Глава 1

Харон-зеро

Солнечная система X. Окрестности Плутона

— Руки за спину, лицом к стене.

Ладони привычно сцепляются друг с другом возле поясницы. Перед глазами мелькает знакомый до тошноты бетонный косяк.

— Ноги шире!

В металлических ботинках с магнитными подошвами каждый шаг дается с трудом по ЭМ-активному половому покрытию. Мышцы постоянно болят, кости ломит от нагрузок и вечного холода, сухожилия давно превратились в грубые жесткие веревки…

Стас с усилием оторвал левую ногу от пола и переставил ее подальше от правой.

Конвоир для порядка пихнул его выключенным шокером в спину, а второй надзиратель провел ключом по кодеру.

Тяжелая дверь из легированной стали втянулась в толстую стену.

— Антисоц номер четыреста семь, проходите в палату.

Стас, клацая ботинками, повиновался.

— Пошевеливайся, курва, — стукнулся в спину голос второго вертухая.

Нужный остановился и развернулся к нему лицом. Этот наглый мордоворот в зеленой форме с сержантскими лычками прибыл в лагерь недавно. От начальства насвистели, будто он раньше служил в спецполку при крупнейшей феррумдобывающей корпорации на Марсе, но накосячил во время штабной проверки, лишился половины социальных санкций и загремел сюда.

Стас встретился с мордоворотом глазами буквально на мгновение.

Единственный росчерк зрачками по зрачкам крест-накрест, и хамская улыбка слетела с широкого лица вертухая – будто не было.

— Ты чего зыркаешь, парашник? — прошипел он.

— Шекель, отставить, — приказал первый конвоир, который был старожилом и прекрасно знал все местные порядки. — Антисоц номер четыреста семь, займите свое место в палате.

Стас проклацал к койке и сел на серую от пота простыню на нижнем ярусе. Дверь закрылась.

Палатой шестиместную душегубку площадью в двадцать квадратов и парашей в углу мог назвать только не лишенный садистского чувства юмора начальник лагеря, слывший маститым изувером и педофилом. Он даже официальную санкцию от Главка получил именовать комплекс для душевнобольных лечебным профилакторием, а камеры – палатами…

— Добро пожаловать на «Харон-зеро», антисоц, — громко и четко проговорил Лева Чокнутый с верхнего яруса. — Меня зовут Лев. А тебя?

— Стас.

— Хорошо. Я умолкаю.

Нужный давно привык к Чокнутому, у которого долговременную память отшибло во время первого блицкрига. Бедолага забывал личности окружающих, если не находился с ними в одном помещении более часа. После этого он каждый раз заново приветствовал сокамерников.

— Трясли, Стрекоза? — спросил Поребрик у Стаса, вставая с койки и разминая спину.

Нужный посмотрел на его бугристый торс и обронил:

— Нет. Головомойку устроили по полной, до сих пор коловоротит… Поребрик, я, кажется, просил: не называй меня Стрекозой.

Камера взорвалась дружным гоготом.

— Да ладно, Стас! Ты ж пилотом был? Был! Летал? Летал! Крылышками махал? Махал! Вот потому и Стрекоза! Они тоже махают… Я ж тебя любя…

— Люби себя, — огрызнулся Нужный, откидываясь на худосочную подушку. — Что в мире слышно? Была связь с фраерком из снабженцев? Вроде бы их траулер сегодня утром должен был прибыть.

— Прилетала малява, — кивнул Поребрик, переставая щериться. — Слушок прошел, будто наши вторглись к Игрекам и отбили низкие орбиты ихнего Марса. Правильно, я считаю. А то, пока умники наверху свои дипломатические загогулины вертят, люди гибнут. Надо было еще в первый блиц у них там до Земли добраться и Москву захватить.

— Так бы тебе и позволили, масть, — буркнул со своей койки Ганс-инвалид, откинув культей спутанные волосы со лба. — У Игреков кораблей больше, чем у нас, раз в двадцать.

— Зато наши мощней, — резонно парировал Поребрик. — Чокнутый, у тебя сигареты остались?

Чокнутый извлек из-под подушки мятую пачку и бросил ему.

— Что еще в маляве было? — спросил Стас.

— Не успел прочитать, — пожал гигантскими плечами Поребрик, прикуривая. — Вертухаи шмон устроили тут, пока тебя не было. Все шконки переворошили. Пришлось в парашу слить файл, а…

Сирена взревела, как обычно: неожиданно и громко. Матюги антисоцов потонули в ее зубодробительном вое.

Через минуту Нужный и пять его сокамерников уже стояли возле двери, облачившись в рабочие робы.

Когда сирена наконец заткнулась, стало слышно, как по коридору проклацали башмаки – это проходили антисоцы из «девятки». Их как штрафников всегда выводили первыми и отправляли на самый сложный и опасный объект – первичные разработки руды на поверхности Харона. А это, уважаемые, минус двести двадцать по Цельсию, толстенная корка метанового льда, которую нужно долбить бурами, списанные скафандры, готовые в любой момент разлететься в клочья, и полвзвода до сих пор не перебесившейся охраны в придачу.

Смертность в «девятке» была самой высокой. Попав туда, антисоц заранее мог попрощаться с бренным миром…

Наконец открылась дверь.

— «Тройка», крылья назад, взгляд в пол. Выходить по одному!

Шесть пар рук сомкнулись за шестью спинами.

Шесть пар глаз уставились на шесть пар магнитных ботинок…

В рабочее время с вертухаями не стоило пререкаться – можно было запросто схлопотать высоковольтный разряд шокером под ребра. И хорошо, если не на полную мощность.

— Четыреста седьмой, пошел! Четыреста восьмой, пошел! Четыреста десятый, пошел! Шире шаг! Хер ли плететесь, как роженицы к акушеру?!

Стас машинально отрывал ноги от пола и переставлял их, чувствуя, как нестерпимо ноют колени и пульсирует боль в стертых до кровавой корочки щиколотках.

Шаг, еще один. И еще. Вздох. Шаг. Еще шаг. Вздох.

Чертова смена началась…

* * *

Всех, кто был хоть как-то причастен к операции по освобождению Стаса, основательно потрясли на допросах и отправили в комплексы для душевнобольных. И Жаквина Уиндела, и санкционеров-безопасников, и офицеров пятой отдельной эскадры сил космической обороны, которые имели допуск к секретным данным по миру Игреков… Приказ был спущен с самых верхов. Командование даже не стало досконально разбираться в ситуации – генералы и адмиралы просто-напросто отсекли возможность нежелательной утечки информации в преддверии назревающего конфликта между Солнечными.

Многих сослали в Антарктиду на Земле, где на российских научно-исследовательских станциях не хватало рабочей силы. Некоторые попали в «Шальные дюны» на Марсе – местечко возле южного полюса планеты, в глубоких штольнях которого добывали оливин; кое-кто загремел на урановые копи Венеры.

А Стаса и Уиндела занесло на самые задворки системы.

Харон никогда не отличался излишним гостеприимством – ни во времена первых колонистов, ни теперь. Бескрайние ледяные пустыни, чернь неба в остром крошеве звезд, далекая искорка Солнца, тлеющая над горизонтом, блеклый полумесяц Плутона и единственная рудная база с дюжиной шахт, станцией связи и взлетно-посадочной площадкой для грузовых судов. Под поверхностью находилась жилая зона, реакторы, перерабатывающий комбинат и отдельные ангары, отведенные для людей с антисоциальным статусом – так называемых антисоцов.

Сюда попадали не только сумасшедшие, как официально утверждалось. Здесь оказывались те, кто, по той или иной причине, становился опасен для цивилизованного общества. Преступники, как уголовные, так и политические; зачинатели государственных смут; саботажники; погоревшие на служебных постах санкционеры и задумавшие крамолу военные. Да и просто «неудобные» системе люди.

Одним словом – антисоцы.

Условия существования на «Хароне-зеро» были воистину чудовищными. Двухразовое питание: завтрак и ужин, состоящие из питательного желе сомнительной свежести и вонючего пойла. Теснота и вечный холод, от которого у многих развивалась пневмония. Отвратительная медицина. Изнурительные рабочие смены по десять-двенадцать часов, в течение которых приходилось вручную долбить мерзлую породу и таскать ее к конвейерной ленте – благо сила тяжести на Хароне была много меньше Земной. Тупоголовые вертухаи и периодические «головомойки» с применением не только психотропных средств, но и обыкновенных шокеров да резиновых дубинок…

И сотни миллионов километров космической пустоты вокруг крошечного обледенелого шарика.

Здесь люди либо превращались в зверей, либо погибали. Редко кто мог избежать обеих участей.

Стас обретался на «Хароне-зеро» уже около полугода. Их с Уинделом арестовали спустя сутки после встречи на борту военного корабля СКО. Вместе со всеми членами экипажа и безопасниками.

Около недели Нужного томили в карантине, подвергая всяческим допросам. Он понятия не имел, кто им занимается – безопасники или правительственные санкциры, СКО или кто-то еще…

Затем Стаса, Жаквина Уиндела и еще двух незнакомых офицеров из отдельной пятой эскадры погрузили в трюм спецчелнока и отправили в многодневное путешествие на периферию Солнечной. К пустынному спутнику Плутона – Харону.

За все время полета Нужный сумел лишь единственный раз переброситься с Уинделом словечком, за что незамедлительно получил такую «головомойку», что около полусуток провалялся в палате интенсивной терапии лазарета под присмотром бортового врача.

Перед высадкой на космодром «Харона-зеро» их предупредили лишь об одном: не трепаться о собственном прошлом. В каждой камере-палате был стукач, а иногда даже несколько. И подчас невозможно было определить – кому можно доверять, а кому нет. Не сразу, далеко не сразу можно было понять – кто еще остался человеком, а кто уже превратился в мерзкую, готовую на подлость крысу.

На второй день пребывания в лагере Стас собственными глазами увидел, как увели одного из сокамерников, который накануне в припадке тяжелейшей депрессии разболтал, что служил в секретном конструкторском бюро на Ганимеде, где санкционеры-контролеры сознательно браковали проекты нового гравитонного оружия массового уничтожения… После этого бедолагу больше никто не видел.

Охота делиться прошлым пропала сама собой.

Первое время было невыносимо трудно. До отчаяния. До рвоты. До навязчивых мыслей о суициде. Стас, привыкший к комфортной жизни в благоустроенном мире, готов был поверить в то, что находится во власти какого-то кошмарного летаргического сна – настолько окружающая реальность не вписывалась в его представления о современной цивилизации. Он и раньше слышал о комплексах для душевнобольных всякие небылицы, но лишь ощутив на собственной шкуре всю прелесть здешней жизни, понял, насколько сглажены байки. В действительности все оказалось куда поганей.

Несколько раз Нужного избивали до полусмерти свои же сокамерники. На «Хароне-зеро» нарушение тюремных обычаев каралось строго. Независимо от того, знал ты об этих обычаях или в душе не ведал…

Многие ломались и становились шестерками. С такими обращались, как с животными. Хотя куда там! Хуже! Их заставляли чистить парашу, стирать чужое нижнее белье и портки, сметать ладонями пыль с пола, выполнять извращенные прихоти паханов.

Но Стас выжил. Получив пару переломов ребер и лишившись одного коренного зуба, он даже сумел заслужить место на нижнем ярусе койки в своей палате номер 3, что являлось неоспоримым доказательством высокого авторитета.

А вот Жаквину, который попал в абсолютно безбашенную 1-ю палату, повезло меньше. Шестерить он, конечно, не начал, но и нижнего места не получил. Астроном вообще в последние месяцы сильно сдал – осунулся, к былому испугу во взгляде примешались озлобленность и черная тоска… Он стал молчалив и угрюм. Даже на еженедельных прогулках, где антисоцам из разных палат разрешалось разговаривать друг с другом, он избегал встреч со Стасом.

Будни лагерной жизни на маленьком островке жестокости и лишений под названием «Харон-зеро» никого не красили…

А события в остальной Солнечной системе тем временем развивались в бешеном темпе. За каких-то несколько месяцев представления людей о Вселенной перевернулись с ног на голову.

Человечество с разбегу влетело лбом в зеркало. И острые осколки глубоко вошли в плоть.

Такая неправильная и дикая Земля Игрек, неожиданно открытая Стасом, столкнулась с его родной Землей Икс – кисельным миром благополучия и верных решений. С царством санкций.

С самого начала стало ясно: мирно ничего не решить. А после вероломного разведывательного блица, завуалированного под спасательную операцию, шансы на любовные объятия двух родственных цивилизаций резво устремились к нулю.

Официально две звездные системы, между которыми вдруг открылся переход, в состоянии войны не находились. Но…

Все мы прекрасно знаем, каков синтаксический вес этого страшного союза – «но».

Пока объединенные дипломатические корпуса обеих Солнечных обменивались натянутыми любезностями, составляли и подписывали бесконечные пакты, соглашения, резолюции, договоры и декларации, разведки и контрразведки вели свою жуткую игру. Агенты проникали в святая святых политической и экономической жизни, вербовали людей десятками, устраивали саботажи и вынюхивали тайны не только государственного, но и планетарного масштаба.

В то время, как ученые и ведущие умы двух огромных, пугающе схожих цивилизаций восторгались капризом природы, столкнувшим их миры, закатывали ассамблеи и исступленно пытались разобраться в особенностях социальных норм и исторических моделей развития Земли X и Земли Y, военные старались захватить преимущество на границах зоны перехода. В обеих Солнечных возле Точек были стянуты мощнейшие силы космических флотов многих стран, не желающих упустить своего шанса завладеть приоритетными стратегическими объектами в периферийных марсианских областях. Вооруженные столкновения повторялись каждые три-четыре дня.

Одни СМИ разносили по эфиру сфабрикованные для масс информационные бомбы, призванные настроить людей на сотрудничество и терпимость, другие – в открытую подстрекали ополчиться против иноземных интервентов, третьи – вопили о грядущем конце света и небесном возмездии, чем удобряли и без того плодоносную почву для распространения всяческих сект, религиозных фанатиков и масонских обществ… А в это время гигантские энергетические олигополии, воротилы тяжелой промышленности и передовых военных технологий объединялись в союзы под надежным прикрытием политиков и «серых кардиналов» от обоих миров.

Пока бюрократы и прочие пустозвоны продумывали структуру Высшего Декларационного Совета Миров – нового органа власти и контроля, регулирующего отношения между Солнечными, — теневые организации, обладающие реальной властью и влиянием на политической арене, быстренько разделили сферы влияния и спровоцировали локальные военные действия, выгодные для горстки энергетических баронов…

Пока одни вершили историю, другие мололись в ее окровавленных жерновах.

Пока спецслужбы проводили головокружительные секретные операции на поверхности планет и в космосе, обыкновенные люди таращились в экраны мониторов и внимали последним новостным сводкам, ползущим по сети…

Обыкновенные люди до сих пор пребывали в неведении относительно реальных событий, происходящих в зоне контакта. Общественным мнением, как обычно, вальяжно поигрывали.

Среднестатистическому человеку внушали то, что было выгодно среднестатистическому медиамагнату. А что выгодно среднестатистическому медиамагнату? Правильно! Ему выгодно поддерживать наиболее влиятельную в данный момент политическую силу или финансово-промышленную группу. И помогают ему в столь важном деле сотни политтехнологов, специалистов по пиару и мониторингу настроения аудитории, социологов и прочих умненьких клерков, служащих не только себе самим, но и сложнейшей системе санкций.

И в принципе абсолютно по барабану – приляпать к этим вездесущим санкциям ярлык в открытую, как на родной Стасу Земле Икс, или завуалировать их под настом коррупции и прикрыть разномастным тюлем из денежных знаков.

Санкции все равно будут стимулировать все остальное в мире, где человеку стало тесно на банановых пальмах или в сырых пещерах… Санкции на жизнь и смерть, на счастье и боль, на добро и зло, на жену и друга, на взлет и падение, на черное и белое.

Мы зависим от триллионов санкций.

Мы состоим из санкций.

Мы рабы этих придуманных фронтиров…

* * *

Удар, еще один. И еще. Вздох. Удар. Еще удар. Вздох…

Под перчатками зудели мозоли от тяжелой кирки, все тело пробирал холод, который проникал в штольни, несмотря на работающие тепловые пушки и термосистемы. Галогеновые фонари слепили глаза, заставляя щуриться.

Вдох. Замах. Удар. Выдох…

— Добро пожаловать на «Харон-зеро», антисоцы, — прохрипел Лева Чокнутый, когда несколько заключенных из другой палаты присоединились к «тройке» в забое. — Меня зовут Лев. А вас?

— Отвали, кретин недобитый, — огрызнулся кто-то из вновь прибывших, принимая носилки с породой.

— Хорошо. Я умолкаю.

Спина взорвалась болью, и Стаса выгнуло дугой. Кирка вылетела из рук. Рядом, получив заряд из шокера, задергались еще несколько антисоцов.

— Пообщаться вздумалось? — заинтересованно щерясь, спросил надзиратель.

Нужный встряхнул головой и сфокусировал на нем взгляд. Это был тот наглый сержант, который полчаса назад обозвал его «курвой».

Парень явно не соображает, что творит. Неужели он думает, что со своим сраным шокером и табельным стволом в кобуре находится здесь в безопасности? Что ж, дело хозяйское. Пусть удар заточкой в спину послужит ему уроком… Ведь рано или поздно он получит свою долю стали или камня под ребро.

Подтянув к себе кирку, Стас поднялся на ноги. Остальные антисоцы тоже вернулись к работе, поглядывая волчьими взглядами через плечо на глупого вертухая.

Мерзлая порода вновь полетела в разные стороны мелким крошевом.

Удар. Вздох. Замах. И так – по замкнутому кругу…

Во время смен, когда не нужно было напрягать мозг, а только совершать до автоматизма отработанные движения, Стасу с избытком хватало времени на то, чтобы осмыслить произошедшие полгода назад события. Он раз за разом вспоминал все детали того злополучного рейса, перехода в Солнечную Игрек, встречи с непривычным миром, знакомства с Верой… Того мимолетного и неожиданного знакомства с женщиной, любившей другого Стаса Нужного. Знакомства, после которого уже невозможно было стать прежним.

Каждый день он думал о ней. Пытался заставить себя забыть ее лицо, голос, тело… но не мог.

«Почему? — гадал Нужный. — Почему я не могу относиться к этой женщине, как к очередной? Быть может, во мне и впрямь поселилась какая-то частичка другого человека – того, кто жил в мире Игрек и нелепо погиб, столкнувшись с астероидом? Быть может, крупицы его жизни и смерти вонзились в меня и застряли прямо в сердце?…»

Замах и удар. Вздох.

А еще у Стаса из головы не выходили слова, сказанные безопасником в шлюзе. Слова обвинения…

Вдруг он и правда – ренегат? Отступник… Как еще объяснить, что он то и дело думает о той грязной Москве, о столпотворении в метро, о сырых улицах, которые показались знакомыми, словно он бродил по ним целую жизнь?

«Что же ты сделал со мной, погибший двойник? Кем я стал?…»

Удар. И еще один…

Почва под ботинками ощутимо вздрогнула.

Антисоцы прекратили махать кирками и переглянулись. Охранники невнятно забормотали что-то в свои рации и обернулись, всматриваясь в освещенное чрево тоннеля. Вдалеке послышался хлопок, и кто-то громко заорал возле стационарного коммуникатора: «Компрессия в нижнем параллельном?! Твою мать! Газкарман…»

Крик прервался.

Громыхнуло так, что у Стаса на миг заложило уши.

Ледяную стену забоя прорвало, словно она была сделана из сигаретной бумаги. Мерзлые каменные осколки буквально изрешетили нескольких надзирателей. Лампы возле прорыва мгновенно погасли, сыпанув стеклом и искрами во все стороны. Пласт породы с грохотом обрушился прямо на основной терминал. Приторно запахло метаном, и тут же газ взорвался, раскидав обломки и тела…

Нужный машинально бросился на землю, чтобы ударная волна не впечатала его в острые выступы.

Шквал горячего воздуха жахнул над головой. В рот набилась холодная, колкая пыль…

Системы индивидуального слежения и контроля отказали, и слегка оглушенные антисоцы с удивлением уставились на погасшие огоньки своих «смертельных обручей» на запястьях.

— Братва, поводки дезактивированы! — заорал Поребрик, проламывая наглому сержанту киркой башку.

Тот даже пикнуть не успел – завалился на спину, хлобыстая кровью. Поребрик матюгнулся, с ненавистью шарахнул по размозженному черепу еще пару раз и страшно просипел:

— Зря каску не нацепил, сучонок! И обзывался зря…

— Братва! На «перваке» бунт! — донеслось из подсвеченного облака пыли, медленно оседающей в условиях малой силы тяжести Харона. — Мочи вертухаев, пока воздух не отрубили!

Стас еле успел отползти в сторону. Автоматная очередь дзенькнула по стылой глыбе вскользь. Несколько пуль застряло в камнях, остальные срикошетили по хаотичным траекториям. Ганс-инвалид взвыл и виртуозно заматерился на дикой смеси русского и неонемецкого – видать, его зацепило.

Лева Чокнутый подобрался к убитому Поребриком охраннику и, пачкаясь в крови, вытащил у того из кобуры пистолет. Щелкнул затвором и принялся без разбора палить в мглу прохода. О том, чтобы найти упор, он не позаботился, поэтому отдачей его отнесло назад и завалило на спину. Чокнутый зачертыхался.

Приблизительно зная расположение соседних тоннелей, Стас прикинул, как проще всего добраться до забоя, где работали антисоцы из первой палаты, и найти Уиндела. Он понимал: минуты через три, максимум пять, секьюрити с центрального поста отключат подачу воздуха в штольни, и бунтовщики задохнутся, не пожелав сложить оружие и сдаться. Если он не успеет до этого время прихватить ученого и смыться по обесточенной конвейерной ленте в сторону перерабатывающего комбината – второго шанса сбежать из этой живодерни не представится.

План был рискованный. Но за последние месяцы Нужный настолько привык к прогулкам по кромке бритвы, что теперь это уже мало его волновало. Хотелось жить! А еще больше хотелось на свободу! Уиндел же ему был нужен в качестве специалиста по навигационному оборудованию, с которым как астроном-орбитальщик был знаком.

Стас прикинул, что может, при удачном стечении обстоятельств, добраться до космодрома и захватить один из грузовых челноков. Если повезет – вывести его на орбиту. Но дальше – одному ему не справиться: бортовые системы ориентации и расчета курса на местных кораблях сильно отличались от привычных «пеликанских». А Уиндел хоть и обладал набором странностей, но был мужиком башковитым. К тому же именно он первым предсказал столкновение двух Солнечных, и Стасу не хотелось оставлять непризнанного гения на растерзание вертухаям да взбесившимся антисоцам…

Нужный, продолжая сжимать кирку в руке, пополз к лифтам. Возле заваленного породой основного терминала охраны его нагнал Поребрик и рывком развернул к себе. Стаса крутануло и чуть было не унесло к противоположной стене – все-таки сила тяжести здесь значительно уступала земной, — но мускулистый здоровяк придержал его за рукав робы и забормотал в лицо, обдавая зловонным дыханием:

— Куда помчался, Стрекоза? Решил один слинять? Не выйдет…

Стас попытался высвободиться, но получил короткий удар в печень и ойкнул от боли. Окровавленная морда Поребрика вновь оказалась прямо перед ним.

— Я знаю, куда ты намылился… Ты улететь отсюда хочешь, Стрекоза! Ты давно слинять задумал, да только мазы не было… Так усекай, масть… Я пойду с тобой. Ты возьмешь меня или сдохнешь. Прямо тут и прямо сейчас! Втюхал?

Нужный вновь дернулся и прошипел:

— Если собрался со мной линять, придется тебе выполнять все, что говорю.

— Согласен.

— Для начала убери свои мерзкие лапы!

Поребрик гнусно ощерился, но руки разжал. Стас отряхнул робу и со всей дури врезал ему по скуле.

— Ты чего, Стрекоза?! Совсем попутался? — заорал Поребрик, медленно, словно при рапидной съемке, отлетая назад.

— Я тебе сто раз повторял: не называй меня Стрекозой! И перестань звенеть, как баба на подстилке, если не хочешь схлопотать пулю в безмозглую башку!

Словно в подтверждение этих слов, раздался стрекот автомата. Очередью скосило пучок искрящих силовых кабелей и разметало ледяные пласты в мелкое крошево.

Поребрик наконец опустился на землю, заерзал и потер скулу.

— Через конвейер пойдем? — серьезно спросил он.

— Да. — Нужный, пригибаясь, побежал вдоль стены. — Только захватим еще одного человека из первой…

— Ты в своем уме? Там же сейчас – самая резня!

— Без него нам не уйти с орбиты!

— Дружок твой яйцеголовый, что ль?…

Стас резко остановился, сделав Поребрику предупредительный знак ладонью. Тот замер и пригнулся, вглядываясь в полумрак штольни.

Возле шахт несколько охранников в скафандрах возились с контрольным пультом управления лифтами. Их прикрывали двое спецназовцев в тяжелой броне и с автоматическими карабинами наперевес.

— Сейчас дыхалово отключат, — тихонько бросил Стас через плечо. — А кроме как через шахты, нам к «первакам» никак не попасть… Твою мать! Не успели…

— Донт ссать, мурзик! — обнадеживающе хлопнул его по спине Поребрик и дюже стремительно для своих габаритов скользнул вперед.

Не успел Нужный помолиться за тупоголового напарника, как тот оказался возле спецназовцев и приложил одного из них здоровенным булыжником по шлему. Вреда от этого идиотского пассажа было чуть, но должный эффект был достигнут: второй боец рефлекторно пальнул в Поребрика. И… совершил главную ошибку в своей жизни: недооценил скорость неуклюжего на вид антисоца…

Поребрик молниеносно ушел с линии атаки, умудрившись швырнуть под пули слегка оглушенного первого спецназовца. Бедолагу снесло очередью, словно былинку, и так приложило о несущие металлоконструкции одного из лифтов, что никакая броня не смогла спасти его от мгновенной потери сознания.

Тем временем Поребрик уже вышиб карабин из рук второго бойца, обалдевшего от подобной наглости, и отправил его в медленный, но не обещающий ничего хорошего полет в открытый зев соседней шахты.

Стас, видя, что теперь перевес на их стороне, рванул на помощь. Он, стараясь не взлетать слишком высоко, проскакал полтора десятка метров и с ходу врезался неуправляемым болидом в кучу охранников, колдовавших возле контрольного пульта. Двое из них отлетели к громоздкому генератору, а третий увернулся и завозился с застежкой кобуры на ремне скафандра.

— Иногда на морозе меч примерзает к ножнам, шкварка! — сумничал Поребрик, отправляя нерадивого молодчика в глубочайший нокаут.

