ЛЕНА

— Ну, как тебе моя речь?

— Просто песня.

— Ты ведь это не из вежливости говоришь?

— Нет, конечно же.

— Я знала, что у меня получится. — Ты — само великолепие.

— Капитан Флэнаган…

— Меня хвалить не обязательно.

— Я тебя недооценила.

— А я, — произносит капитан галантно и с блеском в глазах, — недооценил тебя.

— Ты замахнулся на серьезное дело.

— На самое серьезное и великое дело в истории человечества.

— Я тобой восхищаюсь.

— Благодарю. — А ты бы… — Что?

— Ты бы не мог взять меня под руку?

— Не вопрос.

Флэнаган берет меня под руку.

— Теперь ударь меня по щеке.

— Как пожелаешь, — говорит Флэнаган и ударяет меня.

— А теперь поцелуй.

— Да что это с тобой?!

Флэнаган настороженно оглядывает меня. Сам он смотрится как мультяшный пират: всклокоченная седая бородища, дикий взгляд; одевается капитан, будто слепой, но он меня возбуждает. Запускаю пальцы ему в волосы и целую. На какое-то время прижимаюсь губами к его губам, потом отстраняюсь и спрашиваю:

— Понравилось?

— Это было великолепно.

— Ты ведь сказал это не просто из вежливости?

— Разумеется, нет.

— Ты любишь меня?

— Лучше поцелуй меня еще раз, детка. И мы целуемся. Касаюсь рукой его паха — у капитана встает. Флэнаган — мой. Мой, серьезно! Он мо-ооой!

 

ФЛЭНАГАН

Мы своего добились.

Речь Лены была странной: проникновенная, она тронула сердца слушавших, но во многом осталась непонятной. Лена будто просила пожалеть ее, женщину, мучимую чувством вины. Впрочем, так оно, может быть, и есть.

Если честно, от Лены я ожидал большего, но какая сейчас разница? Пусть дальше играет отведенную ей роль.

Между нами, однако, возникла сексуальная привязанность… если так можно выразиться. Джейми и Брэндон подкалывают меня по этому поводу. Но ради дела, ради цели я готов даже на это! Цена, если подумать, не очень-то и высока.

Когда Лена закончила речь, я встал и, не жалея красок, расписал освобождение Кембрии. Пиратам понравилось, их проняло до самых глубин темных душ! Я вдохновил армию головорезов, дал им цель.

Теперь мы идем на войну.

Да, наша цель — не победа, не торжество справедливости, не освобождение, а война сама по себе. Ее хотят эти мужчины и женщины, потому что надежда в их сердцах умерла. Они не желают покоя и достатка, они успели награбить все нужное. Опасность им не грозит, на пиратов давно не охотятся — Корпорация так разжирела, что ей плевать, крадем мы у нее или нет.

На что вообще нужно богатство? Любая ткань — кашемир, шелк, паучья нить — все это производится на орбитальных станциях; едва лучший дизайнер создает новый концепт, как идею тут же передают через Квантовый бакен со скоростью мысли во все концы Обжитого космоса. Мебель, драгоценности — да все, что угодно — легко делаются под заказ (даже золотые нити и летающие автомобили) на орбитальных заводах рабами и самообслуживающимися роботами. Любая задача им по плечу: трансмутация металлов, высокоточная сборка бытовой электроники, искусная пряжа или шитье…

Все, что нужно для такого бесконечного самоподдерживающегося процесса — это энергия. А ее у людей предостаточно. За тысячу лет (по земному времени) человечество расселилось только на небольшой части известной галактики, но даже здесь энергии столько, сколько люди не использовали за всю свою историю и вряд ли используют. Термоядерные процессы во чреве звезд и дают нам такую мощь.

Если есть силовые капсулы из сверхпрочного материала, способные пройти сквозь ядро солнца, если есть ряды солнечных батарей для запуска на орбиту звезды — энергии можно получить сколько угодно. Стройте самовоспроизводящиеся роботы-компьютеры, и изобилие вам обеспечено. О загрязнении окружающей среды давно уже никто речей не ведет; терраформированию подвергается большинство планет. Нет проблемы перенаселенности — космос велик, к тому же люди-рабы погибают на опасных работах в великом множестве. Солнечная система стала обиталищем избранных. Прочих отсылают в колонии или уничтожают.

Система совершенна и работает как часы, а космос, и правда очень велик. Еще молодым пиратом я этого не понимал. Грабил суда, веря, будто наношу не смертельный, но болезненный удар этой системе. Я проматывал добычу, жег грузовики, надеясь обеспокоить этим Гедира.

Глупец! Мы, пираты — как мотыльки на заднице у слона. Нас не боятся, даже не замечают.

Но справедливости ради признайте: мы гигантская армия.

Собралось двадцать тысяч кораблей и почти миллион душ пиратов. Бывшие наемники, мошенники-виртуозы, аферисты, рабы с космических фабрик, убийцы, которым неоднократно сжигали мозги, но так и не сумели вытравить ген преступности… есть и банальные воры, обкрадывающие своих же сородичей.

Все они жестоки, бездушны. И они — наша армия.

Мы направляемся к Корнблату, до которого лететь шестьдесят три световых года (или двадцать лет субъективного времени). Иллирию, ближайшую к Ничейному космосу обитаемую планету, мы не трогаем — захватим на обратном пути, с наскока… если из нас еще хоть кто-то останется жив.

Прелесть космического боя в том, что к противнику можно подкрасться незаметно. Наша флотилия растянута в пространстве мили на две-три, но теряется на фоне черного неба, как комар.

И сейчас этот комарик переходит на околосветовую скорость. За собой мы тянем на буксире астероид и орбитальную фабрику. Будто орда монгольских кочевников, мы идем навстречу концу.

Путь предстоит долгий. Для кого-то он будет равен жизни — от рождения до самой смерти.

Мой пыл слегка остывает, потому что засеки нас Корпорация на семнадцатом или восемнадцатом году перелета (по субъективному времени), она немедленно реализует план обороны, задействует все корабли. Но что страшнее — она успеет вырастить пополнение своей армии; орбитальные фабрики построят новые суда, соберут еще доппельгангеров; сырье, добытое из недр планет и астероидов и из темного вещества, загонят в плавильные котлы, выделят металлы и преобразуют их. Если понадобится, рабочие превратят водород в гелий, гелий — в углерод, углерод — в железо алмазной твердости. Однако металлы идут на изготовление внутренней оснастки звездолетов, обшивку делают из органических материалов, по прочности превосходящих паутину.

За год заводы Корнблата произведут миллион кораблей и пятьсот миллионов РД-солдат. Гораздо дешевле создавать бойцов на месте, чем вести на другой край галактики. Собственно, так Корпорация и поступает, в этом — секрет ее несокрушимости. У нее неограниченные ресурсы, производственные мощности и конвейеры, способные за час собрать целую армию.

Мы решили побить Корпорацию на ее же поле, потому и тащим за собой астероид, полный руды, и фабрику. Специальными ковшами зачерпываем из пространства темное вещество и космический мусор, отправляем в плавку. Из полимеров создаем обшивку для кораблей, штампуем оружие.

Мы также растим новых солдат. Тот памятный вечер в Зале пиратской славы закончился вакханалией — были зачаты сотни тысяч новых людей, которые сейчас развиваются в искусственных утробах.

