ГЛАВА 10

Европейское бюро «Нью-Йорк пост» располагалось в здании Конде Наст на Гановер-сквер. В том же здании находилась штаб-квартира журнала «Вог», и Чак Холдерс, предшественник Кейт на посту руководителя корпункта, имел возможность любоваться топ-моделями, оказываясь с ними в одном лифте. Многие из них, торопясь на съемки, надевали лишь тонкие облегающие трико. Поэтому, направляясь в корпункт, вы словно оказывались за кулисами бродвейского театра.

Но весь этот ореол померк, едва Кейт добралась до своего нового офиса. В приемной она увидела сидевшую за металлическим столом туповатую на вид девушку, которую звали Кэтлин. «Неудивительно, что она выглядит такой подавленной. На ее месте я бы давно уже страдала клаустрофобией», — подумала Кейт. Помещение было забито телетайпами, факсами, бесчисленными картотеками. Повернуться негде.

Кейт не без труда протиснулась к двери, ведущей, как она полагала, в кабинет редактора. И не ошиблась.

Вступив в бывшее владение Чака Холдерса, она тут же поняла, почему все оборудование свалили в приемную к секретарше. Ибо даже пишущая машинка выглядела бы странно в интерьере его комнаты.

Офис Чака Холдерса напоминал кабинет борделя начала века. В центре возвышалось громадное ореховое бюро времен Второй империи, украшенное позолоченной лепниной. Кейт просто не могла оторвать от него глаз. В углу стоял внушительный книжный шкаф эпохи Людовика XV. Миниатюрные стулья, обитые золотой парчой, были сделаны примерно в то же время. За столом Кейт увидела огромный кожаный диван. Хотя она затруднялась определить время его создания, но не сомневалась, что на аукционе за него отдали целое состояние.

Чем тут занимался Холдерс? Это же не редакционный офис, а кабинет дипломата, который устраивает у себя шикарные приемы для высоких гостей. «Теперь ясно, почему его отправили на пенсию. У старика была мания величия. Но кто же тогда работал?» Кейт знала, что корпункт в Лондоне регулярно снабжал «Пост» материалами и писал их компетентный, хорошо информированный журналист. Порою Кейт даже восхищалась его ловкостью.

Недоумевая, она вернулась в приемную. У Холдерса, видимо, был помощник, и Кэтлин подскажет, как его найти.

Впрочем, просить секретаршу ей не пришлось. Только сейчас она заметила второй стол, за которым сидел человек.

Он походил на сказочного эльфа или гнома, но когда поднялся ей навстречу, Кейт с удивлением отметила, что они почти одинакового роста.

Она невольно поежилась. У него было узкое, с резкими чертами лицо и длинные светлые волосы. И ему не мешало бы принять душ. Кейт поняла, что нашла причину своей инстинктивной неприязни к этому человеку: в Манхэттене привыкли регулярно принимать душ. Иногда дважды в день. Чистые ногти, блестящие волосы, отсутствие перхоти. Так должен выглядеть человек, у которого, как считалось, все в порядке. С таким человеком приятно знакомиться и обсуждать дела.

Мужчина, стоявший перед ней, совершенно не отвечал этим представлениям. И когда он протянул руку, Кейт не сразу решилась ее пожать.

— Я — Кейт Кеннеди. Вы меня ждали?

— Ждали, — мягко сказал он. — Разрешите представиться. Бойл. Джереми Бойл. Полагаю, вы уже догадались, что именно я здесь рабочая лошадка?

— Конечно, — улыбнулась Кейт. — Не похоже, что это делалось там.

— А зачем Чаку было работать, — произнес Джереми, — если он для этого нанял меня.

— Я не знаю, чем занимался Чак Холдерс, и, честно говоря, меня это не интересует. Это не мое дело. Но я собираюсь вести себя иначе.

— И как же именно? — подозрительно сощурился Джереми.

«О Господи, он думает, что я намерена отстранить его от работы».

— Успокойтесь, я не собираюсь портить вам жизнь. Меня вполне устраивает ваша информация, просто я думаю, что нам стоит работать вместе.

Ее слова Джереми явно не убедили.

— Но как вы себе это представляете? Что нового вы можете сказать о Европе? Мои еженедельные приложения содержат исчерпывающую информацию о том, что здесь происходит. Почему бы вам не оставить все по-старому?

Кейт вздохнула. Часа еще не прошло, а у нее уже проблемы. И если бы она получше знала Джереми Бойла, то сразу бы поняла, что проблемы эти весьма серьезные.

Джереми был представителем английской аристократии, причем худшим ее представителем. Как младший сын богатого землевладельца он получил возможность поступить в Итон, но обучился там лишь пить крепкие напитки и транжирить отцовские деньги. Отец надеялся, что он образумится. Во всяком случае, поначалу. Джереми подыскали работу в уважаемом банке, и, пока он овладевал профессией, ему давали щедрое содержание. Увы, эксперимент закончился полным провалом. Сити нисколько не интересовал Бойла-младшего, представлялся ему безрадостным, навевающим смертную тоску местом. Гораздо больше его увлекали автогонки, казино и ночные клубы. Хозяева это поняли довольно быстро. А поняв, уволили. Невзирая на влиятельного папашу.

Свою удачу Джереми поймал в «Аннабел», познакомившись там с человеком, который вел светскую хронику в «Дейли экспресс». В тот вечер Джереми был здорово на взводе от наркотиков и алкоголя. Язык у него развязался сам собой, и за несколько часов общения с журналистом он много чего наболтал о полудюжине близких знакомых, а также о двух членах собственной семьи. Информации хватило на три номера. После чего Мартину Сайксу, ведущему колонки, оставалось только взять молодого Бойла в штат.

Это решение было принято, так сказать, по вдохновению. Джереми мог опаздывать на работу. Иногда вообще не являлся. Зато когда приходил, то делал больше всех остальных сотрудников.

Для него это являлось своего рода приятным времяпрепровождением. Работать он не любил. Он был слишком ленив. Но теперь у него появились дорогостоящие привычки. Шампанское в полдень. Виски на закате. Доза, а то и две, кокаина на ночь для остроты сновидений. Со временем, белого порошка ему требовалось все больше. А порошок дорог. Как-то Джереми хотел даже попросить отца, чтобы тот увеличил ему содержание, но передумал. Отец не стал бы раскошеливаться на кокаин».

В итоге, невыразимо огорчив семью, Джереми посвятил себя карьере журналиста. И он до конца жизни продолжал бы выдавать секреты друзей и родных, если бы не встретил в «Эль Вино» Чака Холдерса. Тот как раз лишился помощника, и необходимость впрягаться в лямку самому омрачала его настроение. Если бы старый американец не пил «Боллинджер», Джереми не обратил бы на него внимания. Но Холдерс пил именно «Боллинджер», и Джереми удалось затесаться в его компанию. После третьего стакана он услышал нечто такое, что заинтересовало его всерьез: американец собирался платить новому помощнику в полтора раза больше того, что Джереми зарабатывал в «Дейли экспресс».

Уходя из винного погребка на Флит-стрит, он договорился с Холдерсом о встрече. А через пару недель сообщил в «Экспресс», что его пригласили в американскую газету. Рабочий день короче, а зарплата выше. И только один дряхлый начальник вместо целого отряда надсмотрщиков.

Все было хорошо. Пока не явилась Кейт Кеннеди. Он сразу ее невзлюбил. В ней ощущалось что-то резкое. И дело не в ее вульгарном американском костюме. У женщины есть мозги, а еще хуже то, что она не собирается торчать в кабинете. Кого она хочет ввести в заблуждение этой выдумкой о совместной работе? Ясно как день, что она явилась отнять у него хлеб.

Первое время она подержит его, пока не войдет в курс дела, не познакомится с городом. А потом — «прощай» и «счастливого пути».

Ладно, это мы еще поглядим. Никому не удавалось просто так избавиться от Джереми Бойла!

Несколько дней Кейт привыкала к новому месту. Обнаружив, что картотека забита всяким хламом, она вытряхнула содержимое ящиков в мусорную корзину, потом зарегистрировалась в библиотеке Ассоциации прессы, Большинство национальных газет делало это для подстраховки.

Кейт снова обрела уверенность в себе и даже решила по-новому оборудовать свой офис. Кабинет Холдерса напоминал мавзолей. Темные парчовые шторы были, конечно, великолепны, но совершенно не пропускали дневной свет. А от мысли, что придется работать за столом, который стоит больше, чем ее нью-йоркская квартира, Кейт бросало в дрожь. Она вызвала Джереми Бойла. Он стоял перед нею сонный, дурно одетый, похожий на дрожащего хорька. Подавив отвращение, Кейт дружелюбно улыбнулась и спросила:

— Джереми, как мы поступим с мебелью Чака?

— Она вам не нравится? — удивился тот.

— Очень нравится, но ей место не в офисе. Она не способствует рабочему настроению.

Джереми сел на один из золоченых стульчиков и тоже улыбнулся.

— В таком случае могу вас обрадовать, — сказал он. — К вечеру этой мебели уже не будет.

Теперь пришла ее очередь удивляться:

— То есть?

— Вам разве не говорили? — рассеянно отозвался Джереми. — К обеду явятся грузчики и все заберут.

— По чьему приказу? — с подозрением спросила Кейт.

— По приказу Чака. Он слишком привязался к своему барахлу, и его начальники в Нью-Йорке позволили ему забрать мебель. Все было решено еще несколько месяцев назад. Удивляюсь, что Хартман не поставил вас в известность.

— Не хватало нам еще заниматься офисной мебелью, — фыркнула Кейт и нахмурилась.

Почему же ни сам Хартман, ни кто-либо другой из нью-йоркского офиса не положил глаз на антиквариат Чака? А если положили, то почему отдали?

«Черт с ним, с антиквариатом. Заберут и хорошо. Станет просторнее. Глядишь, и работа пойдет лучше».

Кейт живо представила, как будет выглядеть ее кабинет. Большой письменный стол, на котором царит идеальный порядок. Слева электрическая пишущая машинка, справа телекс. Самое время ей посидеть в окружении этой техники, а не Джереми Бойлу.

Она взглянула в сторону приемной, и ей бросились в глаза кипы старых журналов и номеров «Пост», лежащих на полу. Оптимизма сразу поубавилось. Чтобы навести тут порядок, потребуются, пожалуй, месяцы. А времени у нее мало.

В Нью-Йорке ей дали на ознакомление три недели. После чего от нее ждут первых материалов из Европы. «А ведь я даже Лондона еще не знаю», — испугалась она.

Должно быть, Бойл уловил ее настроение.

— Вам сейчас не помешает выпить, — сказал он. — Что-нибудь покрепче. И побольше льда. Почему бы нам не сходить в американский бар в «Савое»? Немного развеемся. И если у вас будет желание, я могу ввести вас в курс дела.

Кейт заколебалась. Но она понимала: как только сюда явятся грузчики, ей все равно придется уйти, чтобы не мешать. «Почему бы не взглянуть правде в глаза? Нравится он мне или нет, главное, что из общения с ним можно почерпнуть много полезного».

Кейт взяла сумочку и очаровательно улыбнулась:

— Действительно, почему бы не пообедать в «Савое»? Это даст нам возможность поближе познакомиться.

За обедом Кейт и в самом деле узнала много нового о своем помощнике. И встревожилась еще больше. Джереми пригласил ее в «Савой» не просто так. Он знал, что сюда часто заходят первые лица с Флит-стрит, гриль-бар отеля был их излюбленным местом.

В этом величественном и вместе с тем строгом зале с огромными круглыми столами приятно встретиться для разговора с министром или поболтать с каким-нибудь председателем совета директоров. Бойл никогда там не обедал. Не хотел испытывать судьбу.

Поэтому он повел Кейт в главный зал — изящно оформленное помещение с окнами, выходившими на реку. Этот зал производил на гостей такое же сильное впечатление, как и гриль-бар. У каждого ресторана есть нечто сугубо индивидуальное. Например, бассейн во «Временах года», в «Савое» — особая атмосфера шоу-бизнеса. Журналисты наведывались сюда не для разговоров о завтрашнем номере, а чтобы развлечься.

Направляясь к заказанному столику, Джереми поздоровался с сэром Дэвидом Инглишем, редактором «Мэйл», который обедал здесь со своим лучшим автором Линдой Ли-Поттер. Безупречно вежливая Линда кивнула Джереми, а сэр Дэвид лишь неопределенно улыбнулся, но Джереми и этого было вполне достаточно.

Он также поприветствовал Боба Эдвардса, который возглавлял «Санди миррор». Известный журналист отличался скверной памятью на имена и лица, поэтому всегда и со всеми здоровался. На всякий случай.

Пока они добрались до места, Джереми успел поклониться видному дипломату, телевизионному диктору и члену парламента. Кейт начала раздражаться. Может, Бойл все подстроил, чтобы ее поразить? Вряд ли. Просто маленький ренегат хотел уверить ее и себя, что он продолжает работать.

Джереми, который, похоже, был знаком с метрдотелем, решил сам заказать обед. Спаржа в сырном соусе. Ростбиф с кровью. Печенье в вине. Кейт, обычно избегавшая тяжелой пищи, изумлялась самоуверенности помощника.

Она хотела было вмешаться и положить конец этой комедии, но передумала. Джереми устроил ей представление? Отлично. Но зачем? Если она сейчас запротестует, то ничего не узнает. Пусть он выбирает вино, пусть демонстрирует свое знание редких марок кларета.

Потом они заговорили о деле, и Бойл толково описал ей работу европейского бюро «Пост». Газета имела собственных корреспондентов почти во всех европейских столицах, которые ежедневно передавали в Лондон информацию о главных событиях, происшедших в стране их пребывания.

А сам Лондон был вотчиной Джереми, и он неплохо справлялся с обязанностями. Кейт поразили его обширные связи. Опыт, полученный в «Экспресс», явно пошел ему на пользу. Он запустил свои щупальца во все сферы городской жизни. Политика, экономика, шоу-бизнес, мода. Конечно, основную информацию он собирает в «Аннабел» или на бегах. Ну и что? Парень дает хороший материал, а уж как он это делает, значения не имеет.

Когда принесли мясо, Кейт решила, что пришло время рассказать о своих планах. Ее вполне устраивает работа Джереми, пусть он продолжает в том же духе. Она бы только хотела давать больше аналитических материалов и в этой связи упомянула Джефа Петерсона, который руководил европейским бюро «Ньюс» и недавно написал весьма Откровенный очерк о Кене Ливингстоуне, главе Совета Большого Лондона. В своем материале Джеф разоблачал честолюбивые замыслы Ливингстоуна попасть в парламент, о его опасном намерении сдвинуть влево курс лейбористов.

— Вот и мы должны заниматься примерно тем же, — сказала в заключение Кейт. — Ставить вопросы чрезвычайно остро и заставлять по-новому взглянуть на то, как англичане управляют страной. Подобные истории случаются во всей Европе. И не только в политике, между прочим. Главное, сосредоточиться на чем-то определенном и копать вглубь. Тогда обязательно наткнешься на что-нибудь достойное публикации.

Джереми уткнулся в тарелку, делая вид, что ему интересно. Подобные глупости он уже слышал. Все приезжающие в Лондон журналисты почему-то убеждены, что от них скрывают главное, а если копнуть поглубже, тайное сразу выйдет наружу. Возможно, они правы. Но до сих пор Джереми не видел, чтобы у кого-то из них получился тот глубокий анализ, о котором они болтают поначалу.

Когда входишь в курс дела, становится ясно, что легче и удобнее отправлять из Лондона живые, остроумные новости и сплетни. Рано или поздно к этому приходят все корреспонденты. Кейт тоже не станет исключением, о чем он ей и сообщил.

Та онемела от изумления. Что это на парня нашло? Хочет потерять работу?

— Конечно, — спокойно начала она, — мне прекрасно известен этот тип ленивого зарубежного корреспондента. Но я знаю и других людей. Джеф Петерсон из «Ньюс», например. Почему, вы думаете, Хартман прислал меня? Потому что материалы из Лондона не могут конкурировать с аналитическими статьями и очерками Петерсона. Мы будем заниматься тем же.

Мимо их столика прошла киноактриса с шелковистыми волосами и сорокадюймовым бюстом. Лицо Джереми вновь расплылось в улыбке. Актриса послала ему воздушный поцелуй.

— Черт побери, вы хоть слышите, о чем я говорю? — вспылила Кейт.

— Извините, — смущенно произнес Бойл. — Но тогда придется работать до умопомрачения. При Чаке Холдерсе такого не было.

Взглянув на нее, он понял, что зашел слишком далеко, и быстренько изобразил улыбку.

— Готов трудиться для вас, Кейт. Честное бойскаутское! А этот Джеф Петерсон развил кипучую деятельность. Говорят, он тот еще жук, хотя я лично ни разу с ним не встречался.

— Вы правы, Джеф Петерсон человек неординарный, — улыбнулась Кейт.

Она вспомнила, как они познакомились. Тед решил отправить ее в Вашингтон, чтобы она взяла интервью у нового сенатора по международным делам. К тому времени Кейт, проработав в «Ньюс» только год, большого опыта еще не имела, поэтому очень испугалась.

— Я никогда не брала интервью у сенаторов, — запротестовала она. — Не знаю даже, с чего начать?

Тед лишь усмехнулся:

— Попробуй разыскать человека, который возглавляет наш вашингтонский корпункт. Он тебе подскажет, как заинтересовать сенатора. А если будешь с ним мила, возможно, он пригласит тебя на ужин.

Кейт уже любила Теда, и ее совершенно не привлекала идея ужинать с посторонним человеком.

Собкором в Вашингтоне оказался Джеф Петерсон, который очаровал ее с первого взгляда, хотя внешне его трудно было назвать привлекательным: толстенький коротышка в очках, волосы топорщатся. Но парень обладал обаянием, от него исходило какое-то душевное тепло. За два дня Кейт узнала, кто и как управляет Соединенными Штатами. Джеф Петерсон лично позаботился о том, чтобы она тщательно и всесторонне подготовилась к интервью.

Потом она неоднократно летала в Вашингтон. И каждый раз Джеф Петерсон ради нее оставлял свои дела. Она чувствовала, что нравится ему как женщина, однако он никогда не приставал к ней. Вероятно, тоже знал о ее романе с Тедом.

Кейт подружилась с собкором из Вашингтона. Ей доставляло удовольствие общаться с ним. Рядом с Джефом она отдыхала душой от грубости и черствости Нью-Йорка, поэтому каждый раз с нетерпением ждала очередной командировки.

Но однажды все закончилось. Джефа Петерсона отправили руководить европейским бюро «Ньюс» в Лондоне. Кейт была рада за него, ведь это было повышение, которого он давно ждал.

Они с Джефом не виделись больше года. Изменилась ситуация. Работа, познакомившая и, сдружившая их, теперь сделала друзей соперниками. Кейт вздохнула. Глядя на Джереми, она чувствовала, что ее союзники чертовски опаснее врагов.

Она вновь задумалась о своем помощнике. Этот маленький аристократ был единственным инструментом, с помощью которого она должна так перестроить работу бюро, чтобы можно было конкурировать с Джефом Петерсоном. И Кейт, не теряя времени, сразу приступила к обсуждению дел.

К тому времени, когда им принесли кофе, она уже окончательно выдохлась. У нее сложилось впечатление, что Джереми ее предложения абсолютно не интересуют, хотя он не возражал, и работать не отказывался.

Подписывая счет, Кейт уже в сотый, кажется, раз спросила себя: какую игру ведет Бойл? В офис они возвращались на такси. Джереми молчал и выглядел обеспокоенным. Когда он в очередной раз взглянул на часы, Кейт не выдержала:

— Если вы расскажете мне о своей проблеме, возможно, я смогу помочь.

Он нервно заерзал на сиденье.

— Ничего особенного. — И, помолчав, добавил: — Впрочем, есть кое-что. Я обещал прийти на сегодняшнюю пресс-конференцию в «Шафтсбери». Тим Райс готовит новое шоу и устраивает брифинг.

— Почему же вы не там?

— У нас был деловой обед. Я посчитал, что это для меня важнее. Потом могу просмотреть пресс-релизы, и этого вполне достаточно.

— Когда начинается брифинг? — участливо спросила Кейт.

— Уже начался. Минут пять назад. В принципе я мог бы успеть.

Странный человек этот Бойл. Может, работа ему все-таки интересна, а ее просто вводит в заблуждение его манера поведения?

Да, ей потребуется немало времени, чтобы привыкнуть к Англии. Наклонившись к водителю, она распорядилась сначала заехать в театр «Шафтсбери».

Джереми был тронут.

— А вы не опоздаете? — участливо спросил он. — Я мог бы выйти и поймать другую машину.

— Успокойтесь, у меня нет срочных дел. Придется только навести порядок, когда уедут грузчики, и заняться новой мебелью.

На лице Джереми опять появилась светская улыбка, которую он охотно демонстрировал в «Савое».

— Да, вам понадобится много новых вещей, — согласился он. — Я бы даже сказал, очень много.

Не успела Кейт спросить, что он имеет в виду, как машина остановилась перед театром, и Джереми выскочил на тротуар.

— Скоро поймете, — крикнул он, уходя.

Кейт вернулась в офис около четырех, Она сильно устала, но расслабляться еще не время. Полчаса назад она должна была связаться с Нью-Йорком. Чуть опоздала. Ничего, редактор международного отдела еще не ушел на летучку к Хартману.

Открыв дверь кабинета, она буквально остолбенела. Из офиса вынесли не только сокровища Чака Холдерса, но и всю остальную мебель. Включая рабочий стол. Исчезли картины, в том числе и те, которые она собиралась оставить. Взглянув под ноги, Кейт пришла в ужас. Роскошный персидский ковер, стоивший, видимо, не одну тысячу, тоже унесли.

Возможно, Чак Холдерс и был весьма ценным сотрудником, но подобные подарки преподносят лишь председателю совета директоров.

Кейт выбежала в приемную:

— Кэтлин, соедините меня с «Шафтсбери». И побыстрее! Мне нужен Джереми.

Спустя пять минут она уже разговаривала с кассиром театра. Ее вопросы поставили служащего в тупик. На сегодня никакой пресс-конференции в театре не запланировано. Никто из «Нью-Йорк пост» не объявлялся. Что она имеет в виду под новой постановкой Тима Райса? «Месть» давно идет, билеты можно заказать.

Кейт швырнула трубку и обернулась к секретарше.

— Вы знаете, где может быть Джереми? — угрожающе спросила она. — Он ведет запись деловых встреч?

Кэтлин, по своему обыкновению, тупо уставилась на нее, что окончательно вывело Кейт из себя.

— Скажите же что-нибудь! — крикнула она. — Даже если не знаете!

— Я не знаю, — дрожащим голосом ответила девушка. — Я тут временно и не обязана ничего знать.

— Может, еще скажете, что ничего не знали и про грузчиков? — процедила сквозь зубы Кейт. Выражение лица секретарши было красноречивее любых слов. — Боже, дай мне сил! Меня окружают, похоже, одни слабоумные. Так, свяжитесь с Нью-Йорком. Немедленно. Я хочу говорить с Хьюзом Хартманом. Если номер будет занят, набирайте до тех пор, пока он не снимет трубку. Я выражаюсь достаточно ясно?

Секретарша кивнула.

Через несколько минут на том конце провода раздался голос Хартмана:

— В чем дело? Где пожар? Какая-то истеричная англичанка проорала мне в самое ухо, что если я не поговорю с тобой, наступит конец света. Вы там все с ума посходили?

— Не исключено, — мрачно ответила Кейт. — Но прежде мне хотелось бы задать вам пару вопросов.

— Давай свои вопросы.

— О'кей, во-первых, сколько денег потратил Чак Холдерс на оформление своего кабинета этим антиквариатом?

От названной суммы у нее захватило дух. Старик истратил больше полумиллиона долларов.

— Почему там много? — удивилась Кейт. — Зачем ему антиквариат? Он же не какая-то особо важная персона.

— Знаю, — вздохнул Хартман. — Все это было лет двадцать назад, я тогда еще не сидел в своем кресле. Наши боссы хотели вложить денежки в Европе. А что может быть лучше английского антиквариата?

Сердце у Кейт сжалось, и она тихо спросила:

— А не было ли у вас какой-нибудь договоренности с Чаком Холдерсом? Вы не обещали ему антиквариат в качестве подарка к пенсии?

Хартман расхохотался:

— Господи, конечно же, нет. Хотя «Пост» и зарабатывает неплохие деньги, но мы не привыкли просаживать все доходы на благотворительность. Чак не нуждается в дополнительных подарках. Мы назначили ему такую пенсию, что он сможет до конца жизни есть икру.

— В таком случае, — ровным голосом ответила Кейт, — у меня для вас плохие новости. Нас только что ограбили.

Спустя три недели полиция все еще топталась на месте. Они разыскали Чака Холдерса в его коттедже в Котсуолдсе, замордовали допросами, но так ничего и не добились. Да, последние двадцать лет он скупал антикварные вещи и платил за них деньгами «Нью-Йорк пост». Он готов предъявить чеки. После ухода на пенсию судьба антиквариата его не интересовала. Он, во всяком случае, ничего с собой не забирал. Для него это равносильно ограблению банка.

Но кто-то ведь это сделал. Ни Кейт, ни полиция не сомневались, что этот «кто-то» — Джереми Бойл. Иначе, зачем ему врать Кейт о несуществующей договоренности руководства «Пост» с Чаком Холдерсом? И где вообще этот Джереми Бойл?

Похоже, он растворился в воздухе. На работу он больше не приходил. Дома его тоже не оказалось. В трехкомнатной квартире на Ноттинг-Хилл-Гейт, куда через несколько дней нагрянула полиция, жила австралийская супружеская пара, которая понятия не имела о прежнем обитателе.

Отец Джереми, сэр Тимоти Бойл, тоже не знал о местонахождении сына. Он вообще больше не интересовался своим младшим отпрыском и предоставил ему идти своей дорогой. Он презирал тот способ, каким Джереми зарабатывал на жизнь. А что касается личной жизни сына, то сэра Тимоти это не касалось. У него еще две дочери на выданье, и он не желает, чтобы отвратительная репутация Джереми помешала их замужеству.

Тупая Кэтлин тоже оказалась пустым номером. Бойл сам нанял ее в агентстве и не посвящал ни в какие дела.

Кейт просто надули. Самым банальным способом. Ее, Кейт Кеннеди, умного, жесткого, опытного репортера провел какой-то дешевый мошенник. Поглощенная свалившейся на нее ответственностью и новым делом, она даже не почувствовала, что надвигается беда.

Кейт долго занималась самобичеванием. Пусть страховая компания возместила нанесенный ущерб. Пусть ее ни в чем не обвиняли в «Пост». Но из нее сделали последнюю идиотку, и этого Кейт простить себе не могла.

Квартиру в Челси-Клойстерз нашел ей Бойл, и она тут же выехала оттуда. Домик на Итон-Мьюз был похуже, но Кейт не могла оставаться в квартире, найденной для нее мошенником Бойлом.

Через две недели после случившегося на нее обрушился новый удар. В офис заглянул инспектор и попросил опознать Бойла по фотографии, сделанной два дня назад в Марбелле. Кейт опознала.

Горя от ненависти и жажды мести, она уже обдумывала про себя, что скажет ему при встрече. В тюрьме. Однако молодой круглолицый инспектор сразу отрезвил ее. Полиция не располагает конкретными уликами против Бойла. В момент ограбления он был вместе с Кейт в «Савое». Да, он солгал о пресс-конференции и договоренности между «Пост» и Чаком Холдерсом. Но это лишь со слов Кейт, фактического подтверждения нет.

— Разве вы не можете его допросить? — с отчаянием воскликнула Кейт. — Вы теперь знаете, где он, его нетрудно арестовать и допросить.

Полицейский махнул рукой:

— Арестовать его было бы нетрудно, если бы он не находился в Испании. С этой страной у Англии нет договоренности о выдаче преступников. Там скрываются от нашего правосудия, греясь на теплом солнышке, и более опасные типы, чем ваш Бойл. Короче, мы сможем арестовать его, только если он вздумает наведаться в Лондон.

Кейт осталась ни с чем. Мало того, что она лишена удовольствия посчитаться с Джереми, так она даже не знает, кем его заменить. Лондон был для Кейт совершенно чужим, к кому она могла обратиться за помощью? У нее здесь лишь один друг — Джеф Петерсон. Но теперь они конкуренты, а других знакомых у Кейт нет. Она слишком спешила покинуть Нью-Йорк и не имела возможности, как следует подготовиться.

В нормальных обстоятельствах она без труда нашла бы человека, работающего в Лондоне. Ей дали бы нужные телефоны, адреса, она знала бы, к кому при необходимости обратиться.

Но все мосты за собой она сожгла и в результате осталась в гордом одиночестве.

Сейчас один выход — работать с утра до ночи. К черчу Теда Геблера, не слишком ее любившего. К черту Джереми Бойла, подло обманувшего ее. К черту все человечество. Ей выпал шанс доказать себе, чего она стоит. Она просто обязана справиться.

Кейт составила график работы. Утром она обобщала материалы, присланные корреспондентами из европейских столиц. Лондонские новости она черпала из материалов информационных агентств Рейтер и Ассошиэйтед Пресс. Обед ограничивался сандвичем в кабинете. Затем она писала свою ежедневную колонку.

Отправив материал в Нью-Йорк, Кейт бралась за планирование и организацию крупных интервью и аналитических статей. Читала все газеты, какие ей присылали авиапочтой собкоры из разных стран. Написать что-то серьезное, чего от нее ждали в Нью-Йорке, долгое время не удавалось, но Кейт считала, что главное пока — накопление информации.

Первые три месяца работы стали для нее адом. Ежедневно возникали десятки неразрешимых проблем. И ежедневно ей удавалось их решать. Правда, ценой невероятных усилий. Кейт стала мало есть и мало спать, постоянно была в напряжении. Если бы ей удалось хоть на миг взглянуть в зеркало, она бы испугалась, увидев мрачную женщину с нездоровым цветом лица, обкусанными ногтями и не очень чистыми растрепанными волосами.

Когда они встретились с Джефом Петерсоном на брифинге в американском посольстве, тот не поверил своим глазам.

— Господи, Кейт, что с тобой? — воскликнул он. Сам Джеф абсолютно не изменился. И все еще был к ней неравнодушен. — Ты болела?

— Нет, конечно, — быстро сказала Кейт. — Просто слишком много работы.

Схватив бокал шампанского, он повел ее к стулу.

— Знаю, газеты я все-таки читаю. Должен сказать, материалы у тебя хорошие, но вид… Что случилось? Ты постарела лет на десять. И почему не звонишь? Я сам пытался с тобой связаться, но твоя секретарша всегда твердит, что ты занята.

Кейт вздохнула:

— Это длинная история. И, честно говоря, не знаю, стоит ли мне посвящать тебя в свои проблемы, Джеф.

Тот даже растерялся. Неужели это Кейт? Девушка, которую он помнил, была шикарной, красивой, всегда уверенной в себе. И если он сейчас не проявит осторожность, то может довести Кейт до нервного срыва. Что с ней такое? Может, ответственность слишком велика для нее?

— Кейт, — негромко произнес он, — мне кажется, тебе нужна помощь. Не знаю, какие у тебя проблемы, но выглядишь ты из-за них неважно. Слушай, ты не занята вечером? Я лично свободен и хотел бы угостить тебя ужином. По-моему, ты сейчас нуждаешься в том, чтобы рядом оказался старый друг.

— Думаю, ты прав.

Встречу назначили в американском клубе на Пиккадилли. Кейт собиралась пораньше уйти, чтобы переодеться, но опять возникло неотложное дело: громкий скандал на итальянской киностудии. Вещицу сделал корреспондент римской англоязычной газеты «Интернэшнл америкен». У Кейт ушло два часа, чтобы договориться о перепечатке этого материала в «Пост». Когда сделка была заключена, Кейт уже едва таскала ноги.

Ей хотелось поскорее рухнуть в постель и не просыпаться до утра. Может, отменить встречу с Джефом?

Но она же только что нашла его. Это первый человек, который отнесся к ней по-дружески за последние три месяца. И Кейт не хотела снова терять Джефа из виду.

Она вымыла голову над примитивной раковиной, зачесала волосы назад и затянула их в конский хвост. Оставалось только надеяться, что, пока она доберется до Пиккадилли, у нее откроется второе дыхание.

Однако, переступив порог американского клуба, Кейт тут же поняла, что ей следовало уделить больше внимания своей внешности. Огромный холл с мраморным полом и атмосфера роскоши напомнили ей о дорогих заведениях Нью-Йорка. Шикарные кожаные диваны в баре только усиливали общий эффект. Кейт показалось, что она вернулась в Америку и ее охватила ностальгия.

За три месяца пребывания в Лондоне румянец сошел с ее лица, походка потеряла былую стремительность. Кейт почувствовала себя неуютно. Но тут она увидела Джефа Петерсона и от всего сердца пожелала, чтобы он ничего не заметил. К тому же рядом с Джефом стоял высокий седеющий мужчина в дорогом костюме. Он показался Кейт знакомым. И она вспомнила: англичанин, театральный агент, который спас ее, когда она лицом к лицу столкнулась с Санди Геблер. Кейт не забудет той премьеры до самой смерти.

Да, это он. То же властное лицо человека, который привык чувствовать себя хозяином. Впрочем, ему свойственно и чувство юмора. Как же его зовут? Чарли? Да, Чарли, по прозвищу «Шампанское».

Кейт грустно улыбнулась.

Наоборот, это ей он не дал тогда напиться. И пригласил на ужин.

Джеф Петерсон встал из-за стола навстречу Кейт. Волосы у него по обыкновению торчали. Подойдя к ней, он сказал:

— Ты все-таки пришла. Рад, хотя ты опоздала на полчаса.

— Извини, опять возникли проблемы.

Краем глаза она увидела, что Чарли наблюдает за ними. Он тоже ее узнал. Кейт машинально потянулась к волосам, вынула заколку, и они свободно рассыпались по плечам.

Театральный жест. И Кейт это знала. Слава Богу, она догадалась вымыть голову.

— Чарли, как я рада вас видеть.

Конечно, рада. Больше, чем рада. Она уже забыла, насколько привлекателен этот мужчина.

И тут же спохватилась. Господи, еще не оправилась после романа с одним женатым человеком, а уже бросается на другого. Неужели ничему не научил ее горький опыт?

Чарли Гамильтон тоже встал. Она заметила, что он улыбается.

— Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, — сказал он. — Каким ветром занесло вас так далеко от дома? Или это нескромный вопрос?

— Вовсе нет. Я здесь работаю. Уже три месяца возглавляю европейское бюро «Пост».

Кейт снова заметила теплую и чуть ироничную улыбку.

— Как вам Лондон? — спросил он.

— Он стал гораздо уютнее, когда я встретилась с Джефом. Вы даже не представляете, с какими проблемами мне пришлось столкнуться.

— Похоже, вам необходимо выпить. — Он предложил ей сесть и подал знак официанту. — Если мне не изменяет память, вы любите шампанское? Или с тех пор у вас изменились вкусы?

— Нет, — решительно ответила Кейт, — не изменились.

Она тут же себя одернула. Чарли подумает, что она кокетничает с ним. И он прав, черт возьми.

— Шампанское меня вполне устроит. Если Джеф не возражает.

— Разумеется, Джеф не возражает, — отозвался тот. — Я и понятия не имел, что вы знакомы.

— Случайно встретились в Нью-Йорке. Один раз. Да и немудрено: от Америки до Англии все-таки не близко. Кейт вспомнила цветы, которые он прислал ей на следующее утро, и машинально спросила: — А как поживает ваша жена, Чарли? Кажется, ее зовут Файона?

Его лицо окаменело. Он долго молчал, а потом ответил каким-то бесцветным голосом:

— Моя жена умерла. Несчастный случай на охоте. В конце прошлого года.

«Так вот почему он не позвонил. А я-то надеялась познакомиться с настоящей английской леди, в которую он был влюблен с детства. Но она не приехала в Нью-Йорк, потому что лежит в могиле».

— О Боже, простите. Я не знала.

Гамильтон отодвинул стакан и поднялся.

— Не извиняйтесь. Было нелегко, но сейчас я уже пришел в себя и выгляжу нормальным человеком… если особенно не приглядываться.

Он вышел из-за стола. И из ее жизни. Красивый занятой мужчина, спешащий на другую встречу.

— До свидания и приятного аппетита.

Кейт с улыбкой поглядела на Джефа.

— Уже второй раз за последние три месяца я чувствую себя полной идиоткой.

— Расскажи о первом.

— Это связано с Джереми Бойлом, — ответила Кейт. — Мне казалось, историю знает весь Лондон. Подлая кража не могла остаться не замеченной на Флит-стрит. «Ивнинг стандарт» даже поместила небольшую заметку. А в «Эль Вино», полагаю, только об этом и говорили.

«Вот оно что. Вот с чего начались ее проблемы», — подумал Джеф и тут же попросил:

— Нет, лучше скажи, что ты испытала, когда поняла, что Бойл удрал?

— А ты как думаешь? — поморщилась Кейт. — Я совершенно растерялась. Новый человек в незнакомом городе, на новой ответственной работе, и вдруг ему на голову обрушивается крыша. Честно говоря, мне пришлось нелегко.

— Почему же ты не позвонила мне? Номер телефона известен, ты знаешь, где я работаю. Я был удивлен, что так и не дождался твоего звонка.

Подошедший официант снова наполнил их бокалы шампанским, и Кейт не стала возражать. Она расслабилась, ей было хорошо.

— Как же я могла позвонить тебе, Джеф? Мы теперь по разные стороны баррикад. Меня для того и послали в Европу, чтобы я отобрала у тебя хлеб. И что бы ты подумал, если бы я в первую же неделю стала молить о помощи?

— Понимаю, — буркнул Джеф, — хотя и не согласен. Ладно, к этому мы еще вернемся, а пока давай про тебя. Значит, ко мне ты обратиться не пожелала. К другим тоже не обращалась. Как же ты справилась?

— Ты, правда, хочешь знать? — Он кивнул. — О'кей, Джеф. Я справилась сама. Крови попортила, конечно, много, но не позволять же этому ублюдку гробить меня.

— Ты хочешь сказать, что одна все делаешь? — изумился Джеф.

— Не совсем одна. У меня же целая команда собкоров. Без них я бы пропала.

Джеф взглянул на нее почти с благоговейным страхом:

— Но заправляешь все равно ты, Кейт? Ты решаешь, ты принимаешь на себя огонь из Нью-Йорка. Я всегда говорил, что ты сумасшедшая. «Огонь» — да, но при этом еще и абсолютно ненормальная женщина.

— Может, объяснишь? — засмеялась Кейт.

