1. Группа элементов, где партнерша при движении (в основном это повороты) буквально висит в воздухе, сохраняя равновесие лишь с помощью партнера.

2. Девушка, которая находится «в подвешенном состоянии», а точнее, которую кто-то подвел — например, ее партнер по танго.

3. Тот, кто плохо соображает и постоянно обо всем забывает. Часто употребляется в мужском роде: colgado.

16 января 2001 года

Прошло еще две недели, в течение которых я питалась собачьими консервами (по крайней мере чувствовала себя так, будто ела только их), как вдруг Ариэль, мой приятель композитор, пришел мне на помощь.

— Сними наконец видео! Сколько раз предлагать тебе? — крикнул он. (Он всегда кричит, даже когда не злится.) — Тебе нужно портфолио! Показывай его везде! Пусть парни встают к тебе в очередь! За тандем! И забудь наконец о прекрасном принце! Он не придет! Никто не собирается увиваться за тобой! Разве ты еще ничему не научилась?! Все в твоих руках! Ты должна приложить усилия, чтобы осуществить свою мечту! Мне обязательно напоминать тебе, какие ленивые это мерзавцы — танцоры танго?! (Нет, я и сама знаю.) Ну так принеси же им работу на серебряном блюдечке! Тебе нужно всего лишь заплатить! Забудь о романтике! Относись к танго профессионально. Ради Бога! Перестань хныкать! Принимайся скорей за работу!

Именно такой пинок уже давно был мне необходим. И правда, давно пора уже вылезать из кровати: пролежни начинают доставлять мне немало беспокойства.

Первым делом я составила краткий список требований для будущих партнеров. Чтобы стать моей идеальной парой, кандидат должен быть (1) великолепным танцором, (2) не слишком молодым и не слишком старым, (3) как можно более привлекательным, (4) находиться не в тюрьме, (5) все еще быть в нормальных отношениях со мной, хотя бы разговаривать.

Из-за последнего пункта мой список, изначально длинный, теперь заметно сократился и особого выбора у меня не было.

Ha бумаге теперь значилось три имени: Клаудио, он шел самым первым в списке (хотя это спорный случай — ведь неизвестно, что там у нас с пятым пунктом), Хулио («слепой как летучая мышь») Варгас в качестве второго варианта и Пабло, мужчина из пампасов, вариант на самый крайний случай, к которому я прибегну, если только совсем отчаюсь. (И только в том случае, если он согласится сбрить усики.)

Пришло время сделать несколько телефонных звонков.

Телефон теперь превратился для меня в настоящего монстра. Каково же приходится специалистам по маркетингу? Полагаю, у них просто нет выбора, поскольку обзвон с целью навязать абсолютно ненужное барахло несчастному собеседнику является частью их рабочих обязанностей. Но постойте, должно быть, произошла какая-то ошибка: я подписалась только на то, чтобы танцевать танго. В контракте не было никакого упоминания о звонках! Может быть, пункт напечатали совсем мелким шрифтом? Черт! И я его не заметила… При одной только мысли, что придется снять трубку и вести беседу, я почувствовала, как комок несвежего медвежьего жира застревает у меня в горле. С мыслью, что придется предлагать парню деньги за «потанцевать со мной», не так-то просто смириться. Да, деньги, похоже, убивают всю романтику. Несмотря на запал Ариэля, так быть не должно! Я была уверена, что мне вскружит голову Рыцарь Танго на Белом Коне, готовый платить за удовольствие потанцевать. Или же, в крайнем случае, который не станет слишком сильно возражать против бесплатного танца со мной. Проглотив застрявший в горле комок, я набрала номер Клаудио.

Раздались гудки, и он поднял трубку. О черт!

— Tanto tiempo! Как давно тебя не слышала, — вскричала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно бодрее. Но он все-таки сумел почувствовать в нем панику. Мы не разговаривали с момента того несостоявшегося свидания, когда я, принимая душ, не услышала его звонка в дверь. Надеюсь, если он не простил меня, то хотя бы забыл о происшествии. Я ломала голову, пытаясь понять, нравлюсь ли ему по-прежнему или же он презрел меня, в то же самое время болтая то об одном, то о другом, то о третьем. По его реакции невозможно было понять ничего. Наконец пришло время сделать решительный шаг. Дрожащим голосом я поинтересовалась, не занят ли он и не может ли принять участие в одном проекте. Я решила снять видео (я нервно закашлялась), и ему всего лишь нужно будет танцевать со мной (я закашлялась еще громче), за это он получит пятьсот долларов. Теперь, когда мучительный момент был наконец позади, произнести все остальное мне уже ничего не стоило. Я уже хотела забраться в самые дебри подсчетов: подготовка займет приблизительно тридцать часов… Затем… Но прежде чем мне удалось закончить фразу, Клаудио перебил меня:

— Послушай, любовь моя… Прости. Мы ужасно загружены. Нам с Марией придется на месяц уехать в Японию, и у нас просто жуть какой плотный график репетиций. А все эти занятия и… Так когда ты пригласишь меня на чашечку мате?

Понятно. Отказ. Ну и мерзавец!

«Вот видишь, все оказалось вовсе не так ужасно!» — попыталась я себя успокоить. И решив, что лучше уж сразу покончить с мучительным занятием (видимо, я ото всех услышу отказ, так что можно бодро и смело продолжить обзвон уже без страха от неизвестности), я снова взялась за трубку. К тому же я прекрасно понимала: стану сидеть сложа руки — мне непременно попадется упаковка таблеток, и я выпью все ее содержимое. Я набрала номер два из списка потенциальных клиентов, номер Хулио Варгаса. Имя, которое никто не ожидал снова от меня услышать. Могу лишь благодарить Бога, что держала свой длинный язык за зубами в ту ночь, когда мы ходили в «Алмагро» с Хосе. Потому что Хулио, хоть и был по-прежнему слеп, как две летучие мыши, превратился в известную и выдающуюся личность. Благодаря внешности ему в рекордные сроки удалось совершить просто поразительный скачок. Это был явный прогресс. Видимо (и это одинаково справедливо для мальчиков и для девочек), более привлекательные особи привлекают к себе более, нежели не столь привлекательные, и, таким образом, достигают больших успехов во всем, в том числе и в танцах (см. Дарвина и его теорию эволюции). Хулио оказался настолько хорош и достиг таких высот, что теперь не я, а он игнорирует меня на милонге (его прогресс, таким образом, не есть мой прогресс.) Итак, я набрала его номер. На то, чтобы вжиться в роль, мне хватило пары секунд. Он снял трубку. Уже почти машинально я скороговоркой протараторила ту же речь, готовясь услышать «Извини, я занят», как можно скорее нажать на «отбой» и покончить со всем этим безобразием.

— Да! Конечно, могу. Когда тебе удобно встретиться и обговорить детали? — спросил он.

Я едва удержалась на стуле, чтобы не упасть.

25 января 2001 года

Для репетиций мы с Хулио каждый день встречались в «Глориэте». Приносили мой проигрыватель, ставили его посредине эстрады для оркестра и включали «Desde el Alma» Пульезе. Снова Пульезе… На окружающих он оказывал магическое воздействие: бродячие собаки, бездомные бродяги, поклонники тай-чи и скейтбордисты тут же убегали как можно дальше, оставляя огромное пустое пространство целиком в нашем распоряжении…

В последние дни в Буэнос-Айресе стало невероятно грязно и липко. Это напомнило о той жаре, какая стояла в мой первый приезд сюда. Стоит вспомнить о тех днях, и я ощущаю легкую боль в груди, слева. Такое чувство, будто испытываешь ностальгию по первому любовному увлечению, прожив в браке лет двадцать. Слишком больно воскрешать в памяти прежние мечты и надежды, платя мужчине деньги за танец со мной…

Однако забавно. Хотя плачу я, Хулио ведет себя так, будто командует здесь он. И по какой-то причине я позволяю ему это делать. Он заработал себе репутацию человека «сложного», что, конечно же, эвфемизм. В своих капризах он даст фору любой примадонне — выходит из себя по малейшему поводу. И даже без повода. Мне приходится проглатывать любые упреки — поскольку, само собой разумеется, виновата всегда я — с таким же отвращением, с каким другие проглатывают отвратительное на вкус лекарство, которое, как утверждает доктор, поможет им выздороветь. Я убеждаю себя не принимать его выходки близко к сердцу, поскольку в глубине души понимаю: когда он теряет самообладание, в действительности злится на самого себя. Несмотря на эмоциональное напряжение из-за работы с таким тираном, мне в миллион раз приятнее тренироваться с ним, нежели с одним из тех ленивых дураков, с которыми мне до сих пор приходилось иметь дело. Но хотя я и продолжаю твердить себе, что не стоит относить эти маленькие «происшествия» на свой счет, у меня получается не всегда.

«Ради Бога, следи за бедрами!» — как-то набросился он на меня после того, как сам же лягнул меня в лодыжку, не удосужившись заметить, где моя нога.

«Ты совсем не стараешься!» — орал он в другой раз, хотя я делала все возможное.

«Кто тут хозяин, ты или я?!»

Это уж слишком! Ответ очевиден. Однако сейчас не время прояснять ситуацию.

«Думаю, мы оба», — сказала я, чтобы развеселить его.

Ну зачем же я мирюсь с этим? Зачем нужно подвергать себя подобной пытке? Потому что когда все хорошо, все действительно очень, очень, очень, очень хорошо. И это я еще пожалела слов «очень», чтобы сэкономить чернила. Обычно мужчины довольно быстро устают. Известно, что они просто не обладают должной выносливостью. Но Хулио совсем другой. На репетициях я часто чувствую себя смертельно уставшей (чтобы не сказать чрезвычайно вспотевшей). Моя жажда теперь утолена, и наконец-то я больше не насвистываю по дороге домой песенку «Роллинг стоунз» «Не могу получить удовлетворения». И именно потому я мирюсь с выходками капризной примадонны и не обращаю внимания на его ужасный, ужасный, ужасный темперамент. Слов «ужасный» я тоже пожалела.

Итак, когда он сегодня объявил мне, что недавно бросил партнершу, мое сердце начало колотиться с бешеной силой. Я уже стала опасаться, как бы у меня не случился сердечный приступ.

— Что случилось? — спросила я с фальшивым беспокойством в голосе.

— Есть вещи, которые я, например, с тобой делать могу, а с ней нет…

Если судьба приготовила для меня мгновения триумфа, это один из них. Я задержала дыхание. В любой момент он может сделать мне важное предложение!

— …и именно поэтому я решил танцевать с Вероникой.

Мое сердце остановилось.

— Вполне разумно, Хулио. Очень даже разумно! — Я не могла подобрать других слов. А что еще можно было сказать? Она же его девушка, в конце концов.

30 января 2001 года

Как же, черт возьми, замечательно, что я плачу ему. Потому что, если бы Хулио так сильно не нуждался в маленьких зеленых бумажках, с ним стало бы абсолютно невыносимо работать. Это единственная причина, по которой я имею хоть какую-то власть над нашими отношениями. Пожалуй, стоит начать платить всем партнерам! Однако атмосфера стала крайне напряженной, когда он впал в немилость к Веронике, его девушке и просто идеальной модели (в смысле в мире моды, а не в отношениях), из-за какого-то проступка. Похоже, он что-то там натворил. Хулио не желал рассказывать мне о причинах ссоры, однако, полагаю, повод должен был быть достаточно веским, судя по тому, что она даже не стала перезванивать ему.

В день первый он еще расхаживал с важным видом и ухмылялся. Во второй все еще воображал, но уже не улыбался. А на третий день просто места себе не находил. И в результате я оказалась в страшной опасности, рискуя получить увечья и стать развалиной, ведь давайте признаем: он всегда отыгрывается на мне. Если они в ближайшем будущем так и не сумеют наладить отношения, я могу распрощаться с видео. У нас впереди осталась всего одна неделя, а мы лишь наполовину разучили хореографию «Павадиты», самого сложного танца из трех. Нам предстояло еще отрепетировать поддержки, однако просто невозможно исполнять их с человеком, который не может поднять вас, потому что сам упал духом. Вчера он уронил меня не меньше трех раз, в чем обвинил меня. К счастью, я не подвернула лодыжку и не сломала ногу. Так, достаточно с меня. Пришло время что-то предпринять.

— Che, Веро. Я звоню насчет Хулио, — сказала я, набрав номер Вероники.

— А что с ним? — спросила она. Ну почему ей обязательно разговаривать со мной так грубо?

— Он так переживает, ну ты же понимаешь!

— Он переживает! — фыркнула она, предлагая мне таким образом обсудить происшедшее между ними, но я решила проигнорировать завуалированное предложение.

Если честно, есть лишь одна вещь, которую я ненавижу больше, нежели выяснять отношения самой: это когда отношения выясняют другие (а ведь когда-то у меня был бойфренд, с которым можно было поспорить, но с тех пор уже много воды утекло, и я даже не помню того времени, что, впрочем, совсем другая история.) Чужие споры меня ужасно удручают. В любом случае в данный момент у меня абсолютно нет времени выслушивать ее версию событий — ведь предстоит еще закончить работу над видео.

— Веро, я знаю, каким… сложным порой бывает Хулио. Поверь мне. Но я уверена, он действительно ужасно сожалеет. Почему бы не дать ему возможность извиниться перед тобой? Могу заверить, он сделает все возможное, чтобы только заполучить тебя обратно, — сказала я, не имея (а) ни малейшего представления, правду ли говорю и (б) что именно он натворил. Но это несущественно. Для меня самое главное, чтобы он перестал разваливаться подо мной каждый раз, когда пытается приподнять меня. Да, я постоянно списываю все на лишний вес, однако сто пять фунтов вовсе не так уж много, верно?

— Пусть он хорошенько подумает, — сказала она, явно приняв твердое решение.

«Да, вот женщина, которая знает, как обращаться с мужчинами, — подумала я. — Нужно попросить ее дать мне несколько частных уроков».

— В теории полностью с тобой согласна. Но на практике уже на следующей неделе мне нужно доснять видео, — возразила я.

— А чего ты хочешь от меня?

О Боже, какая же она несговорчивая!

— Пожалуйста, постарайся найти в себе силы и простить его. Уверена, он уже заплатил сполна и усвоил урок. Я тебя умоляю! — Если бы мы находились в одной комнате, я бы, ничуть не колеблясь, в тот же миг опустилась на колени и поцеловала ее ступни.

— Он очень сожалеет? — спросила она, пытаясь выудить информацию. Такая реакция вселила в меня надежду.

— Очень, очень сожалеет… — Я придала голосу скорбь. И буквально услышала, как она усмехается.

— Ну ладно, позвоню мерзавцу, — вздохнула она.

— О, спасибо тебе, спасибо, Веро! — вскричала я, стараясь не делать выводов из того нежного обращения, которое она только что употребила в отношении своего бойфренда. Я почувствовала лишь облегчение, что (а) видео спасено и (б) я больше не живу в ежедневном аду, именуемом отношениями.

День четвертый. Счастлива сообщить, что чванство и развязность исчезли, а улыбка вернулась. Самая широкая в мире улыбка. Уф-ф-ф.

12 февраля 2001 года

Я только что из монтажной. Видеозапись готова, и получилось она именно такой, как я мечтала. Хотя нет, неверно. Даже лучше! Никогда не думала, что реальность может соответствовать ожиданиям или даже превзойти их. Теперь я без конца проигрываю запись на магнитофоне и не могу отвести взгляд от экрана. С легким недоверием я наблюдаю, как какая-то женщина танцует с привлекательным молодым мужчиной. Может быть, во время записи использовали какое-то стекло с оптическим эффектом, даже не поставив меня в известность? Стекло, которое делает меня такой стройной? Не могу поверить, что женщина на пленке — действительно я! Интересно, чему я обязана столь магическому превращению из гадкого утенка в лебедя? Неужели многие часы каждодневной пытки, иначе называемые разминкой, принесли наконец свои плоды? Да, похоже на то! Я выгляжу более высокой, нежели на самом деле. Вообще-то это напоминает мне те забавные зеркала, которые обычно вешают в парках аттракционов. Они могут сделать с вашей внешностью что угодно. Я словно оказалась перед одним из них.

Я проанализировала свой внешний вид на экране, рассматривая себя в самых разных ракурсах, чтобы оценить, действительно ли замеченная мной внешняя перемена реальна или же все дело в макияже и освещении. Может быть, кто-то просто очень хорошо потрудился? А что, если я всегда выглядела именно так, но просто не осознавала этого? Возможно, в действительности я никогда не была таким уж гадким утенком? Сложно сказать наверняка.

Но еще больше внешнего облика мне понравилась аура уверенности, которую излучала эта женщина (не возникало никаких сомнений, что это именно женщина, а не девчонка). На сцене в ней появлялось какое-то обаяние, или «angel», как говорят в Испании.

— Чудесно смотришься, — сказал Хулио, увидев последний номер. И это был самый большой комплимент, который я получила от него за все время нашей совместной работы.

— Ты тоже, Хулио, — ответила я.

Какое горькое разочарование. Видеокассета подтвердила то, что я и без того знала. Мы вместе смотримся чудесно. Мы отлично сочетаемся! Но если он не видит этого, я ничего поделать не могу. Только лишь нацепить на себя улыбку и протянуть ему копию записи, надеясь, что, возможно, когда-нибудь он прозреет.

Ладно. У меня есть видео. И что дальше?

14 февраля 2001 года

Не имеет значения, прекрасный лебедь вы или гадкий утенок. Если вас никто не любит, это абсолютно не важно.

Уже который год подряд (год Икс) меня карают полным отсутствием писем — и обычных, и электронных. Что касается шоколада, роз и коробочек в виде сердца, лучше вообще не касаться этой темы. Лучше по-прежнему буду называть этот год годом Икс, ведь если я попытаюсь вспомнить, когда именно в последний раз получала валентинку от кого-нибудь еще, кроме бабушки, то могу натворить каких-нибудь глупостей или, наоборот, совершить весьма разумный поступок — в зависимости от того, как посмотреть. Уверена, что девять из десяти ученых согласятся, что самоубийство является верным решением при сложившихся обстоятельствах, поскольку я лишь ускорю свое продвижение по тому пути эволюции, в котором уже и так направляюсь: вымирание. Шансы, что я когда-либо заведу потомство, необычайно малы из-за той анорексии, которой подвергнут мой почтовый ящик. В терминах Дарвина я вымирающий вид, исчезающая порода, слабое звено в цепи эволюции. Уверена, если бы я жила в животном мире, мной бы не колеблясь пожертвовали ради благосостояния остальных членов стаи. Не сомневаюсь, другие лебеди заклевали бы меня до смерти, потому что я всего лишь обуза, на которую приходится тратить ценную пищу и кислород. Если только какой-нибудь охотник не принял бы меня за гадкого утенка и не подстрелил прежде.

19 февраля 2001 года

Даже если я ужасно устала и расстроена в конце нескончаемой недели, «Глориэта», как правило, творит со мной чудеса. Хотя бывали какие-то странные исключения из правил, когда из-за важного футбольного матча или какого-то диковинного расположения звезд никто из стоящих партнеров так и не появляется на танцполе. Но, как я уже говорила, подобное скорее является исключением. Обычно, если я прилагаю усилия и все-таки добираюсь до места, мои старания вознаграждаются. Словно по взмаху волшебной палочки те туфли, которые я приберегаю для «Глориэты» (их уже сложно назвать туфлями — теперь это жалкие остатки необычайно удобных лодочек, когда-то бывших черными лакированными, а теперь ставшими белыми от пыли), превращаются в стеклянные туфельки. А серые брюки и толстые шерстяные свитера становятся сверкающим и праздничным нарядом для бала. Сама же я, ужасная развалина, становлюсь принцессой из волшебной сказки. Знаю, все будет превосходно в мире, если я наберусь мужества, залезу в автобус номер шестьдесят четыре (мою карету из тыквы) и осилю поездку длиной в три четверти часа. Я уже начала размышлять, не окажется ли тот вечер (это было воскресенье на прошлой неделе) одним из редких исключений. Я сидела на перилах рядом с оркестром и изучала толпу. Пожалуй, никого подходящего. Я даже поинтересовалась у девушки, сидящей рядом со мной, не проходит ли сегодня какой-нибудь важный матч. Она ничего такого не знала.

Именно тогда я и заметила Густаво. Вздох облегчения. Вот, уже совсем неплохо! Теперь мне обеспечен хотя бы прилив адреналина. Появление Густаво явилось для меня неким вызовом.

Помню, как я была поражена, в первый раз увидев его во время выступления еще там, в Нью-Йорке. Прекрасный загар, острые черты лица. Какой-то даже библейский персонаж. Также я обратила внимание на его угольно-черные волосы, которые он мазал гелем, зачесывал назад и собирал в хвостик. Его эффектная внешность контрастировала с внешностью его партнерши — та как нельзя более соответствовала представлениям о шведах. Его можно было сравнить с ночью, а ее — с днем, и вместе они произвели на меня огромное впечатление. Уж не говоря об их танце. В нем было все: драма, юмор, музыкальность, страсть, дерзость. Можете назвать любое необходимое для танго качество — оно у них было. Да, то выступление я запомню на всю жизнь, ибо в нем сочеталось несочетаемое.

После того как милонга возобновилась и на танцполе появилось около сотни или даже более пар, я смиренно наблюдала за ним, пока он скользил по залу с разными партнершами, меняя их одну за другой. Я помню, как обещала себе, что когда-нибудь потанцую с ним, и вот у меня появился этот шанс.

Я спросила о нем девушку (она все еще сидела рядом со мной на перилах). Она знала лишь, что он буквально вчера сошел с корабля из Мадрида, а совсем недавно порвал с партнершей, с которой там работал. Какая музыка для моих ушей! И знала она, оказывается, немало.

Но прежде чем он станет моим, нужно как-то изловчиться и сделать так, чтобы он потанцевал со мной. Одного раза вполне достаточно. Вопрос в том, как? Он так и не узнает, насколько я хороша, если я буду сидеть на перилах и болтать ногами. Следует показать товар лицом, так сказать. Я как раз усиленно размышляла над этой головоломкой, отчаянно озираясь в поисках наименее проигрышного варианта (в тот вечер освещение было необычно тусклым), когда, ну надо же, заметила краем глаза, как он идет в нашу сторону. Подойдя, он протянул руку и помог мне слезть с моей жердочки! Меня так потрясло столь быстрое исполнение моей мечты (в кои-то веки мои желания были услышаны), что я чуть не сломала каблук, неловко спрыгнув на пол. За нервным смешком я попыталась скрыть, что чувствую себя полной идиоткой. И в то же самое время я отчаянно молилась, чтобы не испортить что-нибудь и не упустить свой единственный шанс произвести на него впечатление.

А затем произошло это: то, чего я ждала с тех самых пор, как переехала в Буэнос-Айрес. Я ощутила какой-то электрический разряд, после которого внезапно снова вернулась к жизни, а моя усталость вдруг исчезла. Танец с ним стал для меня настоящей встряской в упорядоченной системе, и теперь я ощущала в себе достаточно сил, чтобы забраться на вершину самой высокой горы в Гималаях. Нет, даже на две вершины подряд. И чем дольше мы танцевали, тем более живой я себя чувствовала. Каждый танец только подтверждал: я нашла Его! Кого так долго искала! Вместе мы покорим мир! У меня не было ни тени сомнения, а клуб «Глориэта» снова меня не подвел.

— Я смотрел видео, неплохая работа! — заметил он в перерыве между двумя танго.

Сказать, что я была польщена, — значит, ничего не сказать. Меня буквально распирало от гордости. Так вот почему он пригласил меня на танец!

— Спасибо. Хулио показал тебе? А я и не знала, что вы хорошие знакомые.

— Он показал его всем преподавателям у Розарины на следующий же день, — сказал мой партнер.

Ну что же, Хулио по крайней мере не смущался и не скромничал. Сама я никому, кроме друзей, запись не показывала. Боялась услышать вопрос: «Он твой партнер?» И что мне придется ответить: «В общем, нет. У меня нет партнера. Я надеялась, ты сможешь одолжить мне кого-нибудь». Как же унизительно! Еще хуже, чем идти в брачное агентство. Я уже слышу, как мне говорят: «Извините, милочка, но у нас нет никаких вариантов для одиноких девушек, танцующих танго. Мы ищем вторые половинки». Нет, ни за что.

А потом, в объятиях Густаво, уже во второй раз мне удалось забыть, что я настоящая прокаженная в танго.

— Итак, каковы твои планы? — спросил он меня во время перерыва.

— Ты имеешь в виду в ближайшем будущем или в общем и целом? — Я не осмеливалась понимать его в том смысле, в котором, хотелось бы мне верить, он спросил. Мне не хотелось пока допускать даже мысли, что моя мечта (та самая надежда найти партнера) вот-вот осуществится, а все из-за страха разочарования, который последует так же неизбежно, как луна сменяет солнце.

— Вообще, — отозвался он. Да, Густаво явно имел серьезные намерения.

— Ну, я искала кого-нибудь, вроде того, чтобы… хм-м-м, работать вместе. — Я боялась взглянуть ему в лицо.

— А что, если мы с тобой попробуем?

— О Боже! — воскликнула я. — Да!

— Однако я должен тебя предупредить…

(О нет! Ну что на сей раз? Жена? Трое детей?)

— Я надеюсь, партнерша будет мне верна и свяжет себя некоторыми обязательствами.

Если я чувствовала себя просто замечательно, танцуя с ним, то теперь ощутила себя воздушным шариком, который улетел в межзвездное пространство. Похоже, вернуться на Землю мне было не суждено. Ни сейчас, ни потом. Мне все это приснилось, или же он и вправду сказал то, что сказал?

25 февраля 2001 года

Я вошла в танго-салон «Каннинг» и застыла на месте. Что она тут делает? Валерия! Разве она не должна танцевать сейчас в Амстердаме? С моим бойфрендом? Раз уж мы о нем заговорили, где же сам мерзавец? Я оглядела помещение, пытаясь найти Изекьеля, однако его нигде не было видно. Даже не знаю, бояться ли мне его присутствия здесь или нервничать, что моего бывшего мужчины тут не окажется. Мое сердце билось в бешеном ритме. Уверена, Эмильяно, с которым я танцевала танду, решил, что я внезапно по уши влюбилась в него.

Единственный способ узнать, где Изекьель, — услышать это от шикарной малышки. Я подошла к ней, лицемерно обняла и как ни в чем не бывало поинтересовалась, когда она вернулась и сколько времени уже в городе. Валерия рассказала, что Изекьель остался в Амстердаме и не собирается возвращаться. Я была поражена, хотя весь день мечтала услышать именно такой ответ. Не было ни минуты, когда в самых темных уголках своего подсознания я не фантазировала о том, чтобы он бросил ее — так же как когда-то бросил меня (мерзавец!). Иногда я видела все так явно, что почти забывала, что это лишь плод воображения. Однажды даже поймала себя на том, что потираю руки, злорадствуя по поводу их разрыва. А теперь их расставание перестало быть плодом моего воображения. Мой ангел возмездия (интересно, он или она?) отлично проделал свою работу.

Однако прежде чем я смогла полностью осознать, что моя мечта осуществилась, прежде чем мне удалось насладиться сладким вкусом возмездия, Валерия угостила меня огромной порцией горькой правды. Как оказалось, он встретил там девушку. Датчанку. Но это еще не самое страшное. Он женился на ней! Мой желудок будет теперь реагировать на эту жуткую фразу вечно. Итак, я стояла там, лицом к лицу с Валерией, и, задыхаясь, глядела в одну точку. Бывшая подруга ударила меня по голове тяжелой железной палкой. Мне отчаянно хотелось потерять сознание, однако, полагаю, это выглядело бы не совсем уместно. Просто не могу поверить: момент, которого я так ждала, безнадежно испорчен. И теперь вместо триумфа я ощущала грусть. Даже не знаю, кого мне было больше жалко: себя или ее. И как же можно теперь злиться на Валерию? Больше у меня не получится испытывать к ней ненависть. Какой кошмар!