Когда фабрика построит нам новый флот, мы распределим детей по кораблям, где они вырастут, окруженные любовью и заботой злобных и могучих пиратов. У каждого ребенка будет по два родителя да с полмиллиона дядюшек и тетушек. Вместе мы будем их тренировать, учить всему тому, что сами умеем и знаем. Создадим армию совершенных солдат.

Каждый день на кораблях зачинают все новых детей. Через год это прекратится, а еще через двадцать лет мы подойдем к Корнблату с армией в десять миллионов и флотом в полмиллиона судов.

Мы войдем в историю как самое большое пиратское ополчение.

Наш флот идет сквозь пространство, по пути ловит каждую капельку темного вещества и энергии, растит и обучает армию превосходных воинов.

Так что мы не просто комарик. Мы — комарище, который постепенно достигает невероятных размеров и летит вверх, все выше и выше в небо, собираясь проглотить само солнце.

Мы надеемся сгореть и погибнуть в сиянии славы.

 

АЛЛИЯ

Я решила стать матерью. Капитан, наверное, здорово удивится, после моего обещания хранить траур по Робу и ни с кем больше не спать.

В ночь вакханалии, когда все начали заниматься сексом прямо в зале, на столах, я стала заигрывать сама с собой, постоянно забывая, у которой меня член есть, а у которой — нет. В общем, игра обернулась сущим кошмаром (даже тут пришлось сохранить верность Робу).

Но время шло, близился срок последних зачатий, а инстинкт материнства все больше кружил мне голову. Через полгода после старта из искусственных маток (с функцией ускоренного созревания плода) появились на свет первые детки. Я стала за ними следить — примерно за десятью разом. Оказалось, мне ничего не стоит целиком посвятить себя детям: время, пространство — все исчезает, когда передо мною дитя ревет и требует сиську. От счастья прямо слезы на глаза наворачивались.

Я подала заявку на искусственное оплодотворение, и через полгода родилась моя дочка, Роберта. Она взирала на мир огромными черными глазами, полными жизни, а когда начинала реветь, становилась похожей на маленького злобного духа. Я кормила ее из бутылочки, и Роберта от удовольствия чуть не проглатывала молоко вместе с соской. Ах, счастье! И слезы…

Тренировки и боевую подготовку я не забросила, но общаться с другими членами экипажа стала заметно реже. В бар почти не ходила, кино не смотрела, концертов не посещала. Превратилась в мамашу-затворницу. Капитан, когда видел меня с Робертом на руках, снисходительно кивал, но в душе-то завидовал. Ведь он хотел, чтобы Роберта была его дочерью; желал стать частью моей личной вселенной. Моей настоящей любовью.

А потом моя девочка подцепила какую-то заразу, и я двенадцать часов, не помня себя от страха, просидела у ее кроватки. В наши дни о детской смертности совсем позабыли, но остаются еще вирусы, поражающие мозг. Кем вырастет ребенок после подобной болезни? Идиотом? Психопатом? Эти вирусы трудно выявить и почти невозможно убить. Говорят, будто сам Гедир перенес в детстве такую инфекцию.

Но у Роберты был всего-навсего менингит, который легко вылечили. Я вздохнула с облегчением, а Гера, дежурившая тогда в медотсеке, напоила меня чаем и убаюкала, прочитав расслабляющие мантры. Когда же я проснулась, Гера качала колыбельку Роберты. Мне еще показалось, будто это смотрится очень естественно. Словно так и должно быть.

Гера, как и я, дала обет безбрачия. Ей даже мысли о сексе причиняли невыносимую боль. В качестве любовниц ее и женщины не привлекали. Меня тоже. Я только хотела второго родителя для ребенка, родителя, который разделил бы со мной радость от первой Робертиной улыбки, чтобы кто-то слушал мои бесконечные рассказы о больших достижениях маленького человечка, о том, как его стошнило прямо на меня, или как

он научился перекатываться по полу от одной стенки к другой, как обкакался…

Капитану явно пришелся не по вкусу такой треугольник: ребенок-женщина-женщина. Но то была разделенная любовь невиданной силы. Я восхищаюсь мягкостью и деликатностью Геры, а еще — сарказмом. Гера — прирожденная хранительница домашнего очага, она сумела превратить нашу спартанскую каюту в уютный дом: ковры, настенные украшения, свечи… Гера готовит, мы заигрываем друг с другом, соревнуемся, кто больше знает о феноменах космоса, тренируемся вместе. Гера — яростная, искусная воительница. Я многому у нее научилась (надеюсь, она у меня тоже).

Вместе мы растим Роберту, самого замечательного младенца в мире. Иногда она плачет, но стоит спеть ей колыбельную — сразу же засыпает. Интересно, какой вырастет наша девочка? Надеюсь, волосы у нее будут как у моей сестры, а ловкость, грация и чувство юмора — как у Роба. Хочу, чтобы мы стали лучшими подругами: она будет рассказывать мне о своих чувствах и мыслях, а я буду внимательно слушать, смеяться — если Роберта попытается шутить; буду заботиться о ней и ее друзьях. Одна жалость — Роберта сама не узнает, что значит быть женщиной, не родит, не вырастит своего ребенка.

Я сделала все, чтобы защитить Роберту. Упросила капитана поставить детей в задних рядах, чтобы пушечным мясом стали старики. Флэнаган нехотя, но согласился. Знаю, жизни детям это почти не гарантирует: шансов у нас почти никаких, ведь имя нашим врагам — легион.

И все же мне хочется, чтобы мой ребенок пережил мою смерть, хоть ненадолго ощутил горечь потери. Мой жизненный путь не будет полным и завершенным, если никто не оплачет мою гибель.

Улыбнись для меня, крошка. Дай подтереть тебе попку, дай обниму тебя, поцелую в нежные щечки, покормлю, пока пузико не раздуется.

Когда станешь женщиной или почти дорастешь до этого времени, вое плачь обо мне, помни меня в те минуты, а может, часы, пока и за тобой не придет смерть.

 

БРЭНДОН

— Капитан?

— Что?

— С вами все хорошо?

— Нет.

— Могу ли я помочь?

— Нет.

— Что сказала Аллия?

— Просто обратилась ко мне с просьбой, которую я удовлетворил.

— Славно.

— А вот и ни хрена не славно. Заткнись и отвали, будь так добр.

— Капитан, не поддавайтесь тоске. Это плохо влияет на боевой дух.

Флэнаган пристально на меня смотрит.

— Брэндон, — говорит он. — Что?

Впервые за время нашего знакомства я начинаю опасаться за свою жизнь. В глазах у капитана — гнев. Гнев на грани безумия. Но командир умудряется совладать с берсерком внутри себя.

— Оставь меня, Брэндон, — обессилено просит он.

— Есть.

 

ЛЕНА

О чем призадумалась?

Так, рефлексирую.

Что за повод?

Любовь. Боюсь, капитан безумно, всецело и безнадежно в меня втрескался.

Э, чего-ооо?!. То есть о да, конечно! Твои опасения более чем обоснованны.

Разумеется, он свои чувства скрывает. Грубит, язвит, даже отточил на мне искусство цветистой саркастической речи. «О Лена, — говорит он, — мы твои смиренные рабы, недостойные того, чтобы ты растрачивала на нас свое остроумие» или «Позволь услужить тебе, о любимая госпожа, унизиться пред тобой, хоть мы и так ниже плинтуса, лишь бы только ублажить тебя!». Все это, конечно, притворство, напускная грубость, призванная скрыть обожание и желание.

Ты, как всегда, проницательна.

Такое поведение порядком утомляет. Помнишь, у себя в каюте я давала концерт, наполняла зал вселенской гармонией резонансного колебания суперструн?

