Через неделю после распада Братства Степан с Куклюмбером сидели на крыльце разгромленного тибетского особняка и закусывали ломтями вяленого мяса яка. Журналисту кусок в горло не лез. Он запивал кислючим морсом и постоянно морщился.

Из залы донесся хруст, и со стены внутри отвалился большой пласт треснувшей штукатурки. Даже после былых гулянок дом Братства не выглядел столь плачевно.

— Не надо было сюда идти, — нервно оглянулся бобер и перекинул из лапы в лапу небольшую динамитную шашку. — Зуб даю, здесь неспокойно. Возможно, даже засада. Глянь, как усадьбу разломали: Мох знал о местоположении штаба. Его прихвостни, поди, и разбомбили.

— Наверное, — уныло согласился Степан. Он устал и все еще волновался за маман. Накануне журналисту удалось дозвониться и коротко с ней переговорить, но волнения от этого меньше не стало. — В Багухармо наверняка есть выжившие. Вот бы у трактирщика чего-нибудь поесть спросить, кроме этого сушеного яка…

Степан с усилием проглотил нежующийся кусок мяса и пригубил морса.

Куклюмбер жестом попросил у него крынку и тоже приложился к кисленькому. Бесцеремонно утер морду жилеткой журналиста и проворчал:

— Я ночью сегодня на разведку ходил — глушняк. Трактир сгорел. Почти всю деревню под фундамент порушили! Монахи забаррикадировались в своих подземных огнеупорных кельях и никого не пускают. Хавка-то у них, быть может, есть, только она им самим нужна. Так что пей кислятину и жуй яка.

— Холодильник Фантика жалко, — сокрушенно проговорил Степан. — Открыть ведь наверняка не открыли, но украли. Варвары. Король расстроится.

Бобер промолчал. Постучал хвостом, допил морс и катнул пустую тару в заросли высокогорных лопухов.

Степан вспомнил, как помогал изгнанному королю расставлять хитрые охранные устройства вокруг его любимого бронехолодильника. Датчики движения, пирокапканы, мышеловки, силки… Судя по отработавшим капканам и разряженной растяжке с арбалетом, мародеры не ушли безнаказанно, но холодильник прихватили с собой. Даже разбросанные по периметру кухни обереги и накаляканные над дверью цветные мелками руны не спасли от адова войска, которое прошло по этим краям как саранча.

Журналист горько вздохнул и уронил голову.

— Э, боец, — встревожился бобер и дружески похлопал скисшего журналиста лапой по коленке. — Ты чего раскозявился тут мне, а? Запомни, молодой человек: выход — он всегда есть.

Степан кивнул, но настроение у него не поднялось. Они пришли сюда вчера вечером, и с того времени ничего не удалось придумать. Вокруг — пожарища. В душе — свалка. А в желудке — як с морсом…

— И-и-и-ех, — протянул Куклюмбер через минуту, словно угадал невеселые мысли журналиста, — а вкусно пожрать, как организм ни обманывай, все равно хочется. Впору хоть снова в котел к тем горгульям возвращайся! Там батат, помню, плавал… Сейчас бы фритюрницу, а, Стёпка? Или дешевый общепит на крайняк.

Степан поднял голову.

Совершенно неожиданно его осенило, и журналист даже на секунду потерял дар речи от волнения. Он вскочил, щелкнул пальцами, задвигал губами и вытаращил глаза, подбирая слова.

— Вижу, тебе еда нужна даже больше, чем мне, — опасливо отодвигаясь от пригарцовывающего журналиста пробормотал Куклюмбер.

— Эх, я балбес! — наконец воскликнул Степан. — Как же раньше не догадался…

— Так. Не томи уже, дедуктор.

— Тетя Эмма! Горгулья! Она тут неподалеку живет, в пещере… Я ж ее знаю! Она нас приютит по старой дружбе и накормит!

Бобер задумался. Резонно заметил:

— А что, если она сама жрать хочет?

— Тогда вместе что-нибудь придумаем!