— Сделаю это за ужином. Не знаю, как ты, а я умираю с голоду.

Вспомнив о том, что целый день не ела, она с радостью позволила Джефу отвести ее по витой лестнице в зал. Среди посетителей, заполнивших ресторан, выделялись американцы-эмигранты с шикарно одетыми женами. Кейт хотелось узнать, почему их тянет именно сюда. Ведь и строгий зал со сверкающими люстрами, и дорогие картины, написанные маслом, были типично английскими.

Однако все стало ясно, едва она открыла меню и увидела излюбленные американские блюда: ореховый торт, бобы, мейнские омары, крабы, даже рагу с овощами. Кейт сразу вспомнила последнюю встречу с Эдом Кремером и, отгоняя нежелательные мысли, передала меню Джефу.

— А ты совсем не изменился. Все те же десять фунтов избыточного веса. Это вредно для здоровья.

— Кто бы говорил. Тебе еще не намекали, дорогая, что ты стала похожа на чучело? — Джеф тут же спохватился: — Извини, я не то имел в виду. Очень невежливо с моей стороны — так давно не виделись, а я заладил одно и то же. Наверно, я превратился в зануду?

— Нет, мне кажется, что ты всерьез озабочен моими проблемами, хотя не знаю почему?

— Значит, ты самая глупая женщина, — ухмыльнулся Джеф, знаком подзывая официанта. — Тебе не приходило в голову, что я в первую очередь твой друг, а уж потом конкурент? Целый вечер я пытаюсь тебе это втолковать, но ты никак не хочешь понять. Кейт, мы оба с тобой наемные лошадки, работаем на других. А ведь это еще не значит, что мы их собственность и обязаны верить каждому их слову. Могу представить, как тебя напутствовал Хартман, когда отправлял сюда: уничтожить конкурентов. То есть меня. Все это чепуха. Наши газеты желают получать хорошие материалы из Европы, и они их получат. Потому что мы с тобой профессионалы, которые знают свое дело и которым ненужно для этого биться между собой не на жизнь, а на смерть. Такие игры подходят выпускникам колледжей. Чтобы не расслаблялись. Мы с тобой уже вышли из этого возраста.

— Ты закончил? — усмехнулась Кейт.

— Да, это все, что я хотел сказать.

— Отлично. Может, тогда мы все-таки пообедаем? А за лекцию спасибо. Кто-то должен был мне это сказать.

Когда официант, приняв заказ, удалился, оба вздохнули с облегчением.

Но Джеф, оказывается, еще не закончил:

— По-моему, тебе не следует забывать о Джереми Бойле. Одно дело, когда тебя обманули, но ты знаешь, как и почему. А когда не знаешь, то не находишь себе места.

— О'кей, продолжай.

— Во-первых, тебе нужно понять, — сказал Джеф, вытирая губы салфеткой, — что таких людей, как Джереми Бойл, в Нью-Йорке не бывает. Многие там что-то делают, чего-то добиваются. Те, у кого есть цель, и кто ради ее достижения готов пойти на все. Джереми Бойл и ему подобные — не тот случай. У его предков, наверно, тоже имелись цели, но было это давным-давно. Цели уже достигнуты, или, по крайней мере, им так кажется. Отпрыскам благородных семей не нужно рваться и что-то доказывать.

— Иными словами, ты хочешь сказать, что Джереми не хотел работать?

— Именно.

— Зачем же он тратил время в «Пост»?

Джеф улыбнулся;

— А что ему оставалось? Наш общий друг пристрастился к кокаину, а мы с тобой знаем, что подобное удовольствие обходится недешево. Мне также известно, что папаша не стал бы оплачивать забавы сынка, даже если бы знал о них. Джереми пришлось работать.

— Значит, он и на воровство пошел из-за этого?

— А почему бы и нет? — пожал плечами Джеф. — Бойла интересовали только деньги, а не профессиональная репутация. И едва ему подвернулся шанс достать их быстро и легким способом, он не преминул им воспользоваться.

Кейт закурила. Разговор о бывшем помощнике действовал ей на нервы, но хотелось и удовлетворить свое любопытство.

— Скажи мне, а наш друг был хорош в том, чем занимался?

— Если ты интересуешься, много ли потеряла газета с его уходом, я отвечу: да. Мошенник был прирожденным журналистом, а этому нельзя научиться.

— Ты хочешь сказать, что у него нет специального образования? — удивилась Кейт.

— Как тебе сказать. Мы, американцы, исключительно высоко ценим дипломы. Вот ты, например, заканчивала колледж по специальности «журналистика». Нет, здесь диплом журналиста, конечно, тоже не помеха, и большинство редакторов не упускают случая получить диплом. Но в Европе ценят и божий дар. Линда Ли-Поттер из «Мэйл» раньше была актрисой. У Анны де Курси, просто классной сотрудницы «Ивнинг стандарт», тоже нет специального образования. Но это звезды, Кейт. Что уж говорить о рядовых вроде твоего Джереми. В Англии талант ценится очень высоко. Чтобы стать здесь журналистом, нужен только талант. И информированность. Джереми всем этим обладал. В профессиональном плане единственное между вами различие в том, что он знает Лондон, а ты нет.

— И что мне теперь делать?

— Ты обратилась ко мне за помощью. Кроме Бойла на Флит-стрит есть немало классных репортеров. Могу назвать тебе с полдесятка людей, которые умеют работать не хуже Джереми, но в отличие от него не станут тебя грабить. — Кейт хотела прервать его, но Джеф поднял руку: — Главное, не забывай: сначала я тебе друг, а уж потом конкурент. Я найду тебе помощника, а твоему начальству знать об этом не обязательно. Если слух просочится, мы оба станем все отрицать.

— Ну, хорошо, — медленно сказала Кейт и вдруг улыбнулась. — Джеф Петерсон, мне плевать, кого ты найдешь, и как он будет выглядеть. Делай что хочешь. Только побыстрее. Одна я долго не протяну.

 

ГЛАВА 11

Петерсон слов на ветер не бросал. На следующий день он позвонил Кейт домой, назвал ей трех возможных кандидатов и сообщил, что утром уже переговорил с ними. Все трое первоклассные журналисты, знают город и проявили интерес к предложению.

Прежде чем лично позвонить кандидатам и договориться с ними о встрече, Кейт внимательно изучила список. Фаворитом был, конечно, Клод Беккер, помощник главного редактора «Экспресс». Он мечтал вернуться к репортерской работе. И Кейт могла его понять: у Беккера отличный послужной список. Он освещал вьетнамскую войну и шестидневную войну в Израиле для «Дейли мэйл», затем его переманили в «Экспресс» работой в Лондоне. Жена Беккера, похоже, умирала от скуки всякий раз, когда муж уезжал в очередную командировку, а поскольку Элен Беккер была красива, дело заканчивалось любовными романами. Клод умолял начальство предоставить ему работу в Лондоне. Однако в «Мэйл» не без оснований считали, что Беккер полезнее за границей. И когда «Экспресс» — а там хорошо знали проблемы Клода — предложил ему кабинетную работу в английской столице, он согласился. Теперь Беккер жалел. Не испытывая желания мотаться по свету, он тосковал о прежней живой работе.

Следующие два кандидата производили меньшее впечатление, хотя тоже вполне подходили. Дуг Фримен, редактор отдела культуры «Файнэншл таймс», обладал большими связями в деловом мире и шоу-бизнесе. А Алан Бейкер являлся одним из лучших внештатников.

В понедельник утром Кейт позвонила Беккеру в «Экспресс». Похоже, он был рад ее звонку и предложил встретиться в «Конноте». Договорились на среду.

Сделав пометку в ежедневнике, Кейт связалась с «Файнэншл таймс». Она по опыту знала, что всегда следует подстраховаться. Выбор в пользу Беккера очевиден, но кто знает? Может, «Экспресс» все-таки сумеет его удержать.

Дуг Фримен разговаривал с нею не менее любезно, тоже горел желанием встретиться и предложил сделать это в пятницу вечером. Новая пометка в ежедневнике.

Дозвониться до Алана Бейкера оказалось не так-то просто. Наконец, оставив второе сообщение на автоответчике, она успокоилась. Уже есть договоренность о встрече с двумя первыми кандидатами. Может, когда Бейкер объявится, ей придется сказать, что вакансия занята.

Теперь надо решать главную проблему — заняться собой. Ей бы не помешали трехгодичный летаргический сон и дополнительные десять фунтов веса. А если помечтать, то и занятия в гимнастическом зале, а также хороший парикмахер.

Кейт пролистала свежий номер «Харперс энд Куин», без особого труда найдя и то, и другое. Гимнастический зал находился на Фулхэм-роуд, в пяти минутах езды на такси от ее гнездышка в Белгравии, а парикмахерский салом — на Парк-лейн. Туда она зайдет в обеденный перерыв.

Начать следует именно с парикмахера, ибо гимнастика — долгая песня. Чтобы вернуть былую форму, потребуется не менее трех недель, а ей нужно сделать это побыстрей.

Через три дня Кейт, выглядевшая уже более или менее сносно, отправилась на встречу с Клодом Беккером. В «Конноте» было два бара. Один при входе, куда захаживают престарелые герцогини, чтобы встретиться с себе подобными и выпить по стаканчику хорошего хереса. Второй бар находился в дальнем конце холла, где у Кейт и была назначена встреча.

Это было место деловых свиданий, здесь влиятельные люди порой заключали миллионные сделки. И отдыхали душой. Кейт решила сначала отдохнуть душой. А если Клод Беккер действительно окажется достойным уважения человеком, то можно будет подумать и о сделке.

Беккер пришел раньше, и ее порадовало, что он заблаговременно выяснил, как она выглядит. Едва Кейт вошла в бар, он сразу замахал ей рукой со своего места в углу зала. Беккер оказался старше, чем на фотографиях в «Экспресс». И ниже.

Вторым открытием было то, что он пришел на встречу нетрезвым. Нет, его не качало, и вел он себя прилично. Но, рассказывая какую-то историю о Голде Меир, он вдруг потерял нить повествования. Потом Беккер решил сообщить ей что-то о королевском пресс-секретаре и забыл его имя.

Кейт начала раздражаться. «Хочет он у меня работать или нет? Тогда какого черта все портит? Будто нарочно! Может, он просто нервничает?» Есть журналисты, которые в разговоре двух слов не умеют связать, зато пишут отличные статьи. Она попросила Беккера рассказать о себе, надеясь, что это поможет ему раскрепоститься.

И не ошиблась. Но раскрепостившийся Клод Беккер оказался еще хуже. Ибо он начал шутить, Сыпать вульгарными остротами провинциальных бродячих комиков, анекдотами с бородой. Кейт попыталась вернуть разговор в прежнее русло, но безрезультатно. Беккер не мог остановиться и походил на заводную игрушку.

Кейт задумалась. Интересно, каков он будет в работе? Связи у него явно обширные, время от времени он называл известные имена. Наверное, Клод подошел бы на роль ее помощника, хотя, учитывая его возраст, незнакомые люди сочтут начальником Беккера, а подчиненной — Кейт.

Послужной список у него, конечно, неплохой, но сможет ли она выносить его плоские шуточки? Хорошенько подумав, Кейт решила, что не сможет.

— Мистер Беккер, вы позволите задать вам один личный вопрос?

— Разумеется.

— Нет ли у вас проблем, связанных с алкоголем? — спросила она после некоторого колебания.

За столом повисла напряженная тишина. Потом Беккер нахмурился и буркнул:

— Кто вам сказал? Джефу Петерсону об этом вроде неизвестно.

Кажется, у парня словесный понос. Сейчас его понесет, как с теми шуточками.

И Беккер ее не разочаровал.

Он сообщил, что пил всю жизнь. Но умел сдерживаться, пока его не послали во Вьетнам. Там же он навидался такого, что запил беспробудно. Лечился в дорогой клинике, затем ему позвонили из «Экспресс».

И тогда Кейт заподозрила, что Беккера взяли не ради его талантов, Просто он достался им по дешевке.

Господи, как же велика разница между фотографией в газете и самим человеком. Разумеется, он ей не подойдет, но как об этом сказать?

Кейт смалодушничала и обещала позвонить ему, когда переговорит с другими кандидатами.

Избавившись от Беккера, который замучил ее долгим прощанием, Кейт почувствовала облегчение и разочарование. Значит, найти хорошего помощника будет не так просто, как ей казалось поначалу.

Ладно, на Беккере свет клином не сошелся.

В пятницу у нее свидание в ресторане Бурка на Бонд-стрит. Как и положено такому человеку, Дуг Фримен являлся членом модного клуба, основанного Патриком Лихфельдом и Дугласом Хейвардом. Тускло освещенный бар создавал необходимую для такой встречи атмосферу приватности. Когда она вошла, в баре находился только Фримен.

Но тот выделялся бы и в толпе посетителей: высокий человек лет тридцати пяти, с каштановыми волосами и профилем Байрона. Он был красив и знал это.

Едва Кейт вошла, он тут же заказал ей шампанское. Хотя она не просила. И разозлило ее именно то, что она действительно хотела шампанского.

«Я должна сосредоточиться».

Но сосредоточиться было нелегко, ибо Дуг Фримен стремился превратить деловое свидание — в романтическое. Когда она попросила его рассказать о себе, Фримен заговорил доверительно, как бы посмеиваясь над собой, будто перед ним сидела просто хорошенькая женщина, которую нужно развлечь.

И чем больше он нравился Кейт внешне, тем раздраженнее она становилась.

— Дуг, ваш послужной список произвел на меня впечатление, но кое-что меня беспокоит, — сказала она. — Если вы будете работать в «Пост», то вам придется исполнять распоряжения, исходящие от женщины. Как вы на это смотрите?

Он наклонился вперед и заглянул ей в глаза.

— Полагаю, тут не о чем беспокоиться. Мне уже приходилось работать под началом женщин, и, как видите, я остался мужчиной. Проблем не возникало.

«Черт бы тебя побрал. Ты начал заигрывать, а я сижу и делаю вид, что ничего не происходит».

Если Фримен и заметил хмурое выражение на лице американки, то его это нисколько не смутило.

— Если вы свободны, — очень небрежно произнес он, — может, поужинаем здесь вместе?

Несколько мгновений она колебалась — ресторан славился исключительно богатым выбором закусок — и все же отказалась, ибо предчувствовала, что на десерт Фримен захочет ее саму. Она взглянула на бутылку шампанского. «Не сомневаюсь и в том, что перед употреблением он меня подогреет».

Кейт с трудом удержала дурацкий смешок и непринужденно ответила:

— Извините, но меня ждут в другом месте.

Пожав ему руку и обещав позвонить, она быстро ушла из ресторана. «Плохо. Очень плохо. У него отличные рекомендации. И возраст устраивает. И за словом такой человек в карман не полезет. Но как же с ним работать? Если я найму Фримена, то не я, а он станет командовать мной. И в постели, и на работе».

Остановив такси, Кейт поехала домой, поужинала тем, что было в холодильнике, и села у телевизора. Но отвлечься не удалось, она постоянно возвращалась мыслями к необходимости отыскать себе помощника. Иначе она долго не протянет.

«Господи, ну почему у меня с этим такие трудности?»

Всю ночь Кейт беспокойно ворочалась. Какого черта она вообще сюда приехала? В Америке можно было найти работу полегче. И если уж на то пошло, из «Ньюс» ее тоже Никто не гнал.

В следующую минуту она вспомнила о Теде и его предательстве. Нет, выбора у нее не оставалось. И Лондон был единственным приемлемым вариантом.

Надо просто до конца это осознать. И смириться.

Около восьми утра, когда она заваривала кофе и готовилась идти в тренажерный зал, раздался телефонный звонок. «Интересно, кому взбрело звонить мне в субботу утром?» Кроме Джефа Петерсона, которого по выходным никогда не бывало в Лондоне, она здесь никого не знала.

Сняв трубку, Кейт услышала приятный мужской голос. Алан Бейкер. Он уезжал на несколько дней в командировку, теперь вернулся и хотел бы встретиться.

Кейт уже настолько боялась разочарования, что стремилась оттянуть момент встречи и предложила созвониться в понедельник.

Но Алана Бейкера это не устраивало. В понедельник он должен лететь в Мадрид по заданию «Обсервера». Может ли мисс Кеннеди подождать до конца недели? Значит, они встретятся, когда он вернется из Испании, и тогда, возможно, о чем-то договорятся.

Кейт испугалась. Уже три месяца она торчит в Лондоне, так ничего и не сделав. Это ее последний кандидат. Вряд ли с Бейкером у нее получится, однако попытаться надо.

— Насколько вы свободны в эти выходные? — осторожно спросила она.

— А насколько бы вам хотелось?

Будь на его месте Дуг Фримен, она бы оскорбилась. Но в словах незнакомца Кейт не уловила пошлого намека и решила перейти к делу.

— Можем сегодня пообедать вместе, — предложила она.

— С удовольствием. У вас есть на примете какое-то место?

Кейт задумалась. Куда лондонцы ходят обедать по субботам? В «Ланган»? Нет, чересчур шикарно. «Карлтон тауэр»? Слишком официально.

— Честно говоря, я понятия не имею, куда вас пригласить. Я недавно в Лондоне. Извините.

— За что? — засмеялся Алан Бейкер. — Скажите лучше, какую еду вы предпочитаете? Может, вас устроит бистро? Или морской ресторан? В Южном Кенсингтоне есть одно заведение, куда пускают в джинсах, хотя там весьма прилично.

— Думаю, мне это вполне подходит.

— Отлично. Заведение называется «Пуассонери» и находится на Дрейкот-авеню. Я закажу столик. Час дня подходит?

Кейт заверила, что ее это устраивает и положила трубку. Если впечатление, которое Бейкер произвел на нее во время телефонного разговора, сохранится и после личной встречи, значит, есть надежда.

Надев джинсы, свободную клетчатую рубашку и ковбойские ботинки, Кейт в хорошем настроении отправилась на встречу.

Когда официант подвел ее к столику Алана Бейкера, она решила, что произошла ошибка. Но в следующее мгновение Бейкер встал и пожал ей руку.

Тогда Кейт удивилась. Ибо он был негром.

Не европеизированным с кожей мягкого кофейного опенка, а совершенно черным. Она давно не видела негра с таким красивым лицом, гордым и довольно агрессивным взглядом.

Он предложил ей сесть, затем с улыбкой кивнул на бутылку «Мускадета», стоявшую перед ним.

— С удовольствием, — ответила Кейт.

Оправившись от удивления, она внимательно смотрела на человека, который был последним кандидатом и ее последней надеждой.

— Я не совсем оправдал ваши ожидания, не так ли?

— Пока не знаю, — улыбнулась она. — Вы еще не рассказали, что умеете делать.

— Позвольте для начала рассказать о том, чего я не умею делать. Во-первых, я не пью. По крайней мере, не как Беккер. Во-вторых, я не волочусь за женщинами и не пытаюсь их соблазнить. Если бы моя жена об этом проведала, мне пришел бы конец.

Кейт смутилась.

— Откуда вы узнали?

— Леди, вы нанимаете репортера, а не стенографистку. Когда я узнаю, что можно устроиться на приличную работу, я навожу справки о конкурентах. И знаете, список, в котором я оказался, произвел на меня впечатление. Неплохая компания, честное слово.

— Но имена конкурентов вас не испугали.

— Поймите меня правильно, — в свою очередь, улыбнулся он. — Оба могли быть вам очень полезны. А некоторые личные проблемы и особенности… Кто же без греха? В конце концов, вы взрослая женщина. Меня же отличает от них только одно: у меня нет личных проблем. Каким вы меня видите, таков я и есть.

— Никаких проблем? Даже не верится, — сказала она. — Совершенно никаких?

— Не стану утверждать, что должность вашего помощника нужна мне как воздух. У меня и без того полно работы. Но если моя кандидатура вас заинтересовала, позвоните Эндрю Нейлу в «Санди таймс». Или Максу Гастингсу в «Телеграф».

— Есть и более легкий способ проверки, — возразила Кейт. — Ваши материалы.

Беккер достал из пухлого кожаного портфеля целую пачку ксерокопированных листов.

— Я уж боялся, вы про них так и не спросите.

Просматривая очерки и эссе, интервью с людьми искусства и корреспонденции, она чувствовала, как у нее улучшается настроение. Спустя полчаса, Кейт уже приняла решение. Ибо у нее сложилось впечатление, что Алан Бейкер — именно тот человек, который ей нужен.

— Вы уверены, что не утаили от меня какую-нибудь страшную тайну?

Он улыбнулся и вновь наполнил бокалы.

— Есть одна вещь. Я привык, чтобы мою работу достойно оплачивали. То есть по высшим расценкам. Разумеется, я не лучше всех на белом свете, но из подмастерьев уже давно вырос.

На какое-то мгновение Кейт снова испугалась.

— Я не смогу платить вам больше двадцати пяти тысяч фунтов в год, — произнесла она.

Бейкер подал знак официанту.

— Отлично, потому что на меньшее я не согласен.

— Вы будете иметь пять тысяч премиальных в конце года. И, скажем, две сотни в неделю на текущие расходы.

— Считайте, что вы меня уговорили.

Бейкер заказал обед. О том, что она не ест устриц, Кейт вспомнила лишь в тот момент, когда официант уже поставил перед ней тарелку.

Бейкер приступил к работе на следующий день после возвращения из Испании, и дело у него сразу заладилось. У него были превосходные, хотя и не совсем обычные связи. В друзьях у ее нового помощника числились начальник лондонской полиции нравов, известный социалист, недавний руководитель лондонского бюро «Плейбоя» и лидер оппозиции. Бейкер имел прекрасные отношения с самыми влиятельными в области связей с общественностью организациями по всей Европе.

Бейкер занимался еженедельными европейскими обзорами, а Кейт делала интервью. Все было справедливо. Она доверила ему вести свою колонку, а он ей — свои источники информации. Они замечательно сработались.

Лишь спустя три месяца Кейт ощутила угрызения совести. Признательность Джефу она выразила только короткой запиской с благодарностью. Совершенно замоталась на работе и не нашла свободного времени.

«Он, наверно, считает меня предательницей. Ладно, сейчас узнаем».

Джеф сам подошел к телефону. Узнав Кейт, не выразил ни малейшего удивления:

— Я думал, ты лишь к Пасхе составить определенное мнение. Поэтому застала меня врасплох. Ну и как? Оправдал Алан твои надежды?

— Вполне. Мне даже нелегко за ним угнаться. Извини, что не позвонила раньше.

— Чепуха, я же говорю, что ты застала меня врасплох. Но раз все-таки позвонила, уже не скоро забудешь обо мне?

— Не скоро, — засмеялась Кейт. — И вообще, я хотела пригласить тебя на ужин.

— А знаешь, у меня есть идея получше. Почему бы тебе не зайти ко мне? И с моей повой женой познакомишься. Вы не знакомы?

— Я даже понятия не имела, что ты женился.

— В нашу последнюю встречу мне было как-то неудобно рассказывать о своей личной жизни.

— Расскажи сейчас.

— Сколько ты даешь мне времени? Час? День? Может, неделю?

— Опиши ее вкратце. Детали подскажет моя буйная фантазия.

— О'кей. Зовут, точнее звали, мою жену Луиза Престон. Когда мы познакомились, она снималась на втором плане в какой-то серии про Джеймса Бонда. И я сразу понял, что расхаживать полуголой перед кинокамерами — это не то. Она достойна лучшего.

— И ты ей сказал?

— Намекнул. На втором свидании. После этого мне оставалось только жениться на ней. Я был просто обязан изменить ее жизнь к лучшему.

— Очень романтично. И совсем на тебя не похоже. Когда я познакомлюсь с твоей Луизой?

— Как насчет следующего вторника? Мы ждем к ужину друзей. Кстати, среди них будет и твой знакомый.

— Кто? — удивилась Кейт.

— Чарли Гамильтон. Ты видела его в американском клубе, помнишь? Мы сидели вместе с ним.

У Кейт внутри что-то перевернулось. Чарли Гамильтон. Суровое лицо, отличный костюм из «Сэвил роу». Внезапное прощание, когда она спросила о его жене. Его погибшей жене.

«Я ему не понравилась. И никогда не нравилась».

Пауза затянулась.

— Что такое, Кейт? — спросил Джеф. — Или это имя действует тебе на нервы?

Чертов Джеф. Все-то он понимает!

— Ничего подобного. Мы вообще едва знакомы.

— Значит, решено. Приходи во вторник около восьми. Ничего, здесь ужинают и позже. Могу гарантировать, что Гамильтон будет несказанно рад тебя видеть.

— С чего ты взял?

— А с того, что вчера он лишь о тебе и говорил.

Не дожидаясь ответа, Джеф повесил трубку. Кейт вздохнула. Перезванивать не имело смысла.

«Ладно, поживем — увидим».

Во вторник утром Кейт поняла, что ей нечего надеть. Она стала лихорадочно искать выход. Можно было отменить деловой обед и съездить в «Гарродс». Невозможно. Два месяца она ловила американского посла и теперь отменять с ним встречу?

Можно позвонить в салон «Сен-Лоран» и распорядиться, чтобы ей привезли что-нибудь в офис. А если вещь ей не понравится? Платить все равно придется.

В конце концов, она решила не дергаться и надеть черное кружевное платье из «Бергдорфа», которое всегда гарантировало ей успех. Кейт улыбнулась, вспомнив те случаи, когда мужчин при взгляде на это платье охватывало желание спять его с нее. И порой им это удавалось…

Но улыбка быстро исчезла. «И что это мне вдруг пришло в голову надеть его сегодня? Будто я ищу приключений».

Но Кейт его все же надела.

Петерсоны жили на Честер-сквер в одном из высоких узких домов, которые частенько попадаются на глаза в центре Лондона. «Американское гетто», — думала Кейт, приближаясь к утопающему в зелени оазису. Алан Бейкер как-то сказал, что этот дорогой квартал пользуется необычайной популярностью у состоятельных американцев. Особенно когда за жилье платит фирма. Многие сотрудники из богатейших компаний даже оговаривали контрактом, чтобы в длительной командировке их поселили на Честер-сквер.

Кейт могла их понять. При величественном, чисто английском облике дома квартиры в нем вполне соответствовали нью-йоркским стандартам. Кейт вспомнила про свою маленькую гостиную и на минуту позволила себе позавидовать.

Первым человеком, которого она увидела, войдя в гостиную на втором этаже, оказался Клод Беккер. Он был с какой-то женщиной средних лет, увешанной бриллиантами. Видимо, с женой.

Беккер оживленно разговаривал с хозяевами дома. Обнявшись с Джефом, Кейт протянула руку Беккеру, которую тот пожал без всякого энтузиазма. Прежде чем он успел что-нибудь сказать, вмешался Джеф, решивший поздравить Кейт с успехами:

— Вы с Аланом — серьезные ребята, с такими нужно считаться. — И, обернувшись к Клоду, добавил: — Кажется, и с тобой велись переговоры? Но потом выяснилось, что Кейт не может позволить себе такое дорогое удовольствие.

Кейт облегченно вздохнула. Джеф ее спас.

— К сожалению, — улыбнулась она, — люди с опытом Клода не работают в мелких конторах вроде нашей. Но я польщена, что он уделил мне время и даже угостил.

— Чего там, дорогая, — отозвался Клод. — Такая уж у меня судьба, чокаться с заезжими ребятами. Для улучшения международной обстановки, ну и все прочее…

«Напыщенный болван. Слава Богу, что мы не работаем вместе».

К ним присоединилась стройная блондинка, и Кейт внутренне поежилась, отметив ее сходство с Санди Геблер.

Джеф обнял ее за талию и сказал:

— Вы еще не знакомы, Кейт? Это моя жена. Луиза. А это Кейт Кеннеди, мы давние коллеги. Но теперь она мой главный конкурент, ибо работает в «Пост».

— Джефф много о вас рассказывал, — ответила блондинка и приветливо улыбнулась.

Краем глаза Кейт увидела Чарли Гамильтона, который разговаривал с маленькой пухленькой брюнеткой. Должно быть, он рассказывал что-то забавное, поскольку женщина смеялась.

— Увидела знакомого? — спросил Джеф. — Хочешь, я приведу его? Или потерпишь до ужина?

— Не понимаю, о ком ты, — каким-то не своим голосом отозвалась Кейт. «Неужели у меня все написано на лбу?»

Заметив смущение гостьи, Луиза пришла ей на помощь:

— У меня к вам есть серьезные вопросы. Например, что сейчас модно? Кстати, вы знаете, где можно купить стоящие вещи? Не знаете? Давайте как-нибудь пройдемся по магазинам вместе? Приемы, званые ужины и покупки — моя страсть.

Кейт не мешала Луизе болтать. Однако жена Джефа была не такой простушкой, какой могла показаться. Это Кейт заметила по ее проницательному взгляду. Может, они еще станут друзьями, и новая подруга заполнит пустоту, которая образовалась из-за отсутствия Рут.

Кейт вновь украдкой покосилась на Чарли Гамильтона и брюнетку. Похоже, им очень было хорошо друг с другом. В таком случае она-то что здесь делает?

Однако все изменилось за ужином. Джеф не зря велел потерпеть. Он усадил Кейт слева от Гамильтона, справа оказалась некогда красивая миссис Беккер, а брюнетка заняла место в дальнем конце стола.

По виду Чарли Гамильтон был классическим английским джентльменом. Костюм от Хантсмана, сорочка из салона «Торнбулл энд Ассер», галстук выпускника Харроу запонки с фамильным гербом. Хорошо развит физически, будто с детства увлекался гольфом или регби. И лишь по выражению глаз можно было догадаться, что Гамильтон отнюдь не всегда играл по джентльменским правилам.

Впрочем, мало кто из людей, имевших с ним деловые отношения, замечал это выражение. Лишь оставшись в дураках, они понимали, что учтивый джентльмен на самом деле волк в овечьей шкуре. Ибо Чарли обладал инстинктом хищника, унаследованным от отца.

Сэр Сесил Гамильтон во время войны был летчиком-истребителем. Обычно люди его круга служили армейскими офицерами, но Сесил Гамильтон не желал отсиживаться в штабе или укрываться за броней танка. Он рвался туда, где, по его мнению, кипела настоящая схватка, поэтому вопреки неодобрению родных он записался в Королевские ВВС. Отец Чарли не дожил ни до победы, ни до рождения младшего сына. Он погиб в бою над Солентом, успев прихватить с собой на тот свет три «мессера» и один «дорнье».

Мать Чарли осталась вдовой. Годы, прожитые с сэром Гамильтоном, отбили у нее всякую охоту снова выходить замуж. Она желала покоя и мира. Не хотела, чтобы ей мешали заниматься благотворительностью и воспитывать двух сыновей, Роберта и Чарли.

Роберт, старший брат и наследник, решительностью и научным складом ума пошел в мать. Изучал в Оксфорде историю и классические дисциплины, что очень помогло ему при управлении обширным поместьем отца в Лестершире.

Чарли, наоборот, был сыном своего отца, и это действовало матери на нервы. Осознав сей прискорбный факт, она поступила так, как поступают с детьми, с которыми трудно найти общий язык, многие леди из аристократических семей: отослала Чарли сначала в частную школу, затем в Харроу и, наконец, в военную академию Сандхорст, где царили строгие порядки и дисциплина. Как правило, всяких сорвиголов там обламывали. Но не Чарли. Он выжил и приспособился. Когда его потом спрашивали, откуда в нем безжалостность и мужество, ответ всегда был одним: Сандхорст.

— Все преподаватели оказались садистами, — объяснял он. — И единственный способ выжить в академии — это превзойти их.

Благодаря уму и хитрости Чарли узнал слабости наставников. Один был гомосексуалистом. Другого можно подкупить. Третий любил выпить. И так далее. В один прекрасный момент он все бросил им в лицо.

После этого никто из преподавателей не переходил в общении с Чарли границ дозволенного. Никто. И если им нужно было наказать кого-то из курсантов, Гамильтон никогда не входил в их число.

Окончив академию, Чарли отказался от военной карьеры и посвятил себя театру, не желая, как и его отец, следовать традициям. Вскоре он понял, что не обладает ни талантом актера, ни способностями режиссера. Зато он умел общаться с людьми искусства. Сложности и противоречия их характеров приводили Чарли в восторг. Человеческие слабости, которые он давно научился подмечать, теперь вызывали у него сочувствие.

Он решил стать театральным агентом, чтобы защищать этих талантливых, хотя и запутавшихся людей. А познакомившись, по долгу службы, с многочисленными прохвостами от искусства, Чарли понял, что актеры, которых он представляет, действительно нуждаются в такой защите. С ними он был мягок и предупредителен. Отец, духовник и нянька в одном лице. К остальным Гамильтон относился иначе. Многие критики сравнивали его с тигром, имея в виду его коварство. С деловыми партнерами Чарли поступал как со своими наставниками в военной академии, и если в интересах того или иного актера требовалось публично «распотрошить» очередного прохвоста, он не колебался.

Впрочем, человека в нем видели не только актеры. Файона, на которой он женился, окончив Сандхорст, лучше других знала подлинного Чарли Гамильтона. Будущие супруги познакомились на охотничьем балу в Нортхемптоншире. Файона Грей была одной из самых красивых дебютанток, которых в этом сезоне родители вывезли в свет. Увидев ее, Чарли сразу решил, что она должна принадлежать ему.

Добиться этого оказалось нетрудно. Файона, очень мягкая и уступчивая, привыкла делать то, чего от нее ожидают окружающие. Да и высокий, темноволосый, хорошо сложенный молодой человек показался удивительно симпатичным. Поэтому когда он сделал ей предложение, — а это произошло в их вторую встречу, — Файона не сопротивлялась. Родители хотели найти дочери приличного жениха, а кто бы стал возражать против младшего сына английского баронета?

Семейная жизнь оправдала все ее ожидания. Чарли не уставал восторгаться женой. Она была необыкновенно милым созданием, занятым своими маленькими женскими секретами, недоступными для мужского понимания. Впрочем, Чарли и не пытался их понимать. У него своих забот по горло, и дела порой надолго отрывали его от жены и дома. Зато он знал, что Файона, слава Богу, не скучает.

Когда родилась дочь Мария, супруги решили, что больше Файона рожать не будет. Так рекомендовали врачи.

Ребенок укрепил их брак. Теперь у них появилось что-то общее, о чем можно было поговорить между собой.

И если бы лошадь не сбросила Файону на охоте, безмятежная жизнь Чарли продолжалась бы до глубокой старости. Но в тридцать девять лет он неожиданно стал вдовцом.

Чарли с головой ушел в работу, забыв прежних друзей и знакомых, которые напоминали ему о жене. Он предпочитал скорбеть в одиночку.

Траур закончился так же неожиданно, как и начался. Гамильтона соблазнила голливудская актриса, и он, к своему облегчению, понял, что не испытывает вины. Они провели вместе несколько недель, почти не вылезая из постели.

Чарли будто открылся новый мир. Мир актрис и моделей, которые выражали явное желание разделить с ним ложе. В те дни Чарли Гамильтон осознал, как много потерял в жизни. Секс с Файоной приносил ему удовлетворение, было приятно заниматься любовью, но обоим не хватало изобретательности, и в свои сорок лет он оказался зеленым новичком. Впрочем, он недолго оставался таковым. Всему в жизни он учился быстро.

После голливудской актрисы у него было еще немало романов «на одну ночь», хотя его не покидала мысль, что чего-то все же не хватает.

С этими женщинами не о чем было говорить. Именно тогда он впервые подумал о Кейт. В американке было нечто интригующее. Увидев ее впервые, Гамильтон хотел приударить за ней, но его удержала верность Файоне. Да и у Кейт был любовник.

Лишь спустя долгое время он случайно увидел ее в американском клубе с Джефом. Тогда он решил, что они должны снова встретиться.

Сначала он хотел позвонить ей, но передумал. А что если она так и не рассталась со своим другом?

В конце концов, он уговорил Джефа устроить званый ужин и пригласить Кейт.

И вот они сидят рядом. Конечно, шаг к сближению должен сделать он. Чарли ненавязчиво расспросил ее, как она проводит время в Лондоне, и, пока Кейт рассказывала, внимательно слушал. Она ни разу не упомянула о Теде Геблере. Значит, с ним все кончено.

Затем он попытался осторожно выяснить, есть ли у нее сейчас мужчина, ибо Чарли не выносил женских слез и истерик. Любовь являлась для него приятным развлечением и всегда сводилась к одному и тому же.

Кейт с удивлением обнаружила, что с Гамильтоном ей легко, хотя и не ожидала этого. Ее сбила с толку реакция Чарли на вопрос о жене. А сейчас он такой же, каким она запомнила его по Нью-Йорку, и понимает ее проблемы, связанные с новой работой в «Пост». О Джереми Бойле он рассказал Кейт немало интересного. Как выяснилось, Чарли встречался с ним на светских раутах, и его остроумные замечания о Джереми вызвали у Кейт улыбку. Чарли обладал чувством юмора. Даже сарказма.

После ужина он проводил ее в гостиную и как бы невзначай спросил:

— Вы собираетесь провести остаток вечера здесь? Или не отказались бы пойти куда-нибудь со мной?

Кейт усмехнулась. Если он думает, что она побежит к нему домой, то ошибается.

— Полагаю, можно сходить в «Аннабел», потанцевать, выпить по чашечке кофе с коньяком.

Он попал в «десятку». За неделю до этого Алан сказал ей, что «Аннабел» — такое место, куда нужно сходить хотя бы разок, и цинично добавил:

— Там происходит сближение богатых представителей среднего класса с Ближним Востоком.

«Там произойдет и сближение Кейт Кеннеди с Чарли Гамильтоном», — подумала она.

Едва они вышли на улицу, перед ними тут же остановился темно-синий «роллс-ройс», и шофер в фуражке распахнул для Кейт заднюю дверцу.

«Он еще и богат. Не ожидала».

Впервые за этот вечер Кейт насторожилась.

Клуб не обманул ее ожиданий. Сюда заходили состоятельные женщины, чтобы блеснуть лучшими нарядами. Но не они привлекли внимание Кейт. Другие представительницы слабого пола, не такие богатые, но молодые и красивые, с жадными глазами, пришли сюда на охоту.

Кейт огляделась, и ее охватила тревога.

Центральное место занимала небольшая круглая танцплощадка, погруженная, несмотря на цветомузыку, в таинственный полумрак. Она как бы специально предназначалась для того, чтобы там кто-то кого-то соблазнял.

Мысль о том, что во время танца Чарли прижмет ее к себе, вызвала у Кейт легкое головокружение. Господи, она будто школьница на первом свидании.

Когда Чарли пригласил ее на танец, она испугалась:

— Лучше я чего-нибудь выпью. Надеюсь, вы не против?

Если он и был раздосадован, то не показал виду:

— Хотите пойти в бар? Или сядем за мой столик?

