Срок «домашнего ареста» Давлета подходил к концу, и Литвинцев решил навестить своего бесстрашного телохранителя. Застал он его на квартире за очень мирным занятием — чтением газеты.

Присмотревшись, понял, что это не русская газета, и спросил:

— Что читаешь, Давлет? Буквы какие-то необычные… Понимаешь?

— Буквы арабские, товарищ Петро. А понимать их меня еще в детстве жена нашего муллы научила.

— И что же это такое?

— Наша социал-демократическая газета «Урал», товарищ Петро! — не без гордости ответил Давлет. — Недавно стала выходить в Оренбурге.

— И о чем в ней пишут?

— О многом, в том числе и о революции и социализме. С нашим народом впервые на его родном языке о таких вещах говорят. Впервые, понимаешь, товарищ Петро? Это для нас настоящий долгожданный праздник!

Петр взял из его рук газету, покрутил перед глазами и бережно вернул.

— Ну, Давлет, теперь, надо думать, среди татар и башкир станет больше большевиков? Газета свое дело сделает?

— Сделает, товарищ Петро, обязательно сделает! — засветился Давлет. — Только и сейчас у нас тоже большевики есть. Вот товарищ Хусаин… Знаешь такого?

— Ямашев? Слышал много, но лично не знаком.

— А жену его Хадичу-апу тоже… только слышал?

— К сожалению, Давлет.

— А ведь они и делают для нас эту умную газету. Есть и другие, кто вместе с ними. И в Уфе есть, если хочешь, познакомлю.

— Вот вернемся, тогда и познакомишь, Давлет.

— Значит, едем? — чуть подумав, как о давно решенном, спросил паренек. — Когда?

— Да вот сейчас прямо и поедем. Собирайся получше, это надолго. И должен предупредить: поездка очень серьезная, так что никаких вольностей, понятно?

— Понятно, товарищ Петро. Папироски — с собой?

— Непременно. Огонька к папироскам возьми побольше: груз невелик, а на душе спокойней… Сейчас зайдем ко мне, кое-что прихватим — и прямо на станцию.

По пути зашли к нему. Попросив Давлета подержать его солдатский сундучок, Петр закрыл дверь на замок и следом за ним вышел на улицу.

— Это и есть то самое кое-что? — возвращая сундучок, хитровато сощурился Давлет.

— Да, это и есть… А что?

— Тяжеловат, товарищ Петро.

— Да, немного есть, — думая о своем, ответил он.

Смешанный поезд № 20 уходил на Челябинск в восемнадцать двадцать восемь. Взяв билеты в вагон третьего класса, они тут же заняли свои места и, чтобы не привлекать к себе внимания, по примеру соседей принялись за ужин. Солдатский сундучок при этом стоял рядом на видном месте. Петр часто ловил на нем беспокойный взгляд Давлета и никак не мог понять, что его так волнует. Стар? Непригляден? Конечно. Но зато как удобен! Именно за это качество прежде всего и приобрел он его за бесценок на уфимской толкучке.

Последние дни для Петра были беспокойные, он изрядно устал и теперь, пользуясь случаем, решил немного отдохнуть. Предупредив Давлета, что в Миньяре им выходить, он отодвинул свой сундучок к окну, бросил на него шапку — чем не подушка? — и с удовольствием вытянулся на полке.

В вагоне было не очень опрятно, но зато тепло. Ночные фонари еле горели. Дробный, монотонный перестук колес отгонял всякие мысли, отуплял, навевал сон. И он уснул. Почти мгновенно. И так же мгновенно проснулся: проходивший по вагону проводник объявил станцию Воронки. Да, одного этого слова было достаточно, чтобы от усталости и сна не осталось и следа. Воронки! Каких-то полгода назад где-то здесь совершили свою первую дерзкую экспроприацию боевики братьев Кадомцевых. Был ли с ними в тот вечер и Давлет? Наверное, был, надо спросить.

Отодвинув сундучок, он приник к холодному и влажному стеклу окна, но смог разглядеть лишь редкие тусклые огоньки да черноту поднимающейся к небу горы.

— Где это было? — шепотом спросил Давлета.

Тот в это время тоже, напряжение всматривался в окно.

