НЫНЧЕ ЗДЕСЬ, ЗАВТРА ТАМ… (Перевод Б. Носика)

— Мне цвет не нравится, — сказал Слим Мунро буфетчице в баре, — не идет к твоему платью.

Она вспыхнула.

— Что вы, моряки, понимаете в розах?

Он залпом выпил пиво, взгляд его стал жестким.

— Все понимаем, и не только в розах, — сказал он.

— Рассказывай!

— Ну, ты‑то сама знаешь.

— Я? Это откуда же? — сказала она развязно и тут же пожалела об этом, хоть и виду не подала. Кто‑то потребовал пива, и она вышла из‑за стойки. Он не видел, как она на ходу прихорашивалась перед зеркалом, заставленным бутылками, он услышал только, как она засмеялась, когда кто‑то легонько присвистнул. Слим уставился в стакан, потом перевел взгляд на свое отражение в мокрой, залитой пивом стойке — на синяки под глазами, на запавшие щеки. Он быстро провел по стойке рукой. Отражение исчезло. Слим пошел к выходу и толкнул вращающуюся дверь бара. В самом конце улицы у четвертого причала ему виден был его пароход: дымок поднимался из труб, по палубе двигались матросы — темные, едва различимые силуэты. Он быстро зашагал в другую сторону — к магазинам.

— А я думала, ты совсем ушел, — сказала она ему полчаса спустя. В баре теперь было людно, шумели моряки и портовые рабочие. Ей пришлось наклониться, чтобы он слышал. К ее платью все еще была приколота желтая роза.

— Значит, скучала по мне? — спросил он.

Она кивнула с улыбкой: — А не стоило б. Чего тебе налить сейчас?

— Как обычно! — ответил он с легкой горечью. Потом добавил мягче:

— На, Джини, эта больше подойдет. Ходил вот, искал для тебя. — Он положил на стойку свежую красную розу. Она казалась драгоценностью здесь, среди стаканов, в луже расплесканного пива.

— Вот сумасшедший‑то, а еще моряк, — проговорила она, нежно глядя ему в глаза.

— Ты носи эту, — сказал он. На мгновение они как будто остались вдвоем в людном баре, среди насмешливых улыбок. Никогда, даже наедине, они не были так близки.

— Буду носить, если тебе легче от этого.

— И не жалей ты меня, — сказал он, — совсем мне и не тяжело.

— Опять ты за свое, — она выскользнула из‑за стойки куда‑то в зал. Но розу взяла с собой.

А в кают — компании грузового парохода «Арго» профсоюзный делегат кочегаров взглянул на часы. Было без десяти четыре. Через десять минут отплытие. Переборки ритмически вздрагивали в такт машинам.

— Слим вернулся? — спросил делегат, вставая.

Матрос, сидевший напротив него, покачал головой.

— Когда он сошел на берег?

— В обед.

Делегат нахмурился, прикусил губу и сел на место. В дверях показался второй механик.

— Здорово! Все на борту?

— Одного нет, — отозвался делегат.

— Понятно. Что будете делать?

— Что делать? Без человека нельзя выходить! — резко бросил один из кочегаров Он сидел, неловко выпрямившись, ни на кого не глядя.

— Мы вам скажем, когда выясним, мистер, — примиряюще сказал делегат.

— Ну — ну, давайте. А то надо уже отдавать концы.

— Да он, наверно, выбежал телеграмму дать, — вступился один из кочегаров.

— Да, да, правда, — неуверенно поддержали его другие голоса.

— Он сейчас вернется, — сказал делегат, сам не веря в то, что говорит.

— Ну, смотрите, чтоб был, — сказал механик и взбежал по трапу. Делегат поднялся вслед за ним и пошел искать боцмана. У камбуза он нашел напарника Слима, старого Ангуса. Старик, сидя в уголке, набивал трубку.

— Ангус, Слим дрейфует. Ты знаешь, где он?

Ангус поскреб свой щетинистый подбородок и покачал головой.

— Я просил боцмана, чтобы пока не убирали швартовы. Надо найти Слима. А то ему крышка…

— Вот они молодые. В мое время… — начал Ангус.

— Да ладно тебе. В твое время было то же самое. Заскочи‑ка в бар Флаерти и посмотри, не там ли он, хорошо? А я задержу отплытие. Я бы сам сбегал, да только…

— Будь уверен, сынок, я его приведу, — перебил его Ангус и, отложив трубку, стал медленно подниматься. — Мне не в первый раз, верно?

Оба улыбнулись. Ангус молча прошел к сходням мимо помощника капитана и механика, даже не взглянув на них. Они проводили его неодобрительными взглядами.

Уже спускаясь по сходням, он услышал голос помощника капитана:

— Теперь, похоже, двух будет не хватать вместо одного…

Это было сказано таким тоном, что старый Ангус разозлился.

— Может, и так, — упрямо пробормотал он себе под нос, — а кому охота спину гнуть на вашей плавучей свалке…

Тяжело ступая, он побрел через пристань к бару Флаерти. И вдруг он услышал гудок с парохода; один, потом другой, третий, четвертый — резкие пронзительные гудки разрывали воздух. Ангус ускорил шаги.

А на две мили вокруг — на кораблях, в барах, на улочках небольшого порта — моряки, узнавая сигнал, улыбались: «Матрос дрейфует!» В баре у Флаерти на какое‑то мгновение стихли разговоры и шум, как у радио, когда идет передача со скачек.

