В космическом центре «Барнаул-3» отмечали присвоение очередного звания начальнику. Весь немногочисленный офицерский состав собрался за длинной батареей столов в кабинете новоявленного полковника и щедро заливал желудки различными напитками. В основном, конечно, бийской водкой. Лишь оператор Гена и инженер по гражданским навигационным системам Толик сидели за мониторами слежения в нижних техпомещениях и угрюмо проклинали про себя всю нашу планету и ближнее Приземелье.
Почему так несправедливо бывает? За какие прегрешения дежурство выпадает именно на тот вечер, когда начальнику накрутили звезду?!
Гена тупо таращился на передвижения светлых точек по монитору и покручивал ус. Наконец он не вынес удручающего молчания и предложил:
— Может, вмажем по маленькой? У нас с админами в систблоке сервака заначка всегда имеется. Там же кулеров полным-полно — бутылочка перманентно прохладненькая…
Толик отмахнулся и резонно заметил:
— Фигли пить, если все равно не напьешься? Нет, бывает, бесспорно, что хочется выпить рюмашечку какой-нибудь благородной хренотени, посидеть на террасе в военном городке, на алтайский пейзаж поглядеть. Именно выпить для расслабления, а не нализываться в винторезный болид. Но сейчас явно не тот случай… Погодь-ка… Какая еще заначка в серваке?
— М-да, — согласился усатый оператор, уходя от щекотливой темы. — Случай препоганый. Это ж надо было на смену попасть в такой день. Полкана дали. Они там все уже, наверное…
Его печальную речь прервал зуммер вызова из ЦУПа. Красная лампочка на завешанном непристойными фотографиями маршрутюзаторном рэке упрямо заморгала в такт жужжанию.
Толик с Геной удивленно переглянулись.
Обычно из Управления звонили только в случае Учебной тревоги, если нужно было задействовать какие-нибудь системы наблюдения оборонных спутников. Но о таких мероприятиях личный состав оповещался заранее, и дежурный был готов отрапортовать по давно заученной наизусть формуле. Да и вахту несли в такие дни не эксперты по гражданским системам, военные операторы и инженеры. Ничего не поделаешь: в «Барнауле-3» приходилось уживаться и тем, и другим. Звания, кстати говоря, тоже были у обеих категорий специалистов. Чему удивляться — русские ведь и за космосом следят по очереди, то и дело пихаясь и переругиваясь возле окуляров телескопов…
Гена хмыкнул, пожал плечами и надавил кнопку громкой связи. Казенным голосом выдал:
— Дежурный оператор навигационных…
— Слышь, дежурный оператор, замолчи и слушай! — нагло перебил громкоговоритель, не заботясь о режущей ухо тавтологии. — Генерал Янулин говорит, говорю! Где подполковник Левинков?
— Уже полковник, товарищ генерал… — машинально поправил Гена, неестественно вывернув глаз на одеревеневшее лицо Толика. Было, между прочим, отчего деревенеть: сам Янулин! Директор ЦУПа.
— Да по мне — хоть прапор! — рявкнул генерал. От его голоса чуть не вылетела мембрана динамика. — Соедини-ка с ним, говорю!
Гена аж прикрыл ладонью рот, словно боялся ляпнуть чего-нибудь лишнего. Нужно было отмазывать старика Левинкова — если он сейчас спьяну перекинется парой слов с Янулиным, тогда не то что третьей звезды не видать, еще и оставшиеся две снимут. Наконец оператор решительно крутанул ус и ответил:
— Товарищ генерал, соединить с товарищем полковником никак не могу по причине выхода из строя рации.
От такой беспомощной, нелепой лжи генерал даже на миг растерялся, и из динамика в течение нескольких каучуковых секунд раздавалось только легкое потрескивание помех. Потом Янулин опомнился и разразился такой тирадой, что Гена продемонстрировал на лице смену времен года. Правда, весна и лето ему откровенно не удались…
— Так, — успокоившись, сказал генерал. — С вашей алтайской шарагой я разберусь потом, говорю! А сейчас мне нужны картинки со спутников, говорю! Слышь? Вот координаты.
По монитору шустро пробежали строчки:
Lon 73.9824 W
Lat 40.7661 N
Lon 139.7796 Е
Lat 35.6961 N
Lon 37.6300 E
Lat 55.7525 N
— Дежурный, слышь?