Да, ты…

Я создала собственную шкапу звука, основанную на теории резонанса атомной структуры; первая нота — электрон, вторая — электрон-нейтрино, третья — кварк и так далее. Признаюсь, параллели между музыкальным резонансом и резонансом частиц слегка притянуты за уши, но нельзя отрицать, что я открыла музыку с новым глубинным смыслом. Флэнаган потом напевал себе под нос мою мелодию: «Дум дума дум дум ДУМ ДА ДА ДААА». Вот только я не писала мелодию, а хотела преподнести это звучание как музыкальный символ скрытой структуры Вселенной.

Восхитительно!

Благодарю. Да, мои мелодии не идеальны, но они во сто крат лучше блюзовых похоронных маршей. Одни и те же трехнотные переходы, под которые поют, подражая голосам представителей рабочего класса. Сплошные претензии на истинную музыку, недостойные ничего, кроме жалости.

В яблочко.

Да, но не следует забывать: Флэнаган — относительно неискушенное человеческое существо. Я-то жила на Земле, овладела двумя десятками языков, посещала концерты классической музыки в Праге, Вене, Нью-Йорке. Видела подлинники известных картин. Я настоящая гражданка Вселенной

Так или не так?

О, прости. Да, конечно, согласен!

А вот Флэнаган родился и вырос в пещере. Жил среди пиратов. Признаю, он довольно начитан, но по природе своей — полный невежда.

Любопытно, но именно эти черты меня в нем и привлекают. Он будто глина, из которой нужно слепить что-нибудь путное. Я могла бы сотворить нечто стоящее из этого неотесанного, сквернословящего волосатого вымогателя.

А еще у нас здорово получается друг друга подкалывать. «Тебе бы побриться», — говорю я ему с убийственной иронией, или «Ты мужлан», или «Заткни уже на хрен вонючую пасть и не смей говорить со мной свысока, ты, наглый хреносос!».

Ты, разумеется, обратил внимание, какой у меня высокий уровень иронической риторики.

Меня бесит эта его улыбочка, ведь Флэнаган не улыбается — ухмыляется. Он постоянно спорит со мной, говорит, мол, «Хеймдалль» зарегистрировали еще задолго до того, как я стала Президентом человечества. Еще Флэнаган утверждает, будто Надеждой управляла группа ученых и философов, и будто она — не моя вотчина. Однако я и не говорила, что Надежда — моя вотчина. Я только любила ее до безумия, отдавалась ей без остатка. Конечно, у моего детища было много отцов, но это не лишает меня материнских прав на него.

Флэнаган постоянно ворчит: мол, я обязана внести свою лепту в дело пополнения пиратской армии. Но об этом и речи быть не может. Я ему кто, свиноматка?! Не позволю так себя унижать! Стоит представить, как мою яйцеклетку оплодотворяет чей-нибудь сперматозоид, как мне кажется, будто меня изнасиловали. Такое это варварство. К тому же секс в моем возрасте — сам по себе тяжелое испытание. Про зачатие и говорить нечего.

Пришлось Флэнагана урезонить. Ведь это я — главарь пиратской орды, а он мой верный помощник. Я звезда, а он — мой закадычный друг. Думаю, Флэнаган уже понял, где его место.

А я каждый день по внутренней связи читаю всему флоту какую-нибудь из своих поэм, в которой как нельзя лучше отражается суть нашего бренного существования. Представления идут на ура. «Так держать, Лена!» — поздравляют меня эти жуткие головорезы. «Литоты у тебя просто офигенные!» — Лесбиянкам, похоже, я нравлюсь. Они видят во мне ролевую модель: грубую, но сексуальную женщину. Только боже упаси меня снова проколоть клитор, как они!

Я трепещу в ожидании битвы. Продумываю план побега еще до того, как мы все заглянем в глаза неизбежной погибели. Я проинструктировала удаленный компьютер…

Меня то есть.

Я сейчас обращаюсь к читателям и слушателям. Не перебивай.

…Чтобы он в момент поражения пиратов выбросил в космос аварийные бакены. Я сбегу и через них сообщу Корпорации: мол, меня все это время удерживали в плену.

Не думайте, будто я предательница! Вовсе нет. Ведь я пока здесь и вношу посильный вклад в пиратское дело. Верю в их идеалы, жажду установления мира и демократии в обществе. Всей душой желаю свергнуть диктаторский режим Гедира.

Однако мне, знаете ли, хочется отпраздновать свой тысячный день рождения. Столько еще предстоит сделать, увидеть, узнать.

Да-да, в моей памяти содержится файл с перечнем всех незавершенных дел.

Не всех! Далеко не всех! Где тебе понять все мои мечты, ведь ты всего лишь железка.

Признаю ошибку.

И правильно делаешь. О, кстати, я соблазнила Флэнагана (ты ведь за нами не наблюдал?), затащила его в постель. Сказала, будто хочу самоутвердиться, и поддержать меня — его долг.

Само собой, Флэнаган согласился, хоть и скорчил при этом гримасу, да выругался так грязно, как при мне еше никто не выражался. Теперь у нас каждый день фантастический секс.

Однако всего минуту назад ты подумала/сказала, что секс для тебя — тяжкое наказание.

В начале этой главы я была немного жестковата, но теперь смягчилась. К тому же в случае с Флэнаганом мне было жутко любопытно.

Ну, рассказывай, каков он, а? А?!

Оценка — удовлетворительно.

А как ты оцениваешь себя в качестве любовницы (по шкале собственного, как ты сказала, скромного мнения)?

Я великолепна! Воплощение чувственности. Сама Афродита! Хотя есть один минус: после секса сразу же засыпаю.

А порой и во время.

Ах, так ты шпионил!

Как ты могла такое подумать?) Я глубоко уважаю твою личную жизнь и выключаюсь в интимные моменты.

Да будет тебе. Мне, если честно, плевать. Смотри, сколько влезет, как я трахаю капитана. Может, научишься чему-нибудь.

При всем уважении, Лена, я молекулярный компьютер размером с речную гальку, у меня винчестер на триста гигов, а все эмоции заранее запрограммированы. И так уж получилось, что тантрический секс в мои интересы не входит.

Снова меня подкалываешь…

Не-не-не! Нисколько! Тебе только кажется, ведь ты сама же наделила меня собственным острым как бритва чувством юмора.

Кхм-ммм…

Ты говорила о сексуальных контактах с капитаном.

Да, говорила. Ах, что за блаженство, восторг! Думала, мне больше не доведется испытать радость влюбленности!

Напиши об этом поэму.

Или концерт…

Лучше поэму. Стихи не так больно ранят.

Что ты сказал?

Я говорю: если напишешь концерт, вдохновленная любовью, то тем несказанно порадуешь и облагодетельствуешь человечество.

Иногда у меня в голове такая путаница. Готова поклясться, будто ты сказал… Уверен, что потомки это услышат?

Я, как обычно, все записываю.

Надо будет отредактировать запись.

Предоставь это мне.

Думаешь, я ему на самом деле нравлюсь?

Он тобой восхищается. Столь великолепней женщины он еще не видал.

Тогда почему он так груб со мной?

Он же пират, для него это естественно.

Иногда мне кажется, будто он со мной не кончает.

Быть того не может! Есть вещественные доказательства…

Однако я не вижу в нем радости. Для меня самой секс — приключение, балет чувств. А ему…

Трах-трах-тибидох? Пожалуй, вот самое подходящее выражение.

