Мы полагаем, что наши стражи — подлинные спасители.

Платон, «Государство», кн. IV

Было бы несправедливым сказать про джунгли, окру­жавшие Уайтстоунский центр здоровья Африки, что они бывают тихими и спокойными. Впрочем, за прошедшие годы Джо Энсон заметил странное, но вполне предсказу­емое временное затишье в их «белом шуме» между тремя часами и половиной четвертого утра. В этот небольшой промежуток, полчаса плюс-минус несколько минут, все обитатели джунглей — птицы, жуки, шимпанзе, цикады и вся прочая живность — затихали практически в унисон. Никто из местных жителей не желал подтвердить эти на­блюдения, но Энсон был в них уверен.

В это раннее утро он стоял на террасе своей лаборатории, опершись на бамбуковые перила, и слушал, как в окружаю­щей темноте стихает какофония звуков. Воздух был насыщен сотней разных запахов цветущих растений. Энсон медленно и глубоко вдыхал его, наслаждаясь самим процессом.

Жизнь, наступившая после пересадки, была именно такой, как оптимистично предсказывала Элизабет. Сама операция, конечно, оказалась тяжелой, но в последующие два или три дня Джозефа так накачали разными препара­тами, что он сохранил об этом времени весьма смутные воспоминания. Единственной серьезной проблемой, с ко­торой столкнулись его врачи, оказался послеоперацион­ный период. Вероятность внутрибольничной инфекции, вызванной патогенными бактериями, вынудила их срочно эвакуировать Энсона из Амритсара, да и вообще из Индии. Его переправили, под анестезией и подключив к аппарату искусственного дыхания, в Кейптаун, где в новой боль­нице дальнейшее выздоровление протекало нормально. Благодаря почти идеальной совместимости тканей с до­нором легкого число иммуносупрессоров, подавляющих отторжение, могло быть сведено к минимуму, что в зна­чительной мере уменьшало возможность инфекции из-за снижения иммунитета.

Если бы Энсон знал раньше, насколько эффективным окажется весь этот процесс, вернувший ему способность нормально дышать, он бы любому признался в том, что о пе­ресадке надо было позаботиться еще несколько лет назад.

—     Это твое любимое время, верно?

Элизабет появилась рядом и стояла, положив руки на перила, почти касаясь Энсона локтем. После операции их отношения постепенно вернулись к тем, какими были раньше — глубокой дружбой, основанной на взаимном уважении и постоянно грозящей перерасти в роман. Мес­то работы являлось удобным и надежным, плоды иссле­дований Энсона вот-вот должны были вступить в стадию клинического применения, и никто из них не беспокоился о том, что они перейдут эту грань.

Джозеф напомнил Элизабет о своих мыслях по пово­ду «белого шума» джунглей и показал на часы. Несколько минут оба молчали.

—     Теперь слушайте, — сказал наконец Джозеф. — Слу­шай, как просыпается звук. Вот, слышите? Это обезьяны де Бразза. Они не издали ни писка за полчаса и теперь вроде как проснулись. Как будто у них выдалась короткая сиеста.

—     Я верю вам, Джозеф. Вам надо записать свои наблюде­ния, и мы пошлем их в зоологический журнал. Правда, есть еще одно небольшое дело, которое нужно закончить до этого.

Энсон рассмеялся:

—     Я понял.

—     Английское и французское лекарственные управле­ния уже готовы начать широкие клинические испытания «Сары-9».

—     Это очень хорошо.

—     И американское Федеральное агентство тоже не от­стает. Джозеф, вы скоро измените весь мир!

—     Я не часто позволяю себе думать о нашей работе в та­ком ключе, — ответил Энсон, — но рад, что все складывает­ся так удачно и здесь, и в Уайтстоунском центре в Европе, в этом вы можете быть уверены.

—     Вы вообще сегодня спали?

—     Мне не хочется. Энергии у меня теперь хоть отбав­ляй. Ваши хирурги и вы, мой замечательный доктор, по­дарили мне новую жизнь. Ведь мне каждый вдох давался с таким трудом, а сейчас не стоит ни малейшего усилия!

—Это хорошо, Джозеф, но будьте, пожалуйста, осто­рожны. Если у вас новое легкое, это еще не гарантирует от истощения.

—Нет, вы только подумайте! У нас есть документально подтвержденные факты излечения некоторых форм рака, считавшихся неизлечимыми!

—Я об этом все время думаю, — сказала Сен-Пьер.

—А болезни сердца?! — Джозефа переполнял детский восторг.

—Я еще раз повторю, друг мой, что ваша работа может изменить мир. Простите мой вопрос, но как много вам осталось проверить до того, как вы передадите записи в «Уайтстоун»?

Энсон смотрел в темноту, улыбаясь одними глазами. Последние две-три недели он боролся с собой — с чувством собственности, стремлением к совершенству и недовери­ем. «Да, — думал он, — время пришло. Время отблагода­рить «Уайтстоун» и Элизабет за то, что мне предоставили все необходимое для завершения работы, за больницу и спасенные жизни вылеченных в ней людей, время сесть за стол со специалистами и передать им все оставшиеся сек­реты «Сары-9», время решить, как жить дальше».

—Вы и ваша организация были очень терпеливы со мной, — задумчиво сказал он.

—Значит, можно организовывать встречу в нашими учеными?

