Что касается рассудительности, мужества, великодушия, а также всех других частей добродетели, надо не меньше наблюдать, кто проявляет благородство, а кто — подлость.

Платон, «Государство», кн. VII

Доктор Санджай Хандури, смуглолицый красавец, вел машину по извилистым, заполненным прохожими улицам города Амритсар, и расхваливал его достопримечатель­ности сидящему рядом Энсону и расположившейся на заднем сиденье Элизабет Сен-Пьер.

—     Мы находимся в штате Пенджаб, доктор Энсон, — го­ворил он по-английски с характерным для индуса акцен­том. — Амритсар — мой родной город, он один из самых красивых в нашей стране. Это духовный центр и объект паломничества сикхов. Вы знаете что-нибудь об этой ре­лигии?

По словам Сен-Пьер, Хандури являлся одним из луч­ших в мире специалистов по пересадке легких. Сейчас, че­рез два месяца после столь успешной операции, у Энсона не было никаких причин сомневаться в этом.

—     Кое-что слышал, — сказал он. — Глубоко мистиче­ская, очень возвышенная... Один бог, никаких идолов, всеобщее равенство, пять символов... Минуту, я попробую вспомнить: не стричь волосы, всегда носить четыре пред­мета — расческу, стальной браслет, особое нижнее белье и... и, кажется, маленький кинжал. Правильно?

—     Кинжал символизирует меч, а белье — знак прина­длежности к воинам — свидетельствует о постоянной го­товности сикхов бороться за свою веру. Отлично, доктор, ваши знания впечатляют!

—     Но вы чисто выбриты, поэтому смею предположить, что вы не сикх.

—     Совершенно верно, доктор. Я, хотя и разделю многое из их философии, однако не полностью с ней согласен.

—     Санджай, — спросила Сен-Пьер, — до дома миссис Нарджот еще далеко?

—     Не очень, доктор Элизабет, но, как видите, движе­ние очень плотное. Мы сейчас находимся на Корт-роуд, а нам нужно попасть на Султан-роуд, туда ехать около трех миль. Если бы мы на самом деле ехали, то добрались бы быстро. — Хандури усмехнулся своей шутке.

Послеполуденное солнце припекало. «Тойота» хирур­га практически не двигалась, а со всех сторон ее облепили уличные попрошайки, непрерывно галдящие и стучащие руками по стеклам.

—     Я хотел бы дать что-нибудь этим людям, — сказал Энсон.

—     Вы очень добрый человек, доктор. К сожалению, по­прошаек гораздо больше, чем у вас для них денег.

—     Могу предположить.

—     И это только в этом районе города... Я очень рад, что ваше дыхание сейчас совершенно нормальное и естествен­ное. Теперь я сам убедился, что доктор Элизабет нисколько не преувеличивала в своих сообщениях ваше состояние.

—Вы проделали замечательную работу, доктор!

—Благодарю. Но должен признаться, что очень бес­покоился, когда в больнице, где вы лежали, произошла вспышка пневмонии, и мы вынуждены были срочно пере­править вас в другое место.

—Сказать по правде, я очень смутно помню первые дни после операции. Фактически, мое первое впечатление — это больница в Кейптауне.

—Вспышка была опасной, Джозеф, — объяснила Эли­забет, — особенно в тот момент, когда вас держали на пре­паратах, препятствующих отторжению.

—Я не решился переводить вас в другую больницу Ам­ритсара, — добавил Хандури. — Заболевание уже распро­странилось в городе и поразило пациентов с ослабленным иммунитетом. Кроме того, там не хватало персонала.

—Все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Энсон, вдруг поняв, что никогда раньше по-настоящему не осо­знавал смысл этой фразы Шекспира. И сейчас он не был уверен, что согласен с ней.

—Да, все хорошо, что хорошо кончается, — эхом от­кликнулся Хандури.

Машины снова тронулись, и попрошайки отстали. Энсон смотрел в окно, удивляясь тому, каким калейдо­скопом оказался Амритсар — кварталы богатых домом с вычурной архитектурой то и дело сменялись бедными лачугами. Было просто чудом, что в этом человеческом муравейнике в самый критический момент появился спасительный для него дар — человек, у которого отказал мозг, но имевший практически полностью совместимые с Энсоном ткани.

«Уайтстоун» собирает информацию буквально со всего мира, говорила ему в свое время Элизабет, когда они толь­ко обсуждали его все ухудшающееся состояние.

—Мы полны решимости защитить свои инвестиции любой ценой! — именно так тогда сказала Сен-Пьер.