Но я осознала еще одну вещь. Все это время я тайно ждала (настолько тайно, что даже сама того не подозревала), что в один прекрасный день Изекьель снова вернется ко мне — когда я буду меньше всего ожидать его возвращения. И вместо этого узнала, что он женат на другой. Правда, когда я меньше всего того ожидала. В который раз реальность не согласилась подыграть моему воображению…

3 марта 2001 года

Мы репетируем. У нас уже несколько ангажементов, и как только будут готовы хотя бы несколько постановок, мы сможем выступать. Наша конечная цель — турне по Штатам и Европе как-нибудь в следующем году. Мастер-классы. Можно подумать, что все эти «мы» и «наши» делают меня счастливой. Именно об этом я так долго мечтала, верно? Почему же вместо гордости я испытываю лишь тошноту каждый раз, когда слова «мы» и «наши» вылетают из уст Густаво?

Почему же, когда я наконец повстречала парня, который действительно желает взять на себя обязательства, он кажется мне таким ущербным, а его обязательства стали для меня тяжким бременем? Ненавижу жаловаться. Однако что касается его организационных навыков, хочу сказать: он вообще ими не обладает. Думаю, я выбрала самого неорганизованного мужчину в мире. И еще никогда не приходилось мне встречать никого более бестолкового. Просто поразительно, сколько времени нам пришлось потратить, пытаясь обнаружить кассеты, которые либо были потеряны, либо на них по ошибке записали что-то еще. У Густаво есть собственный CD-плейер, однако по какой-то таинственной причине он отказывается проигрывать на нем диски. И это еще не самое последнее испытание моему терпению…

А всего лишь начало. Иногда я являюсь в его студию, а мне говорят, что сегодня здесь нельзя тренироваться, потому что Густаво задержал оплату. В другие дни я звоню в дверь один раз, дважды, трижды. В конце концов, по домофону слышу его слабый спросонья голос: я разбудила его. Сиеста! Это значит, что теперь нам придется провести около часа на кухне, распивая мате, чтобы он окончательно проснулся. Порой мне уже кажется, что, видимо, я просто не в своем уме. Должно быть, что-то не так со мной, если я настолько организованная. Следует научиться быть менее собранной, говорила я себе в очередной раз, потягивая мате у него дома. Да, вот проверка моему терпению, говорю я себе, прислушиваясь, как часы громко тикают у меня в голове: тик-так, тик-так, — отсчитывая время, когда мы не танцуем танго.

Каждый «тик-так» становился для меня агонией, и скоро я начала испытывать ужасные приступы паники. Но я пытаюсь скрыть от него, как же сильно бьется мое сердце. Со стороны все выглядит так, будто я могла бы с удовольствием распивать мате до утра. И иногда так и происходило. Именно тогда я подходила опасно близко к тому, чтобы провалить тест на выдержку. Но порой Господь уберегал меня. Чай терял свой аромат, что означало конец ритуала, или же Густаво находил потерянную кассету, или находил другое помещение для тренировки, или вешал трубку, проговорив по телефону всего около получаса… Как бы там ни было, мы начинали танцевать и мучительное испытание подходило к концу. Мое (не) — терпение вознаграждалось по заслугам, и я снова оказывалась там, где если и тикают часы, то по крайней мере их звук совсем не слышен.

13 марта 2001 года

Чем упорнее я пытаюсь поддерживать сугубо профессиональные отношения с Густаво, тем больше он пытается сблизиться со мной. Полагаю, такое в порядке вещей. Я же занимаюсь танго, а Т-А-Н-Г-О по определению означает Н-Е-П-Р-И-Я-Т-Н-О-С-Т-И.

Я уже говорила ранее и повторюсь снова: соприкосновение вызывает искры, а из искр может разгореться пламя, если только не станете вести себя осторожно. Признаю, чтобы разжечь костер, требуются два пироманьяка. Самое главное — не позволить себе потерять контроль. Вот почему всегда следует прикрывать очаг заслонкой. Но, к сожалению, Густаво постоянно снимает ее, чтобы раздуть пламя, и явно обожает как можно сильнее разжигать страсти. Стоит ему закончить, и я сразу же возвращаю решетку обратно на место, надеясь хоть немного отсрочить тот миг, когда весь дом превратится в груду пепла. Но как только я устанавливаю заслонку обратно, где ей и место, Густаво снимает ее снова, опять и опять. Подобное случается около сотни раз за каждую тренировку, что порой становится утомительным.

Густаво, да благослови его Господь, не пытается заигрывать со мной напрямую. Его обольщение можно считать очень тонким и едва уловимым. Как когда он «случайно» снимает вместе со свитером майку, так что я могу мельком увидеть его живот, который, справедливости ради нужно признать, выглядит очень даже соблазнительно. Или, например, во время нашего танца. Я всегда могу угадать, когда парень танцует со мной ради танца, а когда хочет закадрить меня. Спешу заверить, Густаво танцует со мной не ради танца.

Почему же я так себя веду? Неужели я настолько отстала от жизни? Почему бы просто не покончить с этим раз и навсегда? В конце концов, он моего возраста, привлекателен, умен, с крышей над головой и к тому же поразительно танцует. Что еще мне нужно? И нельзя отрицать: бывает, наш танец настолько хорош, что я забываю сразу же поставить решетку на место. Но все равно что-то удерживает меня от того, чтобы разжечь с ним костер. Никак не получается прийти к окончательному решению… словно кто-то нашептывает мне: подожди, сначала узнай его получше.

Вопрос в том, как мне выиграть необходимое время? Притвориться, что я не понимаю его намеков: «Встань-ка рядом со мной перед зеркалом… Мы вместе смотримся просто восхитительно, чудесная пара, тебе так не кажется?» Сделать вид, что я не замечаю, как он украдкой бросает на меня страстные взгляды? Или дать понять, что не чувствую, насколько неформальными становятся его объятия. А может, не показывать, что я отлично заметила, какую негласную войну мы с ним ведем? Да, я прекрасно понимаю, что поступаю трусливо. Но причина проста: я боюсь его потерять. У меня уже истощился запас кандидатов, и, возможно, он моя последняя надежда. Не хочу упустить свой шанс.

22 марта 2001 года

Через пять минут после того, как я продиктовала реквизиты моей кредитной карты по телефону и заказала билет до Нью-Йорка, не подлежащий возвращению, Густаво позвонил мне и проинформировал, что нас ангажировали на выступление в одном ресторанчике. Он забыл, что я скоро уезжаю. Вполне типичный для него поступок.

Я не стала поднимать шума, не принялась пилить его и не простонала: «Ох, Густаво…» Просто не осмелилась. Когда у вас остается всего один шанс, вы начинаете намного лучше приспосабливаться и идти на уступки, уж поверьте мне.

— Если ты думаешь, дело того стоит, я, пожалуй, сумею поменять билет, — сказала я. Но, произнося эти слова, я в то же самое время про себя молила: «Пожалуйста, скажи, что мне не придется этого делать, скажи, что не придется! У меня не так много денег, чтобы бросать их на ветер. Если нужно будет, я, конечно же, поступлю так, но хотелось бы надеяться, что можно обойтись без крайних мер».

Должно быть, он сумел прочитать мои мысли, потому что сразу же заверил меня: ситуация не настолько безвыходная. Он поговорит с организаторами и попросит отложить выступление до моего возвращения. Я с облегчением вздохнула.

Возможно, у Густаво не самая лучшая память на свете, однако он изо всех сил старается, чтобы наше партнерство стало успешным. Никто раньше не вел себя так понимающе и самоотверженно. Нужно быть ему благодарной — ведь именно это действительно имеет значение, а остальное вовсе не важно, убеждала я себя. Как же приятно, что наконец-то со мной рядом настоящий мужчина.

В следующий раз, когда мы должна были тренироваться, я застала Густаво не в одиночестве. Мой партнер танцевал с другой девушкой, Флоренсией. У нас с ней уже было некоторое количество общих партнеров, и, полагаю, ее чувства ко мне можно определить как смешанные. Как и мои к ней.

«Держись подальше от любого парня, с которым я танцую, — предупредила она меня однажды. — Это верный знак, что он абсолютно бесперспективный».

Приятно думать, что я не единственная, на кого наслали это проклятие. Но что она делает здесь с Густаво? Я просто лишилась дара речи. Ведь походило на то, будто они… тренировались! Я была в замешательстве. Разве он не мой партнер? Я стояла и наблюдала около получаса. Полчаса, которые отняли от моей тренировки. Когда они закончили, мы с Флоренсией поцеловались и обменялись любезностями, хотя я не ощущала в душе никаких нежных чувств.

— Ты сказала, что не сможешь выступать, поэтому я и попросил ее станцевать со мной. Вместо тебя, — объяснил ситуацию Густаво, когда Флоренсия ушла.

— О да, понимаю…

— Что-то не так? — поинтересовался он.

— Да нет, нет, ничего, — ответила я, но мое лицедейство на сей раз недотягивало до обычного уровня, достойного «Оскара». Все страдания, что я испытывала, отражались у меня на лице.

С тех пор (а случилось это около недели назад) Густаво делал все возможное, чтобы мы с Флоренсией столкнулись не один раз. Видимо, он решил показать нам, кто здесь петух, а кто — курочки.

Вчера была последняя капля. Я больше ни секунды не собиралась изображать из себя цыпленка.

— Густаво, думаю, у нас ничего не получится, — сказала я. — Мне очень жаль.

И мне действительно было жаль. В конце концов, как я остро ощущаю на собственном опыте, на танцполе сейчас намного меньше мужчин, нежели женщин. А я перетанцевала уже почти со всеми. Более того, меня слишком легко заменить — что он уже целую неделю и пытался мне продемонстрировать.

Но я даже не представляла, какие позитивные результаты вызовет к жизни моя вспышка злости.

— Я вел себя очень плохо. Обещаю, я непременно исправлюсь. С этого момента все будет по-другому. Сама увидишь. Поверь мне!

Он казался таким искренним! Как же можно было не дать ему второй шанс?

(Про себя я отметила: может, стоит чаще отказывать мужчинам?)

30 марта 2001 года

Я в Нью-Йорке. Наверстываю упущенное, общаясь с друзьями и семьей. Недавно я даже встретила Фрэнка, и хотя мы поначалу ощущали неловкость, воссоединение для нас обоих, как мне кажется, стало приятным событием. Он больше не танцует с Изабель, зато нашел себе другую партнершу, столь же высокую, со столь же потрясающей внешностью. Тем лучше для него. Однако я получила огромное удовольствие, показывая ему свое видео. Могу сказать, мой танец его впечатлил. Думаю, он и сам не ожидал, что я достигну такого уровня мастерства.

— Ты хорошо потрудилась, — сказал он. Наверное, хотел сделать мне комплимент, однако никогда нельзя быть полностью уверенной.

Но самый желанный комплимент, который так много для меня значит, я получила от отца, также приехавшего в Нью-Йорк. Когда я показала ему кассету, поначалу он ничего не сказал. Просто сидел в кресле, храня удивленное молчание и изображая из себя Будду. Мне не хотелось спрашивать: «Ну, что ты думаешь?», поскольку было предельно ясно, что вряд ли он высокого мнения о моем танце.

За столько лет мне удалось выработать иммунитет к его особой манере, когда он не проявлял абсолютно никаких эмоций. Точнее говоря, я научилась как бы «выключаться», прежде чем почувствую боль разочарования. Но у жизни есть весьма забавное свойство: едва вы перестаете печься о том, получите что-то или нет, как оно сразу попадает к вам в руки. И в этом особая радость. Что нужные вещи вы можете достать и сами. А вот подарок как будто и не слишком необходим. Когда же вам его преподносят, вы в состоянии оценить его значительно больше, чем если бы вы его добились.

— Я так горжусь тобой! — вот какие слова сказал мне отец. Никогда бы не подумала, что услышу от него такое. Намного более ценный подарок, нежели любая вещь, которую он мне когда-либо дарил.

— Значит, я потратила время не напрасно? Во всяком случае, не совсем напрасно? — спросила я, напрашиваясь на дальнейшие похвалы. Вот единственная проблема: чем больше получаешь, тем больше хочется.

— Нет, ты абсолютно не зря потратила время, — признал он, — лучшая инвестиция, чем можно было подумать.

— Значит, я все сделала правильно! — Я бросилась ему на шею.

12 апреля 2001 года

Едва я успела сойти с трапа самолета, доставившего меня из Нью-Йорка, как Густаво рассказал мне о предстоящем просмотре для шоу «Танго навсегда». Я понимаю, мы пока еще не совсем готовы для такого представления, это главное шоу в мире и на нем царит жесткая конкуренция. Мы тренируемся вместе совсем недавно, и у нас еще нет хорошо отрепетированного номера, однако нам представилась заманчивая возможность и слишком обидно упускать такой шанс.

— Здорово! Давай займемся подготовкой! — воскликнула я взволнованно.

Во-первых, мне необходим опыт участия в отборе, а во-вторых, крайне важно дать понять коллегам, что я в игре. Мы работали как сумасшедшие, отрабатывая детали танца «Corazon de Oro». С того времени как я поговорила с ним перед отлетом, Густаво старался вести себя более профессионально и терять впустую значительно меньше времени, что невозможно было не отметить. А уж танцором он был потрясающе хорошим.

Однако я набрала вес! Все из-за шоколадных пирожных с орехами в Нью-Йорке! Проклятие! Просто не представляю, как я смогу влезть в платье. К тому же я не решила, пришивать ли на него блестки.

P.S. Забыла упомянуть. То выступление, на котором он должен был выйти с Флоренсией, так и не состоялось. Интересно почему?

20 апреля 2001 года

Я прибыла намного раньше назначенного времени, чтобы не толкаться с толпой народа. А еще мне хотелось занять очередь и обеспечить нам лучшие номера. Моя мысль действительно оказалась вполне разумный, поскольку очередь довольно скоро превратилась в огромного питона, который змеился по двум лестничным пролетам прямо в танцевальный зал, откуда снова выползал, чтобы продолжить свой путь к закрытым дверям зала для просмотра. К тому времени как приехал Густаво, половина Буэнос-Айреса уже была там, надеясь попытать удачу. Все делали упражнения на растяжку и посылали друг другу воздушные поцелуи, растягивались и «целовались», растягивались снова… Какая насквозь фальшивая атмосфера! Все просто умирают от страха и готовы уничтожить друг друга за возможность выступать на самом известном шоу танго в мире, и все-таки пытаются делать вид, будто зашли на обычную коктейльную вечеринку и просто замечательно проводят время.

Густаво попытался скрыть, насколько сильно нервничает. Но он буквально позеленел, словно его вот-вот вытошнит. Казалось, наша очередь никогда не настанет, и это было хуже, нежели застрять в пробке. Чтобы убить время, я попросила Монику, которая официально еще считалась моим парикмахером (я простила ей «Виеджо Коррео»), сделать мне прическу. Мы расположились прямо посреди лестницы. Она уже причесала меня и нанесла гель на волосы, и теперь дергала и тянула их в разные стороны, в то время как танцоры протискивались мимо нас вверх по лестнице (Пока Еще Питающие Надежды Ребята) и снова спускались вниз (Уже Получившие Отставку). Наконец я решила, что абсолютно готова. Каждый волосок сбрызнут лаком и уложен, губы накрашены, а на ресницы несколько раз нанесена водостойкая тушь.

Да, Густаво выбрал весьма подходящий момент, для того чтобы заявить: «Понимаешь, я сдал студию в аренду одной паре. Мне казалось, к этому времени мы уже закончим. Кроме меня, их никто впустить не может, поэтому придется ненадолго отойти. Но не волнуйся. Я скоро вернусь. Чао!» И убежал — так быстро, что я не успела даже глазом моргнуть. Хотя мне бы в любом случае это не удалось, ибо ресницы мои покрывал такой густой слой туши, что я могла лишь тупо глядеть на собеседника или то место, где он только что стоял. И тут голос объявил: «Сейчас мы сделаем небольшой перерыв на обед. А все оставшиеся танцоры, пожалуйста, подойдите к столу рядом со входом в зал и возьмите номер, под которым вы выступите на вечернем прогоне». Мне показалось, то был голос ангела.

Я вернулась домой и позвонила Густаво, чтобы рассказать о нашей удаче. Решила, что сейчас не стоит заниматься такой глупостью, как выяснять причину его побега. Не слишком подходящее время. Лучше подождать, пока все закончится, а пока сосредоточиться на главном. Я рассказала, что нас повторно вызвали в четыре часа, и мы договорились встретиться на лестнице.

Ровно в четыре часа я пришла туда, заново наложив помаду, накрасившись и сбрызнув волосы лаком. Мне ничего не оставалось, кроме как ждать. Ждать очень долго. Конечно же, я подозревала об этом с самого начала. И теперь я невольно начала задаваться мыслью, а с какого именно момента мне все было известно? Может быть, когда он убежал? Или еще раньше? С того самого утра, когда я заметила выражение ужаса на его лице, или задолго до этого? Может, с того часа, когда он рассказал мне о конкурсе и я почувствовала, что он колеблется и его обуревают сомнения? Нет, я знала еще раньше. Когда приходила к нему заниматься и мы по полчаса искали одну какую-нибудь кассету. Именно тогда мне и нужно было с воплем умчаться прочь, как теперь я задним числом понимаю. Но после драки кулаками не машут. И, если вспомнить еще одну пословицу, — что посеешь, то и пожнешь.

Придется доиграть свою роль в гротескной комедии ошибок до печального конца. И дело вовсе не в том, что у меня оставалась хоть какая-то надежда, ведь сегодня она умерла быстрой и безболезненной смертью. Но мне хотелось доставить себе удовольствие и узнать, чем же закончится вся эта история. Вот по какой причине я терпеливо стояла в очереди, которая, как создавалось у меня впечатление, каким-то таинственным образом все возрастала у самых своих истоков. Я попыталась скрыть, насколько унижена тем, как меня подставил партнер, и поэтому принялась шутливо рассказывать о случившемся всем своим друзьям из той же очереди — как настоящим, так И псевдо. Среди них оказалась и Флоренсия. Казалось, она не слишком удивлена, что Густаво разыграл трюк с исчезновением.

— Ты слышала о нашем ангажементе? — спросила она.

— Только то, что у вас что-то не сложилось.

— Оказалось, он умудрился перепутать даты. А потом, когда мы приехали, у нас возникли трения с организаторами. И нам намекнули, что попытаются впихнуть нас куда-нибудь, но я не собиралась терпеть такие унижения. Я просто ушла. Только послушай, он все-таки танцевал! С какой-то девицей, которую подобрал прямо там, на месте! Можешь себе представить?

К сожалению, я могла себе это представить.

Мы посмеялись над общим несчастьем, оказавшись между тем намного ближе к залу, где проходил конкурс, который мог стать нашим Священным Граалем.

И вдруг я услышала, как голос того же ангела, что я слышала прежде, объявил: «У нас осталось время только на три выступления. Те, кто не успел сегодня показать свое мастерство, могут прийти в воскресенье. Три последних номера, что будут танцевать…» И мой номер в числе названных. В распоряжении была лишь доля секунды, чтобы принять решение. И я сказала себе: «К черту! Буду танцевать одна, в понедельник!» И отдала свой номер Флоренсии. Ей ужасно хотелось поскорее положить конец ожиданию. А я, уже второй раз за день, вышла из здания, бормоча: «Я еще вернусь!»

21 апреля 2001 года

Густаво позвонил мне в то самое время, когда я еще стояла в очереди, и оставил сообщение на автоответчике. Его голос звучал робко. Сегодня я наконец-то удосужилась перезвонить ему.

— Я заснул… — Вот так алиби! За этим последовал еще более превосходный пассаж: — Так какое ты приготовила мне наказание?

Именно тогда я поняла наконец, к какому типу мужских особей он относится. Он оказался одним из маменькиных сыночков, которых возбуждает, когда их шлепают. Для них совершать нехорошие поступки — единственный способ привлечь внимание женщин. Конечно же, таких извращенцев следует лишь пожалеть. Однако у меня нет никакого желания перекидывать его через колени и стегать ремнем. Ни за что не пойду на такое, пусть даже это означает, что я его окончательно потеряю.

У меня не было ни одной идеи, как можно отреагировать на весь этот жалкий лепет, поэтому я просто проинформировала его о своем решении выступить на конкурсе без партнера.

— Так ты не дашь мне еще один шанс? — спросил он.

Я начала нервно хихикать, а затем разразилась смехом. Знаю, моя реакция выглядела со стороны весьма странно, но я просто не могла ничего с собой поделать.

— Видимо, можно считать твой ответ отрицательным, — пробормотал он.

23 апреля 2001 года

Наконец-то я вошла в зал. Невозможно поверить, что наконец настал долгожданный миг и мне удастся прикоснуться к Священному Граалю. Однако радость моя оказалась несколько преждевременной. Члены комиссии встретили меня с каменными лицами, что напомнило мне зачетное занятие по балету, на котором я провалилась. Хоть тогда мне было всего пять, мне пришлось танцевать перед такими же вот бесстрастными судьями. Я была нездорова, с температурой, и забыла почти все фигуры, в голове что-то ужасно стучало. Я пыталась подсмотреть правильные па у девочки, стоявшей рядом. И все ж таки я провалилась. Забыть тот день не могла. И вот я снова перед лицом взыскательного жюри, и так же чувствую себя абсолютно неподготовленной, как и тогда. Видимо, я вернулась, чтобы услышать свой приговор.

— Зачем только я себя мучаю? — вырвалось у меня жалобное восклицание.

— Вы будете показывать номер одна, без партнера? — спросил один из членов жюри. Пригоршня соли на мою рану.

— Да, одна. — Не думаю, чтобы на меня могли воззриться с большим презрением.

Ассистент, которого мне предоставили, оказался просто кошмарным. Он не сделал вообще ничего, что могло бы выставить меня в выгодном свете, и я попыталась исправить безнадежное положение, как можно естественнее изображая страсть. После того как я около трех минут из кожи вон лезла, чтобы выглядеть необычайно соблазнительной, жюри холодно поблагодарило меня, я в ответ поблагодарила их и покинула помещение. Конечно, я с самого начала не питала иллюзий, что получу билет на Бродвей. Но отказ всегда ранит, даже если он вполне предсказуем.

— К чему были эти мучения? — опять спросила я себя.

Рядом никого не было, поэтому ответить пришлось самой.

— Потому что всегда лучше заявить о себе, вот почему, — сказала я.

— Хороший ответ, — похвалила я себя.

— Спасибо! Спасибо! — рассыпалась я в благодарностях…

Спустившись вниз по лестнице и выходя на улицу, я, конечно же, столкнулась не с кем иным, как с Густаво, — он в тот момент как раз входил в здание. А рядом с ним шла девушка. Я уже видела ее на милонге, но имени ее не знала. Глядя на ее одежду, можно было заключить: пришла она не просто за компанию или поддержать его. Он собирался участвовать с ней в конкурсе! Мысль о том, чтобы отхлестать его чем попало, не показалась мне столь ужасной.

Заметив меня, Густаво принял смущенный вид. Однако сомнений не оставалось — все это явное притворство. Абсолютно уверена, он нарочно решил создавать такие неловкие ситуации с намерением спровоцировать меня. В ответ я постаралась вести себя как можно более невозмутимо. И с улыбкой, которую приберегаю для семейных торжеств, свадеб и дней рождения, я пожелала:

— Чтоб ты ногу сломал!

Хотя в театральном мире данную фразу употребляют в переносном смысле, я подразумевала ее буквальное значение.

27 апреля 2001 года

Сегодня я получила букет из дюжины красных роз с запиской: «Прости меня». С удовольствием вернула бы их отправителю, если бы только это не было такой морокой. Вместо того я подарила их жене коменданта здания, где живу. Они ей очень понравились.

1 мая 2001 года

Обычно я вспоминаю о нем в ту самую секунду, как только открываю глаза. И сразу же мою голову будто сжимает стальной обруч. Рефлекс, с которым ничего не поделаешь. Как утренний позыв в туалет. Я просыпаюсь — и сразу же передо мной возникает Изекьель. Но сегодня утром все было совсем иначе.

Едва я вылезаю из кровати, первым делом ощупью, со все еще закрытыми глазами, доползаю до кухни, нашариваю в шкафчике фильтр для кофе, зачерпываю три чайные ложки кофе, засыпаю половину порошка в фильтр, другую половину просыпаю на столик, наполняю кофеварку водой (с превеликим трудом) и включаю ее. Это повторяется изо дня в день, и в данной части отступлений не наблюдалось. Необычным сегодня было лишь одно: Изекьель не возник передо мной ни разу за все то время, пока варился кофе. Я посидела в туалете — ничего. Я проверила электронную почту, выпив подряд три чашки кофе, — по-прежнему ничего. Я занялась утренней растяжкой — абсолютно ничего. Я немного позавтракала — по-прежнему нет. Приняла душ, и даже там — ни одной мысли об этом мужчине. Только когда я вышла из квартиры, торопясь на занятие по балету, и вставила ключ в замок, чтобы запереть дверь, в моей голове наконец-то промелькнуло смутное воспоминание: Изекьель. Даже не лицо его, а просто имя.

Лишь тогда я внезапно осознала, что встала уже почти два часа назад, но только сейчас, впервые за утро, подумала о нем (впрочем, сейчас уже день). Мысли же о нем, вместо того чтобы сопровождаться обычной тяжестью в груди и головокружением, произвела на меня эффект, неотличимый от состояния при прослушивании результатов футбольного матча. То есть я ничего не почувствовала. Осталась к нему абсолютно равнодушной.

Я и не думала, что такой день когда-нибудь настанет, и уже смирилась с грозящим мне пожизненным заключением. Но, видимо, меня выпустили на волю досрочно. Светит солнышко, и поют птички (в буквальном смысле), а я вприпрыжку несусь по мостовым Буэнос-Айреса (тоже в буквальном смысле). Наконец-то я действительно вижу небо. И мне наплевать, пусть даже прохожие шепотом посылают мне вслед «1оса» (сумасшедшая.) Я хочу — и бегу. Захочу — могу даже добавить несколько прыжков!

Не могу поверить, как быстро мне удалось забыть его! Знаю, говорят, чтобы отойти от разрыва, обычно требуется около половины того времени, в течение которого вы встречались с мерзавцем. Но такие расчеты просто неприменимы ко мне. Мне, как правило, времени требуется по меньшей мере в десять раз больше. Итак, только представьте, насколько я была взволнована в тот самый момент, ведь соотношение дней, проведенных вместе, и дней, что я его оплакивала, составляет полтора месяца к семи. То есть меньше чем в пять раз. Разве не замечательно?

4 мая 2001 года

— У меня к тебе предложение, — сказала Флоренсия по телефону.

— Слушаю внимательно, — отозвалась я.

— Если нельзя быть с ними, нужно их победить!

— Повтори-ка еще раз! — О чем, черт возьми, она говорит?

— Меня выбрали для танца на фестивале в следующем месяце в «Театро Сан-Мартин».

— Просто замечательно, Фло! Мои поздравления! Это огромное достижение! — Я действительно так считала.

А она неожиданно предложила:

— Не хочешь танцевать со мной?

Поскольку я ничего не ответила (до такой степени это было неожиданно), Флоренсия продолжила:

— Послушай, мы с тобой в одной лодке, и она скоро пойдет ко дну. Просто на танцполе сейчас недостаточно мужчин. Я имею в виду достойных, — начала объяснять она. (Будто я и без нее не знаю.) — Что делать в сложившейся ситуации? Перестать танцевать? Только потому, что у нас нет партнеров, с которыми можно создать пару? — В ее словах явно был резон.