Энсон не торопился с ответом. Он смотрел на небо, кото­рое за несколько минут из черного превратилось в розово­серое. Рассвет в джунглях всегда был необычайно красив. «Да, пришло время сотрудничать с "Уайтстоуном"», — при­знался себе Энсон. Но имелось еще одно дело, стоявшее под номером один в его жизненной программе, дело, имевшее самое непосредственное отношение к тому, чтобы он мог наслаждаться рассветом в джунглях.

—Понимаете, — начал он, — мне нужно от вас еще кое- что.

—Что-то, что мы еще вам не предоставили?

—     В это, наверное, трудно поверить, но так и есть. Я хочу встретиться с семьей человека, вернувшего мне жизнь, и в финансовом отношении сделать для них все, что смогу.

Сен-Пьер помолчала, а потом твердо сказала:

—     Джозеф, надеюсь, вы в самом деле знаете и цените то, как терпеливо и терпимо к вам относились в «Уайтстоуне».

—     Знаю.

—     У нас права по всему миру на «Сару-9» и на все, что выходит из стен этой лаборатории, но мы позволяли вам хранить секреты своих методов. Мы знаем, что не все ем­кости с дрожжами в лаборатории используются для про­изводства лекарства.

—     И я благодарен за...

—     Джозеф, прошу, выслушайте меня. Терпение раз­работчиков и совета директоров «Уайтстоуна» не без­гранично. В наших соглашениях было сказано, что весь объем «Сары-9» для исследований здесь и в Европе мы получаем от вас. Вы можете возразить, что производите препарат быстро, но это не так. Каждый день задержки в поступлении этого замечательного лекарства на ми­ровой рынок оборачивается миллионными потерями. Я знаю, что деньги вас не интересуют, но подумайте о тех жизнях, которые мы тоже теряем. Нужно завершить процесс, Джозеф. Нам нужны микробы и источник ре­комбинантной ДНК, и нам нужны ваши записи, чтобы закончить клинические испытания и начать массовое производство. Обещаю, что мы объявим всеми миру о том, что вы — создатель «Сары-9».

—     Вы же знаете, что для меня это неважно.

—     Джозеф, я не могу понять, что вообще для вас важно. Если вы хотите, чтобы на рынке появилось ваше лекарст­во, которое может спасти жизни многих тысяч людей, тог­да вы должны предпринять какие-то шаги. Все сводится к этому. Вы хотите чего-то еще от «Уайтстоуна», мы хотим чего-то еще от вас.

—     Точнее, пожалуйста.

—Хорошо. Если вдова вашего донора согласится, мы организуем для вас полет в Амритсар, чтобы встретиться с ней и, возможно, с ее детьми.

—А что требуется от меня?

—После вашего возвращения из Индии сюда прилетит группа исследователей из Англии и привезет оборудование для переправки клеточной линии на наше производство в Европе. Пока они будут здесь, вы покажете им свои записи — не те, фиктивные, которые вы так тщательно изготавливали, а настоящие. Мы заплатили достаточно много за все это, и настало время получить их в собственность.

—Вы можете удивиться, Элизабет, но я считаю, что сек­ретность, которой я окружил свою работу, не только оп­равдана, но и служит общим интересам. Поскольку я несу личную ответственность за все, то все и делалось по-мое­му, без привлечения множества помощников и без угрозы похищения материалов фармацевтическими фирмами. Но сейчас я согласен с вами — время секретов закончилось.

—Значит, мы договорились?

—Договорились.

—Спасибо, Джозеф, дорогой! Спасибо от всего мира!

Сен-Пьер обняла его и поцеловала в губы.

—Мы столько пережили вместе, Элизабет, — ска­зал он.

—Наша работа подходит к концу. Вы должны гордить­ся тем, что сделали, а я горжусь вами. Но сейчас мне надо немного отдохнуть, у меня сегодня работа в клинике. Да и у вас тоже.

—Я буду готов, — пообещал Энсон, делая замечатель­ный глубокий вдох.

                                                                                          * * *

Сен-Пьер вернулась в свою квартиру — небольшую комнату с душем в том же крытом коридоре, где нахо­дилась квартира Энсона. Ее раздражала эта тесная ком­ната и постоянно появлявшаяся на плитках пола в душе плесень, поэтому она старалась бывать здесь как можно реже, предпочитая свой элегантный дом на зеленом хол­ме в Яунде. Останется ли она в Камеруне после того как Хранители закончат работу с Энсоном, или нет, Сен-Пьер еще не решила. В любом случае ей полагались солидные премиальные, которые сделают ее состоятельной женщи­ной, а пакет акций в новой компании «Уайтстоун фар- масьютикалс» — просто богатой. Неплохой результат за несколько лет работы нянькой у эксцентричного и недо­верчивого гения.

По частной линии она набрала лондонский номер.

—     Договоренность достигнута, — начала диктовать Сен- Пьер на автоответчик. — Мы свозим его в Индию на встре­чу с семьей донора, потом он садится с нашими людьми за стол для окончательной передачи записей и клеточных культур. Я ему доверяю. Он всегда держал слово, а финан­совых аргументов для отказа у него нет. Деньги для него не играют решающей роли, но акций «Уайтстоун фармась- ютикалс», которые он получит, будет вполне достаточно для продолжения работы здесь еще на много лет. Это была долгая история, но она почти завершена. Моей самой боль­шой ошибкой в начале работы являлось то, что я не смогла предвидеть глубину паранойи этого человека и того, что он будет защищать свои разработки от тех, кто их финансиру­ет. Хорошо, что мне удалось справиться с сумасшествием и поддержать гениальность. Стоило оттолкнуть моего доро­гого Джозефа, и он, несомненно, оттолкнул бы нас.