- Теперь вы в полном распоряжении доктора Полины Долли, - сказал Карел старому мастеру и положил руку на его плечо. - Не волнуйтесь, Сарджи, держитесь крепко. Начинаем… Полина в течение нескольких дней подготовит вас, а остальная процедура займет, как вы знаете, не более десяти-двенадцати часов. Последних операций вы не услышите. Вы спуститесь на самое дно жизни, туда, где она кончается…

Худое морщинистое лицо старика не выражало заметного волнения. Он смотрел на Карела своими спокойными светлыми глазами и только легонько кивал в ответ па его слова.

- Идемте, - сказал Карел и, не снимая своей руки с плеча старика, инстинктивно чувствуя, как нужна ему сейчас дружеская поддержка, повернулся к двери. Они вошли в лабораторию.

Полина улыбнулась им. В белейшем халате и шапочке, из-под которой курчавились ее русые волосы, она показалась старику олицетворением молодости и красоты.

- Сударыня, я в вашем распоряжении, - сказал он и старомодно поклонился. - Старый Фауст пришел испить чудесного напитка юности.

- Как себя чувствуете?

- Почти как всегда. Но не могу назвать себя спокойным. Я полон ожидания, нетерпение владеет мной.

- О, каждый человек на вашем месте…

Она уже готовила инструмент, два ассистента молча помогали ей. Комнату заливал яркий свет. Сарджи прошел за ширму, разделся. Обнаженный, он походил на древнего индийского факира, до предела высохшего под солнцем и ветром. Он увидел свое немощное тело в зеркале и невесело усмехнулся. На дно жизни… И без того близок к таинственному дну. Даже если его постигнет неудача, что потеряет он? Каких-нибудь два-три года существования, наполненных не очень-то веселыми мыслями. Так ли уж ценны они, эти скучные, безрадостные старческие годы? Ну, а если выйдет?..

- Вы готовы? - спросила Полина.

Он вышел из-за ширмы и, повинуясь знаку Данца и ассистентов, лег на кушетку. Когда к нему подошла Полина со шприцем в руке, он обратил внимание, как неузнаваемо изменилась она. Над ним наклонился серьезный, полный внутренней собранности врач. Первый шаг. Путь в неведомое начался.

Часы в смежной комнате начали отбивать время.

Раз, два, три, четыре, пять… Обостренный слух Антона Сарджи отметил, что опыт начался ровно в пять часов пополудни.

Иголка шприца с трудом вошла в его припухшую старческую вену. Полипа слегка закусила губу. Сарджи увидел и это. Он вдруг вспомнил свою давно умершую жену и погибших сыновей. Время, время, как быстро течет оно! Чуть слышно он сказал:

- Попросите Ласкара Долли, чтобы он сам… Мне будет дорого его внимание.

Полина одобрительно кивнула ему и выпрямилась. Лицо его разгладилось, она, не отрываясь, с тревожной и напряженной улыбкой смотрела в глаза Сарджн. Он тоже смотрел на нее, словно хотел унести ее образ в то жуткое неведомое, что открывалось перед ним. Потом это милое лицо стало отодвигаться дальше и дальше, голубой туман скрыл черты лица, туман сгущался, становился плотнее и темнее, пока не закутал все на свете и не застлал мир немой и гулкой тишиной, в которой уже не было ничего знакомого и реального. «Наверное, вот так и умирают люди», - вило подумал Сарджи перед тем, как полностью окунуться в удушливо-вязкую темноту.

Через несколько минут на кушетке перед исследователями лежал уже не человек, а только тело человеческое, лишенное главного своего свойства - мыслить. В этом теле слабо билось сердце, пульсировала кровь, поддерживалась температура, но все сложное, исключительно тонкое и организованное, что наполняет человека и называется нервной системой, было уже парализовано, отключено или ослаблено до такой степени, что не оказывало почти никакого воздействия на работу мозговых клеток.

Это был глубокий сои, безопасная копия смерти. Но не смерть.

Карел Долли и его жена в эту ночь не выходили из лаборатории. Первый опыт с человеком, ответственность за жизнь которого лежала на них. Организм Антона Сарджи проходил стадию за стадией, медленно подвигаясь к той глубоко таинственной черте, которая отделяет жизнь от смерти. Так продолжалось несколько суток.