Я заслуживаю того, чтобы он любил меня крепко и страстно.

Заслуживаешь, как ни одна женщина в мире.

И ведь он нуждается во мне. Вся эта компания обреченных без моего лидерства…

Обреченных?..

Да, ну ты понял, что я имею в виду.

Приляг лучше, отдохни.

Чего ради?

Мысли твои путаются, да и сама ты выглядишь не очень.

Устала. Будто несу мир на плечах.

Ты богиня.

Для меня это чересчур тяжкая ноша.

Нет, ты богиня.

А может, и не слишком тяжкая…

Ты богиня, и я тебе поклоняюсь.

Пожалуй, со своей ношей я справлюсь.

Баю-бай, спи.

 

РОБЕРТА ДЖЕЙН

Лучшего детства и представить нельзя.

Конечно, я прочла кучу книг о детях с других планет: романы о воспитанницах пансионов Аркадии, куда отправляются дети с усовершенствованной генетикой и где преподают исключительно Нобелевские лауреаты. Я читала о мальчишках и девчонках из ранних поселений в астероидном поясе, постоянно попадающих в переделки. Мама еще советовала прочесть древние земные тексты, чтобы «лучше понять природу детства». Но сама я расту на «Ржавом корыте», боевом корабле третьего класса. Мы с пиратской армией летим воевать со злой империей. На судне прямо в середине есть атриум, где устроили виртуальный музей земных пейзажей. Обычно мы играем в дождевых лесах, но запросто можем поменять окружение: захотим — будем кочевниками в пустыне Гоби, а захотим — ковбоями и индейцами. Играть можно во что угодно и где угодно. Вот радость-то!

В виртуальной реальности мы сражаемся с монстрами и зомби, водим звездолеты, скачем на лошадях, устраиваем танцевальные турниры. Но увлекательней всего просто бродить по нашему кораблю — лазать по лестницам, забираться в пустые отсеки, где среди переборок и иллюминаторов гудят, мерцая огнями, компьютеры.

Обожаю обзорную площадку, состоящую целиком из окон. Стоишь и смотришь на космос, раскинувшийся вокруг. Постепенно корабль для тебя исчезает, и ты становишься частичкой материи, которая была, есть и будет всегда.

Мы даже отыскали путь в машинное отделение, туда вели узкие вертикальные шахты. Мы спускаемся на тросах, а потом перепрыгиваем через камеры синтеза живой материи. Мне нравится, как вибрирует корабль от работы реактора, как пощелкивают тумблеры в системных блоках микрокомпьютеров. Словно попадаешь во чрево гигантского зверя — кита или бороздящего просторы космоса звездного орка.

Каждую ночь мама рассказывает сказки о далеких-предалеких королевствах, где живут принцы и принцессы, злые тираны, где Добро всегда побеждает Зло, потом вешает его, кастрирует или распинает (так ему, нехорошему, и надо).

Но веселей всего на тренировках. Я часто ломаю себе руки-ноги, дважды расшибала голову, когда падала с летающей доски. Травмы — пустяки, ведь тяжело в учении, легко в бою. К тому же реальные бои увлекательней видеоигр. Опоясываясь мечом или заряжая бластер, я чувствую себя воином. Да я и стала воином.

Дядя Гарри учит меня искусству кэном-по-ноге-до: саданешь ему по лапище, а он: «Р-рррыы!» и брызжет слюной. Вот смеху-то! Дядя Брэндон учит делать бомбы и заодно мысленно рассчитывать дистанцию и момент броска фанаты или шарика с ядом. За всем следит дядя Алби — искоркой мечется вокруг меня, шипит и отпускает шпильки. Обожаю его больше всех, он такой забавный и простой. Как-то раз он забрался ко мне в карман штанов, и я узнала об этом, только когда штаны задымились, а сам дядя Алби смущенно вылез наружу.

У нас, детей, шайка, в которой меня — девчонку — выбрали вожаком: мои братья Джек, Роджер, Роб-младший и Аякс, соседи по жилому отсеку Джинджер, Горгона, Френк и Пирс, сестры Персефона, Шива, Хилари, Силвер, Гариет, Джи и Холли (она живет в другом отсеке, но любит с нами играть).

В детстве Джек был мне лучшим другом, но теперь мне одиннадцать, я совсем взрослая и больше дружу с Горгоной. Это кошмар, а не мальчишка, ему плевать на мнение взрослых. Дядя Флэнаган пытался ругать его, но все без толку. Горгона просек, что детям сходит с рук любая шалость, если они прилежно занимаются. Сам он ложится спать поздно, никогда не убирает за собой постель и посуду и может съесть три мороженых за один присест. У него две мамы: Дженни и Молли, которые постоянно орут на него, только Горгоне-то все хоть бы хны, он прирожденный летун. С ракетным ранцем летает почти так же здорово, как плавают под водой дельфы. Поэтому дядя Флэнаган всем велит: «Оставьте мальчонку в покое!».

Моя мама Аллия очень важный человек на корабле, правда-правда. Дядя Флэнаган всегда с ней советуется, если надо принять важное решение. Он главный, но когда речь заходит о детях — командует мама. Один раз она попросила дядю Флэнагана сделать нам плот для сплава по виртуальной реке. Дала ему кучу бревен и моток веревки. Дядя Флэнаган часок повозился, вспотел, а потом бросил все и выругался как… как пират, в самом деле. Но мама Аллия отругала его будто мальчишку. И дядя Флэнаган, скорчив мину и скрипя зубами, связал-таки для нас плот.

Ну, есть еще сомнения, кто на корабле главный? Мама у меня — просто класс!

Тетю Геру я тоже люблю.

Я знаю, что мы летим убивать и что многие из нас погибнут. Но, думаю, повеселиться успеем.

Моя жизнь прошла на боевом звездолете, бороздящем просторы космоса. Разве может быть что-то прекраснее?

 

ГАРРИ

Раздается сигнал тревоги, но я реагирую не сразу. Смотрю на себя в зеркало и вижу: шерсть начинает седеть. Печально…

— Проклятый полет здорово затянулся, — рычу я, и в этот самый момент раздается сигнал.

Мы подошли к боевым станциям.

Наши бойцы бегут по коридорам корабля, а экраны на стенах показывают флот Корпорации, собравшийся против нас.

Да-а, неплохо они подготовились. Система наблюдения переключается на другую камеру, и мы видим остальные корабли врага. Нет, их флот не большой, он просто ОГРОМНЫЙ!

Суда Корпорации накатывают, будто волны. Отворачиваюсь от экрана и встречаюсь глазами с самкой-лопером. Пехота в бой идет не скоро, есть время потереться друг о друга. Вместе с самочкой мы находим пустую каюту. Она заигрывает со мной, ласкает мне причиндалы, смеется.

— У тебя седина в шерстке, — говорит она. — Седые волосы выпадут и вырастут новые, — бурчу я. — А по-моему, седина — это очень даже мило, — мурлычет девочка, и впервые за долгое время я расслабляюсь. Мне хорошо.

 

ДЖЕЙМИ

Слышу сирену, значит, битва вот-вот начнется. Бегу по коридорам — без остановок, сбивая дыхание.

— Привет, — только и могу сказать, оказавшись на мостике.

— Где Гарри? — спрашивает Аллия.

— Занят чем-то интересным, — вставляет Брэндон. Он по очереди выводит на экран картинки с разных камер внутреннего наблюдения. О-ооо, Гарри! Да ты шалунишка!

