В комнату один за другим быстро вошли четверо мужчин, одетых в строгие темные костюмы, невзирая на летнее время.

– Кто вы? Что вам надо? – спросил я внезапно осипшим голосом и попытался подняться со стула, но ближайший молчаливый гость слегка надавил мне на плечо, пресекая мою попытку.

В комнату вошел пятый, и я понял: вот он, главный. Не только потому, что он, в отличие от тех четверых, был без пиджака и галстука, а его туфли коричневой мягкой кожи явно стоили больше, чем весь прикид костюмной четверки. Дело было в манерах, во взгляде… короче, даже тупому ясно: вошел Хозяин.

– Здравствуйте, Мечислав Мстиславович, – улыбнулся Хозяин, усаживаясь в кресло напротив меня. – А Валерий Иванович, как я понимаю, за пивком побежал? И то верно: в такую жару ничего не может быть лучше пива. Кстати, в холодильнике не завалялась баночка?

– Вроде есть, – буркнул я. – С кем имею честь?

– Ах, да! Я же не представился, прошу прощения, – спохватился Хозяин. – Позвольте представиться: Герман Ильич Протасов, помимо всего прочего, владелец «ОТР-банка». Ага, вот и пивко!

Один из охранников Протасова принес с кухни две банки «Сибирской Короны». Одну Протасов открыл для себя, вторую протянул мне. Ух, ледяная! Я сделал жадный глоток прямо из банки и почувствовал, как мне зверски хочется пить.

– Осторожнее! В такую жару легко можно простудиться, – предостерег Протасов.

– Спасибо, вы очень любезны, – проворчал я в паузе между глотками. – Так чем обязан?

– Мы не отнимем у вас много времени, – заверил Протасов. – Продайте мне статую Спартака, вот эту самую. За любые деньги продайте. Немедленно. И мы сразу же уйдем.

Хм… Я ожидал нечто подобное. Раз его охранники вели слежку за Валерией Витольдовной, а потом переключились на Юлию Генриховну, то из этого можно сделать два вывода: Протасову действительно нужна статуя, и он многое знает о ней, возможно, что и о ее мистических свойствах; и что его люди поопытней нанятых детективов Коллекционера – не купились на подставу с переодеванием и бомжами. Но откуда он знает, что именно я стал владельцем статуи? Ведь статуя в квартире у Таврова.

– Кто вам сказал, что я владелец статуи? – поинтересовался я без особой надежды на искренность. Но Протасов без колебаний тут же ответил:

– Как кто? Естественно, сама Юлия Генриховна. Это правда, что она продала вам статую за сто рублей?

– Правда, – подтвердил я и тут же предупредил:

– Но вам я статую за сто рублей не отдам. И за тысячу тоже.

– Цену обсудим позже, – предложил Протасов, глянув на часы. – Я приглашаю вас к себе в гости. Там и поговорим о цене. А чтобы вы не переживали за сохранность статуи, мы возьмем ее с собой.

Протасов щелкнул пальцами, кивком головы указал на статую. Не прошло и минуты, как она оказалась завернута в плотную черную полиэтиленовую пленку, прихваченную скотчем. Охранники подхватили статую и потащили ее на выход.

– Прошу вас, Мечислав Мстиславович! – сказал мне Протасов, кивая на дверь. – И без глупостей, пожалуйста, иначе я буду вынужден распорядиться вас обездвижить. Это не опасно для здоровья, но мне бы не хотелось… Понимаете меня?

И Протасов достал из кармана одноразовый шприц, наполненный прозрачной жидкостью.

– Понимаю, – процедил я, поднимаясь. Действительно, есть предложения, от которых нельзя отказаться: все зависит от того, кто делает это предложение и в какой обстановке.

Мы вышли на площадку. Протасов захлопнул дверь в квартиру и мягко втолкнул меня в кабину лифта. Бежать было некуда и незачем: статуя у Протасова, и если упустить ее, то ключ к загадке исчезновения Гардина навсегда будет потерян.

Охранник открыл дверь «Лексуса» с тонированными стеклами, предлагая сесть мне на заднее сиденье, и я с удивлением увидел сидящую там Юлию Генриховну Редер.

– Юлия! – воскликнул я с изумлением. – А вас зачем забрали? Ведь вы продали мне статую!

