Бог в тех из вас, кто способен командовать, примешал при рождении золота... в помощ­ников их — серебра... железа же и меди — в земледельцев и разных ремесленников.

Платон, «Государство», кн. III

—     Куда мы едем?

—     Вы сказали «Интер-Континенталь». По этой дороге быстрее.

—     Я не хочу быстрее, я хочу обратно на шоссе.

—     Вы очень красивая женщина.

— Возвращайтесь сейчас же на шоссе!

— Очень красивая.

Машина едет быстрее. Вокруг сплошные трущобы.

Уличные фонари разбиты. Окна многих домов заколо­чены. На улицах почти никого.

С каждой секундой мне становится страшнее. Я пыта­юсь рассмотреть табличку с именем шофера, но слишком темно. Происходит что-то ужасное. Что-то страшное. Есть ли у меня хоть какое-то оружие? Что я могу сделать?

— Черт возьми! Вернитесь на шоссе!

— Посетителям дома любви вы понравитесь. Вы там будете счастливы... Очень счастливы... Очень счастливы...

Мне никогда не было так страшно. Я слышала, что женщин похищали, приучали к наркотикам и отправляли в бордели. Я знаю, что женщины бесследно исчезали, и никто о них больше не слышал. Все вокруг расплывается, потом снова становится четким, пейзаж меняется каждую секунду. Нужно выскочить. Неважно, как быстро мы едем, мне надо выбраться из этой машины и бежать. Я могу выскочить и не сломать ноги. Я могу бежать быстрее этих ублюдков... быстрее всех. Я не стану проституткой, сидящей на игле. Никогда. Лучше я убью себя. Мой паспорт. Мне нужны паспорт и бумажник. Я достаю их из сумки и кладу в карман куртки.

Возьмите деньги! Я дам вам денег, только выпустите меня отсюда. Три тысячи рейсов. У меня есть три тысячи рейсов. Отпустите меня!

Я берусь за ручку, готовлюсь выскочить на скорости со­рок миль в час из машины и шлепнуться на асфальт. Я не успеваю, машина со скрежетом останавливается, меня отбрасывает на спинку переднего сиденья. Что случилось? Опять все вокруг плывет, движение невозможно разгля­деть. Дверь внезапно распахивается. Крупный мужчина хватает меня за руку. Я пытаюсь сопротивляться, но он очень силен. Лицо его закрыто черным чулком. Я хочу сорвать маску, но второй хватает меня за другую руку. Его лицо тоже скрыто. От него ужасно пахнет рыбой и чесно­ком. В его руке появляется шприц. Первый верзила еще сильнее стискивает мою руку. Нет! Пожалуйста, не надо! Нет!

Игла впивается в основание шеи. Я кричу, но крика не слышно. Это, наверное, героин. Такое не может происхо­дить со мной. Машина срывается с места, из под колес летят камни и грязь. Я чувствую слабость. Пытаюсь соб­раться с мыслями и понять, что происходит, но от этого усилия мне становится еще хуже. Наркотик не может по­действовать так быстро. Не поддавайся! Борись! Бей ногами, царапайся, пытайся укусить, но только не сдавайся! Не сдавайся!

Они держат меня за руки и волокут лицом вниз по гряз­ному переулку. Я чувствую запах отходов. Я изо всех сил брыкаюсь и выкручиваюсь, и вдруг правая рука оказыва­ется свободной. Тот, кто поменьше, слева от меня, его пах всего в нескольких дюймах. Что было сил бью его, он кри­чит и падает. Я на ногах, хватаю ртом воздух, меня душит страх и злость. Чертовы звери!

Бежать! Бежать, пока наркотик не подействовал. Вер­зила движется на меня. Я бью его кулаком в лицо, он пада­ет. Бежать! Бежать! Путь один — по переулку.

Вокруг дома — одно-двух-трехэтажные. Деталей не ра­зобрать, но впереди я ясно вижу мигающий свет. Все опять плывет... Все происходит как будто не со мной...

—     У меня пистолет. Стой или я буду стрелять!

Страх придает мне силы. Я лучше умру, но не сдамся. Не думать про пистолет, бежать! Бежать!