В лаборатории установилась тишина. Сотрудники едва слышно проходили по комнатам, свет был притушен, и в этой тишине слышнее становился гул осциллографов, счетных устройств и тикание секундомеров.

Жизнь в теле Сарджи, обвитом проводниками от аппаратов, пронзенном добрым десятком больших и малых игл, шла теперь только по милости этих сложных аппаратов, регулирующих дыхание, кровоток и работу сердца. Само по себе тело уже ничего не значило. В каждой его молекуле работал особый белок-катализатор, созданный совместным трудом Полины и Карела. Он делал свое дело.

Когда Сарджи перевезли под колпак, копирующий собой форму человеческого тела, все вышли из комнаты, стены которой были изолированы свинцовыми листами. За толстым стеклом смотрового окна появилось лицо Карела Долли, неузнаваемо измененное шлемом, более подходящим, пожалуй, для космонавта, чем для биолога.

Загорелись красные запрещающие надписи. За спиной Карела неподвижно стояла Полина.

- Включаю, - негромко сказал Карел, и голос его, измененный шлемофоном, звучал как чужой.

Полина смотрела через стекло. Старческое тело Сарджи слегка светилось. Может быть, это только обман зрения? Радиоактивные частицы впивались в него, пронзали каждую клетку, наполненную активным ускорителем. Именно в эти минуты решалось главное, из-за чего так долго и кропотливо трудились исследователи: нарушалась привычная связь атомов в живой молекуле, ломались устойчивые пути жизни, и вслед за этим все в организме изменялось для того, чтобы еще через какое-то время начать движение в обратную сторону - от старения к молодости, от дряхления к здоровью, но в конечном счете все-таки к смерти, к совершенно естественному, очень нестрашному, вероятно, неожиданному и очень далекому концу, когда откажет какой-нибудь полностью износившийся орган…

Полина сбоку заглянула в лицо мужа, скрытое шлемом.

Он не отводил взора с указателей сложнейшего аппарата. Твердо сжатые губы его побелели. Полина ждала. Ей показалось, что эти короткие минуты что-то уж очень длинны. Не забыл ли он?..

Полина вдруг вспомнила свою работу в Москве, Зорьку, побывавшую в стратосфере, и перевела взгляд на толстое стекло, за которым лежал Сарджи. Никогда не думала, что странные изменения, впервые наблюдаемые в Московском институте, приведут их вот к этому…

Карел сделал легкое движение рукой. В следующее мгновение он включил полный свет. Сеанс закончен. Напряжение исчезло. Карел не встал, не двинулся, он еще несколько минут сидел перед пультом управления, не в силах заставить себя подняться, заговорить, просто шевельнуть рукой или повернуть голову. Каждая ответственность по-своему трудна. Но эта…

После сеанса Сарджи снова поступил в распоряжение Полины.

Они вместе подошли к нему, вместе посмотрели на нервные стрелки приборов, проверили их показания.

- Кажется, хорошо принял излучение? - сказала Полина.

- Все в порядке, - ответил Карел словами, которые со времени полета Гагарина в космос стали крылатыми для исследователей и романтиков. - Сарджи выносливее, чем кажется с первого взгляда. Десять часов подготовки, а потом… Я сейчас поеду к Ласкару. Если он такой же, как вчера, попрошу его занять место на капитанском мостике.

В лаборатории продолжалась все та же напряженная работа. Впереди была еще «купель», еще радиосеанс, цель которого закрепить в ослабленном и расшатанном организме новые свойства, заставить атомы сгруппироваться по-иному, перевернуть молекулу, словно отражение в зеркале. На этой операции должен был присутствовать Ласкар Долли со своей электронной установкой, способной заметить малейшие отклонения в деятельности таких сложных и огромных сообществ клеток, какими являются мозг и другие органы человека.

Через час биолог был в квартире Ласкара.

Физик встретил брата вопросом:

- Ну, как Сарджи?

- Фауст выпил свою огненную чашу. Операции он переносит без видимых осложнений. Я доволен. Как твои дела, дружище?

Ласкар выглядел значительно лучше. Исчезли черные тени под глазами, его лицо было по-прежнему бледным, но уже без той страшноватой желтизны, которая нет-нет да и затягивала щеки и лоб больного. Он «вылез» и на этот раз, он поправлялся. Брат говорил бодро, уверенное спокойствие звучало в его речи.