«Мой столик. Значит, у тебя даже есть собственное место».

— Лучше в бар.

Там было еще темнее, чем на танцплощадке. Бармен, видимо, хорошо знавший Чарли, сразу налил ему бренди.

— Составите мне компанию? Или предпочитаете что-нибудь другое?

— Пожалуй, бренди, — ответила Кейт, но через минуту пожалела о своем выборе.

Взяв в руки теплый хрустальный стаканчик, она поднесла его к лицу, слегка вдохнула аромат. У нее сразу закружилась голова. «Ну и черт с ним!» — подумала она, делая большой глоток.

— Успокойтесь, — сочувствующе и вроде бы удивленно произнес Чарли. — Неужели вы меня так боитесь?

— Разумеется, нет. С чего это вдруг?

— Иначе вы не отказались бы потанцевать со мной.

— Так нечестно.

— Бедняжка Кейт. У вас сложилось неправильное представление о том, что честно, а что нет. Почему бы вам не расслабиться? Плывите по течению.

— А потом? — спросила она, чувствуя, как бьется ее сердце.

— Это зависит от вас.

Он забрал у нее стакан, поставил на стойку и, обняв за талию, повел танцевать.

На мгновение Кейт вспомнила Теда, но лишь на мгновение. Тед остался в прошлом, а сейчас она могла думать только о том, что ждет впереди. О неизбежном исходе этого вечера.

Она уже спрашивала его, и он ответил, что все зависит от нее. Следующий ход за ней.

Ее рука, покоившаяся на плече Гамильтона, скользнула ему на шею, и в ответ он мягким движением прижал Кейт к себе. Теперь она чувствовала его тело и слабый лимонный аромат одеколона. Чарли ее хотел.

«Вот так оно всегда и заканчивается. А ты, наивная, всерьез полагала, что бывает по-другому?»

Кейт продолжала танцевать, зная, как завершится вечер, и, желая оттянуть этот момент.

Когда они наконец оторвались друг от друга, Кейт поняла, что вся дрожит.

Потом они уже играли в открытую, тихо переговаривались, и это было своего рода продолжением танца. Чарли пригласил ее к себе домой, и, выйдя на улицу, они обнаружили, что на горизонте алеет рассвет.

Сколько же времени они просидели в баре? Два часа? Три? Впрочем, это уже не имело значения.

«А вдруг мы потом больше не увидимся? Вдруг я для него лишь очередная победа?» — отстраненно подумала Кейт.

Несмотря на твердость характера, Кейт отказалась от сопротивления. Чарли ловко обезоружил ее, потом захотел и наконец показал ей это. Как все произошло, она понять не могла, только чувствовала возбуждение. Ей оставалось пройти по этой дороге до самого конца.

«Черт возьми, как только я надеваю это платье, мне тут же приходится снимать его».

Он жил на Итон-сквер в роскошной холостяцкой квартире. Главной комнатой была изящная гостиная, украшенная картинами Стаббса и Фернли. Дорогая мебель. Хрустальные люстры. Диваны, обтянутые белым шелком, которые ей не поправились.

— Покажи, где у тебя спальня, — попросила Кейт.

— А я думал, что ты хотя бы для виду продемонстрируешь манеры истинной леди.

— Я американка. И притворяться в столь поздний час мне ни к чему.

Она сидела на мягком стуле у камина. Когда Чарли подошел, она протянула к нему руки. Он поднял ее довольно резко. Такой резкости в нем она раньше не замечала. И целовал он ее с жадностью, которая, впрочем, была не сильнее ее собственной.

Чарли нащупал рукой молнию на платье, и черное кружево скользнуло к ее ногам.

— В спальню, — прошептала Кейт.

— Не сейчас.

Они занимались любовью перед камином, затем он отнес ее в спальню, где оба сорвали с себя всю одежду.

Кейт хотелось до конца раствориться в этом человеке. Слиться с ним воедино. И когда она в первый раз достигла пика наслаждения, у нее вырвался какой-то нечеловеческий крик. Нахлынувшие ощущения не с чем было сравнить. Ни одному мужчине еще не удавалось довести ее до такого экстаза.

Тед дарил ей страсть и удовлетворение, но лежа в объятиях Чарли Гамильтона, почти незнакомого человека, она чувствовала, как в ней просыпается нечто первобытное. Настолько дикое и животное, что, вспоминая об этом через несколько дней, Кейт внутренне содрогалась.

Чарли делал с ней то, о чем она лишь в книжках читала, вызывал в ней эмоции, на которые, по ее мнению, она была неспособна. И когда он удовлетворил эту безумную жажду, Кейт почувствовала еще и благодарность.

Ибо Чарли открыл ей совершенно, как оказалось, неведомое — ее саму.

Утром Кейт проснулась в залитой солнцем комнате и, схватив часы, выругалась. Господи, уже середина дня! Нужно отправлять материалы в Нью-Йорк, и Алан крутится за двоих.

Она хмуро огляделась и тут вспомнила о случившемся прошлой ночью. Мысли о работе сразу же отодвинулись на задний план. Она лениво потянулась и неожиданно ощутила ужасный голод.

Отыскав в ванной шелковый халат, Кейт вышла в коридор, миновала столовую и очутилась у большой, оформленной в деревенском стиле кухне. За столом Чарли просматривал «Файнэншл таймс». Ее тронули очки. Хоть что-то в нем есть от простого человека.

Он поднял глаза и улыбнулся:

— Значит, все-таки решила позавтракать. Давно пора.

Непричесанный, босой, в потертых джинсах. «Да, без учтивости на лице и костюма из «Сэвил роу» самый обычный человек».

— Будешь яйца? Или хватит тоста и чая?

Кейт смутилась. С этим мужчиной у нее было то, чего не было ни с кем другим, но она еще недостаточно хорошо его знает, чтобы спрашивать, как он собирается провести день.

Заметив ее нерешительность, Чарли сообщил:

— Я звонил к себе в офис и отменил все встречи. Поэтому, если хочешь, мы либо позавтракаем здесь, либо сразу пойдем куда-нибудь обедать.

«Значит, это не роман «на одну ночь».

— Дай мне пару минут. Я тоже хочу устроить себе выходной.

Кейт выбежала из кухни, пряча радостную улыбку. Призрак Теда окончательно исчез. А что теперь? Она боялась подумать.

Может, Чарли плейбой? И для него это лишь очередная интрижка?

Но тут она вспомнила прошлую ночь и поняла, что не стоит задумываться о будущем.

Сняв трубку, она набрала свой личный номер. После второго звонка ей ответил Алан.

— Быстро ты, — удивилась Кейт.

— Я все утро ждал этого звонка. Где ты находишься?

— На квартире моего…

— Можешь не продолжать. У меня нет времени болтать по телефону. Скажи лучше, ты в Лондоне? И за сколько можешь домчать сюда на такси?

— А в чем дело? С неба свалился президент?

— Хуже, — жестко бросил Алан. — С тобой решил повидаться Хьюз Хартман, наш главный редактор.

— Ну и что? Хватит с него и одного из подчиненных.

— Он не мне назначает свидание, а тебе. Он сейчас в Брюсселе. В штаб-квартире ЕЭС на совещании по правам человека. И хочет поужинать с тобой. Сегодня.

Кейт мгновенно собралась с мыслями. Если лететь в Брюссель, то немедленно.

— Черт возьми! — крикнула она в трубку. — Зачем я ему понадобилась? И почему именно сегодня? К чему такая спешка?

— Успокойся. — Кейт показалось, что Алан усмехнулся. — Ничего серьезного. Хартман торчит в Брюсселе уже третьи сутки. Просто сегодня у него выдался свободный вечерок. А ты руководитель его европейского бюро, вот он и решил совместить приятное с полезным.

— Прелестно! — воскликнула Кейт. — Значит, я должна бросить все и мчаться в Брюссель только потому, что ему нечем заняться?

— Не совсем так. Но даже если и так, почему ты возмущаешься? Ты же работаешь на него. Пока ты входила тут в курс дела, он тебя не дергал, относился с пониманием. А теперь представилась возможность увидеться с тобой и в приятной обстановке узнать, как ты работаешь. Возьми себя в руки, Кейт. Иначе все испортишь.

— О'кей. Я могу приехать через сорок минут. Даже через полчаса. Это если на работу, а если…

— Вот именно, «а если». В три часа ты должна быть на регистрации в Хитроу. Самолет улетает около четырех. И советую тебе взять дорожную сумку. Переночуешь там. Для тебя забронирован номер в «Интерконтинентале». Это у самого аэропорта. Утром сможешь вернуться.

Кейт расстроенно провела рукой по волосам. Может, нужно захватить что-нибудь из офиса? Последние вырезки? Или серьезный материал, над которым она работала последние недели?

«Боже, да что это со мной?»

В трубке вновь раздался голос Алана:

— Есть один материалец о назревающем скандале в профсоюзах. Джон Коллинз собирается женить Питера Холма. Сегодня мне удалось с ним договориться. Он готов предоставить в наше распоряжение эксклюзивное интервью. Есть пара вырезок о Марке Тэтчере. Я запечатал все это в конверт и послал в аэропорт. Тебе передадут при регистрации.

— Алан, что бы я без тебя делала?

— Вернулась бы в постель к своему дружку. Следовательно, я избавил тебя от столь ужасной перспективы. Ты передо мной в долгу, так и знай.

Едва Кейт показалась на пороге кухни, Чарли сразу почуял неладное. Пять минут назад она была мягкой, нежной. Женственной. Но с ней произошла разительная перемена. Хотя внешне ничего не изменилось. Тот же шелковый халат, те же непричесанные волосы. Но выражение лица стало жестким. Такую Кейт он еще не видел. А когда он заглянул ей в глаза, то понял, что Кейт уже одной ногой на улице.

— Что стряслось? Мать умерла? Или неожиданно вернулся муж, о котором ты забыла мне рассказать?

Она улыбнулась:

— Ничего подобного. Мама жива, мужа нет. Всего лишь проза жизни. Мой главный объявился в Брюсселе и хочет со мной поужинать.

Чарли облегченно вздохнул:

— Ну, это не проблема. Так что мы решили? Идем обедать? Куда тебя пригласить?

— Разве ты не понял? — удивилась Кейт. — Через пять минут я должна уйти от тебя. Мой рейс в четыре.

— Надеюсь, ты не собираешься лететь в Брюссель?

— Конечно, собираюсь. Этот человек платит мне зарплату.

— Он платит тебе зарплату, но ведь ты ему не принадлежишь, — невозмутимо сказал Чарли. — Ты сама себе хозяйка. Никогда не забывай об этом. Если тебе хочется увидеть Брюссель, заметь, самой хочется, это одно дело. Но если ты едешь туда по приказу, это глупо.

— Ты прекрасно знаешь, что мне не хочется. Я хочу остаться с тобой.

— Тогда пошли своего редактора ко всем чертям. А то стоит ему щелкнуть пальцами, и ты уже тут как тут. Пусть кто-нибудь другой для него побегает.

Кейт тяжело вздохнула и поднялась со стула.

— Хотела бы я быть такой смелой. И такой уверенной в завтрашнем дне. Но у меня нет этой уверенности. Полгода не прошло, как я заняла эту должность и до сих пор, кстати, никаких особенных подвигов не совершила. Пока. Мне необходимо сначала встать на ноги, а потом можно будет и посвободнее разговаривать с начальством.

— Неужели прошлая ночь для тебя ничего не значит? — поразился Чарли. — Или это было небольшим развлечением в перерыве между работой? Так, рядовое свидание?

Взгляд Кейт стал ледяным. И злым.

— Помнишь один разговор в Нью-Йорке? Ты прохаживался насчет романчиков, которые якобы в моде у деловых женщин. У мужчин вроде тебя, по-моему, очень разыгрывается воображение, когда они представляют себе работающих женщин. С чего ты взял, что мы более сексуальны — или более доступны, — чем обычные девчонки, которым нужно выйти замуж, чтобы жить на деньги мужа? Не можешь ответить?

— Дорогая, при чем здесь твоя доступность? Я думал, мы обсуждаем, куда пойти обедать.

Кейт пораженно уставилась на него. Господи, недавно он был таким мягким, любящим, а теперь опять эта учтивая и холодная маска. График приема пищи волнует его больше, чем все остальное на свете. Значит, прошлая ночь действительно для него ничего не значит? А ее будущее?

«Забудь об этом. Забудь, раз это мешает его обеду!»

— Обед отменяется. Равно как и моя доступность. А если хочешь играть и дальше, найди себе другую, которая сможет круглые сутки просиживать в ресторанах. А у меня дела, извини.

Через пять минут она уже выходила из дома. Чарли не сделал попытки догнать ее, не умолял остаться. Впрочем, она не изменила бы своего решения.

Кейт была в такой ярости, что только дома осознала, почему все на улице глядели на нее с неподдельным изумлением. Черное кружевное платье с декольте и трехдюймовые каблуки — не совсем подходящая одежда для первой половины дня.

 

ГЛАВА 12

Зима в Нью-Йорке затянулась. У Рут это время ассоциировалось с больницами, домами для выздоравливающих и снова больницами. Зима, исполненная страданий.

Когда она, вернувшись из Парижа, проконсультировалась с доктором Рихардом Штайном, он подтвердил заключение французских медиков. Почечная инфекция. Доктор приказал ей немедленно ложиться в постель.

— О'кей, простудила внутренности, — раздраженно сказала она. — Неужели от этого нет таблеток?

Доктор Штайн, высокий печальный человек, посмотрел на нее так, что ей стало не по себе.

— Таблетки есть, Рут. Вам давали их в Париже. Не помогло. Почему бы вам не отправиться домой?

Рут больше не возражала. Придя домой, она легла в постель, закрылась с головой одеялом и стала ждать неизвестно чего. Ждать пришлось недолго. Позвонила мать. Узнав обо всем, Филлис Блюм развила бешеную активность, и ее уже ничто не могло остановить. Она приехала к дочери. С едой. Рубленая печенка, маринованная селедка, пудинг, куриный суп. Все натуральное.

Рут, которой и до того было не очень хорошо, стало еще хуже. Доктор Штайн велел ложиться в больницу. И когда Майк позвонил из Лондона, чтобы справиться о ее здоровье, ему ответила Филлис Блюм. Она сообщила, что Рут умирает в больнице от почечной инфекции.

Майк примчался в Нью-Йорк и поселился в отеле рядом с центральной нью-йоркской клиникой.

И остался рядом с Рут. При всем желании его присутствие нельзя было игнорировать. Врачи подвергались ежедневным допросам. По его настоянию Филлис Блюм разрешили изредка видеться с дочерью, да и то лишь в сопровождении Джерри Блюма, отца Рут. «Ньюс» стала регулярно публиковать бюллетени о самочувствии редактора отдела моды.

Тед, ненавидевший получать информацию из вторых рук, решил самолично навестить Рут, но у двери ее палаты наткнулся на Майка.

— Туда нельзя, — заявил он. — Ее не стоит беспокоить.

Тед привык общаться с «трудными» людьми.

— Поэтому меня и необходимо пропустить. Я смогу отвлечь ее новостями с работы. К тому же, вернувшись в отдел, она будет в курсе дела.

— Слушай, дорогой, ты разве еще не понял, как стоит вопрос? Увидит ли Рут вообще свой отдел?

— И ты с ней это обсуждаешь? Хорошее утешение.

— Разумеется, не обсуждаю. За кого ты меня принимаешь?

Тед уже хотел объяснить, но в последнюю секунду передумал:

— Впусти меня на пять минут, Не убью же я ее. Хочу только передать, как мы по ней соскучились. И насколько легче нам было бы работать, вернись она к нам.

Чуть подумав, Майк неохотно согласился:

— Только не больше пяти минут. И поаккуратнее там с ней.

Зрелище, открывшееся с порога, ошеломило Теда, однако он и виду не подал.

— Значит, тебе все-таки удалось похудеть, — весело сказал он. — Очень тебе к лицу.

— Шутишь? Сам знаешь, как я выгляжу, поэтому не надо мне вешать лапшу.

— Ты заболела, Рут, только и всего. Покажи мне человека, который расцветает во время болезни. Возьми себя в руки. У меня, кстати, есть новости, они должны поднять тебе настроение.

Ее глаза на мгновение оживились.

— Ну-ка, ну-ка?

— По поводу твоей епархии. Полагаю, тебе будет приятно узнать, что работа не накрылась медным тазом в твое отсутствие. И благодарить за это мы должны отнюдь не Трейси.

— В самом деле?

Рут слушала с явным интересом.

— Твоя помощница непроходимая дура, — сказал Тед, радуясь ее реакции. — Она все безбожно перевирает. А съемки с моделями, которые она проводит… Это надо видеть! Хорошо, что ты в больнице.

— Как же вы держитесь? — забеспокоилась Рут.

— Очень просто. Мы с Биллом просим помощи на стороне, а Трейси отпускаем на обед. Она пока ничего не подозревает.

— Скорее бы мне вернуться.

— Вот и я о том же. Но только когда почувствуешь себя лучше. Если ты попытаешься вырваться отсюда, Майк съест меня.

— Майк… Если бы не он, я давно бы отбросила копыта.

И она говорила вполне серьезно. В тридцать пять, имея восьмилетний опыт безнаказанного помыкания мужчинами, Рут начала осваивать азбуку настоящей любви. Научилась принимать бескорыстную помощь мужчины. Научилась отдавать ему часть своей боли и страданий. Научилась быть зависимой. Все это давалось Рут нелегко, иногда ее охватывало бешенство, и тогда она кричала на всех. На медсестер, на мать, на Майка. Однако, на того это не действовало. Потому что он любил ее. И каждый раз, осознав это, Рут быстро успокаивалась.

Майк любил ее. Бесспорно. Он был рядом в Париже, а потом в Нью-Йорке. Он не отходил от нее, даже когда она злилась, когда ей становилось особенно плохо, когда она ужасно выглядела. Он был рядом. И Рут пришлось смириться. Майк Стоун стал ее мужчиной и другом. В радости и печали, в здравии и болезни.

И она платила Майку тем же бесценным чувством, какое он положил к ее ногам;

Тем временем инфекция перекинулась на вторую почку, и Рут познакомилась с очередным достижением современной науки: аппаратом для диализа.

Трижды в неделю ее подключали к какому-то агрегату, втыкали в руки иголки, делали переливание крови. Иногда Рут задавала себе вопрос: «Сколько я еще протяну?» Но никогда не говорила об этом вслух, никогда не расспрашивала врачей. Она боялась услышать страшную правду. К которой была не готова.

Через полгода, когда доктор Штайн уже начал подыскивать донорскую почку, организм Рут вдруг решил, что жизнь лучше смерти. Медикаменты, которые раньше не помогали, вдруг возымели действие. Рут поправлялась очень медленно, но поправлялась. Боль отступила, и щеки снова порозовели.

К весне ее выписали. Поначалу Рут передвигалась только в кресле-коляске, а через неделю стала даже вставать.

Майк переехал к ней.

В этом не было ничего романтического. Просто Рут нуждалась в няньке, а Майк боялся доверить ее нерасторопным медсестрам. И когда Филлис Блюм спросила у дочери, знает ли она, что делает, Рут посмотрела на нее как на сумасшедшую.

А еще через неделю Рут и Майк стали жить вместе. В этом тоже не было ничего особенного. Просто она привыкла засыпать на руках у Майка еще в больнице.

Однажды утром, проснувшись раньше Майка и обнаружив, что у него эрекция, Рут пришла восторг.

— И долго ты собирался скрывать от меня это? — спросила она, когда Майк открыл сонные глаза.

— Пока ты не будешь готова.

В начале мая она решила, что раз ей под силу заниматься любовью, то можно вернуться к работе. Врачи одобрили ее решение.

Первое, что бросилось Рут в глаза, едва она появилась в своем отделе, была Трейси. Рут еще до командировки в Париж отметила происшедшую в ней перемену, но, оказывается, это были просто цветочки в сравнении с тем, что она увидела сейчас. Трейси Ривс выглядела так, будто снималась в «Династии». И играла там Алексис.

Темно-каштановые волосы спадают на плечи, голливудский макияж, наряд от Валентино.

«Вот тебе и постоянные обеденные перерывы. Видимо, Трейси на них даром времени не теряла». Рут представила, как эта рыжая ездит на метро в «Лойман». Нет, Трейси для этого слишком ленива. Кто-то ей покупает или, может, ей увеличили зарплату и она сама покупает их не в «Лоймане», а у «Валентино»?

Рут всерьез обеспокоилась. Если Трейси увеличили зарплату, следовательно, ее повысили и в должности.

Спустя час опасения Рут подтвердились.

В половине двенадцатого, сразу после утренней летучки, в офис влетел Билл Герати. Небрежно кивнув Рут, которую уже видел, он направился к Трейси.

— Что у тебя есть для нас? — спросил он.

Трейси потупила глазки:

— Наверно, ты должен спросить у Рут. Она вернулась и, очевидно, уже приняла дела.

— Само собой, — быстро проговорил Герати, — но Рут сегодня первый день и еще не успела войти в курс дел. А мне нужно знать, что ставить на полосу. Я прав, Рут?

Ей захотелось вышвырнуть Билла из комнаты. Как смеет этот мерзавец врываться в ее офис и вести себя так, будто ее нет? Но Рут сдержалась. Нужно выиграть время. Она чувствовала, что вокруг нее что-то происходит, и, если не делать резких движений, возможно, она сумеет обо всем догадаться.

— Я, конечно, восхищаюсь твоим энтузиазмом, Билл, — произнесла она. — Но к чему такая спешка? Еженедельный обзор по моему отделу выходит в четверг. Или за время моего отсутствия правила игры успели измениться?

Тот выглядел смущенным.

— Кремер уже не придает особого значения большим фотообзорам, которые ты выдавала раньше. Сейчас гвоздем программы является свежая корреспонденция на тему моды. Разве ты не знала?

Рут знала. Во время болезни она просматривала номера газеты, и ей сразу бросилось в глаза, что объем еженедельных обзоров моды резко уменьшился. Но ведь Тед говорил, что у Трейси слишком мало опыта, чтобы составить достойную конкуренцию «Пост» и «Тайме», поэтому он вынужден закупать материал на стороне. Правда, Рут заметила и другие изменения. На полосе информации появилась рубрика под названием «Самое новое в моде». Автором колонки являлась Трейси Ривс.

В сущности, это были выжимки из уже опубликованного. И сначала Рут даже успокоилась. Все-таки «Ньюс» держится. Плохо, конечно, но держится. Создавалось впечатление, что в газете ждут, когда Рут поправится, начнет работу и вернет утраченные газетой позиции в области моды.

Потом Рут увидела, что колонка Трейси стала выходить ежедневно. Значит, девчонка обосновалась прочно. А таких, Рут знала по собственному опыту, выпихнуть нелегко.

Она решила все-таки выяснить, насколько трудно будет это сделать:

— Скажи, а Тед имеет какое-нибудь отношение к этой колонке или она выходит именно в твоем отделе? Кажется, мода всегда была подотчетна Геблеру.

Билл начал возиться с узлом галстука. Рут заметила его грязные ногти, и это отнюдь не улучшило ей настроения. Неопрятные поденщики заправляют отделами. Неопытные второразрядные помощницы берутся за ежедневную рубрику. В газете явно творилось что-то неладное.

Нервно прокашлявшись, Герати произнес:

— В общем-то, мода сейчас идет не через один отдел.

— То есть?

— Спроси лучше Кремера. Ты надолго вышла из игры, и главный решил сам курировать моду. А мы с Тедом по очереди следим за тем, чтобы колонка появлялась регулярно.

— Следовательно, новая рубрика — детище Кремера?

Герати утвердительно кивнул.

Рут вдруг почувствовала такую же безысходность, какую испытывала, лежа в больнице. Значит, Тед рассказал ей не все. «Вот она, газетная политика. На секунду отвернись, и эти мерзавцы всадят тебе в спину нож. Черт возьми, я должна была заподозрить неладное. Заболеть на несколько месяцев и наивно полагать, что все останется по-прежнему? На такое не могла бы рассчитывать даже сама Дороти Паркер».

Вслух же Рут сказала:

— Почему бы вам с Трейси не заняться завтрашней колонкой? Я уверена, что у вас уже все готово. А я пока немного прогуляюсь.

Она улыбнулась Биллу, по-дружески ущипнула Трейси за щеку и вышла в коридор. «Прогулка» закончилась у кабинета Теда. Вообще-то Рут хотела навестить Кремера. Но всему свое время. А пока ей необходимо поболтать с Тедом Геблером. Пусть все объяснит.

— Входи, — крикнул он, когда Рут заглянула в дверь. — Я ждал тебя. И даже заказал для нас столик.

— Неужели? — улыбнулась она. — А с чего ты взял, что у меня нет других планов?

Тед вышел из-за стола и обнял Рут.

— Кончай, Рути. Тебе сейчас нужно поговорить с Кремером, а ты не хочешь ставить себя под удар, не прощупав заранее почву. Или ты уже не та Рут? Неужели, дорогая, ты успела так сильно измениться?

— Это заметно по моему виду?

— Нет, поэтому я и заказал столик в «Рубенсе». Надеюсь, болезнь не ударила по твоему аппетиту?

— Не ударила. Хочу мясо в остром соусе. Капустный салат и корнишоны. Я себя неплохо чувствую и боюсь соблазниться небольшой порцией рубленой печенки. Для начала.

«Рубенс» являлся для знатоков кошерной пищи примерно тем же, чем «Максим» для великих гурманов. Здесь не было привычной для большинства нью-йоркских заведений толкотни и суеты. Тускло освещенный зал, уютные кабинки, пожилой еврей-официант, с благоговением подающий вам куриный суп или пудинг. У людей, приходивших сюда обедать, создавалось впечатление, что они вновь оказались в родительском доме. Именно этой атмосферой и славился «Рубенс» у нью-йоркских евреев, которые всегда с удовольствием вспоминали свое детство.

Еда Рут понравилась. Болезнь мало изменила ее как внешне, так и внутренне. Да. Тед видел ее сильно исхудавшей, но то было в дни кризиса, а это время давным-давно миновало. И вместе со здоровьем к ней вернулся и ее завидный аппетит.

Впрочем, Рут доставляла удовольствие и тихая, спокойная обстановка «Рубенса». Она понимала, что Тед о многом хочет рассказать ей и шумный бар не годился для этой цели.

О Трейси он прямо не говорил. Кремера упомянул пару раз, да и то вскользь. Но Рут хорошо знала своего друга детства.

— Ладно, хватит дурака валять, — сказала она. — Между девчонкой и этим старым козлом, который называет себя главным редактором, что-то происходит. Так?

— Это твои слова, — вздохнул Тед. — Пойми, Рут, я не знаю ничего конкретного. Они не держатся за руку в лифте, не целуются при встрече. Но, с другой стороны, их близость явно выходит за рамки отношений начальника и подчиненной.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Суди сама. Вместе обедают не меньше двух раз в неделю. И не в «Алгонкинс». Кремер ведет ее в роскошный клуб, где блюда готовятся настоящими кудесниками и стоят ого-го!

— Откуда ты знаешь? — удивилась Рут. — Я думала, после Кейт у тебя никого не было.

— Мы пришли сюда не для того, чтобы обсуждать мою личную жизнь. О'кей?

Тед сразу помрачнел и надолго замолчал. Рут поняла, что допустила ошибку.

— Ну, извини, — торопливо сказала она. — Я сунула нос не в свое дело. Дурная привычка. Ладно, расскажи мне про Кремера. Для меня это важно. Вероятно, мы с ним будем говорить о моем будущем в «Ньюс».

— Возможно. Если речь зайдет о Трейси.

Трейси надеялась, что Рут не вернется в газету, хотя не особенно задумывалась над тем, что может ей помешать. Желать человеку смерти — одно, а знать, что твое желание исполнилось, — совсем другое. Смотреть такой правде в глаза Трейси боялась.

Лучше бы Рут просто удалилась в пансионат для выздоравливающих и никогда больше не появлялась в газете. Почему бы ей не выйти замуж за того фотографа, с которым она жила? Трейси это вполне бы устроило. Но ее совсем не устроило то, что произошло на самом деле. Рут, такая же толстая, ворвалась в отдел — который уже давно принадлежал Трейси — и повела себя так, будто никуда и не исчезала. Просто непереносимо.

Значит, придется устроить так, чтобы Рут снова исчезла. Трейси знала, что Кремер недолюбливает редактора отдела моды и желал бы видеть на этом посту ее.

«И не только на посту».

Трейси громко засмеялась. Когда стало известно, что Рут заболела, какой-то животный инстинкт подсказал Трейси Ривс, что ей предоставляется шанс, который выпадает раз в сто лет.

Метод соблазнения Эда Кремера был довольно груб, зато эффективен. То Трейси не испугало даже суровое и жесткое лицо главного.

Он привык вызывать ее к себе два-три раза в неделю, чтобы поговорить о работе. Каждый раз она с тоской ждала этого вызова, ибо Кремер всегда начинал читать ей очередную скучнейшую лекцию. В такие минуты он походил на директора школы. Давал ей учебные пособия, выкладывал перед ней обзоры моды, совал под нос черно-белые снимки, казавшиеся Трейси совершенно одинаковыми.

Она знала, что ее готовят к должности, которую занимала Рут, и вроде бы должна была приветствовать это, ибо не страдала отсутствием честолюбия. Но Трейси чувствовала, что наверняка есть более эффективный и быстрый способ добиться цели. Минуя затянувшийся на неопределенное время скучный и утомительный этап. Если так будет продолжаться, может пройти несколько лет, прежде чем она наконец займет вожделенное кресло редактора. А Трейси не могла долго ждать. Поэтому, уходя на работу, она перестала надевать трусики.

И когда через два дня Кремер опять вызвал ее к себе, Трейси лишь усмехнулась.

«Сегодня у нас очередной урок. Почему бы мне не сесть прямо на стол? Чтобы лучше видеть».

В такой позе она как бы случайно раздвинула ноги, чтобы дать Кремеру возможность заглянуть ей под юбку и оценить, что Трейси может ему предложить.

Проблем со зрением у Кремера не было. Зато у него, похоже, возникли проблемы с кровяным давлением. И с выражением лица, на котором было написано откровенное желание. Трейси поняла, что он теперь в ее руках.

Подняв юбку еще на несколько дюймов, она направила руку Кремера себе между ног и вдруг с удивлением обнаружила, что возбудилась. Главный, конечно, старик, но в нем есть что-то шикарное, почти аристократическое. И Трейси было приятно чувствовать свою власть над ним.

Она сбросила туфли и вела ногой по его бедру, пока не наткнулась на выпиравшую ширинку.

— Здесь? — тихо спросила она.

— Боже, нет! — простонал Кремер. — Сюда могут войти.

И он поволок ее через весь кабинет в душевую.

«Как интересно. Я никогда еще не занималась этим стоя».

Кремер не заставил себя долго ждать, Едва за ними закрылась дверь, он одной рукой стянул штаны, а другой толкнул ее вперед. Трейси оперлась руками о холодную кафельную стенку и тихо вскрикнула, когда он вошел в нее. Она не предполагала, что член окажется таким большим, а сам Кремер — таким энергичным. Двигаясь ему навстречу, Трейси вскоре расслабилась, стараясь получить максимум удовольствия. Все-таки гораздо лучше, чем скучные нотации.

Эд Кремер, похоже, был того же мнения. С тех пор он больше не учил ее. Собственно говоря, он вообще перестал с ней общаться. К себе не вызывал, а при встречах в коридоре отводил глаза. Трейси даже показалось, что ей все это приснилось. Но она тут же вспомнила, как он ущипнул ее за задницу при первой встрече в кабинете, и успокоилась. Старику она нравится. Ее ошибка в том, что она поторопилась. В следующий раз надо иметь это в виду.

Но Кремер твердо решил, что следующего раза не будет. Из головы не шел тот «инцидент». Когда она так бесстыдно открыла ему свои прелести. И когда он затащил ее в душевую. Это недостойно его и абсолютно ему несвойственно.

Перед утренней летучкой он придирчиво осмотрел себя в зеркале. Манжеты видны ровно на дюйм, как и положено. Туфли начищены до блеска. Прическа безупречна. Никому и в голову не придет, что пару дней назад в этом самом кабинете он поимел молодую сотрудницу и получил от этого несказанное удовольствие. Никто не заподозрит. А вдруг она начнет болтать?

Кремер содрогнулся.

Невозможно. Она не посмеет. Да ей все равно никто не поверит.

Кремер отлично понимал, что одного намека на скандал будет вполне достаточно для пуританина Хенкеля, владельца газеты. «Господи, пусть эта дешевая шлюшка держит рот на замке».

Пока Кремер возносил молитву, Трейси рассказывала обо всем своему лучшему другу Рэнди Ньюсаму.

— Трейси, дорогуша, — воскликнул тот, — ты просто убиваешь меня деталями. Как прелестно и как грязно. Надеюсь, ты будешь держать меня в курсе всего, что происходит у вас с начальником в его личной душевой?

— Увы, Рэнд, — вздохнула она. — Мой престарелый игрун решил завязать.

— С чего бы? Ты же говоришь, он здорово распалился.

— Дело не в том. Чтобы кого-то поиметь, нужно хотя бы встретиться с ним, а Кремер этого всячески избегает.

— Почему?

— Наверно, боится. Хозяин «Ньюс» помешан на благочестии. Личные отношения между коллегами строго воспрещаются. Кейт Кеннеди поперли из-за того, что у нее был роман с Тедом, нашим редактором отдела.

— Но ведь Кремер начальник. Разве он не может делать то, что ему хочется?

Трейси засмеялась. Это детский смех всегда приводил Рэнди в изумление, ибо совсем не вязался с ее лицом. Лицом знающей себе цену опытной женщины.

— Разумеется, Кремер волен делать все, что ему взбредет в голову. И будет делать. Но его нужно слегка подтолкнуть.

— И каким же образом, интересно?

— Откуда я знаю? Придумай сам.

Рэнди Ньюсам был одним из лучших нью-йоркских стилистов. Если «Кока-Кола» снимала очередную рекламу с симпатичными героями, именно Рэнди приглашали их гримировать. Если Джерри Холл фотографировали в домашней обстановке, она не допускала к себе оператора до тех пор, пока Рэнди не одобрит ее внешний вид. Поэтому Трейси справедливо решила, что, если хочет продолжить задуманное, Рэнди должен ей помочь. Невзрачная помощница редактора, какой бы сексуальной она ни была, не сможет заставить Эда Кремера пойти на риск. Но классная девушка с обложки — совсем другое дело.

Рэнди согласился по нескольким причинам. Во-первых, они с Трейси дружили. Во-вторых, что гораздо важнее, он в данное время свободен. Заказов пока маловато, а впереди всего лишь длинное, жаркое и скучное лето. Преображение Трейси поможет ему убить время.

Первым дедом он отвел девушку к парикмахеру и распорядился перекрасить ее волосы в каштановый цвет.

— Я и так рыжая, — возразила Трейси.

— Не тот оттенок, — сказал Рэнди, бесцеремонно толкая ее в салон Лили Даше.

Парикмахер Кеннет возился почти целый день, чтобы найти тот оттенок, который устроил бы Рэнди. Зато результат превзошел ожидания. Новый сочный цвет казался более натуральным и естественным, но удовольствие стоило двухнедельного заработка.

— Я хочу, чтобы ты считала расходы удачным вложением капитала, — утешил Рэнди. — Ставки в игре высоки.

Тяжело вздохнув, Трейси взяла в банке заем и целиком доверилась Рэнди. Косметика и дорогие услуги парикмахера преобразили ее лицо. Упражнения с инструктором в тренажерном зале улучшили фигуру. Все старые вещи пришлось заменить нарядами от Валентино. Хотя бы тут Рэнди помог ей найти местечко с разумными ценами.

На подготовку ушел месяц. И почти весь банковский заем. Но Трейси упрямо шла вперед, словно азартный охотник, преследующий желанную добычу. Ибо Эда Кремера она именно так и воспринимала.

Способностей к журналистике у нее нет. Но Эд Кремер поможет ей занять достойное место под солнцем.

Главный, который сам придавал большое значение внешности, с одобрением воспринял перемены. Девчонка принялась за себя всерьез. Да она же настоящая красавица. Почему он этого раньше не замечал? Удивительно.

Трейси почувствовала его возродившийся интерес, как охотничий пес чует лису. Но решила играть по-новому. Выбрав момент, она зашла к нему в кабинет, скромно потупившись, и сказала, что ей необходимо обсудить нечто крайне важное. Не могли бы они вместе пообедать?

Кремера так и подмывало отказаться. Но его взгляд непроизвольно переместился с лица девушки к талии. Затем к бедрам. Остановился на ее длинных стройных ногах. Кремер тут же вспомнил о том, что произошло в душевой. Когда он задрал юбку и раздвинул эти длинные ноги.

Внезапно он услышал, что принимает ее приглашение на обед. А в следующий момент понял, что здорово влип.

Обедали у него дома. В постели. На этот раз безо всякой спешки и холодного кафеля. На этот раз у Трейси были время и свобода действий. Она воспользовалась этим на все сто. После «обеда» у Эда Кремера появилась любовница, а у Трейси — новая работа.

В благодарность за ее молчание и тайные встречи он сделал Трейси ведущим репортером отдела моды. Увеличил ей жалованье. Что же касается еженедельных аналитических обзоров, то Кремер их просто заморозил. А когда вернется Рут? Ничего, переживет. У него и так немало забот, чтобы отвлекаться на подобные мелочи.

Если Трейси и нужно было кого-то благодарить за успех ее романа с Кремером, так это его жену.

Бернис Кремер, импозантная женщина лет пятидесяти, всю жизнь подчинила определенному распорядку, в котором главное место занимали лошади. У Кремеров имелось неплохое поголовье в Хэмптонсе. С конюшнями, разумеется.

Нью-Йорк навевал на Бернис скуку. А в тех редких случаях, когда она все-таки приезжала, муж неизменно оказывался слишком занятым, не мог даже с ней поужинать, и с некоторых пор она вообще не показывалась в городе.

По пятницам Эд уезжал в Хэмптонс и возвращался только в понедельник. Трех дней общения супругам было вполне достаточно, чтобы не наскучить друг другу. К тому же Бернис могла не расставаться с лошадьми даже на выходные.

Такой распорядок как нельзя лучше устраивал теперь Эда. Секс с Трейси стал для него откровением. Девушка так серьезно к этому относилась. И всегда так старалась. Раньше, когда ему удавалось завязать кратковременный роман с кем-нибудь из подруг жены, инициатива всегда исходила от него. А это утомляло. Он предпочитал тратить энергию на работу. С Трейси он мог не напрягаться. Ее не нужно добиваться, общение с ней не отнимало сил, а наоборот, добавляло. Она была опытна, знала, как его возбудить. То обмазывала его член взбитыми сливками и потом с упоением их слизывала. То могла вырядиться настоящей шлюхой из борделя. Ее не смущали все мыслимые и немыслимые позы. Трейси была изобретательна и активна. С нею было легко и приятно.

