– Что и требовалось доказать! – вскричал Борис, осторожно извлекая из сейфа автоматическую винтовку. – Ну, видишь?! Винторез! Посмотри, только в руки ее не бери, чтобы отпечатки пальцев не стереть.

Он положил на письменный стол винтовку с длинным толстым стволом-глушителем и оптическим прицелом. Затем продемонстрировал мне остальное содержимое сейфа:

– Гляди! А вот и патроны «СП-5» к винторезу.

Я увидел прозрачную пластиковую коробку из-под пирожных, в которой россыпью лежали патроны.

– А вот две картонные коробки с пистолетными патронами. Ну-ка, посмотрим!

И Борис торжествующе показал мне два патрона.

– Смотри! Вот этот – «парабеллум», а этот – «браунинг курц». Оба – девятимиллиметровые. Поясок на гильзе видишь?

Действительно, на патроне, заявленном Борисом как «браунинг курц», я отчетливо увидел на корпусе гильзы, ближе к ее срезу, поясок.

– Похож на гильзу, которую ты нашел под диваном? – довольным тоном осведомился Борис.

– Очень похож, – подтвердил я.

– Что и требовалось доказать, – удовлетворенно констатировал Борис. Он аккуратно завернул в лежавший на диване плед винторез. Затем положил два патрона в карман, запер дверь в кабинет, и мы отправились вниз.

В гостиной, ожидая подачи не то позднего завтрака, не то раннего обеда, собрались все обитатели злополучного дома, исключая хозяйку.

– Где Ирина Юрьевна? – спросил Борис у Леры, расставлявшей на обеденном столе тарелки.

– Она еще не совсем пришла в себя, поэтому я принесла ей еду в спальню, – ответила Лера.

– Угу, – как-то неопределенно буркнул Борис и обратился к присутствующим: – У меня для вас есть важное сообщение!

Лера уронила тарелку на пол; Витюша подавился рюмкой водки, которую он в этот момент решил опустошить; Николаша с ужасом уставился на Бориса, со звоном уронив вилку в тарелку; настороженный Пашин взгляд, брошенный им в сторону «заявителя», выражал лишь холодную неприязнь и недоверчивость.

Короче говоря, восторга никто не проявил. Борис театральным жестом развернул плед и продемонстрировал публике винторез.

– Из этого оружия был убит Зябликов! А обнаружили его в секретном сейфе, шифр к которому знал только Алексей Карсавин.

– А вы его откуда узнали? – вдруг спросила Лера.

– Это произошло случайно, – не стал вдаваться в подробности Борис.

– Значит, так же случайно шифр мог узнать любой другой человек, – резонно заметила Лера. – Так что покойный Алексей Олегович в убийстве Зябликова мог быть и не замешан!

– То есть вы настроены отрицать очевидное! – раздраженно констатировал Борис, обводя суровым взором «карсавинскую мафию». – Ладно, посмотрим, как вы встретите следующее известие…

Борис положил винторез на стол рядом с тарелкой и достал из кармана два патрона.

– В секретном сейфе Алексея Карсавина, помимо винтореза и патронов к нему, мы с Мечиславом также обнаружили две коробки с пистолетными патронами. Вот этот, девятимиллиметровый «парабеллум», является штатным патроном для пистолета «глок-17», который нам так охотно продемонстрировал недавно ныне покойный Алексей Карсавин. А вот этот патрон, также девятимиллиметровый, «браунинг курц» – от пистолета, из которого был убит сам Алексей Карсавин! Вот свежеотстрелянная гильза, найденная на полу кабинета Алексея Карсавина после его гибели. Можете убедиться сами!

И Борис передал два патрона и гильзу в целлофановом мешочке для ознакомления сидящим за столом. Все присутствующие осмотрели патроны и гильзу без какого бы то ни было энтузиазма, что явно раздосадовало Бориса.

– Я поражен вашей вялой реакцией! – возмущенно заявил он. – Если кто не врубился, то сообщаю открытым текстом: пистолет, из которого был убит Алексей Карсавин, находится в руках у кого-то из обитателей этого дома! Не хочет ли этот человек поделиться с нами своими дальнейшими планами? А еще лучше – сдать оружие, от греха подальше!