Но фиг с ним, с Гарри. Речь — обо мне. Флэнаган обращается к нам:

— Джейми следит за локальной сетью.

— Есть еще время на трюк типа «чики-пок — и нас тут нету»? — спрашиваю я.

Флэнаган кивает.

— Даю тебе пять тысяч кораблей.

— Тогда пусть скорей выдвигаются на позиции, чтобы отвлечь врага.

Флэнаган нажимает кнопку, и на экране мы видим, как взрывается один из наших кораблей.

— Кого ты убил?

— Этот экипаж вызвался добровольно, — сухо отвечает капитан и обращается ко всем по внутренней связи: — А теперь, господа, изображаем панику. Ведем себя, как обалдевшие и напуганные идиоты, не стесняемся.

Наши корабли дружно в беспорядке начинают покидать строй и разлетаться кто куда. Я еле сдержал улыбку, не засмеялся. Я набил себе много шишек, прежде чем понял: люди в такие моменты смеха не любят. Это типа «моветон».

— Сколько судов привела Корпорация? — интересуюсь я.

Компьютер подсчитывает и выдает на экран: около четырех миллионов восьмисот тысяч. А у нас — двести пятьдесят одна тысяча шестьсот два. И то с учетом достроенных в пути.

— Говорит капитан. — Флэнаган вновь обращается к армии. — Вам выданы инструкции. Следуйте им точно и до конца. Помните: наша цель — не победить, а добраться до Корнблата.

— Флэйага-ааан! — визжит кто-то. На мостике наконец появляется Лена. — Это я должна была отправить наш флот в атаку, — недовольно заявляет она.

Флэнаган прячет улыбку.

— Так я еще никого никуда не отправлял.

Лена включает микрофон внутренней связи и командует:

— Говорит ваш лидер. В атаку! — Она издает вопль восставшего раба. Уф, у меня аж мурашки по коже пробежали. Я вторю Лене, а потом и весь мостик отзывается эхом. Получается недурно.

Мы теперь настоящие воины.

 

БРЭНДОН

Командование принимает Лена, носится по мостику и лает на нас. Слава богу, тактика сражения продумана заранее и заложена в программу. Пока Джейми следит за локалкой, а капитан старается не попадаться под ноги Лене, я переключаюсь с одной внешней камеры на другую — контролирую.

— Держи ушки на макушке, — говорит мне Флэнаган, и я прячу полуулыбку

Глядя на флот Корпорации, ни за что не угадаешь, какую тактику они выберут. Наши корабли разлетаются, а их — держатся плотным строем и представляют собой легкую мишень. Пока основная часть нашей армии якобы паникует, передовой отряд в пять тысяч звездолетов укрывается внешними зеркалами и невидимый в черноте космоса обходит Корпорацию сверху. Там зависает, пока противник готовит силовые поля и лазерные пушки.

У нас тем временем основные силы собираются в подобие строя. Мы занимаем позицию и остаемся на месте, пока враг неумолимо приближается.

Лена велит выстрелить по нему торпедой. Маленький, размером с горошину снаряд устремляется к цели по кривой траектории. Надеемся, радары врага его не засекут, ведь он как песчинка на песчаном пляже.

Противник дает залп из лазерных орудий, и первый ряд наших кораблей — сто единиц — исчезает.

— Больше паники, — командует Лена, и мы вновь мешаем ряды.

Мы выбрасываем бомбы из антивещества.

Волна за волной они устремляются к вражеским кораблям, но Корпорация подготовила контрудар: на бомбы набрасывается сеть из волокон, тонких, как лезвие бритвы, и снаряды закручиваются по спирали, разворачиваются — на некоторых из них подрываются наши же корабли, остальные бомбы уходят в космос, но ни одна не поражает цели.

Наш грандиозный план потерпел фиаско.

Бомбы — из антивещества и простые — рвутся, сотрясая тишину пространства между нами и Корпорацией.

— Замечательно, — ворчит Флэнаган.

— Не прекращать панику! — орет Лена.

— Как мило, — бормочу я. Мои пальцы отплясывают на клавишах панели управления.

Мы даем залп из собственных лазерных пушек, но зеркала и силовые поля противника легко отражают лучи, У Корпорации лазеры вообще типа «смарт» — выстреливают в произвольном направлении, а их лучи в полете меняют частоту и траекторию, минуя любые барьеры.

Нас обошли по всем пунктам.

— Мы у них в руках! — кричу я. — Нам…

— Конец! — подхватывает Джейми. Флэнаган улыбается.

Враг доволен. Мы даем ему еще немного насладиться превосходством, а потом начинаем взрывать его ряды. Прекращаем фальшивую панику.

Атакует наш передовой отряд. Он терпеливо провел в засаде полчаса и сейчас обрушивает на противника всю огневую мощь. Компьютеры Корпорации враз просчитывают, откуда исходит угроза, разворачивают орудия. Но к тому времени десятки и десятки их кораблей оказываются уничтожены. Это сигнал для нас к тому, чтобы…

…Отступать. На всех парах. Мы оставляем позади камера-боты, чтобы следить за бойней. Наш передовой отряд героически уничтожает корабли противника — бьет и бьет по ним прямой наводкой. Во все стороны разлетаются обломки. А тут еще лучи наших лазеров минуют барьеры и прожигают усиленную оболочку судов Корпорации. Но они мощнее и в ответ наносят по нам удар намного, намного более разрушительный. Пиратским хищникам устроили настоящую резню.

Но вот достигла цели наша торпеда. Срабатывает удаленный детонатор.

Эта торпеда — наше самое ценное оружие, в ней запрятан остаток астероида, сжатый до размеров игольного ушка. А потом сжатый еще раз и еще — до микроскопической величины, так что само пространство искривилось. Сколько энергии мы на это угрохали!

Получилась бомба из сжатого пространства. Блестящее изобретение Джейми. По сути эта бомба походит на нашу Вселенную за секунду до Большого взрыва, узелок энергии и массы величины столь малой, что разум попросту не может ее себе вообразить. Сегодня технологию сжатия используют для хранения энергии. Гению Джейми предстояло решить, как одним махом высвободить из такого хранилища весь запас энергии, не разрушив при этом Вселенную.

Взрыва не слышно. Он вообще будет похож на «чпок!», когда лопаешь пустой пакетик из-под чипсов. Несколько секунд ничего не происходит, и мы замираем от страха.

Все корабли в поле видимости исчезнут. Раз — и нет. Да, мы убьем своих, но и вырежем сердце флоту Корпорации, в мгновение ока лишим ее двух-трех миллионов звездолетов.

Такая у нас опасная стратегия отчаянных. И теперь, когда мы раскрыли это секретное оружие, придется признать одну горькую истину: враг может повторить наш успех, обернув его против нас. Для потомков мы должны сделать одно: изобрести новое оружие, страшнее которого человечество еще не знает.

— Подорвать астероид, — командует Лена.

Наши рабочие выдолбили внутри астероида полость и залили в нее жидкий кислород. Внутри снаряда кислород начинает смешиваться с большим количеством энергии — получается гелий.

Наш флот пытается уйти с траектории полета торпеды, внутри которой вот-вот рванет астероид, но все же оказывается у нее в кильватере. Астероид же постепенно разгорается, начинает полыхать.

Он превращается в солнце.

Пространство, где зависли вражеские корабли, теперь озарено светом. И тогда эти «воины» понимают, что на них обрушили солнце! Они, которые создали могучих роботов-доппельгангеров и управляют ими, не могут придумать, как им быть. Даже с места не сдвинутся.

