Шесть гусеничных тракторов с тяжелыми кусторезами и карельскими боронами, сотрясая воздух, шли по долине Май-Урья. Они направлялись на территорию совхоза. Это была первая партия техники, посланная Зубрилиным из Магадана. Следом за тракторами явилась бригада плотников; в лесу застучали топоры, запели пилы.

Приказ о совхозе был подписан. Но о директоре в этом приказе не сказано ни слова. Ведь и совхоза еще не было. Была стройка. А начальником стройки фактически являлся замполит Зубрилин, хотя и в этой должности его никто не утверждал.

Он сидел в городе и посылал оттуда все, что требовалось для строительства.

Лес и луга в долине покрылись просеками и тропинками. Так бывает всякий раз, когда появляются люди, лошади и машины. Издержки строительства. И тогда Май-Урья решила доказать людям, как мало они еще знают ее.

Сначала пропала лошадь. Ее долго искали и нашли уже мертвую в узкой и глубокой щели недалеко от реки.

- Кто эту ловушку вырыл, черт бы его побрал! - кричал Смыслов, будучи твердо уверен, что щель выкопал какой-нибудь увлекающийся охотник на медведей. - Шею свернуть такому охотнику мало!

Бычков сказал:

- Вася, это явление природы.

Смыслов покосился и пробормотал:

- Разыгрываешь?

Потом в другую, не менее глубокую ловушку попал трактор. Он не провалился весь, но повис над пустотой; потребовались усилия еще двух «челябинцев», пока его вытащили. Это стоило нам двух гектаров неподнятой целины. Смыслов, назначенный ответственным за состояние дорог, грозил разделаться с «вредителем» по законам военного времени.

Бычков снова сказал что-то об ископаемом льде, но Смыслов да и все мы пропустили его замечание мимо ушей.

Случай помог Смыслову постигнуть «явление природы».

Мы ходили по лугам с теодолитом, нанося последние горизонтали на почти готовый план. Бычков оторвался от трубы и сказал, протянув руку влево:

- Вон там в земле ископаемый лед. Слышишь, друг Вася?

Мы промолчали. Откуда он знает? Смыслов не замедлил съязвить:

- До сих пор только одно создание могло видеть на три метра в землю. Гоголевский Вий. По слухам, его в семнадцатом году выслали из Украины. Теперь появился еще один провидец. Скажи, не так?

Бычков взял лопату и пошел на поляну. Подогретые любопытством, мы потянулись за ним.

Поляна как поляна. Только не вейник растет на ней, а какая-то щетинистая мелкая травка да хвощи. Кустов и деревьев нет. Чуть вогнутая поверхность. Таких полян по долине много, ничего особенного. Леша сказал:

- Если я не ошибся, копаю до льда. Дальше будет рыть Смыслов. Если льда нет, рою сам хоть на два метра. Договорились?

Лопата вошла на весь штык, вывернула илистый грунт. Дальше твердая мерзлота. Бычков взял лом. Мы молча стояли, ждали. Еще два штыка. Все тот же илистый песок. Вычистив ямку, Бычков углубил ее почти до аршина, и вдруг ломик резко зачиркал по льду.

- Смотри сюда, маловер, - сказал Бычков.

Вася Смыслов был посрамлен. Лед под поляной был. Потерпев поражение, насмешник пытался отшутиться, но мы подняли его на смех. Бычков сунул ломик Смыслову.

- Давай действуй. Интересно, глубокий он или нет?

Смыслов вздохнул (нечего делать, подчиняюсь!), взял ломик, поплевал на ладони, и из ямки брызнули искры голубого чистого льда. Когда фигура его почти по пояс запряталась в яму, он бросил лом.

- Хватит! Тут насквозь льдина.

Серега поднял Лешину руку. В знак победы.

- Это - погребенное под слоем наносов озеро, - сказал Бычков. - Иногда попадается старое русло реки. Зимой замерзнет, а весной вода натаскает на него песок, ил, камни, так оно и остается на веки вечные. Между прочим, опасные ловушки. Бывает, что вытаивают летом. Тогда получаются ямы. С ними ты уже познакомился.

После работы мы с Серегой и Васей Смысловым пошли на заготовку брусники. В долине брусники было, как говорится, невпроворот. Собирали не руками, а маленькими ковшиками-гребенками, которые сделал, конечно же, Серега, большой любитель моченой ягоды.