Ангус вошел в бар и протиснулся к стойке. За стойкой, разливая вино, хлопотала Джини, но Слима не было видно. Ангус стал пробираться к Джини. Мужчины поворчали, но дали ему дорогу.

— На минуточку, Джини, — позвал он.

Джини подняла голову и улыбнулась ему, откидывая со лба светлую прядку волос.

— Привет, Ангус. Тебе виски? Сейчас…

— Ты Слима видела?

— Конечно. Вон он. — Джини указала в конец стойки

— Вот спасибо, дочурка, — с облегчением вздохнул Ангус.

— А вот эту розу, видишь… — она запнулась, заметив, что Ангуса уже нет, и посмотрела в угол, где, привалившись к стойке, сидел Слим.

За последние полчаса Слим Мунро совсем опьянел. Пароходные гудки больше не достигали его сознания, а этого-то он и добивался. Так было легче. И все‑таки назойливые мысли продолжали мучить его. Все тот же самый вопрос. Когда наконец он бросит море и осядет на берегу? Так он никогда ничего не решит, никогда не будет времени для этого. В море он часто думал о Джин. Она была такой близкой, казалось, она все, все поймет, он ей все сможет рассказать. А на деле оборачивалось по — иному. На берегу у него все шло навыворот, оседлая жизнь выбивала его из колеи. Он неизбежно начинал пить. Пиво после обеда, пиво вечером, еще и еще, и всегда подступала эта гнетущая тоска…

— Слим Мунро, я никуда не пойду с тобой, если ты напьешься. С меня хватает пьяных у Флаерти.

— Ну и сиди дома, мне‑то что, — он начинал грубить.

— Ах, так, ну что ж, если тебе все равно…

А потом на борту: снова выпивка, снова картежная игра, и деньги, занятые у ребят, текли у него из карманов, как песок из сита. Хорошо, что снова идти в море — никаких денег, никаких связей, никаких ссор… все, казалось, становилось на место, как только пароход отчаливал…

Так оно и шло. А ведь ему уже двадцать семь. Неужто и в пятьдесят лет будет то же? Дома нет, идти некуда. Сегодня Джини, завтра Маргарет, потом Молли, Бренда — так в каждом порту, по всему побережью, нынче здесь, завтра там…

— Слим, послушай, сынок…

А вот и старый Ангус. Он спокойно, по — отечески оборвал мрачные мысли Слима и нежно приподнял его:

— Пойдем на пароход, да?

— А зачем? Выпьем, Ангус.

— Нет, не сейчас, сынок. Пошли со мной. Ты ведь знаешь — пора отчаливать. Ты же слышал гудок? — Ангус проговорил это без тени упрека. Он не настаивал, сказал — и все.

Слиму показалось, что за старым кочегаром он видит других товарищей по судну, и все они готовы скорей попасть в судовой журнал за опоздание, чем отчалить без него, Слима. Педро, Плонко, Йенсен, Меррик, Карлсон, Курчавый Коннорс, Весельчак, Кроха Мэтьюс — все его дружки. Слим повернулся к Ангусу.

— Ладно, — сказал он, — я же иду. Брошу я вас, что ли? Просто не заметил, как время…

— Да ничего, Слим. Пошли.

Слим нетвердой походкой пошел за Ангусом. Дойдя до середины зала, он остановился. — Минутку, — сказал он. Ангус остался у выхода. Слим пробрался назад к стойке и громко позвал:

— Джини…

Девушка повернулась к нему:

— Тс — с, Слим, иду.

Лицо у нее было озадаченное, недоумевающее.

— Я ухожу, Джини. Мы отплываем.

— Слим, но ты не сказал мне…

— Не хватило духу, Джини, — виновато проговорил он. — После того вечера я не мог. Я хотел побыть с тобой, все хотел бросить. Я не сказал, потому что…

Теперь он не обращал внимания на то, что их слышат, на то, что незнакомые моряки из всех углов бара смотрят на него.

— Я не мог, сам не знаю почему, ты пойми, Джини…

Он видел, как она торопливо шептала что‑то на ухо второй буфетчице и в спешке никак не могла развязать фартук.

— Не надо, не выходи, Джини, — крикнул он. — О чем говорить?

— Слим, — тихо окликнула она, так и не развязав фартука.

— Я напишу тебе, — отозвался он.

— Хорошо, Слим. И спасибо за розу. — Она сказала это так, что все слышали, все, кто был в баре. Потом вспыхнула и отвернулась. Но он видел ее лицо в зеркале за стойкой, видел и свое лицо и видел, что она смотрит на него в зеркале. Он помялся в дверях, потом, круто повернувшись, вышел на улицу вслед за Ангусом.

С получасовым опозданием они поднялись на борт «Арго». Матросы тут же убрали трап. Старший механик, С+оявший здесь же у борта, проговорил, глядя куда‑то поверх Слима, как будто перед ним был не человек, а дерево:

— С утра явишься к капитану, на мостик…

Слим молча прошел мимо. Даже со спины видно было, как он зол. Он сбежал по трапу в кубрик. Несколько кочегаров пили чай. Никто не сказал Слиму ни слова. Он постоял у двери, и вдруг кто‑то окликнул его:

— А, Слим, как дела, бродяга?

Слим улыбнулся и подсел к столу. Наконец‑то он был дома.