В то самое время, как Антон явился с докладом к Прасковье Павловне, Петр
Александрыч вошел в комнату к жене своей. Эта комната, в которой он давно не был, поразила его, - так резко отделялась она от остальных комнат в его доме. Он с странным любопытством смотрел на все - и на рояль, на котором лежала груда нот, и на столы, на которых разбросаны были книги, и на письменный стол ее, на котором стоял портрет ее матери.
Ольга Михайловна сидела на диване, закутавшись в шаль и прислонив голову к спинке дивана. Она вздрогнула при скрипе отворившейся двери и с изумлением посмотрела на мужа.
Он поклонился ей, нахмурил брови и сделал несколько шагов. Он явно хотел говорить, потому что губы его зашевелились; но слова не сходили с языка… Он еще немного прошелся по комнате, остановился, посмотрел на нее и сказал:
- Вы очень похудели.
- Может быть, - отвечала она.
- Вы больны?
- Нет, я здорова…
Петр Александрии замолчал, открыл одну из книг, перевернул страницу и потом кашлянул.
- А мне нужно объясниться с вами.
- Что вам угодно?..
- Вот видите ли, я ничего вам не говорил до сих пор, а мне все известно… По целой губернии ходят об этом слухи. Я не хочу, чтоб вы имели какие-нибудь сношения с этим учителем… Этого и приличие не позволяет… и мое имя тут страждет… Уж, может, и губернатор и губернаторша об этом знают… сами посудите, хорошо ли это?.. Я ведь ваш муж… ведь на меня пальцами будут показывать… Ну, если губернатор станет надо мной смеяться, что вы тогда скажете?
Ольга Михайловна грустно посмотрела на мужа и ничего не отвечала.
- И переписку завести, - продолжал Петр Александрыч, - да ведь это что же такое наконец?
- Какую переписку? Она подняла голову.
- А вот…
Он вынул из кармана записку учителя.
- Он к вам пишет записки… Ведь у вас еще, кажется, муж не умер, живой перед вами.
Ольга Михайловна вскочила с дивана.
- Кто ко мне пишет? Какая записка? Покажите.
- Извольте…
Она схватила записку дрожащей рукой и пробежала ее.
Лицо ее вспыхнуло от негодования.
- И вы перехватили эту записку и распечатали ее?
- Нет-с, не я, а маменька.
- Что же вам угодно еще от меня?
- Больше ничего, как только все высказать вам это… Я надеюсь, что вы отвечать ему не будете.
- Нет, буду, - сказала она, смотря ему прямо в глаза.
- Как?.. На что же это похоже? Что вы будете отвечать?
- То, что я хочу проститься с ним, видеть его в последний раз.
- И вы мне, вашему мужу, в глаза признаётесь, что любите другого?
- Да, я люблю его, люблю, - повторила она спокойным и твердым голосом, - только не так, как думаете вы и ваша маменька. Я увижусь и прощусь с ним, хотя бы после этого и клеветы, и оскорбление, и презрение всей вашей губернии обрушились надо мною и подавили меня…
Петр Александрыч посмотрел на жену и подумал: "Да она помешалась!"
В эту минуту вошла горничная.
- Нянюшка, - сказала она, - просит вас к себе, сударыня; ей сделалось очень худо.
Ольга Михайловна вышла из комнаты, оставив своего супруга в страшном раздумье.
- Просто, - ворчал он сквозь зубы, - помешалась!..
Старуха няня была уже больна недели две, и в продолжение всей ее болезни Ольга
Михайловна почти не отходила от ее постели.
- Что же нейдет моя голубушка-то Ольга Михайловна? Послали ль за ней? - повторяла больная.
Ольга Михайловна неслышными шагами подошла к ней.
- Что с тобой, няня? Тебе хуже?