— Так точно. Подтверждаю получение координат.
— Возьми изображения с тех спутников, что ближе к перигею орбиты находятся. Увеличение — один три. Картинку передавай в динамическом режиме вот по этому адресу…
На экране мелькнули еще несколько строк.
— Вас понял, — быстро колотя пальцами по клавишам, отчеканил Гена. — Адрес получил. Через минуту изображения будут в ЦУПе.
— Под трибунал всех отдам, мать вашу! Ясно говорю?.. — пообещал Янулин напоследок, и связь прервалась.
Не переставая долбить по клавишам, приятели коротко переговаривались:
— Космос 1151 эр бэ. Да уж… ясней некуда.
— Да. Вижу. Поворачивай на семь с половиной…
— Думаешь, снимут с нас погоны?
— Канал глючит. Проверь третий шлюз… Как бы погоны за шкуру не зацепились и не потянули за собой! Ладно хоть не выпили-таки!..
— Пакеты идут нормально. И трассировка обычная… Вот старику нашему точно пипец! Жалко, мужик неплохой, хоть и суровый… Через четвертый надо пускать.
— Подожди! Выровнялся вроде. Но резервный держи на всякий случай. Интересно, зачем они у нас запрашивают эти картинки? Ведь могут же сами.
— Черт знает… Вдруг аппаратура полетела какая-нибудь? Контур спекся, а запасный не успели пустить… Думаешь, в Главке одни гении башконогие сидят? Такие же люди, только с протекцией чьей-нибудь. А может, проверка сверху нагрянула — вот нас и дернули… Выведи на монитор.
— Ну-ка, что тут у нас?..
На экране замерцали очертания улиц, перпендикулярных друг другу.
— Смотри сюда. Двинь картинку чуть на северо-запад.
— Господи, что это за чертовщина?!
Оба уставились на монитор. После минуты молчаливого наблюдения Толик непонимающе посмотрел на Гену. Тихо почему-то спросил:
— Не пойму… Движется, что ли?
— Кажется, да.
— А скорость постоянная?
Гена подвел курсор мышки к кромке перепада яркостей, щелкнул. Потом нажал пару клавиш.
— Вроде постоянная. Низкая: примерно — один — полтора. Масштаб-то прикидываешь?
— Прикидываю. А что это за координаты? Я, честно говоря, не совсем представляю? Где-то в Северной Америке, в Европе и Азии… Правильно?
Гена вывел данные на экран и резко повернулся к Толику. Прошептал:
— Правильно… А если чуть точнее — это Нью-Йорк, Токио и…
Договорить он снова не успел. Раздался протяжный сигнал боевой тревоги…
* * *
Катить незаведенный мотоцикл по глубокому рыхлому снегу — занятие не только утомительное, но и довольно опасное. Особенно если ты в модельных туфлях. К тому же в темноте. Оступиться и переломать ноги при таком раскладе — проще простого, поэтому Рысцов наказал Сережке, чтобы тот держался метра на два-три левее. На всякий случай.
Громоздкий «Урал» приходилось буквально проталкивать через некоторые сугробы. Громкие вскрики Нины Васильевны, характерный говор дяди Севы, сдержанные голоса визитеров и почти поэтический надрыв Дозора уже стихали позади, а Валера все не решался выкатить зеленый с проплешинами драндулет на дорогу, держась от просматриваемого пространства метрах в пяти.
Сережка наконец не выдержал и разразился ревом — больше от страха и молчаливой сосредоточенности отца, чем от трудностей преодоления снежных заносов. Это послужило сигналом. Голоса смолкли как по команде. Через несколько секунд раздался гулкий ружейный выстрел… Завизжала Нина Васильевна, гневно и старательно заматерился дядя Сева. Еле слышно хлопнула дверь калитки… Слава богу! Значит, стрелял старик все-таки в воздух, иначе бы эти сволочи его изрешетили.
Рысцов понял, что медлить больше нельзя. Он рывком вывернул руль вправо, чуть не уронив «Урал» на себя, и принялся толкать в горку, к стезе.
