Зимой в наш совхоз морем проехать нельзя. Изломанные, вздыбленные штормами льды стоят с ноября по май, как сказочные надолбы. На берегу - хаотическое нагромождение ледяного припая, почти непроходимый барьер. Зимой к нам ездят кружным путем - по тайге, вдоль рек, через сопки. И только где-то близко от старой фактории санный путь вырывается к берегу моря и, уже не сворачивая, так и идет до самого совхоза.

Директору сообщили, что я выехал из города. Он встретил меня на бывшей фактории, где теперь обосновалось отделение совхоза.

- Замерз? - спросил он, вытаскивая меня из саней. - Выпей. Да не морщись, не девица… А теперь говори. Рассказывай.

Шустов слушал мой рассказ внимательно, ни разу не перебил. А я говорил, говорил и в то же время удивленно рассматривал своего директора. Что-то в его лице было такое, чего я раньше не замечал. За большими очками в глазах Ивана Ивановича скрывалось явное плутовство. Озорной огонек взыграл еще сильнее, когда я стал рассказывать о поисках Пети Зотова.

- Уехал из Москвы? Вот те раз! Не повезло, - вздохнул он и почему-то улыбнулся. - Разошлись, значит, пути-дороги. Ну и что дальше? Опустил руки, отказался от задачи - не по плечу?

- Будем искать. Он где-то на Колыме, я уверен, что мимо не проехал.

- Ишь ты, уверен. А может, на Камчатке. Или на Чукотке. Ищи его там!

Шустов засмеялся сперва тихо, потом громче, потом неудержимо весело. Он снял очки, прослезился. Смеялся и начальник отделения, у которого мы ночевали, и его жена, наша гостеприимная хозяйка.

- В чем дело? - спросил я наконец, не понимая причину столь безудержного веселья.

Иван Иванович вытер красное лицо, немного успокоился, отдышался.

- Ну, хватит его разыгрывать, - сказал он. - Зови…

Хозяйка вышла в другую комнату. Я уставился на дверь. Занавеска колыхнулась. На пороге появился незнакомый юноша. Он виновато улыбнулся.

- Зотов?! - тихо сказал я, пуще всего боясь ошибиться. - Петр Николаевич?!

- Это я, - ответил юноша и вдруг покраснел так сильно, как может краснеть только очень застенчивая девушка.

Он шагнул ко мне. Я к нему. Мы обнялись. Я посмотрел ему в глаза. Ресницы его дрогнули, блеснули слезы. Черт возьми, у меня тоже что-то случилось с глазами, в носу пощипывало, а руки стали дрожать.

- Как же это вы?.. Как же ты? Какими судьбами? Когда?

Он смущенно отвернулся, крякнул. Шустов растроганно смотрел на нас. Хозяйка плакала.

- Да вот так… Разошлись с вами. Вы только уехали, а я сюда… На последнем пароходе добрался.

Петя Зотов… Он был очень похож на своего отца. Широкоплечий, коренастый, спокойный русак с чистым, округлым лицом, с той же ямочкой на упрямом подбородке. Светлые волосы он зачесывал назад. Они не ложились, видно жестковаты, все время вставали и чуть вились. Волнистой светлой куделей обрамляли они и лоб юноши. Он все время стеснительно улыбался, словно извинялся за беспокойство, которое причинил нам.

- Садитесь, садитесь за стол, - отечески заворчал Шустов. - Потом, поговорите. А сейчас давайте-ка, друзья, за встречу…

Мы засиделись допоздна. Петя плохо ел и все украдкой поглядывал на меня, ждал чего-то, не решаясь спросить прямо.

Я понял, встал и начал возиться с чемоданом. Зотов тоже поднялся и подошел ближе. Он вздыхал, не знал, куда девать руки. Он волновался.

- Держи, - сказал я. - От матери…

При слове «мать» лицо его опять дрогнуло, ресницы опустились. Непослушными руками взял он подарок, долго и неумело открывал медальон. Крышечка щелкнула. На него глядели добрые материнские глаза. Петя нагнул голову и ушел в другую комнату.

За столом замолчали. Шустов то снимал очки, то надевал их.

- Петя не помнит ее, - сказал он тихо, чтобы не нарушить торжественной минуты. - Куда там, столько годов… И каких годов!

Зотов так и не вышел из комнаты. Когда мы улеглись и в комнатах наступила сонная тишина, Петя осторожно подошел ко мне.

