А где Одноухий?…

Мы оставили его в узком каменном коридоре после расправы с пурпурными гадюками, коварно напавшими на оленя.

Это сражение заняло всего несколько минут времени, но оказалось интересным не само по себе, а своими последствиями. Именно в эти напряжённые минуты произошло давно ожидаемое сближение старых друзей — оленя и медведя. Все дикое, насторожённое и подозрительное, что разделяло их и вынуждало Хобу сторониться Одноухого, после встречи в каменном коридоре поуменьшилось настолько, что если бы медведь тогда же последовал за оленем, тот позволил бы бурому хищнику идти рядом с собой, не убежал бы, а может быть, и остался с ним. Конечно, детская дружба, когда они сердечно и весело жили на молчановском дворе, вернуться уж не могла, но взаимное доверие меж ними, несомненно, окрепло. Хоба ушёл, оставив медведя рядом с разорванными змеями, их пути-дороги разошлись, пространство снова разъединило зверей, но в памяти оленя и медведя укрепилось что-то очень важное для взаимных отношений в будущем.

Между тем Одноухий имел все основания быть довольным и битвой с гадюками, и своим не совсем обычным обедом. Покончив с едой, он лениво поплёлся сперва по следу оленя, а потом захотел пить. Спустился к реке и так увлёкся спелой черешней, которая попалась ему на тропе, что не заметил, когда наступил вечер. Сытый, довольный, он залёг на ночь, не отходя от дерева, где осталось ещё много сладкой ягоды.

Ночь эта получилась для него крайне беспокойной.

Медведь просто забыл, что находится не в своих владениях, что здесь, как и на северных склонах гор, пастбища и угодья давно распределены, узаконены среди множества хозяев, которые гневаются, если к ним приходят незваные гости. Если же гости проявляют ещё и упрямство или оспаривают законность владений, тогда возникают конфликты.

Окрестности реки, вся неширокая долина, где произрастало множество плодовых деревьев, где на болотистых полянках росли превосходные репешки, называемые «кабаньей радостью», — вся эта дремучая, горами загороженная глухомань вот уже три года подряд являлась родовой вотчиной огромного, необычайно вспыльчивого кабана с голым пожелтевшим пятном на правом боку. Когда-то этот драчун и задира встретил на тропе у старого аула двух студентов-биологов, проходивших практику в заповеднике. Естественно, чужие существа не понравились хозяину долины, он загнал их на тоненькую осину и, не успокоившись на полупобеде, стал раздирать своими клыками ствол, чтобы повергнуть дерево и окончательно свести счёты со странными пришельцами. Студенты почувствовали, чем это пахнет, — они не имели с собой оружия, кроме ракетницы, которую могли использовать, если заблудятся. И тогда, спасая свои жизни, один из них выстрелил в кабана ракетой. Зелёный брызжущий огонь чуть не свёл драчуна с ума, в глазах его засверкали молнии, бок обожгло, и он без памяти удрал.

С той поры кабан и носил на боку жёлтое пятно ожога. Местный лесник, знаток животных, в своих донесениях не зовёт его иначе, как кабан «С приветом», за вздорный характер и нелогичные поступки.

Встреча с горячей ракетой постепенно забылась, но характер у секача с возрастом не стал лучше, за это время он сумел подчинить себе полдюжины кабанов помоложе и целое стадо свинок с поросятами. Теперь он, как восточный владыка, монархически правил подданными, охранял владения, не жалея ни себя, ни, тем более, своих соплеменников.

И тут вдруг медведь. Чужой медведь.

Разве можно согласиться с посягательством на свои владения?

Одноухий сладко потягивался под черешней среди наломанных им веток с ягодами и меньше всего думал об опасности, когда его тонкий нюх почувствовал острый запах свинарника. Кабанье стадо в полном молчании спускалось к реке через каштанник. Лобик был сыт, благодушен, он не хотел войны и втайне надеялся, что стадо минует его. Медведь есть медведь. Но Лобик не знал драчуна «С приветом», его дружины. И вот, пока он раздумывал да прикидывал, секач уже выдрался из леса и на мгновение замер в двадцати шагах от Лобика. В густой тьме слышалось тяжёлое сопение, блестели глазки и чавкали по мягкой земле нетерпеливые копытца. Стадо сгрудилось.

Если бы Одноухий видел своего противника днём!

Изощрённая природа, создавая кабанов-секачей, кажется, немного перемудрила. Она прежде всего изваяла длинноносую морду с жёлтыми трехвершковыми клыками по сторонам жадного рта. Клыки, естественно, не умещались во рту и выступали наружу. Жёсткая щетина топорщилась на очень большой голове с маленькими ушами и ещё более маленькими, глубокими глазками. На грудь и передние ноги приходилось не менее двух третей всех мускулов, костей и щетины, и лишь остаток пошёл на поджарый живот, тонкие задние ножки и крысиный хвостик. Получилось нечто асимметричное — головастик с четырьмя ногами, торпеда, нацеленная вперёд. Когда такой секач шёл через болото, его передняя несоразмерно тяжёлая часть постоянно тонула, и он носом рыл тину и грязь, в то время как лёгкий зад взбрыкивал на поверхности. Под толстым черепом у кабана кое что соображал злой, маленький, агрессивный мозг тем злее, чем меньше в желудке пищи.