Тело повинуется мне. Я бегу... Бегу изо всех сил.

О боже! Переулок загорожен! Гора каких-то коробок, ящиков, бочек, мусора... и забор! Я могу перелезть через него! Я заберусь наверх по мусору и перемахну через за­бор. Я должна!

Сзади слышен выстрел. Боли нет, значит я не ранена. Я сумею! Ногу через забор... Ну вот, почти... Еще выстрел. Боль обжигает правую сторону спины. Господи! Меня ра­нили. Нет! Не может быть...

—     Доктор Санторо, кажется она приходит в себя!

«Еще один выстрел. Снова боль. Нет! Я не хочу уми­рать!»

—     Она очнулась!

Слова женщины, произнесенные по-португальски, про­никли в сознание Натали, вытеснив страшные видения пе­реулка.

«Это, кажется, происходит на самом деле... Я, видимо, жива».

—     Мисс, очнитесь! Вы слышите? Просто кивните, если слышите меня. Хорошо? Не надо открывать глаза, они за­крыты повязкой!

Натали понимала речь женщины, но говорить не могла, и просто пошевелила головой.

—     Доктор Санторо, она нас слышит!

—     Отлично. Наша голубка расправляет крылышки! — голос мужчины был низким и успокаивающим. — Скоро мы разгадаем эту тайну. Выключите свет, я сниму ей по­вязку с глаз. Мисс, вы меня слышите? Сожмите мою руку, если слышите.

—     Я... я... американка, — Натали смогла произнести это хриплым сдавленным голосом по-португальски. — Я... не очень хорошо... говорю... по-португальски!

Она была очень слаба, голова кружилась, но постепенно сознание возвращалось к ней. В висках стучало, глаза ре­зало. Запах изопропилового спирта и дезинфицирующих средств был, безусловно, больничным, это подтверждалось и ощущением «больничности» простыни под руками. По­том Натали почувствовала кислородную трубочку в носу. Новая реальность постепенно вытесняла слишком яркие воспоминания о нападении в переулке, о почти удавшемся побеге и о выстрелах в спину.

—     Ну, ваш португальский совсем неплох, — сказал муж­ской голос по-английски, хотя и есть заметный акцент, — но я постараюсь вам помочь. Я доктор Хавьер Санторо. Вы в больнице святой Терезы в Рио-де-Жанейро. Вы здесь уже несколько дней. Мы сейчас выключим свет, и я сни­му с ваших глаз повязку. Но потом я ее вам снова повяжу. У вас повреждена роговица, правая немного сильнее левой. Лекарство действует хорошо, но не очень быстро. Когда я уберу тампоны, открывайте глаза медленно, чтобы они успели привыкнуть к свету. Если будут очень неприятные ощущения, закройте глаза, и я снова наложу тампоны.

Повязку осторожно сняли, но Натали не торопилась открывать глаза. С минуту она пыталась ощутить свои руки и ноги. Суставы болели, но, похоже, действовали. Паралича нет. Чуть ниже живота рука наткнулась на труб­ку катетера, и это подтвердило слова доктора о том, что она здесь лежит уже несколько дней. Натали осторожно открыла глаза. Комната была скупо освещена светом не­оновых ламп из коридора, видимых через окно над две­рью. Свет резал глаза, но предметы быстро обрели форму. Из левой руки торчала игла капельницы. Рядом с дверью висело резное распятие. На трех стенах окон не было.

Доктор Хавьер Санторо сквозь очки в проволочной оп­раве ласково смотрел на нее. У него было умное, узкое и длинное лицо с крупным носом. Натали он показался до­вольно высоким.

—     Я... в меня стреляли, — сказала она. — Как я сейчас?

—     Давайте-ка я помогу вам немного приподняться.

Санторо подтянул Натали к изголовью кровати, а по­том помог принять полусидячее положение.

—     Я студентка, медик... выпускной курс в Бостоне... Меня зовут Натали Рейес... Я ехала на такси из аэропор­та... в переулке меня... Со мной все в порядке?