Дело не в том, что подобное никогда не приходило мне в голову. Напротив, я подумывала о том, чтобы танцевать с девушкой, поскольку некоторые мужчины сначала приглашают вас на конкурс, а потом не изволят являться на выступление. Однако между фантазией и реальностью огромная разница. И я не уверена, действительно ли готова сделать такой важный шаг. Слишком уж это рискованно! Как отреагируют танцоры мужского пола, едва узнают о нашей с Фло паре? Не один раз я наблюдала на милонге, как мужчины специально разбивают пару из двух женщин, танцующих вместе. Они воспринимают такой тандем как угрозу себе. Я даже слышала, как они заявляют: «Мы тут такого не потерпим». Не уничтожит ли наш с Флоренсией танец последние оставшиеся шансы на то, что когда-нибудь я все-таки обрету партнера?

«Кого я пытаюсь обмануть?» — размышляла я. Не стоит бояться потерять шансы, их у меня и так уже не осталось. Флоренсия права: терять мне нечего. Лучше уж танцевать с кем-нибудь — даже если этот кто-нибудь «она», а не «он», — нежели просто сидеть и ждать, когда же произойдет чудо.

— Конечно, Фло! С удовольствием!

— Barbaro! Я так счастлива, negra! Давай же покажем всем этим мерзавцам! — воскликнула она.

— К черту Густаво! — крикнула я.

— Вот, прояви же боевой дух, девочка моя! — закричала Флоренсия. — К черту их всех!

И мы начали усиленно тренироваться. Через три недели фестиваль, и пока что все идет очень даже неплохо. Какая перемена к лучшему: больше не нужно постоянно льстить самолюбию мужчины! Теперь мне необыкновенно легко — ведь когда одна из нас критикует другую, можно не стесняться и не беспокоиться о последствиях. Приятно для разнообразия не подбирать тщательно каждое слово и не ходить вокруг да около, если собираешься задеть чье-то больное место! Как же спокойно на душе, ведь больше не нужно постоянно растолковывать простые истины и в то же самое время самой пытаться разгадать, что же хотел сказать твой партнер парой слов или вообще обходясь без них. Насколько же мы, женщины, зрелые существа. Готовы вынести любое разногласие на стол переговоров и все обсудить! Как же чудесно по очереди — вести и быть ведомой! Я так счастлива хоть на какое-то короткое время перестать считаться существом второго сорта.

Вообще-то опыт лишь доказывает мою теорию: лесбиянкам живется проще. Подумайте над моими словами. Самую большую шутку Бог сыграл над людьми, когда создал мужчин и женщин, которые, как мы все помним после прочтения книги, прилетели с разных планет. А затем он поселил их на одной планете. И теперь всем приходится жить в самом настоящем аду, ибо мы больше всего хотим иметь то, что приносит нам столько огорчений: обитателя другой планеты. Я назвала бы это извращенным чувством юмора. Какое облегчение вырваться из западни! Сказать по правде, больше никогда не желаю туда возвращаться.

12 мая 2001 года

Мы еще не отработали хореографию, но впереди две недели — уйма времени, и потому я ни капельки не волнуюсь. Однако есть кое-что другое: в наших с Фло отношениях начинают намечаться некоторые трещины. Полагаю, так бывает всегда: нервотрепки и напряжения не избежать. Флоренсия уже не в таком сильном восторге от моего танца и уже не столь жарко хвалит меня. Боюсь, пословица гласит правильно: чрезмерная близость порождает презрение. И с той, и с другой стороны. Она каждый раз громко вздыхает, когда я делаю что-то, с ее точки зрения, неправильно. Конечно же, Фло не высказывает претензии напрямую. Правда, она несколько раз намекнула, чья вина в том, что различные комбинации передних и задних сакада (вымещений) проходят не так гладко, как должны бы. Она заявила (порой Фло ведет себя слишком авторитарно), что мне нужно подходить к ней ближе и не опираться так сильно на ее руку. Зато вчера я в свою очередь накинулась на партнершу, когда из-за одного ее ганчо — а они всегда немного запаздывают — получила удар в голень. Полагаю, проблема в ее энроске (вращение со скручиванием ног, которое придает ускорение.) Фло отказалась даже выслушать меня, когда я пыталась помочь ей исправить ошибку; я прекратила объяснения и просто надулась. Обычно я не жалуюсь на небольшие травмы, но вчера почему-то решила извлечь как можно больше пользы из этого мелкого случая.

Но все-таки уж лучше заниматься с ней, чем с мужчиной.

23 мая 2001 года

Начинается! Мы сменили музыку, а это значит, надо менять и хореографию: то, над чем мы работали, теперь не подходит. А выступление послезавтра. Давно прошли дни мира и гармонии. Когда не враждуем открыто, мы по очереди ворчим. Существует множество поводов принять угрюмый вид или дуться. Например, когда одна из нас забывает порядок (последовательность движений). Или когда другая медлит, нарушая таким образом расчет времени. Или если одна из нас нечаянно разжимает руки во время поддержки и приземление второй партнерши нельзя назвать мягким. Мы постоянно виним друг друга, царапаем самолюбие, и нападки наши становятся даже более яростными, чем драки бездомных кошек. Подождите-ка, как ни странно, мне это что-то напоминает.

Когда я испытывала подобное раньше? Ах да, вспомнила: когда танцевала с мужчиной.

Какой же вывод можно сделать из этого печального опыта? Проблема заключается вовсе не в противоположном поле. Стать лесбиянкой не выход из положения. На самом деле виноваты другие люди. Жан Поль Сартр сказал: «L'enfer, c'est l'autre» («Ад — это другие люди»). Полагаю, он говорил о танго. Нет, я даже полностью уверена, что именно о танго. Можно изо всех сил стараться вести себя иначе, однако танго — это война. Если думаете, что можете танцевать с другом, то жестоко ошибаетесь. Танго неизменно превращает друзей во врагов.

Мораль этой истории такова: лучше танцевать с уже имеющимися врагами, чем заводить новых. По крайней мере, как правило, мы подспудно ожидаем, что представители другого пола ведут себя по-свински. Когда же нас обижает другая девушка, мы не теряем к ней преданности. К тому же многие женщины любят ненавидеть мужчин, но совсем непросто относиться плохо к представительницам своего пола.

Однако настоящая проблема в том, что, как бы ни было удобно танцевать с женщиной, она ваш противник, но и у вас нет никакого желания делить с ней ложе. А если вас не влечет к партнеру, какое же это танго?

14 июня 2001 года

Прошлым вечером я пошла послушать легендарного Альберто Кастильо в «Торквато Тассо». Да, старичок еще может преподать урок и показать, как следует наслаждаться жизнью, вместо того чтобы жаловаться и оплакивать свою судьбу. В весьма солидном возрасте девяноста пяти лет он по-прежнему не сдается. Подозреваю, его превосходное самочувствие каким-то образом связано с тем фактом, что он просто заспиртован. Альберто Кастильо может считаться настоящим ожившим кошмаром любого пуританина: за всю свою жизнь он выпил море виски, перепробовал различные наркотики, переспал с немыслимым количеством женщин, спустил в казино несметное количество денег и в довершение к этому выпустил из себя дыма больше, чем любая печная труба. А ведь он все еще с нами!

Пока я направлялась к зданию, Освальдо, привратник, или бездомный парень (как вам больше нравится), который однажды отдал меня прямо в руки ловкого мошенника, или шофера (как вам больше нравится), чмокнул меня в щечку.

— Где же ты пропадала? Я так по тебе скучал!

— И я по тебе, mi amor! — сказала я, не желая раскрывать грустную причину, по которой отсутствовала несколько последних недель. (Какой смысл вообще куда-то ходить, если для меня все равно нет ни партнеров, ни партнерш.)

— Che! Я приберег для тебя одну вещицу!

Он опустил руку в карман и вынул колечко. Пурпурное пластиковое кольцо, похожее на то, что обычно снимают с бутылок в продуктовом магазине.

— Я нашел его на улице и подумал о тебе. — Он протянул мне безделушку.

Как же меня это тронуло! Я просто лишилась дара речи! И откуда только он узнал, что пурпурный — мой любимый цвет?

— Каждый раз, когда я смотрю, как ты танцуешь с кем-то, я вижу ангела!

Да уж, он либо нагло лжет, либо ему требуются очки.

— Если и существуют ангелы, Осви, то ты один из них! — воскликнула я, внезапно почувствовав себя намного лучше. Не важно, лгал он или же действительно был слеп, его слова согрели мне душу.

Я надела кольцо. Оно подошло мне просто идеально, и я до сих пор еще не сняла его с пальца. Решено: стану надевать его каждый раз, когда буду чувствовать себя подавленно, чтобы напомнить себе — в этом мире я не одинока. Вообще-то я уже начинаю подозревать, что у меня действительно есть ангел-хранитель, который появляется в различных обличьях и поддерживает меня каждый раз, когда я падаю в пропасть.

Например, прошлой ночью, когда я ждала автобус на остановке.

— Не волнуйтесь, дорогая, все наладится, — внезапно произнес мужчина рядом со мной.

Сначала я даже не услышала его слов — так была поглощена печальными мыслями: зачем я согласилась на предложение Флоренсии? Идиотка! Я же с самого начала понимала, что это ужасная мысль. Конечно же, я все сама знала! Но уже слишком поздно! Я упустила свой самый последний шанс. И винить, кроме себя, некого…

Дело не в том, что незнакомец умел читать чужие мысли. Просто оказалось, я бормочу что-то себе под нос, одновременно жестикулируя и обращаясь к кому-то отсутствующему.

— Извините. Вы что-то сказали? — спросила я, пытаясь вести диалог как нормальное человеческое существо. То есть как женщина, которая ни за что не станет разговаривать сама с собой, стоя посреди оживленной улицы.

— Я сказал, не стоит беспокоиться, все будет в порядке!

Парень явно не представлял себе, о чем говорит. Ничего больше не будет в порядке. Но тем не менее я решила, что это очень мило с его стороны. Один из эпизодов, столь характерных для Буэнос-Айреса.

17 июля 2001 года

Почему самые приятные вещи всегда случаются в самое неподходящее время? Представьте, что вы в разгаре приготовления мусаки на двенадцать человек, хотя даже не представляете, как это делается, но, естественно, должны бы знать, особенно если вы гречанка. По крайней мере наполовину. Я устраивала ужин в честь Инесс, сестры Жака, чтобы отпраздновать ее помолвку с каким-то Хуаном Карлосом, которого в первый раз увижу только на вечеринке. Пока что я знаю о нем лишь то, что он владеет эстансией — то есть фермой, — а познакомились они на матче по поло в Виндзоре. А теперь она переедет сюда, в Буэнос-Айрес. Я так взволнована и счастлива за нее. И за себя тоже. Как же приятно, что рядом скоро будут родные. Конечно же, сестру мужа моей двоюродной сестры все-таки можно считать родственницей!

К счастью, подготовка к ужину началась за день до того. С соусом бешамель мне пришлось особенно нелегко. Первую неудавшуюся жидкую попытку, больше похожую на слюни, я спустила в унитаз. А все началось с моей руки. В преддверии катастрофы она начала так сильно дрожать, что все содержимое пакетика с молоком пролилось в миску, наполненную массой из муки и масла, таким образом оправдав предчувствие беды.

Пока я направлялась к зданию, Освальдо, привратник, или бездомный парень (как вам больше нравится), который однажды отдал меня прямо в руки ловкого мошенника, или шофера (как вам больше нравится), чмокнул меня в щечку.

— Где же ты пропадала? Я так по тебе скучал!

— И я по тебе, mi amor! — сказала я, не желая раскрывать грустную причину, по которой отсутствовала несколько последних недель. (Какой смысл вообще куда-то ходить, если для меня все равно нет ни партнеров, ни партнерш.)

— Che! Я приберег для тебя одну вещицу!

Он опустил руку в карман и вынул колечко. Пурпурное пластиковое кольцо, похожее на то, что обычно снимают с бутылок в продуктовом магазине.

— Я нашел его на улице и подумал о тебе. — Он протянул мне безделушку.

Как же меня это тронуло! Я просто лишилась дара речи! И откуда только он узнал, что пурпурный — мой любимый цвет?

— Каждый раз, когда я смотрю, как ты танцуешь с кем-то, я вижу ангела!

Да уж, он либо нагло лжет, либо ему требуются очки.

— Если и существуют ангелы, Осви, то ты один из них! — воскликнула я, внезапно почувствовав себя намного лучше. Не важно, лгал он или же действительно был слеп, его слова согрели мне душу.

Я надела кольцо. Оно подошло мне просто идеально, и я до сих пор еще не сняла его с пальца. Решено: стану надевать его каждый раз, когда буду чувствовать себя подавленно, чтобы напомнить себе — в этом мире я не одинока. Вообще-то я уже начинаю подозревать, что у меня действительно есть ангел-хранитель, который появляется в различных обличьях и поддерживает меня каждый раз, когда я падаю в пропасть.

Например, прошлой ночью, когда я ждала автобус на остановке.

— Не волнуйтесь, дорогая, все наладится, — внезапно произнес мужчина рядом со мной.

Сначала я даже не услышала его слов — так была поглощена печальными мыслями: зачем я согласилась на предложение Флоренсии? Идиотка! Я же с самого начала понимала, что это ужасная мысль. Конечно же, я все сама знала! Но уже слишком поздно! Я упустила свой самый последний шанс. И винить, кроме себя, некого…

Дело не в том, что незнакомец умел читать чужие мысли. Просто оказалось, я бормочу что-то себе под нос, одновременно жестикулируя и обращаясь к кому-то отсутствующему.

— Извините. Вы что-то сказали? — спросила я, пытаясь вести диалог как нормальное человеческое существо. То есть как женщина, которая ни за что не станет разговаривать сама с собой, стоя посреди оживленной улицы.

— Я сказал, не стоит беспокоиться, все будет в порядке!

Парень явно не представлял себе, о чем говорит. Ничего больше не будет в порядке. Но тем не менее я решила, что это очень мило с его стороны. Один из эпизодов, столь характерных для Буэнос-Айреса.

17 июля 2001 года

Почему самые приятные вещи всегда случаются в самое неподходящее время? Представьте, что вы в разгаре приготовления мусаки на двенадцать человек, хотя даже не представляете, как это делается, но, естественно, должны бы знать, особенно если вы гречанка. По крайней мере наполовину. Я устраивала ужин в честь Инесс, сестры Жака, чтобы отпраздновать ее помолвку с каким-то Хуаном Карлосом, которого в первый раз увижу только на вечеринке. Пока что я знаю о нем лишь то, что он владеет эстансией — то есть фермой, — а познакомились они на матче по поло в Виндзоре. А теперь она переедет сюда, в Буэнос-Айрес. Я так взволнована и счастлива за нее. И за себя тоже. Как же приятно, что рядом скоро будут родные. Конечно же, сестру мужа моей двоюродной сестры все-таки можно считать родственницей!

К счастью, подготовка к ужину началась за день до того. С соусом бешамель мне пришлось особенно нелегко. Первую неудавшуюся жидкую попытку, больше похожую на слюни, я спустила в унитаз. А все началось с моей руки. В преддверии катастрофы она начала так сильно дрожать, что все содержимое пакетика с молоком пролилось в миску, наполненную массой из муки и масла, таким образом оправдав предчувствие беды. Все мои надежды утекли в трубу вместе с белым соусом. Но я постаралась приободриться. Происшествие меня не обескуражило (ну ладно, признаю, немного все-таки обескуражило), и я начала все с самого начала. Я поздравила себя с тем, что еще в супермаркете предусмотрительно приобрела двойную порцию всех продуктов, так, на всякий случай. Теперь я находилась на самой решающей стадии разделения желтков и белков и даже задержала дыхание, поскольку такая задача требовала просто сверхчеловеческой концентрации усилий. Слишком сложное и каверзное дело. Я уже почти приготовилась с облегчением вздохнуть после исполнения сложной задачи… как вдруг зазвонил телефон и вывел меня из состояния глубокой медитации. Слишком поздно: несчастье уже произошло. Прозрачное вещество весело плавало в миске. И какую пользу теперь можно извлечь из своей предусмотрительности в супермаркете? Телефон звонил не умолкая, однако мне было не до него — я вся отдалась отчаянию.

Я сейчас повешусь — в смысле повешу трубку. А лучше вообще не подойду к телефону. И вдруг на автоответчике зазвучал голос, который я даже не надеялась услышать. Мужчина из пампасов собственной персоной: Пабло! И его дурацкие усики!

Надо быстренько завершить разговор, прежде чем соседи догадаются вызвать пожарную команду.

— Какой сюрприз! — (Звонок по другой линии. Черт!) — Ты бы не мог подождать секундочку, Пабло? Мне звонят, — сказала я.

— Дорогая! — Голос из Лондона.

— Мамочка, слава Богу, что ты позвонила, но не могла бы ты потерпеть секундочку? Я уже разговариваю с одним человеком. — Я нажала на мигающую кнопку.

— Паблито, извини. Что произошло?

— Ты свободна для ангажемента? Ничего грандиозного, но дело стоящее!

— Когда? — воскликнула я. (У него что — амнезия? Неужели он забыл, сколько мне лет? Или же Пабло в отчаянии?)

— Сегодня вечером. (Ну да, он явно в отчаянии.)

— Хм-м-м… ладно. Где и во сколько? — (Ты явно не заслуживаешь такой девушки, как я.)

Огромное спасибо! В моем распоряжении лишь полчаса, чтобы переодеться и добраться до места!

— Прости, мамуля, все дело в соусе бешамель. — Вонючий черный дым уже устремлялся в гостиную. — Я тебе непременно перезвоню, — взвизгнула я, прежде чем бросить трубку, а затем ринулась к плите, чтобы спасти хотя бы баклажаны — лук уже погиб безвозвратно. Да, все продукты умерли и вознеслись на небеса в ярком погребальном костре. Я кинулась в ванную и начала перебирать содержимое полок, уронив половину флаконов на пол, разбив несколько маленьких бутылочек, о существовании которых раньше даже не подозревала, и, в конце концов, обнаружив красный лак для ногтей, который и искала. Затем побежала обратно в кухню, чтобы помешать мясные колобки в томатном соусе, между помешиваниями нанося на ногти лак. Чулки в сеточку! Потом рванула в спальню. Мне пришлось перерыть все вещи, поскольку, как я уже говорила, иногда даже на чулках в сеточку образуются дыры. На мой взгляд, они рвутся даже чересчур часто. Особенно когда вашу ногу поглаживают под столом или когда вам приходится изображать из себя бампер автомобиля. А ведь это всего лишь две игры, в результате которых неминуемо на чулках образуются дырки.

Я посмотрела на часы. Через пять минут нужно выходить. Как раз есть немного времени, чтобы позвонить маме. Я набрала ее номер, прижав трубку к плечу правой щекой, в то же самое время натягивая чулки и пристегивая их к поясу:

— Мамочка, бешамель у меня не получился. Сначала он оказался жидким. Теперь в нем пузырьки. Как я могу это исправить?

Как оказалось, исправить положение невозможно. Как только в массу попадает воздух, можно считать, игра закончена. Завтра придется начинать все заново. Я поздравила себя с тем, что приняла это мудрое решение — начать готовиться на день раньше. Да чтобы мне что-то не удавалось? Теперь я уже слишком сильно торопилась, и у меня совсем не было времени оплакивать потерю. Пора принять решение, что надеть вечером. «Зеленую тоску может прогнать только красный цвет», — подумала я. Красная юбка (в белый горошек), красная помада, двуцветные черно-красные туфельки на высоких каблуках и черный топ с весьма глубоким вырезом, открывающий плечи. Я уже полностью оправилась от депрессии, вызванной моим кулинарным крахом. «Быть чародейкой в спальне дело не хитрое, — подумала я, — но стать чародейкой на кухне — вот это настоящее достижение».

— Где случился пожар? — первым делом спросил у меня Пабло, когда я приехала.

— О чем ты? — удивилась я.

— Такой запах, будто что-то сгорело!

Этим чем-то были мои волосы.

— Ах это!.. Да ничего, просто мусака…

— Что еще за мусака? — недоуменно переспросил он.

— Расскажу как-нибудь в другой раз… Так что меня ждет?

Меня ждало полное разочарование. Начать с того, что народу на мероприятии присутствовало не более десятка человек. Мне тут же захотелось убить Пабло: и ради этого он отвлек меня в самый разгар кулинарного вдохновения?! (А ведь я как раз уже начала получать удовольствие от процесса.) Он потчевал нас народными танцами в собственном исполнении. Я сидела, одновременно и восхищаясь его мастерством, и безумно желая пристрелить его.

Должно быть, он все-таки чем-то руководствовался, когда приглашал меня сюда. И потому я решила сидеть тихо, пока не выясню, в чем тут дело, зачем я ему понадобилась.

А дело оказалось в том, что Пабло посетило настроение покрасоваться перед зрителями! Хотела бы я сказать то же самое о себе! Паркет в тот вечер стал настоящим испытанием для танцоров — пол превратился в скользкий каток, только вместо коньков на мне были туфельки на каблуках. К тому же я танцевала в паре с человеком, который не обращал абсолютно никакого внимания на мое затруднительное положение. Пабло де лас Пампас (он уже перевоплотился в свой сценический образ) желал весь вечер вертеться как юла, а у меня не оставалось выбора, кроме как крутиться вместе с ним. Его ничуть не смущало выражение ужаса на моем лице. Он выполнял около двадцати вращений в секунду, а я описывала вокруг него круги. Не нужно иметь диплом по тригонометрии, чтобы понять: все это означает, что мне нужно было двигаться быстрее его, чтобы не отставать. Требуется громадная концентрация, можно даже сказать, использование всех ресурсов по максимуму, чтобы удержаться на взбесившейся карусели. После того как все закончилось, а я даже ни разу не упала лицом на пол, я одарила публику такой улыбкой, которая должна была оставить их в убеждении: все это было «супернеобыкновенно просто».

Пабло, казалось, в общем и целом доволен моим выступлением. Судя по всему, мне удалось пройти некий тест, если, конечно, тест существовал на самом деле, а не только в моем воображении. Однако теперь предстояло заняться более срочными делами. Едва представилась такая возможность, я сбежала к своим баклажанам.

Однако было уже слишком поздно… И кто бы ни придумал заказ еды на дом, этот человек — настоящий гений.

21 июля 2001 года

Когда Пабло позвонил мне сегодня утром и поинтересовался, свободна ли я для танго-шоу, первым моим вопросом было: «Когда?» Я пришла к вполне понятному выводу: если он пал так низко, чтобы пригласить меня, видимо, он окончательно отчаялся. Однако, вот чудо, Пабло заверил меня:

— Не раньше чем через несколько недель. И это не на раз, а постоянное предложение.

Я просто не могла поверить! Один из ведущих профессиональных танцоров приглашает меня стать его партнершей! Тот вечер, видимо, стал испытанием, и я прошла его с блеском. Разве я не прекрасная исполнительница танго? В конце концов, баклажаны явно погибли не зря.

Я все еще мысленно поглаживала себя по спинке, когда он проинформировал меня, что выступление будет проходить не в театре. И не в одном из casas de tango, в которые привозят на автобусах туристов на организованные экскурсии, например «Виеджо Алмасен» или «Микеланджело».

— А где же тогда? — спросила я в недоумении.

— Калле Флорида, — сказал он, имея в виду самую мою нелюбимую пешеходную улицу в нижней части Буэнос-Айреса. Ликование в моей душе сразу стихло. Конечно же, он шутит! Ведь не может же он серьезно предлагать мне просить милостыню на улице?

Однако когда я переспросила: «Что ты сказал?», а Пабло повторил свое предложение, стало ясно: он абсолютно серьезен и действительно предлагает мне если и не стать проституткой, то превратиться в уличную танцовщицу.

Не знаю, действительно ли я делаю шаг вперед в своей карьере. Вообще-то я даже уверена, что скорее наоборот. Но опять же терять все равно нечего. Под «нечего терять» я имею в виду, что у меня нет ни партнера, ни перспективы встретить его в ближайшем или хотя бы отдаленном будущем. Именно поэтому я согласилась.

— Только не относись к моему предложению слишком серьезно. Оно sin compromiso — никаких обязательств. Поняла? Я прошу тебя лишь потому, что моя постоянная партнерша не хочет этим заниматься. А мне нужны деньги. Бывшая жена уже подает в суд за неуплату алиментов. Но, полагаю, мои проблемы тебя не касаются, — сказал Пабло.

«Как мило!» — подумала я.

— Без проблем, Пабло! Sin compromiso! — сказала я, в то же самое время думая: «Как самонадеянно с твоей стороны полагать, что я бы захотела взять на себя обязательства перед тобой и твоими дурацкими усиками! Не смешите меня!»

Однако сегодня настроения смеяться не было, потому что его слова меня просто взбесили. Когда дело доходит до фобии обязательств, я придерживаюсь политики двойных стандартов. Все в порядке, когда речь идет обо мне, но абсолютно неприемлемо, если ужасные слова произносят они, партнеры. Особенно когда объектом их боязни серьезных отношений являюсь я. Уже надоело выслушивать «sin compromiso» это и «sin compromiso» то. Кажется, мужчины вообще не знают больше никаких слов. Почему, черт возьми, первым делом они всегда заявляют: «Мне не нужны отношения/обязательства/что-то серьезное». Почему нельзя немного подождать и для начала хотя бы убрать измазанный ванильным мороженым язык из вашего горла? (Хотя часто я и сама творила подобное.)

Конечно, мне понятна истинная причина происходящего. Мысль о верности партнеру даже менее привлекательна для испанцев, нежели для англичан. Кто захочет брать на себя обязательства, когда в вашем распоряжении есть слово «compromise», которое можно произнести в самом начале отношений? Но как же меня раздражает их подход! Ненавижу, когда без конца упоминают дурацкое слово на букву «О» лишь для того, чтобы подчеркнуть: вот чего они абсолютно не хотят. Честно говоря, я бы предпочла, чтобы мужчины тогда вообще ничего не говорили, а то мне уже начинает казаться, будто я болею каким-то заразным заболеванием. И вопрос в том, как я сумею танцевать танго с человеком, относящимся ко мне так, словно я прокаженная? Только поздно идти на попятную: я ведь уже дала согласие. И, в отличие от некоторых представителей определенного пола известной нам нации, я предпочитаю меньше говорить об обязательствах, а больше действовать.

6 августа 2001 года

С Пабло и другими участниками я встретилась перед «Галереас Пасифико». Он провел меня в гримерку, которой служил общественный туалет в торговом центре, где я закрылась в кабинке и переоделась. Мне показалось, не стоит выбирать для выступления один из «хороших» нарядов, поскольку любой из них придет в негодность уже через несколько минут, поэтому я решила нарядиться в простенькое и элегантное платье до колена, в котором танцевала на первом своем выступлении с Чино. Оно очень милое, с почти незаметными завязками на спине, элегантное и все же довольно сексуальное. Во всяком случае, по моему мнению. Оказалось, не так-то просто решить, какой обуви отдать предпочтение, учитывая, что почти все мои туфли из замши. Сами подумайте, просто самоубийство танцевать в них на мощеной мостовой. Придется утром бежать в ремонт обуви и просить, чтобы на черно-белых туфельках сделали резиновую набойку.

В конце концов я появилась из кабинки в своем новом наряде. Пока я была там, перед кабинкой выстроилась длинная очередь из желающих воспользоваться туалетом. Не знаю, удивило ли их больше мое магическое превращение или же разозлило то, сколько времени у меня заняло достижение столь блестящего результата.

