Трам-та-ра-рам! Трам-та-ра-рам! - все утро гремели за окном барабаны, да так громко и празднично, что в конце концов они разбудили младшего Долли и заставили подняться раньше обычного.

Он подошел к окну и поднял штору. Эге, да там целая манифестация! Тысячи людей на улице. В чем дело? Праздник святой Девы Марии? Торжество по случаю хорошего урожая маслины? Или с площади Петра и Павла в городе запустили космический корабль? Люди отмечали какое-то событие, в этом можно было не сомневаться.

Все шли со знаменами, каких он еще не видел: бело-голубые и даже золотисто-розовые. Шесть ликующих граждан несли огромный герб, вырезанный из фанеры. Карелу удалось разглядеть на нем геральдического льва на задних лапах с мечом и веткой маслины. Сзади льва были еще лучи солнца и лавровые и дубовые листья.

Люди, взявшись за руки, громко и весело пели, заглушая звуки оркестра. Торжественному шествию не было конца.

Карел, все еще недоумевая, стал поспешно одеваться. Что это такое? Праздников как будто не предвиделось.

Он уже хотел позвонить брату, но кто-то опередил его. Подождав, пока кончился настойчивый звонок, Карел взял трубку.

Смешливый оживленный голос его знакомой произнес скороговоркой:

- Боже мой, неужели вы спите, Карел! В такой день!..

Он поздоровался как можно учтивее. Сказал:

- Я ничего не понимаю, Мария. Еще так рано! Откуда?..

- Нет, вы просто не от мира сего! У вас радио есть?

- А что случилось?

- Так включите и слушайте! Или лучше выходите сюда, мы собрались на улице, я звоню вам из автомата.

- Значит, вы все должны знать, Мария. И я не положу трубку, пока не услышу от вас…

- Вы в самом деле ничего не знаете? Бедняжка! Тогда слушайте. Ночью произошел переворот, революция или еще что-то… Мы отделились, понимаете, все южные провинции сговорились и создали свое государство или республику, я в этом неважно разбираюсь, но, в общем, у нас теперь свой флаг, и с сегодняшнего дня самые модные цвета в Санта-Роке - это голубые с золотистым или бело-розовые. Так вот, силурийцы страшно рады, сейчас на площади выступал наш новый премьер-министр, такой энергичный, молодой, но уже заслуженный генерал с массой орденов. Он объявил, что мы теперь подданные республики Силурии, разволновался, прослезился и сказал, что верные нам войска готовы стрелять. Но я забыла, в кого… Вы слушаете меня?

- Да, да, спасибо, я уже все понял.

- Мы сейчас будем проходить мимо вас, собирайтесь скорей, Карел!

- Вы меня не ждите, - сказал Долли очень серьезно и, поблагодарив собеседницу, положил трубку.

Так вот оно что!..

Карел не занимался политикой. Достаточно с него науки. Но и он понимал всю важность происшедшего. Ведь если Силурия отделилась от Браварии и у нее возникло свое правительство, то он, Карел Долли, сможет надеяться на какое-то внимание со стороны этого правительства. Хотя бы на первых порах. Республика Силурия… Ну что ж, это, должно быть, к лучшему. Расцвет нации и все такое. Возможно, у них появится своя академия, и его брат не будет больше зависеть от чопорного Урдона и напыщенных браварских чиновников. Все это прекрасно.

Тут он вспомнил голосок Марии и усмехнулся. Ей ведь ни в чем нельзя верить! Легкомысленная, увлекающаяся девушка. Для нее музыка, генералы и цветы - главное даже в революции.

Карел включил наконец радио, прислушался. Музыка, музыка… Марши, какой-то гимн. Нет, надо звонить брату. Он, конечно, знает.

Ласкар оказался на месте.

- Слушай, - спросил младший Долли, - это правда насчет Силурии? Я только что встал и еще ничего не знаю… Как ты расцениваешь события?