И эта его зажигательная речь тоже не вызвала какой-либо реакции. Все, как по команде, приступили к трапезе, молча выпивая и закусывая, словно речь Бориса их вообще не касалась.

– Похоже, все, что я сказал, никого не волнует? – угрожающе осведомился Борис. – Надо полагать, что здесь все заключили некий заговор молчания, не так ли?

– Похоже, что ты всех просто запугал донельзя! – не выдержал я.

– Ах, вот как?! – саркастически воскликнул Борис. – Значит, мои слова всех пугают, а вот тот факт, что кто-то из присутствующих прячет под подушкой пистолет с глушителем, – это не пугает никого?! Тебе не кажется это странным?

Борису снова никто не ответил. Он повернулся ко мне и с недоумением развел руками.

– Не надо так горячиться, Борис! – призвал его к спокойствию я. – Проблема в том, что большинство из присутствующих воспринимают как непосредственную угрозу именно тебя и твоих людей. И немудрено: ты лишил нас связи с внешним миром, ограничил наше передвижение даже внутри дома.… Как же мы можем после всего этого безоговорочно доверять твоим словам?

– Тебе бы в ООН выступать! – посоветовал мне Борис. – Словоблудие это все. А вот что реально: мы имеем пистолет с глушителем, находящийся в этом доме. Из него уже убили одного человека, и для того, чтобы больше не убили никого, я сделаю все, что в моих силах. И еще, дорогие мои: вы тут напрасно из себя корчите белых и пушистых! Я все знаю про полотно Жерома, и я не верю, что Элис провернул эту махинацию в одиночку, а вы были не в курсе. Зябликов намекнул, что он знает о наглом мошенничестве с картиной, и я полагаю, что это стало решающим обстоятельством в его судьбе. Своей пьяной болтовней Зябликов сам подписал себе смертный приговор, который вынес ему Алексей Карсавин!

Борис оглядел словно закаменевших домочадцев Карсавина и гаркнул:

– И не хрен сидеть тут с постными лицами! Ведь это кто-то из вас убил Алексея! А что?! Главного мошенника и вора нет – а с вас и взятки гладки! Долги Алексея? Так вам его наследство не нужно, вы можете спокойно от него отказаться, а значит, и от долгов! Зачем вам это эфемерное наследство, состоящее из карточных долгов и разоренных компаний, если все уворованные денежки уже и так в вашем распоряжении?! Думаете, вы все концы в воду спрятали? Ошибаетесь, господа! Я пойду до конца, но вас всех на чистую воду выведу!

Борис схватил со стола бутылку «Перье» и жадно выпил ее до дна, прямо из горлышка. Я решил воспользоваться паузой и вкрадчиво заметил:

– Да, Зябликов что-то упоминал о картине…. Но вот я, например, абсолютно не в курсе. Может быть, ты, Борис, хотя бы меня введешь в курс дела?

Борис поставил на стол пустую бутылку, вытер губы тыльной стороной ладони и уже более или менее спокойно ответил мне:

– Ввести в курс дела? Легко! Вопрос действительно серьезный и принципиальный. Ночью я пошел в кабинет Элиса, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз именно насчет картины. Слушай, Мечислав, и запоминай! Возможно, через несколько мгновений друг твоей молодости Элис откроется тебе с новой стороны.

Борис уселся в кресло и продолжил:

– Однажды в рамках рекламной кампании Элис предложил своей партнерше, Инессе Зябликовой, превратить головной офис в «полноценное лицо фирмы». Та не возражала, и в офисе забацали ремонт в стиле ампир. Обошелся он в нехилую сумму, но главное: Элис внес предложение повесить в холле картину стоимостью не менее миллиона долларов. Круто, да? Естественно, Инесса с ее типично «новорусскими» замашками не смогла устоять и дала «добро». Элис имел весьма достойное предложение на эту тему, а именно: малоизвестную картину известного французского живописца Жана-Леона Жерома «Переход Ганнибала через Альпы», находившуюся в собственности у известного голландского торговца антиквариатом Николаса Ван Хофера….

