Паскуда…

Сочетание этих семи букв будто прилипло к языку, въелось в его слюнявую плоть. Есть такие слова, которые достаточно произнести один раз и потом они еще долго будут прыгать в полости рта, отражаясь от нёба, альвеол, десен, зубов. И в конце концов — намертво прилипнут к языку.

Очнулся Рысцов в комнате, которая хоть и была шикарно обставлена, но содержала в самой атмосфере душок казенщины. Стало быть — какой-то отель… Продрав глаза, он схватился за голову, чтобы та не разлетелась на кусочки от похмельных спазмов, и сел на кровати. Застонал.

Вчерашний вечер Валера помнил эпизодами.

С Кристиной он разругался в хлам. Сразу после возвращения из Аргентины, где был с дипломатическим визитом, напился вдрызг, позвонил ей, наговорил кучу гадостей, а под занавес крикнул: «Паскуда!» — и бросил трубку… Бахнул еще стакан и отключился прямо в машине. Ай молодца! Куда его затем повезли, кстати?.. Кажется, на Алтуфьевское…

Рысцов прекратил сдавливать череп и уставился на собственные ноги, вспоминая цепочку событий. Брюки он снял, а вот расшнуровать туфли не потрудился… Точно! Там, под эстакадой, по словам Алешки, появилась «капля». Точно такая же, как в эсе. Эта капля и переполнила его, Рысцова, чашу терпения. Наваждение какое-то…

Последние несколько недель он провел словно накачанный наркотиками. Проект «Изнанка», идейный раскол во всем мире, сбрендившая Больбинская, возомнившая себя сталкером между человечеством и эсом… Кажется, что-то в этом роде она вчера сказала, прежде чем Валера сорвался… Совсем свихнулась, ослепла от власти.

Что же было дальше? Как он в отеле оказался?..

Рысцов слез с кровати, стараясь не делать резких движений, от которых в мозг втыкались невидимые спицы и начинали вязать из воспаленных извилин рукавички. Наваждение… Что-то с ним произошло. Иначе зачем бы он принялся помогать Кристине? Ведь он действовал, словно зомби, и был убежден в своей правоте… какие-то бесконечные переговоры, поездки по всему миру, контроль за установками в эсе… Гипноз? Психокодирование?.. Бессмыслица какая-то…

…отходит от охраны. Неуютно. Улочка узкая, освещенная одним подвесным фонарем. До угла — метра четыре. Если неожиданно рвануться — можно успеть…

Валера остановился посреди комнаты. Аккуратно потер виски. Это похоже на его воспоминания…

…так и не понял, зачем приехал именно сюда. Мутит. Официант что-то лепечет и вдруг бросается на пол, роняя поднос. Кофе небрежной волной застывает в воздухе…

Зажмурившись до плывущих цветных пятнышек, Рысцов тряхнул головой. Взвыл от боли и упал на колени, утыкаясь лбом в ворсистый ковер. Все перепуталось. Он не мог отличить — где в последние дни кончался сон и начиналась реальность. Напрягся. Дополз до валяющегося возле кресла пиджака и похлопал по карманам. Извлек мобильник, набрал номер Бориса. Телефон не отреагировал… Его номер отключили. Что ж, отрицательный результат — тоже результат.

Валера поднялся. Снял трубку стационарного аппарата.

— Слушаю, — отозвался вежливый голос портье через некоторое время.

— Нет, ничего. Спасибо, — хрипло ответил Рысцов, возвращая трубку на место.

Вышел в коридор. Подходя к двери ванной комнаты, он с внутренней усмешкой подумал, что не удивится, если там сейчас лежит труп какой-нибудь шлюхи. Включил свет и замер на пороге.

В одном он оказался прав. Труп имелся.

Только не шлюхи. И не один…

— О господи… — прошептал Валера, медленно пятясь назад и упираясь спиной в стенку.

Весь санузел был завален телами. Штук пять, не меньше! Мужчины. В костюмах. Кафельного пола видно не было — только темная запекшаяся кровь. В ванной — тоже кровь. На стенах и зеркале — кровь…

Сердце у Рысцова затрепыхалось через раз. Остатки хмеля унесло безвозвратно. Грудь сжалась, воздуха стало не хватать. Все тело забилось крупной дрожью… Наваждение?.. Ой, вряд ли.

Он сжал губы и напряг горло, чтобы не стошнило. Пустил воду, набрал пригоршню и брызнул на лицо одного из мертвых мужчин. Повторил процедуру еще раз. И еще… Когда корка крови немного сошла, он его узнал. Саша… кажется, его звали Саша.

Один из его, Рысцова, личных охранников.

Стараясь не паниковать, Валера снял дрожащими пальцами с крючка более-менее чистое полотенце и принялся обтирать ручки, краны, косяки — все, где могли остаться его отпечатки. Через минуту он бросил полотенце и захрипел в отчаянии. Бесполезно — всего не стереть…

Нужно бежать. Сначала бежать, а потом разбираться — что к чему. Иначе может произойти еще какая-нибудь срань. Неважно — какая…

— Да, да, да… это очень здравая мысль, — вслух проговорил Рысцов, не узнавая собственного голоса.

Что же здесь произошло?.. Нет. Не думать. Все после. Сперва — бежать. А куда? Неважно, главное — бежать. Может, найти Кристину? Странно, почему она до сих пор сама с ним не связалась?.. Ах да, он же вчера послал ее подальше… Но она в любом случае должна была отслеживать его местонахождение, поддерживать контакт с его охраной, часть которой сейчас… молчаливо принимала ванну… Значит… значит, она не знает, где он теперь находится. Это очень хорошо. Это просто замечательно. С ним что-то происходит, и пока он не разберется — что именно, нельзя никому доверять. Борис? Алешка? Леонид?.. Ни в коем случае! Сдадут в пять минут.

