Была суббота, девять часов утра, когда директор Хенрикссон нажал на кнопку вызова. Через несколько минут явился дежурный надзиратель и открыл дверь. Хенрикссон сидел молча, угрюмо, пытаясь сохранить на лице мину, достойную директора бюро даже после ночи, проведенной в тюрьме предварительного заключения.

— Я хочу поговорить с господином инспектором полиции Петером Сюндманом,— сказал Хенрикссон.

— Так.

— Это важно.

— Сегодня суббота. Возможно, у него выходной.

— Вы знаете, в чем меня обвиняют?

— Субботний взрывальщик вы.

— Вот именно. Но я невиновен. И потому хочу переговорить с Сюндманом.

Человек с нар вмешался в разговор:

— Я тоже невиновен. Я тоже хочу поговорить с господином Сюндманом.

— Сиди и помалкивай,— сказал дежурный надзиратель. Потом он обернулся к Хенрикссону:— Вы хотите поговорить с Сюндманом. Потому что вы невиновны.

Человек с нар опять вмешался в разговор:

— Я должен помалкивать. И потом ты меня называешь на «ты». А этот малый, так он тебе и «вы», и директор бюро, и вообще уж такой благородный, что дальше некуда?

— Не перебивай меня больше, а то я переведу тебя в другую камеру,— сказал дежурный надзиратель.

— Давай, переводи. А то этот директор все меня перевоспитывает. Мне это совершенно ни к чему.

Дежурный надзиратель опять повернулся к Хенрикссону.

— Разве вы не могли сказать Сюндману вчера, что вы невиновны?

— Боже, неужели вы не понимаете! — воскликнул директор бюро.— Ведь сегодня же суббота!

— Ну и что?

— Это день, когда должен произойти следующий взрыв!

— Если вы невиновны, так он действительно произойдет.

— Я не только невиновен. У меня есть сильное подозрение относительно того, кто виновник. Поэтому я и хочу переговорить с Сюндманом.

Надзиратель заколебался, потом произнес:

— Олл райт. Попытаюсь поймать Сюндмана.

Петер Сюндман только что проснулся, когда надзиратель позвонил ему домой. Теперь, когда следствие можно было считать оконченным, наконец-то он мог себе позволить немного расслабиться. Давно он не спал утром так подолгу. И теперь ощущал во всем теле легкую приятную лень.

И как раз в эту минуту зазвонил телефон.

— Подожди, я сбегаю,— сказала Виола.— Из полиции! — крикнула она Сюндману.

Сюндман подошел и взял трубку.

— Я должен уехать,— сказал он.— Но скоро вернусь. Часика через два-три.

Тогда на обратном пути купи в метро молока,— сказала Виола.— Посмотри в холодильнике, сколько там осталось.

— Хорошо, так и быть.

Сюндман задумчиво сидел в вагоне метро. Девочка-подросток на противоположной скамейке отсутствующим взглядом смотрела в окно на стены туннеля. У нее были светлые волосы. Брючный костюм в серую клетку, белый плащ из искусственной кожи.

Поезд остановился на какой-то станции. Вошел и уселся напротив девочки мальчик-подросток. Он был одет в серую спортивную куртку и коричневые брюки.

Девочка вздрогнула, когда он оказался напротив. Бросила испуганный взгляд и потом опять стала смотреть в окно. Мальчик увидел, как она реагировала на его появление, губы его тронула улыбка.

— Привет,— сказал он.

Она не ответила.

— Как жизнь?

Она не ответила.

— Неужели тебе так интересны стены туннеля?

— Может быть,— произнесла она ясным и отчетливым, но несколько напряженным голосом.

— Ты мне нравишься,— сказал он.

— Мне это совсем не интересно,— сказала она.

— Куда ты собралась?

— В город.

— Я тоже. А ты не боишься? 

— Я тебя ни капли не боюсь,— сказала она.