Ласкар Долли, как всегда, помолчал, подумал и сказал:

- Все это правда. Силурия отделилась, силурийцы обрели самостоятельность. И очень хорошо, без крови, арестов и даже без комендантского часа. Для нас с тобой событие вдвойне приятное, Карел. Дело в том, что новый силурийский кабинет министров уже принял решение о нейтралитете и неприсоединении к блокам. А мои друзья по Академии и физическому институту только что вынесли единогласное решение отказаться от военных тем при ядерных исследованиях. Только в мирных целях…

- Отлично, старина! Это ведь твоя давняя мечта. Еще что хорошего?

- Мы готовим обращение к ученым мира. Если ты не против…

- Считай, что вы получили и мою подпись.

- Вероятно, ты сможешь теперь спокойно поехать в Москву п в Бухарест. Разве это не подарок?..

От неожиданности Карел чуть не выронил трубку. В самом деле! Как это он не догадался сразу? Раз Силурия отделилась и браварские власти, известные своим антикоммунизмом, больше здесь не командуют, то можно рассчитывать на добрый прием в странах, где его коллеги-биологи достигли за последнее время огромных успехов. У них есть что посмотреть и чему поучиться. Ура революции! Трижды ура, если она способствует развитию науки и помогает ученым встречаться друг с другом.

- Спасибо, Ласкар, - сказал он взволнованно. - Впервые в жизни я не стану шутить над словом «политика». Несомненно, есть какая-то связь между политикой и наукой. Мы встретимся сегодня?

- Я подъеду к тебе вечером.

- Буду ждать.

Вот гак дела! Отличные дела!

Карел быстро позавтракал, насвистывая веселую мелодию, повязал галстук и, улыбаясь своим мыслям, уже с удовольствием слушал радиоконцерт. Прекрасное начало для нового дня!

Он позвонил в гараж. Машины не оказалось, и он пошел пешком, пробираясь сквозь людскую толпу. Его соотечественники веселились вовсю. Силурийцы танцевали, пели, смеялись, как на карнавальном празднике. В одном месте Карела подхватили девушки. и он, заражаясь их весельем, несколько минут потанцевал с ними. В лабораторию он попал уже за полдень. Ничего! Для такого дня!..

Не все сотрудники оказались на месте. А те, кто пришел, сгрудились у стола и колдовали над картой, обводя красным карандашом границы только что родившегося государства.

Карел заглянул в карту. Силурия получилась не такая уж маленькая. Куда больше герцогства Лихтенштейн и Андорры! Она чуть ли не с Бельгию. А если вспомнить, что в Санта-Рок - в их городе! - находится атомный центр и хорошо оборудованные физические лаборатории, то и в области науки новой государство будет не в последних рядах. Как хорошо, что они с Ласкаром в свое время не поддались уговорам и не остались в Урдоне! Прощай, Бравария! Братья Долли никогда не любили тебя, это уж точно!

Он все-таки вспомнил, что идет рабочий день, и никакие события не могут заслонить от них насущные дела.

- Будьте добры, халат, - сказал он секретарше. - Пора, друзья мои, за работу.

Карел Долли был молод, но преуспевал.

В нору нашего знакомства он представлял собой отличный образец современного ученого даже с внешней стороны. Лицо у него было несколько худощавое, ироническое, бледное более чем нужно в его возрасте; бледность подчеркивалась темными, почти черными волосами, которые он зачесывал назад. Надо сказать, что лежали они вполне прилично: чуть волнисто и вольно, отливая живым природным блеском. Девушки называли Карела, за глаза, конечно, довольно симпатичным и улыбались, вспоминая его мягкую, тихую речь. Он любил шутку и охотно отзывался на нее, смеялся тоже тихо, но как-то всем лицом сразу - и глазами, и губами, и даже бровями. Добавим, что девушки вообще не говорили о Кареле ничего плохого. Такая снисходительность станет понятной, если мы добавим, что Карел был все еще холост.

Когда у человека кабинетный образ жизни, а годы идут своим чередом, он, естественно, начинает полнеть. Карел Долли - приятное исключение из этого правила. У него завидная фигура. Он подтянут, даже, пожалуй, жилист. Любимая его игра - теннис, тут он, можно сказать, мастер. Что же касается силы и выносливости, то Карел, несомненно, мог постоять за себя. Читатель еще будет иметь возможность оценить силу Карела и его спортивную форму. Но главное качество нашего героя все-таки не внешность и даже не обаяние характера, а ум.