- Ах, это вы, моя кормилица… Дай мне твою ручку… Плохо, матушка, плохо…
Кажется, мой последний час пришел… Да и то сказать, зажилась, родимая; пора домой…
Пошли, кормилица, за священником, да вели привести ко мне, матушка, Сашеньку-то…
Последний раз посмотреть на него…
Дитя было приведено; вскоре за ним явился и Петр Александрыч.
- Спасибо тебе, кормилец, - сказала ему старуха, - что не забыл меня…
Через минуту она обратилась к Ольге Михайловне.
- Послушай, матушка… ты здесь… Наклонись ко мне… Не препоручай ничего, родимая, Антону, - шептала она, - сохрани тебя бог… и никому из дворни… кроме Петра…
А где же мой Сашенька-то?..
- Вот он, няня.
Ольга Михайловна приподняла своего сына и посадила на кровать к больной.
- Голубчик мой, милое мое дитятко… - говорила старуха, смотря на него.
- Благослови его, благослови его, няня! - сказала Ольга Михайловна голосом, задушаемым слезами.
Старуха просила, чтобы ее приподняли. В комнате было как в сумерках. Сероватый осенний день едва проходил сквозь окно в комнату умиравшей, и только слабый свет лампады, теплившейся перед двумя образами, стоявшими у ее изголовья, освещал ее морщинистое лицо, исхудавшее от болезни.
- Во имя отца и сына и святаго духа! - сказала старуха, осеняя дитя своей дрожащей рукой, - будь счастлив, расти, голубчик, отцу и матери на утешение.
Няня поцеловала его и заплакала.
И у Петра Александрыча показались на глазах слезы.
Священник пришел и причастил умирающую. После причастия старуха улыбнулась и как будто с большею живостию посмотрела на всех.
- Поздравьте же меня, - сказала она, - господь сподобил меня, грешную, причаститься святых тайн.
Она несколько минут отдохнула и потом начала говорить, беспрестанно останавливаясь и совсем ослабевшим голосом:
- У меня под кроватью два сундучка стоят да две скриночки… Там вещи, которые я собирала, берегла… разные вещи… Родных у меня никого нет… я была одна, как перст…
Это, матушка Ольга Михайловна, я тебе оставляю… Слышишь?
- Слышу, няня… Благодарю тебя.
- Петенька! подойди же ко мне… Петр Александрыч подошел к няне.
Она собрала все свои силы, крепко ухватила его за голову и начала целовать.
- Исполни просьбу твоей старухи, батюшка, последнюю просьбу… береги жену свою… береги ее, Петенька…
Не давай ее никому в обиду, кормилец… У нее нет здесь ни отца, ни матери… Она на чужой стороне… Она добрая, она все за твоей больной няней ходила… А где ты? ты здесь, моя кормилица… Дай, я тебя перекрещу, - сказала няня Ольге Михайловне. -
Прощайте все, добрые люди… А где же Прасковья Павловна?..
Голос старухи постепенно замирал; она прошептала еще несколько невнятных слов, раза два простонала - и стихла.
Когда Ольга Михайловна вышла из комнаты няни, в сенях навстречу ей попалась
Прасковья Павловна и дочь бедных, но благородных родителей.
- Что наша старушка? - спросила последняя с участием.
- Она скончалась, - отвечала Ольга Михайловна.
- Неужели?..
Дочь бедных, но благородных родителей поднесла платок к глазам.
- А нам даже и не дали знать, что она в таком трудном положении! - сказала
Прасковья Павловна, искоса посматривая на свою невестку, - да и зачем? мы ходить с
Анеточкой за больными не умеем, где же нам? Мы добродетельными прикидываться также не можем… В притворстве уроков не брали… Учителей у нас знакомых нет; наставлений давать нам некому…
Прасковья Павловна выходила из себя. Дочь бедных, но благородных родителей посмотрела выразительно на свою благодетельницу и едва заметно покачала головой.
- Пойдемте, дружочек Анеточка, простимся с покойницей… дай ей бог вечную память! - Прасковья Павловна перекрестилась. - Не забудьте же, душенька Анеточка, вписать в моем поминанье рабу божию Федосью…