Валера вернулся в комнату и быстро оделся. Пригладил мятые брюки. Расческа ходила в пальцах ходуном, пока он пытался привести в относительный порядок волосы…

Кто их убил? Они же профессионалы высочайшего класса, бойцы. Значит, не он. Отставному менту такое не под силу. Значит… Ничего ни хрена это не значит! Рысцов сейчас чувствовал себя так, будто проснулся после летаргического сна, во время которого его телом управлял кто-то другой. Поэтому он не решался верить пока даже себе самому — вдруг этот другой притаился где-то в подсознании и все еще выжидает подходящего момента, чтобы вновь ворваться в его разум? Наваждение, наваждение, наваждение… Это эс! Это его сучьи проделки!

Флюки, дежа вю, наркотические галлюцинации…

Валера выронил расческу и закрыл лицо руками. Господи, он ведь толком не знает, что вокруг. Мир превращается в кошмарную фата-моргану… День за днем, ночь за ночью — все туже его стягивают кольца эса. «Капля» уже появилась в реальной Москве. Или… не в реальной?.. За те недели, которые Рысцов работал на Больбинскую, он как-то незаметно для себя перестал разграничивать деятельность в эсе и настоящую жизнь.

Валера резко отнял ладони от лица и повернулся. С-визора над кроватью не было. Значит, либо он, Рысцов, сейчас в С-пространстве, либо это просто номер отеля, не включающий данную услугу. Нужно проверить… Стоп! Он звонил портье, а в эсе никакой вид электронных и аналоговых коммуникаций не работает априори. Стало быть…

Реальность.

Бежать. Куда угодно, подальше отсюда. Подальше от Кристины. Подальше от эса…

* * *

«Может, к Панкратовой? — подумал Рысцов, проходя мимо ресепшина. — Нет, она, наверное, ненавидит меня после всей этой истории с Больбинской…»

— Валерий Степанович, — окликнул его солидный пожилой портье. Валера вздрогнул и обернулся. — Ключ, пожалуйста.

— Да… Да, конечно, совсем забыл, — криво улыбнулся он, протягивая ключ от номера. Его здесь знают, но сам он не помнит, что это за гостиница… Наваждение.

— Господин Рысцов, с вами все в порядке? — участливо поинтересовался портье.

— Непременно, — невпопад брякнул Валера. — То есть… я хотел сказать — однозначно. Просто небольшие неурядицы с… работой… знаете ли…

— Понимаю, — важно проговорил портье, поправляя форменную шапочку. — Вчера вы слегка… м-м… устали. Начальник охраны сказал, чтобы вас не беспокоили. Правда, он так и не спустился обратно в холл. Все еще наверху?

Рысцов сглотнул, глядя, как портье степенно перелистывает журнал учета. Просипел:

— Да. Наверху.

— С вами точно все в порядке?

— Однозначно…

— Приятного дня, господин Рысцов.

— И вам…

Валера на негнущихся ногах покинул холл, проходя в открытую учтивым швейцаром дверь.

Черт подери! Он же только что сдал ключ… Как начальник охраны в таком случае может оставаться наверху?.. Бежать. Скорее!

Его машина стояла напротив выхода, на VIP-парковке. Автомобили сопровождения были там же. Резко отвернувшись и прикрыв лицо воротником плаща, Рысцов зашагал в сторону по мерзлому тротуару. Глянул на часы — половина двенадцатого дня. Куда идти? Где можно укрыться и обдумать сложившееся положение? Каличенко? Нет. Слишком заметно. Шуров? Тоже отпадает: Артем, скорее всего, сейчас где-нибудь за бугром с Петровским и Мелкумовой. А даже если нет, то после истории бегства в Гуамском ущелье и… вообще бегства… Шуров вряд ли будет рад старому приятелю. Черт возьми! Будь ты проклята, Кристина! Сука! Все из-за тебя, ведьма! Он ведь ни разу не позвонил своим бывшим коллегам за все это время, не поинтересовался — как они? Понесся на волне неожиданной власти и вседозволенности, не глядя вокруг! Не глядя вниз! А волна поднималась все выше по мере стремительного приближения к берегу… И вмиг размазала его по скалам.

Нужно немного успокоиться. Отойти от наваждения, переждать. Но где?

Улететь куда-нибудь? Нет, не пойдет. Больбинская могла аннулировать его дипломатический паспорт и дать установку на фэйсконтроль по столичным аэропортам. Тем более там на терминалах биометрика стоит, а уж рисунок его радужки в базе данных точно есть… Стоп, стоп, стоп. А почему обязательно лететь? Можно и поехать. На машине опасно — опять же неизвестно, вдруг Кристина сообщила на КПП, контролирующие въезд и выезд в Москву. Но существуют еще и поезда.

На вокзалах контроль не такой уж тщательный — если повезет, он проскочит… Взять билет куда-нибудь подальше и ехать себе спокойно. За время работы координатором проектов в эсе он не так уж часто светился перед телекамерами, так что рожу узнавать вроде бы не должны. Решено. На вокзал. Какой бы выбрать?.. Пусть будет Казанский — он испокон веков самый грязный и людный. Можно, конечно, еще на Киевский податься, но там ментов всегда было больше. В пользу Казанского говорил и еще один фактор: по этому направлению, в незаметной деревеньке возле городка Сасово, был… Но об этом он пока не хотел даже думать.

Рысцов огляделся. Район оказался незнакомый; на ближайшем доме место, где было положено висеть табличке с названием улицы, пустовало. На кирпичной стене виднелся только более светлый по тону прямоугольник. Содрал кто-то для домашней коллекции, наверно…

Вытянув руку, он поймал частника на желтом «фольксвагене». Броско, даже вызывающе. Ну и отлично, хорошо спрятано то, что лежит на самом видном месте.

— До Казанского…

— Сколько? — спросил молодой парень с кудрявой прической в стиле 80-х годов прошлого века, приглушив музыку.

— Сколько в тебя влезет? — вопросом ответил Рысцов.