- Не спите? - прошептал он.

Я подвинулся. Он сел на край кровати, нашел мою руку, сжал ее.

- Спасибо вам,

- Ну что ты.

Мы помолчали. Потом он спросил:

- Эти негодяи… Где они, не знаете?

- Вряд ли живы, - сказал я.

- Но если живы… - Он вдруг с силой сжал мне руку.

Утром шумной компанией мы поехали на центральную усадьбу. Зотов рассказывал дорогой:

- До чего же возмутительно, понимаете? Я приезжаю во Владивосток, иду в трест и прошу работу на Севере. Мне говорят: «Не пошлем, заявок ка агрономов нет». Я говорю: «Поеду биологом, наблюдателем погоды, бригадиром…» Отвечают: «Не можем, у вас диплом агронома». Тогда я прошусь рабочим. Говорят: «Рабочих пока не вербуем». Ну что мне делать? Я махнул на все - и прямо на пароход, к капитану: возьмите. Он оказался на редкость отзывчивым человеком. Выслушал и взял. Палубный матрос Зотов, к вашим услугам… А в Магадане меня, как лицо без определенных занятий, в первый же день задержали. И снова я принужден был рассказывать, почему очутился здесь. С меня взяли подписку, что я устроюсь на работу в течение трех суток. Тогда я отправился сюда, в совхоз. А здесь Иван Иванович…

- Бери помощником, - сказал мне Шустов. - А потом видно будет. И за дело, ребята. Время - деньги, сами понимаете.

Хоть и лежал на полях и в лесу метровый слой снега и трещали по ночам от крепких морозов деревья на опушке, а совхоз наш уже начал сев. Не удивляйтесь, смотрите: над теплицами весело курится дым. Стекла, укрытые соломенными матами, парят, за стеклом на тепличных стеллажах зеленеет молодой лук, распускает листья свекла, в горшочки пикируют рассаду помидоров и огурцов. Здесь весна.

На высоких широтах рано начинаются работы: ведь как-то должны люди исправлять северный климат, удлинять короткое лето. Вот и придумали устраивать весну под стеклом.

Пусть только стает снег и согреется земля, к тому времени у нас вырастет хорошая рассада, зазеленеют и прорастут под стеклом яровизатора клубни картофеля, мы высадим молодые саженцы и картофель в начале июня, удлинив жизнь растений чуть ли не на два месяца. Это и есть северная агротехника. Она не вступает в борьбу с природой. Зачем? Природа несравненно сильней. С ней просто надо уметь ладить.

Петя Зотов все это знал. С завидным азартом взялся он за работу.

В один из солнечных дней, когда снег начинал подтаивать, а черный лес разморенно молчал, впитывая первое тепло, мы с ним приехали на питомник Зотова-старшего, обошли усадьбу, пробили тропинку до кустов смородины, сходили к старой барже. Петя выглядел серьезным, замкнутым; он слушал мои объяснения, упрямо наклонив голову.

- Где похоронены мать и отец? - спросил коротко.

Утопая в мокром снегу, мы пошли в лес, разыскали холмик с густой черемухой, постояли, сняв шапки.

Всю дорогу назад Зотов молчал. Я опустил вожжи. Лошадь шла еле-еле. Сани приглушенно скрипели по старой дороге.

- Вот и встретился с родными, - сказал Петя, когда мы приехали домой. И добавил: - История эта далеко не кончилась… Нет!

В тот вечер я передал ему записи и дневники отца.

У меня остались только листки с опросом Матвея-Ведикта Шахурдина и ржавый револьвер с инициалами убийцы. Я показал его Зотову.

- Из него убили твоего отца. Если когда-нибудь нападут на след, эта вещь поможет найти концы.

На другой день меня чуть свет разбудил Шустов:

- Вызывают нас с тобой в город. Вот телеграмма. Экстренное совещание. Собирайся, через час едем. Лошадей уже готовят. Дела передай своему второму агроному.

Это случилось в первых числах апреля 1941 года. Заметьте: в апреле 1941 года.

Город встретил нас веселой зимней метелью. Вовсю светило солнце, небо сияло отменной голубизной, но над самой землей сплошным, гибким, извивающимся облаком шла колючая поземка, снег курился, как белый туман над болотом, против ветра идти просто невозможно: сразу застывали нос и уши, из глаз катились слезы, дыхание прерывалось. Провода заливисто гудели на двух высоких нотах; на улицах не видно ни души; белый свет казался пустым и просторным, и становилось обидно за солнце, за то, что оно светит, а не греет, впустую тратит свою энергию.