— Ну-ка, Серега… подпих-хни сзади… немножко… — поднатужившись изо всех сил, прошептал Валера. — Потом поплачешь…
Пацан послушался только первой просьбы. Слезы продолжали упрямо катиться по щекам, но он уперся в задний фонарь обеими ручонками и помогал катить двухколесное чудовище советской эпохи…
— И р-раз… Хорошо. И еще…
Наконец. На дороге. Ключ, свет, масло, аккумулятор, бензошланг… Отлично.
Сережка попытался было забраться на заднее сиденье, но Рысцов усадил его между собой и баком, одернув тулупчик под попой. Оглянулся. Из-за поворота, освещенная тусклым светом, который зажегся во многих окошках после выстрела дяди Севы, выезжала «Тойота» с тонированными стеклами, скрипя колесами по плохо разъезженному снегу. Именно та, которую он видел вчера на вокзале. Метров пятьдесят до гадов, не больше… На мгновение его спину свела судорога предчувствия, будто автоматная очередь уже неслась свинцовым резцом сзади.
— Папка, по-ехал-и… — запинаясь от утихающего рева, проговорил Сережка.
Валера саданул коченеющей в туфле ногой по стартерному рычагу. Недовольное фырчанье поршней, короткая сонная вспышка фары… Не берет… А мы — еще разочек! Вот так! Мороз-то не шибко свирепый, должно же! Ну… Вот и взяло… Двигатель взревел, заставив вздрогнуть обоих. Отца и сына.
Беглецов…
Выжав сцепление и надавив носком левой ноги вниз, переключая на первую передачу, Рысцов крутанул ручку газа на себя. «Урал» взрыхлил задним колесом снежный покров чуть ли не до самого грунта и тронулся. Так… теперь подцепим вверх, пропустив один щелчок — вторая передача… Сережка успокоился и теперь, щурясь от быстро высыхающих слез и ослепительного луча фары, прыгающего по редким заборчикам и деревьям, смотрел вперед через ветровое стекло. Мальчишка прижался к бензобаку всем телом.
Подстраиваясь под натяжку тросика, подающего бензин в карбюратор, Валера газовал все сильнее, плавно разгоняя мотоцикл. За следующим поворотом оказался коварный мостик, с которого он чуть не слетел накануне вечером с пьяным дедком. Пришлось резко сбросить скорость и выключить дальний свет. Дальше дорога пошла и вовсе кочковатая, что дало беглецам небольшое преимущество — машина здесь оказалась менее маневренна, чем мотоцикл.
«Тойота» стала постепенно отставать.
Жаль, подумал Рысцов, что на шоссе они нас все равно догонят. А петлять по проселочным барханам тоже нельзя бесконечно: с каждым пройденным метром, согласно теории вероятности, повышается шанс улететь юзом в кювет. Постараемся оторваться от них как можно сильнее, пока едем до Сасово. Там видно будет.
Что же эти уроды медлят, интересно? Они могли бы, по логике, уже давно его пристрелить. Даже в ночной темени пара длинных очередей крест-накрест достигла бы цели — тем более задний красный габарит так и так виден. Но огонь не открывают, стало быть, он нужен им живехонький. Это очень хорошо… Но зачем, Кристина? Зачем тебе понадобился Валерий Рысцов? Обиделась на хмельные оскорбления и ванну с трупами? Не верю. Не такая ты мелочная, хоть характер твой вкупе с серьезнейшими внутричерепными расстройствами и сдвигами очень подходит для изучения на консилиуме психоаналитиков… Но ты не мелочна.
Тогда — зачем?..
Следующая мысль тонко зажужжала в мозгу, отгоняя предыдущие: а что, если сейчас погасить свет, заглушить мотор, схватить Сережку на руки и быстренько побежать в лес? Бред какой в голову лезет, это ж надо… Ну летом это еще могло прокатить. Но зимой, при рыхлом, девственно ровном снеге… Ну и ну, подумать только — как находчиво! Все, отставить умные размышления.
Нужно сосредоточиться на дороге.
* * *
В Сасово их мотоцикл влетел, едва не столкнувшись со стоявшим поперек улицы грузовиком, на будке которого было трафаретно написано «хлеб». Вильнув в сторону, Рысцов злобно выругался, а Сережка только крепче сжал бензобак.
