Так вот куда занес их шторм! Прямо к цели их поисков!

В сильном волнении смотрел Гущин на птицу. Кто здесь может заниматься научными экспериментами? Не саамы же? Значит, этот «господин Орнульф», этот странный отшельник, — ученый? Это он и есть тот самый, кого они разыскивали?

Глаза Гущина встретились со взглядом хозяина, столь же удивленным.

— Кто это «она»? — спросил Орнульф.

— Лысая утка, — пояснил Гущин.

— Как это «лысая»? — не сразу понял Орнульф. — Ах, вы хотите сказать, что у нее мало перьев?

— Вот именно.

— Но почему она вас так заинтересовала? Однако здесь, на ветру, трудно разговаривать. Пойдемте сюда.

Неподалеку от озера находилась постройка вроде длинного сарая.

— Это наше подсобное помещение, — сказал Орнульф.

Он открыл дверь, и они очутились в темном тамбуре. Хозяин прикрыл наружную дверь и открыл внутреннюю. Они вошли в помещение, плотно притворив дверь.

— Ну вот, мы здесь можем поговорить, — сказал Орнульф.

Он открыл большую проволочную клетку, стоявшую у стены, и посадил в нее птицу.

Она забилась в угол и нахохлилась.

— Ничего, отойдет, — сказал хозяин, — привыкнет. А перья скоро вырастут.

— Вы ее кормили щитовидной железой? — спросил Цветков.

— Э, да вы разбираетесь в этом! — удивился Орнульф. — Вы биолог, эндокринолог?

— Да, — коротко ответил Цветков и, не находя нужным умалчивать, добавил: — Я ученик Рашкова.

Холодные синие глаза хозяина вдруг сверкнули:

— Рашкова?! Как… как он живет?

— Разве вы знакомы с ним? — удивился Цветков.

— Нет. Но, конечно, знаю. Как же его не знать!

— Николай Фомич живет отлично, — сказал Цветков.

— Не может быть! — вырвалось у хозяина.

— Да почему же? — удивился Цветков.

— А если отлично, — я его не уважаю!

Опять эта несуразная странность! Неужели Орнульф и в самом деле психопат?

Обидно! Ведь он, очевидно, действительно ученый.

Как прав был Николай Фомич, предположив его существование «где-то в тех краях»! Рашков правильно определил, что этот ученый — чудак. Но почему Николай Фомич уверен в его талантливости? Тут Рашков ошибся. Нельзя допустить, что Орнульф сам додумался до повторения его открытия, сделанного уже тридцать лет назад. Ведь он, очевидно, хорошо знает Рашкова и его работы. И если он их копирует, что же тут талантливого?

— За что вы не уважаете Рашкова? — осторожно спросил Юрий.

Он сделал это вовремя, видя, что Гущин готов вспылить.

Но разве можно спорить с сумасбродом?

Орнульф молчал, глядя на них обоих так, будто хотел проникнуть в их самые сокровенные мысли. Потом сказал:

— Потому что он остался в России.

— Как остался? Когда? — не понял Цветков.

Гущин был так поражен нелепым ходом мыслей Орнульфа, что сразу не смог ничего вымолвить. Он устремил на хозяина изумленный взгляд. А Орнульф, не отвечая на реплику Цветкова, спросил:

— Почему вы бежали из России?

— Да с чего вы взяли, что мы бежали? — рассердился Гущин.

— А как же вы сюда попали?

— Вы сами знаете: нас занесло штормом.

— А как вы очутились на катере в открытом море?

— Катер для нас спустили с рыболовного судна, — пояснил Цветков, — а на судне мы отправились разыскивать вас.

— Меня? — удивился Орнульф. — Да откуда же вы узнали о моем существовании?

— Благодаря вашим птицам. Их находили и убивали на берегу Белого моря и даже значительно южнее. Хотя, — спохватился Юрий, — я не понимаю, как они могут залетать в такую даль — ведь они летают плохо.

— Их, вероятно, заносило ветром, — сказал Орнульф. — Но как вас мог заинтересовать такой вопрос, имеющий отношение к науке, если в России… — Он взглянул на недоумевающие лица своих собеседников и вдруг смущенно замолчал.

Он молчал так долго, что гости его стали терять терпение.

— Скажите, — тихо спросил он наконец, — разве фашисты… не всем миром владеют? Или, — поправился он, — не всей Европой?

Гущин даже вздрогнул от неожиданности.

— Как вам могла прийти такая дикая мысль, что Европой могут владеть фашисты?

— вскричал он и несколько спокойнее добавил: — Их уже давно разгромили.

Орнульф был поражен.

— Как давно? — недоверчиво спросил он.

— Вот уже несколько лет!

— А фашистская Германия? А Япония? А их союзники?

— Да говорят же вам, — уже резко крикнул Гущин, — разгромлены впрах! Как это вам до сих пор неизвестно?

Орнульф потупился и молчал. Нет, лицо его вовсе не было похоже на лицо сумасшедшего — скорее он напоминал человека, который мучительно борется с каким-то кошмаром. Гущин долго смотрел на него и поймал себя на какой-то даже симпатии к нему. Вид сильного, отчаянно борющегося человека всегда вызывает сочувствие.

— Послушайте, — сказал Цветков, — мы вам себя назвали, рассказали о себе и еще расскажем. Скажите же нам, кто вы такой, зачем вы забрались сюда, почему у вас такие странные представления о том, что делается на Большой земле? Мы явились к вам с самыми лучшими намерениями, хотя и попали к вам невольно.

Орнульф молчал. Что-то трепетало в глубине его синих глаз. Сильное чувство отразилось на его сухощавом лице. Так сквозь прозрачный, еще крепкий лед видно, как нарастает полая вода.

Цветков тронул Орнульфа за руку:

— Господин Орнульф, разве вы не чувствуете, что можете довериться нам?

Орнульф продолжал молчать. Потом поднял голову, посмотрел им обоим в глаза и отчетливо произнес:

— Я — академик Таусен.