Стоял вечер. Солнце село за сопки, но было еще светло, тихо и как-то особенно торжественно, как это бывает только на закате, когда умолкает дневной шум и вся природа, приустав за день, готовится отойти ко сну. Дело двигалось быстро, ведра наши наполнялись. И вдруг Вася пропал. За две минуты до того я видел его длинную фигуру метрах в двухстах от себя, потом обернулся - нет Смыслова. Свистнул, позвал. Иванов откликнулся, Васи нет. Спрятался? Но вокруг стояли только кустики и низкие травы, в которые не упрячешь такого заметного парня.

Мы недоумевали. Пошли по кругу около того места, где я видел Смыслова. Как в воду канул. Это было уж слишком!

Серега Иванов, человек некурящий и потому остро чувствующий табак, вдруг остановил меня и поводил носом по ветру.

- Что?

- Беломорканал… Его папиросы.

Мы осторожно пошли вперед. Какая-то чистая от травы полоска, не то тропа, не то место, где лежали бревна, чуть вдавливалась в слабокочковатую поверхность луга. Заканчивалась она темной продолговатой щелью-провалом. Именно отсюда, из этой дыры, тянуло дымком папиросы.

Тихо ступая, мы подошли к щели. На дне ее, на глубине около двух метров, сидел на корточках Василий Смыслов, курил папиросу, сопел и подбирал в ведро рассыпанные по илистому дну ягоды брусники.

Занятное положение! В ловушке. И влетел туда впопыхах. Это мы видели по его испачканному комбинезону, по свежему обрыву краев щели, по грязным рукам и лицу нашего товарища. Красиво же он расплачивался за свое неуважение к ледяным линзам!

С минуту мы молча наблюдали, как он плюхается в грязноватой дыре, потом как ни в чем не бывало спросили:

- Тебе не жарко?

- А? - вздрогнул он. Лицо его расплылось в виноватой улыбке. - Не-е-ет, не особенно. Пожалуй, даже прохладно. Спускайтесь.

Мы переглянулись и захохотали.

- Ничего смешного. Я же не мог знать, что под тропинкой такая дыра. - Он встал во весь рост, голова его пришлась как раз на уровне земли. - Понимаете, шел по тропе, вдруг земля подо мной зашуршала, я и крикнуть не успел, как очутился на мокром дне. Хорошо, что не глубоко, а то бы не выбраться. А ну давай руку.

Ледяная линза вытаяла еще не вся. Там, где по ее телу пролегала тропа, весной и, должно быть, после дождей скопилась вода. Она проникла сквозь илистый песок и постепенно начала разрушать лед. Он таял длинной узкой полоской, сужаясь книзу. Бока трещины стеклянно светились чистым льдом, на дне лежал слой грязи. Вода уходила еще глубже, в галечниковую подстилку. Предательская пустота была прикрыта сверху тонким слоем почвы, перевитой мелкими корешками.

Стоило наступить на эту непрочную крышу, как она рухнула.

Когда мы вернулись в палатку и рассказали об этом событии остальным, Бычков спросил однофамильца гроссмейстера:

- Теперь веришь?

- Куда же денешься, прижат фактическим материалом. Придется всю дорогу проверять. Не ровен час, еще машина сядет в ловушку. Как не поверить!

Мы тщательно осмотрели трассу будущей дороги, несколько дней потратили на шурфование пахотного массива. Льда под пашней, к счастью, не оказалось. Все-таки мы выбрали места подходящие.

По лугу ходили тракторы. Они выдирали кусты, срывали мох и дерн, оголяя серый песок, которому надлежало стать пашней для будущих огородов. Гусеницы тракторов давили несметное количество ягод, временами становились красными; в воздухе пахло свежей зеленью, развороченной землей.

Сбоку строили тепличный блок, прокладывали водопровод. Плотники возводили жилые дома и контору.

Как раз в это горячее время к нам прибыла комиссия треста, чтобы на месте разобраться в противоречивых данных о пригодности климата Май-Урьи для сельского хозяйства. В комиссии оказались наши старые знакомые - метеорологи Перова, Данилевский и агроном Руссо.

Они засели за дневники метеостанции. По мере того как Данилевский вчитывался в колонки цифр, лицо его вытягивалось все больше и больше.

- Мария Кондратьевна, что же это? - сказал он, недоумевая. - Огромный недобор температур. Да еще мороз в июле. А они строят, пашут землю. Авантюра?