- Я за тобой, - сказал Карел. - Пора начинать последний эксперимент. Придется тебе потрудиться, Ласкар. Прежде чем у электронного устройства сяду, я хочу постоять за твоей спиной, проследить еще раз.

- Ты сядешь, когда в «купели» буду я?

- Не побоишься?

- Нет, дорогой мой. У меня все решено.

- Вот и прекрасно. Мы хорошо сделали, что начали с Антона Сарджи. Эксперимент с мастером убедил меня в первоначальном предположении. Сама природа идет нам навстречу. Когда мы начали опыт с Антоном, я по многим признакам догадался, что лучше ослабить имеющийся катализатор, изменить дозу мезонного излучения и даже время опыта. Его тело до крайней степени измучено. Впрочем, это слова, предположение. Ты все эго увидишь сам, вычислительное устройство непременно подскажет. Чем больше разрушен организм, тем легче с ним работать. Аксиома, не требующая доказательств.

- Что следует из этого? Если молодой организм…

- Да, да. Сильный молодой организм не поддастся омоложению в нашем понимании. Он будет сопротивляться изо всех сил, он скорее погибнет от шока, но не поддастся.

- Это выглядит правдоподобно. Я убежден, что с подобной трудностью ты не встретишься ни разу.

- Почему?

- Ну, скажи, пожалуйста, зачем омолаживать молодых? У них и без того впереди много лет жизни.

Он грустно улыбнулся и добавил:

- Разве какая-нибудь сумасбродная, преждевременно начавшая полнеть дама…

- Сумасбродным дамам вход в лабораторию навсегда закрыт, - Карел засмеялся. - Впрочем…

Он не договорил. Ласкар тоже не склонён был к шуткам.

- Решающий час приближается, - сказал физик спокойно, но с грустной неизбежностью в тоне.

- Опыт с Антоном Сарджи убедил меня, что ты легко перенесешь операцию.

Ласкар коротко глянул на него и тотчас перевел взгляд на окно. За стеклом зеленел чудесный мир, куда он вскоре должен войти обновленным, пли… Спросил:

- Когда я нужен тебе?

- Не позже шести часов утра.

- Приеду, раньше.

- К твоему приезду все будет готово.

- Где Полина?

- Возле Сарджи. Она проверяет способность его органов работать без помощи извне. Несколько затруднений возникло с почками старого мастера. Думаю, удастся наладить. Данц помогает ей.

Ласкар вздохнул:

- Если бы мне удалось сегодня как следует уснуть!

Вероятно, Ласкару Долли все-таки удалось выспаться.

Он приехал в лабораторию брата около пяти утра, энергично, без скидки на сердце, взошел по ступеням, сам разделся и сразу же сел за пульт электронной машины, тремя уступами из стекла и серого металла возвышающейся у стены главного зала. Включили ток, красным светом загорелись лампочки контуров, послышался низкий гул. Машина была на ходу, в рабочем состоянии.

Появился Карел, кивнул брату и сразу заторопился, бросился сам подключать к пустой еще «купели» десятки разноцветных проводов.

Привезли Антона Сарджи, покрытого простыней. Ласкар подошел, откинул простыню, внимательно посмотрел в лицо своего друга. Оно было как маска, старчески-озабоченное, по не мертвое, - лицо человека, уснувшего глубоким сном после тяжелейшей работы.

- Да, друг мой… - произнес физик и опустил простыню.

Беспомощное тело осторожно уложили в белую «купель», па запястьях, на груди, на висках и ногах Сарджи защелкнули манжеты и пояса, к ним примкнули провода от машины. Ласкар поочередно нажимал кнопки на пульте, экраны оповещали его, что жизнь бьется в этом с виду совсем неживом теле. Кардиограф начал вычерчивать кривую работы сердца, па других приборах стрелки отклонились от пуля и замерли,подрагивая.

Полина шепотом отдавала приказания. «Купель» закрыли стеклянной крышкой, над телом повисла длинная трубка с радиоактивным веществом.