– Вы меня спрашиваете? – печально усмехнулась Редер. – Здесь меня никто не слушает. Как только вы уехали, ко мне сразу эти ребята в дверь позвонили. Я думала, что это вы вернулись, и сама дверь открыла…

Ну да! В глазок, разумеется, посмотреть нельзя. Впрочем, они могли открыть дверь сами. Вон, дверь в квартиру Таврова открыли с легкостью. Кстати, похоже, что сделали это штатными ключами. Елки зеленые!

У меня аж под ложечкой засосало от нехорошего предчувствия.

– Минуту! – остановил я собиравшегося сесть между мной и Юлией Протасова. – А где Тавров? Откуда у вас ключи от его квартиры? Вы что, убили его?

– Господь с вами, Мечислав Мстиславович, – поморщился Протасов. – Зачем человека ради ключей убивать? Грех это. Вытащили у него ключи из кармана, а он и не заметил. Так что жив ваш Тавров, жив и здоров. Поехали!

– Я никуда не хочу ехать! – решительно заявила Юлия Генриховна. – Мне завтра на работу, у меня отпуск сегодня заканчивается.

– Не беспокойтесь, Юлия Генриховна, – успокоил ее Протасов. – Я лично позвонил старшему менеджеру вашего салона и предупредил, что для успешного устройства вашей личной жизни вам крайне необходима еще неделя отпуска. Кстати, там с пониманием отнеслись к этому и пожелали вам успеха.

– Ну, вы и мерзавец, – прошипела Юлия Генриховна. Как видно, слова Протасова ударили по живому. Мне стало жаль ее: в конце концов, сам факт, что умная и красивая женщина, способная заработать себе на жизнь, уже два десятка лет ищет себе нормального мужика для создания семьи и никак не может найти – сам этот факт следует считать унизительным для всего мужского населения как России, так и зарубежья. Я так думаю.

– Послушайте, Герман Ильич! – решительно начал я. – Юлия Генриховна продала мне статую и потому не может представлять для вас никакого интереса.

– Почему же? – возразил Протасов. – Я хочу поужинать в компании красивой женщины – вот мой интерес. Вы допускаете такую мысль?

– А женщина согласна? Вы ее спросили? – поинтересовался я. – Как мне кажется, совсем не согласна.

– Когда кажется, креститься надо, – грубовато посоветовал Протасов. – Настоящий мужчина должен дать женщине не то, что она просит, а то, что ей действительно нужно.

Похоже, Протасов начал раздражаться, и нам с Юлией в положении заложников лучше было не дразнить похитителя. И я замолчал.

– Кстати, для дополнительной гарантии вашего успешного обратного пути прошу надеть вот это, – сказал Протасов, передавая нам с Редер две маски для сна, которые в приличных авиакомпаниях вроде «Московии» обычно выдают пассажирам во время полета – в комплекте с носками и берушами.

– Наденьте, – посоветовал Протасов. – Тогда вы с чистым сердцем сможете заявить любому следователю, что не запомнили дороги.

– Значит, это все-таки похищение! – возмутилась Редер.

– Для вашего же блага наденьте маску, Юлия Генриховна, – жестким тоном повторил свой совет Протасов. Редер замолчала и поспешила надеть маску. Я последовал ее примеру, и остаток пути мы провели в темноте и молчании.

* * *

Время я не засекал по причине лишения доступа к часам. Для интереса начал отсчитывать секунды, но на счете не то «двести тридцать пять», не то «четыреста тридцать пять» машина резко повернула, я ударился головой о дверь и забыл, на какой цифре остановился. Впрочем, все эти детективные штучки вряд ли сработали бы: допустим, ты знаешь, что из Бибирева машина со средней скоростью восемьдесят километров в час ехала около сорока минут. И что? Построить на карте циркулем круг с центром в Бибиреве радиусом в пятьдесят километров, накинуть плюс-минус километра три для верности и прочесать эту полосу силами СОБРА? Ну если подключить местную милицию, то за месяц справиться, наверное, можно. А если машина петляла или для надежности делала несколько раз круги? Короче, безнадежное мероприятие. Работает только в детективных романах, я это сам пару раз использовал: герой сверхъественным чутьем вычисляет скорость машины, считает количество поворотов, одновременно умудряясь не сбиться в счете секунд и благодаря этому точно выводит спецназ на вертолетах и бронемашинах к прибежищу злодея.

