После находки пули Артем торжествовал. Хотя, конечно, радоваться было преждевременно. Сама по себе пуля ничего не доказывала: экспертиза лишь установила, что она от пистолетного патрона типа «браунинг», 9 миллиметров. Оружие, из которого она была выпущена, в базе данных не числилось. Вот и все. Но теперь, по крайней мере, можно было считать доказанным, что поджигателя мы с Артемом не выдумали. И на том спасибо!

У Артема в связи с повышенным интересом органов к его бизнесу дела пошли не лучшим образом. Ему стало не до украденной картины, которая стоила не дороже холста и красок, истраченных на ее создание. Но пытливый ум автора детективных романов периодически возвращал меня к загадочному похищению картины, закамуфлированному поджогом. Время шло, я все реже и реже возвращался мыслями к загадочному происшествию, как вдруг дело неожиданно получило новый толчок.

* * *

Однажды утром, примерно через неделю после встречи со следователем Зоркиным, я поехал в издательство на подписание очередного договора. Должен сказать, что я испытываю органическое отвращение к рулю, поэтому передвигаюсь по Москве исключительно общественным транспортом. К сожалению, при выборе своего местоположения издательства совсем не руководствуются соображениями своей доступности для авторов. Нужное мне здание располагалось в промзоне, куда примерно раз в полчаса от ближайшей станции метро отправлялся автобус. Ездили в ту сторону не более двух автобусов. Когда один из них ломался на дороге, возникали пробки, можно было проторчать на остановке час – или бесконечность.

Выйдя из здания издательства, я немедленно попал в пелену мокрого снега. Укрывшись под крышей автобусной остановки, я обнаружил, что польза от такого укрытия равна нулю. Стен не было, и сильный ветер сводил на нет наличие крыши над головой. Но я не успел сильно замерзнуть: возле остановки притормозил «Рено Меган». Дверца распахнулась, и водитель предложил:

– Садитесь, пожалуйста! Я довезу вас до метро.

Меня не пришлось долго уговаривать – я не девушка все-таки! Я резво запрыгнул на место рядом с водителем, бормоча слова благодарности.

– Давайте я лучше вас сразу отвезу домой, – вдруг предложил водитель.

Я несколько опешил, но водитель предупредил мои дальнейшие вопросы:

– Позвольте представиться: Тавров Валерий Иванович, частный детектив. В данный момент я расследую дело, к которому вы невольно оказались причастны. Вы представляете для меня профессиональный интерес. Поэтому я и предлагаю, Мечислав Мстиславович, довезти вас до дома. Дорога займет примерно час, и за это время я надеюсь получить от вас ответы на все интересующие меня вопросы. Кстати, а у вас имеются вопросы ко мне?

Хм! Разумеется, имеются!

– Откуда вы знаете, где я живу и где я был – и есть – этим утром? – с подозрением спросил я.

– Данные о вас числятся в паспортной базе Москвы, – пояснил Тавров. – А в базе МГТС по адресу можно узнать телефон. Я позвонил к вам домой, трубку взяла ваша жена и сказала, что вы поехали в издательство.

– Моя жена понятия не имеет, в какое издательство я поехал, – веско заметил я.

– Разумеется! – согласился Тавров. – Но зато я знаю, что последнее время вы публикуетесь только в одном издательстве. Я поехал сюда в расчете перехватить вас на выходе, и мне повезло: я ждал вас всего минут пятнадцать.

Логично, черт возьми!

– Вам не откажешь в профессионализме, – решил я польстить собеседнику.

– Ремесло обязывает! – усмехнулся Тавров и спросил: – Ну, так как? Вы готовы к разговору?

Я посмотрел на мокрый снег за окном машины и без колебаний ответил:

– Готов! Поехали! Надеюсь, адрес вы запомнили точно?

– Не сомневайтесь! – усмехнулся Тавров, трогаясь с места.

Мы помчались прямо на стену мокрого снега. Оставалось только надеяться на навыки водителя. Словно уловив мои мысли, Тавров поморщился и проворчал:

– Не люблю рулить, но иногда возникают такие обстоятельства…… И погодка еще, черт ее дери!