Карел встал за спиной брата, посмотрел на часы. Полина сидела в ногах «купели», отгородившись от нее тяжелым металлическим фартуком. Без трех минут шесть. Она смотрела на Карела. Когда стрелки часов вытянулись в одну линию, Карел сделал знак. Полина нажала на педаль, и вода со льдом хлынула в «купель». Стрелки приборов дрогнули и, словно нехотя, очень медленно поползли назад к роковому нулю. Едва не коснувшись его, они остановились. Жизнь человека совсем замирала. Между ним и смертью сейчас стояли только эти трое - физик со строгим неприступным лицом перед пультом умной машины, сосредоточенный биолог с порозовевшими от возбуждения щеками и молодой врач, сидевшая в ногах Сарджи и непрерывно что-то делающая с приборами.

- Двадцать девять, - громко сказала Полина, отмечая температуру тела.

Карел кивнул. Он следил за пальцами брата.

- Новая трудность, - сказал Ласкар озабоченно, что-то увидев на одном из экранов.

Полина сейчас же посмотрела на свои приборы, потом на Сарджи за стеклом. Стекло запотело, сквозь него едва проглядывало лицо человека над водой.

- Кислород, - приказал Карел.-Еще, еще, еще…

- Двадцать восемь, - сказала Полина и вопросительно глянула на Карела.

- Еще, еще… - повторял он, не спуская взгляда с приборов.

- Можно начинать, - негромко сказал Ласкар.

Карел прошел в угол комнаты и повернул рукоятку выключателя. Порция излучения…

Через несколько минут он выключил мезонную трубку. В комнате долго стояла тишина. У Полины занемели пальцы рук, но она не сняла их с кнопок прибора.

- Кислород не убавляй, - сказал биолог жене.- Через десять минут можно переводить его на собственные легкие.

- Спускать воду, - приказал Карел, глянув на прибор, и тотчас в «купели» заворочался, заскрежетал лед, уплывая вместе с водой.

Прошел долгий-долгий час.

- Тридцать один, - послышался голос Полины, наблюдающей за температурой. И еще через какой-то срок: - тридцать два.

Карел прошел через комнату, остановился перед «купелью», вытер стекло. Лицо Сарджи, удивительно белое, словно меловое, было повернуто к нему, но глаза закрыты.

- Выключаю легкие и сердце, - послышался голос от машины.

Карел нагнулся. Он хотел уловить момент, когда машина передаст свои функции оживающему телу. Но по лицу Сарджи ничего не было видно, оно по-прежнему белело, как маска.

- Тридцать пять, тридцать пять и четыре, - сказала Полина и впервые за три часа выпрямилась, болезненно морщась.

Ласкар произнес торжественно:

- Он дышит сам!

- Тридцать пять и девять, - отозвалась Полина.

- Кислородную норму, - как эхо откликнулся Карел. - Довольно баловать нашего друга.

- Сердце работает очень слабо, - сказал Ласкар.

- Как только переедем в палату, подкрепим, - уверенным голосом врача сказала Полина. - Кислород уже в норме.

- Дыхание тоже, - сказал Ласкар.

Карел все вглядывался в лицо Сарджи. Белое. Белое. Пока еще белое. Но вот он заметил, как поднялась и опустилась грудь. Еще. Еще. Что-то изменилось в лице. Нет, не румянец, но подобие румянца. Губы посвежели, они дернулись, задрожали. Это был уже живой человек.

- Думаю, что можно отключать машину, - сказал Ласкар.

- Можно, - согласился Карел.

Вошли ассистенты, сняли крышку «купели», уложили Сарджи на тележку и увезли. Полина пошла за ними. Теперь ей предстояло срочно поднять тонус оживающего человека, подкрепить его. Он еще долго будет спать, потом наступит томительное безразличие, нечто вроде полусна, его придется искусственно кормить, проверять, как действуют различные органы, и постепенно подводить больного к тому торжественному часу, когда он откроет глаза и заговорит.

А потом…

- Первый же анализ крови покажет, чего мы достигли, - сказал Карел брату, когда они вышли из комнаты.

- Это когда произойдет?

- Через три-пять дней.

- А какой случится темп у второй жизни?

- Вот о чем сказать я затрудняюсь. Вероятно, опять слишком быстрый.

- Сарджи останется довольным, даже если один к семи.

- Ну, этого не будет! У животных мы уже добились темпа один к пяти, а сейчас мы снова кое-что изменили.