Эх, как хорошо быть автором детектива! И как хреново быть его персонажем.

* * *

«Прибежище злодея» Протасова оказалось обычным загородным домом, которых в ближнем – и не очень ближнем Подмосковье – понастроили в огромном количестве за последние полтора десятка лет. Участок в полгектара, обнесенный трехметровой кирпичной стеной, с домом, гаражом, сауной и бассейном. В подобном местечке, принадлежавшем моему институтскому приятелю Алексею Каратаеву, несколько лет назад я встретил не лучшее в моей жизни Рождество. Только над участком Протасова серьезно поработал ландшафтный дизайнер: никакой эклектики, сочетающей альпийскую горку и грядки с укропом – ничего подобного! Все словно взято с рекламного проспекта.

Внутри дом соответствовал тому, что у нас принято называть «евроремонтом». И не более того. Даже и описывать не хочется. Когда я занимался делом о копье Дракулы, то повидал обставленный с великолепным вкусом дворянский особняк, а во время поисков пиратского ятагана мне пришлось побывать на яхте настоящего олигарха, построенной на лучшей верфи Италии в соответствии с самыми изысканными олигархическими вкусами: думаю, что прославленная яхта Абрамовича превосходила ее лишь количеством золотых джакузи и унитазов – и вряд ли намного. Здесь же, во владениях олигарха Протасова, ничем подобным не пахло: казалось, что кто-то просто арендовал стандартную пятизвездочную виллу, чтобы провести лето в Средней полосе России.

– Уважаемые гости Мечислав Мстиславович и Юлия Генриховна! – торжественно объявил Протасов. – Ужин будет через пару часов, а пока вам покажут ваши комнаты, где вы сможете принять ванну, выпить кофе и немного отдохнуть. Встретимся за ужином!

Протасов удалился, а нас с Юлией двое молчаливых охранников отвели на второй этаж в отведенные нам покои. Тоже ничего особенного, комнаты, весьма напоминающие номера в гостинице: спальня метров в двадцать пять в квадрате с санузлом. Довершали сходство с номером отеля блок сплитсистемы на стене, жидкокристаллический телевизор, стереосистема и мини-бар. Ну что же, скоротать здесь пару часов до ужина очень даже неплохо!

Рядом с дверью в санузел я увидел еще одну дверь, которую принял за встроенный шкаф. Но, подергав ручку, я убедился, что дверь заперта на ключ. Не похоже на встроенный шкаф – если, конечно, в нем не прячут трупы. Видимо, это дверь в соседнюю комнату.

В санузле, к моему разочарованию, вместо джакузи была душевая кабина. Однако господин Протасов скуповат! Впрочем, в такую жару и душ был спасением. Я включил кондиционер на полную мощность и с удовольствием встал под упругие прохладные струи воды.

Хозяин позаботился о гостях: на крючках висели полотенца, махровый халат, на полу стояли тапочки. Я вытерся мягчайшим полотенцем, надел халат, тапочки – совсем новые, но не одноразовые – и вернулся в комнату, уже основательно охлажденную мощным кондиционером. Я перевел кондиционер в режим поддержания температуры и обследовал мини-бар. Ага, вот и бутылка холодного «Крушовице». Я выпил ее залпом, затем взял банку «Гиннесса» вылил ее в объемистый бокал, сбросил халат и завалился на постель. Шелк покрывала приятно холодил тело. Не успел я отхлебнуть из бокала, как дверь, которую я безуспешно пытался открыть, вдруг распахнулась сама и на пороге возникла Юлия Генриховна. Она, видимо, тоже только что приняла душ и тоже решила, что ходить в халате жарковато. Похоже, что увидеть меня, возлежащего на постели в одежде Адама и с бокалом «Гиннесса», она явно не ожидала, потому что воскликнула:

– О господи!

И тут же захлопнула дверь. От неожиданности я пролил половину бокала на себя, и мне пришлось снова идти в душ.

Ага, значит, дверь выходит в номер, в котором расположилась Юлия Генриховна, и дверь открывается только с ее стороны. Интересно, это случайность, или умышленно подстроено Протасовым? Но если умышленно, то зачем?

