– Вы в чью жопу так загляделись, разведчики драные, что прохлопали такое?!

Стены кабинета, выкрашенные бледно-зеленой краской, будто немного сжались после рева генерала. Замутненные стекла окон разом стали пропускать меньше света, то ли оттого, что солнце на улице скрылось за облаками, то ли просто фотоны тоже испугались приглушенного низким потолком голоса и налитого кровью лица.

– В женский анус таращились?! – вновь брызнул слюной седой гэбэшник. – Или в свой собственный?!

Люди, собравшиеся в кабинете, смотрели перед собой, правда, чуть повернув голову в сторону начальника – вроде бы понимают свой просчет и не перечат, а с другой стороны, полны внимания к сказанному. Руки каждого лежали на столе, правая слегка прикрывает левую – жест, который у собеседника вызывает подсознательное ощущение, что к нему проявляется заинтересованность и визави сосредоточен. Ниже майора здесь чина не было.

Совещание проходило не на Лубянке, а в одном из помещений ведомственного небоскреба ФАПСИ на проспекте Вернадского: здесь была гарантирована наибольшая защищенность от постороннего взора и уха. К примеру, стационарный прибор обнаружения оптических систем круглосуточного видения и аудиофиксирующей аппаратуры «Мираж-2400 Эхо», встроенный в верхний косяк входной двери, выполнял множество функций: от выявления кино-, видео-, фотосъемки, записи на аудиоприемные устройства и лазерного съема информации до комплексного обеспечения антитеррористической деятельности. Подобным оборудованием под завязку были нашпигованы технологические каверны этого здания.

Генерал сегодня был, что называется, в форме. Золотистые погоны на зеленом кителе давили на собравшихся, словно два постсовковых пресса, лампасы готовы были в любую минуту бордовыми бичами хлобыстнуть под коленки и заставить повалиться ниц... Но основной психологический нажим все-таки исходил не от уставного чехла, а от самого гэбэшника. Его глаза прятались под тугими надбровными арками, но в нужный момент умели промелькнуть едва заметными бликами и буквально опалить шевелюру непокорного. Губы прямым тонким шрамом разрезали нижнюю часть лица – от щеки до щеки; скулы были покрыты заскорузлыми следами язв – видимо, от юношеских угрей. Он, будучи совсем пацаном, начинал работать еще на КГБ и умудрился, пережив многочисленные идейные и кадровые катавасии, остаться в разведке по сей день. Генералу было уже далеко за пятьдесят, но никто покамест не решался рискнуть «уйти» его на пенсию.

– Ерошин, – медленно просипел он, умерив наконец первую вспышку ярости на подчиненных, – кого ты там нашел?

Поджарый полковник с лоснящейся лысиной относительно спокойно, но все же чересчур чеканно ответил:

– Альберт Агабекович Аракелян, родился в Ереване в 1969-м, эмигрировал в Россию в тринадцатом, когда в Армении началась первая гражданская. Доктор психологических наук, профессор и так далее и тэ пэ. Специализируется на теоретических проблемах С-психологии и психиатрии...

– А чем занимается наша ведомственная экспертиза?

– Начальник отдела в отпуске. Отозвали. Зам – в стационаре, допился...

– Ты, Ерошин, по-моему, старательно не желаешь три железных звезды на одну вышитую поменять... После совещания – рапорт на стол. С экспертами разговор будет особый. Зама – взашей! Начальнику – строгий с занесением!

– Есть.

– Так... Слушай, а этот твой... э-э...

– Аракелян.

– Во-во... Аракелян. Он на базарную площадь не поскачет после нашей беседы трезвонить о... ну, о всяком, в общем?

– Не должен, товарищ генерал, – осторожно ответил Ерошин, пригладив остатки волос над левым ухом. – Я приказывал проверить: чист, как агнец, и так далее и тэ пэ. Вот материалы. – Он чуть двинул пальцами тощую папку.

– Засунь ты свои материалы... – устало вздохнул генерал. Тяжело, по-старчески. В этот момент на его высоком лбу особенно отчетливо проявились глубокие перекрестки морщин. – Пусть зайдет.