- Я буду доволен, если даже в пять раз скорее. Все-таки десять лет нормальной жизни. Не умирания, а расцвета. Ах, Карел, ты даже не представляешь всей прелести и красоты содеянного! Избавиться от возрастных и прочих болезней, чувствовать себя бодрым, здоровым - какое это счастье!

- Не преувеличивай…

- Да, да, ты не можешь понять хотя бы потому, что не испытал ужаса старения, безысходности, мучительности болезней, которые сыплются на стареющее тело, как из рога изобилия. Ты пе знаешь, как страшно бывает думать о каждом дне, уходящем в прошлое. Каждая секунда уносит кусочек твоей жизни! И вот только теперь появляется надежда…

- Не надежда. Уверенность.

- Не будем спешить с выводами. Пока только надежда. Вот когда увидим Сарджи, поговорим с ним, убедимся в успехе, тогда уже поверим накрепко.

Карел засмеялся.

- Вечный спор оптимиста и пессимиста. Ладно, оставим этот разговор. Ты куда теперь?

- Домой. Провожать меня не надо.

- Хорошо, я останусь. Пойду к Сарджи.

- Когда он очнется?

- Через час-другой.

Ласкар вышел из лаборатории и не стал ждать машины. Он пошел пешком.

Город переживал лучшее время года. Буйно разрослись цветы и деревья, улицы превратились в зеленые тоннели, скверы благоухали ароматом роз, теплый ветер перебирал листву, кроны каштанов и платана глухо шумели, в зеленых объятиях лета даже жалкие хижины бедняков выглядели дворцами. А за городом ласкалось к берегу зеленоватое, теплое море. Оно нежилось под солнцем, играло с его лучами, манило к себе людей. Бухта пестрела цветными лодочками, ласковый ветер надувал белые треугольники парусов. Люди медленно шли по улице, они выглядели счастливыми, добрыми и красивыми в своих летних, ярких одеждах. Всюду слышался смех и веселый разговор.

Одинокий Ласкар проходил по улицам города, вдыхал залах цветов и думал о том, как бесконечно хорош и заманчив мир, в котором мы живем, как обаятельно-красива Земля, выхоженная тысячами людских поколений, разукрасивших ее городами и садами, возделанными полями и укрощенными реками. Только бы жить да жить, наслаждаться любимым трудом, работой, красотой мира, любить, чувствовать тепло, смеяться и слушать смех детей. Увы! Слишком короток осмысленный человеческий век, безрассудно короток, да к тому же еще осложнен нелепыми столкновениями, всяческой бедой, мыслями о войне и самой войной, обманом, глупостью, совсем не совместимыми с гармонией природы и красотой Человека, Земли и Солнца.

Может быть, теперь удастся что-нибудь сделать для человечества. Подарив людям еще одну жизнь, не помогут ли они долголетним счастливцам по-новому оценить свое время на Земле, не откроют ли им глаза на Прекрасное, мимо которого многие проходят безучастно, одолеваемые своими мелкими горестями и обидами? И век коммунизма, к речам о котором так благосклонно прислушивался Ласкар, - не есть ли это тот самый век Прекрасного? Если это так, то долгая жизнь явится полноценным вкладом в это светлое будущее человечества.

Он шел и мечтал. Лицо его разгладилось, глаза сняли, и никто бы сейчас не узнал в нем того хмурого, задавленного грузом забот физика Ласкара Долли, который делал когда-то самую страшную работу на земле - своими руками охаживал почву, на которой уже другие физики выращивали адские бомбы.

Незаметно для себя он начал думать о Памеле и, в который раз! - вспоминать только хорошее, связанное с ней. Он видел перед собой ее лицо, слышал ее глубокий, убедительный голос, чувствовал в своей руке ее горячую руку, и боль утраты опять сдавила ему сердце. Если бы она была здесь, рядом с ним в такой серьезный момент его жизни! Увы! Она далеко и, конечно, потеряна… Когда удастся эксперимент и он начнет вторую жизнь, будет ли эта жизнь счастливой для него, утратившего самое дорогое - любовь? Вот этого он не знал.

Ласкар пришел домой, снял плащ, походил по пустым комнатам, в которых уже установился запах нежилого, отпустил прислугу и остался один.