Вот такой красавчик стоял перед Одноухим, сопел и наливался злостью, а по обе стороны от него вытянули носы клыкастые вассалы, готовые по первому знаку своего грозного монарха броситься на противника.

Их воинственность Лобик не увидел, а почувствовал. Семеро на одного. И в темноте. Не лучше ли, так сказать, заранее ретироваться? Хотя медведь не был трусом и знал свою силу, трезвый расчёт подсказал Одноухому, что на этот раз момент наступает горячий, будет сеча, и ему достанется, даже если он и одолеет.

Не дожидаясь, пока «С приветом» даст сигнал к атаке, медведь поднялся на дыбы, огромный, тяжёлый, и, увидев, что противник не дрогнул, в два прыжка очутился на нижней ветке черешни, оставив неприятеля, как говорится, с носом.

Визг и вопли огласили ночную долину. Секачи, достигнув дерева, бесновались буквально в двух метрах под медведем, удобно устроившимся на толстой развилке. От несчастного ствола полетели щепки. Хрюканье, визг, крики боли при столкновении, царапанье, сопенье наполнили долину. Все стадо, голов до сорока с молодняком, столпилось под черешней. Свинки только мешали бойцам, те ещё более свирепели и поддавали клыками своих, а осторожный Лобик грозно ворчал над головами одураченных кабанов и скалил хищную пасть, показывая, чем он вооружён. Словом, подливал масла в огонь.

Он догадывался, что кабанам не под силу свалить это толстое дерево, сколько бы они ни рвали ствол. Знал наверняка, что они не достанут его, потому что природа очень предусмотрительно не дала им способности лазать по деревьям. Словом, он находился в безопасности, как в крепости, осаждённой войском. Другое дело — как долго может продлиться осада. Это уже зависело от упрямства кабанов. А упрямства им не занимать.

Прошло порядочное время, но секачи не унимались, и пыл их не остывал. Сам «С приветом» не один раз вставал на задние ноги и перебирал передними копытами по стволу черешни. Тогда его злые глазки сверкали очень близко от медведя, и Одноухий грозно ляскал зубами, сердясь уже не на шутку. Достать бы. Остальные секачи возбуждённо бегали вокруг дерева, время от времени царапали ствол, бросались на свинок, если они нечаянно приближались, и вымещали зло на них. Тут же чавкали, рыли землю, отыскивали среди веток ягоды, потому что война войной, а кормиться надо.

Стало светать. «С приветом» и не думал уводить стадо. Лобик сидел молча, только нос у него двигался, улавливая свежие запахи. Когда он изменял положение тела, секачи настораживались, словно ждали — вот сорвётся.

Он облазил все нижние ветки, подыскивая более удобные для отсидки, но, по совести говоря, везде тут было неудобно. Уже болели лапы и ныли застывшие мускулы, ведь они привыкли к движению. Вскоре почувствовался голод.

Лобик стал обрывать ягоды. Подтягивал ветки, но они ломались, ягоды сыпались вниз, там сразу же начиналась свара, визг, медведь не столько питался сам, как кормил неприятеля. Но что поделаешь, неизбежные потери… Впрочем, одной черешней все равно сыт не будешь. Одноухий все более злился, потихоньку ворчал, забираясь все выше по мере того, как обирал ягоды вокруг себя.

Его положение час от часу становилось все более незавидным, если не сказать отчаянным. Уже за полдень — и все то же. Боль в лапах и во всем теле от неудобства усиливалась.

Попробовал было спуститься. Осторожно держась за одну ветку, он прошёл по другой подальше от ствола. Ветка клонилась под тяжестью тела все ближе к земле. Лобик глянул вниз. Вот они! Семёрка секачей тесным кругом стояла точно под ним и глаз не спускала.

И вот тогда случилось нечто такое… Нельзя утверждать, что Лобик созорничал, скорее, сделал это по необходимости, не учитывая, как отреагируют неприятели. Словом, вниз полилось, и тёплое, пахнущее медведем, обрызгало все кабанье войско. Ответом был такой взрыв ярости, что медведь благоразумно отвалился ближе к стволу. А кабаны бились внизу друг с другом, падали, визжали, хрипели, и уже не на медведя было повёрнуто их вполне законное негодование, а друг на друга: их спины, щетина, уши — все ужасно пахло медведем…

«С приветом» кое-как навёл порядок в своём воинстве, но долго ещё и он сам и другие секачи катались по взрытой земле, очищая с себя скверну.

Не жди пощады, медведь!…

Лобик сидел теперь тихо и затравленно. Шли часы. Вот попал!

Уйдут они к вечеру или не уйдут?

Одноухий чувствовал, что до вечера ему не усидеть. Значит, будет битва, которой медведь так не хотел.