— А я не имел в виду себя,— сказал он,— я имел в виду взрывальщика. Сегодня суббота. День взрывов.

— Да, боюсь немного, пожалуй. Неприятно как-то.

— А зачем же ты тогда едешь в город?

— Нужно. Должна передать один пакет.

— Я могу пойти вместе с тобой. И защитить тебя. В случае, если вынырнет взрывальщик.

— Нет, спасибо.

Приставание к посторонним, подумал инспектор полиции Сюндман. Полагается штраф. Нельзя обращаться в метро к незнакомым людям. Каждый человек обязан находиться в собственной оболочке, сидеть молча, тихо, в одиночестве, так говорит закон. Девочка поступает правильно, отказываясь от контакта. Этого делать нельзя. Во всяком случае таким вот дерзким способом. По-видимому, он сам немного боится, да, скорее всего. Потому он так дерзок и навязчив. Двое охваченных страхом людей в городе, охваченном страхом. Почему люди должны друг друга бояться? — подумал Сюндман. Их, конечно, можно понять, но, с другой стороны, тут что-то не то, ошибка какая-то, несуразица. Девочка думает о грабежах и изнасилованиях, а теперь еще и о взрывах. Поэтому она боится. Мальчик боится казаться смешным, боится опозориться, боится быть отвергнутым. Вот почему он боится и прикрывает свой страх нахальством. И единственное, что может для них сделать общество, это попытаться помочь им посредством параграфа закона, запрещающего приставание. А что говорит этот параграф о стремлении человека к общению, о потребности человека в контактах, о чувстве ненадежности, неуверенности и беспокойства, о чувствах, скрывающихся за страхом?

Сюндман решил не вмешиваться. Мальчик вышел на остановку раньше девочки. Было незаметно, чтобы она почувствовала облегчение после его ухода. Скорее наоборот, огорчение. Потом вынула щеточку и расчесала себе челку. И наконец тоже вышла.

Сюндман вышел на Центральной станции в девять часов сорок семь минут. Это был его обычный путь в управление полиции на Кунгсхольмен. Стоял чудесный весенний день середины апреля, снега уже почти не было, и воздух был насыщен особым ароматом, возвещавшим весну. Сюндман не чувствовал особой досады, что его заставили прервать свой выходной. Трудно было даже досадовать, когда так светило солнце и над Кларабергским виадуком щебетали птицы. Синий поезд примчался с острова Риддархольмен и остановился внизу у перрона, как раз под Сюндманом. Было десять часов пять минут, когда Сюндман дошел до управления.

Управление полиции, расположенное между Горной улицей и Кунгсхольмсгатан, выглядело совсем как рыцарский замок — так много на нем было маленьких, устремленных ввысь зубцов на стенках и башенок. Башенки были медно-зеленого цвета, весь дом заново оштукатурен, но штукатурка безобразная, зеленовато-бежевая, она совсем не шла к общему стилю дома.

Сюндман прошелся перед управлением по парку среди высоких, величественных лиственниц. Миновал общественную уборную для мужчин, очень похожую на современную церковь в принятом теперь упрощенном стиле, и продолжал свой путь по направлению к главному входу.

Главный вход был отмечен еще одной, дополнительной горохово-зеленой башенкой с наблюдательной площадкой над черными асфальтовыми плитками крыши. Из-под башенки спускались вниз две широкие каменные лестницы, по одной с каждой стороны. Главный вход закрывала мощная коричневая дубовая дверь, усиленная еще черными железными прутьями художественной ковки.

Как раз в ту минуту, когда Сюндман приблизился к одной из лестниц, он увидел двух мальчишек лет пятнадцати, сломя голову вылетевших из входных дверей и помчавшихся вниз по другой лестнице, как раз напротив него.