— Ну-у… сейчас все Садовое перекрыто, что-то случилось у них там на севере… А зачем центр-то перекрывать?.. Поэтому придется двориками… — промычал поклонник регги. — Короче, дяденька, с учетом обстоятельств в меня влезет евро пятьдесят. Никак не меньше.

— Ты обкурился, что ль? — оторопел от такой наглости Валера.

— А ты ментос, что ль?.. И вообще, дяденька, ты за МКАД, между прочим. И не близко…

Вот дьявол, этого еще не хватало. Сейчас как тормознут их на блокпосту… Может, лучше сразу рвануть в обратную сторону — от Москвы? Хорошо бы, Только чтобы скрываться, нужны деньги, а наличных у него при себе мало. Через банкомат, скорее всего, наполнить кошелек не получится: счета на кредитках наверняка уже закрыты Кристиной. Так что остается только один непримечательный банк, в котором через знакомого кассира он за хорошие комиссионные отложил неделю назад приличную сумму. На всякий, как говорится. Вот теперь и настал этот самый «всякий»…

— Давай так, я тебе плачу тридцатку, но мы заезжаем на Сущевский Вал?

После короткого препирания парень согласился на сорок евро, открыл дверь и впустил Валеру в салон. — Любишь регги? — вопросил он, трогаясь.

— Терпеть не могу, — искренне ответил Рысцов.

— Ну ничего, мой брательник тоже сначала не любил, — успокоил его восьмидесятник, врубая музыку на полную. И проорал в самое ухо: — А потом привык…

Плюс был один: на въезде в Москву такого хиппующего придурка не остановили.

* * *

Не рассчитывая в ближайшее время разжиться деньгами, Валера снял с конфиденциального счета всю сумму. Знакомый кассир лишь пожал плечами, мол, процент перепал, а на остальное мне нагадить с крыши небоскреба. Всего получилось около пятидесяти тысяч банкнотами различного достоинства. Пять штук он сразу обменял на рубли.

Рассовав тугие пачки по внутренним карманам плаща, он снова уселся в машину и, пообещав восьмидесятнику червонец сверх оговоренного, попросил по пути к вокзалу не врубать музыку.

Выходя возле Комсомольской площади и рассчитываясь, Рысцов заметил, как метрах в тридцати позади желтого «Фольксвагена» припарковалась пожилая «Тойота» с тонированными стеклами. Из нее никто не вышел. Неужели пасут?.. Перед глазами возник забрызганный кровью санузел в отеле…

Да нет, паранойя, подумал Валера, стараясь успокоиться. Но внутри уже вновь навязчиво заклокотала паника. Он обронил что-то невразумительное, прощаясь с кудлатым поклонником регги, и неторопливо зашагал к середине тротуара, теряясь в нагруженной баулами и пакетами толпе. Ненароком оглянулся и заметил, как двери «Тойоты» открываются. Тут терпению пришел конец, и Рысцов дал волю ногам, которые тут же понесли его прочь со скоростью призера Олимпийских игр по спортивной ходьбе…

Возле касс дальнего следования торчали хвостики очередей. Он пристроился к одному из них. Минуты потянулись, словно плавленый каучук. Люди двигались медленно и нехотя, скандалили, возмущались, перепроверяли, будто бы нарочно задерживаясь возле окошка как можно дольше.

— До Уфы, — наугад брякнул Валера, просовывая паспорт в шлюзовой ящичек, когда наконец подошла его очередь.

Суровая билетерша далеко за среднего возраста открыла документ и принялась тщательно изучать его содержимое. На страничке с регистрацией по месту жительства она задержалась. Свела брови и глянула на Рысцова поверх очков.

— Где вы проживаете? — раздался ее хриплый голос из миниатюрного динамика.

— Как где? — удивился Валера. — Проточный переулок… там же написано.

— Написано, да неразборчиво, — отрезала билетерша. — Давно уже вышел указ — обеспечивать билетами только при наличии московской регистрации. Постоянной или временной. Если проездом, то все равно нужно поставить штамп в любом отделении милиции.

— Но у меня же постоянная прописка! — возмутился он.

Строптивая тетка тут же поднесла к стеклу раскрытый паспорт… Печать была смазана. Дьявол! Он ведь так и не поменял документ после той коварной метели в Гуамском ущелье.

— Я не могу оформить билет по этому документу. У вас есть еще какое-нибудь удостоверение личности?

Рысцов затравленно посмотрел на нее. М-да, вот ведь еще о чем не горевал, ну и ситуевина! Что ж, делать нечего… Нужно идти ва-банк. Он достал дипломатический паспорт и сунул в ящичек.

Билетерша пролистала богато отделанную книжечку и ошалело вытаращилась на Валеру. Не дай бог — знала…

— Вы что мне голову морочите?! — вдруг взвизгнул динамик ее голосом. — У него дипломатическая неприкосновенность, а он в общую очередь лезет! Людям мешает! Совсем обнаглели, бюрократы!

Люди стали с интересом прислушиваться к стенаниям билетерши и коситься на Валеру. Только этого не хватало, вашу мать. Прокрался, называется, незаметно…

— А куда же мне? — растерянно спросил он шепотом.

— Идите к администратору!

Схватив документы, Рысцов словно ошпаренный шарахнулся прочь. Многие пассажиры проводили его взглядами: кто-то усмехался, в чьх-то глазах читалась неприкрытая классовая ненависть. И в каждом из этих людей он сейчас видел своего затаившегося врага. Который не решается пристрелить его на месте лишь потому, что здесь слишком много народу.

Администратором оказался довольно адекватный, в отличие от психованной кассирши, молодой человек, который без лишних комментариев оформил бледному на морду Валере билет до Уфы в купе. Свободных мест СВ-класса, как ни странно, уже не было в наличии.