Разумеется, благодаря доктору, который в данный мо­мент выполнял обязанности шофера и гида, инвестиции «Уайтстоуна» были защищены самым лучшим образом. Теперь, когда Энсон успокоит свою душу, встретившись с вдовой и детьми неизвестного ему Т. Дж. Нарджота, он выполнит свои обещания и передаст последние секреты по синтезу «Сары-9».

Хандури повернул машину и провез своих пассажиров мимо позолоченных стен Золотого храма.

—     Озеро, около которого стоит Золотой храм, называ­ется Источник нектара, — объяснил он. — Начиная с пят­надцатого века сикхи постоянно перестраивают и украша­ют здание самыми разными способами.

—     Вы, похоже, очень гордитесь сикхами, Санджай, — сказал Энсон. — Почему вы не принимаете их религию?

—     Я же индуист, — просто ответил Хандури. — Я твердо верю в кастовую систему, а сикхи ее не поддерживают.

Энсон все еще смотрел на храм, иначе он заметил бы, как Сен-Пьер поймала взгляд Хандури в зеркале заднего вида и строго и выразительно покачала головой.

Спустя четверть часа хирург остановил машину у скромного двухэтажного дома на тихой и относительно чистой улице, где машин было заметно меньше.

—     Нарджот был старшим группы ремонтников, выпол­нявших работы для электрической компании, — начал объяснять он. — Его жена, Нарендра, как это часто бывает у нас в Индии, сидела дома с детьми. Она не говорит по- английски, поэтому я буду вам переводить. Здесь, в штате Пенджаб, существует свой язык, но и я, и она говорим на хинди. Элизабет, вы пойдете с нами?

—     Да, — ответила Сен-Пьер после некоторого разду­мья. — Да, думаю, что мне тоже стоит пойти с вами. Как вы считаете, Джозеф?

—     Совершенно согласен. Доктор Хандури, пожалуйста, скажите миссис Нарджот, что мы надолго ее не задержим.

У дверей дома их приветствовала стройная привле­кательная женщина лет тридцати с небольшим. На ней было традиционное сари мягких темных тонов, но ника­ких украшений на руках или на голове. Длинные черные волосы свободно рассыпались по плечам. Она не прояв­ляла показной застенчивости, а напротив, пожала руки гостям почти по-европейски, и при разговоре не прятала глаза, а смотрела прямо и открыто. Небольшая гостиная, где все они находились, была уютно обставлена, на сте­нах висело несколько картин, а на столе стояли мелкие национальная безделушки. Там же было несколько фо­тографий худощавого смуглолицего мужчины с усами и приятной улыбкой. Нарендра позже сказала, что это и есть ее муж. Откуда-то сверху доносились шум и смех детей.

Энсон выразил женщине свое сочувствие, поблагода­рил за то, что она согласилась их принять, и спросил про мужа.

—     Мы были женаты двенадцать лет, — сообщила На­рендра. — У нас двое сыновей, девяти и шести лет. Они очень скучают без отца и неохотно говорят о том, что слу­чилось.

—     Я не буду их беспокоить, — пообещал Энсон.

—     Я вам признательна. Вы знаете, до того как произошло это кровоизлияние, у мужа было отличное здоровье. Удар оказался совершенно неожиданным и очень сильным, мне сказали, что у него порвался какой-то сосуд, который был слабым от рождения.

—     Да, врожденный артериовенозный порок, — вступила в разговор Сен-Пьер.

—     Я так и предполагал, — сказал Энсон.

—     Мы обсуждали с мужем, в общих чертах, что бы мы хотели сделать, если нечто подобное случится. Конечно, мы не ожидали, что... — Нарендра прослезилась. Хандури жестом дал понять, что все в порядке и женщине просто нужно дать время, чтобы она овладела собой и смогла про­должать. — ...что кому-то из нас придется принимать такое решение.

—     Я понимаю, — вздохнул Энсон.

—     У мужа взяли для пересадки легкое, роговицы и поч­ки, — объяснила Хандури. — Потом ему устроили пышные похороны — шраддха, — и тело кремировали.

—     Семья Нарджот — не сикхи? — поинтересовался Эн­сон, видя, что на фотографии у мужчины нет бороды и тра­диционного тюрбана.

—     Нет, — ответила Хандури. — Они, как и я, индуисты.

—     А разве индуисты не считают, что пересадка орга­нов — это глумление над телом и потому недопустима? — спросил Энсон.

За Нарендру ответил Хандури.

—     Раньше это, безусловно, было так, — сказал он, — но теперь все больше индусов понимают, что пересадка орга­нов — благо для других, и поэтому отдать часть своего тела почетно. К счастью для вас и для тех, кто получил органы Т. Дж., его семья отличалась прогрессивными взглядами.

Беседа с переводом длилась больше часа. Энсон зада­вал много вопросов о личности Т. Дж. Нарджота, его инте­ресах и образе жизни.