В дверь постучали – не в ту, что была между комнатами, а в выходящую в коридор. Может, Юлия Генриховна все-таки решила навестить меня? Я накинул халат и поспешил открыть дверь. Увы, на пороге стоял охранник, который протянул мне висящий на плечиках смокинг.

– Это еще зачем? – с подозрением поинтересовался я.

– Хозяин распорядился. Ровно в девять он ждет вас к ужину.

Хм! Никогда в жизни не надевал смокинг. Может быть, обратиться за помощью к Юлии? Нет, ей явно не нравятся мужчины, в голом виде пьющие «Гиннесс», да еще лежа на кровати. Ладно, справлюсь сам!

* * *

Я справился неплохо и с удовольствием оглядел себя в зеркало. Смокинг оказался в самую пору и даже стройнил: во всяком случае, легкий намек на то, что мужчины называют «трудовая мозоль», а женщины – «пивной живот», совершенно растворился в элегантных обводах безукоризненно сшитого смокинга.

Когда я вышел в коридор и столкнулся там с выходящей из своей комнаты Юлией Генриховной, то был просто потрясен. Юлия вышла в потрясающем вечернем платье, великолепно подчеркивавшем ее безукоризненную фигуру. Пышные волосы волной падали через плечо прямо в глубокое декольте, так вызывающе подчеркивающее и без того высокую грудь, что у меня просто перехватило дыхание. Прелесть неописуемая!

– Мадемуазель, вы великолепны! Позвольте вас проводить к трапезному столу, – наконец очнулся я. Юлия фыркнула, но при этом она явно была польщена. Я не смог удержаться и добавил: – Хотя когда вы вошли ко мне так неожиданно, то выглядели не менее великолепно.

– Я думала, что это встроенный шкаф, – вспыхнула Юлия Генриховна и вырвала руку, которую я уже было сжал в своей ладони.

* * *

За столом, кроме нас, присутствовали только Протасов и молодой человек возрастом никак не более тридцати лет, которого Протасов представил нам как своего референта Юрия Павловича Калинина. Стол был сервирован без изысков, но еда вкусная, напитки достойные. Особенно порадовали водка «Белуга» с замечательными маринованными маслятками и отличный стейк, настоящей средней прожарки, нежнейший, просто таявший во рту.

– Ну, как вам у меня, Мечислав Мстиславович? – поинтересовался Протасов, уловив удовлетворение на моем лице.

– Замечательно, но странно, – откровенно высказался я. Сытость и «Белуга» давали о себе знать.

– Что значит «странно»? – удивился Протасов.

– Как бы так сказать, Герман Ильич… Все отлично, на достойном уровне, но… нет уюта. Я чувствую себя как в хорошей гостинице с достойным рестораном, но – не более того, – признался я. – Не обижайтесь, но словно в этом доме не живут, а останавливаются на пару-тройку дней.

Протасов, против моих ожиданий, не обиделся, а лишь грустно улыбнулся.

– Да, Мечислав Мстиславович, в наблюдательности вам не откажешь. Действительно, мне не удалось создать семью. Знаете ли, в молодости я и не стремился к этому: жил с родителями в хрущевке и страстно стремился уйти из-под родительской опеки, которая часто раздражала. После института пошел добровольно в армию, служить офицером на Севере – лишь бы с родителями не жить. А там повезло: главный инженер предприятия, поставлявшего нам военную технику, предложил мне работу в отделе эксплуатации. Поэтому в армейских кадрах я не остался, а уволился и устроился на то самое оборонное предприятие. Потом были пять лет счастливой жизни: ездил по командировкам, за год дома бывал в сумме не больше месяца – красота, а не жизнь. Вот и привык к гостиничному быту: деньги есть, а уют создавать не умею. У меня еще квартира в центре Москвы, пара вилл в Испании и на Кипре – так там то же самое… по сути, как арендованные квартиры и дома. Есть еще несколько домов в разных странах, но я там вообще ни разу не бывал: так, простое вложение в недвижимость.

– Жениться вам надо, – посоветовала Юлия Генриховна, внимательно разглядывая Протасова.