Куклюмбер встал на задние лапы — шерсть у него на холке вздыбилась, хвост отбил мощную дробь по ступеньке. Было видно, что бобер не разделяет оптимизма Степана. Но другого плана у него в загашнике не нашлось.

— Ладно, — напряженно подвигав носом, согласился Куклюмбер, — пошли к этой твоей горгулье. Только, чур, первый идешь ты, а я покараулю снаружи. Ну, мало ли что… Голод, знаешь ли, не тетка. Даже тетям Эммам.

— Не бойся, она добрая, — заверил его Степан, радуясь новой надежде. — За мной!

— Ага, добрая, — с сомнением покачал головой Куклюмбер, но все-таки поплелся следом за припустившим к воротам журналистом. — Видал я ее родственничков серокрылых…

Дорогу Степан помнил хорошо, поэтому до логова тети Эммы они с бобром добрались быстро.

На подходе к пещере Куклюмбер остановился и втянул носом воздух.

— Чуешь? — шепотом спросил он.

Журналист втянул носом еле слышный аромат какого-то варева.

— Еда.

— Не просто еда, — завороженно сказал бобер. — Кажется, это овощной суп с брынзой и тертыми орешками. Вкуснотища!

— Надеюсь, тетя Эмма нас угостит, — сказал Степан.

Он сглотнул слюну и двинулся к пещере, взяв на всякий случай в руку мухобойку.

— Хочется верить, — буркнул Куклюмбер, держась строго за журналистом.

Степана вел нос. По мере приближения к пещере запах усиливался и становилось все труднее совладать с собой. Он ускорил шаг и едва не угодил в яму-ловушку. В последний момент журналист резко остановился, покачнулся, но устоял на ногах. Осторожно обогнул круглый провал с изломанными прутьями и сгнившей листвой на дне. Отсигналил бобру и исчез в туннеле.

Куклюмбер догнал его уже через минуту. Видимо, и зубастого голод крепко прихватил.

Горящих луж керосина возле стен больше не было.

— Темно-то как, — пробормотал Степан, вглядываясь в сумрак. — Только бы с тетей Эммой все было хорошо…

В следующую секунду из-за поворота донесся знакомый старческий кашель. Сердце журналиста радостно забилось, и он бросился на звук.

Через несколько шагов Степан со всей дури впечатался лбом в сталактит. Перед глазами поплыли радужные разводы, в голове зашумело.

— Добегался, спринтер, — прокомментировал Куклюмбер, вставая рядом.

Степан поморгал, отгоняя искры.

— Это… кхе-кхе… кто там, япона сковородка? — проворчала тетя Эмма из глубины пещеры. — Если еще не все в курсе, здесь частная собственность. К тому же я сильна, вооружена и безгранично опасна.

— Тетя Эмма! — крикнул журналист. — Это я — Степан! Последний из Братства! Помните?

Искры перестали мельтешить перед глазами, и он двинулся на желтоватые отблески, подрагивающие за поворотом.

Вторым же шагом Степан наступил на что-то мягкое. Рядом раздался истошный вопль Куклюмбера. Поджимая отдавленную лапу, бобер дернул в сторону.

Вовремя.

Через мгновение на том месте, где он только что стоял, слой гнилого сена вспыхнул, а каменистая почва пошла пузырями.

Куклюмбер прижался спиной к стене и с ужасом таращился на вспучившиеся камни.

— Вскипячу! — предупредила тетя Эмма. — А ну-ка, выходите по одному с поднятыми граблями! Тогда обещаю: пришибу небольно и похороню по всем правилам. А не то…

— Тетя Эмма! — Степан вышел в центр зала. — Не надо кипятить! Это я — Степан! Разве не узнаете?

Тетя Эмма подозрительно прищурилась.

— Не дрейфь. Тя помню. А вот на второго… кхе-кхе… нужно еще глянуть.

— Это мой друг.

— Таких друзей под колпак и в музей. А ну-ка вылезай из тени, а то вскипячу.