Спешно расплатившись и поблагодарив парня, Рысцов вышел к платформам — поезд должен был отойти уже через полчаса. Нашарив глазами на электронном табло строку с нужной информацией, он, не задерживаясь, прошел к уже поданному на седьмой путь составу.

Проводник, тамбур, длинный коридорчик, пустое купе…

Сердце колотилось в неистовом ритме.

Уехать из этого страшного города! Бежать от зыбкого наваждения! Вон, вон отсюда! Прочь от грязи, крови, безумия! Он, когда-то родившийся здесь, выросший и живший, — теперь стал посторонним! И для него самого исполинский город тоже вдруг оказался чужим… В один миг обернулся холодным, скользким, лишенным души чудовищем. В нем не осталось друзей, тут не было любимой женщины… ее, впрочем, нигде не было.

Валера тихо зарычал от безысходности и стукнул стиснутыми кулаками по столику. Хорошо, что он один в купе. Очень хорошо.

Скинул плащ и пиджак — натоплено было чересчур сильно…

Этот беспокойный город раздавил его. Заставил предать друзей, а затем и самого себя. Именно он породил эс. Окатил людей напалмом иллюзий! Этот город заставил Рысцова бежать. Он перебил артерию его размеренной жизни. Задушил… Прочь!

Перрон за окном вздрогнул и поплыл.

Будь проклят, лживый и прекрасный град!..

— Тьфу, чуть не опоздал! Сраное метро! — сообщил, бесцеремонно вламываясь к Валере в купе, растрепанный широкоплечий мужчина.

— Бл… — только и смог ответить Валера.

— Не понял? — вскинул брови попутчик, легким движением закидывая сумку на одну из верхних полок. — Вы про метро?

Рысцов не откликнулся. Только разговорчивых соседей ему сейчас недоставало. И ведь в последний момент завалился; что ж ты не припозднился на пару минут, зараза?

Мужик тем временем уже извлек несколько бутылок светлого пива и, ловко откупорив одну, приложился к горлышку, задвигав большим, гладко выбритым кадыком.

— К сестре приезжал, — уведомил он, наглотавшись. Потянулся, хрустнув позвоночником. — Еле пустили в Москву, представляете! Совсем президент с ума сошел. Говорю: к родне еду! А эти церберы в погонах: к какой, мол, родне? Что, мол, да зачем? Заставили какую-то регистрацию пройти, отпечатки пальцев и прочая дребедень.

— Ясно…

Ну точно… Рубаха-парень из провинциальной глубинки. Злейший враг интроверта в дороге. От такого быстро не отвяжешься. Угораздило же.

Валера попытался отвернуться к окну, но мужик тут же пресек недвусмысленную попытку уклониться от общения, протянув широкую ладонь:

— Давайте знакомиться! Гоша.

— Очень приятно, — нарочито вяло пожимая руку, произнес Рысцов.

— Что, не хотите имени называть? — немедленно отреагировал широколицый Гоша. — Дело ваше. Только сразу предлагаю: на «ты». Договорились?

Валера скрепя сердце кивнул и демонстративно уставился в окно.

Мужик повесил куртку на крючок, раздраконил жратву, завернутую в промасленную бумагу, и принялся раскладывать на столике копченые окорочка, пластиковые коробочки с салатами, беляши, пирожки.

— Угощайся пивком, земляк, — радушно предложил он.

— Не хочу. Спасибо.

— Понял, не дурак.

Через минуту перед Рысцовым красовалась откупоренная бутылка водки и банка маринованных огурчиков: Гоша ловко разлил по маленькой в два казенных стакана тонкого стекла. Провозгласил:

— Давай-ка за знакомство, имярек.

Валера быстро выпил и закусил. Может, хотя бы теперь отвяжется. Да и похмельной со вчерашнего еще головушке полегче будет…

Гоша осушил свой стакан и зачавкал огурцом.

— Знаешь, что меня больше всего удивляет? — доверительно выпятив большой подбородок, перегнулся он через столик. — Как люди до сих пор не поубивали друг друга. То чума бубонная, то война какая-нибудь мировая, то теперешняя неразбериха с С-видением. А им хоть бы хны! Я недавно заподозрил, что человек гораздо живучей таракана! Потому что умеет прикидываться идиотом.

Проговорив эту глубокомысленную тираду, Гоша заржал так, что Валера невольно вздрогнул и перевел на него отсутствующий взгляд.

— Ведь сам посуди, — продолжил словоохотливый попутчик. — Если бы тараканы могли притворяться дебилами, их было бы гораздо трудней убить. А так — рассыпал крошек и мочи тапком: все действия предсказуемы. Еще по одной накатим? А?

— Нет, я посплю, пожалуй, — решительно отказался Рысцов, суетливо забираясь на верхнюю полку.

Гоша еще долго бормотал что-то о дифференциации людей и тараканов в процессе эволюции, нажираясь, по-видимому, в гордом одиночестве…

Валера же отключился практически сразу — сказалась накопившаяся за последнее время усталость. Ведь он практически все ночи проводил под С-визором, а это выматывает почище дневных забот.

Рваный морок беспокойного сна растекся вокруг, проникая в мозг… порождая очередные смятения в душе…

Он убегает. Выбившись из сил, хрипя и отплевываясь тягучей слюной, по кромке бесконечной магистрали. Спотыкается, падает, отползает в сторону, чтобы не попасть под колеса проносящихся навстречу машин. Встает и снова бежит, прижав к сердцу груду тряпья, в которую что-то завернуто. Он не помнит — что…

Грязные брызги летят в лицо, иногда из-под шипованных покрышек выстреливают мелкие камни и больно впиваются в голые ноги, бок, плечи, шею, висок… Он, обнаженный, бежит вперед. Или… быть может, назад? Ведь поток машин стремительно мчится в противоположную сторону. Вбок не свернуть — там необычайно глубокий кювет, на дне которого ровными рядками лежат какие-то предметы. До самого горизонта. Не разобрать, что это, — слишком высоко.