Возвращаясь как-то с работы в свою шикарную квартиру, он представил себе обнаженную Трейси. В одних подвязочках из черного кружева и туфельках на высоком каблуке, как у проституток. Это его страшно возбудило. Четыре месяца назад Кремер дал ей запасные ключи, и она уже стала для него чем-то вроде привычки. Ему нравилось видеть ее дома, когда он возвращался с работы после нелегкого дня.

«Интересно, что она придумала сегодня?»

Входя в лифт, он чувствовал эрекцию, а у двери квартиры уже готов был схватить ее и уложить прямо на месте. В чем бы она ни была.

Трейси оказалась в черном вязаном платье, в котором он видел ее на работе. На шее нитка жемчуга. На ногах самые обычные туфли. И выглядела она так, словно они еще находились на службе.

Эрекция тут же ослабела. Кремер прошел в гостиную и направился прямиком к бару.

— Что ты будешь, дорогая?

— «Перье». Безо льда. И без лимона.

Голос неприветливый, злой. Кажется, все еще хуже, чем он предполагал.

Налив в тяжелый стакан из граненого стекла виски, он подошел к камину и спокойно осведомился:

— О'кей, что тебе нужно?

В редких случаях, когда Трейси чего-то от него требовала, она всегда расплачивалась своим телом. Кремер не упрекал ее за аморальность. Им обоим известно, что красота тела — единственное ее преимущество. Ее козырь. Она не могла ссылаться на талант, ибо такового не имелось.

— То, чего я хочу, ты все равно не сделаешь.

— Предоставь судить мне.

Трейси надула губы. Это был заранее отрепетированный ход. Для большего эффекта она даже специально подкрасила их. И у нее получилось.

— Ладно, не тяни. Скажи, на что ты положила глаз, и я сделаю все, чтобы помочь тебе.

— В самом деле?

Кремер потерял терпение. На часах уже десять, а он еще не ужинал. И устал как черт.

— Слушай, Трейси, — процедил он сквозь зубы, — рассказывай, а там посмотрим. Не зли меня.

В ответ Трейси заплакала. Он вздохнул, отставил виски, подошел к ней и обнял.

— Ну, ну, извини, я не хотел тебя обидеть. Но как же я сумею помочь тебе, если даже не знаю, в чем дело?

Собравшись с духом и выпив для смелости рюмку бренди, Трейси рассказала. Он был потрясен.

— Надеюсь, ты шутишь? Рут, возможно, самая талантливая журналистка Нью-Йорка в области моды! Если я уволю ее, знаешь, что про меня станут говорить? И про «Ньюс» тоже?

— Значит, ты хочешь сказать, что я ни на что не гожусь, — рыдала Трейси. — Я ишачу столько месяцев, делаю эту чертову колонку, и что? Ты сразу отодвинул меня на задний план, как только великая Рут соизволила вернуться на работу.

— Перестань, детка, это не так. Рут тяжело болела. Было время, когда мы вообще сомневались, что она вернется. Поэтому говорить «соизволила», по-моему, не совсем корректно, а?

— Да, — согласилась Трейси.

Она понимала, что лишние слезы только испортят макияж. А тогда у Эда пропадет всякая охота исполнять ее желания. Она же твердо намерена добиться своего.

— На кой черт сдалась тебе эта Рут? Восемь месяцев я неплохо исполняла обязанности редактора. Все так говорят. Спроси Билла Герати. Он тебе скажет, как читатели проглатывают мои материалы!

«Он еще и не то скажет. Герати всегда говорит то, что, как ему кажется, мне хочется слышать. А раз я уже почти год поддерживаю это глупое создание, Билл может сказать, что она достойна Пулитцеровской премии».

Но вслух Кремер произнес:

— Я и без него знаю, что ты здорово работаешь. У меня самого есть глаза. Твоя ежедневная колонка — высший сорт, классная вещь. Поэтому я не собираюсь закрывать ее с приходом Рут.

Уловив подобие улыбки на лице Трейси, он вздохнул с облегчением. За долгую карьеру ему приходилось уламывать еще и не таких, как она. Трейси образумится.

— Об этом я тебе и говорю, — сказала она, обняв его за шею. — Моя колонка популярна. Новый уровень работы отдела. Рут тебе больше не нужна.

Кремер подошел к бару и налил себе второй стакан. Когда он вернулся к камину, на лице его было строгое, даже суровое выражение начальника. Выражение, которое должно внушать страх и уважение подчиненным.

— Трейси, я восхищаюсь твоей работой, но, кажется, ты кое-что упустила из виду. Насколько мне известно, ты не очень любишь составлять большие обзоры? А что такое обзор полной коллекции одежды, например, весенне-летнего сезона? Это реклама, которая сводит читателей с ума. Прочитав обзор, все бросаются в магазины. И рекламодатели рассчитывают на нас. А твоя колонка, как бы хороша она ни была, их не устроит.

— Но Эд, — захныкала Трейси, — ты никогда не говорил, что тебе нужны эти обзоры. Я тоже умею их делать. Я напишу любой обзор с завязанными глазами, только попроси.

«Вот-вот, — усмехнулся про себя Кремер. — Твой обзор и выглядеть будет так, словно его писали с завязанными глазами».

— Сегодня Рут заходила ко мне. И у нас состоялся очень полезный разговор. Очень полезный.

— О да! — воскликнула Трейси, и в ее голосе появились ледяные нотки. — И какие же вы приняли решения?

— Самые удачные, — ответил Кремер, похлопав ее по щеке. — Перестань беспокоиться о своей колонке. Она нравится Рут так же, как и мне.

То, что Рут на самом деле сказала об этой колонке, у него язык не поворачивался повторить. Да Трейси и не обязательно это знать. Пока, во всяком случае.

— К тому же, — продолжал он, — у тебя хватает забот и без обзоров. Пусть ими занимается Рут. Но я отдал ей только обзоры. Больше ничего.

Трейси быстро взглянула на Кремера из-под длинных ресниц: «Он что, считает меня круглой идиоткой?»

— То есть Рут по-прежнему руководит отделом, а мне лишь позволят делать свою колонку?

— Конечно, дорогая, — улыбнулся Кремер.

— Если Рут будет заправлять отделом, — прошипела сквозь зубы Трейси, — она будет это делать без меня. В течение восьми месяцев я обходилась без понуканий этой жирной коровы и не собираюсь возвращаться к прежнему. Плевать мне на все ее таланты.

— Трейси, будь благоразумна.

— Сам будь благоразумен. Я готова работать сутками, но лишь в качестве редактора отдела. Иначе…

— Иначе? — негромко переспросил он.

— Ты меня больше не увидишь. Ни на работе. Ни здесь. Я выражаюсь ясно?

— Вполне.

Он уже хотел добавить: «Поэтому собирай вещи и пиши заявление об уходе». Но передумал. Трейси была его слабостью. Несмотря на свою тупость, алчность и, мягко говоря, недостаток трудолюбия. Она честолюбива. Таланта не хватает, но она может компенсировать его решительностью. Кому еще под силу за какой-то месяц превратиться из обычной девчонки в красавицу? А ведь она сделала это для него. Чтобы ему было приятно на нее глядеть.

Кремер снова ощутил эрекцию.

«А что для меня сделала Рут? Да, она выполняет свою работу. У нее хорошо получается, с этим не поспоришь. Но она делает все это назло мне. Попробуй ей возразить, она такое закатит!.. Уж без этого-то я смогу обойтись». А сможет ли обойтись и без всего остального? На этот вопрос у него ответа не было.

Зато он понял, что ему необходимо выиграть время. Скоро он узнает, такая ли уж Рут незаменимая. И можно ли отыскать среди подчиненных человека, способного потянуть ее возок? Только с улыбкой, с улыбкой. Вторая Рут ему не нужна.

Если появится способ избавиться от Рут без ущерба для газеты, он от нее избавится. Но пока нужно избавиться от Трейси. На время. Если кто-то заподозрит, что он готовит выгодное местечко для своей любовницы, — чего будет стоить один факт наличия у него любовницы! — благочестивый хозяин «Ньюс» просто его закопает!

Нет, рисковать нельзя. Трейси должна убраться с авансцены. Но куда?

И тут ему в голову пришла блестящая идея.

— Дорогая, — весело сказал он, — а как бы ты посмотрела на то, чтобы съездить на юг Франции? За счет газеты, разумеется.

— Но там нет показов мод, — смутилась Трейси.

— Верно, но я хочу, чтобы ты недельки на две оставила моду в покое. Думаю, стоит командировать тебя на Каннский кинофестиваль. Справишься?

Она просияла. Солнце, песок, загорелые кинозвезды… Когда ты постоянно вынуждена удовлетворять старика, это сильно утомляет. Трейси давно хотелось развлечься.

Но она тут же спохватилась. Что он задумал? Хочет купить ее или вообще перевести в другой отдел? Ничего не выйдет. Она твердо решила стать редактором отдела моды. И станет, черт возьми.

— Не знаю, — осторожно сказала она. — Ведь это никак не повлияет на судьбу Рут?

— Ошибаешься. Пока ты будешь отсутствовать, ситуация с Рут может измениться. Но у меня не должны быть связаны руки. А когда ты рядом, мне трудно сосредоточиться.

Трейси воодушевилась. Значит, она все-таки своего добьется. Старый козел хочет дать Рут под зад, но при этом сохранить лицо. Что ж, его можно понять.

Затем она подумала о двух неделях в Канне, и настроение стало еще лучше. Сегодня она сыграла по-крупному. И выиграла.

Трейси медленно направилась в спальню:

— По-моему, самое время избавиться от дурацкого наряда. Как ты считаешь, милый?

Кремер вздохнул. Она хотя бы предсказуема.

 

ГЛАВА 13

Зал для получения багажа был заполнен до отказа. И вообще в дни кинофестиваля аэропорт Ниццы превращался в настоящий базар. Кинопромышленники со свитой, восходящие звезды, отбивающиеся от рекламных агентов, репортеров и просто зевак.

Цепляясь за тележку, Кейт с отчаянием глядела на движущуюся ленту и пыталась найти там свою сумку.

Она любила ездить в командировки подготовленной, а сегодня прилетела из Лондона, не имея ни договоренностей, ни четкого плана. Как руководитель европейского бюро она не могла себе позволить даром терять время, у нее должна быть стопроцентная уверенность в результате.

Но к Каннскому фестивалю такие правила игры не применимы. Хочешь получить материал, лови шанс наравне с другими. Никаких предварительных договоренностей, никаких гарантий.

«И зачем я в это ввязалась?» — раздраженно думала Кейт. Фестиваль в Канне заинтересовал ее тем, что от Америки был заявлен фильм компании «Парамаунт» с Дэвидом О'Нейлом в главной роли. Картинам с его участием всегда был гарантирован кассовый успех.

Зрители привыкли видеть О'Нейла на экране задиристым, бесшабашным героем на фоне попоек, шумных ссор и драк. Он играл донжуанов, которые на завтрак едят женские сердца, запивая их порцией виски. Он прославил свое имя такими лентами, как «Джим по прозвищу «Джунгли» или «Ответный удар дона», где много приключений, но мало пищи для ума.

Новая картина под названием «Последнее прощание» выделялась из общего ряда. О'Нейл играл больного СПИДом гомосексуалиста, оказавшегося один на один со смертью. Тема уже обыгрывалась в нескольких телепостановках, но Голливуд крепился до последнего. И вот «Последнее прощание». На карту было поставлено все. О'Нейл понимал, что, если запорет выигрышную роль, у него возникнут серьезные проблемы с работой.

Кейт связалась с компанией «Парамаунт» и попросила устроить закрытый просмотр. Ей отказали. Только в Канне. И если она так заинтересовалась картиной, пусть летит во Францию. Тогда Кейт позвонила в нью-йоркский офис. Не могут ли они раздобыть для нее пленку? Нет. Они могут только связать ее с Филом Денверсом, кинокритиком, ему удалось посмотреть ленту в Лос-Анджелесе.

Услышав голос Фила, она сразу поняла, что без поездки в Канн не обойтись. Критик был просто в экстазе.

— Работу такого класса можно было бы ожидать разве что от Ричарда Дрейфуса или от Оливье. Это бесспорно лучшая роль О'Нейла. Когда пошли заключительные титры, мне хотелось рыдать, а такое со мной редко случается. Если просматриваешь по четыре фильма в неделю, эмоции быстро стираются.

— О'кей, Фил, верю тебе на слово. Как бы мне увидеться с О'Нейлом?

— Вообще-то его рекламой занимаются Роджерс и Коуэн. Но сейчас они его прячут. И говорят, не подпустят к нему близко ни души, пока фильм не выйдет на экран. О'Нейла даже не фотографируют.

— А «Парамаунт»? Разве там не готовят интервью?

— Не готовят. Похоже, ждут первой реакции критики. А до этого не дадут ему и рта раскрыть.

— Разве нет какой-нибудь лазейки, Фил? Если нельзя поговорить сейчас, можно заранее условиться о встрече на фестивале. Тогда я сама полечу во Францию.

— Мне кажется, что ты все равно туда поедешь. Я слышал, «Ньюс» специально посылает во Францию своего человека из Нью-Йорка. «Тайм» и «Ньюсуик» тоже.

— О'кей. Но ты все же подумай.

На другом конце провода возникла долгая пауза, и Кейт даже испугалась, что их разъединили. Затем вновь послышался голос Фила:

— Есть, пожалуй, один шанс. Хотя ненадежный. У Дэвида О'Нейла имеется агент в Лондоне. Некий Гамильтон. Чарли Гамильтон. Имя тебе что-нибудь говорит?

Теперь настала ее очередь погрузиться в молчание. Черт возьми, как же она сама не подумала об этом? Ведь еще в их первую встречу Чарли сказал, что является агентом Дэвида О'Нейла и даже представляет его интересы.

— Да, Фил, я его знаю, — сдержанно ответила Кейт. — Спасибо, я подумаю, что можно сделать.

Ее постигла неудача. Теперь она ни за что на свете не смогла бы позвонить Чарли. После той встречи Кейт о нем даже не слышала. Ни цветов, ни извинений. Сначала она удивилась. Потом обиделась. И наконец, испытала разочарование.

Значит, Чарли всего-навсего плейбой, для которого женщины — лишь способ получать удовольствие. С ним хорошо, когда ему потакаешь. Но упаси Бог иметь собственные планы. Люди вроде Гамильтона этого не терпят. Может, воспринимают это как угрозу личному благополучию. Или просто не хотят связываться.

Кейт не собиралась ничего выяснять. Она с трудом оправилась после одного романа и не хотела больше осложнять себе жизнь. Связавшись с Джеффри Лейном, который заправлял лондонским офисом Роджерса и Коуэна, она попросила внести ее в список желающих взять интервью у Дэвида О'Нейла.

Если актер решит заговорить, то у нее будет столько же шансов услышать его, как и у других журналистов. Это все, что она могла сделать перед командировкой во Францию. А там будет видно.

Когда ей наконец удалось снять с ленты транспортера свои вещи, ее охватили первые сомнения. Если семь месяцев назад на показе мод царил ажиотаж, то сейчас было в сто раз хуже. Это уже походило на массовую истерию. Обстановка внушала ужас, создавалось впечатление, что здесь можно пробить себе путь лишь с ножом и пистолетом.

Кейт не без труда нашла выход из здания аэропорта и вздохнула с облегчением, только пристроившись в хвост очереди на такси.

Ей забронировали номер в «Мажестик». Отель походил на дворец из мороженого. В нем было два ресторана, три бара, несколько конференц-залов, где проводились многочисленные приемы, а также веранда. Здесь проводили время за аперитивом репортеры, намечая себе в жертву очередную кинозвезду, а звезды, в свою очередь, искали очередного продюсера. При «Мажестик», как при всех пятизвездочных отелях, имелся собственный пляж и пляжный ресторанчик.

Уставшая Кейт сразу поднялась на лифте в свой номер, расплатилась с портье, который отнес наверх ее вещи, скинула туфли и рухнула на огромную кровать с балдахином.

За окном изнывал от жары городок, напомнивший ей картины Ван Гога. Яркая палитра синего, золотистого и белого цветов не оставляли никакого сомнения в том, что ты находишься именно на юге Франции. Такого смешения оттенков нет нигде в мире.

Кейт быстро заснула.

А в президентском номере «Карлтона» Дэвид О'Нейл готовился к вечеру. На кинофестивале отлично пьется. Можно развлечься с женщиной. Или даже с несколькими, если пожелаешь.

Хотя О'Нейл давно стал миллионером, он, как все ирландцы, был человеком осторожным и консервативным. Детство в Виклоу казалось ему куда реальнее той жизни, которую он вел в своем особняке на Беверли-Хиллз.

Именно консерватизм и побудил его согласиться на роль Кевина Макдональда, умирающего от СПИДа в «Последнем прощании».

Начинал Дэвид в классическом театре. Десять лет в постоянном составе с постоянным репертуаром и еще пять в «Королевской шекспировской труппе» сделали его хорошим актером. Серьезным актером. Однако, несмотря на явную одаренность, он был совершенно неизвестен за пределами Вест-Сайда. Его жене Гвен, тоже неплохой актрисе, приходилось работать, вместо того чтобы сидеть дома и рожать детей, иметь которых им очень хотелось. Ибо, несмотря на весь их талант и опыт, у них было очень мало денег.

Однажды Дэвиду предложили второстепенную роль в телесериале, и он создал образ развязного, даже вульгарного человека. И хотя подобные черты были несвойственны О'Нейлу, помогла, наверное, внешность: он был голубоглазым красавцем с льняными волосами. Агенту Уильяма Морриса не понадобилось много времени, чтобы увидеть потенциальные возможности Дэвида, и полтора месяца спустя ему предложили роль в итальянском вестерне. Абсолютно примитивную. О'Нейл сыграл ее, работая одновременно над текстом пьесы «Оглянись во гневе», которую ставили в «Ройял Корт».

Но сыграть в ней Дэвиду О'Нейлу было не суждено. После итальянского вестерна ему предложили главную роль в романтической комедии «Вечность и один день». На таких ролях специализировался Эррол Флинн. От актера требовалось хорошо выглядеть в сценах драк и иметь красивый профиль.

Дэвид отказался.

Тогда Уильям Моррис назвал сумму гонорара, которая превышала все то, что актер заработал в театре до сих пор и что мог заработать в будущем. Он согласился.

Потом он снялся еще в двух фильмах. Они с Гвен переехали в Лос-Анджелес, а когда жена родила первого ребенка, Дэвид понял, что назад дороги нет. Работа, которую он делал, была мусором. Но за нее хорошо платили. Они с Гвен купили дом, о котором он раньше мог только мечтать и видел лишь на картинках в «Фотоплэй».

Когда появился на свет второй ребенок. Гвен решила вернуться в театр. В отличие от мужа, который превратился в суперзвезду, она оставалась просто хорошей актрисой, и на Бродвее ее приняли с распростертыми объятиями.

Сказать, что разлад между супругами начался из-за работы Дэвида в Голливуде — значит все слишком упростить. Оба и до того работали, однако это им не мешало. Причина разлада крылась в другом.

О'Нейл всегда любил женщин. Когда они с женой были заняты в разных постановках, он заводил романы со своими партнершами, но Гвен относилась к этому с пониманием. Понимала она и то, что из-за них Дэвид никогда ее не бросит.

Он был хорошим католиком, и для него существовали две категории женщин: те, на которых можно жениться, которые могут родить тебе детей, и шлюхи. Еще он считал, что в его жизни найдется место для обеих категорий.

Не будь О'Нейл знаменитостью, Гвен, возможно, и дальше бы мирилась с его шалостями. Но о скандальных похождениях мужа начали писать газеты. И Гвен, читая о его связи с очередной пустышкой, чувствовала себя униженной. В конце концов, она — уважающая себя актриса, человек, с которым надо считаться, а Дэвид выставляет ее последней идиоткой. Гвен решила отомстить, заведя роман с парнем, который был почти вдвое моложе ее. Но случилось непредвиденное: банальная интрижка с юным актером обернулась самой большой в ее жизни любовью.

Тридцативосьмилетнего Дэвида О'Нейла променяли на двадцатилетнего юношу. Подобное обстоятельство не возвысило его в собственных глазах. Не говоря уже об имидже. Дэвид решил исправить положение, укладывая к себе в постель буквально всех женщин, доступных и недоступных. Последние вызывали у него особый интерес. Охотничий азарт, ощущение нелегко одержанной победы, помогали сохранять душевное равновесие.

Потом ему надоело. Дэвид О'Нейл был слишком умен и слишком ленив, чтобы всю оставшуюся жизнь мстить бывшей жене. Он решил угомониться. То есть не отказаться вообще от женщин, а лишь найти постоянную любовницу, которая бы скрашивала ему жизнь между съемками. Во время работы он предпочитал иметь свободу для флирта с партнершами.

В «Последнем прощании», фильме про гомосексуалиста, у него возникли с этим проблемы.

Смешав второй бокал мартини, Дэвид выругался и упрекнул себя за то, что расстался с Фаун Грей, с которой жил целых девять месяцев.

Ей, может, и не хватало ума, зато она была очень женственна. И обязательна, выгодно отличаясь этим от прочих. Но они расстались.

Дэвид и сейчас время от времени запросто находил в баре какую-нибудь девчонку. С женами некоторых приятелей тоже не возникало проблем. Но ему хотелось чего-то особенного. На кинофестивале легко подцепить доступную пустышку, однако Дэвид жаждал встретить настоящую женщину, которая притягивала бы к себе с магнетической силой.

На кофейном столике из итальянского мрамора валялись приглашения на различные приемы. Он лениво просмотрел их. Грейс Роббинс устраивает вечеринку на своей яхте. Пожалуй, стоит взглянуть. Минда Фелисиано приглашает на «эксклюзивную попойку». Для избранных. Что ж, и на это можно обратить внимание. Что еще? Казино. Во время фестиваля там всегда настоящий бум. Заходят неплохие актрисы. И прочие достойные люди. Наконец, проститутки.

Мысль о том, чтобы в очередной раз поймать какую-нибудь шлюшку, навевала тоску. Кажется, закончил лучшую работу в своей жизни, а ничего не хочется…

Он налил себе джина.

Трейси не нужно было взбадривать себя алкоголем. Ведь она попала в фантастическую атмосферу лучшего клуба из всех, что она повидала на своем недолгом веку. «Луис Браунз студио 51».

Когда приятель Рэнди повел ее туда, она не знала, к чему себя готовить.

У нее имелись серьезные подозрения, что Рэнди — наркоман с большим стажем. Но Трэйси не возражала. Ведь именно его она должна благодарить за те удивительные изменения, которые произошли в ее жизни. Теперь настала пора что-то сделать для него. Узнав о ее поездке в Канн на кинофестиваль, Рэнди попросил захватить небольшой пакетик для одного своего приятеля. Трейси согласилась. Пакетик она передала и успокоилась.

Ей сразу не понравился этот худой субъект. Он был какой-то… грязный. Ее передергивало от одного взгляда на него. Она слышала, что он вроде бы английский аристократ. Неужели они все так о себе заботятся?

Она поняла, что умрет с Джереми от скуки. Когда же он заговорил, ее подозрения оправдались. Она согласилась поужинать с ним только из-за Рэнди и чуть не заснула, слушая его болтовню о фильмах, заявленных в программе фестиваля. Она не отказалась бы посплетничать о принцессе Стефании и ее последнем любовнике, а в итоге получила какую-то галиматью про СПИД.

«Нет, приятель, так у нас с тобой дела не пойдут», — подумала Трейси и высказала это вслух.

Ее обуревала жажда деятельности. Она не собиралась выслушивать бесполезные разглагольствования о фильмах, смотреть которые не собиралась. Трейси потребовала, чтобы ее отвели в клуб. И не в какой-нибудь захудалый, а в самый модный.

Войдя в заведение, напоминавшее глубокую пещеру, Трейси сразу поняла, что именно это ей и нужно. Маленькие круглые столики, огромная танцплощадка. Все блестит и сверкает, как чистое серебро. И посреди этого великолепия танцуют — нет, не танцуют, а будто носятся по катку — супермодные ребята в обтягивающих джинсах.

Большинство в расстегнутых до пупка рубашках, кое-кто вообще без них. Все примерно ее возраста. Или моложе. Но больше всего Трейси понравилось, что никто, казалось, не танцевал с определенной партнершей.

Они зашли с Джереми в бар, но, выпив немного, Трейси оставила его и исчезла на танцплощадке, где приняла участие во всеобщем безумии.

«Тупая маленькая потаскушка», — думал Джереми Бойл, заказывая четвертую порцию виски. Но чего не сделаешь ради дружбы? Если бы у Рэнди не было такого чистого и забористого кокаина, разве стал бы Джереми таскаться за этой сучкой? А теперь он не мог ее бросить, поскольку обещал американскому стилисту присмотреть за его дебильной протеже. Слава Богу, она нашла свое место и себе подобных. Но ему-то что делать?

К своей радости, Бойл вдруг увидел старых приятелей — Дона Блека из «Стар» и Стива Кигана из «Сан». Они явно приехали на фестиваль. Махнув им рукой, он показал на свой стакан. Они тут же подошли. Не только ради выпивки. Оба знали, какими обширными и полезными связями обладает Джереми.

Они встретились, словно три закадычных друга, которые долго не виделись и спешили наверстать упущенное.

— Что ты здесь делаешь, старик? — воскликнул Дон, солидный лысеющий мужчина под сорок. — Тебя вроде разыскивает полиция, чтобы ты помог им в каком-то расследовании, а?

— Зря время теряют, — усмехнулся Джереми. — Всем известно, что я никому, тем более сыщикам, помочь не в состоянии. Полиция — не моя тема.

В разговор вмешался Стив, худой, потрепанного вида человек в бартоновском костюме:

— Терзаешься, что исчез, прихватив вещички из офиса «Пост»?

— Слушай, — нахмурился Джереми, которому не нравился предмет разговора, — ничего я не прихватывал, как ты выражаешься. Но я не собираюсь тратить лучшие годы на то, чтобы доказывать тебе или полиции свою невиновность.

— И ты залег в солнечной Испании, — буркнул Дон, жуя сандвич с мясом, — где тебя невозможно допросить и передать английской полиции.

— Правильно, — кивнул Джереми.

Дон доел свой бутерброд и спросил:

— Какого же черта ты рискнул объявиться в Канне? Достаточно кому-нибудь указать пальцем, и жандармы бросятся на тебя как стая голодных волков.

Джереми снова усмехнулся:

— Кому на этом празднике есть до меня дело? Народ отрывается и слишком занят, чтобы беспокоиться из-за меня.

Стив, глазеющий на девчонок, обратил внимание на его последние слова:

— А я могу назвать имя человека, который все отдаст, чтобы посадить тебя за решетку: Кейт Кеннеди остановилась в «Мажестик». Собирается взять интервью у Дэвида О'Нейла. Если она тебя увидит, то бросит все и займется тобой.

— В таком случае я не буду появляться в баре «Мажестик» и на пресс-конференции Дэвида О'Нейла, — с показным равнодушием ответил Джереми. — Не думаю, что я слишком много потеряю.

— По-моему, ты рискуешь, — пробормотал Стив и осекся.

В этот момент к ним подошла Трейси. Она раскраснелась и была возбуждена танцами. Стив не мог оторвать от нее глаз. Если полминуты назад он беспокоился за друга, то сейчас все вылетело у него из головы. Любуясь рыжей красавицей, он стал еще больше похож на хорька.

— Кажется, мы не знакомы, — начал он.

Джереми представил им Трейси.

— Вы и есть та самая Трейси Ривс, о которой все только и говорят? — с ходу принялся импровизировать Стив. — Над чем вы сейчас работаете?

Он не отрывал глаз от груди девушки, прикидывая, есть ли у него шансы ее потискать.

— Я сейчас работаю над тем высоким французом. Пытаюсь сделать так, чтобы он проводил меня домой. А над чем еще тут можно работать?

— Вы правы, — сказал Дон Блек. — Хотя, если посмотреть на это под другим углом… Может, вам захочется устроить интервью с великим Дэвидом О'Нейлом?

Трейси скорчила гримасу.

— Да кому он нужен? Сыграл какого-то гомика, больного СПИДом, ну и что? Не вижу темы для интересного разговора.

Стив и Дон украдкой переглянулись. Девочка, конечно, ничего, но с умишком у нее проблемы. Или она шутит?

— Ведь О'Нейл… такое имя, — осторожно заговорил Стив.

Трейси фыркнула. В атмосфере ночного клуба с нее быстро сошел искусственный глянец, и она снова превратилась в девчонку из Миннеаполиса. Совсем простую. Но ей было сейчас наплевать.

— Как для кого, — ответила она. — Мне лично не нравятся его дурацкие фильмы.

— В этом-то и дело, — терпеливо продолжил Стив. — Звезда дурацких, как вы говорите, фильмов, вдруг доказал, что является актером. Настоящим актером. Я думаю, он получит за свою новую работу «Оскара».

— Ну получит он «Оскара» за роль умирающего гомика, — раздраженно сказала Трейси. — А мне-то что?

Джереми решил, что пора немного вправить Трейси мозги. Ради друга Рэнди.

— Тебе нет, а вот Кейт Кеннеди есть, — негромко произнес он. — «Пост» специально откомандировала ее, чтобы она сделала большое интервью. Эксклюзивное. И если ты ее не опередишь, у тебя возникнут серьезные неприятности.

Если бы он ударил ее кулаком в лицо, она бы и то не протрезвела быстрее. Она так много работала. Так пошла в гору. И теперь может все испортить…

«Будь проклята эта Кейт. Сука! Нет, я найду способ добраться до Дэвида О'Нейла раньше. Найду!»

На упорные звонки Кейт никто не отвечал. Не захотели с ней разговаривать и в офисе продюсеров. Все, начиная от рекламных агентов Дэвида О'Нейла и заканчивая продюсером, отгораживались стандартным: «Никаких комментариев».

Кейт растерялась. Такое уже было с ней однажды. В Голливуде. Одна известная актриса разводилась с мужем-гомосексуалистом и собиралась тут же выйти за его интимного партнера. Но там было иное дело. Кейт ничего не понимала. Это было выше ее понимания.

«Последнее прощание» вызвало самые восторженные отклики критики. Дэвид О'Нейл стал в Канне главной знаменитостью. И не только в Канне. И при этом молчал как рыба. Кейт жалела о том, что не общалась с ним во время того давнего банкета после его нью-йоркской премьеры. Жалела о том, что поссорилась с Чарли Гамильтоном. Жалела, что вообще приехала в этот балаган. Но если уж приехала, надо взять от этой поездки все.

Оставался только один выход: скооперироваться с Дугом Фрименом, с которым она встретилась в холле своего отеля. Кейт спешила на очередной просмотр и не заметила его, а когда заметила, прятаться было уже поздно.

Впрочем, на этот раз Фримен произвел на нее лучшее впечатление. Он был таким же красавцем, но внешняя агрессивность отчасти исчезла, и Кейт сразу поняла: теперь он не видит в ней потенциального работодателя и не пытается самоутвердиться.

Поговорив с ним, Кейт поняла и еще кое-что. Оказывается, не только она получила отказ. Кроме Фримена несчастливый билет вытянула целая бригада из Би-би-си. И все были здорово рассержены.

— Вечером мы встречаемся. Поужинаем и одновременно поищем выход из неприятной ситуации. Хочешь присоединиться?

При других обстоятельствах Кейт и разговаривать бы на эту тему с ним не стала. Но там соберется целая команда из Би-би-си. Не захочет же он приставать к ней при всех.

Когда они вошли в ресторан, Кейт увидела в дальнем конце похожего на сарай зала Дэвида О'Нейла. С ним были Джеффри Лейн из «Роджерс и Коуэн», продюсер фильма Алан Лей и Чарли Гамильтон. Все оживленно разговаривали. Темой беседы, конечно, было «Последнее прощание». Они не замечали никого вокруг.

Кейт вздохнула. С облегчением и раздражением. Она не собиралась возобновлять отношения с Гамильтоном, но тот мог бы ее заметить. Сев вместе с журналистами за столик, она раскрыла меню и попыталась расслабиться.

Ресторан «Три утенка» славился на весь мир своей кухней. Правда, и цены здесь были под стать, хотя вполне заслуженно. Какой бы клиент выложил тысячу франков лишь за оформление зала? А оформление, между прочим, тоже на уровне. Псевдодеревенский стиль, плиточный пол, столы из выбеленной сосны, покрытые клетчатыми скатертями, колеблющееся пламя оплывших свечей, застывшие капли воска.

Если постороннему вовремя не сказать, что «Три утенка» — шикарное заведение, он примет его за кухню во французском шато. Кейт, все еще привыкавшая к европейскому стилю одежды, почувствовала себя неловко в черном вечернем платье.

И только осмотревшись вокруг, она начала успокаиваться. Все женщины, судя по их нарядам, чувствовали бы себя как дома и в «Максиме», и в «Рице». Золотые браслеты на загорелых руках, поблескивающие на глубоких декольте бриллианты, аромат духов.

Кейт отложила меню. Смущала изысканность блюд, а ей хотелось прозаического бифштекса с зеленым салатом, что она и заказала, опасаясь про себя, не примет ли ее Дуг за варвара. Неожиданно в зале наступила тишина, и все обернулись на дверь. Кейт увидела эффектную девушку.

Она еще не успела загореть, и бледная кожа придавала ей какую-то неземную хрупкость. На этом фоне особенно ярко выделялись каштановые волосы, спадавшие на плечи. В отличие от других женщин она не была увешана драгоценностями. Не видно даже простого золотого кольца. А платье восхищало строгостью и простотой.

Кейт сначала даже показалось, что это белая шелковая блуза. Назвать так произведение искусства было бы во всех отношениях несправедливо. Безупречный покрой создавал впечатление, что у девушки тело богини.

Когда она вошла в ресторан, по залу пронесся многократно повторенный мужской вздох. Кэйт с изумлением поняла, что уже где-то видела эту особу раньше. Ну, конечно, и не раз. В офисе Рут. Это была Трейси Ривс. В следующее мгновение ее ждал второй, еще более болезненный удар. Ибо в спутнике Трейси она узнала Джереми Бойла.

Ей показалось, что она сейчас упадет в обморок. Трейси Ривс и Джереми Бойл. Два самых неприятных ей человека сидят вместе за столиком и шепчутся, как заговорщики.

Кейт не собиралась звать полицию. Но внутренний голос подсказывал, что вечером может произойти нечто, способное изменить весь ход фестиваля.

— Что случилось? — озабоченно спросил Дуг. — Ты выглядишь, будто в зале разорвалась бомба.

Кейт вымученно улыбнулась:

— Все нормально. Просто я дура. Не обращай внимания.

Разговор за столиком возобновился. Кто-то из Би-би-си начал говорить о предстоящем оперном сезоне. Хоса Перес грозился бойкотировать «Ковент-Гарден» и выступить в «Колизее». У каждого из присутствующих имелась какая-нибудь история об испанском теноре. Кейт постепенно успокоилась. Почти. Ибо где-то в подсознании продолжали звучать тревожные колокольчики.

В зале вдруг снова повисла тишина. Рыжая красавица, встав с места, направилась к столику Дэвида О'Нейла.

В ресторанах, которые посещают знаменитости, существуют неписаные правила: к звездам нельзя подходить и мешать им, не разрешается просить автограф. Даже официантам. Все обязаны держаться на расстоянии, за исключением личных друзей знаменитости.

А Трейси нарушила установленные правила.

— Ничего не выйдет, — пробормотал Дуг. — О'Нейл стреляный воробей. Сейчас он ее отбреет.

Но Фримен ошибся. Дэвид О'Нейл прервал разговор, встал и сделал приглашающий жест. Затем он подозвал официанта, и тут же появились еще одна бутылка шампанского и дополнительный стул.

Кейт не верила своим глазам. Ирландский актер, кажется, очарован Трейси. И, судя по взглядам, между ними что-то завязывалось. Весьма серьезное.

Дуг со стоном обхватил голову руками:

— Можно послать нашим интервью прощальный поцелуй. Маленькая шлюха всех одурачила. Нам остается только разъехаться по домам.

Через полчаса, когда Трейси вернулась на свое место, Дуг отправился к ней за объяснениями.

— Значит, утром мы прочтем твое эксклюзивное интервью в «Ньюс»? — зло спросил он.

Трейси сделала большие глаза.

— Не будь дураком, — ответила она. — Неужели мне хватило этих жалких двадцати минут, чтобы взять интервью, ради которого я сюда приехала?

— И когда же Дэвид О'Нейл подарит нужное тебе драгоценное время?

— Завтра вечером. За ужином в номере, — очаровательно улыбнулась Трейси и добавила: — Передай своему другу Кейт Кеннеди, пусть купит пятничный выпуск «Ньюс». Там она найдет все, что хотела бы узнать про Дэвида О'Нейла. За моей подписью.

Утром Кейт начала собирать вещи. Ей было нехорошо после вчерашней попойки.

Ну и пусть, стыдиться нечего. Это даже оказало на нее какое-то очищающее воздействие. Словно она промыла рану.

Когда Трейси и Джереми убрались из «Трех утят», Кейт чувствовала себя оскорбленной и униженной. Впрочем, Дуг Фримен и ребята из Би-би-си испытывали то же самое. Ибо случившееся у всех на глазах было насмешкой над тем, во что они верили. Талант, работоспособность, упорство в достижении цели — ничто по сравнению с сексуальной внешностью.

Выйдя из ресторана, команда Би-би-си в полном составе уехала в отель. С утра им предстояло работать, и они хотели пораньше лечь. У Кейт с Дугом никаких особенных дел не было. Все фильмы, которые стоило посмотреть, Дуг уже видел, а Кейт свой шанс взять интервью упустила.

Оба решили, как следует напиться.

Хотя вслух этого не обсуждали. После отъезда ребят из Би-би-си, Дуг и Кейт как неприкаянные, остались в вестибюле отеля. Идти спать значило обречь себя на несколько часов одиночества, а существует множество более достойных способов закончить вечер.

Дуг предложил зайти в казино, и она согласилась. Здание, в оформлении которого преобладали белый и золотистый оттенки, привлекало своим величественным видом. Мраморный пол, хрустальные люстры, крупье в смокингах. Это было заведение, где можно проигрывать свои деньги с достоинством. И Кейт приступила к делу. Кое-что она потеряла за рулеткой, остальное — за игрой в блэкджек. Но проигрыш ее очень разозлил.