Солнце ударяет. Самое меньшее миллион кораблей уничтожено, и когда вспышка гаснет, мы видим вокруг лишь осколки судов Корпорации.

Но остается еще где-то с полмиллиона звездолетов — одни повреждены, другие потеряли ориентацию. Но мы-то пережили два мощных удара, нас меньше, и оружие у нас слабее.

Капитан подает сигнал Лене, она — нам:

— Построиться — и в атаку, — говорит Лена спокойным, бесстрастным голосом.

Наши корабли образуют клин и врезаются в остатки сил врага. Мы сами держимся позади и наблюдаем этот собачий бой.

Тут и там мелькают торпеды, ракеты. Наши ломают строй и бешено маневрируют — они асы, легко обходят медлительные суда Корпорации снизу и сверху.

Разворачивается ужасная бойня.

Из поврежденных судов на ракетных ранцах вылетают доппельгангеры. Они маневрены, и у них жуткие лазерные винтовки. Им ничего не стоит проникнуть в сердце нашего флота.

— Мочи их, — говорит Лена.

 

ЛЕНА

Война, невероятно кровавая и беспощадная. Замечательно. Сталкиваются легионы, полыхают лазеры, рвутся бомбы, обшивка кораблей прогибается, экипажи гибнут — их разрывает на части, сжигает; у кого-то от перегрузки сплющивает внутренности, из носов хлещет кровь, сам космос поражен откровенной, чистой жестокостью людей, столь жестоко истребляющих себе подобных.

Не слишком ли много «жестокого»?

Многовато, пожалуй.

…Жестокости людей, столь бесчеловечно истребляющих себе подобных, но все же, ах, это зеленое сияние пучков плазмы действует на меня упоительно. Дух мой парит, купается в горько-сладком…

Лена, прошу, не отвлекайся, битва еще не закончилась.

Да не бойся, мы в арьергарде, далеко от сражения. Ничего нам не будет.

Раскрой глаза: нам в тыл зашли два корабля Корпорации!

М-мать…

 

ДЖЕЙМИ

Я с головой ухожу в битву. Рук не видно — только размытые пятна над пультом. Внимание одновременно сосредоточено на миллионе мест. Я веду на таран наноботы, посылаю сгустки разящей энергии, отвожу невзорвавшиеся бомбы на ключевые позиции и там их подрываю.

У себя за компьютером я такой же воин, как и те, кто бьется в самой гуще сражения. Но вот пальцы начинают деревенеть, как бы не свело судорогой. И как бы мозг не заклинило.

— Держись, Джейми, держись, — бесконечно спокойно, глухо рычит капитан.

И я сражаюсь.

 

ГАРРИ

Я вою от гнева, будто дикий зверь, каким и являюсь. Наш корабль вне зоны боя, но меня тянет туда, в пекло, чтобы биться, рвать противника зубами-когтями. А я сижу тут!..

 

АЛЛИЯ

Мы с Герой в первых рядах, готовимся выйти в открытый космос. Снаружи видим картину столь величественную, что у меня замирает сердце. Корабли пылают, повсюду тела убитых людей и доппельгангсров. Глаза слепит пролетевшее мимо солнце, но вот оно разворачивается и начинает второй заход на врага.

Но черному заднику космоса расплываются ярко-красные и желтые огни. Мы соколами пикируем на роботов. Они мощны, но их операторы не умеют биться в открытом космосе. Мы же тренировались двадцать лет, каждый день, и полет на ранце для нас так же естественен, как ходьба или плач.

Внимание распыляется; на телеметрию на забрале шлема, на голоса в шлемофоне, на экран, который меняет изображения битвы по моему приказу. Но сердце мое — с Герой. Вот она бросилась сразу на десятерых доппельгангеров и шныряет меж ними, словно дельфин-убийца среди акул.

А они-то думали, что побьют нас в открытом космосе! Где им! Их реальная мощь — это пушки, корабли да ресурсы. Во всем остальном их боевые навыки яйца выеденного не стоят.

— Аллия, влево! — кричит Гера. Делаю петлю и с разворота палю в доппельгангеров, зашедших мне в тыл. Завершаю маневр и вижу…

…Как два робота синхронными выстрелами попадают Гере в ноги и в голову.

На мгновение у меня перестает биться сердце.

Но я беру себя в руки и уже сама полосую роботов, режу их лазером на куски.

Как на автомате продолжаю бой. Не верится, что я еще жива. Но ракетный ранец несет меня дальше, лазер стреляет, а роботы взрываются от моих попаданий. Война идет своим ходом. Война продолжается. Продолжается.

И вот она завершилась. Я выжила. Приказываю компьютеру выдать статистику на забральный экран. Я запрограммировала его так, чтобы он мигал каждый раз, как гибнет кто-то из моих детей. У меня их сорок три. Сорок два — приемные, из них двадцать одна девочка.

Медленно и очень внимательно я считаю… Сорок три. Это без Геры. Ее оплакиваю первой — целую минуту. И каждую секунду этой минуты я скорблю по Гере всем сердцем; каждый миг я будто слышу удар похоронного колокола.

Потом, когда боль утихает, я скорблю по своим сорока трем детям — по пять секунд о каждом.

Джек.

Гермиона.

Силвер.

Гариет.

Хилари.

Роджер.

Ластр.

Джи.

Аякс.

Балдур.

Мистерия.

Джейн, Шеена, Мэджик, Лиф, Фенкс, Эдна, Шэрион, Джайн, Шива, Персефона, Гарт, Уилл, Диана, Аполлон, Кэтрин, Йон, Летиция, Лео, Дон, Сансет, Рафаэль, Зайна, Космос, Роб-младший, Ашанти, Амур, Тэра, Гелиос, Дженни, Розана.

И Роберта.

Двести пятнадцать секунд скорби проходят, я отключаю подачу кислорода в скафандре и снимаю шлем. Полной грудью вдыхаю пустоту космоса.

 

ГРЕНДЕЛЬ

Аллия умирает. Умерла и моя возлюбленная Гера — ее разорвало на куски. Меня охватывает гнев — погибли сразу два одаренных бойца; но выбор Аллии я уважаю. Сам я, Грендель, главарь пиратов, поклялся умереть в бою.

Взрывом ракеты мне оторвало ногу, но скафандр подлатал сам себя и залечил мне рану. Я — летающий одноногий зверь, разящий врага. Все сражаюсь, сражаюсь, сражаюсь… вокруг летают части тел роботов и людей. Шарики крови подобны красным кометам в пустоте космоса.

Мы бьемся на таких скоростях, что напоминаем молекулы в какой-нибудь темной жидкости.

Сверкают вспышки лазеров, ударные волны швыряют нас туда и сюда, но битва не прекращается ни на секунду. Мы лавируем, подныриваем, увертываемся. Я убил уже много РД, и каждый сбитый робот для меня — ценная победа. Шлемофон молчит, только одинокий барабан задает ритм: ДУМ дум-дум-дум-дум, ДУМ дум-дум-дум-дум. Я слышу его и только так сохраняю спокойствие. Мечусь, будто молния, запертая в сосуде.

Бой продолжается.

А потом я вдруг понимаю, что умер. Но тогда… где я?

 

БРЭНДОН

Я на мостике. Со мной Гарри — он рычит и воет от гнева, и Джейми — он будто аватара божества хакеров.