Что за совещание - никто толком не знал. Мы зашли в ведомство капитана Омарова (он сдержал свое слово: все совхозы с начала года подчинялись ему), но там ничего объяснить не могли. Омаров ушел в трест.

Чуть ли не бегом мы тоже понеслись туда. Неудобно, если опоздаем.

В приемной директора треста «Севстрой» толпились знакомые. У самых дверей кабинета в позе напряженнейшего ожидания стоял Дмитрий Степанович Дымов и смотрел на закрытую дверь.

Внезапно дверь распахнулась, вышел Омаров. Лицо его было красным от волнения; он сразу заметил вопросительный взгляд Дымова, остановился, но тут же с досадой махнул рукой и быстро пошел к выходу. Дымов бросился за ним.

- Не волнуйтесь, все обойдется, - тихо проговорил он, поспешая за капитаном.

- Кой черт, «обойдется»! Лично меня обвиняют… - огрызнулся тот.

Они ушли. Через несколько минут появились снова. Омаров, кажется, успокоился. Дымов шел рядом с ним.

И вдруг я увидел Зубрилина. Он тоже узнал меня в толпе, лицо его оживилось, он протянул руку.

- Вот мы и встретились. Ну как? - спросил он. - Вы-то как? Где устроились, кем?

- Не говорите. Заместитель Омарова по политчасти.

- Ого!

- Вот вам и ого. Совхозы теперь у него, ну и решили агронома сделать заместителем. Не одобряете?

Кто его знает, одобрять или нет? Конечно, приятно, что дорожный знакомый и такой хороший человек стал моим начальником. А вот для него самого… Все дальше и дальше от агрономии.

Я не успел ответить, как услышал сзади свое имя.

- Здравствуйте, - сказал Дымов. - Очень рад вас видеть. О, да вы, как я вижу, знакомы с товарищем Зубрилиным? - Он мягко улыбнулся.

- Ехали сюда вместе, - сказал Виктор Николаевич. - Дорожное, так сказать, знакомство.

- Рыбак рыбака видит издалека, - пошутил тот и вдруг стал совершенно серьезным. - Вы не знаете, что случилось?..

Я только успел посмотреть на Зубрилина, но в это время нас пригласили в кабинет.

Директор треста ценил время. Не дождавшись, пока утихнет шум отодвигаемых стульев и все усядутся, он встал, посмотрел в окно, за которым злилась и гудела поземка, и начал говорить, не отрывая взгляда от белого в метельном тумане моря, которое расстилалось за окном до самого горизонта.

- Пять дней назад, - резковато сказал он, - из Находки в Нагаево вышел караван судов с грузами для нашего края. Караван повел ледокол. У нас с ледоколом постоянная связь по радио. Когда корабли прошли пролив Лаперуза и растянулись на открытой воде, неизвестно откуда появилось судно без национального флага и обстреляло один корабль. На этом корабле находилось продовольствие для работников Дальнего Севера. На других двух кораблях - техника.

Он говорил негромко, не повышая тона, но в его сдержанном голосе чувствовалось большое волнение, Директор сделал паузу, отвел взгляд от окна, повернулся к нам и несколько секунд смотрел в напряженные лица собравшихся. Никто не проронил ни слова.

- Так вот, неопознанные пираты затопили корабль с продовольствием. Шесть тысяч тонн продовольствия. Мука, овощи, мясо, сахар. В том, что пиратское нападение совершили враги нашей страны, у нас нет ни малейшего сомнения. Около месяца назад влиятельная зарубежная газета напечатала большую статью об условиях работы на Колыме. В этой статье, между прочим, было сказано, что самым уязвимым местом для Советов, осваивающих Дальний Север, является снабжение продовольствием. Длинные и ненадежные коммуникации, проходящие мимо чужих берегов, будучи однажды нарушены, могут привести, по мнению газеты, к полному хаосу в нашей работе, к остановке добычи металла, к голоду и чуть ли не к восстанию. Если вы сопоставите выступление газеты и пиратское нападение на корабль с продовольствием, то нетрудно увидеть связь этих явлений. В мире идет война, наш восточный сосед ведет себя отнюдь не дружелюбно, по океанам рыщут подводные лодки, положение неспокойное. И вот вам первый выпад. Конечно, наше правительство послало ноту протеста; конечно, соседи выразили желание расследовать инцидент и считают его провокацией. Но факт остается фактом.