Теперь я на глазах изумленной публики наносила макияж и надевала сценические украшения. Как только я закончила, продавец и несколько женщин, стоящих в очереди, подняли большие пальцы. Под их одобрительные взгляды я вышла из дамской комнаты и направилась в торговый центр. Мои каблуки громко цокали по мраморному полу, и я делала вид, что не замечаю, как в мою сторону поворачиваются головы (особенно покупателей мужского пола.)

— Собираешься танцевать… в этом? — Этими словами меня встретила Фелисия, моя работодательница.

— Ну-у-у… вообще-то д-д-да. — Почему-то я начала заикаться. — А что? Что-то не так?

— Неужели у тебя нет ничего сексуального? Покажи нам хоть немного свою ножку, женщина! — Она подмигнула мне. И тут я заметила, что ее платье едва прикрывает попу.

— Хорошо, я посмотрю, что можно подобрать для завтрашнего выступления, — сказала я.

— Молодец, девочка! — воскликнула она одобрительно.

Громкие звуки милонги уже раздавались из стереосистемы. После сигнала Живой Статуе пришлось сойти со своего пьедестала. Она стерла зеленую краску (помните статую Свободы?) и покинула территорию, а мы встали на тротуаре и приготовились выступать. Однако теперь у нас появились другие конкуренты: музыка из «Тауэр рекордс», торгового центра напротив, звучала намного громче нашей. Фелисия послала Рубена, самого старого из участников, на переговоры.

— Скажи им, чтобы убавили звук. Бог мой, как же можно работать в таком грохоте? — Я избавлю вас от тонкостей и правил, связанных с «законами» уличных выступлений, ибо сомневаюсь, что подобные существуют.

Когда Рубен справился со своей миссией, Фелисия принялась выполнять простые упражнения по растяжке. Она оказалась невероятно пластичной, и меня ее грация даже немного огорчила: у нее оказалось передо мной преимущество, и к тому же на ней не было длинного платья, которое не давало бы ей поднимать ногу на немыслимую высоту или же мешало сгибать колени и делать выпад бедром.

— Понимаешь, это часть представления, — прошептала она мне. — Если и это не заставит их остановиться, уже не знаю, что еще можно сделать.

Итак, я решила копировать ее движения и с гордостью заявляю, что в процессе подражания потянула всего две мышцы. Сначала я сделала выпад ногой назад и начала прогибаться, насколько только сумела. Как было бы хорошо, если бы здесь оказался Мигель Ангель и помог бы мне! Да, Фелисия оказалась права: многие действительно останавливались как вкопанные. Пешеходы глазели на нас разинув рот. Хотя мне не кажется, что с восхищением. Нам официально выделили пять минут на подготовку. (Слава Богу, ведь холод стоял дикий! Теперь я уж точно заболею гриппом. Или же туберкулезом. Как Мими в «Богеме». А ведь меня попросили прийти завтра буквально раздетой. Хотя Фелисия и утверждает, что скоро я привыкну.)

Фелисия велела все повторять за ней. Она схватила одну из шляп, лежащих на стуле, вторую бросила мне. Именно эти шляпы немного позже станут передавать по кругу, чтобы зрители опускали в них «вклад». Фелисия исполнила сложную комбинацию движений, в которую входило и жонглирование шляпами: мы снимали их, вертели так и эдак, подбрасывали в воздух и снова ловили. Нет нужды говорить, что я абсолютно не умею жонглировать. Внезапно я словно очутилась в одной из сцен «Чикаго». Я изо всех сил пыталась успеть за Фелисией, но одних стараний оказалось недостаточно. Представьте себе, что вы пришли на занятии по танцам, когда остальные ученики работали над фигурами уже около месяца, и преподаватель заявляет вам: «Не волнуйтесь, вы скоро освоитесь! Просто расслабьтесь и получайте удовольствие!» Вы старательно пытаетесь угнаться за остальными, но потом мельком видите в зеркале, что двигаетесь неуклюже и абсолютно не попадаете в ритм. Конечно же, у вас появляется такое чувство, будто все взгляды устремлены на вас и все за вашей спиной над вами смеются.

Мы с гордостью показывали зрителям весь этот бред несколько дольше, чем мне казалось необходимым, затем Фелисия заявила: пора начинать представление. Рубен и Пабло уже собрали достаточно многочисленную толпу, пока я отчаянно старалась не уронить шляпу.

— Подходите ближе, шоу начинается! — закричал Маурисио, конферансье. — Нет, тут находиться нельзя! Вы загораживаете вход в магазин. Сюда, сюда, становитесь в круг, пожалуйста! Вот так, правильно. Подвигайтесь, еще ближе. Образуйте плотное кольцо. Потеснитесь. Отлично. Дамы и господа, сейчас начнется самое популярное в мире шоу танго. Им наслаждаются уже больше миллиона зрителей вот уже более полутора лет. Давайте дружными аплодисментами поприветствуем танго-шоу «Пасифико».

8 августа 2001 года

Шоу открывают Рубен и Маурисио, что, конечно же, привлекает публику. По какой-то причине людям, которые ничего не знают о танго, нравится думать, что «танго — это танец, который изначально танцевали в паре двое мужчин». Они просто не представляют, что за чушь они себе напридумывали! Конечно, мужчины практикуются друг с другом и занимаются этим до сих пор, но делают это лишь потому, что хотят после танцевать с женщинами. Мужчины готовы тратить время на танго, поскольку желают затащить женщину в постель или по крайней мере притворяются, что поставили себе целью ее соблазнить. И чем лучше танцор, тем более вероятен успех. Давайте не забывать: танго зародилось в добрые старые дни, когда в Аргентине женщин было меньше, чем мужчин, что знаменовало жесткую конкуренцию между последними. Вероятно, им не разрешалось даже заходить в некоторые заведения, если они не умели танцевать на должном уровне. Да, судя по всему, я родилась не в то время.

После первого танца наступила моя очередь исполнять главный номер шоу вместе с Пабло. К несчастью для меня, это оказалась одна из версий «Кумпарситы», в обработке Дариенцо, самый длинный и быстрый ее вариант за всю историю танго. А ведь мне придется танцевать под нее восемь раз — поскольку мы выступаем в день именно столько. Каждый свой выход я уверена, что просто не сумею дотанцевать до конца, как только представлю себе: уже завтра придется начинать все сначала. И послезавтра, и потом после послезавтра. Чтобы заглушить боль, я постоянно глотала ибупрофен словно конфеты. А еще для профилактики против воспаления легких. Хотя что-то непохоже, чтобы он помогал; наоборот, кашель, по-моему, все усиливается.

Конечно же, есть и свои плюсы. Например, вскоре я должна похудеть, если судить по худенькой фигурке Фелисии. Хотя намного более вероятно, что сначала меня увезут в сумасшедший дом, ибо я не могу избавиться от мелодии «Кумпарситы» — она звучит у меня в голове. И это единственное произведение из огромного репертуара песен-танго, которое я ненавижу.

Когда я уже решила, что мое тело не способно исполнить хотя бы еще одну фигуру хиро (альфа и омега Пабло), мне даровали временное облегчение. Я судорожно ловила ртом воздух, когда Фелисия подала знак, что пришла пора попозировать для снимков. Бедные глупцы, щелкающие фотоаппаратом, не понимали: едва лишь они запечатлеют, как я обвила ногой бедро Пабло, им тотчас под нос подсунут шляпу, и придется положить в нее что-нибудь. Не монетки, спасибо большое, мелочи не нужно. Какая ирония, ведь самой нефотогеничной женщине на свете приходится позировать за танду не один, а три или даже четыре раза.

В перерыве между тандами я заметила, как Фелисия беседует с двумя туристами — во всяком случае, они были похожи на туристов, к тому же у одного из них на шее висел фотоаппарат. Фелисия подозвала меня и попросила перевести. На английском им все-таки удалось объяснить мне (я спросила: «У вас канадский акцент?» Они ответили: «Да, верно»), что они снимают документальный фильм о танго и хотели бы запечатлеть наше шоу. Я передала их слова Фелисии.

— Ну-ка объясни, что ему не видать даже крошечного кусочка моей задницы меньше чем за сотню баксов, — заявила она с жутким апломбом. Судя по всему, ей уже не в первый раз приходилось вести переговоры о цене ее задницы.

— Она сказала, что с радостью позволит вам сфотографировать выступление, если только вы согласитесь заплатить обычную цену в сто долларов.

— Они говорят, что вряд ли смогут заплатить эту сумму, потому что фильм не коммерческий и это будет нарушением этики, — объяснила я Фелисии.

— Тогда передай, пусть убираются к черту.

— Простите, ребята, она говорит, что, к сожалению, не сможет помочь вам в вашем начинании. — Мне было неприятно становиться гонцом, приносящим дурные вести. Однако создалось такое впечатление, что туристы восприняли удар стойко. И немного позднее я поняла почему. Я выследила их. Или, точнее, «зуммеры» их фотоаппаратов, торчащие из-за растущих в кадках деревьев ярдах в пятидесяти от нас. Надеюсь, им удалось заснять что-нибудь, кроме зеленых листьев, служивших маскировкой.

После «Кумпарситы» (слава Богу, не только хорошее подходит к концу) шоу завершилось милонгой. Мы с Фелисией по очереди станцевали со стариком Рубеном. В том, что я выступаю вместо нее, есть одно громадное преимущество: мне не приходится передавать шляпу. Шляпу передают по кругу один раз во время «Кумпарситы», второй раз во время номера, закрывающего представление. В самый первый раз, когда Фелисия буквально вытолкнула меня к собравшимся со шляпой в руке, я подумала: тот день, к которому я готовилась всю свою жизнь, наконец настал. Теперь я действительно начала просить милостыню. Но чем дольше шляпа переходила по кругу, тем больше мне начинало казаться, что жизнь в канаве не настолько уж плоха. И нищенствовать иногда тоже занимательно!

И еще одна вещь оказалась не настолько ужасной, как я думала раньше. Когда теряешь публику. Конечно же, не самое приятное чувство на свете, это верно. Я могла абсолютно точно сказать, скольких зрителей лишилась, потому что постоянно вела счет каждому уходу, однако не стану этого делать. Мои глаза невольно, будто магнитом, притягивало к тем зрителям, что ушли, не дождавшись окончания моего номера. И мне удавалось проследить за ними, даже когда я была в самом разгаре танца, исполняя хиро со скоростью сто миль в секунду. Но в конце концов учишься смиряться с прозой жизни: словно овцы, зрители часто разбредаются. Раньше меня угнетало зрелище уличных исполнителей. Для меня невыносимы люди, которые притворяются, что они ни с того ни с сего оглохли, ослепли и ничего не понимают, стоит какому-нибудь музыканту войти в вагон поезда метро. Но одно я ненавидела больше всего на свете: когда исполнитель выполняет свою работу, а после пытается вызвать аплодисменты зрителей, хлопая в ладоши сам и искренне надеясь, что его хлопки вызовут шквал аплодисментов. Бурная радость одиночки, приветствующего самого себя.

Впрочем, ко всему можно привыкнуть.

9 августа 2001 года

Сегодня утром я получила анкету из своей альма-матер. Там хотят составить нечто вроде «Кто есть кто» бывших выпускников. Официально задача этой процедуры заключалась в том, чтобы помочь нам, «старым добрым знакомым», не потерять связь, а неофициально — чтобы поддерживать в нас дух здоровой конкуренции (путем судорожного сравнивания себя с другими). Хотя я убеждена, что существует еще и тайная raison d'être: анкету выдумали с одной-единственной и вполне очевидной целью — унизить меня.

До сегодняшнего утра мне удавалось оставаться беззаботной и не задумываться над будущим. Каким-то образом я смогла закрыть глаза на то, что прошло уже почти десять лет с окончания университета. Однако, прочитав вопросы на листке, я поняла, что больше невозможно ходить вокруг и около и игнорировать печальную истину, поскольку в этом самом пытливом из всех пытливых вопросников от меня требовалось поделиться подробностями всей своей жизни — и профессиональной и личной — с тех пор, как я вышла из стен Кембриджа.

Нужно было перечислить также все компании, в которых я работала. Ну, тут по крайней мере одно известное и весьма уважаемое название я могла вписать в графу. Невозможно представить более солидную и первоклассную фирму, нежели «Янг энд Рубикем». Так, давайте поглядим, что там еще. Должности, которые вы занимали и которые привели вас к престижной работе в настоящий момент. Например, генеральный директор известного банка или заведующий кафедрой физики в том или ином университете или же нашумевший репортер в крупной газете… Хм-м… Лучше отложим этот пункт на потом.

Давайте посмотрим, что там еще. Так, необходимо перечислить награды, которыми в последнее время наградила меня королева в Букингемском дворце, различные рыцарские титулы и орден Британской империи за выдающийся вклад в искусство и науку, мировую экономику или мир во всем мире, не говоря уж о деньгах. Все хотели знать, получила ли я не так давно Нобелевскую, Букеровскую или хоть какую-нибудь премию. Какое количество соревнований по бриджу или шахматных турниров я выиграла за последние десять лет? А как насчет бадминтона или сквоша? Вообще — можете ли вы что-нибудь привлечь в свою защиту? Хоть какие-нибудь достижения? Ну же, девочка, напряги мозги! Тогда хоть сообщи нам, что ты была замужем. Лучше два раза развестись, нежели вообще не побывать в браке. А еще количество мужей, детей, нянь, собак, домов, садов, садовников, клубов, как в городе, так и за городом, но только не упоминай «Ротари». Какая машина: «мерседес» или «ягуар»? Бриллиант во сколько карат красуется на твоем пальчике? Все, что хотите, предоставьте нам какие угодно сведения, чтобы доказать нам: колледж не зря потратил на вас время, а налогоплательщики — деньги. Ну хоть что-нибудь.

После того как я три часа тупо пялилась на бланк, мне наконец удалось решить проблему. В каждой графе я поставила жирные прочерки. А под заголовком «Текущее место работы» написала: «Танцую танго на улице Флорида в Буэнос-Айресе».

Пусть моя анкета хотя бы повеселит «старых добрых друзей». И мне наплевать, если они в буквальном смысле слова умрут от смеха.

13 августа 2001 года

Каждый день мы встречались у наших новых «гримерных» в торговом центре на улице Флорида, в пяти домах от «Галереас Пасифико». Каждый день я приходила к одиннадцати ровно, как мне и было велено, и каждый день честно ждала остальных, включая Фелисию, которые подтягивались к одиннадцати пятидесяти пяти. После их прихода начиналась паника, поскольку теперь у нас действительно оставалось мало времени. Мы с Фелисией опрометью бросались в дамские комнаты переодеться. Я использую эту возможность, чтобы пообщаться. Это важно — поддерживать отношения. Но я изо всех сил стараюсь ненароком не выдать каким-нибудь посторонним высказыванием, что на самом деле вовсе не живу на те пятнадцать долларов в день, которые Фелисия выуживает из шляпы и отдает мне в качестве платы за выступление. Если бы она только знала! Пятнадцати долларов не хватит даже на то, чтобы заменить подошвы на туфлях, не говоря о ежедневной покупке новой пары колготок в сеточку. Я придумала правдоподобную историю (знаю, я уже говорила… больше никакой лжи…), что преподаю английский язык и таким образом обеспечиваю себе возможность «заработать на жизнь». Но она решила брать у меня уроки! Только я не могу показать ей свою квартиру — пусть, по мнению многих, это настоящая дыра, но все-таки условия в ней намного лучше, нежели там, где проживает она. Интересно, как же я выберусь из передряги?

Затем мы накладываем сценический макияж, надеваем бижутерию и застегиваем друг другу молнии на платьях, после чего спускаемся вниз и забираем акустическую систему, громадный аккумулятор, микрофон со стойкой, репродуктор, стулья для руководителей, шляпы, тележки… а также мужчин, не переставая их отчитывать. Звучит немного прямолинейно, но это так. Как ужасно, когда день для некоторых начинается не с той ноги. И всегда во всех проблемах виноват Маурисио. Маурисио, как мне удалось узнать, еще совсем недавно был мужем Фелисии и именно он отец ее шестерых детей. Да, у нее действительно ш-е-с-т-е-р-о.

И если вы вдруг решили, что расстались они вполне мирно, то вы сильно ошибаетесь. Фелисия ненавидит «хитрую бестию» Маурисио, и всем нам приходится выслушивать бесконечные жалобы. Постоянно.

Когда аккумулятор не заряжен полностью:

— Черт возьми, он поступает так нарочно.

Я не стала доказывать ей, что подобные обвинения беспочвенны — саботирование нашего выступления для Маурисио не что иное, как финансовое самоубийство.

Когда мы не можем найти шляпы:

— Проклятие, он спрятал их!

Я начинаю понимать: видимо, не у одного Маурисио в этой семье проблемы с кокаином. Поверьте, если бы у меня было шестеро детей, я бы ни за что не увлеклась кокаином. А начала бы принимать героин.

Когда запись оказывается стертой и вместо привычных звуков милонги из динамиков не вылетает ни единого звука:

— Я точно убью сукина сына! — визжит она, нажимая на все кнопки одновременно, как сумасшедшая.

У меня нет никаких сомнений, какого сукина сына Фелисия имеет в виду.

Хотя полной уверенности тут быть не может. Ведь когда Фелисия не злится на Маурисио, она готова вцепиться в горло Рубену.

— Она не имеет права постоянно раздавать указания и помыкать мной, — ворчит на следующий день ветеран улиц, жалуясь на Фелисию. (Еще как может и поступает соответственно.) — Раньше мы так весело проводили время с Маурисио! Он, в сущности, неплохой парень. Не понимаю, как он умудрился связаться с такой стервой и психопаткой…

15 августа 2001 года

Фелисия обманула: мне так и не удалось привыкнуть к холоду, — зато есть и хорошие новости. Например, я не замерзаю во время танца, поскольку благодаря Пабло пот течет с меня градом. Однако между тандами я особенно жестоко страдаю от влияния холодной погоды на организм. Мой горячий пот сразу же превращается в льдинки, стоит мне просидеть без движения хотя бы секунду. Я замерзаю и оттаиваю в среднем по восемь раз на дню. И то, что начиная со второго дня я оделась — точнее, разделась, — как меня и просили, ничуть не помогло. Фелисии требовалась сексуальная танцовщица. И она получила настоящую сексуальность. А знаете, просто поразительно, какую разницу порой играют какие-то несколько дюймов. Моя мини-юбка уже собрала настоящий фан-клуб, в основном состоящий из бездомных, безработных бродяг, которым больше нечем заняться, потому они коротали время на «нашей» скамейке. Все уже привыкли к «мыльной опере», ставшей гарантированным развлечением: расставание с любовником и воссоединение с ним изо дня в день. Раз уж мы заговорили о расставаниях, Маурисио покинул шоу. Однако он не ушел далеко. Пройдите несколько минут по улице и увидите, как он танцует ту же самую программу с новой парой, которую нанял сам. Теперь он получил права от танго-шоу «Пасифико»! Надеюсь, это означает, что теперь Фелисия избавит нас всех от операции на барабанных перепонках.

Поклонники пришли в восторг от столь интересного поворота событий. Я даже слышала, как один из них, пропустивший наше выступление в тот день, попросил другого вкратце рассказать об этой невероятной его части. Другой нарисовал плакат, который обычно поднимает во время моего танца: «Фан-клуб «Ла Грига»». Хотя такой поступок и кажется мне трогательным, сомневаюсь, что Фелисия разделяет мое сентиментальное настроение. Я даже начинаю беспокоиться: вдруг она вздумает ревновать? Но что тут можно поделать? Как я могу избежать возможного приступа ее злости? Честно говоря, дело в том, что мне абсолютно не хочется ничего менять — ради разнообразия. Так приятно, что хоть кто-то меня любит, пусть даже всего лишь безработный бродяга с улицы. По крайней мере, он не обращается со мной так, словно я прокаженная.

По-моему, мне грозит нешуточная опасность стать полностью зависимой от фанатов и привыкнуть к ним так, как мои мышцы привыкли к ибупрофену. Отсутствие любви немного восполняется тем, что меня боготворят издалека, но в то же самое время я никогда не чувствовала себя настолько одинокой. Как странно! Мое настроение колеблется от воодушевления, когда я выступаю на публике, до отчаяния, когда не танцую, а сижу одна в доме и некому разделить со мной мои чувства. И зачем все тогда нужно, хотелось бы мне знать. До следующих шквалов аплодисментов, когда я перестаю задаваться подобными вопросами и начинаю думать: «Кому нужна любовь мужчины, если есть восхищение поклонников? Пусть даже они абсолютно незнакомые мне люди, которым больше нечего делать, кроме как просиживать на уличной скамейке…» Однако я бы не променяла их аплодисменты ни на что на свете.

А потом я прихожу домой и чувствую лишь эмоциональное опустошение. Никогда не подозревала, что душевная пустота может стать такой тяжелой ношей.

15 сентября 2001 года

Я уже познакомилась со всеми бродягами с Флорида, мимо которых прохожу каждый день перед выступлением, и мы стали лучшими друзьями. Например, подружились с парнем в инвалидном кресле, потерявшим ногу. Он постоянно спрашивает: «Ну, как идут дела?» Я увиливаю от ответа (не хочу, чтобы он чувствовал себя неловко, если все не слишком хорошо) и отвечаю: «Mas o menos». Выражение, которое можно услышать чаще, нежели любую другую фразу в Аргентине, и означает оно «неплохо» или «так себе». Ничто в этой стране не может быть «замечательно» или «ужасно». Всегда «так себе». Я также прониклась нежными чувствами к уличным мальчишкам-цыганятам, которые постоянно носятся как угорелые во время нашего представления, из-за чего Фелисия вынуждена прибегать к суровым мерам. Она уже не раз делала мне строгие выговоры.

— Перестань вести себя как чертова душа компании! Дай им палец, они всю руку откусят! Я не хочу видеть этих зверенышей рядом. От них одни убытки! Они отпугивают зрителей! Тебе ясно?

— Да, Фелисия, абсолютно ясно. — Но я не огорчилась при мысли о том, что эти дети никогда раньше не слышали ни единого доброго слова и не чувствовали чужой доброты. Хоть я и понимала, что ничего не могу для них сделать, но предавалась эгоистичному удовольствию и угощала их конфеткой или бутербродом, чтобы чувствовать себя лучше.

А еще есть мой друг Пабло. В последнее время отношения у нас довольно напряженные. Его новым увлечением стало критиковать меня во время танца. Кажется, он даже не может дождаться, когда мы сойдем со «сцены», чтобы во всеуслышание пожаловаться на меня. Это привело к глубокому кризису доверия, из-за которого я как-то раз чуть не ушла из шоу. Вероятно, у него просто есть какой-то скелет в шкафу. Не вижу других объяснений такого ужасного отношения ко мне. И вот доказательство. Однажды он указал мне на двух близняшек на улице:

— Знаешь, что бы я сделал с этими девчушками, если бы мне представилась такая возможность?

Я не успела ответить, что мне абсолютно неинтересно выслушивать его откровения, и он начал выкладывать мне все в деталях, о которых я не спрашивала. Однако его слова мало походили на правду, поэтому казалось, что он слишком усердно пытается убедить меня в том, насколько он настоящий мужчина.

— Как же интересно… Первый раз слышу подобные эротические фантазии, — пробормотала я. (Довольно заурядные, надо сказать.) Голубой, подумала я. Нет даже тени сомнения в его гомосексуализме.

— Вытягивай носки! Выпрями спину! Перестань вертеть бедрами! — Так он клевал меня целыми днями, будто бы я была кукурузой, а он цыпленком. Я пыталась утешить себя, насколько только возможно: что еще можно ожидать от человека с такими ужасными усиками?

Однажды я все-таки попыталась отстоять свою позицию и сослалась на Густаво Навьера, отца-основателя «танго нуэво». Огромная ошибка, но было слишком поздно. Теперь и Фелисия включилась в обсуждение. Они объединились против меня, и стало двое против одного. После спора моя уверенность в себе мгновенно упала до нуля, но, к счастью, не все согласились с Фелисией и Пабло. Только не клуб моих поклонников. Не те, кто постоянно повторяет, насколько сильно они меня любят. Самую горячую поддержку я получила от одной бразильянки, которая вместе с дочерью приходила смотреть выступление два дня подряд. Во время перерыва она подошла ко мне и сказала: «У вас есть то, что называют «angel», дар. Храните его, дорогая моя». Услышав это, я чуть не разрыдалась. Для меня нет ничего приятнее, чем слышать комплименты от женщин, ибо для них не существует никаких скрытых мотивов. Конечно, вовсе не лишне услышать похвалу и от мужчины. Например, когда я ехала в метро на занятия по балету, ко мне подошел парень и спросил: «Вы та девушка, которая танцует на Флорида?» Я кивнула. «Мне так нравится ваше исполнение. Я просто захотел, чтобы вы узнали об этом». — И он исчез в переполненном вагоне. Как жаль, что молодой человек исчез так быстро: он показался мне очень милым! Потом я еще долго сияла от радости.

7 октября 2001 года

Наконец-то пришла весна! В этом году несколько раньше, нежели обычно. После всех моих жалоб на жару можно подумать, что меня это должно обрадовать. Однако попробуйте протанцевать пять часов под палящим на голубом небе солнцем, и скоро обнаружите, как это ужасно! Верните мне мороз! И чудесные серые небеса! Почему мы никогда не ценим то, что имеем!

К счастью, мне удалось обнаружить тенистое убежище у входа в магазин «Си энд Эй», где я и скрываюсь между тандами, однако прежде чем мое разгоряченное тело успевает хоть немного остынуть под синтетической тканью платья, приходит время возвращаться на каторгу. Если так будет продолжаться, я точно получу солнечный удар.

В субботу Фелисия взяла выходной — без всяких объяснений. Должно быть, страдала от последствий бурно проведенного вечера (понимаете, о чем я?). Естественно, кто-то должен был взять бразды правления на себя. Догадываетесь, кто это был? Честно говоря, больше никто не сумел бы руководить процессом, поскольку уж не знаю, кто из двоих более бесполезен: Пабло или Рубен. Я оказалась в тяжелом положении! Однако решила не ждать двадцать минут перед каждой тандой, пока соберется толпа, никак не желавшая собираться, и сделала все по-своему, потратив намного меньше времени и усилий. Ребятам я объяснила свою логику так: «Как только они увидят ваш танец вдвоем, слетятся к нам будто мотыльки на свет. Не стоит даже пытаться собрать толпу перед шоу — для этого потребуется слишком много времени. Вы хотите завершить свои восемь танд как можно скорее или нет?» Конечно же, они хотели. «Ну ладно». Мне не хочется хвастаться, однако мы не только собрали народу больше, чем обычно, но и протанцевали восемь танд за четыре часа. В рекордное время за всю историю танго-шоу «Пасифико»! И после были похожи на школьников, которым отменили последний урок.

Верно, в тот день руководителем стала я. Однако можете не сомневаться, кто вызвался на должность казначея. Рубену настолько не терпелось посчитать выручку, что он не мог дождаться, когда сможет вернуться в торговый центр, где Фелисия обычно распределяет деньги. Мы набрали около двухсот долларов. Совсем неплохо! Я даже почувствовала себя Дональдом Трампом. Рубен отвел меня в сторону.

— Возьми тридцать песо. Обещаю, она ни за что не узнает, — прошептал он. Я была поражена. Вот уж не ожидала, что мои нравственные принципы подвергнутся такому испытанию! Во всяком случае, не здесь, не сейчас.

Где-то внутри голос нашептывал мне: «Послушайся его. Она никогда не узнает. Ведь в конце концов, тебя эксплуатировали, и будет справедливо, если ты возьмешь эти деньги. В кои-то веки ты наконец получишь достойную оплату своих трудов. Все справедливо, правда? Особенно если учесть, что Пабло зарабатывает двадцать песо. Он получает больше лишь потому, что он мужчина? Или из-за того, что «известен»? Или же он лучше тебя?» Голос продолжал подстрекать меня. Ведь отказываться от денег противоестественно. Разве вам неизвестно, что, если кошки нет, мыши могут забрать все серебро? Однако я не могла переступить через себя и поступить нечестно.