Он спустился в сад, посидел над обрывом, прислушиваясь к далекому гулу на главных улицах города, и закрыл глаза. Покой, о котором он с таким вожделением думал несчетное число раз, сейчас не принес ему ни малейшего удовольствия. Какой же это покой, если щемящее чувство заброшенности не покидает тебя? Покой без любви, без участия - это уже не покой, а скорее тихая беда.

Ласкар поднялся и вошел в комнаты. Нет, и здесь то же самое. Тогда он оделся и снова вышел на улицу в сумерки раннего вечера, когда еще не зажигались огни и под навесом из потемневших платанов только начал скапливаться сиреневый туман - разведчик ночи. Здесь хоть люди, голоса, смех.

Карел звонил брату раз, другой, третий. Телефон молчал. Обеспокоенный, он помчался к нему, но нашел дверь запертой. Не зная, что и думать, Карел постоял у дома, пытаясь погасить тревогу, царапавшую по сердцу, потом, махнув рукой, перелез на виду у прохожих изгородь сада и, увидев незапертое окно, прыгнул внутрь дома.

Никого… Где он? Куда ушел? Искать бессмысленно, город велик. Карел позвонил в лабораторию и сказал Полине, что задержится. А потом забрался на подоконник и, спустив ноги в сад, уселся, как мальчишка, с сигаретой в зубах, решив про себя, что будет сидеть так хоть всю ночь.

Вернувшись, Ласкар увидел: в доме у него горел свет. Он быстро вошел. Карел…

- Это ты? - в его голосе явственно прозвучало разочарование.

- А ты думал кто?

Ласкар не ответил, но Карел уже понял, кто был бы самым желанным гостем для брата.

- Я рад, что ты пришел, - сказал Ласкар, справившись с собой. - Давай вместе ужинать. Что там нового?

- Сарджи спит, словно новорожденный младенец. Я уже подумывал, а не разбудить ли его раньше срока. Судя по всему, опасность позади. Он начал жить. Девять шансов из десяти - жить назад!

- Слушай, - сказал вдруг Ласкар, не гася улыбки на своем лице. - Если все пойдет нормально, повторятся ли у него разные неприятности, связанные с изменением в организме?

- Не понимаю.

- Ну, вот, скажем, месяц назад он болел гриппом.

- Заболеет ли снова? Не думаю. Это же инфекция. Ее ведь может и не случиться через месяц.

- Инфекция всегда есть. Вирусы вокруг нас. Но болезнь захватывает организм лишь тогда, когда в нем что-то не так. Я правильно рассуждаю?

- В общем, да. Существует временное состояние ослабленности, когда возбудители болезнен размножаются с особой быстротой.

- А если Сарджи снова пройдет через ото состояние, тогда как? Заболеет?

Карел рассмеялся.

- Не знаю, не могу сказать. Это уже теория предположений. Возможно, что и заболеет. Помнишь, он ходил с завязанной рукой, порезал на работе? Не думаешь ли ты, что ровно через столько же дней он снова порежет себе этот палец? Повторение этапов и событий…

Ласкар окончательно развеселился. Хорошо, что Карел пришел. Что бы он делал один сейчас!

- А вот насчет гриппа ты, пожалуй, прав, - продолжал Карел, подумав. - Состояние ослабленности способно повториться, если организм движется назад по уже пройденному пути. Об этом нам следует помнить и заранее принимать меры.

- Около года назад у меня был плеврит. Честно тебе скажу, перспектива болеть снова меня никак не прельщает.

- А твой радикулит?

- О, я и забыл! Ну, знаешь, ведь этак придется переносить все болезни еще раз!

- Это все предположения, Ласкар. Стоит ли думать о них, когда главное так заманчиво.

- Я иногда задумаюсь, и, право же, кажется, что все это игра.

- Увидишь Аптона Сарджи и наваждение пройдет. Ничто так не убеждает, как реальные факты. А если ты думаешь о прошлых болезнях, советую тебе составить календарь и вручить его Полине. Чтобы предупреждала.

В этот вечер у них так и не состоялось никакого серьезного разговора. Настроившись на шутливый тон, они болтали, пили кофе и снова болтали, стараясь даже то сложное и беспокоившее их обоих, что было впереди, воспринимать, как смешное и легкое.

Прощаясь, Карел сказал:

- Когда можно будет говорить с Антоном Сарджи, я позвоню тебе.