Полковник Ерошин едва заметно кивнул в сторону двери, и она тотчас открылась. Молодой лейтенант отошел в сторону, пропуская внутрь низкорослого пожилого человека в дорогом костюме, и тут же ретировался.

– Присаживайтесь, Альберт Агабекович, – махнул рукой генерал. Потер большими желтоватыми ладонями впадины глаз и снова тяжко вздохнул: – Прошу вас...

Ученый рассеянно перекинул взгляд с него на людей в штатском, сидящих вокруг длинного дубового стола, и присел на единственное свободное место. Проговорил:

– Благодарю вас...

Голос для уроженца левобережной части Араратской равнины у него оказался необычайно приятен, и несильный акцент лишь добавлял ему харизмы. Вид ученого располагал к общению, даже как-то слегка умилял: нос с горбинкой, смуглая кожа, благородные залысины, продолговатая ямочка между подбородком и нижней губой, трогательный кадык. Волосатые, чуть дрожащие пальцы рук.

Разведчики быстренько обожгли Аракеляна скользящими взглядами и отвели глаза. Но генерал не торопился. Старик долго и внимательно изучал профессора, цепляясь за каждую ниточку. Словно бывалый гомосексуалист, он буквально раздел ученого взором, смачно изнасиловал и снова аккуратно застегнул все пуговички на сером пиджаке, пригладив отвороты.

– Ну прекратите, честное слово, – не выдержал наконец Аракелян. Он натянуто улыбнулся и добавил: – Я же не врач-психиатр, который может комфортно себя чувствовать по обе стороны окошка регистратуры, а всего только теоретик. Говорите что-нибудь, а то я решу, будто меня притащили в ФСБ для стриптиза, а не на допрос.

Генерал насупился, сердито поведя погонами, и вдруг... криво захохотал во всю свою луженую кагэбэшную глотку. Присутствующие офицеры тоже неумело заулыбались.

– Эх, вы даете! – рявкнул генерал, растирая желтыми пальцами глаза. – На допрос... Умора, ей-богу! На допросе вам бы сейчас уже половину зубов спилили крупным напильником!..

Ученый после этих слов резко перестал ухмыляться. Впрочем, главный разведчик и сам тут же переменился в лице: хмуро сдвинул надбровные арки, вытянул губы в нитевидный шрам и нечеловечески покраснел, будто с него махом содрали кожу. От смеха остались лишь характерные лучики морщин на седых висках да дребезжащие отзвуки где-то в глубине нашпигованных аппаратурой стен.

– Хорошо, Альберт Агабекович, – небрежно бросил он, – что вы обо всем этом бардаке думаете?

– Полагаю, вы имеете в виду катавасию вокруг С-каналов?

– Вы прозорливы.

Аракелян помолчал немного, устремив взгляд на свои едва заметно подрагивающие пальцы. Потом облизнул губы и сказал:

– Я давно предполагал нечто подобное, даже изучал природу данного явления. Скорее всего и раньше бывали случаи аномалий, но ведь человечество обратило внимание на чуму после того, как вымерло пол-Европы, на ядерный распад после Хиросимы, а на СПИД только вслед за возникновением угрозы упадка целой цивилизации. Так же и теперь – лишь когда число патологий стало резко увеличиваться и перевалило через критический рубеж, а он в данном случае не такой уж и высокий, если брать чисто количественный эквивалент – сотни, – лишь вслед за этим явление стало заметно как аберрация среди без малого четверти миллиарда реципиентов С-видения во всем мире. Вкратце дело обстоит так. Это одно из редких проявлений так называемого синдрома Макушика, венгерского ученого, который впервые обнаружил сшизов...

– Стоп. – Генерал побарабанил ногтями по столу, цыкнул зубом. – Расскажите все по порядку. Ситуация такова, – он вспорол взглядом шею Ерошина, – что среди присутствующих нет экспертов по С-психологии, поэтому начните с того... э-э... какие отклонения... э-э... от нормы лично вы уследили, что произошло за последние несколько дней. Ну и все в таком духе...