Я, наконец, вспомнил, что везут меня отнюдь не бесплатно: я должен ответить на кое-какие вопросы. Похоже на игру с питерским такси, только там задают вопросы, ответы на которые вы, предположительно, знать не должны. А в этом случае я вроде бы должен знать все ответы.… Впрочем, меня уже охватил азарт.

– Ну, что у вас там? Спрашивайте! – решился я взять быка за рога.

– Извольте! – откликнулся Тавров. Он проворно извлек из бардачка фотографию десять на пятнадцать и ловко бросил ее мне на колени. – Вы узнаете снимок?

Разумеется, я узнал фотографию. На снимке я был сфотографирован в обнимку с моим другом, Алексеем Карсавиным, на даче Артема. Точнее, когда еще дача Артема была дачей Карсавина. Сфотографировались мы на лестничной площадке, за нашими головами отчетливо просматривалась та самая картина, которая – по утверждению Артема – была украдена с дачи. Фотография не была оригиналом: ее отпечатали на обычной бумаге, и, судя по качеству снимка, создавалось полное впечатление, что ее пересняли на фотокамеру, а затем распечатали на принтере.

– Разумеется, узнаю! – ответил я. – Это мы с Элисом,… то есть с Алексеем Карсавиным, на его даче…, то есть на той, которая лет пять тому назад принадлежала ему, а до недавнего времени находилась в собственности моего двоюродного брата Артема Акчурина.

– А что вы можете сказать о полотне, просматривающемся за вашими спинами? – спросил Тавров.

– Ну,… насколько мне известно, это копия полотна неизвестного художника, причем выполненная довольно давно, – пояснил я. – В эпоху перестройки и всеобщего воровства Элис…, то есть Алексей Карсавин, купил ее за несколько бутылок спирта «Рояль». Помните такой?

– Не дай бог! – проворчал Тавров, покосившись на прикрепленную к приборной доске иконку Богоматери.

Согласен всецело! Я тоже не сохранил каких-либо светлых воспоминаний об этом продукте западных технологий. Если про советскую туалетную бумагу эпохи перестройки говорили, что ее делают по конверсии из танковой брони, то спирт «Рояль» точно гнали из танкового топлива.

– Вы видели оборотную сторону картины? – задал следующий вопрос Тавров.

– Приходилось…. Как-то раз я помогал Артему делать ремонт на даче и сам лично снимал ее со стены, – припомнил я.

– Отлично! – оживился Тавров. – Не припомните ли вы… – это очень важно! – на оборотной стороне должен был стоять инвентарный штамп краеведческого музея города Умань.

– Хм…, не припомню, – честно признался я. Я действительно не помнил значения многочисленных надписей и цифр на оборотной стороне злополучного полотна и даже не мог вспомнить, где находится упомянутый им город Умань. А ведь по географии в школе у меня была твердая четверка!

– Это на Украине, – пояснил Тавров. – Или, как принято сейчас говорить на самой же Украине, – «в Украине». Кстати, вы знаете, как называлась картина, с которой написали эту копию? И кто написал оригинал?

Увы, и тут я был вынужден расписаться в полном своем неведении.

– Оригинал полотна написал известный художник Жан-Леон Жером в 1867 году, и называлось оно «Переход Ганнибала через Альпы», – просветил меня Тавров. – Неужели вы не знаете такого художника?

К моему стыду, это имя мне ничего не говорило.

– Ну как же, Мечислав Мстиславович?! – изумился Тавров. – В учебнике по истории Древнего мира даже была иллюстрация с картины Жерома «Палец вниз»: гладиатор поверг противника на арену и ждет решения императора о судьбе проигравшего. Неужели не помните?

Хороший вопрос! Я учился в десяти школах – нелегкая судьба сына военнослужащего – и не сохранил ни об одной из них более или менее светлых воспоминаний. Поэтому я отрицательно покачал головой.