Вдруг шумная река автомобилей начинает мельчать. Плотные шеренги редеют на глазах, и наконец мимо проскакивает последняя машина. Она уносится вдаль, сглатывая шуршание резины, и становится очень тихо.

Он останавливается, чтобы передохнуть. Пытается вспомнить, что же завернуто в ворох тряпичных обмоток, — не получается. А посмотреть он не может: почему-то очень страшно становится при мысли, что придется эту кучу развернуть…

Вокруг тихо. И в жутком безмолвии ощущается чье-то присутствие, чье-то… дыхание. Поначалу он думает, что его собственное, но, прикрыв глаза, понимает — не прав. Это дыхание особенное: в него вливаются мириады плачущих голосов… Поднимает опухшие веки. Напрягая зрение, старается рассмотреть — что за предметы лежат на далекой траве обочины. Слишком высоко — не видно.

Решившись, он подходит к краю магистрали. Косогор крут, можно кости переломать… Но бежать больше нет сил, дорога бесконечна. Он крепче прижимает к груди сверток и начинает осторожно спускаться вниз. Подошвы скользят по подгнившим от влажности мелким корням, непонятно откуда вылезшим на поверхность подобно червям после дождя; он срывается и едет по склону на спине, сдирая кожу до крови. Кричит от нестерпимой боли и молит только о том, чтобы не потерять сознание и не выпустить из рук ворох тряпок. Не обронить его! Последний десяток метров он катится кубарем, но это уже не так больно — ведь можно сгруппироваться…

Вспышка… Исцарапанное тело пронзает холод — насквозь, как лучи рентгена. Все вокруг покрывается инеем… Будто при переходе в изнанку…

Но стужа исчезает так же быстро, как возникла. Ледяная корочка, которой покрылись испачканные и кровоточащие колени, тает.

Он с трудом поднимается на ноги, стискивая драгоценную груду тряпья. Оглядывает ровное поле. Делает шаг, погружая искалеченную ступню в мягкую зелень. Трава здесь зеленая и сухая, нигде нет слякоти, гнилых корней и надоевшего гравия. Только трава. Манящая, чуть колышущаяся в теплом эфире ветерка, напоминающая почему-то о беспечном детстве.

В ней лежат люди.

Кто-то — на животе, подложив кулак под голову, кто-то — на боку, свернувшись калачиком, кто-то — распластавшись на спине и раскинув конечности в разные стороны… Десятки людей, тысячи, миллиарды…

Они спят.

Это их невесомое дыхание витает в безмятежной тишине.

Его тоже клонит в сон. Ноги подгибаются, руки слабеют, и ворох тряпок падает в траву. За мгновение до того, как веки облегченно смыкаются, он видит, как из истлевающих лохмотьев выкатываются несколько красных мелков… они касаются сочных травинок, пугая их, заставляя уклониться в стороны… и раздается неожиданно резкий металлический скрежет…

Рысцов открыл глаза.

За окном повторился лязг трогающегося товарняка. Поезд стоял на какой-то станции.

— Рязань, — с готовностью пояснил Гоша, узрев, что попутчик проснулся. — Пиво будешь?

Валера молча откинулся на смятую подушку. Осталось ехать часа три, не больше — он все-таки решил сойти в Сасове…

Удивительно: Рысцов отвык видеть обыкновенные сновидения, до которых не дотянуться лукавому эсу. Пусть они хоть трижды будут кошмарными, пусть он просыпается в мерзком холодном поту, но только пусть отныне… сны будут свои, личные, близкие только ему самому, рожденные из его собственных переживаний и воспоминаний. Валера вдруг понял, что не хочет больше делить их ни с кем-либо, ни… с чем-либо.

Забавно получается. Ровно сутки назад его в качестве чрезвычайного посла по вопросам развития С-пространственных технологий в Буэнос-Айресе на площади Плаза-де-Майо со всеми, разумеется, полагающимися почестями приветствовал сам президент Аргентины Хосе Гачатайнаго. Проныр-журналистов на церемонию не пустили по просьбе российской стороны. До начала закрытых переговоров жизнерадостный с виду Гачатайнаго знакомил его с бытом, кухней, нравами и музыкой гаучо — аргентинских ковбоев. После переговоров Рысцова на вертолете доставили в курортный городок Мардель-Плата, что в 400 километрах к югу от Буэнос-Айреса. Погода не способствовала плесканию в водах Атлантического океана, поэтому президент поручил развлекать высокопоставленного гостя из России другими прелестями Южного полушария. Чем и занимались на протяжении нескольких часов смуглые и умелые верноподданные Гачатайнаго женского пола…

Всего сутки назад.

А теперь он — беглец. Очнувшийся от странного наваждения и запутавшийся, где свои, а где чужие…

* * *

В малюсенькую деревушку Чукондово Рысцов добрался только к вечеру…

Сойдя с перрона в Сасово, он долго крутился на привокзальной площади в поисках такси. В конце концов подкатил дедок-частник, который взялся отвезти его в крошечный поселок. Дорога оказалась на редкость поганой — то колдобины, то заносы снежные в глухом бору, то сваленное ветром дерево. А с шаткого мостика через промерзшую до самого, наверное, дна Мокшу видавшая виды «копейка» вообще чуть было не слетела, уйдя юзом в залихватский вираж и шкрябнув передним крылом по ограждению. У Валеры порядочно прибавилось седых волос на шевелюре, а дедку — хоть бы хны! Мурлыкал себе под корявый нос какую-то развеселенькую песенку — только и всего. Лишь когда машина остановилась и салон перестало продувать сквозь многочисленные щели, Рысцов просек, что пенсионер был хмелен в дугу.

Русские деревеньки не меняются. Узкие улочки, немногочисленные огоньки в окошках, дымок из труб, покосившиеся завалинки, ленивое покряхтывание собак, печально уткнувшийся в забор трактор с прицепом… Так было при Петре, ну разве что вместо трактора топталась возле кривобокой телеги распряженная кобыла. Такой же пейзаж, по всей видимости, увидят и наши правнуки, если им доведется забраться в расейскую глушь.