— Где-то здесь… Только сейчас ничего не видно…

— Жаль… Очень хотелось посмотреть…

Потом он опять лег, но сна уже не было. Вспомнился вчерашний разговор с Иваном Кадомцевым. Прежде чем отправиться, в Вятку, тот разыскал его у Калинина и пришел проститься. О недавней размолвке на совете — ни слова. Сказал лишь, что комитет утвердил его группу и что он уезжает. Зная, что он тоже уезжает на заводы, снабдил верными адресами и попросил передать руководителям местных дружин, чтобы не теряли связи со своими партийными комитетами. Никаких самовольных эксов и авантюр. Никакого глупого молодечества. Иначе дружины будут распущены.

На случай неудачи в Вятке («Всякое может быть, сам понимаешь») еще раз наказывал поближе сойтись с Эразмом, который со дня на день должен вернуться в Уфу. Сойтись и вместе идти до конца.

Простились они, как никогда, тепло и сердечно. Пожелали друг другу удачи, хорошо понимая, какой ценой она может им достаться. Проводить себя Иван не разрешил…

Потом, вне всякой связи, словно бы сама собой, вспомнилась неприятная история с Кочетковым, боевиком, которого он месяца два назад за трусость исключил из дружины. Недавно ребята стали просить о его возвращении, уверяя, что он исправился. В доказательство его смелости приводился тот факт, что он будто бы сам раздобыл себе оружие и в одиночку экспроприировал какого-то крупного военного начальника. Когда разобрались, то оказалось, что Кочетков просто-напросто обокрал квартиру отставного генерала Емельянова, очень уважаемого подпольщиками человека, отца боевички Люды Емельяновой. Вгорячах Литвинцев приказал расстрелять мерзавца, но у боевиков не поднялась на такого негодяя рука, и его просто хорошо проучили и отпустили. И, наверное, зря, думал он теперь, потому что знает этот Кочетков многих…

В Миньяре Петр встретился с местными товарищами и напрямик спросил о динамите. Те посоветовали побывать в Златоусте или в Сатке, где на складе завода «Магнезит» этого добра всегда в избытке.

В Златоусте у Литвинцева была явка к товарищу Лизе. В сравнении с окружающими поселками Златоуст выглядел довольно солидным городом. Здесь действовал большой горно-металлургический завод. На нем выпускали оружие для русской армии. При заводе имелся арсенал.

Пока искали нужную улицу, неведомо откуда привязался филер. Вначале он был один, но вскоре за ними двигалась уже целая группа человек в пять-шесть. Все с интересом поглядывают на их сундучок, а приблизиться бояться. В чем дело?

Бежать было бессмысленно, но и ждать, когда тебя возьмут голыми руками, тоже глупо. Что же делать?

— Брось в них свой ящик, товарищ Петро! — горячо зашептал Давлет, когда преследователи приблизились почти вплотную.

— Это еще зачем? — уставился на него Петр.

— А чтоб всех — одним махом! И бежать!

— Каким махом, Давлетка? Готовь-ка лучше свои «папироски».

— Если бомбу жалко, я задержу, а ты скрывайся. Только быстро, товарищ Петро!

— Какую бомбу? Где ты ее видел?

— А в сундучке разве не бомба?

Как ни опасно складывалась ситуация, а удержаться от смеха Литвинцев не смог. А что если и филеров привлек именно этот злополучный сундучок? Если и они увязались за ними только потому, что, как и его друг Давлет, решили, что в нем — бомба?

Раздумывать не было времени. Заметив, что неподалеку провод на столбе сильно провис, он решительно направился к нему. Положил сундучок на снег, откинул крышку и краем глаза заметил, как отвисла у Давлета челюсть.

— Чего стоишь без дела? Бери хотя бы провод, помощничек!

Не глядя, он бросил ему под ноги моток проволоки, а сам вытащил монтерские кошки и стал нацеплять их на ноги. Незаметно кинул взгляд за спину — филеры остановились. Закуривают. Ну-ну, не ожидали такого оборота? Неужто его догадка верна?

Опоясавшись специальным поясом и натянув резиновые перчатки, он полез на столб. Добрался до изоляторов, перекусил провод кусачками и принялся натягивать. Пока он этим занимался, один из филеров подошел к столбу, заглянул в ящик, разочарованно пожал плечами и вернулся к своим. Петру сверху хорошо было видно, как они, сбившись в кучу, оживленно заговорили. Наверно, обсуждают положение, в каком оказались. Даже смеются!..

