Стражи у нас должны быть благочестивыми и божественными, насколько это под силу че­ловеку.

Платон, "Государство", кн. II

— Доктор Энсон, пожалуйста, поторопитесь! Ренни... По-моему он умирает. Он еще в сознании, но давление резко упало.

Энсон поспешил за молоденькой медсестрой в палату номер 10 — полуизолированную комнату в дальнем кон­це больницы. Ренни Оно, резчик по дереву, которому едва перевалило за сорок, умирал. Почти десять лет он боролся со СПИДом, но болезнь в итоге взяла верх. Ничего сде­лать было уж невозможно — по крайней мере, с точки зре­ния медицины.

Энсон пододвинул стул к кровати и сел, взяв исхудав­шую руку умирающего в свои ладони.

—        Ренни, ты меня слышишь?

Оно чуть заметно кивнул, поскольку говорить уже не мог.

—    Ренни, ты добрый и хороший человек. В твоей новой, другой, жизни все будет хорошо. Ты мужественно боролся со своей болезнью. На это не каждый способен. Тебе сей­час страшно?

Больной покачал головой.

—        Хочешь, я почитаю тебе, Ренни?

Энсон раскрыл свой потертый блокнот, из которого торчали какие-то разрозненные листки. Там были рисун­ки, эссе, повседневные записи, стихи... Почти каждый день Энсон добавлял в блокнот что-то новое. То, что он соби­рался читать, не имело заглавия, только слова, аккуратно отпечатанные на машинке. Сам листок казался чуть белее остальных:

Мир может быть полным обмана, лжи,

несправедливости,

боли.

Но есть еще, друг мой, пустота, что ждет тебя, — Огромная, сверкающая пустота,

Мягкая, напоенная ароматом мира,

Ароматом безмятежности.

Ты уже почти там, друг мой.

Величественная пустота — вечная гавань твоей души. Возьми мою руку, друг.

Возьми мою руку и сделай шаг, только один шаг.

И ты будешь там.

Энсон почувствовал, как рука Ренни Оно ослабла. Едва заметное колыхание простыни на его груди прекратилось... На несколько минут все застыли — и сестра, и врач и па­циент. Энсон встал, нагнулся и тихо поцеловал Оно в лоб. После этого он молча вышел из палаты.

Было самое любимое время суток доктора Энсона — наступал рассвет. С того момента в Амритсаре, когда он узнал об обмане хирурга Хандури и женщины, называв­шей себя Нарендрой Нарджот, в котором участвовала Элизабет Сен-Пьер, доктор пребывал в печали и расте­рянности. Он практически не спал, полностью посвящая себя работе, ухаживая за пациентами больницы и клини­ки. Все это время он думал над тем, чем ответить на этот обман. Сейчас, после нескольких разговоров с медсест­рой Клодин, которую Элизабет вынудила уйти, Энсон был готов.

Когда он пришел в лабораторию, у дверей его поджидал верный Франсис Нгале.

—Доктор Джо, в лаборатории все готово, — сказал здо­ровяк. — Доктор Сен-Пьер недавно прибыла в больницу.

—Хорошо.

—Ренни скончался?

-Да.

—Мирно?

—Очень мирно, Франсис.

—Ну что же... Он был славным парнем.

—Нам пора заняться делом. Ты подготовил мне пульт дистанционного управления?

Нгале протянул доктору маленькую прямоугольную коробочку.

—Я все проверил, — сказал он. — Но, надеюсь, вам не придется ее использовать.

—Если понадобится, я это сделаю. Стул на месте?

-Да.

—Ты хороший друг, Франсис. И всегда был им.

Мужчины коротко обнялись, а затем доктор отправил

Нгале обратно в больницу. Через минуту он вернулся, со­провождая Элизабет. На ее лице застыло выражение недо­умения и тревоги. Энсон кивнул Сен-Пьер, показывая на стул, а сам встал рядом.

—Я так понимаю, — начала Элизабет по-английски, — что у вас имеются веские причины, иначе вы не вызвали бы меня сюда в четыре часа утра.