Ей казалось, что сегодня у нее отняли все. Ее профессиональную репутацию, ее наличные. Даже Чарли Гамильтон не пожелал узнать ее. И она пошла с Дугом в бар. Он опустошил карманы на двадцать минут раньше и пил вторую порцию виски. Благодаря карточке «Америкэн экспресс».

Кейт заказала водки со льдом, на которую набросилась, словно на коробку шоколадных конфет. Водка слегка успокоила.

А к часу ночи она утешилась по-настоящему. Дуг Фримен оказался на удивление компанейским парнем. «Он, конечно, не герой. Но и я не леди».

Кейт ждала, что он начнет флиртовать, но этого не случилось, и она почувствовала облегчение и разочарование.

С изящным цинизмом Фримен рассказывал о годах, проведенных в шоу-бизнесе. В качестве репортера «Файнэншл таймс» он объездил весь мир. С ним всякое бывало, и, рассказывая, он как бы переживал это заново.

В первую их встречу Дуг тоже много говорил о своей жизни, но тогда он старался произвести впечатление. Теперь же рассказывал истории ради собственного удовольствия. И Кейт немного жалела о том, что уже не является центром его внимания.

Глядя на байроновский профиль, она думала: «Может, я в самом деле, ищу приключений на свою голову? Впрочем, плевать».

Ей вспомнился припев одной песенки:

На мгновение перед ее мысленным взором возник Чарли Гамильтон. Такой важный, серьезный. Чужой и равнодушный.

Она думала, что Дуг сделает решительный шаг по пути в отель, и не ошиблась. Забирая у портье ключи, он небрежно, словно приглашая на чай, спросил:

— Почему бы нам не лечь в постель?

Если бы Кейт была трезва, она, возможно, оскорбилась бы, но сейчас эта идея ей даже поправилась. Интересно, что кроется за блестящей внешностью. Она вдруг почувствовала странное желание разнести вдребезги красивый фасад.

— Дуг Фримен, я уж думала, ты этого не скажешь.

В номере Дуг снял и аккуратно повесил свой костюм. Сразу видно — холостяк. Привык сам за собой ухаживать. Потом Кейт увидела мускулистое тело, широкие плечи, и ее сразу перестало интересовать его семейное положение.

Сказать, что они занимались любовью, значило бы выразиться чересчур сентиментально. Ибо в их действиях угадывалось нечто животное. Кейт выпускала пар. Точнее, накопившиеся за вечер злость и обиду. Она царапалась и кусалась, а Дуг входил в нее, словно бык. На его страсть она отвечала бешеной страстью. Они извивались и метались по кровати, будто из них изгоняли бесов.

Остаток ночи они мирно и безмятежно проспали. Как друзья, только что вышедшие из боя и залечивающие полученные раны.

Утром Дуг снова занялся с нею любовью, но скорее из вежливости. Он проснулся рядом с женщиной, и его долг — удовлетворить ее.

Кейт не осталась позавтракать с ним. Она уже целиком погрузилась в заботы наступившего дня.

Вернувшись к себе в номер, она заказала у портье билет в Лондон на дневной рейс. Спустя пять минут ей позвонили, однако, не по поводу билетов. Некто Алистер Райли, представитель «Роджерс и Коуэн», осведомился, не пропало ли у нее желание сделать интервью с Дэвидом О'Нейлом.

— Когда мистер О'Нейл может дать мне интервью? — опомнившись, спросила она. — Если не сегодня, то я отказываюсь.

Райли ответил, что должен проконсультироваться с Джеффри Лейном.

— Если вы будете готовы через час, — сказал он, подключившись вновь, — то можете подняться в номер к Дэвиду О'Нейлу.

Кейт начала лихорадочно подсчитывать. В 11.30 она должна быть у О'Нейла. Час на интервью, еще час на то, чтобы подготовить материал. До обеда она успеет его отправить. Разница во времени пять часов. Значит, в Нью-Йорке будет еще утро. То есть у них целый день на то, чтобы дать ее интервью в номер за четверг.

А Трейси? Она встретится с О'Нейлом за ужином. Или после. Она тоже успеет переслать свои каракули к девятнадцати тридцати по нью-йоркскому времени. Значит, ее интервью тоже выйдет в четверг.

Кейт вздохнула. Обогнать Трейси не удастся, по, если повезет, интервью Кейт будет лучше.

— Вы еще слушаете, Алистер? Передайте Дэвиду О'Нейлу, что в назначенное время я будут стоять у двери его номера в «Карлтоне». И еще! Я с нетерпением жду этой встречи!

И только закончив разговор, Кейт вспомнила: Трейси ведь сказала Дугу, что ее материал выйдет в пятницу.

«Ленивая сучка уверена, что у нее будет эксклюзивное интервью с актером, и даже не торопится с отправкой материала до утра».

Кейт довольно усмехнулась и пошла в душ. Зато у Трейси будет утешение. Она сможет хвастаться своим внукам, что однажды переспала с кинозвездой.

Интервью прошло на удивление гладко. Кейт думала, что ирландец станет отмалчиваться, но ошиблась. Дэвид находился в приподнятом настроении, щедро наливал себе убойные дозы мартини и без колебаний отвечал на все ее вопросы.

Спустя час она уже имела полную картину. Дэвид начал свою карьеру в драматическом театре и теперь мечтал туда вернуться. Коммерческие фильмы нужны были ему, чтобы дать возможность его бывшей жене Гвен уйти с работы и рожать детей. Теперь же он свободен, имеет приличный счет в банке и волен делать что захочет. А он хочет играть.

Стало ясно, почему он согласился на главную роль в «Последнем прощании». И сыграл ее превосходно.

Выходя из отеля, Кейт ликовала. Интервью, только что записанное на диктофон, было именно тем материалом, который жаждали получить читатели. Раньше О'Нейл говорил в основном о разводе. Газеты печатали банальнейшие заметки о его личной жизни в браке и любовных похождениях. Но до сих пор он никогда не упоминал о том, что движет им в этой жизни, и о том, что мечтает выразить себя как актер.

Кейт не терпелось вернуться к себе и оформить материал. По дороге она заглянула в бар и купила бутылку их лучшего шампанского. Марочный «Болинджер» 75-го года. Джеффри Лейн, по ее мнению, свернул для нее горы, и она должна поблагодарить его.

Уже отправив интервью в Нью-Йорк, она позвонила в аэропорт, заказала билет на последний рейс и начала укладываться, когда раздался телефонный звонок. Наверное, Дуг. Утром она почти согласилась вновь сходить с ним в казино. На этот раз только поесть.

Однако, схватив трубку, Кейт услышала голос Джеффри Лейна.

— Дорогая, — сказал он, — мерси за шипучку. Шампанское — высший сорт, ничего не скажешь. Но мне неловко сознавать, что я его не заслужил.

— После того, что вы для меня сделали? — рассмеялась Кейт.

— Ошибаетесь, я и пальцем не шевельнул, чтобы дать вам какое-то преимущество перед другими репортерами. Если уж кому и отправлять презенты, то не мне, а Чарли Гамильтону. Вы, между прочим, даже не сказали, что знакомы с ним.

— Да мы, собственно, почти не знакомы, — нерешительно отозвалась Кейт.

— Так я и поверил! После того как он увидел вас вчера в ресторане, мы за столиком только о вас и говорили. По-моему, если бы он знал, что вы будете в Канне, то попытался бы что-то устроить для вас заранее. А вчера я, по его просьбе, едва не пригласил вас к нашему столику.

— И что же вас удержало?

— Ладно, Кейт, вы же сами все прекрасно видели. Стоило той маленькой проститутке из «Ньюс» подвалить к нам, как Дэвид забыл обо всем на свете. У Чарли ушло полвечера, чтобы уговорить его встретиться с вами. А уговаривать Дэвида — это, знаете ли, неблагодарное занятие. Только когда Чарли сообщил, что вы являетесь самой влиятельной в Нью-Йорке журналисткой в области шоу-бизнеса, Дэвид согласился. Гамильтон многим рисковал. Если бы наш кумир находился в другом настроении, Чарли вполне мог лишиться самого ценного клиента.

В первую минуту Кейт отнеслась к услышанному скептически. Неужели человек, однажды выразивший столь явное пренебрежение к ее работе, мог рисковать своим благополучием ради нее же? О чем он думал?

— Джеффри, — осторожно начала Кейт, — а вы уверены, что вам это не приснилось? С чего бы Гамильтон стал мне помогать?

— Понятия не имею. Может, вы ему нравитесь. Ладно, Кейт, у меня звонок по другой линии. Передайте привет Чарли. Номер 198 в «Карлтоне». И помните: любовью оскорбить нельзя.

«Что он хотел этим сказать? Неужели у Чарли тоже все было на лбу написано?» Кейт была польщена. Даже обрадовалась. Встреча с англичанином в Канне значила для нее больше, чем она имела мужество себе признаться. Когда они познакомились в Нью-Йорке, она решила, что между ними ничего быть не может. И после того, как он сообщил, что женат, Кейт даже вздохнула с облегчением. И тогда у нее был Тед.

Потом они встретились в другое время, в другой обстановке, при других обстоятельствах. И произошло то, что раньше казалось невозможным.

Кейт быстро сняла трубку.

Ей пришлось ждать несколько минут. Это были нелегкие минуты беспокойства и сомнений в правильности того, что она делает. Наконец ее соединили с отелем.

— Bonjour, hotel «Carlton», — раздался голос на том конце провода.

Кейт решила говорить по-английски. За те деньги, которые с нее дерут, она имеет право говорить на своем родном языке.

— Соедините меня, пожалуйста, с номером 198. Мне нужен мистер Чарли Гамильтон.

Наступила тишина. Потом Кейт услышала, как телефонист отеля набирает другой номер.

— Monsieur Hamilton n'est pas la. Voulez-vous parler aves la reception? Peut-elre laisser un message?

— Спасибо, нет.

Кейт не настолько хорошо знала французский, чтобы оставлять на этом языке какие-либо сообщения. А в «Карлтоне» штатных переводчиков в этом году не было. Хотя вполне могли бы себе это позволить.

Закончив укладываться, она написала Дугу записку: отменила встречу и сообщила, что улетает в Лондон.

Велев портье забрать ее вещи, Кейт направилась по коридору к лифтам. Поэтому она не слышала настойчивого телефонного звонка.

Чарли Гамильтон минут пять слушал длинные гудки, а потом с яростью швырнул трубку.

Интервью Кейт наделало в Канне много шума. Все согласились, что этот материал был лучшим из всего, что появилось в газетах о кинофестивале. Дуг Фримен прочитал его со смешанным чувством восхищения и зависти. Джереми Бойл несказанно удивился, а Трейси даже не могла поверить в то, что все так обернулось.

Она провела ночь с Дэвидом О'Нейлом в «Карлтоне», а когда вышла из душа, сразу наткнулась на свежий номер «Пост». Газеты стопочкой лежали на мраморном кофейном столике. Под газетной шапкой она увидела небольшую, размером с почтовую марку фотографию человека, с которым только что рассталась, и заголовок: «Дэвид О'Нейл рассказывает о своей новой роли в «Последнем прощании». Читайте на 24-й странице эксклюзивный репортаж Кейт Кеннеди».

А герой тем временем сидел на веранде, подставив лицо утреннему солнцу, и доедал последний круассан. Держа газету, он придирчиво читал интервью, особенно те места, где Кейт его цитировала.

Читал и удовлетворенно кивал. Она верно ухватила суть. Чарли, кажется, был прав насчет нее.

Дэвид поднял глаза на Трейси и увидел, что та тоже читает, но радости явно не испытывает. Более того, смазливое личико исказила ярость. Бледность, казавшаяся вчера таинственной, на солнце выглядела нездоровой.

— Ты в порядке? — участливо спросил он, наливая ей остатки кофе. — Тебя что-то беспокоит?

— Верно заметил, — процедила она сквозь зубы. — Почему ты не сказал, что давал интервью Кейт Кеннеди?

Дэвид приложил немалые усилия, чтобы остаться невозмутимым. Кажется, эксцессов не избежать, поэтому он так долго и не будил ее. Но она проснулась, и теперь начнется.

— Ты меня не спрашивала, глупенькая. И вообще мне казалось, что тебя больше интересует мое тело.

— О, Дэвид, конечно. Но ведь мне нужно еще и на хлеб зарабатывать! А как же я это сделаю, если Кейт меня опередила?

— Человек не всегда получает все, что хочет, — философски заметил Дэвид. — Кейт получила интервью, ты получила меня. Разве я такой уж неутешительный приз?

Бесполезно. Трейси была похожа на ребенка, который потерял свой леденец. Мокрые после душа волосы быстро высыхали на солнце и превращались в некрасивую копну. Трейси зарыдала.

Дэвид про себя выругался. Господи, ну почему так всегда? Он находит девочку, которая вроде бы таит в себе миллиард возможностей доставить ему удовольствие, и он ложится с ней в постель, чтобы перебрать эти возможности одну за другой. Но что бы ни происходило ночью, утро всегда одинаково. Весь лоск с девчонки сходит, и она на глазах превращается в избалованного ребенка.

Пора ее гнать. Он демонстративно посмотрел на часы:

— Дорогая, мне надо бежать. Я договорился позавтракать с моим агентом в «Кап д'Антиб» и не хочу опаздывать.

Трейси вздрогнула. Она-то думала, что Дэвид сейчас встанет перед ней на колени, будет умолять о прощении, а он… Этого она понять не могла.

— А что ты будешь делать после завтрака? — игриво спросила она, отбрасывая мокрое полотенце.

Но Дэвид уже видел это раньше. И не раз.

— После завтрака я буду собирать вещи. В Лос-Анджелесе умер мой друг. Старый верный друг. Я еду на похороны.

— Значит, ты просто хочешь сказать, чтобы я уходила?

— Примерно. Ради тебя я отказался бы от всего на свете, но только не от прощания с Саем Голдбергом. Он умер вчера, и если я не улечу сегодня днем, то опоздаю и не смогу проводить его в последний путь.

Схватив пиджак, он вышел из номера. Трейси даже не успела ничего ответить.

В это самое время человек в темном костюме и модной шляпе направлялся к столику в «Мартинесе», за которым сидел Джереми. Подойдя, человек показал свое удостоверение и сел рядом.

— В чем дело? — враждебно осведомился Бойл, подогретый несколькими рюмками «Перно».

— Моя фамилия Делон. Инспектор Делон из Каннского отделения сыскной полиции. Следуйте со мной. Doucemenl.

— А в чем дело-то? — повторил Джереми, у которого уже слегка заплетался язык. — Вы не имеете права.

— Ошибаетесь, месье. Право я имею. Равно как и полномочия, данные мне Скотленд-Ярдом. Насколько мне известно, вас хотят допросить относительно кражи.

Несмотря на жару и опьянение, до Бойла начал доходить смысл происходящего.

— Я не имею отношения ни к какой краже, — заявил он, вставая из-за стола — Кто вам это наплел?

— Вчера к нам заглянула одна молодая дама, которая сообщила, что видела вас. Ее рассказ показался мне не слишком правдоподобным, но она была так сердита, что я невольно заинтересовался. А сегодня утром я связался с Лондоном и там все подтвердили. Мне оставалось лишь разыскать вас, что я и сделал.

С этими словами инспектор защелкнул наручники на руке Джереми.

— Скажу прямо, задача оказалась не из трудных, — доверительно сообщил француз. — Вы, англичане, не меняете своих привычек и аперитивы принимаете всегда в одном и том же месте. Я знал, что искать вас нужно на веранде одного из этих дорогих отелей. Или в «Ле Рутьер». Вот если бы вы были французом или корсиканцем, тогда другое дело…

По дороге в полицейский участок Делон прочитал целую лекцию о культуре пития, и Бойлу стало до того невыносимо, что он вздохнул с облегчением, когда за ним закрыли дверь камеры.

 

ГЛАВА 14

— Не понимаю, — сказала Санди дрожащим от слез голосом. — Почему ты не можешь поехать со мной в Лос-Анджелес?

— Потому что Кремер не разрешил, — в десятый уже раз ответил Тед, — А зарплату мне платит именно Эд Кремер.

Они целый вечер спорили из-за того, что вообще не должно было становиться предметом спора. У нее умер отец, она нуждалась в поддержке Теда, своего мужа, разве поехать вместе с ней на похороны так трудно?

Судя по всему, да.

Когда Тед сказал главному, что берет недельный отпуск из-за смерти тестя, он не ждал той реакции, которая последовала. Билл Герати в отпуске. Рут еще не до конца пришла в себя. И даже Трейси находилась во Франции на Каннском фестивале. Кремер понимал, что, если исчезнет и Тед, в его распоряжении останется лишь дезорганизованная толпа репортеров, среди которых нет ни одного, кто смог бы исполнять обязанности редактора. И Кремер испугался. А испугавшись, пригрозил Теду лишением работы.

Тот хотя и подозревал, что все истеричные восклицания не являются настоящими угрозами, но рисковать не хотел. Софи еще грудной младенец, а мальчики растут не по дням, а по часам, не успеваешь покупать им новую одежду. Нет, Санди придется хоронить отца без него. Да там, кроме ее многочисленных родственников, будет половина лосанджелесцев, которые захотят попрощаться с Саем Голдбергом.

Тед вопрос для себя решил. Он остается в Нью-Йорке.

Санди поняла бесполезность дальнейших споров. Впрочем, пора бы уже к этому привыкнуть.

Она вспомнила тот вечер в ресторане, когда сообщила Теду о своей беременности. Он, конечно, удивился. Точнее, был поражен. Но довольно быстро оправился, и у Санди появилась надежда, что семью еще можно спасти.

— Я больше не увижусь с Кейт. Теперь мне нужна лишь ты… и наши дети.

И Санди поверила. Какая бы жена не поверила? Откуда же ей было знать?

Но вскоре он перестал с ней разговаривать. Раньше у них всегда находились темы для бесед. О том, как мальчики учатся. О планах на выходные. О перспективах на отпуск. Теперь все это его уже не интересовало. А когда Санди пыталась заговорить с мужем, тот отвечал рассеянно и невпопад.

Раньше, возвращаясь с работы, Тед обычно садился у камина со стаканчиком и рассказывал, как прошел день. Теперь он сразу уходил в кабинет. А его отговорки о неприятностях на работе и незаконченных делах были неубедительны.

Иногда Санди украдкой заглядывала в кабинет и видела, что Тед сидит с бокалом мартини, уставившись в пространство.

Сначала она пыталась вывести его из этого состояния, вернуть к себе, к детям. С таким же успехом можно было разговаривать с мертвецом. Тед ел, пил, даже спал с ней, и всякий раз она видела перед собой абсолютно незнакомого человека.

Впервые после замужества Санди почувствовала одиночество. Это ее пугало. Даже во время романа с Кейт муж не забывал о семье.

Теперь она порой с трудом узнавала человека, за которого вышла замуж. Которого обещала любить до смерти. Случилось нечто, полностью изменившее его. И Санди подозревала, что это как-то связано с Кейт Кеннеди. Собравшись с духом, она позвонила единственному их общему другу, Рут.

Та обрадовалась звонку. Санди хоть была живым человеком. Во время болезни Рут стала делить окружающих на две группы. Просто люди, с которыми она работала: фотографы, модели, стилисты, коллеги из «Ньюс». И живые люди. Такие, как Майк, ее мама. И вот еще Санди Геблер, урожденная Голдберг.

В тяжелую минуту Рут, естественно, предпочитала общество живых людей. Когда Санди позвонила, Рут пригласила ее вместе пообедать.

— По-моему, тебе самое время навестить больную, — сказала она. — Если, конечно, ты в порядке.

Рут уже знала, что Санди ждет третьего ребенка. Слышала она и об отъезде Кейт. По ее мнению, эти два события были как-то связаны, хотя она не забивала себе голову. У нее и без того хватало забот. Впрочем, несмотря на преданность Кейт, она восхищалась Санди. И сочувствовала ей.

Беременность пошла Санди на пользу. Кожа здорового розового цвета, волосы блестят, а голубые глаза, казалось, стали еще больше. Вместе с тем было заметно, что Санди несчастна. Рут собиралась расспросить ее об отношениях с Тедом. Но позже. А пока она рассказала о своей жизни.

— Как вы познакомились? — спросила Санди, которая благодаря «народному телеграфу» в синагоге уже знала, что у Рут Блюм есть любовник.

— В Париже, в командировке. Сначала это было вожделение. По крайней мере, для него. Я тогда на мужчин даже смотреть не могла.

— Но ты справилась, — улыбнулась Санди, любившая счастливый конец.

— К счастью для нас обоих.

— А как насчет свадьбы?

— Да ты что, я и здоровая-то всегда относилась к этому без энтузиазма, а сейчас вообще говорить нечего. Мы живем вместе, и нас это устраивает. Кстати, а что у вас с Тедом? Его как будто что-то гнетет. С чем это связано, с работой или с домом?

Рут лукавила. Она прекрасно все знала, ибо, приходя к ней, Тед сразу начинал вспоминать Кейт. Хотел понять свою ошибку. Винил себя в ее отъезде. Но Рут не собиралась говорить об этом Санди без крайней необходимости. Она выслушала и приняла близко к сердцу рассказы Санди о том, как муж запирается у себя в кабинете, как молчит за ужином, как без любви занимается любовью…

— Ты знаешь, что Кейт уехала из Нью-Йорка? Навсегда. — Взглянув на Санди, Рут поняла, что той об этом не известно, и продолжила: — Кейт уехала в Лондон. Как только узнала о твоей беременности. Тебе, наверно, не очень приятно это слышать, но, по-моему, Кейт поступила благородно. Она любила Теда, а когда поняла, что он тебе нужен, просто вышла из игры. Уехала, ни с кем не попрощавшись. Даже со мной. Конечно, Тед переживал. Если ты бросаешь любовницу — это одно, но когда любовница бросает тебя — это уже совсем другое. Пойми, задета его гордость. Он проиграл, а проигрывать всегда нелегко.

— Как же ему помочь? — с отчаянием воскликнула Санди. — Клянусь, я сделала все, чтобы отвлечь его от этих мыслей.

— Не горячись, дорогая. Мужчины всегда это делают сами. А если ты будешь ему постоянно напоминать… На твоем месте я вообще перестала бы приставать к нему. Пусть до конца изведает разочарование и вернется к нормальной жизни. Зато когда все кончится, он на все сто процентов опять станет твоим. Кейт Кеннеди исчезнет навсегда.

Санди решила внять совету Рут.

Потом родилась дочь, и мысли о Теде отошли на второй план. Санди назвала ее Софи в честь матери Теда.

Она не стала вникать, оценил ли это муж. Все внимание поглощала малышка, которая отличалась от братьев не только тем, что была девочкой. Сыновья с рождения держались вместе. Конечно, они любили мать, однако не нуждались в ней так, как нуждалась Софи. Дочка была совсем одна. От братьев ее отделяли целых восемь лет. Отец, похоже, ею не интересовался и воспринимал рождение дочери как неосторожность жены, а не как счастье. Поэтому у Софи была только мама. И мама ее не подвела.

Санди относилась к той категории женщин, для которых любить и быть любимыми — самое важное в жизни. Когда Тед от нее отвернулся, пустоту в душе заполнила Софи.

Вскоре стало ясно, что надежды Рут не оправдались. Тед не изменился. Или это никак не отразилось на его отношении к Санди. И, в конце концов, она потеряла терпение.

Их прежний кот Тигр умер, и Санди приобрела котенка. Она стала чаще встречаться с Мартой Уорд, наведываться в гости к другим мамам. Одним словом, начала вести нормальную жизнь. Без Теда.

А в конце мая умер от сердечного приступа отец. Это потрясло Санди до глубины души. Она вновь почувствовала себя одинокой и поняла, что нуждается в поддержке мужа. Смерть отца — такая рана, которую не залечишь ни разговорами с соседкой, ни котенком. Санди опять потянулась к Теду, а он снова подвел ее.

У нее опустились руки. Предстояло устроить детей. Им еще рано знать, что такое скорбь и горечь утраты, они еще слишком малы и невинны. К тому же испытания не заставят себя долго ждать.

Мальчиков взяли на время родители Теда, а за Софи присмотрит Марта Уорд, которой Санди могла доверять.

Уложив в сумку черный костюм и пару джинсов, она поехала в аэропорт.

Никогда в жизни ей не было так одиноко.

Попрощаться с Саем Голдбергом пришло очень много народа. По еврейскому обычаю не было цветов и венков, и лишь немногие из собравшихся надели черное. Вокруг могилы стояли плакальщики в серо-коричневой одежде, как бы подчеркивая этим свое настроение. В жизни евреи любят хвастаться красивыми вещами, но смерть — дело иное.

Дэвид О'Нейл, верный своим национальным традициям, надел черный костюм, накрахмаленную белую сорочку и черный шелковый галстук. В кармане брюк лежала плоская фляга с бренди. Ирландцы пьют на поминках крепкие напитки. Еврейских обычаев он не знал, поэтому захватил с собой флягу.

Он решил бросить в могилу горсть земли, а потом отправиться в «Мерфи» и осушить там флягу, чтобы попрощаться со старым другом по-настоящему. Сай бы не возражал.

Стоя в процессии желающих отдать последний долг умершему, Дэвид недоумевал, куда девался его шофер, который должен забрать его через сорок минут. О'Нейл решил, что этого времени ему вполне хватит, чтобы проводить Сая, а также обменяться рукопожатиями с агентами, продюсерами и актерами, которые рассматривали похороны как некий светский раут.

Дэвид внимательно оглядывал толпу, пытаясь отыскать шофера, и вдруг заметил красивое женское лицо.

Как ее зовут? Сьюзи? Шэрон?.. Нет. Он стал лихорадочно вспоминать, где мог с ней встретиться. Да, в Нью-Йорке, на банкете после премьеры. Господи, это же дочь Сая! Ну конечно же, Санди. Он еще тогда удивлялся, как она выросла, какой стала красивой женщиной. Он также вспомнил, не без сожаления, что у нее есть муж.

Бросив в могилу горсть земли, Дэвид направился к Санди. Он должен выразить соболезнования членам семьи. Так принято.

Санди была удивлена и обрадована, но смерть отца очень сказалась на ней. Она похудела… А в Нью-Йорке у нее были роскошные формы. И волосы сейчас собраны в узел. Это ей совсем не шло.

— Как поживает ваш муж? — спросил он, пытаясь разрядить обстановку. — У него, кажется, хороший удар правой? Может, он сейчас появится и мне лучше спрятаться?

Санди улыбнулась, и он с радостью отметил, что лицо ее почти не изменилось. Даже без косметики она по-прежнему оставалась красавицей.

— Его нет, — ответила Санди, — можете не волноваться.

— А почему? — удивился Дэвид. — Надеюсь, вы не развелись?

И снова улыбка Золушки.

— Ничего столь радикального не случилось. Просто Тед очень занят на работе, много дополнительных обязанностей. Ну, вы знаете…

«Я-то, положим, знаю. Эти «дополнительные обязанности» имеют большие сиськи и откликаются на какое-нибудь пошлое имечко. Боже мой, за кого она вышла замуж?»

— Будь у меня жена, я бы, конечно, не пустил ее одну на похороны отца, — заявил Дэвид. — Как бы я ни был занят.

Санди поджала губы, и ему показалось, что она вот-вот заплачет. Она тут же взяла себя в руки.

— Верю, — сказала Санди.

Дэвид уже хотел спросить, что она делает вечером, но к ним подошла женщина. Он узнал Фриду Голдберг, с которой был знаком много лет, и выразил ей соболезнования. Она машинально поблагодарила.

— После церемонии останется несколько гостей. Мы будем пить чай с медовым тортом. Как обычно, — немного смущаясь, произнесла Санди. — Оставайтесь тоже, если хотите.

Дэвид задумался. Что такое чай с медовым тортом после похорон, ему хорошо известно. В «Мерфи» же никто чай подавать ему не станет. Только старый добрый виски и сандвич с мясом вместо медового торта.

Дэвид вдруг понял, что умирает от голода. Затем снова взглянул на Санди. Такая худенькая, бледненькая… В одиночестве переживает смерть близкого человека…

— С удовольствием, — ответил он. — Кажется, весь мир отдал бы сейчас за чашку чая.

Чего не сделаешь ради женщин?

Со своего места в «Спаго» Дэвид О'нейл мог любоваться Голливудом. Плавательные бассейны, бронированные окна — словом, все, что можно купить за деньги.

Дэвиду хотелось смотреть куда угодно, только не прямо перед собой. Ибо перед ним ела салат из свежих овощей и фруктов Джерри Адамс.

В те редкие промежутки, когда у нее не было любовников, Джерри работала то актрисой, то моделью. Но основное место в ее жизни, конечно, занимали мужчины. Причем Джерри не тратила свое время, юность и сорокадюймовый бюст на первого встречного. Ее мужчина должен быть очень состоятельным. И щедрым. Должен покупать ей билеты на «Конкорд», изумруды из «Бушерона», арендовать для нее частные пляжи на частных островах.

Джерри понимала, что к тридцати годам ее лучшие деньки минуют. Но пока ей только двадцать два. Время еще есть.

Дэвиду были известны взгляды повой любовницы, и он воспринимал их спокойно. Она не станет тревожиться о будущем минимум до двадцати пяти. А к тому времени он уже забудет о том, кто она вообще такая.

Наклонившись вперед, Дэвид заставил ее попробовать икру, которая не являлась фирменным блюдом «Спаго». Им всегда считалась пицца. Но он благоразумно не стал предлагать ее Джерри.

Они познакомились три дня назад на вечеринке в «Бэль Эр». Похороны Сая Голдберга оставили какой-то горький осадок. Смерть друга и очевидные проблемы в жизни его дочери подействовали на Дэвида угнетающе. Ему нужна была встряска, которая бы напомнила, что он богат и еще нравится женщинам.

Познакомившись с Джерри, он понял, что именно такая девушка ему и нужна: высокая смуглая с иссиня-черными волосами, собранными в пучок. Не аккуратный пучок Грейс Келли, а нечто большое и пышное. Кажется, дунь на него — волосы растекутся по ее голым плечам. У Джерри была тонкая талия, которую подчеркивало облегающее платье, а высоченные каблуки прямо-таки создавали угрозу для ее жизни. Увидев Джерри, Дэвид захотел взять ее прямо там.

Но он вытерпел до конца вечеринки, а потом спокойно взял ее на своем пляже. Вышло не так здорово, как можно было ожидать, учитывая ее сногсшибательную внешность. И дело не в ее неопытности. Совсем наоборот. В этом-то и заключалась проблема. Он надеялся на страсть, а увидел лишь профессионализм. Нет, она не была шлюхой в классическом понимании. Однако в ее манере отдаваться ему виделось нечто продуманное и отрепетированное.

А началось с раздевания. Многие женщины предпочитали, чтобы их раздевал Дэвид.

Джерри же устроила целое представление. Его это сначала позабавило. Она распустила пучок, волосы упали на плечи. Затем настала очередь платья. Оно слезло с нее, как банановая кожура. Он подумал, что теперь она сбросит туфли и предоставит ему все остальное, но не тут-то было.

Следующие двадцать минут Джерри Адамс ходила по спальне на высоких каблуках и в черных кружевных подвязках. По ее мнению, это должно заводить мужчин. Груди размером с дыни, казалось, жили сами по себе. Трусиков Джерри не носила, однако Дэвид автоматически представил страницы моды «Плейбоя». Когда же она наконец угомонилась, села на постель, развела ноги и улыбнулась, Дэвид ощутил себя тем человеком, который может оплатить чек любовницы в «Бушероне» и купить ей авиабилет в первый класс.

Но Джерри Адамс не дала ему почувствовать себя мужчиной, который нравится женщинам. Лишь богатой знаменитостью. Впрочем, пока ему этого достаточно.

Дэвида вывел из задумчивости официант, принесший икру. В «Спаго» умели достойно подать достойные блюда. Хрустальная вазочка с черной икрой лежала на спине ледяного лебедя. Интересно, успеет ли он растаять до того, как Джерри покончит с икрой. Впрочем, О'Нейл не собирался наблюдать за этим. Ее жадность к еде казалась ему отвратительной.

Взгляд Дэвида рассеянно блуждал по залу, который стал быстро заполняться. «Спаго» был единственным рестораном, куда выстраивались очереди. И богатые люди покорно ожидали. Совать официантам стодолларовые банкноты за «особую услугу» не имело смысла. Каждый в очереди мог себе это позволить. В итоге всем приходилось ждать.

Оглядывая зал, Дэвид обратил внимание на парочку, сидевшую в дальнем углу. Он узнал режиссера Мэла Коэна, последнего из могикан. Ходили слухи, что когда-то он был любовником Марлен Дитрих. Но сейчас Коэн оживленно разговаривал с какой-то блондинкой, похоже, с обычной шлюхой.

Дэвид взглянул на них более внимательно. Нет, девушка рядом с Мэлом не шлюха. Это Санди Геблер, дочь Сая Голдберга. Наверно, Мэл выражает ей соболезнования. Они с Саем были друзьями. О'Нейлу вдруг захотелось поменяться местами с Коэном.

Санди ела пиццу, и Дэвид одобрял ее выбор. Он заметил, что и выглядит она гораздо лучше, чем на похоронах. В глазах появилась жизнь, а волосы она, наверное, вымыла утром. И вообще в ней была какая-то чистота. Здоровая чистота. «Интересно, она тоже устраивает стриптиз, когда хочет возбудить мужа?» — подумал Дэвид и тут же устыдился.

Женщины вроде Санди, милые женщины с детьми, не опускаются до дешевых трюков. Вероятно, она даже не знает, с чего начинается стриптиз. Неожиданно Дэвид вспомнил о Гвен.

О бывшей жене он не думал давно. С самого развода. Но теперь мысли нахлынули разом. Тогда он был счастлив. У него были дом и жена, всегда готовая помочь, утешить. Даже малыши совсем не действовали на нервы. Они возились где-то рядом и органично вписывались в семейную обстановку.

Дэвид рассеянно посмотрел на Джерри, которая вылавливала пальцем оставшиеся на дне вазочки икринки. Затем она сунула палец в рот и облизала.

Господи, половина мужчин в городе сходят по ней с ума, а он испытывает лишь грусть. С трудом овладев собой, Дэвид произнес:

— Стриптиз — твой единственный номер? Или ты умеешь что-нибудь еще?

Сидя в темноте дома на Малибу-бич, Дэвид благодарил Бога, что рядом никого нет. Зализывать раны он всегда предпочитал в одиночестве.

Встав с кресла, он налил себе водки. К черту вермут.

Сделав хороший глоток, Дэвид вышел на крыльцо и зажег свет. Ветерок с океана приятно холодил кожу. Ничего, жизнь еще не кончена.

Он сел у бара и вдруг заметил серьгу, валявшуюся на полу. Модная в этом сезоне штучка от «Картье». Маленькие бриллианты в золоте. Ее серьга. Придется вернуть. Ничего, он попросит кого-нибудь.

Возвращаясь в тот вечер из «Спаго», они завернули по пути в «Сен-Лоран» на Родео-драйв. Джерри приглянулся один костюм, и Дэвид купил его, не дожидаясь, пока она попросит. Еще в ресторане Джерри обещала ему рай на земле, и он считал, что небольшой стимул не помешает.

Дома она сразу приступила к активным действиям. В ее добровольном стремлении угодить было что-то неприличное, поскольку истинного желания Дэвид не чувствовал. Она не находила его привлекательным. Во всяком случае, ни разу об этом не сказала, даже не слушала того, что он ей говорил. Все до идиотизма просто: Дэвид подарил ей костюм, значит, она должна отблагодарить.

И отблагодарила. Дэвиду оставалось только догадываться, откуда ей известен трюк с холодным кремом и горячей водой.

Он был восхищен. По крайней мере, его глаза и разум. Но тело осталось безучастным. Тогда Джерри изменила тактику. Перейдя в бассейн, она продемонстрировала свое умение под водой. И тоже безрезультатно.

Дэвид начал раздражаться. Однако взглянув на свою вялую плоть, он пришел в замешательство. Дэвид бросился в раздевалку, сорвал с крючка махровый халат и, завернувшись в него, почувствовал облегчение. Когда он вернулся к бассейну, Джерри там уже не было. Может, она поняла намек и убралась домой?

Любой на ее месте поступил бы именно так. Но только не Джерри Адамс. Она решила, во что бы то ни стало, отблагодарить его.

Через пять минут она вернулась. В одних черных сапогах. Обмазав все тело кремом.

— А я для тебя кое-что приготовила, — торжественно заявила она.

Дэвид взорвался. Грохнув стаканом о стойку бара, он вскочил на ноги и крикнул:

— Господи, неужели ты не понимаешь, как это все нелепо?

— Нелепо? — изумилась Джерри. — Мужчины от этого просто звереют.

Дэвид О'Нейл тоже озверел. Схватив девушку за руку, он потащил ее в спальню и указал на стул, где лежала одежда:

— Забирай свои вещи и проваливай. Быстро. А когда я говорю «быстро», то имею в виду пять минут. Слышишь?

Джерри слышала. Он еще не успел допить стакан, а она уже оделась. И не забыла прихватить новый костюм.

Теперь, вспоминая об этом, Дэвид усмехнулся. Он ее не винил, если уж кого винить то самого себя. На долю секунды ему захотелось пожалеть Дэвида О'Нейла, однако он подавил это желание. У него не было времени на mea culpa.

Необходимо что-то предпринять. Вернуться к нормальной жизни. Перед ним сразу возник образ Санди Геблер. Чистой, неиспорченной Санди. Естественной, как яблочный пирог. Может, именно в этом он и нуждается. Может, он слишком загулялся?

Дэвид опять наполнил стакан, вдохнул соленый ночной воздух и задумался. Дэвид О'Нейл и соседская девчонка. Он подумал о Гвен. А почему бы и нет? Ничего ужасного в семейной жизни нет. Во всяком случае, у него не возникало проблем с эрекцией.

Аргумент стал решающим. Хватит, с развратом покончено. Никаких экзотических номеров, черных сапог и подводной акробатики.

С таким настроением Дэвид вернулся в дом и нашел телефонную книгу. Чем раньше он позвонит Санди Геблер, тем лучше будет себя чувствовать.

Когда он предложил съездить на пляж, Санди ухватилась за его приглашение, словно утопающий за соломинку. Она уже забыла о теплом калифорнийском солнце. Здесь, конечно, жарко, но не как в Нью-Йорке, где солнце палит немилосердно. Здесь оно мягкое, ласковое. Едва Санди прошлась босиком по песку и очутилась в теплой воде, она сразу поняла, что вернулась домой.

Детство и юность Санди провела как типичная калифорнийская девчонка. Спорт и здоровая пища. В школе она не блистала, поскольку слишком увлекалась морем, серфингом и скейтбордингом. Она первой среди друзей стала вегетарианкой. И если бы в семнадцать лет ей понадобилась косметическая операция, Санди бы обязательно на это пошла.