Оглядевшись, Валера двинулся в сторону местного клуба — единственного двухэтажного здания во всем населенном пункте. В прошлый раз он подъезжал к Чукондово с другой стороны, поэтому не сразу сориентировался в одинаково-разных домишках. Они ведь именно одинаково-разные в маленьких поселках: и похожие для неискушенного городского проходимца словно близнецы, и в то же время каждый со своей неповторимой душой, древние языческие руны которой можно прочесть между узоров резьбы на ставенках, крылечках, фронтонах…

Побродив по сугробам, он наконец нашел знакомые ворота. Постучал в промерзшие доски калитки. Тут же во дворе зашелся хриплым лаем пес.

Через несколько минут за забором послышались хрусткие шаги и неразборчивое бормотание. Калитка, скрипнув засовом, отворилась, и в проеме возник мужик в тулупе, небрежно держащий внушительную двустволку наперевес.

— Чего надоть?.. — неприветливо справился он, щурясь, и заканифолил вопрос односложным матерным словцом.

— Дядь Сев, не узнаешь?

— Экма! Валерка, ты, что ль, прохиндей?!

— Точно! Я!

Мужик прислонил ружье к железной бочке и сгреб Рысцова в охапку, облобызал трижды по-русски, отстранился. Крякнул, тыча увесистым кулаком ему в бок:

— Эк, некормыш! Ни рыба ни мясо — одни косточки. Да проходь, чего в воротах обустроилси?

Валера зашел во двор. Пес породы поселочная сторожевая продолжал нещадно надрываться, громыхая цепью возле конуры.

— Цыц, Дозор! Свои! Утихни! — рыкнул дядя Сева, закрывая калитку и подхватывая двустволку. — Айда в хату, Валерка! Чего испужанный такой?

— Да… С местным пьяненьким лихачом чуть в Мокшу не улетели, пока добирались из Сасово. Ну, как вы-то здесь поживаете?

— Эк, нерадивый! — проворчал дядя Сева, запихивая Рысцова в сени. — Постреленыш твой — молодец! Хоть и непослушлив шибко, но работящ. Су временем мог бы пригожим подспорьем в хозяйстве стать. — Старик притянул Валеру за воротник плаща к себе и просипел на ухо: — На кой шут ты мне бабу припер, оккупант недобитый? Мало тоготь, что городская, дык еще и строптивая — аж жуть! Давеча скандал мне закатила… Что ты, цаца непужаная — прям не выматерись при ней по-человечьи!

Рысцов усмехнулся, с удовольствием вдыхая горьковатый аромат протопленной избы.

Сразу после того, как стал работать на Кристину, он решил подальше упрятать Сережку. В Москве пацана оставлять было чрезвычайно опасно. Забрал его втихомолку из школы, взял у телохранителей машину, сам сел за руль и тайком привез сюда, к дяде Севе — пожилому деревенскому мужику, знакомому еще по одному старинному мероприятию, связанному с перепродажей леса. В такой глуши ищи Сережку свищи… А больше Валера ни за кого и не боялся.

Правда, уже выезжая из Москвы тогда, почти месяц назад, он вспомнил кое-что, развернулся и заехал к Нине Васильевне — тетке, у которой покупал пельмени домашнего приготовления. Бес в ребро ткнул.

Дело в том, что она уже лет десять была одинока и все время сетовала на то, что столичная жизнь ей не по нутру — мечтала в село уехать, а денег купить дом не было. Помог он ей собрать немудреный скарб и покидать его в багажник, затолкал саму Нину Васильевну на заднее сиденье, да и не мудрствуя лукаво доставил вместе с Сережкой сюда. Косный холостяк по сельсоветовскому еще убеждению, дядя Сева чуть было не пристрелил Рысцова, когда увидал румяные щеки дородной домохозяйки, но Валера успел вовремя ретироваться…

С тех пор он так ни разу и не навестил сына. Скотина позорная!..

— Кто там? — раздалось с кухни знакомое распевное сопрано Нины Васильевны. — Маринка, ты, что ли, пасьянс пришла разложить?

Ужились, выходит, стариканы, с какой-то внутренней гордостью удачливого сводника подумал Валера.

— Серго! — позвал дядя Сева с напускной суровостью в голосе, скидывая калоши. — А ну-ка, подь сюдыть! К тебе гость пожаловал…

— Кузька Лысый? — откликнулся Сережка откуда-то из глубины избы. И у Рысцова комок застрял в горле от его бодрого писка.

Дядя Сева заговорщицки подмигнул ему, забирая из остановившихся вдруг рук плащ.

Сережка стремглав выскочил в сени и остановился как вкопанный, вылупившись на отца зеленоватыми кругляшками глаз. Розовощекий, слегка поправившийся, босой, в простячковой распашонке и трогательных брючках с оттянутыми пузырями на коленках.

— Папка?.. — Он так и стоял, держа пегого котенка за шкирку в одной руке и игрушечную модельку «Скорой помощи» в другой.

— Здорово, рядовой… — выдавил Валера. Выдох увяз в груди.

— Папка!!! — заорал Сережка, отпуская мявкнувшего котенка и машинку и бросаясь ему на шею. — Папка приехал!!

Из кухни выскочила Нина Васильевна, радостно вскрикнула и заломила руки, глядя, как пацан обезьянкой повис на отце, возле переносицы которого скользнула едва заметная в неверном свете слеза.

— Ох, радость-то какая! — запричитала она. — Мы уж думали-гадали, не случилось ли чего… Проходите, Валерий Степанович!

Пегий котенок с перепугу протаранил лбом «Скорую» и юркнул под лавку.