– Впрочем, не важно.… Надо полагать, вы не знаете и историю оригинала картины «Переход Ганнибала через Альпы»? – задал риторический вопрос Тавров. – Нет? Тогда я вам вкратце об этом поведаю. Итак, в 1867 году Жером написал картину под известным нам названием, и в том же году ее приобрел помещик Уманского уезда Черкасской губернии граф Туруков. Вплоть до 1924 года картина находилась в поместье, счастливо избежавшем обычных для Гражданской войны погрома и пожара. А в 1924 году уцелевшую от грабежей и уничтожения обстановку поместья передали в краеведческий музей города Умань. А вот дальше начинается самое интересное. Курите?

И Тавров протяну мне пачку «Парламента». Я взял сигарету, мы закурили, и Тавров, выпустив струйку дыма, продолжил:

– В 1932 году краеведческий музей ликвидировали, а все мало-мальски ценное имущество власти предписали отправить в Москву. В том числе и картину с Ганнибалом. Но перед этим случилось вот что: местный начальник районного отдела Народного комиссариата просвещения – сокращенно Наркомпроса – очень прикипел сердцем к этой картине. Надо полагать, его подкупила сугубо реалистическая манера Жерома. А самое главное: он почему-то полагал, что на картине изображен Спартак. Спартак у старых большевиков-идеалистов пользовался уважением. Поэтому, получив указание об отправке картины в Москву, начальник районного отдела Наркомпроса заказал местному живописцу точную копию картины. И вот тут уже начинается настоящая мистика. Кстати, вы верите в мистику?

– Простите? – удивленно переспросил я.

– Верите ли вы в мистику? – повторил Тавров. – В то, что артефакты с мистическими свойствами существуют в реальной жизни, а не только в воображении писателей и сценаристов?

– Вы это серьезно? – рассмеялся я, но Тавров не поддержал моего веселья, а продолжал испытующе смотреть на меня. Поэтому я оборвал смех и сухо ответил: – Нет, не верю! Я рациональный человек. Между прочим, с высшим техническим образованием.

– Полагаю, то, что я вам сейчас расскажу, немного изменит представление о том, что такое реализм, невзирая на ваше высшее техническое образование, – уверенно заявил Тавров и продолжил: – Так вот, пока художник рисовал копию, заведующий народным образованием местного масштаба познакомился с его женой. Та годилась ему в дочери, но выбор молодой женщины можно понять: художник перебивался случайными заработками и ютился в подвале, а чиновник-орденоносец жил в большой квартире роскошного номенклатурного дома и мог обеспечить любые прихоти супруги – от обновок до поездок в санатории. Когда художник закончил копию картины Жерома, явившийся за полотном работник райнаркомпроса вручил художнику деньги и конверт. В конверте было письмо от жены, в котором она сообщала о своем решении уйти к орденоносному начальнику. Художник побледнел, улыбнулся посыльному, достал из ящика комода револьвер и выстрелил себе в голову. Говорили, что капли крови и кусочки мозга попали на картину, и лишь с большим трудом их удалось отчистить. Художника похоронили за счет Наркомпроса, оригинал картины Жерома, согласно документам, отправился в Москву, а копию вывесили в приемной начальника районного отдела Наркомпроса, сопроводив табличкой: «Вождь восставшего римского пролетариата Спартак штурмует Везувий». Не прошло и двух лет, как орденоносец после поездки в санаторий приревновал свою молодую супругу и во время бурной ссоры застрелил ее из наградного «браунинга», врученного ему лично товарищем Буденным, а затем застрелился сам. В кабинете воцарился новый начальник, но – опять-таки, странное дело! – через пару лет его осудили за растрату.

– То есть художник с того света мстил всем начальникам Уманского райотдела Наркомпроса? – недоверчиво усмехнулся я. – Какой ущерб народному образованию!