Но единственная ее проблема заключалась в отсутствии всяких проблем. Ее подруги ходили к психотерапевтам и диетологам. Она бы с радостью составила им компанию, однако что поделаешь, если она счастлива и красива.

Десять лет жизни в Нью-Йорке подточили и счастье, и красоту. Зато сейчас она вернулась домой и снова ощутила себя той же юной девчонкой.

Потом солнце начало клониться к закату, и Санди тоже спустилась на землю. Нужно идти домой и проведать маму. Надо позвонить детям в Нью-Йорк.

Дэвид не возражал, хотя не привык обращать внимание на женские отговорки. Но ее он послушался. Ему почему-то очень захотелось, чтобы Санди хорошо о нем думала.

Что это с ним? Вероятно, перегрелся на солнце.

На следующий день они встретились снова. И на следующий тоже. Она узнала, что у Дэвида недалеко есть дом.

— Почему ты мне раньше не сказал? Гораздо приятнее загорать на веранде, ты предложил бы мне коктейль, а я сделала бы тебе за это сандвич.

— Я думал, что приглашать тебя в дом… неудобно. Ты замужняя женщина и вообще…

— Главное не обстановка, а человек, — возразила Санди. — Если бы ты замышлял что-то коварное и нехорошее, то сделал бы это и на пляже.

— На пляже? — удивился Дэвид. — У всех на глазах? Что бы тогда было с моей репутацией?

Санди внимательно посмотрела на него. Так умеют смотреть только взрослые женщины, знающие, чего они хотят. И впервые в жизни Дэвид окончательно смутился.

— Ты уверена? — тихо спросил он.

— Только при условии, что мы думаем об одном и том же. В противном случае нет.

Дэвид помог ей встать с песка и, захватив их вещи, сообщил:

— Я живу в пяти минутах ходьбы. Если бегом, то две минуты.

Они бежали наперегонки до самого дома.

В пятницу утром у Теда был настоящий аврал. Всю неделю после отъезда Санди он нервничал.

Кремера что-то беспокоило. А когда главного что-то беспокоило, страдали окружающие. Теду с Биллом Герати крепко досталось.

Ирландец получил свое два дня назад, когда обедал с боссом. Сегодня настала очередь Теда. Поэтому он носился сейчас по дому, как угорелый, пытаясь найти себе чистую рубашку. Он раздраженно перерыл весь шкаф, но чистой оказалась только серая джинсовая рубаха, которую он надевал в выходные, когда работал в саду. Еще одна в голубую клетку тоже не годилась для обеда с главным.

— Санди, Санди, — бормотал он себе под нос, — почему тебя нет рядом, когда ты мне нужна?

После отъезда жены Теду стало ее не хватать. И дело не только в чистой рубашке. Приближались выходные, и он не знал, с кем их провести. Они с Санди обычно ездили на рынок, где делали покупки на неделю, а на обратном пути останавливались у закусочной. Вернувшись домой, они разгружали машину, брали детей и ехали купаться. По воскресеньям у них был либо пикник, либо барбекю с друзьями.

В последние месяцы выходные Теда не слишком интересовали, однако после этой бешеной недели ему просто необходима серьезная подзарядка. Иначе он не справится с таким монстром, как Эд Кремер.

Он хотел позвонить Санди в Лос-Анджелес и спросить, что делать с рубашкой. Но вспомнив, как она выглядела, когда уезжала на похороны отца, Тед почувствовал себя мерзавцем.

Она была просто убита. И так одинока…

В сотый раз за эту неделю Тед задал себе вопрос: почему тогда подчинился Кремеру? Почему не настоял на своем, не поехал вместе с Санди? Тогда бы он еще мог считаться достойным человеком.

Однако Теда сейчас интересовали не похороны и не его взаимоотношения с женой. Больше всего Теда сейчас волновало его будущее в «Ньюс».

Дело в том, что в газете появилась вакансия. Заместитель главного редактора. Тед был кандидатом на эту должность. К сожалению, и Билл Герати тоже. После внезапной смерти бывшего заместителя между Тедом и Биллом началась жестокая борьба, целью которой было кресло покойного. Нужно только умело поднажать на Кремера. А сделать это не очень сложно.

Тед уже отчаялся найти рубашку. Старик придает такое значение внешности подчиненных, словно возглавляет жюри конкурса красоты, а не газету.

В конце концов, время еще есть. Можно послать секретаршу в «Блюмингдейл» за белой рубашкой.

Садясь рядом с Кремером за столик, Тед понял, что разговор предстоит серьезный. Он видел, в каком раздражении пребывает шеф. Едва появившись в клубе «21», он с ходу выместил злость на официанте, подававшем напитки. По мнению Кремера, тот неправильно сделал «Манхэттен». Не избежал этой участи и официант, отвечающий за меню. Кремер заказал палтус, обычный вареный палтус, которого сегодня не было в меню.

— Зачем я сюда пришел? — набросился он на испуганного официанта. — Зачем я трижды в неделю разбазариваю деньги «Ньюс», если вы не можете предложить мне на обед ничего стоящего?

Ему предложили морской язык. Камбалу. Другую имеющуюся рыбу. Однако главного это не устроило, и он потребовал к себе метрдотеля. Тот заверил, что, если мистер Кремер согласится подождать несколько минут, ему непременно подадут вареного палтуса. «За которым сейчас пошлют в другой ресторан шеф-повара, со строжайшим наказом: без оного не возвращаться», — подумал Тед.

Он нервно поежился, чувствуя, что вот-вот очередь дойдет и до него.

Кремер, удовлетворенный победой, решил продемонстрировать ему свое обаяние, и Тед, используя благоприятный момент, осторожно затронул тему свободной вакансии. И натолкнулся на каменную стену. Тогда он прямо спросил главного, кого тот собирается назначить своим заместителем. Кремер отмахнулся. Эта проблема его явно не занимала. Он сказал, что хотел посоветоваться насчет отдела моды.

«Вот оно что. Понятно. Теперь главное — ему не перечить».

Тед выслушал оценки Кремера о работе отдела. Ничего нового. Газете нужны обзоры, потому что их требуют рекламодатели. И они регулярно выходят у конкурентов.

Наконец Тед решил высказать свое мнение.

— Честно говоря, я не вижу никакой проблемы, — начал он. — Рут обо всем позаботится. Она вернулась к работе, и скоро все проблемы будут решены.

Кремер хитро взглянул на него:

— Вернуться-то она вернулась, но надолго ли? Вдруг случится рецидив? И как нам тогда быть?

«Куда он, черт возьми, клонит?»

— Мне кажется, — осторожно сказал Тед, — что вы создаете проблему на пустом месте. Рут выздоровела, ее врач за это поручился.

— А вот я не уверен. Давай лучше пораскинем мозгами и представим, что делать, если — подчеркиваю, если — Рут не сможет работать с нами.

Смутные подозрения Теда, кажется, начали подтверждаться. Так вот зачем ему нужен этот обед! Кремер не желал говорить о повышении. Он желал обсудить, как ему избавиться от Рут.

Тогда, воспользовавшись тем, что подсказывал ему многолетний опыт выживания в газете, Тед взял быка за рога.

— Как вы смотрите на Трейси? — спросил он.

— Не пойдет, — заявил Кремер. — Трейси хорошая девочка, с большим потенциалом, но пока неопытная.

Тед облегченно вздохнул. Она, конечно, весьма аппетитна, однако не настолько, чтобы старый волк потерял из-за нее разум.

— А если взять кого-нибудь из других журналов? — запустил он второй пробный шар. — Я мог бы назвать первоклассных репортеров, которые готовы хоть сейчас поменять место работы.

К его удивлению, Кремер отверг и эту идею.

— Я не хочу брать людей со стороны, — возразил он. — У меня нет денег. И шум поднимется.

— Верно. Трейси не захочет работать под началом у чужака, когда она фактически руководила отделом Рут.

— Вот именно, — согласился Кремер и неожиданно добавил: — Я рад, что ты меня понимаешь.

«Еще бы. Только вот какого черта я потакаю твоим капризам и выходкам».

Ни с того ни с сего ему вспомнилась Кейт. Все сложилось бы иначе, если бы Кремер тогда не устроил истерику, Тед взглянул на своего лощеного начальника и с трудом подавил желание свернуть ему шею. Связавшись с Трейси, главный перестал талдычить сотрудникам о пуританской морали владельца газеты. «Мы все равны. Только некоторые из нас равнее других», — мрачно подумал Тед, вспомнив строчки Джорджа Оруэлла. «Трахай свою рыжую, Эд. Наслаждайся, пока можешь. Потому что настанет день, и я предприму кое-что, и это заставит тебя пожалеть о том, что ты с ней познакомился».

— А с Биллом вы уже обсуждали этот вопрос? — Главный кивнул. — И что?

— Он назвал людей, которые могли бы взяться за эту работу. Но меня такой вариант не устроил.

Тед сделал вид, что задумался.

— Похоже, у меня есть одна идея, — наконец сказал он. — Но почему бы сначала не поесть, а? А потом и поговорим.

В клубе «21» заказ обеда — целый ритуал, на который обычно уходит минут десять. А если официант окажется нерасторопным, то еще больше. Кремер стал отчаянно махать персоналу ресторана. Ничего, пусть ублюдок подергается.

План Теда был прост, даже вульгарен, но он не касался Трейси.

Идея заключалась в том, чтобы пригласить к сотрудничеству с «Ньюс» профессионалов из журналов мод. Допустим, на этой неделе о моде осеннего сезона рассказывает Элинор Грин из «Вог», а на следующей уже Бетти Маккуин из «Моды» посоветует читателям, как следовать за последними парижскими веяниями, затрачивая весьма скромные средства. Таким образом, у каждого модного журнала будет свой день в «Ньюс». Это должно резко увеличить популярность газеты и, возможно, ее тираж.

Кремер ухватился за его предложение как утопающий за соломинку. Именно такого совета он ждал от Теда. Наконец у него появится возможность избавиться от Рут. Даже она не сможет конкурировать с целой командой лучших нью-йоркских журналистов в области моды.

Следовательно, он сможет назначить Трейси редактором отдела, не опасаясь, что она наломает дров.

Кремер вызвал старшего официанта.

— Полагаю, это следует отметить, — сказал он Теду. — Будешь коньяк? Здесь подают лучший.

Тед понял, что своим предложением записал в свой актив дополнительные очки и получил реальное преимущество перед Биллом Герати, хотя погубил карьеру Рут.

Он согласно кивнул и позволил официанту палить ему щедрую порцию «Наполеона». Поднимая рюмку, он старался не глядеть на Кремера. Бизнес и чувства — понятия несовместимые. В бизнесе нет места любви. И дружбе.

Санди лежала в большой ванне из белого мрамора. От воды поднимался ароматный пар, на кафельном бортике стояли два бокала и охлажденная бутылка «Крага».

Ее взгляд скользнул по мозаичному рисунку, привезенному из Рима, по толстому белому ковру, по банным полотенцам «Порто». Санди закрыла глаза, чтобы запечатлеть все это в памяти. Сегодня ее последний день в Калифорнии. Последняя встреча с Дэвидом. Ей хотелось бы иногда вспоминать об этом дома.

— Почему ты лежишь с закрытыми глазами? — спросил Дэвид, выходя из душевой. — Как мертвая.

— Не мешай, — шутливо отмахнулась Санди. — Я пытаюсь мысленно сфотографировать всю обстановку. Так сказать, увековечить в своей голове.

— Зачем? Это же не Сикстинская капелла.

— А для меня — да, — твердо ответила Санди. — Тут я была счастлива. И я хочу запомнить, чтобы потом вспоминать.

Дэвид наклонился, обнял ее за талию и заставил сесть.

— Знаешь, я не умею разговаривать с человеком, который, закрыв глаза, витает где-то в облаках. Ты хочешь запомнить, как выглядит моя ванная? Зачем? Или ты намекаешь, что все кончено? Мне это не нравится.

Санди дотянулась до бутылки «Крага». Шампанское ударило ей в нос, и, вместо того чтобы выглядеть серьезной, она стала похожа на котенка, пытающегося ухватить себя за хвост.

— Все было прекрасно. Какой-то сказочный праздник. Но мы оба знаем, что так не может продолжаться вечно. Будь благоразумен, милый.

— С какой стати я должен быть благоразумным? Где записано, что Дэвид О'Нейл обязан вести себя как добропорядочный гражданин и распрощаться с самой красивой блондинкой на свете?

— Я же серьезно, — терпеливо продолжала Санди. — Помимо того, что я блондинка и, как ты говоришь, красивая, у меня имеется и еще кое-что. Начать хотя бы с мужа.

Дэвид наполнил ее бокал доверху. Санди очень чувственна, когда немного выпьет.

— Не вижу ничего серьезного, — возразил он. — Твой муж постоянно либо работает, либо развлекается на стороне. Если я начну время от времени наезжать в Нью-Йорк, он этого даже не заметит.

— То есть кинозвезда будет наведываться ко мне en route, чтобы на скорую руку заняться любовью? Об этом можешь забыть сразу. Звучит чертовски неприлично.

Он запустил пальцы в ее длинные волосы и откинул их назад.

— Не горячись. Ничего неприличного я тебе не предлагаю. Впрочем, если то, что было у нас в эти дни, кажется тебе неприличным…

— Тогда что ты предлагаешь? — подозрительно спросила она.

— Хочешь, чтобы я раскрыл все карты? Или только часть?

— Говори все. У меня еще час до самолета.

— Тогда вылезай из ванны, женщина, и отправляйся в постель. Я не собираюсь открывать душу русалке.

Санди ловко завернулась в полотенце, которое стоило не меньше двух сотен, и направилась за Дэвидом в спальню.

— А теперь говори, зачем ты вытащил меня из ванны.

— Речь пойдет о твоей фамилии, — небрежно сказал Дэвид. — Сейчас ты Геблер… Пока сойдет. Но вряд ли тебе стоит держаться за эту фамилию до конца жизни.

— Ты предлагаешь вернуться к девичьей? А как же дети?

— Я не имею в виду Голдберг, дорогая. Фамилия слишком еврейская. Мне кажется, тебе гораздо больше подойдет какая-нибудь ирландская. Скажем, О'Нейл. Санди О'Нейл. Миссис Санди О'Нейл. А?

Она села на кровать, лишившись дара речи.

— А Тед? — наконец с отчаянием спросила она. — Дети? Они же с ума сойдут от такого потрясения.

— Никто с ума не сойдет. Даже ты. Какая же ты дурочка, честное слово, — улыбнулся он. — Неужели ты не поняла, зачем я хотел приехать в Нью-Йорк? Ну уж не за тем, чтобы лишний раз наскоро переспать с тобой. Это можно сделать в любом другом месте. Я имею в виду нечто более серьезное. А поскольку это действительно серьезно, не надо, по-моему, принимать решение за пять минут. Я думаю, нам следует поговорить. Чтобы ты привыкла к этой мысли. А подобные разговоры легче вести в Нью-Йорке. Но если ты хочешь сделать это немедленно, на пляже…

— Дэвид, Дэвид… Ну что ты со мной делаешь? Почему нельзя оставить все как есть? Так намного проще. Никто бы не страдал…

— Значит, ты еще не поняла? Я люблю тебя. Кажется, и ты ко мне неравнодушна. А если мы кому-то взъерошим перышки, то ничего страшного. Нужно учиться жить.

 

ГЛАВА 15

В офисе ее ожидало не меньше двух десятков сообщений, но лишь несколько привлекли внимание Кейт.

Хьюз Хартман поздравлял ее с эксклюзивным интервью. Она и сама была довольна. Это, в сущности, ее первый серьезный материал, отправленный из Европы. Некий сдвиг с мертвой точки. Возможно, теперь у нее все пойдет на лад. Второе сообщение было от Дуга Фримена, который приглашал ее на ужин.

При других обстоятельствах она тут же позвонила бы ему и договорилась о встрече. Однако новое появление Чарли Гамильтона в ее жизни вывело Кейт из равновесия. Если она снова встретится с ним, ей конец. А он? То ли его по-настоящему тянет к ней, то ли он ведет какую-то игру?

Кейт решила неделю подождать. Скоро волнение, порожденное Каннским кинофестивалем, уляжется. Дождливое английское лето позаботится об этом.

Поэтому Кейт сосредоточилась на делах своего европейского бюро. Долгие разговоры с Аланом Бейкером убедили ее в том, что работы в Европе непочатый край. Она поняла главную ошибку, которую совершали руководители всех европейских бюро: они тратили все силы на выпуск еженедельного обзора местных событий.

«Мне заниматься им не обязательно. Алан делает свою колонку вполне профессионально. Зачем отнимать у него хлеб? Лучше сосредоточиться на больших материалах».

Идут слухи, что принцесса Монако Каролина вновь забеременела. Кейт просмотрела свои вырезки. В ее новом муже нет ничего примечательного. Зато интервью с ее первым супругом Филиппом Жюно будет сенсацией. Его Кейт поставила в начало списка.

Теперь о членах королевской семьи. Принцесса Мишель обогнала по популярности герцогиню Кентскую. Просматривая материалы, Кейт наткнулась на фотографию американской кинозвезды Ку Старка. Его она тоже внесла в список.

К концу недели она включила в рабочий план все заслуживающие внимания темы. Он оказался таким обширным, что Кейт имела работу на год вперед. Если ей удастся сделать хотя бы двадцать процентов из намеченного, она с лихвой оправдает свое пребывание на посту руководителя европейского бюро.

За работой Кейт совершенно забыла о Дуге Фримене, которому пришлось напомнить о себе телефонным звонком. Разговор вернул ее на землю. Господи, прошло уже две недели, а она ничего не знает о Чарли Гамильтоне. Правда, она надеялась, что он сам попытается с нею связаться, но, с другой стороны, понимала, что это нереально. Он уже сделал первый шаг к сближению. Теперь очередь за ней.

Она велела секретарше передать Дугу, что у нее совещание, и она свяжется с ним позже.

По другому аппарату Кейт набрала рабочий номер Чарли. Время игр закончилось. Когда трубку сняли, Кейт сначала растерялась, но тут же опомнилась: «Я Кейт Кеннеди, руководитель лондонского бюро «Нью-Йорк дейли ньюс», черт возьми, а не влюбленная школьница».

Она назвала секретарю Чарли свое полное имя и должность, но уверенности это ей не прибавило. Чарли не оказалось на месте, и сомнения, не раз посещавшие Кейт, тут же вернулись.

Она спросила, когда Чарли Гамильтон появится.

Секретарь не знала. Мистера Гамильтона вообще нет в Англии.

— Когда он вернется в Лондон?

Неизвестно. Чарли Гамильтон в Калифорнии. Мисс Кеннеди может оставить свой номер телефона и сообщение для мистера Гамильтона. Кейт отказалась.

Она тяжело переживала неудачу. Если бы Хартман попросил ее взять эксклюзивное интервью у президента Франции, она бы это сделала. Если бы понадобилось встретиться с Папой, Кейт и тут не подвела бы своего начальника. Но оставить коротенькое благодарственное сообщение английскому театральному агенту… Это выше ее сил.

Кейт покачала головой. Они ведь были так близки. Чуть не полюбили друг друга… Что-то помешало. Сначала ее работа. А теперь его. Встретятся ли они вообще когда-нибудь? Или будут только до конца жизни вспоминать друг о друге?

Кейт ощущала внутри некую пустоту. Как говорилось в одном старом голливудском фильме: «Лучшее лекарство для человека — другой человек».

Она позвонила Дугу Фримену. Сердце у нее при этом особенно не билось, но парень ей все-таки нравился. К тому же пора немного расслабиться.

Когда вечером Дуг ворвался в ее квартиру, она не знала, чего от него ждать. Одного взгляда на его спортивную рубашку с открытым воротом было достаточно, чтобы понять: это свидание, по крайней мере, не станет повторением их первого совместного ужина. Теперь ясно, почему клуб Бурка ее раздражал. Туда ходит светская публика, когда ее тянет на благотворительность. А для этого нужно много денег или солидный кредит. Люди вроде Кейт на дружеский ужин туда не ходят. «Поэтому-то мне было там не по себе».

На этот раз Дуг повел ее в маленький греческий ресторанчик в Куинсвее. Атмосфера этих мест напомнила Кейт американские «Маленькую Италию» и «Чайнатаун». Народ приходит сюда получать удовольствие и веселиться.

Стоило им войти в ресторан, как на Дуга обрушился поток восторженных приветствий. Кассир вышел из-за своей загородки и пожал ему руку. Официант поставил бутылку ретсины, которую нес клиенту, и стиснул Дуга в объятиях, как родного брата. Даже повар, старый хрыч в клетчатом переднике, выглянул из кухни и помахал ему.

— Часто здесь бываешь? — улыбаясь, спросила Кейт, когда они наконец сели.

— Только с друзьями.

После этого стало легко. Они возобновили разговор с того места, на котором он прервался в Канне.

Ей очень хотелось узнать о Джереми Бойле, и Дуг рассказал во всех подробностях, как заправский сплетник. Джереми продержали в участке сутки, а потом депортировали.

— Можешь себе представить, что он им там устроил. Первым делом стал требовать адвоката. Заявлял о своих правах. Но французам было наплевать на его права, и к его требованиям стали относиться более или менее серьезно только после того, как он пересек под конвоем пролив.

— А потом? — спросила заинтригованная Кейт.

— А потом в дело вмешалась его родня. Джереми, конечно, отщепенец и позор семьи, но он все-таки Бойл. Они наняли адвоката из конторы «Клиффорд Ги». Эти ребята вытаскивали многие поколения Бойлов из всевозможных трясин. И должен тебе сказать, благодаря их усилиям Джереми выпустили под залог в пятьдесят тысяч фунтов. И, могу поспорить, старик Бойл выложил еще не меньше двадцати тысяч на взятки. Чтобы неприглядная история не попала в газеты. Впрочем, никакие деньги не помогут, когда дело дойдет до суда. Такие скандалы утаить, как правило, невозможно.

Когда им принесли заказ, Кейт все еще размышляла над судьбой Джереми Бойла. Его, конечно, не оправдают. Нельзя бесконечно лгать и обманывать людей, рано или поздно тебя схватят за руку. Его Кейт не жалела. Жаль только, что именно ей пришлось звонить в полицию.

Потом она выбросила Джереми из головы и занялась едой.

Так вот почему Дугу нравилось это местечко. С людьми вроде него здесь обращались словно с родными. Им подносили самые разнообразные напитки, включая узо, ретсину и странный греческий коньяк, обманчиво мягкий на вкус, но сбивающий с ног.

Кейт в основном пила «Перье». Она не хотела напиваться, как в Канне.

Дуг велел принести счет и обернулся к Кейт:

— Ты пойдешь со мной?

Она искала предлог для отказа. Устала. Завтра аврал на работе. Не в настроении…

«А зачем отказываться? Он веселый, красивый… Мы уже были с ним в постели».

И она пошла к Дугу Фримену. Потому что нуждалась в обществе друга.

Он жил в современном квартале. Вестибюль дома напоминал вестибюль четырехзвездочного отеля. Здесь ощущалось нечто бездушное. То же можно было сказать и о квартире: скорее пристанище, нежели жилье. Мебель низкая, современная и явно дорогая. Все бежевое. От ковров до занавесок. «Он здесь, наверно, только ночует».

Когда Дуг начал разливать «Хайна», Кейт сказала:

— Я опять напьюсь, а мне этого не хочется. Может, отправимся в кровать?

Так начался ее самый легкий и самый веселый роман.

 

ГЛАВА 16

Что-то случилось. Это происходило прямо на глазах у Рут. Только она не могла понять, в чем дело.

А началось с ее секретарши. Девушка, которая работала в отделе у Теда, заболела, поэтому у Рут забрали ее верную секретаршу Бретт. В понедельник утром она доложила о своих новых обязанностях. Теперь она будет обслуживать не только Рут, но и других. Причем «другим» ей велено оказывать предпочтение. В конце концов, Рут одна, а других много.

Результат не заставил себя ждать. В офисе без конца звонили телефоны, к которым некому было подходить.

Рут готова была рвать и метать. Сначала досталось Бретт. Затем Рут отправилась к главному менеджеру. Но того ее проблемы ничуть не тронули. Наконец взбешенная Рут ворвалась в кабинет Теда, который в ответ на ее претензии лишь смущенно усмехнулся.

— Я бы справилась, будь хоть Трейси на месте, — возмущалась Рут, — но она в Канне! Я вынуждена целый день сидеть на чертовом телефоне. Каких обзоров от меня ждут, если я даже не могу познакомиться с материалом?

— Пусть модели одежды присылают к тебе в офис, — посоветовал Тед. — Ты не обязана мотаться по демонстрационным салонам.

— А фотосъемка? Надеюсь, ты не предложишь мне управлять фотосъемкой с помощью телепатии?

— Все зависит от фотографа, — невозмутимо ответил Тед. — Если у тебя есть человек, на которого ты можешь положиться, который знает твой стиль работы… И потом, это временно.

Тед рассуждал здраво. Но Рут бесило, что он предлагал ей компромисс. Почему его не возмутило то, как с ней обращаются? Ведь формально он был ее начальником. Раньше Тед не позволил бы обижать своих подчиненных. А теперь он спокойно рассуждает о том, как найти выход из сложившейся ситуации.

Она решила не тратить силы, которые нужны для работы над обзором.

Однако ее снова вывели из себя, дав очередную разметку. Перед выходом каждого номера делается макет с полосами, на которых лишь контурами обозначены материалы и реклама в самом низу колонки. Именно она и взбесила Рут.

Как правило, ее обзор занимал две полосы, а рекламе отводилось крохотное место по краям. Обойтись без рекламы Рут не могла. Собственно, благодаря ей и выходили обзоры. Но теперь рекламе отвели столько места! Сообщения о манхэттенских бутиках практически сожрали материал о купальниках, подготовленный Рут на этой неделе. Ее обзор занимал лишь полстраницы.

Она снова ворвалась к Теду.

— Черт возьми, что здесь происходит?

Тот поднял на нее глаза. Волосы разметались, лицо раскраснелось, ее буквально трясло от ярости. «Господи, началось».

— Ты насчет обзора? — как можно спокойнее осведомился он.

— Во всяком случае, не насчет твоего здоровья! — взвизгнула Рут. — И если ты немедленно не ответишь прямо на мой вопрос, боюсь, тебе придется беспокоиться и о здоровье!

— Рути, о себе я позабочусь. А вот твое состояние меня действительно волнует.

Тед не лгал. Ему хотелось как-то успокоить ее. Он вышел из-за стола, прикрыл дверь, потом достал из бара виски и лед.

Рут ошарашенно глядела, как он разливает виски по стаканам. Он что, ненормальный? Они знакомы со школы, Тед лишь однажды видел, как она пьет. Это было давно. Бармицей ее брата.

Почему же Тед наливает ей виски?

Рут вдруг поняла: он собирается сказать ей что-то очень неприятное.

— О'кей, Тед, выкладывай.

— Это не мой секрет, — поморщился он. — А Кремера.

Она качнула стакан, и на дне зашуршали кубики льда. Она всегда так делала, когда нервничала.

— Если наш дорогой босс вдруг ни с того ни с сего невзлюбил моду, он не обязан сообщать мне об этом лично. Пока, во всяком случае. Обрисуй мне хотя бы контуры происходящего.

— Дело не в моде, — чужим голосом отозвался Тед.

Его тон еще больше встревожил Рут, и она глотнула виски.

— Значит, в моей секретарше. Хорошо, берите ее, если она вам так нравится. Но дайте мне временную.

Тед со злостью поставил стакан. В его жизни бывали минуты, когда он ненавидел дело, которым занимался.

— Рут, секретарша тоже ни при чем. Как и мода. С модой все в порядке. Не в порядке с Кремером. Тебе самой надо увидеться с ним и все выяснить.

— Вот оно что, — медленно произнесла Рут. — Почему же ты сразу не сказал? Значит, все? Я имею в виду свою работу. Он хочет, чтобы я ушла? Скажи, Тед, сколько у меня еще времени? — Тот залпом допил виски и налил вторую порцию.

— Понятно. Можно говорить даже не о месяцах, а о неделях. Но сколько именно?

— Недолго. О Господи, Рут, мне очень жаль, Я бы сказал тебе раньше, если бы…

— Но твое будущее оказалось важнее, — кивнула она, поднимаясь. — Я тебя не виню. У тебя жена и дети, которых нужно кормить. А мне, как говорится, терять нечего. И Майк поддержит меня, пока я не найду себе что-нибудь. Ладно, спасибо за то, что так тактично мне все рассказал.

Вернувшись к себе, Рут позвонила секретарю Кремера. Та велела не класть трубку и пошла к боссу.

— Он ждет вас через полчаса. Это удобно?

Рут ответила, что вполне, и положила трубку. Достав из сумочки особый ключ, она открыла верхний ящик, где хранила личные бумаги, не предназначенные для глаз секретарши: записки от любовников, конфиденциальные договоренности о гонорарах с внештатниками, экземпляр контракта.

Следующие полчаса она внимательнейшим образом изучала его, не пропуская ни одного пункта. Затем, подкрасив губы и пригладив волосы, Рут отправилась к Кремеру.

Тот встретил ее с каменным выражением лица.

«Ждет неприятностей. И даже не подозревает, насколько серьезными они могут оказаться».

— Чему обязан? — спросил он, кивнув ей на стул. — Ты сегодня что-то задержалась.

— Да, — любезно ответила Рут, — но я не хотела уходить, не прояснив кое-каких вопросов.

— А в чем дело?

— Да так, всякая мелочь. Например, моя секретарша. Точнее, ее отсутствие. То, как вы поступили с моим обзором. И ваше желание заменить меня на Трейси. Видите ли, у нее слишком мало опыта для такой работы. Она сядет в лужу с первым же серьезным заданием. Как во Франции.

Рут показалось, что в глазах Кремера мелькнул страх. «Значит, я права в своих догадках. Один-ноль в твою пользу, Рут Блюм».

Но главный не сдался. В плетении интриг он был намного опытнее Рут.

— Чего ты хочешь? — коротко спросил он.

Выдвинув ящик стола, Кремер достал какую-то бумагу, в которой она узнала свой контракт.

— Значит, мы с вами мыслим в одном направлении, — невозмутимо произнесла Рут. — Как вы трактуете пункт пятый?

— Так же, как его трактует наш адвокат. Мы предлагаем тебе половину указанной здесь суммы. В этом году ты слишком мало работала, чтобы надеяться на большее.

Она, наверное, ослышалась. В этом году она тяжело болела. Фактически чуть не умерла. А эти мерзавцы заставляют еще и платить за это. Невероятно.

Пытаясь выиграть время, она попросила стакан воды. «Первая догадка верна. Продолжай в том же духе. Это твой единственный шанс».

Пока Кремер возился у бара со стаканами, Рут вспоминала, что ей известно об этом человеке. Пьет мало. На людях всегда сдержан и безупречен. Его жена… как же ее зовут? Бернис. Живет в Хэмптонсе, вроде занимается разведением лошадей.

Вспомнила Рут и обед с Тедом в «Рубенсе». Ну, конечно же, все дело в Трейси. И как она раньше не догадалась? Вот почему Кремер дал ей колонку. «А теперь, судя по всему, еще и подарит мою должность».

Приняв от Кремера стакан воды, Рут поставила его на стол и как бы между делом поинтересовалась:

— А Бернис знает о Трейси? Или это ваш маленький интимный секрет?

Главный резко сел в кресло, издавшее какой-то шипящий, будто изумленный звук.

— Не понимаю, о чем ты. Но кажется, ты собираешь всякие сплетни обо мне. Дешевые и грязные сплетни.

— Не такие уж они и дешевые, — возразила Рут. — Любой из обедов в шикарных заведениях, куда вы ее обычно водите, стоит половину солидного недельного жалованья.

— Какие заведения? — Лицо Кремера начало багроветь, и Рут впервые увидела, насколько он стар.

— «Лютес», — с ходу высказала догадку Рут, — и другие. Не будем вдаваться в детали.

Схватив ее стакан, Кремер отпил половину, а когда снова взглянул на Рут, его лицо приняло уже нормальное выражение.

— Полагаю, ты делаешь из мухи слона. А сколько раз ты бегала обедать с Тедом? Но только одна из наших женщин использовала обеденный перерыв для занятий любовью с сослуживцем. Ее звали Кейт Кеннеди.

Это был дешевый прием, и Рут удовлетворенно вздохнула. «Смотри-ка, чуть его поприжала, и он уже начал совершать ошибки. То ли еще будет».

— Я всегда подозревала, что за этим стоит Трейси, которая ведет собственную игру, — негромко сказала она. — Ребята говорили, что она пойдет на все, лишь бы добиться своего.

— Кто говорил? — рявкнул Кремер. — Назови. Я хочу знать имена.

— Неужели ревнуете? — весело спросила Рут. — А я думала, вы более искушенный человек, Эд. Вы действительно полагали, что, кроме вас, у этой нимфоманки, моей бывшей помощницы, никого нет?

В кабинете повисла напряженная тишина. Разве что электрические разряды не проскакивали.

— Ты ничего не докажешь, — сказал наконец Кремер. — Или я ошибаюсь?

— Я не собираюсь ничего доказывать. Пока вы соблюдаете пятый пункт моего контракта.

— Сука ты, — процедил главный, — толстая, неблагодарная сука. Это грязный шантаж.

— Вот именно, — улыбнулась Рут. — И как вы намерены реагировать?

— Взгляну еще разок. — Кремер взял со стола контракт и буркнул: — Надо проконсультироваться с нашим адвокатом. Уверен, мы что-нибудь придумаем.

— Я тоже уверена. Когда вы захотите поболтать со мной, я буду у себя в кабинете.

Кремер мрачно глядел в спину уходящей Рут и думал: «Черт возьми, я и не подозревал, что она догадывается. Чем раньше мы избавимся от нее, тем лучше. И сделать это надо до того, как она успеет раздобыть нечто конкретное».

У Майка выдался сумасшедший день. Светская красавица, портрет которой он должен был сделать, оказалась вовсе не такой красивой. Вообще никуда не годилась. Поэтому гример и парикмахер занимались ею на час больше. В конце концов, они передали ее Майку, и тот со многими оговорками все-таки принял их работу. А когда наладили хитроумное освещение, она стала выглядеть даже привлекательной. Теперь дело было за Майком.

Ему потребовалось еще два часа, чтобы найти наилучший ракурс. К тому же избалованная сучка оказалась никудышной помощницей, все время ныла, что торопится, говорила, что если бы знала, то отменила бы у себя дома прием, ей вообще непонятно, сколько можно бегать вокруг с этими камерами. Господи, великое дело — щелкнуть фотографию.

Только многолетний опыт работы с подобными клиентами помог Майку сдержаться. Он молчал, пока работал. Зато потом высказал красавице все, что о ней думал:

— В сущности, вы сами виноваты.

— Почему? Я же пришла вовремя, разве нет?

— С вашим лицом, дорогая, мы все равно опоздали бы. Даже если бы вы пришли на два часа раньше. Я фотограф, а не волшебник.

Майк знал, что в «Лонг-Айленд Келлис» с ним теперь не будут разговаривать, хотя отдадут должное его снимкам. «Возможно, я теперь стану персоной нон грата на всем Восточном побережье».

Усаживаясь в спортивный «шевроле», Майк продолжал улыбаться. Мысль о том, что ему больше не суждено возиться с этой богатой избалованной женщиной, поднимала настроение. По дороге он раздумывал над предложением Джорджа Перри. Кто бы отказался стать совладельцем одной из престижных нью-йоркских студий? Но тогда ему придется бросить съемки и учиться бизнесу и менеджменту. Потому-то Майк до сих пор и сомневался.

«Ничего, обсудим все с Рут. Уж она сумеет увидеть проблему в перспективе».

— Рут! — крикнул он, толкнув входную дверь.

Ответа не последовало. Странно, уже половина девятого, а она обычно приходит раньше.

Рут была дома, но не отозвалась, потому что сидела в кухне с набитым ртом. Она умудрилась съесть почти все, что нашла в холодильнике, даже продукты, которые принесли только сегодня утром.

Майк понял, что случилось ужасное. Выхватив у нее из рук полусъеденную куриную ножку, он предложил:

— Может, лучше поговорим? О'кей, дорогая, ешь, пока не лопнешь, мне плевать. Но сколько бы ты ни съела, хоть вылижи холодильник, это не решит твоей проблемы. Даже если я сейчас принесу еще несколько упаковок с китайской едой.

— Твоя взяла, — наконец подала голос Рут. — Идем в комнату, я тебе все расскажу. А мусор уберу потом. Когда почувствую себя лучше.

Майк обнял ее и отвел в гостиную. За исключением персидского ковра, гордости Рут, все здесь появилось одновременно с Майком. Долгие годы он собирал коллекцию мебели в стиле модерн. Ей такое хобби было не по карману. Диван из Милана, книжный шкаф из плексигласа и стекла, который по заказу Майка сделал его друг из Сан-Франциско, эффектные светильники «ротофлекс» — все это превратило комнату в роскошную гостиную. Уютное гнездышко двух преуспевающих журналистов на Манхэттене.

Но теперь Рут считала, что недостойна жить в такой роскоши. Несмотря на талант и связи, ее выгнали с работы, как надоевшую домработницу. Кремер именно так все обставил. Ненужная домработница, которая недостойна сидеть на кожаном диване ценой в тысячи долларов.

Она рассказала Майку обо всем, не утаив ни одной мелочи. О коварстве Трейси, о грешках Кремера, о своих подозрениях насчет возможного участия Теда в этом грязном деле. Выслушав рассказ до конца, Майк только покачал головой:

— Хорошо, что ты рассталась с ними, дорогая. Талантливый человек вроде тебя не должен связываться с таким мусором. Как говорится, с дерьмом поживешь, в дерьмо и обратишься. Ты вовремя ушла.

— Наверно, ты прав. Но куда мне теперь податься?

— Господи, тоже мне проблема! Да у меня на примете с десяток иллюстрированных журналов мод, которые ухватятся за тебя, как только разнесется слух о том, что ты ушла из своей газеты. Вопрос лишь в том, кому ты отдашь предпочтение.

— А тебе не приходило в голову, что я, возможно, не захочу больше связываться с модой? За последние недели я лишилась многих иллюзий. Еще недавно я верила, что, если у тебя имеются способности или хотя бы чутье, тебя непременно ждет успех. Все это ерунда. Плевать, кто ты есть. Пусть даже Хелен Гарли Браун. Ты хороша лишь настолько, насколько это ценит твой работодатель.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь. Какое-то бесталанное дерьмо хочет выдвинуть свою подружку, ну и что? Жизнь продолжается. И не забывай о своих читателях. Они-то разберутся, что такое хорошо и что такое плохо. Не отказывай им хотя бы в этом.