Ученый вылупился на разведчика, как экзаменатор на пьянющего в стельку студента, имевшего наглость припереться на зачет, но тут же моргнул и отвел взгляд. Одно дело наука, где можно не скрывать эмоции, позволяя брызнуть ими на оппонента, а подчас и на коллегу, и совсем другое – заботы государственные и военные...

Но мимолетного всплеска удивления хватило генералу, чтобы рвануть, словно ведро с нитроглицерином:

– Не зыркайте на меня! Да, наша служба, вопреки обывательским домыслам, не вездесуща и нынче провафлила все на свете, потеряв контроль над ситуацией и абсолютно не ведая, что происходит в стране касательно волнений, связанных с С-видением! Необходимые разработки, конечно, уже ведутся, но вы уж будьте добры, объясните нам, олухам солдафонным, что да как! И не зыркайте!..

После того как генерал умолк, стало слышно мерное потрескивание стрелки чьих-то наручных часов. Офицеры безмолвствовали, в глубине души чувствуя, что недовольны ни собой, ни начальником, ни бестолковым ученым.

Спустя десять секунд Аракелян тихонько покашлял и, справившись с волнением, принялся истолковывать свои предположения. Поначалу он то и дело сбивался на узкоспециальные термины, запинался и мямлил, подбирая доступные для понимания слова, но уже через несколько минут увлекся и даже встал. Не найдя привычную доску и твердый кусочек мела, которыми он – либерал по жизненным воззрениям – привык пользоваться в таких случаях, Альберт Агабекович недоуменно пожал плечами и стал показывать эсбистам особенно сложные элементы руками, совершая немыслимые жестикуляции в воздухе перед собой.

– ...Таким образом, мы видим проявление синдрома Макушика – шизофрению во сне.

– Скажите, а каким образом можно вычислить такого шизика? – поинтересовался Ерошин.

– Это как раз является одним из самых трудных вопросов психиатрии, – прищурился ученый. – Дело в том, что у больного человека сознание как бы расщеплено. Бывают галлюцинаторно-бредовые психозы с исходом в апатию и слабоумие, встречается гебефрения – злокачественная шиза, которая возникает обычно в подростковом и юношеском возрасте. Для нее характерны непрерывно прогрессирующая бездеятельность, эмоциональная тупость, регресс поведения. Да и еще полно всякого. Причины и механизмы развития болезни продолжают оставаться неясными. По данным нейрохимии, при шизофрении возникают расстройства обмена биогенных аминов, энзимов и... – Аракелян остановился, пожевал губами, глядя на сердитое лицо генерала. И повернулся к Ерошину: – Впрочем, это частности. Вы спрашиваете, как вычислить? Видите ли, обыкновенного прогредиентного шизоида видно с первого взгляда. Он живет в своем мире, в непроницаемой сфере грез – будь то параноик, ипохондрик или человек, страдающий разного рода маниями. Его видно невооруженным глазом. Стало быть, обычный шизофреник живет в мире своих снов...

Профессор вдруг умолк и задумался, автоматическими движениями приглаживая седые до белизны волосы.

– А необычный? – негромко, будто боясь спугнуть осторожную рыбешку, подплывающую к мормышке, спросил полковник Ерошин.

Аракелян вздрогнул и снова натянуто улыбнулся.

– Необычный... Он в своем сне живет полноценной жизнью.

– Не понял, – сказал генерал.

– Шизофрения – это такое заболевание, при котором нарушены механизмы перехода психосодержаний с одного уровня на другой. И в нашем случае сшизы не торопятся возвращаться из снов.

– Но почему?

– Понимаете ли... – Ученый развернулся и обошел стол с другой стороны. Расстегнул пиджак и, заложив руки за спину, уставился в пол. – Даже нормальному человеку не всегда легко отграничить свои впечатления бодрствующей жизни от остаточных сновидных ассоциаций. Все вы после пробуждения испытывали так называемые гипнопомпические галлюцинации, от которых подчас так не хочется избавляться. Они сладки, они манят обратно... – Аракелян проворно моргнул несколько раз подряд. – Сны зачастую имеют для человека невероятно большое значение, иногда поднимаясь до уровня подлинных ценностей. А вы поглядите вокруг – во что мы превратили наш мир!