— Я те вскипячу! — огрызнулся Куклюмбер. — Мы, конечно, пришли с миром, любовью и всеми прочими пацифистскими прибамбасами, но пару гранат я на твою лачугу не пожалею.

— Самоубийца какой-то, — хмыкнула тетя Эмма, подзывая взмахом крыла Степана поближе. — Слушай, он те действительно дорог? Кхе-кхе… А то, может, его того… Бах и на шкуру.

— Не надо на шкуру. Он в глубине души хороший, — вступился Степан за бобра, как когда-то вступался за все Братство. — Просто стесняется, оттого и хамит.

— Повезло те с приятелем, — крикнула тетя Эмма в темноту. — Вон как заступается. Цени.

— Ценю, — донеслось оттуда. — В этом журналисте столько ценности, что уже пробы ставить некуда.

— Мы к тебе зашли, чтобы… — Степан стушевался. Он очень не любил что-то просить, тем более у пожилых людей. — Чтобы…

— Ну, чего надо? — подбодрила тетя Эмма.

— Перекусить бы, — выдавил Степан и снова сглотнул накопившуюся слюну. — Хотя бы немного. Без яка.

— И горло промочить не мешало бы, — добавил Куклюмбер, опасливо высовывая морду из прохода.

Тетя Эмма строго посмотрела на журналиста, вздохнула:

— Эх, бестолочь ты вежливая. Чего сразу-то не сказал? Тоже мне… вояки хре… хре… хренов ларингит!

— Выйти-то уже можно? — уточнил бобер.

— Выходи уже, млекопитающее. Или ты яйца кладешь?

— Только в определенные теплые и укромные места, — манерно заявил Куклюмбер, выступая на свет.

— Ой ты-мой! — охнула тетя Эмма при виде Куклюмбера, сжимающего в лапе боевую гранату. — Да-а, проголодались вы, как я погляжу, не на шутку. Ты, милок… кхе-кхе… бросай уже свою штуковину, а то я, хоть и добрая, а могу куснуть довольно неожиданно.

— Я бы бросил, — пожал плечами Куклюмбер. — Да только чеку уже на нервах выдрал. Давай уж там, хозяйка, как в русских народных сказках: корми, пои, баиньки укладывай. От бани тоже не откажемся. А утром мы опять на войну пойдем… Ты вообще, мать, в курсе, что в мире творится?

Журналист схватил факел и бросился в проход. Рассыпая во все стороны снопы искр, стал искать чеку. Краем уха он слышал, как Куклюмбер втирает тете Эмме что-то про стремительный армагеддон, непотребное поведение бесов и козни хитрой девочки с косичками.

Так и не найдя чеку, Степан бегом вернулся в зал. Дыхание у него сбилось, пот валил градом, колени ходили ходуном.

— Ты чего там суетился? — поинтересовался бобер, приподняв бровь.

— Как чего? Чеку твою искал!

— Зачем? — искренне удивился Куклюмбер.

— На место вставить, чтобы граната не взорвалась!

— А-а… — Куклюмбер хмыкнул и отодвинулся подальше от журналиста. Спросил: — Ты психически уравновешенный? В роду отклонений в этой сфере не было?

— Не было, вроде, — Степан потрогал пальцем дергающееся веко. — А что?

— То есть анамнез положительный, наследственность без патологий. Это хорошо, — делая еще шаг назад, сказал бобер.

— Я что-то не понимаю…

— Пустяки…

— Какие пустяки?

— Сначала положи мухобойку и сделай десять глубоких вдохов.

Степан почувствовал, что сатанеет. Подобное с ним случалось крайне редко, но в такие моменты под руку ему лучше было не попадаться: контролировать себя не получалось совершенно.

Он испепеляюще посмотрел на отступающее животное и вкрадчиво проговорил:

— Если ты сейчас же не скажешь, что с гранатой, я буду очень медленно выдергивать волоски из твоей шкуры. По одному. До самого последнего.