— Мне хватит и пятнадцати. Правда. Но спасибо за предложение, — заверила я.

Рубен покачал головой. Он полностью разочаровался во мне (на моем фоне он выглядел теперь не слишком-то красиво). Теперь, конечно, я сожалею о своей принципиальности.

13 октября 2001 года

Поскольку сегодня день рождения Фелисии, я захватила с собой дюжину эмпанадас. Хотелось надеяться, подарок станет предложением мира — так сказать, оливковой ветвью. Ну ладно, другими словами, взятка. При обычных обстоятельствах я бы не стала подлизываться, правда; ненавижу все это, но мне уже до смерти надоело выносить ее придирки. Нужно было найти способ, который заставит ее перестать критиковать меня (прежде чем начнется кровавая бойня), а больше ничего не удалось придумать. Если повезет, убью двух зайцев одной дюжиной эмпанадас. Ведь, возможно, получится так, что Пабло немного подобреет ко мне. Я никогда раньше не видела такого холодного человека. Словно лед!

Однажды я уже пыталась делать эти удивительные блюда, с начинкой из фарша, ветчины и сыра или курицы, но сейчас не время рисковать. Слишком многое поставлено на кон. Эти эмпанадас должны получиться идеальными, поскольку только они могли обеспечить мне любовь не одного, а двух танцоров. Итак, их непременно нужно купить в «Гурмане», поскольку, по моему мнению, именно там делаются лучшие, что только есть в продаже. А ведь мы говорим об огромном рынке. Поверьте мне, эти пирожки продаются абсолютно повсюду. Однажды я даже видела, как эмпанадас танцуют на улице. Точнее, люди, наряженные в костюмы. На что только не приходится идти некоторым, чтобы заработать на пропитание…

Не знаю, что на меня нашло, когда я попыталась сама испечь их (в первый и последний раз). Наверное, я посчитала, что особого труда не потребуется. Они казались такими простыми, такими непритязательными, уютно сидели ровненькими рядами на витрине каждого кафе, пиццерии и эмпандерии в городе. Но я оказалась такой невежественной! Готовить эмпанадас — искусство, и, помня ту неудавшуюся попытку, я теперь не могу пройти мимо витрины и не остановиться, чтобы рассмотреть маленькие сдобные шедевры. Меня зачаровывает тайна их приготовления. Как, интересно, они получаются столь аппетитными? Такие пухлые! Такие хрустящие! Такие золотистые! Так сильно отличаются они от моих, просто небо и земля. Непостижимая тайна, которая навсегда останется для меня неразгаданной.

В любом случае приятно сообщить вам, что эмпанадас выполнили свою миссию. Конечно же, нельзя предсказать, как долго продлится их благодатный эффект, но по крайней мере сегодня Фелисия меня не мучила. Она была так тронута (я вспомнила о ее дне рождения) и стала столь очаровательной, что я даже испытала некое чувство вины из-за своей хитрости. Лучше бы она при первой возможности снова проявила свою стервозную сущность, вместо того чтобы показывать мне большой палец или подмигивать каждый раз, когда я делала что-то заслуживающее ее одобрения. Как, например, очень высокий мах ногой или необычно низкий выпад, самую малость не дотягивающий до шпагата. Ведь я все еще не могу садиться на шпагат, хотя и делаю упражнения на растяжку по несколько часов вдень. С этих пор я более не собираюсь тратить время на упражнения и лучше воспользуюсь эмпанадас. Похоже, они намного действенней помогают моей технике, если судить по реакции Фелисии. Мне пришлось бы растягиваться не один год, чтобы достигнуть похожих результатов.

Что касается Пабло, эмпанадас и здесь сотворили чудо. Просто не могу поверить, но сегодня он мне улыбнулся! Я чуть не потеряла сознание.

15 октября 2001 года

Поскольку Инесс переехала в Буэнос-Айрес, я стала проводить намного больше времени в суровом мире аргентинского «высшего общества». Не то чтобы я стремилась избежать этого, просто у меня совсем не оставалось времени. Хотя теперь, после утомительного дня, когда я все время находилась под пристальными взглядами и показывала все, на что способна, меньше всего мне хотелось идти на милонгу. В любом случае больше я в них не нуждалась, поскольку теперь я работала и у меня был партнер, пусть даже на самом деле я не его партнерша. Итак, Пабло снова вернулся к привычному для меня поведению. Но я и не рассчитывала, что влияние эмпанадас будет длиться вечно.

Как уже сказала, теперь я с большим удовольствием принимаю приглашения, не относящиеся к танго. И, честно говоря, мне приятно для разнообразия проводить время с людьми, которые, как говорит мама, умеют держать нож и вилку. И ничто так не успокаивает после целого дня отбивания ног о мостовую, чем когда рука в белой перчатке подносит вам серебряный поднос с бокалом шампанского и канапе. Но это страшный секрет! Не хочу, чтобы об этом узнал кто-нибудь из Мира Танго. Особенно Фелисия.

Ha прошлой неделе Инесс и Хуан Карлос устроили обед на шестьдесят человек, на крыше. Как обычно, меня представили как эксцентричную танцовщицу танго. Как обычно, вначале воцарилось смущенное молчание, поскольку никто не знал, что можно сказать, а затем градом посыпались вопросы. Все гости принадлежали к тому классу аргентинцев, которые скорее умрут, нежели позволят застать себя за таким занятием, как танго. Слишком пролетарский танец. Вот почему они рассчитывали, что я смогу компенсировать им отсутствие танго и немного пощекотать нервы. Ведь я побывала на самом дне и вернулась обратно, поэтому они желали получить от меня полный отчет. И, как обычно, я постаралась угодить им. Единственная причина, по которой увлечение танго сходило мне с рук, заключалась в моем иностранном происхождении. Когда речь шла обо мне, танго считалось просто очаровательным, но лишь потому, что я не их дочь, сестра или жена. Им особенно нравилось то место, где я рассказывала о своей зарплате. Пятнадцать долларов в день! Не сомневаюсь, их прислуга зарабатывает больше. Слыша о таких деньгах, мои знакомые были готовы смеяться до упаду.

Но, как бы ни радовал меня их смех, все же и огорчал. Он был стеной, разделяющей нас. Я чувствовала себя немного шизофреничкой — я не была своей ни в одном из миров. Ни здесь, ни на улице. Меня прозвали bicho raro (белая ворона, занятная штучка) и те люди, и эти. Однако порой стакан казался мне наполовину полным. Особенно когда я упоенно себе внушала, что мне повезло: у меня два дома вместо одного.

17 октября 2001 года

Сначала я его не узнала. Однако блеск в глазах заставил меня подозревать, что такой восторг не может быть вызван лишь безупречной техникой, которую мы с Пабло продемонстрировали, исполняя поочередно кросс очос назад (партнер ведет партнершу и зеркально повторяет ее движения.) И вдруг меня озарило. Мальчик из метро! Уже во второй раз я отметила, какой он хорошенький. Что он тут делает? Где-то рядом работает? Я заметила у него в руках сумку, бедром он опирался на велосипед.

Только в Аргентине посыльные могут выглядеть так божественно! Но, глядя на него, я испытывала одновременно и разочарование, и какую-то смутную тоску.

Когда мы закончили танду, он подошел поздороваться и сказал еще что-то приятное и очень лестное по поводу моего «исполнения». Он стоял совсем рядом и буквально сверлил меня взглядом — так, что мне даже вспомнился какой-то персидский принц из сказки. Вблизи он (юноша) оказался еще краше, хотя обычно мальчики-студенты меня не привлекают. Но в данном случае молодость поклонника показалась мне даже сексуальной. То, как неотрывно он следил за каждым моим движением, лишь усиливало мое чувство. Как грустно, что вблизи он не только выглядел привлекательней, но и казался еще моложе. По неким признакам я определила, что этот паренек уже достиг половой зрелости — по меньшей мере год назад, возможно — два. (Знаю, знаю… Но клянусь — я не нарочно!) Что бы вы ни подумали, я вовсе не хочу походить на Мориса Шевалье в женском обличье и никогда не напеваю на ходу: «Слава небесам за маленьких мальчиков». (Разве что иногда, когда стою под душем.)

Но, ваша честь, что еще остается одинокой девушке? Разве она повинна в том, что к ней маленьких мальчиков тянет как магнитом? Неужели она должна отказаться от щекочущей чувство возможности познакомиться с парнем лишь потому, что он родился не в том десятилетии? Разве этот ее поступок — проступок, и достоин сурового осуждения? Особенно с учетом того, что вряд ли у нее есть хоть какая-то перспектива хм… романа — ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем. К тому же разве нас не учили, что всегда вежливее и благороднее принять подарок, даже если вам, скажем, положили под елку колючий шерстяной свитер? То есть совсем не то, о чем вы мечтали? А если вы отвергнете предложение из соображений, что это «ни к чему не приведет», — а на следующей день вас собьет машина? Что тогда? Разве нельзя считать, что вы напрасно упустили свой шанс? Я хочу сказать, разве не стоит (учитывая все эти соображения) дать мальчику электронный адрес, о котором он так просит? Я знала, вы согласитесь со мной, ваша честь!

И вот сегодня утром мне пришло сообщение. От него. (Раз он умеет писать, то не может считаться таким уж ребенком.) «Принцесса!» — так начиналось его письмо. (Начало, на мой взгляд, неплохое.) Дальше письмо было таким же многообещающим, с многочисленными комплиментами по поводу моего таланта (о, это всегда приветствуется!) и моих глаз, которые «разожгли в душе огонь», а также другими избитыми (но весьма действенными) фразами.

И сегодня вечером он пригласил меня сходить куда-нибудь на чашечку кофе. Подумайте только, он взял на себя труд прийти снова и посмотреть мое выступление. Что я могла поделать? У меня же был перед ним должок, верно? А если и не перед ним, то перед собой. Прошло уже слишком много времени с тех пор, как мои отношения с кем бы то ни было получили хоть какое-то развитие. Нет, не могу даже припомнить, когда это со мной было. Ах, ну да! Вспомнила… Но лучше б я этого не делала. Забыть, забыть все! И поскорее…

21 октября 2001 года

Свидание я назначила в кафе напротив моего дома. В этом вся я: всегда на шаг опережаю события.

Официант подошел к нам и принял заказ. Он состоял из кортадитос и двух порций блинчиков, облитых дульсе де лече, если говорить прозаично, хотя в дульсе де лече нет ничего прозаичного. Когда-то я раздумывала, не стать ли мне анорексичкой, но когда поняла, что мое решение означает — больше никакого дульсе де лече, то сразу же передумала. Не понимаю одного: почему все девушки здесь такие худенькие? Ведь одна чайная ложка этого десерта содержит около двух миллионов калорий, а они кладут дульсе де лече во все, когда не едят его ложкой прямо из мисочки. Лично я даже не утруждаю себя тем, чтобы взять ложку.

Выслушивая восторги по поводу своей неземной красоты, я размышляла, стоит или не стоит заказывать вторую порцию блинчиков. Мне потребовалось призвать всю имеющуюся у меня силу воли, чтобы не поддаться искушению. А пока я боролась с демоном дульсе де лече, то спрашивала себя, а не заказал ли мальчик из метро экземпляр «Сирано де Бержерака», прежде чем сесть писать мне письмо? Несмотря на мои подозрения, с каждой минутой он казался мне более и более привлекательным — о, эти пронзительные глаза! — но, боюсь, наш разговор становился все менее увлекательным. Собственно, и разминочное verso (обычная аргентинская болтовня о вашей неотразимости) показалось мне не слишком-то оригинальным, однако все же лучше оно, нежели беседа о футболе, которой он принялся меня потчевать. Если и есть в мире что-то скучнее машин, так это футбол. И не спрашивайте, как я перешла от А к Б, но внезапно я осознала, что почему-то думаю о Фрэнке. Потом одна мысль повлекла за собой другую, и я поймала себя же на том, что спрашиваю юношу, не хочет ли он подняться ко мне. Ну ладно, может быть, я и не удосужилась его спросить. Вполне допускаю, что я его скорее спровоцировала.

Он был слегка ошеломлен. Видимо, не ожидал, что все окажется настолько просто. Как я уже говорила, аргентинские мужчины и не надеются, что в отношениях с женщинами наберут счет так же быстро, как в футболе. Но каким-то образом моему Сирано удалось побороть панику, сдержаться и не броситься опрометью из кафе, как большая часть аргентинских мачо поступили бы при сложившихся обстоятельствах. Возможно, во многом и потому, что я крепко вцепилась в него и тащила за собой через дорогу почти силой.

Как только мы очутились у меня, его робость усилилась и к тому же оказалась заразной: я начала сомневаться, что еще помню, как все делается. Чтобы сгладить возникшую между нами неловкость, я принялась «увлеченно» показывать ему свои диски. Его восхитило, какое у меня множество записей с музыкой танго. Пока он перебирал их все, я юркнула в спальню и облачилась в ночную сорочку. Может быть, она поможет нам создать нужное настроение? Плюс музыка. Эрнесто (если я упоминаю его имя только сейчас, то вовсе не потому, что он для меня являлся лишь сексуальным объектом, а потому… ну ладно, именно по этой причине). Так вот, пока меня не было в комнате, Эрнесто включил запись Адрианы Варелы, самой знаменитой сейчас певицы танго. Он закончил играть в диджея, однако по-прежнему не подходил ко мне ни на шаг ближе. Казалось, он прирос к полу и не подавал никаких признаков того, что вообще собирается сдвинуться с места, ни сейчас, ни в дальнейшем. Его нерешительность заставила меня действовать — я сама подвела его к дивану. И предложила ему что-нибудь выпить. Он заявил, что ничего не хочет, поэтому мы просто сидели и слушали музыку.

Я начала чувствовать себя совсем глупо в своем облегающем ночном одеянии, но он вдруг нагнулся и поцеловал меня. Ожидание того стоило: поцелуй оказался столь же волшебным и сладким, как дульсе де лече, которым были политы наши блинчики. И хоть я проводила целые дни в объятиях мужчины (если так можно назвать Пабло), все равно успела забыть, как же это приятно. И моему телу не потребовалось много времени, чтобы пробудиться к жизни. И, по-моему, что-то еще пробудилось — во всяком случае, мне так казалось. А потом уж не знаю, что на него нашло. Сначала он полз как улитка, а теперь лихорадочно изо всех сил пришпорил лошадей — принялся стаскивать с себя одежду, причем сразу всю. Оделся он, к сожалению, несообразно случаю: рубашка его была со множеством пуговиц, но больше всего раздражали, конечно, те, что на манжетах. Наконец ему надоело с ними возиться, и он рванул ткань так, что пуговицы разлетелись по всей комнате. Потом схватился за брюки, но пряжку заклинило. Ремень тоже пришлось дернуть — только так он сумел высвободиться. Какое счастье, что хоть джинсы у него не на пуговицах! Он открыл верхнюю кнопку на гульфике и расстегнул «молнию». Джинсы тут же упали на пол, открыв миру шорты с названием его любимой футбольной команды. И он забыл про обувь: джинсы застряли где-то у щиколоток. Он стоял так с совершенно беспомощным видом, и мне пришлось поспешить ему на помощь. Я нагнулась, развязала шнурки на его кроссовках и стянула их с него, пока он подпрыгивал сначала на одной ноге, потом на другой. В конце концов от обуви мы избавились и можно было избавиться от остального. Он так и сделал. И стоял теперь передо мной полностью обнаженным.

О нет!

Тот, кто уверяет, что размер не имеет значения, очевидно, абсолютно не представляет, о чем говорит.

Да, меня постигло разочарование. И это еще мягко сказано. Однако в качестве утешительного приза я могла лишь проявить немного великодушия в виде минета. Хотя если кто-то и нуждался в утешении, то явно не он. Казалось, он полностью доволен таким окончанием нашей встречи, и из-за этого я почувствовала себя еще ужаснее. Когда я закончила, мне лишь чудом удалось сдержать слезы при мысли о том, что, когда он уйдет, утешить себя смогу лишь я сама. Как всегда, черт возьми.

Теперь я предпочла бы, чтобы Эрнесто попросту сбежал из кафе: тогда я сохранила бы уйму времени и энергии плюс шесть пуговиц на его рубашке.

30 октября 2001 года

Я забралась в такси и молилась про себя, чтобы мне хоть один раз позволили насладиться спокойной поездкой без всякой болтовни. Я чувствовала себя морально опустошенной. Впрочем, как и обычно. Но даже понимание причины столь ужасного состояния ничуть не помогло. Мне хотелось лишь одного: чтобы меня оставили в покое и я могла бы погрузиться в свою тоску под звуки симфонического оркестра Анибала Тройло. И не важно, что местная радиостанция, передающая танго, на которую настроился шофер, проигрывала битву потрескиваниям и помехам, сбыться моей мечте было не суждено.

— Вы замужем? — осведомился Нестор (имя моего водителя, судя по его правам, прикрепленным к спинке его кресла сзади).

Да, вопрос, который входит в блок из трех обычно задаваемых вопросов наряду с «Откуда вы?» и «Как дела?».

— Но ведь у вас наверняка есть парень? — Он явно считал, что задает риторический вопрос, ибо на предыдущий я ответила отрицательно.

— Как, черт возьми, такое возможно? Одна?! Такая симпатичная девушка? — вскричал он в ужасе.

Именно тогда я поняла, что нахожусь в крайне неприглядном положении — ведь мне придется опровергать его слова снова и снова. Он говорил таким тоном, каким обычно говорят с тем, кто совершил гадкий проступок.

А действительно, как? Я уже потеряла счет, сколько раз слышала похожую песню. Почему все начинают автоматически считать, что если вы одиноки, то что-то не в порядке именно с вами? Почему они ни на секунду не задумываются, что, возможно, причина вашего одиночества не в вас?

Как же я устала объяснять всем, что я одинока вовсе не потому, что хочу кому-то насолить.

— Я была бы более чем счастлива объединиться! Просто познакомьте меня с тем, кто (а) привлекателен, (б) умен и (в) приятен, и я буду с ним! — говорю я таксисту.

Но, очевидно, я прошу слишком многого. Видимо, подразумевается, что я должна быть удовлетворена одним из следующих вариантов:

приятен и привлекателен, но не умен;

привлекателен и умен, но неприятен;

умен и приятен, но не привлекателен;

умен, и приятен, и привлекателен, но обладает крошечным членом.

Нет! Я предпочитаю нести свой крест одиночества вечно. Все вышеперечисленные варианты не для меня. Да, порой мне бывает одиноко, несмотря на все захватывающие разговоры, которые я начинаю вести сама с собой на автобусных остановках. Но ведь когда находишься на вершине, всегда чувствуешь себя в одиночестве! И я не могу дать волю чувствам и заявить им об этом прямо в лицо, иначе меня побьют камнями за то, что я такая надменная стерва. Вместо этого я лишь пожимаю плечами, принимаю смиренный вид и соглашаюсь с непроизнесенным предположением, что, видимо, со мной что-то не так. Потом я еще раз пожимаю плечами, и со стороны кажется, что я и в самом деле искренне извиняюсь за отсутствие у меня бой-френда.

Я как раз разыгрывала представление с пожиманием плечами для Нестора, который даже повернул свое зеркальце заднего вида так, чтобы получше рассмотреть меня. Я приняла решение любой ценой избегать всевозможных светских бесед, поскольку действительно была на грани нервного срыва. Тем не менее у меня не вышло сдержаться, чтобы не подергивать головой в такт мелодии «Уно». Мелодия прорывалась сквозь шум и треск. От Нестора, который смотрел больше на меня, чем на дорогу (мы пару раз чуть не врезались), это не укрылось.

— Вам нравится танго? — спросил он. Ах да, еще один из непременно задаваемых тут вопросов!

Если бы я чувствовала себя не такой усталой, то непременно ответила бы, что это еще слишком мягко сказано. Я бы воскликнула: «Amo el tango! — Я люблю танго!» Возможно, я бы даже приняла вызов и заверила его: «Я живу и дышу только им!» Почти наверняка я принялась бы объяснять, как оно изменило всю мою жизнь, а потом непременно рассказала бы, что танцую его a la gorra («передавая шляпу по кругу») на Флорида. В любом случае именно такие разговоры я веду с большинством водителей. Но только не сегодня. Я знала, что если сейчас упомяну о своем участии в «самом популярном шоу танго в мире», он больше не закроет рот. Поэтому, чтобы не провоцировать водителя на словесную диарею, я сказала только «Si». И ни слова больше — что было действительно трудно, поскольку обычно я желаю угодить собеседникам и чувствую себя обязанной отвечать на любой вопрос во всех подробностях. Однако в тот день я не собиралась никому угождать. Ни за что.

Однако у Нестора были другие планы:

— Я музыкант. Вовсе не водитель, честно. Играю на контрабасе в оркестре, исполняющем музыку танго. А этой поганой работой начал заниматься на прошлой неделе. После двадцати лет нам указали на дверь! Мы играли в «Вентане». Вы слышали? Casa de tango. Туда обычно привозят туристов. Только бизнес не всегда шел хорошо. И все же нельзя так поступать! Не после стольких лет! Видимо, нужно подать в суд, — услышала я.

— Мне очень жаль… — Я не смогла удержаться, чтобы не посочувствовать ему. Но я твердо решила: ему не удастся меня разговорить.

— Они сказали, у них не осталось выбора. Люди больше не желают платить деньги. Эта страна… Она скоро будет похожа на бурлящий котел! Тут даже хуже, чем в Африке!

Сколько раз я уже слышала это. Я что-то промычала в ответ: вроде и среагировала, но все-таки не заговорила. Однако Нестора было не остановить:

— И что же, скажите, иностранка делает здесь, на краю света? Не вижу в том смысла! Все, наоборот, рвутся уехать из страны.

Да, это еще один из обязательных вопросов! Конечно, я испытываю искреннее сострадание к тем, по кому ударил экономический кризис. Но хорошо бы меня прекратили спрашивать об одном и том же снова и снова! А то мне начинает казаться, что я тут нежеланный гость!

Я не клюнула на приманку. Притворилась, что считаю его вопрос очередным риторическим. Нет, ни за что не попадусь на удочку и не стану рассказывать, что для пребывания здесь у меня есть действительно веская причина. Пусть даже любимым делом я занимаюсь на улице.

Казалось, Нестор не обратил внимания на то, что я оставила его вопрос без ответа.

— Вот моя визитная карточка, — сказал он, повернувшись и разглядывая меня. — Позвони, и мы сходим куда-нибудь! — Он облизнул губы.

Не хочу быть жестокой, но Нестор не совсем мой тип. Хотя я прекрасно понимаю, почему он считает меня своим типом.

В тот день я выглядела не лучшим образом, и это еще мягко сказано. Позади него сидела особа женского пола, которой на вид можно было дать от тридцати одного до ста одного — так уж она выглядела. Ее неухоженные волосы взывали к тому, чтобы она как можно скорее пошла к парикмахеру и закрасила отросшие корни волос. Ее лицо, усеянное прыщами, распухло, будто отекло. Ляжки готовы были разорвать серые тренировочные штаны. Теперь вам ясно, почему Нестор считает, что делает мне огромное одолжение?

— Suerte! (Удачи!) — сказал он, когда я выбралась из такси.

— Igualmente! (И тебе тоже!) — ответила я бодро, что, несомненно, выглядело немного странно, учитывая мое явно тоскливое настроение на протяжении всей поездки. Можно было задаться вопросом: откуда взялся неожиданный всплеск энтузиазма?

Первое: я в восторге от того, что скоро смогу войти в свою пустую квартиру и меня наконец оставят в покое. Мне ни с кем не придется говорить и не придется выслушивать ничьи дурацкие вопросы.

Второе: я хотела компенсировать свою, вероятно, несправедливую оборону, то пассивно-агрессивное молчание, с которым я встречала все попытки Нестора завязать со мной разговор. Такого отношения Нестор все же не заслужил и потому заставил меня испытать ужасное чувство вины, которое и вылилось в абсурдно бодрое прощание.

Вот и все причины для энтузиазма…

15 ноября 2001 года

Когда ко мне подходят незнакомые люди и говорят, что я заставила их прослезиться, или пробудила в них давно забытые воспоминания, или я вдохновляю их — я чувствую: все мои страдания того стоят. А еще, не стану отрицать, моему самолюбию льстит, когда меня узнают:

— Hola, Griega! — восклицают они, видимо, считая, что если они меня знают, то это достаточное основание для того, чтобы и я их знала.

Вообще-то подобное поведение порой приводит к весьма неловким ситуациям. Однажды я шла по авенида де Майо и услышала, как кто-то зовет меня по имени. Я обернулась и подождала, пока незнакомец поравняется со мной. У меня не было ни малейшего представления, кто же он. Лет мужчине было около сорока, и он разговаривал со мной так по-дружески, что я подумала, уж точно с ним знакома. Но так и не поняла, кто он. Он упомянул о своей работе в банке Рио, но это не навело меня на мысль. Мужчина выглядел слишком опрятным (я имею в виду одежду), чтобы быть танцором танго. Возможно, я встречала его у Инесс и Хуана Карлоса? Я попыталась поддержать разговор, продолжая ломать себе голову, где я могла с ним познакомиться. Какой ужас, ведь я могу ненароком обидеть его! Он задал мне миллион вопросов о шоу. Значит, ему прекрасно известно о шоу на Флорида, но даже после этого я не сумела установить его личность. Конечно же, я не могла встретить его на милонге, потому что отлично помню лица и имена всех, с кем танцевала. Так кто же он все-таки? Я долгих четверть часа терзалась, что ненароком проговорюсь и дам ему понять, что не имею ни малейшего понятия, с кем я оживленно беседую. Он сказал, что уже давно собирался позвонить мне, однако потерял мой номер. Не могу ли я дать ему свой телефон еще раз? Так, все еще хуже, чем я полагала. Ну и как, скажите на милость, я могла забыть человека, которому дала свой номер телефона? Я продиктовала его, надеясь, что сработает обычное правило: он возьмет мой телефон и никогда не позвонит, как и остальные 99,99 процента. Хотя, зная мою невезучесть, он наверняка войдет в исключение, то есть в 0,1 процента, и, позвонив, даже не назовет своего имени, а просто скажет: «Это я!» — а я по-прежнему буду недоумевать, с кем же имею дело. И в любом случае, он абсолютно не мой типаж — староват и к тому же в костюме. Но мне все же было неловко из-за моей забывчивости, и я, дабы компенсировать свою дырявую память, вела себя повышенно дружелюбно. То, что я называю всех mi amor, немало помогает в подобных ситуациях. Наконец я нашла момент сказать, что было очень приятно повидаться с ним, однако мне пора бежать.

Конечно же, я слишком молода, чтобы страдать от болезни Альцгеймера, успокоила я себя. И лекарств я вроде бы тоже принимала не так уж много, кроме, конечно, ибупрофена. Только через несколько дней я увидела его среди зрителей и именно тогда поняла, почему не смогла узнать его: дело в том, что раньше мы с ним никогда не встречались. Это был абсолютно незнакомый мне мужчина, просто он несколько раз видел мое выступление. Видимо, он решил, что этого вполне достаточно и он может теперь утверждать, что знает меня.

Первый раз в жизни мне повезло, и он не стал исключением из правил. Мой телефонный номер стал для него долгожданным трофеем. Больше ему от меня ничего не было нужно. (Дело дошло до того, что я уже даю свой номер телефона без всяких опасений, ибо точно знаю — его обладатели никогда мне не позвонят.) Только подумайте, а я ведь уже почти собралась идти в клинику, чтобы срочно обследоваться, — настолько я убедила себя в том, что у меня опухоль. Но постепенно учишься принимать как хорошее, так и плохое, и считать совершенно излишнее беспокойство о своем здоровье обратной стороной славы.