Поверьте пока на слово, это умный человек!

В двадцать лет он занимал должность, на которую обычно назначают умудренного опытом доктора наук. В двадцать девять Карел Долли был уже членом Национальной Академии Наук, с ним считались ученые с мировым именем. Для биологии, где каждая тема часто требует многолетнего исследования, молодые ученые просто находка: у них все впереди. А если учесть, что Карел занимался геронтологией - наукой о старении организма, то его молодость и его успехи были находкой вдвойне. Все считали, что от младшего Долли можно ждать много интересного. Он руководил лабораторией. Ходили слухи, что специалисты по гериатрии считают Карела Долли одним из самых способных учителей. Во всяком случае, они выслушивали его лекции с завидным вниманием, а посетив лабораторию Долли, проникались к нему еще большим уважением.

Молодость не мешала биологу Долли быть трезвым и строгим судьей своих коллег. Ученые собеседники даже побаивались его. Во время спора он буквально впивался в оппонента своими темными глазами, лицо его становилось напряженным, он жадно ловил каждое слово. Но если он уличал собеседника в подтасовке фактов или в нелепой гипотезе, куда исчезала его тактичность и доброжелательность! С убийственным сарказмом он развенчивал лжеученого, его глаза гневно блестели. Никакого компромисса в науке Карел не признавал. Более того, он считал, что если человек посвятил себя служению науке, то он должен забыть обо всем остальном.

Спустившись в лабораторию, Карел всецело погрузился в заботы, какими он жил последнее время Спросил у лаборантки:

- Как Эдит?

- Плохо, доктор. Уже три раза давали кислород. Расстройство дыхания, перебои сердца. Я вам звонила домой…

Крольчиха Эдит вот уже много дней задавала ему загадку за загадкой. Старушка очень хорошо вела себя после нескольких инъекций, повеселела, глаза у нее покраснели. Ее взлохмаченная, как и у всех старых животных, шерсть улеглась ровно, и ученый уже подумывал об успехе хемотерапии, но после нескольких обнадеживающих дней крольчиха сдала. Произошли какие-то непонятные изменения в деятельности ее организма, и надежды рухнули. Омоложения, на которое рассчитывал ученый, явно не получилось. А временный подъем сил… Это было не ново для врачебной практики и почти всегда сменялось опаснейшей депрессией.

Карел стоял и разглядывал бедную Эдит. Обидно и непонятно. Еще и еще раз он подумал о том, что биолог имеет дело не с машиной, а с теплокровным животным, чей сложнейший организм недостаточно изучен. Двадцать тысяч миллиардов клеток! Все они сцеплены между собой, взаимозависимы, не могут жить одна без другой. Даже легкое нарушение одного процесса неминуемо вызывает цепь последствий во многих других. Запутанный клубок явлений и следствий, над которым еще придется поработать.

Крольчиха лежала в углу клетки с закрытыми глазами и тяжело дышала. Казалось, она обречена.

Горячечное состояние неминуемо приведет животное к смерти. И тогда придется зачеркнуть весь длительный опыт, начать все сначала. А время не ждет… Что, если немедленно и решительно затормозить все процессы в организме, ослабить их, пригасить нервную деятельность? Кажется, это единственно верный ход. Иного нет.

Карел отдал распоряжение.

Пока лаборанты готовили ванну со льдом, биолог набросал на листе бумаги схему действия, подобрал медикаменты. Опыт продолжался. Теперь он шел по иному пути. Ученый отступал, но не сдавался.

- Наблюдайте за Эдит непрерывно. - распорядился Карел. - Если состояние животного хоть немного ухудшится, звоните мне сразу. Я буду наверху.

В кабинете он долго ходил из угла в угол, потом сел к столу и придвинул к себе несколько книг. Книги окружали его, сотни, много сотен умных, пытливых толстых и тонких книг, но больше всего книг без ответа на главный вопрос. Всё гипотезы, гипотезы и гипотезы, ни одного четкого вывода, ни одного конкретного решения во всем, что касается жизни и смерти организма. Неужели эта тайна непостижима для человеческого ума? Неужели никогда не проникнет разум в эту манящую область бытия, в святая святых природы?