Перова и сама видела, что цифры не в пользу совхоза, но наши уверенные взгляды, убежденность Зотова и настойчивые заверения Зубрилина, что «все будет в порядке», сбивали ее с академических позиций. Она не знала, что сказать. На этот раз теория и практика разошлись, как ножницы. Требовались факты, убедительные, веские.

- Вообще-то вы идете на риск, молодые люди, - заявила она наконец. - Я пока не вижу, что вас заставляет так верить в долину. Вы-то что скажете, Руссо?

Разговор затягивался, атмосфера накалялась. Петр Николаевич помалкивал, мы нервничали, ждали. Пора все-таки объяснить. И насчет двух площадок, и насчет длинного дня, и, наконец, о нашем опыте с овощеводством. Но Зотов все еще молчал, выдерживал характер. Уже шел спор между Руссо и метеорологами. Во время этих словесных перепалок, от которых в палатке становилось все жарче, Данилевский вдруг беспокойно оглянулся и сказал:

- Чем это пахнет у вас?

- Обедом, - ответил Зотов. - Если вы не против, давайте сделаем перерыв. А уж после обеда…

- И я чувствую очень домашний запах, - откликнулась Перова, - Мы так привыкли к консервам, что этот запах вызывает недоумение. Какой же у вас обед?

- Какой есть, - ответил Петр Николаевич. - Вы все-таки в совхозе.

- При чем тут совхоз? - обиженно отозвалась Перова. Она не любила бездоказательной логики. В огороде бузина, а в Киеве дядько…

Саша поставил на стол первые две миски.

- Борщ? - Перова сдержанно улыбнулась. - Смотрите, Данилевский, это же настоящий борщ! Тут и свежая капуста, и морковь, и помидоры. Мальчики, да вы просто молодцы! Откуда достали овощи? Из Айчана?

- Зачем же так далеко возить? Овощи есть значительно ближе. Вы кушайте, а после обеда посмотрите, - сказал Зотов, заметно волнуясь.

Вот он, его козырной аргумент. Не слова. Не споры. Вещественное доказательство.

Обедали молча. И быстро. Саша подал голубцы и цветную капусту. Руссо улыбался с видом человека, постигшего важную тайну. Данилевский раскраснелся, вся его угрюмая сосредоточенность пропала.

- Объясните, агрономы, - потребовала Перова, отодвигая пустую миску. Она смотрела на Зотова.

- Ну что вас томить. Это своя капуста. И морковь, и свекла, и помидоры - все свое. Глухарь в борще и тот из соседнего леса. А капуста - та самая, что перенесла июльский мороз. Пойдемте, посмотрите огород в натуре и тогда продолжайте спор.

Комиссия вылезла из-за стола. В глубоком молчании проследовала до границ огорода. Внимательно осмотрела крупные кочаны капусты, густую свеклу, огуречный и томатный лес в парниках. Все было наяву, действительно в натуре. Кочаны скрипели под рукой агронома Руссо, свекла пахла свеклой совершенно так же, как пахнет она под Москвой.

- А теперь продолжим разговор, - сказал Зотов и выразительно посмотрел на Данилевского.

- Знаете что, - метеоролог тщательно подбирал слова, - мне что-то не хочется больше спорить. Аргументы у вас довольно убедительные. Гораздо убедительнее цифр. Желаю вам успеха.

Шумной гурьбой мы шли с огорода к своей палатке, довольные признанием реальных фактов.

Петр Николаевич в явном ударе широко размахивал руками, доказывая, что здесь можно сажать даже картофель.

- В это я не верю, - сказал Данилевский. - Морозы.

- Когда мы распашем всю долину, морозы обойдут нас. Микроклимат над пашней. Ну как вы не понимаете!

Увлеченные разговором, мы не сразу заметили Сашу Северина. Он бежал навстречу запыхавшийся, раскрасневшийся. Казак мчался рядом с ним.

- Там нарочный… Из поселка, - еле переводя дух, выпалил он. - Срочно требуют Алексея Ивановича Бычкова.

Саша впервые за все время вдруг назвал Лешу так официально. Мы все поняли: за этими словами кроется что-то серьезное.

Бычков слегка побледнел. Его черные глаза загорелись.

- Спокойно, ребята, - сказал он. - Дело касается только меня. Вы можете не торопиться.

Не торопиться?..

Плотным строем, пропустив Бычкова вперед и оставив уважаемую комиссию позади, мы двинулись к палатке, возле которой ходил туда-сюда военный человек с полевой сумкой и наганом у пояса.

- Кто Алексей Иванович Бычков?

