Только Кейт было все равно. «Тед меня любит. А его жена пусть идет к черту», — подумала она.

Но Санди, похоже, не собиралась идти к черту. Оставив Дэвида О'Нейла, она направилась туда, где стоял ее муж.

— Вы, наверное, и есть знаменитая Кейт Кеннеди, — сказала она, приблизившись. — Кажется, мы с вами еще не знакомы.

«Да, — зло подумала Кейт, — и я не собираюсь исправлять это упущение».

Тем не менее, она мило улыбнулась и протянула Санди руку. Даже если бы на ее глазах рушился мир, Кейт и тогда бы не забыла о хороших манерах. Вежливость считалась в Вестчестере нормой жизни.

Вблизи Санди Геблер оказалась еще красивее. И вскоре Кейт поняла, что она отнюдь не дурочка. Санди на удивление хорошо разбиралась в театральных делах. Наверное, благодаря отцу, голливудскому продюсеру. Кроме того, она с завидной для Кейт легкостью говорила о людях, совершенно той не знакомых.

И вообще у Санди был такой вид, словно она не сомневалась, что ее мнение интересно окружающим, хотя все ее высказывания лишь повторяли то, о чем уже тысячу раз писали в иллюстрированных газетных приложениях. Через несколько минут Кейт заподозрила, что своим знанием искусства Санди Геблер обязана скорее всего не отцу, а «Нью-Йорк тайме». Но промолчала! Боялась не сдержаться.

Вместо этого Кейт потянулась к новому бокалу шампанского. Однако, к ее удивлению, Чарли Гамильтон отвел протянутую руку.

— Почему бы вам не дождаться ужина? Иначе можно потерять аппетит. — С этими словами он увел ее от Геблеров и Рут.

— В чем дело? — спросила Кейт.

— Разве вы никогда не ужинаете? Я заказал столик в «Сардисе» и подумал, что, может, вы ко мне присоединитесь. Или вам очень хочется публичного, скандала с женой вашего любовника?

Пораженная Кейт сначала не могла вымолвить ни слова.

— Неужели это так заметно? — наконец, еле слышно, проговорила она.

— Только опытному взгляду, — мягко ответил Гамильтон, выводя ее из театра.

«Когда это случилось? В какой момент исчезла наша привязанность друг к другу?»

В последнее время Тед занимался с ней любовью по привычке. Так же, как чистил зубы или заполнял налоговые квитанции. А Санди молчала. Что она могла сказать?

Имелась и другая причина для молчания. Санди боялась, что если устроит сцену, Тед вообще перестанет с ней спать, а она вряд ли сможет это пережить.

Но теперь у нее не осталось выбора. После сегодняшнего вечера, после того как она перехватила несколько его взглядов, обращенных на эту тощую журналистку, Санди уже не могла хранить молчание. Ибо теперь все стало ясно. Теперь она знала причину его равнодушия — Кейт Кеннеди. С темными глазами, каштановыми волосами и хорошим произношением, характерным для выходцев из Хэмптона. Таких женщин нельзя просто игнорировать. Они слишком опасны.

Тед отправился провожать няню домой, а Санди ушла на кухню, чтобы сварить кофе и приготовить легкий ужин. Хотя вряд ли у нее будет сегодня аппетит. Они женаты семь лет, и ни разу у нее не возникало никаких сомнений. У них прекрасные дети, неплохой дом, который они построили фактически своими руками, общие воспоминания. Почему же Тед отвернулся от всего этого? Почему теперь его интересует другое? Другая?

Санди почувствовала дурноту. Может, ей только показалось? Может, Тед вернется сейчас домой, и все будет по-прежнему?

Но, в глубине души, она знала, что обманывает себя. А когда муж вернулся домой, и Санди увидела его бледное виноватое лицо, сомнений не осталось. Молчать уже не было сил.

Поставив чашку с кофе на стол, она тихо спросила:

— И давно это у вас с Кейт?

Взглянув на Теда, она поняла, что он был готов все отрицать, но в последнее мгновение передумал.

— Полгода, — солгал он. Правда убила бы Санди. — Прости, я не искал этого…

— Ты хочешь сказать, что она сама предложила? Блестящая мисс Кеннеди однажды вошла в твой кабинет, сняла трусики и попросила тебя сделать то же самое?

Это вырвалось у Санди помимо ее воли. Ярость и унижение одержали верх над разумом.

— Нет, все было не так, — спокойно ответил Тед, словно говорил с незнакомым человеком или с одним из молодых репортеров, которого нужно было утешить.

Ладно, все-таки позади семь лет замужества, общий дом и дети. И Санди не позволит ему выбросить все это из своей жизни. Они ведь не абзац, который редактор может за ненадобностью вычеркнуть. Они — живые существа, из плоти и крови, у них есть чувства. И они были вместе задолго до того, как появилась эта Кейт Кеннеди.

— Что ты намерен делать?

— А ты что предлагаешь?

— Ты спрашиваешь, что я предлагаю? Бросить ее. Прекратить с ней отношения. Не хотеть ее. Меня ты должен хотеть. Меня и своих детей. А не какую-то там…

— Санди, — почти взмолился он. — Все не так просто.

— Что ж тут сложного? Не понимаю.

— Я люблю ее.

Санди упала на стул. Как будто ее ударили кулаком в живот.

Она не знала, что ответить, просто не была готова. Неужели человек, которого она любит, может полюбить другую?

Когда потрясение несколько улеглось, до нее дошел ужасающий смысл его слов. А вместе с осознанием того, что произошло, появилась боль. И скорбь.

У нее хлынули слезы, но истерику она не устроила. Еще осталась какая-то гордость. Санди плакала молча, просто сидела, а по щекам бежали два ручейка.

«Если бы я тогда послушалась и сделала аборт, вся жизнь сложилась бы иначе».

Она не хотела детей. И замуж выходить не хотела тоже.

Ее только приняли в школу актерского мастерства, и она собиралась еще много чего сделать в жизни до того, как заведет семью. Поэтому Санди никому не говорила о своей беременности, твердо настроившись на аборт. Но вдруг испугалась. Нет, решения своего она не изменила, просто хотелось, чтобы ее кто-нибудь поддержал. И она рассказала обо всем сестре Натали.

Натали была моложе на два года. Сестры с раннего детства делились всеми секретами. К тому же Натали — единственный человек, на которого Санди, как ей казалось, могла положиться. Но такой важный секрет, как беременность родной сестры, оказался для девятнадцатилетней Натали слишком тяжелым грузом, чтобы нести его в одиночку. А вдруг Санди умрет на операционном столе? Всякое бывает. Натали поделилась этой страшной тайной с близким человеком. С матерью.

Тут-то все и началось. Уважающие себя еврейские девушки не делают абортов. Особенно если отцом ребенка является юноша из приличной еврейской семьи. В таких случаях молодые люди женятся и воспитывают ребенка.

Так считали родители Санди. Так считали и родители Теда.

Впрочем, это не удержало бы ее от операции. Она считала беременность своим личным делом. Но пришел Тед, и вся ее решимость улетучилась, когда он произнес заветное слово.

— Я люблю тебя, — сказал тогда он. — И хочу, чтобы ты стала моей женой. Я всегда этого хотел, просто все случилось несколько раньше.

Она согласилась. Не потому, что хотела ребенка. Санди хотела любви. Его любви.

Теперь, глядя на мужа, она думала с горечью: «Я вышла замуж ради любви. А ради чего женился он? Любил ли он меня? Или солгал тогда? Может, его вынудили родители, только я об этом не знала?»

Санди вытерла глаза. Слезами горю не поможешь. Ей двадцать девять лет. В этом возрасте уже нечего рассчитывать на то, что жизнь подкинет новый шанс. У нее есть только Лайонел, Томас и Тед. По крайней мере, он еще здесь. Но надолго ли?

Тед вывел ее из состояния задумчивости. Он поднялся из-за стола, убрал тарелки и чашки из-под кофе.

— Поздно уже. Я иду спать. — И, заметив выражение ее лица, добавил: — Не волнуйся, сегодня я лягу в другой комнате.

Вот оно! Тед будет спать в другой комнате. Они уже никогда не будут заниматься любовью. Больше нет любви.

После успешной премьеры обычно устраивали шумную вечеринку в «Сардисе». Ведущие актеры, спонсоры, даже продюсеры заказывали столики и по установившейся традиции принимали поздравления. На долю Чарли как агента Дэвида О'Нейла тоже выпало немало хвалебных слов.

— А что бывает после провала? — спросила Кейт. — Торжество отменяется и все расходятся по домам?

— Напротив. Если бы сегодня, тьфу-тьфу-тьфу, случился провал, здесь все было бы примерно так же. Те же самые люди подходили бы к столикам, чтобы поздравить актеров и продюсеров. Никто бы, разумеется, не принял их слова за чистую монету, но все продолжали бы игру, с благодарностью принимая комплименты. Театр — это обман, и все люди в нем — обманщики. Допустим, у вас кармане последний доллар. Или вы собираетесь вскрыть себе дома вены. Однако никому нет до этого дела. «Спектакль должен продолжаться», — кричат все. — Чарли замолчал, а потом добавил:

— Хотя, по мне, все это куча дерьма.

Кейт всегда нравилось общаться с теми, кто знал о чем-то больше нее. Беседа с Чарли дала ей возможность заглянуть в новый мир. В мир, который пленял ее.

— Чисто американское выражение. — Она искоса взглянула на собеседника. — Куча дерьма. Разве английскому джентльмену пристало такое говорить?

— Пристало. Особенно когда у него есть клиенты с Западного побережья, — усмехнулся Чарли. — Кое-кто из моих талантов решил променять театр на блеск Голливуда. Их манит слава кинематографа. На мой взгляд, все это суррогат. Но они меня не слушают.

— И вам приходится ездить туда, чтобы заключать миллионные контракты?

— Будем надеяться, что когда-нибудь дойдет и до миллионных контрактов. А пока мои начинающие звезды растут что-то уж слишком медленно.

Кейт расслабилась. Обычно в разговоре с незнакомыми людьми ей приходилось брать инициативу на себя. А это нелегко.

С Чарли все было иначе. Разговор вел он, и опасения Кейт, что ей придется развлекать его за ужином, раз он пригласил ее, не оправдались. Гамильтон даже это взял на себя. И кажется, подошел к делу серьезно.

Когда принесли кофе, она уже пребывала в отличном настроении, почти забыв о кошмарном банкете в театре.

Оплатив счет, он небрежным тоном задал вопрос, которого она так боялась:

— Как вас угораздило связаться с женатым мужчиной?

— А почему вы спрашиваете? — резче, чем ей хотелось бы, отозвалась Кейт.

— Просто интересно. Вы не похожи на старую деву, которая отчаянно хватается за соломинку. Наоборот, вы молоды, красивы, умны. И с карьерой тоже все в порядке. Мужчины должны падать к вашим ногам.

— К чему мне они, — сказала Кейт, — если я никого из них не люблю?

На какое-то мгновение лицо Гамильтона посерьезнело.

— Извините. Я не знал, что вы любите этого человека. Я посчитал эту связь чем-то вроде хобби, которое нынче в моде у деловых женщин.

Кейт начала злиться:

— Не знаю никого из подобных деловых женщин. И не равняйте меня с ними. А если у вас появилась такая мысль, забудьте. Я сплю одна. Если, конечно, никого не люблю. А если люблю, то сплю с любимым мужчиной. И ни с кем больше. Вы меня поняли?

— Извините, ничего такого я не думал и не собирался приставать к вам. Я тоже не сплю с незнакомыми женщинами. Это не очень поправилось бы моей жене.

Кейт вдруг почувствовала разочарование:

— Я не знала, что вы женаты. Теперь, кажется, пришла моя очередь извиняться.

— Не стоит. Вы же не знали. Я отношусь к типу англичан, которые считают ношение обручальных колец вульгарным.

— Что это за тип? — с интересом спросила Кейт.

— Старомодный зануда. Вас такие не привлекают.

— А вдруг?

— О'кей, с чего начать? Знаю. Начну с отца. Сэр Сесил Гамильтон. Обратите внимание на титул. Для людей вроде моего отца это очень важно и означает, что он баронет. Одиннадцатый в роду.

— А вы тогда кто же?

— Преуспевающий театральный агент с офисом на Сент-Мартин-лейн и чопорной семейкой, которая меня за это презирает.

— А в Америке, — заметила Кейт, — если человек добивается успеха, ему нечего стыдиться. Это, разумеется, не позволит вам автоматически слиться с элитой, но по крайней мере, вас никто не будет презирать.

— Мы с вами, Кейт, живем в разных мирах. Больше всего я восхищаюсь свободой вашей новой системы, однако ни за что не променял бы на нее свою старомодную Англию. Человеку помогает ощущение древности своих корней. Вам, американцам, этого не понять. Хотя Америка мне нравится, я, тем не менее, вздыхаю с облегчением, садясь в самолет, который уносит меня домой.

«Интересно, соскучился ли он уже по дому и жене?» — поймав себя на этой мысли, Кейт удивилась. С чего ее вдруг заинтересовали жены других мужчин? Не хватает ей Санди Геблер?

Когда они вышли из зала, метрдотель принес из гардероба их вещи. Чарли взял ее за руку:

— Меня ждет машина с шофером. Надеюсь, Вы не обидитесь, если я предложу отвезти вас домой?

Кейт улыбнулась:

— Напротив, я обижусь, если вы этого не предложите. Мне совсем не хочется возвращаться одной после такого славного вечера. И кстати, вы, отнюдь, не зануда. Я чудесно провела время и считаю вашу жену счастливой женщиной.

— В следующий раз, надеюсь, вы скажете это ей самой. Файона обещала приехать в сентябре вместе со мной.

— Прекрасно.

Они сели в машину и всю дорогу разговаривали о Лондоне и английском театре.

Утром Кейт получила целую охапку красных роз от Чарли.

Интересно, знает ли Файона о привычке мужа посылать красные розы американкам, которых он встречает на банкетах?

Но красные розы прислали не только Кейт.

Утром, когда Санди решала на кухне, не приготовить ли ей к обеду цыпленка, в дверь позвонили. На крыльце стоял посыльный из цветочного магазина.

Он передал ей букет дорогих цветов, которые тут же наполнили прихожую сладким экзотическим ароматом. Их было не меньше трех дюжин.

— Кто же этот поклонник? — спросил любопытный посыльный.

— Не ваше дело, — машинально ответила Санди.

Она и сама не имела понятия, кто бы мог их прислать. До сих пор никто не посылал Санди Геблер цветов. Даже муж.

«Даже муж», — с горечью подумала она.

Когда посыльный ушел, она сорвала с букета обертку и начала искать карточку. Через несколько минут, исцарапав все пальцы шипами, она, в конце концов, нашла ее.

«Самой красивой женщине на банкете. С любовью. Дэвид».

Санди была поражена. Совсем недавно ей казалось, что жизнь кончена. Почти тридцать лет, муж фактически бросил. Отвергнутая, нелюбимая. Годная лишь для свалки.

А теперь она снова красивая женщина, сердце забилось от радости;

— Я — самая красивая, — сообщила она коту, но тот, увы, не разделял энтузиазма хозяйки, поскольку был занят исследованием обертки от цветов, — Я — красивая! — повторила Санди и, взяв кота на руки, закружилась по кухне. — Знаменитый актер назвал меня самой красивой!

Однако, добилась лишь обычной дня всех кошек реакции: он выпустил острые когти и заорал.

— Ну, хорошо, хорошо. — Она спустила его на пол и погладила. — Это еще не победа, но, по крайней мере, начало.

Санди понимала, что цветы от Дэвида О'Нейла — еще не решение ее семейных проблем, хотя они заметно улучшили ей настроение.

Она расставила цветы в вазы из граненого стекла, которые достались ей от бабушки, но три года так и простояли в буфете. Молодым супругам с двумя детьми было не до цветов.

Санди отступила подальше, чтобы полюбоваться на результаты своих трудов. В эту минуту входная дверь распахнулась, в дом влетели Томас и Лайонел, а следом появилась Марта Уорд. Сегодня была ее очередь привозить детей из школы.

— Кто-то умер? — спросила она. — Или у вас праздник?

— Праздник, — ответила Санди. — Ты уже всех развезла? Если у тебя есть время, можем выпить по чашке кофе.

— Слава Богу, развезла. И от кофе не откажусь.

Марта Уорд была замужем за местным гинекологом, и, если бы у Санди жизнь сложилась иначе, их пути никогда бы не пересеклись, и они никогда не стали бы подругами.

Но жизнь в пригороде не предоставляет большого выбора. Марту Уорд, может, нельзя считать идеальной подругой. И особым интеллектом она не отличалась. Но ее дети одного возраста с Томасом и Лайонелом. Она была доброй. И, что важнее всего, жила рядом.

А соседи в пригороде — фактор значительный. Соседи ходят друг к другу в гости, общаются, сплетничают. У соседки можно что-то одолжить, с нею можно чем-то поделиться. А если ты устраиваешь в воскресенье пикник, то можно пригласить Уордов.

Таково было здесь понятие дружбы. Подумав об этом, Санди по-новому взглянула на своих хохочущих детей, на Марту, на розы, и впервые с той минуты, как Тед сказал ей, что любит другую, Санди охватило какое-то теплое чувство.

— Ну и откуда все это? — поинтересовалась Марта, наливая себе кофе.

Санди улыбнулась:

— Если скажу, никогда не поверишь.

— А ты попробуй. В крайнем случае, подумаю, что ты врешь.

Рассказ произвел на Марту впечатление, а роскошные цветы сразу подняли Санди в глазах подруги. К вечеру об этом подарке будет известно всему Поукипси, и она станет на время местной знаменитостью.

— Невероятно! — воскликнула Марта, для которой кинозвезды являлись такой же абстракцией, как и луна. — Ну а дальше?

— Что ты хочешь этим сказать? Он знает, что я замужем, счастлива, мать двоих детей. Или ты полагаешь, он должен прилететь за мной в Поукипси на личном вертолете?

Марту ее слова явно не убедили.

— Ты не знаешь, что такое кинозвезда. Недавно я читала в «Ивент», как Барбра Стрейзанд проводит время со своим парикмахером. Их не волнует счастливый брак. — Марта понизила голос, чтобы не услышали дети: — Их волнует только постель. А счастливый брак любовной страсти не помеха. Во всяком случае, у кинозвезд так.

— Ты кое-что забыла, Марта Уорд! Я ведь не кинозвезда, хотя меня и приняли в школу актерского мастерства. Барбра Стрейзанд, возможно, не устояла перед искушением, но я не столь впечатлительна. И потом… — Санди выглянула в окно, — никаких вертолетов на горизонте я что-то не наблюдаю.

— Еще появится, не беспокойся. И вообще, иной раз мне кажется, что ты себя недооцениваешь, Санди Геблер. Мужчины с ума сходят по таким, как ты.

Санди поморщилась:

— Хотелось бы верить. А еще хотелось бы, чтобы того же мнения придерживался и Тед.

— У вас что-то не так?

Санди вдруг захотелось все рассказать, не держать в себе ту боль, которую причинил ей муж. Но она сдержалась. Время для доверительных бесед еще придет. А сейчас оставалось только ждать следующего шага. Кто его сделает? Тед или любовница? Санди знала, что этот шаг может быть решающим. Для нее и детей. Не стоит кликать беду, рассказывая обо всем Марте.

— Да нет, — сказала она. — Но обязательно будет, если я сейчас не разморожу цыпленка. Тед ужасно злится, если ужин не готов к его приходу.

В действительности Тед меньше всего в тот вечер думал об ужине. Он терзался и чувствовал себя виноватым, хотя честно во всем признался. Наверное, это можно было сделать помягче. По дороге с работы Тед поклялся загладить свою вину и отнестись к жене более внимательно. Она того застуживает.

— Эй! — сказал он, входя в дом. — Что это за цветы? Кто-то умер?

— Никто не умер. Наоборот, кое-кто ожил. И в благодарность за то, что я помогла ему в этом, прислал мне цветы.

— Не понимаю. За какие же заслуги дарят букеты роз ценой в сотню долларов?

Санди нахмурилась:

— Тебе, конечно, не понять. Ведь ты меня не замечаешь. Зато это делают другие люди.

— Какие люди? — подозрительно спросил Тед. — Что за болван послал тебе цветы?

— Почему болван? Почему бы не назвать его страстным поклонником? Или, к примеру, кинозвездой?

— Санди, ради Бога, спустись на землю. Страстные поклонники бывают только в плохих романах, которыми ты зачитываешься. А кинозвезда… Может, ты еще скажешь, что это Дэвид О'Нейл?!

Санди промолчала. Итак, следующий шаг сделан. И сделан актером, который нежданно-негаданно опять возник на ее пути.

Она направилась в кухню готовить ужин. Итак, она снова в игре. Только играть надо осторожно.

Тед, идущий следом, ухватил ее за руку:

— Я спросил, от кого цветы, и надеялся услышать правду, а не сказки про кинозвезд.

— Это не сказки.

Санди достала из кармана карточку и передала ее мужу. Тот недоверчиво пробежал глазами записку. Полчаса назад он думал, как загладить вину перед своей беззащитной женой, а сейчас готов был задушить ее голыми руками. Что она могла обещать Дэвиду О'Нейлу, если он прислал такие розы?

Тед с любопытством взглянул на Санди:

— Где ты взяла платье, которое было на тебе вчера?

— Сестра подарила, а что?

— Оно слишком вызывающе для твоей сестры. Может, ты сама его купила? Специально для премьеры?

Санди вздохнула:

— Купила? На какие деньги? Того, что ты мне даешь, едва хватает на продукты. Его подарила мне сестра. Что еще?

— Просто спросил. Думаю, проблемы у тебя возникли именно из-за этого платья.

— У меня нет проблем. Или, по-твоему, женщине дарят цветы только когда у нее проблемы?

— Если она замужем, то да. Не забывай об этом, когда в следующий раз пойдешь на какую-нибудь вечеринку. Ты кто? Какая-нибудь его фанатка?

— Не говори глупостей. — Санди вытащила цыпленка из духовки и швырнула на блюдо. — Ты, значит, развлекаешься с какой-то девкой, а я должна сидеть дома и прикидываться счастливой женой? Мне это не подходит.

— Только не впутывай сюда Кейт, — закричал он. Санди обеспокоенно глянула вверх: не проснутся ли дети от его крика, но Тед, казалось, уже не мог остановиться. — И не называй ее девкой, ясно? Это серьезная женщина, которая занимается серьезным делом и не наряжается, как проститутка.

— Может, подарить ей мое платье? — усмехнулась Санди. — Оно ей подойдет.

Тед вскочил из-за стола:

— Я больше не намерен это слушать.

— Куда ты собрался?

— На улицу. И не жди меня, я лягу в другой комнате.

Санди уставилась на несъеденный ужин, лежавший перед ней на тарелке. «Или я все испортила, или начинаю выигрывать». Она вдруг испугалась, но потом палила себе вина и успокоилась.