— Лифт пошел! — крикнул Стас, наставляя ствол подхваченного карабина на охранников. — Живо стягивайте скафы, фраерки! Поребрик, этого тоже раздень – нам для Уиндела запасная раковина нужна!

Два раза повторять не потребовалось. Громила содрал с поверженного противника скафандр чуть ли не вместе с кожей и оглянулся на Нужного.

— Чего таращишься, груда мозга? Надевай скорей!

— Да это ж не мой фасончик! — оскалился тот, скидывая громоздкие магнитные ботинки и натягивая нижнюю часть скафа на ляжки. — И размер неподходящий – мне даже на член не налезет!

Стас обломал штырек микрофона, чтобы никто посторонний не слушал их разговоров, и захлопнул шлем. Прокричал через стекло:

— Поребрик, ты где так прыгать резво научился?

— С питерской братвой знавался! — проорал тот в ответ. — Санкциров-копов местных травили по заказу! Или ты думал, я сюда за чужую жинку-внеочередницу залетел?

Стас хмыкнул и повернулся к раздетым охранникам. Повертел пальцем у виска. В шлеме этот жест выглядел довольно комично… Те непонимающе уставились на него.

— Хрен ли моргалы вылупили? Канайте отсюда, сейчас воздух отрубят!

— Хватит с этими курвами возиться! — Поребрик заглянул в кабину подошедшего лифта и удовлетворенно кивнул. — Погнали! Оп! Оп!

Генератор взвыл с новой силой…

На нижнем ярусе, где бунтовщики из первой палаты начали мятеж, царил разгром. Здесь повсюду валялись части мертвых вертухаев вперемешку с обугленными телами антисоцов. Лишь редкие уцелевшие галогенки подсвечивали страшную картину.

Видимо, газовый карман, ставший причиной взрыва, образовался именно в этом месте.

— Ни фига себе! — мотнул головой Поребрик, осматривая бойню. — А я думал – это нам не повезло…

— Хватит звенеть! Ищи ученого, и смываемся отсюда!

— Как он выглядит-то… ученый твой?

— Долго объяснять… Если увидишь кого живого – зови меня.

— Да тут мертвыми в пятнашки можно играть… а уж живых…

— Хорош тоску нагонять – без тебя тошно! Не приведи вакуум с тобой на острове необитаемом оказаться… С ума ведь сведешь за полчаса своим беззаботным пессимизмом!

Стас извлек из груды мерзлой породы забрызганный кровью фонарик и пощелкал выключателем.

— Черт, не работает… Ладно, будем так шарить. Будь ты проклят, «Харон-зеро»…

— Чего бормочешь? — вскинулся Поребрик, брезгливо отпихивая ботинком чью-то оторванную конечность.

Нужный глянул в его шальные глаза через анизотропное стекло шлема и лишь отрицательно помотал головой.

«Вот ведь увязался чертяка мышценосный…» – подумал он, принимаясь расшвыривать киркой искореженные пластиковые переборки, каменные обломки и битый лед, чтобы пробраться в штольню, где работала первая палата.

Вдох, удар на выдохе. Вдох – удар! И еще раз! И еще…

Осколки летели в стороны и за спину. Они были похожи на крошево прошлой жизни. Жизни – разбитой вдребезги одним неудачным рейсом сквозь горизонт.

«Отпусти меня, Харон… Отпусти, отпусти, отпусти же, сволочь! Не тащи в Аид! Дай санкцию на будущее…»

* * *

Человек – самое живучее создание из всех божьих тварей. Даже бактерии и вирусы не чета нашему брату. Даже крысы и тараканы… Венец эволюции чрезвычайно строптив, когда дело касается его собственной шкуры – слишком дешево она стоила раньше, когда холод, голод и пещерный медведь являлись самыми опасными врагами. Теперь же человек торгует своей жизнью по баснословным, астрономическим ценам.

Жаквин Уиндел около десяти минут провалялся возле остановленной конвейерной ленты после взрыва в забое. Концентрация метана в воздухе увеличивалась с каждым мигом. Он дышал мелко и порывисто, в голове помутилось, одна мысль тревожно колотила по вискам: «Лишь бы снова не рвануло от искры, пока не подоспеет помощь…»

Ученый искренне надеялся, что она подоспеет. Даже долгие месяцы, проведенные в лагере, до конца не убили в нем веру в гуманизм.

А напрасно.

Помощи взяться было неоткуда. И все чхать хотели на еще одну никчемную душонку…

Несколько раз Жаквин тщетно пытался дотянуться до кирки, валяющейся в метре от него. Он хотел воспользоваться ею как рычагом, чтобы приподнять тяжелую плиту, придавившую правую ногу. Конечность практически не пострадала, и кости вроде бы остались целы, но вытащить или расстегнуть башмак оказалось невозможно.

Он тянулся рукой с упорством попавшего в капкан зверя, но коченеющие пальцы скребли стылый грунт в каких-то десяти сантиметрах от рукоятки кирки.

Уиндел кричал и звал на помощь до тех пор, пока голосовые связки не отказались подчиняться ему в насыщенной метаном атмосфере штольни. Отчаяние все сильнее стискивало ученого своими невидимыми, но жуткими клещами. Он наконец осознал, что остался совершенно один в этом каменном склепе. Остальные – либо погибли во время взрыва, либо перестреляли друг друга минутой позже. В ушах до сих пор звенели звуки смерти…

— Нелепо-то как… — прошептал Уиндел, рефлекторно дергая намертво застрявшую ногу. Он рассмеялся, чувствуя соленый привкус на губах – то ли слезы текли по лицу, то ли кровь… Вдохнул сладковатый воздух, чувствуя, как сознание мутится, и заорал из последних сил: – Как же все это нелепо! Я ненавижу тебя, Стас Нужный! Господи, холодно-то как… Ты виноват во всем! Слышишь?! Не-на-ви-жу тебя! Слышишь?… Ненавижу…

Рядом загрохотало: обвалилась перегородка, и сквозь облако пыли пробились лучи света, похожие на цветок с тонкими бледными лепестками.

Темный силуэт мелькнул на фоне груды мусора – кто-то расшвыривал пинками труху.

Жаквин, борясь с подступающей тошнотой и ознобом, напряг слух и зрение, как мог…

Глухой басовитый голос донесся из сферы шлема скафандра:

— Слышь, Стреко… тьфу ты! Стас, слышь? Тебя тут проклинает кто-то. Задушевно так, самозабвенно.

Второй силуэт показался из-за подсвеченной кромки завала.

— Уиндел! Вы слышите меня? — Голос Нужного тоже звучал приглушенно. — Жаквин, отзовитесь! Вы где?

— Я ненавижу тебя, Нужный… — прошептал ученый, глядя затухающим взором на свое запястье. На «смертельном обруче» замерцал огонек активации. — Зачем ты пришел?… Я не хочу, чтобы ты спасал меня… Не хочу видеть… видеть…

Уиндел почувствовал, как ноге вдруг стало легче. Сил на то, чтобы открыть глаза, уже не оставалось… Кто-то подхватил его под руки и сунул в нос трубку с противным запахом… Кислород обжег глотку и бронхи живительной морозной струей…

Его принялись облачать в скафандр, который был явно больше на пару размеров.

Хлопок по щеке.

Неприятно…

Хочется заснуть…

Снова мерзкая ладонь бьет по лицу…

На уши давит надтреснутая тишина. Становится легче. Разум на миг проясняется, и будущее мелькает перед ним феерией счастливых лиц и россыпью огней…

Вновь удар по щеке. Сильный и обидный…

На грани слышимости раздается голос:

— Уиндел, не молчите! Говорите со мной! Не молчите!.. Поребрик, глянь, поводки включились! Нужно скорее уходить… По конвейеру… Уиндел, черт тебя дери, да скажи ты хоть что-нибудь, гадина!

— Нужный, подари мне смерть… — одними губами пролепетал Жаквин. — Я не хочу видеть… Сближение уже началось… Ты же можешь, Нужный… Сжалься…

— Как бы не так. — Шепот Стаса ударил в ухо раскатистым набатом. Проник в мозг. Уколол в самое сердце. — Мне необходимо вернуться и понять, Уиндел… Там – на Земле Игрек – осталась частичка моей души…

Холод сдавил горло.

Глубокий и неизбежный холод катастрофы.

Жаквин Уиндел с усилием открыл глаза и уперся тлеющим взглядом в стекло шлема, за которым разверзлась жуткая пропасть человеческой глупости…

— Дурак. Ты еще не понимаешь, что ждет впереди.

— А я хочу понять.

— Уверен?

— Да.

— Не боишься?

— Боюсь.

— Один раз ты уже не послушал меня… Видишь, к чему это привело?

— Вижу. К шансу разобраться в самих себе.

— Клинический идиот…

— Возможно…

Уиндел помолчал. Опустил веки, чтобы больше не видеть пропасти по ту сторону бликующего стекла.

И еле слышно проговорил:

— Я ненавижу тебя, ренегат.

— Знаю…

 

Глава 2

Проводницы упавшей души

Солнечная система Y. Земля. Россия

— Гриша, не суеверничай – ты же человек науки. — Дима пробежался пальцами по клавиатуре ноута и глянул на дисплей. Выпустил облачко пара в студеную ночь. — Параллакс не мог измениться. Проксима – переменная звезда 11-й величины. Наша труба такую погрешность по ней выдать может, что…

— Что «что»? — скрипнув снегом под ботинком, нахмурился второй подросток.

— Недопустимые значения…

— Набери Владика из Крымской.

— У них давным-давно «военку» ввели. Он сказал, звонить только в экстренном случае.

Гриша развернул приятеля к себе и посмотрел в его слезящиеся на морозе глаза. На роговице плясали синеватые отражения дисплея.

— Дим, ты считаешь, что резкое угловое смещение ближайшей звезды относительно Солнца – это недостаточный повод для экстренного звонка в обсерваторию?

— Пусти ты… Коперник недобитый… Хорошо, я наберу Владика. Но если он пошлет меня подальше и ФСБ снова будет донимать родичей, то я тебе в челюсть дам.

— Договорились.

— Ну и отлично. По рукам.

Дима достал мобильник и нашел в адресной книге телефон троюродного брата, работающего старшим научным сотрудником в Институте Неба при Крымской обсерватории.

— Владик, это я… Не разбудил? У нас тут…

Дима осекся, и Гриша услышал, как из трубки доносится быстрое бормотание.

— Что там? — шепотом спросил он у друга. — Что он говорит?

Дима оттолкнул его: мол, не мешай слушать. Через десять секунд он отнял трубку от уха и недоуменно уставился на экранчик. «Соединение завершено» – гласила появившееся надпись.

— Связь прервалась…

— Что он сказал, Диман?

— Наверх посмотреть…

— Чего? Куда посмотреть?

— Наверх. И радио врубить, если еще не все станции накрылись…

— Ты меня пугаешь. — Гриша поежился и машинально задрал голову, всматриваясь в ясное небо.

Дима бросился к ноуту.

— Сетку не видит… — удивленно произнес он через минуту.

— Попробуй напрямую через спутник.

— Бесполезно. Все каналы упали…

— Быть не может! Посмотри, какая идеальная погода… Ой, что это?

Подростки одновременно уставились на ветвистую телеантенну, торчащую над лифтовой будкой. На кончиках металлических прутьев мерцали зеленоватые искорки, придавая заснеженному профилю крыши сказочный колорит.

— Огни святого Эльма… — пробормотал Дима, сглотнув. — Бред какой-то… Грозы же нет… И вообще – зима… вроде как…

В этот момент порыв не по-зимнему теплого ветра взметнул снег с рубероида. Голые верхушки деревьев заметно качнулись, возле бортика крыши завертелись маленькие белесые смерчи. По лицам подростков чиркнули капли воды.

— Что происходит? — вскрикнул Гриша, выдергивая кабель из порта ноута и хватая телескоп вместе со штативом в охапку.

— Смотри, — осоловело глядя вверх, заорал Дима. — Звезд нет!

— Тучи?! Но откуда они взялись… Только же сейчас…

Следующий порыв ветра оказался таким мощным, что чуть было не сбросил обоих астрономов-любителей вниз с высоты девятого этажа. Гриша пригнулся, не выпустив, однако, телескоп, а Дима, прищурившись, проследил взглядом за ноутом, который бабочкой порхнул в темноту.

— Ни черта себе – ветерок! — двигаясь в сторону лифтовой будки, просипел он. — Пойдем вниз – комп искать… А дождь-то откуда посередь зимы?

— Григорий, ты здесь? — раздался крик из дверного проема. Это отец Гриши выбежал встретить пацанов.

— Тут мы, бать! — отозвался подросток, ошалело глядя, как молния прорезала чернильное чрево небес. Почти сразу громыхнуло так, что задрожали стекла, и несколько машин во дворе залились воем сигнализации.

Ураганный ветер с треском сорвал с соседней крыши лист жести, и тот страшным неуправляемым снарядом понесся прямо на пацанов. Дима еле успел толкнуть приятеля и сбить его с ног, прежде чем вертящийся стальной кусок со свистом рассек воздух аккурат над ними.

— Етишкин дух… — волоча за собой треснувшую трубу телескопа, выдохнул Гриша. — Могло бы располосовать…

— Ну-ка, живо! — Мужчина схватил пареньков и втянул их внутрь будки. Шарахнул дверью, отсекая хлынувшие потоки ливня. — Говорил я, не доведут до добра ваши полуночные глазения на Луну! Григорий, теперь я тебя точно выпорю…

Гриша не обратил на угрозы отца ровно никакого внимания.

— Знаешь, что происходит? — вперившись бешеным взглядом в грязное лицо Димы, прохрипел он. — Ты понимаешь, что происходит, дуралей?!

— Понимаю, — буркнул тот, медленно выходя из ступора, — все я понимаю… Просто-напросто посреди безоблачной зимней ночи в средней полосе России вдруг разразилась гроза… Обычное дело…

— Да ты что! До сих пор не просек?! Это не Проксима сместилась! Это Солнечную сорвало с галактической орбиты! Мы начали двигаться, понимаешь, болван! Кратковременные климатические катаклизмы – неизбежный постэффект таких резких по астрономическим масштабам перемен вектора движения! Наверняка сейчас на Солнце и на остальных планетах творится полный абзац! А если верить нашим данным, то мы уже около суток движемся… Причем с постоянным ускорением… Помнишь, как вчера вечером в новостях передали, что резко возросла активность излучения Солнца? А эта гроза напрямую связана со скачком…

— Гриша, не суеверничай… — перебил Дима. Он вдруг разом ощутил, что пуховик промок насквозь и влажный свитер холодными комками прилип к телу. Его передернуло от озноба, пробежавшего от затылка до копчика. — Мы же люди науки…

— Ты представляешь, какого уровня это открытие? — все с таким же нездоровым блеском в глазах пролепетал Гриша.

— Кажется, последнее наше гениальное открытие привело к межпланетному конфликту схожих цивилизаций…

— Послушайте, люди науки, — подал голос суровый Гришин батя. — Быстро в дом! Сушиться и чай горячий пить! А то обоих выпорю, чесслово!

Он пошлепал вниз по лестнице. И его бурчание еще добрую минуту разносилось в подъезде, прерываемое свистом ветра в щелях старой лифтовой будки.

— Понавертели черт знает что в небесах со своими окулярами, умники… Доигрались! Посреди зимы дождик устроили… Землю еще куда-то запустили… Точно – выпорю…

Дима встал и стряхнул капли с обвисшего пуховика. Серьезно сказал:

— Гриш, это невозможно… Ты хотя бы можешь себе вообразить, какого порядка нужна энергия, чтобы сдвинуть с места звездную систему?

— Видимо, приблизительно того же, что потребовалась для образования Точек.

Ребята испуганно поглядели друг на друга и практически синхронно выпалили:

— И куда же нас понесло?…

* * *

Солнечная система Y. Низкая орбита Марса

Сработала автоматика, и воспроизведение звукового файла остановилось. Песня в исполнении малоизвестной группы, популярной лишь в узких кругах, прервалась.

— Лабуда какая-то, — проворчал Егор Лабур, настраивая радио на прием марсианского новостного канала.

«…уже на протяжении получаса. А теперь предлагаем вам послушать последние известия с Земли… — Приятный голосок дикторши смолк. Через несколько секунд в эфире зазвучал хриплый дискант корреспондента с первого общесолярного канала. — Здравствуйте, уважаемые дамы и господа! С вами вновь Лексей Комелев и лучшая станция Солнечной – „Третья планета“. Буквально несколько часов назад Землю захлестнула небывалая волна климатических катаклизмов! По сообщениям метеорологов из разных стран, семнадцать мощнейших циклонов образовались над всеми материками нашей планеты практически одновременно! Грозы и ураганы разбушевались над Европой, Северной Америкой, Юго-Восточной Азией и Центральной Африкой. Потеряна связь с десятками судов в Тихом и Атлантическом океанах, парализованы сотни аэропортов, с космодромов отменены старты гражданских и грузовых челноков, населению крупных городов, попавших в приоритетную зону опасности, было рекомендовано не покидать жилые и рабочие помещения, спасатели и внутренние войска многих стран работают в авральном режиме! В центральном регионе России отмечено резкое повышение температуры – на снежные сугробы пролился настоящий летний ливень! Штормовое предупреждение объявлено в Москве и окрестностях. Над территорией Мексики и Эквадора зафиксированы магнитные бури, наблюдаются перебои с мобильной связью и радиоблокады естественного характера… Пресс-служба российской СКВП пока не дает никаких комментариев журналистам, собравшимся в здании центра общественных связей. Однако нашим коллегам из Вашингтона стало известно, что погодные катаклизмы, охватившие планету, могут быть связаны с пиковой активностью на Солнце и уже имевшему место около полугода назад смещению так называемых солярно-динамических характеристик системы. Независимые эксперты подчеркивают, что нельзя недооценивать влияние Точки перехода в Солнечную Икс на происходящие события… Внимание! Только что к нам поступило сообщение с Венеры! Вследствие сильных атмосферных возмущений полностью разрушена одна из французских уранодобывающих баз! С остальных разработок персонал и военные поспешно эвакуируются! Кажется, это снова связано с изменениями эксцентриситета орбиты соседней планеты… И вот наконец первый комментарий! Заместитель главы СКВП России Сергей Стегунин… — На фоне гомона и шуршания микрофонов зазвучал уверенный мужской голос. — Совершенно напрасно некоторые СМИ раздувают панику на пустом месте. Резкие изменения погодных условий – не такая уж редкость на планетах земного типа и сходных с ними. Не буду отрицать, что нынешние катаклизмы некоторым образом связаны со смещением солярно-динамических кривых Солнечной системы в допустимых коридорах инерциальных констант. Иными словами, Солнце вместе с планетами действительно отклонилось от вектора движения вокруг галактического ядра. Но такие возмущения довольно часто происходят как с нашей звездой, так и со всеми остальными. Только представьте на секунду, сколько сил одновременно воздействует на столь массивные астрономические объекты, как Солнце…»

Из динамиков раздался хрип, треск, шипение, а через секунду кабина истребителя наполнилась гудением зуммера ближней связи.

Лабур вполголоса выматерился и долбанул рукой по выпуклой синей кнопке синхронизации частоты.

Динамики вновь заклекотали помехами

— Твою мать… Старье понаклепали…

«Ведомый один, приказываю прекратить засорять эфир», — прозвучал в кабине голос командира звена старлея Баюсова.

— Есть, — огрызнулся Лабур.

«А если еще раз будешь радио или песенки слушать во время боевого вылета, я на тебя такой рапорт накатаю, что сортиры драить пойдешь. Понятно?»

— Так точно…

Уязвленное честолюбие заворочалось мерзопакостным комком в районе солнечного сплетения… Егор каждый раз стискивал зубы, когда приходилось выполнять приказы этого подтянутого офицера, знающего устав как свои пять пальцев и умеющего неплохо руководить.

После того, как Лабура судил военный трибунал эскадры, он потерял почти все. Звание, должность, четыре пятых денежного содержания, а заодно – честь и лицо. Его обвинили в халатности на руководящем посту во время боевого дежурства, приведшей к гибели людей, дезорганизации личного состава и гигантскому материальному ущербу. Также присовокупились: употребление спиртных напитков в служебное время, неоднократное нарушение субординации, превышение должностных полномочий и несоответствие занимаемой должности. За такой «послужной наборчик» в условиях военного времени можно было запросто встать к стенке или загреметь на «Красную шапочку» – марсианскую тюрьму для бывших сотрудников силовых структур, — где судьбу военных преступников решал уже не начальник лагеря, а воровской суд чести… Поэтому, можно было сказать, что Лабуру неимоверно повезло. Он отделался разжалованием с кавторанга до младшего лейтенанта, снятием с должности командира боевого расчета и лишением всех офицерских привилегий, включая жилищные льготы и талоны на питание. Контр-адмирал Рух был так зол на бывшего подчиненного, что пытался даже апеллировать решение трибунала. Он хотел отправить Лабура «на каменоломни Харона, и ни световой секундой ближе». Но в связи с учащением вторжения кораблей с территории Солнечной X флоту требовались пилоты, имеющие хоть какой-то опыт полетов в вакууме. Посему Егора посадили на допотопный «Сухарь» – истребитель ближнего радиуса на смешанной гравитонно-реактивной тяге – и отправили в патруль на нижние марсианские орбиты, которые являлись теперь участками повышенной опасности в свете последних тактических маневров противника. И вот уже на протяжении трех недель он по два раза в сутки заступал на четырехчасовые дежурства в составе звена под командованием старшего лейтенанта Баюсова. А остальное время проводил под домашним арестом на борту ударного авианосца «Ярослав Левенец».

Накануне их звено и дряхлый «Стервятник» эскортировали в район Точки яхту какого-то высокопоставленного ублюдка из новоиспеченного Высшего Декларационного Совета Миров. Прямо возле границы сферы нейтралитета на них неожиданно напал неопознанный корабль Иксов. Машина Лабура почти не пострадала, а вот второго ведомого – Лешку Киреева – срезали моментально, оставив от его «Сухаря» лишь горстку фотонов и теплового излучения. Причем наглый агрессор струхнул и практически сразу ушел в «инвизибл», не дав возможности корвету садануть по нему из главного калибра.

После этого случая нервы у Лабура были на пределе. Ведь вражеский кораблик мог запросто порешить рентгеновскими лазерами его, а не другого ведомого…

«Меняем курс, — скомандовал Баюсов. — Подтвердить получение новых данных».

Егор глянул на дисплей. Повозил пальцем по тачпэду, дважды вдавил «ввод», забивая данные в базовый навигационный модуль, и сухо ответил:

— Лабур на связи. Получение подтверждаю.

«Веренберг на связи. Получение подтверждаю», — прозвучал голос второго ведомого, который вышел в патруль в составе их звена после гибели весельчака Киреева.

Егор натянул перчатки скафандра, защелкнул фиксаторы, проверил герметичность стыка. Затем надел шлем и переключил связь с динамиков на внутренние наушники.

Скаф, конечно же, не спасет, если машину разнесет в клочья при серьезном попадании, но при разгерметизации кабины или вынужденном катапультировании – даст хотя бы мизерный шанс на выживание.

«Поступила новая вводная для всех патрулей нашего сектора, — раздался в наушниках голос Баюсова. — Покинуть низкую орбиту и сблизиться с группой дипломатических кораблей России, идущих в заданном коридоре. Сопровождать их до границы сферы нейтралитета».

— Разрешите вопрос?

«Разрешаю, Лабур».

То ли Егору показалось, то ли в голосе ведущего и впрямь проскользнуло некое облегчение, когда бывший кавторанг захотел вступить в диалог… Все-таки этот бодрый старлей тоже боится. Это правильно. Храбрецы в космосе долго не живут.

— Что это за миссия? Штатная дипломатическая встреча или нечто более серьезное? Ведь, если я правильно понял, для сопровождения этих «пиджаков» стягивают львиную часть сил барража с марсианских орбит…

«Ты правильно все понял, ведомый, — чуть помедлив, ответил Баюсов. — Там намечается какой-то саммит. К нейтральной зоне идут не только наши корабли…»

— Американцы? — быстро спросил Егор, глядя на далекую светлую точку в космосе, неторопливо смещающуюся относительно неподвижного рисунка звезд. Это был истребитель Баюсова, несущийся в пятистах километрах параллельным курсом.

«Не только. Все космические силы Земли собирают. Дипломатические корпуса Франции, Японии, Англии, Индии и Казахстана уже в расчетной точке. Даже канадцы и бельгийцы выдвинули какую-то рухлядь с Фобоса… Семь линкоров Китая на подходе во главе с флагманским „Мао“ и целой армадой истребителей.

— Ни хрена себе, — вырвалось у Лабура.

«Не засоряй эфир… — Баюсов посопел в наушниках. Потом вздохнул и произнес: – Вот именно, Лабур. Ни хрена себе».

— А что Иксы? Тоже… все, что летает, пригнали?

«Без понятия. Самое смешное, что этот саммит будет проходить на борту нашего „Левенца“…»

Егор решил, что ослышался.

— На российском авианосце? Да они обезумели. Там же двери между отсеками через раз срабатывают, а в гальюнах тараканы отплясывают канканы…

«Зато у нас красть нечего, — резонно подметил Веренберг, вмешиваясь в разговор. — И водки полно».

Лабур невольно улыбнулся. Но ничего не сказал.

«Отставить! — вдруг рявкнул Баюсов. — Новая вводная пришла. Подтвердить получение данных».

Егор опустил взгляд на дисплей и недоуменно проверил поступившую информацию.

— Курс на базу? — удивленно спросил он. — На кой черт нам лететь в доки «Левенца»?

«Подтвердить получение данных, ведомые!»

Лабур поморщился, ввел новый курс и процедил:

— Ведомый один на связи. Получение подтверждаю.

«Ведомый два на связи. Получение подтверждаю…»

В голосе Веренберга тоже читалось непонимание глупого приказа, спущенного вдруг штабистами.

И впрямь, зачем загонять истребители в доки, если по науке они должны барражировать пространство во время такой масштабной миссии, дипломатически опасной по всем параметрам? Да это – самый настоящий тактический маразм! Неприятелю достаточно нанести удар первым, и собранные в одном месте сотни кораблей окажутся в роли жертвы, беззащитной и уязвимой. А «Сухари» даже вылететь не успеют…

Если только Иксы сейчас тоже не гонят свои истребители в доки, согласно договоренности с нашим командованием о взаимной безопасности переговоров. И все равно – маразм…

Что-то явно происходит… И это что-то, Лабур хребтом чувствовал, может существенно повлиять на военную стратегию обеих Солнечных.

— А не связана ли эта возня с сообщениями о смещении солярно-динамических характеристик? — пробормотал он вслух, чувствуя, как кончики пальцев рук внезапно похолодели.

«Лабур! Заткнись, а! — гаркнул ведущий. — Тебя на „губу“, что ль, отправить?»

Егор промолчал. Он медленно отщелкнул предохранительную скобку на штурвале и активировал пеленгацию ближних целей.