Через весь город они проехали по прямой пустынной улице минут за пять. Оторваться от погони не удалось — «Тойота» преследователей упорно держалась на хвосте, поэтому сворачивать в стороны не было смысла: только давать им лишние секунды. Вскоре спереди надвинулись выведенные светоотражающей краской буквы указателя. На Шацк — прямо. А там и до Рязани километров пятьдесят.
Прямо — так прямо…
Какого черта он вообще едет в Москву? Безумству храбрых играем марш мы. Похоронный… Два человека на мотоцикле, мчащемся на большой скорости… Если их не остановят до въезда в столицу, то уж через блокпост МКАДа проскочить — никаких шансов. Самоубийство.
А что еще делать? Остановиться и сдаться на милость этим… мордоворотам? Если б один был — да. Но рядом сын… Повернуть в Шацке налево, в сторону Пензы? Абсолютно бессмысленно. Если «Тойота» и не догонит сама, то уж бензин в баке «Урала» кончится явно раньше, чем у «японки»…
Сумасшествие. Безвыходность. Холод страха, забирающийся под плащ и скребущий острыми когтями вдоль позвоночника…
Стрелка спидометра, подсвеченная снизу, подкрадывалась к рисочке «60».
Ночная трасса, грохот мотора, пролетающие по сторонам призрачные столбы электропередачи, окостеневшие в дорогих туфлях ступни, одинокая фура, сверкнувшая дальним светом и обдавшая мягким потоком воздуха…
Стрелка приблизилась к цифре 80.
Вздувшийся пузырем тулуп Сережки между напряженных рук, развевающиеся тесемки его ушанки. Мальчишка ни разу не обернулся. Он молча следит за несущимся под переднее колесо асфальтом с пятнами раскатанных ледяных луж. Ему жутко…
Стрелка будто изогнулась, заступая за 80.
Конус света фары, разбивающийся о белые полосы дорожной разметки. Ослепляющие блики в зеркале заднего вида… Расписание жизни, расписание снов. Стук клапанов в двигателях, скрежет клапанов сердец… Нервный тик времени…
Он перебрасывается пошлой шуточкой с Феченко и отправляется обедать в кафе. К столику подсаживается набыченный Шуров, выкладывает ворох бумажек, задает три ничего не значащих вопроса и заказывает стопку водки, приговаривая: «Полный эрзац! Суррогат…» Мелкумова устраивает вечерний разнос, дымя дамской сигареткой… Грузный Каличенко ругается на сотрудников, то и дело роняющих коробки с комплектующими, и прихлебывает ирландское пивко из горла… Студия. Петровский улыбается, глядя на потрясно примитивную игру Копельникова, получившего первую серьезную роль… Разговорчивый дальнобой Акоп хочет врубить музыку, чтобы «нэ скучат»…
До омерзения роскошный номер отеля. Ванная с запекшейся кровью.
11О — больше из старика-мотоцикла не выжать…
* * *
Рассвет подернул зимнее небо зернистой серостью. До Рязани оставалось километров пятнадцать, и движение стало гораздо плотнее.
Автобус вывернул из-за поворота аккуратно, но… обледенелая трасса и теория вероятности моментально нашли общий язык… Сначала на встречке оказалась кабина доперестроечного «Икаруса», а через доли секунды вся его туша уже неслась поперек шоссе, круто забирая задом по окружности.
В такие моменты мозг отключается мгновенно, толкая на авансцену инстинкты. Валера, слабо чувствуя задубевшие конечности, надавил сразу на оба тормоза, прижимаясь к рулю и накрывая своим телом сына. Мотоцикл стало сносить в кювет… Все звуки слились в один протяжный и хриплый визг: вопль Сережки, приближающееся сипение покрышек автобуса, всхлип колеса «Урала», слетающего с асфальта, хлопок выбитой рулевой втулки и треск лопающегося плаща.
Перед глазами мелькнул свет фар… работающие дворники, искаженное страхом лицо водителя, стрельнувшие во все стороны купюры из выпавшей пачки, слетевшая детская шапка-ушанка…
Рысцов успел сдернуть пацана с бензобака и прыгнуть в сторону, со всей силы оттолкнувшись от подножек, перед тем как мотоцикл кувырнулся набок и, ломая ветви кустарника, зарылся в сугроб. Заглох.
Приземлившись, Валера перекатился несколько раз, намертво сцепив раздираемые ломающимся настом кисти рук вокруг сына, и замер.