Я составлял наброски к плану этой битвы и сейчас у себя на экране вижу, как разворачивается действие. Все ловушки расставлены, будто в детективе, и поджидают врага, словно резкий поворот сюжета. Однако мы больше полагаемся на воинов, тех, кто бьется снаружи. Они, словно осы, готовые поставить на колени и сожрать целого слона.

— Брэндон? — зовет капитан. На долгие три секунды у меня перестает биться сердце. Я судорожно вздыхаю, чтобы легкие вновь заработали.

— Аллия мертва, — говорю я, и капитан смотрит на меня пустым взглядом.

 

АЛБИ

3-зззакон моего рода глас-сссит, что в войны вмешиватьс-ссся нельз-зззя. Мы пацифис-сссты, чуждые битвам. Наша природа не приемлет агресс-сссии, мы просто не можем с-сссражатьс-ссся — никогда и ни за что!

Но вот я вижу, как Флэнагана окружают дес-сссять з-зззвез-ззздолетов Корпорации, и мой друг их, похоже, не з-зззамечает.

Тогда я оборачиваюс-сссь с-сссверхновой, и эта з-зззвез-зззда с-ссстрелой нес-сссетс-ссся на врага, пронз-зззая его. Как с-ссславно!

 

ФЛЭНАГАН

— Черт возьми, что это было? — спрашиваю я.

Джейми сверяется с показаниями компьютера. Путь нам преграждают остатки вражеских кораблей.

— Я не уверен, кэп, но это похоже на спонтанное возгорание.

Корабли Корпорации, окружившие нас, буквально плавятся на ровном месте. И я, кажется, знаю, в чем дело, и бормочу себе под нос:

— Спасибо, Алби.

 

ФЛЭНАГАН

Я иду навестить Лену. Она спит у себя в каюте. Нежно целую ее в щеку.

— О, это ты, — спросонья бормочет Лена и распахивает глаза. — Все кончено?

— Да.

— Мы проиграли?

— Мы победили.

— А сколько наших выжило?

— Очень немного. Корабля три уцелело, самих пиратов — где-то сотня. Плюс наш корабль и мы.

Лицо Лены приобретает пепельный оттенок. Не думал, что она так за нас переживает.

— Сотня выживших, — повторяет Лена, — из одиннадцати миллионов? И это ты называешь победой?

— Но ведь мы убили всех врагов.

— Прости, что уснула.

— Ты сделала все, что от тебя требовалось.

— Тогда, пожалуй, вздремну еще чуток.

Лена снова ложится на кровать и через пару секунд вырубается. Везет ей. Мне бы так — уйти в сон, спрятаться от чувства вины.

Но этому не бывать.

 

АЛБИ

Победа. С-сссудно Флэнагана и штурмовая бригада из-ззз трех кораблей идут на Корнблат.

Я не с-ссспешу вс-ссслед з-ззза ними. Мне нельз-зззя было учас-ссствовать в битве. Мой народ не воюет, не принимает ничьих с-сссторон, но Флэнаган нравитс-ссся мне, я считаю его с-сссвоим другом. Он многому меня научил.

Люди такие с-ссстранные и в то же время бес-сссконечно вос-ссхитительные и раз-зззумные. Они похожи на з-зззверей с-ссс бритвами вмес-сссто пальцев, которыми они с-сссами с-сссебе вырез-зззают глаз-ззза.

С-сссамое с-ссстранное в людях то, что они не умеют делитьс-ссся — раз-зззмножаютс-ссся медленно и болез-зззненно. Не могут выражать мыс-сссли без-ззз пос-сссредстс-ссствас-сссимволов. Ещеонис-сссоз-ззздаютинс-ссструменты, хотите верьте, хотите — нет.

И так какое-то время я раз-зззмышляю о бес-сссконечной наивнос-сссти и з-зззбавном многообраз-зззиии человечес-ссства.

Потом начинаю ус-ссстало мерцать и умираю.

А вс-ссскоре рождаетс-ссся новое с-сссущество, которому передаютс-ссяз-зззнания и намерения ушедшего Алби. Но рожденный должен продолжить дела уникальной бес-сссконечной личнос-сссти, и я вновь с-ссстановлюс-сссь Алби.

Передо мной с-ссславный вид. Люди опрометчиво вз-зззорвали бомбу из-ззз с-сссжатого прос-ссстранс-ссства, убив множес-ссство с-сссебе подобных. Но пос-сссле вз-зззрыва ос-сссталась мерцающая дымка, и ее с-сссвет ярче с-сссвета обычного. Для меня, с-сссущес-ссства и-ззз с-сссвета и пламени, это похоже на явление Бога.

Я приближаюс-сссь к дымке и вижу, что она с-сссос-ссстоит из-ззз мелких частичек, из-ззз вибрирующих колец, парящих, танцующих в кос-сссмос-сссе. Некоторые с-сссливаютс-ссся, образ-зззуя большие кольца, рас-ссстут, а потом с-сссжима-ютс-ссся.

В них з-зззаключена невероятная энергия. Интерес-сссно, что будет, ес-сссли эти кольца ое-ссстанутс-ссся в с-сссвоей прежней форме? Они поют, и их музыка, рез-зззонанс-ссс — это с-сссуть с-сссамой реальнос-сссти.

Чудес-сссное з-зззрелище. Никто подобного не вс-ссстречал.

Эти кольца — с-сссущес-ссства, которые мы наз-зззываем bzb, а ученые людей — с-сссу. перс-сссимметричными с-ссстру-нами. Они фундаментальны и неделимы, из-ззз них с-сссос-ссстоит материя. Они — фотоны, ионы, кварки, нейтрино… любое проявление материи в любой ее форме, даже мельчайшей.

Меньше bzb во Вс-ссселенной ничего нет. Для людей они с-сссушес-ссствуют в теории, потому что ни один инс-ссструмент не поз-зззволяет увидеть bzb, ведь вс-сссе с-сссубатомные индикаторы регис-ссстрируют вз-зззаимодейсссствие час-ссстиц. Но во Вс-ссселенной прос-сссто больше нет час-ссстиц с-ссстоль же мелких.

Но я вижу bzb, могу их потрогать, а вс-сссе потому, что с-сссуперс-ссструны подверглис-сссь воз-ззздейс-ссствию выс-сссоких энергий. По природе с-сссвоей они неиз-зззменяемы, но эти с-сссамые выс-сссокие энергии з-зззас-ссставили их увеличитьс-ссся вдвое, втрое, а то и в с-сссотни раз-ззз. С-сссейчас-ссс их видно невооруженным глазом.

Такой получилс-ссся побочный эффект у вз-зззорванной бомбы.

Я с-ссслушаю пес-ссснь bzb и торжес-ссствую, ведь явилс-ссся голос-ссс с-ссамой Вс-ссселенной во вс-сссем ее без-зззграничном многообраз-зззии. Это с-сссверкаюшее без-зззумие и ес-сссть ис-сссточник проис-сссхождения вс-сссего.

Я нас-ссслаждаюс-сссь пес-ссснью Бога. И умираю в экс-ссстаз-зззе, от чис-ссстого удовольс-ссствия.

Потом вновь рождаюс-сссь.

 

ФЛЭНАГАН

Мы пьем, произносим тосты и анализируем цену победы. Самой худшей и ужасной победы. У каждого из нас ком подступает к горлу от презрения к собственному триумфу. Пусть даже маневр, такой блестяще спланированный, удался.

Представьте: самая огромная флотилия из когда-либо собиравшихся встречает крохотный пиратский флотик; миллионы кораблей против нескольких сотен тысяч. Просто не верится, что Корпорация проиграла. Но проиграла же. Мы устроили ей бойню, разрушили мозги всех доппельгангеров, до единого.

