Когда засияло солнце, туман над вершиной исчез бесследно. Только ниже уступа, над центром кратера, все ещё лежала непроницаемая белая пелена и ревниво скрывала его тайну. Но верхняя часть провала была теперь видна как на ладони.

Кратер имел форму широкой восьмёрки. В длину он тянулся на шесть — семь километров, в ширину — на три — четыре километра. В середине кратер заметно сужался. Собственно, похоже было, что это два рядом лежащих кратера, перемычка между которыми оказалась полуразрушенной временем.

Разведчики были удивлены и подавлены. Куда ни достигал их взгляд, всюду они видели отвесные стены, угрюмые, недоступные скалы, подымавшиеся местами вверх на двести — двести пятьдесят метров. Особенно высокими и массивными были стены северной стороны кратера, противоположной той, где находились разведчики. От верхнего обреза стены донизу, верней — до белого тумана, все ещё державшегося далеко внизу, было не меньше трехсот метров. Ясно была видна — сверху и почти донизу — гигантская стена из темно-серого гранита. Сотни тысяч лет, прошедших с тех пор, когда земная оболочка содрогалась здесь от подземных толчков, не изменили этот вздыбленный мир дикого камня. Все так же остро торчали в небо зубцы гранита, все так же поблёскивали на солнце изломы пластов. То был хаос первых дней мироздания…

Южная сторона восточного кратера, примерно в центре которой находились люди, постепенным полукольцом охватывала пространство и соединялась на востоке и западе с высокой северной стеной. На этой стороне стены кратера были значительно ниже. Высота стены от верха до уступа, где сейчас стояли разведчики, равнялась тридцати — сорока метрам. Если мы вспомним, что во время бури перед падением в пропасть люди долгое время катились по наклонной плоскости вниз, то станет понятной разница в высотах между северной и южной стеной с южной стороны вершина Эршота не сразу обрывалась, а постепенно спадала все ниже и ниже и только в каком-то определённом месте уже заканчивалась обрывом. Но и высота в сорок метров для разведчиков в их положении, конечно, была так же непреодолима, как и тысяча и две тысячи метров. Ясно, что выбраться наверх не представлялось возможным.

Посуровели лица. Смолкли разговоры. Усков глядел на освещённые солнцем крутые стены кратера, в кото-рый они попали столь трагическим путём, и не видел сейчас никакой возможности для спасения. Любимов внешне был спокоен. Он сидел на мешке и курил свою трубочку, словно отдыхал перед решительным наступлением. Орочко, утомлённый «процедурой», спал. Лука Лукич явно приуныл. Усы у него обвисли, он часто-часто моргал и неотступно осматривал края пропасти, все ещё надеясь разыскать в этих мрачных высотах удобный проход. Петя и Борис с надеждой выжидающе посматривали на Ускова.

Над ними светило яркое солнце, блестел под ногами снег, но на сердце людей было тяжело. Тревога за свою жизнь и за судьбу порученного им дела, которое они почти выполнили, все росла и росла…

Сколько же они могут протянуть на своём узком карнизе, имея за спиной отвесную стену, уходящую ввысь, а перед собой — бездну, обрывающуюся на глубину в сто метров, а может быть, и больше? Неделю, другую? А потом? Надеяться на помощь извне? Конечно, их будут искать, в этом не могло быть сомнения. Пошлют самолёты, людей, собак, обшарят долины, горы и реки. Но разве можно увидеть маленькую горсточку людей, упавших в глубокую пропасть? Вряд ли даже самый смелый, отчаянный лётчик рискнёт летать среди зимы над этими острыми скалами. Наконец, что он увидит с высоты под нависшей каменной стеной? Ведь у них нет сейчас даже полена дров, чтобы разжечь костёр и дать о себе знать дымом. А главное — у них нет рации, они не могут снестись с базой.

У всех было мрачно на душе. Но никто не выдал своего отчаяния ни единым звуком. Хватай-Муха больше всего тревожился за самого младшего, за Петю, или, как он называл его, за «хлопца».

— А ни тоби не страшно, Петро? — спросил он. На что «хлопец» ответил хотя и косвенно, но с достоинством:

— А когда те двое — Иванов и Сперанский — бежали из царской ссылки и попали сюда, в эту тайгу, им разве не было страшно? А своё дело они делали! Шли!..

Напоминание о двух мужественных людях, которые заплатили жизнью за свою свободу, приободрило разведчиков.

Ветер все вырывал и вырывал из-под ног людей белую вату тумана и постепенно обнажал кратер вулкана во всю его глубину. Вот туда скользнули солнечные лучи, и светлые зайчики заиграли на глади озёр и блеснули в узком ручейке.

— Внизу лес! — закричал Петя.

Усков и Любимов взялись за бинокли. Да, в кратере — лес! Это было чем-то фантастическим! Лес в кратере вулкана!..