Пока он медленно сползал вниз по склону, лежа на спине, Сережка поднял голову и прошептал: «Папка… папочка… у тебя пальчики в крови… а мне ни капельки не больно было…» И его тихий шепоток почему-то был слышен среди оглушительного скрежета рвущегося позади железа и какого-то медленного звона бьющихся вдребезги стекол. Голые деревья, нависшие, казалось, над самыми зрачками, были подсвечены с одной стороны мерцающим сиянием… тускнели… А успокаивающий детский шепоток все глубже проникал внутрь груди, заглаживая раны… снимая тревогу… отпуская во тьму…
* * *
Завывание ветра — только оно значило что-то в этом эфемерном лесу. Человек прекрасно понимал, что фантомы, скользящие через полупрозрачные стволы, не существуют… не проносятся сквозь его скулы, глаза, ногти… Их нет. Лишь потоки ледяной атмосферы рвут волосы и полощут окровавленную рубашку, забирают редкие лоскутки дыхания. Если забыть о боли и прислушаться к бесконечной заунывной мелодии, то можно разобрать, о чем говорит этот ветер.
Он рассказывает о мгновениях.
Он, надрываясь, кричит о секундах…
Тех, что прожил.
Уже.
Тех, что бросили тебя, как неряшливая гулящая девка, которую когда-то очень хотел полюбить.
Давно.
Тех, что никогда не обернутся, не позвонят, не напишут.
Лжешь.
Тех, с которыми невозможно встретиться мимолетным взглядом в уличной толпе.
Вскользь.
Тех, что сны отнимают безвозвратно и теряют в артериях чужого времени.
Словами…
Почти человеческими словами шепчет ветер в этом полном призраков лесу о застывших в темноте секундах.
* * *
Очнулся Рысцов от того, что шея затекла чуть ли не до самого темечка. Он дернулся и заорал в голос — боль ударила острым зубилом в правое предплечье.
— Не дергайся, гонщик!
Кто-то с силой развернул его в прежнее положение. Чрезвычайно, кстати, неудобное: он полулежал на заднем сиденье машины между двумя громоздкими мужиками.
— Сережка… — простонал Валера, стискивая зубы.
— Здесь твой пацан, успокойся… Целехонек, в тулупе родился. Спит… Да не рыпайся, говорю! Руку сломал уже…
Рысцов, преодолевая зуд в шее, повернул голову и посмотрел на говорящего. Что-то в его голосе было знакомое… Изображение подрагивало и расплывалось. Валера прищурился, напряг зрение и вдруг с удивлением узнал мужчину… Не может быть! Это бред, галлюцинации, травматический шок…
— Гоша?
Вчерашний болтливый сосед по купе слегка улыбнулся:
— Ну что, очухался?
Рысцов попытался привести в порядок расползающиеся мысли. Спросил:
— Ты откуда?
— Родом я из Подмосковья. Не думаю, что название деревни тебе о чем-нибудь скажет.
— А как… — Валера совсем запутался. — Где мой сын?
— Говорю же, здесь… Ты чуть не разбудил его своим воплем. Идиот ты конченый, Валера. Едва не угробил пацана! И мы чудом… с автобусом взасос не поцеловались.
На пассажирском сиденье кто-то зашуршал, и назад просунулась голова… нет, это глюки… однозначно… На Рысцова хмуро глядел Андрон Петровский.
— Привет, — злобно сказал он без обыкновенной своей крепкозубой улыбочки. — У меня на руках Сережка спит, поэтому пока ты еще не в нокауте. Вот приедем, и тогда лучше не подходи ко мне ближе чем на пять метров.
Голова Андрона вновь исчезла за спинкой. Рысцов, морщась от боли, подался вперед и убедился, что его сын действительно дрыхнет на руках у Петровского. Вместо ушанки его голову венчала голубая шляпа, съехавшая на одно ухо.
— Что здесь происходит? — беспомощно прошептал Валера, окончательно теряя связь реалий.
— А мне дико интересно твою версию для начала услышать. — Гоша жестко взглянул на него. — Ты какого хера навертывал от нас?
— Думал, вы мордовороты… — Рысцов осекся. А дьявол, собственно, их знает? Да нет, быть не может. Кто угодно, но не Андрон…
— Ну, предположим, мы мордовороты и есть, — с острой усмешкой сказал Гоша. — И что?