Закончив работу наверху, Литвинцев спустился вниз, сложил инструменты обратно, оставив на себе лишь пояс. Да еще кошки не стал убирать, только снял с ног и перевесил через плечи. Пусть все видят: человек занят серьезным делом, чинит электричество, и мешать ему не надо.

Поскольку филеры все еще не уходили, пришлось сделать вид, будто они ведут осмотр всей линии. Не раз и не два забирался Петр на столбы, что-то там чинил, менял, стучал, пока они не добрались до окраины. Здесь никаких филеров уже не было.

Ну и нахохотались же они там! И над собой, и над глупыми златоустовскими шпиками, которых им удалось так ловко провести.

— А я из самого, дома думал, что это бомба, — похохатывая, тихо признался Давлет. — И все сердился, чего ты с ней так бесцеремонно, вдруг, думаю, рванет!

— Ты-то ладно, — улыбаясь, курил Петр, — но почему на эту удочку попались и они?

— Больно сундучок у тебя приметный, товарищ Петро!

— Специально купил. Неужто такое добро бросать?

— Теперь не надо: уже убедились. А я и не думал, что ты такой мастер, товарищ Петро.

— Электротехник, — не без гордости пояснил Петр, — я и на флоте электричеством занимался.

— А инструмент откуда?

— В Уфе одолжил, для конспирации. Если что, мол, работу ищу. Бумаги в порядке, инструмент имеется, голова и руки при мне. Что еще, верно?

— Еще? Счастья немного, товарищ Петро. Совсем немножко, как сегодня…

К вечеру они уже неплохо ориентировались в новом для себя городе, знали не только его центральную часть, но и предместья — Косотурку, Татарку, Ветлугу, Демидовку. В одном из этих предместий обнаружилась улица, которую они разыскивали. Вот и нужный дом. Высокая девушка в стеганой телогрейке и пимах несет от колодца полные ведра. Из-под большой теплой шали выбиваются пряди прекрасных ярко-рыжих волос.

— Здравствуй, красавица! — слегка поклонился Петр. И тихо: — Мы от Потапа.. Велел передать привет и спросить о здоровье.

Девушка поставила ведра и поправила на голове платок.

— Спасибо Потапу за заботу. Слава богу, живы еще. Проходите.

И вдруг радостно улыбнулась Петру:

— А я вас помню, Литвинцев. Теперь, значит, к нам? Помочь прислали?

Чтобы не входить в такие подробности на улице, Петр пошутил о добрых хозяйках, встречающих гостей полными ведрами, подхватил эти ведра и первым направился в дом.

Весь этот вечер они провели за самоваром. Саша Орехова (она же и товарищ Лиза) дала им исчерпывающую характеристику города и его революционных сил, но о боевой дружине знания ее были довольно скудны.

— По этому вопросу я сведу вас с руководителем нашего комитета товарищем Леонидом, — пообещала она. — Ну а уж он свяжет вас с кем надо.

Утром Литвинцев встретился с товарищем Леонидом. Это был человек среднего роста, русый, с маленькими усиками и бородкой интеллигента. Лицо белое, круглое, румяное. На щеках симпатичные ямочки. «Не революционер-подпольщик, а добрый, милый детский доктор, — усмехнулся про себя Петр. — С такой внешностью хорошо лечить детей или торговать булками, но с полицией при такой внешности не поиграешь. При всем желании изменить невозможно…»

И тем не менее партийный вожак златоустцев произвел на него очень хорошее впечатление. Изрядно начитан. Осторожен. Деловит. Пытался найти общий язык с эсерами, но ничего не получилось. Теперь зол на них отчаянно — не дают работать: своими бесконечными ликвидациями, эксами и неизбежными провалами держат в напряжении весь город, подставляют под удар и большевиков. Город кишит полицией и войсками. Обыски и аресты идут беспрерывно. Но тюрьма здесь старая, плохая, бегут из нее и уголовники, и политики. Бывает, ловят опять. Опять сажают, и опять — бегут.

Петр рассказал о готовящейся уральской конференции боевых организаций и решении открыть в Златоусте, при здешней дружине, мастерской для изготовления бомб.

— Для решения этих вопросов практически мне необходимо встретиться с представителем вашего комитета в дружине, с ее командиром или начальником штаба, — сказал он. — Как думаете, эти люди сейчас в городе?