— Ну и что они сделают? — поморщилась Рут. — Закидают Кремера письмами с жалобами, не видя больше моих обзоров? Не станут покупать газету? Не будь дурачком. Ты кое-что упустил из виду, Майк. Я болела полгода, и разве за это время тираж «Ньюс» сильно упал? Нет. А из Трейси Ривс, какой бы дурой она ни была, получится сносный редактор отдела. И можешь не сомневаться, Кремер обязательно подстрахуется толковыми внештатниками.

— О'кей, — сдался Майк. — В «Ньюс» обошлись с тобой по-скотски, и это им сойдет с рук. Ладно. Но почему ты не хочешь попробовать силы в другом издании?

— Ты не слушал, о чем я тебе говорила? В другом издании я буду на тех же птичьих правах, такой же служанкой, а когда перестану устраивать начальника, он вышвырнет меня так же, как Кремер вышвырнул из «Ньюс».

— Какой же выход?

Рут задумалась, потом сказала:

— Пока не знаю. Возможно, мне удастся собрать деньги и учредить собственный журнал. Хотя, я несильна в бизнесе. Да мне и не очень интересно. Можно поискать должность редактора. В крупных изданиях такой вакансии нет, однако можно найти контору помельче. По крайней мере, там я буду хозяйкой. Наконец я могу сесть тебе на шею. Рожать детей.

Майк направился к бару и вернулся с бутылкой шампанского и двумя бокалами.

— Значит, ты решила стать еврейской мамашей. Самое время. И можешь не бояться, что я прогоню тебя, если мне не понравится цвет глаз младенца. Ребенок будет твоей копией. Интересно, с такими же кудряшками и аппетитом? Меня особенно интересует последнее, тогда придется думать о приработках.

— Ты хочешь сказать, что тебе по душе моя идея?

— По душе? Да это первые разумные слова, которые я услышал от тебя за сегодняшний вечер. Нет, за все время нашего знакомства. Дорогая, почему ты раньше до этого не додумалась?

— Я не собиралась бросать работу. А ты не собирался на мне жениться.

— И не собираюсь. Как представлю семейное гнездышко, мне становится тошно. Мы же с тобой об этом говорили. Я не хочу жениться, но хочу прожить с тобой всю жизнь. Ты сама знаешь. Что скажешь по поводу ребенка? — спросил Майк, открывая бутылку.

— Я подумаю, — обещала Рут. — Идеального мужа из тебя все равно не получится. И ты даже не еврей. Но станешь ли ты хорошим отцом? Начнешь разъезжать по свету, а я тут возись с твоими отпрысками. Мне будет одиноко.

Напряжение, охватившее Майка, спало. Рут всегда поможет ему решить проблему, какой бы сложной та ни была.

— Знаешь, я хочу познакомить тебя с одним человеком. Его зовут Джордж Перри. Он владелец дизайнерской студии. Ему как раз пришла в голову одна идея…

«Он будет рвать и метать», — думала Трейси, сидя в такси. Расстояние между нею и Эдом Кремером быстро сокращалось.

Командировка во Францию закончилась провалом, и с этим уже ничего не поделаешь. И благодарить нужно Кейт Кеннеди. Ее и похотливого Дэвида О'Нейла.

Но Трейси умела жить по законам джунглей. Свой план она продумала в самолете, оставалось только подогнать под него «фактуру» и рассказать свою версию происшедшего всем, кто захочет ее слушать.

А версия такова. Кейт заранее договорилась об интервью с представителями Дэвида О'Нейла, а когда Трейси попыталась сделать материал, то натолкнулась на глухую стену. Она даже рискнула подойти к столику кинозвезды в роскошном французском ресторане («Надо будет содрать с «Ньюс» деньги за это, да побольше»). Но Дэвид О'Нейл отказался давать интервью. И Трейси пошла ва-банк. С помощью одного аристократа, Джереми Бойла, она узнала, где остановился Дэвид О'Нейл, и зашла в его номер.

Здесь у Трейси возникло затруднение. Стоит ли признаваться, что она переспала с актером? В конце концов, можно сказать, что сделала это не по доброй воле. Или соврать, что после бокала шампанского Дэвид О'Нейл ее прогнал?

Последний вариант надежнее. Трейси выходила из сомнительного положения с незапятнанной репутацией. Как женщина. Что же касается репутации журналиста, то об этом она как-то не задумывалась.

Приехав в «Ньюс», она заперлась в женском туалете, где причесалась и заново накрасила губы, а оттуда прямиком направилась к Кремеру. «Скорее бы развязаться с этим и поговорить о главном. О месте Рут».

Но по мере того как она рассказывала Кремеру свою версию, тот все больше раздражался и наконец пришел в бешенство.

— Ты хочешь сказать, что пила с О'Нейлом? И не в ресторане, а у него в номере? — заорал он.

— Да, но из этого ничего не вышло. Он не пожелал дать мне интервью.

Взгляд Кремера стал ледяным.

— И сколько времени ты пробыла с этим человеком? — глухо спросил он. — Извини, конечно, за нескромный вопрос.

— Около десяти минут, а что?

«К чему он клонит, старый козел?»

— Что? Я тебе отвечу. Пробыв десять минут в обществе голливудской кинозвезды, ты могла бы написать целую статью. Даже если бы он читал телефонный справочник, черт возьми!

В глазах у Трейси заблестели слезы.

— Но я же говорю, Эд… Он обещал все Кейт Кеннеди. Они договорились заранее, до открытия фестиваля!

— Дура! Мне плевать на то, о чем они договорились. Пусть даже О'Нейл обещал на ней жениться, меня это не волнует. Меня волнует то, как ты себя повела! Ты говоришь, что пробыла десять минут в номере у Дэвида О'Нейла. Вы даже выпили по бокалу. Почему же ты не вытянула из него в такой обстановке несколько слов? Задала бы пару вопросов, он бы ответил. Вот тебе и материал. Если бы ты не писала ничего резкого и похвалила его картину, он бы не стал возражать.

Трейси подавленно молчала. Кремер обозвал ее дурой, и ей нечего возразить. Что она могла сказать? «Дэвид обещал дать интервью. За это я с ним переспала, и не моя вина, что этот гад обманул меня». Так, что ли?

— Прости, Эд, — пролепетала она. — Я все испортила. Я не хотела. Честное слово…

В линялых джинсах и свободном балахоне она вполне сошла бы за уличного мальчишку, если бы не волосы. Перед отлетом Трейси зашла в салон «Карита», и теперь ее волосы мягкими блестящими локонами спадали на плечи. В этой прическе было почти неземное очарование. Все сразу видели в Трейси не просто женщину, а красавицу.

Такое же действие оказали ее волосы и на Кремера. Он тяжело вздохнул, понимая, что ведет себя как дурак.

— Почему бы тебе не пойти домой, Трейси? — сказал он как можно любезнее. — Примешь ванну, поспишь, акклиматизируешься. А когда почувствуешь себя лучше, поговорим.

— Поговорим? О чем? Надеюсь, ты не собираешься меня уволить?

— Пока нет. Хотя соблазн велик.

Трейси вмиг оказалась за дверью. Расспрашивать Кремера насчет Рут она поостереглась. Лучше самой все узнать.

Зайдя в отдел, Трейси от изумления открыла рот. Офис и приемная выглядели как после взрыва. Ящики шкафов выдвинуты, на полу пачками лежали материалы, все остальное было свалено в большие целлофановые мешки. За машинкой сидела Бретт и разбирала огромную кипу почты.

— Черт возьми, что здесь произошло? — воскликнула Трейси.

Секретарша подняла глаза:

— Ты еще спрашиваешь? Можно подумать, ты не знаешь, что здесь произошло.

Бледность на лице Трейси сменилась румянцем. Она почуяла, что на горизонте для нее забрезжил свет.

— Меня же здесь не было, — раздраженно сказала она. — Сдается, кто-то отсюда съезжает.

— Вот именно. Рут съезжает. Но на твоем месте я не стала бы с ней прощаться. А то она может запустить в тебя машинкой.

Трейси поняла, что счастье улыбнулось ей сегодня во второй раз.

Кремер не стал ей звонить. Она уже наверняка знает о повышении. Сам он засиделся допоздна, а ночь провел без сна, думая о том, что стоит ему только позвонить, и Трейси примчится.

На работе он появился рано и стал ждать ее. В десять часов секретарь доложила, что Трейси Ривс просит ее принять.

Он распорядился впустить мисс Ривс в половине одиннадцатого. Ничего, подождет. Это собьет с нее спесь.

Но Трейси не огорчилась бы, даже просидев целый день.

В то утро она выглядела как юная Джоан Кроуфорд. На ней были узкий черный костюм с бархатным воротником, какие носят в фильмах редакторы отдела моды, несчетное количество золотых украшений и сдвинутая набок маленькая шляпка с вуалью.

Кремер откинулся на спинку кресла и расхохотался.

— Что смешного-то? — обиделась Трейси.

— Я еще ничего не сказал тебе о новой работе, — задыхаясь от смеха, проговорил он, — а ты уже готова.

— Я получила ее или нет?

Ему захотелось немного поиграть с ней, продлить удовольствие еще минимум на полчаса. Но Кремер подумал: «А зачем? Она красивая девчонка, с которой мужчина чувствует себя мужчиной. Зачем ее мучить?»

— Да, — коротко бросил он.

Трейси сначала охнула, потом взвизгнула и кинулась ему на шею.

— Милый, милый, милый, — тараторила она, — как же мне отблагодарить тебя за это?

— Не надо сцен. Кто-нибудь может войти, и что о нас тогда подумают?

— А мне плевать. Ты меня сегодня осчастливил так, как никто и никогда. Разве я не могу выразить свою радость? — Она помолчала и добавила: — Кстати, сейчас только пол-одиннадцатого, и никто еще не пришел на работу.

— Почему же ты решила, что я на месте?

— Я знала, что ты хочешь меня видеть и не дотерпел бы до окончания утренней летучки.

Трейси осторожно сняла нелепую шляпку, положила ее на стол и, прежде чем Кремер успел ее остановить, расстегнула юбку, которая соскользнула до лодыжек.

— Боже мой, Трейси, — простонал он.

Но та уже расстегивала свой «редакторский» жакет. Заметив, что она без лифчика, Кремер начал терять над собой контроль. Его охватило слепое желание поцеловать эту нежную грудь.

Он встал перед Трейси на колени. Аромат ее только усилил возбуждение. Не помня себя, он схватил губами розовый сосок на левой груди. Несколько минут Кремер упивался ее телом. Язык медленно скользил вниз.

Трейси извивалась под его ласками и наконец раздвинула ноги. Он заставил ее ждать полчаса, она тоже не дала его языку сразу проникнуть в нее.

Кремер выпрямился и начал расстегивать брюки. Но Трейси сказала:

— Здесь есть место получше пола.

И направилась к внушительному рабочему столу. Любовно погладила кожаную поверхность. Во время летучки на нем разложат гранки с материалами, а пока стол в ее распоряжении, и она вольна делать на нем, что ей захочется. Трейси осторожно присела на краешек, как бы проверяя, выдержит ли он ее тяжесть, потом закинула на него ноги.

Кремер сразу понял. Он тут же оказался рядом, повалил ее на стол, затем стянул брюки и, не медля, вошел в нее.

В этот момент дверь кабинета открылась, и на пороге возник Тед Геблер.

Все трое замерли. Тед у двери. Трейси на столе. А Кремер словно примерз к ней. Затем он оттаял.

Через две секунды он был уже на ногах и застегивал брюки. Взяв Теда за руку, он вывел его из кабинета. У двери Кремер обернулся и рявкнул:

— Одевайся и вон отсюда! Чтоб я тебя здесь больше не видел. Ни в этом кабинете, ни в этом здании. Ты поняла?

Трейси поняла. Вмиг одевшись, она выскочила через боковую дверь и бросилась к личному лифту главного.

Попадаться сейчас на глаза Теду Геблеру и Эду Кремеру ей совершенно не хотелось.

Она еще не знала, что ей больше не суждено увидеть ни Теда Геблера, ни Эда Кремера, никогда не придется вновь побывать в редакции «Дейли ньюс».

Так было решено за обедом в клубе «21» Тедом Геблером, потягивавшим сухой мартини, и Эдом Крекером, пьющим минеральную воду. Утреннего опьянения ему хватит до конца жизни. С сегодняшнего дня от его трезвого взгляда на вещи зависело очень многое. В том числе и собственное выживание. Поэтому он пригласил Теда Геблера на обед и обещал немедленно уволить Трейси.

— Какое-то помрачение рассудка, — объяснял Кремер. — Ужасная ошибка. Впрочем, ты меня понимаешь, старик? Ты сам недавно прошел через это.

Тед закрыл лицо руками. Да, у них с Кейт был роман, однако никто не мог бы ничего доказать. Никто не заставал их на месте. И Эду Кремеру не удастся отделаться легким испугом.

К тому времени, как им принесли кофе, главный уже был готов на любую сделку. Лишь бы Тед держал язык за зубами.

Тед наказал бренди, принял от официанта сигару и выложил свои условия. Он хотел, чтобы заместителем главного назначили его, а не Билла Герати. И чтобы он приступил к работе в новой должности с сегодняшнего дня. И еще. Рут должна вернуться в редакцию.

Кремер, поджав губы, изучал человека, сидевшего напротив. Упорный. Беззастенчивый. Года через полтора, возможно, станет примериваться к креслу главного редактора.

При других обстоятельствах Кремер не назначил бы своим заместителем ни Теда, ни Герати. Он выбрал бы кого-нибудь другого. Но теперь поздно рассуждать. Обстоятельства изменились, и Кремер уже внутренне готовился к повой жизни, когда ему придется все время оглядываться. Перспектива, что и говорить, не радужная.

— Ты абсолютно уверен в Рут? Я уже распорядился насчет ее выходного пособия. А раз дошло до этого, полагаю, она не захочет вернуться.

— Давайте не будем гадать. Пусть решает сама. Когда Рут узнает о Трейси, мне кажется, у нее возродится интерес к нашей газете.

— Делай, как знаешь, — вздохнул Кремер. — В конце концов, редакторов отделов назначает заместитель главного. С моего одобрения, конечно.

Тед втянул сигарный дым и закашлялся. Ничего, привыкнет. Заместитель главного редактора должен курить дорогие сигары и ходить в такие рестораны, как «21».

— Я уже получил одобрение по этой кандидатуре? Насчет Рут?

— Конечно. Если она захочет вернуться в газету, кто я такой, чтобы ей мешать? — Кремер пристально взглянул на него, и Тед похолодел. — И вот еще что. Сегодня тебе крупно повезло. Очень крупно. Я ничего не мог поделать, только не думай, что все уже позади.

Тед подался вперед.

— В каком смысле? — удивился он.

— Не будем лицемерить. Нам обоим известно, почему я отдал должность зама тебе. Но предупреждаю: если ты посмеешь шантажировать меня еще раз, я сразу уволю тебя. Да, меня тоже вышвырнут из газеты. Но на улице мы окажемся вместе.

Кремер подозвал официанта, подписал чек и, не дожидаясь Теда, ушел.

Тот с уважением смотрел ему вслед. Кремер сегодня проиграл. Тед моложе и сильнее, ему тоже известны законы джунглей. Но он готов снять шляпу перед стариком. Кто-кто, а уж он умел компенсировать потери.

 

ГЛАВА 17

Дуг Фримен занимался любовью чрезвычайно обстоятельно, знал, как доставить женщине удовольствие, и делал все, чтобы не ударить в грязь лицом. Кейт трогало его отношение. И было неловко оттого, что Дуг старается зря. Никакого возбуждения она не испытывала.

Им обоим не хватало страсти. Ночью они как бы продолжали дружескую беседу, что еще больше их сближало. Кейт это вполне устраивало.

По-настоящему хороших знакомых в городе у нее было немного. С Аланом Бейкером приятно общаться за обедом, но после работы он занят только семьей. Иногда Алан приглашал Кейт к себе домой на воскресный ужин. Равно как и Петерсоны. Но подобные визиты лишь подчеркивали ее одиночество.

С появлением Дуга Фримена все изменилось. У него было много друзей и знакомых, большинство из которых тоже оставались холостяками. Одни вообще не женились, другие развелись. Многие с кем-то жили, но семьями не обзаводились. Кейт с Дугом тоже не имели серьезных намерений, не объяснялись друг другу в любви, не ревновали. Если Кейт что-то раздражало, она прямо говорила об этом. Дуг поступал так же. Все было честно, ясно и понятно.

Со временем Кейт лучше узнала этого умного и деликатного человека. Внешний лоск оказался только маской. Дуг Фримен родился в семье бедняков из Мидлендса и стыдился этого. Кейт только сейчас по-настоящему осознала разницу между Америкой и Англией.

В Штатах никого не заботит прошлое человека. Важно лишь его настоящее. Но в старой доброй Англии с ее классовыми традициями иные правила игры. Здесь о человеке судят по его происхождению. И Дуг всегда скрывал, что отец работал простым строителем. Он погиб, когда мальчику было всего четыре года. Матери пришлось жить с тремя детьми на государственное пособие, и через год она сбежала с коммивояжером. Дуг ее больше не видел.

Социальные работники уговорили какую-то дальнюю родственницу взять сестер Дуга, а он сам рос в приюте.

Однако, Бог все же позаботился о своем чаде, наградив Дуга Фримена умом и привлекательной внешностью. Благодаря первому дару он был отличником в школе, добился именной государственной стипендии и переселился из сиротского приюта в университетское общежитие.

Получив диплом с отличием, Дуг без труда устроился стажером в одну из центральных газет. Отсюда, благодаря своей внешности, он пробился на Флит-стрит. Жена босса в один из своих наездов в провинцию обратила внимание на Дуга, и уже через неделю ее стараниями Фримена перевели в лондонскую «Газетт». Там он познакомился со своей благодетельницей поближе.

Впрочем, Дуг, обладающий таким умом и целеустремленностью, и без нее добился бы в жизни успеха. Жена босса лишь ускорила этот процесс.

Роман длился год, а когда он закончился, Дуг стал подыскивать новую работу. У него уже были и необходимый жизненный опыт, и репортерское чутье.

На его счастье, в «Файнэншл таймс» освободилось место кинокритика. Дугу потребовалось всего несколько дней, чтобы получить эту работу.

С этого момента вся жизнь Фримена была связана с «Файнэншл таймс», здесь он вырос до редактора отдела искусств. Несколько раз его пытались переманить другие газеты, но «Файнэншл таймс» всегда удерживала его, повышая жалованье. Если бы Кейт остановила тогда свой выбор на нем, она бы в итоге осталась ни с чем. А Дуг заметно бы обогатился.

Работать вместе, им было не суждено, зато они стали друзьями, и такое положение обоих вполне устраивало.

К осени их встречи стали регулярными. Уикэнды и две-три ночи в неделю они проводили вместе, то в холостяцкой квартире Дуга, то в уютном домике Кейт, не оставляя никаких личных вещей. Она чувствовала, что Дугу иногда требуется полное уединение. Да и у Кейт не возникало желания переехать к нему. Вряд ли это сблизило бы их больше.

И в ноябре, направляясь на встречу с любовником в Би-би-си, Кейт вдруг поняла, что все это время она пыталась совместить несовместимое.

В Би-би-си устраивали прием, который открывал Рождественские праздники, и Кейт с Дугом решили недолго побыть там, а затем пойти ужинать к Петерсонам.

На Кейт были модная юбка, твидовый жакет и туфли без каблуков. Волосы свободно падали на спину. Она специально отрастила их, это нравилось Дугу. Взглянув в зеркало, Кейт отметила, что выглядит помолодевшей лет на десять. Из зеркала на нее смотрело юное, нежное и удивительно женственное создание. Кейт улыбнулась своему отражению.

«Как все-таки обманчива внешность, — подумала она, вызывая лифт. — Я, например, похожа на Алису в Стране Чудес, хотя никогда еще не чувствовала себя такой уверенной и сильной. Джереми Бойла я проглотила бы сейчас как легкую закуску. Впрочем, и любого другого, кто попытался бы меня обмануть».

Наконец лифт опустился, и Кейт быстро шагнула в пустую кабину, поскольку никогда не доверяла этим подъемным устройствам, особенно в Англии. Повернувшись к двери, она оказалась лицом к лицу с Чарли Гамильтоном, вошедшим следом за ней.

Он повел себя с той решительностью, которая снискала ему славу исключительно предприимчивого человека по обе стороны Атлантики. Чарли нажал и придержал кнопку «СТОП», затем наклонился и поцеловал Кейт в губы.

Минут десять лифт стоял между первым и вторым этажами, а затем поехал. Вниз.

Обняв Кейт за плечи, Гамильтон повел ее к выходу. Дважды их пытались остановить. Сначала какой-то продюсер, затем только что вошедший Дуг.

Для Чарли оба, казалось, не существовали. Кейт начала было возражать, но тут же умолкла. Она уже не знала, что с ней случится в ближайшие пять минут или в ближайшие пять дней.

Ей было известно только одно: Чарли Гамильтон вернулся, она больше не одинока. Бедный Дуг. Он согревал ее ложе, пока к ней не вернулся мужчина, которого она по-настоящему хочет. Нужно будет извиниться. Но позже.

Она теснее прижалась к Чарли. «Больше не оставляй меня, я этого не переживу».

На улице лил дождь. Не спрашивая согласия, Чарли запихнул Кейт в такси и велел шоферу ехать на Клиффорд-стрит.

— Куда ты меня везешь? — спросила она.

— Ужинать, конечно. Взгляни на часы.

— Как глупо с моей стороны, — вздохнула Кейт. — Я же обязана знать. Пусть лопаются биржи, пусть убивают президентов, Чарли Гамильтон должен принимать пищу своевременно.

— Значит, это до сих пор не дает тебе покоя? — весело спросил он.

— Разумеется. Я не люблю, когда меня считают трофеем. Работа — важная часть моей жизни. Так было до нашего знакомства. Так будет и впредь.

— Я это понял. Иначе зачем бы мне уговаривать в Канне Дэвида О'Нейла? Кстати, я даже не получил за это спасибо.

— Я пыталась.

— Что-то я не заметил.

— Когда я узнала, то сразу позвонила тебе в номер, однако не застала. По-английски там никто не говорил, а поскольку я опаздывала на самолет, то и решила позвонить тебе уже в Лондон.

— И опять меня не застала, потому что я был в Штатах. Дорогая Кейт, мы с тобой запутались. Я хотел лишь простой любовной связи. Без драм. Не собирался влезать в шкуру чеховских и шекспировских героев. А что получилось? Мы оба закончили «Комедией ошибок».

Она теснее прижалась к нему.

— Мне нравится «Комедия ошибок». У нее счастливый конец.

Машина остановилась перед высоким и узким домом с простой черной дверью. Расплатившись с шофером, Чарли нажал кнопку звонка. Дверь почти сразу же открыли, и на пороге возник швейцар.

Они вошли в маленький холл с резной спиральной лестницей. Вокруг сверкали полированное дерево и начищенная медь. Короче, Англия времен королевы Виктории в двух минутах ходьбы от Бонд-стрит, лондонского торгового центра. На Манхэттене такого не встретишь.

— Где мы? — тихо спросила Кейт.

— В моем клубе. В другом месте нам пришлось бы заказывать столик. Идем в бар, кажется, тебе сейчас не повредит что-нибудь бодрящее.

Кейт попала в какой-то иной мир. Она, конечно, слышала об английских мужских клубах, но не представляла, как они выглядят на самом деле.

Поднявшись по лестнице, они с Чарли оказались в комнате с деревянными панелями, горящим камином и старинными портретами предков. В стиле Хогарта.

В углу двое пожилых мужчин играли в триктрак, а за аркой находилась другая комната, поменьше, но лучше освещенная. В баре никого не было, что Кейт вполне устраивало. Ей не хотелось общаться с незнакомыми людьми в этом странном месте, к тому же ей казалось, что они все равно говорили бы на разных языках.

Да и человек, который стоит рядом, берет аперитивы и заказывает ужин, в сущности, тоже незнакомец.

— Знаешь, дорогая, у тебя сейчас такой вид, словно ты в шоке, — заметил Чарли. — Не волнуйся, первые сто лет будет трудно, потом освоишься.

Столовая тоже оказалась полупустой. Чарли объяснил, что в пятницу многие члены клуба уезжают в свои загородные поместья.

Они сели за столик у камина. Англичане плохо отапливают помещения, и вскоре левая нога Кейт нагрелась от камина, а правая замерзла.

И это помогло ей восстановить душевное равновесие. Да, в этом клубе висят старинные картины, и красное дерево здесь, наверное, бесценно. Зато англичане так и не сумели провести центральное отопление.

Страх перед величием обстановки исчез, и Кейт стала прислушиваться к тому, что говорил Чарли. А он рассказывал о своей поездке в Калифорнию и о заключенной сделке.

Говоря о деле, Чарли словно оживал, и Кейт постепенно увлеклась его рассказом настолько, что забыла о том, где находится. Он описывал людей, с которыми встречался. Актеров с их легко ранимым самолюбием. Продюсеров, которых интересовали не столько таланты, сколько их цена. Ну и конечно, центральное место в рассказе занимали сами переговоры. Это Чарли любил больше всего, ради этого он и ездил в Голливуд.

Но тут к их столику подошла официантка, и Кейт вернулась к действительности.

— Что-то не так? — обеспокоенно спросил Чарли.

— Я чувствую себя здесь не на месте.

— Да ладно тебе притворяться.

— О'кей, буду с тобой откровенна. Когда ты рассказываешь об Америке и о том, чем там занимался, мне это понятно. Но эти люстры, восточные ковры, то, как ты говорил с официанткой… Будто она служанка в твоем доме. Это мне понять трудно. Сразу возникает ощущение, что ты — другой человек. Незнакомый и непонятный.

— Зачем так прибедняться? Насколько я помню, ты родилась в Вестчестере, а не в Бронксе.

— Но расстояние между Вестчестером и британской аристократией — полмира.

— А занимаясь любовью, мы тоже были далеки?

— Намного ближе, чем сейчас.

— В таком случае, — сказал он, кладя вилку, — нам пора отправляться домой.

Выходные они провели в его квартире на Итон-сквер. Если бы она шла к Дугу, то сначала забежала бы к себе, чтобы сменить белье, захватить косметику и, может, какие-нибудь джинсы. Но она направлялась к Чарли, следовательно, ни в чем не нуждалась. Она пользовалась его мылом и шампунем. Когда было холодно, надевала один из его халатов, а когда хотела есть, опустошала его холодильник. Кейт была счастлива.

Почти все время они лежали в постели. А в промежутках между сексом разговаривали. Он рассказывал ей о своей жене, она ему — о Теде. Ей почему-то казалось, что это поможет его забыть.

— Я и не ожидал, что ты окажешься невинной девочкой, — сказал Чарли. — В твоем возрасте это выглядело бы странно.

— Но рассчитываешь на то, что я тебя полюблю?

— Да. Без любви все это пошло.

Кейт улыбнулась, подумав о Дуге.

— Не столько пошло, сколько бессмысленно. Но любовь ко многому обязывает.

— Тогда ограничимся привязанностью. Или участием. Прекрасные чувства, если ты еще не готов к любви.

— Но я хочу любить тебя, черт возьми. Только мне кажется, это невозможно.

— Почему невозможно? Дело во мне или в тех местах, где я бываю?

— Скорее в тех местах. Взять хотя бы вчерашний клуб. Для меня это совсем другой мир. Я никогда не привыкну, даже если б захотела.

— Я и не заставляю тебя привыкать, — с некоторым раздражением ответил Чарли. — Мне просто хотелось, чтобы ты взглянула. Это могло показаться тебе скучным и старомодным, Кейт, однако в такой обстановке я вырос и, между прочим, всю жизнь вынужден был привыкать к чуждому мне. Как ты думаешь, легко ли молодому родовитому англичанину самому пробиваться в том мире, где люди привыкли зарабатывать себе кусок хлеба трудом? В твоем мире, Кейт. Я уже рассказывал тебе, что начинал свою карьеру актером в провинции. Я даже говорил по-другому. Всякий раз, когда я заходил в паб и заказывал пиво, люди прыскали со смеху. Но я выдержал. И привык. Хотя и не сразу. За одну ночь такие вещи не происходят.

Кейт по-новому взглянула на своего любовника.

— Прости, — сказала она. — Я не знала. Настолько увлеклась собственной персоной, что совершенно забыла о тебе. Прости, если я грубо отозвалась о твоем мире.

Чарли притянул ее к себе:

— Ты защищала свой мир, дорогая. Ничего, скоро нам будет легче.

Чарли ошибся. Все только усложнилось. Но, решив полюбить, Кейт уже не могла остановиться на полдороге. Более разумная женщина провела бы четкую границу дозволенного, ибо Чарли Гамильтон требовал слишком многого: ему нужна была копия покойной жены. Но Кейт поплыла по течению.

Файона прекрасно готовила, поэтому Чарли ожидал, что Кейт тоже начнет устраивать маленькие званые обеды. Или даже пиршества для них двоих. Увы.

Летом Файона играла в теннис, а зимой охотилась верхом. И то и другое у нее здорово получалось. Кейт же могла выделить лишь час на тренажерный зал три раза в неделю. Не больше.

Через пару месяцев Чарли сделал новое открытие: Кейт не умеет вышивать и не интересуется старинным фарфором. К тому же грязное белье она сдавала в прачечную. Более того, она ждала, что и он будет поступать так же.

Чарли все это очень смущало. Он никогда еще не встречал женщину, для которой смысл жизни заключался не только в удовлетворении желаний мужчины. Независимость Кейт явилась для него большим испытанием.

Кейт тоже недоумевала. В том мире, где она родилась и выросла, женщины не привыкли ставить себя на второе место лишь по половому признаку. Кейт никому этого не позволяла. Ни отцу. Ни трем братьям. Не говоря уже о любовниках. Даже Тед помогал ей готовить, когда они ужинали вместе. А этот человек желает иметь любовницу-служанку.

Казалось, подобные отношения не могли продолжаться долго. И все же…

Несмотря на сюрпризы, которые они ежедневно преподносили друг другу, на постоянно возникавшие недоразумения, оба не представляли себе жизни друг без друга, как сиамские близнецы. Стоило одному из них куда-то отлучиться хотя бы на одну ночь, другой уже не находил себе места.

«Наверное, это любовь, — думала Кейт, разбираясь в сложном рецепте boeuf bourgignon, — Иначе я даже на пушечный выстрел не подошла бы к кухонной плите».

К себе домой Кейт забегала нечасто. В основном чтобы сменить белье или захватить вечернее платье, если они собирались куда-нибудь. На выходные Гамильтон с чемоданом приезжал к ней.

Однажды утром Чарли разбудил ее очень рано, посадил в свой темно-синий «роллс-ройс» и безо всяких объяснений отвез домой. Проводив ее в кухню, он вдруг сам начал готовить кофе.

— Так, — раздраженно сказала Кейт, — может, ты объяснишь, что все это значит? Если ты хочешь от меня избавиться, то разве нельзя было найти для прощания другое время?

— Я не собираюсь от тебя избавляться, Кейт. Я намерен упорядочить нашу жизнь.

— Переходи к делу, — перебила она. — Я уже проснулась.

— О'кей, ты сама меня об этом попросила. Короче, я хочу, чтобы ты переехала ко мне. Окончательно.

Кейт приоткрыла от изумления рот. Увидев выражение ее лица, Чарли обнял ее.

— Я не прошу тебя выходить за меня замуж. Пока. Но этой цыганской жизни пора положить конец. Давай вести себя как взрослые люди. Все уже давно знают, что мы живем вместе. И Петерсоны. И твои сотрудники, и мои. Даже твой экс-дружок, черт возьми.

— Ну, раз ты приводишь такие аргументы, то пожалуй, — задумчиво произнесла Кейт и тут же добавила: — Но этот дом я оставлю за собой и часть вещей здесь, на тот случай, если кто-нибудь из нас передумает. Мне будет куда вернуться.

Чарли хлопнул ладонью по ноге.

— Еще не переехала, а уже говоришь о возвращении. Извини, дорогая, я предложил так неожиданно, без подготовки. Наверное, мне следовало прежде сказать, что я люблю тебя и хочу всегда быть с тобой. Каждые пять минут ты убегаешь к себе, то за феном, то за трусиками. Меня это раздражает.

Кейт с облегчением вздохнула, поставила чашку с кофе и взяла Чарли за руку.

— Иди за мной, — сказала она, ведя его в свою спальню, где в углу стояли чемоданы, которые она привезла из Нью-Йорка. — Если ты поможешь отнести все это вниз, я сейчас же начну укладываться.

— Почему ты столь быстро изменила свое мнение, любовь моя? — удивился Чарли.

— По одной маленькой причине. Иначе бы я не двинулась с места.

— Не понял?

— Значит, ты не слышишь, что говоришь? Или не понимаешь слов, Чарли Гамильтон? Ты сказал, что любишь меня. Полгода я торчала у твоей кухонной плиты в надежде услышать эти слова, и наконец ты их произнес.

Он заключил ее в объятия, нежно опустил на узкую складную кровать и стал медленно раздевать. Потом они занялись любовью.

Ей казалось, что прошло несколько часов. Совершенно обессилев, она молча лежала на кровати. Первым заговорил Чарли:

— Тебе не обязательно каждый раз говорить о своих желаниях. Я и сам знаю.

Чарли почему-то никогда не говорил ей об этой девушке. Фотография в серебряной рамке стояла на пианино в гостиной. Другую — она видела в кухне на шкафу. И в альбоме. Высокая, стройная, с темными волосами и взглядом английской аристократки.

Кейт подозревала, что это последнее увлечение Чарли, но она сама не заговаривала на эту тему. Войдя однажды в гостиную и заметив, как грустно Чарли смотрит на фотографию, она решила, что хватит отмалчиваться.

— Кто это? — спросила она и, не получив ответа, раздраженно сказала: — Мне все ясно. Ты ее когда-то любил, так что скажи прямо, кто она. Чтобы я успокоилась.

— Я ее до сих пор люблю. И, наверное, всегда буду любить.

«Значит, все хуже, чем я думала».

— Назови хотя бы ее имя. Расскажи, откуда ты ее знаешь, а потом решим, как мне к этому относиться.

— Не волнуйся, дорогая, она тебе не соперница. Беда в том, что она вообще никому не соперница. Если бы в свое время о ней как следует заботились, не возникли бы и эти проблемы.

— Ты еще не сказал, кто она такая.

— Ее зовут Мария. Мария Гамильтон. Моя дочь.

— Чарли, я не знала, что у тебя есть ребенок. Почему ты не говорил мне о ней раньше?

— А зачем? Она далеко отсюда. В хороших руках, как принято говорить. Впрочем, теперь я не уверен…

— Где она, черт возьми? Почему ты вообще отправил ее куда-то из дома? Ты же сказал, что любишь ее.

— Люблю, но я бы все равно с ней не справился. У Марии очень серьезные проблемы, я не хотел рисковать и послал ее учиться в Швейцарию. Два года назад.

— А теперь что-то случилось. Я права?

— Да, Кейт, — вздохнул он. — И я ума не приложу, что делать.

— Расскажи мне о ней. Все. Не скрывай ничего. Тогда, возможно, я помогу тебе разобраться. Я не такой уж большой специалист по девочкам-подросткам, но ведь когда-то я сама была такой.

— Ты действительно хочешь, дорогая? История малоприятная.

— Да, хочу.

Рассказ оказался долгим, но Кейт ни разу не прервала его, оба даже не вспомнили об ужине.

Мария имела несчастье родиться девочкой. А Файона очень хотела сына, и, когда Господь не внял ее молитвам, она страшно расстроилась.

Матери, как правило, любят своих детей независимо от их пола. Но Файона была другой. Спокойная и покладистая, она предоставляла другим распоряжаться ее жизнью. Сначала решения за нее принимал отец, а потом Чарли. Зато в домашних делах она стала полновластной хозяйкой. Именно она решала, какой ситец пойдет на занавески, а каким следует обить диваны. Она утверждала меню завтраков, обедов и ужинов. И когда речь шла о детях, слово Файоны было законом.

Таким образом, Мария имела наглость пойти наперекор желаниям матери. Но кроме пола у нее оказалось и много других проблем. Например, внешность. Когда девочка чуть подросла, всем стало ясно, что она не похожа на мать. Ни женственной грации, ни изящества. Мария была крепеньким ребенком с сильными ручками и ножками, а громким голосом она могла поднять даже мертвого.

Когда Мария по ночам плакала, она будила не только няню, экономку и повариху. Она будила Файону и своего отца Чарли, который умолял жену успокоить младенца, но та неизменно отвечала, что если дети кричат, успокаивать их должны няни. Это всем известно.

К сожалению, Мария об этом не знала и проплакала все детство. Что бы она ни делала, как бы ни старалась, ей ни разу не удалось порадовать Файону.

Составление букетов, вышивание гобеленов и танцы ей не давались. Она была слишком большой и неуклюжей для подобных занятий.

Нет, она многое умела, просто все это было не то, чего от нее требовала мать. Мария пошла в отца не только внешне. Она любила математику и химию, отлично плавала, играла в теннис, легко отрывалась от преследователей на хоккейной площадке.

Если мать лишь хмурилась при упоминании этих достижений, то отец радовался от всего сердца. Чарли гордился своей дочерью и не скрывал этого. Но Мария с ранних лет поставила перед собой невыполнимую цель: она хотела, чтобы мама ее полюбила. И она решила ни перед чем не останавливаться.

Когда детство сменилось отрочеством, Мария поняла, что должна выглядеть как мама. С волосами ничего не поделаешь. У нее темные, а у Файоны светлые. То же самое и с лицом. В двенадцать лет еще рано делать пластическую операцию. Но одна вещь ей по силам. Она может стать тоненькой. И Мария перестала есть.

Уже через три месяца она при росте пять футов шесть дюймов весила шесть стоунов. Мать наконец обратила на нее внимание, но не так, как хотелось бы Марии. Ее отправили к врачу на Харли-стрит, назвали сумасшедшей и приказали есть.

При весе в пять стоунов ее положили в больницу, и следующие два года Мария оттуда практически не выходила. Ее кормили насильно, чтобы она вернула прежнюю форму, но когда ее выписывали, она снова начинала голодать.

По иронии судьбы она выжила только благодаря смерти матери. Ибо когда Файоны не стало, исчезли сразу две проблемы. Марии уже не надо было добиваться, чтобы мать ее заметила, а следовательно, не требовалось и морить себя голодом. Теперь ее окружали другие люди: инструктор тренажерного зала, бабушка и актриса, с которой у отца завязался роман. К счастью для Марии, ни одна из этих женщин не была худенькой.

