У Витьки дрожали губы и подбородок. Он глотал слезы и шептал: «Псих, псих какой-то, просто псих…»

* * *

Когда поднимал глаза, то видел старого человека, сидящего на диванчике, когда опускал — песок. Чувствовал боль, подкатывающую к горлу, сводящую скулы, сдавливающую виски, непреодолимую, вязкую… А на самом деле все было в порядке. Не сидел старик, не желтел песок, не донимала боль.

Этого дворика не было. Был другой… Здесь девочка в ярко-красном сарафанчике, путаясь, прыгала на скакалке и смеялась над своей тенью, шелестела сочная листва клена, слышно было бормотание радио в настежь открытом окне первого этажа снежно-белого дома…

И тяжесть. Хоть и знал, что она ненастоящая, но не помогало. Вверх по руке ползла какая-то темная слизь; и тряс, тряс, тряс этой непослушной рукой, пытаясь стряхнуть ее, не позволить добраться до груди… Тряс…

В четыре утра проснулся и ворочался до полшестого — не спалось. Измяв всю постель, наконец встал, вышел на балкон и перегнулся наполовину через перила. Голова слегка закружилась. Внизу — асфальт дороги и чернеющее пятно газона, трава на котором уже давно не растет почему-то. Распрямился, потянулся, вдохнул шумно.

За спиной — семья. Спят. Отдельные представители похрапывают. Доносится шлепанье крыльев. Это пингвин, который уже бодрствует и ждет возле двери в ванную, пока его впустят и запихают под ледяной душ. Вообще-то Страус, так его зовут, живет в подвале, но вчера он слезно просил остаться на ночь в доме, говорил, там, внизу, страшно. И ужасно при этом сквернословил.

Не смог отказать. Пусть разок понежится в тепле квартиры.

Подошел к Страусу и, похлопав по лоснящейся спине, отворил дверь, включил холодную воду. Он с мурлыканьем забрался под шипящую струю и начал неуклюже переминаться с лапы на лапу. Он добрый, но глупый и ленивый. Нашел его в помойке еще совсем малышом, до сих пор не понятно, как он туда попал. Выдрессировал Страуса стоять в очереди и ругаться матом. Теперь за пивом можно самому не ходить. Правда, он в последнее время стал материться по поводу и без, поэтому живет в подвале…

Боже, откуда у меня пингвин?! Семья? Раньше не было…

Живот свело, грудину будто клещами сдавило. Еле успел выбежать на улицу. Там согнулся пополам и блевал. Когда на миг поднимал глаза, то видел сквозь муть старого человека, сидящего на диванчике, когда опускал — песок…

Пульсирующее чувство «отходняка» от дозы застало Кира во дворе. Колотило зверски. Он сидел на корточках, прислонившись спиной к забору, и сплевывал тягучую слюну.

В мозгах застряла одинокая мысль о том, что нужно было достать денег. Обязательно достать и купить квартирку. Маленькую однокомнатную квартирку, где они с Юлей будут жить вместе, заниматься любовью, принимать вдвоем душ и ходить совершенно голые. Чтобы никто не мог им помешать видеть друг друга, прикасаться, слышать… и чтобы ни один человек не мог сказать: «Уйдите, пожалуйста…»

Забыть про героин, сжать зубы и найти много денег. А после — жить.

Кир поднялся и, дрожа всем телом, глубоко вздохнул. Он еще раз перебрал в уме несколько имен. Оля, Лена, Гуля. И еще одна Оля — она точно согласится. Она за четвертак мать бы продала, если б та не умерла в тюрьме два года назад. К ней-то и решил он идти в первую очередь.

В подъезде надпись на картонке: «Лифт не работает». И ниже мелким шрифтом: «Ближайший лифт на ул. Блюхера, 24».

Пешком.

Звонка не было. Постучал.

— Чего надо?

— Олю позови.

Лязг двери.

— А… Иди.

Кир прошел на кухню. В раковине стояли несколько пустых водочных бутылок, этикетки забились в сток.

Ольга сидела на табуретке, скучно глядя перед собой. На полу, у ее ног, примостился какой-то мужик. Он сосредоточенно и грубо удовлетворял ее. Методично чавкал.

— Уютно у вас тут, — сказал Кир.

— Ну? — Ольга подняла глаза. — Тоже хочешь?