Он выпрямился, поднял голову и громко, с каким-то злым вызовом, добавил:

- Военно-морские силы с этого дня вводят конвой для караванов. Мы не допустим повторения таких фактов. Но в то же время мы должны сделать для себя и другие практические выводы. Первый из них - это возможно быстрее организовать собственную продовольственную базу. Вот зачем мы созвали вас, вот главная тема разговора.

Дымов сидел напротив меня. Он не подымал глаз. Омаров тихо постукивал карандашом по ладони, нервничал. И вдруг директор треста назвал его фамилию. Омаров вскочил.

- Главная задача, Омаров, - сказал директор, - немедленно начать изыскания и организовать три-четыре новых совхоза. Продукты питания надо создавать на месте. Овощи, картофель, молоко, мясо… Что бы ни случилось, мы обязаны снабжать горняков всем необходимым.

- Будет сделано, - громко отрапортовал Омаров.

- Средства, технику и транспорт вы получите, как только у меня на столе появятся ваши расчеты. Делайте их скорее. Специалистов подбирайте сами.

- Будет сделано, - снова откликнулся Омаров, и лицо его стало суровым, как у полководца перед сражением.

Когда мы вышли из кабинета, капитан громко скомандовал:

- Специалистов- ко мне!

Шли из треста большой толпой. Омаров и Дымов о чем-то разговаривали вполголоса: точнее, говорил Омаров, а Дымов только слушал.

- Откуда могли узнать? - вдруг громко и раздраженно сказал Омаров. - Откуда они узнали, где техника, где продовольствие? Наводка…

- Тише, пожалуйста, - сказал Дымов и оглянулся.

- Почему тише? Почему? - Он тоже оглянулся и, увидев Зубрилина, который шел рядом со мной, сказал, уже адресуясь к нему: - Создается впечатление, что враги наши знали, по какому судну стрелять. Не потопили же технику, выбрали продовольствие. Я спрашиваю теперь: откуда они знали, на каком корабле?..

Зубрилин пожал плечами.

На совете у капитана мы сидели и только выслушивали указания. Говорил Омаров. Он не признавал, по-видимому, обсуждения вообще, а тем более в этот день, когда был раздражен и зол на весь мир. . - Поисковые группы создадим сейчас же. Давайте решим, кто их возглавит. Доложите вы, Руссо.

Черные глаза капитана остановились на главном агрономе управления.

Константин Федорович Руссо, как всегда, выглядел отлично. Над круглым моложавым лицом внушительно возвышался белый полированный лоб, соединенный с большой и тоже очень белой лысиной. Только по бокам блестящей лысины у него курчавились светлые волосы, в которых трудно было заметить седину. Русые брови агронома казались приклеенными - так густы и пушисты они были. Глаза его сияли умом. Крупные губы Руссо с четким, красивым рисунком почти улыбались. На щеках играл румянец. Мы все обожали его.

Руссо приехал на Колыму из Ленинграда, он работал там в Институте полярного земледелия. Говорили, что до поездки в Магадан агроном объездил много северных поселков страны, побывал в Швеции, Финляндии, в Канаде и на Аляске. Начитанность его и незаурядные знания стали просто присказкой. Толковый, образованный биолог.

Когда Омаров назвал его, Руссо быстро вскинул глаза, повозился в бумагах, поднялся и негромко произнес:

- Виргилий, этот древнейший из агрономов, много веков назад записал в своем «Георгике»: «…но прежде чем вспашем неизвестное поле, мы должны наперед знать ветры и изменчивый климат и особенно - обычные способы обработки и внешний вид местности, а также что страна приносит и что она отказывается производить».

- Короче, - нетерпеливо бросил Омаров.

- Считайте цитату из Виргилия предисловием к нашему разговору. Что же касается существа предстоящего дела, то я предлагаю начать изыскания с наблюдения за климатом. В этом году создадим в районах края метеопосты, а на будущий год…

Омаров вскочил:

- Вы что, с луны свалились? Нам совхозы в этом году нужны, а не через два года! Что за странная осторожность, Руссо?

