Гениальный Саша, к счастью, тоже жил на Васильевском острове, на 17-й линии, так что через пятнадцать минут вся компания уже стояла перед дверями Сашиной квартиры на четвертом этаже старого мрачного дома.

– Ты умница! – сразу объявила Кайтелер, едва Саша открыл дверь. – Дай я тебя расцелую!

И она немедленно выполнила сказанное. Ошеломленный Саша только и смог пробормотать:

– Вы, это… потише… родители спят. Аккуратно так, на цыпочках, в мою комнату проходите.

Гости прокрались по скрипучему паркету в Сашину комнату, где светился солидным двадцатидюймовым экраном монитор и деловито шумел вентиляторами системный блок.

– Вы действительно поняли, что это штука собой представляет? – с нетерпением спросил Тавров.

– Ну… не совсем так, – признался Саша. – Я понял, частью чего она является. Понимаете, я пробил по внешним признакам ваш артефакт во всех доступных базах, но не нашел ничего похожего. Тогда я решил поработать с самим артефактом. К сожалению, мне недоступно оборудование для анализа материала, поэтому я посидел только над его внешней формой. Поскольку вы сказали, что таких артефактов в природе несколько, я решил попробовать выяснить, сколько же их в действительности. Так вот, их ровно шестьдесят – не больше и не меньше.

– Хм… и откуда это следует? – недоверчиво ухмыльнулся Кудасов.

– А из формы артефакта, – невозмутимо отозвался Саша. – Вы заметили, что его форма несколько странна? Задняя кромка пластины относительно передней развернута на 3 градуса. Обратите внимание: ровно на три градуса! Сканер дал точность до третьего знака, но я полагаю, что в реале точность математическая. Но это не все: пластина имеет прогиб в середине, примерно три миллиметра. Кроме того, на верхней поверхности в шести миллиметрах от края имеется шестимиллиметровый паз. И точно такую же картину мы наблюдаем на нижней поверхности, у противоположной кромки. Все это подвело меня к мысли, что пластины стыкуются между собой именно по этим пазам, поскольку расстояние от края до паза в точности соответствует ширине паза. Я построил трехмерную модель, исходя из того, каким образом могут соединяться эти пластины. И вот что я обнаружил: соединенные пазами и выступами шестьдесят пластин образовали бы геометрически правильное кольцо диаметром около четырех с небольшим метров. Точнее, это кольцо представляет собой ленту Мебиуса, поскольку при подстыковке очередной пластины лента поворачивается на 3 градуса. Смотрите, вот на мониторе сделанная мной трехмерная сборка кольца из артефактов.

– Ерунда! – перебила его Кайтелер. – Если соединять пластины таким образом, то пазы первого и последнего артефактов окажутся в одной плоскости. А чтобы состыковаться, они должны находиться напротив друг друга.

– Молодец! – похвалил ее Саша. – Быстро соображаешь. Это означает лишь одно: первая пластина отличается от всех остальных тем, что оба паза находятся на одной поверхности. Ведь не зря они пронумерованы, не так ли? Ищите первую пластину, а когда найдете – то вы сможете либо убедиться в моей правоте, либо опровергнуть мою концепцию. Все, больше я ничем не могу вам помочь!

– Спасибо, Сашка, ты умница! – вновь восхитилась Кайтелер.

Выйдя на улицу, Тавров сказал:

– Что-то здесь не так. Я полагал, что артефакты должны быть одинаковыми по форме, а пронумерованы они совсем с другой целью. Как-то это все неубедительно…

– И я того же мнения, – поддержал его Кудасов.

– А что спорить? Ведь вы говорили, Валерий Иванович, что Брен показывал Далинскому фотографию артефакта с цифрой «I», не так ли? Позвоните ему сейчас: пусть Далинский напряжется и вспомнит, были на артефакте Брена пазы или не были, – предложила Кайтелер.