Он решил прыгнуть прямо в кучу сгрудившихся секачей. Лобик осторожно прошёл по толстой ветке, зорко глянул вниз и только тогда заметил какое-то беспокойство среди секачей. Удержавшись от прыжка, Лобик втянул воздух. Да, сюда идут. Запах собаки. И того самого оленя. И Человека, которого он сопровождал. Ну, кабаны…

Секачи нервничали. Их длинноносые морды все, как одна, вытянулись в ту сторону, откуда накатывался запах. Свинки с поросятами враз исчезли.

Одноухий из-за густой листвы не видел края поляны. Поэтому не понял, почему вдруг «С приветом» кинулся поначалу вперёд, а затем взрыл передними копытами податливую землю, развернулся и с нутряным хрипом в горле, явно устрашась новой опасности, бросился в противоположную сторону, увлекая за собой оробевших секачей.

Осада кончилась неожиданно. Медведь мог спуститься.

Но он не торопился.

Он не видел ещё Архыза, хотя по запаху знал, что тот здесь. Архыз действительно стоял на краю поляны и с любопытством оглядывал черешню, где что-то копошилось и ворчало. Вряд ли овчар своим появлением устрашил кабанов, тем более такого героя, как «С приветом». Но из леса все более явственно стал доноситься запах Человека и ружья, это и послужило причиной их бегства. Тот же запах, все-таки устрашающий запах, обеспокоил и Лобика. Он поднялся выше и, крепко уцепившись за ветки, стал ждать.

Авось пронесёт.

Но Архыз уже вертелся под черешней и недоуменно заглядывал наверх.

Чего, приятель, не спускаешься? Друзья пришли.

Несколько часов назад, повозившись со своим оленем, Молчанов решил пройти лесниковой тропой через увал от верховьев одной реки к другой. Шли трое — Архыз впереди, Хоба замыкал шествие и никак не хотел отставать.

Едва перевалили увал, как Архыз стал проявлять нетерпение, и Александру раза три пришлось в приказном порядке возвращать овчара, так и рвавшегося вперёд. Дело в том, что он уже напал на след кабанов, недавно прошедших здесь. На спуске к реке овчар все же вырвался из-под опеки хозяина и рванулся вперёд. Вот почему он первым высунулся из кустов, внеся смятение в ряды секачей, осаждавших черешню. Тогда же он учуял и Лобика на дереве.

Послышался хруст веток. Подошёл Молчанов.

— Что там? — тихо спросил он Архыза и спустил предохранитель карабина.

Хоба мгновенно улизнул в сторону. Военные действия с применением ружья — не для его характера.

Александр выглянул. Поляна была пустой. Вся изрытая, загаженная, она походила на стойло у свинарника. И пахло так же. Архыз все крутился под самой черешней.

— Ушли, не дождались, — сказал Молчанов, успокаиваясь, и в это время поглядел на черешню. — Ушли, да не все. — Он вскинул на всякий случай карабин.

Архыз дружелюбно вилял хвостом.

— В чем дело? — Александр опустил ружьё, всмотрелся получше. Широкая улыбка осветила его лицо. — Лобик, как же ты?

Следы клыков на стволе, сорванная кора, истоптанный луг, медведь, вцепившийся в ветки дерева чуть не на самой верхушке, — все стало понятным. Смешно! Такой большой, сильный, и вот…

Молчанов отошёл подальше, положил карабин, сверху рюкзак и сам сел в стороне, отозвав Архыза.

— Слезай, Лобик. Не бойся, трусишка. Их уже нет. Ружья тоже нет. Слезай!

Запах ружья действительно исчез. Запах Человека и собаки ослабел. Сидеть на ветках уже не было сил. И Лобик стал спускаться, скользя когтями по разорванной коре.

Слезал Лобик задом, все время отворачивая морду в сторону, чтобы видеть, что его ждёт. На земле тихо. Человек смирно сидел в стороне. Ладно. Коснувшись земли, медведь хотел сразу же стыдливо бежать, но оказалось, что бежать-то уже не может. Лобик встал на все четыре, качнулся и… устало лёг. Как приятна, как мягка и покойна земля! Он вытянул шею, лёг плотнее. Что-то кружилось перед глазами, мурашки сковали лапы, спину… Столько в воздухе! Вот и слабость.

Лобик устало закрыл глаза.

Молчанов подошёл с хлебом.

— Возьми, Одноухий, подкрепись.

Медведь потянулся, достал хлеб, стал жевать, не меняя положения. Глаза его постепенно очистились от мути. Он глубоко вздохнул. На земле…

Молчанов отошёл. Архыз сидел возле рюкзака и с явным недоумением следил за своим бурым другом. Больной, что ли?…

Лобик встал и, нетвёрдо переступая, заковылял через поляну. Остановился, опять лёг.

Кусты перед ним раздвинулись, оттуда вылезла рогастая голова Хобы, который отныне совсем не боялся медведя.

Отдохнув, Лобик пересёк поляну и, не оглядываясь, скрылся в лесу. Исчез и Хоба.

— Никуда они не уйдут, — уверенно сказал Архызу хозяин. — Пусть отдохнут в тишине. И мы тоже посидим, пообедаем.

Он по-мальчишески хмыкнул:

— Вот какие бывают дела!