Санторо глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

—     Вас нашли в переулке в одних... трусиках, мисс Рейес. На вас не было даже лифчика. Вы правы, вас дважды ра­нили в спину, в правую сторону. Мы полагаем, что вы про­лежали под кучей мусора без сознания двое суток. Вы по­теряли много крови. Сейчас в Бразилии середина зимы, и температура ночью падает ниже десяти градусов по Цель­сию. Еще не мороз, но достаточно холодно.

—     Когда я сюда попала?

Санторо посмотрел на табличку, прикрепленную к кро­вати.

— Восемнадцатого.

— Я прилетела пятнадцатого... на меня напали по доро­ге из аэропорта... значит, три дня... какое сегодня число?

— Двадцать седьмое, среда. Все это время вы находи­лись в коме, это из-за долгого пребывания на холоде, от шока и воспаления. Мы не знали, кто вы.

— Никто не звонил в полицию? Меня разыскивали?

— Насколько я знаю, нет. Полиция приезжала сюда, они сказали, что им нужно будет с вами поговорить.

— Мне трудно дышать.

Санторо взял Натали за руку.

— Это вполне понятно, — начал он, — но обещаю, что со временем вам станет лучше.

— Со временем?

Санторо заколебался.

— Вы были в тяжелом состоянии, когда попали сюда, — сказал он наконец, — организм сильно обезвожен, да еще и шок. От ранений и внутреннего кровоизлияния произошло полное спадение вашего правого легкого, инфекция угро­жала вашей жизни... Мне очень жаль говорить вам об этом, но ваши жизненные показатели ухудшались, и мы приняли решение удалить легкое, чтобы снасти вам жизнь.

— Удалить?!

Натали почувствовала приступ тошноты. Она часто за­дышала, в горле появилась горечь.

«Мое легкое!»

— У нас не оставалось выбора, — ответил Санторо.

— Нет, этого не может быть!

— Но я должен сказать, что к сегодняшнему дню ваше состояние заметно улучшилось.

— Я была спортсменкой, — сумела выдавить Натали, — бегуньей...

«Пожалуйста, пусть это окажется сном!»

В голове пронеслась картина, как она ковыляет по ули­це с палкой... «Мое легкое!» Она навсегда останется ин­валидом, никогда не сможет бегать, всегда будет страдать одышкой... Натали попробовала упрекнуть себя в том, что не оценила старания этих людей, которые спасли ей жизнь, но единственное, о чем она могла сейчас думать, это о том, что привычная жизнь кончилась.

—Были спортсменкой, — повторил Санторо. — Что ж, это многое объясняет. У вас сильный организм. Я пони­маю, это для вас огромное потрясение, но хирург, который делал вам операцию, мисс Рейес, уверен, что вы снова смо­жете бегать. Со временем ваше левое легкое разрастется и компенсирует дыхательную способность из-за отсутствия правого.

—О боже, я не могу в этом поверить!

—Может быть, вы хотите, чтобы мы сообщили вашим близким?

—О да, конечно! Моя семья, наверное, очень волнует­ся. Доктор Санторо, простите, что не поблагодарила вас и весь персонал за то, что вы спасли мне жизнь. Просто я пока не могу поверить в то, что случилось.

—В такой ситуации это вполне нормальная реакция, поверьте мне. Но ваша жизнь не изменится настолько, на­сколько вы предполагаете.

—Я... я очень надеюсь на это. Благодарю вас!

—Когда вы будете чувствовать себя лучше, мы обсудим некоторые наши больничные дела. Несколько дней вы были в палате интенсивной терапии, а потом, поскольку сейчас больница заполнена до отказа, вас перевели в со­седний корпус, который мы называем пристройкой, хотя он и не соединяется с главным корпусом. Сестра Эштелла запишет необходимые данные для наших документов и счетов.

—У меня есть страховка, которая должна покрыть все расходы... Я смогу узнать номер своего полиса, когда по­звоню домой.

—Мы здесь, в больнице святой Терезы, много зани­маемся благотворительностью, но конечно же, приветст­вуем, если пациенты в состоянии оплатить счета. Тут, в пристройке, у нас есть небольшой зал для реабилитации, и я считаю, что вы как можно скорее должны встать на бе­говую дорожку или сесть на велотренажер.