– Я бы с радостью сделал вам предложение, Юлия Генриховна, – серьезно сказал Протасов. – Пока мои люди следили за вами, они собрали информацию, характеризующую вас исключительно с положительной стороны. Но, увы… я не могу это сделать по не зависящим от меня причинам.

Редер явно собиралась продолжить разговор на заинтересовавшую ее тему, но Протасов немедленно перевел разговор в нужное для него русло.

– Скажите, Юлия Генриховна, а почему вы продали антикварную статую господину Булгарину за сто рублей?

Лицо Редер сразу изменилось: полный сочувствия и живого интереса взгляд, обращенный на Протасова, стал вдруг колючим и неприязненным. Она опустила голову и принялась усердно резать листья салата в полупустой тарелке.

– Дело в том, что Юлия Генриховна выполняла просьбу своего близкого человека и моего друга Александра Гардина, – поспешил я на помощь растерявшейся Редер. Врать она не умела, а писатель всегда что-нибудь придумает.

– Он хотел завещать статую мне, но не успел… исчез. К сожалению, на сегодняшний день нет фактов, позволяющих исключить самое страшное. Кроме того, длительно отсутствующего человека можно через суд признать умершим. Юлия Генриховна, опасаясь, что внезапно объявившиеся родственники могут отказаться выполнять волю Гардина, решила перевезти статую к себе, чтобы я оттуда мог забрать ее в любое время. Что я и решился наконец сделать.

– Да, только почему-то отвезли ее на квартиру отставного милицейского полковника, – с иронией заметил Протасов. – А сто рублей Юлии Генриховне вы дали как символическую плату, вроде как в том случае, если дарят нож. Так?

– Вроде того, – кивнул я, чувствуя себя весьма глупо. Писательская фантазия на этот раз родила нежизнеспособное потомство, скончавшееся сразу после родов.

– Давайте напрямик! – предложил Протасов. – Я знаю о мистических свойствах статуи, я не понимаю ту игру, которую вы оба ведете вокруг этого артефакта, но мое предложение неизменно: я предлагаю вам, Мечислав Мстиславович, любые деньги за статую. Не скрою: статуя меня интересует как мистический артефакт, поэтому у меня нет иного варианта, кроме как стать ее законным владельцем. Вот я и хочу ее купить у нынешнего законного владельца.

Мы с Редер невольно переглянулись.

– Мы не понимаем, о каких мистических свойствах статуи вы толкуете, – заявил я.

– Бросьте, Мечислав Мстиславович! – посоветовал Протасов. – Юлия Генриховна разыграла хитрую комбинацию со сдачей статуи в металлолом и последующим молниеносным выкупом ее из вторцветмета. Полагаю, что за всем этим стояли вы. И догадываюсь, откуда вы знаете о правилах пользования мистическим артефактами – от вашего друга и любовника госпожи Редер, Александра Гардина. Гардин получил статую от своего приятеля Станислава Никодимова. А вот Никодимов купил ее еще в советские времена в антикварном магазине за смешные деньги. Да, тогда в антикварных магазинах еще можно было купить потрясающие раритеты. Это потом воровские «перестройка и перестрелка» научили народ уму-разуму. Кстати, я также знаю, кто сдал статую в антикварный магазин. Но это уже вам вряд ли интересно. Короче, не знаю, почему вы хотите воспользоваться статуей, но давайте договоримся так: если вы действительно хотите это сделать, то завещайте ее мне. А я вам заплачу за ваше завещание любую сумму.

– Вы сказали, что статуя нужна вам не для коллекции, – сказал я. – Но… вы вполне успешный бизнесмен, дай бог каждому так дела вести. Неужели вы хотите воспользоваться артефактом, чтобы начать жизнь сначала?

Протасов прервал меня:

– Давайте займемся десертом, а потом продолжим разговор. Я вижу, что вы перестали валять дурака, поэтому готов ответить откровенностью на откровенность. Юлия Генриховна после ужина отдохнет в саду, а мы поговорим у меня в кабинете с глазу на глаз. Договорились?

Юлия Генриховна недовольно надулась: ей явно было любопытно, какие страшные тайны собирался мне открыть Протасов. Но встревать не решилась.