Меня как громом ударило! Я немедленно вспомнил сгоревшую дачу Артема и загадочную историю с пропавшей копией.

От Бориса не укрылось мое замешательство.

– Ты что-то хотел спросить? – осведомился он у меня.

– Э-э…… Это не картину ли Жерома украли в 2001 году из Эрмитажа, а потом внезапно вернули обратно? – уточнил я.

– Да, ты прав, – подтвердил Борис. – Картина называлась «Бассейн в гареме», и ее страховая стоимость составляла примерно девятьсот тысяч долларов. К слову: если бы картину решили продать, то ее эстимейт не мог бы быть ниже страховой стоимости. Ну и еще для примера: в прошлом году на «сотбис» выставлялась картина Жерома «Большой бассейн в Брузе», с эстимейтом в девятьсот тысяч – но уже фунтов стерлингов. Кто не знает: один фунт стерлингов равен примерно двум с половиной долларам или двум евро. Так что те полтора миллиона евро, которые Алексей Карсавин – по его данным – уплатил за картину Жерома «Переход Ганнибала через Альпы», являются весьма скромной ценой. Очевидно, что, если бы он приобретал картину через аукцион, она обошлась бы ему гораздо дороже. Поэтому Инесса и дала «добро» на приобретение картины: это был не только вопрос престижа, а еще и выгодное капиталовложение.

– Но что же в этом плохого, Борис? – удивился я. – Вроде бы все разумно и правильно. Или эта картина Жерома тоже была украдена?

– Нет, не была, с этим как раз все в порядке! – ухмыльнулся Борис. – Происхождение картины достаточно прозрачно. В конце XIX века эту картину приобрел граф Туруков для своей коллекции. В 1924 году коллекцию Туруковых вывезли из его имения и передали в краеведческий музей. А в 1930 году ее, в числе многих других культурных ценностей, продали на Запад: в СССР начиналась глобальная индустриализация, и страна отчаянно нуждалась в валюте для закупки современной техники. Дальнейшая история картины – это цепочка абсолютно легальных сделок. В итоге к 90-м годам ХХ века картина оказалась у Ван Хофера. А незадолго до текущего, недавно наступившего, года было объявлено о покупке картины компанией «Мелиса». Покупку щедро отпиарили в масс-медиа, и если бы с происхождением картины было что-то не так, то это немедленно всплыло бы в прессе.

– Тогда в чем же проблема? – поинтересовался я. Похоже, я наконец-то почти вплотную приблизился к тайне исчезновения копии полотна Жерома!

– А проблема в том, что Ван Хофер так и не продал картину! – торжествующе сообщил Борис. – Она до сих пор находится в его собственности и включена в каталог его коллекции. Вот так!

– Неправда! – вдруг подал голос Николаша. – Картина была официально приобретена моим братом у Ван Хофера, который в начале декабря прошлого года специально для этого приезжал в Москву. Картину должны были продепонировать в банке «РосТрейдБанк» – и так бы и случилось, если бы не то нападение на перевозивший полотно броневик.

– А вот это уже не есть правда! – живо возразил Борис. – Ван Хофер как ввез в Россию, так и вывез обратно картину Жерома «Переход Ганнибала через Альпы». Сделка не состоялась! Элис всех обманул!

– Докажи! – потребовал Николаша.

– Легко! – с готовностью отозвался Борис. – Но для начала скажи: ты сам-то видел картину?

– Видел, – подтвердил Николаша. – Всего один раз: когда ее показали на презентации.

