Мор, Брань, Глад и Смерть приехали в Хандверкдорф затемно. Здесь было пустынно. Люди бежали на восток, спасаясь от нашествия армии Черного королевства.

У четырех всадников была точка остановки – дом старика Юберцауберера, бывшего казначея Дункельонкеля. Однако сначала они зашли в трактир, чтобы поесть.

Этот трактир был им знаком: когда барон Николас предложил им сокровища Юберцауберера, они останавливались именно здесь.

Сегодня народу было немного: три человека в дальнем углу да влюбленная парочка в центре зала. Возле стойки трактирщика сидела девушка и исполняла шутливые песни.

Заказав ужин, всадники стали слушать певицу. Девушка, о каких говорят «воплощение чистой красоты», обладала потрясающим голосом. Она подыгрывала себе на лютне и выдавала совершенно не женские куплеты:

– Петь такое при ее таланте… – с сожалением проговорила Смерть.

– Кажется, мы находимся в похожем положении, – ответил Мор. – С нашими умениями быть убийцами – непростительный грех.

– Не пора ли к делу? – спросил Глад.

– Пожалуй, – обронила Брань.

Они условились, что не станут решать сразу: брать заказ Дункельонкеля на убийство Рамштайнта или отказаться. Каждый из них в глубине души сделал выбор, как только Адольф огласил предложение черного колдуна. Где-то в замке Дункельонкеля томились их дети. Четверо. Мальчик и три девочки. Сын волшебников, ныне известных как Мор и Смерть. Дочери Глада и Брани. Сердца всадников разрывались, когда они вспоминали о детях. Надо было ставить точку.

Два дня они молчали о главном, и вот время настало.

– Давайте голосовать, – сказал Мор.

Остальные кивнули.

Брань вытащила из сумы лист пергамента, разорвала его на четыре части. Положила на стол. Следом легли четыре уголька…

Мор перевернул сданные листочки.

– Да. Да. Да. Нет, – огласил он. – Итак, мы попытаемся умертвить Рамштайнта.

– Вы понимаете, зачем его смерть Дункельонкелю? – вымолвил Глад.

– Конечно, – ответила Брань. – Кроме преступного короля в Наменлосе, никто не способен оказать достойное сопротивление его войску.

– Что ж, решено.

Всадники не заметили, как к их столику подошла девушка-певица.

– Уважаемые, позвольте вопрос? – Ее голос очаровывал. – Вы не с запада едете?

– Да, а что тебе с того? – спросила Смерть.

– Я ищу барона Николаса Могучего или хотя бы его слугу – Пауля, который Повелитель Тьмы. Носятся слухи, Пауль где-то здесь, в Дробенланде.

Убийцы даже не дрогнули, но внутренне насторожились.

Девушка это заметила:

– О, я чувствую, вы знаете тех, кто мне нужен.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – пригласил Мор. – Зачем вам наш друг Николас?

Певица села, обвела собеседников добрым, но пристальным взглядом:

– Вы слышали о Молоте Ведьм?

– Я так и думала! – Брань хлопнула ладонью по столешнице. – Ты – хранительница Молота, да?

– Не спорю, – сказала девушка, ловя пальцами упавший на лицо локон. – Устремления этого мира таковы, что вскоре Молот сменит хозяина. Хранителям важно передать его в верные руки.

– Я вот никак не просеку, – начал Глад, – ты ко всем пристаешь с этим разговором? Сотни лет Молот Ведьм окружается настолько прочной завесой молчания, что появление певички, утверждающей, дескать, она хранительница, ищущая, кому бы всучить артефакт, мнится мне полнейшей ерундой.

Девушка улыбнулась, заправляя локон за ухо:

– Я не называла себя хранительницей. Я всего лишь не стала с вами спорить. Признаться, я была лучшего мнения об уме загадочных Четырех всадников.

Теперь четверка не скрывала удивления. Мор, Глад, Смерть и Брань тщательно охраняли свой секрет. И вдруг девчушка вот так походя дает им понять: их тайна для нее – пшик!

– Не волнуйтесь, я умею молчать, – слегка разочарованно заверила певица. – Вы маги, но отчего-то постоянно забываете о существовании других. Я вижу устремления. Ты, Смерть, только что голосовала против убийства… убийства… Это в соседнем королевстве… Да, вам нужно выбить одного из важнейших людей… Имя назвать?

– Не нужно, – сказал Мор.

– Вот-вот! Не нужно! Убивать не нужно, – горячо заговорила девушка. – И вы понимаете сами, что не нужно…

– Эй, фрау! – окрикнул ее трактирщик. – Я вас пустил на ночлег за песенную плату. А вы изо всех сил стараетесь мне задолжать.

– Продолжим позже, – промолвила певица и, вернувшись к стойке, заиграла задорную мелодию.