Сюндман с удивлением подумал, что могло им понадобиться в управлении, и поразился их скорости. Может, они хотели от кого-то скрыться? Может, сейчас за ними выскочит рассвирепевший дежурный полисмен? Сюндман мгновение подождал, готовый прийти на помощь дежурному. Но никакого полисмена не появилось. Улица и маленький парк перед домом полиции дышали миром и спокойствием. Сюндман направился к тому входу, из которого выбежали подростки. Ему оставался метр до двери, когда раздался сильнейший грохот, почти полностью его оглушивший. Массивные дубовые двери полиции выгнулись наружу, словно изготовлены были из желе, и после этого расщепились. Сюндман инстинктивно поднял руки к глазам, и как раз вовремя: щепочка впилась в его руку с наружной стороны, это было больно, но едва ли опасно.

Сюндман вдохнул насыщенный пылью едкий воздух с резким запахом взрывчатки. Через несколько секунд пыль осела, и Сюндман отнял руки от глаз. Площадка перед входными дверями была завалена древесной щепой и походила на столярную мастерскую. Сюндман сделал было шаг вперед, к дверям, потом вспомнил, что из этих самых дверей только что выскочили какие-то ребята. Он повернулся и выбежал на улицу, чтобы их догнать. Спустился к Кунгсхольмсгатан и побежал в восточном направлении, куда, по его мнению, должны были устремиться мальчишки. Их нигде не было видно. Сюндман остановился на углу Шеелегатан и огляделся вокруг. Нигде никого. Тогда он опять повернулся и поспешил обратно, вверх по улице Кунгсхольмсгатан, добежал до управления и вошел через боковой вход.

От дежурного при входе он позвонил по телефону.

— Дежурный криминалист,— послышалось в телефонной трубке.

— Привет, Эверт,— сказал Сюндман.— Это Петер. Тебе известно, что три минуты назад в доме полиции были взорваны двери?

— Еще бы,— сказал Эверт в телефонную трубку.

— Я видел ребят лет четырнадцати-пятнадцати, они как угорелые выскочили из дверей за две минуты до взрыва, побежали в восточном направлении, вниз по Кунгсхольмсгатан, но теперь куда-то исчезли.

— Их приметы?

— У одного короткие русые волосы и прямая челка. Одет в зеленый габардиновый плащ. Без головного убора. Выглядит довольно миловидным и даже немного застенчивым, не подумаешь, что устраивает взрывы динамита. Другой еще меньше ростом, одет в синий плащ на подкладке, ты знаешь, блестящий такой пластикат, в моде сейчас. У этого волосы темные и брови темные, а нос характерной формы. Вот, пожалуй, и все, что я могу о них сообщить.

— Я немедленно передам все их приметы по радио. Ты поднимешься сюда?

— Да. Иду.

Поднявшись в отдел, Сюндман встретил в коридоре Берндта Фаландера. Они вместе вошли к Бенгтссону.

— Хорошо еще, в дверях никого не было, когда рвануло,— сказал Фаландер.— Только в дежурке разбилось стекло в окне и старику Юнассону, он как раз там сидел, попал в глаз кусочек дерева. «Скорая помощь» уже в пути.

— Бедняга Юнассон! — сказал Бенгтссон.— Оболтусы проклятые. Надеюсь, это не опасно.

— А мы-то думали, все уже кончено,— устало сказал Сюндман.

— Это кто-то другой,— сказал Бенгтссон.— Вечная история, стоит только одному начать, а потом как эпидемия: другие считают — они-то не хуже, тоже должны внести свою лепту. У пироманов всегда так, давно всем известно, и у динамитоманов, по всей вероятности, такие же штучки-дрючки.

— Очень может быть,— сказал Сюндман.— А что, братцы, если Хенрикссон и в самом деле невиновен? Несмотря ни на что?

— Что ты, никогда не поверю. Получается нелепость какая-то.

— Тебе просто трудно расстаться со своими теориями. Вспомни, что ты сам всегда говоришь.

— А что я всегда говорю? — спросил Бенгтссон.