Риск, конечно, велик, но, с другой стороны, если умело распорядиться козырями, неожиданно выпавшими ей, то есть шанс выиграть. Если же ничего не делать, то и шансов не будет.

Санди пригубила вино и посмотрела на свежие дорогие розы. Их вид придал ей уверенности. Она продолжит игру. Другого выхода нет.

Будь у Санди любовник, она не могла бы этого скрыть. По крайней мере, Фреда Голдберг всегда учила дочь: «Человека выдают мелочи».

Что делает женщина, у которой есть любовник? Она начинает заботиться о своей внешности. Меняет прическу. Уделяет больше внимания макияжу. Постоянно ждет звонка, а когда он раздается, сломя голову бросается к аппарату.

Санди пыталась соответствовать этому образу, хотя мужу на самом деле не изменяла. Не хотела. Но желала, чтобы все выглядело именно так.

Однако, Тед ничего не замечал. С тех пор как он влюбился в Кейт, жена фактически перестала для него существовать. Санди казалось, что, вскочи она на обеденный стол и начни танцевать канкан, он и тогда бровью не поведет.

К концу месяца, хорошенько поразмыслив, она решила изменить тактику.

Похоже, на Теда может подействовать только реальная связь. На следующий день она позвонила Дэвиду О'Нейлу, чтобы поблагодарить за цветы. Тот ответил приглашением вместе пообедать. Когда имеешь дело с замужней женщиной, первый шаг нужно делать самому. В данном случае — послать цветы. Но лишь первый, чтобы проявить свой интерес. Не больше. Иначе можно остаться в дураках. А Дэвид О'Нейл не любил выглядеть в глазах женщин дураком.

Звонок Санди явился для него выстрелом стартового пистолета на скачках. Он тут же перешел к активным действиям и назначил ей свидание в ресторане «Времена года». В четверг днем он был свободен и решил провести досуг с пользой.

Санди выбрала плотно облегавший фигуру черный костюм, черные ажурные колготки и туфли на самом высоком каблуке. Длинные белокурые волосы собрала на затылке в пучок, не пожалела яркой губной помады. И в таком виде отправилась на свидание. Если уж заводить роман, то нужно и внешне соответствовать избранной роли опытной кокетки.

Поднимаясь по широкой лестнице в главный зал ресторана, Санди очень жалела, что у нее такие высокие каблуки. Мать подарила ей эти туфли на день рождения, назвав их «домашними тапочками». Конечно, в них лучше принимать гостей дома, чтобы всегда можно было куда-нибудь присесть отдохнуть.

Во «Временах года» устраивали деловые обеды председатели совета директоров, когда им не хотелось напрягаться на работе. Здесь царила неформальная атмосфера, которую многие называли артистической.

В ресторане было два зала. Один, с высокими потолками, сумрачный, обшитый деревом, предназначался для больших начальников.

Другой был идеальным местом для того, чтобы повеселиться и отдохнуть. В центре находился плавательный бассейн, отливавший небесно-лазоревым цветом и притягивавший солнечные лучи, которые падали в зал сквозь высокие окна. Санди обрадовалась, что Дэвид О'Нейл выбрал для их свидания именно этот ресторан.

Едва держась на ногах, она вошла в зал, и метрдотель проводил ее к столику Дэвида, стоявшему у кромки бассейна. Но при виде знаменитого актера Санди тут же позабыла о злосчастных туфлях.

Некоторые кинозвезды смотрятся только на сцене или на съемочной площадке. Она хорошо это знала, ибо часто видела разных актеров в доме своего отца. На экране человек кажется почти богом, а в жизни невысок ростом, лыс или слишком робок.

Дэвид О'Нейл выглядел великолепно. Чуть взъерошенные, возможно, женской рукой, светлые, волосы. Голубые, как вода в бассейне, глаза. И улыбка.

— Боже мой, — сказал он, поднимаясь ей навстречу. — Вы выглядите прямо как французская куртизанка. Пожалуй, нам больше подойдет шампанское. — Он подозвал официанта, заказал бутылку «Кристала» и объяснил: — Классическое вино куртизанок. Оно поможет вам раскрепоститься.

Санди и вправду чувствовала некоторую скованность, но после двух бокалов шампанского вся сдержанность исчезла. С Дэвидом так легко. Он постоянно говорил ей комплименты, смешил театральными историями, даже спросил ее об отце, которого помнил по Голливуду.

Когда им подали отменную вареную семгу, Санди уже окончательно расслабилась. Идя на свидание, она испытывала смешанное чувство решимости и тревоги. Но желание преподать мужу урок заставило ее стиснуть зубы. Теперь напряжение исчезло. О'Нейл ее развлекал, она отдыхала.

Дэвид налил «Шабли» и поднял бокал:

— За вас. Кстати, как поживает ваш муж?

Вопрос застал ее врасплох. Она как-то перестала думать о Теде и о возможном конце их брака. Теперь воспоминания нахлынули опять, и в ее глазах заблестели слезы.

О'Нейл встревожился.

— Что случилось? У вас такой несчастный вид.

— Не надо было спрашивать о муже, — всхлипнула Санди. — Кто вас просил?

— О Господи! — Актер достал белый носовой платок и вытер ей слезы. — Неужели все так плохо? Надеюсь, он не умер?

— Хуже.

Услышав это, Дэвид явно расслабился.

— Ничего не говорите, попробую сам догадаться. Ваш старик, который вам очень дорог, связался с какой-то женщиной. Вы решили ему отомстить, явившись на свидание со мной. В облике вавилонской блудницы. — Он улыбнулся. — Я прав? Ну, скажите же что-нибудь. — Санди молчала. — Что ж, по крайней мере, вы перестали плакать. Слава Богу. Ведь у меня сложилась определенная репутация, которую нужно поддерживать. Дэвид О'Нейл — развратник, соблазнитель женщин. И если бы вы продолжали реветь, мои поклонницы были бы разочарованы, подумав, что я превратился в старого зануду, который наводит тоску, а не возбуждает женщин.

Санди невольно улыбнулась. Дэвид очарователен.

— Простите, что я хотела использовать вас в своих целях. С моей стороны это некрасиво. Но ведь у меня все равно ничего не вышло.

— К сожалению. Лучше бы у вас получилось. Даже сейчас вы очень соблазнительны.

— Если бы Тед разделял ваше мнение, — пробормотала Санди. — Только он на меня не смотрит.

— Ну, это дело поправимое.

— Глупый романтичный ирландец, что мы сможем поделать? Ему вскружила голову одна тощая сучка из Вестчестера. Она — все, я — ничто. Серьезная, деловая, наглая. Они встречаются каждый день. У меня нет шансов.

О'Нейл подозвал официанта и заказал коньяк. Потом сжал рюмку обеими руками.

— Сделайте то же самое. Теперь легкие круговые движения. Вдохните аромат. Чувствуете букет? Пригубите. Медленно. Потом мы обсудим, как нам исправить положение. Возьмите себя в руки. С такими глазами, с такими формами заявлять, что у вас нет шансов! Это же надо! Оставьте сомнения. Меня вы очень завели, а уж я знаю толк в женщинах. И если вы сумели понравиться мне, то сумеете понравиться и мужу. Надо только к этому правильно подойти.

— Что вы предлагаете?

— Пока ничего. Ведите себя как обычно, побольше улыбайтесь. Не показывайте, что вы убиты горем. Сможете? О'кей, остальное я беру на себя.

Санди была заинтригована.

— Что у вас на уме?

— Я еще не готов это обсуждать. Но у меня есть небольшой план, который должен сработать. Пока вы должны мне кое-что обещать. Во-первых, будьте свободны в это воскресенье. Сидите дома. Если произойдет что-то необычное, не удивляйтесь. Хорошо?

— А разве нельзя хоть намекнуть, чтобы я более или менее приготовилась?

— Зачем? Чтобы испортить удовольствие? Ни за что. Теперь пейте коньяк. Он пойдет вам на пользу.

Санди не помнила, как вернулась домой. Села в электричку и тут же заснула. Если бы проводник не вспомнил, что она живет в Поукипси, то проспала бы до самого Вашингтона.

Потом она остановила такси и приехала домой. Марта отправила детей спать, но те еще не заснули, и Санди успела пожелать им спокойной ночи.

— Запах как из пивоварни. Господи, чем ты занималась в городе? — спросила Марта.

— Ничем особенным.

Санди поцеловала детей, проводила Марту и, спотыкаясь, поднялась в спальню. Единственное средство от опьянения — лечь в постель и обо всем забыть. Она так и поступила.

Тед вернулся в половине десятого. Он не стал ее будить.

Воскресенье было теплым и солнечным. Такие дни считаются предвестниками хорошего лета.

Мальчики, едва проснувшись, выразили желание устроить пикник, и Тед их поддержал. Хорошо бы поехать на озеро. Купаться еще рано, зато можно взять лодку и даже рыбу половить. Здорово!

В другой день Санди с радостью согласилась бы. Но только не сегодня. Любой ценой ей нужно удержать их дома. Иначе план сорвется.

Она стала лихорадочно придумывать какой-нибудь убедительный предлог.

— Я пригласила Уордов на чай.

— Отмени! — В один голос сказали Тед и мальчики.

— Господи, неужели вы не понимаете, что для пикников еще холодно!

— Чепуха, мы возьмем по два свитера.

— Я размораживаю мясо и не успею его приготовить. Оно испортится. Тед, — умоляюще сказала она, — мы не так богаты, чтобы выбрасывать на помойку двадцать пять долларов. Давайте устроим пикник на следующей неделе. Я смогу подготовиться, мы устроим настоящий пир, а не станем жевать бутерброды.

Тед неохотно поддался на ее уговоры. Зачем тратить нервы из-за пустяков, когда им предстоит разговор посерьезнее.

В полдень она стала накрывать на стол. В узких джинсах и свободном мохеровом свитере, купленном недавно в Лос-Анджелесе, с завязанными резинкой волосами, без макияжа Санди выглядела моложе своих лет.

«Растрачиваю остатки жизни, обслуживая трех бездельников. И хоть бы спасибо сказали. Это несправедливо!»

В дверь позвонили. Тед, отложил «Санди таймс» и пошел открывать. В прихожей мужской голос произнес ее имя, и Санди вышла их кухни.

В дверях стоял голубоглазый Дэвид, а перед домом она увидела невероятно длинный «кадиллак».

Улыбнувшись Теду, Дэвид сказал:

— Хочу пригласить вашу жену на природу. Озеро сейчас — просто сказка. Думаю, ей понравится.

Санди подумала, что у мужа сейчас будет сердечный приступ.

— Какая наглость, — пробормотал Тед. — Являться, когда вся семья в сборе, чтобы увезти жену.

— А что такого? — удивился Дэвид. — Санди говорила, что вы уже почти не семья. Думаю, ей нужно отвлечься, немного порадоваться жизни. Вот я и хочу…

— Санди, — перебил его Тед, — может, ты сама велишь этому шутнику убраться?

Санди улыбнулась:

— Зачем так грубо, дорогой? Он долго сюда ехал, неужели мы не предложим ему чего-нибудь выпить?

— Подожди, что тут происходит? — Тед обернулся к Дэвиду: — Сначала вы посылаете моей жене цветы, а теперь вламываетесь к нам в дом. Чего вы добиваетесь?

— Не ребячься, дорогой. — Санди это уже начинало забавлять. — Дэвид — мой старый друг.

Она взяла старого друга Дэвида под руку и отвела в кабинет. В окно Санди увидела детей, которые играли с соседской собакой. Хорошо. Значит, домой их не загонишь, а сами они ни за что не вернутся.

Она подошла к бару:

— Мартини, Дэвид? Или вино?

— Если у тебя есть мартини, с удовольствием выпью. А Тед?

— Я буду пиво, — кисло ответил тот, — а вы пейте, что хотите. По-моему, вы и так уже не принимаете меня в расчет.

— На что ты намекаешь? — спросил ирландец.

— Господи, не стесняйся, — рявкнул Тед. — Даже слепому видно, что ты заигрываешь с Санди.

— А разве тебе не все равно? Я думал, твое внимание обращено на другой объект.

Тед сжал зубы. Да, у него в семье возникли проблемы, но это его семья и его проблемы. И он не позволит какому-то актеришке совать нос в чужие дела.

— Сделай мне одолжение — убирайся отсюда. Санди моя жена. Мать моих детей. И раз уж ты спросил, не все ли мне равно, что какой-то шут на моих глазах начинает с ней заигрывать, я отвечу: не все равно. А уж куда обращено мое внимание, это не твое собачье дело! Люди вроде тебя кормятся лишь сплетнями да слухами. Если мое внимание, как ты говоришь, обращено на другой объект, почему же сейчас я сижу дома с женой и детьми?

Дэвид одним махом осушил стакан и подал знак, что хочет еще. Санди протянула ему бутылку.

— Можно подумать, что ты ревнуешь, — сказал он, наливая себе мартини.

— Ревную? Почему я должен ревновать свою жену? Она ведь пока моя жена? — возмутился Тед.

— Вот именно — пока. И на твоем месте, приятель, я бы особенно не рассчитывал, что это «пока» долго продлится. Такие цыпочки, как Санди, на дороге не валяются. Если бы она была моей женой, я бы не спускал с нее глаз.

— Но она — не твоя и никогда твоей не будет.

О'Нейл аккуратно поставил стакан.

— Увидим.

Но Тед его опередил и двинул кулаком в подбородок. Актер рухнул на пол, как срубленное дерево.

— Боже, Дэвид, что он с тобой сделал?! — закричала Санди, бросившись к ирландцу.

— Не лезь, — остановил ее Тед. — Я сам разберусь.

Он поднял О'Нейла на ноги, оттащил к входной двери и бесцеремонно вытолкал из дома, крикнув вдогонку:

— Если не хочешь получить еще, залезай в свою машину и проваливай в Нью-Йорк!

Садясь в «кадиллак», актер изо всех сил пытался сдержать хохот. Он мог бы вышибить из Теда дух одной левой, но предпочел убраться. Чего не сделаешь порой ради женщин!

Ей снова захотелось выпить. Дэвид О'Нейл обещал, что его план должен сработать. И он сработал. Оставалось только узнать, как на это отреагировал муж.

Санди направилась к бару, где стояла бутылка с мартини.

— Я тоже выпью чего-нибудь покрепче, — сказал Тед. — Ради такого случая.

Дети играли во дворе и, похоже, не собирались возвращаться. Санди передала мужу стакан, быстро выпила свою порцию мартини и собралась палить еще.

— Хватит, — забеспокоился Тед. — Ну, ударил твоего дружка. Не убил же.

Санди налила себе вина.

— Он мне не дружок и никогда им не был.

— А кто же? Дальний родственник, который приехал рассказать, как поживают твои двоюродная бабушка и троюродный дедушка?

Комната вдруг поплыла у нее перед глазами, и Санди быстро опустилась в кресло.

— Я, — с трудом начала она, — знаю, что ты ревнуешь. Этого я и добивалась. По крайней мере, так думала, но сейчас… не уверена.

Тед встал:

— Приготовлю свежий кофе, а потом ты расскажешь, что все это значит. В деталях. Ты меня слышишь?

Санди решила было продолжить игру, как и обещала Дэвиду О'Нейлу. Результат налицо. Зачем останавливаться?

Но не могла. Она уже сказала мужу половину правды, так должна сказать и остальное.

«Я проиграла. И ничего с этим не поделаешь».

Перед ее мысленным взором на мгновение возникла Кейт. Утонченная, знающая себе цену, умная. «Ну и бери его. Он — твой. А с меня хватит».

Дрожащими руками Санди взяла чашку, которую протянул ей Тед, и медленно, тихим голосом рассказала ему все. С того момента, как Дэвид О'Нейл прислал ей этот пышный букет роз.

Тед ошеломленно смотрел на жену.

— Бедняжка, а я и не знал, — выдавил он.

— Чего не знал?

— Не знал, что сделал тебе. Что сделал нам всем. Черт возьми! Почему же ты молчала?

Санди поморщилась:

— Я думала, тебе это не очень интересно. Ты занят другим.

— Давай не будем говорить сейчас о Кейт, хорошо? — предложил он. — Я сам должен все обдумать и решить.

Тед поднял ее с кресла и поцеловал. Медленно, осторожно. Словно в первый раз.

— Я люблю тебя, Санди, ты же знаешь.

У нее выступили слезы.

— Не знаю. Я думала, после истории с Дэвидом ты вообще уйдешь из дома.

— Значит, ты совершенно не разбираешься в мужчинах, — усмехнулся Тед, ласково баюкая жену в своих объятиях. — Если честно, то я потерял голову от ревности. И не расскажи ты мне всей правды, я, может, действительно ушел бы из дома. Ты — моя жена, Санди. У нас семья. Я не могу вычеркнуть из жизни все годы, что мы прожили вместе, и сделать вид, что их не было.

Санди отступила на шаг, достала смятый носовой платок, вытерла слезы. «Он не сказал, что перестанет с ней видеться. Не сказал».

— Я люблю тебя, — прошептала Санди. — Хотела бы не любить, но не могу.

Тед взял ее за руку, заглянул ей в глаза:

— Ладно, миссис Геблер, раз так, самое время проверить ваши чувства.

Санди взглянула в окно. Лайонел и Томас все еще играли с соседским псом. Тед проследил за ее взглядом и решительно повел жену к лестнице.

— Если обед немного запоздает, они потерпят. Но я терпеть не могу.

Она медленно поднималась за ним в спальню.

«Я выиграла, я выиграла», — пело у нее в душе.

Но внутренний голос нашептывал: «Не радуйся. Это лишь первый раунд. Цыплят по осени считают».

 

ГЛАВА 5

«Господи, как я ненавижу воскресенья», — думала Рут, убирая со стола остатки завтрака.

Это был единственный день в неделе, когда Нью-Йорк терял для нее все обаяние.

Раньше в воскресенье с нею всегда был Дейл Келлер. Они подолгу лежали утром в постели, читали газеты, потом гуляли в Центральном парке или шли к реке. Плотно закусывали копченой рыбой, солянкой, мясом. Желудок Рут сразу отозвался на эти воспоминания.

«А кто теперь мельтешит у меня перед глазами? Туристы, жители из пригородов, нищие черные дети, у которых рубахи вылезают из штанов. Воскресенье в Нью-Йорке. Да уж… Если бы не Кейт, я бы давно уже повесилась».

С недавних пор Рут отказалась от беспорядочных связей, и ей пришлось искать новое поприще для приложения энергии. И помогла Кейт. В выходные она тоже оставалась не у дел. Когда в ее жизнь вошел Тед, она перестала ходить на вечеринки одна. Свободное время надо было куда-то девать. Они с Рут начали ходить в Гринвич-Виллидж, где по воскресеньям уличные художники выставляли свои работы. Кейт затаскивала подругу и в «Мэйси», который не закрывался по воскресеньям из-за туристов. А в дождливый день уговорила Рут заглянуть в балаган на Пятьдесят четвертой улице, где за пару долларов цыганка погадала ей на картах.

Но выходные заканчивались одинаково. Обе шли в «П. Дж. Кларк», ирландский бар, не похожий на другие. В городе имелось около сотни ресторанчиков с деревянным полом, засыпанным опилками. Клетчатые скатерти тоже не являлись редкостью. Нет, «П. Дж.» выделялся на общем фоне только своей атмосферой, ирландским колоритом.

У длинной стойки бара в сумрачном зальчике всегда толпились киноактеры. Ходили слухи, что иногда заглядывала и Джеки Онассис, чтобы съесть гамбургер. В тот вечер зал ресторанчика был полупустым и тихим, но его атмосфера давала о себе знать. Рут не удивилась бы, если бы увидела за столиком в углу призрак Хемингуэя.

Они заказали бутылку вина. В обычные дни Рут спиртного не употребляла.

— Пробьемся, — сказала она, поднимая стакан.

Вино было крепким и пряным. Рут знала, что никогда не привыкнет к этому вкусу и не полюбит его, как знала и то, что Кейт в выходные тоже одинока и ей нужна компания. Поэтому Рут даже сделала вид, что вино ей поправилось. Своего рода плата за то, что Кейт для нее делала в самый гадкий день недели.

Та с любопытством взглянула на подругу.

— Ты произносишь этот тост каждое воскресенье, но кто тебя заставляет так жить?

Рут покачала головой:

— Не поняла.

— Думаю, поняла, — отмахнулась Кейт. — Просто не хочешь признаваться. Я, например, провожу выходные в одиночестве, потому что у меня есть одна, но веская причина: Тед. Вечеринки и свидания с «коллегами» меня не интересуют, я хорошо знаю, чем все заканчивается. Но к тебе это не относится. Еще когда я только начала работать в «Ньюс», ты считалась в городе самой незаурядной девушкой. Тебя и до Дейла приглашали на вечеринки и свидания. Что же случилось?

— Может, я потеряла интерес к мужчинам? Такое бывает.

— Чепуха. Такое бывает с моей матерью. А с молодыми здоровыми женщинами такого быть не может. Выдумай что-нибудь получше.

— О'кей, если тебе хочется знать правду, я расскажу. Но после этого ты, возможно, изменишь свое мнение обо мне.

— Увидим.

Рут налила второй стакан. Ей необходимо собраться с духом.

— У меня склонность к молодым мужчинам.

— Неужели? А разве другим женщинам они не правятся?

— Я имею в виду очень молодых.

— Подростков, что ли?

— Уже горячее.

— Почему? Вокруг толпы одиноких тридцати — сорокалетних мужиков. Судя по нынешней статистике разводов, их того и гляди станет больше, чем нас. Почему тебя вдруг потянуло на мальчишек?

Рут задумалась.

— Трудно объяснить. Видишь ли, я не люблю излишне напрягаться. Не могу себя заставить бегать за мужчиной. Все мои знакомые девчонки, которые встречаются с разведенными, жалуются. Мало того что возникает куча своих проблем, надо еще решать и его проблемы. Они готовят, возятся с чужими детьми. Посмотри на себя и Теда. Он женат, но ты с этим смирилась. Когда он не может с тобой увидеться, ты его понимаешь. Веришь каждому слову.

Кейт внутренне сжалась. Неужели Тед лжет ей? Неужели считает ее лишь покладистой любовницей на будний день?

Потом она вспомнила, как они прощались в пятницу, и улыбнулась. Мужчины умеют лгать словами. Порой им удается лгать глазами. Но не телом. Страсть невозможно подделать. При воспоминании о последнем свидании у Кейт потеплело на сердце. И хотя проводила сегодняшнее воскресенье одна, беспокойства она не чувствовала.

Настойчивый голос Рут ворвался в ее воспоминания:

— Я не такая, как ты, Кейт. Если рядом мужчина, я хочу, чтобы все было легко и весело. Как в юности. Хорошее было время. Секс без проблем. Если нравилось — продолжали встречаться, если нет — искали кого-нибудь еще. И порой даже оставались друзьями.