—Да, — ответил Энсон, — имеются. Как вы помните, перед тем как вы организовали нашу поездку в Индию для встречи с вдовой моего благодетеля, я пообещал вам, что раскрою последние секреты моих исследований по «Са­ре-9» специалистам из «Уайтстоуна».

—Совершенно верно.

Недоумение на лице Элизабет стало еще заметнее. За­чем он говорит то, о чем она и так хорошо помнит?

—Единственное, чего вы не знаете, — как иденти­фицировать один из десяти штаммов дрожжей в емко­стях, которые мы используем, а также одного этапа в процессе стимуляции дрожжей для выработки лекар­ства.

—Да. И что?

—Я решил изменить нашу сделку.

—Но...

—Вы обманули меня, Элизабет. Вы построили нашу дружбу, и вы же злоупотребили ею.

Энсон был исключительно спокойным человеком, но если его сильно задеть, мог проявить характер. Сейчас он заставил себя сдержаться, помня о пульте дистанционного управления в кармане.

—Я не понимаю, о чем вы говорите, — пожала плечами Сен-Пьер.

Энсон быстро произнес несколько фраз на хинди.

—Полагаю, вы узнаете язык, хотя он один из тех, на ко­торых вы не говорите. Я достаточно свободно владею им, по-крайней мере для того, чтобы разгадать амритсарскую шараду.

— Я не понимаю! — снова сказала Элизабет.

— Все вы понимаете! После нашего возвращения, все еще надеясь нато, что ошибся и неправильно понял ваши действия, я позвонил в Нью-Йорк своему другу-журналисту. Нет никаких подтверждений того, что некий Т. Дж. Нарджот вообще существовал, и того, что в больницах Амритсара была вспышка эпидемии пнев­монии.

— Подождите! — возмутилась Сен-Пьер, явно начинав­шая паниковать.

— Больше того, — продолжал Энсон, — ранее меня вво­дили в заблуждение относительно моих странных присту­пов. Я позвонил сестре Клодин, которая находилась на дежурстве в тот день, который чуть не стал для меня пос­ледним. Сначала она пыталась защитить вас, вернее свое будущее, которому вы угрожали. Но в конце концов ее честность взяла верх. И что вы думаете я узнал? Я узнал, что моя дорогая Элизабет чуть не убила меня ради своих собственных интересов.

— Все это было сделано для вашего блага, Джозеф. Вам была необходима пересадка!

— Вы хотите сказать, что вам было необходимо сделать мне пересадку? Моя работа продвигалась недостаточно быстро для вас? Или вы боялись, что я умру раньше, чем ваши специалисты выяснят все мои секреты?

— Нет, Джозеф, это нечестно! Ведь «Уайтстоун» по­строил эту больницу, мы создали эти лаборатории!

Энсон вынул из кармана пульт дистанционного управ­ления.

— Вы знаете моего друга Франсиса, правда? — спросил он, показывая на Нгале.

— Конечно!

— Так вот, Франсис — эксперт в подрывном деле. По моей просьбе он установил во всем крыле, где располага­ется лаборатория, взрывчатку. Элизабет, у вас есть ровно пятнадцать минут, чтобы я поверил, что вы говорите прав­ду. Иначе все взлетит на воздух.

—Подождите. Нет! Вы не можете это сделать!

—Пятнадцать минут, и все превратится в пепел, вклю­чая драгоценные чаны с дрожжами и мои дневники, кото­рые лежат вон в том углу.

—Джозеф, вы не понимаете! Я не вправе рассказывать вам что-либо, я... я должна позвонить. Я должна получить разре­шение поделиться с вами информацией. Если я этого не сде­лаю, моя жизнь будет в опасности. Я... мне нужно время.

Энсон демонстративно посмотрел на часы.

—Четырнадцать минут.

Сен-Пьер огляделась, словно ища защиты.

—Мне нужно позвонить!

—Если только это не займет больше четырнадцати минут.

Сен-Пьер вскочила.

—Мне пойти с ней? — спросил Нгале.

—У нее единственный выход — сказать правду. Люди, на которых она работает, умны, очень умны. Они все пой­мут.

Через несколько минут Элизабет вернулась.