29 ноября 2001 года

Сегодня Фелисия попыталась лишить меня моей (не) законной доли! Я сразу же разгадала ее намерения. После каждой танды Фелисия качала головой и бессвязно что-то бормотала, оценивая скудное содержимое шляпы. Не было никакой необходимости подсчитывать монетки, их было мало. А что касается купюр — и того меньше. Совсем не было.

— Конец месяца, — сказала она специально для меня.

(Раз уж мы об этом заговорили, сегодня вечером Моника приедет ко мне на ньоки, клецки из картофеля, которые можно считать традиционным блюдом, подающимся двадцать девятого числа каждого месяца. А все потому, что к двадцать девятому все уже сидят без денег, а ньоки необычайно дешевые. Потом наконец всем перечисляют зарплату и можно снова начинать круговорот: ехать от станции «богач» к станции «бедняк».)

Фелисия дважды останавливала выступление в самом разгаре. Например, когда шляпу первый раз пустили по кругу и она вернулась обратно практически пустой. Это разозлило Фелисию, и она решила отыграться на публике.

— Boludos! — крикнула она. Это самое известное обращение в Аргентине. Грубо говоря, оно означает «придурки». Довольно интересно, что, как и его греческий эквивалент, malaka, это слово может использоваться и как оскорбление, и как ласковое прозвище, в зависимости от контекста. Сейчас Фелисия имела в виду скорее первое его значение.

— Если думаете, что я собираюсь вкалывать изо всех сил и вертеть задницей за вот это… — тут она изобразила ноль, соединив большой и указательный пальцы, что (вот совпадение!) означало также «задница», — подумайте еще раз! — Она просунула палец через полученную фигуру, на случай если среди публики есть иностранцы или глухие. Да, она была не в самом хорошем расположении духа.

Я отлично поняла: Фелисия собирается уговорить меня согласиться, чтобы мне урезали зарплату, — и пришла в негодование. Не позволю ей пренебрегать моими интересами! Уже довольно! Итак, прежде бессловесное существо сейчас повернется на сто восемьдесят градусов и покажет, на что оно способно. Я принялась разогреваться, словно бык перед корридой, прежде чем выйти на ринг, и даже подготовила речь, в которой не один раз использовала такие громкие и запоминающиеся фразы, как «договор есть договор» и «справедливость есть справедливость», таким образом, сама буквально придя в ярость.

Наша смена закончилась, и мы поплелись обратно в центр, с тяжеленными стульями, тяжеленной звуковой системой, тяжеленными динамиками, тяжестью на сердце и, как ни драматично, с легкими шляпами. Все уже начали переодеваться в обычную одежду, когда Фелисия заявила:

— Сегодня у нас был неудачный день…

Однако я перебила ее на полуслове. Пусть побережет дыхание.

— Фели, мне плевать, насколько плохой день был сегодня! Моя зарплата — пятнадцать песо, и я не возьму ни одним меньше.

К моему удивлению, она даже не пыталась настаивать. Без всяких возражений она выудила монетки в пять и десять песо. Конечно, Фелисия хмурилась, но для разнообразия хотя бы не кричала, таким образом преподав мне весьма ценный урок: не так уж трудно запугать обидчика, запугивающего вас. Самая сложная часть: набраться мужества и сделать шаг наперекор. Меня потом еще целый час трясло — такой огромный выброс адреналина последовал. Пришлось выпить три чашки ромашкового чая, чтобы успокоить нервы.

Я уже предвидела, что недавно отточенные навыки убеждения непременно пригодятся мне, когда я пойду покупать ньоки в бакалее за углом. Этим магазинчиком владеет одна китайская семья. Мне кажется, что они действительно китайцы, если сравнивать их с корейцами, японцами или какими-нибудь другими азиатами. Пронырливой жене хозяина, стоящей за кассой, не понравится, когда я стану платить за ньоки монетками в пять и десять центов. Она наверняка поднимет шум — ибо такая же скандальная особа, как Фелисия. Китаянка не знает лишь того, что сегодня ей придется встретить невероятно мощный отпор. Но лучше для начала выпить еще немного ромашкового чая.

2 декабря 2001 года

Я все еще слышу приветственные крики толпы, которые раздавались в день избрания президента. Но теперь сладкий вкус победы сменился горечью. И я чувствую ее привкус. Все еще не могу поверить, что прошло уже два года. Кажется, все было только вчера.

На прошлой неделе президент сделал телевизионное обращение к народу, в котором призвал нацию объединиться и спасти Аргентину от надвигающегося банкротства. В то время я еще не понимала, насколько неизбежно неизбежное. Хочу сказать одно: президент не поднимал ложной тревоги! Когда он говорил «неизбежно», то действительно имел в виду «неизбежность»!

Поговаривают, что он алкоголик и во время речи его язык слегка заплетался. Никогда не куплюсь на эту байку, и, поверьте, уж я-то знаю, что говорю: на милонге нетрезвых море. Если уж хотите знать мое мнение — его речь была речью трезвомыслящего человека. У меня мурашки поползли по коже, когда он принялся просить зрителей поддержать меры в области налогообложения, чтобы противостоять финансовому краху, «хотя многим из вас скорее всего это не понравится», — сказал он.

Ну, теперь мы знаем, в чем заключаются эти меры. В пятницу правительство объявило введение el corralito (замораживание банковских счетов.) Оно не затрагивает ни скот, ни лошадей, зато касается денег. В неделю жители Буэнос-Айреса могут снимать отныне лишь двести пятьдесят песо наличными. Идея, стоящая за этой мерой, такова: остановить поток денег из аргентинской банковской системы в такие места, как, например, Швейцария и Уругвай. Однако создавалось впечатление, что подобные меры были встречены аргентинцами крайне негативно и имели обратный эффект, нежели тот, на который рассчитывало правительство. Сотни тысяч людей толпятся в очередях, пытаясь любым способом заполучить свои деньги из банков и положить их под матрас. Но тут существует и другая загвоздка: на пособие в двести пятьдесят долларов в неделю невозможно оплатить все расходы. Чтобы хоть как-то решить проблему, многие сейчас открывают несколько различных счетов. У них отобрали законное право распоряжаться деньгами — и они буквально кипят от злости. Но сомневаюсь, что им удастся что-либо изменить. Да и что они могут, в конце концов?

Аргентинцы обожают жаловаться, но когда доходит до дела, они считают, что их судьба быть преданными своими лидерами. Многие начинают качать головой, ворчать, ввязываться в драки в очередях, но на этом все и заканчивается. Кое-кто даже приносит с собой складной стул, чтобы с большим комфортом сетовать на тяготы жизни. Большинство потягивают мате, чтобы облегчить боль утраты. И… что они там едят, неужели сандвичи? Очевидно, банки предоставляют закуски, чтобы успокоить своих клиентов. Возможно, самые дорогие в мире сандвичи, как вы думаете?

10 декабря 2001 года

Прошлым вечером Рубен заглянул к нам и заявил, что уходит из шоу. Сказал, что по горло сыт бесконечными указами и командованием Фелисии, и поинтересовался, не хочу ли я сменить почву под ногами вместе с ним. Он собирается танцевать в Сан-Тельмо. Мы будем считаться «равными партнерами», а деньги станем делить пополам. Хотя его предложение и показалось мне заманчивым, я отказалась. Возможно, Пабло и вредный, зато его имя превосходно смотрится в моем резюме: имя Пабло де лас Пампас настолько известно, что способно сгладить ту абсурдность, которую уличный танец привносит в мою репутацию «серьезной» исполнительницы танго.

Об имени Рубена этого не скажешь. Но дело не в том, что Рубен плохой танцор. Просто он не совсем тот тип танцора. Хотя, сказать по правде, чаще я предпочитаю танцевать именно «не с теми» партнерами, нежели с «теми». Рубен не держит меня постоянно на расстоянии вытянутой руки, будто я какая-то страшная карга. Он танцует танго так, как, подразумевается, оно и должно танцеваться. В необычайно тесном соприкосновении тел. Хотя Рубен и не обладает техникой профессионала калибра Пабло, ему удается сохранить дух танго, изначальный дух танца. Ему (танго) присуща mugre — распущенность, развратность, — в которой когда-то и расцвел цветок танго. La mugre была и навсегда останется жизненной силой, живительным источником этого танца.

Действительно, если танго-шоу «Пасифико» каким-то образом и оказалось мне полезно (кроме того, что в результате танцев на мостовой я скоро буду страдать преждевременным варикозом), то тем, что напомнило об одном: танго по сути своей является «грязным танцем». Легко забыть об этом, танцуя с Пабло, который делает больший акцент на технике, нежели на сущности. Когда слишком сильно пытаешься придерживаться правил, то непременно теряешь некоторую страсть и эротизм, которые и превращают танго в танго. Как мне кажется, лишая танго его mugre, вместе с водой вы выплескиваете и ребенка и в результате танцуете девственно-чистое, но тусклое и упрощенное танго, его бледную тень. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

Однако тут есть одно «но». Конечно же, я чувствую себя в долгу перед Рубеном — ведь именно он напомнил мне, как важно «сохранять танго «грязным танцем». Я не могу принять его предложение, потому что это равносильно карьерному самоубийству. Сначала я попыталась отказать мягко. Однако Рубен воспринял мой отказ в манере истинного тангеро — то есть запальчиво. Он обвинил меня во многом и, среди прочего, в том, что я веду себя как сноб. Невероятно, каким ранимым он порой бывает!

Надеюсь, я не совершила роковой ошибки. Теперь нас осталось только трое: Пабло, Фелисия и я. Мы по очереди танцуем друг с другом. Все закончилось тем, что я больше не являюсь единственной мишенью для критики. Они начали также прицеливаться и палить друг в друга, что является для меня благом, но работает против Пабло, который уже несколько раз угрожал покинуть шоу. Искренне надеюсь, что в действительности он так не поступит. Потому что с кем же я стану тогда танцевать? Холодная рыбина все же лучше, нежели никакая.

— Она невозможна! Не могу я с ней танцевать! Она вообще не позволяет мне вести! Сама пытается доминировать, — жаловался он мне то и дело. Конечно же, Пабло слишком труслив, чтобы высказать претензии напрямую. Я слушаю его с тайным ликованием и удовлетворением.

Мы с Фелисией также исполняем совместно один номер. Она неплохой лидер, однако же не идеальный. То есть порой мне приходится предугадывать ее следующий шаг, но иногда я что-то понимаю не так, и она выкрикивает не слишком лестные слова прямо мне в ухо. Однако я уже заметила, что наш лесбийский танец собирает большие толпы, даже большие, чем танго, исполнявшееся ранее двумя мужчинами. Отсюда и моя теория: две женщины, танцующие в паре, привлекают:

а) толпу из геев и лесбиянок;

б) мужчин с фантазиями, в которых фигурируют две жен-шины, то есть практически всех мужчин.

Не имеет значения, насколько большая собирается толпа, состоящая из праздных наблюдателей и борцов за права людей (клянусь, однажды я даже заметила радужный флаг); по мнению Фелисии, она всегда недостаточно велика. Со времени ухода Маурисио она потеряла уверенность в себе. И угадайте, что она сделала? Попросила его вернуться и появиться в «качестве гостя». Возможно, она и ненавидит его как человека, однако она не может отрицать его харизму, которая действительно зачаровывает толпу. Я уверена, он чувствовал удовлетворение, когда Фелисия оказалась вынуждена просить у него помощи. Когда он появился, то со скамеек, на которых собирались постоянные наблюдатели, донесся глухой гул. Все явно были взволнованы и принялись размышлять, возможно ли воссоединение. Однако когда Маурисио открыл танду вместе со мной, можно было буквально осязать всеобщее разочарование, когда стало понятно, что надежда оказалась тщетной. Он же, с другой стороны, казался приятно удивленным. Полагаю, он не ожидал, что из меня выйдет хоть какой-то толк, учитывая, что я иностранка и все такое. Меня всегда забавляет оценивающий взгляд, которым меня разглядывают мужчины, танцующие со мной впервые. Они просто не могут поверить, что я не портена. Тот факт, что я танцую, как настоящая портена, не являясь ею, конечно же, подстегивает меня.

— Боже, неужели эта mina танцует? — восклицает он, подмигивая наблюдателям на лавочке.

Девушек в Аргентине не называют ни птичками, ни цыпочками; они «золотые жилы», источник богатства и наслаждения. Еще одна причина, по которой мне тут нравится.

Затем он прошептал мне на ухо:

— Давай сходим как-нибудь вместе на милонгу на этой неделе, а? — и ущипнул за попу, подкрепив этим жестом свое приглашение.

— Может быть, mi amor, посмотрим, — сказала я. (Он что, из ума выжил? Я с тем же успехом могла бы прямо сейчас вытащить мясорубку, провернуть себя на начинку для гамбургеров и избавить Фелисию от лишних хлопот.)

18 декабря 2001 года

Сегодня шоу отменили. Фелисия не сумела добраться на автобусе до нижней части города. Везде царит хаос. Мародеры грабят супермаркеты по всей стране! Правительство объявило чрезвычайное положение. Только недавно в сводке новостей я услышала, как один из грабителей, у которого брали интервью, заявил, что «был голоден». Не люблю говорить циничные вещи, однако мне показалось, что ему бы не мешало потерять около двадцати или тридцати фунтов. Ходят слухи, что за всем этим стоит Эдуардо Дуальде (в настоящий момент лидер перонистского движения, поскольку Карлос Менем под домашним арестом). Все военные уже начинают нервничать — они не знают, чего ожидать. Или же, скорее, слишком хорошо знают. В прошлом им уже пришлось пройти через большие хаос и неразбериху, нежели может выпасть на долю одного человека.

И когда мне пришлось взять выходной, я внезапно поняла, насколько пристрастилась к танго-шоу «Пасифико». Я занервничала: если я завтра же не получу свою дозу ободрения, аплодисментов и лести, мне придется уйти…

19 декабря 2001 года

В тот вечер я ужинала в «Библо» — с Инесс, Хуаном Карлосом и их другом Сантьяго. Когда я поняла, что все было подстроено, оказалось уже поздно. Как я сказала Инесс, пока мы пошли «попудрить носики», это очень мило с их стороны, но… он не танцует танго! Инесс сокрушенно покачала головой. Мне было крайне неловко отказываться от подарка, и я попросила ее не сдаваться, а продолжить попытки.

Вообще-то с мужчиной как раз было все в порядке. Он отличался весьма привлекательной внешностью. Полагаю, что, если бы у Роберта Редфорда и Пола Ньюмена родился ребенок — жаль, что у них действительно нет ребенка, — он бы получился точно таким, как Сантьяго. К тому же ему тридцать пять, идеальный возраст. Помимо всего прочего, он из «хорошей семьи», владеющей огромной эстансией, — еще одно обстоятельство, подчеркивающее, насколько он богат. А еще он играет в поло (разве не все аргентинцы занимаются этим?). В общем, мама бы пришла от него в восторг. Как было бы хорошо, если бы я тоже могла испытать к Сантьяго симпатию. Но. Он. Не. Танцует. Танго. И в том нет его вины. Просто никто не идеален.

В общем, весь вечер мы беседовали лишь о надвигающемся урагане. Однако никто не мог предсказать, что гроза действительно разразится! Сегодня. Почему в девяти из десяти случаев дождик застает вас врасплох, без зонта, даже если вы знаете, что он начнется?

Когда Сантьяго вез меня после ужина домой, мы застряли. Но не в пробке. В море тел. Протестующие стучали по горшкам и сковородкам возле резиденции Доминго Кавалло, министра финансов, на авенида Каллао. В этом не было ничего необычного. Волнения продолжались уже много дней, с тех пор как правительство издало соответствующий указ. Окольными путями мы все-таки подъехали к заднему входу в дом, где я живу. Со стороны авенида де Майо было не проехать — ее перекрыли для транспорта, и теперь мы могли собственными глазами увидеть почему. Крошечные костры обрамляли улицу, а по ней нескончаемым потоком текла толпа. Сантьяго помог мне выйти из машины. Я сказала, что вовсе не обязательно провожать меня до дверей. Мне хотелось избежать любых неловких ситуаций и недопониманий. Он согласился, но неохотно.

— Что бы ты ни делала, главное, пообещай мне не выходить из дома, — сказал Сантьяго.

— Да, обещаю, — ответила я.

— Ты ведь не наделаешь никаких глупостей, правда?

— Конечно, нет.

Наконец-то я распрощалась с ним! Еще не успев до конца открыть дверь, я живо сбросила туфельки, зашвырнула на диван сумочку от «Шанель» (доставшуюся мне от бабушки), натянула тренировочные штаны и джинсовую куртку и сбежала вниз по лестнице. На улице я присоединилась к процессии, движущейся по направлению к Пласа-де-Майо.

Митингующими оказались обычные люди, средний класс. Возраст их варьировался от года до девяноста лет. Это походило на коллективную прогулку на пикник, за исключением того, что на митинге было больше шума: все выкрикивали лозунги, хлопали в ладоши и распевали песни — в знак протеста. Однако в большинстве своем они стучали — чем громче, тем лучше. Если они не били по горшкам и сковородкам, то колотили по фонарным столбам, мусорным ведрам и всему, до чего только могли дотянуться. Процессия походила на карнавал, особенно когда участники отбивали ритм кандомбе. Время от времени наступало короткое затишье, и толпа смолкала. Никогда не забуду эту тишину и приглушенный шум шагов по щебеночному покрытию. Иногда безмолвие нарушалось, когда кто-то заводил толпу каким-нибудь восклицанием, и снова раздавался грохот. Я не чувствовала, что имею право стучать по кастрюле или сковородке. Однажды я попыталась открыть счет, однако мне не разрешили — официально у меня здесь нет гражданства. Но как ни курьезно, именно канцелярская проволочка и спасла меня. И пусть даже corralito не задела меня лично, я горжусь сегодняшней Аргентиной. Взяв все (включая кухонные принадлежности) в свои руки, они доказали, что я не права относительно их пассивности. И я никогда за всю свою жизнь не была так счастлива оказаться неправой.

Процессия вынесла меня к Пласа-де-Майо. Здесь уже вовсю толпились протестующие, влившиеся в огромное огороженное пространство перед президентским дворцом. Многие выкрикивали непристойности о матери Кавалло, и мне невольно стало жалко его. Ведь вины президента тут нет (я так думаю), но попробуйте объяснить это людям. Затем я услышала взволнованные крики: «Сукин сын ушел!» Тут же была придумана частушка. Все напоминало исход игры важного футбольного матча. Однако вместо празднования под Обелиском, который считается местом встреч поклонников выигравшей команды, все отмечали событие прямо здесь, перед Розовым домом. Люди чувствовали в себе силу и теперь получали удовольствие от приобретенной власти. Они потребовали отставки Кавалло, и вот он покинул пост. Подозреваю, их сей факт удивил не меньше, чем правительство, которое, должно быть, рассчитывало на привычный исход забастовки. А именно, что скоро народ успокоится сам.

Однако новость была слишком хороша, чтобы оказаться правдой. Через несколько секунд после известия об уходе Кавалло восторги утихли, уступив место хаосу и неразберихе. Многие бросались к выходу, прочь от дворца. Интересно, что тут творится? Внезапно у меня начало жечь глаза, потом они стали слезиться. Я почувствовала жжение и в горле, мне стало ужасно трудно дышать, я изо всех сил пыталась не задохнуться между приступами кашля.

— Слезоточивый газ? Против детей и стариков? Стыд! Стыд! Мерзавцы! — раздались голоса в разъяренной толпе.

Я автоматически последовала за толпой, слепым стадом, чтобы поскорее покинуть площадь. С одной стороны, мне хотелось убраться оттуда ко всем чертям, с другой — я не желала переходить на бег. Чтобы найти компромисс, приходилось быстро шагать. Прилив масс отступал по мере распространения известия о слезоточивом газе.

Эйфория обернулась злобой. На обратном пути я заметила двух мужчин в черных масках. Интересно, они все время были здесь? Откуда они внезапно появились? В руках у них были какие-то камни, обломки — то, что можно подобрать на улице. Судя по всему, они искали подходящую жертву. Если повезет, я не окажусь ею. Я видела, как кто-то пытался сдержать напор, крича: «Не бегите!» Кто-то пытался развязать борьбу. Какая-то девушка буквально силой удерживала своего парня, чтобы тот не вступился за нее. В конце концов он ударил ее. Страсти накалялись, хаос становился страшным.

И вот я снова на Пласа-дель-Конгрессо, перед зданием парламента. Всю площадь заполнили люди. Они залезли на лестницы, статуи львов, фонарные столбы, балконы и крыши. Они махали флагами, и кругом стоял такой шум, какой можно услышать лишь во время финального матча «Ривер» и «Бока», двух самых крупных футбольных команд. Просто невероятно, но среди всего этого безумия я столкнулась с Моникой и Мартином! И знаете что? Они обручены! Я совсем потеряла голову от счастья и упросила их сделать меня подружкой невесты. Надеюсь, они скоро забудут мою просьбу. В общем, мы проболтались вместе несколько часов, словно находясь на громадной милонге или на вечеринке в честь помолвки — самой грандиозной за всю мировую историю. Поэтому эпизод со слезоточивым газом теперь казался мне маленьким недоразумением из-за некоторых разногласий, которое вот-вот забудется. В конце концов я ушла, предоставив подруге и ее жениху ликовать допоздна. Что касается меня, празднование подошло к концу. Меня слишком утомили все эти треволнения. Но было все же маловероятно, что я смогу хоть ненадолго уснуть — такой стоял вокруг шум и грохот. Было уже три ночи, а «вечеринка» все никак не подходила к концу. Мне искренне хотелось верить, что ее окончание не будет знаменоваться фейерверком из артиллерийских залпов. Я надеялась также, что завтра мне удастся вернуться на улицу Флорида за порцией одобрения.

20 декабря 2001 года

Я вышла из дома. И что я увидела? Витрина кафе на первом этаже разбита. Тут и там вставляют новые стекла. Но везде царит обычное оживление.

Толпы на Флорида несколько поредели, но этого следовало ожидать. Я удивлена, что вообще кто-то пришел. Невозможно представить себе, что те же самые люди только вчера яростно стучали по кастрюлям и сковородкам. Сегодня они снова занимались повседневными делами, что-то продавали, покупали, спешили по поручениям, посещали кафе и кино. Все казалось таким сюрреалистичным!

Фелисия сообщила, что ей пришлось на время уехать — с Маурисио и шестью детьми. В каком она была ужасе, когда кто-то из детей чуть не потерялся в толпе.

По дороге домой я зашла в кафе. На экране телевизора там показывали сюжет о продолжающихся столкновениях перед Розовым домом — между демонстрантами и конной полицией. Посетители, сидящие за столиком в самом дальнем углу кафе, несколько раз упомянули имя Дуальде, установившего реальный курс песо по отношению к доллару. Ходили слухи, что… Впрочем, слухов ходило много. Военная диктатура и тридцать тысяч жертв все еще не канули в Лету. Именно поэтому нельзя успокаиваться.

Вернувшись домой, я начала писать электронное письмо, как вдруг снова раздались знакомые возгласы и шум — демонстрация. За два года еще не было ни одной среды, когда бы не происходили эти шумные сборища. Однако сегодня звуки казались абсолютно иными: более угрожающими. Я злилась, но продолжала стучать по клавишам.

Я так и не поняла, что дошла до предела, пока мне не позвонила Инесс. Она была в тревоге. Ведь я в самом эпицентре беспорядков! Я могу к ним приехать и жить сколько угодно. До сих пор побег не числился в перечне моих планов, но я не могла не согласиться с правотой Инесс — тут действительно было опасно. Вон из квартиры, и как можно скорее! Я принялась собирать вещи как сумасшедшая! Оба паспорта, деньги… На всякий случай! Ой… А подарки на Рождество привратникам? Вдруг я их больше никогда не увижу? Пока я была занята сборами, снова зазвонил телефон. Инесс.

— Сейчас там будут военные! Нужно уходить немедленно!

Было не слишком понятно, о чем она говорит, однако я не стремилась доподлинно выяснять детали. Схватив оставшиеся вещи и сувениры, я вылетела из квартиры.

— Счастливого Рождества, Рамен! Передай, пожалуйста, всем остальным их подарки. И огромное спасибо! — У него не осталось времени ответить мне — я уже выбежала из ворот.

Улица оказалась похожей на военную зону, где установилось временное затишье. Я ковыляла под тяжестью рюкзака, набитого вещами, схваченными наугад. Соображать было некогда. Туфли я надела не самые удобные, но не могла с ними расстаться даже ненадолго, с моими любимыми туфлями на платформе. Да и легче было в них ковылять, чем тащить на себе. В результате я постоянно спотыкалась на развороченном тротуаре и попадала в какие-то ямы и рытвины. Площадь перегородили, и я не видела ни одного такси. Вокруг меня сновали мужчины в черных масках, бросая на меня угрожающие взгляды. В кои-то веки я не вела себя как параноик (как мне кажется). Неужели слова «Мой отец банкир» написаны у меня на лбу? Или я просто напридумывала себе бог весть что?

Пройдя около десяти кварталов, я наконец поймала такси…

Словно приклеенная, весь вечер я провела у телевизора. Размеры насилия ошеломляли. События происходили как раз там, откуда я сбежала, спасибо Инесс. Я же тут раньше не жила, правда? Мне никак не удавалось найти хоть какое-то сходство между тем, что я вижу, и моей улицей. Говорят, погибло двадцать человек. Я позвонила коменданту дома, чтобы узнать, все ли в порядке с ним и его семьей. Оказалось, они прячутся в своей квартире. Но говорил он со мной бодро. Я ему позавидовала — сама я ничего, кроме страха, не чувствовала. Я решила связаться с Фелисией и Пабло и дать им знать, что, возможно, завтра я не доберусь до работы. Однако пока что мне не удалось связаться ни с одним из них. И вот что я скажу: теперь я знаю, что значит быть беженцем.

21 декабря 2001 года

Новые известия: президент только что подал в отставку. Скорее даже его вынудили уйти. На вертолете перевезли из Розового дома несколько часов назад Он пытался сбежать в Пунта-дель-Эсте, в Уругвай, со своей семьей, что ему, впрочем, не удалось. Эта история напоминает происшествие с каким-то другим диктатором (только не припомню, с кем). В то же самое время страна без лидера — это несчастная страна. За одну ночь Аргентина превратилась в государство вне закона, и теперь те же самые люди в черных масках творили беспредел.

Я наконец-то дозвонилась до Фелисии. С ней и с детьми все хорошо. Но она говорит, что в ближайшие несколько дней мы работать не будем. Да оно и понятно. Так что наши «рождественские каникулы» в этом году должны начаться на несколько дней раньше. Я решила, что она в значительной степени философски относится к происшедшему, учитывая, как она нуждается в деньгах. Надеюсь, отмена представления не будет означать пустых носков для ее деток.

— Не волнуйся! — сказала она. — Увидимся в следующем году!

Просто поразительно, какой милой она может быть! Даже жаль, что страна не была ввергнута в хаос раньше, раз подобное способно так смягчить ее нрав.

22 декабря 2001 года

На каникулы Инесс и Хуан Карлос увезли «беженку» с собой в «Эсперанца». Какая ирония скрыта для меня в названии! Надежда… Не все беженцы такие везунчики, как я.