Когда ветер развеял наконец последние клочья тумана, удивительная картина представилась во всей полноте.

Они находились на уступе, ширина которого была не более шестидесяти метров. Уступ был густо занесён снегом. Дальше площадка обрывалась довольно круто. До дна кратера, по определению Любимова, оставалось метров сто — сто пятьдесят, причём стена ниже уступа не была отвесной, а состояла из шести или семи других уступов, и это обеспечивало возможность трудного, но довольно безопасного спуска.

— Дорога вниз есть, товарищи! — воскликнул Усков. — А внизу лес. Это не мираж. Нет! Это настоящий лес! Явление непостижимое, но по крайней мере мы будем какое-то время с огнём и в тепле. Медлить нечего. Готовимся к спуску…

Опять пошла в ход верёвка. Решили спускаться все вместе. Любимов и Усков, связавшись парой, осторожно пододвинулись к краю уступа и начали сбивать снег, козырьком нависший над обрывом. Это удалось без особого труда. Тяжёлая снежная глыба с шумом рухнула вниз после нескольких ударов ногой. Усков, стоявший впереди, не удержался и тоже скользнул вниз, но тут же повис на верёвках, Которые крепко держали три человека.

— Держись, тянем наверх! — крикнули ему.

— Не надо, — послышалось снизу. — Опускайте осторожно. Осталось метров семь до второго карниза.

Его опустили. Усков крепко встал на второй уступ, от которого шла вниз пологая каменная осыпь. По ней можно было опускаться дальше, уже не применяя приёмов альпинистского скалолазания.

Меньше чем за час спустились все, а Орочко съехал прямо-таки с комфортом. Любимов соорудил для него люльку из спального мешка, и агроном был доставлен вниз с такой осторожностью, как если бы это был динамит.

Все повеселели. Хватай-Муха был озадачен, он оглядывался вправо и влево и, пожимая плечами, хмыкал.

— Тю!.. — вдруг сказал он. — Василий Михайлович, где же тая зима? Снега немае, мороза тоже не чую…

И в самом деле! Усков и все остальные только сейчас обратили внимание, что снега в кратере не было. Он лежал только на верхних уступах стены.

Орочко вдруг вспомнил талики в долине Бешеной реки:

— Помните озера? Может быть, и здесь родственное явление: глубинные тёплые воды?

— В кратере этого вполне можно ожидать, — отозвался Усков. — Уж если мы встречали тёплую воду вдали от Эршота, то здесь, ближе к источнику тепла, это и подавно возможно.

Между тем солнце скрылось за верхними скалами западной стены и на кратер легли синие вечерние тени. Лес впереди казался мирным и спокойным. Все заспешили к нему.

Перед разведчиками стояли настоящие деревья и кусты, под ногами шуршал опавший лист, увядшая трава устилала землю. Сущий рай после стольких дней скитаний среди голых скал!

Здесь и был разбит первый привал.

— Что теперь будем делать, Николай Никанорович? — тихо спросил Усков у проводника.

Они сидели рядом у большого и яркого костра. Кедровые поленья, наложенные щедрой рукой людей, соскучившихся по теплу, горели почти бесшумно и без-дымно.

Лес… Удивителен был этот лес, выросший в глубоком древнем провале Эршота. Прямо над бивуаком вздымались вверх на добрых два десятка метров оголённые ветки огромных, в три обхвата, лиственниц-гигантов, каких вообще нельзя встретить в высоких широтах.

Под защитой деревьев стояли, вперемежку с берёзой, вереском и багульником, жёлтые твёрдые папоротники с большими, почти в два метра длиной, листьями, на которых виднелись ряды бурых пуговиц — созревших и разлетевшихся спор. То здесь, то там с ветвей и кустарников свисали длинные, жёлтые и пушистые плети плауна; в траве, среди густого и высокого вейника Лансдор-фа, широко известного по всему Северу, островками зеленели высокие членистые хвощи, значительно большие по размеру, чем обычно встречающиеся и поныне в средней полосе страны на кислых землях. Вперемежку с лиственницами, которые составляли, пожалуй, основную массу леса, величественно стояли зеленые кедры, придавая лесу особо торжественный, монументальный вид. Много ползучих кустарников обвивали и перепутывали лесную чащу.

Ещё когда отряд спускался с осыпи вниз, люди могли окинуть взглядом всю заросшую лесом чащу кратера. Почти в центре первого кратера, чуть ближе к его северному краю, куда теперь спустился отряд, была замечена большая поляна. В середине её, в окружении буро-зеленой травы, вероятно осоки, поблёскивало озеро; из озера, по направлению к перемычке между двумя кратерами, уходил узкий ручей, светлую воду которого можно было проследить среди деревьев.

С севера, над лесом, как мы уже говорили, нависла высокая стена, совершенно отвесно падавшая вниз. Самые огромные деревья рядом с ней казались ничтожными карликами.