Дисплей мигнул и покрылся вязью кривых, отражающих вариативные траектории двух дружественных объектов малой массы. Зеленые точки, показывающие положение истребителей Баюсова и Веренберга, замерцали на сетке трехмерных координат.

Егор вырубил автоматический режим пеленга и захвата целей – благо на древних «Сухарях» это делалось просто. Примитивная бортовая электроника лишь единожды предупреждала пилота, что задействован ручной режим, нежелательный для корректного распознавания целей по признаку «свой – чужой».

Зеленые точки на дисплее стали желтыми.

Егор одновременно нажал две кнопки и дернул штурвалом, параллельно выдавая компьютеру координаты цели.

Одна из точек стала красной.

Большой палец лег на предохранительный рычажок, а указательный – на гашетку, и даже сквозь перчатку скафандра Лабур почувствовал, как удобно фаланга расположилась в металлопластиковой ложбинке…

«Ведомые, мои сканеры засекли наведение! — Панический возглас Баюсова взрезал эфир высокой нотой. — Не вижу противника! Дьявол, где он?! Я не вижу!»

— Я вижу, ведущий, — холодно проговорил Егор. — Могу прикрыть.

«Так прикрой, черт бы тебя побрал! Чего ждешь?!»

Егор краем глаза отметил, что картина на дисплее изменилась. Истребитель Веренберга дернулся и слегка отклонился от курса. Второй ведомый в отличие от растерявшегося старшего лейтенанта моментально понял, что происходит.

В кабине моргнул красный свет, и антилазерный сканер взвыл сигналом тревоги.

«Я держу тебя на прицеле, Лабур, — раздался голос Веренберга. — Спалишь ведущего, спалю тебя. Пикнуть не успеешь».

— Шустрый ты, летеха, — остро улыбнувшись, сказал Егор. — А не боишься, что я и тебя успею срезать?

«Боюсь… сволочь».

— Грубиян. — Егор расхохотался. Вторая точка на его основном дисплее тоже стала красной.

«Вы чего там творите?» – гневно просипел Баюсов. Кажется, до него наконец доперло, что Лабур нахально взял его машину на мушку.

— Запомни, старлей, одну простую тактическую и житейскую хитрость, — резко перестав смеяться, сказал Егор. — Положение ведущего всегда уязвимо. Ведь твои подчиненные идут сзади. И никогда толком не знаешь, что им может взбрести в голову… Советую почаще оглядываться.

Он убрал палец с гашетки и вновь вдавил две кнопки на панели одновременно.

Точки на экране замерцали и стали зелеными…

Дружественными объектами малой массы, идущими параллельными курсами…

«Спасибо за совет… ведомый, — прозвучал спустя минуту в наушниках бесцветный голос Баюсова. — Знаешь, я все не хотел верить слухам насчет каплейта Нерова и экипажа „Визора-17“… Ребята на базе говаривали, будто ты тогда не открыл шлюз и оставил эвакуировавшихся с разгерметизированного борта людей погибать в космосе… Я не хотел верить в жуткие сплетни. Не мог себе представить, что человек на такое способен…»

— И? — поинтересовался Лабур, разглядывая мерцающую далеким звездным крошевом пустоту за стеклом. — Теперь вдруг поверил?

«Представь себе…»

— А вдруг… слухи – вранье?

Баюсов помолчал, прежде чем ответить.

Помехи потрескивали в эфире морозной картечью, будто кто-то ступал тяжелыми подошвами по утоптанному снегу.

«Ты чудовище, ведомый один».

— Знаю. Я плохой человек…

* * *

«Говорит диспетчер дежурного поста ударного авианосца „Ярослав Левенец“. Звено восемь второй ударной эскадрильи, напоминаю: ваш док номер четыреста три. Сближение разрешаю. Приказываю перейти на открытую гражданскую частоту. В нейтральной сфере введено положение демилитаристического контроля для всех дипломатических и военных судов…»

«Диспетчер, мы подчиняемся только командиру эскадрильи, — быстро ответил Баюсов, не меняя частоты. — Прошу трансферить подтверждение от капитана первого ранга Анны Фоминой или обеспечить закрытый канал связи непосредственно с…»

«Ты кто?» – хамски перебил диспетчер.

«Не понял вас…» – Баюсов нахмурился.

«Чего ты не понял? Звание, должность назови».

«Старший лейтенант Баюсов. Командир восьмого звена, приписанного к авианосцу „Ярослав Левенец“. Какое вы имеете право…»

«Так вот, старший лейтенант Баюсов, послушай меня внимательно, — снова перебил диспетчер. — Если ты еще не в курсе, уже в течение получаса в сфере нейтралитета введен демилитаристический контроль. Для российских судов действует приказ заместителя главы СКВП России адмирала Вольфганга Веренберга. Поэтому перекинь частоту на открытую гражданскую, иначе действия твоего звена в данной ситуации будут расценены как саботажные и пресечены в силовом порядке».

«Да вы все ополоумели, что ли, там…» – обескураженно хмыкнул Баюсов.

Он изменил частоту дальней и ближней связи и приказал:

«Ведомые, выполняйте распоряжение диспетчера».

Дождался подтверждения и спросил:

«Ведомый два, как тебя зовут? Я имею в виду – имя».

«Саша».

«Черт возьми, — не сдержался Баюсов, включая жидкостные маневровые двигатели и выводя истребитель к знакомому четыреста третьему доку, — а я ведь даже и предположить не мог, что Александр – сын адмирала Веренберга – является моим ведомым. Что же ты делаешь в обычном патруле, Саша?»

«Во-первых – не сын, а внук. А что касается, собственно, вопроса… Я прохожу службу в рядах российских Вооруженных сил. Поставили в обычный патруль – вот и летаю тут с вами».

— М-да… Типа, честный и гордый, — подал голос молчавший до этого момента Егор. — И вдобавок смелый… Ну, блин, наша доблестная армия прямо-таки приобрела ценного кадра в твоем лице. Неимоверно обогатила личный состав.

Веренберг промолчал. Он осторожно подвел свою машину к доку, где уже болтались «Сухари» Баюсова и Лабура. Шлюзовой щит отполз в сторону, открывая путь в одну из швартовых ячеек в огромном «брюхе» авианосца.

«Ярослав Левенец» являлся одним из самых больших и старых носителей, стоявших на вооружении российской СКВП. Он был неплохо бронирован и оснащен древней, но надежной системой «антимиссайл», которая делала корабль практически неуязвимым для ракет дальнего радиуса. На этом список достоинств «Левенца» можно было смело заканчивать и приступать к длинному перечню недостатков.

Маневренность у корабля была ни к черту: чтобы остановить и развернуть этакую «ебамбу» – как нередко называли авианосец пилоты-истребители, — требовалось около получаса времени, тераватты энергии и свобода для маневра в пару-тройку световых секунд. Главный калибр авианосца поражал своей мощью и бестолковостью, как многие вещи, сделанные русским человеком: комплекс гравитонного подавления крупных целей «Радиант-G» располагался на носу гигантской железяки и был ей нужен, как свинье пропеллер. Бесспорно, шарахнув направленным конусом G-аномалии по соразмерному космическому объекту, «Левенец» мог оставить от него лишь воспоминания… Но. Чтобы прицелиться и накопить заряд, «ебамбе» требовалось полностью вырубить маршевые движки и – что самое смешное! — защитное поле. В общем, проверенная национальная схема «сила есть, а ум – это предрассудки дохляков» действовала применительно к авианосцу на полную катушку.

Тем не менее исполинский корабль оставался мощнейшей боевой единицей российского флота и всегда внушал уважение, приближаясь к планетам и выходя на стационарную орбиту.

Дело в том, что он, как и все «увальни», никогда не ходил один.

Боевой эскорт «Левенца» состоял из четырех эсминцев класса «Торвальдс», торпедоносца «Равиолли», «Визора» и тяжелого линкора. Это не считая двух эскадрилий истребителей, которые базировались в доках на борту. Ради них, по большому счету, и строилась эта здоровенная летающая крепость.

Сейчас «Левенец» напоминал огромный пчелиный улей, в соты которого со всех сторон слетались крошечные точки истребителей. К борту были приписаны около семи десятков машин, среди которых имелись не только «Сухари», но и современные «Хамелеоны-12», и даже звено новейших «Мазуриков», еще не пошедших в серийное производство.

Возле шлюзовой кишки грузового дока висело несколько среднетоннажных «пеликанов» – видимо, перебрасывали на борт оборудование или провиант и забирали мусор и шлак. Вдоль основной броневой пластины неторопливо ползла целая вереница корветов класса «Стервятник», перегораживая возвращающимся из патрулей истребителям подходной коридор к ячейкам среднего яруса.

Уже заводя машину в док, Лабур успел заметить, как из-за кормовой части авианосца показался черный силуэт линкора сопровождения.

Грозный корабль медленно плыл мимо основной группы, хитро огибая по параболе условную границу сферы нейтралитета, чтобы не попадать под действие идиотского демилитаристического приказа. Его ракетные шахты были открыты, а пара фокусирующих зон «Надиров-G» зловеще мерцала темно-лиловым маревом смертельного заряда направленной гравитонной аномалии.

«Вот это сила, — с невольным восхищением подумал Егор, выпуская магнитные шасси и сажая истребитель на одну из трех стартовых площадок. — Молодцы, экипаж! Держатся в полной боевой возле нейтральной границы… И ссать они хотели на все запреты и ограничения!»

Внешний купол кабины плавно отошел назад, и Лабур перелез через бортик, неуклюже цепляясь кронштейнами скафа за выступы бортового гермопривода. Лестницу ему, конечно же, не поставили – техники открыто выражали свою неприязнь к бывшему кавторангу.

Спрыгнув с трехметровой высоты, Егор мысленно поблагодарил неизвестного конструктора скафандра, предусмотревшего предохранительные сервомеханизмы. Он отбросил в сторону шлем и поправил прическу, с неприязнью отмечая, что система терморегуляторов забарахлила и нательный комбез моментально нагрелся: его температура подскочила градусов на десять. К спине и груди будто бы приложили теплые утюги.

— Когда же они починят эту рухлядь…

Сильный толчок в плечо развернул Егора, и он чуть было не потерял равновесия. Перед ним стоял Баюсов. Худощавое лицо старлея выражало презрение и обиду. Жилка на правом виске пульсировала в такт подмигиванию желтого проблескового маячка над люком внутреннего шлюза.

— Ты бы тоже оглядывался почаще, Лабур, — быстро и сбивчиво заговорил он, словно боялся, что вот-вот вдруг станет нем и не успеет закончить фразу. — Задумал меня в пространстве попугать? Так зря. Пуганый я. И тебя не боюсь, гнида. А если еще раз…

— Ты чего так разнервничался, командир? — приветливо улыбнувшись, сказал Егор. — Завидуешь?

Баюсов на миг озадачился.

— Завидую? — переспросил он. — Тебе, что ль?

— Ну не Веренбергу же, — хохотнул Егор, чувствуя, как по спине течет пот от перегрева климат-контуров комбеза. — Веренберг правильный. Ему не интересно завидовать…

— Я ведь и впрямь отправлю тебя на «губу», урод, — сжимая кулаки, процедил Баюсов.

— Заметь, ты меня уже неоднократно оскорбил, превысив при этом свои служебные полномочия, — махом снимая с лица улыбку, ответил Лабур. — Я же прекрасно знаю, к какому типу людей ты принадлежишь, ведущий.

— И к какому же?

— Тебя в детстве не любили сверстники. Глумились и смеялись. Унижали. Ты рос, копил обиду. Она аккумулировалась в твоих потрохах, питая энергией, стимулируя каждый новый шаг… Шаг к чему? — спросишь ты. К цели. К великой цели, которая убила много хороших людей… Что это за цель? — вновь осведомишься ты. О, ведущий, зря ты задал этот вопрос… Что? Говоришь, не спрашивал? Спрашивал! Ты каждый раз задаешь этот вопрос, глядя людям в глаза! Каждый удар сердца спрашивает: какая же цель мне нужна? Все очень просто. Твоя цель – месть. И в самой глубине души, командир, ты знаешь, что быть хорошим человеком с плохой целью – неправильно. Вот почему ты завидуешь мне – плохому человеку.

Баюсов как-то обмяк. Он усмехнулся и пренебрежительно спросил:

— А какая же у тебя цель? Только не говори, что благая, — рассмеюсь.

— У меня ее просто нет, — серьезно ответил Егор. — И это тоже бесит тебя. Все твое естество кричит: этот человек ни к чему не стремится, ему ничего не нужно! А маленький, затравленный паяц тщеславия, который живет глубоко в тебе, шепчет в ответ: зато он свободен. Вот чего ты боишься, ведущий. И чем старше ты будешь становиться, тем больше будешь зависеть от своего страха. Страха хорошего человека с плохой целью.

— Ты смешон и банален, — обронил Баюсов, разжав кулаки и собираясь пойти прочь.

В глазах Егора появился легкий сумасшедший блеск. Он по слогам проговорил:

— Зато я свободен.

Удар застал Баюсова врасплох.

Короткий.

Без замаха.

Точно в челюсть.

Старший лейтенант еще долю секунды продолжал смотреть на Егора непонимающим взглядом, а после этого рухнул навзничь, потеряв сознание.

Со стороны казалось, будто один из пилотов-космонавтов внезапно лишился чувств после триумфального возвращения на борт авианосца – изможденный в продолжительном бою с превосходящими силами неприятеля. А второй – верный товарищ по эскадрилье – просто-напросто не успел его подхватить во время падения… Романтично и правдоподобно. Такие истории частенько рассказывают друг другу первокурсницы инженерно-космического, мечтающие о бурной жизни среди разномастных гламурных миров и могучих светловолосых капитанов, полных неистребимого желания завоевать не только все армады врага, но и их девичье сердечко.

Но вот досада: клякса крови, размазанная по комингсу переходного отсека, оказалась совершенно неуместна среди спокойных, пастельных тонов сей идиллической картинки.

Не было никакой захватывающей схватки с неприятелем.

И триумфального возвращения – тоже не было.

Просто плохой человек ударил хорошего человека.

* * *

— Вы осознаете, что ваши действия по отношению к старшему лейтенанту Баюсову носят не просто хулиганский, но преступный характер и вы понесете за них суровое наказание?

Егор посмотрел на женщину в серой форме ФСБ с толикой интереса и оценивающе покачал головой. Он давно не видел ее. Очень давно, чтобы забыть эти черты лица и изгибы тела. Он слишком привык к мысли, что она больше не будет принадлежать ему. Он перестал волноваться за ее безопасность и благополучие, он смирился с тем, что ее чувства никогда не пересекутся с его собственными. Он отсек само ее существование. Отодвинул некогда дорогой образ за условную грань в сознании, которую мы дилетантски называем памятью.

Только одного он не смог сделать – выгнать эту женщину из снов.

Разве можно выгнать оттуда часть самого себя?…

— Вы расслышали, что я сказала? Или мне повторить? — поинтересовалась женщина, глядя на Лабура через трехметровую пропасть каюты, разделяющую их в данный момент.

— Перестань терзать себя этим вопросом.

— Простите…

— Хватит терзаться вопросом: интересно, как он считает, сильно ли я изменилась? Я отвечаю: нисколько.

Женщина снисходительно улыбнулась, давая понять, что попытка сострить засчитана. После этого она вздохнула и отключила запись на камере.

— Егор, зачем ты ищешь неприятности на свою голову? Ведь в свое время ты был отличным офицером…

— Но я никогда не был положительным героем, верно?

— Да. Но теперь, кроме друзей, ты теряешь честь. Зачем?

— А если я скажу, что ты не права?

— Не поверю.

— И правильно сделаешь… Давно работаешь на федералов?

— Четыре года.

— Отдел космической разведки?

— Что-то вроде того.

— Зачем я вам понадобился?

— Узнаешь попозже.

— Мне светит трибунал за нападение на старшего офицера во время боевого дежурства. А если он вдобавок рапорт нафигачит, что я лазеры наводил на его машину и на истребитель адмиралова внучка… В общем, с учетом моих прошлых «заслуг», старина Рух лично меня пристрелит, а командование ему за это орден выпишет. Так что… либо говори, на кой черт я так потребовался федералам, либо катись вон и дай подохнуть спокойно.

— Ты тоже нисколько не изменился, Егор. — Женщина закрыла глаза и потерла пальцами веки. Поморгала. Снова взглянула на него. — Только юношеские шалости переросли во взрослые.

— Еще бы. Я заматерел.

Они помолчали.

Наручники приятно холодили запястья Егора.

— Фамилию сменила? — наконец спросил он.

— Нет, — ответила она. — Мы же так и не успели официально оформить развод. Да и некогда было…

— Что ж… Стало быть, я могу сейчас потребовать свою законную супругу трахнуть меня? Знаешь, сколько раз я видел во сне за эти годы, как мы трахаемся? Сотни. Тысячи. Я видел, как ты извиваешься на смятых простынях, когда подписывался на контрабандные перевозки, я слышал твои бесстыжие стоны, когда за шлюзом от нехватки кислорода издыхал Неров со своими тупыми псами с «Визора-17». Я чувствовал вкус твоих губ в самые острые моменты жизни… И продолжал безбожно врать себе, что забыл тебя. Продолжал врать. Продолжал врать…

Лабур умолк.

Замер.

Женщина встала и подошла к нему вплотную.

Влепила полновесную пощечину.

Скинула китель.

Распустила волосы.

— Ты чудовище, Егор, — прошептала она, расстегивая холодные кольца наручников.

— Знаю, Вера.

 

Глава 3

Харонская метель

Солнечная система X. Окрестности Плутона

Жара сменилась холодом. Перепад температуры был столь резок, что автономные системы телеметрии скафандров запищали сигналами тревоги, а компрессор теплообменника аж завибрировал от перегрузки. Стекло шлема изнутри покрылось испариной, отводящие воздушные фильтры мгновенно забились микрокристаллами льда, и дышать стало гораздо труднее – давление внутри скафа возросло.

Еще бы!

Температура среды упала с плюс тридцати до минус двухсот по Цельсию за каких-нибудь пару секунд…

Стас воздал хвалу вакууму, что внешняя оболочка скафов вообще выдержала такой форс-мажор и не рассыпалась в труху. Их нахальный побег мог закончится в один момент. И нелепая смерть от декомпрессии и переохлаждения у самого выхода на поверхность Харона могла бы стать его вполне логичным завершением.

Но скафандры выдержали.

А это означало только одно – шанс на спасение все еще есть…

Перерабатывающий комбинат северным крылом примыкал непосредственно к распределительному пункту. Здесь, по длинному рельсовому перегону, обычно сновали туда-сюда электровагонетки с магнетитовой породой, прошедшей первичную очистку и предназначенной для транспортировки в разные уголки Солнечной. Но сейчас линия была обесточена, и поэтому добраться до погрузочного сектора стартовых площадок оказалось непросто – шутка ли, пробежать пешочком несколько километров по извилистой узкоколейке, вихляющей между отвесными скалами. К тому же запястья тяготили активированные «смертельные обручи», и в любой момент с центрального пульта охраны мог быть послан сигнал на пресечение попытки побега. А это – каюк! Ведь даже небольшой мощности направленного взрыва хватало, чтобы оторвать кисти рук антисоцу. Нужный однажды видел, как одного окровавленного смельчака волокли в лазарет, и разделить судьбу того фраерка ему явно не улыбалось…

Поребрик подбежал к одной из пустых вагонеток и, привалившись плечом, попытался сдвинуть ее с места. Тщетно. Тормозной механизм намертво застопорил колеса: автоматика блокировала всю систему в случае отключения энергии. О том, чтобы разогнать вагонетку, не могло быть и речи.

Здоровяк развел руками: мол, извиняйте, ребятки, — тут помочь ничем не могу.

Стас заскрипел зубами от отчаяния. Волочь на себе полуживого Уиндела через ущелье сквозь харонскую «метель» до самого космодрома было выше его сил. Но иного выхода, кажется, не было.

Они с Поребриком подхватили ученого под руки и, стоная от боли в стертых ногах и смертельно уставших мышцах, потащили его вперед. На разговоры не было времени. Да если бы они и захотели перекинуться парой слов, им пришлось бы делать это при помощи жестов – Стас вывел из строя микрофоны в шлемах скафов, чтобы их не засекли как можно дольше.

Только те, кто не бывал на Хароне, полагают, будто на поверхности этого ледяного шарика не бывает метелей из-за сильно разреженной атмосферы. Очень даже бывает! И страшны они не потоками воздуха – его здесь действительно нет, — а крошечными кусочками породы, которые могут разгоняться до головокружительных скоростей благодаря особенностям местного рисунка магнитных полей.

Дело в том, что около рудных месторождений, где железосодержащие жилы «подбираются» почти вплотную к поверхности, возникают так называемые «вихревые линии», в которых мельчайшие частички феррумитов могут приходить в движение во время пиковых фаз активности аномальных полюсов полярности. Харон – пока единственное крупное небесное тело в Солнечной системе, на котором было замечено это уникальное природное явление… В центральной части жезловидной спирали «вихревых линий» время от времени зарождаются блуждающие зоны сильнейшей магнитной активности. Такое повторяется каждые две-три недели и продолжается около получаса. Феррумитовая «пыльца» начинает циркулировать по силовым линиям поля, подчас разгоняясь до высоких скоростей. Такие харонские «метели» чрезвычайно коварны: мелкие частички могут прошить скафандр насквозь, и тогда – пиши пропало…

Телеметрическая система показывала вихревую опасность – фиксировались нестабильный радиационный фон и пиковая магнитная активность. В любой момент «метель» могла изрешетить антисоцов, решившихся на дерзкий побег.

Шаг. Еще один. Вдох. Шаг…

Воздуха в баллонах осталось на полчаса. Если они не успеют достичь космодрома, то уже никакие «смертельные обручи» и харонская «вьюга» не будут страшны – все трое просто-напросто задохнутся.

Рельсы тянулись четырьмя блестящими полосками, изгибаясь и повторяя плавные повороты ущелья, давным-давно прорубленного в мерзлых скалах мощным промышленным лазером с борта неуклюжего ландшафтно-разработочного корабля. Фонари, вделанные прямо в отвесные стены через каждые сто метров, не разгоняли вечную ночь одинокого спутника Плутона – они лишь беспристрастно высвечивали каждый сантиметр породы, превращая ребристые поверхности в черно-белое месиво. А в небе, сквозь узкую щель между утесами, виднелись звезды. Они не мерцали, как на Земле, потому что здесь практически не было атмосферы. Они таращились на трех смешных человечков своим неподвижным и холодным тысячеоким взглядом.

Шаг. Шаг. Вдох. И снова – шаг…

Стас чувствовал, как его тело наливается свинцовой усталостью с каждым очередным пройденным метром. Безвольный Уиндел оттягивал плечо. Если б не бычья хватка Поребрика, державшего того с другой стороны, — Нужному давно пришлось бы бросить ученого.

В наушниках нудным молоточком стучали сигналы опасности: феррумитовая «метель» могла начаться в любую минуту. Воздух кончался, силы тоже. В глазах периодически темнело от сильнейшего переутомления. Шпалы мелькали под ногами бесконечным частоколом…

«Дышать надо реже», — подумал Стас.

Два шага. И еще два… А вот теперь – вдох…

Первым вылетевшую из-за поворота вагонетку заметил Поребрик. Он молниеносно рванулся в сторону, увлекая за собой тело Уиндела. Оба впечатались в шершавую стену и чуть было не разодрали скафы об острые камни.

Стас успел отпрыгнуть с путей в последний момент…

Грохота тяжеленного контейнера, несущегося на скорости полсотни километров в час, естественно, слышно не было – откуда в безвоздушной пустоте взяться звуковым колебаниям? Лишь едва ощутимая вибрация почвы… Словно в древнем немом кино – картинка есть, но ничего не слышно, кроме треска проектора… Только здесь нет никакого проектора – это счетчик Гейгера зашкалил, и система внешней телеметрии исступленным хрипом в наушниках предупреждает: радиационный фон во много раз превышает местную норму, а значит, вот-вот начнется «метель»… Она не похожа на земную вьюгу… Она больнее… Она пронзает тебя маленькими искорками насквозь… она прокалывает каждый капилляр, и стужа мгновенно сковывает кровь, превращая ее в темный лед…

Стас открыл глаза. В голове гудело, словно кто-то поместил мозг в колокол и шандарахнул по нему со всей дури… Видимо, он приложился о стену ущелья, когда сиганул прочь от вагонетки.

Не успел Нужный подняться на ноги, как еще один контейнер пронесся мимо. На этот раз – в противоположном направлении.

Подачу энергии на полотно возобновили! Теперь передвигаться по каньону не просто опасно… Теперь – это самое настоящее самоубийство…

Будто прочитав мысли Стаса, Поребрик провел ребром перчатки по горловине своего скафа и состроил мерзопакостную рожу. Жесткий свет от ближайшего прожектора превратил его мимические изыски в настоящий шедевр кунсткамеры, заставив Нужного вздрогнуть и поежиться.

Шансы выжить падали с каждой минутой. А до космодрома беглецов отделяло еще по меньшей мере полкилометра.

Воздуха на десять минут. Угроза попасть под феррумитовую картечь. Смертоносные «обручи» на запястьях. И пятьсот метров по узкоколейке с мчащимися в обе стороны вагонетками. Плюс полумертвый ботан, без которого на орбите просто нечего делать, и накачанный рецидивист без царя в голове…

«Зашибись… — удрученно пробормотал Стас вслух, хотя знал, что никто его не услышит. — Отличный я выбрал способ покончить с собой. Нетривиальный… Одно радует: в погоню за нами теперь отправится разве что полоумный… Впрочем, какая разница – на космодроме все равно охрана, и вооружена она не обычными пукалками-карабинами, а армейскими штурмовыми „Рариями“, которыми сосны косить можно. Эх, фраера мы, фраера – мозга нету ни хера…»

Еще одна вагонетка мелькнула хромированным боком в ярком свете прожектора, заставив Стаса машинально отпрянуть.

Он прижался к стене и показал жестом Поребрику, чтобы тот взвалил Уиндела себе на спину – теперь вдвоем они не смогут нести ученого: остался слишком узкий проход между снующих контейнеров. Поребрик нахмурился и покрутил пальцем у виска – в шлеме жест выглядел особенно живописно. Он аккуратно положил ученого вдоль откоса, повернулся к Стасу спиной и принялся внимательно изучать каменные плиты.

«Вот только этого мне не хватало! — взвыл Нужный про себя, провожая взглядом очередную вагонетку. — Умом, что ли, повредился?»

Тем временем Поребрик подпрыгнул и повис на уступчике, зацепившись за него пальцами. Он подергался из стороны в сторону, поболтал ногами и спрыгнул вниз, плавно опустившись на грунт под воздействием слабой силы тяжести.