– Увы, нам нечем ей помочь, – произнес Мор, переводя взгляд с позеленевшего трактирщика на друзей. – Мы не знаем, где носит барона Николаса.

Барон Николас успешно взломал замок, висевший на калитке, дошел до отверстия в полу пещеры и остолбенел:

– Да это же дыра, из которой выползли мы с Иоганном!

Коля запомнил облик туннеля. Не оставалось никаких сомнений: парень добрался туда, откуда началась вылазка. Если бы они со Всезнайгелем не поперлись бы на свет, а попробовали разведать, что таится в глубине! Не нужно было бы несколько часов шлепать по сугробам, а потом встречаться с поездом. Разведчики не разделились бы. Иоганн не попал бы в плен.

«Может, поймали не его? – с надеждой подумал солдат. – Вдруг в тыл врага пробрался кто-то третий?» Предчувствия подсказывали: все же попался Всезнайгель.

Спустившись в синюю комнатку, Лавочкин уселся на теплый песок.

– Что дальше, Колян? Торчать на месте нельзя. Самое разумное – вернуться к Тиллю. Миссия провалена, брата потерял, сам пришел с нулевым результатом. Нет, рано поворачивать оглобли! Прыгну в следующую комнатку. Авось выгорит.

Парень сориентировался по частям света:

– Вот следы. Мои и Иоганна. Восток, стало быть. А я хочу на юг.

Рядовой прошел стенку шутя.

Здесь его ждал сюрприз. Комнатка не имела выхода наверх. Достав карту из мешка Всезнайгеля, солдат с удивлением обнаружил, что эта комнатка не нарисована.

В Коле проснулось любопытство: а если шагнуть еще южнее?

Сказано – сделано.

Третья комната имела потолочный лаз, но привлекла Колино внимание другой особенностью. В ней светились синим две стены из шести. Через первую прошел парень. А куда вела противоположная?

Совершив очередной переход, Лавочкин ахнул.

Он очутился в странном мире.

Здесь царили сумерки. Небо, низкое и пасмурное, производило впечатление искусственного. Снега не было. Бледно-зеленая и желтоватая растительность – трава, жидкие кусты и невысокие деревца – создавала ощущение осени.

За Колиной спиной синел портал, обрамленный каменными плитами. На них были высечены нечитаемые символы.

– Матюги, небось, – предположил солдат.

– Небось… небось… небось… – разнесло по округе эхо.

Скала, в которую был встроен портал, терялась в облачной дымке. Отвесная стена убегала в обе стороны, и краев не было видно.

«Либо я за пределами Восточных гор, либо тут пресловутое подземное царство, – рассудил парень. – Вот-вот, его описывают в сказках, когда герой спускается за сокровищами и девицами, а завистливые братья, вытянув добычу, самому добытчику режут веревку… Да, больше смахивает на подземелье. Раз уж пришел, поразведаю-ка».

Он направился прямо в хлипкий лесок. Деревца еле-еле доставали ему до плеч.

– На дальней станции сойду, кусты по пояс, – без энтузиазма пропел рядовой Лавочкин.

В лицо едва заметно дул ветер. От его щекотки хотелось смеяться.

Коля не заметил ни птиц, ни зверья. Кроме шелеста листвы не было ни звука. Опустошенность – вот какое слово пришло солдату на ум.

Стремительно стемнело, будто в театре, когда гасят лампы над зрителями.

Ни звезд, ни луны не было. Стало жутковато. Рядовой надеялся, что ночная жизнь была здесь не активнее дневной.

Растерянно остановившись, парень огляделся по сторонам. Справа, неподалеку над леском, поднималось мягкое сияние.

– Не в полном же мраке ночевать, – пробормотал Коля и направился к свету.

Облака чуть расступились, и из-за них показалась неестественно синяя луна. Солдата устраивала и такая.

Наконец, Лавочкин вышел на поляну. На ветвях кустарника висели десятки фонариков. В центре поляны плясали маленькие человечки.

Мужчины и женщины. Хоровод маленьких человечков.

Рядом играл оркестрик – трое лютнистов, барабанщик, волынщик.

Коля наблюдал за быстрым веселым танцем. Мелькали ловкие фигурки, ножки выписывали умопомрачительные кренделя, миниатюрные личики улыбались.

Танцоры не были карликами. Их тела сохранили нормальные пропорции. Просто очень маленькие человечки. Парень поразился – если гномы были чуть выше его колена, то плясуны вряд ли достали до Колиного колена рукой.

Хоровод был широк. Человечки непостижимым образом умудрялись не поломать идеальный круг, а ведь даже за руки не держались! И хотя личики танцоров лучились весельем, никто из них не проронил ни крика, ни громкого вздоха.