– Позволь тебе не поверить! – торжествующе воскликнул Борис. – Разве ты не помнишь, что старая дача Элиса, доставшаяся вам от родителей, вся была буквально завешана картинами, – а точнее, копиями полотен известных мастеров? У Элиса в конце перестройки возник такой пунктик: он за бесценок скупал копии известных мастеров и свозил их на дачу. И среди них была копия картины Жерома «Переход Ганнибала через Альпы»! Он купил ее в 1989 году в одном из музеев за несколько бутылок спирта «Рояль» и привез на дачу. Я сам видел эту копию, так что можешь не подтверждать. Ее, кстати, из здесь присутствующих видел Мечислав – на этой самой даче. Когда Элис разбогател в достаточной степени для того, чтобы покупать подлинники картин, а не их копии, и оказался в состоянии приобрести себе, взамен ветхого наследия предков на шести сотках, нормальный дом, то он оставил всю эту скопированную мазню новым хозяевам дачи. Потом, спустя много лет, Элис увидел в каталоге Ван Хофера эту самую картину, и у него зародился план. Кстати, Мечислав уже догадывается, какой именно план возник у Элиса и кто выступил заказчиком похищения копии картины Жерома с бывшей дачи Карсавина и организовал поджог дачи с целью замести следы похищения. Ведь так, Мечислав?

Я молча кивнул: мне все было ясно, за исключением некоторых мелких деталей. Борис залпом опустошил еще одну бутылку «Перье» и продолжил:

– Элис пригласил Ван Хофера в Москву, но предложил ему цену явно ниже той, на которую рассчитывал Ван Хофер. Оно и понятно: Элис вовсе и не собирался покупать картину! Однажды, когда Ван Хофер направлялся на очередной раунд переговоров, его ограбили прямо на выходе из гостиницы «Балчуг-Кемпински». Отобрали кейс с документами и бумажник с кредитками. Короче, голландец отделался легким испугом, но уже пожалел, что приехал в Москву. И тут Элис выразил ему свое сожаление из-за того, что он не может купить картину за ту сумму, которую потребовал Ван Хофер. А также посочувствовал голландцу по поводу этого уличного ограбления. И, дабы компенсировать неудобства, испытанные Ван Хофером, и чтобы отбить у него охоту распространяться на тему ограбления – исключительно ради положительного реноме российского бизнеса! – Элис заплатил голландцу кругленькую сумму, не облагаемую налогами. Надо полагать, что компенсация составила примерно сто тысяч евро. Возможно, что и двести тысяч – теперь эта сумма известна только Ван Хоферу, а уж он об этом никогда не скажет: иначе придется заплатить налог! Излишне говорить, что ограбление Ван Хофера организовал Элис: он получил все необходимые документы, требующие минимальной доработки для того, чтобы убедить любое заинтересованное лицо в том, что сделка состоялась. И дальше дело оказалось в шляпе: почти полтора миллиона евро ушли на счет Элиса. А на презентации он представил копию картины Жерома, написанную безвестным местечковым живописцем.

– Бред какой-то! – прокомментировал эту информацию внезапно вышедший из ступора Николаша. – Такой примитивный обман раскроется сразу же, как только картину доставят из банка! На презентации будут присутствовать люди, очень хорошо разбирающиеся в живописи. Да и Ван Хофер в скором времени опровергнет факт продажи – это очевидно!

– Потому-то картину и украли из перевозившего ее броневика! – напомнил Борис. – Поди теперь установи: копию перевозили или подлинник? А Ван Хофер будет молчать до последнего. Представим, что Элис заявил бы: «Да, я купил у Ван Хофера картину, но с целью уклонения от уплаты налогов он просил меня не афишировать сей факт». Достаточно переправить копию Жерома в Голландию, подбросить ее в дом Ван Хофера так, чтобы ее нашли при обыске, – и готово дело!

– Понятно! – кивнул я. – А предъявить оригинал картины Ван Хофер не сможет: ведь полотно уже официально заявлено в розыск как похищенное. Н-да, попал голландец! Хотел сэкономить на налогах – и вот тебе! В случае огласки, даже если Ван Хофер и сумеет избежать судебного приговора – пусть и за неуплату налогов с выплаченных ему Карсавиным денег, – его репутация честного коллекционера все равно окажется безнадежно испорченной.

– Во всяком случае, анализ фактов привел меня именно к такому выводу, – подтвердил мои соображения Борис. – И я пошел ночью поговорить с Элисом, чтобы заставить его вернуть украденные им под видом покупки полотна Жерома деньги.

– Пока что все это – лишь твои домыслы, – холодно заметил Николаша и толкнул в бок Витюшу. – А ты вообще что-нибудь скажешь сегодня?