– Нет, на растратчике отстрел чиновников Наркомпроса прекратился, – без тени улыбки ответил Тавров. – Следующий начальник то ли что-то заподозрил, то ли он просто не любил живопись или конкретно стиль Жерома. В соответствии с духом времени он повесил на стену огромный портрет Сталина, а копию Жерома передал в санаторий работников Народного комиссариата тяжелой промышленности. Картину повесили в библиотеке санатория, располагавшегося в бывшей помещичьей усадьбе – по странному совпадению, некогда принадлежавшей графу Турукову, – и уже на следующий год в усадьбе случился страшный пожар: выгорело все, кроме бывшей конюшни, в которой и находилась библиотека. Были жертвы среди отдыхающих, поэтому директора и завхоза санатория осудили на приличные сроки. После этого книги из библиотеки сгоревшего санатория передали в городскую библиотеку, а копию полотна Жерома повесили в холле столовой райисполкома. Думаю, для вас теперь не будет неожиданностью узнать, что уже через полгода в столовой произошла вспышка дизентерии, жертвой которой стал даже секретарь обкома, имевший неосторожность во время приезда в Умань пообедать там. Поэтому неудивительно, что ряд работников столовой – во главе с заведующим – отправились в ГУЛАГ по стопам директора санатория Наркомтяжмаша «за вредительство и покушение на жизнь советских служащих и партийных руководителей».

– Прямо не картина, а орудие террора против представителей власти, – прокомментировал я.

– Совершенно верно, – согласился Тавров. – Дальнейшие события подтверждают такое мнение. После случая со вспышкой дизентерии столовую закрыли на ремонт, а картину перенесли в здание райисполкома и повесили на площадке парадной лестницы. Результат: в течение двух лет арестовали почти половину работников райисполкома, в том числе двух председателей. Кстати, всех арестованных по пути в ГУЛАГ или расстрельный подвал проводили мимо копии картины Жерома «Переход Ганнибала через Альпы». Вот так! Впрочем, на этом охота зловещего полотна на советских и партийных работников закончилась.

– То есть картина исчерпала свою мистическую силу? – иронически поинтересовался я.

– Я бы так не сказал, – возразил Тавров. – Просто она сосредоточилась на любых своих владельцах, даже на тех, кто просто находился поблизости. Во время войны немцы разместили в здании райисполкома городскую комендатуру, местное отделение СД и аппарат бургомистра. Здание, разумеется, усиленно охранялось, но это не спасло его новых хозяев от партизанской диверсии. Подпольщик-истопник умудрился пронести в котельную такое количество взрывчатки, что дом взлетел на воздух, в буквальном смысле слова. И отгадайте, что уцелело при взрыве?

– Надо полагать, что стена с картиной? – предположил я.

– Стена не уцелела, а вот картина – да! – поправил меня Тавров. – Взрывной волной ее забросило на балкон противоположного дома. Полотно осталось неповрежденным, хотя рама и треснула. Кто-то перенес картину в подвал школы, где вначале был немецкий госпиталь, а после ухода немцев здание последовательно занимали разные советские учреждения. Так картина и пролежала в подвале до тех пор, пока здание не определили на снос. Неизвестно, каким образом она перекочевала в новенький Дом культуры завода сельхозтехники, где ее привели в порядок, сделали новую раму и украсили ею библиотеку. Вскоре Украина провозгласила независимость, завод прекратил работу, его буквально растащили по частям. Директора и главного бухгалтера бывшего завода застрелили в одном из городских ресторанов – видимо, некие неустановленные лица, недовольные результатом приватизации. А копию Жерома какой-то отчаявшийся завхоз стащил из родного учреждения в качестве компенсации за невыплаченное ему своевременно жалованье. У завхоза картину приобрел Алексей Карсавин, и она осела на его даче.

– Чтобы погибнуть в огне, – подытожил я.

– Уверены? – покосился на меня Тавров. – А вот ваш двоюродный брат другого мнения.

Вот как? Он и об этом знает?

– Вас нанял Артем? – в лоб спросил я.

– Я не имею права разглашать имя клиента, – уклонился от ответа Тавров. – Скажу лишь, что я вполне согласен с мнением вашего двоюродного брата.

– Вы ему так безоговорочно доверяете? – насмешливо осведомился я. – Ну да, зловещее полотно в огне не горит и в воде не тонет, неся смерть и неприятности своим владельцам!

– Помимо убежденности в мистической сущности полотна, я еще безоговорочно доверяю и своим глазам, – невозмутимо отозвался Тавров. – Я своими глазами видел раму от картины, из которой вырезали полотно.

* * *

Заявление Таврова явилось для меня полной неожиданностью: на мгновение я даже утратил дар речи. Тавров воспользовался моим временным замешательством и так же невозмутимо спросил:

– Кстати, вы искали гильзы от пистолета, из которого в вас стрелял поджигатель? Если искали, то бьюсь об заклад, что вы их не нашли!