* * *

Кабинет Протасова напоминал обычный безликий кабинет офисного менеджера высшего звена: скажем, какого-нибудь СЕО. Дизайнер потрудился на славу, избегая дешевых решений – и не более того. Не было даже обычных памятных фотографий, дипломов или сувениров. Ничего такого, что бы говорило и личности владельца кабинета, его пристрастиях и предпочтениях.

Мы уселись за стол для посетителей друг напротив друга. На столе стояли коньяк «Хайн Антик», тарелка с фруктами, коробка шоколада, блюдце с нарезанным тонкими дольками лимоном и плошка с коричневым порошком. Порошок меня заинтриговал: что бы это могло быть?

– Это кофе, – пояснил Протасов, перехватив мой взгляд. – На случай, если вы любите закусывать коньяк «по-николаевски»: долькой лимона, посыпанной тонко молотым кофе. Заваривать кофе я не велел: жарковато для кофе, врачи не рекомендуют в такую погоду.

Обычный отечественный предрассудок, а как же бразильцы? Арабы? Да и в чае кофеина не меньше. Впрочем, мне самому сейчас кофе не хотелось.

Отведав прекрасного напитка, я отдал ему должное и сделал паузу, выжидая выступления хозяина.

– Знаете, Мечислав… – начал Протасов, вертя в руках бокал с коньяком. – Я никогда никому это не говорил… Но мне нужно, чтобы вы поняли мотивы моих поступков. Не спрашивайте, почему. Просто мне это нужно.

– Я постараюсь, – кивнул я.

– Спасибо. Так вот… Однажды в детстве меня мальчишки с нашего двора уговорили отправиться воровать яблоки в сады, которые были недалеко от нашего дома.

– Обычное детское развлечение, – с улыбкой заметил я. – Мне тоже приходилось воровать в чужих садах и огородах: чужой плод всегда кажется вкуснее. С возрастом это обычно проходит. Но не у всех… Некоторые всю жизнь уверены, что ворованный кусок вкуснее. Извините, что перебил вас, Герман Ильич! Продолжайте, пожалуйста.

– Да… Так вот, как водится, нарвались на хозяина, убегая от которого я спрыгнул с забора и напоролся на арматурный прут. С тех пор, кстати, яблоки видеть не могу и не ем их совсем.

Действительно, в вазе с фруктами яблок не было.

– Слава богу, мужик, что меня догнал, тут же на своей машине отвез в больницу. Врачи спасли мне жизнь, восстановили почти все функции. С течением времени выяснилось, что я не могу иметь детей. Тогда я без особых сожалений развелся с женой и пустился во все тяжкие. Иногда даже приятно было рассмеяться в лицо девицам, которые пытались шантажировать беременностью. А потом… Случился у меня инфаркт, врачи снова вытащили, и тут я подумал: а кому я оставлю свое немаленькое состояние? Налаженный и абсолютно легальный бизнес? Кто доведет до конца начатые мной проекты, и главное: кто получит прибыль? А никто! Один как перст. Был брат, но он крупно подставил меня в середине девяностых, мы разругались, и больше я его не видел, да и видеть не хочу. Так вот вопрос, который меня мучает: кому все это достанется?

– Вы можете усыновить ребенка, – предложил я вариант.

– Чужому ребенку отдать то, что было смыслом моей жизни?! – с возмущением воскликнул Протасов. – Для этого у меня есть благотворительный фонд. А что, если он окажется выродком и пустит все по ветру? Генетика, знаете ли, это не пустой звук. Мой прадед до революции был купцом первой гильдии: два магазина в Питере, один в Москве. В революцию все по ветру пошло, но дед – умница был дед, нечего сказать – подсуетился и оказался на ответственной работе в Торгсине, затем и дальше пошел по торговой линии, во время войны курировал поставки по ленд-лизу. Голова был дед! Жаль, все досталось моему отцу, правоверному коммунисту, – так он все имущество чуть ли не по детдомам раздал. Крупный чиновник был в министерстве, а вот верите ли: дача – и та казенная. После его смерти в начале восьмидесятых ничего, кроме пенсии и квартиры на улице Грановского, матери не досталось – дачу казенную отобрали. Отец богом в торговле был, только все свои таланты на службу государству поставил – через десять лет после его смерти государство это исчезло, а плоды его трудов разворовали его же «товарищи по работе». Наверное, потому я и преуспел, что ко всем нуворишам испытывал презрение: все они из грязи в князи, а я – потомственный бизнесмен, так что расступитесь! А кто не отодвинулся, так на себя пеняй. Вот в прошлом году в «Форбс» попал, дела в гору идут, с властями дружу – причем не только с российскими.