Он читал долго, увлеченно. Затем придвинул стопку бумаги и стал писать. Телефон молчал. Значит там, внизу, ничего страшного не случилось. Пришлось отступить, ничего не поделаешь. Когда-то каждое такое отступление выводило его из равновесия и он готов был забросить все к черту. Но теперь… Сегодня он еще раз убедился, что омоложение организма методами хемотерапии невозможно. Но есть другие методы!

Домой он шел тоже пешком. Город Санта-Рок сиял разноцветными огнями.

Люди веселились, а у Карела настроение упало. Экая все же досада! Бесцельно потеряны долгие недели. Подвела Эдит, самая большая надежда… Ведь и до нее были сотни таких же попыток. Они принесли мелкие успехи, выяснили какие-то частности, даже позволили ввести в практику лечения несколько новых приемов. Конечно, и это польза, но если идти к цели столь медленными шагами, то не хватит и всей жизни… Видимо, лечение старости такими средствами, как химия, многого не даст. А что же даст?

Когда он пришел домой, уже стемнело. В маленькой гостиной стояла покойная тишина. Свет зажигать не хотелось. Карел уселся в кресло, забросил руки за голову и задумался.

Неудача. Неудача… Избран, видимо, не тот путь. А какой же нужен? Мысль его отчаянно искала выхода. Что делают другие ученые? Он стал перебирать в памяти все, что знал о биологах, работающих в близкой для него области. Мелькали имена, высказывания, разноречивые взгляды. Было много попыток проникнуть в сущность дела, были объяснения тех или иных явлений и даже смелые гипотезы, но Карел кое-что и сам знал, а во многое просто не верил, потому что но раз проверял, убеждаясь на опыте, что люди часто выдают желаемое за действительность и вводят себя и других в заблуждение, из которого потом не так легко выбраться. Потом появилась радостная мысль о возможной поездке, о встрече с Астауровым, Кнунянцем, с румынскими учеными. Что нового у них, как складываются исследования? Француз Бурльер, например, не очень-то признает доводы Пархона, но и сам не может сказать веского слова в гериатрии. А впрочем… Именно так, от каждого по капле и создастся новое. Если ему удастся опыт с крольчихой Эдит, если она выдержит, то он подвергнет ее еще одному испытанию, которое может принести успех.

Карел вызвал лабораторию. Подошел его помощник Дани.

Меля беспокоит Эдит, сказал Карел.

Она в полусне. Функции ослаблены, но без опасного упадка. - Дани подождал, не будет ли вопросов еще, затем спросил: - Может быть, немного повысить температуру?

- Я потому и позвонил. Только будьте осторожны, Данц. Крольчиха нам очень нужна.

Я тоже так считаю, шеф, повеселевшим голосом ответил он. - Она выдержит, можете быть спокойны.

Карел положил трубку, подумал, что Данц в общем хороший малый и смышленый медик, но очень осторожен. Так и полагается. Одни осторожен, второй любит рисковать. Риск - необходимый элемент творчества.

Если Эдит останется жива, они еще возьмутся за нее! Кое-что имеется в арсенале!

Карел опять уселся в кресло. В темноте так славно думается.

В это время в передней раздался короткий звонок. Кто это на ночь глядя?

Карел прошел через темный коридор, спустился по ступенькам и открыл дверь. С улицы скользнула полоска бледного света. У двери стоял Ласкар. Лицо его было озабочено. Он выглядел старше своих лет.

- Что-нибудь случилось?

Ласкар вошел, не ответив. Споткнулся о ступеньку, крякнул.

- Зажги свет, - сказал он недовольно.

Карел повернул выключатель. Ласкар сощурился. Да, выглядел он неважно. Карел обнял его за плечи. Старший брат только вздохнул и тяжело опустился в кресло.

- Неприятности?

- Нет, годы, Карел.

- Много об этом не следует думать.