— Не понимаю, — сказала Кейт. — Если с мальчиками так весело, почему же ты сидишь со мной?

— Все-таки надеялась, что ты не задашь этот вопрос, — вздохнула Рут. — О'кей, раз уж обещала тебе говорить правду, слушай. Верно, с мальчиками бывает легко и весело. Но лишь тогда, когда и ты сама еще девочка. Если же ты — взрослая женщина, правила игры меняются. У детей есть только надежды и мечты, и в этом они равны. Но если ты ушел по жизни вперед и чего-то уже добился, тебе приходится этим делиться.

Кейт обеспокоенно взглянула на подругу:

— И чем ты с ними делишься?

— Нет, не волнуйся, я не плачу им, — рассмеялась Рут. — Я еще не так стара. Нет, всего лишь помогаю им. Взять, к примеру, Дейла. Когда мы познакомились, он только закончил колледж и стал пробоваться в «Элите». Мы и познакомились-то случайно. Фотограф, который работал со мной в тот день, потом Должен был сделать пробные снимки Дейла. Увидев его, я сразу поняла, что это мое. Но и у меня имелось кое-что для него. Он уже тогда был честолюбив.

— И как ты поступила?

— Просто. Велела принести мне несколько фотографий, когда их отпечатают, а уж я посмотрю, можно ли использовать. Дейл не пришел в «Ньюс». Не такой он дурак. Поэтому позвонил и спросил, не встретиться ли нам в баре: дескать, там неофициальная, дружеская обстановка. И не ошибся. По части дружбы он большой мастер. У него к этому талант.

— А у тебя талант помогать молодым людям, так?

— Верно, — ответила Рут. — На том и договорились. Тогда это нас обоих устроило.

— А теперь?

— А теперь Дейл не нуждается в моей помощи. И ни в чьей. Теперь он может заниматься любовью в свое удовольствие, а не ради протекции. Кстати, и мне самой надоело, когда меня используют.

— Мне кажется, ты к себе несправедлива. Ведь Дейл стал знаменитым лишь полгода назад. Значит, все должно было закончиться еще до Рождества. А не два месяца назад.

— Какое-то время я думала, что ему хорошо со мной. Но потом наступил вечер премьеры Ноэля Кауарда. Наша годовщина. Я, как последняя дура, купила билеты, приготовила дома роскошный ужин. Ну и все такое. А он не объявился. Даже не позвонил. Я ждала, но телефон молчал. И тогда мне все стало ясно.

— Постой, ведь все было не так. Во-первых, Дейл объявился. Я — свидетель. Он просто опоздал и сказал, что ждал тебя в другом месте. Звучало убедительно. Я так и не поняла, зачем ты его прогнала.

— А затем, что он не звонил мне почти целую неделю, — со слезами воскликнула Рут. — А до того звонил каждый Божий день! Тогда я позвонила сама, но услышала только автоответчик. Значит, что-то случилось.

— С этим не спорю. Что-то случилось. Но он ли в том виноват? Ты никогда не задавала себе этого вопроса? Может, у вас в отделе сообщения всегда теряются?

— Почему ты вдруг заговорила о сообщениях?

— Он же ясно сказал, что уезжал на натурные съемки и позвонил заранее, чтобы договориться насчет театра.

— Почему же мне никто не сообщил? Или ты думаешь, у меня в отделе одни болваны работают? Моя секретарша достаточно расторопна, чтобы принимать и вовремя передавать сообщения.

— А ты ее спрашивала?

— Нет, она была в отпуске. — Рут вдруг резко выпрямилась. — Если Бретт отсутствует, к телефону подхожу я или Трейси.

— Ну вот…

Рут покачала головой:

— Нет, Трейси, конечно, дура Набитая, но уж передать сообщение она может. И всегда это делает.

Кейт дала знак официанту принести еще вина, Достала сигарету.

— А не было ли у Трейси причины утаить сообщение Дейла? Может, он ей самой нравится? Может, вы тогда поссорились? Подумай, Рут, это важно.

— Да, в тот день я отругала ее из-за какой-то модели. Ничего особенного. Я всегда так делаю, когда она не желает поворачиваться достаточно быстро. Трейси, конечно, далеко не гений, но и не змея. Старается, как может.

Рут откинулась на спинку стула и в это самое мгновение увидела его.

В одной из открытых кабинок сидел Дейл Келлер. Ее бывший любовник. Он выглядел еще лучше, чем в день их последней встречи. Отрастил волосы, даже возмужал и словно раздался в плечах.

Рут неуверенно встала. Да, она знает, что молодые люди всегда ее использовали. Но одинокие ночи стали невыносимыми. Ей опять захотелось почувствовать объятия Дейла, запах его тела в минуты возбуждения. В ней проснулось желание.

«Может, я обошлась с ним несправедливо. Может, стоит дать ему шанс».

Не успев дойти до его кабинки, Рут поняла, что он не один.

Девушкой, рука которой уверенно лежала на бедре Дейла Келлера, была Трейси Ривс.

— Что тебе взбрело в голову? — подобным тоном, взывающим к благоразумию, Эд Кремер разговаривал лишь с «трудными» женщинами. — Ты же сама установила ей испытательный срок. Восемнадцать месяцев. Черт возьми, Рут, я это отлично помню. А сейчас ты заявляешь, что девчонку нужно вышвырнуть из газеты, хотя прошел только год.

Стоя во внушительном кабинете главного, Рут как будто вернулась в детство. Упрямая девчонка и строгий директор школы.

В течение получаса она с такой основательностью перечисляла Кремеру все грехи и недостатки Трейси Ривз, словно вела на нее досье. Перед визитом к главному Рут отдавала себе отчет, что, если она желает избавиться от ассистентки, ей понадобятся серьезные доказательства.

Ужин в «П. Дж.» закончился взрывом боли и ярости в душе Рут, и ей было невероятно тяжело удержать себя в руках. Не дала сойти с ума лишь единственная мысль: она вышвырнет Трейси из своего офиса. Остаток вечера они с Кейт обсуждали, как это сделать. Кейт посоветовала напрячь память и выудить оттуда все, что могло доказать профессиональную непригодность ассистентки.

Улов оказался богатым, и теперь Рут по порядку выкладывала его перед главным редактором. Но Кремер вдруг уперся, и казалось, его невозможно переубедить.

— Слушай, дорогая, почему бы не дать Трейси еще один шанс? Ведь когда-то ты сама была ассистенткой и можешь ли, положа руку на сердце, утверждать, что у тебя не было проколов? Не можешь. От ошибок никто не застрахован, все мы совершали их, начиная путь, в журналистике. Ремеслу газетчика учатся на практике, а не по книгам. К тому же ты обязана передавать молодым свой опыт и знания. Ты это можешь. Я знаю.

«С ума он, что ли, сошел? Откровенно пудрит мне мозги, не пойму только зачем?»

Рут вдруг стало не по себе.

А если бы она знала действительную причину упрямства главного, ей стало бы еще хуже. Ибо Кремер имел свои планы в отношении Трейси, которые в случае их реализации привели бы к увольнению самой Рут.

У каждого главного редактора свои привычки, слабости и пристрастия. А Кремер выпускал газеты уже два десятка лет, и стиль его руководства был отражением его личности. Он был щепетилен до мелочей. Светлые волосы гладко зачесаны назад и прилизаны. Костюмы из лондонского «Сэвил роу». Каждое утро к нему заходил мальчишка-чистильщик, чтобы довести до блеска его туфли ручной выделки.

Но Кремер следил не только за своей внешностью. Он принадлежал к категории людей, которые в любой ситуации держат себя в руках. Никогда не пил слишком много в компании сослуживцев. Никогда не показывал своих чувств подчиненным. Разумеется, он не был лишен эмоций, просто направлял их в строго отведенные для них русла. Скажем, прогулки на лодке по Саунду или игра в гольф. Вот где можно поволноваться, дать волю чувствам. А на работе необходимо иметь ясную голову.

Кремер всегда был сдержан и хладнокровен, но и если уж разил, то насмерть. Поэтому он терпеть не мог Рут. С первого дня ее работы в газете.

Какого черта она так растолстела? Работает в отделе моды и не знает, как должна выглядеть нормальная женщина. Кремер был твердо убежден, что внешность должна соответствовать должности. А Рут никак не походила на сотрудника отдела моды, не говоря уж про его руководителя. Поэтому когда бывший редактор, уходя, предложила на свое место Рут, Кремер отказался наотрез. «Она неряха, разве не видно?» — заявил он.

Но перед ним тут же выстроился длинный ряд тех, кто был с ним не согласен. «Рут не просто удачная замена Бетти Маккуин, — говорили все в один голос. — Это гениальная замена!» Будучи профессионалом, Кремер сразу затребовал подборку материалов Рут. А еще через полчаса его уговорили. Бетти и другие оказались правы. В Рут Блюм что-то было. Если он от нее откажется, ее тут же оторвут с руками и ногами конкуренты.

Кремеру пришлось мириться с Рут, такой толстой и вообще…

«Ничто не вечно под луной. Рано или поздно я от нее все равно избавлюсь», — думал он, отдавая распоряжение повысить ей зарплату на несколько пунктов.

Теперь, когда в газете появилась Трейси Ривс, долгожданная минута стала реальностью.

В отношении подчиненных Кремер всегда придерживался одной тактики: сначала посмотри на человека, затем принимай решения. Увидев Трейси, стройную и такую гибкую в модных джинсах, он понял, что перед ним стоит будущий редактор отдела моды. А ее неумение писать Кремера не волновало. Разве ее не приставили ученицей к Рут? Разве она не честолюбива? Значит, научится. Не все рождаются талантливыми.

Но все это — дело будущего. А пока, слушая Рут, он понимал, что карьера Трейси висит на волоске. Надо во что бы то ни стало оставить ее на работе. Потом он, конечно, вызовет Трейси, поговорит с ней по душам, но теперь следует спасти девчонку от этой толстухи.

— Герати сюда, Теду Геблеру тоже передайте, чтоб заглянул, — приказал он секретарше и обернулся к Рут. — Устроим небольшое совещание. Посмотрим, что скажут ребята.

Беспокойство Рут начало перерастать в нешуточную тревогу. В газетах, случается, лучшие друзья в одночасье становятся заклятыми врагами.

Молчание, повисшее в кабинете, вскоре было прервано скрипом двери. Вошли Билл и Тед, на ходу одергивая пиджаки и подтягивая галстуки. Каждый готовился к бою. Оба понятия не имели, что означает этот срочный вызов к главному. Модой занималась Рут. А в «Ньюс» ревностно следили за тем, чтобы никто не совал нос в чужие дела.

Кремер рассказал им о намерении Рут уволить Трейси. Мужчины озабоченно нахмурились. Тут пахнет кровью. Кровью их коллеги. И сейчас важно оказаться на «правильной» стороне. Кремеру это известно. Как известно и то, что «правильной» в данном случае может быть только одна сторона. Та, на которой находится он.

— Кое-что в словах Рут меня удивило, — с обманчивой мягкостью сказал Кремер. — Лично я считал Трейси неплохой девушкой.

После этих слов никто уже не сомневался в исходе обсуждения. Рут выругалась про себя. Как могло случиться, что Трейси из нерадивой выпускницы колледжа вдруг превратилась в сокровище?

А когда в разговор вступил Герати, мрачные подозрения Рут начали подтверждаться.

— Мне нравится ее подход, — сказал Герати. — Я имею в виду Трейси. Когда Рут уезжала в Лос-Анджелес, я пару раз сталкивался с девушкой на редакционных пятиминутках. И знаете, мне показалось, что в ее рыженькой головке рождается немало свежих идей. На мой взгляд, к ней следует присмотреться.

— А ты использовал хоть одну из этих «свежих идей»? — ехидно спросила Рут. — Почему ты ни разу не предоставил этому новорожденному таланту место на своих страницах?

— Уволь, — шутливо простонал Герати. — Ты ведь у нас шеф по вопросам моды. Привлеки я Трейси, мне бы от тебя досталось. И поделом. Но девчонка лучше, чем ты о ней думаешь, Рут.

Та повернулась к Теду:

— А что ты думаешь, супермен?

Тед уставился в пол. Потом взглянул на Кремера. Улыбается, черт возьми, это плохой знак. Недаром про него говорят, что он никогда не бьет в спину, он в спину улыбается. Тед поежился. Он вынужден играть по тем правилам, которые ему предложили. А со временем он как-нибудь искупит свою вину перед Рут.

— Не скажу ничего за или против Трейси Ривс, — осторожно начал Тед. — Но меня, признаюсь, беспокоишь ты, Рут. Думаю, ты поторопилась с выводами. — Она хотела возразить, но он не дал ей этого сделать: — Лет пять назад у меня был автор. Только-только из колледжа. По сравнению с Трейси он оказался полным идиотом. Не мог написать не то что материал, а даже свою фамилию. Много раз я хотел ворваться в этот кабинет и потребовать его увольнения. Совсем как ты. Но все же не пошел. Что-то меня удержало.

Теперь я не жалею, что прислушался тогда к своему внутреннему голосу. Через два года я отправил парня на съезд Демократической партии, и он вернулся оттуда с лучшим аналитическим обзором, какие я видел, пожалуй, только в «Вашингтон пост». А до того я посылал его на конкурсы красоты и на интервью с теледивами. И когда у него не получалось, я называл его про себя болваном. Дело, оказывается, было не в нем, а во мне. По незнанию я использовал его не там, где он хорош. Это послужило мне уроком. Я понял, что нельзя смотреть на новичков свысока. Иногда к их желаниям надо прислушиваться. Главное — выяснить их интересы, тогда у них может что-то получиться. Вот и у Трейси, возможно, есть какой-нибудь талант. Просто необходимо узнать, что ее заводит.

— Это я уже узнала, — буркнула Рут. — Потому и пришла сюда.

— Извини, Рут, я не понял, — вмешался Кремер.

Она не стала повторять. Все равно уже бесполезно. Но какой-то непонятной причине Кремер уперся, хотя увольнение нерадивого сотрудника — обычное дело. Казалось бы…

Но жизненный опыт подсказывал ей, что здесь что-то нечисто. Только выяснять не стоит, лучше заткнуться и держать свое мнение при себе. Рут нравилась ее работа, так зачем навлекать на себя неприятности из-за этой идиотки. С сучкой Трейси она еще разберется, а пока нужно выйти из этого кабинета живой.

Рут улыбнулась:

— Просто я сказала, что Билл с Тедом, возможно, правы. Возможно, я недооцениваю Трейси. Возможно, в будущем из нее что-нибудь и получится.

— Вот и умница, — сказал Кремер. — Я знал, что ты, в конце концов, образумишься. У каждого из нас возникают проблемы, и выход тут один: прислушаться к мнению коллег. Тогда можно взглянуть на свою проблему объективно. Всегда заходи к дядюшке Кремеру. Он тебя поймет.

Рут встала.

«Считай, что тебе сегодня повезло. Когда есть такие друзья, то и враги не нужны».

 

ГЛАВА 6

Она купила бутылку шампанского, поскольку сегодня был день ее рождения. Но пила Кейт в одиночестве, потому что Тед занимался близнецами. Она его не винила. Ни к чему делать вид, что у любовника нет жены и детей. Ведь Тед этого никогда не скрывал. И надо смотреть на вещи трезво, глазами женщины, которой сегодня исполнилось двадцать восемь.

Но почему же так горько? Почему сердце ноет от боли и обиды?

«Значит, он забыл про мой день рождения. Помчался на какой-то дурацкий спортивный праздник. Значит, сыновей он любит больше, чем меня. Кто виноват?»

Кейт начала открывать бутылку, и хлопок вылетевшей пробки прозвучал в мертвой тишине квартиры особенно нелепо, даже неуместно. Шампанское пьют на шумных вечеринках. Или с любимыми. Его не тратят на одиноких женщин. Что им праздновать?

Устроившись в кресле у кофейного столика, она доверху наполнила высокий хрустальный бокал и взглянула в окно. Какого черта она сидит одна, как старая дева?

Можно сходить к ребятам в «Донахью». Нет, слишком тягостные воспоминания. Можно провести вечер с Рур. Нет. Узнав, что Рут хорошо знакома с Санди, Кейт перестала обсуждать с подругой свои любовные отношения. Рут все известно. Хватит с нее.

А слезы Кейт предпочитала лить в одиночестве. Может, позвонить бывшему любовнику, сходить в кино? А если бывший любовник неправильно ее поймет?

Нет, лучше быть одной. Кейт снова наполнила бокал. Ночь предстояла долгая.

К половине одиннадцатого душевная боль утихла. Вино несколько притупило горечь обиды. Кейт решила принять горячий душ, выпить снотворное и на этом закончить празднование.

Тут она услышала звонок. Кого это несет в такой час?

Накинув махровый халат, Кейт подошла к домофону.

— Кто там?

Ей было немного страшно. Днем Виллидж — милый уютный городок. Ночью же правила игры меняются.

— Это я, открой.

Кейт растерялась. Она ждала Теда днем, но сейчас? Он хоть понимает, что делает?

Она стояла у двери, чувствуя легкое головокружение от вина и пытаясь как-то объяснить столь крутой поворот событий.

Голос Теда вернул ее к действительности. Осознав, наконец, кто пришел, Кейт обрадовалась, и едва Тед появился на пороге, бросилась ему на шею. И заплакала.

— Я думала, ты забыл, — повторяла она, уткнувшись ему в плечо. — Я думала, тебе все равно.

Тед вынул из кармана носовой платок и вытер ей слезы, затем, словно ребенка, погладил по голове и отвел к дивану.

— Как я мог? — удивился он. — Я люблю тебя. А любимых я никогда не забываю. Тем более в их день рождения.

Но Кейт уже не могла остановиться. Слезы все текли и текли по щекам. Гордость, целый вечер не дававшая ей проявить слабость, внезапно уступила. И эти слезы многое объяснили Теду. Он понял, что очень ей нужен. Не меньше, чем жене. И детям.

Наверное, она должна прийти в ужас от того, что так неосмотрительно открыла ему свои чувства. Но Кейт испытывала только облегчение. «Я увязла с головой. Ну и плевать».

Несколько часов спустя, когда они кончили заниматься любовью и Тед уснул, она разбудила его:

— Я хотела тебя спросить…

— Сейчас? Посреди ночи?

— Да.

— О'кей, спрашивай.

— Что ты сказал Санди?

После некоторого молчания он произнес:

— Я сказал, что должен встретиться по работе с одним человеком. В Вашингтоне.

У Кейт был готов сорваться вопрос: «И Санди поверила?» Но она прикусила язык. Судьба ей улыбнулась. Тед пришел. Лучше уж так, чем никак.

Для Трейси Ривс неделя оказалась не из легких. А все началось с той дурацкой встречи в «П. Дж.».

Первым опомнился Дейл Келлер. Когда он увидел Рут, его будто громом поразило. Трейси даже не успела допить свое вино, как Дейл схватил ее за руку и потащил к выходу.

— Подожди! Я думала, мы пришли обедать.

Но Дейл, видимо, лишился аппетита. На улице он поймал такси, назвал шоферу адрес Трейси, а потом всю дорогу молчал. Романтический вечер закончился на тротуаре. Зайти к ней Дейл не пожелал.

— Не понимаю тебя! — чуть не плача воскликнула Трейси. — Прошлой ночью ты не мог от меня оторваться, а теперь ведешь себя так, словно я подцепила какую-то заразу. Что с тобой?

Если с ним что-то и случилось, он явно не хотел посвящать Трейси в свои проблемы. Дейл лишь плотнее закутался в потертую джинсовую куртку, бормоча что-то о неотложной встрече, и направился в сторону метро.

«Будь он проклят, — думала Трейси, — а вместе с ним и все мужчины».

Дальше — хуже. Зрелище, открывшееся ей в гостиной, отнюдь не способствовало поднятию настроения. Три студентки, вместе с которыми она снимала квартиру, устроили веселье. Вероятно, они пировали с обеда. По всей комнате разбросаны банки из-под пива, в серебристой фольге застыла китайская еда, купленная в забегаловке, пепельницы и грязные тарелки доверху набиты окурками.

Да-а. Уж она выцарапает им глаза, когда они соизволят вернуться.

Трейси поскорее ушла в свою комнату, островок чистоты и порядка среди ада кромешного. Выглаженная одежда аккуратно висела в шкафу. В отделении для обуви рядком стояло несколько пар сверкающих туфель. Вещи напомнили ей о том, к чему она стремится. Кем хочет стать.

Отсутствие цели было для Трейси признаком ничтожества. В бедном районе Миннеаполиса, где она родилась, почитали за счастье иметь хотя бы одну пару туфель А у нее их уже шесть. И это еще не предел мечтаний. Вот если бы при желании она могла скупить весь магазин…

И для начала ей нужен Дейл, который являлся собственностью Рут Блюм. А Трейси всегда хотелось иметь то, что имела Рут. Ее престиж, ее талант, ее шикарную квартиру, ее любовника. Но больше всего Трейси хотелось получить ее должность.

Сначала ей казалось, что достаточно лишь какое-то время побыть рядом с Рут, тогда, возможно, часть ее славы и успеха перепадет Трейси. Этого не произошло. Она работает уже год, а до сих пор не вышло ни одного материала под ее фамилией. В «Ньюс» ее не считали журналистом. Она лишь девочка на побегушках. На побегушках у Рут.

И если ничего от щедрой начальницы не переходит к Трейси естественным путем, значит… Пораскинув мозгами, она решила, что легче всего отнять у Рут любовника.

«Случайная» встреча на показе мод — и Дейл у нее в руках. По крайней мере, на ночь.

Что это была за ночь! Теперь ясно, почему еврейская принцесса от него без ума. Мягко выражаясь, Дейл Келлер — просто гидравлический таран. И сложен соответственно. У Трейси до сих пор болит низ живота от того, что он сотворил с нею.

Правда, все кончилась так быстро. Ну и пусть. Зато она насладилась тем, чем наслаждалась Рут. И Дейл — только начало. Скоро Трейси доберется до ее авторитета. Затем, возможно, отхватит маленький уголок на ее полосе, Больше пока не надо. Лишь бы зацепиться. А остальное довершит ее честолюбие. Давид имел перед Голиафом еще меньше шансов.

И вот все рухнуло. Надо же было им встретиться в «П. Дж.». Как будто Рут не могла выбрать себе во всем Нью-Йорке другое заведение. Трейси не сомневалась, что к концу недели ее вышвырнут из газеты. Перспектива, конечно, малоприятная. Трейси в ту ночь спала очень плохо.

На следующее утро ее самые мрачные предчувствия оправдались. Рут вела себя так, будто ассистентки вообще не существовало. Потом Трейси сказали, что ее вызывает Кремер.

Приближаясь к запретной двери, за которой начинались владения главного редактора, она нервно пригладила рыжие кудряшки.