– Так почему же вы хотите изменить свою жизнь? – удивился я. – Не из-за проваленной сделки на пару миллиардов?

– Это всего лишь деньги, Мечислав Мстиславович, – горько усмехнулся Протасов. – Деньги я всегда наживу, у меня к этому врожденный талант, генетика так распорядилась. А вот наследники… В общем, я хочу вернуться к тому моменту – почти пятьдесят лет назад и послать дворовых друзей с их яблоками куда подальше!

– А эффекта бабочки не боитесь? – прервал его я.

– Не боюсь! – отмахнулся Протасов. – Сказки это все. Сами посудите: сколько людей за две с половиной тысячи лет, что существует эта статуя, сумели воспользоваться ей? Сотни, если не тысячи. И ничего: живет человечество. Все потому, что с каждым изменением прошлого возникает параллельная реальность, параллельный мир, отличающийся от нашего лишь точкой измененного события.

– Но сколько же миров может возникнуть таким образом? Откуда столько материи для их создания? – попытался я осмыслить теорию.

– Видимая материя, все сущее – всего лишь вихри эфира. Новый мир – всего лишь очередная вихревая интерференция. Так что миров в любое время может возникать и исчезать неограниченное количество, как вихри в газовой среде. Человек перемещается как дух, а физическая оболочка остается. Статуя тоже клонируется и образует новый временной портал в новом мире. Вот так! Ясно? А теперь давайте я расскажу, как я узнал о статуе.

Протасов налил себе коньяка, выпил залпом и продолжил рассказ.

– Когда у меня появились деньги, это совпало с началом девяностых: время полной свободы, в первую очередь от любых моральных принципов. Все на продажу. Люди волокли на рынок не только семейные архивы с интимными тайнами, но и любые старые документы, случайно попавшие им в руки. Так вот, я по случаю купил целый чемодан бумаг охранного отделения. Надо полагать, когда во время так называемой Февральской революции «народ» в лице уголовников и агентов охранки громил полицейские участки и охранное отделение, палил уголовные и агентурные дела, кто-то прихватил документы, понимая, какой они могут оказаться ценностью. Самая ценная часть, содержавшая компромат на живших тогда людей, оказалась утрачена: наверное, пустили в дело, продав заинтересованным лицам. Но кое-что интересное осталось. Я наткнулся на дело одного юноши. Его брат был приговорен к каторге за подготовку убийства царя и умер в тюрьме. Так вот, однажды брата заключенного нашли на квартире, которую он снимал. Юноша лежал мертвый подле бронзовой статуи, изображавшей возлежащего на ложе воина. На статуе имелась надпись латинскими буквами «Spartacus». Знакомые юноши сообщили удивительную вещь: якобы некий старик продал ему эту статую за пятьдесят копеек и рассказал, что статуя позволяет изменить своему владельцу прошлое. Юноша хотел вернуться в прошлое и уговорить своего брата не принимать участия в цареубийстве.

– Жаль, что этого юношу звали не Владимир Ульянов, – пробормотал я.

– Да, звали его совсем по-другому, – улыбнулся Протасов. – Но это не имеет значения. Важно то, что я заинтересовался судьбой статуи, принялся рыть сохранившиеся архивы и обнаружил, что с конца девятнадцатого века и до сороковых годов зафиксированы по меньшей мере два подобных случая. Все они словно по единому сценарию: человек погибает либо «от апоплексического удара», либо от «разрыва сердца». И оба раза не далее метра от статуи! И обязательно кто-нибудь из знакомых покойного указывает, что у покойного было не все хорошо с головой: дескать, незадолго до смерти он вел разговоры о том, как хорошо бы исправить роковую ошибку в прошлом.

– А статуя? Как вы нашли ее? – спросил я.