Этот земельный участок, эспансия, поистине волшебный сад. На много миль от поместья — ничего; Хуан Карлос — владелец окрестных земель. Я увидела здесь совсем другую страну; прежняя Аргентина с грохотом развалилась — прямо под моими окнами — совсем недавно. Тишина волновала меня. Я уже успела забыть, как это — не слышать шума, стука и криков. Правда, придется мириться с проклятыми птицами. Они будят меня своим щебетом в шесть утра. У Хуана Карлоса прорва охотничьих ружей, и я всерьез подумываю о том, чтобы схватиться за какое-нибудь с утра пораньше.

Я много гуляю и езжу верхом, благо для этого здесь все условия — бескрайние угодья, исчезающие вдали, сливаются с бескрайним горизонтом и никогда не кончаются. Но не сразу полюбила я эти пампасы. Сначала они мне не понравились. В первый раз, когда я сюда приехала, эта плоская земля показалась мне скучной. Теперь же я нахожу эту монотонность пленительной, даже мистической. Самое приятное — глядеть на широкое-широкое небо. Все остальное исчезает, когда вы смотрите в эту бескрайнюю голубизну. Именно в такой момент можно расставить все по своим местам.

Вчера вечером, когда я вернулась с конной прогулки, Инесс рассказала мне: выборы президента назначены на март. А пока его функции будет выполнять кто-то временно назначенный (я не запомнила его имени).

Я пошла переодеваться — на ужин мы ожидали семью с соседней фермы. Вот что характеризует жизнь за городом: вы заняты тем, что бездельничаете, едите и пьете (очень много), чтобы компенсировать избыток свежего воздуха. Однако самое приятное в таком времяпрепровождении — возможность вволю наедаться чесноком. Моя лошадь (по кличке Виенто, «Ветер») ни капли не возражает против моего чесночного дыхания. А если и возражает, по крайней мере не жалуется.

24 декабря 2001 года

Сообщая, что к ужину будут гости, Инесс забыла упомянуть, что это Грейс, Луис и их сын… Сантьяго! Мои родственники не сдаются, не так ли? Однако я подыграла им и даже пофлиртовала с Сантьяго — чтобы все были счастливы и довольны. И это был не самый ужасный вечер в моей жизни. Как я уже говорила, парень он просто невероятный, особенно в том, что касается его физической привлекательности. Так что от меня не потребовалось слишком многих усилий. Какая жалость, что он не танцует танго!

На следующий день гости пригласили нас к себе, и мы пробыли у них до самого вечера. Еще когда мы ехали к их дому, неподалеку я увидела загон для скота, где гаучо объезжал лошадь. Нас встретили Грейс и Луис. Поздоровавшись с ними, я проследовала к загончику. Да это не гаучо, это Сантьяго! Но не отличишь! Мы издали кивнули друг другу, и я залезла на самый верх деревянной пристройки, продолжая следить за его действиями. Укрощение строптивой, вот что это было такое.

Из-за высокой влажности свет рассеивался, и вокруг головы Сантьяго возник некий ореол. Он стоял без движения, в золотистом сиянии… Лошадь жалась к краю загона. Он осторожно подманил ее к себе (это была кобыла) и заглянул в глаза. Мне даже показалось, он что-то прошептал ей на ухо. После чего аккуратно надел ей уздечку — лошадь и ухом не повела. Он что, загипнотизировал ее? В таком случае ему ничего не стоит загипнотизировать и меня!

Уж не знаю, сколько прошло времени (оно для меня остановилось), однако Сантьяго не спешил предпринимать следующий шаг. Он выжидал. Выжидал с терпением обольстителя. Постепенно неуверенность лошади уступила место чему-то, что напоминало робкую симпатию. Теперь она попеременно шагала, скакала то рысью, то галопом, замедляя темп, меняя направление и останавливаясь без всяких явных причин. Я не услышала ни одного щелчка кнутом. Я с восхищением наблюдала за ним: Александр Македонский со своим Буцефалом. Внезапно мне пришло в голову, что я совершенно не понимаю, зачем вообще покоряться хозяину и отдавать ему свою свободу. Это касается как животных, так и людей.

Но настал момент оседлать кобылу. Незнакомый предмет вначале насторожил ее, однако Сантьяго поддразнивал лошадь, то снимая, то надевая на нее седло, так что оно свободно болталось и похлопывало ее по вспотевшему боку. Наконец лошадь позволила водрузить седло себе на спину. Я снова задалась вопросом: зачем? Но, казалось, она уже привыкла к грузу сверху и ремням через брюхо, а он продолжал нежно поглаживать ее и что-то шептать на ухо.

Наконец лошадь была готова. Сантьяго решил рискнуть. Он вскочил на нее верхом, кобыла от неожиданности вздрогнула — и понесла, оставив за собой облако пыли. Но Сантьяго удалось ее успокоить. И вот наступил момент абсолютного взаимопонимания. Совсем как танго! Черты лица Сантьяго разгладились.

Танго продолжается в среднем три минуты, но этот танец, как мне показалось, продлился не более тридцати секунд. Лошадь точно рассчитала время для эффектного сольного выступления. Встав на дыбы, она величественно возвысилась посреди загона. Хвост ее развевался по ветру, уши были прижаты к голове. Затем она опустила передние ноги на землю и издала пронзительное ржание. Очевидно, животное долго готовилось к тому, чтобы превратиться во взбесившегося мустанга. И в какой-то момент всаднику не удалось удержаться в седле. Он взлетел, выполнив тулуп в четыре оборота в комбинации с тройным акселем, и упал на землю, точнее будет сказать — рухнул, будто мешок с картошкой.

У меня заныла спина при виде этой картины и захрустели ребра. Но Сантьяго выглядел сейчас красавцем. Раненый боец. Когда он попытался подняться, мне стало ясно, что он испытывает сильнейшую боль. Ковыляя, он приблизился к кобыле. Было видно, что он злится. Думаю, он больше злился на себя, нежели на нее. Искусство соблазнения требует выдержки вплоть до самого конца. Он же совершил фатальный просчет, ускорив завоевание, — и потерпел поражение за несколько мгновений до победы. Но со стороны казалось, что он твердо намерен сломить сопротивление, нравится это строптивице или нет.

Я жалась в своем углу, задаваясь вопросом, почему же она позволила ему сделать это? И неожиданно подумала: когда же придет моя очередь?

Какая разница, что он не танцует танго? Танго — это всего лишь танец…

26 декабря 2001 года

Рождественскую ночь мы провели чудесно. Если не считать небольшой диверсии, покушения на изысканность… в самом разгаре ужина. Хуан Карлос накрыл стол на двенадцать человек рядом с эвкалиптовой рощей, в самом дальнем конце угодий. Лужайка пылала от маленьких свечек. Они поблескивали в свете звезд и мерцали среди цветов на клумбах, пока оранжевые языки пламени под асадо поднимались в ночное небо.

Боюсь, мне придется нарушить волшебное очарование, чтобы несколько слов сказать об асадо. Это необходимо сделать, ибо асадо является наиболее любимым и почитаемым в Аргентине ритуалом. Даже более священным, нежели мате, если говорить о том месте, которое занимает в сердцах аргентинцев это… барбекю. Однако если какой-нибудь аргентинец услышит, что я называю асадо этим словом, его столь оскорбит подобная профанация, что меня уже больше никогда не пригласят на асадо. И потеря эта будет ужасной. Не стану отрицать, аргентинцы знают толк во всем, что касается мяса. Мне известны несколько вегетарианцев, которые уступили и отказались от своих убеждений. Во многом именно потому, что больше в меню особенно ничего и нет. Поэтому, если хотите выжить, стоит начать есть мясо. Но как это часто и происходит, именно неофиты становятся наиболее фанатичными приверженцами идеи. Отказавшись от своей религии, они впадают в иную крайность и потакают недавно приобретенной страсти, едва лишь представится такая возможность. Даже когда я пишу эти строки, рот мой наполняется слюной (Эрнан, поджаривая мясо на асадоре — специальном наборе для гриля, — действительно замечательно постарался с бараниной).

Как же приятно снова окунуться в тепло той ночи! Звезды ярко освещали небо. Стол выглядел изысканно, накрытый хрустящей льняной скатертью, уставленный изумительным хрусталем и старинными серебряными приборами. Вино лилось рекой, атмосфера становилась все оживленнее, голоса начинали звучать все громче. Не понимаю, почему под влиянием алкоголя люди начинают кричать. Быть может, он так влияет на слух и потому приходится говорить громче, чтобы слышать друг друга? Уже был опасно близок момент, когда посиделки вот-вот превратятся в спор, как вдруг в доме погас свет.

Фразы оборвались на полуслове, шутки повисли в воздухе, смех застыл на губах гостей. Я взглянула в небо, чтобы еще раз восхититься звездами. Казалось, кроме меня, никто не был в настроении наслаждаться романтикой. Я стала ждать, что Сантьяго воспользуется представившейся возможностью и погладит под столом мою ногу своей, или положит мне на бедро руку, или сделает еще что-нибудь в таком духе. Ну хоть что-то! Но нет… Едва я решила, что он мне интересен, он стал вести себя так, словно меня и вовсе не существует. Вполне обычное дело.

Как бы там ни было, перебои с электричеством все встретили с неудовольствием.

— Это Дуальде. Саботаж! Это он, он во всем виноват! — вскричал Луис.

— Ты думаешь, это переворот? — спросила Инесс.

Свет через полчаса дали, раздался вздох всеобщего облегчения, и мы снова принялись притворяться, что находимся на другом континенте, в другом веке. Вино снова текло в достатке, возобновились шутки, смех, болтовня.

Рождество также прошло идеально. А потом я решила начать битву со стременами, и стремена победили. Хотелось бы мне рассказать, что все случилось, когда я галопом скакала по пампасам, как амазонка. Но, к сожалению, я даже не смогла вскарабкаться на кобылу. Все произошло в стойле. Я как раз снимала огромное кожаное седло с тяжелыми металлическими стременами, и вдруг — бах! Теперь я изуродована: всю левую сторону моего лица скрывает белая марлевая повязка. Я похожа теперь на египетскую мумию. Или половинку мумии. Полагаю, это не повысит мои шансы с Сантьяго…

Единственная положительная сторона во всем — когда я вернусь в Буэнос-Айрес и меня спросят, что же со мной произошло, я всегда могу небрежно соврать: «Так… попала в стычку с полицейскими на Пласа-де-Майо», — что значительно менее нелепо, нежели истинные события…

28 декабря 2001 года

Пишу стоя. Боюсь, если сяду, волдырь лопнет. В дополнение к белой марлевой повязке на левом глазу у меня теперь белая марлевая наклейка на левой половине попы — для симметрии. Я ее заработала, пытаясь угодить Грейс.

— Больше соприкасайся с седлом! — руководила она моими лошадиными опытами. Я терлась и терлась о седло, пока брюки для верховой езды не начали на мне гореть. Однако, несмотря ни на что, я продолжала штудии. Почему, спросите вы? Дело в том, что Грейс для меня — идеал свекрови. Мне очень хотелось произвести на нее впечатление — именно умением держаться в седле. Мне хотелось показать ей: из меня выйдет идеальная жена, годная для проживания в сельской местности. (Танго? Что это такое?) Но, к сожалению, меня постигла неудача. Если она и была под впечатлением, так только от размера моей задницы, когда ей пришлось вспомнить свои ветеринарные навыки и обработать больное место. Мой зад — торжество природы — и в самом деле мое больное место! И сейчас я имею в виду вовсе не волдырь! (Вот было бы здорово, если бы седло содрало не только кожу, но и сожгло целлюлит!)

Оказалось, наши чувства взаимны, то есть (если вы сейчас не то подумали) она ясно дала мне понять, что была бы счастлива видеть меня своей невесткой. Итак, идеальный союз, явно заключенный на небесах, не так ли? Нет, не так. Ее сын испортил нам все удовольствие!

Обрабатывая волдырь йодом, Грейс прочитала мне лекцию о том, как подцепить рыбку на крючок.

— Подмани и отпусти, подмани и отпусти. Так, и только так можно заполучить Санти! — говорила она. — И что бы ты ни делала, главное — не спи с ним! Не сейчас. Только когда он уже увлечется тобой.

Уж не знаю, что доставило мне больше неприятных ощущений: назидание или йодное жжение. На мой взгляд, Сантьяго не горит желанием быть пойманным, и я сказала об этом Грейс. Если он и влюблен в кого-то, так только в свою кобылу! Куда уж мне до нее. Уже в который раз мне нужно смириться с существованием другой женщины, только в данном случае эта другая лошадь. (Или в его глазах другая — это я?) Что еще хуже, лошадь на тридцать лет моложе меня. Уж не представляю, есть ли что-то более унизительное, чем это соперничество. Знаю лишь одно: я снова влипла в любовный треугольник — и опять оказалась лишним углом.

Однако Грейс убеждена: сдаваться рано. Ну не понимает она одного — я всегда была и буду двоечницей в том, что касается завоевания мужских сердец. Как можно открыть ей эту правду? В глазах Сантьяго, как и в глазах остальных мужчин, я не тяну на супругу. Они даже не рассматривают меня в качестве девушки для времяпрепровождения! Им достаточно одного взгляда, чтобы понять: здесь только секс! (Секс и любовь, когда речь заходит обо мне, становятся почему-то взаимно исключающими понятиями…)

30 декабря 2001 года

Я проигнорировала урок Грейс. Абсолютно точно: никакие «подмани и отпусти» не помогут мне завоевать сердце Сантьяго. Так зачем же тогда держаться до самого конца? Если все равно не получится одержать над мужчиной верх, почему бы не покувыркаться с ним в стогу сена? Вот моя философия. Следует заметить, в данном направлении сын Грейс оказался в высшей степени сговорчивым. Учитывая состояние моего тыла и моего фасада, просто поразительно, как он вообще проявил ко мне интерес! Не думаю, что смотрюсь так уж аппетитно со всеми этими марлевыми нашлепками. Но в одном не обвинишь Сантьяго — в полном отсутствии аппетита. Позиция «Мне не нужны отношения» в данном случае означала: «Пойдем в поле, в стойло — в общем, куда-нибудь, и плевать нам на этот навоз…» И этот навозный секс того стоил. (Несмотря на солому, набившуюся под повязки, которая вызвала воспаление и из-за которой потом все чесалось.) Разве можно винить Сантьяго? Он просто двумя руками ухватился за благоприятную возможность нескучно провести время!

Конечно, я знала, что заплачу за свое безумие завтра, когда превращусь в хлипкий шматок жалости к самой себе, как и случается со мной всегда, когда проходит возбуждение и я могу только вспоминать о потрясающем сексе. А под потрясающим сексом я имею в виду секс, когда: а) пенис партнера больше моего большого пальца, б) эрекция длится больше двух секунд, в) пенис прикреплен к телу сына Роберта Редфорда и Пола Ньюмена. Как я уже говорила, завтра у меня останется лишь уверенность в том, что все же мне он предпочитает свою лошадь. На мою долю выпадут лишь слова: «Сейчас мне не нужны серьезные отношения».

Единственное, что поможет мне почувствовать себя лучше, — это возвращение к работе. Я услышу звук аплодисментов и сразу же забуду обо всех своих ранах. А когда я танцую — как же я скучаю по танго! — на меня снизойдет такое благословенное состояние духа, что я сразу же перестану думать о трагическом недоразумении, в соответствии с которым я не родилась лошадью. И мои фанаты своими трогательными маленькими знаками внимания и какой-нибудь случайный прохожий помогут мне не вспоминать о том, что я самое отвергаемое существо на свете. Осталось лишь несколько дней до того момента, как я вернусь к жизни под светом софитов, опять стану «знаменитостью», выброшу из головы мысли о Сантьяго. И поскольку мне так легко будет утешиться, я вполне могу еще разок покувыркаться в сене. Чтобы забрать эти воспоминания с собой, в новый год. А почему нет? Грейс никогда не узнает.

P.S. Как же хорошо, что я не запомнила имя президента! Инесс только что доложила, что его уже сменил какой-то другой, чье имя я также никак не могу сейчас вспомнить.

31 декабря 2001 года

Мой изувеченный тыл доставляет мне страшные муки! Как и итоги прошедшего года. Судите сами.

1. Мне пришлось заплатить партнеру, чтобы сняться на видео, ибо никто не хотел танцевать со мной добровольно.

2. Я добивалась того, чтобы продемонстрировать себя на конкурсе, но меня небрежно отшвырнули, словно грязный носок, а единственный партнер цинично подвел меня, и я даже не дала ему сдачи.

3. Моя попытка стать лесбиянкой позорно провалилась.

4. Я угробила ужасающее количество баклажанов!

5. Я живу где придется и побираюсь. Мое изможденное тело постарело лет на десять из-за страшных перепадов от жуткого холода к внезапной невыносимой жаре, что грозит мне туберкулезом и преждевременным варикозным расширением вен.

6. Похудела я совсем немного.

7. У меня такая начальница, что по сравнению с ней Фагин из «Оливера Твиста» — премилая душка.

8. Мой партнер холоден, словно рыба. Причем даже более бесстрастен, чем палтус и камбала.

9. Игроков в поло я привлекаю еще меньше, чем исполнителей танго. И пока еще не придумали операций по превращению людей в лошадей.

10. И, наконец, страна пребывает в еще более плачевном состоянии, нежели моя личная жизнь. Убогость, убогость и еще раз убогость… Перед посольством Испании — толпа со спальными мешками. Люди отчаянно желают начать новую жизнь в той стране, где хотя бы можно будет помечтать о светлом будущем.

Нет, нет, нет! Нельзя так встречать Новый год! Нужно постараться посмотреть на ситуацию оптимистично. В конце концов, наполовину пустой стакан может быть и наполовину полным. Пора начать мыслить позитивно! Даже если делать это ужасно тяжело. Итак, все сначала:

1. На кассете я выглядела потрясающе, и не важно, что я одна это утверждаю (просто пока я так и не набралась смелости показать кассету еще кому-нибудь). И дело не только в одежде, прическе, макияже, освещении и оптическом обмане зрения.

2. Я не струсила. Я набралась смелости и все же выступила на конкурсе; к тому же я сама доброта.

3. Все хорошо, что хорошо кончается. Выступление прошло вовсе не плохо, учитывая, что мы с Фло в то время даже не разговаривали. А после выступления мы поцеловались и помирились. Конечно же, чисто дружески.

4. Я в первый раз предприняла попытку приготовить мусаку. Не имею никаких возражений против того, чтобы этот опыт стал последним. В любом случае я предпочитаю соблазнять в спальне.

5. Удовольствие от членов моих поклонников вознаградит меня за всю жестокость и одиночество, существующие в этом мире, и заставит забыть обо всем…

6…ну, может быть, не обо всем, но о многом.

7. Как оказалось, у Фелисии есть сердце, и я открыла путь к нему: эмпанадас. Как просто!

8. Могло быть и хуже, чем танцевать с холодной рыбиной. Могло бы быть и еще хуже — например, я танцевала бы с холодной рыбиной вроде палтуса или камбалы. Или, что еще того хуже, у меня вообще не было бы партнера: ни просто рыбины, ни палтуса, ни камбалы. Тогда у меня не оставалось бы причины находиться в culo del mundo. Вообще никакой причины.

9. Если так подумать, то это просто благословение небес, что Сантьяго не хочет отношений. Целыми днями с ним можно только и делать, что кувыркаться в сене. Ведь подумайте, скольких разговоров о лошадиных породах мне удалось избежать между любовными играми.

10. И последнее. Народ Аргентины восстал. Люди поняли, что их судьба в их собственных руках! Прочь, подкуп! Прочь, невежество! Прочь подаяния в виде сандвичей, даже если они и стоят бешеных денег… Счастливый, счастливый Новый год!

3 января 2002 года

Здесь все по-прежнему, в том же состоянии, как и тогда, когда я отсюда сбежала, словно цыпленок, которому отрубили голову. Мой дом не разбомбили, не ограбили, все окна в нем в целости и сохранности. Столы не перевернуты, никто не сломал мой стул и не распорол мою подушку. Какое разочарование! Ну вот, так скучно все со мной всегда и бывает… Хотя есть у меня одна прелюбопытная новость! У нас новый президент — уже пятый за последние две недели. И его имя я хорошо запомнила: Эдуардо Дуальде (без комментариев).

На работе дела идут по-прежнему, что является для меня громадным облегчением. Статуя Свободы слезла со своего пьедестала, как только увидела нас, и сразу же принялась разматывать сотни ярдов зеленой ткани. Из «Тауэр рекордс» по-прежнему гремит ужасная (и очень громкая) музыка. И теперь именно в мои обязанности входит попытаться уговорить их уменьшить звук. Для этого приходится постоянно просить об этом небольшом одолжении продавца. Мне кажется, он включает музыку на такую громкость специально, чтобы заманить меня в свою лавчонку: на мне невероятно короткая юбка, чулки в сеточку и туфли на каблуках.

Автоматические двери «Си энд Эй» постоянно раздвигаются и сдвигаются, в то время как поток покупателей устремляется в магазин и из него, обдувая меня восхитительными порывами свежего воздуха, не дающими потерять сознание от жары между тандами. Уличные попрошайки цыганята продолжают заниматься своими обычными шалостями, вбегая в круг зевак и выбегая из него во время выступления, что, как и прежде, доводит Фелисию до белого каления. Все действующие лица снова на своих скамейках, на своих привычных местах. Старик в серой куртке с капюшоном (не имеет значения, какая стоит жара) рядом с беззубой пожилой женщиной, та, в свою очередь, соседствует c мужчиной, у которого, как я подозреваю, легкий случай синдрома Дауна. Рядом с ним — основатель (и единственный участник?) официального «Фан-клуба «Ла Грига»» — он, как всегда, высоко поднимает плакат из картона, когда это кажется ему уместным и он хочет вызвать поддержку и одобрительные возгласы остальных зрителей.

Единственное, что несколько странно и непривычно, — это удары по кастрюлям и сковородкам, которые почти постоянно слышатся отовсюду. Однако звук доносится откуда-то издалека, и поэтому вполне можно не обращать на него внимания.

— Осторожно! Ты испачкаешь мои брюки! — одернул меня Пабло, когда я нечаянно зацепила ногой его брючину, продемонстрировав окружающим носок. Ой, ну надо же, и кое-что поинтереснее: подвязка, которая поддерживала этот самый носок. Такая faux pas случилась в момент, когда я выполняла обычное украшение в танго, заключающееся в поглаживании лодыжки партнера и одновременном шутливом вращении ступней. Однако сегодня Пабло может шикать на меня сколько душе угодно, ведь я так счастлива оказаться снова на Флорида, и ничто не может огорчить меня.

Я улыбнулась и начала танцевать с закрытыми глазами, пытаясь представить, что танцую с Сантьяго. Открыв глаза, я заметила в толпе Эрнесто — с огромным мешком на спине. Он стоял, опершись на свой велосипед. Я послала ему воздушный поцелуй, в связи с чем поймала на себе один из нехороших взглядов Фелисии. Знаю, я услышу от нее пару «теплых» слов, едва лишь окончится танда. Но меня это не волнует. Я вернулась домой! Мое место здесь!

— Ciao, Princesa! — воскликнул Эрнесто, послав мне ответный поцелуй, после чего запрыгнул на велосипед и весело нажал на педали.

Я снова закрыла глаза и оказалась в объятиях Сантьяго. Но вскоре, решив, что такое поведение все же есть нездоровое, я заставила себя остановиться. И сосредоточилась на том, что я делаю и как я это делаю, подумав при этом: «Вот чем я по-прежнему занимаюсь в culo del mundo!»

9 января 2002 года

За одну-единственную ночь Аргентина превратилась в «банановую республику». И я вовсе не имею в виду магазины. Все случилось позавчера: ожидаемая с ужасом девальвация, которую каждый предсказывал с тех самых пор, когда я переехала сюда почти три года назад. Первое, что сделал Дуальде, став у власти. Курс песо, раньше равнявшийся доллару — el uno рог uno, — перестали искусственно поддерживать, и в результате он упал в цене на тридцать процентов. А это значит, я теперь зарабатываю не пятнадцать, а пять долларов в день!

Из-за этого все жители города словно безумные принялись заниматься спекуляцией. В основном каждый пытается получить доллары, прежде чем песо упадет ниже некуда. Другие выходили подхалтурить, и уже сделали своей постоянной работой покупку и продажу долларов в соответствии с колеблющимися рыночными ценами. Обменные пункты, которые, казалось, уже и не жильцы вовсе, снова возродились к жизни. Раньше я недоумевала, зачем они вообще существуют, ибо постоянно пустуют. Теперь же понимаю. Обменные пункты просто пережидали, зная, что наступят такие времена.

Внезапно Аргентина стала страной очередей. Если люди не толпились перед посольствами, то становились в очереди перед casas de cambio. Но обмен денег не ограничивался пространством внутри этих убогих конторок. Сделки совершались на каждом шагу, абсолютно открыто. Уличные торговцы валютой повсюду (внезапно огромное их количество появилось на улице Флорида). Они подходят к вам вплотную и воровато шепчут: «Cambio?»

Я не понимаю, почему они так нервничают. Непохоже, чтобы кто-то собирался им мешать или останавливать их. Похоже, полицию подобные махинации ничуть не волнуют.

Другой ощутимый результат девальвации — то, что многие продавцы уже подняли цены на товары. Во многих случаях в качестве упреждающей меры. Сегодня у меня закончился увлажняющий крем, и я отправилась в аптеку. Просто не могу поверить: бутылочка увлажняющего лосьона для смешанной кожи (нежирного) стоит теперь восемнадцать песо! Больше моей дневной выручки. Вот что я называю вымогательством! Даже не та марка, которой я обычно пользуюсь! Однако я не смогла найти ту, а меня попросту загнали в угол. Этот флакон, должно быть, стоял на полке не меньше полугода, судя по слою пыли на коробочке. Но ведь мне действительно необходимо увлажняющее средство. Поэтому я заплатила эти восемнадцать песо, испытывая в душе приступ злости.

Я не имею никакого права жаловаться, я просто испорченная и избалованная девчонка в сравнении со всеми фелисиями на свете. У меня есть весьма удобная платежная карточка, позволяющая мне снимать деньги с банковского счета в Нью-Йорке. Пусть даже сейчас и нет никакой гарантии, что я смогу воспользоваться своими деньгами. Серьезная нехватка зеленых бумажек означает, что у банков их недостаточно, чтобы отдать мне. В результате, когда подхожу к автомату, и теперь загадываю: «Повезет — не повезет?» Не везет чаще.

Но дело в том, что с настоящего времени жизнь станет намного дешевле для тех из нас, у кого есть доллары. Если только все не выйдет из-под контроля и страна не столкнется с проблемой гиперинфляции, как это случилось в 1989 году, из-за чего, собственно, и пришлось приравнять песо к доллару. Люди просто в ужасе, что подобное может случиться вновь. Возить с собой в тачке ворох бумаги, чтобы заплатить за чашку кофе? Но прямо сейчас подобные вещи не особенно меня беспокоят.

Больше всего меня волнует то, что пропасть между мной и Фелисией только что увеличилась на тридцать процентов. За одну ночь она стала на тридцать процентов беднее, а я на тридцать процентов богаче — смотря как посмотреть. Таким образом, мне станет на тридцать процентов сложнее работать с ней. Было довольно трудно не раскрывать определенных подробностей моего существования. Теперь станет еще сложнее притворяться бедной. И моя вина в связи с этим уже оценена намного выше, нежели в тридцать процентов.

24 января 2002 года

Прошлым вечером я пошла на ужин и взяла с собой на всякий случай зубную щетку. Теперь не всегда можно предсказать, удастся ли потом добраться до дома или нет. Никогда не знаешь, перекроют ли площадь из-за очередного митинга. Только между нами, но я считаю, что все чересчур затянулось.