Некоторые офицеры резво пробежали глазами из одного угла кабинета в другой, а генерал лишь нахмурился пуще прежнего.

– В царство красивых снов мы его превратили, – тяжело вздохнув, продолжил Альберт Агабекович. – Снов про спорт, про природу, про благородные странствия и бездарные интрижки, про псевдочувства и квазиинстинкты... Мы все глубже и глубже, товарищ генерал, погружаемся в коллективный сон про жизнь...

– Бросьте свою философию! – зло сказал главный разведчик, отбив пальцами короткую дробь. – Лучше скажите, какого хрена до сих пор все те, кто пользуется услугами С-видения, поголовно не жахнулись в эту шизу? Если я правильно понял, с возникновением единого С-пространства наша система ценностей с ног на голову перевернулась!

Профессор усмехнулся:

– Ну... Положим, кувыркнулась-то она – эта самая система – еще задолго до открытия С-волн. Но в последние годы... Да, теперь совсем просто стало поменять искореженную явь на сладкий сон. И если бы не блокирующий механизм, то не десятками сейчас сшизы исчислялись, а... ну, скажем, сотнями. Сотнями тысяч.

– Механизм? – Ерошин заинтересованно посмотрел на Аракеляна. – Ну-ка поподробней – что еще за механизм?

– Уверен, уважаемые господа разведчики, вы знаете, что у высших – надеюсь, никто не обидится – приматов, как, впрочем, и у всех теплокровных, за исключением ехидны, различают два периода сна: ортодоксальный и парадоксальный. Проще говоря, медленный и быстрый. – Ученый сделал паузу, еще раз обошел стол и, сложив руки в замок, продолжил: – Вообще, период такого феноменального состояния человеческого организма, как сон, обеспечивается разветвленной системой нейронных образований, захватывающей практически все уровни мозга. Однако части данной безумно, надо заметить, сложной системы выполняют вовсе не одинаковые функции. Так, механизмы, непосредственно реализующие состояние медленного сна, представлены на уровне продолговатого мозга и зрительных бугров – их называют синхронизирующими. Очень интересная, надо сказать, область физиологии... которая нас, к счастью, абсолютно сейчас не интересует. Нам нужно устройство, – Аракелян быстро повертел указательными пальцами друг вокруг друга, – реализующее состояние быстрой фазы, ведь именно тогда мы видим сновидения. Грезы, видения, галлюцинации, образы различной модальности, фантомы и мечтания... сны. Все это не что иное, как особые проявления активности мозга в виде всплесков потенциала, так называемых понтогеникуло-окципитальных пиков, возникающих в ретикулярной формации варолиева моста и распространяющихся с помощью химического передатчика серотонина в подкорковые и корковые отделы. Запомните: ретикулярная формация варолиева моста! Вот именно эта маленькая хреновина и является причиной всех наших бед. Именно она может погрузить нас в мир фата-морганы. Волны, которые излучают всем вам знакомые приборы – С-визоры, – усиливаются и модулируются ресивером-имплантантом, впаянным в черепушку за правым ухом, и попадают прямиком в ретикулярн... короче говоря, в эту штуку. – Профессор снова помолчал. Перевел взгляд с пола на потолок. – Мы видим сны. Мы готовы вечно оставаться в этих миражах, написанных талантливыми и бездарными сценаристами и поставленных профессиональными режиссерами и любителями-самоучками, помешанными на садистском порно. Но существует система защиты. Блок. Никем до сих пор не изученный процесс, включающийся в этой же самой пресловутой формации варолиева моста в момент, когда мозг решает: хорош! Хватит грезить! И мы просыпаемся. Это как... ну скажем, камни в почках – иногда не дают покоя... Хотя нет, явно неудачное сравнение. Неважно! Главное – мы возвращаемся в наш паршивый, но реальный мир.

Тишина реяла в кабинете добрую минуту. После чего генерал спросил:

– У сшизов блок не срабатывает?

– Вроде того... Барахлит, скорее.