– Ну, что вы, Бьянка! – замахал руками Тавров. – Уже час ночи, и он, наверное, спит…

– А это мы сейчас и проверим, – деловито сказала Кайтелер, доставая мобильник. – Владимир Петрович, доброй ночи! Я вас не разбудила? Ага, только собирались ложиться… Хорошо! У меня всего лишь маленькая консультация. Тут приехал Валерий Иванович Тавров, который по вашему заказу разыскивает Виктора Брена… Да, уже познакомились… Так вот, у меня вопрос: ведь Брен показывал вам фотографию артефакта, пластины с выгравированной римской единицей? Ага, помните… Тогда второй вопрос: на ней были поперечные пазы? Точно? Ага… Да, поняла. Спасибо, извините за беспокойство! Что? Нет, просто тут Кудасов с Тавровым на бутылку коньяка поспорили. Кто выиграл? Победил опыт, разумеется! Спокойной вам ночи!

Кайтелер деловито захлопнула «раскладушку» и сунула ее в сумочку.

– И что он сказал? – в один голос с нетерпением спросили Кудасов и Тавров.

– Пластина была сфотографирована с переднего торца с небольшим наклоном вперед. Поэтому верхняя поверхность была прекрасно видна. На ней не было никаких пазов, только римская единица.

– Значит, пазов не было, – заметил Кудасов. – Так что Сашины построения – фигня на постном масле!

– Значит, оба паза были на нижней поверхности и Саша абсолютно прав! – парировала Кайтелер.

– Откуда такая уверенность? Ты была лично знакома со слесарем, выточившим эти пластины? – саркастически осведомился Кудасов.

– Нет. Это кольцо, лента Мебиуса, сложенная из пластин, и была нарисована на той картине, которую я продала Введенскому, – спокойно ответила Кайтелер.

* * *

Потрясенные Кудасов и Тавров некоторое время осмысливали сказанное Бьянкой.

– Но почему ты нам сразу не объяснила? – с досадой воскликнул Кудасов.

– А что я должна была объяснять? – огрызнулась Кайтелер. – Я сама это поняла, только когда Саша на мониторе показал трехмерную модель. А так мне и в голову не приходило, что за сияющее такое кольцо изображено на картине!

– Вот что! – решительно заявил Тавров, прерывая начавшуюся перепалку. – Я хочу выпить пива.

– А я не возражал бы и против кое-чего покрепче, – высказался Кудасов.

– Давайте тогда в «Чумодан», – предложила Кайтелер. – Он работает часов до четырех утра, а сейчас уже второй час ночи.

* * *

Утром Тавров проснулся с головной болью. Да, ночные посиделки в подвальчике, как и следовало ожидать, не пошли на пользу здоровью. Кайтелер сочувственно взглянула на помятого сыщика и заварила ему зеленый чай с жасмином. Целебный напиток улучшил самочувствие, и Тавров в ожидании завтрака позвонил судмедэксперту Аксенову. Они договорились встретиться в час дня в небольшом кафе на Среднем проспекте.

…Аксенов положил перед Тавровым конверт с пачкой фотографий и сказал:

– Здесь подают отличные блинчики с мясом. Но, думаю, если вы посмотрите эти фотографии, то блины вам впрок не пойдут.

– За тридцать лет службы в милиции я и не такое видел, – самоуверенно заявил Тавров и принялся рассматривать фотографии изуродованного тела Кати Барсуковой. Аксенов спокойно жевал блинчики.

– Обратите внимание на эту фотографию, – проговорил он, когда Тавров дошел до снимка спины жертвы с вырезанным лоскутом кожи. – Ничего не замечаете?

– Ничего, кроме того, что из спины жертвы вырезали кусок кожи, – признался Тавров.

– Я тоже вначале ничего не увидел, – сказал Аксенов, доставая из папки конверт. – А когда обрабатывал снимки на компьютере, приметил нечто странное. Вот, на этом снимке, и только на этом, видно вполне отчетливо… Видимо, вспышка оказалась под нужным углом.

В конверте лежала фотография размером с лист писчей бумаги, во всей «красе» изображавшая ужасную рану на спине жертвы. Тавров с удивлением увидел, что оголенные мышцы покрывают какие-то белые рисунки. Он пригляделся и увидел три строчки текста, а под ними – два размытых кружка, похожих на штампы, которые ставит санэпидслужба на мясные туши.

– Не мучайтесь, на следующем снимке все увеличено и видно четче, – посоветовал Аксенов.