– Маришка меня убьет, – сказал Витюша. Очевидно, в мыслях он был далеко отсюда.

– Очень может быть, что и убьет! Если ты, конечно, вначале доживешь до утра, – съязвил Борис.

По-моему, пошутил он не слишком удачно. Болтающийся где-то в доме пистолет с глушителем – это действительно весьма серьезно.

Борис обвел взглядом присутствующих. Больше никто высказаться не пожелал.

– Поскольку никто не желает говорить по существу, полагаю тему закрытой, – заявил Борис. – Собственно, вся моя речь адресована Мечиславу, как человеку, явно непричастному ко всем этим безобразиям. Информация к размышлению, так сказать…. – Он решительно взглянул на меня и сказал не терпящим возражений тоном: – Мечислав! Прервите, пожалуйста, вашу трапезу и поднимитесь к Толяну! Он мне срочно нужен!

Так, я уже у него «на посылках»! Мальчик на побегушках! Но почему-то я немедленно встал из-за стола и отправился будить Толяна. Нет, вовсе не из желания как-то угодить Борису! Наверное, все дело в том, что в последнее время меня так часто будил Толян, что я не мог отказать себе в маленьком удовольствии: разбудить Толяна.

* * *

– Хватит дрыхнуть, вставай! – громко сказал я и сдернул одеяло с Толяна одним движением.

Это я сделал зря, поскольку тут же получил сокрушительный удар ногой в грудь и отлетел к двери. В следующий момент я увидел перед собой Толяна – в одних трусах и с пистолетом в руке.

– Ты рехнулся?! – простонал я, потирая грудь. – Ты мне все ребра переломал!

– Это вряд ли! От силы, пару штук, – усмехнулся Толян. – Ты зачем пришел?

– Хозяин тебя зовет, – проворчал я, вставая с пола. – Нет, ты все-таки идиот!

– Сам виноват! – возразил Толян. – Кто тебя учил такому: подкрасться, сорвать одеяло с мирно спящего человека.… Нужно было просто сказать: «Толян, тебя хозяин зовет». И все! Понял? Запомни на будущее.

– Да пошел ты… куда подальше, вместе со своим хозяином! – от души пожелал ему я и спустился в гостиную. Грудь сильно болела, хотя вроде бы ребра остались целы. И еще я сильно ударился локтем при падении.

Но все это было пустяками по сравнению с реальной проблемой, которую так прямолинейно озвучил Борис: дожить до утра! Кто-то же действительно спрятал пистолет с глушителем, из которого застрелили Элиса! И что этот неизвестный ОН будет дальше делать с этим пистолетом – мне не хотелось даже предполагать.

* * *

Найденный в сейфе Элиса винторез и патроны к нему подтверждали догадки Бориса: именно Элис убил Зябликова, пытаясь выдать убийство за несчастный случай, произошедший по вине Бориса. А когда его замысел не удался, Элис решил уничтожить тело Зябликова в инсинераторе. И действительно, очень сомнительно, чтобы из его домочадцев никто не знал об этом. Другое дело, что не ясна степень участия каждого из них в планах Элиса.

Николаша? Да, этот мог и скорее всего участвовал. Витюша? Он, похоже, мог быть в курсе заговора, но вряд ли в нем участвовал: кишка тонка. Ирка? Ох, погружаться в дебри женской психологии абсолютно бессмысленно, поэтому я даже и предполагать ничего не буду! Лера и Паша? Вряд ли они участвовали, хотя, возможно, и подозревали что-то неладное. Но главное: странно, почему именно Элис решил убить Зябликова? Неужели из-за намеков пьяного Зябликова о картине? Именно так думает Борис…

Ох, а ну их всех куда подальше вместе с их проблемами! Проблемы – их, а опасаюсь за свою жизнь – я! Пусть Борис – раз уж он взялся тут всем руководить – реально обеспечит нашу безопасность. Сейчас спущусь в гостиную и прямо так ему в лоб и скажу!