— Чеготь разкудахтались… — надув губы, чтобы спрятать улыбку, проворчал дядя Сева. — Эк разошлись-то…

— Пап, а мы с дядей Севой завтра идем на Мокшу! Леща удить! Лунку бурить будем! Пойдешь с нами? Только вставать спозаранку придется, в четыре часа, а то клева не будет!

— Да заходь ты, Валерка! — мотнул головой старик. — Набалакаетесь ещеть. Ужинать пора! А то вон какойть… ни рыба ни мясо — одни косточки… Серго, а ну-ка, слазь с бати!

— Не слезу! — Пацан непослушно вскинул подбородок.

— Во! — пожаловался дядя Сева, флегматично отдирая по частям Сережку от Рысцова. — Что я говорил? Жук колорадский! А ну-ка отцепись от батьки, проказник негодный…

— Радость-то какая… — покачала головой Нина Васильевна, прижав сложенные ладони к полновесному бюсту.

— Не квохчи, а стол накрывайть шустрей, окаянная! — распорядился хозяин дома, отколупав-таки не особо прицельно брыкающегося мальчишку. — Пойдем-ка, мужики, в комнату. Побалакаем, первачку хлобыстнемть…

— Я тоже хлобыстну? — хитро сощурился Сережка.

— Проказникам не положено, — отрезал дядя Сева и опять надул губы.

Рысцов уплетал гигантские пельмени так, что аж за ушами трещало. Вот чего ему не хватало: вкусной еды, оживленной трескотни сына и толстых бревенчатых стен протопленной избы. Гори синим пламенем, проклятый город…

— Ну… — протянул дядя Сева, утерев тыльной стороной ладони жир с подбородка. — Чеготь там происходит, в Москве-то? У нас телевизора нету, новостей не ведаем. Без этоготь ящика Серго поначалу хныкал, а потом ничего — попривыкнул… А еще, говорят, появился какой-тоть прибор, который могет сны демонстрировать. Я сам не слежу за новостями. В Чукондово эдакого чуда в помине не былоть никогда. Не знаю, может, в райцентре имеется. Ерунда какая, а! Сны показывать — это ж надоть выдумать!.. Так чеготь в Москве-то?

— В Москве бардак, — односложно ответил Валера, дожевывая пельмень и подхватывая ложкой густую сметану из крынки. — Вкуснотень! Ох, давненько не ел так смачно…

— А мама когда приедет? — спросил Сережка, взглянув на отца.

Рысцов поперхнулся. Нина Васильевна, нахмурившись, стала подкладывать пацану в миску кусочки малосольного арбуза. Дядя Сева плеснул в два стакана прозрачную самогонку: на три пальца себе и на один — Валере.

— Я не буду тебе врать, Серега, — подбирая слова, произнес Рысцов наконец. — Не знаю, приедет ли мама сюда… Сейчас ей нужно быть в городе, а тебе — здесь.

— Почему? — без промедления поинтересовался Сережка.

— Потому что ей безопасно там, а тебе — у дяди Севы и тети Нины. Я обещаю, как только будет можно, я отвезу тебя к ней.

— Сто на сто?

— Сто на сто. Тебе тут, кстати, как живется? Не скучно?

— М-м… — неопределенно промычал мальчишка, зачавкав розовой мякотью арбуза. Разразился очередью косточек в свою миску и уточнил, невольно копируя интонации взрослых: — Когда как. Бывает, накатит скукотища… Хоть вой. За ворота выйдешь — снег крутом. Народу никого, уныло… А иной раз — весело, Даже чаще, чем грустно. Друзья у меня здесь уже есть: Кузька Лысый, Валька с соседней улицы, Натаха. Правда, Кузька не лысый вовсе… Да и с дядей Севой мы часто по хозяйству разные вещи делаем. Тут много всего… А один раз я даже катался на телеге, запряженной в кобылу! Только я вот что подумал: каникулы-то зимние уже кончились. В школе мне влетит, наверное?

— Не беспокойся, я поговорю с твоей классной руководительницей, — уверенно сказал Валера. Но вот плечами он при этом пожал как-то… виновато.

А Сережка не преминул беспощадно добить его:

— Хм… Я-то не беспокоюсь. Неля Петровна на родительском собрании тебя на карнавальные ленты порвет.

— А ну-ка брось ругаться, Серго! — вступился за поверженного на обе лопатки папашу дядя Сева.

Пацан приподнял одну бровь, покосился на него и бессовестно ввинтил:

— Я ведь могу наябедничать. Возьму да и расскажу сейчас, какие слова ты говоришь, когда думаешь, что никто не слышит. Я некоторые точно запомнил…

На этот раз поперхнулась уже Нина Васильевна. Дядя Сева грозно заскрипел вилкой по дну своей миски. А хитрый мальчишка обвел всех присутствующих взглядом победителя. Получили, мол, взросляк неотесанный! То-то же!.. Вот кого надо в дипломаты брать, со смесью обиды и гордости подумал Рысцов.

— Да ладно, пап, не куксись! Ты же мой сопельменник!

— Соплеменник, — машинально поправил Валера.

— Не-а, сопельменник, — поучительно поднял пальчик Сережка и указал на блюдо с пельменями.

Он посидел еще секунд десять с вытянутым перстом, наслаждаясь эффектом, после чего оглушительно захохотал и бросился наутек, опрокинув табуретку и до кондрашки, наверное, испугав выгнувшего спинку пегого котенка.

— Эк, пострел… — фыркнул дядя Сева, комично надувая губы. — Давай-ка хлобыстнемть, Валерий свет Степаныч. По махонькой…

* * *

Дозор разразился осиплым лаем в четыре утра.

— Валерка! Слышь, Степаныч, подымайся! — потряс дядя Сева распластавшегося на высокой перине Рысцова.