– Ну и черт бы с ними... и так далее и тэ пэ, как говорится... – произнес Ерошин, ни на кого конкретно не глядя. – Пусть себе...

Он замолчал, не зная, что именно «пусть себе». За него полувопросительно продолжил генерал:

– Они что, совсем не могут проснуться? Есть же система принудительного пробуждения...

– Изредка, конечно, бывает длительная гиперсомния, более вам известная как летаргия. Тогда человек просто-напросто умирает от истощения. Хотя таких случаев, насколько мне известно, немного. В основном сшизы просыпаются, когда их мозг... сильно устает: все-таки инстинкт самосохранения, как правило, сильнее любого кайфа. К тому же иногда элементарные позывы мочевого пузыря не дают покоя... Да и С-визоры настроены на определенное время работы с момента включения, после чего автоматически вырубаются. А чтобы снять эти ограничители, нужно быть неплохим специалистом. В общем, много всего... Но...

– Но?

– Именно: но. – Тут Аракелян наконец долго и серьезно смотрел в угольки глаз, подрагивающие под бровными арками пожилого генерала. – Главная проблема не в этом. Вы, как и полстраны, уже заметили странность в поведении известного актера Копельникова, не так ли?.. Неправильно он себя повел в двух С-фильмах. Не по сценарию... И на этот счет у меня есть еще одна очень неприятная гипотеза...

* * *

Облупившаяся краска зеленовато-серого оттенка была к лицу этим сердитым стенам. Потолок низкий; у того, кто заходил в это помещение, невольно возникала иллюзия, будто он малость провисает. Крохотный стол с давным-давно стертой полировкой и странными царапинами по краю – будто древесину глодали.

Минус второй этаж. Дверь из нескольких листов стали...

– Да откуда я знаю – как?! – оторопело произнес мужик лет тридцати. Он звякнул наручниками и провел скованными руками по левой скуле, размазывая кровь. – Ты ж мне самую любимую родинку содрал, гад. Как теперь перед камерой появлю... Оух-х... боль-н-но ж... под-д дых-то...

Подполковник Таусонский знал толк в беседах с людьми. «Печень-то у всех есть, – любил он приговаривать, натаскивая молодых в своем отделе. – Моя б воля, я всех этих белых воротничков в ближайшую лесополосу бы вывез – и из „калаша“...»

– Ну что, Копельников. Рассказывай, как до жизни такой докатился, – сказал чернявый подпол, усаживаясь за стол, на котором едва светила лампа времен хрущевской оттепели. – Мы ж тебя в разработку давно взяли, не отвертишься. Много за твоей актерской мордой числится так-сяков.

– Блеф, – коротко сказал Родя, отдышавшись от проникающего тычка в живот. – Я чист, как слеза пятилетнего мальчика. Вчера впервые попробовал...

– Слезу?

Актер надменно промолчал, показывая, что не оценил топорного военного юмора. Подпол хмыкнул, уже серьезно спросил:

– И как? Понравилось?

– Необычно, – медленно прошамкал Копельников и умело продемонстрировал свою детскую улыбку, знакомую миллионам зрителей. Только сейчас зубы имели слегка розоватый оттенок, хотя при таком тусклом освещении трудно было разглядеть наверняка.

– Значит, вот какой так-сяк... – выдавил Таусонский, неопределенно покачивая головой, и тягучие слова заколыхались в узком полумраке.

Вообще-то он сам толком не знал, чего конкретно нужно добиться от этого зажиточного прощелыги – но не навыпуск же неосведомленность вывешивать, в самом деле! Незнание разведчика, коли уж оно обозначилось, должно быть для примитивных смертных свято и незримо, как нижнее белье монахини.

Генерал дал вводную: допросить. Узнать, что Копельников делал прошлой ночью, пользовался ли услугами С-видения, какие совершал действия в С-пространстве? Как сказал шеф, существует вероятность, что обнаружится нечто необычное... Тогда он велел сразу же напомнить о сорок шестом этаже, после чего следить за реакцией и запоминать все до последней мелочи.