— Думал, вы на Больбинскую работаете, — выпалил Валера, вперив взор в свои поцарапанные пальцы, на которых кровь уже запеклась коркой вокруг ногтей и на фалангах. — За сына испугался.
— Поссорился, значит, с госпожой?
— Пошел ты! Не госпожа она мне!
— Ой ли?..
Рысцов срифмовал удачно и дерзко, но абсолютно нелитературно. Руку ломило все сильнее.
— Ты, капитан продажный, не хами мне, — спокойно ответил Гоша. — Я подполковник все-таки.
Валера недоверчиво уставился на него. Что-то здесь творится и вовсе запредельное…
Широколицый Гоша аккуратно, чтобы не травмировать его сломанное предплечье, залез своей ручищей во внутренний карман куртки, достал удостоверение и развернул его на пару секунд. Рысцов успел уяснить следующее: подполковник ФСБ Таусонскии Павел Сергеевич…
— Мы тебя уже два дня пасем, мент ты бывший, нерадивый. Так тебя сяк, — обидно сказал Таусонскии, убирая ксиву. — Это ж надо было из отеля так удочки смотать! Я еле просек, на какой ты поезд сел…
— Стоп, — Валера потихоньку собирал паукообразные кусочки мозаики произошедших событий. — Гоша… то есть Павел… А ванна…
Павел Сергеевич неоднозначно покачал головой.
— Грязно, согласен. Но никак к тебе, сволочь, не подступиться было. — После этого он морозным тоном добавил: — Я двух своих ребят потерял.
— Извини… — растерянно начал Рысцов.
— Засунь себе вонючие сопли в жопу, гнида! — рявкнул Таусонскии. И сказал уже тише: — Подкаблучник.
— Прекрати, в конце концов, унижать меня! Нашелся тут… Я не заказывал, между прочим, ангелов-хранителей!
— Больно нужен, так-сяк! Тебя забыли спросить, как нам работать!
— Останавливай тачку!
— Отсоси у меня сначала…
Рысцов задохнулся от такой наглости и боли в неловко повернутой руке… Между спинками снова появилась голова Андрона. Он хищно оскалился и язвительно заявил:
— А вы подеритесь. У тебя, Паша, фора. Этот-то… грач перелетный… со сломанной лапкой!
— Надо бы ему, конечно, с пристрастием устроить… — остывая, сказал Таусонский. Потом неожиданно резко повернулся к Рысцову и прошипел: — Я тебе в анус табуретную ножку вобью, если сам все не расскажешь.
Валера искренне испугался. Не семантики фразы, а эмоциональной окраски интонации, с которой она была произнесена. Задница явственно ощутила острые колючки заноз.
Широко посаженные, с полопавшимися сосудами глаза подполковника словно пробили череп Рысцова насквозь, заставив отстраниться и упереться затылком в молчаливого бугая, сидевшего по другую сторону.
Наконец он взял себя в руки.
— Что ты хочешь узнать? И зачем?
— Зачем, говоришь? — Таусонский устало откинул голову назад. — Ты, видимо, не в курсе, что вчера в двадцать три сорок семь по…
Павел Сергеевич вдруг замолчал, нахмурившись.
Валера посмотрел тем временем в тонированное окно. Рассвело окончательно. «Тойота» довольно быстро мчалась по какому-то шоссе, видимо, в сторону столицы. Движение по встречной полосе было очень плотным. Странно, обычно люди утром, наоборот, в Москву едут. Даже теперь, в такое… смутное время…
— Давай вот что, — решил Таусонский. — Ты мне расскажи все по порядку, так-сяк. А потом я тебе расскажу. Только сначала надо решить одну вещь: ты куда хочешь пацана спрятать?
— Со мной будет, — быстро ответил Рысцов.
— Не рекомендую. Опасно.
— Тогда его нужно вернуть обратно… В Чукондово.
— Времени нет. Если б ты не дал деру… — Подполковник горько усмехнулся: — Дурак, ей-богу. Заставил меня брюхом трясти, бегать за ним! Нашел савраску!
— Куда ж Сережку девать? — раздраженно спросил Валера.