Натали вспомнила долгие часы, проведенные в кабине­те физиотерапии, когда разрабатывала свое поврежденное сухожилие. Будет ли и в этот раз так же трудно? Конечно, после такой травмы чудес ждать не приходится, но пока Натали не могла всерьез думать о далеком будущем. Сна­чала временное исключение из колледжа, а теперь еще и это... Неужели такое могло случиться?!

—Как насчет телефона? — спросила она.

—Разумеется. Я скажу Эгателле, чтобы она позаботи­лась об этом.

—Вы не могли бы подождать? Я хочу позвонить сво­ему профессору, доктору Дугласу Беренджеру... Может, вы поговорите с ним?

—Кардиохирург из Бостона?

—Да. Вы его знаете?

—Я знаю про него. Он считается одним из лучших спе­циалистов в своей области.

—Я работаю у него в лаборатории.

Натали не хотела вдаваться в подробности причин сво­ей злосчастной поездки в Бразилию. Ей хотелось лишь по­скорее вернуться домой.

—Вы, вероятно, очень хорошая ученица профессора, — сказал Санторо. — Подождите, сейчас мы найдем телефон. Кстати, полиция просила сообщить им, если... когда вы придете в себя. Им нужно будет ваше заявление... А я дол­жен снова положить вам на глаза тампоны.

—Но я не чувствую боли.

—Мы применили обезболивающее.

—Я, конечно, расскажу полиции все, что вспомню, но, боюсь, этого будет недостаточно.

—Наша полиция действует весьма эффективно, хотя часто, путешествуя, мы слышим совсем другое.

—Даже если и так, — ответила Натали, — я сомневаюсь, что им удастся раскрыть это дело.

* * *

«Я берусь за ручку, готовлюсь выскочить из машины на скорости сорок миль в час и шлепнуться на асфальт. Я не успеваю, машина со скрежетом останавливается, меня от­брасывает на спинку переднего сиденья. Что случилось? Опять все вокруг плывет, движение невозможно разгля­деть. Дверь внезапно распахивается. Крупный мужчина хватает меня за руку. Я пытаюсь сопротивляться, но он очень силен. Лицо его закрыто черным чулком. Я хочу со­рвать маску, но второй хватает меня за другую руку. Его лицо тоже скрыто. В его руке появляется шприц. Нет! По­жалуйста, не надо! Нет!»

Как и прежде, Натали одновременно чувствовала себя и участницей, и очевидицей тех событий, которые так рез­ко изменили ее жизнь. Она была пленницей собственной памяти, наблюдая и ощущая одновременно и внутри, и снаружи, но не имея сил покинуть место действия или из­менить исход. Голос водителя, как и прежде, звучал ясно и четко, а его внешность казалась какой-то расплывчатой. Она не узнала бы этого человека, даже если бы столкну­лась с ним лицом к лицу, но если бы он произнес хоть сло­во, Натали бы опознала его.

...Переулок загорожен мусором, картонными коробка­ми... и забором!

Упрямая пленница, Натали снова убегала от своих пре­следователей, лезла по мусору и коробкам наверх, слыша­ла сзади выстрелы, чувствовала боль и проваливалась в темноту. Потом, как это уже не раз случалось, в страшные воспоминания вклинивался голос. На этот раз голос был знакомым.

—     Нат, это я, Дуг. Ты меня слышишь?

—     Слава богу! Слава богу, вы здесь!

—     Мы в аэропорту, Нат, вылетаем домой. Они дали тебе какое-то успокоительное на время поездки, и мы приехали сюда на «скорой помощи». Все будет в порядке.

—     Сколько... Сколько времени прошло с тех пор, как я вам позвонила?

—     Меньше суток. Я прилетел на специальном санитар­ном рейсе. Колледж согласился заплатить за все, на что не хватит твоей страховки.

—     Спасибо... Спасибо вам! Это все так ужасно...

—     Я знаю, Нат, знаю. Но ты жива, мозги в порядке, и поверь мне, что твой организм гораздо сильнее, чем ты думаешь. Кстати, со мной прилетела Эмили Троттер анестезиолог, она ждет нас в самолете. И Терри тоже здесь.