Дымов заметил:

- Но где создавать? Надо знать.

- Это дело специалистов. Думайте, что говорите, Руссо. Приказ директора треста вы знаете. Так что же?

Агроном стоял, ждал конца гневной филиппики. Он не считал, что приказ - это уже решение проблемы. Скорее, заявка на решение.

- Я подчеркиваю, что изучение климата просто необходимо для установления возможности земледелия в том или ином районе. Профессор венской академии Фридрих Габерландт считал, например, что с этого начинается…

Омаров покраснел, он был уже готов взорваться. Замполит сидел рядом с ним. Мы увидели, как рука Зубрилина тихонько легла на руку капитана. Тот быстро и недоуменно оглянулся. Виктор Николаевич сказал:

- Руссо говорит совершенно правильные вещи. Но давайте подойдем к задаче с другого конца. Зачем намсейчас новые районы? На Колыме уже есть несколько совхозов, они дают продукцию. Эти районы, надо полагать, изучены, товарищ Руссо?

- Да, конечно.

Они не вызывают у вас сомнения по климату?

- Ни в коей мере.,

- С них и начнем.

- Но почвенные условия…

- Это другое дело. Мы организуем полевые партии для поиска земель в районе старых совхозов. Понимаете: в изученных районах. Проще и, главное, быстрее. Кто возглавит экспедицию?

Руссо смутился, Омаров удивленно посмотрел на замполита, Дымов опустил глаза. Вдруг он сказал вежливо, но твердо:

- Совхозы нужны в районе приисков, ближе к производству. Старые совхозы далеко от приисков, вот в чем дело.

- Будут и там, - отпарировал Зубрилин. - Со временем. А сейчас, когда время не ждет…

- Первая партия - руководитель Бычков, - деловым тоном сказал Руссо. - Вторая партия…

Мы с Шустовым переглянулись. Иван Иванович показал глазами на Зубрилина. «Толковый», - говорил его взгляд.

Когда совещание закончилось, Омаров назвал несколько фамилий, которые ему написал на листке Руссо. В числе этих фамилий была и моя.

- Останьтесь, - сказал Омаров.

Шустов нахмурился и подошел к нему.

- Товарищ капитан… - начал он.

- Потом, потом… - Омаров махнул рукой. - Я знаю, что делаю. Не мешайте, Шустов.

Через пять минут и я знал свою судьбу. Был зачислен в первую поисковую группу.

Шустов покраснел, шумно задышал и снова прорвался к Омарову. Он не мог согласиться. - Товарищ капитан, - начал он.:

- Говорите, только коротко, - недовольно сказал Омаров. - В чем дело?

- Катуйский совхоз самый крупный в тресте. А вы забираете агронома. У нас пока нет замены. Нельзя лиотменить назначение?

- Нельзя.

- Но совхоз…

Зубрилин подошел и взял Шустова под руку.

- Слушай, старина…

Я отошел в сторону. Вообще-то не хотелось менять работу. Ровно год в Катуйске. Это очень мало. Зотов еще неопытен, ему будет трудно. Разве и мне поговорить с Зубрилиным?

В это время я увидел, как Шустов с просветленным лицом идет ко мне. Быстро же уговорили его!

- Порядок, - сказал он. - Ты все-таки назначаешься в полевую партию. Но эта партия будет работать рядом с нашим совхозом, на два фронта, так сказать. Ничего не меняется. Что же касается Зотова…

- Простите, о каком Зотове идет речь? - Из-за спины Шустова возникла фигура Дымова. Он любезно улыбался. - Мы не знаем Зотова. У вас новый работник?

- Агроном, - словоохотливо объяснил Шустов. - Несколько месяцев как приехал. Вообще-то с ним целая история. Он сын первого колымского агронома Николая Зотова, который трагически погиб в наших краях. Его именем мы хотим назвать Катуйский совхоз.

- Вот как! - Дымов удивленно поднял брови. - Романтическая история, а? Значит, на смену старшим, в борьбе уставшим? Очень интересно. И красиво, правда? Вы его оставляете за себя?

- Да, - сказал я.

- Справится, не завалит совхоз? - Дымов говорил очень серьезно.

- Он будет помогать Зотову, - сказал Шустов, кивнув на меня.

- Ну что ж, тогда все в порядке.

И Дымов отошел, вполне удовлетворенный информацией.

Вполне, Это мы оценили потом.