Тавров достал следующий снимок и отчетливо увидел белые латинские буквы, непонятным образом нанесенные на оголенную поверхность мышц.

– Я обработал снимки специальной программой, поэтому надписи видны достаточно четко, – сказал Аксенов, вытирая с губ кетчуп бумажной салфеткой. – Разобрали?

Тавров теперь отчетливо видел надписи. Сверху шла строчка, оживившая в его памяти формулировку из давно забытого римского права: «Negotiorum gestio», и сразу под ней: «Do, ut des». Ниже шел кружок с непонятным значком. Под ним располагалась более длинная надпись в две строчки: «In magnis et voluisse sat est», а под ней находился кружок с какими-то мелкими значками.

– Чем это написали? – спросил Тавров.

– Понятия не имею, – пожал плечами Аксенов, отхлебывая кофе из чашки. – Ведь ничего не осталось, кроме этой фотографии. Когда я увидел на снимке надписи и решил тщательно исследовать это место на трупе, то ничего не обнаружил. Видимо, произошли необратимые изменения, распалось вещество… Короче, там уже ничего не было, никаких надписей! Потому я и не рискнул приобщить эти фотографии к делу. Ну а вам они могут пригодиться. Кстати, о надписях… Это латынь, так что нам образованный маньяк попался. Но вот что означают эти фразы, я не понял.

– А я как раз понял! «Negotiorum gestio» означает: «Добровольная деятельность в чужом интересе», есть такая формула в римском праве, – пояснил Тавров. – Это когда кто-то берется защищать интересы лица, не будучи уполномочен этим лицом. Смысл, наверное, раскрыт следующей фразой: «Do, ut des» – «Делаю, чтобы ты сделал». Как говорится: «Ты мне, я тебе». Ну и апофеоз альтруизма: «In magnis et voluisse sat est» – «В великих делах достаточно и воли». Доброй воли, надо полагать. Очень похоже на договор, основанный на полном взаимном доверии. Предмет договора настолько секретен, что его не рискнули доверить даже спине покойницы. Хорошо бы узнать, кто эти «высокие договаривающиеся стороны»?

– Успехов вам, – пожелал Аксенов, вставая из-за стола. Он явно спешил. – Извините, но мне пора. Фотографии можете взять себе, мне они ни к чему. Если разузнаете, кто это сделал и зачем, – не сочтите за труд, расскажите мне. Сколько повидал, но такого еще встречать не приходилось.

* * *

Тавров решил немедленно показать фотографии Кайтелер: он чувствовал, что она сумеет увидеть в них нечто большее, нежели он. И он не обманулся в своих ожиданиях. Кайтелер оторвалась от компьютера и долго рассматривала снимки.

– Да, вы совершенно правы, – наконец сказала она. – Это договор. Писали его, как и положено, кровью, но перо не из Этого мира: видимо, отпечатавшиеся на мышцах строчки – это эктоплазма, которую выделяло перо. Она прошла через кожу и осела на мышечных тканях. Ничтожное количество, но его вполне хватило, чтобы засветиться от фотовспышки. Теперь о тексте договора. Он необычен: такое впечатление, что он составлен только для фиксации самого факта заключения договора. Это очень странно: обычно при заключении договоров колдунов с демонами очень тщательно оговариваются формальные стороны, поскольку традиционно обе стороны уделяют внимание скрупулезному соблюдению именно различных формальностей. А здесь – ничего! Собственно, обе стороны берут на себя обязательства, но не уточняют, какие именно. Видимо, действительно, как это ни странно, обе стороны всерьез заинтересованы в достижении некой цели, которую они считают общей.

– И какая же это цель? – спросил Тавров.

– Я даже представить себе не могу, какая общая цель может быть у человека и демона, – призналась Кайтелер. – Но зато я могу сказать, кто из демонов поставил свою печать под договором. Печать состоит из двух окружностей, между которыми латинскими буквами написано имя демона. Видите?

– Но буквы абсолютно не читаются, – заметил Тавров.

– Да, это так, – согласилась Кайтелер, – но хорошо видно, что букв в имени владельца печати всего четыре. Это существенно облегчает дело. Кроме того, по рисунку внутри окружности можно понять, кому принадлежит эта печать. Рисунок неразборчив, но что вам напоминают его контуры?