– Мои архивные розыски позволили проследить судьбу статуи вплоть до пятидесятых годов двадцатого века. В пятидесятых ее следы потерялись, и архивные изыскания не дали мне ничего. Но удача всегда на стороне упорных! Уразумев, что в архивах рыться уже бесполезно, я решил поработать с антикварами и коллекционерами. Ведь статуя после «ухода» владельца либо достается наследникам или друзьям, либо становится выморочным имуществом со всеми вытекающими последствиями.

– И как?

– На удивление быстро я познакомился с одним коллекционером. Не из крутых, но и не новичок. Так вот однажды, будучи подшофе, – мы с ним отмечали одно удачное приобретение, – его пробило на откровенность, и он рассказал, как увлекся антиквариатом. Был у него дядя, старый нелюдимый мизантроп, который из всех родственников охотнее всего пускал к себе в квартиру только племянника. И тот очень хорошо запомнил, что у дяди в спальне стояла бронзовая статуя лежащего воина, с надписью на основании «Spartacus». Это было точечное попадание! Я постарался выведать судьбу статуи, и мне это удалось. По словам племянника, дядя в один прекрасный день явился к нему страшно довольный и сообщил, что продал статую, при этом сиял от радости, как медный чайник. Продал через антикварный магазин. И продал, как выяснилось, за гроши.

– Но разве в антикварном магазине не определили, что это действительно древняя вещь? – удивился я.

– И я спросил то же самое. Племянник пояснил, что «старый козел» так отчистил статую, что она стала похожа на новодел. Честно говоря, я не поверил, но тут ведь два варианта: либо дедок не сказал правды племяннику, дабы тот не пытался выманить из него деньги, либо работники магазина действительно обвели вокруг пальца старого маразматика. Главное: мне удалось выяснить адрес магазина, в который дядюшка сдал статую. Дальше делом техники было найти продавца, который оформлял сделку. Тот вспомнил давнюю историю благодаря тому, что дядюшка, оказывается, сам нашел покупателя и даже доплатил в кассу, когда у того не оказалось достаточной суммы. А ведь и сумма сама по себе была смешная: немногим больше, чем удалось бы выручить, сдав статую в металлолом. Такое не забывается! Потому продавец и запомнил имя удачливого покупателя: Станислав Никодимов.

– Ах, вот оно что! – пробормотал я. – Теперь я уловил связь.

– Еще бы! – улыбнулся Протасов. – Случайное знакомство с Никодимовым сделало вашего друга Гардина наследником статуи. Кстати, Никодимов написал завещание, но по закону оно вступит в силу лишь через полгода. А по совести… Я думаю, что мистический артефакт руководствуется не буквой закона, а другими, более высокими понятиями. Так что, как ни крути, Гардин стал законным владельцем статуи. Но сам он, похоже, завещания не оставил: во всяком случае, его следов мне найти не удалось. Но эта комбинация с бомжами… Признайтесь, что вы были ее автором! Виден почерк профессионала, писателя-детективщика.

– Это сейчас неважно, – решил я уйти от опасной темы. – Сейчас меня интересует моя дальнейшая судьба… и судьба Юлии Генриховны.

– Ага! – ухмыльнулся Протасов. – Согласен, что эта женщина не может оставить равнодушным. Прекрасный выбор, Мечислав Мстиславович!

Я не стал возражать: пусть думает, что мы с Юлией Генриховной любовники. Все равно переубедить его не удастся, мои переубеждения лишь вызовут подозрения: а не затеваю ли я хитрую игру? И в конце концов такое мнение приятно моему мужскому самолюбию. А это немаловажная вещь!

– Подытожим нашу беседу, Мечислав Мстиславович! – предложил Протасов. – Я предлагаю вам продать мне статую за любые деньги. Я не шучу! Называйте любую сумму. Разумеется, я мог бы провернуть со статуей махинацию, которую так блистательно осуществила Юлия Генриховна, но меня смущает то, что любое жульничество может повлиять на мистические свойства статуи. А мне нужно, чтобы она сработала безукоризненно, поскольку речь идет о моей новой жизни! Поэтому я хочу честно купить статую у вас. Я был предельно откровенен с вами и надеюсь, что вы поняли: обладание статуей для меня важнее всего моего состояние. Со своей стороны я обещаю, что сразу после продажи я завещаю статую вам. И договор купли-продажи, и завещание будут оформлены одновременно. Так что все без обмана. Жду вашего ответа!