- Хотелось бы забыть. Да не получается. Сегодня у меня был трудный день. Слишком много событий.

- Хорошие события. - Карел произнес эти слова настолько печально, что Ласкар улыбнулся.

- Вижу, дела в лаборатории не очень блестящи.

- Угадал. Топчемся на месте.

Они помолчали.

Ласкар Долли имел неосторожность родиться на восемнадцать лет раньше Карела - и отсюда берут начало некоторые стороны характера, отличающие Ласкара от брата. Все самое скверное, что случилось с народами мира в первую половину двадцатого века, в той или иной степени затронуло старшего Долли и, конечно, оставило на нем свои суровые отметины. Младший Долли не помнил первой мировой войны по вполне понятной причине: его еще не было. Зато Ласкар Долли может рассказать нам, с каким ужасом смотрел он, маленький мальчик, на пожары в родном городе, на чужих солдат, слушал грохот пушек и как ему хотелось есть… Карел не знал тяжестей послевоенных лет. Юный Ласкар испытал и это. Наконец, фашизм для Карела - только черное пятно в прошлом, известное по книгам, фильмам и смутным воспоминаниям детства, а для Ласкара фашизм обернулся и предательством его бывших друзей, и унижениями, и даже концлагерем. Вторая мировая война оставила на теле старшего Долли рубцы от осколков бомб, в мыслях - ненависть к войне и ко всякой диктатуре, а в характере некоторую долю цинизма и удрученности, очень мешавших ему чувствовать себя счастливым даже в хорошие минуты жизни. Война отняла у него и семью, сделала одиноким, а долгое одиночество породило замкнутость. Он стал угрюмым и сосредоточенным. На самую остроумную шутку Ласкар отвечал лишь скупой улыбкой. Он разучился радоваться.

- Ты действуешь на нервы, - сказал как-то Карел. - Купи себе сборник анекдотов, юморесок, ходи в оперетту, научись улыбаться, наконец!

- К дьяволу! - беззлобно огрызнулся Ласкар и больше не говорил на эту тему.

А Карел смотрел тогда на него и с невольным страхом думал: «Неужели и я буду таким?»

Здесь не стоит описывать внешность Ласкара. Для этого достаточно полистать газеты и журналы. Там довольно часто мелькал его портрет. Вот он сфотографирован вместе с Нильсом Бором, известным датским физиком. Мрачно насупившийся, чуть сгорбленный, грузноватый, оп внимательно наклонился к своему другу и слушает его, приподняв бровь. Вот другой снимок, он сидит с академиком Курчатовым, на груди у обоих большие полоски светлого картона с именами. Идет международный симпозиум по атомной энергии и термоядерным реакциям в Женеве. Ласкар Долли выглядит здесь моложе, его широкое лицо освещено улыбкой.

Вообще говоря, Ласкара знали в мире как виднейшего физика-атомщика и совсем не знали как человека.

А он был очень несчастен. Несомненно, что род занятий играл в этом какую-то роль. Но главным несчастьем была, конечно, старость, настигшая его очень рано после тяжелых лет жизни и после многих болезней, одна из которых прочно оседлала физика и уже не выпускала из своих лап. Это стенокардия. Невозможно настроиться на мажорный топ, когда ежеминутно ожидаешь острую боль в сердце. Ведь она может возникнуть по любому поводу и в любое время. Не до улыбок.

…Физик откинулся на спинку кресла и сидел, закрыв глаза. Карел смотрел на него и думал о том, как быстро сдает старший брат. Крупное, когда-то волевое лицо Ласкара заметно осунулось, под глазами набухли мешки. И эта постоянная бледность. От былой привлекательности у него не осталось и следа. А что ждать в будущем?

Ласкар словно угадал, о чем думает брат. Он внезапно открыл глаза и перехватил взгляд Карела.

- Жалеешь?

- Да, конечно… Хочу тебе помочь, но не знаю, как. Давай лучше поговорим.

- Подожди-ка… - Ласкар вытащил из кармана стеклянную баночку и, загадочно улыбаясь, открыл пробку. - Утешительное средство.

- Что это?