– Паука, – приглядевшись, определил Тавров.

– Нет, это не паук, – возразила Кайтелер.

Она извлекла из шкафа потертую книгу с надписью «Lemegeton» и показала рисунки печатей.

– Вот, четыре буквы и рисунок, издали напоминающий паука. Это печать первого из семидесяти двух духов, описанных в Гоэтии, – Короля Адского Востока Баэля.

– Честно говоря, я бы не поверил ни слову из того, что вы сказали, если бы не ужасная и загадочная смерть Кати Барсуковой, – признался Тавров. – Похоже, что вы точно поняли логику убийцы. Что это за книга, которой он руководствовался?

– Это средневековый сборник магических книг, известный под названием «Лемегетон». Иначе его еще называют «Малый ключ Соломона». Он содержит подробные перечни имен злых и добрых сущностей с их символами, описание магических принадлежностей и методов работы с ними. Первая часть «Лемегетона» называется «Гоэтия» и посвящена работе со злыми духами. Похоже, именно по ней и проходил ритуал в день гибели Кати. Хотя ритуал мог быть проведен и попроще, скажем, по «Псевдомонархии демонов» Иоганна Виера, – объяснила Кайтелер. – Главное: судя по всему, тот, кто инициировал проведение ритуала, достиг своей цели. Он договорился с вызванным духом. А вот о чем он с ним договорился, мы не знаем, к сожалению… а может, и к счастью. Есть такие тайны, которые лучше не знать. Это я вас предупреждаю, Валерий Иванович!

– Поздно меня предупреждать, милая, – усмехнулся Тавров. – Я в Пограничной Зоне, куда меня ввел неизвестно кто и непонятно зачем; дома у меня живет двухголовая собака, распугивающая шляющихся по моей квартире беззаботных эльфов и очень недружелюбных троллей. Поэтому я готов раскрыть все тайны, которые только встречу на своем пути, – и лишь тогда у меня появится шанс покинуть эту проклятую Зону! Короче говоря, я – очень неподходящая компания, особенно для молодых красивых девушек.

– Я не только девушка, но и ведьма, – рассмеялась Кайтелер. – Так что все в порядке, Валерий Иванович!

* * *

Итак, имеющиеся факты свидетельствуют о том, что Брен не причастен к смерти Барсуковой. Но он встречался с ней накануне, это несомненно. Следовательно, существует большая вероятность того, что кто-то из окружения Брена имеет прямое отношение к убийству Кати. Поэтому Тавров позвонил Павлову и продиктовал ему список лиц, вероятно, связанных с этим делом. Требовалось лишь выяснить: кто из них находился или мог находиться в то же самое время в Питере? В список Тавров включил Зборовского, Далинского, Семенова, фра Арнольдо и даже Кудасова с Кэсседи. Кроме того, он попросил Павлова проверить, кто из известных ему людей Варежко был в это время в Петербурге.

Присутствовавший при разговоре Кудасов возмущенно засопел и саркастически осведомился:

– А себя не забыли включить?

– Должен же я доверять хотя бы себе, – невозмутимо парировал Тавров. – В противном случае мое расследование теряет всякий смысл.

Прибыв рано утром в Москву и распрощавшись с Кудасовым, Тавров немедленно позвонил Семенову. Тот уже не спал.

– Вы уже в Москве? Ну, слава богу!

Семенов явно побаивался неожиданно объявившегося визитера с посланием от Брена.

– Я буду у вас через час, – сказал Тавров Семенову. – Если этот человек опять вам позвонит, то назначьте ему время с таким расчетом, чтобы я успел подъехать до его прихода. Если же он не позвонит, то ни в коем случае никому не открывайте дверь! Запритесь на задвижку, на все запоры, которые нельзя открыть снаружи, и сидите тихо. Не хочу вас пугать, но это действительно разумная предосторожность в сложившихся обстоятельствах.

Тавров прямо с вокзала поехал к Семенову. Семенов еле держался: он нервно курил сигарету за сигаретой, от него ощутимо попахивало спиртным – а еще и полдень не наступил! – и Тавров даже пожалел, что так настропалил Семенова по телефону.