— Оль, тебе деньги нужны?

— Давай.

— Заработать можно.

Мужик на миг оторвался от своего занятия, громко и далеко послал Кира и хотел продолжить, но Ольга толкнула его коленом.

— К Мишке иди пока, я сейчас.

Он сплюнул и вышел.

— Чего делать-то надо? — спросила она, запахивая грязный халат.

— В технаре вахтерша знакомая есть. Работает каждую среду и пятницу, за полбутылки пускает внутрь. Я привожу ребят, ну или девчат, ты их делаешь счастливыми и получаешь свой куш. Пятьдесят процентов.

— Ты охренел, что ли?! Хочешь меня на весь район прославить?

Кир посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся.

— Работать будешь в полной темноте и молча. Я еще и сам за этим следить буду, дура.

— То есть мне и кончать придется без звука, как фригидной?

— Что ты… Стонать и хрипеть можешь сколько влезет. Но без слов.

Ольга придвинулась к Киру и расстегнула его брюки. Он легко шлепнул по ее распухшим губам ладонью и снова улыбнулся.

— Я в среду зайду…

Забыть, забыть про героин. Его Юля ждет. Они же должны сегодня гулять. В обнимку. Чувствовать, как соприкасаются их плечи и бедра, обретать мизерную дольку счастья… Кир сломал иглу и отбросил шприц.

Цель — долька счастья? Квартирка? Или цель — это сама цель?

Прорваться куда-нибудь из самого себя. Не важно куда! Приделать к чему-нибудь смысл. Не важно к чему! Да, нужно квартирку купить. Пусть это будет и целью, и мечтой, которой он ни с кем не станет делиться. Ведь если ты придумал мечту, значит, она твоя.

Юля ждала возле парапета моста. Любовалась на реку, то и дело отводя одну ножку назад. Будто танцевать училась.

Кир долго смотрел на нее издали, прежде чем подойти. Думал, что все-таки прав; конечно, не во всем, но чуть-чуть прав. Думал, что иногда все-таки можно придумывать мечты. Если их по-настоящему нет.

— Мне нравится, когда ты ждешь, — сказал он, обнимая ее сзади.

— Почему? — спросила она, не оборачиваясь.

— Когда ты ждешь, я нужен. А быть нужным — хорошо.

Юля поежилась.

— Опять кололся?

— Да, один раз.

Она повернулась, и он почувствовал, как сладко пахнет от ее лица.

— Кир, милый, перестань. Я тебе все дам… Бери всю меня, бери все от меня! Ну, что тебе нужно? Что?

— Мне нужно, чтобы ты ждала. И все. Ясно?

— А честность? Любовь, привязанность?

Кир подумал, как ему хочется рассмеяться в лицо этой глупой девочке. И как люди должны сдерживаться, чтобы остаться на хорошем счету. И как она чудесно пахнет…

— Пойдем. Я хочу гулять с тобой в обнимку.

— А потом мы пойдем к тебе?

— Нет, сегодня нельзя. Мать заболела.

Ее волосы покорно легли на его плечо. Они обнялись и пошли вдоль парапета.

— Витек, ты чего боишься?

— Вдруг меня из технаря выгонят…

— Кто? Вахтерша?

— А вдруг настучит?

— Ну, как хочешь.

Кир надел майку и встал с лавки.

— Ладно, пошли. — Витька дернул жилой на шее. — Сколько?

— Полтинник.

Чувство было странное: как будто продавал пару минуток пошленького счастья. И приятно где-то возле диафрагмы, и тяжело. Там же.

Сначала Кир завел в лабораторию Олю. Показал стул, подоконник. Закрыл на ключ защитные жалюзи — гордость техникума. Выключил свет — темно.

— Все поняла?

— Иди, иди. Зови своего озабоченного.

— Я буду за дверью. Максимум через десять минут он должен вернуться.

— Извращенец, — криво улыбнулась Оля.

Кир вышел. Привел из аудитории Витьку, который был хмур, словно его к казни готовили.

— Иди, через десять минут я тебя жду. Тут, за дверью.

— А где-нибудь в другом месте…

— Нет. Иди.

Витька передернулся и вошел в лабораторию. Тихо. «Как смешно, что я выбрал именно лабораторию», — мелькнуло в голове у Кира.