Стас смотрел на сокамерника со смешанным чувством страха и жалости. Дышать стало совсем тяжело. Счетчик Гейгера уже не щелкал, а монотонно жужжал.

Поребрик повернулся и позвал Нужного, махнув рукой.

Стас, опасливо оглянувшись по сторонам, перепрыгнул через рельсы и оказался рядом с ним. Вопросительно посмотрел на ухмыляющуюся рожу рецидивиста через стекло шлема. Тот показал наверх и вновь осторожно подпрыгнул, уцепившись за выступ. Стас судорожно вздохнул, поднял взгляд на камень, на краешке которого висел сокамерник…

И до него дошло.

Плита довольно сильно выдавалась из скалы и, кажется, свободно сидела в нише. Небольшого в харонских условиях веса Поребрика не хватало, чтобы вывернуть ее наружу.

«А ведь мыслишь, зараза! — воскликнул Нужный, невольно дивясь смекалке сокамерника. — Этим камушком можно, если повезет, стопорнуть вагонетку…»

Сердце у него забилось чаще. Времени осталось в обрез, действовать надо было проворно и согласованно!

Стас прицелился и прыгнул. Он не рассчитал силу импульса и чуть было не улетел в космос. В последний момент ухватился за ремни перетяжек на скафе Поребрика и успел заметить, как подсвеченное прожектором лицо исказилось в гримасе ужаса. Побледневшие губы задвигались с немыслимой скоростью. Видимо, Поребрик обкладывал его матом. И Стас в тот момент возблагодарил вакуум, что заранее вырубил внутреннюю связь в скафах…

Добрую минуту они выравнивали положение и опускались вниз, чтобы оказаться к поверхности под прямым углом. Когда Нужный наконец ощутил ботинками грунт, он крепко обхватил ноги Поребрика, уперся в стену и со всей силы потянул на себя…

Глубокий вдох и рывок. И еще разочек…

Ну! Давай же, набор мускулов! Поднажми! Вывернем с корнем этот камушек…

В глазах у Стаса потемнело от напряжения. Он оступился, скользнул назад и шарахнулся навзничь прямо на рельсы, едва не поломав хребет о баллоны и не расшибив затылок о заднюю стенку гермошлема. Но самое страшное ждало Нужного впереди: через секунду он увидел, как на него падает Поребрик, любовно сжимая в объятиях пресловутый булыжник, который оказался раза в два больше, чем предполагалось.

А из-за поворота уже показалась вагонетка…

Чертыхнувшись, Стас рывком поднялся на локтях и жахнул обеими ногами сокамерника по заднице, рискуя отправить того в вечное странствие на орбиту Харона. Но, к счастью, удар пришелся не точно в очко, а слегка левее…

Поребрика крутануло, словно юлу. Он догадался разжать руки и отпустить глыбу, которая тут же устремилась вниз с грацией топора. Стас, лихо перебирая всеми конечностями, отполз к стене, возле которой лежал Уиндел…

Столкновение несущегося на полной скорости контейнера с отколупанным куском скалы Нужный ощутил всем телом. Толчок от чудовищного удара передался через почву и все слои скафандра… Стас резко обернулся, чтобы увидеть, как вагонетка слетает с рельс и, рикошетя от стены, неуправляемым снарядом врезается в себе подобную, едущую навстречу. Было заметно, словно при замедленном повторе, как корежится металл, деформируются оси, выстреливают сорванные заклепки и, словно фантасмагорические брызги, разлетается веером бликующая в свете прожектора порода.

Воздуха осталось совсем мало…

Хочется прилечь и отдохнуть наконец…

Звезды как будто опускаются ниже и ниже. Они вот-вот проткнут беглецов своими яркими спицами в холодной ночи. А «метель» намертво пригвоздит заиндевевшие тела к ледяным каскадам…

«Отпусти меня, Харон», — шепчет Стас в полузабытьи…

Поребрик взял его под мышки, дернул и поставил на ноги. Похлопал перчаткой по шлему, приводя в себя.

Нужный встряхнул головой, оглядел груду искалеченного железа и проводов, в которую превратились столкнувшиеся вагонетки, и жестом показал: все в норме.

Они подняли Уиндела и поволокли его между кусками раздробленной глыбы и отлетевшими деталями контейнеров. Ботинки ученого ритмично подпрыгивали на шпалах, и со стороны могло показаться, будто он сам перебирает ногами…

Два шага. И еще два. И еще один… Только после пяти шагов – короткий, неглубокий вдох. Господи, какой же тяжелый этот ботан. Лучше бы здесь была Вера… Она легче. И теплее… Два шага. И еще два. И еще один…

* * *

Придя в себя, Стас обнаружил единственное несказанно приятное обстоятельство, два очень досадных и еще одно довольно противное, но в целом – обыденное для «Харона-зеро»…

Первое – он остался жив.

Второе и третье – запястья были сцеплены за спиной наручниками, а израненные ноги ниже колен наспех перебинтованы.

И четвертое – рядом валялся Поребрик с расквашенной до неузнаваемости мордой…

Последнее, что Нужный помнил, это как они, выжимая остатки энергии из костенеющих мышц, подходят к уходящему вверх эллингу, по которому вагонетки попадают в грузовые ангары космодрома, и пытаются волоком затащить Уиндела в шлюзовые отсеки. Тело ученого тяжелое. Оно то и дело норовит соскользнуть обратно… Поребрик, спотыкаясь, забирается на платформу и пытается разблокировать внутреннюю переборку… В этот момент начинается феррумитовая «метель», и Стас чувствует, как его ноги пронзают тысячи микроскопических частиц… Нижняя часть скафа начинает расползаться по швам, и космический холод хищным зверем раздирает кожу… Внешняя перегородка захлопывается, отделяя кессон от вакуума, но давление нагнетается недостаточно быстро, и начинается эффект декомпрессии. Стас валится на пол и корчится от страшной боли в суставах и черепе… Он отчаянно колотит по голеням руками, словно пытается сбить с них несуществующий огонь… Икры пылают и адски зудят, кажется, что сосуды лопаются от вскипевшей в них крови, будто ноги охвачены жарким пламенем, а не харонской стужей… Давление наконец выравнивается, теплый воздух проникает через растрескавшиеся слои скафа и обволакивает тело, как мягкая простыня… Нужного перестает выгибать дугой, но багряная муть застилает глаза, и горячие капли то ли крови, то ли пота текут по щекам и шее, скапливаясь возле горловины шлема… Распахивается внутренняя переборка, и два санкцира спецназначения в легких бронескафах громыхают по платформе с короткоствольными «Рариями» наперевес. Поребрик – и откуда у этого буйвола только силы остались! — с отчаянным воплем бросается на ближайшего, но получает зверскую зуботычину прикладом и отлетает в сторону. Видно, что стекло его шлема разбито и несколько осколков порезали лоб и нос… Нужный пытается отползти в сторону, но разряд электрошокера швыряет его в антрацитовую бездну небытия…

Стас подтянул колени к лицу и скривился от тупой боли, глядя, как на свежих ранах выступают капли крови. Он осторожно подполз к стенке и медленно поднялся на ноги, неуклюже помогая себе сцепленными сзади руками. Радовало одно: «браслеты» на запястьях были самые обыкновенные – «смертельные обручи» сняли, пока беглецы валялись в отключке.

Помещение, в котором их заперли, было круглым, похожим на короб от гигантского вентилятора. Сходства добавляли металлические балки в высоком потолке, расходящиеся лучами от центра к внешнему радиусу, и толстый столб, торчащий посредине.

— Лопастей не хватает для полного счастья… — пробурчал Стас, с трудом отлепляя сухой язык от нёба. — Эй, Поребрик, ты живой? Слышь, масть? Уиндел-то где… Неужто не донесли? Да нет, вроде бы он тоже в кессоне был, когда санкциры вбежали…

Поребрик застонал и заворочался. Его широкая физиономия теперь превратилась в один здоровенный кровоподтек. Нескольких зубов, кажется, не хватало, оба глаза заплыли, нос был сломан.

Стас отвел взгляд от фиолетового месива.

Ну и ну… Славно поработали спецназовцы над макияжем бугая.

— Помнишь, што было пошле кешшона? — прошепелявил Поребрик и подергал руками, проверяя наручники на прочность.

Нужный отрицательно помотал головой, подковылял к единственной двери, ведущей из помещения наружу, и тупо уставился на серый металл. Замка не было, видимо, дверь запиралась с помощью магнита.

— Хорошо, што не помнишь…

— На кой черт ты на санкцира ломанулся, идиот? Это ж тебе не курва-вертухай – это спецназ. Здесь какой-никакой, а космодром. Охрана серьезная, как на любом стратегическом объекте. Вот вжарил бы он тебе из «Рарии» от бедра…

— Он меня не бил, Штреко… Тьфу ты… Нужный. — Стас обернулся и удивленно воззрился на Поребрика. Тот ощерился – двух верхних зубов и впрямь не хватало. — Он меня уродовал…

Нехороший холодок пробежал у Стаса вдоль позвоночника.

— Не понял, — сказал он. — Что значит… «он»? Спецназовец, что ль?

— Хана нам ш тобой, — просто ответил Поребрик. — И головояйцему твоему – тоже хана…

— Да о чем ты базаришь, масть? — раздраженно крикнул Нужный, облокачиваясь спиной на дверь и ощущая вдруг, как металл проваливается назад под лопатками.

Стас резко развернулся и обнаружил, что дверь полуоткрыта. Она, оказывается, вообще не была заперта…

— Вот те на! — хмыкнул он.

— Не ходи туда, Нужный, — внезапно забормотал Поребрик, съежившись и отползая к противоположной стене. — Не надо, не ходи… Я раньше не верил, што он извращенец и шадюга… Думал, зря швистят стукари да приукрашивают! Ан нет! Он монштр, Нужный! Монштр…

Последнее слово как-то даже забавно прозвучало в устах Поребрика.

— Монштр… — повторил здоровяк, шамкая отбитыми губами.

Действительно, забавное звучание.

И от этого – еще более жуткое…

— Ты о начальнике лагеря? — негромко спросил Стас, с опаской косясь на изгиб коридора, уходящий в полумрак. — О куме?

— Да-да, — быстро закивал Поребрик. Стас с ужасом отметил, что разбитый подбородок у того трясется, словно красно-бурое желе. — Он монштр… у него же там дети…

— Дети?! — У Стаса глаза полезли на лоб. — Господи боже… Но откуда на «Хароне-зеро»… дети?

Поребрик снова страшно заулыбался своим щербатым ртом. На деснах у него выступила розовая пена.

— Ты не понял, Нужный… — прошептал здоровяк. — Он не пытает детей…

Стас обескураженно уставился на Поребрика, не зная, что сказать.

А тот, помолчав немного, еще тише произнес:

— Он их заставляет пытать.

* * *

Сначала Стас решил – это дурной сон. Несколько тягучих секунд он ждал, когда же наконец проснется на своей шконке и смахнет со лба холодный пот… Но чем дольше он смотрел на мальчика лет десяти-двенадцати, плавно двигающегося по кругу приставными шагами, тем явственней осознавал: вокруг – явь. Безумная и пугающая до такой степени, что хочется кричать. Да только в горло словно вбили огромный комок ваты, и звуку негде протиснуться.

Когда их с Поребриком втолкнули в ангар, Нужный первым делом обратил внимание на Уиндела, стоявшего возле большого промышленного погрузчика. Ученый был бледен, как мелованная бумага. Из одежды на худощавом теле были лишь серые от многодневного пота тюремные трусы. Он еле держался на ногах после нескольких часов, проведенных без сознания. Взгляд его при этом был каким-то бешеным, мечущимся. Именно широко раскрытые глаза Уиндела заставили Стаса содрогнуться с самого начала.

А потом он увидел мальчика.

Жилистый, смуглый, с темным ежиком волос, пацан кружил возле Уиндела, не позволяя тому отойти от погрузчика. В руках он крепко сжимал короткий тесак, который поблескивал в свете прожекторов. Оружие не походило на вычищенный и ухоженный музейный экспонат с девственной сталью – его широкое лезвие местами было покрыто бурыми пятнами. Оно уже познало вкус плоти.

Паренек уверенно помахивал тесаком из стороны в сторону, словно его с самого детства учили обращаться с холодным оружием. Ростом он был раза в два ниже Жаквина, да и в весе порядочно уступал, но грозная сталь уравнивала шансы. К тому же, ученый явно не мог сообразить, как поступить в такой ситуации…

Сам начальник тюрьмы, облаченный в подобие древнеримской туники, стоял на возвышении из составленных друг на друга бетонных блоков в окружении четырех санкциров спецназа, вооруженных «Рариями». Еще по двое бойцов охраняли входы в ангар. Плюс несколько конвоиров, сопровождавших Нужного с Поребриком.

— Антисоц пятьсот два, вы имеете санкцию на жизнь. — Глубокий баритон из невидимых динамиков разнесся по всему огромному помещению.

Стас заметил, как Уиндел вздрогнул и затравленно оглянулся на кума «Харона-зеро». Тот улыбнулся, приветственно помахал пухлой ручкой и произнес в крошечный микрофон:

— Антисоц пятьсот два, вы также имеете санкцию на смерть.

Страшные слова вновь эхом прокатились по ангару.

Жаквин сделал шаг в сторону и хотел было что-то сказать, но не удержался на ногах от слабости и грохнулся на четвереньки. Закашлялся, сплюнул прямо перед собой тягучей кровавой слюной.

Пацан тем временем неуловимым движением приблизился к нему, без всяческих предупреждений полоснул тесаком сверху вниз и вновь отскочил на безопасное расстояние.

Ученый дернулся и оглушительно заорал, отползая в сторону.

Клинок рассек плоть от лопатки до предплечья, оставив неглубокую, но длинную рану, из которой хлынула кровь. Жаквин инстинктивно прижал середину пореза ладонью и вскочил на ноги, не переставая грязно материться и слать проклятия в сторону невозмутимого мальчишки.

Стас почувствовал, как пол уходит из-под ног. Его замутило, хотя он считал, что за прошедшие полгода привык к насилию и виду крови. Поребрик услужливо поддержал его, неуклюже подставив плечо, за что тут же получил прикладом под колено и чуть не грохнулся вниз с трехметровой высоты неогражденного пандуса.

— Антисоц пятьсот два, — продекламировал начальник, задумчиво почесывая плешь на темечке, — вы имеете санкцию на сопротивление.

— Пошел ты на хер, сучка рваная! — проорал в ответ Уиндел. — Изверг сраный!

Стасу на миг показалось, что он ослышался. И это произнес вечно испуганный, интеллигентный Уиндел? Что ж, тюрьма портит даже ботанов…

— Антисоц пятьсот два, вы не имеете санкции на оскорбления, — сморщив и без того маленький нос, вздохнул кум. Приятный, поставленный голос, усиливаемый динамиками, никак не сочетался с его убогой внешностью и помпезным нарядом. — Гарсиа, порежь нахала еще чуточку.

Пацан двинулся вперед.

— Не-е-ет!

Крик был отчаянный. Душераздирающий. Дробящийся о стены ангара на целый хор нестройных голосов, взывающих прекратить жуткой истязание… Мальчик остановился, не опустив, однако, тесака. Начальник удивленно посмотрел в сторону Нужного. Поребрик почему-то тоже уставился на него. Только Уиндел никак не среагировал – он продолжал тихонько стонать, стараясь зажать длинную рану…

Лишь спустя секунду Стас понял, что кричал он сам. Глотка свербела от вырвавшегося наружу звука. Сердце бухало, словно молот, вбивающий кровавые сваи в аорту.

— Нет, — машинально повторил он охрипшим голосом. — Это же… Так же… нельзя… Вы же люди, а не санкционеры.

— Я санкционер, — не согласился плешивый кум. Он с детским задором принялся тыкать пальцем в броню стоящих рядом спецназовцев. — И они санкционеры. А вы – антисоцы. И Гарсиа – тоже антисоц.

Он замолчал. Эхо в ангаре тоже послушно утихло.

Секунд через десять, которые тянулись несоизмеримо долго, начальник дружески улыбнулся Стасу и добавил:

— А людей, уважаемый, на «Хароне-зеро» нет.

Уиндел воспользовался заминкой и прыгнул на пацана, пока тот глядел в другую сторону. Ученый умудрился не напороться на выставленное вперед лезвие и сбить Гарсию с ног. Мальчишка грохнулся навзничь, но тесак в руках удержал и на отлете успел задеть Жаквина по лицу. Благо – лишь самым кончиком, иначе ученый остался бы без глаза. А так – отделался царапиной на скуле.

Начальник с интересом уставился на них. Противостояние обессиленного интеллигента и пацаненка, даже еще не вступившего в пубертатный возраст, тем временем становилось все более ожесточенным и бескомпромиссным.

— Парафинить меня вздумал, памятник? Фаршмачить?… На цирлах ходить будешь, фраерок, — неожиданно низким и грубым голосом произнес пацан, поднимаясь на ноги и держа Уиндела на расстоянии.

— Язык русский выучил, а говорить со старшими не научился, мексиканская шелупонь, — дерзко ответил ему ученый, проводя ладонью по раскровленной щеке. — Думал, если ты ребенок, так я на тебя руку не подниму?

— Я не ребенок! — зловеще просипел Гарсиа и яростно атаковал.

Он совершил обманный колющий выпад и почти без замаха рубанул слева сверху. Удар оказался очень коварный, просчитанный, недетский. Если б Жаквин в последний момент не рухнул ничком на пол, то клинок вошел бы ему в шею. Голову не снес бы, но сонную артерию точно б перебил.

Оказавшись на полу, лицом вниз, Уиндел инстинктивно схватил пацана за лодыжку и дернул изо всех сил на себя. Гарсиа закрутился волчком, провалившись вперед вслед за тесаком, не нашедшим жертву и по инерции ушедшим в сторону. Во время падения пацан изловчился и заехал пяткой прямо в лоб ученому. Тот выдал тираду, состоящую из замысловатого сочетания академической и площадной лексики, и разжал кулак, отпустив ногу мальчишки. Гарсия быстро вскочил, тряхнул головой и без промедления замахнулся, чтобы рубануть по отползающему противнику.

Стас с ужасом наблюдал, как радуется и похлопывает в ладоши кум, глядя, как антисоцы калечат друг друга. Один вооруженный, ловкий, но ему явно не хватает способностей тактика, а второй ослабший, безоружный, зато умеющий четко и ясно видеть боевую ситуацию в целом. Нужный даже не сразу понял, почему собственные мысли кажутся ему столь дикими…

Оказалось все просто: за неполные пять минут поединка он перестал думать о Гарсии как о ребенке. Он невольно оценивал бой как схватку между двумя взрослыми людьми…

Уиндел дернулся назад, чтобы уйти от очередного выпада смуглого пацана, и чуть не расшиб голову о борт погрузчика. Недолго думая, он забрался на кабину с ловкостью, достойной легкоатлета со стажем, и через приоткрытое боковое стекло сдвинул рычаг стартера. Мотор заурчал. Небольшая харонская сила тяжести в данном случае сыграла на руку слабо тренированному ученому.

Гарсиа, не ожидавший от Уиндела такой прыти, на миг растерялся, глядя на тупую морду заведенного погрузчика. И эта легкая оторопь чуть было не стоила ему жизни.

Жаквин, раздирая о зеркало заднего вида свои серые трусы, заскочил в кабину и принялся наугад давить на все педали и рычаги подряд.

Возможно, он был отличным астрономом и неплохим навигатором, как и надеялся Стас, не исключено даже, что Уиндел разбирался в сложнейшей бортовой аппаратуре орбитальных станций и современных грузовых челноков…

Но вот с тонкостями управления промышленными погрузчиками он знаком не был.

Взвыли сервоприводы, и черная маслянистая струя хлестанула фонтанчиком из-под куцего капота. Автокар рванулся на остолбеневшего пацана, одновременно задирая фронтальные механизмы погрузки. Врубились мощные фары…

Любой подросток элементарно бы наложил в штаны, если б на него с ревом надвинулась такая хреновина. Гарсиа же резко сиганул в сторону, ухитрившись при этом метнуть свой тесак в погрузчик. Да не просто метнуть, а попасть точно в стекло кабины.

Автокар не был предназначен для работы в условиях низкого давления и вакуума, поэтому не комплектовался прочными, герметичными деталями.

Лобовуха разлетелась вдребезги.

Осколки брызнули внутрь кабины, заставив Уиндела отшатнуться. Отпущенный руль завертелся, и колеса понесли разогнавшийся погрузчик прямиком к шлюзовой переборке. Небольшая машина не представляла существенной угрозы для прочного кессона, сделанного из многослойной легированной стали. А вот наваленные рядом баллоны с метаном – еще как представляли! Рвани такая кучка – и пол-ангара снесет вместе с крышей, а всех присутствующих вышвырнет в вечную харонскую ночь…

Пока Жаквин пытался остановить своего железного жеребца, давя на все, что выпирало, и отчаянно выкручивая баранку, двое спецназовцев уже оказались возле нагромождения «метанников» и вскинули свои «Рарии». Смысл их жеста так и остался для Стаса неясен, ибо через мгновение произошло то, чего в такой ситуации явно никто не ожидал.

Ни запаниковавший кум, ни суровые санкциры-спецназовцы.

Ни обсыпанный стеклянной крошкой, окровавленный и злой, как черт, Уиндел.

Ни коротко стриженный Гарсиа, который жестоким, не по возрасту серьезным взглядом провожал несущийся на кессон погрузчик, чуть не задавивший его.

Ни Стас с притихшим Поребриком…

Взвыла сирена, и основная внешняя переборка ангара, расположенная в потолке, начала отползать в сторону. Воздух в огромном помещении всколыхнулся от ощутимого перепада давления.

Сначала Стас решил, что какой-то полоумный вручную активировал механизм внутренней пластины, прежде чем внешняя закрылась до конца. Но все оказалось гораздо хуже. Практически сразу из образовавшейся щели в ангар с противным гудением хлынуло пламя…

Погрузчик отбросило в сторону ударной волной, и Нужный увидел, как Уиндел вылетел через разбитое лобовое стекло.

Заложило уши.

Дохнуло жаром.

Начальник «Харона-зеро» осатанело заорал. Он пригнулся и заколошматил себя по темечку: остатки растительности на его башке вспыхнули, словно были облиты бензином. Спецназовцы среагировали адекватно, но малоэффективно: принялись лупить из «Рарий» по расширяющемуся отверстию в потолке, из которого продолжали рваться языки пламени вперемешку с холодным дыханием космоса…

— Это корабль, што ли? — крикнул Поребрик Стасу в самое ухо, продолжая шепелявить.

— Черт его знает! Если кто-то вдруг решил без предупреждения загнать сюда транспорт, то мог бы хоть дождаться, пока внешняя…

В ангаре так громыхнуло, что на какой-то миг Нужный подумал, что оглох. Пол под ногами задрожал. Нижняя часть грузового челнока, показавшаяся было из клубов дыма, качнулась и исчезла в россыпях искр.

Гарью заволокло все помещение, видимость сократилась метров до пяти.

Появился шанс ускользнуть от санкциров.

Стас дернул Поребрика за шиворот и поволок за собой к зоне весового контроля, откуда можно было попасть к переходным рукавам, ведущим на стартовые площадки. Спецназовцы не сразу заметили, что их «подопечные» дали деру, поэтому у Нужного и Поребрика возникло небольшое преимущество. Но уже спустя несколько секунд за спиной раздались выстрелы. Санкциры выпустили несколько очередей вслепую и прекратили огонь – видимо, побоялись ненароком зацепить своих.

Метров через пятьдесят Стас почувствовал, как его сносит в сторону горячим и сухим воздушным потоком. Он схватился за провисший кабель и придержал Поребрика, который был бледен, словно фарфоровый сервиз.

Его страшная разбитая физиономия приблизилась, и Стас заметил, как напряжены желваки и пульсирует жилка на вспотевшем лбу.

— Я доштану этого монштра, Нужный, — прошамкал Поребрик.

— Сбрендил? — взорвался Стас. — Если мы не доберемся до стартовых площадок в ближайшие пару минут, нас вынесет в вакуум! Ты не чувствуешь, что атмосфера уходит?

— Чувшстувую…

— Пошли, кретин! Или зря ты столько сил просрал?

— Не жря, Нужный. Я сумел увидеть…

Поребрик вдруг осекся.

Стас с ужасом вгляделся в его расширенные зрачки, где плясали отблески агонизирующих дюз погибающего челнока, все больше заваливающегося на бок и грозящего подмять под себя все живое в ангаре.

Ветер усиливался. Еще немного – и поток засосет их тела в месиво из горячей плазмы и ледяного дыхания Харона.

— Иди, Нужный, и… держи масть… — Разбитые побелевшие губы Поребрика еле шевелились. — Без вшякой патетики. Прошто – пошел прочь.

Стас сделал шаг назад. Только теперь он заметил, как по мощным рукам сокамерника прокладывают себе дорожки извилистые струйки крови.

Стало быть, одна из очередей «Рарий» все-таки нашла свою жертву…

Нужный развернулся и что было мочи рванул по узкому проходу между наставленными друг на друга маркированными контейнерами.

Ты прав, дружище. Без всякой лишней патетики…

Больше он не оборачивался.

В хаосе успел лишь заметить, как мимо проскользнул пухлый силуэт кума в развевающейся тунике. Тот матерился и сыпал угрозами. Обещал сгноить всех в карцерах. Нужный не стал трогать плешивую тварь, любившую стравливать антисоцов с детьми…

Пусть этот «монштр» достанется Поребрику. Он его не пропустит.

«Уиндел!» – вспомнил вдруг Стас, резко останавливаясь. Ветер уже был такой сильный, что приходилось придерживаться за гофрированные стенки контейнеров, чтобы не быть затянутым в коловерть, разыгравшуюся возле искореженного шаттла, застрявшего в посадочной шахте.

— Уиндел! — заорал Нужный. Как будто ученый мог услышать его среди такого шума.

Кусок раскаленной обшивки протаранил соседний контейнер. Стас отшатнулся и чуть было не взмыл вверх, подхваченный восходящим потоком. Дышать становилось все трудней.

— Ну извини, мне некогда тебя искать…

Щурясь от ветра, он пошел вперед, цепляясь руками за выступы. Дым постепенно рассеивался, и становилось холоднее – воздух выходил из разгерметизированного ангара все стремительнее.

— Давай-давай, еще немного, — просипел Нужный, подбадривая сам себя. — Не зря же столько дерьма на душу принял…

И тут он увидел, как сквозь рассасывающуюся дымовую завесу проступили две неясные тени. Одна побольше, вторая маленькая, с размытыми длинными конечностями.

Через секунду ветер сдернул завесу из гари, и стало видно, как совершенно голый, залитый кровью Жаквин Уиндел стоит, хищно пригнувшись к полу. Готовый прыгнуть в последний раз, чтобы намертво вцепиться в глотку врага. А напротив – Гарсиа помахивает из стороны в сторону своим острым тесаком, который в тумане показался Стасу продолжением рук.