Посланец позвонил в начале первого. Он сказал, что заскочит в ближайшие полчаса и времени у него в обрез, поэтому попросил Семенова никуда не выходить. Посланец оказался точен: появился ровно через двадцать пять минут после звонка. Мужчина лет шестидесяти, весьма бодрый для своих лет; одетый скромно, в вещички с вьетнамского рынка, но добротно. Семенов открыл ему дверь и впустил в квартиру. Впрочем, гость не пошел дальше коридора: он спросил у Семенова паспорт, тщательно сверил фотографию и, оставшись удовлетворенным процессом опознания, положил на столик у зеркала полиэтиленовый пакет.

– Минуточку, товарищ! – сказал ему появившийся из комнаты Тавров. – У нас с товарищем Семеновым будет несколько вопросов к вам. Так что вам придется задержаться.

Не дожидаясь вопросов, Тавров продемонстрировал гостю свое удостоверение пенсионера МВД и карточку частного детектива: именно в такой последовательности, потому что в визитере он сразу распознал отставного опера.

– Подполковник Внутренних войск в отставке Захаров Михаил Егорович, – представился визитер. – Всегда рад помочь, коллега!

– Давайте пройдем в кухню, Михаил Егорович, – предложил Тавров. – А наш гостеприимный хозяин чайку сообразит.

Пока повеселевший Семенов заваривал чай, Тавров принялся расспрашивать Захарова о деталях его миссии.

– Откуда вы, Михаил Егорович, знаете Виктора Брена?

– Так я же его сосед, – объяснил Захаров. – Мы с Виктором общались иногда. Вначале курили вместе на площадке: супруга моя дома курить не позволяет, а Виктор, хоть и жил один, тоже на площадку подымить выходил. Он не любил, чтобы в квартире табачищем пахло. Ну, и иногда в шахматишки с ним играли.

– Когда вы его последний раз видели?

– А вот с месяц тому назад и будет. Зашел он ко мне и сказал, что уезжает. А если через месяц вернуться не успеет, то просил другу посылочку свезти. Ну, а до друга, товарища Семенова, я недели две дозвониться не мог, а как дозвонился, так вот и привез.

– И что там, в пакете? Вы не знаете?

– Да откуда же мне знать? – пожал плечами Захаров. – Коробка в бумагу завернута, легкая коробка. А что внутри, не знаю: Виктор не сказал, а я, понятное дело, не любопытствовал.

– Кстати, а почему вы звонили Семенову с телефона Брена? – поинтересовался Тавров.

– Не понял? – удивился Захаров. – Я из своей квартиры звонил.

Тавров пододвинул к себе телефонный аппарат, стоявший на кухонном столе. Прокрутил список звонков, нашел нужный день.

– Все правильно, Михаил Егорович. Ваш телефон отличается от телефона Брена на одну последнюю цифру, – сказал Тавров и укоризненно взглянул на Семенова. Тот лишь виновато развел руками.

Захаров выпил чаю с шарлоткой, махнул с Тавровым рюмку водочки на брудершафт, побеседовал с ним на тему «Особенности пенитенциарной системы в условиях Крайнего Севера» и убыл, крайне довольный общением.

– Ну что, Валерий Иванович? Открываем? – с нетерпением спросил Семенов, вертя в руках обернутую в бумагу и заклеенную скотчем коробку.

– Давайте, – разрешил Тавров. – Не похож Егорыч на террориста, да и Брен вряд ли туда бомбу заложил.

Семенов сорвал бумагу, под ней оказалась коробка из-под сигар. Семенов ногтями отодрал крышку и извлек из коробки завернутую в лист поролона металлическую пластину. В первый момент Таврову показалось, что это артефакт, подобный тому, что он видел у Кудасова. Но при ближайшем рассмотрении он увидел, что это совсем небольшой, умещающийся на ладони серебряный складень с двумя откидывающимися на петлях створками.

– Тут в коробке еще бумага какая-то! – объявил Семенов и передал Таврову сложенный вчетверо лист писчей бумаги.

Тавров развернул листок. Он содержал отпечатанный на принтере текст следующего содержания: «Уважаемый Виктор Генрихович! Посылаю Вам свое заключение вместе с переданным Вами для экспертизы складнем.

