Когда головокружение прошло, я открыла глаза и посмотрела на восхитительного Ника, который с закрытыми глазами сидел на другом краю дивана. Его большие руки были на моих, лежащих на его коленях, ногах.

Теперь, когда я могла ясно мыслить, и видела правду; я любила этого мужчину — божество, да все равно как — больше всего. Мне нравилось быть рядом с ним. Мне нравилось, что мои волосы и одежда пропитаны его вкусным, экзотическим ароматом. Я любила, как он заставлял мою кожу и другие неприличные части тела покалывать от адреналина.

И неважно, что я ничего не знала о его прошлом, мире или — нервно сглатываю — видах. И неважно, что время на исходе и мой мир рушится. Мое сердце точно знало, что хотело. Оно поняло в тот самый момент, когда я и Кинич встретились.

Но как он относится ко мне?

Размышляя над вопросом, я изучала его изящное мужественное лицо и наблюдала, как широкая грудь поднималась и опускалась в унисон с его спокойным/ ровным дыханием.　

Спроси его.

«Я не могу».

«С каких это пор мы стали стеснительными? Ты же вся изведешься, если не узнаешь. Спроси его!»

«Тьфу. Ладно».

— Ник?

Он резко открыл глаза.

— О, прости, — сказала я. — Я тебе разбудила?

— Нет. Я просто задумался, — ответил он.

«Интересно о чем», задумалась я.

Он провел руками по золотистым волосам, а затем поднял руки над головой. На нем все еще была льняная рубашка, которая была застегнута только на пуговицу чуть выше пупка.

Другой любой мужчина с открытой грудью выглядел бы, как «игрок», но только не Кинич.

— Тебе лучше? — спросил он и погладил мои ноги, отчего во мне проснулись теплые чувства.

— Думаю, да. — Я села и притянула ноги к себе, мне нужно сосредоточиться. — Могу ли я спросить, почему ты мне помогаешь?

Он отвел взгляд в сторону.　

— Потому что я должен.

— Должен? Как пистолет у виска «должен» или принуждая свои собственные эмоции?

Он наклонился и прикрыл глаза ладонями.　

— Об этом я думал; я вынужден наблюдать за смертными, но с тобой, это нечто совершенно иное. Две недели, которые я потратил на твои поиски, после нашей ночи, оказались… весьма печальными. Я не мог ни о чем думать, кроме тебя.

Мой разум гудел от эгоистичной радости. Это было почти сюрреалистично, думать, что кто-то, как Ник может иметь чувства к кому-то вроде меня. Во имя всего святого, он Бог. И очень, очень горячий.

— Приятно знать, что я не одна, — пробубнила я.

Он провел пальцами по волосам.

— Мне еще нужно найти причину или смириться с этим, но желание быть с тобой, быть физически, чрезвычайно, — он посмотрел мне в глаза, — сильное.

— Сильное? — сглотнула я.

Он сверлил меня сексуальным взглядом, когда кивнул.

Если мы все же не переспали, тогда я точно уверена, что хочу этого сейчас. Если мы все-таки переспали, то я снова хочу. И снова, и снова и снова. Я хотела чувствовать, как его твердая плоть глубоко проникает в меня. Я хотела чувствовать, как его твердая грудь трется о мои груди.

— Вау. Здесь действительно так жарко? — Я обмахнула рукой лицо.

Не нарушая голодный взгляд, Ник ответил:　

— Да, очень, очень… жарко.

Я собиралась наклониться вперед и показать ему, что именно я подразумевала под словом «жарко», но Кинич отвернулся и произнес:

— но мы никогда не сможем быть вместе. Мы из разных слоев, Пенелопа.

Слоев? Он пытается сказать, что я не слишком хороша для него? Что я из какого-то низшего класса и не достойна его величия?

— Какое это вообще имеет отношение? — спрашиваю я, совсем не радостным тоном.

— Нет будущего у созданий, как мы. Мы живем в разных мирах, и я всегда буду связан с моей ролью — по природе своей я не могу быть с человеческой женщиной — или любой другой женщиной.

— О. — Это был лучший ответ, чем я ожидала. По крайней мере, он не гнушался меня из-за того, что я человек, но, тем не менее, я не знала, как ответить, чтобы не звучать жалко или не показать своего желания.

Потому что я действительно хотела сказать «Ты, что с ума сошел? Ты не можешь опускать руки! Ты, гигантский упрямый осел!»

Он продолжил:

— Я боролся с ограниченным моим существованием на протяжении тысячи лет, но со временем принял истину: мое положение вечно. Что толку мечтать о переменах.

Он еще раз пристально посмотрел на меня, и я подумала, что могу легко превратиться в жалкую, ничтожную маленькую лужу. Отказ больно жалил.

— И поверь мне. Пенелопа, — сказал он хриплым голосом, — после того, что я мечтал сделать с тобой, душа смертного человека разорвалась пополам. Но у меня нет иного выбора.

Как он мог просто потерять надежду на какие-либо перемены в его жизни, никакой надежды для нас? Я внезапно почувствовала себя злой от того как мелочно это было.　

— Забавно, но твой брат, кажется, не согласен с тобой. Разве ты не говорил, что он женился на Пиел?

Ник вскочил с дивана.

— Потому что он эгоистичный дурак. Это вопрос времени, прежде чем он переступит через Эмму и вернется к его обязанностям. Он причинит ей боль.

Я не знаю, что сказать. Его решимость и вера непоколебимы. И если он не думал, что за любовь стоит бороться, то, возможно, он не тот человек, как я думала.

Может он думает, что ты не достойна, чтобы бороться за тебя.

Ауч. Спасибо, самоуничижительные мысли. Вы как раз вовремя. Кыш!

— Я помогу тебе все преодолеть, Пенелопа. А потом мы пойдем разными путями.　

Он подошел к дверному проему, ведущему в крыло дома, где располагались спальни.

— Ты уверен, что именно это твоя судьба? — спросила я.

Он остановился и даже не удосужился повернуться.

— Я Бог. Я всегда уверен.

Кто бы мог подумать, что мужчина наполненный теплом, может быть таким холодным.