– У вас свой человек в милиции? – вместо ответа поинтересовался я. Осведомленность Таврова просто поражала.

– Нет, все гораздо проще, – улыбнулся Тавров. – Дело в том, что утром, после пожара на даче Акчурина, меня нанял клиент для расследования дела с картиной. Ближе к вечеру я решил съездить на место происшествия и осмотреться. Я приехал, когда уже смеркалось. Бегло осмотрев пожарище, я обратил внимание на торчавший из-под лежавшего на боку холодильника обугленный угол картинной рамы. Мне удалось отбросить холодильник в сторону, и я убедился, что не зря напрягался: в обгоревшей раме полотно… отсутствовало! Оно не выгорело полностью: холст ровно по контуру вырезали острым ножом из рамы, и обгоревшие остатки холста, оставшиеся на раме, убедительно свидетельствовали о том, что кража картины действительно имела место. Рама была довольно большая: примерно метр девяносто на метр двадцать, что точно соответствует размеру полотна Жерома «Переход Ганнибала через Альпы». Насколько я знаю, остальные картины из дома Акчурина имели гораздо меньшие размеры. Не так ли?

Я подтвердил этот факт и спросил:

– А почему вы не передали раму в милицию? Ведь это действительно доказательство кражи!

– Так получилось. Дело в том, что я держал эту раму в руках всего пару минут, – с досадой признался Тавров. – Когда я уже готовился оттащить ее к машине, внезапно рядом с участком остановился автомобиль «Лада Классика». Я поспешил укрыться в густых кустах, и не зря: вышедший из машины человек направился прямиком к пожарищу. В руках он держал миноискатель – по-моему, фирмы «Майнлаб», – я такой однажды на выставке видел.

Услышав о миноискателе, я аж подпрыгнул на сиденье. Теперь понятно, куда делись стреляные гильзы! Тавров подтвердил мои подозрения: незнакомец тщательно прочесал миноискателем пространство между домом и дорогой.

– Это понятно! – воскликнул я с нетерпением. – Но что же случилось с рамой?

Оказалось, что незнакомец перед уходом вдруг заметил лежавшую на земле раму и прихватил ее с собой: благо на крыше «Лады» был багажник, и раму было легко перевезти куда-то.

Тавров описал незнакомца: рост ниже среднего, довольно субтильное телосложение. Очень похож на того типа, стрелявшего в нас с Артемом!

– Я вот только понять не могу: зачем понадобилось похищать копию картины Жерома? – поделился я с Тавровым. – Давайте отбросим мистику и обратимся к простой житейской логике. Предположим, что похитителю наплевать на мистические легенды, связанные с копией Жерома. В таком случае, в похищении копии известного полотна нет никакого смысла. Разве не так?

– Логика имеется, если предположить, что из Умани в Москву в 1932 году отправили копию картины Жерома под видом оригинала! – ответил Тавров.

* * *

Я был настолько ошеломлен этим смелым предположением, что пару минут осмысливал его.

– Да, но… картину затребовали в Москву, чтобы затем продать ее на Запад, следовательно, ее должны были осмотреть эксперты. Они бы обнаружили подделку, – возразил я. – Очень сомнительно, чтобы копия ушла на Запад!

– Согласен, ваши возражения весомы, – кивнул Тавров. – Но представим, что в общем потоке ценностей подделка все-таки ушла за границу и осела в коллекции западного собирателя. Тот вполне искренне мог считать ее подлинником. Например, в 1911 году из Лувра похитили картину да Винчи «Джоконда». Через два года ее нашли, но за это время один аферист умудрился продать коллекционерам аж пять копий полотна, выдав их за подлинник! Так что прецеденты есть. Кроме того, имеется еще один факт. Он заставляет моего клиента всерьез допустить, что на даче Акчурина действительно было подлинное полотно Жерома.

– Какой же факт вы имеете в виду? – спросил я.