Тот поморщился от включенного света и приподнялся на локте:

— Ну чего? Я не пойду с вами на рыбалку… Дай поспать, дядь Сев, устал, как савраска…

— Не в рыбалке дело… Слыхаешь, Дозор тявкает? Я в щелочку побачил: тама на улице какие-тоть мужики стоят. Двое. Я и подумал — не к тебе ль товарищи пожаловали?..

— Дядь Сев, смилуйся… дай поспать… — Валера перевернулся на другой бок, подкладывая поудобней подушку под щеку. Но через миг смысл произнесенных слов дошел до сознания. Он резко вскочил, крутнувшись на сто восемьдесят градусов, и вытаращился на старика: — Какие мужики?!

— Не кудахтай! — шикнул дядя Сева. — Почем я знаю какие? Но одно точноть — не местные.

Началось…

— Хозяин, отворяй ворота… Мы от Виктора Петровича… дело срочное… — раздался за окном гулкий голос. Дозор в ответ на него зашелся в совсем уж бешеном припадке лая.

— Виктор Петрович… — протянул дядя Сева, размышляя и скребя седую щетину толстыми ногтями. — Хм. Это ж Витька-кинокрут… Экма! Брешут, поганцы! Он бы никогда себя по отчеству не назвал… — И громко крикнул, подойдя к окну: — Иду, иду, крохоборы полуношные!

Рысцов, натягивая брюки, лихорадочно соображал. Это наверняка прихвостни Больбинской выпасли его. Но как?! Неужто от самой Москвы за ним следовали? Почему же в таком случае не взяли сразу? Знали, что к сыну едет? Хотели в два горла пожрать, суки?..

Елки-моталки, да какая теперь к черту разница! Нужно скорее думать, что делать. Спрятаться? Они Сережку заберут. Не пойдет… Может, вместе с ним схорониться? Нет, нельзя рисковать пацаном…

Какого хрена он заявился сюда?! Ведь допускал возможность, что «хвост» все-таки за ним будет, и все равно приперся! Упрямый и эгоистичный баран! Теперь, кроме своей жопы, еще и сына подставил под удар. Не говоря уж о стариках… Вот чудила…

Но меж тем остается лишь один выход: уходить. Брать Сережку и бежать… Сломя голову!

— Дядь Сев, можно выйти на дорогу через огороды? — шепотом спросил Валера, выскакивая в сени и проверяя деньги в карманах плаща.

— Дык… Можно-то, может, и можно. А там куды подашься?

— Попробую на перекладных вернуться в Москву…

— Чегой-то ты натворил, окаянный?

Рысцов рассеянно посмотрел на опухшее от сна лицо дяди Севы и ответил:

— Слишком часто ложился спать с не до конца закрытыми глазами…

Старик удивленно крякнул и переломил двустволку, убеждаясь в ее боеспособности. Дозор уже задыхался от собственного завывания, а неизвестные гости принялись колотить в калитку с удвоенной силой.

— Кто там буянит? — сонно поинтересовалась Нина Васильевна, высовывая голову из спальни.

— Иди дрыхнить! Не твое дело! — сердито рявкнул на нее дядя Сева. Повернулся к Валере: — Галоши хоть одень на свои… тапки… Серго будить будешь?

— Я его с собой возьму…

— Сдурел, что ли…

Не обращая внимания на возмущение старика, Рысцов растолкал сына и помог ему натянуть рубашку, трико, ватные брюки, свитер и теплый тулуп. Перед глазами то и дело проплывал мираж окровавленной ванны в отеле…

— Эк! Да чтоть вытворяешь-то! Парубка куды потащил?! — Дядя Сева встал на пороге и упер кулак в бок.

— Они его заберут, понимаешь? — четко сказал Валера, натягивая на коротко стриженную голову мальчишки ушанку. — Слушай внимательно: мы уйдем задними дворами, а ты, если что про меня или сына спросят, ничего не говори. Понял? Ни слова. И бабе втолкуй! Иначе худо вам придется! Знать не знаешь, ведать не ведаешь. Понял?

Сережка осоловело крутил головой, ничего пока не понимая спросонья. Это хорошо, пусть думает, что на рыбалку идем…

Дозор надрывался…

Дядя Сева отошел с прохода, и в глазах его появилось что-то жестокое. Не свойственное этому ворчливому, но до крайности благодушном человеку.

— Вот что, Валерка, — сказал он, беря Рысцова за плечо. — Тама, за баней, свернешь направо. И метров через пятнадцать увидишь гаражик этакий. Вот, держи ключ… И этот тоже — он от замка зажигания… Найдешь в гараже «Урал», без люльки, правдать, но тебе оно и к лучшему таперича. Сразу не заводь, чтобы не застукали, а отведи огородами его метров на двести, тама и врубай тарантас. Авось протащишь по сугробам-то… Бензин в баке должен быть, но резина без шупов. Так что не лиходействуй шибко…

— Спасибо, дядь Сев… — Валера взял ключи и наспех обнял старика.

— Иди ужо. А я сейчас с гостями побалакаю по-мужичьи… — Дядя Сева, поудобней перехватил ружье и хотел было направиться к воротам.

Рысцов остановил его. И тихо сказал, показывая взглядом на оружие:

— Не надо. Они убьют и тебя, и Нину Васильевну. Прошу тебя, не надо… Умоляю… Просто заговори им зубы, просто дай мне немного времени…

Старик ничего не ответил, но двустволку опустил дулом вниз и тяжело вздохнул. Унимая Дозора, потрепал пса по вздыбленной холке.

— Пойдем, Серега! — Валера взял сына за рукавицу и потащил за дом.

Мальчишка за все утро не произнес ни единого слова. Так страшно ему было лишь однажды, когда он смотрел на драку в прихожей… Дергался свет, кричали соседи, неприятно пахло сигаретным дымом и еще какой-то гадостью…

И мелькало что-то общее во взгляде отца в тот жуткий вечер и нынче. Сережка не знал точно, как это называется, но оно больно холодило грудь изнутри.

Оно заставляло вспоминать о смерти.