Если бы все четыре стены этого удивительного провала были так высоки и обрывисты, как северная, солнце светило бы на дне кратера самое большее два — три часа в день, когда находилось в зените, и в кратере всегда царил бы полумрак глубокого колодца. Но этого не наблюдалось. Даже в предвечерний час, когда разведчики достигли леса, тень от южной, более отлогой стены накрывала только небольшую площадь кратера; солнечный свет освещал всю северную стену и значительную часть леса на дне. В эти короткие зимние дни солнце освещало почти весь кратер.

— Что же нам теперь предпринять? — повторил свой вопрос геолог.

— Давайте с утра займёмся, — предложил Любимов. — Не может быть, чтобы не нашлось отсюда выхода. Обойдём все кругом, тогда увидим. Заметил озеро? И ручей? Вода куда-то течёт? Течёт. Значит, она нашла выход из кратера? Ну, и мы найдём.

— Сколько потеряно времени! Ведь мы давно уже должны были бы быть на базе. Нас ждут, волнуются. — А мы молчим! Скоро, вероятно, начнутся поиски, полёты… А дома-то как тревожатся!.. Усков тяжело вздохнул.

— Вот что, — сказал Любимов. — Не разделиться ли нам опять на две группы? Одна пойдёт по ходу часовой стрелки, другая — против. Экономия времени. Как ты думаешь? В кратере мы не заблудимся. Хватай-Муха останется с Орочко.

Но Усков почему-то не согласился:

— Место новое, необычное. Мало ли что… Уж лучше всем вместе…

— Ладно, вместе так вместе, — согласился Любимов. — Ты, я вижу, стал очень осторожным. Ожегшись на молоке, дуешь на воду. Так, что ли?

Начальник партии и проводник перекинулись ещё несколькими словами, подложили сухих дров в костёр и замолчали.

Тихая ночь окутала лес. На небе по-зимнему сияли крупные и яркие звезды. На вершинах скал белели шапки снега, искрился синий лёд в распадках головы Эршота, но здесь, у опушки леса, зимы не чувствовалось. От земли исходило тепло, пахло осенней сыростью, тем грустным запахом осени, прелых листьев и намокшей земли, какой присущ нашим лесам в октябре или ноябре.

Лагерь спал. Люди расположились на хвойной подстилке вокруг костра и укрылись полушубками — этой незаменимой в походе одеждой, которая служит и постелью и палаткой. Чуть похрапывал Лука Лукич. Борис что-то пробормотал во сне, поднял голову, посмотрел, не видя, на Ускова и тут же снова заснул. Орочко редко-редко постанывал — видно, бок все ещё болел. Обе. собаки лежали рядом, свернувшись в кольцо. Уши Туя стояли торчком. Он и во сне прислушивался, не очень-то доверяя этому тёплому лесному уголку.

Один Усков не мог заснуть. Он лежал на спине и смотрел на холодное звёздное небо. Где-то прошуршали падающие с кручи камни. Треснула ветка в лесу — видно, её придавил сорвавшийся сверху обломок. И опять тихо-тихо… Великая северная тишина.

Геолог посмотрел на часы. Три. До утра ещё далеко. Он поправил костёр и снова лёг поближе к огню. Усков уже засыпал, когда в тихом воздухе возник какой-то новый звук, будто где-то далеко-далеко протрубили в большой рог. Звук был низкий, грубый и сильный. Но геолог уже не услышал его. Зато Туй сразу проснулся, поднял голову и повёл мокрым носом. Все было по-прежнему тихо, ничего подозрительного. Туй поворочался немного и улёгся. Неизъяснимая тревога заставила его подвинуться ближе к людям.

Ранним утром Лука Лукич небрежно перекинул за плечо ружьё, крутнул вверх усы, свистнул Каву и ушёл в лес, по направлению к озеру. Через час, когда остальные разведчики только что проснулись, завхоз уже вернулся с уловом.

— Те же прыгунцы, — сказал он Пете, показывая ему брезентовое ведро, в котором лениво шевелились десятка три хариусов. — Дюже их там богато! Хоть руками бери, прямо так и лезут…

— Далеко это?

— Ни… километра не будет.

— Глубокое озеро, Лука Лукич? — поинтересовался Усков.

— Дна не бачил. Мабуть глубокое, потому как вода дюже чёрная… А тёплая, ну прямо молочко. Умел бы плавать, так искупался бы!

После завтрака Усков, Любимов и Борис с Петей на-легке, захватив только ружья, тронулись в лес, решив за день тщательно исследовать стены кратера. Весь путь, по расчётам Любимова, составлял километров девять — десять. На прощание Усков сказал завхозу:

— Орочко на твоём попечении, смотри в оба! Сумеешь подстрелить что-нибудь на обед — будет недурно.

Мы вернёмся до заката. Двое остались у костра. Четверо скрылись в лесу.

Собаки ушли с разведчиками.