Однако гордости я не испытываю. Какая уж тут гордость. Эта битва — отвлекающий маневр, ради которого я пожертвовал всей своей армией, только чтобы сохранить себя и свой экипаж для выполнения основной миссии.

Потому-то мы и не бились, а перед лицом опасности отступили. Все остались при мне, кроме Аллии — она не захотела жить после гибели своих детей.

И вот мы празднуем победу. Утешаемся тем, что остальные погибли не зря. Праздник пустой и безрадостный, но мы все равно пьем.

Я беру гитару. Струны запрограммированы на старомодную мелодию для пианино «хонки-тонк», микрочип гитары даст оригинальный соул-аккомпанемент.

Я не стану петь блюз, он нас добьет. Выбираю евангельский гимн о надежде и искуплении:

Струны пианино на пределе; слова и мелодия звучат возвышенно.

Я добавляю в пение страсти, и кажется, будто со словами из меня выходит душа.

Голосовые связки у меня модифицированные, и звучное горловое пение дается мне без труда. Грудь словно бы разрывается, выпуская душу, чтобы та прикоснулась к нашим товарищам — и погибшим, и выжившим.

Я думаю об Аллие, о том, как она умерла, как сделала последний выбор. Мысленно вижу, как она уходит. Уходит во славе.

Я думаю обо всех погибших: о Гренделе, о Гере, о детях. Все мои дети — все сорок восемь — погибли. Я желал спасти хотя бы некоторых, самых любимых, приблизить их к себе, оставить на командном судне, даже подготовил приказ для них и почти отослал по е-мейлу, но в последнюю минуту стер. Потом снова подготовил — и снова стер, ибо не мог делить детей на своих и чужих. Я всех любил одинаково. Разве я мог уберечь любимчиков, послав на смерть остальных?! Нет! Никаких исключений. Приносить в жертву — так всех.

Я думаю о жизни и о смерти, но больше, конечно, о смерти. Аллия, Роб, мои дети с Детского корабля, моя жена с Пиксара, наши с ней дети. Мой экипаж. Друзья, любовницы. Мои жертвы. Я думаю о миллионах людей, погибающих ежегодно из-за тирании Гедира, который не заморачивается по поводу «побочных эффектов» своего правления.

А сам я до сих пор жив — мое сердце бьется, разум рождает мысли, и они несутся вдаль, обгоняя друг друга.

Единственное мое утешение в том, что скоро я тоже погибну. В нашем деле иной исход невозможен.

Я допеваю последний куплет и, сохраняя настройки пианино, перехожу к следующему гимну.

 

АЛБИ

Я догоняю корабли, держус-сссьс-ссснаружи, мерцая, будто с-ссолнце на волнах. По внутренней с-сссвяз-зззи с-ссслышу пение Флэнагана и предс-ссставляю, как люди у с-сссебя в каютах и з-зззалах для с-сссобраний хлопают в ладоши, подпевая ему.

Мелькая меж кораблей, с-сссреди з-зззвез-зззд с-сссгус-ссстком пламени, я с-ссслышу, как начинаетс-ссся новая пес-сссня — быс-ссстрая, с-сссильная, она з-зззвучит под аккомпанемент волнообраз-зззно нарас-ссстающей мелодии пианино. Очень прос-ссстая, о надежде. Мое с-сссердце трепещет от вос-сссторга.

Флэнаган поет. Жаль, у меня нет пальцев — я бы прищелкивал в такт.

 

ЛЕНА

— Что-то не так? — нежно спрашиваю я Флэнагана. Поминки закончились, все уже трезвые. Мы с капитаном в баре.

Флэнаган тоскует. Неестественно веселое настроение улетучилось, и я сама погружаюсь в отчаяние Флэнагана.

— Столько людей погибло, — отвечает он.

— Все к тому и шло.

— Знаю. — Флэнаган смотрит на меня пустым взглядом. — И нам не победить.

— У нас уже есть опыт уничтожения бакенов.

— Да, и враг знает о наших приемах. Он подготовится. Из этой миссии возврата точно не будет.

— Значит, такова судьба. — Ты готова умереть?

— Нет, черт возьми! Но я готова позволить умереть всем вам.

— Спасибо, — кисло улыбается Флэнаган.

Он не знает, как быть с фактором растяжения во времени.

— Все дело в растяжении во времени, да? — спрашиваю я. Флэнаган очень долго не отвечает.

— Я знал, — говорит он наконец, — что рано или поздно ты об этом догадаешься.

Наливаю себе. Вместе с Флэнаганом мы потягиваем напитки и лелеем собственное ничтожество.

Каждый раз, как пираты изобретают новый способ ведения боя, проходит десять — двадцать лет (субъективного времени), прежде чем им снова представится возможность его использовать. На Земле успевают минуть все шестьдесят, а то и восемьдесят лет.

— Против тебя действуют эффект растяжения во времени и большие расстояния. Пока ты летишь от одной звезды к другой, у врага имеется в запасе полвека, чтобы вычислить твой следующий ход и продумать контратаку.

— В яблочко.

Каждая битва записывается системами слежения кораблей и моментально передается на Землю через бакены. Один раз Флэнаган применил бомбу из антивещества — в следующем бою РД использовали сеть против таких бомб. В битве на Кембрии Флэнаган захватывал мозг доппельгангеров, теперь же иное управление андроидами возможно только с Земли.

— «Большой взрыв» ты больше не используешь, — говорю я. — Ему найдут альтернативу.

— Даже если не найдут, я такую бомбу больше взрывать не стану. Нечего засирать родную галактику!

— Справедливый довод. Но как ты собираешься уничтожить Корнблатский бакен?

Флэнаган бросает бокал о стену, но посуда не разбивается, а только отскакивает. Вместо драматического эффект вышел комический. Флэнаган явно раздосадован.

— Уничтожим — так уничтожим, нет — так нет, — говорит он.

— И это твой план?!

— Это план «А». — В голосе нотки уверенности, хоть капитана по-прежнему гложут сомнения.

— Каков же план «В»?

Флэнаган пристально смотрит на меня. Воздух между нами начинает дрожать и рябить, и мне чудится, будто Флэнаган — пустынный мираж, каких я не видела очень-очень давно. Уж не вернулся ли к нам Алби, эта огненная тварь?

Затем воздух словно бы уплотняется, принимая форму буквы «П». Она висит над полом, мерцая и подрагивая. Мне отвечает сам воздух!

— Флэнаган! — Я гляжу на капитана в упор. — Ты безумец! — Другого выхода нет.

Черная масса принимает форму человеческого тела, и этот гуманоид садится рядом, закинув ногу на ногу. Он состоит из миллиардов крохотных существ, подчиняющихся коллективному разуму, чужеродных настолько, что чужероднее просто быть не может.

Флэнаган заключил сделку с жуксами.

И эти жуксы сидят в кресле рядом со мной.

Каждый волосок у меня на теле встает дыбом, нервы словно бы оголились. Становится трудно дышать.

Рой жуксов мерцает, видоизменяется. Пытается подобрать лаконичную форму, чтобы выразить дружеское ко мне отношение. Но получается нечто сюрреалистичное. Приступ паники у меня только усиливается; еще немного — и я сойду с ума. Не знаю, что делать: истерически рассмеяться или обделаться, а потом умереть.

Вот такой образ выбрали жуксы:

— О нет, — выдыхаю я. — Боже милостивый, только не это!