—     Похоже, ваш муж был незаурядным человеком, — сказал он, когда Нарендра закончила свой рассказ.

—     О да, вы правы, — ответила женщина. — Он был осо­бенным человеком, и нам всегда будет его не хватать.

В конце визита Нарендра провела гостей по дому, и Энсон заглянул в детскую к мальчикам. В холле он достал из кар­мана конверт. Нарендра, сразу догадавшаяся, что это значит, сначала протестовала, но тут вмешался Хандури, и после до­вольно долгих объяснений на хинди женщина взяла конверт, поднялась на цыпочки и быстро поцеловала Энсона в щеку.

—     Берегите себя, доктор Энсон, — сказала она. — Мой муж живет в вашем теле.

—     Мое тело будет храмом в его память, миссис Нард­жот, — ответил Энсон.

                                                                                         * * *

—     Итак, доктор Джозеф, — начал Хандури, когда они ехали обратно в аэропорт, — полагаю, что встреча с вдовой вашего благодетеля оказалась именно такой, как вы ожи­дали?

—     Вообще-то я привык поменьше ожидать и надеяться, — сказал Энсон, — но эта встреча, безусловно, на многое рас­крыла мне глаза. Я ее никогда не забуду.

Кулаки Энсона, когда их не могли видеть ни Хандури, ни Сен-Пьер, сжались так сильно, что ногти до боли вре­зались в ладони.

* * *

Была половина четвертого утра, когда Энсон вылез че­рез окно своей квартиры на улицу. Джунгли, промытые легким дождем, пахли ароматно и таинственно. Пригиба­ясь к земле и обходя места, которые просматривались ка­мерами, Энсон по большой дуге обошел густой кустарник, а потом свернул направо к подъездной дороге к больнице. Ночью там ходили охранники, но делали это редко.

Перелет из Амритсара домой с двумя пересадками занял почти целый день. Энсон призвал на помощь сво­его испытанного друга Франсиса Нгале, и тот сделал все, что от него требовалось. Потом Энсон принял душ, отдохнул, оделся в чистый темный спортивный костюм и наконец вылез в окно. Через двадцать минут он стоял на дороге, которую власти заасфальтировали в благо­дарность за работу его клиники. Для того чтобы сори­ентироваться, понадобилось несколько секунд, и доктор понял, что Нгале ждет его совсем рядом, чуть южнее по дороге.

Энсон был человеком выдающегося ума и очень любил разгадывать разные головоломки. Но та, которая зани­мала его сейчас, шла вразрез с логикой его рассуждений. Он знал, что ночное путешествие в деревню Аконолимба, которое он собирался предпринять, будет важным шагом к ее разгадке. Многие, как он полагал, включая Элизабет, считали его слишком осторожным и подозрительным. Те­перь же казалось вполне возможным, что он вовсе не яв­лялся параноиком.

Тучи делали неосвещенную дорогу почти невидимой, но вдалеке мокрый асфальт отражал слабый свет.

—     Франсис! — тихо позвал доктор, пройдя поворот.

—     Я здесь, доктор! — раздался голос охранника. — Иди­те вперед!

Черный, как ночь, Франсис стоял неподалеку на обо­чине, держа крепкими руками четырнадцатискоростной велосипед, некогда принадлежавший Энсону, но сейчас перешедший в общее пользование для сотрудников кли­ники и лаборатории, кто иногда хотел немного покататься. Для Энсона это был первый случай за последние два года, хотя результаты операции не давали поводов для беспо­койства.

—     Вы помните, как пользоваться этой штукой? — спро­сил Нгале.

—     Думаю, что не сложнее, чем ездить на велосипеде, — ответил доктор.

—     Очень смешно. Я смазал цепи, оси, проверил тормоза и переключатель скоростей. Если свалитесь, виноваты бу­дете только сами.

Энсон похлопал охранника по плечу и сел в седло. Нга­ле сделал несколько шагов рядом с набиравшим скорость велосипедом, потом остановился на обочине.

—     Я передам от тебя привет мэру, — крикнул Энсон че­рез плечо.

—     Я уже его сам передал. Платини ждет вас!

Как всегда, звуки и запахи джунглей гипнотизирова­ли, и дважды Энсон заставлял себя не отвлекаться от до­роги. Пятимильная поездка в деревню Аконолимба, рас­положенную на берегу реки Ньюонг, заняла чуть больше получаса. Дорога, проходившая через деревню, оказалась слишком грязной, поэтому последние четверть мили Эн­сон шел пешком. Многие дома были построены из шла­кобетонных блоков и гофрированного алюминия, но по­падались и тростниковые хижины, крытые пальмовыми листьями. В деревне имелись водопровод, электричество и телефон, но пользоваться всем этим могли немногие ее обитатели, а некоторые из тех, кто мог, просто не хотели этого делать.