—     Меня ничто не могло удержать, Нат, — голос Терри был таким знакомым и спокойным! — Мы доставим тебя домой в лучшем виде. Я всем рассказывал, как ты убежа­ла от этих школьных звезд на дорожке, так что теперь мне нужны твои новые подвиги.

Он погладил ее по голове и сжал ей руку.

—     Нат, нам всем очень жаль, что так получилось, — про­изнес Беренджер. — Мы очень за тебя переживаем.

—     Полицейский, который ко мне приходил... он сказал, что никто не звонил.

—     Глупости! Я даже нашел в Бостоне одного родом из Бразилии, так он сам сюда звонил.

—     Тот, что приходил... он все время порывался уйти... Было похоже, что ему на все плевать...

—     Мы звонили много раз!

—     Спасибо!

—     Доктор Санторо сказал, что ты крепкая девочка и быстро поправляешься. Он назвал это чудом. Он заверил, что твое левое легкое работает превосходно и вообще весь организм хорошо компенсирует потерю правого.

—     Мои глаза...

—     Я говорил с офтальмологом. Тебе положили тампоны, потому что роговица пострадала от холода там, в переулке. Он объяснил, что если не будет неприятных ощущений, то в самолете тампоны можно будет убрать. А прилетим до­мой — покажем тебя нашим специалистам.

Натали почувствовала движение, и через несколько минут ее уже вносили в самолет. Тампоны сняли, и она увидела Беренджера со стетоскопом, который слушал ее дыхание.

—Все идет хорошо, — сказал он.

Натали подняла руку и прикоснулась к его лицу.

—Я так и не сделала наш доклад.

—Ничего страшного, сделаешь на следующий год.

—Посмотрим. Где будет следующая конференция?

Беренджер улыбнулся.

—В Париже, — сказал он. — Теперь отдыхай. Все будет хорошо.

* * *

Как всегда, телефонное совещание совета проходило во вторник, ровно в полдень по Гринвичу.

—Лаэрт присутствует.

—Симонидис на связи.

—Фемистокл, привет из Австралии.

—Главкон.

—Полемарх.

—Призываю к порядку, — провозгласил Лаэрт. — У меня новость от Аспазии. Операция пациенту Э завер­шилась благополучно. Совместимость тканей — двена­дцать из двенадцати, поэтому понадобится минимум ле­карств, если вообще понадобится. Аспазия ожидает, что Э сможет вернуться к работе через две недели. Прогноз весьма благоприятный.

—Отличная работа.

—Прекрасно.

—Что с другими случаями?

—Говорит Полемарх. Давайте начнем с меня. На сле­дующую неделю у нас запланированы две пересадки почек, одна печени и одна сердца. Все реципиенты сер­тифицированы нашей службой, и все необходимые при­готовления — транспортные и финансовые — выполнены. В случае с почками — обе пересаживаются одному реци­пиенту. При трансплантации печени будет пересажен максимально анатомически возможный сегмент органа.

Сначала о почках: первый донор — двадцатисемилетний рабочий из штата Миссисипи, США.

— Одобрено, — ответили в унисон пять голосов.

— Второй — сорокалетняя владелица ресторана из То­ронто, Канада.

— Какого ресторана?

— Китайского.

— Одобрено, — снова сказали все и засмеялись.

— Печень — тридцатипятилетний учитель из Уэльса.

— Говорит Главкон. Кажется, мы договаривались — ни­каких учителей. Есть другие варианты?

— Насколько я знаю, нет, — ответил Полемар, — но я могу еще раз проверить. Имеется совместимость по две­надцати пунктам для Л, тридцать первого номера в вашем списке. Как вы знаете, он один из самых богатых людей в Великобритании. Не знаю, сколько он согласился запла­тить за процедуру, но, предполагая, как ведет переговоры Ксеркс, полагаю, что сумма будет значительной.

— В таком случае, — сказал Главкон, — одобряю, но да­вайте не будем создавать из этого прецедент.

— Одобрено, — отозвались остальные.