Павел Сергеевич осторожно покосился на него:
— Матери отдадим… Она сейчас у нас. Я охрану выделю.
— Ни за что!
— Понимаю, что баба она психованная, так-сяк, но больше некуда. Я тебе попозже объясню почему. Все, разговор окончен!
— Слушай, я не у тебя в отделе работаю! Я вообще гражданский. Чего раскомандовался?!
— Ты хочешь, чтоб твой пацан жив остался? Вопрос риторический. Поэтому будешь слушать меня. А теперь рассказывай с самого начала: с того момента, как тебя завербовали на работу к Кристине Николаевне Больбинской. Ты мент бывший, поэтому учить, думаю, не надо. Все, что помнишь и не помнишь, так-сяк: имена, объекты, связи, детали… Саша, сколько у нас осталось еще времени до ближайшего отдела по Волгоградскому?
Высокий чернявый водитель глянул в салонное зеркальце и отозвался:
— Минут двадцать — двадцать пять, Пал Сергеич.
— Успеешь?
— Попробую. — Рысцов утомленно облизнул губы, чувствуя на языке соленый привкус кровавой корки. — Не до последней детальки, конечно…
* * *
— Как же ты пошел в услужение к этой сумасшедшей? — спросил Таусонский Рысцова после его пятнадцатиминутного сжатого монолога.
— Тут дело темное, — откликнулся Валера. — Меня вчера утром, в отеле, словно наизнанку вывернуло.
Как околдовала… Глупо, конечно, звучит, но по-иному и не скажешь. Будто все эти недели под гипнозом был. Скорее всего тут не обошлось без влияния эса…
— Ты сука, — коротко сказал Андрон, не оборачиваясь.
— Местами, — признался Рысцов.
— Уж лучше с одиннадцатого этажа на коляске…
Валера не понял, к чему это было сказано. Он болезненно поморщился, собрался с духом и выговорил наконец:
— Я вчера, когда немного оклемался, хотел к тебе пойти, да подумал… не простишь.
Петровский промолчал.
— Но президента как она зазомбировала?.. — вздохнул подполковник. — Ладно, сейчас неважно: оклемался вроде наш вождь, порядок наводит — столько дерьма наворочено за это время, так-сяк… А Больбинская исчезла махом. Он объявил ее и в федеральный розыск, и в международный; объясняется с другими странами… Только теперь уже поздно выкобениваться…
— Почему?
— Ты же видел, что на Алтуфьевском «капля» вылезла недавно? — Валера кивнул. — Ну так вот… Вчера в двадцать три сорок семь по московскому времени она начала расти.
— То есть как… расти?
— Дешево и сердито.
Павел Сергеевич замолчал. Рысцов переваривал чудовищную информацию добрую минуту.
В это время их «Тойота» проскочила МКАД; блокпост был раскурочен: на обочине, возле въезда на мост, валялись бетонные балки, переломанные доски и сваленные в кучу указатели. Из Москвы тянулась бесконечная пробка, осатаневшие водители выскакивали на разделительную, буквально через каждые двести метров валялись смятые в ДТП останки машин, асфальт был усеян битым стеклом.
— Значит, все-таки началось… — наконец промолвил Валера.
— Что началось? — поднял бровь Таусонский.
— Дура… — Рысцов прикрыл глаза и сжал разбитые губы от подступившей к руке боли. — Безумная дура. Я ей говорил еще накануне, когда капля впервые в эсе появилась, что это последнее предупреждение. А она плела что-то про новую эпоху… Умалишенная.
— Дура не дура, а дело свое поганое она сделала! И ты, желая того или нет, Больбинской активнейшим образом способствовал, так-сяк. Хочется верить, что не желая… Не начни вы эпопею с «Изнанкой», С-пространство бы так не охамело.
— Что делает «капля»?
— Растет. — Павел Сергеевич хмыкнул. — Движется во все стороны, глотает все, что попадается на пути, просачивается в любые дырочки.
— Господи… — прошептал Валера, ужасаясь. — И быстро она… движется?
— Километра полтора в час. Может, чуть поменьше. Уже до Тимирязевской, наверное, добралась. Ночью, пока мы за тобой бегали, на севере города, как сам смекаешь, полный триндец был. Паника… В шесть утра должны объявить всеобщую эвакуацию населения. К Москве стягивают военные силы, ну и все прочее. А дальше можешь самостоятельно додумать… Сейчас приедем в отдел, узнаем последние сводки.