* * *

Я сдержал данное самому себе слово и, едва войдя в гостиную, выпалил:

– Вот что, Борис! Раз уж ты тут взял власть в свои руки, то изволь обеспечить нашу безопасность вплоть до того момента, как здесь появятся представители власти. Я думаю, что выражаю общее мнение. Не так ли?

И я обвел взглядом присутствующих. Не похоже, чтобы они всецело поддержали мое требование, но и возражать никто не стал – за явной бессмысленностью каких-либо споров в сложившейся ситуации: с одной стороны, самовольная диктатура Бориса вызывает у граждан и господ справедливое возмущение, но с другой – где-то на заднем плане упорно маячит тень пропавшего неизвестно куда пистолета с глушителем.

В историческом выборе между свободой и безопасностью традиционно победила безопасность.

– Как раз для этого я и вызвал сюда Толяна, – сухо заметил Борис. – Присаживайся, я донесу до вашего сведения правила игры «Как дожить до утра?». Если вы будете их соблюдать, то можете дожить до рассвета с очень большой долей вероятности. Если же кому-то правила не понравятся, то он все равно обязан их соблюдать – чтобы не подвергать опасности остальных.

Борис на миг прервал свою речь, ожидая чьих-либо реплик, но таковых не прозвучало. И Борис продолжил:

– Теперь о правилах. Главное: не оставаться в одном помещении в количестве менее трех человек. Разумеется, посещение туалета представляет собой исключение из этого пункта. В принципе до отхода ко сну лучше всем оставаться в гостиной: здесь, перед монитором наблюдения периметра, постоянно буду находиться либо я, либо кто-то из моих людей. Лера обеспечит всем вам регулярное питание. Можете смотреть телевизор, есть, пить, курить и говорить – но желательно ограничить свой внешний мир пределами этой гостиной. Если, разумеется, у вас нет твердого намерения покинуть этот дом через трубу инсинератора!

– И спать мы тоже будем здесь? – спросил я.

– Спать будете в своих комнатах, но по двое, – ответил Борис. – Витюша с Николашей, ты с Пашей, Лера с Ириной.

– В моей спальне никто, кроме меня, ночевать не будет! – раздался вдруг решительный Иркин голос. Я аж вздрогнул от неожиданности: незаметно спустившаяся из своей комнаты Ирка стояла в ведущем на кухню коридорчике со стаканом воды в руке.

– У Леры есть своя комната, – настаивала на своем Ирка. – В моей спальне я только мужу позволяла на ночь оставаться! Слышите? Только мужу!

Не знаю, что было тому причиной, но Ирку просто трясло: аж вода расплескалась из ее стакана.

– Хорошо, Ирина, хорошо! – примирительно сказал Борис. – Лера будет ночевать у себя в комнате. В остальном дислокация остается прежней.

– Тогда я буду ночевать в комнате своей сестры! – решительно заявил Паша. – Кто ее еще защитит, если не я?

– Возражаю! – живо отреагировал Борис. – Вы оба мне не внушаете доверия. Особенно ты, Паша! Поэтому – в любом случае – ты ночуешь в комнате Мечислава. Он присмотрит за тобой. Надеюсь, ты не думаешь, что он захочет тебя во сне удушить подушкой?

– Из всех вас он самый вменяемый человек, – хмуро отозвался Паша.

– Ну, вот и ладненько! – заключил Борис.

В гостиной наконец появился Толян. В руках он держал небольшую матерчатую сумку.

– Принес? – с нетерпением спросил его Борис.

– Принес, – ответил Толян и вывалил содержимое сумки на стол. Это были девять задвижек типа оконных шпингалетов.

– Вот, в гараже нашел, в ящике с инструментами, – сообщил Толян.

– Отлично! Как раз хватит, – одобрил Борис. – Поскольку в этом доме установилась атмосфера взаимного недоверия, то я предлагаю сделать следующее: на дверь каждой спальни установят по две задвижки: одну снаружи, а другую – изнутри. Наружные задвижки пресекут неконтролируемые перемещения по дому; а внутренние запоры позволят обитателям спален ощутить себя в безопасности. Всем понятно?

– А как же мы будем ходить в туалет? – вопросил Витюша.

– Как снайпер на позиции: по малой нужде – в бутылку, а по большой – в пакетик, – доходчиво объяснил ему Борис.