— Ты всегда говоришь, что самая распространенная ошибка, которую допускают следователи по уголовным делам, это когда они крепко привязывают себя к какой- нибудь одной версии и начинают отыскивать доказательства для этой своей версии. Вместо того чтобы собирать только факты.

— Ох, верно! — согласился Бенгтссон.— Скажешь сам, а потом тебе же то же самое укажут другие. Ну, ладно, а как ты думаешь, первые взрывы тоже дело тех юнцов?

— Не знаю,— ответил Сюндман.— Ты попросил прийти сюда Гординга?

— Да, скоро явится. А ты чего, собственно, сам здесь, разве у тебя сегодня не выходной?

Сюндман объяснил, что Хенрикссон выразил желание что-то ему сообщить.

— Тогда лучше всего тебе сейчас же пойти в следственную тюрьму и выслушать, чего тебе хочет выложить Хенрикссон,— сказал Бенгтссон.— Вдруг что-нибудь важное.

— Только выну из руки щепочку,— сказал Сюндман.— Я тоже пострадал от взрыва.

Вскоре после того, как Сюндман ушел, пришел Гординг.

— Черт знает какая наглость,— взрывать двери в доме полиции! Ни малейшего уважения к закону и порядку. А старик Юнассон, вот бедняга,— сказал Гординг.

— Редко приходится видеть тебя таким взволнованным,— сказал Бенгтссон.— Обычно ты такой спокойный...

— Ну как же, такое нахальство,— сказал Гординг,— прямо вызов всей полиции. Ох, недолго им осталось погулять на свободе после того, что они сейчас натворили, ей-богу, недолго!

Бенгтссон рассказал Гордингу, как все получилось, потом спросил:

— Что ты на это скажешь?

— Дай мне немного подумать.

— Конечно, конечно, думай.

Имелась особая причина, почему Бенгтссон спросил у Гординга его мнение, а также почему Гординг выразил желание подумать. Гординг был известен среди своих сослуживцев под лестным прозвищем «Голова», это почетное имя он получил благодаря своей способности, просматривая огромный материал следствия, искать и находить те мелкие, даже позабытые детали, которые приводили в конце концов к тому, что преступник оказывался у них в руках.

Так, в прошлом году было одно убийство, загадочное. Гординг просидел всю праздничную неделю один-одинешенек в своем рабочем кабинете, жуя пряники и попивая кофе из термоса. Он всегда так, когда думает. И — нашел связь между двумя деталями в материалах следствия: между пропавшим письмом (в одной части следствия) и убийством генерального директора почтового ведомства (шесть недель спустя). В голову никому не пришло, что между этими двумя событиями могла существовать какая-то связь. А Гординг ее открыл, и сочетание этих двух фактов привело к тому, что полиция смогла докопаться до убийцы.

На этот раз Гордингу не пришлось жевать пряники. После размышления, длившегося всего несколько минут, он сказал:

— Ты помнишь третий взрыв?

— На Карлавеген, сорок два,— сказал Бенгтссон.

— Да, именно. Там было два мальчика лет четырнадцати-пятнадцати, отделавшихся легкими царапинами.

— А что, возможно, эти два факта и сходятся!

— Те ребята жили в Соллентуне. Поблизости от Трэдгордсвеген, если не ошибаюсь. Там же живет и наш директор бюро. Не может же это быть случайностью!

— Да, пожалуй.

— Ты вчера был в Соллентуне? — спросил Гординг у Бенгтссона.

— Да.

— Видел кого-нибудь из ребят?

— Нет. Ах да, сына директора бюро.

— У тебя есть приметы Сюндмана на тех, кто только что выбежал из дома полиции?

Бенгтссон вздрогнул, схватил листок для заметок и прочел свою запись. Потом резким движением бросил листок на стол, почесал ухо и сказал:

— Начинаю стареть. Я должен был об этом подумать. Приметы сходятся...

— Так что наш директор бюро, может быть, и невиновен. Все ниточки тянутся не к нему, а к тем, кто проживает на его вилле.