Складень представляет собой квадратный (пять на пять сантиметров) триптих толщиной 0,5 см в сложенном виде. В центре – изображение Богородицы, справа от нее изображение святого, слева – изображение святой. Под изображением Богородицы надпись: «Божья Матерь Всеблаженнейшая», под изображением святого: «Св. Трифон», под изображением святой: «Св. Сабина». Через весь триптих поверху надпись в две строки. Первая строка: «Тяжкий груз раба Божьего Трифона приняли Матерь Божья со святыми Трифоном и Сабиной». Вторая строка: «Слава тебе, Господи, да исполнится воля твоя. Аминь».

На обороте части триптиха со св. Трифоном надпись: «Тайна в ногах собравшихся к молитве, вера в сердце, и да минет их чаша горького знания».

На обороте части триптиха со св. Сабиной: «Спаситель и два мученика охранят то, чему скрытым быть надлежит».

На обороте центральной части триптиха с Богородицей надпись: «Образ рукотворный серебряного ангела перед Вратами Тьмы прими, Матерь Божья Всеблаженнейшая, и сохрани от глаз любопытных».

Материал складня – чеканное серебро практически без добавок (95 % чистого серебра, 3 % меди, 1 % олова, остальное – примеси различных металлов в крайне незначительном количестве), надписи выполнены на греческом языке, принятом к употреблению в Византийской империи в Х—XIII вв. Анализ изображений с точки зрения прецедентов выполню позднее.

С уважением, П.Ю.Н.»

Тавров перечитал текст еще раз. Похоже, что Брен отправлял кому-то складень на экспертизу и эксперт имеет инициалы П.Ю.Н.

– Обычный складень, – разочарованно вздохнул Семенов. – Разве что достаточно древний. И кто такой этот ПЮН? Вы знаете какого-нибудь эксперта по изделиям из серебра с такими инициалами?

– Разумеется, нет, – ответил Тавров. – Но мне знаком человек, который должен знать такого эксперта. Сейчас попробуем!

Он достал толстую разлохмаченную записную книжку, долго изучал ее, затем удовлетворенно крякнул и принялся набирать номер.

– Здравствуйте, это Тавров Валерий Иванович. Мне нужен Зворский Игорь Владимирович. Ах, какая удача, что я сразу до вас дозвонился! Игорь Владимирович, если помните, год тому назад полковник Павлов из МУРа давал вам на экспертизу по моей просьбе один текст… Ага, вспомнили? Ну, замечательно! Нет, сейчас речь идет не о рукописи, просто я подумал: не знаете ли вы специалиста, которому можно было бы дать для оценки серебряный складень времен Византийской империи? Да, я понимаю, что вопрос странный, но я в этом абсолютно некомпетентен, а дело весьма и весьма срочное… Ага, когда-то знали такого человека? И кто он? Ох, боюсь, что он уже слишком преклонного возраста… а тут дело такое… А этот помоложе? Это хорошо, этот в самый раз… Как вы сказали? Прохоров? А по имени-отчеству? Юрий Николаевич? Вот спасибо! И телефончик мобильный? Совсем замечательно! Да, так и скажу, что от вас! Большое спасибо, Игорь Владимирович!

Тавров положил трубку и удовлетворенно сказал:

– Вот мы и вычислили этого ПЮНа! Прет, ну просто прет! Надо не терять темп и немедленно ехать на встречу, пока удача от нас не отвернулась!

Он набрал номер, который дал ему Зворский, и договорился с Прохоровым о встрече.

* * *

Тавров встретился с Прохоровым в переходе между станциями метро «Боровицкая» и «Библиотека имени Ленина».

– Еду на презентацию моей книги, – объяснил Прохоров. – На машине проезд по Москве непредсказуем: не там, так тут застрянешь в пробке. А на метро быстро и предсказуемо. Так что вас интересует?

– Я насчет этого складня, – сказал Тавров, доставая из кармана содержимое посылки Брена.

– Знакомая штучка! – оживился Прохоров, беря в руки складень. – Я работал с ней по просьбе Виктора.

– Это писали вы? – показал Тавров Прохорову листок бумаги, извлеченный из посылки Брена.