Постучала дважды. Тихо, с опаской. Кремер велел ей заходить. Проскользнув в дверь, Трейси вдруг испытала сильное желание отлучиться в туалет. Ладно, возиться с ней долго не будут, она успеет добежать до уборной.

Потом Трейси обратила внимание на бутылку вина, стоявшую перед главным. «Кьянти». И два бокала. Заметив ее недоумение, Кремер начал разливать вино по бокалам.

— Мне кажется, тебе это не помещает.

Взяв бокал, Трейси почувствовала, что к ней возвращается уверенность. «Если бы он собирался меня уволить, то не стал бы угощать вином. Я ведь не какая-нибудь шишка, чего со мной церемониться».

Сделав глоток, она порозовела и тут же улыбнулась самой очаровательной улыбкой, показав милые ямочки. Потом опять насторожилась.

Ничего страшного не произошло.

— Знаешь, я всегда был о тебе высокого мнения, — произнес Кремер.

Глаза Трейси округлились от изумления.

— Д-да? А я думала, вы даже не подозреваете о моем существовании.

— Не скромничай. Такая симпатичная девочка. В тебе есть изюминка. Стоило мне взглянуть на тебя один раз, и я сразу понял, что ты далеко пойдешь.

— Почему же вы ничего мне не говорили? Целый год я кручусь вокруг Рут. Завариваю чай, а если повезет, делаю подписи к фотографиям. Честно говоря, я ни на что другое и не рассчитывала.

Трейси говорила быстро, одновременно пытаясь сообразить, что происходит. Уж чего-чего, а такого приема она не ждала. Ведь у нее нет природного таланта. А чего она может добиться сама? Если только фортуна вдруг не повернется к ней лицом…

Трейси робко подняла глаза на Кремера. Сколько ему? Пятьдесят пять? Но одевается так, чтобы выглядеть моложе. И ему это удается.

Может, он хочет быстренько трахнуться?

Она тут же отбросила эту мысль. Ребята вроде Кремера могут без проблем найти девочек и получше. Нет, здесь что-то другое.

— На твоем месте, — тихо сказал Кремер, — я бы не волновался о сегодняшнем дне. Лучше смотри вперед. Тебя ждет в нашей газете большое будущее. Это я тебе гарантирую. Но ты должна кое-что мне пообещать.

— Что?

— Будь поласковей с Рут Блюм.

Если бы он велел ей прыгнуть голой на стол, она бы так не удивилась. Как раз это-то ее бы не удивило. Но быть поласковей с Рут? Парень спятил? Знает же, что Рут ее терпеть не может.

Кремер словно прочел ее мысли:

— Я понимаю, тебе нелегко. Но скоро станет легче. Обещаю. А пока будь хорошей девочкой и заодно приглядывайся ко всему, что делает Рут. Более того, смотри, как она пишет свои материалы. Спрашивай ее, если чего-то не понимаешь. Не бойся, она тебя не убьет за это. Наоборот, ей это польстит. А когда ты уже поймешь, что к чему, приходи ко мне со своими идеями. Только не говори о них Рут. Никому не рассказывай. Приходи сразу ко мне.

Трейси охватил немой восторг.

— И что дальше? — наконец пролепетала она.

Старый волк забрал у нее бокал.

— А вот это, детка, пока останется тайной. Возвращайся на свое рабочее место. Начинай действовать, ублажай Рут, но постарайся обойтись без резких движений. И помалкивай о нашем разговоре. Иначе с тобой произойдет то, чего ты так боялась, когда шла сюда.

С этими словами он открыл дверь и вытолкнул ее в коридор. Трейси шла как во сне. Казалось, мир перевернулся вверх тормашками, и она потеряла способность ориентироваться.

Но по мере приближения к отделу моды Трейси начала приходить в себя. И вдруг почувствовала, как поет левая ягодица. Словно оса ужалила. Она нахмурилась и тут же прыснула. Значит, когда она выходила из кабинета, старый козел успел-таки ущипнуть ее.

Первой заметила изменение Рут. За год она привыкла видеть свою ассистентку в неизменных джинсах и балахонах. Трейси всегда выглядела модной девчонкой. Кстати говоря, молодежная одежда превосходно сидела на ней, именно поэтому Рут и взяла девушку к себе в отдел.

Рут была твердо убеждена, что необходимо следить за новыми тенденциями в моде, предсказывать появление новых течений, а не только констатировать свершившийся факт. И помогала ей в этом Трейси.

Теперь все изменилось. Вьющиеся каштановые волосы, которые ассистентка всегда собирала на затылке в конский хвост, были теперь распущены и блестели от лака. Обычно Трейси красила лишь губы, а теперь начала злоупотреблять макияжем. Бесследно исчезли и ее вечные джинсы. Их заменили деловые костюмы и строгие блузки.

Рут недоумевала: «Что с ней стряслось? Может, связавшись с Дейлом, она вдруг повзрослела?»

Несмотря на предубеждение, Рут стала приглядываться к Трейси. Она сразу заметила, с каким старанием девушка пыталась выполнять свою работу. Порой даже засиживалась по вечерам. В ней пробуждался интерес к делу. Почти неестественный интерес. А поскольку Рут за десять лет работы в газете ни разу такого не видела, ее это насторожило и обеспокоило.

Дурочки, которые живут одними сплетнями и в барах проводят больше времени, чем на работе, не меняются столь радикально. Что-то произошло. Кто-то что-то сказал Трейси. И не пожелал сказать ей.

Она поделилась своими тревогами с Кейт.

— Меня настораживает даже не то, что она изменила отношение к работе, — говорила Рут. — Может, на нее подействовала наша встреча в «П. Дж.», и она раскаялась. Но не до такой же степени. Она ведет себя так, будто метит в святые.

— Или на твое место, — сказала Кейт.

Рут залилась смехом:

— Чтобы занять мое кресло, нужно уметь писать и, главное, уметь мыслить. А Трейси не умеет ни того, ни другого.

— Она может научиться. Во всяком случае, попытаться.

— Научиться она может, но дело ведь не только в этом. По-твоему, меня хоть завтра можно заменить любым смышленым выпускником колледжа? Нет. Для моей работы требуется особого рода инстинкт. Чутье. Глядя на кучу фотографий, я сразу вижу, какие из них сделаны блестяще, а какие — халтура. А другие не заметят никакой разницы. Понимаешь? Я вижу. И знаю, как их подать. В большинстве случаев я даже представляю, как они будут смотреться на газетной полосе. Этому нельзя научить. Это либо есть, либо нет.

— Согласна, — улыбнулась Кейт. — Но ведь есть и плохие редакторы отделов моды. Влиятельные дамочки, получившие работу отнюдь не за талант.

Рут задумчиво вертела стакан с кока-колой.

— Только Декстер Кларк в «Пост». Ее дядя заседает в совете директоров газеты. О, и Рос Касл в «Вэнити фэр»! Но она живет с боссом, это всем известно.

— Теперь понимаешь, куда я клоню? Если мои подозрения верны, а я редко ошибаюсь, значит, наша Трейси кому-то очень приглянулась. Без причины она, конечно, так измениться не могла. Кто-то за этим стоит. Я ее не очень хорошо знаю, но, кажется, она не производит впечатления трудолюбивого человека. Такие всегда ищут легкий путь. Нет, кто-то ей подсказал вести себя иначе. Знать бы кто. Что ты думаешь о Билле Герати? Ему нравятся тощие и рыжие. Может, наобещал земной рай за несколько сладких мгновений?

— Нет, — отозвалась Рут. — В моем отделе Герати никто. Максимум, на что он способен, это выделить ей колонку на своей полосе. Ради такой мелочи за одну ночь весь гардероб не меняют. Нет, тут другое.

— Тед исключается, — засмеялась Кейт, уверенная в своей любви и не допускающая мысли, что он может смотреть на других женщин.

— Сдаюсь, — ответила Рут. — Может, у нее появился влиятельный дедушка, о котором мы не знаем?

— Кто бы это ни был, — заметила Кейт, — думаю, теперь самое время ей помешать.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сказала. Останови сучку. Она начала раскручиваться. Помешай ей. Ты не можешь безучастно смотреть, как она стаскивает тебя с редакторского кресла. Нельзя сдаваться без борьбы.

Рут, которой это казалось дурацкой шуткой, улыбнулась подруге:

— О'кей. Я ей покажу! Сначала отлуплю на работе. Потом в баре. Ткну ее ножом в столовой. И не остановлюсь до тех пор, пока у нее не закатятся глаза. Как тебе мой план?

— Не очень. Тебе нужно что-то придумать. Избавиться от нее на пару месяцев. Хотя бы вздохнешь спокойно, а если повезет, разберешься и с тем мерзавцем, который подал ей идею подсидеть тебя.

— У тебя, разумеется, уже есть план.

— Вот именно.

Рут покачала головой:

— Слушай, мне это все не нравится. Такое больше подойдет Биллу Герати. А я следую золотому правилу: если возникает мания, не поддавайся. Иначе никакой жизни не будет. Кого мы хотим утопить? Зеленую девчонку из колледжа, черт возьми. Да, она меня уже порядком достала. Но она и мертвого достанет. Мы же с тобой говорим так, будто она собирается подложить в отдел бомбу. У неё просто мозгов не хватит.

— Хорошо. Ты говоришь, она тебя достала, так почему бы на время не убрать ее с дороги?

— И что я должна сделать? Посадить ее на иглу?

— Отошли ее куда-нибудь.

— Куда?

— В Вашингтон, Сан-Франциско, Хьюстон, Нью-Мексико. Куда угодно, лишь бы там бурно развивалась уличная мода. Ты говорила, что Трейси в этом сечет. Дай ей проявить себя. Еженедельные обзоры из Сибири — это как раз то, что ей сейчас нужно. Ладно, пусть будет Хьюстон. Пусть шлет тебе отчеты о самом новом и интересном.

— Неплохая мысль, — признала Рут. — Только я не могу никуда ее послать. Я могу ей предложить. Но если идея девчонке не понравится, она может такое устроить! Еще побежит жаловаться своему таинственному богатому дядюшке.

Кейт улыбнулась:

— Вот уж не думала, что когда-нибудь придется объяснять тебе, старой лисе, как это делается. Впрочем, и объяснять не стану, просто возьму это на себя. А потом расскажу тебе.

Кейт взяла сумочку, поднялась из-за стола и увела подругу из бара.

Утром на столе Трейси лежал авиабилет. Она покорно взяла его и положила в большую сумку, которую всегда таскала с собой. Эд Кремер, похоже, даром времени не теряет. Эта командировка может стать началом чего-то. Той зацепкой, на какую она весь год надеялась.

И когда Тед Геблер попросил ее зайти к нему, Трейси сразу почувствовала, что ухватила свой шанс. Услышав, куда и зачем ее посылают, она скромно поинтересовалась:

— А Рут в курсе? Я не хочу, чтобы она подняла шум.

Тед вроде бы удивился:

— С чего ей поднимать шум?

— Ну, вы же ее знаете, — доверительно сказала Трейси. — Ей может показаться, что я хочу отнять часть ее славы.

Тед лишь вздохнул. Рут как-то говорила, что у Трейси не все в порядке с головой. Но чтобы до такой степени? Она, абсолютный ноль в журналистике, всерьез сравнивает себя с Рут! Это ж надо до такого додуматься.

Тед по-отечески обнял ее за плечи.

— Не беспокойся, Рут не возражает. — И, заметив ее сомнение, добавил: — Слушай, если Рут начнет возникать, хотя этого не произойдет, сразу иди ко мне, и я все улажу. Но проблем не будет.

«Никогда не поймешь этих женщин», — думал он, провожая Трейси глазами.

— Здравствуйте, — сказал швейцар. — Желаю приятного отдыха.

— Приятного аппетита, — вторил ему метрдотель, провожая Кейт по устланной ковром лестнице в ресторан.

Обычно эти коммерческие любезности были ей приятны. Но не сегодня. Она шла на встречу с Эдом Кремером и чувствовала себя неуютно.

Проходя между столиками, Кейт задавалась вопросом: почему ей так страшно? Она интервьюировала ребят и покруче, но никогда их не боялась.

Наконец она заметила главного редактора. Как всегда безупречного, одинокого, окруженного сверкающими бокалами, расставленными на белоснежной скатерти.

И Кейт вдруг поняла: «От ребят покруче не веяло таким холодом. И они не подписывали мои чеки».

Кремер галантно встал ей навстречу, а когда она заняла свое место, опять сел и улыбнулся. Значит, быть беде. Улыбающийся Кремер намного опаснее Кремера в гневе.

Он подозвал официанта, и Кейт заказала себе «Гибсон». Неразбавленный. Перед обедом она, как правило, не пила крепкий ликер, но сейчас ей это не помешает.

Прелюдия оказалась вполне приятной. Главный поздравил Кейт с интервью, которые она должна взять в Париже, о чем уже имелась необходимая договоренность. Карл Лагерфельд из «Шанель», Марк Бохан из «Диора» и даже легендарный Ив Сен-Лоран. Про себя Кейт благодарила Рут, которая все это устроила.

Кейт всегда удивлялась своей дружбе с Рут. И дело не в их абсолютной противоположности. Ее удивлял сам факт их дружбы, ибо она слишком занята, чтобы заводить друзей, которые требуют и времени, и усилий. А Кейт считала, что времени у нее действительно нет.

Официант положил перед ней меню в большом кожаном переплете, которое выглядело, как протокол ежегодного собрания совета директоров влиятельной корпорации. Впрочем, клуб «21» ориентировался именно на такую публику и таких членов. Большинство известных семей Восточного побережья имели здесь своих представителей. Директора государственных компаний тоже приходили сюда обедать вместе с женами. У Ари и Джеки Онассисов был здесь даже постоянный столик.

Меню оказалось внушительным. Солидные, дорогие блюда, приятно удивившие Кейт. Заметив ее нерешительность, Кремер посоветовал:

— Отведайте здешнего рагу с овощами. Такого нигде больше не найдете.

Кейт растерялась. Рагу с овощами? Его едят шоферы грузовиков в придорожных закусочных. Рагу — это остатки от воскресных пикников, а не блюдо изысканного обеда.

Но тут до нее дошло. Господи, какая дура. Люди вроде Кремера ежедневно обедают здесь, и это равносильно обеду Кейт в столовой. Ей не хотелось набивать желудок среди дня тяжелой пищей, однако делать нечего…

Взглянув на человека, сидевшего напротив, Кейт решила держать ухо востро.

— Между прочим, — сказал он, — хочу поздравить вас и еще кое с чем.

— С чем именно?

— Тед сказал, что это была ваша идея отправить Трейси Ривс в командировку.

«Господи, неужели девчонка уже все испортила? Я хотела только избавиться от нее на время, а не выставлять последней дурой».

— Ну и как она? — осторожно спросила Кейт.

— Как? Отлично. Некоторые ее вещицы — первый сорт, занимают самое выгодное место на полосе Рут.

Теперь Кейт уже не сомневалась, что Кремер спятил. Рагу, ладно, Бог с ним. Но Трейси, бьющая рекорды в журналистике, — это уже нечто.

Ее охватила тревога. Она же сама видела копии присланных материалов. Совершенно ординарные. Мягко выражаясь.

— Скажите, — произнес Кремер, состроив озабоченное выражение, — вы долго собираетесь ее там держать? Ведь у нас и здесь работы хватает. А если каждый второй сотрудник начнет разъезжать по Америке, нам придется совсем туго.

— Я думаю, решение примет Рут. Да, идея была моя, но отделом моды руководит она.

— Хорошо. — Кремер поджал губы. — Я поговорю с мисс Блюм. Талантливую молодежь нужно держать при себе, а не гонять по всем Штатам. Вы, надеюсь, согласны? Тед, как мне известно, разделяет это мнение.

Главный устроил Кейт ловушку, и она по неопытности тут же в нее угодила:

— А какое отношение он имеет к возвращению Трейси?

— Ладно вам, — отмахнулся рукой Кремер. — Я не вчера родился. Ведь это вы уговорили Теда. И он не смог вам отказать.

Кейт глотнула воды со льдом, но во рту по-прежнему было сухо.

— Извините, я не совсем вас понимаю.

Кремер наклонился вперед, поставив локти на стол, и она почувствовала явную угрозу. Этот человек хладнокровно совершит убийство, если сочтет его полезным для себя.

— Почему бы вам не забыть ненадолго о своих вестчестерских манерах? — ровным, даже мягким голосом предложил он. — Всем известно, что вы с Тедом встречаетесь после работы. И не для того, чтобы играть в домино.

«Билл Герати. Ублюдок все-таки добрался до Кремера».

Ее страх перешел в ярость. Она еще рассчитается с поганым ирландцем. Чего бы ей это ни стоило.

Но вслух сказала:

— У вас неплохие информаторы.

Кремер позволил себе холодно улыбнуться:

— Конечно, дорогая. Неужели я пригласил бы вас сюда, если бы сомневался в правдивости полученной информации? Я здесь не для того, чтобы сплетничать. Просто хочу поговорить о том, что происходит в офисе за моей спиной. И о том, какие шаги я собираюсь предпринять по итогам нашей встречи.

Все оказалось еще хуже, чем она думала. Значит, приговор ей уже вынесен. Сейчас его огласят.

— И что же вы намерены предпринять? — спросила Кейт.

— А это зависит от вас. Точнее, от вашего ответа на мое предложение. Скажите, Кейт, вы дорожите своей карьерой в «Ньюс»?

— Вам это известно.

— Отлично. В таком случае вы не станете возражать против повышения.

— Смотря о каком повышении идет речь.

Опыт работы в газете научил ее не покупать кота в мешке. Многие журналисты, якобы получившие повышение по службе, на деле оказывались в глухом тупике. А Кейт привыкла сначала заглядывать в мешок, а уж потом покупать.

— Не бойтесь, — сказал Кремер, будто прочитав ее мысли. — Думаю, мое предложение вам понравится и будет отвечать вашим давнишним пожеланиям.

Кейт еще больше насторожилась. Минуту назад она думала, что ее уволят. А Кремер, оказывается, намерен претворить в жизнь какие-то ее мечты. Опять ловушка?

— Вы говорите об отделе специальных расследований? — осторожно спросила она.

Человек, возглавлявший отдел, недавно уехал в Сан-Франциско.

— Прямо в точку. Ну и как? Беретесь?

— Конечно, — быстро ответила Кейт и тут же спохватилась: — Но вы хотите поставить мне условие, не так ли? И оно, разумеется, связано с Тедом?

— А вы, оказывается, не только красивы, но и умны! — сказал Кремер, хотя в глубине души придерживался старомодных взглядов на женщин. — Милое дитя, — задушевно произнес он, — мое условие связано именно с Тедом.

— Что вы имеете в виду?

— О'кей, сейчас объясню. Если вы хотите получить отдел специальных расследований, вам придется порвать с Тедом.

Кейт нахмурилась:

— Я так и знала. Вы предлагаете мне не повышение, а взятку. А если бы у нас с Тедом не было никаких отношений? Тогда вы предложили бы возглавить отдел кому-нибудь другому?

Кремер подал знак официанту убрать со стола, поскольку Кейт не притронулась к еде, и снова наполнил бокалы. Это мог бы сделать и официант, но тогда Кремер лишился бы возможности затянуть паузу, а она играла против Кейт.

Наконец он проговорил:

— А вы сомневаетесь? Я мог бы назвать с десяток людей, которые ухватились бы за возможность, предоставленную вам. Причем на любых условиях. И вообще я считаю, что вам пора повзрослеть, Кейт. Если вы хотите продолжать роман с женатым мужчиной, пожалуйста, продолжайте. Но только не в офисе. Не надо смешивать личную жизнь с работой. А в свободное время можете делать что угодно. Хоть в борделях развлекаться.

— Просто смешно, — возразила Кейт. — Ведь то, чем мы занимаемся в свободное время, не имеет никакого отношения к работе. Это абсолютно разные вещи.

Кремер, задумчиво глядя в стакан с кларетом, произнес:

— За что я держу в газете молодых людей вроде вас? За их активность и энтузиазм. И время от времени мне приходится напоминать себе об этом. В противном случае многие из вас уже оказались бы на улице. Черт возьми, Кейт, неужели вы не понимаете? Когда известная журналистка залезает в постель к редактору отдела, подобный факт тут же вызывает скандал, хотя, по идее, их личная жизнь никого не касается. И уж вам-то это должно быть хорошо известно. Но что прикажете мне делать? Закрыть глаза? Затыкать уши всякий раз, когда мои коллеги сплетничают об этом в баре? Кейт, поверьте, я ничего не имел бы против, но газета принадлежит Хенкелю, а наш хозяин придерживается христианской морали. Когда женатые мужчины начинают обманывать своих жен, он этого не одобряет. Разумеется, он не может распространить эту мораль на все население Соединенных Штатов, но своим подчиненным он в состоянии ее навязать. И мой долг — следить за тем, чтобы эти подчиненные вели себя как богобоязненные христиане. Итак, подытожим. Хотите получить отдел специальных расследований, нет проблем. Только прежде вы порвете с Тедом. Немедленно.

Кейт переполняло раздражение:

— Вы говорите, точно мой отец. Даже еще откровенней.

— Вашему отцу просто не хватало мужества называть некоторые вещи своими именами.

— А вам не хватает такта. Вы считаете, что если платите мне зарплату, то можете совать нос в мою личную жизнь? Вы покупаете мой талант и мое перо. А уж своим умом я располагаю сама.

— Если бы так, — сказал Кремер, доставая сигару. — Если бы я мог разделить с вами этот возвышенный идеализм! Но, увы, не могу. И не хочу. — К столику неслышно подошел официант и поднес к кончику его сигары зажигалку. — Итак, Кейт, мое предложение с этой минуты вступает в силу. Хотите получить отдел, берите его. Но перестаньте встречаться с Тедом. Да вам теперь и по работе не нужно будет общаться.

— А если я не перестану?

— Вы имеете в виду секс?

— Да, именно это я и имею в виду.

Людям вроде Кремера неизвестно слово «любовь», они все упрощают до предела. Любовные свидания для них — секс, а не чувства. Интересно, что бы он сказал по поводу своей жены?

— Тогда все очень просто, — ровным и спокойным голосом произнес он. — Вас уволят.

— Вы хотите сказать, не только с поста редактора отдела, но и вообще из газеты?

— Именно.

Кейт стадо не по себе. Несколько лет назад главный редактор «Пост» вышвырнул ее из офиса Фила Майерса, но тогда она была лишь секретаршей и мало ценила свою должность. Теперь многое изменилось. Сколько сил она положила, чтобы подняться туда, где сейчас находится. Работа стала ее жизнью. Или не всей жизнью?

Перед ее мысленным взором на мгновение возник образ Теда, но тут же исчез.

— У меня есть время подумать? — спросила она.