— Да, хотя его сына и на свете не было тогда — двадцать пять лет назад.

— Именно. Но, весьма вероятно, он оказался под влиянием своего отца.

— Что ж, мне приходилось и раньше слышать о таких вещах.

Когда Петер Сюндман вошел в камеру, Хенрикссон сидел, не без достоинства, на своих нарах и рассматривал на стене коричневое пятно причудливой формы. Он поднялся и поздоровался с Сюндманом чопорно и вежливо:

— Здравствуйте. Я могу дать важные показания.

— Здравствуйте.

— Что это здесь прогрохотало?

— Кто-то попытался с помощью динамита взорвать двери дома полиции...

— Хотя я сижу в камере. Это обстоятельство служит подтверждением того, о чем я намерен сейчас заявить.

— О чем же?

— Я невиновен.

— Так.

— И знаю, кто устраивает взрывы.

— Так.

— На основании фактов, имеющихся в материалах расследования, можно сделать только одно заключение.

— Я вас слушаю.

— И я считаю своим гражданским долгом заявить то, что мне известно.

— Так.

— Вы должны понять, что я поступаю так не для того, чтобы оправдать самого себя. Но законы должно соблюдать. Кроме того, вы обязаны предотвратить дальнейшие взрывы.

— Так.

— Вина его, собственно говоря, не так уж велика. Это все мальчишка Русенгренов, он виноват гораздо больше. Леннарт несамостоятелен и легко поддается влиянию. Если бы не Русенгрен...

— Кто это Леннарт и кто Русенгрен?

— Леннарт — это мой сын. А Эрик Русенгрен — его закадычный друг. Он живет всего в квартале от нас.

— А откуда вам известно, что они виновны?

— Виновным должен быть кто-нибудь из нашего дома. Все уже доказано, и этот ваш сыр, и плетеная сумка, и удобрения.

— Хорошо. Дальше.

— Жена моя виновной быть не может. И потом есть еще одно важное обстоятельство. Леннарт хочет стать инженером-химиком.

— И что же?

— Осенью собирается в техническую гимназию. Он любит химию, и у него есть маленькая лаборатория. Я знаю, что особенно он интересуется взрывчатыми веществами.

— Где находится его лаборатория? Вчера, когда мы обыскивали ваш дом, мы ее не нашли.

— В старом сарае, на самом берегу, около Норрвикена.

— А нам об этом никто ничего не сказал.

— Вы меня не спрашивали.

— Да, действительно. Мы сейчас же обыщем сарай.

— Обыщите, обыщите. Я могу вам показать, где он находится.

— Сейчас. Я только пойду сообщу своим коллегам. И мы с вами сразу же отправимся на место,— сказал Сюндман.

— Надеюсь, вы понимаете,— сказал директор бюро,— я только выполняю свой гражданский долг.

— У вас нечиста совесть, раз вы предаете своего собственного сына,— сказал Сюндман.— Вот это я понимаю.

— Почему же у меня нечиста совесть? Если действуешь правильно, следуешь закону и выполняешь свой долг, нельзя говорить о нечистой совести. Я только выполнил свой долг.

—  Хорошо-хорошо,— сказал Сюндман.— Я скоро вернусь.

Спустя четверть часа явились Сюндман и Фаландер, зашли в камеру и взяли с собой директора бюро. В личной машине Фаландера они поехали в Соллентуну. За некоторую денежную компенсацию Фаландер был не прочь использовать своего «Вольво-144» для служебных поездок.

Сюндман с заведующим бюро уселись на заднее сиденье.

— Сначала нам нужно заехать на Трэдгордсвеген, на виллу ко мне,-— сказал Хенрикссон.— Ключ там.

Сюндман и Хенрикссон направились к вилле. Когда они туда вошли, госпожа Хенрикссон сидела в большой, выкрашенной в белый цвет качалке. Она резко ее остановила, будто в том, что она сидела и качалась на качалке, было что-то некрасивое и вульгарное.