И вот сейчас, после получасовой высокоинтеллектуальной беседы в тесном кабинете с единственным плотно занавешенным окошком – абсолютно, впрочем, нефункциональным на минус втором этаже, – эсбист почуял запах этой самой странности. Схватил кончиками коротко стриженных ногтей. Теперь нужно было намертво удерживать и, слегка поддергивая, тащить. Сейчас он ощутил, что, скорее всего, никаким экспертам не отдаст это дело... Тем более через минуту-другую должен был начать действовать наркотик, развязывающий язык.

– Стало быть, ты вошел в С-пространство в интерактивном режиме? – небрежно обронил Таусонский, разглаживая мощными пальцами отвороты пиджака.

– Да.

Родя, видимо, почувствовав, что на этого упыря его блистательная улыбочка не производит абсолютно никакого эффекта, сжал губы. Он решил настойчиво смотреть в пол и отвечать односложно: все равно Андрон его не бросит и натравит на этих государственных дармоедов всю общественность. Копельников честно старался думать о хорошем и славном будущем, но взгляд то и дело подпрыгивал, рикошетя от древнего паркета, и упирался в потертые браслеты на запястьях.

– В роль какого персонажа вошел?

– Своего.

– Конкретней.

– Майора Дмитрия Степанова.

– Фильм?

– «Вход на выход».

– Только лишь?

– Ну и «Северная канонада». После уже...

– Тут тебе не на всяких там фантазийных мотоциклах летать! – рявкнул подполковник. Родя моргнул и слегка повел носом – на дорогой свитер капнула очередная густая капля. Темная. – Четко отвечай! Полстраны, мать твою, перепугал! Ты представляешь хоть чуть-чуть, что теперь в Москве происходит? Да и не только у нас! Во всех крупных городах беспорядки, так-сяк! Одни орут, что надо поломать все эти бесовские галлюцинаторы сна, а другие – им по мордасам, по мордасам! Палками, между прочим, и кирпичами!..

Таусонский заткнулся так же неожиданно, как и взвился. Копельников вздохнул и исподлобья поглядел на закостенелого офицера. Опытный актер и сам бы сейчас не смог определить, чего было больше в его собственном взгляде – испуга, злобы или сочувствия.

– Что ты делал там, на сорок шестом? – жестким тоном спросил мощный гэбэшник, чуть подавшись вперед над столом и свирепо двинув ровно выбритым подбородком. – Четко. По порядку.

– Я... – Родя запнулся и подвигал крыльями носа, прикрыв глаза. Ему вдруг захотелось рассказать, как все было. Петровский успел намекнуть ему по мобильному, прежде чем аппарат отрубили, чтобы не трепал языком и не бравировал лишний раз, но сейчас внезапно появилось непреодолимое желание вывалить этому усталому фээсбэшнику все начистоту. Тем более воспоминания о том случае были сумбурные... Впрочем, какая разница...

– Когда я... – Копельников заметил, что потолок стал трапециевидным, и почему-то приятно засвербило под ушами. Кажется, начинался праздник! Он ликующе продолжил: – Точнее, не сам я, а мой герой... наверное... Он оказался возле окна там, в своем кабинете. И тут... какая-то эйфория на него... нет, на меня напала. Неожиданно возникло чувство, странное такое, мне никогда еще не доводилось переживать подобного... Так вот, возникло чувство легкости и... нет, не легкости... раздолья... Точно! Раздолья! И я понял, что могу...

* * *

Генерал открыл ящик стола, как-то отрешенно посмотрел внутрь и снова захлопнул его, так ничего и не извлекши. После чего в который уже раз растер желтоватыми ладонями лицо и, чуть шевельнув ювелирным шрамом губ, уточнил:

– Еще... гипотеза?

Аракелян кивнул:

– М-да... Или, как у вас, наверное, принято отвечать: так точно. Проблема сшизов не только в том, что у них перебои с блокировкой... м-м... сновидного состояния. Это меньшее из зол. Еще венгр Макушик... ну, я упоминал уже – тот, который первым С-шизофрению открыл или, если больше нравится – синдром Макушика... так вот, он еще несколько лет назад проводил опыты, в которых исследовал людей с разного рода психическими отклонениями во сне. Мне лишь недавно довелось познакомиться с феноменальными результатами этой работы – он как выдающийся ученый нашего времени держал свои исследования в тайне вплоть до самой смерти...