Товарищ Леонид смущенно улыбнулся, приятно округлив свои полные румяные щеки.

— В городе. И все три — в одном лице сразу.

— Как так?

— С людьми плохо стало: аресты, переброски… Да и дело такое, что любому не доверишь.

— Так как же зовут вашего… бога?

— Кого, кого?

— Ну, товарища, который… сразу в трех лицах. Иначе — триедин, как бог!

— Триедин? А что, и верно — триедин! — расхохотался товарищ Леонид. Смеялся он тоже очень смешно и мило, и Петр опять подумал, что революционеру-подпольщику так смеяться нельзя: очень приметно. А примет у подпольщика должно быть как можно меньше. Еще бы лучше — совсем без них.

— Иван Артамонов, — мгновенно посерьезнев, тихо сказал Леонид. — Человек строгий, лет двадцати пяти, в революционном движении с конца прошлого века. Большевик. Идеям революции предан до бесконечности. Отличный конспиратор. Товарищ совершеннейшего бесстрашия и удивительной силы.

— Кто по профессии?

— И слесарь, и формовщик, и машинист — много чего перепробовал.

— Не его ли братишку Петю Артамонова мы отправили за границу в бомбистскую школу?

— А вот это для меня новость! Но если Петька, то — его.

— Интересная семья…

— Хорошая семья, товарищ Петро. Рабочая, уральская, наша…

С Артамоновым они встретились на явке у Ореховой. Это действительно был очень толковый рабочий, очень строгий и серьезный, с прекрасным, хотя и несколько грубоватым лицом и прямо-таки могучим рукопожатием. Прощупав гостя в долгом разговоре обо всем и ни о чем и в конце концов поверив ему, он круто перешел к делу.

— Товарищ Леонид передал мне, что тебя интересует, Петро. Можешь считать, что мы согласны. Помещение для бомбистской найдем, взрывчатку тоже. Вернется Петька, пяток ребят обучим — и дело пойдет…

Петр попросил рассказать о дружине: чем занимаются, что за народ.

— Занимаемая по программе инструкторской школы. Инструктора в основном наши же, прошедшие службу и побывавшие на войне с Японией. Летом выходим в горы всей дружиной, зимой занимаемся по квартирам пятка́ми. Оружия мало. Винтовок почти нет. Бомб единицы. Люди молодые, надежные, но…

— Говори, говори, — заметив смущение, подбодрил Литвинцев. — Небось, как у нас в Уфе: раз оружие в руках, то покоя уже нет, каждому подавай дело, да непременно порисковей?

— Бывает и похуже. В Уфе вы — хозяева положения. У нас же много эсеров, а они большие охотники пострелять. Наших это, само собой, подзадоривает, горячит. Тоже ищут «настоящего» дела, мечутся. Бывает, что уходят к ним. Вот недавно такой случай произошел, а парень наш, рабочий, деповский. Так и заявил: «Программу большевиков разделяю, но тактика социалистов-революционеров мне ближе».

— Так и ушел?

— Ушел…

— А вернуть назад не пробовали?

— Как?

— Делом. Не вечно же изучать уставы и наставления. Когда-то и на деле испытать себя нужно.

— Были дела, но не ахти какие… Но теперь, думаю, будут?

— Будут. Но только те, без которых обойтись нельзя. И первое — экс динамита. Пудов двадцать. Это задание губернского штаба.

Артамонов задумался, и строгое лицо его стало еще строже.

— Значит, не только для собственных нужд?

— Правильно понял, Иван.

— Сделаем.

Они закурили. Помолчали.

— И еще, Иван. Уральские заводы издавна работают на военное ведомство. Дай задание группе своих разведчиков, пусть уточнят, где и что делается на заводах вашего округа: снаряды ли для артиллерии, ядра, гранаты, винтовки, холодное оружие… Пока мы не овладели настоящими арсеналами, нужно превратить в арсеналы их. Если, скажем, Кусинский завод вырабатывает гранаты, то задача кусинцев — обеспечить гранатами всех. Прибавь к этому оболочки для гранат и бомб… Другие заводы дадут порох, патроны, пушки, снаряды — все, что потребуется для дела революции сегодня и завтра. И завтра, понял?

— Широко задумано… Понял, Петро.