— Даю вам две недели, — помолчав, ответил Кремер. — В Париже у вас не будет возможности подрывать репутацию газеты, а когда вернетесь, я жду вас у себя с ответом. Дальше откладывать нет смысла.

Кейт прикинула, что до командировки в Париж остается еще пять дней. За это время можно связаться с Филом Майерсом из «Пост» или с некоторыми другими газетами. Времени мало, но у журналистов его всегда не хватает.

Она подняла глаза на Кремера.

— Хорошо, поговорим, когда я вернусь из Парижа. — И, подняв бокал, добавила: — Благодарю за обед. Он добавил мне жизненного опыта.

Первым делом Кейт связалась с двумя журналами. В обоих случаях неудачно. Вакансии, конечно, имелись, но не ее уровня. Корреспондент одной газеты всегда может стать корреспондентом в другой. Однако на более высоких ступенях число вариантов резко уменьшается. Ведущему журналисту или редактору уже не так просто найти работу в другом месте.

Перед самым отъездом во Францию Кейт позвонила своему бывшему боссу Филу Майерсу.

— Привет, куколка, — заорал он в трубку. — Чему обязан таким нежданным счастьем?

Кейт несколько смутилась. А в прошлые времена она бы сразу призналась: «У меня проблемы, Фил. Нужна работа». Вполне естественно. Но не теперь. Она уже не простая секретарша, а ведущий репортер крупной газеты. А ведущим репортерам всегда неловко признаваться, что у них есть какие-то проблемы. Поэтому Кейт не сразу перешла к делу:

— Как Франсис? Дети? Все хорошо?

— Сделай одолжение, — сказал Фил, — если тебе хочется узнать, как поживает моя Франсис, спроси у нее. Нет, чую, твое дело — не телефонный разговор. Я прав?

— Как всегда, — с облегчением вздохнула Кейт. — Когда мы сможем встретиться?

— Десять минут потерпишь?

— Да, но не больше.

— О'кей, я тебя понял. Сейчас у нас сколько? Четыре. Мне нужно еще взглянуть на полосу своим глазом, иначе туда по ошибке такое может залететь! Ну, ты сама знаешь моих разгильдяев, которые пытаются выдать себя за репортеров. Эх, Кейт, глянула бы ты на их дерьмо, глазам своим не поверила бы.

— А ты не изменился, — засмеялась она. — Так когда же ты дашь беднягам передохнуть до завтра?

— В пять тридцать, думаю. Буду ждать тебя около шести в «П. Дж», где угощу пивом. Идет?

Кейт заколебалась:

— «П. Дж.» для нашего разговора не подойдет. Может, «Ок рум» в «Плазе»? Успеешь чуда к шести?

— Нет проблем, — ответил Фил. — Если придешь раньше, считай, что с меня неразбавленный бурбон.

Он положил трубку и задумался. Значит, Кейт Кеннеди решила уйти из «Ньюс». Это его не удивило. Нервные журналисты нигде подолгу не задерживаются. Слишком велико давление, слишком непостоянно отношение коллег. Интересно, кто ее враги? И что они уже успели натворить?

Впрочем, ближе к делу. Кейт от них уходит. Такая потеря для «Ньюс» выгодна «Пост». Надо будет перед уходом заглянуть к Хартману, главный в таких вещах разбирается. И Фил не сомневался, что Хартман разберется и на этот раз. Звезды вроде Кейт с неба падают не каждый день.

Бар «Ок рум», обитый деревом и напоенный ароматами сигар, походил скорее на читальный зал мужского клуба. Именно это и нравилось посетителям. Мужчинам. На женщин он наводил страх, поэтому они держались от «Ок рум» подальше. А значит, солидная публика с Уолл-стрит могла посидеть здесь в мужской компании, выпить, поговорить о делах.

Кейт нравилась эта атмосфера. Она пришла раньше Фила и была рада тишине, которая нужна ей, чтобы собраться с мыслями. Ей необходимо также выпить, поэтому она заказала бурбон со льдом и попыталась определить, что ее ждет в будущем.

Если в «Пост» имеются достойные вакансии, то Фил о них, конечно, знает. Если же не получится и здесь, тогда придется обратить взор в сторону Вашингтона или Западного побережья.

О разрыве с Тедом не могло быть и речи. При желании работу можно найти, во всяком случае, легче, чем любовь. Машинально покачивая в руке стакан, она думала о том, как сказать Теду о своем уходе из газеты. И говорить ли ему пока вообще?

Подняв глаза, она увидела, что Майерс уже сидит напротив за маленьким круглым столиком. Последний раз они встречались три года назад, но время, казалось, не оставило на нем заметного следа. С некрасивыми мужчинами такое бывает. Они способны не меняться внешне по двадцать лет. Фил был все таким же коротышкой с красным лицом и огромным носом, который делал его похожим на еврейского Пиноккио.

У Кейт стало легче на душе. Это первый человек, за исключением родных, отнесшийся к ней по-людски, она даже не замечала его внешней непривлекательности.

— Так в чем проблема? — спросил он, глотнув виски, и улыбнулся. — Проблема, судя по всему, есть, не так ли? Не виделись три года, и вдруг приглашение на коктейль в «Ок рум». Или ты хочешь объявить мне о своей помолвке?

— Едва ли, — отозвалась Кейт и тоже улыбнулась. — Буду с тобой откровенна, Фил. Так или иначе, до тебя все равно бы докатилась эта новость.

Несколько лет назад, узнав о грязной истории со Стеном Бруксом, Фил не осудил ее. Не стал упрекать и сейчас, когда она рассказала ему про Теда. Фил Майерс видел в Кейт взрослого самостоятельного человека. А взрослые люди имеют право сходить с ума, каждый по-своему.

— Ты хочешь сказать, что ищешь новую работу? — спросил он.

— Да, — коротко подытожила Кейт.

— И куда ты уже обращалась? — Услышав ответ, он улыбнулся. — Почему ты сразу не пришла ко мне? Я бы сказал, что в «Тайм» и «Ньюсуик» ничего стоящего нет. Год назад они уже перетрясли свой штаты, и в ближайшее время никаких изменений там не предвидится. Если, конечно, никто не уйдет. А как уйдешь от той зарплаты, какую там отваливают?

— Ты прав. А «Пост»? Или с тобой я попусту трачу время?

Фил поставил стакан.

— Нет, не попусту. Есть одна мысль. Правда, не известно еще, согласишься ли ты.

— А почему я должна отказываться от работы в «Пост»?

— Дело в географии. Насколько я понял, ты уходить из «Ньюс» потому, что не хочешь расставаться с любовником? Но мое предложение как раз и гарантирует расставание.

— Ничего, буду летать к нему на самолете, — ответила Кейт. — Национальные авиакомпании выполняют челночные рейсы.

— При чем тут национальные? — отозвался Фил. — Речь идет о Европе. Этой осенью у нас появляется отличная вакансия в лондонском офисе. Чак Холдерс, который заправляет европейским бюро, уходит на пенсию. Нужна замена.

Кейт была поражена.

— Такой высокий пост. И вы хотите предложить его мне? Не логичнее ли подыскать человека, у которого большой опыт?

— А что такое человек с опытом? Поблекший от времени старикашка. Мы ищем кого-нибудь помоложе и поэнергичнее. Когда ты позвонила, я догадался, в чем дело, пришел к Хьюзу Хартману и все ему рассказал. Тогда он предложил лондонский офис. Уровень твоих материалов таков, что у многих наших авторов опускаются руки. Главный решил, что тебе все по плечу, и такого человека он желает иметь на своей стороне. Думаю, он не забыл твой скандальный уход в «Ньюс».

— Фил, закажи мне еще что-нибудь выпить, — сказала Кейт, закрывая лицо руками. — Господи, почему это случилось именно сейчас? В любое другое время я и раздумывать бы не стала. Собственный офис. Вся Европа у моих ног. Я удавилась бы за это место!

Он легонько стиснул руками ее плечи:

— Не драматизируй. Знаешь, сколько я повидал за свою жизнь актеров, которые только этим и занимались? Что мне оставалось делать в таких случаях? Цокать языком и бормотать ободряюще: «Ну, ничего, ничего». Но мне за это платили. А ты — мой друг, и я не получаю денег за то, чтобы смотреть, как ты распускаешь сопли. Заканчивай.

Он откинулся на спинку стула, подозвал официанта, заказал виски и повернулся к Кейт:

— Короче, я не требую от тебя немедленного ответа. Иди, подумай. Обсуди это со своим дружком. А мы пока эту вакансию попридержим. Старина Чак подождет до осени. Так что думай, решай. Хорошо?

Кейт благодарно улыбнулась. Она знала, что не согласится, иначе пришлось бы расстаться с Тедом. Но у нее язык не поворачивался, ибо это был шанс, который выпадает раз в жизни.

За счастье любить приходится платить очень дорого. И Кейт готова выложить все до цента.

 

ГЛАВА 7

Бернард Глен кипел от бешенства. Его политическая колонка в газете все уменьшалась и уменьшалась, и это уже начинало смахивать на чьи-то козни. Глен с его пастельных тонов сорочками и фатовскими манерами, возможно, и казался с виду глуповатым, но за этой маской скрывался закаленный в сражениях боец.

Еще несколько месяцев назад он понял, что под него копают Тед Геблер и Билл Герати. Однако терпеть и дальше он не собирался.

Первым он решил прощупать Билла. Войдя в его отдел, Глен сразу направился за стеклянную перегородку, где располагался кабинет редактора, и уселся прямо на рабочий стол.

— Отвали, — раздраженно бросил Герати, — не видишь, что я занят?

Конечно, Глен видел. По обе стороны от него работали два телетайпа, из которых тянулись полосы с национальными и международными новостями, в кабинет то и дело входили репортеры со своими материалами, звонили телефоны.

Часы показывали четыре. Самый пик в газете, и Бернард Глен это отлично знал.

— Ну уж нет, — раздраженно произнес он. — Я буду сидеть здесь до тех пор, пока ты не объяснишь мне, что творится с моей колонкой.

— Господи, Бернард, нельзя ли выбрать другое время? У меня сейчас выпуск идет, я не могу отвлекаться.

— Советую тебе все же отвлечься. Ибо я буду торчать здесь и ныть, потому что желаю получить ответ.

Возражать не имело смысла. Но и работать в осадном положении тоже невозможно. И Герати решил сразу перейти к делу:

— Хорошо. На твою колонку выделяют столько места, сколько она заслуживает. Когда у тебя появится крупный серьезный материал, ты получишь соответствующее число строк. Если вещь окажется стоящей, я дам ее на всю полосу. Но, согласись, Бернард, в последнее время мы от тебя ничего подобного не видели. Что ты нам даешь? Болтовню в Белом доме и какую-то ерунду про ЕЭС. На таких материалах газетные «шапки» не делаются, сам знаешь. А теперь оставь меня, ради Бога, в покое. Займись делом. Сочини что-нибудь действительно ударное, и тогда, даю слово, я воздам тебе должное.

— С каких пор ты вздумал учить меня, как должна выглядеть моя колонка? — надулся Глен, и зрелище было малопривлекательным. — В моем контракте записано, что я беру под свои материалы полполосы, если только не возражает главный. Всем известно твое честолюбие, дорогуша, но до главного тебе еще далеко. Пока твое креслице поскромнее.

— Слушай, почему бы тебе не свалить отсюда к чертовой матери? Иди со своими проблемами к Кремеру, раз ты такой умный, — потерял терпение Герати.

Впрочем, он сразу опомнился. Портить отношения с главным ему не хотелось, да и Кремер почему-то питает слабость к этому престарелому гомику. Подавив свою гордость и призвав на помощь всю силу убеждения, Герати сказал:

— Ну, хорошо, извини, не сдержался. Но ты же знаешь, что у меня сейчас за время. Почему бы тебе не обсудить это с Тедом? В сущности, твоя колонка идет ко мне через его отдел. Если вы с Тедом договоритесь, я возражать не буду.

А Бернард подумал: «Как же, не будешь! Вы с Тедом в этом заодно. Если я начну говорить об этом с Тедом, возможно, моя колонка вообще испарится».

Больше того. Глен понял, что, если не поостережется, вообще может вылететь из газеты.

И вдруг ему в голову пришла одна мысль. Сгоряча Билл как-то признался, что с некоторых пор именно он стал принимать решения по политической колонке. А по контракту эти вопросы были не в его компетенции. Если осторожно поговорить с Тедом, вероятно, удастся понять, что еще у них обоих на уме. А когда все более или менее прояснится, можно будет пойти с этим к Кремеру. Получи он веские улики, и поддержка главного будет обеспечена. Бернард, возможно, был единственным сотрудником, которому известна вся подноготная и газеты, и босса. Поэтому оба заинтересованы в том, чтобы это осталось между ними.

Когда в пять часов Бернард заглянул к Теду, тот как раз собирался заканчивать работу, чтобы пораньше встретиться с Кейт. Правда, Герати уже предупредил Теда, что к нему может зайти Глен. И вот он зашел, улыбаясь, как пиранья, своей белозубой улыбкой.

Тед вновь уселся за стол. Кажется, его задержат сегодня еще минимум на полчаса. Интересно, Кейт уже начала готовить «Кровавую Мэри»?..

— Надеюсь, что не очень отрываю тебя, — начал Глен.

Тед промолчал. Расценив это по-своему, Бернард открыл холодильник, стоявший у двери, налил себе хорошую порцию водки и обернулся к Теду:

— А тебе?

— Бурбон со льдом. Но должен сразу предупредить, что в половине шестого я ухожу.

— Спешишь домой к Санди? Не рано ли? — удивился Глен.

— Нет, сначала мне нужно встретиться с другом.

— С нашей гениальной Кейт, да? Поражаюсь, как вам удавалось так долго таиться ото всех?

— Что ты хотел мне сказать, Бернард? — нахмурился Тед.

— Я хотел сказать, дорогуша, что на твоем месте был бы поосторожнее и не гулял бы с прелестной католичкой на глазах у всего честного народа.

По его взгляду Бернард сразу понял, что попал в десятку.

— Слушай, давай обойдемся без сплетен. И вообще, не суй нос в мою личную жизнь. Хотя бы оставь Кейт в покое, о'кей? Она порядочная девушка, и ты не смеешь порочить ее.

— А ты, значит, смеешь?

— Не пойму, зачем ты пришел? Насчет своей колонки? Отлично. Давай поговорим. Если нет — иди судачить в другое место.

— О'кей, не горячись. Я, в самом деле, пришел ради своей колонки. В последнее время она съеживается прямо на глазах.

Тед расслабился. Наконец-то он забыл про Кейт.

— Итак, твоя колонка. Она стала меньше, и я слышал, тебя это беспокоит. Но чему ты удивляешься? Так уж устроена газета. Мы даем материалам столько места, сколько они заслуживают.

— А кто решает, сколько места заслуживает моя колонка?

— Непростой вопрос…

— Подумай хорошенько, прежде чем ответить, — сказал Глен, заметив, что Тед старается выиграть время. — Кто определяет количество строк, которое выделяется под мою колонку? Ты или Билл Герати?

— Ни я, ни он. А точнее, мы оба. Кто дежурит, тот и решает.

Бернард провел рукой по крашеным редеющим волосам. Он чувствовал, что загнал Теда в угол.

— Так я и знал. Спасибо за ценную информацию, дорогуша. Хорошая пища для размышлений.

— Действительно, — отозвался Тед, — отправляйся-ка домой и хорошенько поразмышляй.

— Непременно. Кстати, я тоже могу поделиться с тобой кое-какими занятными сведениями. Ты слышал, что твоя милая подружка ищет новую работу? Нет, конечно? Так вот, маленькая птичка из «Ньюсуик» сообщила, что Кейт обращалась к ним. Источник надежный, всегда располагает достоверными фактами. Пока, дорогуша, — сказал уже от двери и картинно махнул рукой. — Поцелуй от меня Кейт.

«Почему она ничего не сказала мне? Я и понятия не имел, что ей плохо в «Ньюс». Какие у нее проблемы?»

Такси застряло в небольшой пробке. Впереди выстроились в основном такие же желтые машины, словно пчелы из одного роя.

Тед стал немало времени проводить в пробках — либо по дороге к Кейт, либо на обратном пути. Но не жаловался. Он слишком любил ее, чтобы жаловаться. Только вот конспирация иногда действовала ему на нервы.

Тед задумался о предстоящем вечере. Это их последняя встреча перед отъездом Кейт в Париж, и он хотел остаться у нее сегодня подольше.

Санди Тед сказал, чтобы его не ждали к ужину. Ничего не объясняя. Давно прошли те времена, когда он выдумывал различные предлоги и отговорки. Санди знала о существовании Кейт и вроде бы смирилась с тем, что муж ей изменяет.

Однако Тед понимал, что они с Кейт живут в долг, что настанет минута, когда ему придется выбирать между семьей и любовницей. Но пока никто не давил на него, и он рад был до поры оставить все как есть. Выход, конечно, далеко не идеальный, а что в этой жизни идеально?

По дороге Тед заглянул в винную лавку и появился у Кейт с двумя бутылками шампанского.

— Если уж нельзя отменить твой двухнедельный вояж, давай, хотя бы устроим проводы.

В комнате он поставил шампанское в ведерко со льдом, а себе пока налил «Кровавой Мэри».

— Ты задержался, — сказала Кейт. — Я ждала тебя еще час назад. А в последние минуты уже сомневалась, что мы сегодня увидимся.

Она чистила над раковиной огурец, с такой яростью вонзая в него нож, будто винила в опоздании Теда несчастный овощ.

— Ты стала говорить как жена, — заметил Тед, целуя ее в шею. — Еще спросишь, где я так задержался, да?

— И где же ты задержался? Обычно ты звонишь. Представляю эти важные дела, которые помешали тебе дотянуться до телефона.

— Не такие уж и важные. Просто ко мне заглянул Бернард Глен насчёт своей колонки. Перед тем он успел потрепать Билла, и на меня пришелся лишь второй удар.

— Что вам с Биллом от него нужно? Впрочем, и знать не желаю. Почему бы вам не оставить его в покое? Он же тебе ничего не сделал.

— Лично я поостерегся бы называть мистера Глена безвредным. Между прочим, в распространении злейших сплетен ему нет равных. Да, кстати: это правда, что ты подыскиваешь себе новую работу? Мне сообщил об этом Глен, и я долго не мог поверить своим ушам.

«Черт возьми, я хотела рассказать попозже. После шампанского. Может, уже в постели. Но сейчас, когда мы еще не поужинали, когда еще не стемнело?..»

Момент и в самом деле был неудачным. Но выхода нет. Кейт, вытерев руки о полотенце, села на диван и посвятила Теда во все события последних дней.

— Ну и ублюдок же этот Кремер! — воскликнул Тед. — Почему он со мной не говорил об этом? Ведь я — заинтересованное лицо, ты со мной завела роман, а не с собственным отражением в зеркале. Почему же досталось одной тебе?

— Вероятно, мне легче найти замену, — пожала плечами Кейт. — И вообще со мной легче. У меня нет ни жены, ни детей, ни закладной на дом. Кремер посчитал мое увольнение наименее болезненным выходом из положения.

— Какое увольнение? — переспросил Тед. — Ты ведь говоришь, что он только предупредил тебя.

— Может, я не совсем понятно выразилась. Кремер ясно сказал: если я не перестану с тобой спать — увольнение. А поскольку я не намерена отказывать себе в удовольствиях, которые дарит мне твое тело, вопрос, считай, уже решен. Мне нужна работа.

— Которую ты, похоже, пока не нашла.

«Может, рассказать о предложении Фила? Но зачем? Я все равно хочу отказаться».

— Не беспокойся. Найду что-нибудь.

Легко сказать: не беспокойся! Тед отлично знал, что в Нью-Йорке ей ничего не светит. По возвращении из Парижа ей придется искать место в провинции. Что ей смогут предложить там? И как быть с карьерой, которой она отдала столько сил?

— А знаешь… — начал он, притягивая ее к себе. — В такси я думал о нас.

Кейт положила голову ему на плечо. Ей нравилось вдыхать аромат его кожи. Любовь обостряет чувства, поэтому Кейт упивалась этим запахом, предвестником радостей, которые ждут ее сегодня вечером.

— И что же ты надумал, сидя в такси? — проворковала она.

— Кажется, настало время порвать с Санди. Как ты смотришь на то, чтобы нам пожениться?

Кейт резко выпрямилась. Она ждала, что Тед позовет ее в постель, а не к алтарю.

— Почему вдруг? — спросила она.

— Не вдруг. Наша любовная игра, состоящая из кратких встреч, слишком затянулась. Живем сегодняшним днем, а на то, что будет, плевать. И мне, и тебе. Но это лишь игра, Кейт, а мы с тобой уже не так молоды. — Тед улыбнулся. — По крайней мере, я. Вопреки слухам я отнюдь не повеса. До твоего появления я был даже относительно верным мужем. Никогда не любил Санди так, как люблю тебя, но всегда был с ней честен. Одной женщины мне вполне достаточно. И конечно, еще работа много для меня значит. Притом в обеденные перерывы я люблю играть в мяч. А беготня от одной постели к другой меня сильно утомляет. — Кейт шутливо замахнулась на него, и он увернулся. — Нет, я серьезно. Давай как-то наладим совместную жизнь. Будет нелегко, предупреждаю сразу. Возможно, сначала мне придется жить у тебя. Пока не решатся все финансовые вопросы. А зная Санди, я не сомневаюсь, что она заберет у меня все. Ладно, как-нибудь переживем. Если ты, конечно, хочешь этого.

Кейт с удивлением почувствовала, Что плачет. Может, это слезы облегчения?

— Разумеется, хочу. Ничего другого мне в жизни и не надо. Если уж на то пошло, Кремер может засунуть мою должность себе в задницу.

— Не горячись, — засмеялся Тед. — Если уж я решился на такой шаг, то нам в будущем не помешает и твоя зарплата. На еду и выпивку. Не говоря о плате за квартиру.

— Но Кремер ясно сказал: либо ты, либо работа. Я выбираю тебя.

— Он так сказал, потому что я был приличным женатым мужчиной, глупенькая! А если я стану приличным свободным мужчиной, который вот-вот разведется, — это уже иное дело. И согласно морали Кремера, ты вновь становишься высоконравственной особой. Мы даже пригласим его на свадьбу.

— По-твоему, все так легко и просто, — вздохнула Кейт.

— Нет, все будет нелегко и непросто. Санди только внешне похожа на хрупкую девственницу, а внутри у нее счетная машина. Уж я-то знаю. Она потребует на блюде мою отрезанную голову. И адвокаты ее папаши все для этого сделают. Нет, дорогая, нам придется тяжко. Но все труды окупятся. Ведь я очень тебя люблю. Или я этого еще не говорил?

— Говорил, — улыбнулась Кейт. — Ты еще не забыл, что утром я улетаю во Францию и вернусь лишь через две недели? Отдать тебе ключи от квартиры сейчас или после?