Напряжение усилилось с тех самых пор, как власти украли деньги у населения. Это называется «песофикация» — то есть все сбережения в долларах конвертируют в песо. Человек считает себя обладателем, скажем, десяти тысяч долларов на сберегательном счете, но в один прекрасный день, проснувшись, узнает, что эти десять тысяч долларов превратились в три тысячи, которые завтра вполне могут оказаться равными лишь двум тысячам пятистам песо. А кто знает, какова будет их стоимость еще через день? Подобная политика явно не укрепляет уверенность людей в банковской системе. Особенно когда банки не позволяют мечущимся вкладчикам забрать свои деньги. И вообще зайти внутрь. На моей улице каждое банковское отделение заколочено досками. Однако что делать с вооруженными баллончиками с краской старушками, которые бросились расписывать стены? На фасадах банков пожилые леди пишут слово «ladrones» (воры.) Слезы наворачиваются на глаза, когда я понимаю: это единственное, что им остается.

Хуаны Карлосы меня не тревожат. Они никогда не держали свои деньги в этой стране и никогда не будут держать. И теперь я понимаю почему.

Больше всего пострадал средний класс. Люди со сбережениями, которых было недостаточно для вложения в швейцарские или уругвайские банки. Им оставалось одно — довериться здешней банковской системе. К счастью, в числе моих знакомых таких нет.

А есть еще те, у кого не было сбережений, которые можно было бы потерять, и те, кто повел себя разумно и хранил их под матрасом. Я спросила у Фелисии, повлиял ли на нее недавний поворот событий (я не могла заставить себя произнести слово «ограбление»).

— Думаешь, я доверила бы этим boludos хоть пенни? Должно быть, ты шутишь! — заявила она.

Слава Богу!

Однако когда я поинтересовалась у Пабло, все ли у него в порядке, он мне не ответил. В его молчании не было ничего необычного. Но один его глаз дернулся, и это движение сказало мне больше тысячи слов. Я почувствовала себя ужасно. «Не плачь по мне, Аргентина». Я сама оплакиваю тебя.

2 февраля 2002 года

Сегодня утром, до того как мы вышли на Флорида, Пабло объявил мне, что намерен уйти.

«Нет! — воскликнула я про себя. — Ты не можешь поступить так со мной! Только не сейчас! Я еще не готова!» Ну да, он уже не раз грозил уходом — по самым различным поводам. Но я всегда отмахивалась от его угроз, полагая, что критический момент не настанет никогда.

— Почему? — спросила я. Фелисия? Она им командует, и он не желает более терпеть ее несносный нрав? Но оказалось, дело не в ней.

— Я уношу ноги! Не собираюсь я больше оставаться в этой дыре! С шайкой воров!

Я поняла, что он имеет в виду. Правительство. И то, что они сотворили с его сбережениями. Но не успела я придумать, как бы подипломатичнее сделать так, чтобы он одолжил у меня немного денег, Пабло продолжил:

— Нас пригласили в Оман. Контракт на шесть месяцев. Оплата на уровне. На следующей неделе мы уезжаем.

«Мы» — это он и его «настоящая» партнерша, Патрисия. О, она не опустится до дешевых уличных представлений!

Нет, этого не может быть! А что станет со мной? Мысли метались у меня в голове, пока я бормотала всякий вздор вроде «конечно» и «разумеется» и что я тоже решила уйти, что же мне одной без него… Он и в самом деле не оставил мне выбора. Ведь не могу же я остаться вдвоем с Фелисией! Кто знает, кого она подберет мне в пару! Может быть, решит вернуть Рубена? Нет, нельзя так сильно рисковать. Если Пабло уходит, мне тоже надо уйти. Черт!

Нам пришлось сообщить ей, что она теряет не одного, а двух своих исполнителей, — не самый приятный момент во всем предприятии. Ведь теперь в танго-шоу «Пасифико» оставалась она одна. Маловато для танго… Однако исход дела оказался много проще, чем я ожидала. Никакой некрасивой сцены не последовало. Я-то боялась, что она начнет визжать, кричать, вцепится мне в волосы. Но она лишь посмотрела на нас и, помолчав, сказала: «Ладно. Конечно. Отлично! Я найду вам замену».

Не могу поверить: она мне сочувствовала! Теперь я не могла относиться к ней безразлично. Как я могла быть такой черствой! У нее доброе сердце! И за всей этой бравадой она скрывает опустошение. Мне было бы легче, если бы она послала нас подальше в самых недвусмысленных выражениях.

Ну вот все и закончилось. С Пабло мы расстались вполне в духе наших отношений:

— Удачи тебе в Омане! — пожелала я, не зная, что еще сказать.

— И тебе удачи! — ответил он, прохладно целуя меня, раз того требовали обстоятельства, прежде чем навсегда повернуться ко мне спиной.

Сегодня название этой улицы — Флорида — вызывает у меня грусть и еще тысячу других эмоций. Но завтра мне придется подвергнуть себя намного большему испытанию, нежели просто услышать это название. Прошло слишком мало времени, чтобы я с легкостью могла вернуться туда, но мне необходимо было это сделать. Моника попросила меня пойти с ней за покупками для свадьбы. И конечно, не куда-нибудь, а в «Галереас Пасифико». Не хватало только столкнуться там с Фелисией! Однако даже просто пройти по улице будет для меня испытанием.

Я могла бы остаться, если бы очень хотела. Но прекрасно понимала — надо двигаться дальше. Мостовая не может стать моим вечным домом. Даже если она стала мне такой родной и даже заменила семью. В этой семье хватало проблем, и она была далека от того, чтобы считаться благополучной!

Сама того не сознавая, я успела привязаться к Фелисии и даже к Пабло, с его глупыми усиками. К Маурисио и Рубену тоже, хотя знала их меньше. Я привыкла к их лицам, как поют в моем любимом мюзикле «Моя прекрасная леди». А от привычки не так легко избавиться, пусть даже и дурацкой.

Я стану скучать по улице, попрошайкам, цыганам и «группе поддержки» на лавке, всей этой неразберихе и перепалкам, музыке, гремящей из динамиков. И, конечно же, по аплодисментам. Я стану скучать по той любви, которую чувствовала к себе, будучи здесь «знаменитостью».

Да, жизнь на мостовой была хороша. Но где-то надо осесть, не на улице же… Мне очень хотелось где-то поселиться. Как же я устала от переездов… От вечных поисков. Оттого, что никогда не нахожу желаемое. Но теперь, когда «Пасифико» для меня больше не существует, у меня нет причин оставаться в Аргентине. Снова пришло время собирать вещи и расставаться. Расставаться с мечтой. С Буэнос-Айресом.

10 февраля 2002 года

Вчера я позвонила маме:

— Я уезжаю из Буэнос-Айреса.

— Только не говори, что переезжаешь в Австралию! — Она всегда ожидает от меня самого худшего. Спрашивается, почему?

— Я не думала об Австралии! Но теперь, поскольку ты об этом заговорила… — Ну да, мне палец в рот не клади. Родители правы.

Я сменила тон и рассказала о своих планах.

— Слава Богу! — воскликнула мама. «Слава Богу, — мысленно воскликнула я, — она не обиделась».

— А что насчет танго? — озабоченно спросила мама.

— А что с ним?

— Ты собираешься продолжить обучение?

— Честно говоря, нет…

— Но ты потратила столько усилий!..

— Да. Ты права. Но…

— …и что я скажу своим друзьям? Что ты внезапно все бросила? Что больше не танцуешь танго? — Ее возмущению не было предела. (Музыка танго с недавних пор служила фоном для всех ее вечеров, когда она играла в бридж.)

— Не волнуйся, мамочка! Ты придумаешь, что сказать своим друзьям. Например, что я собираюсь замуж. Нарожаю кучу детишек и буду жить долго и счастливо!

— Не могу я им это сказать! — Даже на расстоянии я видела, как она поджала губы. — Они в такое никогда не поверят!

Следующий мой звонок был отцу.

— О нет! Ты все-таки стала хиппи? — Его голос звучал мрачно.

Я вспомнила этот наш давний разговор с ним. Но тогда мне было шестнадцать. Я вздохнула. А мне казалось, с тех пор я несколько повзрослела…

Как бы там ни было, я заверила его, что вовсе не стала хиппи, а просто уезжаю из Буэнос-Айреса. Он не сказал: «Слава Богу!», но я уверена, подумал именно так. В последнее время он просто забрасывал меня электронными письмами по поводу всех этих дел в Аргентине. А то вдруг я не замечаю, что дышу слезоточивым газом…

— Что у тебя с танго? — все же уточнил он.

— Я преждевременно собралась на пенсию, — протянула я.

— Очень жаль, — ответил он. И я уверена, что ему действительно жаль.

Я приготовилась услышать лекцию о программе пенсионного обеспечения, но ее не последовало.

— И чем ты собираешься заниматься? — помолчав, вместо этого спросил отец.

— Даже не знаю… Но буду искать что-нибудь подходящее. — Что я еще могла сказать?

— Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, — торжественно провозгласил он, придавая моменту отцовской гордости за меня завершающий штрих. — Но помни, ты всегда можешь остаться с нами, если захочешь, — прибавил он.

Нет, вот что достойно завершило наш разговор! Я поблагодарила его и сказала, что пока этого не требуется. И рассказала о своих планах. Судя по голосу, он обрадовался — что, в свою очередь, обрадовало и меня.

26 февраля 2002 года

Отправляясь в «Глориэту», на свой последний танец, я надела пурпурное кольцо.

Просто не могу заставить себя оповестить всех, что уезжаю! Сказала лишь кое-кому из тех, с кем танцевала. Остальных оставила в убеждении, что они снова увидят меня в следующее воскресенье. Сама же себя я чувствовала потусторонним призраком, вернувшимся на место, притягивавшее меня, пока я была жива…

Но что я здесь увидела? Недокомплект тройняшек. Хавьер! Сколько времени мы с ним не встречались? Боже, я уже и забыла, как он сексуален! Смуглый и темноволосый… Боже, Боже мой! Какая все-таки горькая ирония: с самым распутным из всей троицы я так и не переспала. И как такое могло случиться? Кстати, что там с его девушкой? Я огляделась в поисках Ромины — ее тоже не было.

— Che, я оставил сообщение на твоем автоответчике, — внезапно услышала я. — Ты его получила? — Хавьер! Оживленный и жизнерадостный. И, даю голову на отсечение, в его вопросе звучала отнюдь не дежурная любезность.

— Нет, не слышала. А что ты хотел мне сказать?

— Сейчас не важно. Ведь ты же здесь… — Обняв за талию, он увлек меня на танцпол.

Должно быть, от кого-то он все же услышал, что я уезжаю. Я покраснела: меня поймали с поличным — при попытке покинуть страну тайно, не попрощавшись. Однако я просто не хотела подвергать себя чрезмерной опасности. Боялась, что мое желание снова проснется и я опять останусь ни с чем. Но я и предположить не могла, что Хавьер вмешается в мои планы тем, что: а) раздует пламя; б) сам с ним совладает…

Не знаю, в силах ли вы вообразить, сколь затруднительно танцевать танго в состоянии, граничащем с оргазмом.

— Ну же! Давай уйдем отсюда! — пробормотал он наконец.

— Нет! — простонала я.

— Почему же нет?

— Ты забыл, что у тебя есть девушка? — Я рисковала разрушить волшебную атмосферу.

— Какое это имеет к нам отношение? — жестко спросил он, и я прикусила язык. Мы продолжили наш изуверский танец.

— Что, если мы… один раз?.. — не выдержала я. — Прежде чем я уеду из Буэнос-Айреса…

— Ты уезжаешь? — Он притворился, что потрясен известием, хотя, я уверена, прекрасно знал о моем предстоящем отъезде. Но ему явно хотелось услышать об этом от меня.

Мы закончили танцевать и словно заключили негласный договор, пожав друг другу руки.

— Спасибо, mi amor, — сказала я. — Терпение — добродетель.

Мне очень хотелось станцевать в последний раз еще кое с кем. Так хотелось испытать различные оттенки этой едва уловимой печали, этой необычайной и восхитительной грусти, которую каждый из партнеров дарил мне. В последний раз…

Как только милонга закончилась, Хавьер был уже рядом со мной. Мне даже показалось, он следил за мной и теперь ни на шаг меня не отпустит.

Мы молча шли к его грузовому автомобилю. Я оглянулась на оркестр. Музыканты сидели прямо под деревьями — я так и запомнила их, среди зелени джакаранда.

— Куда бы ты хотела поехать? — спросил Хавьер (куда я хочу поехать?). Он надеялся, что я скажу: «Ко мне». Но нет, я так не сказала. Видите ли, у меня была еще одна, последняя фантазия, которую мне хотелось воплотить в жизнь, пока я еще в Аргентине.

— Никогда не бывала в telo (любовный мотель). Может быть, туда?

— У меня нет денег…

— Я заплачу.

— Тогда ладно. — Хавьер завел двигатель.

Позвольте мне сказать несколько слов в его защиту: он вытащил из бардачка купон на скидку в пять долларов. Скидка распространялась на telo в Белграно, что недалеко от «Глориэты». Его благородный жест тронул меня:

— Превосходно, едем!

Над входом в заведение мигали красные и зеленые лампочки. Мы въехали в закрытый гараж — о, конфиденциальность тут гарантирована. Внутри были припаркованы еще две машины. Надеюсь, стены в отеле звуконепроницаемые? Пройдя через гараж, мы оказались возле приемной. Портье, скрытый за окошечком с дымчатым стеклом, зарегистрировал нас. Я заблаговременно сунула Хавьеру десять долларов. Мне не хотелось, чтобы о нем плохо подумали. Или, возможно, чтобы плохо не подумали обо мне. Он протянул в окошечко деньги и скидочный купон.

— Вам номер на время или на всю ночь? — спросили из-за стеклянной перегородки. Хавьер правильно понял выражение моего лица и ответил: — На время.

Два часа. Вполне достаточно.

И вот мы в логове разврата. Обычный номер дешевой гостиницы — самой дешевой из всех, в которых я когда-либо останавливалась. Таких полно, если проехаться из Братиславы в Бангладеш. (Никогда не была в Бангладеш, но не могу придумать ничего, что сочеталось бы с Братиславой.) Потертый ковер, обшарпанные обои, у кровати тумбочка, по телевизору порно, но его невозможно смотреть: телевизор барахлит (так что приходится лишь догадываться, что означают эти мерно движущиеся силуэты на экране; впрочем, это было вполне эротично). В ванной, выложенной розовой плиткой, местами треснутой, не хватает занавески — правда, это не имело особенного значения — вода все равно расплескивалась по полу из-за очень мелкой ванны. Грубого куцего полотенца мне не хватило даже на то, чтобы обернуть им талию, — это при моей-то нынешней худобе! А крохотный кусочек мыла измылился так быстро, что благоухающее потом тело начало пахнуть резче, чем до омовения. Все было так обескураживающе знакомо — и в то же самое время обнадеживало. Единственное отличие этого приюта страсти состояло в том, что над головой у нас мерцали лампочки. Совсем как в ночном клубе. И, возможно, зеркал было развешано кругом больше, нежели это необходимо. Мне захотелось узнать, что думает Хавьер обо всем этом.

— Это обычный номер? — спросила я.

— Пожалуй. Но есть действительно роскошные telos. Комнаты стилизованы под «сафари», под «Тысячу и одну ночь» и все в таком духе. Есть, правда, и мотели с блохами. Так что этот номер — нечто среднее.

Так… Понятно. Не могу сказать, что увиденное и услышанное настроило меня на соответствующий цели лад. Я даже забеспокоилась, что дело закончится ничем. Однако мне не стоило волноваться. Темы для вежливой беседы у нас иссякли. Пришло время вспомнить, зачем мы здесь.

То, что мы с Хавьером вытворяли, можно назвать схваткой двух зверей. В хорошем смысле слова. Не знаю, кто удивил меня больше: Хавьер или же я сама. А меня не так-то легко удивить! Талант Хавьера, как я обнаружила, заключен вовсе не в умении танцевать. Я никогда еще не сталкивалась с тем, чтобы грубая чувственность была столь чистой, волнующей и естественной. Я оказалась во власти мужчины, тело которого помнило, что он зверь. И, как я уже сказала, мне это понравилось! И даже более того — я зашла так далеко, куда прежде не заходила, никогда и ни с кем. Я отыскала для себя удовольствие по ту, другую сторону дозволенного. Я раскрылась абсолютно и до конца, так, что все мои тайны предстали на обозрение. Какой кошмар! Я могла так никогда о них и не узнать… Интересно, сколько всего я так и не буду знать о себе в тот момент, когда умру? Мне кажется, слишком много.

Мы перевели дыхание. Хавьер позвонил и заказал себе банку коки. Повесив трубку, он вдруг опомнился:

— Ты хотела что-нибудь?

— Нет-нет, все нормально, — прохрипела я запекшимися губами. — Отхлебну из твоей… — Через несколько минут сквозь отверстие в стене просунулась рука с банкой кока-колы.

«Как умно!» — подумала я. Все в этой комнате теперь будило во мне восторг и экстаз.

Мы по очереди пили из одной банки. Глоток за глотком. Хавьер спросил, не хочу ли я провести здесь ночь. Нет, я не хотела. Думаю, и он не хотел, а спросил так… из вежливости. Мы вернулись к тому, на чем остановились… Теперь он вознес меня туда, куда я раньше никогда не взлетала. В акробатическом смысле слова. Кажется, в него вселился дух, который вместо него совершал подвиги, недоступные смертному. В таком состоянии, сродни трансу, люди протыкают щеки стрелами, гуляют по раскаленным углям, поднимают грузовики и даже девушек весом в сто пять фунтов — одной рукой. Это нужно было видеть. Ну или не нужно…

Истратив мои десять долларов, мы оделись — в полном молчании. Тишину не нарушило ничто, кроме, пожалуй, громкого «ой!», когда я натягивала через голову платье. Надеюсь, ребро у меня не сломано, хоть и болит ужасно. Кожа над ним почему-то полиловела. Придется сделать рентген, если в ближайшие дни не станет лучше.

Прежде чем мы закрыли за собой дверь, я оглянулась. Я уже успела привыкнуть к этому номеру. На первый взгляд за промелькнувшие два часа он абсолютно не изменился. Но отныне в его стенах будут храниться мои секреты. Я улыбнулась при мысли, что часть меня останется здесь навсегда. Или при мысли, что отныне они навсегда со мной? Или же потому, что я успела получить легкое сотрясение мозга? Не знаю…

Знаю лишь то, что, если завтра меня собьет автомобиль, мне будет наплевать. Если у меня больше никогда не будет секса, я тоже не возражаю. Ну, может быть, самую капельку, однако я примирюсь с этим. Ибо за минувших два часа Хавьер вознаградил меня за все, что мне пришлось вынести за последние три года на сексуальном фронте. Ему одному оказалось по силам вернуть Буэнос-Айрес на карту в качестве Самого Главного Города Латинских Любовников. Репутация Аргентины была спасена! (Звуковые эффекты — приветственные крики толпы: на стадионе поблизости начинался футбольный матч.)

Почему-то теперь мне стало намного проще покидать Буэнос-Айрес.

— Vamos, — сказала я, широко улыбнувшись.

— Vamos, — ответил он с таким видом, словно бы в жизни у него бывали вечера и похлеще.

27 февраля 2002 года

Ненавижу паковать багаж! Вот если бы вещи сами запрыгивали в чемоданы и укладывались там ровными стопочками! Тогда бы мне не пришлось надрывать душу, глядя на все эти милые тряпочки, которые я уже никогда не надену.

Короткое черное платье, что я надевала на самое первое выступление с Чино. И то, с серебряными блестками, в котором пришла на прослушивание в день, когда Густаво бросил меня. Черный вельветовый костюм (удивительно, но он совсем меня не полнит, хотя брючки облепляют бедра, как пленка сосиску). Красная юбка в белый горох, что я выбрала для той ночи взбесившейся карусели (с Пабло). Минимальных размеров юбочка — на Флорида она успела собрать собственных поклонников. И еще, еще наряды… Они словно подмигивали мне со своих вешалок: «А помнишь… а помнишь?..»

Я захлопнула дверцу шкафа и взяла себе на заметку: одежду для танго — продать!

Глупо хранить ненужные вещи! Только пыль собирать! — сказала я себе. Однако я знала: ни за что не смогу расстаться ни с одной пуговкой… Ни за что!

То же самое — с туфлями. Одних только замшевых у меня восемь пар. Они стали моими самыми верными друзьями. Порой я полагалась на них больше, чем на партнеров (знаю, этого и следовало ожидать). Какие-то я надевала чаще, другие реже. Самые старые — те, в которых я каждое воскресенье щеголяла в «Глориэте»; теперь они покрыты слоем пыли. Но эти туфли заслуживают медали… На самом верху в шкафу — красные блестящие «туфельки Дороти» — я просто не могла устоять и купила их. Рядом с ними — туфли из лакированной кожи; они чуть не угробили меня, пока я не открыла для себя вазелин. На полке ниже — две пары красных, рядом — черные с белым. А вот эти, черные с красным, я каждый день оббивала о мостовую, где мы давали уличные представления. Они почти в таком же ужасающем состоянии, как и та пара, на каблучках, из «Глориэты». Но ни те, ни другие не жалуются.

Зрелище брошенных друзей убило меня. Я захлопываю и эту дверцу. Как же тяжко менять огни софитов на мрак забвения…

Ладно, соберу чемоданы позже…

1 марта 2002 года

В ожидании вылета я сунула в плейер диск и надела наушники. Так, хочется верить, никто не начнет приставать ко мне с разговорами и донимать вопросами. При первых звуках танго — в плейере играло, конечно, оно — душу мою пронзило воспоминание. Я вспомнила о царапине, которая не так давно украшала мою физиономию, и улыбнулась. Возможно, даже рассмеялась, точно не скажу.

Закрыв глаза, я снова оказалась в объятиях всех моих партнеров… Мои губы начали дрожать, и я почувствовала, как у меня перехватило горло. Я изо всех сил пыталась сдержаться. Это было похоже на то, как если бы вы смотрели грустный фильм и хотели бы скрыть свои эмоции от присутствующих. Но я не могла сдержать их в себе — мои плечи затряслись от рыданий так, что со мной не мог сравниться даже бандонеон у меня в ушах.

Я плакала, когда бортпроводник напомнил, что пора пристегнуть ремни, убрать раздвижные столики и привести кресла в вертикальное положение. Я плакала во время демонстрации того, как надевать спасательные жилеты и что делать в случае экстренной посадки, как правильно натягивать кислородные маски и где искать экстренные выходы, если все остальные меры спасения будут исчерпаны. Я плакала, когда нам предлагали обед и меня спросили, что я хочу: курицу или макароны. Вытирая слезы, я всхлипнула: «Курицу». Я плакала, тщетно пытаясь отрезать кусочек мяса крошечным пластмассовым ножом, который они завернули в салфетку вместе с ложкой и вилкой из нержавеющей стали. (Как экипаж корабля узнал, что я подумываю о самоубийстве?) Я плакала, смешивая содержимое малюсеньких бутылочек водки с коктейлем «Кровавая Мэри». (Что есть такого в этих перелетах, что пассажиры вынуждены утешать себя алкоголем?) Однако бутылочки меня не спасли — как не удалось бы это всем на свете маленьким бутылочкам водки, вместе взятым. Я приготовилась рыдать в течение оставшихся девяти часов полета (взять с собой книжку я забыла). К тому же тосковать мне предстояло по многому.

По всем мужчинам, с которыми я больше никогда уже не станцую.

По всем тайнам, к которым у них были ключи и которые теперь заперты во мне навечно, ибо ключи потеряны.

Но больше всего я тосковала по танго, принесшем мне радости и счастья больше, чем я ожидала.

Я была так поглощена стенаниями, что сперва не заметила, как чья-то рука протягивает мне носовой платок. Пока меня слегка не толкнули. Я подняла глаза. (Один Бог знает, на что было похоже мое залитое слезами лицо, но я могу догадаться.) И увидела его.

«Почему Хью Грант путешествует эконом-классом?» — подумала я.

Это и в самом деле был точь-в-точь Хью Грант, хотя просто не мог быть им. Со мной не может случиться ничего подобного. Я из тех девушек, на кого может вывернуть соседа-пассажира, но не из тех, кому компьютер вот так запросто выдаст место рядом с Хью Грантом. Я благодарно кивнула незнакомцу, что выглядел как Хью Грант, но не мог быть им, и взяла его «клинекс». Не снимая наушников, трубно высморкалась. Клон не внял моему намеку. Он потрепал меня по плечу.

— Все в порядке? — Насколько я смогла прочитать по губам, он спросил именно это. Не могу утверждать с уверенностью — из моих наушников оглушительно ревела музыка. Согласна, не самая умная фраза, однако нужно прибавить ему очков за смелость. Начиная разговор с кем-то, находящимся в состоянии, подобном тому, в котором была сейчас я, доброжелатель подвергает себя опасности утонуть в море слез.

Я сняла наушники и заверила смельчака, что «никогда не чувствовала себя лучше». Уж не помню, что он мне ответил, — вероятно, как-то удачно пошутил, но я поймала себя на том, что хихикаю. С чувством юмора у него определенно все в порядке. Как и у его прототипа. Да, эти, из отдела ангелов-хранителей, просто превзошли себя. Не знаю, подействовало ли на меня выпитое спиртное, но я задремала и скоро уже видела сон. Мне снился Хью Грант в облике ангела.

Когда я снова открыла глаза, уже наступил рассвет. Из динамика сообщили:

— Мы летим над Акрополем. Если вы посмотрите направо, то в первых лучах восходящего солнца сможете увидеть великий памятник архитектуры.

Пассажиры, все, как один, изъявили дружную готовность созерцать архитектурный шедевр, вследствие чего правое крыло накренилось и самолет ухнул вниз… Это было похоже на глубокий нырок.

— Полагаю, можно погибнуть и при более неудачных обстоятельствах, — вздохнула я мрачно.

«Но я хочу жить!» — прозвучал другой мой голос где-то внутри меня.

А мой желудок пытался в это время устоять перед спазмами. Нас доброжелательно оповестили, что нам «абсолютно не о чем беспокоиться», мы просто попали в «небольшую зону турбулентности». Надо же, очень похоже на мой обморок с танго. Но я уже пришла в себя. И хочу жить дальше. Я непременно стану наслаждаться жизнью, если мне представится такая возможность. Я бросила взгляд на Хью Гранта — судя по его физиономии, он хотел остаться в живых ничуть не меньше, чем я. Ну да, разумеется, никакой он не ангел!..

Странное дело: мысли о смерти помогли мне оценить ту роль, которую сыграло в моей жизни танго. Оно помогло мне найти себя. Пробудило во мне пламенную страсть, которая теперь горела внутри меня и которую ничто не могло уничтожить, кроме, конечно, крушения самолета. Оно показало мне меня настоящую, и теперь я особенно дорожила этой своей ипостасью. Надеюсь, она еще много где побывает, пока не наступит ее смертный час. И когда-то полюбит — наверняка полюбит! И возможно, не раз.

Мы заходили на посадку. Я еще раз бросила взгляд на розовато-золотистый Акрополь. Мне пришло в голову, что ведь он стоит здесь тысячу лет, пережил грабежи и пожары, вандализм и разор. Хоть он и не сохранился до нашего времени в первозданной своей красоте, но в этой хрупкой израненности он сейчас прекраснее, чем много столетий назад, в дни славы и величия.

Самолет наконец приземлился и, пронзительно визжа колесами, покатился по взлетно-посадочной полосе. Я точно буду жить! Я ступила на землю Афин и помахала на прощание Хью Гранту. Шествуя к зданию аэровокзала под ритм «Volver» (именно это танго звучало в тот момент у меня в наушниках), я поняла, что все точно будет в порядке. И тогда я улыбнулась.