—Хорошо, — начала она, с трудом переводя дыхание, — хорошо! Мне разрешили раскрыть вам некоторые факты, не называя имен. Это вас устроит?

—Элизабет, я не собираюсь давать вам никаких обеща­ний.

—Хорошо, садитесь и слушайте.

Энсон кивнул Нгале. Тот принес стул, еще раз внима­тельно посмотрел на обоих и вышел из комнаты.

—Продолжайте, — потребовал Энсон, — только помни­те: если я почувствую, что вы снова лжете, второго шанса у вас не будет.

Он поднял руку с пультом, как бы в подтверждение своих слов.

Сен-Пьер выпрямилась на стуле и посмотрела Энсону прямо в глаза.

—Несколько лет назад, — начала она, — примерно пят­надцать, небольшая группа специалистов-трансплантологов и хирургов, встречаясь на международных конферен­циях по трансплантологии, начала обсуждать насущные вопросы по своей специализации и делиться мнениями о несовершенстве системы получения и пересадки органов.

—Продолжайте.

—По всему миру мы сталкивались с законодатель­ными ограничениями, которые не позволяли нам при­нимать решения. Поэтому хирурги начали дезинфор­мировать пациентов относительно серьезности их положения, чтобы вынудить внести свои имена в некий список. Кроме того, невежество, существовавшее в об­щественном сознании по этому вопросу, и позиция офи­циальных властей и церкви не позволяли обеспечить нуждающихся необходимом количеством донорских органов. Но самое главное и самое печальное, что люди, чей образ жизни привел их к необходимости пересадки органа, после операции снова возвращались к старым привычкам и в буквальном смысле слова уничтожали драгоценный орган, который мог бы спасти жизнь дру­гому, более ответственному и более достойному паци­енту.

—Вы являлись членом этой группы?

—Не с самого начала. Меня пригласили присоединить­ся к Хранителям около одиннадцати лет назад

—Хранителям?

—Как вы можете себе представить, сначала все дискус­сии в группе трансплантологов были глубоко философ­скими. В этой группе состояли выдающиеся врачи, перед которыми стояли огромные этические проблемы.

—И еще они были, как я слышал, величайшими эго­истами.

—Эти мужчины и женщины, особенно хирурги, несли такую ответственность, которую невозможно ни оценить, ни представить!

—Хранители?

— Постепенно в поисках объединяющей философской доктрины группа начала все больше и больше сосредото­чиваться на трудах Платона, особенно на его трактате «Го­сударство». Его философия и логика понятны и доступны любому. Так, со временем был выработан фундамент на­шего закрытого тайного общества.

— Доктор Хандури тоже Хранитель?

— Я сказала — никаких имен!

— Черт бы вас побрал! Да или нет? — крикнул Энсон.

— Конечно. Конечно, он из Хранителей. Почему вы спросили?

— Потому, что он говорил о своих разногласиях с сик­хами, касающихся отрицания ими кастовой системы. Пла­тон, насколько я помню, делил общество на три касты.

— Он не использовал такое слово, но, в принципе, да. Низшее сословие из трех — ремесленники. Это рабочие, фермеры и им подобные. Следующими идут помощни­ки: военнослужащие, менеджеры, руководители среднего уровня. Вершина же этой пирамиды...

— Хранители, — закончил фразу Энсон. — Элита.

Сен-Пьер вскинула голову.

— Интеллектуальная, физическая, творческая, науч­ная, политическая... Подумайте, что было бы, если бы Эйнштейн, или Нельсон Мандела, или Раймонд Дамидян, который изобрел магнитно-резонансный томограф, или... или мать Тереза нуждались в органе, который спас бы им жизнь, числясь в каком-нибудь бюрократическом списке с красной полоской или... или если бы такого органа вообще не оказалось? Подумайте о себе, Джозеф, и о том, что вы можете дать человечеству только по той причине, что мы обеспечили вам подходящее легкое, и не просто подходя­щее, а исключительно подходящее! Задача Хранителей в государстве, в нашем случае — специалистов-трансплантологов — обеспечить других Хранителей, где бы они ни жили, необходимым органом.