– А Лера?! – возмущенно воскликнул Паша.

– Пожертвует какой-нибудь кастрюлей и использует ее в качестве ночного горшка, – невозмутимо ответил Борис. – Напоминаю, что все это делается с одной-единственной целью: чтобы к утру дом не превратился в склеп! Еще вопросы?

Никто больше не пожелал задать ему какой-либо вопрос.

– Отлично! Спасибо за понимание, – усмехнулся Борис и обратился к Толяну: – Давай приступай к установке задвижек. Остальных убедительно прошу не покидать первый этаж без моего ведома. Лера! Сварите нам кофе, пожалуйста.

– С вашего позволения, Борис Сергеевич, я удалюсь в свою спальню, – с вызовом произнесла Ирка. – Если вас так беспокоят мои «бесконтрольные передвижения», то прикажите своим помощникам забить снаружи гвоздями дверь моей спальни!

– Как пожелаете, Ирина Юрьевна, – подчеркнуто вежливо отозвался Борис. – Толян! Начни ставить задвижки со спальни Ирины Юрьевны.

– Это займет много времени? – раздраженно осведомилась Ирка.

– Минут двадцать, – ответил Толян. – Сейчас я возьму в гараже дрель и сразу же поднимусь к вам.

– Тогда я пока посижу в кухне, перекушу чем-нибудь, – заявила Ирка и направилась по коридорчику в сторону кухни. Лера поспешила следом за ней.

* * *

Толян быстро закончил работу и спустился обратно к нам. Снегопад прекратился, и Борис отправил его расчищать дорожки вокруг дома и от крыльца до ворот.

День тянулся чудовищно долго, но и он наконец закончился. Поужинав часов в девять в полном молчании, мы с вялым интересом посмотрели телевизор, и в одиннадцать Борис объявил «комендантский час». Мы разошлись по своим спальням, словно по камерам, и надсмотрщик Толян запер за всеми установленные им засовы. В спальне я обнаружил еще кое-что: Толян поснимал ручки с окон, и теперь открыть их было довольно-таки затруднительно. Похоже, Борис всерьез опасался, что кто-нибудь попробует сбежать через окна.

Паша был весь на нервах. Он буквально метался по спальне из угла в угол и время от времени сквозь зубы матерился. Вдруг он остановился посреди комнаты и воскликнул:

– Сидим здесь, отрезанные от всего мира, и ждем смерти! Как собаки в клетке на живодерне!

– Да, наши родственники наверняка уже начали волноваться, – заметил я. – Может, кому-нибудь придет в голову сюда наведаться и выяснить, почему их близкие поотключали свои мобильники?

– Да кто сюда доберется сейчас?! – с досадой отмахнулся Паша. – Дорогу от поселка к дому расчистят только в том случае, если удастся связаться с дорожниками: ведь это не дорога, а подъезд к земельному участку, тупик!

– А Аркадий? – осторожно запустил я пробный шар. – Неужели он не волнуется из-за того, что телефон Леры отключен? Мог бы и наведаться к жене. Метель улеглась, а на лыжах от поселка сюда полчаса ходу.

– Аркадий? – переспросил Паша. – Да что ты знаешь об Аркадии?! Уж кого-кого, а его-то следует ожидать не раньше чем через неделю!

– Почему? – удивился я. – Вроде у них с Лерой нормальные отношения…

– Ты знаешь, что Аркадий в Афгане воевал? – спросил Паша.

– Да, я слышал кое-что,… – уклончиво ответил я.

– Тогда слушай остальное! Аркаша служил в спецназе ВДВ. В первом же бою он еле-еле от смерти ушел. Первый бой, вот он выбрал позицию и постреливает себе. И знает вроде, что позицию сменить бы надо, да уж больно удобно он устроился. Так и сидел, пока не получил охренительный пинок в зад от сержанта. Тот его буквально вышиб с позиции. И что? Только Аркашка оттуда вылетел, как по тому месту, где он лежал, прошла строчка из крупнокалиберного пулемета! Духи его засекли, подняли пулемет повыше по склону горы и достали бы его наверняка,… да вот опытный сержант им помешал. Повезло!