– Какой смысл? – вставил офицер средних лет, переведя ледяной взгляд с профессора на Ерошина.

– Терпение. Вы сейчас все поймете. Изучая материалы доктора Макушика, я с каждым байтом получаемой информации все больше и больше ужасался, предчувствуя беду. А когда до конца разобрался в формулах – понял, почему бедный венгр молчал. Ведь если бы он сказал вслух о результатах, то официально стал бы автором самого жуткого открытия нынешнего века.

Генерал едва слышно прочистил горло, но этот звук разнесся по всему кабинету.

– Не тяните! – резко сказал он, практически не скрывая раздражения. – Что на этот раз? Помесь чумы со СПИДом?

– Хуже, – очень неестественно улыбнулся Альберт Агабекович. – Сшизы могут влиять на события, происходящие в С-пространстве. И плевать они хотели на сценарии.

Вот после этих слов тишина по-настоящему сдавила барабанные перепонки всех присутствующих. Первым нарушил молчание генерал. От его голоса повеяло сухой январской вьюгой:

– Они могут менять этот самый... мир сновидений, что ли?

– Кто как, – тихо ответил Аракелян, глядя на свои пальцы. Они привычно подрагивали. – Для этого нужно в общих чертах представлять концепцию С-пространства. Сейчас попробую объяснить. По ту сторону сна существует то, что когда-либо создавали сценаристы и режиссеры С-видения. Ну к примеру, вы там каждый день можете видеть, скажем... вазу с цветами. Существует сама ваза, есть цветы. Но проверяли вы хоть раз наличие воды? Думаю, нет. Большинству людей это просто не придет в голову. И неизвестно, упоминалась ли она в сценарии. Так что не исключено, что в С-пространстве цветы в вазе не чахнут, хотя воды в ней нет. Это лишь один из парадоксов того мира. А их миллионы! С-пространство все время меняется – это так называемая полиморфная психоструктура с необычайно сложной схемой самоорганизации. То есть местами оно может как бы додумать за ваш мозг, и тогда... вода в вазе появится. Но отдельные люди не могут его менять, иначе оно бы просто не возникло. Таким образом, более-менее стабильно существует модель мира с деталями, наиболее часто встречающимися в С-фильмах, передачах и шоу. Поэтому по улицам, как правило, не летают флаеры – слишком мало все-таки они попадаются в фильмах и программах, а соответственно, в человеческой памяти. Хотя встречаются отдельные экземпляры – все зависит от того, насколько сильно большинство реципиентов С-видения в это верят. Допустим, какой-нибудь крупный фантастический герой-бизнесмен может очень часто летать на флаере по сценарию. Люди знают его. В таком случае актер и в едином С-пространстве имеет «настоящий» флаер. А вообще система очень сложна и непредсказуема. Структура С-пространства, как я уже упоминал, постоянно меняется в зависимости от настроения и эмоциональной сферы аудитории. Оно... все время подстраивается под зрителя. Имеется в виду, конечно, не отдельный человек, а вся масса.

Смуглый профессор перевел дух. После чего совсем тихо сказал:

– А теперь представьте, что я или кто-то из вас обнаруживает, что может менять в том мире на собственное усмотрение некоторые события. А иногда и вещи...

– Да это же крышка! – перебил его полковник Ерошин.

– Это не крышка, уважаемый, – откликнулся Аракелян, не поднимая глаз. – Это колодец без дна.

– Эти сшизы... насколько сильно могут они воздействовать на окружающую обстановку? – спросил генерал.

– Трудно сказать. Необходимо проводить всесторонние эмпирические исследования... Но боюсь, что теоретически предела нет.

– И какой же, по-вашему, вред в состоянии нанести эти люди? – Генерал встал, давая понять, что разговор подходит к завершающей стадии.