И когда только они успели найти друг друга посреди этой неразберихи?…

Эти двое даже не заметили, что на небольшой площадке перед входом в зону весового контроля появился еще кто-то. Это была только их арена! Они были поглощены противостоянием, в которое их втравил сумасшедший извращенец-начальник.

Их уже не волновали взрывающиеся баллоны с метаном и уходящие в пространство остатки воздуха.

Между антисоцами «Харона-зеро» пылала ненависть. Она была горячее самой высокотемпературной плазмы и страшнее самого глубокого вакуума. Эта ненависть состояла из миллиардов кусочков убитых надежд так и не повзрослевшего мальчика, угодившего в жестокую изнанку благолепного мира, и одного ужасного разочарования гениального астронома, верившего когда-то в человеческое понимание и силу разума.

Их уже не нужно было стравливать.

Началась цепная реакция жажды смерти. Которая так неожиданно и ярко проявляется именно в тех людях, от коих меньше всего ожидаешь ее в обычных обстоятельствах…

Время словно бы замедлило свое течение для Стаса.

Он видел, как неторопливо переливается на искаженном яростью лице Уиндела отражение вспышки лопнувшего прожектора и как едва заметно отставил правую ступню Гарсиа, чтобы вложить в удар всю свою мальчишескую силу без остатка. Он ощущал, как в спину толкает ветер, норовящий вышвырнуть людишек в мерзлую ночь, навстречу обманчиво тихой харонской «метели». Он краем глаза отмечал распахнувшуюся дверь из отсека персонала и выбежавших оттуда людей в тяжелых боевых скафах с нашивками десантников СКО и громоздким оружием в руках… Кстати, эти-то здесь откуда? Уже глюки мерещатся от недостатка кислорода?

Гарсиа нанес удар одновременно с рывком Уиндела.

Стас что-то закричал, словно хотел звуком остановить беспринципную сталь, сближающуюся с обнаженным телом ученого, больше похожего сейчас на одержимого берсерка.

Выстрелы почти не были слышны в ставшей разреженной атмосфере ангара. Стас лишь заметил, как ярко-желтый венчик на миг раскрылся возле ствола одного из неказистых на вид пулеметов десантников.

Крошечный цветочек смерти с тончайшими огненными лепестками…

Пули отшвырнули Гарсию, как тряпичную куклу.

Неистовый бросок Уиндела так и не достиг цели. Ученый пролетел сквозь пустое место и упал на пол. Он проехал метра два, оставляя кровавые разводы, и врезался в стену.

Сил подняться уже не осталось.

Да и не стоило – ведь противник был повержен…

* * *

Когда Стас осторожно спросил Жаквина, что произошло, почему он так хотел убить пацана, с которым их просто-напросто стравили, тот так и не смог ответить.

Каюта была тесной и слабоосвещенной. Нужный, отвыкший от обычной, «земной» силы тяжести, то и дело ворочался на койке, потягивался, хрустел суставами, морщился от ломоты в костях – в общем, что называется, не находил себе места.

Ученый же будто не замечал никакой перемены в гравитации.

Он понуро сидел перед Стасом с перевязанной рукой и многочисленными порезами, замазанными медклеем ультрамаринового цвета. Бледный, растерянный, вовсе непохожий на человека, который недавно готов был душить жертву этими костлявыми пальцами, знавшими раньше только клавиши компьютера и сенсоры научных приборов. В этот момент ему бы как нельзя лучше подошли старомодная шляпа, длиннополый плащ и зонтик. Ведь именно таким он запомнился Стасу, когда они впервые встретились, по разные стороны входной двери уютной квартирки. В центре гостеприимной Москвы.

Как давно это было… Целую жизнь назад.

Жаквин не знал, как истолковать свою безумную вспышку ярости.

Он молчал.

Обычный инстинкт самосохранения не объяснял такого резкого сдвига в психике астронома. Состояние аффекта? Возможно… Да только Нужный навсегда запечатлел в памяти глаза Уиндела в тот момент, когда ученый бросился на Гарсию.

В этих глазах был не страх за собственную жизнь.

Напротив.

В них горело желание убивать. Уничтожать физически…

Словно неожиданно сорвали где-то внутри предохранительную скобу и в кровь хлынул поток тьмы, таившейся до этого в закрытой кладовой души.

Будто кто-то выставил с петель дверь и обнаружил в чулане, который считался пустым, своего брата-близнеца.

Такого же злого и коварного, как он сам.

Одичавшего в своем бесконечном одиночестве.

 

Глава 4

Наследство мсье Декарта

Солнечная система X. Траверз орбиты Сатурна

Прошлое часто оказывается для человека гораздо важнее и привлекательнее настоящего. Этому есть довольно простое объяснение: текущий момент нельзя переживать снова и снова до тех пор, пока он не станет минувшим. И только лишь на первый взгляд кажется, что это происходит мгновенно.

Отнюдь.

Чтобы настоящее стало прошлым – необходимо время.

Стас вспоминал последнюю свою жену – Лену. Миниатюрную брюнетку, которая отлично готовит стейк-рибай. Он пытался мысленно представить черты ее лица, но образ размывался, так и не обретая четкости. А ведь она идеально подходила ему по взаимному допуску 7-Л.

Казалось бы – чего тут сложного: вспомнить, как выглядит человек? Ан нет. Память коварная штуковина. Она навязывает свои правила, как только ты вздумаешь поиграть с ней. То она избирательна и привередлива, как чопорный эстет-коллекционер, то – расточительна и неразборчива, словно пьяный плебс.

Память – это рак души.

Врожденная наследственная опухоль. Сначала она доброкачественная, совершенно не мешающая жить и радоваться окружающему миру. Но с годами память меняет свойства: все больше и больше ее клеток мутируют и превращаются в раковые. Становятся чужеродными. Организм иногда пытается отторгнуть ужасную оскомину, но тщетно. Ведь это его неотъемлемая часть, такое же естество, как остальные органы и ткани.

А вдобавок – память вырабатывает один жизненно важный гормон, без которого мы пока не научились существовать.

Имя ему – совесть…

Нужный глядел на вакуум, океан которого распростерся в каких-нибудь полутора метрах от него, за тройной прозрачной переборкой. Он снова и снова старался воскресить образ черноволосой Лены.

И раз за разом перед глазами возникало лицо Веры.

Женщины, совсем не подходящей ему по пресловутой «семерке Л». Ворвавшейся в его жизнь без всяких санкций и разрешений…

Вакуум беззвучно скребся в стекло своими мерзлыми когтями, стараясь достать до человека и прикоснуться к сердцу.

Искалеченная звездной дробью тьма плыла рядом.

Сатурн замер вдалеке светлым пятнышком неправильной формы. Он явственно различался на фоне однообразно-узорчатого фейерверка далеких светил, но четко разглядеть кольца не позволяло слишком большое расстояние – фрегат пересекал орбиту в нескольких световых минутах от самой планеты. При желании, конечно, можно было воспользоваться простенькой оптикой или вывести изображение на растровую пленку возле общего терминала, но такая картинка была бы фальшивкой.

Как ни странно это звучит – космос прекрасен, когда он живой.

Космос очень похож на память. Такой же манящий и страшный…

Стас с силой потер лицо ладонями и, резко развернувшись, отошел от иллюминатора.

Перед глазами поплыли радужные пятна. Мир на миг покачнулся, и ему пришлось ухватиться за столешницу, чтобы не потерять равновесия. Все-таки «Харон-зеро» основательно подорвал нервную систему за прошедшие полгода, да и физически организм восстанавливался чрезвычайно медленно. Периодически мутило и поташнивало, мозоли на ногах заживали неохотно, несмотря на тщательную медицинскую обработку. Суставы и мышцы постоянно ныли…

Из ангара на Хароне их с Уинделом вытащили еле живыми. Покалеченный транспортный челнок взорвался через пару минут после того, как десантники СКО покинули помещение. Уже на боевом катере, стартующем с космодрома, Стас ощутил, как содрогнулся под ним пол. Находясь в полузабытьи, он было решил, что это галлюцинации, и, только глянув в иллюминатор, понял: ошибся.

Весь распределительный пункт «взлетел на воздух», если, конечно, выразиться грубо и употребить такое выражение по отношению к безвоздушной поверхности Харона.

На фоне бледных скал и черного неба стремительно вздымался огненный столб высотой с приличную сопку. Оранжево-синие фонтаны метана взметнулись вверх, словно новорожденные гейзеры, увлекая за собой машины, людей, аппаратуру, распыляя в пространстве тонны полудрагоценной породы.

В мертвом харонском безмолвии этот взрыв выглядел каким-то чудовищным недоразумением…

Обломки внешнего каркаса с огромной скоростью пролетели мимо стартовых площадок, чуть было не зацепив десантный бот и разнеся в щепу ремонтный блок вместе с притихшим в нем «пеликаном», давно пущенным на запчасти. Стыковочный рукав оборвался, как нить паутинки, и остатки воздуха с едва слышным хлопком навеки рассеялись в пространстве.

Пилоту пришлось дать полную тягу, чтобы не попасть под удар второй волны осколков.

Из маршевых дюз вырвались мощные струи плазмы, обращая все под собой в расплавленное месиво. А буквально через несколько секунд после отрыва от поверхности, вопреки всем нормам безопасности полетов, военные врубили гравитонники…

Кильватерная зона G-аномалии Вайслера – Лисневского призрачным лепестком смерти хлобыстнула по Харону.

Стасу даже думать не хотелось, во что превратился космодром и уцелевшие в его недрах техники и прочий персонал…

Для дрожащего марева гравитонной аномалии, которое остается в хвосте работающих движков, нет преград. Будь то полуметровая бетонная стена или титановая плита толщиной в километр. Для остаточного G-излучения любое сопротивление материи равно нулю. В поле его действия рушатся не только молекулярные связи вещества, но и ядерные. Практически все элементарные частицы вышибает в разные стороны, словно бильярдные шары от мощного удара кия. При этом, по не известной науке причине, не происходит ни цепной реакции, ни аннигилирующего эффекта, иначе, бесспорно, подобные технологии невозможно было бы применять при конструировании двигателей. Точно не доказано, но многие ученые считают, будто во всех четырех измерениях смещаются координаты пространства-времени, поэтому со стороны G-аномалия и выглядит несколько размыто. Как призрачное марево, на которое смотришь и понимаешь, что глазу «не за что зацепиться». Эта губительная для всего сущего «струя» – этакий противовес: неизбежная дань за чрезвычайно могучую и неэнергоемкую силу тяги, которую подарило человечеству укрощение гравитонных полей.

Природа ничего не дает просто так. У каждого ее дара есть обратная сторона. И, как правило, если аверс призван созидать, то реверс направлен на разрушение.

Примеров великое множество. Последний и самый, пожалуй, показательный имел место не далее как век назад. Люди разгадали тайну атомной энергии, получив в руки чудовищную мощь низших, диких, необузданных природных сил.

Мы умудрились заставить обе стороны работать на деструкцию.

Аверс. Чернобыль.

Реверс. Хиросима.

А ребра у этой монеты не оказалось…

Вот почему согласно общемировой санкции совета Земли и всех планет Солнечной системы запрещены разработка, создание и испытание гравитонного оружия массового уничтожения.

Уже лежа в чистеньком лазарете фрегата, Нужный краем глаза наблюдал за общим бортовым монитором, подвешенным на кронштейне возле комингса приемной. Там транслировалась картинка с кормовых экранов, на которой можно было различить тусклый кругляшок Харона с яркой язвочкой аморфного вещества, оставшейся на поверхности после старта крошечного десантного бота, пилот которого так нагло нарушил нормы безопасности и врубил тяговые G-движки сразу после взлета.

Только много позже Стас узнал, что запуск маршевых гравитонников был санкционирован высшими чинами из СКО и являлся частью операции «Рекрут», согласно которой российский ударный флот, в состав коего входили новейшие экспериментальные и боевые суда, двинулся от военно-исследовательской станции «Вальхалла», расположенной за орбитой Цезарии, к Марсу. К Точке перехода в систему Игрек.

А по пути, следуя вводной, специальный десантный полк сил космической обороны был обязан подбирать всех потенциально полезных граждан для запланированной миротворческой миссии. Включая антисоцов, среди которых имелось немало специалистов высочайшего уровня в разных областях науки и техники.

Последний пункт приказа по операции «Рекрут» гласил: «В связи с чрезвычайными обстоятельствами и сжатыми сроками проводимого рейда, а также учитывая особую секретность и стратегическую важность операции, всем пилотам боевых десантных судов предписывается после сбора людей на указанных точках производить зачистку по схеме G-нуль. Санкция высшего органа военного совета СКО номер…» Проще говоря – кого не успеют забрать, уничтожить. А что? Дешево и цинично. Человеческий фактор? В пределах запланированного уровня военных потерь.

Приказы, как известно, не обсуждаются, но если кому-то из пилотов и приходило в голову поинтересоваться у командиров эскадрилий, зачем нужно производить зачистку, да еще и применять для нее антигуманную схему G-нуль, то они слышали четкую формулировку: «в связи с потенциальной угрозой саботажа и диверсий на тактических и стратегических объектах, а также возможной вербовкой агентами противника людей, допущенных к сведениям особой важности или совершенно секретным сведениям, отнесенным к государственной и военной тайнам…» Иными словами: чтоб наверняка…

Таким образом, целью беспрецедентной по территориальному охвату и стратегическому масштабу операции «Рекрут», проводимой российским сектором СКО, был сбор высококвалифицированных специалистов по всей Солнечной. И плевать хотело командование, где эти специалисты находились – в райских кущах фешенебельных отелей Ио или на каменоломнях «Харона-зеро». А те, кого в кратчайшие сроки не удавалось уговорить, купить или уволочь силой, — подлежали немедленному уничтожению. Подчас даже такими варварскими способами, как зачистка по схеме G-нуль…

Немыслимая по размаху кузница кадров начала свою работу неделю назад. И за это время специальный десантный полк доставил на борт российских фрегатов, авианосцев, корветов и линкоров около полусотни тысяч спецов как узкого, так и широкого профиля. А также санкционеров разных направленностей: от диспетчеров гражданских авиалиний и корпоративных психологов до технарей-ремонтников высокотехнологичного космического оборудования и пилотов «стекляшек», «пеликанов» и «бычков».

Со стороны казалось, будто российское космическое командование единовременно и централизованно свихнулось. Каюты и трюмы лучших кораблей флота кишели разномастной гражданской шушерой – от снобистского вида маргиналов-ученых до пьяниц-пилотов с периферии. Офицеры и матросня регулярных частей косо смотрели на весь этот сброд, и лишь четкие приказы сдерживали военных от рукоприкладства. Практически никто не обладал достоверной информацией о том, для чего проводится операция «Рекрут», — среди гражданских ходили слухи о возможном создании некоего завода или специализированной фабрики… Вояки тоже недоумевали: на кой черт собирать для какой-то там полумифической миротворческой миссии на территории вконец оборзевших Игреков столько «сухопутных мазутов»? По мнению многих офицеров и мичманов, гораздо проще было обойтись проверенными средствами ведения войны, а не расточаться на всякие дипломатические штучки.

Американские, китайские, атлантико-европейские и другие космические агентства сначала вообще никак не отреагировали на демарш русских. Но после того, как информация об одной из зачисток по схеме G-нуль дошла до их руководства, было созвано экстренное совещание высших правительственных санкционеров стран космического альянса. О чем сильные мира сего договорились, останется для простых смертных тайной, но уже спустя час после окончания совещания США, несколько стран атлантико-европейского союза, Китай и Казахстан открыто объявили о присоединении к операции «Рекрут».

Информационные агентства чуть с ума не посходили, разнося по системе весть о военно-дипломатической акции невиданного масштаба. Консульства и диппредставительства Игреков тоже переполошились. Никто не мог понять конечного замысла верхушки российского сектора СКО. Разведки и контрразведки десятков стран из обеих Солнечных работали в авральном режиме, оборонные предприятия запускали новые конвейеры, крупные финансово-промышленные группы сливали средства в мир торговли оружием.

А целостная картина пока не складывалась…

Когда радужные пятна перестали мельтешить перед глазами, Стас наконец разжал пальцы и отпустил столешницу. Тошнота постепенно отступала.

Он решил пойти в кают-компанию своей палубы и пропустить стаканчик-другой вина…

Санкция на свободное употребление спиртного на борту боевых кораблей – это был еще один нонсенс. Ее получали все рекруты, попавшие в распоряжение армады флота, движущейся от самой «Вальхаллы» к границам сферы нейтралитета. Офицеры экипажей подчас просто впадали в ступор при виде толпы пьянющей гражданской мазутни, шатающейся по палубам их линкоров и устраивающей веселые потасовки прямо перед носом у капитанов и старпомов. Если бы не строжайший запрет вмешательства в быт рекрутов, многие военные давно бы устроили геноцид с применением табельного оружия. Благо дело – перемещаться гражданским разрешалось только в пределах жилых палуб. И все мазуты, по ошибке забредавшие за границу отведенной территории, получали от матросов и мичманов выволочку по полной программе. А натасканные в условиях постоянной муштры ребята из флота СКО умели оттянуться – в ход шли не только кулаки и шокеры, но подчас приклады и даже травматические пистолеты, имевшиеся в бортовом арсенале на случай бунта. Лупили провинившихся мазутов без санкций, как говорится, и упрека.

Так что дисциплина хромала лишь на жилых палубах. Но уж здесь она хромала ой как основательно…

Кают-компания встретила Стаса чудовищным перегаром и воплями гитариста с сомнительным слухом и полным отсутствием голоса.

Парень, взгромоздившись на барную стойку, самозабвенно выжимал из себя последние куплеты какой-то дурацкой песни:

Закончив виртуозное исполнение и сорвав аж три хлопка а-ля аплодисменты, парень слез со стойки и безапелляционно провозгласил:

— Два по сто и селедочки!

— Погано поёшь, — сказал чернокожий бармен, разливая спиртное.

— Знаю, — согласно кивнул парень, отставляя гитару. — Но людям нравится.

— Не заметно, чтобы всех колотил восторг…

— А ты вглядись, вглядись! Все довольны! Кто русские слова понимает – проникается ностальгией по Земле, а остальным наш язык кажется варварским, и поэтому, когда поешь перед иностранцами, создается ощущение, будто они каждому слову внимают похлеще наших. Шарм, блин. Глянь, всем весело. — Парень в подтверждение своих слов обвел широким жестом кают-компанию и замахнул залпом стакан.

— Но поёшь ты ужасно, — повторил бармен и упрямо нахмурился.

Гитарист сунул в рот кусок селедочного филе, пристально на него посмотрел и вздохнул:

— Вот ты хоть русский негр, а все одно – расист.

— Не понял, — напрягся чернокожий.

— Ну чего ты не понял? Я же вижу, как ты на меня косишься… Ну хочешь, я у вояк ваксу надыбаю и измажусь с ног до головы? Легче тебе станет?

Бармен уловил, что логика у несостоявшегося маэстро начинает стремительно сдавать позиции перед эшелонами спиртного, и, демонстративно отвернувшись, принялся полировать салфеткой фужер. Парень нисколько не обиделся, что его рассуждения о природе расовой толерантности остались в полном игноре, и переключил внимание на соседа слева. Со словами: «Уважаемый, хотите, я вам в ля мажоре взлабну?» – он панибратски обнял угрюмого мужчину с выправкой бывшего военного.

После чего был незамедлительно отправлен в нокаут ударом в висок наотмашь.

Бармен, заметив, как маэстро рухнул, чуть было не свалив один из столиков, перестал полировать фужер. Он вышел из-за стойки, потер розовые ладони – какие бывают только у афроамериканцев, — пощупал у того пульс на шее и неопределенно пожал плечами. Затем, ухватив за шиворот, поволок безвольное тело к выходу. Перекантовав парня через комингс и аккуратно уложив возле стеночки коридора, бармен вернулся к полировке фужера и дидактически приподнял брови на черном лбу, обращаясь к угрюмому мужчине:

— Пел он, бесспорно, погано. Но зачем же сразу в морду?

Мужчина лишь отмахнулся и пробормотал что-то на чудовищной смеси украинского и английского.

— А-а… ты у нас евроатлантический, — разочарованно вздохнул бармен, откупоривая бутылку красного сухого и наполняя отполированный фужер для подошедшего Стаса. — Что с людьми сделали, кошмар. И кто только выдумал американские традиции на Украине прививать… Или наоборот – у них там уже не разберешь, что к чему. Никаких санкций на такое не напасешься…

Нужный взял вино и кивком поблагодарил в меру учтивого чернокожего бармена.

Всего в кают-компании собралось человек двадцать, благо площадь помещения позволяла.

Люди расслаблялись. Попутно обсуждали свои и чужие проблемы.

За ближайшим столиком сидела компания в мятой форме периферийного карго-агентства «Грузарь». Их недавно подобрали возле Урана. Пилот, навигатор и два технаря, по всей видимости, вовсе не были против присоединиться к военным и попасть под их протекцию. Да и выбора у космонавтов не оставалось – на тяжеловоз экстратоннажа напали пираты и с завидной тщательностью опустошили трюмы, после чего запихнули экипаж в тяжелые прогулочные скафы, врубили спасательный радиомаячок и выпустили воздух из всего корабля. Бандиты, надо заметить, оказались с понятиями – видимо, из благородных старичков. Нечистоплотная молодежь без лишних сантиментов пропустила бы весь экипаж через кессон – то есть отправила бы в неглиже в открытый космос. Меж тем, на борту раздраконенного «бычка» находилось ни много ни мало – 12 килотонн ценной электроники для полигонов «Вальхаллы». Так что по возвращении к санкцирам-контролерам в родной «Грузарь» проштрафившихся не ждал теплый прием с пачкой благодарностей. Это вам не столичный «Трансвакуум», который может, в случае доказанного факта грабежа или катастрофы, быстро возместить ущерб потерпевшей стороне и выплатить неустойку за просрочку. А экипаж – легонько пожурить. Небогатые периферийные карго-агентства не столь вежливы, поэтому проштрафившихся пилотов там, как правило, вышвыривают взашей без компенсации. Это в лучшем случае. Бывает, и санкцирам-копам сдают…

Экипаж разграбленного экстратоннажника напивался грамотно и целенаправленно. Ребята много закусывали, но и вискарь глушили нещадно – три опустошенных бутылки уже валялись под столом, еще две ждали своей очереди. И если у пилота с навигатором пока оставались силы на то, чтобы вяло перемывать кости владельцу «Грузаря» – некоему Юлдашеву, — то техники такой роскоши себе позволить уже не могли в силу высокой степени опьянения. Они молча добирали свою норму, чтобы вырубиться и забыть, как друг друга зовут. По меньшей мере – часов на восемь.

Чуть левее, сдвинув два столика, восседало несколько типов с явно криминальным прошлым. Бритоголовые, с испещренными шрамами черепами, очень крепкие на вид, скупые на слова и движения люди кушали жаркое с картофельным пюре. Изредка то один, то другой произносил вполголоса тост, они кивали: «За сказанное», — чокались и выпивали холодную водку из аппетитно запотевших стопок.

У самого входа два молодых человека и девушка в сарафанчике с глубоким декольте, которым самое место было бы в гламурном московском ночном клубе, а никак не на борту боевого фрегата, пересекающего траверз орбиты Сатурна, перебивая друг друга и размахивая лэптопами, спорили о политике Игреков и прочих высоких материях.

— Я же говорю: их задача – в кратчайшие сроки установить прочные экономические связи, чтоб иметь возможность поставлять нам сырье из своей системы, — убедительно кивая, вещал один из ребят. — Давно понятно, что их роль в будущей модели отношений – сырьевой придаток…

— О том и речь! — важно нахмурившись, разводила руками девушка. — Модель контакта, понимаешь! Ведь она так и не сложилась за полгода. Они же самые настоящие варвары! Не хотят принимать нашу систему санкций, социально выгодную во всех отношениях. Я вообще с трудом понимаю, как они могли выйти на такой уровень технического развития при абсолютно нерациональной схеме потребитель – товар – услуги – деньги – властоконтроль? Это же сущий абсурд!

— Ни в коей мере, — возражал второй философ, едва вышедший из пубертатного возраста. — Их социально-экономическая модель ничуть не хуже нашей. Просто она была возведена на базе иных опорных и реперных точек. Возьмите хотя бы деньги. Это же чрезвычайно вязкая связующая субстанция, которая очень крепко держит остальные звенья цепи…

— Кирюша, но ведь мы прекрасно обошлись без вязких субстанций! И преуспели!

— Машенька, не забывай, что у нас есть санкции.

— Это совершенно не схожие категории, Кирюша! Санкции лишь помогают исполнять общественным институтам свои управленческие функции и не являются символом власти…

— Правильно. Они являются ее инструментом. Их преимущество в том, что никто никогда не возводил их в ранг символа, как у Игреков. Наши политики просто-напросто оказались умнее.

— Ты говоришь сущую ерунду! — вмешивался первый парень. — Посмотри на свою жизнь, Пегачков. Разве она управляема? Или, может, подконтрольна?

— А разве нет, Володя? Что ты сделаешь, если вдруг не получишь санкцию на обучение? Или отказ на отдельную площадь в жилищнораздельном комплексе? Или санкцию на вождение автомобиля?

— Как «что»? Обращусь в суд.

— Но ведь там тоже за тебя решат санкционеры. А за них – другие санкционеры. И так до бесконечности. Твоя жизнь управляема, Володя. И ты в сто крат более зависим от обстоятельств, чем любой Игрек со своими грязными деньгами, неухоженными городами и пропитой милицией…

Стасу наскучило слушать близкие к софистике споры молодежи, которая вообще непонятно каким боком попала в сферу интересов организаторов операции «Рекрут».

«И ведь что получается?… — подумал он, окинув взглядом кают-кампанию и как бы обобщив все отдельные группы людей в целостную картину. — Смотришь на все это и понимаешь, что наши миры не так уж сильно отличаются друг от друга. Местные тоже умеют пьянствовать, как кони, орать песни и беспредметно трепать языком. Вот такой коленкор».

Нужный глотнул вина и протиснулся между креслами, чтобы пройти в уголок, к иллюминатору.

И обомлел.

Перед ним стоял Жаквин, облаченный в масляную спецовку с изодранными в лапшу рукавами. Шевелюра на его голове тревожно покачивалась в такт шатающемуся телу. В руке Уиндел сжимал графин с прозрачной жидкостью, старательно рассматривая ее на просвет на фоне иллюминатора.

Ученый был пьян в соплятину.

— Нужный, будь ближе к народу, — заявил он, переставая таращиться на звезды через бултыхающуюся водку. — Ну что ты так вырядился? Как на бал выпускников астрофизической каблухи, черт бы тебя побрал… Хотя… — Уиндел задумался, потрогал Стаса за пуговицу чистой сорочки, пожевал губами. — Хотя, знаешь, ты прав. Плебс должен знать своих героев с чистой стороны.