— О том, что начинать такие дела нужно с холодной головой, не говорю. Это слишком серьезно, чтобы браться за них без основательной подготовки.

— Само собой…

— Теперь о динамите. Где взять, не подумал?

— Не торопи, Петро.

— И все же, предположительно?

— Можно и здесь. Можно и в Кусе. Но лучше в Сатке.

— Явку к тамошним ребятам дашь?

— Хочешь посмотреть сам?

— Хочу.

— А мы для чего?

— Не помешает.

В Сатке по явке, полученной от Артамонова, он вышел на местных боевиков. С их помощью осмотрелся в поселке, побывал в карьере, где время от времени ухали тяжелые взрывы, узнал дорогу к динамитному складу. И задумался…

Вспомнилось, как недавно выручили его монтерские кошки и знание электротехники. А еще хлеще получилось в Уфе, где благодаря им он смог побывать даже в тюремной больнице и подготовить похищение из-под стражи раненого боевика.

Что и говорить, к черту на рога полез, но что было делать? Там он был один, а здесь, в случае чего, подстрахует Давлетка. Надо же узнать, что делается на этом складе! Как он охраняется, есть ли телефон или другая какая сигнализация. И самое главное — есть ли динамит?

Товарищи говорят, что раз в неделю со склада взрывчатку возят в рудный карьер. На одной подводе, с охраной. Можно было бы отбить, но что значит для организации эти три-четыре пуда! Дай их Володе Густомесову — за неделю на македонки переведет! А если так, то брать нужно склад. Весь. Но — как?

Чем больше он думал, тем решительнее склонялся к тому, чтобы побывать на складе самому. Риск? А что сегодня — не риск? В данном случае риск как раз небольшой, ведь не собирается же он брать склад в одиночку. Сейчас главное — разведка. И тут его монтерские кошки сгодятся как нельзя лучше. Не впервой!..

По его просьбе саткинцы раздобыли лошадь и сани-розвальни. Кинув в передок свой сундучок, Петр отдал вожжи Давлету и приказал ехать.

— Куда? — не вмешиваясь в дела командира, спросил тот.

— По дороге… Вдоль электрической линии…

Линия вывела их за поселок. Дорога шла рядом, лишь иногда ненадолго отклоняясь то из-за скалистого взгорка, то из-за глубокого оврага. Потом и линия, и дорога повернули вправо и по неширокой просеке побежали в глубь леса. Проехав с версту по этой просеке, Петр попросил остановиться. Вылез из саней, огляделся, вытащил из сундучка кошки и пояс.

— Что, товарищ Петро, опять — на столбы? — догадался Давлет.

— Опять… А ты, братишка, будь настороже…

На первом столбе он пробыл недолго. Главное было увидеть — далеко ли склад. Оказалось, совсем недалеко, саженей через полтораста, в уютном сосновом лесочке.

«Хорошее место, из поселка не видно, — отметил про себя Петр. — Группа захвата может выйти прямо из леса. Только чтоб тихо, без стрельбы. А подводы можно оставить вон у того поворота… Погрузить — и полный вперед!..»

Чем ближе подходили они к складу, тем на дольше задерживался он на столбах. Сторож у ворот его, конечно, уже видит. Что ж, пусть привыкает, а он между тем присмотрится: что за строение, сколько там сторожей, часто ли меняются. Для подготовки операции все это пригодится.

На последнем столбе, у самой ограды, Петр провозился особенно долго. Теперь все было как на ладони: и сам склад, и утонувшая в сугробах сторожка, и тропинка вокруг ограды, и густой со всех сторон лес. Сторожей тут двое. Пока один греется в сторожке, другой топчется у ворот, изредка прохаживаясь в ту или другую сторону. Снять этого глухаря в тулупе не составит никакого труда. Вот сейчас он спустится вниз, подойдет, попросит огоньку и…

От нетерпения аж в кончиках пальцев закололо. Глянул — белые, приморозил!

Спустившись на землю, Петр зачерпнул сухого морозного снега и принялся энергично растирать руки.

— Эй, паря, — окликнули его от сторожки, — заходи в караулку, согрейся. На таком холоду да при таком деле и околеть недолго!

Кинув кошки на плечи и сделав Давлету знак — жди, мол, Литвинцев, не раздумывая, направился к воротам. Стоявший на часах сторож сам распахнул перед ним калитку, пропуская на запретную территорию.