Платини Катджаоха, мэр поселка, владел магазином и жил в самом богатом доме — оштукатуренном, двухэтаж­ном, с навесом для автомобиля, несколькими комнатами и цистерной для воды. Одну из стен украшала тарелка спут­никовой антенны. На тихий стук Энсона вышел сам хозяин. Он был босиком, в красных бермудах и застегнутой на все пуговицы цветастой рубашке, обтягивающей мощный торс. Улыбка открывала безупречно белые зубы, которые, каза­лось, фосфорецировали на фоне абсолютно черного лица.

—     Господин мэр, — прошептал Энсон по-французски, — я очень благодарен вам за помощь.

—     Вы, доктор, всегда дорогой гость в моем доме, — про­басил Катджаоха, сопровождая свои слова рукопожатием и почти медвежьим объятием. — Дверь наверх закрыта, так что вы никого не разбудите. Моя жена спит, как корова, а дети так набегались за день, что... Могу я предложить вам немного вина, чая или чего-нибудь еще?

—     Нет, только телефон.

—     Я слышал, что вас успешно прооперировали. Мы все очень рады.

—     Спасибо, мой друг. Теперь у меня новое легкое.

—     Откуда-то из Индии, мне говорили.

—     Вообще-то, как раз, чтобы это уточнить, я и пришел к вам. Франсис предупреждал вас, что я хочу позвонить за границу?

—     За все то, что вы сделали для людей моей деревни, доктор, вы можете звонить хоть на Луну, если пожелаете!

—     Спасибо. Напишите, пожалуйста, свой номер. Мой друг перезвонит сюда.

—     Одну минуту!

—     Может быть, мне придется немного подождать.

—     Конечно!

—     Вы чудесный человек, Платини Катджаоха!

—     Тогда вы, доктор, эталон чудесного человека! Я буду наверху. Если понадоблюсь, позовите.

Энсон снова поблагодарил его, уселся в потертое крес­ло у телефона и вытащил из кармана сложенный лист бу­маги. Между Камеруном и Нью-Дели было пять часов раз­ницы во времени, поэтому доктор немного сомневался, где может находиться Бипин Гупта — дома или уже в офисе. Но, хорошо зная шеф-редактора авторитетной «Индиан экспресс», Энсон сначала набрал служебный номер и не удивился, когда Гупта снял трубку после первого звонка.

—Привет из Камеруна, дружище, — сказал Энсон на почти беглом хинди.

—Джозеф? Какая приятная неожиданность! Ты дол­жен звонить чаще, а то твой южноафриканский акцент становится слишком заметным!

Вместе с Гуптой Энсон два года жил в одной комнате в общежитии Кейптаунского колледжа. Хотя Бипин очень хорошо говорил по-английски, Джозеф настоял, чтобы между собой они говорили только на хинди. У него, не­сомненно, имелись способности к языкам, и скоро родной язык Гупты был добавлен к английскому, африкаанс, гол­ландскому, французскому, испанскому и немецкому.

Во время поездки в Амритсар Энсон с удивлением по­нял, что никогда не упоминал о своем знании хинди в раз­говорах с Элизабет. Сначала Джозеф был немного смущен, когда сидел рядом с Санджаем Хандури и слушал, как тот переводит с языка, который и так прекрасно понимал, но думал, что этот маленький обман не зайдет слишком дале­ко. Однако все резко изменилось после того как Нарендра Нарджот, или кто она там была на самом деле, спросила: «Ну как, вам понравилось наше представление?», на что Хандури быстро и резко ответил: «Пожалуйста, без ком­ментариев».

—Бипин, — начал Энсон после обмена вежливыми приветствиями, — мне нужно, чтобы ты проверил для меня две вещи. Если это возможно, я буду ждать твоего ответного звонка. Первое — узнай про человека по имени Т. Дж. Нарджот, который проживал на Султан-роуд в Ам­ритсаре. Возраст — примерно сорок лет. Предположитель­но, он скончался в центральной больнице города в течение недели после восемнадцатого июля.

—     А второе?

—     Почти в это же время в стационаре якобы произошла вспышка внутрибольничной пневмонии. Мне надо знать, так ли все было на самом деле.

Журналист попросил продиктовать название бакте­рии — возбудителя пневмонии по буквам, а потом сказал:

—     Ты знаешь, гораздо труднее определить, что человека не существует или что событие не произошло, чем наобо­рот.

—     Но я верю, что мой друг Бипин Гупта может все.

—     Дай мне твой номер и час времени, — ответил ин­диец.