Когда мать Чарли предложила отдать девочку в швейцарскую школу, тот вздохнул с облегчением. За здоровье дочери больше можно не опасаться. В Швейцарии она, возможно, научится быть женственной и грациозной.

Он подписал чек на довольно крупную сумму, которая требовалась для завершения образования дочери, договорился с матерью, что каникулы Мария будет проводить у нее, и с этой минуты перестал о ней беспокоиться.

А недавно ему позвонили из Швейцарии, сообщили, что его дочь беременна и должна немедленно покинуть школу.

— Теперь мне все попятно, — сказала Кейт. — Бедняжка. Представляю, каково ей было выдержать сразу два удара: беременность и отчисление из школы. И что ты собираешься делать?

Чарли пожал плечами:

— Поговорю с матерью. Она, кажется, близка с девочкой. Если это слово вообще применимо к Марии. Думаю, мать примет окончательное решение.

— Нельзя ли мне поучаствовать в семейной драме? — спросила Кейт. — Или вам лучше решить это между собой?

— Вот уж не думал, что тебе это интересно, — удивился Чарли. — Мне казалось, ты постараешься держаться подальше от этой неприличной истории.

Теперь пришла ее очередь удивляться:

— А я иногда думаю, что ты меня совсем не знаешь. Какая неприличная история? У девочки было трудное детство. Мать всю жизнь на нее плевала, а теперь бедняжка и сама влипла. С женщинами такое случается. Даже со мной. Только мне повезло, что у меня оказалась любящая мама, которая помогла мне в трудную минуту.

— Невероятно! — воскликнул Чарли. — Почему же ты мне не говорила?

— Я полагала, что нелегальный аборт в самом начале моей журналистской карьеры не влияет на наши отношения. Да, я не девочка. Но разве не ты говорил, что опыт делает меня еще более привлекательной? Или я своим признанием все испортила?

— Нет, нет, — спохватился Чарли. — Просто не ожидал.

— По-твоему, — невесело усмехнулась Кейт, — девушкам из порядочных католических семей нельзя делать аборты? Или, по-твоему, девушкам из порядочных католических семей не позволено беременеть? Знаешь, Чарли, любая женщина, — будь то проститутка или монахиня — может оказаться в таком положении. Если, конечно, переспит с мужчиной. Представь, она любит его, он любит ее, оба думают только о радостях секса, а не о возможном ребенке. И чаще всего страдают именно невинные дурочки. Опытные женщины всегда предохраняются. Беременеют и губят свою репутацию лишь скромные девочки вроде меня и твоей дочери. Или ты этого не знал?

Подойдя к Кейт, сидевшей на большом белом диване, Чарли обнял ее за плечи.

— Обещай мне одну вещь, — попросил он.

— Какую?

— Повторить завтра все это моей матери.

— Повторю. Если это поможет ей лучше понять ситуацию. И если это поможет Марии. Именно о твоей дочери мы обязаны думать в первую очередь.

Кейт по наивности решила, что их ждет семейный завтрак в неофициальной обстановке. Но первый же взгляд на Мэри Гамильтон развеял ее иллюзии. Перед ней стояла холодная английская леди, намеренная вести себя по всем правилам этикета.

В столовой подозрения Кейт подтвердились. На лакированном обеденном столе из красного дерева разложено бесчисленное количество серебряных приборов, у каждой тарелки стояло по три хрустальных бокала. «Если я, не дай Бог, налью минеральной воды в бокал для красного вина, мне крышка», — тревожно подумала Кейт.

К супницам, блюдам для закусок, серебряным вазочкам с солью и горчицей мать Чарли присовокупила коллекцию серебряных уточек, расставленных в центре стола, где, по идее, должна стоять ваза с цветами. Но ваза находилась в другом месте, и тоже не без умысла со стороны Мэри. Роскошный букет осенних цветов полностью закрывал Чарли и Кейт друг от друга. Она видела всех, кроме любимого человека.

Кейт нервничала. Она частенько оказывалась в самых трудных, даже идиотских ситуациях. Но по сравнению с этой они были просто ординарными.

В тот день она познакомилась не только с Мэри Гамильтон. За столом находились также ее старший сын Роберт, двенадцатый баронет, законный наследник всего этого великолепия, и его жена Шарлотта. Оба как будто сошли прямо со страниц «Татлера». Худой и сутулый Роберт с обветренным лицом совершенно не походил на младшего брата. А его вельветовые брюки и твидовый пиджак еще больше подчеркивали различие. К тому же темно-серый фланелевый костюм Чарли выглядел неуместным в обстановке загородного поместья. Кейт это сразу отметила, и ей даже пришло в голову, что Роберт специально так оделся. Чарли был смутьяном, а теперь еще и его дочь выкинула номер. Видимо, Мэри Гамильтон и ее старший сын намеревались поставить Чарли на место.

Кейт отогнала эти мысли, которые показались ей несправедливыми и обидными. «Просто у меня разыгралось воображение. Наверное, мне действует на нервы этот дом». Чтобы отвлечься, Кейт сосредоточила внимание на Шарлотте. Она выглядела наименее опасной, да и особым умом не блистала. Круглолицую, рыжеволосую и белокожую Шарлотту интересовали, казалось, только две темы: погода и ее знакомые, которых звали Сни, Даф и Буфи. Кейт выбрала погоду, ибо эти имена очень уж напоминали ей Маппет-шоу, и она не могла воспринимать их без смеха.

Разговор о погоде длился, пока не подали сыр. Тут вся семья приступила к обсуждению главной темы дня. Кейт слушала Мэри Гамильтон, стараясь не глядеть, что слуга наливает в ее бокал. Она не заметила на столе ни единой бутылки «Перье», и это ее обеспокоило. Как большинство американцев, она хорошо относилась к аперитивам, но во время еды очень редко пила спиртное. И если в ближайшие несколько минут она не получит стакан минеральной воды, то опьянеет.

Тут до нее дошли слова Мэри, и она сразу перестала беспокоиться о «Перье». Возможно, как раз алкоголь ей сейчас не помешает.

А слова были холодные и жестокие.

Мария дурно воспитана, и ее поступки только подтвердили это. Аборт — единственный выход из положения. У хорошего врача, который за большие деньги сохранит тайну. Потом Марию нужно отправить сюда, за город, где она будет ждать, пока ей найдут достойного жениха. И если Чарли выделит дочери солидное приданое, Мэри в ближайшее время подготовит список возможных кандидатов.

Услышанное потрясло Кейт. Неужели она перенеслась в средневековье?

— Вы этого не сделаете! — воскликнула она.

Роберт близоруко уставился на нее водянистыми глазами. Шарлотта открыла рот и тут же закрыла его, словно голландская кукла. А Мэри с ледяной улыбкой произнесла:

— Скажите, дорогая, почему я не могу устроить жизнь Марии? Она моя внучка.

Кейт покраснела, быстро пригубила вино и ответила:

— Да, Мария ваша внучка, не спорю. Но ведь ей только шестнадцать лет, и она женщина. То есть, я хотела сказать, человек. Со своими чувствами и своей головой на плечах. Неужели вы способны отдать ее первому встречному? Может, она не захочет выходить замуж, черт побери.

— Желания Марии в данном случае не имеют значения. Своим поведением она лишила себя права выбора.

— Вы хотите сказать, что, забеременев, Мария перестала быть человеком? Это же нелепо! Просто ушам своим не верю.

В столовой наступила тишина. Если бы вошедший слуга вдруг уронил поднос с бокалами, это подействовало бы на окружающих меньше, чем гробовая тишина. Первым вышел из оцепенения Чарли.

— Полагаю, Кейт имела в виду, что мы сначала должны тихо и спокойно обсудить будущее моей дочери, а не принимать скоропалительных решений. — Он взглянул на брата. — Что скажешь, старик? Все не так уж плохо. На дворе, слава Богу, 1986 год, и Мария не первая девушка из нашего круга, попавшая в такое затруднительное положение.

Роберт смутился. Он готов был согласиться с братом и Кейт, однако не мог идти против матери, ибо знал, что это ему дорого обойдется. Мэри Гамильтон контролировала не только собственную семью, но имела также огромное влияние в округе и пользовалась уважением, которое в других сообществах людей принято называть властью.

Двенадцатый баронет решил не плевать против ветра.

— Я согласен с матерью, — произнес он. — Мне известно, какой нынче год, Чарли. Но мы обязаны придерживаться определенных норм. Если даже наша семья не может показать хороший пример, тогда кто же?

— Под «кто же», — с металлом в голосе произнесла вдруг Кейт, — вы, конечно, подразумеваете всяких ремесленников и прочих смертных, которые не могут похвастаться ни титулами, ни ветвистым родословным древом?

— Да будет вам, — подала голос Шарлотта. — Надеюсь, вы не обвиняете нас в предрассудках?

Кейт улыбнулась, глядя на эти замкнутые породистые лица, потом взглянула на портреты с такими же лицами, висевшие в столовой. И реальные люди, и запечатленные художником смотрели на нее с раздражением.

— Вот именно, — любезно ответила она.

И отставила в сторону вазу с бледно-желтыми нарциссами. Впервые за этот нескончаемый ужин она увидела любимого человека и вздохнула с облегчением. Чарли улыбался.

— Я знаю, — уже более уверенно продолжала она, — что вы привыкли следовать определенным правилам поведения, и уважаю их. Если вы можете по ним жить, честь вам и хвала. Но что делать тем, кто не может? Что делать тем, которых не понимают и смешивают с грязью, как Марию? Разве так уж необходимо приносить ее в жертву каким-то нормам? Это довольно жестоко. Неужели шестнадцатилетняя девушка не заслуживает лучшего?

Игнорируя обращенные к ней слова, Мэри Гамильтон поднялась из-за стола и звонком вызвала слугу, который сразу же появился, будто стоял под самой дверью.

— Ваша светлость?

— Кофе, — распорядилась она. — И подай его в гостиную, Бойсон.

С этими словами она выплыла из комнаты, словно линкор на боевом ходу, а два эсминца сопровождения, Роберт и Шарлотта, двинулись за нею.

— Что теперь? — шепнула Кейт, дождавшись Чарли. — Дуэль на пистолетах? Или твоя мать велит подсыпать мышьяк в мою чашку с кофе?

Чарли обнял ее за плечи:

— Если ты обещаешь больше не пить, я, пожалуй, спасу твою жизнь. А заодно и свое наследство.

— Каким образом?

— Минут через десять я выведу тебя и посажу в машину. Потом мы в нормальной обстановке поговорим о Марии.

— Согласна.

Почти всю дорогу они говорили о Марии, и оба сошлись на том, что о браке не может быть и речи.

— Марии нужно время и человек, который понял бы ее состояние и ее проблемы. Может, обратиться к врачу? В таком положении он девушке не помешает.

— Возможно, ты и права. Но мысль, что я буду платить деньги за то, чтобы посторонние копались в мозгах дочери, кажется мне отвратительной. Наверняка есть другой путь. Не поможет ли ей женщина постарше и с жизненным опытом?

— Мы не знаем такой женщины, — сказала Кейт, — если не считать твоей матери. Но она вряд ли поможет. Слушай, у меня идея. Как насчет мужчины постарше?

— Не понял, — нахмурился Чарли.

— Я имею в виду тебя. Ты же отец, вы любите друг друга и скорее разберетесь с ее проблемой.

— Не выйдет, — ответил он, подумав. — Мы с ней не настолько близки, чтобы она со мной откровенничала. Нет, это должна быть женщина. Не волнуйся, я кого-нибудь найду.

Минут пятнадцать они ехали молча. Потом Кейт решительно тряхнула головой:

— Я сама с ней поговорю. Жизненный опыт у меня, слава Богу, имеется.

— Мне даже неловко. Сначала волнения со мной. Потом ты хотела вправить мозги благородному семейству. Теперь еще Мария? По-моему, это слишком.

— Кому же ты ее доверишь? — раздраженно отозвалась Кейт. — Доброжелателю, которому плевать и на тебя, и на твою дочь? Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Мою мать. Только она, будучи католичкой, предложила бы в исповедники монашку. Я же полагаю, твоей дочери способен помочь только человек, которому ее судьба действительно небезразлична. То есть я. Потому что я люблю тебя и, думаю, со временем полюблю и Марию.

Они спорили до самого Итон-сквер. Наконец Чарли остановил машину и лег грудью на баранку.

— Значит, ты готова взвалить на себя такое бремя, как Мария?

— Именно. Она может жить с нами. Девушка — не парень, ей нужна поддержка.

— Воистину, сегодня нам с тобой суждено о многом договариваться, — вздохнул он.

Кейт с любопытством взглянула на него:

— Хочешь предложить мне какую-то сделку, так? О'кей, говори. Я соглашусь на любое разумное предложение.

— Уж куда разумнее, дорогая, — улыбнулся он. — Я соглашусь на это при одном условии. Если ты станешь моей женой. Тогда это действительно будет твоей обязанностью. Хочешь попробовать, Кейт?

— Это не сделка, а предложение.

— Хорошо, пусть будет предложение. — Чарли начал проявлять нетерпение. — Ну, как? Я еще не услышал ответа.

Кейт улыбнулась, сразу забыв обо всех неприятностях вечера.

— Я согласна, глупенький, — тихо сказала она. — С удовольствием стану твоей женой. Это лучшая сделка из всех, которые мне предлагали.

Мария приехала через неделю и, не заезжая к отцу, прямиком отправилась в клинику.

Впервые Кейт увидела девушку через несколько дней в больничной палате. И зрелище было не из приятных.

Блестящие темные волосы, которые запомнились ей по фотографиям, теперь висели нерасчесанными прядями. Бледная кожа с нездоровым оттенком, лицо почти одутловатое. Кейт не терпелось отвезти Марию домой, где ей можно обеспечить должный уход и вернуть нормальный облик.

Мария оказалась весьма привередливой, самонадеянной девушкой. Все утро она проводила в ванной. Кейт не возражала, считая, что после всего пережитого Мария заслуживает снисхождения.

Кейт накупила ей вещей, которые должна иметь каждая женщина. Гель для душа из «Флорис», кремы от «Эсте Лаудер», духи от «Шанель», ночные рубашки из чистого шелка.

Приняв дары, Мария вежливо поблагодарила за них, как ее учили в Швейцарии.

Она и вправду начала преображаться. Кожа вернула светящуюся прозрачность, какая бывает только у англичанок. А как только ее волосы стали выглядеть здоровыми, Кейт тут же отправила Марию к своему парикмахеру Майклу.

Спустя три месяца она уже была похожа на шестнадцатилетнюю девушку. Точнее, на шестнадцатилетнюю девушку из приличной семьи.

Вскоре у нее и язык развязался. Впервые она начала рассказывать о жизни в Швейцарии, о том, как они катались на лыжах, о бобслее в Сент-Морице.

Кейт радовалась переменам. Девушка вернулась к жизни, скоро с ней можно завести серьезный разговор. А, следовательно, и помочь.

Но тут случилась первая неприятность. Бабушка прислала записку, приглашая внучку к себе. Кейт возражала. Девушка прекрасно себя чувствует, нельзя допустить, чтобы Мэри Гамильтон все испортила.

Решение приняла сама Мария.

— Зачем она хочет меня видеть? — спросила она за ужином.

— Наверное, собирается прочитать лекцию о твоем поведении в Швейцарии, — ответил Чарли.

— Господи, так и знала, что рано или поздно к этому вернутся!

— Тебе не обязательно к этому возвращаться, — сердито ответила Кейт. — Подумаешь, забеременела. Это пока еще не является преступлением.

Но Мария, похоже, нисколько не огорчилась. Напротив. Она выглядела такой безмятежной, что Кейт даже сравнила ее про себя с телушкой на пастбище.

— Конечно, по-твоему, Кейт, я не сделала ничего такого, — сказала Мария. — Но у бабушки иное мнение. Она называет это дурным поведением. Могу представить, что с ней было, когда она узнала.

Кейт изумленно уставилась на нее:

— И что ты собираешься делать?

— Поеду, разумеется. Я все могу ей объяснить. Бабушка, конечно, немного побесится, а затем потребует, чтобы я жила у нее в деревне. Я вежливо извинюсь за все, что натворила, и это ее успокоит.

— А что потом? — удивленно спросила Кейт. — Я имею в виду, когда ты извинишься?

— Пообещаю помочь ей в конюшнях. Она знает, что, когда я занимаюсь физическим трудом, со мной не бывает проблем. А если я начну ездить к ней на выходные, она вообще перестанет жаловаться. Папа, обещаю не злить ее во время нашего разговора.

Мария аккуратно сложила салфетку, извинилась и вышла из-за стола.

Кейт захотелось догнать ее, вернуть, сказать, что она об этом думает.

«В конце концов, я не могу уберечь ее от всего на свете. Рано или поздно ей пришлось бы встретиться с Мэри Гамильтон. Чем раньше, тем лучше. Пусть едет. Хотя возвращать ее к жизни буду опять я».

Но Мария вернулась из деревни веселая и сказала, что бабушка — просто ангел, все понимает. О, на уик-энд Мария снова туда поедет.

Кейт так и не удалось поговорить с Марией по душам. Все время что-то мешало. К тому же девушка подружилась со своей кузиной Оливией, жившей неподалеку. Стоило им встретиться, как они тут же начинали секретничать. Кейт заставала их то в гостиной, то на кухне, где они опустошали холодильник. На этой почве у Кейт и возник первый конфликт с будущей падчерицей.

В пятницу она пригласила на ужин Петерсонов, Хьюза Хартмана с женой и Голливудского режиссера, друга Чарли. Накануне она забежала в обеденный перерыв в «Фортнам» и купила там копченого шотландского лосося, несезонную клубнику и баранину. Кейт знала, что потратила слишком много, но заниматься стряпней, у нее не было времени, пришлось купить все готовое и дорогое.

Приехав на такси домой, она сложила все в холодильник и вернулась на работу.

Ей пришлось задержаться дольше обычного. Она ждала информацию от Бернара Фернана, французского собкора.

Домой Кейт пришла усталой, а веселый смех, доносившийся из кухни, отнюдь не улучшил ей настроения.

«Она пригласила на ужин эту дуру Оливию. Но если меня опять начнут доставать разговором о правилах игры в поло, я взвою».

Ждать, что Чарли сменит тему, бессмысленно. Похоже, ему все это нравилось, и он мог часами слушать их болтовню, обсуждать с девушками особенности охоты на лис и преодоления препятствий в дамском седле. Будучи девушкой, его мать в совершенстве освоила это, а умение ездить верхом Чарли приравнивал к университетскому образованию.

Вздохнув, Кейт разделась и пошла в кухню. На столе, разложенные по блюдам и тарелкам, красовались шотландский лосось, английская баранина и несезонная клубника. Оливия даже потрудилась выжать на рыбу лимон.

— Это же куплено для моего званого ужина, черт возьми! Что ты наделала? — возмутилась Кейт.

Мария невинно улыбнулась:

— Ты ничего не говорила про званый ужин. Я думала, ты купила это нам. Я ведь предупреждала, что придет Оливия.

— Мария, тут еды минимум на восемь человек. А нас только четверо. У тебя не хватило извилин догадаться, что эти продукты не для сегодняшнего вечера?

Та густо покраснела и подбежала к отцу, который нерешительно мялся перед блюдом с вымытой клубникой.

— Пап, скажи Кейт, что она несправедлива ко мне, — закричала Мария. — А если она купила это на завтра, то нужно было приклеить записку!

Кейт повернулась к Чарли:

— С каких пор я должна оставлять записки на продуктах в собственной кухне?

— Ну, посуди, Мария же не телепат. Откуда ей было знать?

— Не так сложно догадаться. Хотя, извини. По-моему, я требую от нее слишком многого.

— Ах ты сука, — закричала Мария. — Ты одна знаешь все на свете? Только потому, что ты важная шишка у себя на работе, да? Ни фига ты не знаешь, ясно? Одеваешься как шлюха. А твои манеры за столом вообще ни в какие ворота не лезут. Бабушка говорила, что ты даже курила в столовой. Зря папа вообще с тобой связался! Он и без тебя прекрасно бы обошелся. Как и все мы. Почему бы тебе не сделать нам одолжение и не укатить обратно в свой ненаглядный Нью-Йорк?

В комнате воцарилось долгое молчание. Наконец Кейт сказала:

— Вот, значит, как ты обо мне думаешь?

— У нее это случайно вырвалось, Кейт. — Чарли умоляюще взглянул на дочь. — Скажи, что я прав, Мария, скажи! Господи, чего только не наговоришь, когда расстроен. С кем не бывает?

Мария глядела себе под ноги. Затем подняла глаза на Кейт:

— Прости. Я погорячилась насчет твоей одежды. И манер за столом. Просто ты не похожа на нас. Ведь ты американка. И папа мне то же говорил…

Приехала Анна Кеннеди, чтобы помочь дочери выбрать свадебный наряд. Кейт вполне справилась бы сама, просто сейчас ей хотелось видеть рядом близкого человека.

Нет, она не могла пожаловаться на невнимание к себе. Мария, например, лезла вон из кожи, только бы ей угодить. Алан Бейкер гнал ее из офиса, чтобы она занялась своими делами, продлила бы визу, сходила к парикмахеру. Даже Мэри Гамильтон смягчилась и прислала Кейт свадебный подарок: старомодный пояс, который отец Чарли подарил жене на десятилетие свадьбы.

И все же Кейт чувствовала себя одинокой. Конечно, рядом был Чарли, но ей нужен кто-то из своих. Американец. Поэтому она вызвала мать.

Анна Кеннеди остановилась в «Уолдорфе», старинном отеле в центре города, отклонив предложение дочери жить у них.

— Тебе и без того забот хватает, — сказала она.

Возможно, и к лучшему. Поскольку, несмотря на обоюдные старания подружиться, Кейт и Мария не слишком любили друг друга. Наглая девчонка буквально монополизировала отца, постоянно втягивала его в разговоры, темы которых абсолютно не интересовали Кейт.

Она представляла, как ее мама сидит с непроницаемым лицом, пока Чарли с дочерью оживленно спорят о тонкостях вольтижировки. Нет, лучше быть одной, чем в окружении людей, наводящих на тебя скуку.

На следующий день, когда Анна Кеннеди обедала с дочерью в «Харродсе», Кейт заметила, что мать чем-то встревожена.

— Тебе не нравится в «Уолдорфе»? — спросила она.

— Дело не в отеле.

— А в чем?

— В тебе, дорогая. Наверное, мне не следует вмешиваться, но ты уверена, что поступаешь правильно, выходя за этого человека? Он, конечно, обаятельный, настоящий джентльмен. Однако, ты собираешься прожить с ним жизнь, детка. Уверена ли ты, что тебя ждет в будущем именно то, чего ты хочешь?

— Мама, я живу с Чарли почти год, и если бы он оказался не тем человеком, я бы давно это поняла.

— Кейт Кеннеди, зачем ты меня обманываешь? Я ведь не твоя приятельница, а мать, и знаю, что тебе нужно для счастья. Чарли не сделает тебя по-настоящему счастливой.

«Я тоже так думаю. Но сейчас уже поздно отказываться».

Кейт вдруг вспомнила Теда. Как он сидел за рабочим столом в отделе и вокруг него полный хаос. Сбоку недоеденный сандвич и бутылка пива, под носом ворох гранок, в приемной очередь, а ему это нравится.

Такое бывает лишь в Нью-Йорке. Лишь там держат сумасшедших вроде Теда.

«Если бы не он, — подумала Кейт, — я давно бы вернулась и не жила среди этой дикости. С человеком, который меня совершенно не знает. Который вот-вот станет моим мужем. Будь ты проклят, Тед. Будь проклята моя любовь к тебе! Будь ты проклят…»

Она вдруг заметила тревожно-печальный взгляд матери.

— Кейт, — тихо сказала она, — ты плачешь. Значит, я права.

Самый важный день своей жизни она провела за обычными занятиями. В корзине для белья ее дожидались шорты Лайонела и Томаса, распашонки Софи и куча грязных сорочек Теда.

«Интересно, — невесело усмехнулась Санди, — знает ли кто-нибудь из них, что происходит между тем моментом, когда они швыряют эту грязь на пол и когда находят одежду чистой и выглаженной? Ничего, скоро мне не придется заниматься стиркой».

Ибо Санди наконец решилась. После целого года тайных встреч с Дэвидом О'Нейлом и отъездов для выдуманных свиданий с родными. Все это время Санди пыталась убедить себя, что по-прежнему является женой Теда, хотя они уже почти не разговаривали. Теперь все. Сумасшедший роман на пляже оказался отнюдь не мимолетным и выдержал испытание разлукой. Санди улыбнулась. От этого человека никуда не денешься.

В ее возрасте многие женщины уже давно познали любовь, а Санди открыла ее для себя лишь на тридцатом году жизни. То, что у нее было с мужем, не являлось любовью. Мужчине, который по-настоящему тебя любит, не требуется для этого никаких особых причин. И женится он на тебе не потому, что ты вдруг забеременела или крутишься, словно белка в колесе, пытаясь из ничего создать семью. Он хочет тебя, потому что ты есть ты.

К Дэвиду она сначала относилась с подозрением. Он, видимо, считает ее очередной блондинкой. Одной из многих. Которую при случае можно легко заменить.

Ему потребовалось немало времени, чтобы убедить ее в обратном. Его даже не пугали ее дети. Он сказал, что возьмет их к себе, иначе и быть не может. Ненормальный. Или влюбленный. Санди решила, что второе, и на этом строила все свои планы.

Теперь возврата нет. За ужином она скажет Теду, что их совместная жизнь закончена. Видимо, придется рассказать про Дэвида, чего ей страшно не хотелось. Будет лучше, особенно детям, если она просто соберет вещи и уедет к маме. Адвокаты сами разберутся. Про Дэвида, конечно, узнают, но позже. Сначала нужно получить свободу.

Она занялась ужином. Когда все было подготовлено, осталось только поставить на плиту, она взглянула на часы. Пора звать детей. С близнецами проблем нет. Марта согласилась взять их на ночь к себе. Она даже поверила, что вечером у Санди с Тедом небольшой праздник.

«Последний раз нечто подобное было у нас с Тедом больше двух месяцев назад. Впрочем, Марте знать не обязательно. Остальным тоже. Дети со временем узнают… Господи, что же делать с Софи?! Просто язык не поворачивается просить Марту взять еще и малышку».

 

ГЛАВА 18

У Софи наступил сложный период. Обычно спокойная девочка в последнее время начала много плакать. Как будто чувствовала, что дома не все в порядке.

Выйдя в сад, она увидела, как дочь тискает кота. Санди подхватила на руки бедное животное, отнесла в дом и вернулась к Софи.

Шлепок пришелся по маленькой розовой щечке. Девочка заревела.

— Не надо мучить Оскара. Теперь ты поняла, что ему больно?

Но Софи была слишком мала, чтобы понять, почему мама несправедливо обошлась с нею. И заревела еще громче. Закончилось тем, что Санди уложила ее спать раньше обычного. «Развод или не развод, а девочка останется здесь. Бедный ребенок. Ладно, скоро мы отсюда уедем, и все наладится. Вот увидишь».

Санди направлялась в ванную, когда зазвонил телефон. Муж ставил ее в известность, что они празднуют что-то в офисе, поэтому он задержится. Она подождет с ужином?

Подождет. Она целую неделю собиралась с духом, уже предупредила Дэвида, что сегодня у нее окончательный разговор с мужем.

— Постарайся не засиживаться, — мрачно сказала она. — Я должна сообщить тебе нечто важное. Откладывать нельзя.

Тед положил трубку, ощущая знакомую слабость в животе. Она снова беременна. Иначе, зачем бы она стала его торопить? В последнее время им не о чем разговаривать.

Однако Тед задержался на работе дольше, чем хотел. Он не стремился услышать от Санди, что она ждет очередного ребенка. Ему и так приходится кормить троих. Четвертый ребенок сведет на нет прибавку, которую он получил в связи с повышением. А если его семья будет и дальше увеличиваться такими темпами, Кремера придется спихнуть раньше, чем он планировал.

Тед заказал себе еще виски и поднял тост за женщину, ради которой, собственно, и затеяна эта вечеринка. За Рут. Она ждала первого ребенка. «Какое-то особенное время года, — мрачно подумал Тед. — Почему они все беременеют именно зимой?»

Опершись о стойку бара, он размышлял о том, чего ему удалось добиться на новом месте. Во-первых, Рут. Таких редакторов еще поискать, и ее возвращение в газету далось нелегко. Сначала Рут наотрез отказывалась. Говорила, что все газеты и газетчики — куча дерьма, с которой она больше не желает иметь ничего общего.

Узнав об увольнении Трейси, она смягчилась. Тед даже сказал, что ее вышвырнули за бесталанность.

К счастью, Рут поверила, да и Майк произнес несколько ободряющих слов. В заключение Тед обещал ей повысить зарплату. На том и договорились.

Только счастье его длилось недолго. Через полгода сияющая Рут заявила, что беременна.

Оправившись от удара, Тед начал вычислять, сколько времени продлится ее декретный отпуск. Весна — горячая пора для отдела моды. Какого черта ей приспичило именно теперь?

Но он сделал хорошую мину при плохой игре. Даже организовал вечеринку в «О'Генри». Здесь они сейчас и отмечали тот факт, что на ближайшие три месяца он лишился редактора отдела моды.

Нет, сколько бы он ни выпил, настроение у него все равно не поднимется. Тед расплатился с барменом и пошел домой. Чем скорее Санди все ему выложит, тем лучше.

Он явился около половины десятого. Баранина пережарилась, картошка разварилась, и настроение у жены было под стать ужину.

«Что случилось, черт возьми?» — недоумевал Тед, зная, что беременная Санди всегда улыбается.

— Сбегаю за шампанским, — любезно предложил он. — Видимо, оно сегодня не помешает.

Санди испуганно глядела на него. Он знает? А если знает, при чем тогда шампанское?

— Нет, лучше сухой мартини.

— Ты же не пьешь спиртное, когда беременна, — сказал он и усмехнулся. — Насколько мне известно.

— А кто тебе сказал, что я беременна?

— Ладно, дорогая, это же ясно. Иначе, зачем бы ты просила меня не задерживаться и намекала на какой-то важный разговор.

Санди рухнула в ближайшее кресло. «Нечего ходить вокруг да около. Время домашних ужинов и любезных бесед ушло. Скажу, и кончено».

— Я хочу развода.

— Я не ослышался? Ты говоришь о разводе?

— Именно.

— Что за глупости! У нас дети, закладная на дом.

Санди начала злиться. Другой бы муж обиделся. Или взбесился бы. А Тед беспокоится лишь о плате за школьные обеды.

— Может, ты еще не заметил, но мы уже давно перестали быть мужем и женой. Очень давно. Я даже удивилась, когда ты подумал о моей беременности. Откуда ей взяться, если ты занимаешься со мной любовью в стельку пьяным? Чтобы зачать ребенка, нужно приложить усилия. Забыл?

Налив себе новую порцию, Тед вернулся к жене и довольно грубо схватил ее за руку:

— Санди, что произошло? Мы с тобой женаты восемь лет, и раньше ты никогда не жаловалась. Почему ты вдруг хочешь развестись? У тебя кто-то есть?

Санди отпрянула. Она не узнавала мужа и боялась его. Кажется, разговор будет не таким, как она думала.

— С чего ты взял? Кого можно найти в Поукипси? К тому же у меня нет свободного времени.

Санди понимала, что слишком уж явно защищается. «Черт бы тебя побрал, Тед! От тебя ничего не утаишь».

Тед отпустил ее руку и сел на диван.

— По-моему, тебе нужно все рассказать, — тихо сказал он и, увидев ее испуганное лицо, улыбнулся. — Не съем же я тебя, Санди. Может, я действительно был плохим мужем. Но я должен знать, что происходит в моем доме.

— Ничего в доме не происходит, абсолютно ничего.

— Тогда где?

Ей захотелось соврать, но она тут же поняла бессмысленность затеи. Все равно он скоро узнает.

— В Лос-Анджелесе, — еле слышно ответила она. — В Нью-Йорке тоже, но нечасто. Я же говорю, что у женщины с тремя детьми почти нет свободного времени.

— Значит, ты вспоминала о детях? — холодно спросил Тед. — Очень благородно с твоей стороны. А ты уже сказала им о своем… романе?

— Никому я ничего не рассказывала. Я хочу получить свободу. И не желаю ничего обсуждать или обмениваться взаимными упреками. Поздно. Еще до встречи с Дэвидом было поздно.

Она тут же пожалела о сказанном, ибо Тед сразу понял, о каком Дэвиде идет речь.

— Ну, что же, все правильно. Кто я такой, чтобы соперничать с Дэвидом О'Нейлом, голливудской звездой? Или лучше сказать с голливудским жеребцом?

— Можешь называть его как угодно, это не изменит моих чувств к нему. И к тебе. Все кончено, Тед. Почему бы нам не разойтись цивилизованно?

Он махнул рукой:

— Твоя взяла. Но ответь мне только на один вопрос, хорошо? Кейт имеет к этому какое-то отношение? Вот если бы ее не было, ты не перестала бы любить меня?

Чуть помедлив, Санди достала из сумочки пачку сигарет. Тед изумленно уставился на нее. Санди никогда не курила. Впрочем… Он вздохнул. Похоже, ему теперь придется узнать о ней много нового.

Неловко смяв пачку, она достала сигарету и прикурила.

— Я перестала любить тебя вовсе не из-за Кейт, — проговорила она. — Я хотела жить по-прежнему, несмотря ни на что. Так что это не Кейт виновата в том, что я разлюбила тебя. Ты сам в этом виноват. Вспомни свое собственное состояние после того, как она уехала из города. Все это время ты ходил по дому, как привидение, с вытянутым лицом, оплакивая про себя свою утраченную любовь.

Она пристально посмотрела ему в глаза, желая передать всю ту боль, которая накопилась в ее сердце за эти месяцы.

— Ты никогда не задумывался над тем, как тяжело жить вместе с человеком, мысли которого постоянно находятся в другом месте? Телом-то ты был со мной. И порой ты мне его даже одалживал. Но… это было неубедительно, Тед. Я знала, что потеряла тебя. Уже тогда. Но продолжала почему-то отчаянно ждать той минуты, когда ты ко мне вернешься. А потом просто надоело. И если честно, в глубине души я с самого начала была уверена, что чуда не произойдет.

Тед уставился в пол, и Санди поняла, что впервые за время их разговора муж боится встречаться с ней взглядом.

— Значит, это было так очевидно? Я понятия не имел. Мне всегда казалось, что я держу это глубоко в себе. — Он наконец поднял на нее глаза. — Прости меня, Санди. Я не знал, что причиняю тебе боль. Я не хотел. Думал, что через какое-то время все забудется, и мы наладим прежнюю жизнь.

— Мог бы сказать мне об этом и избавить меня от необходимости строить мучительные догадки. Впрочем, мы и разговаривать-то друг с другом разучились. — Она отставила стакан. — Да и какой смысл сейчас рассуждать о том, что было бы, если бы? Если бы я не забеременела, если бы ты был всегда со мной, если бы в твоей жизни не появилась Кейт… Нам ничего не дано изменить, Тед. Сейчас мы можем только постараться не винить друг друга в том, что случилось. И залечить раны. Каждый по-своему.

В соседней комнате вдруг закричала Софи. Санди поднялась с кресла и вышла. Через минуту она появилась на пороге с дочерью на руках.

— Ну, что с тобой, крошка? — тихо проговорила она. — Плохой сон?

Софи прижалась к матери и пролепетала что-то нечленораздельное. Санди погладила ее по головке.

— Плохой сон, милая. Только и всего. Всего лишь сон. — Она дунула над головой девочки и сказала: — Вот видишь? Я его прогнала. Теперь тебе нечего бояться.

На какое-то мгновение Тед позавидовал своей собственной дочери. «Мама всегда будет рядом, когда ты проснешься ночью. А я? Что, если мне самому приснится дурной сон и захочется, чтобы кто-то отогнал его от меня?» Только сейчас до него по-настоящему дошло, что он потерял свою жену. До сих пор он никогда не ценил ее. Его преследовал другой образ — Кейт. «Интересно, кого я выбрал бы, если бы повстречался с ними в юности одновременно? — подумал он. — Но этого не произошло. Зато теперь я потерял обеих».

Он ушел на кухню, поставил кофе и сделал несколько сандвичей, пока Санди снова укладывала Софи спать. Санди была права. Теперь им ничего уже не дано изменить. Остается только залечить раны. Адвокаты сами разберутся, к кому отойдет дом, а к кому мебель. Санди, наверно, не будет предъявлять больших материальных претензий, раз она поступает на содержание к самому Дэвиду О'Нейлу.

Но остается еще вопрос с детьми. Теду совсем не хотелось, чтобы какой-то там кобель с Беверли-Хиллз решал, когда ему можно навещать их, а когда нет.

Они с Санди обсуждали это до самого утра. И в результате договорились, как друзья. Было решено, что Тед сможет встречаться с детьми, когда ему захочется. Он может забирать их к себе на каникулы и на каждое второе Рождество. Это был, конечно, не идеальный вариант, но лучшего они придумать не смогли.

Прежде чем уйти, Санди повернулась к Теду.

— По-моему, тебе следовало бы и еще кое-что знать, — проговорила она. — Считай, что это мой последний подарок тебе. Словом, твоя подружка Кейт Кеннеди выходит замуж.

У Теда было такое ощущение, будто ему кто-то засадил кулаком в лицо. Эта новость была под стать всему вечеру.

— Я его знаю?

— Не думаю. Чарли Гамильтон. Он, кажется, театральный агент.

— У них любовь? — напряженно спросил он. Этот вопрос вдруг приобрел для него особую важность.

Санди пожала плечами.

— Понятия не имею. Хотя если тебе интересно знать мое мнение, то скажу: это вполне может оказаться рикошетным увлечением. Когда женщина приходит к мужчине, чтобы забыть с ним о другом мужчине. — «Похоже, кстати, что у меня тот же случай», — добавила она про себя, а вслух спросила: — Почему бы тебе не выяснить все самому, Тед? Лондон не так далеко. Впрочем, на твоем месте я бы сильно поторопилась. Кейт выходит замуж послезавтра. У тебя в распоряжении не слишком много времени на то, чтобы заставить ее передумать.

Санди нахмурилась. В ее отношениях с Дэвидом О'Нейлом была только одна досадная неприятность. Его театральный агент собирался жениться на Кейт Кеннеди. Мысль о том, что во время неизбежного знакомства с Чарли Гамильтоном придется знакомиться также и с его новой женой, казалась Санди невыносимой. Она считала, что с нее хватит и одной встречи с той костлявой девицей.

И она надеялась на то, что Тед успеет расстроить свадьбу.