Убежденность, с которой говорила Элизабет, завора­живала. Энсон едва мог дышать. Слово «обеспечили» ре­зануло его, как ножом. Впервые он задумался над возмож­ностью того, что источником его новой жизни мог стать кто-то, не признанный умершим в законном порядке.

— Где? — хрипло спросил Джозеф.

— Прошу прощения?

— Где? Где вы берете эти органы?

— Как где? У ремесленников и помощников, естествен­но, — ответила Сен-Пьер. — Конечно же, не у других Хра­нителей. Иначе это бы не имело смысла и противоречило нашим принципам.

Энсон смотрел на женщину, которую он знал, точнее думал, что знает, восемь лет. И самым ужасным было не то, что Элизабет говорила, а то, что она говорила это с полной уверенностью в своей правоте.

— Сколько всего Хранителей? — спросил он.

— Не очень много, — ответила Элизабет. — Человек двадцать пять, может быть, тридцать. Мы подходим к от­бору очень тщательно и, как вы, наверное, догадываетесь, весьма осторожно. Только лучшие из лучших.

— Разумеется, — пробормотал Энсон. — Только лучшие из лучших. — Он поднял и покрутил в руке пульт. — Эли­забет, предупреждаю, что если вы попробуете встать с это­го стула, не ответив на все мои вопросы, я нажму на эту кнопку, и вы погибнете вместе с лабораторией.

— Но вы тоже погибнете!

— У меня другие приоритеты. Теперь расскажите мне о том, как удается обеспечить абсолютно совместимый ор­ган.

Сен-Пьер беспокойно заерзала на стуле и снова огляде­лась, словно ожидая рыцаря-спасителя.

— Ну, понимаете, — начала она, уже хуже владея со­бой, — если Хранителю нужно пересадить орган, он дол­жен быть абсолютно или почти абсолютно совместимым. В противном случае потребуется применение больших доз токсичных препаратов, препятствующих отторжению. Взгляните на себя, Джозеф! Вы принимаете минимум ле­карств. После операции вы вернулись к своей важной и очень нужной работе в самые короткие сроки.

—Я догадываюсь, что многие Хранители, получающие органы, могут заплатить за них.

—Да, и они платят. Эти деньги идут на развитие обще­ства.

—Через фонд «Уайтстоун».

—Да, «Уайтстоун» — это мы. Мы занимаемся благо­творительностью по всему миру. Мы помогаем артистам, врачам, политикам, ученым вроде вас. Нам принадлежат лаборатории «Уайтстоун», компания «Уайтстоун фармасьютикалс», а скоро, если вы человек слова, будет при­надлежать и «Сара-9».

—Не вам судить, человек я слова или нет! Вся эта по­ездка в Индию была одним большим обманом!

—Все потому, что вы были одержимы идеей познако­миться с семьей донора. Поэтому совет хранителей решил, что в данный момент, по крайней мере, это непрактично и нежелательно.

—Мне операцию делали не в Индии?

—Я старалась ответить на все ваши вопросы, Джозеф. Давайте больше не будем об этом.

—Где была сделана операция? — Энсон снова сжал в руке пульт. — Не лгать!

—В Бразилии. На одном из объектов «Уайтстоуна». Вас накачали снотворным, а потом, как только это стало безопасным, перевезли в хирургическую клинику Храни­телей в Кейптауне.

Энсон сделал глубокий вдох.

—Ладно, Элизабет. Теперь скажите мне, кто он?

—Простите?

—Донор. Кто он и откуда?

И снова Сен-Пьер тщетно озиралась в ожидании чудес­ного спасителя. Ее губы решительно сжались.

—         На самом деле, — проговорила она наконец, — это была женщина. Женщина из Соединенных Штатов, из Бостона.

— Ее имя?

— Я же сказала, никаких...

— Черт возьми, Элизабет! — крикнул Энсон. -Назо­вите ее имя или приготовьтесь умереть — здесь и сейчас! Я не шучу, и вы это знаете!

— Ее имя Рейес. Натали Рейес.

— Хорошо. А сейчас вы мне расскажете все, что знаете об этой Натали Рейес, и почему выбрали именно ее, чтобы пересадить мне легкое.