Нужный с сочувствием смотрел на ученого, не зная, как с ним лучше в данный момент поступить: отвести в каюту и уложить спать или же просто оставить в покое.

Однако следующий поступок Уиндела заставил стремительно сменить Стаса милость на самый искренний гнев.

— А вы знаете, господа хорошие, — заорал ученый во всю глотку, — кто здесь находится? Вот прямо с вами рядышком, в этом нетрезвом бортовом крысятнике?

Несколько голов повернулось в его сторону. Гомон стих.

— Виновник всех праздников и торжеств по поводу встречи Солнечных систем Икс и Игрек. Станислав Нужный. Тот самый пилот, что первым угодил в Точку. Слыхали, наверное?

— Ботан, да ты совсем офонарел? — разъяренно прошипел Стас, придвигаясь к Уинделу почти вплотную и чувствуя, какое чудовищное спиртовое амбре исходит от ученого.

Реакция аудитория оказалась довольно неожиданной.

После душераздирающей пятисекундной тишины кают-компания взорвалась дружным хохотом. Люди выплеснули эмоции, которые давно копились внутри. И пафосная декламация Уиндела явилась искрой, от которой они вспыхнули пламенем смеха. Кто-то из присутствующих, несомненно, слышал о полумифическом пилоте Нужном, спонтанно открывшем Точку, кто-то – нет. Но это в данный момент было не важно.

Им необходимо было посмеяться, и они посмеялись, не приняв слова пьяного ученого всерьез.

— Ты дебил, — холодно выцедил Стас, оттирая Жаквина в сторону плечом и усаживаясь за столик возле иллюминатора.

— Один момент, — поднял указательный палец Уиндел, грохаясь на противоположный стул. — Готов доказать обратное.

— Ну-ну, — пригубив вино, буркнул Стас. — Валяй, доказывай… Чуть не угробил меня, скотина! А если б они поверили?

— У тебя ж паспортная карточка в задницу не всунута, — резонно возразил Уиндел, залихватски отхлебывая водку из графина и морщась, как сморчок. — Ух, едреная… Здесь никого не интересует, как тебя зовут. Как и на «Хароне-зеро», впрочем… Постой. Что-то я хотел этакое тебе доказать… Теорему Ферма, что ли?

— Что ты не дебил.

Уиндел аж просветлел.

— О! Точно! Слушай внимательно…

— Сейчас лопну от нетерпения.

— А ты зря, между прочим, ерничаешь, зануда… Знаешь, куда мы летим?

— К Марсу.

— Не-е… — Ученый отмахнулся, чуть не сбив графин со стола. — Не вот конкретно мы с тобой сейчас, а вообще – все мы. Все человечки.

— И куда же?

— В тартарары.

— Какое-то неубедительное доказательство того, что ты не дебил.

Жаквин очень грустно вздохнул и как-то разом осунулся. Посмотрел на Стаса мутным взором давненько не нарезавшегося до синих помидоров интеллигента.

— Нужный, ты наверняка слышал о природных катаклизмах, прокатившихся по всей Солнечной с неделю назад. Слышал?

— И что с того?

— А то, что у Игреков такие же происходили в это же время, слышал?

— Не мудрено. Системы-то во многом схожи. Что-то у них там защелкало после того, как переход открылся, вот климат и начал меняться…

— Дебил не я, а ты. — Жаквин посопел. — Во-первых, катаклизмы были погодные. А климат и погода – вещи абсолютно разные. Климат – это всерьез и надолго. Погода – сиюминутна. Во-вторых, хоть один переход пусть будет между планетными системами, хоть двадцать – разницы никакой. И физические параметры каждой никак не зависят от соседней. То, что они идентичны, — просто данность. Аксиома. Почему так получилось – сейчас не столь важно, и гипотез тут можно выдвигать сотни. Но катаклизмы были, Нужный… Ты сводки новостей недельной давности не изучал? А стоило. Забавная штуковина: семнадцать мощнейших циклонов по всей Земле, махом взбесившаяся атмосфера Венеры, градиентная дифференциация плотности верхних слоев Юпитера…

— Уиндел, ты пьян или прикидываешься? — с подозрением прищурился Стас.

— Я пьян. Но покамест не лишен умения видеть здравый смысл, Нужный. — Ученый взялся за горлышко графина, но, поразмыслив секунду, убрал руку. — Помнишь, я однажды объяснял вам с этой теткой-безопасником из СКО… как бишь ее звали… Ольгой, что ли… не суть… Помнишь, на борту шаттла, на котором тебя от Игреков забирали?

— Такое под пытками не забудешь.

— Так вот. Я вам объяснял, что остолопы-ученые не обращали внимания на подвижки, которые происходили в Солнечной на протяжении последних десятилетий: эксцентриситет орбиты Венеры, изменение магнитных линий Марса, незначительные колебания плотности солнечной плазмы и эллипсовидная диффузия слоев короны…

— Постой-ка, — нахмурился Нужный. — Про Солнце тогда ты вроде бы не упоминал.

— А сейчас упомяну. И надеюсь, что никто нас не слушает из командования фрегатом…

— Уиндел, ты меня пугаешь…

— И как – получается?

— Отчасти.

— Это хорошо. Пугайся, Нужный. Давно пора, честно говоря… — Жаквин поглядел на порванный рукав своей спецовки и тряхнул рукой, будто хотел избавиться от лохмотьев. Затем продолжил на тон тише: – Людям парят мозги, Стас. Им грамотно втюхивают, будто солярно-динамические кривые Солнечной системы меняются в допустимых коридорах инерциальных констант. Мол, Солнце вместе с планетами слегка отклонилось от вектора движения вокруг галактического ядра, и ничего, мол, страшного в этом нет. Лапша на уши. Я уверен, что сейчас все астрономы, как профи, так и любители, под колпаком санкциров-безопасников.

— Не до конца понимаю…

— Любой ребенок с простейшим телескопом и толикой знаний небесной механики и астрофизики может опровергнуть официальные версии СМИ и рубануть правду-матку об истинном положении вещей. Я тут поспрашивал у персонала на фрегате… И знаешь, что? На всех кораблях, как боевых, так и исследовательских, по приказу командования СКО и санкции верхушки правления стран космического альянса отключены средства сверхдальней локации, наблюдения и обнаружения. Про гражданские суда я даже не говорю.

— Но ведь по простейшим приборам навигации, с помощью привязки по трем звездам, которую несложно рассчитать и на обыкновенном компе, имея соответствующий софт, можно определить отклонения основных навигационных параллелей. Если таковые отклонения, конечно, имеются.

— Вот именно. И уверен, что многие экипажи в последнее время сильно озадачены картинкой внешнего пространства, которую им выдают приборы. Погрешность? Ошибка? Шиш. Навигационная сетка в порядке. А вот у нашей родной звездочки – очень серьезные проблемы с местоположением.

Стас почувствовал неприятных холодок внутри. Знакомый холодок. Точно такой уже пробирал Нужного, когда он уходил в тот злополучный рейс к Япету.

— И каково же… истинное положение вещей? — спросил он, глядя на ученого в упор.

— Знаешь, в чем прикол? СМИ почти не врут.

— Это «почти» меня пугает еще больше.

— Правильно, Нужный, что пугает. Солярно-динамические кривые Солнечной системы меняются в очень-очень-очень не допустимых коридорах инерциальных констант.

— Что это значит?

Уиндел поднялся с кресла и, почувствовав ощутимый крен на левый борт, ухватился за холодный обод иллюминатора.

— Сначала обе Солнечные системы – Икс и Игрек – неторопливо тормозили, — сказал он, подняв на Стаса диковато поблескивающие глаза. — Тормозили, пока не встали в нулевую позицию. Открылся переход. А теперь мы начали медленно, но уверенно разгоняться.

Нужный смотрел на Уиндела снизу вверх, гадая, не сбрендил ли ученый окончательно.

— Я воспользовался общебортовым терминалом, решил довольно сложную систему уравнений, прикинул вектор движения и ускорение… — продолжил Жаквин. — Пока не могу утверждать наверняка – слишком мало исходных данных, а доступ ко всей информации по астрографии наглухо закрыт, — но, по предварительным расчетам, ускорение составляет чуть меньше метра на секунду в квадрате. Мы его практически не чувствуем, ведь разгоняется вся Солнечная. Точнее – обе Солнечных…

— Перестань ходить вокруг да около. В чем главная проблема, Уиндел?

— Ускорение постоянное.

— Постой-ка… — Стас прикинул в уме. — В таком случае… Да быть того не может! Это бред сивой кобылы! Меньше чем за десять лет мы достигнем релятивистской скорости…

— Там еще много непоняток по вопросам общей и специальной теорий относительности, но в целом – ты прав. Если ускорение останется постоянным – через десять лет все мы либо превратимся в поток излучения, либо станем жертвами пространственно-временных парадоксов. Но я больше чем уверен, что системы перестанут разгоняться за какое-то время перед достижением светового барьера.

— Успокоил. Прямо от души отлегло, — съязвил Стас, чтобы скрыть волнение, все сильнее сдавливающее грудь.

— Рано радуешься, Нужный, — совершенно серьезно ответил Уиндел. — Я ведь еще не сказал о векторе движения наших Солнечных.

— Эй-эй! Только не убеждай меня, что они ни с того ни с сего поехали навстречу друг другу!

— Нет, нет. Все гораздо занимательнее. Они движутся под углом девяносто градусов относительно друг друга. Будто бы… э-э… вдоль сторон воображаемого треугольника, расстояние между вершинами которого что-то около семи парсеков.

— И куда же они… — Стас вдруг осекся.

Он уже знал ответ.

Жуткий до слабости в коленях и в то же время такой очевидный, что мозг упорно отказывался его воспринимать.

Уиндел криво усмехнулся. Сделал большой глоток водки и, прокашлявшись, сказал:

— Я бы дал Нобелевку тому умнику, который с легкой руки назвал наши Солнечные X и Y. Он попал в точку. Наши системы остановились на отрезках осей абсцисс и ординат, которые можно условно принять за единицу. Встали в теоретически идеальную позицию.

Ученый помолчал, давая Стасу возможность переварить услышанное.

А через несколько секунд Жаквин поставил жирную точку в доказательстве того, что он не дебил:

— И теперь, Нужный, наши Солнца вместе с планетами, астероидами, кометами и прочей дребеденью вроде десятка миллиардов людишек в каждой все стремительнее движутся к началу координат.

Фрегат сотрясла сирена боевой тревоги, не дав Стасу прочувствовать воистину катастрофический ужас произнесенных слов…

 

Глава 5

На запредельной частоте

Солнечная система Y. Луна. Испытательный полигон СКВП России в кратере Крамаренко

В кабинетах бывает уютно. Но случается такое, к сожалению, крайне редко.

К примеру, если вам предложат чашечку только что сваренного кофе с приятным терпким ароматом, ненавязчиво бьющим в ноздри, и сообщат о повышении по службе и ощутимой прибавке к жалованию. Или если это кабинет старого друга, к которому вы пришли, чтобы поболтать о пустяках, а он строго-настрого наказал секретарше не впускать никого и извлек из бара бутылочку восемнадцатилетнего скотча. Также приятно побыть в одиночестве, если это собственное рабочее место, обставленное исключительно по вашему вкусу, без учета идиотских пожеланий начальства или непрошеных советов благоверной.

Но, как правило, понятия «уют» и «кабинет» расположены друг от друга на внушительном расстоянии. Воссоединиться им мешает казенщина, дух которой непременно витает как над солидными столами красного дерева с зеленой драпировкой, так и над убогими компьютерными столиками, за гениальную конструкцию которых – дизайнера хорошо бы оправить на курс интенсивного анального зондирования.

Уют в собственном кабинете – это заслуга мебели. А в чужом – искреннее радушие хозяина…

Контр-адмиралу Руху комфортно не было с самого начала брифинга, проходившего за грубым полукруглым столом главы СКВП. По крайней мере, здесь ни мебель, ни хозяин не способствовали созданию должной благодушной атмосферы.

Рух смотрел на Леонида Тишина исподлобья, ритмично постукивая пальцем по карте, светившейся на растре КПК. С одной стороны, контр-адмирал чувствовал себя стесненно в присутствии этого волевого человека с копной седых волос. С другой – только что произнесенные Тишиным слова начисто отшибали должностной пиетет.

Слова эти не просто выводили предстоящие действия военно-космических сил за рамки всех писаных и неписаных правил ведения войн…

Они были чудовищны.

— Леонид Рустамович, — наконец осмелился заговорить контр-адмирал, — такая операция ставит под угрозу обороноспособность всего российского космического флота. Военные корабли не просто единовременно сбросят аккумулированный заряд, они потеряют G-тягу на шесть-семь часов. Ведь основные и дублирующие силовые цепи будут просто-напросто сожжены, реакторы перегреты гораздо выше критического уровня, в радиусе трех световых секунд от фокусирующих зон возникнет такая напряженность электромагнитного поля, что кварка на кварке не останется… Фигурально выражаясь. К тому же возможно возникновение эффекта «гравитационной бомбы», ощутимо меняющего орбиты ближайших космических тел. Ремонт и восстановление энергетических контуров, экстренный мониторных первичных систем, отладка сбитой электроники и полный рестарт всех машин – дело не быстрое. Чисто физически. Если противник нанесет удар в этот «слепой промежуток» – мы можем потерять до шестидесяти процентов боевых единиц флота, включая тяжелые и сверхтяжелые корабли и носители. Командование готово игнорировать столь сильнейший… э-э… фактор риска?

— «Левенец» и два полностью боеспособных линкора с сопровождением остаются в резерве на околоземной орбите.

— Это мизер по сравнению с силами Иксов. Даже не мизер. Ничто. И еще… общественный резонанс будет чудовищным. Столь вызывающая демонстрация силы приведет к политическому кризису, экономическому взрыву и может иметь самые тяжелые последствия не только для нашей страны, но для всего мирового сообщества. Вплоть до начала гонки вооружений и перехода к политике агрессивного наращивания стратегического военного потенциала всех держав, владеющих гравитонным оружием массового уничтожения. Как с нашей стороны, так и со стороны Иксов. В самом лучшем случае – это новая «холодная война», только по размаху на порядок превосходящая ту, что имела место в двадцатом веке.

— Гонка вооружений давно началась – раскройте глаза, контр-адмирал. По нашим сведениям, которые, кстати, для вас вовсе не секрет, уже двенадцать стран из обеих Солнечных проводили пробные эксперименты. Американцы готовят показательные испытания на территории Солнечной X обособленно. На своих дальних базах, по данным нашей разведки, СКВП США уже трижды крошили крупные астероиды. И вообще, ваша задача: проследить за успешным выполнением операции, а не рассуждать о политике.

— Так точно, Леонид Рустамович. Разрешите вопрос?

— Ну.

— Совбез ООН, мировой комитет по G-энергии и зарубежные коллеги из СКВП в курсе предстоящего… маневра?

Тучный Тишин нахмурился и стал похож на перезревший гриб-боровик. Вместо него ответил заместитель директора «Роскосмоса» Виктор Дробышко:

— Операция засекречена на самом высоком уровне. В полном объеме информацией владеют лишь президент, министр обороны и те, кто в данный момент находится здесь.

Присутствующие невольно переглянулись.

— Нас сгноят, — после долгой паузы произнес кривоносый директор ФСБ. — Россию с треском вышвырнут из цивилизованного мира. Нам объявят торговое эмбарго не только Иксы, но и страны нашей системы. Марсианские автономии разорвут военные и экономические отношения. В конце концов, особенно агрессивно настроенные государства обеих Солнечных могут объявить нам войну. А сейчас в категорию потенциально опасных для России, по нашим скромным прикидкам, уже попадают сорок две страны и четыре военно-политических союза. Кстати, та – иксовская – Российская Федерация входит в их число.

— А меня беспокоит другое, — вмешался ректор института экспериментальной гравифизики. — Наши действия могут обернуться глобальной катастрофой. Ведь расчеты пока приблизительные, высокий уровень секретности не позволяет прибегать к измерительным и вычислительным мощностям крупных обсерваторий и научных станций. Этот лунный полигон не располагает достаточными техсредствами для точных теоретических расчетов. А на практике, как все вы прекрасно знаете, часто случается, что абстрактные цифры не особо ладят с вполне материальным железом кораблей и кремнием компьютеров… И это не шутки. Это триллионы евро и десятки тысяч человеческих жизней.

Леонид Тишин нахмурился пуще прежнего.

— Разведке Иксов данные об этой операции станут известны не позднее 19 января, — напомнил щуплый начальник Управления внешней космической разведки. — Мы, бесспорно, работаем. Но они тоже, знаете ли, не в носу ковыряют… — Он вдруг закашлялся до хрипоты, достал носовой платок и принялся усиленно промокать уголки губ, заканчивая мысль: – Таким образом, хочется подчеркнуть, что в распоряжении наших доблестных военно-космических сил – неделя. Иначе все мы взлетим на воздух… Фигурально, как любит говаривать контр-адмирал Рух, выражаясь.

Тишин расправил вертикальные складки на лбу и вздохнул.

Со стороны могло показаться, что глава СКВП расслабился и задумался о чем-то далеком, своем: он отрешенно глядел на голограмму низких орбит Марса, спроецированную над центром стола. На ней переплетались десятки кривых линий и объемных областей, показывающих расположение основных сил шестой и второй ударных эскадр космофлота России. Но многие из присутствующих в неуютном кабинете понимали, что это чрезвычайно обманчивое состояние старика и в такие моменты лучше дать ему выразительно помолчать и высказаться, а не лезть с лишней информацией и рацпредложениями.

А вот контр-адмирал Рух слишком плохо знал Тишина, поэтому без предисловий и деликатности рубанул:

— Леонид Рустамович, вы наверняка в курсе, что гражданские и военные ведомства Иксов проводят некую дурацкую операцию «Рекрут» – набирают различных специалистов для создания какого-то миротворческого корпуса. Их собираются заслать в нашу Солнечную с социальной миссией: что-то вроде донесения до широкой общественности преимуществ их общественной модели, основанной на системе санкций. Вам не кажется, что эти новонабранные проповеднички какие-то странноватые получаются? Почему бы силовым и политическим структурам Иксов не развязать информационную войну, с помощью которой зашпаклевать нашим людям мозги можно гораздо проще и эффективнее? Тем более все средства для этого у Иксов имеются, а некоторые технологии и методика для психолингвистических атак и различного пиара гораздо совершеннее наших… Зачем понадобился какой-то миротворческий корпус?

Тишин позволил Руху закончить и наконец оторвал взгляд от голограммы. Подвигал пухлым мизинцем лежащий перед ним лэптоп. И вкрадчиво поинтересовался:

— Ты, контр-адмирал, типа – умный параноик?

Лицо Руха удлиннилось, словно его потянули за невидимые нити, приделанные к подбородку и верхней части лба.

— Тебя воевать учили в академии или на побочные темы рассуждать? — еще вкрадчивей спросил глава СКВП.

— Воевать, — выдавил Рух.

— Вот и воюй! — взревел Тишин так, что его седая шевелюра затряслась, а некоторые из присутствующих вздрогнули от неожиданности. — Воюй, когда прикажут! А кто и как мозги шпаклевать людям будет и какую для этого шпаклевку лучше заказывать – не твое дело! На то целую отару аналитиков и экспертов пасем!

Заткнулся Леонид Рустамович так же внезапно, как заорал. В кабинете после этого еще с минуту стояла весомая тишина, нарушаемая лишь боязливым шуршанием кулера в голографе.

— Кто из вас, коллеги, знает, что происходит с обеими Солнечными на протяжении последних восьми дней? — спросил Тишин.

Он обвел всех испытующим взглядом и остановился на своем заме – упитанном начальнике отдела дальней локации СКВП Щепалине. Тот почесал в затылке и уточнил:

— Пора?

— Пора, Олег. Некоторые здесь присутствующие, — Леонид Рустамович мотнул головой в сторону притихшего Руха, — до сих пор думают, будто ситуация несерьезна и противостояние Иксов и Игреков, как и раньше, ограничится локальными конфликтами и пачкой-другой пактов о ненападении. Пора просто и доступно объяснить, как обстоят реальные дела. Тем более я уверен, что, несмотря на множественные запреты, каждое заинтересованное ведомство давно провело независимый астрофизический анализ смещения солярных констант систем. Будь добр, озвучь факты и цифры.

Щепалин пожал плечами – мол, «вы босс» – и провел стилом по растру своего компьютера. В голографе что-то щелкнуло, и через мгновение картинка над столом замерцала и сменилась. Теперь посреди кабинета «висела» серая плоскость с двумя векторами, обозначающими оси абсцисс и ординат.

— Все плохо, — замогильным голосом произнес Щепалин. И, если бы ситуация не была столь серьезна, можно было подумать, будто он издевается над слушателями. — Вы прекрасно знаете, уважаемые коллеги, что около полугода назад Солнечные системы X и Y волей необъяснимого галактического катаклизма замедлили, а затем и вовсе остановили свой «бег» относительно друг друга. Сей факт – не секрет уже ни для кого. Также широкой общественности давно известно, что именно в этот момент открылся переход между двумя Солнечными, физические свойства которого до сих пор остаются загадкой для науки. Появилась так называемая Точка. Является ли это частью какого-то глобального эксперимента над нашими цивилизациями или очередным феноменом природы – пока не понятно. Главное, что сейчас – это уже данность, с которой всем нам приходится мириться. Под которую необходимо подстраиваться…

— Будем считать, что ликбез окончен, — перебил своего зама Тишин. — А теперь – коротко и ясно о вновь возникшей проблеме.

Щепалин кивнул.

— Около шести месяцев наши Солнечные не двигались относительно друг друга, оставались в некой «нулевой позиции». Вижу, что некоторые коллеги хотят меня поправить и пресечь дилетантизм в формулировках. Поэтому сразу оговорюсь: давайте не будем копаться в первопричинах и искать объяснения происходящему. Оставим это теологам, философам, математикам и астрономам. Попросту примем за аксиому: некие чудовищные даже по астрономическим меркам силы воздействуют на наши Солнца, заставляя их менять вектор и скорость движения относительно ядра галактики. Так вот, возвращаясь к нашей… проблеме. Спустя примерно полгода после того, как две идентичных звезды встали в «нулевую позицию», вышеупомянутые силы опять проявили недюжинную активность, и Солнечные снова пришли в движение…

— Простите, но все это попахивает мистикой, — с сомнением произнес кривоносый директор ФСБ.

Щепалин посмотрел в его ледяные зрачки и совершенно серьезно сказал:

— М-да. Попахивает. Да вот только мистика какая-то слишком высокоорганизованная получается…

— Не понимаю.

— А никто не понимает. Но все происходящее – более чем реально. И есть достоверная информация, уже подтвержденная расчетами наших специалистов. Если быть точным – два факта…

— Олег, не тяни, — вновь начиная раздражаться, буркнул Тишин.

— Хорошо, Леонид Рустамович. Думаю, некоторые из присутствующих здесь уже располагают определенными данными… Собственно, факт первый. Наши Солнечные не просто вновь начали двигаться. Они перемещаются с постоянным ускорением.

С полминуты в кабинете обескураженно молчали. Видимо, для многих сообщенная Щепалиным информация оказалась полнейшей неожиданностью.

— Странно, — наконец вымолвил Дробышко. — Поступающая в «Роскосмос» инфа с планетарных и орбитальных обсерваторий говорит совсем о другом.

— СКВП многих стран совместно с Управлениями внешней космической разведки, Совбезом и комитетом по космосу ООН до последнего момента контролировали и корректировали все информационные потоки, идущие с обсерваторий.

— Дикобразие какое… — недовольно пробормотал директор ФСБ. — Распоясались. Могли б наше ведомство хотя бы в известность поставить.

— Будь ваши спецы чуть прозорливей, давно бы почуяли неладное, — пожал плечами щуплый начальник УВКР. — И уверен: многие почуяли. Просто вы со своими древними авторитарными повадками сковываете инициативу снизу.

Федерал проигнорировал колкие слова. Лишь полоснул наискось морозным взглядом по угловатому лицу обидчика.

— И каково же ускорение? — возвращаясь к основной теме, поинтересовался Дробышко.

— Ноль целых восемьдесят четыре сотых метра на секунду в квадрате.

— По космическим меркам – ерунда. В чем проблема, Олег?

Щепалин удивленно посмотрел на замдиректора «Роскосмоса» – своего давнего партнера по преферансу в свободное от работы время. Кашлянув, с язвинкой проговорил:

— Проблема? Да так, сущие пустяки… Ускорение – постоянное.

— И?… — все еще недоумевая, нахмурился Дробышко.

— Виктор, у тебя образование какое? — поинтересовался Щепалин.

— Самарский аэрокосмический, первый факультет – конструирование летательных аппаратов. Плюс физмат Оксфорда… Кандидат технических наук. А что?

— С арифметикой, видимо, не дружил?

— Ты не хами, Щепалин, не хами…

— Ладно, Витя. Дело вот в чем. Тут даже без калькулятора можно прикинуть… При таком ускорении нашим Солнечным нужно около десяти лет для достижения релятивистской скорости.

Дробышко так и остался сидеть с полуоткрытым ртом.

— Но теория относительности для больших космических тел – пока остается лишь теорией, — осторожно проговорил ректор института гравифизики. — Экспериментально, как все вы понимаете, здесь ничего не может… то есть не могло быть… подтверждено.

— Не очень утешительный аргумент для толпы. — Щепалин откинулся на спинку кресла и развел руками: – Ведь максимум – подчеркиваю: максимум! — через полмесяца информация просочиться в СМИ. Долго утаивать сей факт просто невозможно: ни мы, ни спецслужбы других стран, ни властоносцы Иксов, ни сам создатель не в состоянии скрыть правду. Ведь это вам не какой-нибудь коммунизм в отдельно взятом регионе или бомбежка зарвавшейся сырьевой державы. Это равноускоренное движение целых планетных систем.

— Дикобразие, — повторил директор ФСБ, быстро набирая чей-то номер на смартфоне.

Дробышко переварил полученную информацию и наконец захлопнул челюсть. Он пожевал губами, поглядел на голограмму с осями координат и подозрительно вперился взглядом в Щепалина.

— Олег, ты говорил о двух фактах. И, если не ошибаюсь, неторопливый, но уверенный разгон Солнечных – это не конец списка наших общих неприятностей.

— Не зря ты в СГАУ и Оксфорде парты разрисовывал… — вздохнул Щепалин.

Дробышко пропустил мимо ушей подначку. Он проткнул пальцем голограмму насквозь, и на волосатой руке заплясали лазерные линии объем-образователя. Спросил:

— К чему вот это?