— Кейт, почему ты не хочешь мне поверить? Я же сказал, что ухожу из дома. И ухожу завтра, а не когда-нибудь. С ключами все ясно, а с остальным разберусь. Только не надо показывать, где лежат белье и полотенца. Я сам знаю.

Кейт окончательно расслабилась. Значит, Тед говорит серьезно. Он не похож на женатых любовников, которых показывают в кино. «Жди меня, дорогая. Придет день, и я разведусь с ней». Тед говорил не о туманном будущем, а о настоящем.

Кейт открыла кармашек дорожной сумки, где лежали ключи, и без колебаний передала ему:

— Вот. Мне они пока не понадобятся, а тебе не помешают. Раз уж ты решил переселиться из деревни в Нью-Йорк.

Сердце у Кейт вдруг сжалось. Она только что отдала ему часть себя.

В аэропорт Кейт приехала с опозданием и едва прошла регистрацию, как объявили их рейс.

Значит, купить свои любимые духи «Ван Клиф» и «Арпелс» она уже не успеет.

«Ладно, куплю духи в Париже. Французские».

Впрочем, это слабое утешение. Хотя теоретически Париж воспринимался как нечто волнующее, обещающее массу приключений, но там ее ждала работа. Двухнедельная работа, а после нее опять Нью-Йорк.

Кейт начала было вспоминать ночь, проведенную с Тедом, однако ее внимание привлекла Рут, сидевшая в баре со стаканом пепси. Ее спутники пили шампанское.

— А вы не меняетесь, — сказала Кейт вместо приветствия. — Шампанское в одиннадцать часов утра. Где вы находитесь? В «Плазе»?

— Не обращай внимания, моя коллега еще не привыкла к международным перелетам, — успокоила Рут неряшливо одетого мужчину и обернулась к Кейт: — Разве ты не знаешь, что перед загранкомандировкой каждый журналист считает своим долгом осушить бутылку шампанского? Это давняя традиция. И если хочешь войти в нашу компанию, перестань задирать нос и присоединяйся. — С этими словами Рут вылила остатки шампанского в пластиковый стаканчик.

«Теплое… Пить из пластмассы… Фу!» Кейт поежилась, но все же сделала пару глотков, чтобы не огорчать подругу. Затем она познакомилась с остальными.

Рядом с Рут сидел пухлый мужчина с детским лицом. Синие джинсы и короткая модная стрижка указывали на то, что он молод. Но измученный, даже какой-то угасший вид не соответствовал его возрасту.

Кейт решила, что ему под сорок, и, пока она гадала, кто он такой, мужчина, вынув из кармана железную расческу, картинно провел ею по светлым волосам.

«Господи, ну конечно, это же Хоуи Денверс. Только парикмахер способен устроить целое представление, приводя в порядок свою прическу».

Рядом с ним сидела гримерша Джерри Гулд. В подобных командировках они всегда работали вместе, и Кейт этому не удивлялась. Джерри была некрасивой заурядной женщиной, которая содержала мужа и троих детей на то, что зарабатывала, приукрашивая лица других женщин. Она летела в Париж не развлекаться, а работать. Это объединяло их с Хоуи.

Взглянув на девушку, с которой Джерри предстоит работать, Кейт сразу поняла, что гримерше не придется особенно напрягаться. Ибо в качестве модели летела знаменитая Мартини, куколка, недавно покорившая весь Нью-Йорк. Мартини относилась к той редкой категории людей, с которыми в жизни происходят чудеса. Вчера — официантка в Денвере, сегодня — уже топ-модель.

Никто не знал, как ей это удалось, а сама Мартини не желала пролить свет на столь неожиданное превращение, которое тут же дало пищу для сплетен. Одни утверждали, что она подружка крупного мафиози, другие советовали искать покровителя в сенате, третьи считали, что девушка пожинает плоды своей аморальности. Даже кличку ей придумали по названию аперитива, который можно употребить «в любое время в любом месте». За последние месяцы эта шутка обошла все нью-йоркские фотостудии и бары.

Однако, не слухи и шутки сделали Мартини королевой моды в Нью-Йорке. Все оказалось гораздо прозаичнее. Она добилась успеха тяжелым трудом. Начинала на подиуме у мелкого торговца на Седьмой авеню. Затем снималась для небольших изданий.

Эйлин Форд увидела ее фотографию в лос-анджелесском молодежном журнале и сразу поняла, что девушка — сокровище ценою в миллион. Форд вызвала ее к себе, как царствующая особа вызывает презренного вассала. Эта дистанция сохранялась между ними, пока Мартини не закончила свою подготовку, а Эйлин не уверилась окончательно, что ее подопечной известны все хитрости ремесла. Тогда Форд снизошла до нее и выпустила новую модель на подиум.

Грандиозный успех явился неожиданностью для обеих. Ведь Мартини отнюдь не выделялась красотой среди множества девушек, зарабатывающих на жизнь позированием перед камерой. Хотя внешность, как у нее, сейчас в моде. А шелковистые светлые волосы и невинное лицо делали ее похожей на юную девственницу.

Но лишь до того момента, пока вы не заглянули ей в глаза. Ибо глаза Мартини сразу наводили на мысль, что перед вами пресыщенная опытом девица из берлинского борделя. Именно этот контраст невинности и искушенности придавал ей магическое очарование.

Как только о новой модели поползли слухи, Эйлин Форд опять призвала Мартини к себе. Та нисколько не сомневалась, что ее моментально вышвырнут на улицу. Да, она любит секс и не будет отказываться от удовольствия. Значит, придется искать нового агента.

Но Эйлин Форд заявила, что готова мириться с ее аморальностью и просит только одного: молчать. Ибо молчание — залог интригующей тайны. И если Мартини не станет распространяться о своем прошлом и настоящем, людям придется напрячь воображение.

Вскоре Мартини прослыла юной девственницей с репутацией шлюхи с Таймс-сквер. Что принесло и самой Мартини, и Эйлин солидный доход.

Кейт обвела быстрым взглядом весь бар и опять взглянула на Рут.

— А где фотограф? — спросила она.

— Разве я тебе не говорила? — удивилась та. — Он ждет нас в Париже. Мы с Тедом решили попробовать новый вариант. Англичанина. Его зовут Майк Стоун. Тот, который оформлял «Роскошных девочек».

— Фантастика! — воскликнула Кейт. — Эта книга уже столько недель в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс». Как тебе удалось заполучить его?

— Я тут ни при чем. Просто агент Стоуна — давний собутыльник твоего Геблера. Тед, узнав о том, что Майк Стоун оформляет сейчас вещички для «Пари матч», связался с приятелем и спросил, не сможет ли Майк поработать заодно и на нас. Агент обещал уговорить его и через пару дней сказал, что все в ажуре. «Ньюс» эта затея обойдется недешево, но никто, похоже, не жалеет. Со снимками Майка мы переплюнем все издания в городе, даже «Вог».

Диспетчер в последний раз объявила парижский рейс, и вся компания начала собираться.

— А ты видела раньше этого Майка Стоуна? — спросила Кейт, когда они проходили через контроль. — Какой он?

— Не видела, — отозвалась Рут, подавая билет дежурному. — Но если верить слухам… Либо с ним будет настоящая умора, либо это мерзавец, какого свет не видел.

Когда Майку предложили снять графиню Корнуоллскую для «Татлера», трех лучших фотографов журнала уже постигла неудача. Ни одному из королевских фотографов не удалось сотворить чуда, и графиня вышла такой, какой была на самом деле: с двумя подбородками и мешками под глазами, которым требовалась не кисточка гримера, а скальпель хирурга.

Тогда редактор из «Татлера» позвонила Стоуну и взмолилась:

— Майк, наш главный просто зациклился на этом интервью с графиней. Он даже хочет вынести ее фотографию на обложку, а у меня нет ни одного снимка, который бы я осмелилась показать. Сделай что-нибудь!

Стоун ничего не обещал. Этот высокий худой джентльмен с растрепанной копной черных волос и внешностью эксцентричного профессора не имел обыкновения браться за дело, в успех которого мало кто верил. Узнав, что до него три классных фотографа потерпели фиаско, Майк проявил осторожность.

Но вскоре его осенила блестящая идея, и он позвонил в «Татлер»:

— Линн, дорогая, это ты? Слушай, я решил взяться за графиню Корнуоллскую. Надеюсь, мне удастся сделать приличные снимки. Ты думаешь, я о гримере? Нет. Пусть твои ребята обработают ее по-прежнему, а остальное предоставь мне. Обещаю тебя не разочаровать. И графиню тоже.

Стоун появился в фотостудии журнала с огромной картонной коробкой. Пока его ассистенты устанавливали освещение, Майк распаковывал коробку. В ней оказался гигантский вентилятор, какие используют в кино для имитации сильного ветра. Он установил его перед графиней Корнуоллской и включил в розетку;

— Что это за штука? — буркнула графиня. — И почему вы наставили ее на меня?

— Это вентилятор, графиня, — честно ответил Стоун. — Когда я его запущу, ветер ударит вам в лицо.

Положив руки ей на щеки, он слегка подтянул кожу вверх и чуть назад. Графиня мгновенно помолодела лет на двадцать.

— То же сделает и вентилятор. Мы просто немного откорректируем овал лица, — объяснил Майк. — Полагаю, вы останетесь довольны результатом.

В студии воцарилась тишина. Все взгляды были устремлены на графиню.

— Мой мальчик, — произнесла она, обращаясь к Стоуну, — я отлично знаю, что я старая карга. Моему мужу тоже это известно, но до сих пор это нас не беспокоило. А журналисты почему-то решили сделать из меня Марлен Дитрих. Не считаю подобную идею слишком удачной.

Майк был поражен. Впервые он столкнулся с женщиной, начисто лишенной тщеславия. Чем ее завлечь? И тут ему пришла в голову еще одна блестящая мысль.

— Представьте себе королеву, — серьезно предложил он.

— Представить королеву? Не понимаю.

— Вы с королевой обе стоите во главе двух самых благородных английских семей. Вы, так сказать, являетесь представителями высшей аристократии. Неужели вы позволите народу увидеть вас не в лучшей форме? Это равносильно появлению королевы на заседании парламента без короны.

Графиня задумалась.

— Вы правы, — наконец сказала она. — Я не могу подвести семью. Хорошо, молодой человек, начинайте свою экзекуцию, включайте эту машину. Но предупреждаю: я долго не выдержу.

Графиня Корнуоллская терпела натиск искусственного торнадо ровно три минуты, за которые Стоун отщелкал половину пленки. Десять снимков были хорошего качества, три прекрасными, а один, вынесенный «Татлер» на обложку, получил ежегодную премию.

Спустя месяц графиня Корнуоллская легла в клинику, чтобы сделать подтяжку лица.

Вторая громкая история произошла во время съемок иллюстрированного календаря в Бали. Стоун очень любил натурные съемки. В такие дни он вспоминал детство, проведенное в скаутских лагерях. Когда ему предложили оформить календарь на фоне экзотической индонезийской природы, Майк с радостью согласился.

Хотя модели и весь персонал были закаленными путешественниками, однако никто не собирался приносить ради натурных съемок те жертвы, на какие готов был идти Стоун.

Когда они приехали на остров, Майк снял три хижины высоко в горах. Без водопровода и даже без электричества. По вечерам слуги зажигали керосиновые лампы. Они также предложили обеспечивать гостей бутылочной питьевой водой, ибо знали, как действует на приезжих местная вода.

— Ерунда! — отмахнулся Стоун. — Вы обращаетесь с нами как с туристами, а среди нас только настоящие профи. Мы запросто пьем местную воду, равно как и местную водку. Нам плевать и на мошкару.

На следующий день все девушки и почти все ассистенты слегли с жесточайшим расстройством желудка. Остальных закусала мошкара. И только Стоун вел себя так, как будто ничего не произошло.

— Идиоты! — бормотал он себе под нос, бродя по ущельям и постоянно косясь на экспонометр. — Если бы их не запугали, ничего бы не случилось!

Его собственный желудок не пострадал, а москиты держались от него на расстоянии. Зато его команде не повезло. Через три дня все оказались в местной больнице, а спустя еще три дня они выписались и сразу помчались в аэропорт. Каждый был сыт приключениями по горло.

В результате Майку пришлось ехать в Аризону. С другими моделями. Прежние наотрез отказались с ним работать.

Но Стоуна их мнение не интересовало. Парня из лондонских низов волновало одно — снимки. Только по ним он давал себе оценку. И если все считали его мерзавцем, а снимки получались отличные, Майка это вполне устраивало.

Отель «Ля Ройаль», где Стоун должен был встретиться с Рут, относился к разряду самых дорогих. Администрация отеля, зная, что их постояльцы тратят не собственные деньги, устанавливала особые расценки на услуги.

Здесь абсолютно все было класса «люкс». В каждом номере имелись мини-бар и гардеробная в стиле Людовика XV. Причем, разумеется, не из пластика. Каждый гость должен чувствовать, что не прогадал. Мысль о вульгарном грабеже появлялась только в самом конце, когда предъявляли счет. Но тогда было уже поздно.

Рут назначила встречу с Майком Стоуном в баре. К шести вечера зал начали заполнять туристы, желавшие пропустить стаканчик перед ужином, бизнесмены, заглянувшие сюда по пути с работы. Были тут и свои завсегдатаи — проститутки с улицы Риволи.

Рут выбрала столик у окна. Но вовсе не для того, чтобы любоваться видом, просто сбоку она увидела банкетку. Золоченые стульчики, обычные для баров во французских отелях, не подходили крупным женщинам вроде Рут, поэтому она всегда их избегала.

Именно габариты Рут и впечатлили Майка. Он сразу понял, что видит перед собой наиболее прекрасное существо из всех, какие попадались ему на глаза за последние годы. Стоуну не нравились худые девушки. Да, он фотографировал их, но ему платили за то, чтобы они выглядели на его снимках аппетитными. А снимки интересовали в основном модельеров-гомосексуалистов и женщин среднего возраста, клиенток магазинов моды.

Тоненькие, скелетоподобные девочки, именовавшиеся топ-моделями, были для них лишь удачными вешалками для одежды. И Стоун, как фотограф, придерживался того же мнения, хотя это еще не означало, что он собирался укладывать их к себе в постель. Его возбуждали совсем другие женщины. Вроде тех, которые вдохновляли Рубенса.

Поэтому Майк сел не на золоченый стульчик, а опустился на банкетку Рут.

— Добро пожаловать в Париж, — сказал он, подавая знак официанту. — Похоже, сегодня я первый встречаю вас этими словами. Ленивая свинья, называющая себя барменом, еще не удосужилась предложить вам чего-нибудь выпить.

Рут хотела сказать, что не пьет, но худой англичанин в кожаном пиджаке, который, наверное, и был Майком Стоуном, достал откуда-то бутылку шампанского. Через пару секунд официант уже открывал ее.

Возражать было поздно.

Нахмурившись, Рут снова подумала о Мартини, которая исчезла из виду, едва самолет приземлился в аэропорту Шарля де Голля. Точнее, после того, как они прошли таможенный контроль. Мартини встретила знакомых девушек из Милана, и больше ее никто не видел.

— Она даже не появлялась в отеле? — удивился Майк.

— В том-то и дело, — ответила Рут. — Я звонила даже в пресс-бюро дома моды. Безрезультатно. Черт возьми, работа еще не началась, а у меня уже проблемы. Если так пойдет и дальше, через два дня я вскрою себе вены.

— Успокойтесь, — сказал Майк, плеснув в ее бокал шампанского. — Сейчас в Париже такое время, что никто этого не заметит.

— А что вы предлагаете? — крикнула Рут.

— Найти ее, дура вы эдакая! — крикнул он в ответ.

Американские бизнесмены, стоявшие у бара, удивленно обернулись в их сторону.

Покраснев от злости, Рут сделала глоток из своего бокала и прошипела:

— Ты, умник, не учи меня. Найти! А я что делаю? Просиживаю задницу? За полдня я обегала почти весь город в поисках этой сучки. Если она не появится в ближайшее время, начну обзванивать агентства. Найму другую модель.

— Очень сомневаюсь. Отыскать сейчас в Париже незанятую модель, — усмехнулся Майк, — так же непросто, как свободную шлюху в 1944-м, когда в город вошли союзники.

— Очень смешно, — отозвалась Рут. — Так и знала, что смогу на тебя положиться. Ладно. Если к завтрашнему утру Мартини не объявится, я сматываю удочки и отправляюсь домой. А для газеты использую другие снимки. Я уже так делала раньше.

— Не горячись, леди. Если тебе нужна эта Мартини, я пойду и найду ее сам.

Рут усмехнулась:

— Потому что тебе не хочется терять работу.

— Нет, дорогая. Я могу заработать в десять раз больше того, что предложили вы. Просто хочу тебя осчастливить.

— Издеваешься?

— Почему я должен издеваться? Ты красивая женщина, Рут. Жаль, что у тебя такое огорченное лицо.

Рут не знала, то ли ей считать это комплиментом, то ли оскорбиться. Поэтому она внимательнее пригляделась к фотографу. Рядом с ней сидел высокий худощавый мужчина лет под сорок, со щетиной на подбородке и растрепанными темными волосами. Серые, чуть прищуренные глаза смотрели весело и цинично, ничего не принимая всерьез и на веру. Рут это было понятно, ибо она сама так же смотрела на мир. Поэтому она решила считать его слова комплиментом.

— Чисто английская уловка, да?

— Извини, не понимаю.

— Я имею в виду изысканные комплименты, — объяснила Рут, чувствуя легкое головокружение от шампанского.

— Изысканный я только с женщинами, — ухмыльнулся Стоун. Он встал и поправил на плече тяжелую сумку с фотокамерой. — Пора искать эту самую Мартини. Кажется, я знаю, где она ошивается, и, если прав, скоро вернусь с ней.

— Ты хочешь сказать, она где-то поблизости? — удивилась Рут.

— Не задавай лишних вопросов. Будь паинькой, иди-ка лучше к себе в номер и жди звонка.

При других обстоятельствах Рут послала бы его к черту. Она не привыкла, чтобы ею командовали, но теперь ситуация была иной. Рут находилась вдали от дома, в стране, где мало кто говорил на ее родном языке. Девчонка, которую она взяла в качестве модели для демонстрации французских туалетов, исчезла. Надо что-то срочно предпринимать, а не показывать характер.

Рут тоже поднялась из-за стола и вышла из бара. Может, Кейт и остальные уже решили проблему с Мартини. А если нет, то они придумают что-нибудь вместе.

Рут нетерпеливо вызвала лифт. Ей просто необходим куриный сандвич с французским гарниром.

Ни у кого не оказалось никаких идей. Хуже того: про Мартини вообще забыли. У всех нашлись свои дела. Кейт прикидывала разницу во времени между Парижем и Нью-Йорком, чтобы позвонить Теду. Хоуи Денверс пытался вспомнить, где находится бистро в Сен-Жермене, о котором ему много рассказывали. Джерри Гулд мечтала поскорее сбежать с Хоуи на левый берег Сены. Она впервые приехала в Париж и намеревалась извлечь из этой поездки все возможное.

Они сидели в просторной гостиной номера, который Рут снимала на двоих с Кейт. Во французских отелях экономили на спальнях, зато не жалели метража на гостиные и прихожие. По всей стене гостиной тянулся книжный шкаф, кажется, эпохи Регентства, заставленный томами в дорогих переплетах. Настоящие это раритеты или нет, они так и не узнали, потому что стеклянные дверцы были заперты.

Из окна на противоположной стене открывался чудесный вид на парижские крыши. На окнах висели парчовые шторы, мягкие диваны и кресла тоже с парчовой обивкой. В номере было и несколько жестких стульев а-ля Людовик XV, с элегантными, но неудобными золочеными спинками, явно не предназначенных для сидения. Восточный ковер ручной работы и хрустальная люстра дополняли общее впечатление поблекшего величия. Несмотря на безнадежность ситуации, Рут даже почувствовала восхищение. Комнаты, заваленные дорогим барахлом, застоявшийся запах кофе, душевые, которые, вероятно, никогда не работают. Все это и есть Париж, и она его любила. Приезжая сюда, она каждый раз испытывала то же чувство.

Рут достала из холодильника, искусно замаскированного под секцию книжного шкафа, две бутылки шампанского.

— Думаю, — сказала она, — что после всего случившегося ничего хуже быть уже не может. Давайте веселиться.

— Не торопись с выводами, — заметила Кейт. — Почему ты не разрешаешь мне позвонить Теду и ввести его в курс дела? Он может что-нибудь придумать.

— Это я решаю, что придумывать, а что нет. И постараюсь обойтись без помощи Геблера. Тед не дурак, и ты его любишь. Но когда позвонишь ему, ограничься, пожалуйста, любовным воркованием, а решать предоставь мне. Я за это деньги получаю.

— Не будем ссориться, — примирительно сказала Кейт. — Лучше открывай шампанское, Рут. Выпьем и за Майка Стоуна. Кто знает, может, ему удастся притащить нашу драгоценную Мартини.

— Но откуда? — воскликнул Хоуи Денверс. — Мы же отлично знаем, что девочку влечет самое дно жизни.

— Может, она нашла себе миленький бордельчик, где ее гостеприимно приняли, — вмешалась Джерри. — Я уже вижу заголовки: «Американская poule de luxe покоряет Париж!»

— Господи, да заткнитесь вы оба, — раздраженно бросила Рут. — Вам же так хотелось сбежать на левый берег Сены. Вот и идите. Встречаемся утром. Утром — это значит в семь тридцать. Поэтому гуляйте, но знайте меру. Вдруг Мартини еще объявится. Тогда займемся Делом. В десять нас ждут у Диора.

Джерри и Хоуи не скрывали облегчения. В командировке группа всегда распадается. Парикмахер и гример составили первую группку. Теперь они все будут делать вместе: пить, есть, ходить по городу, даже заводить новых друзей.

Интересно, как разделятся остальные? Рут не видела себя рядом с Мартини. Пожалуй, Кейт. А Майк Стоун? Захочет ли он присоединиться к ним с Кейт? Или предпочтет Мартини?

Рут выкинула его из головы. Она ведь покончила с беспорядочными связями. Хотя бы на время. И потом, англичанин командует, отдает распоряжения. Нет, ей это совершенно не подходит.

Через полчаса, когда Кейт собиралась открыть вторую бутылку, зазвонил телефон. Майк сообщил, что находится с Мартини в вестибюле и сейчас доставит ее в номер.

— Я же говорила! — воскликнула Кейт, положив трубку. — Надо открывать вторую бутылку.

— Что? — спросила с дивана Рут.

— То самое. Это Майк Стоун. Везет нам подарок.

— Случайно не в облике блондинки, которая отзывается на кличку Мартини?

— Именно. Надеюсь, ты позволишь мне открыть бутылку?

— Да опустошай хоть весь холодильник. Этот проныра Стоун только что спас наши задницы.