— Стэн-Оке! — воскликнула она.— Я знала, что ты вернешься домой. Духи говорили мне сегодня ночью о тебе, и не один раз.

— Я сказал им об этом,— сказал Хенрикссон.

— Сказал им... О чем ты сказал?

— Что виновен, наверно, Леннарт.

— Леннарт! Как ты можешь так говорить! Наш маленький сыночек! Он же просто ребенок!

— Ты так полагаешь? А ты не помнишь, как прошлым летом он взрывал свои бомбы в норках полевых мышей?

— Ах, это была всего лишь детская забава. Ты не понимаешь Леннарта. Он никогда бы не мог сделать такую вещь.

Они спустились в подвал, и из шкафчика Хенрикссон достал нужный ключ. Когда они поднялись наверх, госпожа Хенрикссон с просветленной улыбкой направилась им навстречу.

—  Ты прав,— сказала она.— Об этом мне сказал мой внутренний голос. Это все тот мальчишка, Русенгрен, это он подговорил Леннарта. А Леннарт у нас просто мягкий, податливый, он легко поддается влиянию. Вы должны его понять,— сказала она,— повернувшись к Сюндману.— Ему ведь всего только шестнадцать лет. А вот другого мальчишку, этого Русенгрена, вы должны наказать как следует. Мы всегда так старались воспитать нашего Леннарта, внушить ему, что правильно и что неверно. Леннарт хороший мальчик, правда, он хороший, только легко подпадает под влияние... А вообще-то говоря, он молодец, шутка ли, так долго водить за нос полицию!

Сюндман ничего не ответил. Вместе с директором бюро они пошли к Фаландеру, ожидавшему их в машине. И потом покатили к сараю на берегу моря.

Снаружи строение действительно выглядело как сарай из гофрированного железа и досок. Но Сюндман заметил, что с помощью воздушного резинового кабеля к нему подведено электричество.

Хенрикссон вынул ключ и открыл дверь. Они вошли. На полу лежал добротный настил из досок, а вдоль стен тянулись полки, заставленные разнообразными банками и баночками.

Фаландер подошел к коробке из волнистого картона около одной из стен.

— Ну вот,— сказал он.— Вот и динамит. Того же сорта. Только что без шведского флага.

— Значит, остается лишь дождаться ребят,— сказал Сюндман.— Пожалуй, лучше всего тебе и Хенрикссону выйти отсюда и посидеть в машине. Тогда вы сможете проследить, когда ребята подойдут сюда. Чтобы они не успели опять от нас улизнуть. А я пока немножко осмотрюсь здесь.

Через четверть часа Сюндман вышел из сарая с каким-то большим чертежом в руках.

— Ты знаешь, что здесь такое? — спросил он.

— Нет.

— Здесь схема расположения железной дороги, вот она, тут совсем рядом. Вот поезд,— сказал Сюндман и показал на рисунок.— А вот провод для взрыва. И вот здесь набросок: что случится, если взрыв произойдет как раз под поездом.

— Что они, совсем рехнулись? — спросил Фаландер.

— Здесь же только планы,— сказал Сюндман.— Они еще не претворены в жизнь — пока.

— Надо будет у железнодорожного полотна расставить охрану,— сказал Фаландер.

— Не так просто, охранять ведь надо большой участок дороги,— сказал Сюндман.

— Да, конечно. Хотя динамит-то у нас. Надо полагать, они теперь уже ничего не смогут взорвать. Скоро, я думаю, удастся захватить их самих.

— Ты сосчитал, сколько в ящике не хватает динамита?

— Нет.

— Иди туда и сосчитай.

— Есть.

Через несколько минут Фаландер вышел. Вид у него был невеселый.

— Там нет десяти динамитных патронов, а взрывов до сих пор было только четыре плюс одна попытка. Так что пять патронов у них еще есть.

— Позвони на работу и обо всем доложи. Я подожду здесь на случай, если ребята появятся.

— Есть.