— Убери лапу, картинку губишь, — сварливо сказал Щепалин и усиленно заскреб в затылке. Через несколько секунд добавил: – Это, Витя, — наша вторая и самая большая проблема.

* * *

Лунный ландшафт мелькал под брюхом серо-черной рябью. Обогнув опасную гряду скалистых гор, корабль снизился до предельной высоты. Так пилоту проще было вести цель.

Неуловимой иглой на грани видимости радара ближнего радиуса метался юркий «Мазурик». Он уступал в скорости, но был гораздо динамичнее. К тому же подойти к нему четко с хвоста мешал кильватерный лепесток G-аномалии. Вообще-то на столь малых высотах запрещалось ходить на гравитонниках, но эта дуэль велась не по правилам…

Эта дуэль была настоящим вызовом не только для тщеславного пилота, но и для дерзкого, циничного человека, живущего внутри. Плохого человека… Если он сможет уничтожить искусного противника на «Мазурике», то выйти на основную цель не составит никакого труда.

— Не уйдешь, — процедил Егор сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как пьянящая струйка обогащенного кислородом воздуха холодит щеку. — Ты слишком благородный, чтобы со мной тягаться.

Он дернул большим пальцем, и сигнал через сенсоры в перчатках передался всему телу корабля. Многотонная махина резко ушла влево. Ребристый горизонт на мгновение завалился в противоположную сторону. Противно загудели контроллеры компенсатора. Кромка ближайшего кратера превратилась в лиловый призрак, срезанная гравитонным «выхлопом».

Противник не купился на обманный маневр. Его «Мазурик», почти не снижая скорости, заложил вираж и по гигантской дуге развернулся. Набрал высоту и стал заходить на атаку. По глиссаде – сверху вниз.

— Непуганый ты до сих пор, старлей, — прокомментировал Егор, усмехнувшись. — Ничего. Испугаем.

Он отключил гравитонные ускорители, на маневровых жидкостниках неторопливо вывел корабль на середину чаши древнего кратера и завис метрах в пятистах над поверхностью. Теперь у него осталось не больше минуты для осуществления безумного плана. Именно столько понадобится противнику, чтобы выйти на расстояние эффективного поражения рентгеновских лазеров.

Егор несколькими движениями пальцев дезактивировал компенсатор. Контроллеры жалобно стихли. Остался только равномерный гул плазмы, вырывающейся из сопел вертикально вниз, и стук крови в висках.

— Лабур, — донесся в наушниках растерянный голос диспетчера тренировочного центра, — на твоем борту непредвиденная ситуация. Отключены компенсаторы ускорения. Объясни свои действия.

— Тебя мое горе, что ли, волнует? — грубо отозвался Егор, выводя на экран расчетные данные по вероятным траекториям.

— Меня волнует миллиард евро, которым ты сейчас управляешь!

— Пусть тебя лучше заботит успех выполнения боевой тренировочной миссии, на которую меня поставило твое командование. А я, между прочим, об этом не просил.

— Приказываю немедленно активировать компенсаторы! — В голосе диспа послышались панические нотки. Еще бы! Ему погоны свинтят вместе с башкой, если пилот вдруг потеряет сознание от перегрузок, а корабль испарится, врезавшись в лунные скалы.

— А ты меня заставь, — едко посоветовал Егор, переводя машину полностью на ручное управление. Теперь из ЦУПа полигона корабль не контролировался.

Оставалось секунд тридцать до боевого сближения.

Противник слегка снизил скорость, тоже, видимо, не понимая, что задумал Лабур.

— Младший лейтенант Лабур! Немедленно переведи управление всеми бортовыми системами в режим автопилота! — Это уже крикнул в эфир контр-адмирал Рух. — Я тебя сгною, если не подчинишься!

— У меня приказ: устранить помехи и уничтожить учебную цель. — Егор уменьшил тягу маневровых. Корабль стал плавно снижаться.

— Какие, на хер, помехи, педрила?! — взвыл Рух. — Живо врубай компенсаторы и выводи борт на стационарную орбиту! Иначе…

— Что – иначе? Пристрелишь? Не выйдет. Ни из чего тебе меня теперь не достать.

Противник продолжал сближение, но снова ощутимо сбросил скорость. До входа в сферу действия лазеров у него оставалось секунд десять-пятнадцать. Да вот только Егор даже не повернул рентгены в его сторону.

Со стороны действия младшего лейтенанта казались безбашенными.

— Ты рехнулся, Лабур? Что ты творишь? Я ж тебя заживо могу спалить, — дрогнувшим баритоном спросил Баюсов. Именно он был противником Егора в этой дуэли.

— Я предупреждал, не подпускай ведомых слишком близко, — медленно проговорил Егор, разворачивая корабль на сто восемьдесят градусов и закрывая глаза.

— Отставить атаку! — заорал Рух. — Баюсов, отставить, слышишь?!

Баюсов тупо глядел на радар, где красной точкой мерцал борт Лабура у самой границы зоны поражения лазерных орудий. Он даже не успел понять, что произошло в следующий момент…

Корабль Егора висел неподвижно. Он был направлен кормой строго к приближающемуся «Мазурику»…

Лиловое марево гравитонного «выхлопа» на долю секунды вырвалось из фокусирующих зон маршевого двигателя. И беспощадным кильватерным скальпелем исполосовало истребитель Баюсова в нейтринное месиво.

Просто и незатейливо.

Чудовищное ускорение втрамбовало Егора в амортизирующее кресло, ломая кости и разрывая мышцы. В последнее мгновение он успел врубить автопилот, который тут же отключил гравитонник, активировал компенсаторы, выровнял корабль и послал команду на процессор медсистемы скафандра. Инъекторы впрыснули в кровь стимуляторы, а ультразвуковой ин-массажер принялся бережно приводить растерзанные ткани в порядок.

Кровавая пелена перед глазами постепенно спадала, и через некоторое время Егор стал различать контуры лунной поверхности. Взгляд никак не хотел фокусироваться – по всей видимости, зверская пиковая перегрузка деформировала хрусталик или повредила целостность сетчатки.

— Это не беда, подлечимся, — еле ворочая языком, просипел Егор. Не услышал сам себя. Из ушей текли по шее теплые струйки крови. — А теперь, когда помехи устранены, можно спокойненько уничтожить учебную цель…

В эфире, где-то невообразимо далеко, на грани восприятия, перемешались десятки голосов. Рух, диспетчеры, техники, федералы и, кажется, даже какая-то большая шишка из СКВП… Но это уже не имело ровно никакого значения для Лабура. В мыслях бывшего кавторанга царила тихая безмятежность. И, несмотря на то, что несколько костей были наверняка сломаны, а микроскопические кровоизлияния поразили все органы изнутри, чувствовал он себя на редкость прекрасно.

Плохой человек сейчас ликовал и трепетал от восторга. Ведь он доказал свое превосходство над таким хорошим и благородным противником.

Егор совершил то, на что до сего момента не решался еще ни один пилот из обеих Солнечных: включил маршевые гравитонники без компенсаторов ускорения.

А главное – умудрился после этого выжить.

Дуэль была выиграна.

* * *

Биогель приятно холодил кожу. Слегка пошевелив рукой или ногой, можно было ощутить в меру упругую суспензию, обволакивающую тело. Питательные вещества проникали прямо через поры и быстро заживляли поверхностные микротравмы, восстанавливали целостность эпидермиса, пресекали воспалительные процессы.

Во всем лунном госпитале насчитывалось не более десятка палат для интенсивной регенерации – да и те всегда оставались свободными. Они были созданы на случай войны, чтобы раненые пилоты могли как можно скорее восстановиться и вернуться в строй. Только вот пилоты редко возвращались из боя ранеными. Как правило, они либо одерживали победу над противником и оставались практическими здоровыми, либо… не возвращались вовсе. К тому же основные столкновения случались далеко отсюда, возле Марса, а в тех краях было предостаточно своих госпиталей…

Теперь одну из таких палат занимал Лабур.

После того как он поразил основную учебную цель и привел корабль на стартовую площадку, организм не выдержал, и Егор все-таки потерял сознание. Техники, брезгливо морщась, выволокли обмякшее тело из скафандра, водрузили на носилки и передали медикам.

Лабур пришел в себя лишь спустя сутки. За это время ему успели сделать две операции по сращиванию костей и нанопротезированию тканей. Военные хирурги доложили Руху, что жизни и здоровью пациента ничто не угрожает, и констатировали единственный факт: «придурку неимоверно повезло». Если б гравитонник работал еще полсекунды, то организм оказался бы негоден даже на запчасти. А так – отделался небольшими физическими повреждениями и чудовищной нагрузкой на нервную и эндокринную системы…

Вера сидела возле центрального терминала блока регенерации и задумчиво глядела, как на растре монитора высвечивается кривая стазиса внутренних кровоизлияний.

— Что ты наделал? — наконец спросила она.

Лабур поколыхался в растворе.

— Выполнил первичный приказ. Устранил помехи и уничтожил основную цель.

— Человек – не помеха, Егор…

— Это – как посмотреть.

— Ты понимаешь, что тебе светит трибунал?

— А он мне уже давно светит.

— Раньше – была ерунда. А теперь тебе предъявят обвинение в преднамеренном убийстве офицера при исполнении им служебных обязанностей.

— Я выполнял учебно-боевую задачу. Единственное, что мне могут впаять, так это неподчинение приказу диспетчера включить компенсаторы. Но сей факт заведомо не мог принести ущерба никому, кроме меня самого. Ну максимум – пришьют неоправданный риск при управлении казенным кораблем. Больше прямых приказов я не получал. А этот ваш психопат Рух только орал всякую брань в эфир. Слова «приказ» я от него не слышал. Можете логи чекнуть. Хотя вы наверняка уже все сто раз проверили… Поэтому хватит мне канифолить мозги фальсификационными обвинениями.

— Ты убил человека. — Вера продолжала смотреть на растровую пленку, где появилась цифровая панель управления подачей раствора глюкозы в кровь через систему. Автоматика делала все исправно, но медперсонал при необходимости мог вносить коррективы в величины объемных долей препаратов. — Эта была учебная миссия, во время которой ты не имел никакого права использовать боевые орудия. Даже на рентгенах стояли заглушки…

— А я и не использовал боевые орудия. Я нашел нестандартное решение.

Вера промолчала. На экране в режиме ожидания застыли цифры, отражающие объем препаратов. До срабатывания автоматики оставалось около минуты. В течение этого времени можно было внести поправки…

— Я не идиот, Вера, — сказал Лабур, приподняв голову над краем ванной. По его жилистой шее стекали тягучие капли прозрачного биогеля. — Командование СКВП готовит какую-то очень серьезную операцию. Им нужны пилоты. Не просто пилоты, а космонавты высочайшего класса. Асы. Вот зачем проводятся эти дурацкие учения. Я ведь прав, а, Вера?

Она медленно перевела взгляд на мужа.

Глубоко вдохнула, прежде чем принять окончательное решение.

Затем достала из сумочки постановщик помех, который полагалось иметь всем оперативным сотрудникам ФСБ. Установила на уровень максимального подавления. По монитору побежали сполохи и рябь.

Следящие камеры, установленные в палате, теперь передавали на секьюрити-комп сплошную муть.

Егор с интересом наблюдал за ее действиями.

— Ты даже представить себе не можешь, насколько серьезна операция, ради которой собрали лучших пилотов со всей Солнечной, — сказала Вера, касаясь сенсоров на центральном терминале системы регенерации. — Многие из вас – настоящее отребье. Но по-настоящему опасен лишь ты.

— Да ну? Ты всерьез считаешь, что аз есьм зло во плоти? Да я трижды добрее всех твоих коллег, вместе взятых…

— Зачем ты убил Баюсова?

— Он мешал мне. Вот и все, Вера. Старлей, конечно, не особенно нравился мне как командир и человек. Но в том бою не было ничего личного. Честная дуэль. Кто-то должен был уступить. Я просто оказался умнее.

— А если тебе помешают два человека?

— Все зависит от конечной цели.

— А если тысяча?

— Любезная моя благоверная женушка, я не палач, — улыбнулся Егор. — Я плохой человек. Но не палач. И все моральные принципы и квоты милосердия испокон веков упирались лишь в вопрос стоимости счастья. Причем как ни смешно это звучит – зачастую не своего счастья. Ведь Македонский, Иван Грозный или Гитлер не были садистами, как считают многие кретины-историки. Они просто знали цену своей конечной цели. Плохие люди с убеждениями и желанием поменять хоть что-то в этом мире, утопающем в тератоннах собственного говнища. А так называемые «хорошие люди» – напротив: упорно продолжали топить бедный захлебывающийся мир.

— Ты не судия.

— О! Упаси вакуум от такой участи! Я устал тебе повторять… я совершенно обыкновенный плохой человек.

— Мощности оружия, которое будет установлено на борту флагманского корабля, достаточно для уничтожения небольшой планеты. Цель миссии – демонстрация силы. Лишь демонстрация, Егор. А если ты вдруг окажешься перед выбором, держа руку на пусковой панели, то совершенно не известно, на что хватит твоей больной фантазии.

Лабур почти наполовину вылез из ванной. Дальше подняться ему мешала трубка системы с длинной иглой, введенной в вену на локтевом сгибе.

— Что ты там делаешь?

Вера проигнорировала вопрос.

— Я не только офицер службы космической безопасности. Я еще и твоя жена… до сих пор. И хочу выполнить сразу два долга. Перед обществом и перед самой собой.

— Ни фига себе! Да ты стала натуральным демагогом…

Вера отключила автоматический режим подачи препаратов. И поставила в таблице флажок напротив строки: «морфин». Увеличила концентрацию вдесятеро. Экран немедленно загорелся красной предупредительной надписью: «Назначенная доза смертельна. Невозможно запустить программу. Рекомендовано снизить дозу». Вера вышла в подменю командной строки и ввела длинную цепочку операторов и числовых значений. На экране мелькнуло: «Ограничитель разблокирован системным администратором. Внимание! Нарушена структура ядра системы! Нарушена целостность ядра! Аварийный перезапуск через 45 секунд… 44… 43…»

— Два долга? — настороженно уточнил Егор. Монитор был развернут к нему тыльной стороной, и он не мог видеть, что на нем высвечивается.

Зато Лабур прекрасно видел странный взгляд жены.

— Два долга, Егор, — кивнула она, занося палец над помигивающим алой подсветкой сенсором, стартующим ввод препарата. — Давно нужно было это сделать. Я боялась. Не верила, что ты окончательно превратился в чудовище.

«34… 33… 32…»

— Это я превратился в чудовище? — взвился Лабур, силясь разглядеть, что на экране. — Ты крупно ошибаешься, ненаглядная! Это мир обезумел! А такие, как я, — скудные остатки здравомыслящих особей…

— Возможно, я и впрямь ошибаюсь, — перебила она. — Но я все же исполню два этих долга, пока не поздно. Первый – избавлю общество от угрозы…

— Какое общество? От какой угрозы? Что за подростковый пафос ты несешь, тюкнутая службистами идиотка? Разуй свои кукольные глазки! Все вокруг давно рухнуло!

— Еще нет. Но такие, как ты… здравомыслящие особи… могут одним нажатием на гашетку отправить в небытие пару миллионов людей.

«20… 19… 18…»

В глазах Егора мелькнул испуг. Он осторожно потрогал трубку возле локтя, по которой ползла змейка прозрачной жидкости. Растерянно поморгал и попытался пережать пальцами упругую пластмассу.

Жидкость достигла иглы и безжизненной прохладой потекла по вене.

От неожиданности он даже не догадался просто-напросто вырвать трубку из руки…

— А второй долг – перед самой собой, — сказала Вера, продолжая по инерции давить на мерцающий сенсор. — Я давно хотела потребовать суд расторгнуть наши супружеские отношения. Теперь это будет сделать гораздо проще.

«7… 6… Закройте все приложения. Аварийный перезапуск через 5 секунд… 4…»

Егор наконец вышел из ступора.

Он рванул трубку со всей дури. Отшвырнул от себя толстую иглу. Перехватил руку выше локтя, словно хотел задержать кровь, несущую к сердцу смертельную дозу морфийного блаженства.

— Глупая сучка…

«2… 1…»

Изображение на растре дернулось и исчезло.

Егор увидел сквозь наползающую на сознание пелену, как в палату врываются врачи и отшвыривают улыбающуюся Веру от перезапущенного терминала.

— Считай это моим заявлением на развод, — донесся ее голос. Раскатистый, словно во сне. Он ведь так часто видел ее во сне все эти годы…

— Перекачку! Срочно! — закричал кто-то в белом халате. — Дефибрилл… куба тетрахл… останавлива…

Биогель приятно холодит кожу.

Эти елейные прикосновения похожи на шепот вакуума за бортом во время долгого патрульного рейда. Складывается ощущение, будто кто-то хочет донести из межзвездной пустоты нечто важное, посылая в эфир сигнал на запредельной частоте.

А мы его не слышим. И даже ежесуточные три минуты тишины не позволяют пилотам и диспетчерам уловить далекий голос, несущийся из глубин космоса…

Внезапно Егор почувствовал боль. Резкую обжигающую боль, раздирающую тело изнутри, комкающую гербарий из нервов и артерий! Такое спокойное миг назад пространство дохнуло жаром, опалившим волосы, брови, ресницы и моментально помутившим рассудок.

А затем он увидел перед собой двойную звезду… Так близко, что нестерпимый свет мгновенно ослепил его.

— …еще полтора…

Звезда пылала в стылой пустоте двойным маяком.

Одно солнце стремительно сближалось с другим, несущимся навстречу.

И девятнадцать миллиардов душ готовы были вспыхнуть в этом неминуемом аду.

 

Глава 6

Допуск соответствия

Солнечная система X. Граница сферы нейтралитета

Переучиваться всегда трудно. Гораздо проще постигать азы мастерства с нуля, когда приобретенные ранее навыки не довлеют над сознанием и рефлексами и не приходится ломать старое для постижения нового.

Когда Стасу сообщили, что ему предстоит управлять боевой машиной, он был ошарашен.

Обычно военные пилоты готовились годами в училищах, проходили подготовку в различных учебных центрах сначала на Земле, а затем в космосе под чутким контролем санкционеров. Курсанты изучали устройство конкретной машины, на которой предстояло летать, тактику ведения атмосферного и пространственного боя, военное ремесло, психологию, спецнавигацию и кучу других предметов. А главное – практика и еще раз практика. Тренажеры, бесконечные летные часы с инструктором и без, отработка действий в чрезвычайных ситуациях…

Но чтобы взять и посадить за неделю гражданского пилота – пусть даже опытного и хорошо обучаемого – за штурвал боевого истребителя… К тому же – не просто пилота, а бывшего антисоца с незавидным прошлым…

Нонсенс. Если не элементарная глупость со стороны командования…

После нескольких серьезных столкновений с Игреками возле Сатурна их с Уинделом перевели на борт ударного авианосца «Данихнов». Ученого упекли в один из многочисленных «ящиков» – закрытых исследовательских лабораторий, а Стаса передали в ведомство отдельного гвардейского авиакрыла российского сектора СКО.

Нонсенс? Однозначно.

Его несколько часов мурыжили санкционеры-безопасники, прессовали военные, обрабатывали психологи, а затем сообщили, что он зачислен в спецгруппу пилотов, среди которых оказалось еще несколько бывших гражданских. Именно бывших, потому что в течение суток их представили к званию младших лейтенантов российского сектора СКО, подвели под присягу и навинтили погоны. Разве что обмыть не дали.

Нонсенс? Еще какой, блин! В течение каких-то двадцати четырех часов ты курсант, а потом – бах! — и уже офицер. Получи, распишись, запей…

Но главное – другое. Фамилия Стаса ни у кого не вызвала подозрения. Словно бы все санкциры вдруг махом забыли, что он был по самые уши замешан в нацбезовских делах, уличен в связях с запятнавшими себя военными и вообще числился первым незапланированным гостем в Солнечной Y, которого извлекали с сопредельной территории с такой помпой, что аж спровоцировали предпосылки к глобальному конфликту… Ничего этого будто бы никогда не происходило. Во время допросов, тестов, медицинских и социальных проверок ни один санкцир и слова касательно сих прошлых заслуг Стаса не проронил. Лишь пару раз его пожурили за пребывание в комплексе для душевнобольных на Хароне, старательно обходя особые условия, причины и обстоятельства, из-за стечения которых, собственно, Нужный с Уинделом и загремели на зону.

Уж слишком все получилось просто: отсидка, бунт сомнительной случайности, спасение, зачистка по схеме G-нуль и прямая вербовка в регулярную армию, к тому же не абы куда, а в элитное боевое подразделение.

Не странно ли? Упрятать на задворки системы, а затем в один момент реабилитировать и, как говорится, позволить проявить себя на самом острие миротворческой миссии…

Что-то многовато здесь было притянуто за уши. Ох, многовато.

Но у Стаса имелся свой интерес и мотивы для того, чтобы попасть в состав экспедиции в соседнюю Солнечную систему, к варварам Игрекам. Ведь он так и не разобрался в своих чувствах к Вере. Ему необходимо было поставить точку в полупризрачном прошлом. Там осталась целая жизнь для другого Стаса, погибшего, когда сам он впервые вошел в Точку. И… что-то еще… осталось. Что-то не до конца понятое.

Иначе не получалось. Нечто в самом глубоком месте грудной клетки не желало успокаиваться. Никак.

Да и этот последний разговор с Жаквином в кают-компании… Какого черта пьяному ученому вздумалось делиться своими жутковатыми домыслами о том, куда понеслись обе звезды? Воистину: меньше знаешь – спокойнее вакуум души.

Теперь же душевный и телесный покой для Стаса был надолго заказан…

Возле Марса «Данихнов» лег в дрейф на высокой орбите, и жизнь на авианосце закипела с удвоенной силой.

Не успев толком опомниться после нудных бесед с санкцирами-безопасниками, Нужный оказался в учебном центре гигантского корабля вместе с десятком таких же «мазутов», как и он сам. И вот здесь за курсантов взялись всерьез. Капитан третьего ранга Тюльпин с первых же минут объяснил новоиспеченным офицерам флота, кто они такие и где их место…

— Меня не волнует, как вас звали мамочки, очередные женушки и санкционеры, — отчеканил он, прохаживаясь перед строем и улыбаясь, словно гугенот, трижды переживший Варфоломеевскую ночь. — Теперь у вас нет паспортных карточек. У вас нет фамилий. У вас нет прав на социальные санкции. У вас нет протекции Земли. Теперь у вас есть только имена. И мне плевать, что у некоторых они одинаковые. Вот такая вот тяга.

— Разрешите обратиться, — сказал один из новобранцев, скосив на каптри глаза.

— Рискни. — Тюльпин остановился и хищно обернулся.

— Мы с ребятами поболтали немного в хозо, познакомились, когда форму получали… Среди нас нет никого с одинаковыми именами.

Тюльпин приблизился к смельчаку и долго смотрел на него в упор, трогая языком поочередно то левый верхний клык, то правый. От его кителя пахло чудовищной смесью дорогого табака и машинного масла.

— Обязательно будут, — произнес он наконец. — Вот тебя собьют, гражданская упырятина, и место твое займет другая упырятина. И так далее. Поверь мне: война – это процесс, который, так или иначе, перемешивает кадры. Личный состав постоянно меняется. Качественно. А моя задача: следить, чтобы он в вашей доблестной группе оставался неизменен количественно. Так что, любезные, тяга следующая: тезки в составе вашей эскадрильи непременно обнаружатся. Рано или поздно. Все просто: гибель слабейших и тервер. Ляг.

— Не понял…

— Упор лежа! — громко засопев, скомандовал каптри. — Двадцать отжиманий!

Выскочка упал и отжался.

— Вернуться в строй. — Тюльпин уселся на единственный стул в тренировочном зале УЦ и хмуро оглядел своих подопечных. — Что, любезные касатики, приступим к освоению курса молодого бойца или сначала искурим ароматного бамбуку?

— Приступим к освоению курса молодого бойца, — вразнобой отозвался строй.

— Дружнее, уважаемые.

— Приступим к освоению курса молодого бойца!

— Лучше. Гораздо лучше. — Каптри извлек из кармана кителя кисет с табаком и миниатюрную трубочку. Принялся забивать. — Вас собрали здесь и навинтили младлейские звезды не просто так. Вы лучшие гражданские пилоты системы, которых удалось отыскать в кратчайшие сроки, предусмотренные операцией «Рекрут». Предупреждаю дебильный вопрос: а что, военных пилотов мало? Да. Мало. Хороших специалистов и офицеров всегда мало. Вот вас и вытащили из мазутных гадюшников, потому что вы лучшие. Но. — Тюльпин дидактически помолчал. Чиркнул спичкой. Попыхтел трубкой. — С этого мига забудьте свое гражданское прошлое. Ибо вам, ненаглядные, придется основательно оскотиниться.

И началось.

Переучиваться с транспортника на военного пилота оказалось гораздо сложнее, чем Стас мог себе представить. Гораздо, гораздо сложнее. Последующие несколько дней обернулись сущим адом даже для него, отмахавшего полгода на «Хароне-зеро»…

Сначала их почти сутки гоняли на тренажерах. Имитационные капсулы, связанные друг с другом в единую сетку под контролем сервера-инструктора, позволяли постигать навыки быстро и эффективно. Учебные программы менялись на симулятивные, атмосферные на пространственные, простые на сложные, индивидуальные на командные… И так по кругу. Все это дело проходило под неполным гипнотическим воздействием для наилучшего усвоения. Иначе бы – даже с учетом самых лучших санкциров-инструкторов и современного учебного ПО – для прохождения курса пилотам потребовалось бы не меньше пары месяцев…

Мозги такое интенсивное информационное месиво сушило капитально, зато материал прочно и сердито засаживался в подкорку обучаемого с грацией железнодорожного костыля, вколачиваемого кувалдой в шпалу.

А во время получасовых перерывов вместо кофе и бутербродов младлеи получали хорошую порцию теории. Им вбивали основы тактики ведения боя в ближнем космосе и азы пиковой психологии. Пичкали инфой по всем известным типам и классам военных кораблей нашего флота, трамбовали в мозг ТТХ шаттлов дружественных держав и особенности тактических маневров соединений противника… Учили ориентироваться в навигационной сетке и делились маленькими профессиональными хитростями, не раз спасавшими жизнь не только курсантам-желторотикам, но и асам.