Раздался звонок, и Рут открыла дверь. В номер вошел Майк, а за ним Мартини с выражением растерянности и недоумения на лице.

— Где ты была? — резко спросила Рут, схватив девушку за руку, словно боялась, что та опять исчезнет. — Мы уже отчаялись тебя разыскать.

— Господи, даже чашку кофе нельзя выпить? Сразу шьете мне уголовное преступление? — осведомилась Мартини.

— Кофе? Только не говори, что все это время сидела в летнем кафе, я все равно не поверю.

Майк обнял девушку за талию и отвел к дивану.

— Отстань от нее, — бросил он Рут. — Она говорит правду. Ты когда-нибудь слышала о «Ля Куполь»?

— Да, забегаловка на левом берегу. Все время туда собираюсь, но когда идут показы коллекций, не успеваешь и на Эйфелеву башню взглянуть.

— Если ты как-нибудь выберешь свободную минутку и заглянешь в эту, как ты говоришь, забегаловку на левом берегу, — саркастически ухмыльнулся Майк, — то ты сразу поймешь, где нужно было искать Мартини. Там собираются все модели. Это у них что-то вроде неофициальной штаб-квартиры. Во время показа кабачок всегда битком набит этими курочками. Они, в самом деле, пьют кофе и обсуждают туфли, прически или новый способ подпереть свои титьки. Я сразу понял, что Мартини понесло в «Ля Куполь». Ей захотелось повидать своих подружек. И если бы я там не появился, она сама вернулась бы к ночи в отель.

Мартини устремила на Рут светло-голубые глаза:

— Конечно, вернулась бы. Разве я тебя когда-нибудь подводила? Извини, я больше так не буду. Честное слово.

Рут тяжело опустилась на диван.

— Верю, — сказала она и тут же перешла к делу.

Разложила ли Мартини свои вещи? Нужно ли ей принять ванну? Что она решила насчет ужина?

Кризис миновал, пора было впрягаться в работу. Мартини не возражала.

Нет, она еще не успела разложить вещи. Ей хотелось бы помыть голову, сделать маникюр, заняться гимнастикой. Ее тело — это рабочий инструмент, который всегда должен находиться в форме. А на ужин хватит сандвича, его принесут в номер. Или она сама зайдет в кафе при отеле. Рут опять ей поверила. Ведь девушка была профессионалом. Если она неважно получится на фотографиях Майка Стоуна, это повредит ее репутаций и отразится на банковском счете.

Покидая отель вместе с Майком и Кейт, Рут впервые за день почувствовала себя хорошо. Майку удалось заказать столик в «Фуке» на Елисейских полях, одном из лучших ресторанов в городе. Там подавали еду, которая больше всего отвечала вкусам редактора отдела моды «Ньюс». Дары моря, паштеты, жаркое. Все относительно просто, до смешного дорого, зато порции щедрые.

На рассвете, когда розовые лучи солнца коснулись парижских улиц, Мартини уже сидела в маленькой клетушке, почему-то называемой в «Ля Ройале» комнатой, и готовилась к первому рабочему дню. Над ее лицом колдовала Джерри, не жалея ни косметики, Ни блесток, и в результате Мартини превратилась в западное подобие гейши.

Последний штрих добавил Хоуи Денверс. Он собрал на затылке ее красивые светлые волосы и приколол искусственный шиньон. После этого парикмахер с Гримером решили, что Мартини готова предстать перед Майком и Рут.

— Что ты сделал с ее головой? — ужаснулся Стоун. — Она теперь похожа на манекен в витрине, а не на живую девушку!

— Да, волосы надо распустить, — поддержала его Рут. — Пусть спадают на плечи.

— Спадают? — фыркнул Хоуи. — Они могут только свисать, а не спадать. Иначе, зачем бы мне собирать их на затылке.

— Хоуи, дорогой, не надо со мной спорить. Мне надо, чтобы Мартини выглядела, как нормальная американская девушка, а не куртизанка. Их на подиуме и без нее хватает. А мы хотим увидеть, как французские туалеты будут смотреться на американках. В этом весь смысл.

— О'кей, будь по-твоему. Тебе нужна лохматая кошка? Получай лохматую кошку.

— А когда закончишь, — вмешался Майк, — пусть Джерри сотрет эту красную помаду. Мне больше нравится бледно-розовая.

Через полчаса Рут, Майк, Кейт и Мартини выехали из отеля в одном такси, Хоуи с Джерри взяли другую машину.

В «Диоре» их встречала мадам Шанталь, весьма расторопная сотрудница дома моделей, что Рут вполне устраивало.

«Диор» располагался напротив роскошного отеля «Плаза Атене» на авеню Монтень и ничем не отличался от дорогого бутика. Зеркальные стекла, темные стены. Его можно было принять за лавочку, поставленную здесь для удобства американских туристов, живущих в «Плазе».

И только обойдя дом, клиенты попадали в маленький дворик, который и был настоящим входом в дом моделей. Встретив здесь группу Рут, мадам Шанталь провела их внутрь, а затем по витой лестнице в святая святых «Диора».

Снимать решили в главном демонстрационном зале с огромными окнами. Майку требовалось естественное освещение. Шанталь тут же увела Мартини в маленькую гримерную, где для нее уже приготовили длинное вечернее платье.

Пока она одевалась, Майк расставлял оборудование. Его беспокоили зеркала на всех стенах зала. Блики могли помешать съемке.

Когда из гримерной вышла Мартини в черном шифоне, у Майка отвисла челюсть.

— Шанталь, — завопил он, — что, черт возьми, ты на нее напялила?

— Не понимаю, — смутилась француженка.

— Не понимаешь? Столько лет здесь отработала и не понимаешь? Я снимаю для газеты, дорогуша. В черно-белом варианте! Как, по-твоему, будет смотреться длинное черное платье? О, я сам тебе отвечу как большое черное пятно. Да после этого американцы не дадут за «Диора» и двух пенсов.

Шанталь заплакала. Так она поступала, когда что-то шло не так.

— Но что же делать? Что делать? — спросила она. — Нам предоставляют для съемок только это платье. Все остальное месье Бохан распорядился убрать. Я ничего не могу поделать.

— Значит, нас облапошили, — ответил Майк, закрывая объектив камеры. — Я не буду снимать девушку в черном платье на фоне зеркал. Только не для газеты. Вообще ни для чего.

— Может, попробуем снять во дворе? — предложила Кейт.

Майк посмотрел на нее так, словно хотел задушить. Но вмешалась Рут. Взяв француженку за руку, она отвела ее в угол зала, где их не могли подслушать остальные.

— У нас сегодня первый рабочий день. Все нервничают. Давай считать, что съемок не было, хорошо? А фотографии для начальства я передам тебе позже. — И, повернувшись к своим, громко сказала: — Ладно, ребята, с «Диором» вышла осечка. Мартини, переодевайся. А ты, Кейт, помоги ей. Джерри и Хоуи пока закажут столик в «Брассери Липп». Сделаем перерыв, но к половине третьего мы должны быть у «Шанель».

Все занялись делом, а Рут с каменным лицом повернулась к Майку.

— Если ты мне еще хоть раз такое устроишь, — произнесла она, — я тебе яйца оторву. Понял?

Обед прошел в молчании. Джерри и Хоуи тихо переговаривались между собой. К Майку Стоуну никто не обращался. А когда к половине третьего они пришли на авеню Клебер, ситуация была уже критической. Рут чувствовала, что заставить работать людей, находящихся в скверном настроении может только чудо.

И чудо произошло, стоило ей только взглянуть на предоставленные им туалеты; Это были волшебные наряды, хотя висели они на беспорядочно расставленных стойках в довольно непривлекательных гримерных. Украшения — конек фирмы «Шанель» — лежали на полу в аккуратно пронумерованных коробках. Для каждого туалета предназначались определенные серьги, ожерелья и браслеты. И пока сотрудники распределяли аксессуары, Рут чувствовала, как быстро поднимается ее настроение. Именно такие наряды она искала всякий раз, приезжая в Париж на демонстрацию моды.

В последний раз столь радостное волнение охватило ее, когда Сен-Лоран укоротил свои жакеты и платья. Теперь настала очередь Карла Лагерфельда. Это была его первая коллекция, сделанная для «Шанель». Рут не сомневалась, что целый сезон в этом году только о нем и будут говорить в Париже. Эксцентричный немец вдохнул жизнь в прославленную, но слегка увядшую фирму.

«Уж если это не кольнет моих ребят иглой под задницы, тогда все».

И Рут не ошиблась. Когда Мартини вышла на подиум в свободном жакете с блестящими пуговицами, все не спускали с нее глаз.

Первым очнулся Хоуи. Уложив волосы Мартини на затылке валиком, он украсил прическу бархатным бантом от «Шанель». А когда Джерри взялась за губную помаду, Рут поняла, что работа началась.

Майк с камерой в руках забегал вокруг подиума, беспрерывно делая снимки.

Каждая фотография запечатлевала красивую девушку. Очень женственную. Неотразимую в своей чувственности. И в то же время в ее облике не было ничего развратного. Лагерфельд, создавая коллекцию, ни на минуту не забывал о высоком классе «Дома Шанель». Поэтому Мартини была элегантна и сексуальна.

Эта комбинация производила ошеломляющее впечатление. А когда Мартини закружилась по розовому салону с золочеными стульями, вся группа расслабилась. Начались разговоры, послышался смех.

Посмотрев на часы, Рут вздрогнула от неожиданности. Они проработали около четырех часов и даже не заметили этого.

На улице стало ясно, что хорошее настроение их сегодня уже не покинет. И тогда Майк решил продолжить веселье.

— Зачем нам такси? — воскликнул он. — Вот именно сейчас — зачем? До половины восьмого в этом городе все очень дорого. Не пропустить ли нам где-нибудь по стаканчику?

Он не ждал ответа, ибо знал его заранее.

Хоуи и Джерри считали, что хорошо провести время — значит всласть посплетничать о знакомых. Поэтому когда Майк нашел приличный бар, Хоуи угостил всех за свой счет и тут же повернулся к Джерри.

Кейт с удивлением обнаружила, что ей очень интересно слушать Мартини. Как большинство моделей, она любила обсуждать, как подольше сохранить хорошую форму и оставаться красивой. Кейт тоже занимала эта тема, хотя до сих пор она всегда стеснялась об этом говорить. Католическое воспитание с детства приучило ее думать, что тщеславие — это грех. Но Париж доказал ей, что это не только не грех, а образ жизни. Поэтому Кейт с интересом прислушивалась к болтовне Мартини.

Майк Стоун был доволен собой. И Рут. Самая «трудная» из всех знакомых женщин. Не в смысле, что упрямая как ослица. Просто она умеет добиваться, чего хочет. Майк этим восхищался, ибо и сам играл по тем же правилам.

Около восьми Хоуи и Джерри куда-то ушли. Майк предложил Рут сделать то же самое. Предложение сначала показалось ей заманчивым, но она вдруг задумалась.

Кто он такой, этот Майк? Ветеран секса, которому от нее что-то нужно. Но что? Она могла дать ему только работу, которую он и так уже имел.

Будучи абсолютно несведущей в любви, она и мысли не допускала о том, что мужчина может хотеть ее ради нее самой.

Рут была смущена. Она не знала правил этой игры и не поверила Майку. Не поверила себе.

Короче, она не знала, на что решиться, и сидела, словно каменная статуя. Вдруг живот полоснуло дикой болью, и Рут обхватила себя руками, согнулась пополам.

— В чем дело? — спросил Майк.

Обняв ее за плечи, он помог ей дойти до ближайшего стула. Рут молчала. От страшной боли она лишилась дара речи. К ней бросились Кейт и Мартини.

— Нужен врач, — заявил Майк. — Не нравится мне это.

— Врач? — возразила Кейт. — Мы в Париже, а не в Нью-Джерси. Или тебе достаточно щелкнуть пальцами, чтобы тут же появился доктор с саквояжем?

— Наверное, администрация отеля может куда-нибудь позвонить, как ты думаешь? А я поймаю такси.

Кейт и Мартини нерешительно смотрели друг на друга. Щеки Рут тем временем уже посерели, она вдруг закатила глаза, наклонилась всем телом вперед и потеряла сознание. Владелец бара сразу же вызвал неотложку. И сделал это отнюдь не из милосердия. Просто лежащая без сознания богатая американка — плохая реклама его заведению. Чем скорее ее уберут, тем лучше.

В восемь сорок пять Рут доставили в больницу на улице дю Пои, а в половине десятого Кейт и остальным, ждущим в приемном покое, сообщили, что у Рут острое пищевое отравление. Ей промыли желудок и дали успокоительное. Завтра она должна прийти в себя, но если этого не произойдет, нужно будет известить ее родных.

— Это послужит ей уроком, — сказал Майк, нарушив тишину, воцарившуюся после ухода врача. — Я предупреждал, что не стоит заказывать вторую порцию escargots.

В Нью-Йорке ждали материалов из Парижа, однако всем стало ясно, что если их и получат, то не от Рут.

— Тебе придется ее заменить, Кейт, — сказал Майк. — Ты ведь тоже журналистка.

— Да, журналистка, но мода — не моя область. Я даже подиума вблизи не видела и понятия не имею, с чего начать.

— Поговори с Мартини, она все объяснит. Я тоже чем-нибудь помогу.

— А мои интервью? Сегодня у меня назначена встреча с Карлом Лагерфельдом, завтра — с Марком Боханом. Я не смогу разорваться. И мы еще не знаем, как на это посмотрят в Нью-Йорке. Может, мне не разрешат писать о моде.

— Черт возьми, женщина! Во время недели моды нет ничего важнее показа. Ничего. Да пришли ты им хоть интервью с де Голлем, они заменили бы его материалом про женские тряпки. Это Париж. От нас требуются мои снимки и краткие подписи под ними. Все.

— Ты слишком высокого о себе мнения. Ладно, свяжусь с Нью-Йорком, послушаем, что они скажут.

Майк не ошибся. Тед сказал, что фотографии Стоуна важнее. Газете они необходимы. А Кейт должна заменить Рут.

— Не волнуйся, дорогая, — говорил Тед. — Присылай все, что у тебя будет, а мы добавим кое-что из нашего архива. И Трейси приложит руку.

— Трейси! — закричала Кейт. — С каких пор стажерам позволено коверкать мои материалы? Я нахожусь в столице моды. Я уже побывала на двух фирмах, посмотрела, что у них есть. Рядом со мной Майк Стоун, который разбирается в этом деле лучше всех. И если я не смогу обойтись без помощи Трейси и твоего драгоценного архива, то по возвращении положу на стол Кремера заявление об уходе.

С этими словами Кейт бросила трубку. Майк и Мартини широко улыбались.

— Ничего, — одобрил Стоун. — Тед, могу поручиться, давненько не получал таких оплеух. Представляю его рожу. Сидит, наверно, сейчас и благодарит Бога, что ты ему не жена.

А Кейт подумала о другом: въехал ли уже Тед в ее квартиру?

 

ГЛАВА 8

Голда Льюис, старшая vendetise магазина уцененных товаров «Лойман» в Бруклине, без сил повалилась на стул и скинула туфли.

— О Господи! — простонала она, массируя ноги. — Что за день! Скорее бы домой. Мы что ли шварцерс, чтобы так надрываться.

Она хотела прибавить слова покрепче, но тут заметила высокую стройную блондинку, выходившую из лифта в конце демонстрационного зала.

— Санди, милочка! — крикнула Голда со своего места. — Иди же сюда, поцелуй Голду в щечку! Куда ты пропала? Я уже соскучилась. Мы все тут соскучились.

Она кивнула на группу пожилых евреек, которые помогали ей управляться в этом огромном, когда-то знавшем и лучшие времена магазине. Впрочем, нынешнее его состояние отнюдь не удручало Санди. Она шла мимо стоек с платьями, костюмами, жакетами, и ее сердце все больше наполнялось радостью. Это, конечно, не «Бергдорф», но здесь можно купить вещи не хуже и значительно дешевле.

Женщины, стремящиеся выглядеть богато и не имеющие на это средств, посещали «Лойман», хотя тщательно скрывали сей факт от знакомых. Сюда, а также в филиалы «Лоймана» в Куинсе и Бронксе, манхэттенские дома высокой моды отправляли товары, которые расходились не очень быстро. И не потому, что они были плохими. Просто неходовые размеры. Или не пользующиеся спросом на данной конкретной неделе. Или вещи не по сезону. В итоге потеря для «Блюмингдейла» оборачивалась выгодой для «Лоймана». «И для меня тоже», — подумала Санди, обнимая Голду Льюис, словно любимую тетушку.

— Ты выбрала удачный денек, — сообщила Голда, надевая туфли. — Как раз поступила большая партия и именно то, что тебе нравится. Кельвин Кляйн, Ральф Лорен, Оскар де ла Рента. И даже парочка французов. Хочешь, покажу?

— Спасибо, лучше я сама.

Голда, конечно, от всего сердца желала оказать ей услугу, но Санди не доверяла ее вкусу. Ту привлекали украшения, кричащие цвета и парча. Она искренне считала, что блеск придает вещам дорогой вид. Санди же интересовал главным образом покрой.

Первое время они много спорили о том, что лучше. И Санди всегда умела настоять на своем. Голде не нравился ее выбор, но она не слишком возражала. В конце концов, Санди — клиентка, а не родная дочь.

Походив с полчаса, Санди направилась в примерочную с целой охапкой вещей. Она знала, что половину из них не купит. Другие отложит, но в итоге тоже не возьмет. Основное достоинство «Лоймана», по ее мнению, заключалось в том, что можно часами примерять вещи и тебя не заставят потом все это приобрести.

Голда не пошла с Санди в примерочную. Она знала, что сейчас ей лучше не мешать, и подходила к клиентке в нужную минуту. Голда заглянула к ней через час и мягко спросила:

— Что ты ищешь, милочка?

— Платье, — рассеянно ответила Санди. — В котором можно сходить в приличный нью-йоркский ресторан.

— Мм… ну и как? Нашла что-нибудь?

Санди захотелось соврать. Тогда Голда уйдет, и она сможет еще хоть целый час примерять красивые вещи. «Ладно, все равно без толку. Дети скоро вернутся из школы. Нечего попусту тратить время».

— Голда, — торжественно объявила Санди, — кажется, я нашла одну вещь, которая мне очень понравилась.

И она показала черное шелковое платье. С виду довольно простенькое, хотя это впечатление было обманчивым.

— Никак не могу понять, чье оно. Вы, конечно, вынуждены снимать бирки, но… если между нами, а? Скажи.

— Какой-то англичанин. Брюс, кажется. Обычно у нас его вещей не бывает, я плохо его знаю, — смутилась Голда.

— Кто бы он ни был, ему удалось сделать классную вещь. С удовольствием буду носить его платье.

— У тебя какое-то торжество? — заинтересовалась Голда. — Ищешь платье к торжественному случаю?

— Именно, но не то, о чем ты сразу подумала. Тед не приглашал меня в гости или на коктейль. Просто спокойный ужин после работы.

— Зачем же платье?

— Если скажу, ты обещаешь хранить это в тайне? Хотя бы до завтра?

— Обещаю, — без колебаний ответила Голда, обожавшая секреты. — Рассказывай. Что за великая тайна?

Санди улыбнулась и провела руками по животу:

— Я беременна. Пока об этом знают только мой врач и ты. Сегодня за ужином я объявлю Теду. А потом всем остальным.

Стены ресторана «Палм» были украшены автографами известнейших нью-йоркских журналистов прошлого и настоящего. Сюда постоянно заходили «репортер с головы до ног» Джимми Бреслин, гений рекламного бизнеса Джош Оуэн, звезды бейсбола. Ибо кроме себя журналисты уважали еще бейсболистов.

Это был мужской ресторан. Кабинки обиты жесткой блестящей кожей, под ногами поскрипывали опилки. Здесь царила атмосфера, присущая только раздевалкам и курилкам, она создавалась особым духом товарищества.

Ожидая мужа, Санди заказала себе выпить и внимательно просмотрела меню. Да, «Палм» не рассчитан на гурманов, иначе сюда перестали бы ходить журналисты и бейсболисты. Здесь подавали салаты и печеную картошку, зато очень большими порциями. Санди ненавидела подобную еду, но сегодня она была голодна — беременные женщины всегда испытывают голод.

Минут через десять она на секунду оторвалась от меню и, подняв глаза, увидела входящего Теда. Вид у него был какой-то странный. Мрачно-виноватый.

До ее кабинки Тед добирался не меньше пяти минут, задерживаясь у каждого столика, чтобы пожать руку друзьям или улыбнуться врагам. А поскольку и тех и других было много, он даже пожалел, что сегодня решил поужинать с Санди именно здесь.

Хотя предстоящий разговор требовал уединения, Тед сразу отверг эту мысль. Дома все закончится слезами, обвинениями и криком, в результате получится вульгарная ссора. Нет, лучше ресторан. При людях Санди будет держать себя в руках.

Глянув в сторону жены, он понял, что не ошибся. Санди оделась для выхода. Черное шелковое платье выглядело на миллион долларов, а собранные на затылке волосы только усиливали общее впечатление.

Тед вдруг засомневался. А правильно ли он поступает? Ведь Санди хорошая жена, у нее мягкий характер. О детях тоже не худо бы подумать.

Но через секунду он отбросил все сомнения. Он дал Кейт слово и не имеет права ее подвести. Даже если Санди выглядит сегодня ожившей Кэрол Ломбард.

Тед подошел к жене, чмокнул ее в щеку и сел напротив.

— Как ты? — спросил он и подал знак официанту. — По какому случаю ты сегодня так выглядишь? Я думал, у нас будет обычный ужин после работы.

Санди улыбнулась. Так улыбаются женщины, которые счастливы, но пытаются скрыть это от окружающих. Ей захотелось тут же рассказать мужу обо всем, но она сдержалась, желая оттянуть удовольствие.

— По особому случаю. Ты все скоро узнаешь, а пока мы отведаем жареных омаров.

Если бы Тед был повнимательнее, то встревожился бы не на шутку. Но он думал только о показе мод, о Кейт, и был абсолютно уверен в том, что она справится. Поэтому он даже не заметил улыбки Санди. Что он может от нее узнать, цену этого черного платья?

Тед заказал виски со льдом, выпил его одним духом, велел принести еще.

— Тебя что-то беспокоит? — озабоченно спросила она. — Сразу два стакана виски. Это на тебя не похоже. На работе не все ладится? Почему бы тебе не рассказать? Кто знает, может, я чем-то помогу.

— Не думаю. Честно говоря, никто не поможет. И не делай озабоченное лицо, пожалуйста, — раздраженно прибавил он. — Это связано не с работой.

Санди наклонилась вперед и ласково похлопала Теда по щеке:

— А с чем? Расскажи.