Новое средство. Нитроакопентон. Лекарство, если угодно, превосходное. Но это лекарство - утешитель. Оно не вылечивает, хотя и помогает. Как и твои средства против старения.

Он положил таблетку под язык. Карел промолчал.

Не обижайся. Ты еще найдешь путь к успеху.

Но Карел не поддержал этого разговора. Он сказал о другом:

- Вы сегодня сделали доброе дело, Ласкар. Если Академия решила… Ты говорил мне по телефону насчет ваших планов…

- О да! Разрыв с Браварией и новая политика Силурии позволили там отказаться от военных аспектов работы над ядерными реакциями. Никакой бомбы. Атом для мира. Именно в этой области у нас огромные возможности. Пора бросить играть с огнем. Дальше идти некуда.

- А что вам ответили?

- Пока ничего. Но страна отказалась присоединиться к военным блокам. Это для всех хорошо. Для тебя особенно.

- Я понимаю. Буду готовиться к поездке.

- И не грусти по поводу своих неудач. Временное явление, поверь мне.

- Можно подумать, что тебе поручено сгладить неприятности на моей дороге.

- Ошибаешься. Как раз я хочу сказать обратное: нора тебе бросить занятие бесполезной хемотерапией и подняться выше.

- Выше? Куда выше, Ласкар?

- Боже мой, да ты сам говорил мне!

- Имеется в виду физика?

- Ну конечно! Разве не ты твердил о своем желании сблизить биологию и физику. Отличная мысль, мой мальчик!

Карел сидел, задумчиво глядя перед собой. Вдруг он сказал:

- Утверждают, что ликвидировать старость и смерть можно, только уничтожив самую жизнь.

- И ты согласен с этим утверждением?

- Уже много лет я стараюсь опровергнуть подобный взгляд, но, к сожалению, пока не преуспел.

- Несколько неудач не могут отбить у тебя стремление к поискам. Или не так?

- Я не сдаюсь, но уж очень высоки барьеры! Боюсь, что у меня не хватит сил. И знаний, конечно.

- А если тебе помогут?

- Кто?

- Ну, скажем, наш институт, я, мои друзья. У нас теперь станет больше возможностей.

Карел встал, прошелся по комнате. Щеки у него порозовели.

- Мысль хорошая, - сказал он. - Просто отличная! Я думал об этом, Ласкар. И мне остается только поблагодарить тебя.

Несколько мгновений Ласкар просидел молча. Потом сказал:

- Видишь ли, если действовать по-старому, пытаясь только изменить ход обмена в организме, то предел мечтаний очень близок: уничтожение вредных продуктов обмена, холестерина, подхлестывание отдельных процессов. Все это, как ты сам говорил, может отодвинуть немного смерть и старение - и только. Но сейчас появился и другой путь для перемен.. Это глубокое изучение жизни внутри молекулы, даже внутри атома в молекуле.

- Сфера физиков…

- Не только. Биологи, мне думается, найдут на этом пути бесчисленные клады. Вспомни, почти пятьдесят лет назад Резефорд сумел превратить один элемент в другой, облучая азот альфа-лучами полония. После этого опыта была целая серия превращений. Биологам следует повнимательнее отнестись к работам физиков.

- Ты полагаешь… - медленно начал Карел, заранее зная, что брат перебьет его. - Ты полагаешь…

Тот понял нехитрую затею, но развивать мысль не захотел. Вместо этого сказал:

- Ты сам прекрасно знаешь, о чем я… Ты работаешь и в этой области, только, мне кажется, еще робко. Поезжай в Москву. Кажется, там есть очевидные успехи. Молекулы живой клетки, если их хорошенько поворошить изнутри, не раз заставят биологов ликовать и радоваться. Может быть, ты и найдешь ответ на главный вопрос о жизни и смерти. Физики уже знают, чем можно расшатать самые крепкие молекулы. А вот биологи… Попросту говоря, вы отстаете.

Ласкар осекся, болезненно сморщился и полез в карман за своим драгоценным лекарством. Карел выругал себя. Брат нуждается в покое, устал и пришел отдохнуть, а он затеял бесконечный разговор на тему, которая не может не волновать его.