– Да, совершенно верно, это моя записка… А откуда она у вас? – удивился Прохоров.

– Оттуда, откуда и складень, – от Брена, – ответил Тавров. – А как насчет обещанного вами анализа с точки зрения прецедентов?

– А-а! – вспомнил Прохоров. – Да никак! Ничего похожего. Но вот относительно изображений на складне я пришел к определенным выводам. Я исходил из того, что они связаны с реальными местами. В Риме есть церковь Святой Сабины, на ее дверях нарисован распятый Христос с разбойниками. Двери очень древние, и их фигуры показаны в традициях ранних христиан: в позах распятых, но без крестов… Видите? Ранние христиане помнили, что крест – орудие позорной казни, и им в голову не приходило использовать орудие казни в качестве религиозной символики. Далее… В честь мученика Трифона в Константинополе были построены две церкви, но в Х веке его мощи были перевезены в город Котор, это на территории нынешней Черногории. Именно там в конце XII века воздвигли собор Святого Трифона, считающегося покровителем Котора. Собор сохранился до наших дней. И мощи святого Трифона до сих пор лежат там. И, наконец, Богородица… Обратите внимание, на заднем плане виден характерный купол с крестом. Я предположил, что это – знаменитый храм Святой Софии в Константинополе. Тогда изображение можно однозначно связать с храмом Божьей Матери Всеблаженнейшей в том же Константинополе. По-гречески этот храм называется Паммакаристи. Единственная неувязка: храм был построен гораздо позже, чем отчеканен складень, – где-то в XIV веке.

– А что может означать это все вместе?

– Это указатели на конкретные места. А вот что в этих местах находится, это уже другой вопрос. Извините, но мне пора.

Прохоров быстро удалился в сторону «Боровицкой». А Тавров вышел на улицу и неторопливо пошел по Воздвиженке к Арбату. Ему хотелось привести мысли в порядок.

«Брен, несомненно, считал складень очень важным звеном во всей этой странной истории с Серебряным Ангелом, иначе бы он оставил складень Семенову… или в том тайнике, где лежала флэшка с текстами. Тексты… Какова их роль? Похоже, что это не просто отрывки из исторического романа, а некие вехи на пути к разгадке. А складень – ключ к замку, за которым она и скрыта, эта разгадка. Но почему, если Брен подозревал, что его жизни что-то угрожает, он не оставил просто заявление в прокуратуру, типа: в случае моей смерти прошу винить такого-то и по тем-то причинам… Привел бы факты разные… Почему он этого не сделал? Почему, если фра Арнольдо ищет Брена, он категорически не хочет сообщить информацию: чем занимался Шрайбер, какую помощь оказывал ему Брен? Почему исчезнувший Брен интересует фра Арнольдо гораздо больше, чем исчезнувший Шрайбер? Неужели речь идет о такой тайне, что ради ее сохранения ничего не стоят не только жизни обычных людей, но и жизни посвященных в тайну?»

Размышления Таврова прервал звонок мобильника.

– Здравствуйте, Валерий Иванович! – раздался в трубке голос Павлова. – Из перечисленных в вашем списке лиц за указанный промежуток времени в Питере находились двое. Семенов Павел Сергеевич прибыл в Петербург из Москвы за день до интересующей вас даты, поездом «Юность», и по сегодняшний день не покидал Северную столицу ни поездом, ни самолетом.

– Подожди, Вадик, – перебил его Тавров. – Этот Семенов… У тебя есть его паспортные данные? Огласи, пожалуйста.

– Вот… Семенов Павел Сергеевич, уроженец города Петрозаводска, родился 19 сентября 1947 года…

– Так, это не он, – заключил Тавров. – А кто второй?

– Второй, иностранный гражданин, прибыл в Петербург из Финляндии, пересек границу за два дня до указанной вами даты, а покинул Питер самолетом на следующий день после этой даты. Прилетел в Домодедово, после этого Москву ни поездом, ни самолетом не покидал. Из России не выезжал.

Тавров почувствовал, как заколотилось сердце. Он сглотнул слюну и спросил Павлова, заранее предвидя ответ:

– О ком идет речь, Вадик?

– Об итальянском гражданине Адриано Палетти.