Да, настало время рассказать ей о любви к Кейт. И о том, что это положит конец их семейной жизни. Тут он вспомнил, как ночью занимался с Санди любовью, вспомнил ее неистовство и нежность. Он чувствовал себя подлецом. Но чему быть, того не миновать.

Тед, глубоко вздохнув, стал подыскивать нужные слова.

«Все кончено. Мы оба давно это знаем. Жить так дальше невозможно. Ни тебе, ни Кейт. Никому из нас. Есть лишь один выход из положения…»

Но Тед не успел произнести ни слова. Кто-то дружески хлопнул его по спине, и, обернувшись, он увидел Кремера.

— Рад, что застал тебя в городе. Твоя секретарша послала меня сюда.

— А в чем дело? — спросил Тед.

Он вдруг почувствовал странное облегчение, хотя и сам не знал, чему радуется.

— Ничего не случилось, — весело сказал Кремер, взяв стакан, который оказался перед ним, едва он сел за стол. Таким людям не обязательно делать заказ. Официанты сами знали, что Кремер пьет виски со льдом, и стакан появлялся на столе, как только главный входил в ресторан.

— Почему же вы здесь? — удивился Тед.

— Чтобы поздравить тебя.

— С чем?

— С Кейт.

Тед похолодел. Ему показалось, что события выходят из-под контроля.

— Чем же прославилась Кейт? — заинтересованно спросила Санди.

— Поймете утром, когда увидите газеты. Твоя протеже, Тед, прислала из Парижа лучший репортаж из всех, что я когда-либо видел. Вот уж не думал, что она разбирается в моде. Значит, ошибся. А снимки…

Кремер уже не мог остановиться и минут пятнадцать расхваливал снимки Майка Стоуна.

Тед успокоился. Теперь главный, увлекшись Парижем, не способен говорить ни о чем другом.

Он украдкой взглянул на жену. Санди раскраснелась, жадно ловя каждое слово Кремера. «Господи, как же легко, оказывается, ее увлечь. Ужин в модном ресторанчике, беседа о показе мод в Париже. И этого достаточно».

Тед уже не знал, как сказать ей о Кейт и о своем решении. Более того, ему стало невыносимо грустно. Ведь они с Санди до последнего времени жили неплохо. Да, он не хотел жениться на ней, но и жаловаться, что несчастен в браке, тоже не мог. Даже наоборот. До встречи с Кейт он был вполне доволен женой и радовался жизни, насколько это возможно для человека, обремененного заботами о семье.

И все-таки отступать уже поздно. Он поклялся себе, что к исходу этого вечера у них с Санди все прояснится. Они решат свои проблемы цивилизованно.

На столе вдруг появились бутылка шампанского и три лучших в «Палме» бокала.

— Я, конечно, понимаю, что Кейт отличилась, — засмеялся Тед, — но разве это повод для шампанского?

— Забудь про Кейт, — отмахнулся Кремер. — Сейчас мы выпьем за тебя.

— Извините, не совсем понял.

— Дорогой, где витали твои мысли? Ты ничего не слышал?

Санди всегда удивлялась способности мужа уходить с головой в рабочие проблемы даже на отдыхе. Но он ведь отец ее будущего ребенка. Она сжала руку Теда и налила ему шампанского.

— Выпьем за новое пришествие, — торжественно провозгласила она. — Дорогой, у нас будет малыш.

 

ГЛАВА 9

Рут полулежала на больничной койке. Выглядела она ужасно, длинные темные волосы разметались по накрахмаленным наволочкам. Она напомнила Кейт захворавшую Медузу Горгону.

— Господи, — сказала Кейт, — если уж я не могу тебя вылечить, то хотя бы постараюсь сделать из тебя человека.

Достав из сумочки расческу, она принялась за работу. Рут кричала, пыталась вырываться, но Кейт была непреклонна, и спустя двадцать минут, больная вновь приобрела приличный вид.

— Как ты могла позволить Майку лицезреть тебя в таком виде? — удивилась Кейт.

— Я позволила? Майк не знает такого слова. Если парню чего-то хочется, он приходит и берет. Не спрашивая ничьего позволения. Едва я открыла глаза, сразу же увидела его небритую физиономию. И вообще, Кейт, я уже не знаю, куда мне от него деваться. Он носится со мной, как с собственной дочерью. Даже в туалет не могу одна сходить.

— Ты хочешь сказать… — начала Кейт.

— Нет, — рассмеялась Рут. — Он относит меня, а сам на всякий случай остается снаружи, у двери. «Рути, тебе не больно, а? Если нужна помощь, сейчас вызову медсестру». Представляешь?

— Ну и как тебе его… внимание?

— Честно говоря, нравится. Всю жизнь я была на подхвате. Если кому-то что-то нужно, Рут придет и даст. Всегда можно положиться на старую добрую Рути. Теперь все наоборот. Я лежу здесь, как Травиата, а другой человек бегает вокруг. Такого со мной еще не бывало, и я вовсю этим пользуюсь.

— Довольно странно, — произнесла Кейт. — Заботливый ангел-хранитель, которого ты мне описываешь, что-то мало похож на Майка Стоуна, с которым мне пришлось работать все это время.

Кейт вспомнила первое утро. Она сильно нервничала, когда пришла на Версальскую площадь. Именно здесь, под куполом большого шатра должен был состояться парад моды.

Проблемы возникли сразу. Во-первых, Кейт не знала, как ей пробраться ко входу, ибо дворик перед ним, размером с небольшой загон для скота, был набит мрачными журналистами из разных стран.

Но стоило появиться Майку, как проблема решилась, будто сама собой. Если большинство журналистов имели с собой по две фотокамеры, то у него их было пять. Там, где другие спрашивали разрешения пройти, Майк двигался напролом. Толпа во дворе его не смутила, и, энергично работая локтями, он без труда пробился в шатер, а Кейт тихо вошла следом, сжимая в руке билет и надеясь, что худшее позади.

И ошиблась. Ее место на жесткой деревянной скамье уже занял какой-то смуглый худой мужчина.

— Извините, это мое место, — сказала Кейт. — Видите? Номер 109.

Мужчина смерил ее равнодушным взглядом, и она вновь сунула ему под нос свой билет. В следующий момент на нее обрушился целый поток брани. Итальянского Кейт не знала, но о смысле слов догадаться было нетрудно.

Она взглянула на часы. До начала оставалось всего четыре минуты, и, если она не сядет на место, ее попросту выгонят.

Когда она сделала шаг вперед, итальянец бесцеремонно оттолкнул ее рукой, и Кейт, не удержавшись на ногах, упала на грязные доски.

Два голландских журналиста бросились ее поднимать, и в ту минуту она увидела Майка. Стоун молча схватил итальянца за шиворот, поднял со скамьи и, пока тот обретал дар речи, оттащил к выходу и вышвырнул во двор.

Удостоверившись, что Кейт заняла свое место, он махнул ей рукой и исчез. Через несколько секунд она увидела Майка у самого подиума.

Лучшие фотографы, точнее, наиболее решительные и изобретательные, всегда снимали у подиума. Остальные жались у стен. Майка это, разумеется, не устраивало, и он вновь пробился вперед.

Кейт смотрела на него с восхищением. Стоун как-то говорил ей, что в начале карьеры, когда еще только учился своему ремеслу, он снимал футбольные матчи, а на таких мероприятиях выживали сильнейшие. И приобретенный там опыт впоследствии ему здорово пригодился. Майка ничто не смущало, он вел себя как средневековый рыцарь, прокладывающий дорогу щитом и мечом.

Поэтому и сейчас он занял одно из лучших мест и мог снимать практически под любым углом.

Шоу потрясло Кейт. По зрелищности оно не уступало бродвейским мюзиклам. И сходство не ограничивалось музыкальным сопровождением. Световые эффекты, мастерство и естественность моделей напомнили Кейт о «Безумствах» Зондхайма.

Придя немного в себя, она смогла отдать должное коллекциям. Если модельеры «Шанель» были законодателями моды в жакетах, а кутюрье «Кензо» произвели переворот в крое, обыгрывая в изысканных туалетах ниспадающие складки, то Монтана являлся бесспорным лидером в кожаной одежде. Маленький француз создал из кожи просто невероятные вещи. Такого Кейт еще не видела.

В конце шоу сам кутюрье по традиции вышел на подиум в сопровождении двух самых обворожительных моделей. Разразилась буря аплодисментов. Кейт тоже хлопала, пока у нее не заболели руки.

Через полчаса она уже диктовала свой материал, даже не заглядывая в сделанные записи. Слова лились буквально из сердца. Кейт знала, что такого вдохновения у нее уже никогда не будет. Благодаря этому порыву и вышли строчки, которые появились на следующий день в «Нью-Йорк дейли ньюс».

Снимки Майка усилили эффект репортажа. Как и предсказывал Тед, «Ньюс» переплюнула все другие нью-йоркские газеты.

Тед, человек, которого она любит. Вспомнив о нем, Кейт очнулась. Завтра она его увидит. В воскресенье. Он будет ждать в ее квартире. Будет ли?

Кейт ему больше не звонила. Шестичасовая разница во времени. Когда он приходил на работу, она сидела на показе, а когда ей удавалось добраться до телефона, он отправлялся на обед.

Кейт решила позвонить из ресторана отеля во время ужина. Ей сказали, что Тед на совещании у Кремера и не может подойти. Ладно, они вволю наговорятся в Нью-Йорке.

— Чем ты озабочена? — спросила Рут. — Можно подумать, у тебя сегодня первый рабочий день, а не последний. Улыбнись, ты отлично справилась. Майк все рассказал и принес вчерашнюю газету. Уж если кому и нужно хвататься сейчас за голову, так это мне. Если я не сбегу из больницы, Кремер передаст мою должность тебе.

— Когда ты собираешься выписываться? — спросила Кейт.

Она благодарна Рут за то, что та не допытывается, почему она так озабочена. Кейт не хотелось сейчас говорить о Теде.

Она мечтала об обычной спокойной жизни. Семейной жизни. А тогда можно будет и с Рут поговорить.

— Врачи собираются держать меня здесь еще неделю, — сказала Рут. — Я пыталась их отговорить, но бесполезно. И вам, ребята, придется лететь домой без меня.

— А ты? Останешься совсем одна?

— Почему одна? Майк еще не закончил работу с «Пари-матч». Это задержит его до конца месяца. И, судя по всему, он проведет время со мной.

— Большую часть времени, — раздался голос Майка. — Поэтому берегись.

Устроившись на стуле, он провел рукой по щетине на подбородке. Значит, Майк чем-то встревожен.

— Рут, — начал он. — Я сейчас был у твоих докторов. Не сочти это за наглость, просто я лучше говорю по-французски. Хотелось узнать, почему они тебя здесь держат. Если бы дело было в улитке, ты встала бы на ноги через пару дней.

— И что они сказали? — живо отозвалась Рут.

Майк снова потер щетину, потом взглянул на Кейт. Поняв намек, она встала.

— Сиди, Кейт, — остановила ее Рут. — Если я умираю от сифилиса, ты все равно об этом узнаешь, ты моя подруга. И кажется, дружеская помощь мне сейчас не помешает.

— Возможно, — сказал Майк. — Эти шарлатаны говорят, что дело в твоих почках, Рут. Они у тебя шалят. Причем давно. Ты об этом знала?

Рут недоуменно смотрела на него, как многие люди, которым чего-то не хочется слышать.

— Понятия не имела. Может, врачи ошиблись? У меня всегда было отличное здоровье. И если я буду верить всему, что наговорят эти лягушатники, то лучше уж сразу умереть.

— Не горячись, — прервал ее Майк. — Кто говорит, что речь идет о жизни и смерти? У тебя неважные почки, только и всего. А ругать французскую медицину я бы на твоем месте поостерегся. Не забывай, ты сейчас в их полной власти.

— А может, и нет, — резко ответила Рут. — Как только я смогу встать на ноги, тут же улечу в Нью-Йорк. И если мои почки забарахлят, я хочу, чтобы это случилось на приеме у доктора Штайна. Мы хотя бы говорим с ним на одном языке.

Майк взял ее за руку:

— Не спорю, дорогая. Я тоже считаю, что лечиться тебе лучше дома. Между прочим, врачи говорят то же самое. Но ты сама не делай резких движений. Предоставь все мне. Кого ты видишь перед собой? Ты видишь человека, который привык таскать за собой по свету многочисленных техников и целый выводок девочек-моделей. Неужели ты не доверишься такому человеку?

— Рут, может, я пока останусь здесь? — подала голос Кейт. — А потом вместе полетим домой.

— Что? — воскликнул Майк. — Ты хочешь лишить меня удовольствия побыть наедине с восхитительной Рут? Ни за что. Нет, Кейт, лети с остальными, а Рут не твоя забота. Если она будет нетвердо стоять на ногах, обещаю проводить ее до Нью-Йорка.

— Он не шутит, — сказала Рут. — Майк выбрал не ту профессию. Но в прошлой жизни он точно был сестрой милосердия.

— Значит, ты уверена, что мне не нужно оставаться?

— Абсолютно, — ответила Рут и взглянула на Майка.

Перехватив ее взгляд, Кейт поняла, что подруга уверена не только в этом. Они с Майком знакомы всего несколько дней, а смотрят друг на друга почти как муж и жена.

Едва Кейт увидела редакционного шофера-пуэрториканца, который приехал за ней в аэропорт Кеннеди, она сразу почувствовала недоброе. Педро встречал ее уже четыре года и всякий раз начинал улыбаться. Но сегодня никаких улыбок. Хуже того: он избегал встречаться с ней глазами.

«Он что-то знает». Шоферы всегда осведомлены о личной жизни тех, на кого работают. И Педро не был исключением.

— Тед просил, чтобы я передал вам, — сказал шофер, протягивая ей конверт. — Иначе вы не сумеете попасть домой.

Кейт распечатала конверт и с недоумением уставилась на ключи. Какой сегодня день? Воскресенье. Тед должен быть сейчас у нее. Отдыхать на диване. Она надеялась, что он встретит ее в аэропорту, но раз не встретил, значит, ждет дома. Тогда зачем ключи?

Они сели в машину. Может, Теду пришлось уехать из города? Раз в год Кремер посылал редакторов в командировку по всей Америке.

Но почему Тед ее не предупредил? Это на него не похоже — уехать…

И тут ее осенило: просто он работает. Ежемесячно один выходной Тед дежурил в редакции.

Но эта услужливая мысль не убила всех сомнений. Ведь он знал о ее возвращении. Этот вечер чрезвычайно важен для них обоих: с него должен начаться отсчет их совместной жизни. Почему же он не освободился? Его мог подстраховать кто-то из его заместителей.

Что же случилось?

Войдя в квартиру, она тут же поняла справедливость своих неясных опасений. Гостиная выглядела как в день ее отъезда две недели назад. Бледно-желтые нарциссы давно завяли. Стаканы, из которых они с Тедом пили шампанское в тот вечер, так и остались на столе, рядом с бутылкой. Кейт печально глядела на этот натюрморт. Как утром в ночном клубе после вечеринки. Или на поминках.

Опустив чемоданы на пол, она прошла в спальню, где окончательно убедилась, что Тед никогда здесь не жил. В шкафу не было его вещей. Исчез даже запасной костюм, который он в последнее время держал у нее. Не забыл он ни про бритву в ванной комнате, ни про махровый халат и зубную щетку.

Уезжая из Нью-Йорка, Кейт пребывала в твердой уверенности, что любимый мужчина переезжает к ней и будет ждать ее. А он не только не переехал, но даже стер следы былого присутствия.

У Кейт началась истерика, вызванная не только отчаянием, но и разницей во времени, ее организм еще не успел адаптироваться. Она потеряла всякий контроль над собой, поэтому сняла трубку и позвонила Теду. Сначала на работу, а потом домой.

Ей ответила Санди. Усилием воли Кейт овладела своим голосом и спокойно поинтересовалась, дома ли Тед.

— Конечно, дорогая, — лениво протянула Санди. — Он играет с мальчиками. Сейчас позову. Кто его спрашивает?

«Сука! Отлично знаешь, кто его спрашивает!»

— Это Кейт Кеннеди. Я только что вернулась из Парижа.

— Ах, Кейт, — воскликнула Санди, — как дела? Я читала ваши репортажи и должна сказать, что это гениально! У меня было такое ощущение, словно я в Париже и вижу все собственными глазами. Подождете минутку? Сейчас я позову нашего старика.

Кейт поняла, что все кончено. Женщина, говорившая с ней, совсем не похожа на отверженную Санди, от которой уходит муж. Слишком у нее дружелюбный и веселый голос. «Сейчас позову нашего старика». Все ясно.

«Старик. Старый Тед, мой Тед! Который собирался прожить со мной всю оставшуюся жизнь».

Нет, она больше не желает это слышать. Она больше не желает говорить с Тедом, она уже знает все, что он мог ей сказать. Кейт медленно положила трубку.

Завтра она все услышит от него. Когда рядом не будет его жены. Ужасно потерять любимого мужчину. Но вовсе не обязательно терять вместе с ним и чувство собственного достоинства.

На следующий день она не вышла на работу. Акклиматизация — вполне законный предлог, чтобы немного отдохнуть. А Кейт очень нуждалась в отдыхе. «Может, удастся превратить дни в годы».

Тед позвонил в десять тридцать. Сказал, что им нужно поговорить, и предложил встретиться в обеденный перерыв.

— Не приглашай меня никуда, — ответила Кейт. — Я приготовлю что-нибудь дома.

— Ты же только приехала, устала. Давай встретимся в «Мерфи», а? Моя секретарша уже заказала нам столик у окна. — И, не позволив ей ответить, он положил трубку.

Кейт растерянно огляделась. Натертые сосновые полы. Вьющиеся папоротники. Квартира одинокой женщины. Последние три года Тед предпочитал ее всем ресторанам. Здесь они могли свободно разговаривать, прикасаться друг к другу, любить.

Теперь все кончено.

Она знала, почему Тед настаивал на ресторане. Прощаться легче на нейтральной территории.

И Кейт охватила ярость. За кого, черт возьми, он ее принимает? За истеричную любовницу, которая непременно должна устраивать сцены? А может, все-таки сделать это? Ради забавы. Но воспитание опять дало о себе знать. Кейт никогда не плакала на похоронах, у них в семье это было не принято. И на собственных похоронах она тоже не станет лить слезы.

Кейт оделась в черное. Она всегда надевала одежду, соответствующую ее настроению. А черное платье от «Диора», купленное в Париже, как нельзя лучше отражало ее чувства.

В ресторан она опоздала. Ей вообще не хотелось туда идти, но она все-таки заставила себя. Кейт старалась не думать больше ни о чем, кроме охватившей ее ярости. Иначе она просто не вынесет свидания с Тедом.

Он уже заказал для нее выпивку, а сам до ее прихода успел выпить не меньше двух порций. Он выглядел каким-то побитым, и впервые его лицо не показалось Кейт симпатичным.

Сев за столик, она первым делом отодвинула свою рюмку. К нему. Похоже, Теду выпивка сейчас нужнее, чем ей. Себе Кейт налила воды со льдом. Ей предстоял заключительный выход, и голова у нее должна быть ясной.

— Что тебя остановило, Тед? — по возможности мягко спросила она. — Может, пока я была в Париже, у вас тут разорвалась небольшая атомная бомба? Или Кремер пригрозил тебе увольнением? Только не говори, что твоя красавица жена вдруг ужасно заболела, поэтому ты не смог ее бросить.

— Не язви, Кейт. Это тебе не идет. Да я того и не стою.

— Верно, не стоишь, — подтвердила Кейт. — Но мне все же хочется знать, что случилось.

— Хорошо, Кейт, раз ты хочешь… Скажу прямо: моя жена беременна. Ребенка ждем к весне, и я не мог бросить ее в таком положении. Даже ради тебя.

Кейт впитала ужасную новость, словно губка. Это факт, с которым нужно разобраться. А лить слезы она будет потом.

— Значит, ты хочешь сказать, — холодно произнесла Кейт, — что, когда ты клялся мне в вечной любви, по возвращении домой ты говорил то же самое жене?

— Нет, — ответил Тед. — Может, так выглядит со стороны, а на самом деле все иначе.

— Неужели?

— У меня не было к ней сильных чувств. Не было любви. Это не то, что у нас с тобой.

— Для мужчины, который не испытывает сильных чувств, ты неплохо потрудился. Ведь чтобы сделать ребенка жене, которой под тридцать, одной ночью не обойдешься.

— Перестань, Кейт. Если мне захочется слушать грубые шутки, я пойду в мужскую раздевалку. А сюда я пришел, чтобы уладить наши отношения. Грубость делу не поможет и ничего не решит.

— А что тут решать? Ты вернулся к жене. Чего ты хочешь от меня? Чтобы я начала вязать детские кофточки?

— Я скажу, чего я хочу. Хочу, чтобы ты меня поняла. Я тебя люблю. И всегда буду любить. Но я не могу просто взять и бросить Санди. Наши мальчики еще учатся в начальной школе. А теперь появится третий ребенок. Как бы она справилась одна?

— Значит, ты хочешь развлекаться на стороне и одновременно играть роль заботливого отца, да? Любящий отец и милая скромная любовница, к которой он забегает, когда сумеет вырваться из домашнего рая? Забудь об этом, дорогой. Мазохизм — не мое призвание. И второй скрипкой я не буду. Мне нужен мужчина, с которым я могла бы, не стыдясь, показываться на работе. Мне надоело прятаться по углам. И тошнит от того, что типы вроде Кремера считают меня дешевой шлюхой.

Кейт грохнула стаканом о стол. Тед поднял глаза, и она увидела на его лице тревогу. Да и вообще он походил на человека, готового к казни.

Ибо он понял, что все кончено. Но смирилась с этим только Кейт. Он смириться не мог. И вряд ли когда-нибудь сможет.

Тед, словно ухватившийся за соломинку утопающий, начал умолять:

— Кейт, ты не в себе. У тебя была сложная командировка, иди домой, отдохни. Завтра ты посмотришь на все иначе. Ради Бога, Кейт, не говори сейчас ничего, о чем будешь потом жалеть. О чем мы оба пожалеем.

— Возможно, ты прав, — сказала она, поднимаясь из-за стола. — Больше говорить не о чем. Передай Мерфи, что, к сожалению, я не смогу отведать его жаркого. У меня пропал аппетит.

Вернувшись домой, Кейт позвонила Филу Майерсу. Да, она готова отправиться в Лондон, но с одним условием: контракт должен быть подписан в течение двадцати четырех часов. Да, она хочет как можно быстрее уехать из Нью-Йорка. Она только что вернулась из командировки, и вещи собирать не придется. Нужно лишь попрощаться с родными.

Майерс позвонил ей через полчаса. В «Пост» приняли ее условия, и главный ждет ее утром, чтобы вручить контракт.

Устало вздохнув, Кейт написала заявление в «Ньюс».

Тед обойдется без письма. С работой покончить несложно. Но как покончить с любовью, она не знала. Не было опыта.