Нет, это не эксперимент, это — необходимость. Работать и зарабатывать деньги — глупо, по крайней мере, с таким характером, как у него. А квартирку купить надо обязательно. Комната, стальная дверь, прочный английский замок и ключ. И чтобы ни одна сволочь не могла пересечь порог, кроме него и Юли! Чтобы была кровать, принадлежащая им, а не наполовину родителям, друзьям или арендаторам, чтобы их стены, пол и потолок хранили их голоса и дыхание. Слишком много вокруг становится всех, нас, вместе, впятером, делай так же! не глупи, одумайся!.. ты что творишь, твою мать?! Всего этого уже невыносимо много. И эта гадость уже совсем рядом! Поэтому он имеет право стоять здесь и слушать тишину… А что это так тихо, кстати?

Он взглянул на часы: прошло сорок секунд. Быстро все-таки проскакивают мысли — потом и не вспомнишь, наверное. Утихают, утихают, и снова — тишина.

И только спустя пять минут началось. Слабое посапывание, потом прерывающееся дыхание, глухие вскрикивания… Взгляд тянулся к дверной ручке и дальше, в темноту. Рот у Кира приоткрылся, потные ладони терлись о джинсы. Это было похоже на сильное наркотическое опьянение, когда грани мира съезжают с положенных мест. Быстро и надежно, а главное — незаметно: будто так всегда было. «Не смотри на нас, мы же на тебя не смотрим!»

Он испугался себя на миг…

А женские губы обволакивали лицо, шею, руки, ее пальцы проникали под майку, кругленькие коленки упирались в живот… Нет, это же там, за порогом! Почему он все чувствует? Дверь, ключ. И двое в темноте. Как он с Юлей в будущем… Крик желания, крепкая хватка за талию, рывок на себя… Дверь, замок, ключ…

«Приближайся, стелись рядом…»

Никакая сволочь не должна пересекать порог. Но сейчас нет ключа, и дверь не заперта! Стало быть, ему можно войти? Дверь есть, но ее очень просто открыть: дотронуться до ручки и попасть в свою комнату. Неужели ждать, пока его комната освободится?

«Два дома, в них люди… в них живут разные люди…»

Стоны похоти раздавались в его ушах, тело ощущало то, что было там, за дверью. В темноте. Бедра сводило судорогой, заставляя нелепо приседать… Почему раньше такого не было?!

Из темноты раздался хрип. Кир открыл дверь и вошел в эту ждущую тьму… Дальше он помнил смутно. Матерщина отшвыриваемого мужчины, удивленные на миг губы женщины, ее ноги, разлетающиеся в стороны, крик… темнота и крик. Удар наотмашь…

Витька выбежал, уронив стул. Свет, рванувшийся из четырехугольника дверного проема, очертил гнущиеся контуры Кира, зверски насиловавшего бессознательное тело.

«Два дома, в них люди… в них живут разные люди…»

— Три, — сказал Максим, хмуро глядя на ближайший столб.

— У меня — один только, — Витька виновато опустил голову.

Кир молчал.

— Ну не умею я их искать! — крикнул Витька через минуту. — Мне вообще все это уже надоело! Ты совсем сдвинулся!

Кир посмотрел на него и ударил кулаком в челюсть. Коротко, без размаха.

— Сволочь! — завизжал Витька, отступая назад. — Я на тебя настучу, сволочь! Понял, сволочь?! — Он развернулся и побежал прочь, растирая кровь по лицу.

Стал медленно падать снег. Олег набросил капюшон.

— Сколько? Полгода? — громко спросил Кир, оглядывая всех парней. — Мы полгода этим занимаемся? Или больше?

— Ну и чего? — Максим бросил окурок на лед и с силой затушил его ботинком.

— Вы за это время не научились находить людей, которые хотят трахаться! закричал Кир на всю улицу. Он указал пальцем на редких прохожих и уже спокойнее добавил: — Да они все хотят трахаться.

Олег и Вовка переглянулись.

— Что, не верите?

Оттолкнув Максима, Кир схватил за шиворот первого попавшегося мужика, идущего по тротуару, и заорал ему в морду:

— Скажи, ты хочешь трахаться?

Мужик ошалело вытаращился на него.

— Ты бабу хочешь? — Кир тряхнул мужчину так, что тот зубами щелкнул. — Или ты хочешь мужика поиметь? А?!