- Будем спать, - сказал он. - И прекратим пока разговор. Если хочешь, утром обменяемся мнениями на этот счет. Ужин тебе давать?

- Спасибо, не хочу.

- Может быть, чай?

- Вот разве кефир…

Карел виновато развел руками:

- Кофе, чай, даже коньяк… А кефира нет. Не люблю и не держу.

- Ну, для тебя это будущее.

Ласкар осторожно поднялся и, сгорбившись, стал стелить себе на диване. Он быстро улегся, повернулся на спину и закинул руки за голоду. Карел не спешил. Понимал, что все равно не уснет. Слишком много тем для размышлений.

- Вот оправится твоя Эдит, с нее ты и начни, - сказал вдруг Ласкар. - Ее организм основательно расшатан. Самый удобный момент для эксперимента уже из другой области.

Карел сразу понял его, но все-таки переспросил:

- Ты что имеешь в виду? Из какой области?

- Излучение… В пределах толерантной дозы, разумеется.

- Да, пожалуй. Впрочем, это уже было, Ласкар. Я пробовал.

- Ну и что?

- Ничего обнадеживающего.

- Не верю! - твердо сказал Ласкар. И повторил: - Не верю.

В комнате установилась тишина. Карел все еще не уходил. Ласкар лежал с закрытыми глазами. Уснул? Но он вдруг сказал, не открывая глаз:

- Надо быть счастливчиком, вундеркиндом, чтобы добиться успеха с первого раза. Не рассчитывай на это, Карел. Тысяча неудач, а в тысячу первый раз… Хватит ли у тебя сил и упорства?

- То, что я сделал… - начал Карел, но старший брат с какой-то несвойственной ему жестокостью перебил его:

- То, что ты сделал в этой области, страшно мало, недостаточно, это только начало. Пойми, Карел, ты только подошел к границе обширного и пустого поля. Тебе предстоит засеять его и собрать жатву!..

В кабинете коротко звякнул телефон. У Карела дрогнуло сердце. Неужели что с Эдит? Незнакомый голос в трубке сказал:

- Есть телеграмма на имя вашего брата…

- Он здесь, - ответил Карел.

- Тогда я прочту вам, - предложила телефонистка.

- Я слушаю. - Карел смотрел на брата, как бы спрашивая у него разрешения. - Да, да, слушаю. Из Урдона? Так, так. Подпись? А, от Хеллера! Спасибо. Сейчас же передам.

Положив трубку, Карел сказал:

- Ганс Хеллер поздравляет тебя с днем нашей революции, желает успехов и новых достижений.

Ласкар улыбнулся.

- Весьма польщен. Ганс вообще очень внимательный друг. Никогда не забывает своего университетского товарища. Кстати, вот это лекарство прислал тоже он. Собственное производство.

- Насколько я знаю, фирма Хеллера до сих пор производила лишь препараты для престарелых. Именно на этом поприще мы с ним познакомились. Если Хеллер занялся нитроакопентоном, значит фирма расширяет свою деятельность.

- Все может быть. У вас с ним разные дороги, Карел. И пусть будет так. Как ученый, Хеллер уже в тупике. А ты… - Он вдруг замолчал. Часы показывали половину второго. - Пора спать, - сказал он и отвернулся к стенке.

Карел ушел в кабинет, потоптался у телефона, затем набрал номер лаборатории и вполголоса спросил:

- Что нового?

Дежурная лаборантка сонным голосом ответила, что все в порядке, крольчиха успокоилась, она в забытье.

- Где Данц?

- Спит. Домой он не ушел.

- Отлично! - сказал себе Карел и тоже стал укладываться.

Утром он снова связался с лабораторией. Данц весело ответил:

- Ожила Эдит. О удовольствием ест морковь.

- Дадим ей немного отдохнуть, Данц. Я сегодня приду немного позже, пожалуйста, распорядитесь сами.

- Какие планы, шеф? - не удержался Данц.

- О, планы широкие! - Карел засмеялся. - Вот о них-то я и думаю сейчас.

Желаю вам успеха.