Паша закурил сигарету и продолжил:

– И поверил после этого Аркаша в свою удачу! А окончательно поверил, когда в Панджшерском ущелье ранило его в ноги. Прилетела вертушка и под огнем забрала раненых. А Аркашу не успели погрузить: пилот, крича: «Перегруз!» – буквально выпихнул его носилки наружу. Лежал Аркаша и смотрел, как вертушка в небо уходит. Далеко она не ушла: поднялась метров на пятьдесят, в воздухе полыхнула – и рухнула! Сбили вертушку духи. Вот так!

– И как же Аркадий? – поинтересовался я у замолкшего на миг Паши.

– Увезли его все же со следующей вертушкой, – сказал Паша. – Только до выхода из ущелья дошли, и тут со склона опять ударили по вертушке духи. Достали-таки: движок «умер», машина на авторотации вниз пошла, а экипаж – с парашютами сиганул из вертолета. Шли прыгать, через раненых перешагивая, через обреченных.… Но Аркаше опять повезло! От удара о землю его из вертушки выбросило метров за двадцать, вместе с носилками. Попал он прямо в густой кустарник, даже не сломал себе ничего: видно, носилки его защитили, к которым он был прикручен ремнями. Его одного живым наши и подобрали, когда на броне мимо проходили. А те, кто в вертушке оставался, так там и сгорели. Слушай, дай-ка сигарету! А то у меня закончились.

Я дал Паше сигарету, и он, жадно затянувшись, продолжил:

– В госпитале Аркашка сошелся с таким же везунчиком: тот тоже трижды из смертельных передряг практически невредимым выходил. Лишь в четвертый раз его подстрелили, и то в бедро, навылет, кость не была сломана. Так вот, тот везунчик говорил: есть те, кому с войны суждено живым вернуться, таким ничего не страшно. Пошел этот везунчик на выписку, да и помер вдруг. Врач сказал: жировая эмболия. Пуля сорвала с кости кусочек жира, тот попал в кровеносную систему и гулял по организму, пока какой-то важный сосуд не закупорил – тут и кранты везунчику! Вот на этом Аркаша и сломался.

– Как – сломался? – не понял я.

– А вот так,… – невесело усмехнулся Паша. – Доктор ему тогда сказал: обычно человеку три раза спастись от верной смерти суждено. А по четвертому разу кончается это везение, и помереть можно чуть ли не от укола простой иголкой. Ну, Аркаша поверил и запсиховал.… Да и как не поверить, когда на его глазах этот везунчик, здоровый амбал под метр девяносто, сто кило живой массы без грамма жира, вдруг взял да и помер на месте!

Паша злобно вдавил окурок в пепельницу, налил себе половину фужера коньяка и залпом выпил.

– А дальше что? – спросил я.

– Дальше? – переспросил Паша, морщась и занюхивая выпитое очередной сигаретой, которую я ему с готовностью протянул. – Слышал о такой штуке: афганский синдром? Так вот: скосил этот синдром Аркашку в одночасье. На нервной почве что-то вроде желудочного расстройства у него случилось, он долго по госпиталям кочевал, пока не комиссовали его вчистую.… Я это тебе к чему говорю? Аркашку вроде вылечили, но он с тех пор подсознательно бережется. И ездить старается аккуратно, и в драки не лезет.… Если он шкурой почует, что здесь есть какая-то опасность, – никогда он сюда и носа не покажет! Понимаешь? Так что сидит он сейчас у какого-нибудь приятеля и пьет беспробудно, чтобы не думать: почему у нас с Лерой телефоны отключены?

История эта произвела на меня сильное впечатление. Если Аркаша действительно чует опасность и верит в то, что он уже израсходовал весь запас своего жизненного везения, то вряд ли кто его здесь увидит в скором времени.

Мы с Пашей еще молча посидели, покурили, выпили по капле коньяка и легли спать. Я долго слушал, как Паша ворочается и вздыхает, пока наконец я сам не погрузился в сон. Но выспаться, как уж повелось в последнее время, мне было не суждено.