Ласкар кивнул. В словах брата он прочел и другое, не высказанное: «Готовься, дружище. Твоя очередь…»

Полина хлопнула дверью, быстро побежала по лестнице. Лицо ее сняло. Она то и дело заглядывала в листки.

- Карел! - закричала она, распахнув дверь кабинета. - Полная удача. Ты только взгляни на этот листок!

Сжав брови, Карел прочел первую колонку цифр.

- Ну? - нетерпеливо спросила она, заглядывая ему в глаза.

Биолог посмотрел на нее, на Данца и ассистентов, пришедших вместе с ним, и очень серьезно сказал:

- Это наш первый большой успех, друзья. Не знаю, что и сказать… Древние открыватели и ученые выкрикивали в таких случаях одно очень выразительное слово: «Эврика!» А мы…

- Подражая древним, крикнем это же слово, - Данц поднял руки. - Ну, раз - два - три!

- Эврика! - раздалось в комнате.

- Поздравляю вас, друзья, - взволнованно сказал Карел. - Эксперимент проведен отлично. Дни нашего труда не пропали даром. Это победа разума.

Он помолчал, желая справиться с охватившим его волнением.

- Ах, черт возьми! - сказал он в сердцах, тряхнув головой. - Что бы это сделать?..

Полина смеялась, глаза ее были полны слез.

- Надо позвонить Ласкару, - предложила она.

- Идемте к виновнику торжества, - сказал Карел. - Он тоже хочет знать, куда пришел после тяжких испытаний.

В комнату к Сарджи вошли дружной гурьбой. От белых халатов стало тесно.

Старый мастер встретил их тревожным взглядом. Его пергаментного цвета голова рельефно рисовалась па белой подушке.

- Что случилось? - тихо спросил он.

- Слушайте, Антон Сарджи, - торжественно начал Карел. - Отныне вы первый человек, начавший па Земле вторую жизнь: опыт удался! Наши с вами пути, вот уже две недели, как начали сближаться. Все здесь присутствующие идут к старости, а вы с каждым часом становитесь моложе. Этот факт подкреплен анализами. Поэтому я хочу задать вам один вопрос. Скажите, Сарджи, готовы ли вы прожить свою вторую жизнь, не повторяя ошибок первой? Чем вы намерены отметить свою вторую жизнь? Так важно напомнить об этом на пороге…

Сарджи приподнялся. Лицо его порозовело. Но он оставался серьезным. Он давно забыл, что такое смех.

- Трудом, Карел Долли. Только трудом, созиданием, вот чем, мой доктор. Можете быть уверены, Сарджи не подведет людей.

- Я так и думал, Антон Сарджи. Мы все желаем вам большого успеха на этом пути.

Сарджи сказал, подумав:

- Есть у меня сочинения одного умнейшего писателя, которого я чту, словно бога. Много лет назад я нашел у него превосходную мысль. И этой мыслью руководствовался всю свою жизнь. Постойте, как там… Да: «стремление к благу… составляя главное в определении жизни, открыто только в сознании человека».

- Хорошо сказано, - отозвался Карел. - Кто это, Сарджи?

- Лев Толстой. Он точно определил смысл жизни. Стремление к благу. Лучше не скажешь.

- Мы используем его слова в своем сообщении. А сейчас послушайте, Сарджи, что с вами случилось. Сухой язык медицины…

- Постараюсь понять.

- Так вот, давление уже сейчас резко снизилось, количество холестерина упало, состав крови изменился к лучшему. Вы молодеете!

Сарджи смотрел недоверчиво и строго. Он сказал:

- И все-таки я чувствую себя что-то не так… Полина уже знает.

- Что такое? - спросил Карел у Полины.

Она пожала плечами. А больной пожаловался:

- Кажется, у меня поднялась температура. Головная боль. Все тело ломит, болит.

- Похоже на грипп, - пояснила доктор.

И вдруг Карел рассмеялся.

- Сколько дней прошло с начала опыта? Ну, конечно! Так и должно быть. Вспомните, ведь вы болели гриппом около месяца назад.

- Что из этого?

- А то, дорогой мой, что вы движетесь назад по той же дороге. Наткнулись на камень, о который спотыкались в свое время. Темп новой жизни примерно в четыре-пять раз быстрее.

Карел вдруг нахмурился и замкнулся.

В четыре-пять раз быстрее!..