— Давай, давай, паря. Там у нас как у Христа за пазухой. И чаек есть, и к чаю чего. Растеплись после своих восхожденьев.

В сторожке действительно было тепло. На столе громоздился большущий самовар, рядом — заварной чайник, кружки, прикрытая полотенцем домашняя снедь. На стене — старый телефонный аппарат.

— Айда, сынок, разоблачайся, похлебай горячего, — настойчиво привечал его хозяин сторожки, пожилой сивобородый мужик.

Петр разделся, пояс и кошки бросил к порогу, сел к столу.

— Ну и зима нынче… Того и гляди околеешь на каком-нибудь столбе…

— Да, дело твое не сахар, — посочувствовал старик. — Ты бы хоть тулуп по такому случаю надел.

— В тулупе несподручно, еще загремишь оттуда. Не то электричеством шибанет. Долго ли?

— Было, было у нас такое. Давно только. Тогда у нас энтот монтерил… ну, который потом в японской сгинул. Не знаешь?

— Нет, не знаю. Я ведь недавно в ваших краях.

— Я этак-то и подумал.

— Решил вот линию вам починить, а то мало ли чего приключиться может. Вам ведь, как ангелам, одной искорки хватит, чтобы на небушко взлететь.

— Что правда, то правда, — с готовностью подтвердил словоохотливый мужик, — а с керосинками было еще хуже: тут уж гляди да гляди. Теперь, слава богу, спокойнее… А ты знай себе пей, пей, добрый человек…

Петр пил чай, согревался, жевал сдобные шанежки, а самого внутри так и колотило. Случай! Опять — случай! Зря, видно, говорят, что один скворец и гнезда не совьет, одной рукой и узла не завяжешь. Завяжешь! Вон он, считай, один, а захоти — целый динамитный склад будет его. Что стоит ему, молодому, вооруженному, убрать этого старика? А потом того — у ворот? И тогда отворяй ворота, грузи на сани сколько влезет — и-и…

— А аппарат-то в порядке? — чтобы отвлечься и унять бившую его нехорошую дрожь, спросил он, у сторожа. — Если что, так я заодно погляжу, а то когда еще наш брат к вам заглянет.

— Трещит! — весело отмахнулся тот. — А ты ешь себе, ешь. Да вот чайку еще плесни, размягчайся знай. Сейчас ведь опять на холод, поди.

И вот этого человека, живого, заботливого, бесхитростно-душевного, простого русского человека, делающего для меня добро, мне пришлось бы убить? Из-за двух или трех ящиков динамита, которые все равно ничего не решат? Из-за той страшной и жестокой борьбы, о которой он, может, и понятия не имеет. Или, хуже того, сочувствует ей, такой же пролетарий, как и я.

Нашарив в кармане папиросы, Петр закурил. Старик пристроился рядом, вытащил самосад.

— Тепло у вас, — чтобы что-то говорить, сказал Петр. — И работа ничего, не переломишься.

— Работа ничего. Раз в месяц привезут со станции груз, примешь, стал быть, потаскашь. А потом опять ничего. Ничего…

— И помногу завозят, говоришь?

— Пудов по тридцать быват. Это сичас у нас пусто, а то… Вот в марте-то опять и привезут…

«Вот и хорошо, что пусто», — отпустило наконец Петра. Чтоб не искушало. Чтоб не мутило душу прежде времени. А придет это время… Господи, до чего же может озвереть человек!

Возвращаясь в Златоуст, Петр уже в деталях обдумывал план предстоящей операции. Конечно, исчезновение такого количества взрывчатки вызовет переполох во всей округе. Значит, нужно отрезать Сатку от Кусы и Златоуста, а последний — от Уфы и других городов. Заранее позаботиться о транспорте и собственном складе. Предельно тщательно подготовить людей. Постараться обойтись без стрельбы и ненужных жертв.

Встретившись с Артамоновым, он высказал ему свои соображения и приказал начать подготовку операции.

— Месяца на подготовку вам хватит. Я подключусь дней за пять. Без меня не начинать ни в коем случае.

Вспомнив минуты, проведенные в сторожке, и все, пережитое там, еще раз повторил:

— Готовьтесь по-серьезному и ждите меня. Без меня не начинать.