— Я… домой хочу… — прохрипел прохожий. — У меня семья… не надо…

— Ты что, семью трахаешь?!

Максим крепко взял Кира за плечо:

— Оставь его в покое.

Кир отшвырнул мужика и повернулся к Олегу с Вовкой.

— Вы нашли кого-нибудь?

— Я — двоих, — сказал Вовка. — Один, может, постоянным клиентом станет.

— И я — двоих, — сказал Олег.

— Бабы без работы сидят, а вы черт знает чем занимаетесь. Уроды. — Кир махнул рукой и пошел домой.

Это уже там, да? Рефлекторные воспоминания? Или еще здесь…

Кир видел сквозь мутную пелену ее виноватые глаза, но не мог поверить. «Все не так, все не так, — вертелось в мыслях. — Я же просил ее ждать, только ждать…»

Он убеждал себя, что все придумал, что все это лишь наркотические сны. Он был уверен, что все не так, как произошло на самом деле. Он знал, как сладко пахнет от ее лица. Не чувствовал, только знал. Фантомные боли.

Дежа вю…

После того, что он сделал с Ольгой, Кир никогда больше сам не стоял рядом с дверью в лабораторию. Нашлись в технаре ребята, пригодные для этого. Хорошие, надежные ребята.

Но однажды он пришел проверить, как идут дела… Они не пускали, говорили, что все в порядке. Хорошие ребята отводили взгляд.

Когда он ворвался в темноту, все началось. Безумие сладкого запаха, исходящего от ее лица…

…старик в изменчивом дворике, безудержная рвота, две вновь соединенные половинки иглы, темная слизь, поднимающаяся вверх по телу… квартирка… Юля…

Почему улица такая красная? Я кололся? Да, да, да — я под кайфом… Иду домой…

Нет, я не могу идти домой. Потому что у меня пока нет дома. Скоро я куплю квартирку, о которой мечтаю так давно, у меня уже почти хватает денег… Но пока мне некуда идти.

Не может быть! Чушь какая-то. Вот же он — мой дом, — стоит себе на углу, ждет. Дверь вон даже приоткрыта. Я переступаю порог и включаю свет. Я снимаю неудобную одежду и обувь. Я иду по мягкому белому полу внутрь. Мимо проходит женщина и удивленно смотрит на меня, на кухне сидят какие-то незнакомые люди и пьют чай… Чего им нужно в моем доме? Как они сюда попали?

Я оглядываюсь по сторонам, и мне вдруг кажется, что здесь все чужое: окна, стены, мебель, книги, люди. Черт… Я ошибся, это не мой дом. Быстрее! Надо бежать отсюда!

Полуодетый и босой оказываюсь на мостовой. Холодно. Иду дальше.

Почему же так? Эту мечту придумал я, значит, она моя. Только моя! Откуда здесь взялись другие люди? Они и сюда добрались — в мою мечту! Поселились в ней. Но и этого им показалось мало. Они выгнали меня. Из собственной мечты!..

Как все-таки зимой холодно бродить по городу босиком.

Опа. Вот он! Этот точно мой! Сердце замирает от счастья и детского восторга, я перебегаю улицу, слыша за собой визг тормозов, и останавливаюсь у подъезда. Наконец-то я нашел свой дом! Ура. Я берусь рукой за ледяную сталь изогнутой ручки и дергаю. Закрыто… Ах да, конечно же, любая дверь закрывается на ключ. Истерично роюсь в карманах — вот он, вот мой ненаглядный ключик.

Я ищу глазами замочную скважину, но ее нет. А как же мне попасть домой? У меня же есть ключ!

В отчаянии колочу руками и ногами в дверь. Скребу железо ногтями, сдирая их. Холодно! Впустите! Так нечестно! Из одной мечты меня выгнали, а другая просто-напросто закрыта! А внутри слышны чьи-то голоса, шаги…

«Два дома, в них люди… в них живут разные люди…»

Мне трудно двигаться; я, кажется, коченею. Из последних сил стучу в сталь. Вижу, как костяшки пальцев примерзают к ней. Страшно… Не могу пошевелиться, веки слипаются… Мне страшно и обидно… клянусь, я больше никогда не буду мечтать…

Два дома… в них живут разные люди…

2001, Самара