Рысцов не хотел додумывать. Просто-напросто подобная информация в голове укладываться никоим образом не намеревалась, сознание напрочь отказывалось принимать факты. Поэтому пока еще не было страшно.
Это же — конец. Ведь если черная субстанция «капли» сжирает людей так же, как зажигалки в эсе…
— В эсе что происходит? — спросил он.
— Не знаю. По этой части ты у нас спец… Все, приехали, вылезаем живо.
Машина остановилась возле трехэтажного здания на Ташкентской.
Вокруг суетились люди: кто в форме, кто в гражданке. Сновали менты и даже военные. По улице проскочил БТР, плотоядно поводя стволом туда-сюда и плюясь гарью из выхлопных труб. Где-то над головой застрекотал вертолет…
И еще бесконечными потоками по тротуарам бежали люди. Быстро, медленно, волоча за собой пожитки, катя тележки, перебрасываясь словами, крича, ругаясь, крестясь, шевеля посиневшими губами, испуганно глядя на бледное небо, плача, смеясь, падая и отшибая о лед колени…
Беглецы…
Ветер трепал их волосы, срывал плохо закрепленные вещи с тюков, развевал полотнища газет, которыми была обмотана утварь, несся сквозь их сердца — он сегодня был сильный.
Если б люди могли хоть на миг забыть о страхе и прислушаться к бесконечной заунывной мелодии пролетающих вдоль мостовой потоков воздуха, то они разобрали бы, о чем говорил этот ветер.
Он рассказывал о мгновениях.
Он, надрываясь, кричал о секундах…
* * *
Выбравшись наружу, Павел Сергеевич первым делом достал мобильник и набрал какой-то номер.
— Алло? Илязов, как обстановка? Да мне насрать на рапорты! Ты моего попугая забрал? Другое дело. Хвалю. В общем, так, собирай ребят, и быстренько дуйте в… — Он повернул голову и прочел надпись на казенной табличке, висевшей около тяжелых дверей подъезда: — Дуйте в семнадцатый. Это на Ташкентской. Сядем, так-сяк, обсудим по-быстрому ситуацию. Кренделя? Да взяли мы кренделя. Всю ночь, гад, бегал по Рязанской области, до Мордовии чуть не доплюхал! Давненько я так не катался… Да, еще… Вези сюда его пассию бывшую, сынишку бабе вернем. И подсуетись, так-сяк, чтобы где-нибудь нашли врача с коробкой гипса. Ну как зачем?! Этот дебил умудрился, удирая от нас на мотоцикле, чуть не вписаться в автобус, слететь в канаву и предплечье поломать. А? Перелом-то? Нет, закрытый вроде…
Из передней дверцы выкарабкался заспанный Сережка, цепляясь тулупчиком за все подряд.
— Папка! — обрадовался он, увидев Рысцова, понуро стоявшего неподалеку в истерзанном плаще, кожаные обрывки которого полоскал озверевший вконец ветер. — Папка… Я так испугался, когда мы перевернулись на мотоцикле! А потом нас дядя Андрей подобрал — ты спал в это время… А после я и сам уснул… Но зато теперь все пацаны в классе передохнут от зависти, когда я расскажу про наши приключения! Особенно Чемкаев… А мы где? — Мальчуган огляделся, недоуменно проводил взглядом нескольких пробежавших мимо прохожих. Ткнул пальчиком в трехэтажное здание гэбистов: — Это что?
— Видимо, наш временный штаб… — улыбаясь, ответил Валера, осторожно прижимая сына к себе здоровой рукой. Заскрипел зубами от боли в поврежденной конечности, но все же добавил: — Игра продолжается, Сережка…
Андрон направился к ним решительным шагом, желая, по всей видимости, многое высказать Рысцову, а потом дать гнусному изменнику в ухо. Но, не дойдя нескольких метров, бывший гений freak-режиссуры остановился, поглядел на радостного мальчишку, выгнул бровь. Сильнее надвинул на глаза шляпу, чтоб ненароком не сдуло. Сплюнул, досадливо махнул накачанной рукой. И, широко ощерившись, пробормотал:
— Ну и генотип…