– Дело в том, что совсем недавно полотно Жерома «Переход Ганнибала через Альпы» собирались продать и его даже внесли в каталог одного из престижных аукционов, – сообщил Тавров. – А затем вдруг, без объяснения причин, полотно сняли с продажи. Напрашивается предположение: аукционные эксперты установили, что это подделка. Поэтому ее и сняли с продажи.

– Да,… убедительно, – согласился я. – Но ведь все это недоказуемо, это всего лишь ваши предположения.

– Вот поэтому я и просил вас вспомнить: не стоял ли на обороте холста инвентарный штамп краеведческого музея города Умани? – пояснил Тавров. – Если стоял, значит, это подлинник: ведь копию впервые поставили на инвентарный учет только в районном отделе Наркомпроса. Жаль, что вам так и не удалось вспомнить!

– Жаль, что вам не удалось уберечь раму, – посетовал, в свою очередь, я. – Тогда анализ остатков холста дал бы однозначный ответ. Кстати, как вы думаете: картина еще в стране или ее уже вывезли за рубеж?

– Все зависит от того, с какой целью похищали полотно, – ответил Тавров. – Если моя гипотеза верна, то похищали оригинал по заказу коллекционера, вдруг обнаружившего, что он владеет копией. Понятно, что он готов пойти на солидные издержки, лишь бы сохранить лицо. В любом случае, если похищение организовали под конкретный заказ, то полотно уже вывезли из России. Первое, что в таких случаях продумывают, – транспортировку. Хотя нам неизвестны мотивы похитителей, так что вряд ли мы можем уверенно предвидеть судьбу картины.

– Пожалуй, вы правы, – согласился я. – Еще я хотел бы узнать: чего именно хотел от вас клиент, поручивший вам уточнить детали похищения? Я понимаю, что имя клиента вы не разгласите, но……

– Как раз об этом я могу вам сказать, – отозвался Тавров. – Клиент хочет знать: кто именно организовал похищение картины и с какой целью?

* * *

Тавров довез меня до самого дома. На прощание он оставил мне свою визитку, на случай, если вдруг я что-либо вспомню или у меня появится новая информация.

Должен признаться, что все это меня серьезно заинтересовало. До сих пор, используя воображение, я сочинял детективные романы, и вдруг сам волею судьбы оказался замешан в загадочном деле. Похитили копию известного полотна, да еще попытались прикрыть кражу поджогом. Очевидно, кто-то очень не хотел, чтобы стал известен сам факт воровства, иначе зачем было поджигать дом, где находилась картина? Рама не сгорела дотла лишь по чистой случайности, иначе все и осталось бы заурядным поджогом.

В мистическую легенду я так и не поверил, но было очевидно, что с копией Жерома связаны, несомненно, очень странные события. Я не простил бы себе, не начав самостоятельное расследование! Но каков должен быть мой первый шаг?

Если Тавров прав и картину похищали под заказ, то ее, несомненно, вывезли за границу. А если заказчик отказался от своих планов? Ведь бывает и такое. Тогда похитители захотят избавиться от картины. Если жадность одолеет их рассудительность – а воры весьма жадные люди, хотя и скрывают это, – то они попытаются продать полотно за любые деньги. Через кого это можно сделать? Если бы речь шла о похищенной из Эрмитажа или Третьяковки картине известного мастера, то продать ее можно было бы только какому-нибудь матерому барыге. А в данном случае проще всего реализовать ее через антикваров. Полотно не имеет откровенно криминальной истории, и риска практически никакого. Другой вопрос: кто польстится на копию? Но и за копию можно получить хоть какие-то деньги.

И тут я вспомнил о своем давнем знакомом, владельце художественного салона, в котором наряду с антиквариатом и подлинными раритетами продавались для невзыскательной публики и дешевые ремесленные поделки.

Я порылся в куче визиток и вскоре нашел кусочек картона с виньеткой. Изящной вязью золотилась надпись: «Оленецкий Вадим Эдуардович, художественный салон и антиквариат». Почти как у Маяковского: «Товарищу Нетте, пароходу и человеку».

Кстати, о Нетто: был и другой Нетто – замечательный советский футболист Игорь Нетто, кумир спартаковских болельщиков. Интересно, о нем кто-нибудь еще помнит?