Цифры перемешивались в сознании с буквами, схемами, картами, 3D-образами, потоками битов и байтов. Пальцы болели от постоянного контакта с сенсорами тренажеров. Вегетативная, эндокринная и нервная системы балансировали на пределе истощения. Мышцы, стимулируемые электродами и химией, превращались в прочные жгуты, натянутые до одури и время от времени прошибаемые тиком. Перед глазами плыли прицельные тригономы, голографические изображения основных узлов истребителя, схемы боевых построений по звеньям и парам, пункты психоконтактного параграфа из общих положений последнего военного циркуляра, применяемого к космическим силам Игреков, перечень внешнеполитических и дипломатических санкций, клеммы в редукторе основного энергоблока сверхмалого истребителя-перехватчика «Комар», правила экстренного вызова спасательного корабля при боевом катапультировании, разновидности тепловых ловушек и ложных целей для ракет класса анти-М…

Через двадцать с лишним часов, когда время уже превратилось в болезненный для разума и печенки кисель из неимоверно медленно меняющихся цифр на часах, Тюльпин собрал группу в «учебке» и построил измочаленных в лапшу младлеев для разбора полетов. В прямом и переносном смыслах.

Пыхнув трубочкой, он разнес аромат табака и сакуры по помещению.

— Вы обречены на провал. Вас ждет скорая и непочетная кончина в вакууме.

Строй не шелохнулся. За прошедшие часы каптри сумел отжиманотерапией установить железную дисциплину среди подчиненных.

— Лоботрясы.

Тишина. Едва слышное сопение смертельно уставших пилотов.

— Санкции на жратву не получите.

И вот тут один из младлеев не выдержал. Его звали Руграно – мосластый парень лет двадцати пяти из бывших «кеглевозов». Так называли в профессиональной среде привилегированных пилотов-частников, работающих на дипломатических и других шишек.

— Какото самоволивство! — брякнул он на ужасном русском, выходя из строя. — Требуй вернуть меня уно моменто на Земля!

— Легко, — согласился Тюльпин. — Упал на земля и отжался тридцать раз.

— Нет!

— О, первый бунт, — поднял брови каптри, выскребая из трубки пепел. — Резво, резво… Я думал, вы еще денек протерпите, мазутня доморощенная.

Тюльпин неторопливо поднялся со стула, потрогал языком верхние клыки – сначала левый, затем правый – и вышел в центр зала.

— Видимо, вы не совсем меня поняли, любезные, — елейным тоном обратился он к пилотам. — Тяга такая. Вас никто не спрашивал, хотите ли вы служить в армии. Ваше мнение – дерьмо. Вам приказано служить.

— Но это противоречитто санкциям на запретто…

— Раз уж ты, упырятина, вышел из строя, — перебил Тюльпин разгневанного Руграно, — то подойди сюда. Не стесняйся.

Руграно набычился, шумно задышал, но приблизился к командиру. Рядом они смотрелись несколько карикатурно: мосластый итальянец оказался ровно на голову выше каптри.

— Коммандор… — начал Руграно и получил такой зверский удар носком армейского ботинка в пах, что беззвучно сложился, словно тростинка, и остался лежать на полу.

Стас оторопело глядел, как Тюльпин достает из кармана брюк платочек и тщательно протирает свой берц. Не из-за того, конечно, что тот испачкался при ударе, а для пущего эффекта.

Строй замер на полувздохе.

Никто из пилотов не мог предположить, что командир вот так подло врежет бедолаге по мужским причиндалам. Это было где-то на грани человеческой гнусности и бесчеловечного цинизма.

Спустя минуту Руграно все же нашел в себе силы, чтобы тихонько застонать.

— Гена, Марек, Стас, — обведя младлеев взглядом, спокойным тоном произнес Тюльпин. Словно бы у его ног не корчился в судорогах человек. — Шаг вперед.

Нужный вышел из строя, краем глаза отмечая, как на полметра вышагнули еще двое: угрюмый чех Марек с аккуратными черными бакенбардами на щеках и широкоплечий украинец Геннадий.

— Вы сегодня отработали погано, — возвестил Тюльпин. — Но остальные оказались еще хуже. Поэтому вы можете сейчас отдохнуть. Шестьдесят минут. Не спать. Если кто-то из вас, упырятин, заснет, вся группа будет отжиматься до следующего великого противостояния Земли и Марса. Ясно?

— Так точно!

— Дружнее надо, дружнее… — сморщившись, вздохнул каптри. — Остальные – на тренажеры. Понятно?

Поредевший строй гаркнул нечто среднее между «есть» и «блин».

— А теперь я отвечу на вопрос, который так и мерцает в ваших тупых башках, — сказал Тюльпин, глядя на сжавшегося в комок Руграно. — Вы терзаетесь мыслью: как посмел этот бессердечный козел так подло поступить с сослуживцем? «Ведь это же мужчина! Человек, в конце концов!» – вопит ваша негодующая селезенка. Объясняю один раз, любезные упыри. Ни я, ни вы, ни другие организмы, садящиеся за штурвал боевых кораблей, не имеют с самой минуты старта ни единой человеческой санкции. Запомните это. В космосе вы – боевые единицы. Боты, которые в любой миг могут быть уничтожены ботами противника. Или принесены в жертву своими же для успешного выполнения поставленной задачи. Мне вовсе не доставило удовольствия разбивать итальянские яйца, клянусь вакуумом. Но я не испытываю угрызений совести. Знаете почему? Потому, что моя задача не сожалеть о чертовых разбитых желтках, а сделать из вас бойцов. Боевых ботов, которые сумеют в нужный момент принести победу нашему флоту. Уверенную, сокрушительную победу, а не малоубедительный пат, усекаете? Тяга, любезные, следующая. Миротворческая миссия, которую планирует организовать командование, это не баптистская прогулка с бубнами по Арбату. Это военно-дипломатическая операция невиданного размаха, во время которой потребуется повышенное внимание со стороны боевого охранения диппредставительств и прочих гражданских мазутов. А я вовсе не уверен, что Игреки с распростертыми объятиями ждут нас по ту сторону Точки, чтобы принять истинную, мать ее, веру и беспроигрышную систему санкций. И, видит вакуум, я не испытываю никакого кайфа от того, что именно мне поручено вымуштровать дюжину дырявых штафирок. Это я про вас, кстати… За полгода так называемого интенсивного урегулирования конфликта в сфере нейтралитета Игреки отправили к праотцам около пятисот наших пилотов. Российский сектор СКО лишился лучших кадров, не говоря уже о материальных потерях. Бесспорно, другие космические державы тоже пострадали. И Игрекам досталось от души. Но в данный момент сей факт мне побоку. В данный момент у меня есть приказ сделать из вашего упырского рассадника боеспособную эскадрилью. Вот такая тяга.

Руграно наконец удалось как следует вдохнуть, и он интенсивно задергался у ног Тюльпина.

— Гена, Марек, Стас – отдыхать в офицерскую. Час. Спать запрещаю, — скомандовал каптри. — Остальные – на тренажеры. Отрабатываем барраж средней орбитальной станции и сопровождение группы из четырех фрегатов. В парах. Бего-ом… марш!

Младлеи сорвались с мест. Кое-кто все же на бегу украдкой оглядывался на поверженного итальянца, вздумавшего перечить капитану третьего ранга Тюльпину. Мосластый Руграно все еще валялся в позе эмбриона на холодном полу учебного центра.

— Пойдешь в офицерскую – санкцира-медика позови, — обронил Тюльпин, подхватывая со стула свою трубочку. — А то этот итальянский мудозвон так и будет тут скулить. Протухнет еще чего доброго…

Стас так и не понял, было ли это адресовано ему или кому-то из двух других пилотов, получивших разрешение на часовой перекур.

* * *

Учебная палуба тянулась сквозь весь авианосец, условно рассекая его на две большие «лимонные дольки», приложенные друг к другу широкими краями. Коридоры ветвистой цедрой покрывали каждый из уровней исполинского корабля. А тренажерные залы и техотсеки плотно жались друг к другу продолговатыми вакуолями с приплюснутым дном.

Общая каюта сбора офицеров находилась на корме корабля. Мареку, Геннадию и Стасу пришлось топать до нее по учебной палубе из носового УЦа добрых десять минут, взбираясь и сбегая по крутым лестницам, минуя распахнутые настежь гермодвери и людные перекрестья коридоров.

Переутомление и чудовищное количество информации, пропущенное через мозги ребят за последние пару десятков часов, давали о себе знать: не хотелось обсуждать тренировки, не хотелось делиться впечатлениями, не хотелось мыслить. Хотелось жрать и спать. А еще – сорвать с шеи собственную башку и выкинуть через грузовой шлюз подальше в космос, чтобы остаточная боль от воздействия гипнополя перестала пульсировать в висках…

Пошатываясь от усталости, Нужный переступил через высокий комингс и огляделся.

Назвав сие помещение громким словом «офицерская», кто-то явно дал ему нехилую фору.

Посреди квадратного, двадцать на двадцать, зала с невысоким потолком располагался ряд разномастных пилотских амортизационных кресел, некогда выдранных с корнем из кокпитов списанных шаттлов и теперь кое-как привинченных к полу. Вокруг этой анфилады были расставлены импровизированные столики из перевернутых вверх дном топливных бочек. В дальнем конце помещения уровень пола поднимался, и там лежало несколько старых алюминиевых шкафов, отгораживая то ли сцену, то ли барную стойку. Возле одной из стен на сальных инженерных табуретках рядком стояли: духовой шкаф, микроволновка, пара миниатюрных холодильников, наполовину разобранная посудомоечная машина, корпус сервера и чья-то вешалка с вывернутым наизнанку мундиром. Тугой удав перекрученных проводов тянулся к линейке многофункциональных розеток. Многие предметы не были должным образом закреплены и при аварийном сбое общих или палубных компенсаторов грозили сорваться со своих мест и полететь черт-те куда.

Под потолком на кронштейнах топорщились два растровых экрана, развернутых в противоположные стороны. Динамики висели рядом.

По солярному каналу крутили рекламные ролики Игреков, перехваченные несколько месяцев назад. Полуголая девица доверительно улыбалась и тараторила зачины и слоганы на английском, тыча в зрителей пачкой с маргарином…

Какого-нибудь изнеженного московского санкционера из кухонно-бытового, телекоммуникационного или жилищнораздельного комплекса при виде этой офицерской комнаты на боевом корабле, пожалуй, кондратий бы тяпнул.

Народу было немного: по бортовому времени приближалась полночь.

— Спать нельзя, — пробурчал Геннадий. — Что здесь делать-то?

— Отдыхать, — пожал плечами Марек. Чех вполне сносно говорил по-русски.

— Как отдыхать? Санкции на очередную жену никто не даст. Да и нет здесь баб нормальных. Мне взаимный допуск 4-А нужен…

— Тебе обязательно жена для отдыха нужна? — почесывая бакенбарды, спросил Марек.

— Почему же. Не обязательно. Можно поспать еще вволю. Или выпить.

— А говорить?

— С кем? — Геннадий непонимающе уставился на чеха. — Я ж не восточный, чтобы лясы точить про американские демократические санкции. Я из Харькова. У нас же теперь страна какая – на западе росукраинцы, на востоке евроатлантики.

— А я вообще не с Земли. Родился на орбитальной станции…

— Молодец. — Геннадий внезапно потерял к Мареку интерес и толкнул в плечо Стаса. — А ты?

— Из Москвы, — неохотно ответил Нужный, направляясь к микроволновке.

— У-у… Москаль. Чего ж тебя в космос занесло?

— «Трансвакуум». Среднетоннажники пилотировал.

— «Пеликаны», — кивнул Геннадий, заглядывая в один из холодильников. — Хорошая работа. Непыльная. Да и «Трансвакуум» – контора знатная. А вот вишь ты, как все обернулось-то. Неказисто.

Стас не отреагировал. Хоть Геннадий и признавал себя западником, но определенная враждебность к русским все равно в нем ощущалась. Правильно: ассимилировать их ассимилировали, а за кордон к зажиточным москалям не пустили.

Ни в холодильниках, ни в микроволновке, ни в духовке продуктов обнаружить не удалось. А санкции на жратву в столовой Тюльпин так и не соизволил дать.

В креслах под экранами сидела троица офицеров с нашивками охранения российского дипкорпуса. Парни были все как на подбор: рослые, подтянутые, чисто выбритые. Они с нескрываемым презрением посматривали на измочаленных мазутов, у которых от переутомления синяки под глазами напоминали самые настоящие фингалы.

Геннадий перехватил один из таких ханжеских взглядов в свою сторону и мгновенно завелся.

— Слышь, ты, — обратился он к коротко стриженному капитан-лейтенанту, — глаза не сломаешь?

Офицер нахмурился, хотел было парировать грубость, но один из его приятелей махнул рукой, мол, «пущай бесятся, гражданские свиньи».

Но широкоплечий Геннадий уже почувствовал безнаказанность собственного хамства. А зря, ох зря…

— Эй, братан, — обратился он к капитан-лейтенанту, подходя ближе, — поделись пайкой. А то нас командир погонял, а санкции на жратву так и не дал.

— Знаешь, что такое аннулингус? — поинтересовался капитан-лейтенант у украинца, не вставая со своего кресла и продолжая тянуть через трубочку фруктовый сок.

Стас аж приствистнул – на «Хароне-зеро» за такие слова убили бы на месте. Марек устало вздохнул и отошел в сторону, разумно решив пока не вмешиваться в склоку.

Геннадий же остановился как вкопанный.

— Как ты сказал? Не расслышал, извини… — тихонько уточнил он.

— Аннулингус, — четко повторил каплейт с холеным мурлом.

— А-а… — поигрывая желваками, оскалился Геннадий. — Понял. Конечно, знаю. Это если ты мне побреешь зад своим острым языком, когда я сделаю вот так!

Он ловко вжикнул молнией на форменных брюках, стянул их до колен вместе с трусами и развернулся голым гузном к обомлевшему капитан-лейтенанту.

Нужный не ожидал такой прыти от неуклюжего на вид украинца.

Некоторые посетители офицерской заржали, привлеченные веселым спектаклем с мужской обнаженкой и явным заделом на хорошую драку.

— Полужопия раздвинуть, чтоб удобней было? — уточнил Геннадий через плечо.

Фраза послужила последней каплей в чаше напряженной обстановки.

Она одновременно вывела замерших спецназовцев дипкорпуса из ступора и ввергла их в крайнюю степень бешенства.

Каплейт вскочил и попытался с размаху зарядить ботинком по бледной заднице Геннадия, промахнулся и пролетел мимо. Но резко развернулся и с разгону всадил тому зверский апперкот в печень. Украинец ойкнул, но не потерялся. Он проворно натянул штаны и мощно двинул противнику локтем по носу, ломая хрящи и отправляя каплейта в глубокий нокдаун.

Двое других спецназовцев тут же профессионально скрутили Геннадия и нагрузили его серией болезненных ударов по брюху и почкам. Марек приблизился было к ним, чтобы хоть как-то помочь сослуживцу, но усталость взяла свое: он споткнулся о кабель на полу и щучкой полетел между креслами, с грохотом увлекая за собой одну из микроволновок.

Стас с разбегу врезался в одного из спецназовцев, чем заставил того отвлечься и слегка ослабить хватку. Геннадию такой ошибки оказалось достаточно. Он высвободил руку, и громила получил такой страшный удар снизу в челюсть, что даже немного подпрыгнул на месте, прежде чем завалиться навзничь без сознания…

С противоположного конца офицерской наконец подоспели еще несколько человек и, основательно оттоптав валяющемуся Мареку конечности, включились в потасовку, не особенно разбираясь – где свои, а где чужие.

Двое патрульных из службы внутренней безопасности авианосца уже спешили к общей куче, держа наготове шокеры, но на их пути неожиданно возник рослый парень с выдранным из пола амортизационным креслом. Еще бы чуть-чуть, и ребятам бы раскроило черепа жесткой спинкой с анатомическими ребрами прочности, но они успели затормозить и отпрянуть. Кресло полетело в сторону, рослый парень тоже не удержался на ногах и ушел по глиссаде точно в посудомоечную машину.

Стас подхватил пустую топливную бочку – оружие не смертельное, но довольно тяжелое и эффективное в борьбе с несколькими противниками. Размахнувшись, он обрушил ее на голову одного из офицеров, подоспевших на выручку спецназовской троице. Тот картинно развернулся к Стасу лицом, будто репетировал сцену из дешевого фильма про ковбоев, и лишь после этого рухнул ничком, заставив Нужного попятиться.

Окровавленная физиономия поверженного супостата показалась ему смутно знакомой, но проверять времени не было…

Очухался каплейт.

Он длинным прыжком сбил с ног Геннадия, ударив украинца под колени, и оба покатились по полу, сцепившись в невообразимый человеческий комок. По пути к стене они сшибли несколько человек и опрокинули системный блок, путаясь в проводах.

Проклятия и угрозы сыпались во все стороны. Грамотный, виртуозный мат поражал своей уместностью. Из динамиков слышался очередной рекламный слоган какой-то грузовой компании Игреков: «Торговое эмбарго – не для нашего флэш-карго!»

— Да мы ваще – лучшие пилоты системы, педрилка картонная! — взревел тем временем Геннадий, подминая под себя капитан-лейтенанта. — Тебе за каждый синяк на моей ценной тушке командование по звезде свинтит… Ой, ёпть, больно ж…

Нужный рванулся на помощь Геннадию, которого каплейт все же умудрился скинуть с себя и теперь самозабвенно дубасил ногами. Но на полпути Стас услышал громкий хлопок и ощутил чудовищный удар в филейную часть, который не просто сбил его с ног, а в буквальном смысле швырнул на спецназовца, выгнув членом вперед. Второй удар пришелся в правое плечо и оказался еще более болезненным. Рядом завопил сложившийся пополам Марек, сыпанул исками пробитый насквозь растровый экран…

К тому времени, когда Стас приземлился на пол, он почти потерял сознание от болевого шока. Перед глазами пылала лиловая муть, уши заложило от нарастающего грохота, в голове шумела единственная мысль: «Неужто какой-то кретин открыл стрельбу?…»

Третий раз Стаса ударило в грудь. И он благополучно вырубился.

* * *

— Вы что, упырятина гражданская, совсем офонарели? — спросил Тюльпин, входя в разгромленную офицерскую. — Вконец тягу потеряли, штафирки рваные! Сальники дырявые! Через шлюз пропущу собак чахлых! Гравитонником по гениталиям отпрессую…

Капитан третьего ранга еще с минуту яростно размахивал зажатой в руке курительной трубочкой и сыпал узкопрофильными ругательствами. После чего вдруг заткнулся и, привычно потрогав языком верхние клыки, обвел оценивающим взглядом всех виновников масштабного побоища.

А поглядеть было на что.

Троица из охранения дипкорпуса теперь смотрелась не манерно и угрожающе, а, в лучшем случае, незаслуженно униженно. Капитан-лейтенант прикладывал платок к разбитому носу, отмахиваясь от назойливого санкцира-медика, который порывался осмотреть его. Двое других спецназовцев вообще еле держались на ногах после знакомства с увесистыми украинскими кулаками. Сам Геннадий, впрочем, тоже являл собой удручающее зрелище: пара серьезных ссадин на лице, не считая заплывшего глаза, разодранный до пупа китель и заляпанные кровью брюки. Марек пострадал меньше, но и у него вид был изрядно помятый, а отдавленную правую ногу чеху приходилось держать практически на весу. Нужный в драке почти не получил увечий, зато ему досталось аж три пули из травматика: в грудь, плечо и задницу. Места, куда угодили заряды, уже отходили от онемения и начинали дико болеть. Синячищи формировались знатные: бордово-фиолетовые, диаметром сантиметров по десять. Хорошо, хоть кости целы остались…

Также в офицерской присутствовали и остальные участники потасовки, невольно попавшие под раздачу. Несколько сотрудников СБ, рослый парень из инженерного батальона, двое штурманов и… Илья Шато.

Вот уж кого Стас не помышлял встретить здесь, вдали от Земли и тульского космодрома «Стратосфера», с которого полгода назад стартовал его «Ренегат» и ушел в свой злополучный рейс номер 816. Как обычный руководитель дежурной смены контроля «Трансвакуума» попал на авианосец, готовящийся принять участие в дипломатическом рейде в Солнечную Игреков, Нужный ума не мог приложить.

Неожиданная встреча отягощалась еще и тем обстоятельством, что именно Илюху Стас в горячке схватки шарахнул топливной бочкой по голове. Не зря в тот миг лицо поверженного показалось ему смутно знакомым…

— М-да. Торжество интеллекта, блин, — заключил Тюльпин. — Просто гении космоса какие-то.

Он не выдержал и улыбнулся. По-человечески – просто и открыто.

Спецназовцы угрюмо молчали и осторожно трогали синяки да царапины. Остальные тоже не спешили высказывать какие-либо мнения по поводу произошедшего.

В офицерской повисла тишина, нарушаемая лишь сиплым писком поврежденного динамика и урчанием холодильников.

— Это залет, бойцы. На «губу» бы вас отправить. Суток на трое… — мечтательно вздохнул Тюльпин, пыхая трубочкой. — Жаль, времени нет. Ладно, вроде все целы, и тяжких телесных удалось избежать. Стало быть, тяга такая: доблестные спецназовцы-дипломатчики и остальные вовлеченные в конфликт отправляются по своим делам. Командирам о случившемся сами доложите или мне помочь?

— Сами, товарищ капитан третьего ранга, — мрачно зыркнув на украинца здоровым глазом, ответил каплейт.

— Чудненько. Что касается моих архаровцев… — Тюльпин обвел взглядом Марека, Геннадия и Стаса. — Бегом в медкомплекс. Заштукатурьтесь. И пусть вам стимуляторов каких-нибудь вжарят. А через пятнадцать минут приказываю прибыть в УЦ для дальнейших тренировок. И на будущее… Ребят, если вам позволили отдохнуть, то это не значит, что нужно сразу крушить имущество и бить друг другу морды. На такие случаи у вас еще будут санкции. Все свободны.

Стас осторожно потрогал зад. Зашипел от боли: чувствительность окончательно вернулась, и вся правая ягодица превратилась в один упругий очаг боли. Грудь и плечо тоже саднили. Нужно будет попросить медиков вколоть обезболивающего…

— Вот так, значит? Сразу бочкой по балде?

Нужный не заметил, как к нему подошел Шато.

— Илюха, привет. Извини, не признал в суете. Цела думалка?

— Да цела вроде. А я тебя сразу узнал, хотел окрикнуть, да замешкался…

— Не зевай больше, — назидательно сказал Стас.

Они приветственно пожали друг другу руки. Почти хором спросили:

— Как ты?

Улыбнулись. Чиркнули взглядами.

Вообще в таких случаях между знакомыми людьми часто возникает неловкость. Давно не виделись, каждый шел своим путем, переживал какие-то события, с каждым что-то случалось – плохое и хорошее, — а потом: бац и встретились там, где вовсе не чаяли.

— У тебя статус дружбы активен? — вдруг поднял глаза Шато.

— Столько всего произошло с того момента, как ты меня в рейс выпустил… Лучше б не дал ты тогда санкцию на старт моему «Ренегату».

— Наслышан о твоем демарше. — Шато улыбнулся. — Надо же… первым вошел в Точку. Можно сказать, открыл нам врата в зеркальную систему.

Стас вздрогнул. Он вспомнил слова Уиндела о том, что Солнечные несутся в пространстве, постоянно набирая скорость. Несутся к точке начала каких-то безумных координат, чтобы столкнуться и превратиться в облако раскаленной плазмы. Вместе с уймой бедных злых людишек.

— А ты как здесь оказался? — уходя от темы, поинтересовался Нужный.

— Операция «Рекрут». Пригласили, — уклончиво ответил Илья. — Я же еще на Земле в диспетчеры перевелся. На «Стратосферу». Надоело в офисе тухнуть, смотреть на вас, пилотов, каждый день и завидовать. Хотелось поближе к небу быть. Хотя бы чуть-чуть. В пилоты не прошел, санкцию должную не получил… Вот и решил: пусть хоть диспом возьмут.

— Ты молодец. — Стас задумчиво потрогал подбородок. — Знаешь, я когда с Земли в тот раз стартовал, почему-то мысль такая все время в голове крутилась: не вернусь.

— Ну, это ты загнул, — рассмеялся Шато, хлопнув Стаса по травмированному плечу и заставив грязно выматериться от боли. — Ой, извини… Вот слетаем к Игрекам, донесем до них, что вовсе не хотим войны, предложим схемы внедрения усовершенствованных социальных моделей… И вернемся. Я попробую еще раз на пилота тесты пройти. Вдруг получится?

Стас удивленно поднял брови. Неужто Илья и впрямь верит во все, что только что озвучил?

Их взгляды встретились.

И Нужный понял: нет. Ни черта Шато не верит в благополучный исход операции колоссального масштаба, которую затеяли власти космических держав под патронажем СКО. Не верит он и в то, что вся хваленая система санкций окажется эффективна в мире Игреков – в мире похожем, как зеркальное отражение, но таком же перевернутом. И в то, что широкомасштабной войны удастся избежать, бывший руководитель дежурной смены контроля тоже не верил.

Ни на йоту.

Как, впрочем, и сам Стас.

Они оба уже переросли санкционированную планку, за которую не дозволялось смотреть рядовым гражданам их правильной и благоустроенной Солнечной. Переросли каждый по-своему: Илья в стремлении достичь звезд, а Стас – убегая от их вечного холодного однообразия.

— Знаешь, я ведь тогда будто чувствовал, что твой рейс окажется… нестандартным, — проговорил Шато. — Астроном звонил этот, как бишь его фамилия…

— Уиндел.

— О как. И тебя, стало быть, он предупреждал. — Шато удивленно выпятил нижнюю губу. Подвигал носом. — Неспокойно было, я чуял. «Эфа» на ушах стояла в тот день, много рейсов отменили. Думается, кто-то уже знал об электромагнитной аномалии за плоскостью эклиптики, в которую ты угодил и породил Точку… Не нужно было мне санкционировать тот старт.

— Не я, так другая скрепочка нашлась бы… — пробормотал Стас.

Шато не услышал его. Или счел нужным не услышать. Или сделал вид.

Не важно.

— Ты так и не ответил: у тебя статус дружбы активен?

Стас встряхнул головой, помассировал глаза.

— Нет, Илья. Не активен. Только я не смогу стать твоим другом в ближайшее время.

— Почему? — с какой-то детской обидой в голосе спросил Шато.

Стас не ответил. Он панибратски толкнул кулаком Илью в карман кителя и, прихрамывая, двинулся к коридору, ведущему в медкомплекс.

— Постой…

— Мне тренироваться надо. Извини.

— Я проверял! — крикнул ему в спину Шато. — Мы подходим по френд-допуску взаимосоответствия! Могли бы на ближайший цикл стать…

— Я тоже проверял. У нас с тобой – абсолютное расхождение. Кому ты врешь, Илья? Мне? Себе?…

— Допуски, санкции, ленточки с красными флажками… — Голос Шато дрогнул, и диспетчер замолчал. То ли не захотел показаться слабым, то ли просто испугался закончить фразу.

Стас остановился. Поморщился от подступившей изжоги и с усилием сглотнул волглую слюну.

— Нет в этой Солнечной такого допуска, которому бы я соответствовал, — не оборачиваясь, сказал он. — И никогда не было.