— Ё-мое… — прохрипел Куклюмбер, — вот теперь ты мне до боли напоминаешь одного знакомого космонавта. Чему б хорошему научился, а?

— Я жду.

— Ладно. Готов?

— Готов.

— Я пошутил, — Куклюмбер медленно разжал лапу и продемонстрировал гранату. Чека была на месте. — Это же обычная дипломатия. Понимаешь?

Бросок вышел резкий и точный. Мухобойка со свистом рассекла воздух и угодила бобру точно в лоб. Он крякнул. Граната вывалилась из лапы, откатилась в сторону.

— Покайся! — заверещал Куклюмбер. — Ты чего творишь? Я ж теперь нюх могу потерять!

— Ты сейчас всю шерсть потеряешь, — пообещал Степан, бросаясь за бобром.

— SOS! У паиньки башню снесло!

Степан носился вокруг валуна, на котором сидела тетя Эмма, и пытался ухватить улепетывающего бобра за хвост. Несколько раз он спотыкался, но вскакивал и ломился дальше с новой силой. Когда он почти догнал проворное животное, тетя Эмма встопорщила кожистые крылья и велела:

— Ну-ка угомонитесь!

Степан пронесся мимо. Плоский хвост Куклюмбера мелькал уже в каком-то метре от него, еще чуть-чуть…

— Э! Кхе-кхе… Хватит вертеться тут! — сердито гаркнула горгулья. — Слышь, идальго Ламанчский? Стоп! Ать-два!

На следующем витке она пинком сбила бобра с траектории, а Степана властно остановила крылом. Он дернулся, но горгулья резким движением развернула журналиста к себе.

— Энтузиазм прошел?

Степан еще несколько секунд смотрел на нее бешеными глазами и сипло дышал. Сердце колотилось, как птица в клетке.

— Расслабься, — уже мягче сказала тетя Эмма. — Эк раздухарился, япона сковородка… Всё, давай: вдох-выдох.

Степан поморгал. Волна бешенства уже отступила, и ему стало стыдно за свое поведение. Он одернул жилетку, поднял мухобойку и смущенно потупился.

— Я вот что хотела спросить: где остальные-то? Кулио ваш болезный где? Его что, бесы… того?

Горгулья провела крылом себе по горлу.

— Вы понимаете, такая ситуация получилась… — замялся журналист.

Он не хотел выкладывать всю подноготную ссоры, но Куклюмбер, поднимаясь на ноги, резанул правду-матку:

— Нет больше Братства. Шу отрекся, Кулио заистерил и хамить начал. Все расплевались да разбежались. Занавес.

Он, косясь на Степана, подошел к бурлящему на огне котелку и вытянул шею с намерением, наконец, узнать, что же там варится.

— Ну и ну, кхе-кхе… — нахмурилась тетя Эмма. — Дела.

— На кишку бы чего кинуть, — нагло заявил бобер. — А то калорий потратил уйму, бегая тут, как сайгак.

— Ладно, давайте и правда, как в русских сказках. — Тетя Эмма слезла с валуна и по-хозяйски сняла котелок с огня. — А то из вас голодных рассказчики какие-то хре… кхе-кхе-хе… хренов ларингит.

Бобер, водя носом, прыгнул поближе к вареву.

— Не обижайся, — извинился Степан. Уши и щеки у него пылали от стыда за содеянное. — Но ты с этой чекой, конечно… Что я должен был подумать? Я ж за всех нас переживал…

— Шутки надо понимать, зануда, — откликнулся Куклюмбер, потирая ушибленный лоб. Усмехнулся: — А ты меткий. И рука у тебя, оказывается, тяжелая… Только сразу видно, что в армии не служил.

— Почему?

— Кто ж чеку обратно в гранату вставляет, щелкопёр!

Степан виновато пожал плечами. Об этом он в критический момент как-то не подумал. Захотелось провалиться сквозь землю.

— Ладно уж, — махнул лапой Куклюмбер. — Прощаю.