– Вред? – Ученый посмотрел на старого разведчика. – Любой. Все зависит от способностей и амбиций каждого конкретного сшиза: от безобидных шалостей Копельникова до полного захвата власти в С-пространстве. Да и вообще, мало ли... Когда появляется возможность проявить себя на полную катушку, фантазии нам, как правило, не занимать...

– Помнится, вы так и не ответили нам на вопрос: каким образом вычислить таких типов?

– Опять же смотря кто попадется. Человек может вообще не догадываться о своих способностях. А если они проявятся... Ну, будет вести себя странно, отклоняться от общепринятых норм того мира, выпадать из сценарных ходов. Но ведь если это окажется умный сшиз, то, обнаружив у себя такие необычные свойства, он попытается скрыть их, чтобы использовать потом в своих, лишь ему одному известных целях. И, полагаю, в подобных случаях вычислить такого человека будет очень и очень непросто, потому как аппаратуры, выявляющей наличие отклонений, пока не существует. Сами подумайте, как можно что-либо обнаружить в мире, где далеко не всегда действуют законы реальности?..

– Значит, следует искать не во сне?

– То есть?

– Здесь, в нашей грязной помойке с названием Москва.

– Это, конечно, выход, но с одним условием – сектор поиска придется несколько расширить. Придется работать на территории помойки с названием Земля.

Генерал помолчал.

– Альберт Агабекович, – произнес он наконец. – Вы умный... нет, я даже не издеваюсь. Подскажите, какие еще есть варианты?

Профессор Аракелян неуклюже одернул дорогой пиджак и сказал своим приятным для уроженца левобережной части Араратской равнины голосом:

– Х-м... Если вас действительно интересует лично мое мнение... Могу порекомендовать уничтожить на планете все С-визоры и связанную с ними документацию. Все: аппаратуру, чертежи, записи, схемы, технологии и методы создания и воссоздания, способы монтажа и ремонта, отсечь любые возможности заглянуть в тайны ретикулярной формации варолиевого моста. Вам, господин разведчик, придется заставить человечество забыть все связанное с этим страшным ядом, вплоть до последнего знака в формуле С-волн.

– Спасибо за содержательную консультацию и дельный совет, уважаемый профессор, – буркнул генерал. – Больше вас не задерживаю. Только одна просьба: не покидайте Москву – вы еще можете нам понадобиться.

Молодой лейтенант предупредительно открыл дверь с обратной стороны, когда подошел Аракелян. Ученый как-то ссутулился и стал похож на понурившую плафон, чтобы не светить в глаза, настольную лампу. Прежде чем выйти, он обернулся и, пряча подрагивающие пальцы в карманы пиджака, прошептал:

– Вы пока даже на йоту не можете себе представить, какая опасная змея приютилась рядом с нами... Люди обожают сладенькое. И часто их невозможно заставить выплюнуть яд, если он приторен на вкус.

Собравшиеся офицеры никак не отреагировали на последние слова профессора. Лишь когда дверь за ним бесшумно закрылась, генерал в который уже раз провел желтыми ладонями по лицу и приказал:

– Ерошин! Экспертов ко мне на ковер через пятнадцать минут!..

– Товарищ генерал! – Ерошин встал и хотел привычным движением пригладить лысину, но остановил руку на полпути. – Начальник отозван из отпуска, но он находился у родни в Хабаровске, так что лететь ему еще как минимум четыре часа. Заместитель по вашему распоряжению уволен...

– А больше у нас, едрить твою, никого нет из ведомственной экспертизы?!

– Есть, товарищ генерал.

– Так вот и пригласи их, едрить твою! Они зря бесплатно на общественном транспорте, что ли, ездят?!

– Есть, товарищ генерал.

– Так... начальник оперативного отдела, останься. По оргпреступности – тоже. И ты, Ерошин. Остальные – пахать, мать вашу! Пахать! Сеять и поднимать целину! Эта пятница, как вы уже поняли, не конец рабочей недели... Управлению информации: никаких вяк-вяков папарацци. Руководству главка: связаться со всеми региональными управлениями, держать на контроле их пульс, докладывать замам. По московской обстановке отчитываться лично мне! И не спать, не спать, мать вашу! Сон с этой минуты – наш кровный враг!.. Все.