- Я… - Леша выступил вперед.

- Ваш документ?

Леша вытащил из кармана гимнастерки удостоверение. Военный прочитал, глянул на него, на фото и кивнул головой.

- Распишитесь вот тут. На ваше имя поступила правительственная телеграмма. Получите.

Слово «правительственная» он сказал с нажимом на букву «р». Но мы и без того понимали, что подобные телеграммы по пустякам не посылают, да еще в военное время.

На бланке с красной окантовкой поверху мы прочли:

«МАГАДАН, «СЕВСТРОЙ»

ПОЛЕВАЯ ПАРТИЯ «МАЙ-УРЬЯ»

АЛЕКСЕЮ ИВАНОВИЧУ БЫЧКОВУ

Тридцать тысяч на постройку танка «Брянск» получены.

Благодарю Вас за заботу о бронетанковых силах Красной Армии. Ваше желание выехать на фронт будет выполнено.

Командующий бронетанковыми силами».

Военный отдал Леше честь, вскочил в седло и шагом поехал от палатки, от нашей группы, пораженной и все еще недоумевающей, что же такое произошло, если сам командующий, у которого, надо полагать, были дела поважнее переписки с топографом А. И. Бычковым, вдруг сел и написал Леше телеграмму.

А Леша прочитал текст еще и еще раз, посмотрел на нас, но, по-моему, никого не увидел, сделал два шага в сторону, сел на пенек и, не выпуская бланка телеграммы из рук, оперся подбородком на ладонь и уставился куда-то в туманную даль, освещенную закатным солнцем.

Что видел он там?..

Мы стояли около него и молчали. Значит, он отдал на постройку танка все свои сбережения и попросился на этом танке на фронт! Значит, он все-таки решил сам отомстить за пропавших без вести близких! Значит, он все эти месяцы только и думал, как осуществить свой замысел и отправиться на войну!

Зотов подошел к Леше. Бычков встал. Петр Николаевич обнял его, и целую минуту они стояли так, не выпуская друг друга из объятий.

Вечером Руссо спросил Бычкова:

- Кто на ваше место?

- Иванов, - ответил начальник партии. - Сергей Иванов. Он достаточно изучил геодезию, сможет докончить съемку и тогда…

Мы поняли, чего недоговорил Бычков. Тогда наша партия переедет на новое место.

Где оно, это новое место?

…Целой толпой провожали мы Бычкова до трассы. По очереди несли багаж, считая это за великую честь. За три часа пути мы дали ему, по подсчету Саши Северина, более шестисот советов и наставлений, львиную долю из которых составляли указания, как правильно бить фашистов в разных природно-климатических условиях. Казак бежал впереди, гордо оглядываясь на танкиста Бычкова. Кедровки провожали нас восторженными криками, полагая сдуру, что мы уходим отсюда насовсем. Как бы не так! Мы провожаем одного товарища на фронт. Лучшего своего товарища. Да, лучшего. А сами вернемся, чтобы работать и за него тоже.

Мы остановили какую-то машину, и Смыслов обстоятельно рассказал шоферу, кого ему выпадает честь везти. А перед тем как Бычкову забраться в кузов, мы почему-то все примолкли и не знали, что сказать и как смотреть на своего Лешку. Впервые в эту минуту мы вдруг остро осознали, куда он едет.

- Ну, - сказал Леша и попытался улыбнуться.

Мы по очереди пожали ему руку, расцеловались. Никто не проронил ни слова. Казак прыгнул, положил ему лапы на грудь, Леша погладил его по голове. Шофер выглянул из кабины, вздохнул и медленно тронул машину. Леша помахал нам рукой. Казак галопом помчался за грузовиком.

- Береги себя, Лешка! - крикнул Серега и вдруг сорвал с головы кепку и что есть силы бросил на дорогу. - Эх! - с сердцем сказал он и пошел по тропинке назад.

Так из нашей повести ушел хороший человек Алексей Бычков.

Примерно через неделю после отъезда начальника партии трактор потянул на прииск сани, полные вилков капусты. Мы отправили горнякам три тонны свежих овощей. Вот так. Три тонны - три тысячи килограммов, если угодно.

Этот трактор сделал от нашей палатки до прииска еще четыре рейса с морковью, свеклой и капустой.

Теперь все знали, что в Май-Урье есть совхоз.

Действующий совхоз! С директором, но пока без аппарата: ни бухгалтера, ни плановиков, ни даже секретаря-машинистки. Редкое явление, не правда ли?