Рядовой любовался пляской минуты три, прежде чем человечки его заметили. Один из них изящно покинул хоровод и жестом скомандовал остальным остановиться. Оркестрик замолк.

Миниатюрные люди расступились, а «командир» приглашающее махнул Лавочкину, мол, присоединяйся. Солдат посмотрел в синие глазки радушного человечка. Казалось, они светятся. Добрые, благожелательные… Коля осторожно шагнул в круг.

Хоровод сомкнулся, музыканты заиграли еще более веселую и резвую мелодию. Танец продолжился. Ноги рядового сами пустились в пляс.

Некоторое время Лавочкин увлеченно топтал землю и махал руками. Он не проявлял такого энтузиазма даже на дискотеках, а ведь студенческие танцульки редко обходились без алкогольного допинга.

«Что-то я перегибаю, – настороженно подумал Коля. – Странно это. Пожалуй, хватит».

Но не тут-то было. Ноги не хотели останавливаться, руки тоже. Солдат ошалел. «Елки-ковырялки! Охмурили, мелкие! – мысленно возопил он. – Коварный народец… Стоп! Народец. Маленький народец. Что-то там было у братьев Гримм про их хоровод… К черту! Линяй, линяй, Колян!»

Парень чуть присел, потом улучил момент, наклонил корпус вперед и со всей силы оттолкнулся от земли.

Результат и порадовал, и огорчил. Лавочкин взвился над кружащимися человечками, вытянул руки. Словно в замедленной съемке проплыл над строем и оркестриком, успев разглядеть людей в мельчайших подробностях. Затем Колю тряхнуло, и тягучий полет вдруг сменился стремительным!

Солдат врезался в кустарник, сбивая фонарики и ломая ветви. Не снижая скорости, влепился в невысокий холмик. Парню удалось смягчить удар, он сгруппировался, перекатился через руки, ударился задом о вершину холмика и полетел дальше, но уже вперед ногами.

За холмиком оказался обрывчик. Был бы Лавочкин лилипутом-танцором, он наверняка разбился бы: как-никак четырехметровая высота. Солдат различил в свете луны переливчатый блеск под собой и понял, что падает в реку или озерцо.

«Лишь бы глубоко!» – успел подумать Коля, а потом его ноги врезались в воду.

Как ни старался рядовой собраться в «колобок», но о дно стукнулся пребольно. И неожиданно.

Выпрямившись, он вынырнул, по пояс показавшись из воды. Откуда-то сверху прилетел вещмешок. Конечно, на голову.

Тело вернулось в воду.

– Черт, по шейку! – сделал открытие парень.

Он сгреб мешок, задрал вверх, чтобы вещи не мокли.

В голове звенело, перед глазами носились яркие точки-звездочки. Лавочкин прислушался к ощущениям. Болел низ спины. Разламывались от боли ступни. Было мокро. Появились первые признаки холода. А еще – он плыл.

«Течение», – догадался Коля, переворачиваясь на спину.

Невзирая на боль, солдат неожиданно рассмеялся. В его гоготе не было истерики. Он вдруг вспомнил свой первый день в этом загадочном и сумасшедшем мире. Маленький рядовой, огромный великан… Лавочкин спасся, а исполин неудачно рухнул с обрыва в реку.

– Вот тебе и «история повторяется», – пробормотал парень. – Ладно, хватит купаться.

Звездочки отлетали, он разглядел темную сушу. Осторожно поплыл к берегу.

Выбрался. Рухнул на песок. Лежал, мерз и терпел боль.

– Ни хрена себе, потанцевал, – простонал он, расстегивая мокрую робу.

Полковое Знамя тоже впитало воду и висело на поясе холодным грузом. Аккуратно размотав реликвию, Коля развесил ее на ветвях низкого кустарника.

В мешке лежал камзол. Солдат натянул его, борясь с зубовным стуком. Сменил штаны. Попрыгал, побегал. Стало теплей.

Пару часов Лавочкин согревался гимнастическими упражнениями. Рассвело так же неожиданно, как и стемнело.

Солнце спряталось за вязким желе облаков.

– Сумеречная зона какая-то, – буркнул рядовой.

Собрав вещи, взяв в руки Знамя, он покинул берег реки. Пройдя вверх по течению, нашел утесец, о который приложился ночью. Побрел в глубь зарослей.

Колин путь трудно было не заметить. Оказалось, что он поломал множество деревцев и помял массу кустарника. Своеобразная просека имела изрядную длину – сотню шагов, не меньше.

– Нет, ребята, я так далеко не летаю, – озадаченно проговорил солдат.

Он добрался до поляны. Сейчас на ней никого не было. Зато на ветвях висели погасшие фонарики.

– Значит, теперь летаю, – констатировал рядовой.

Неся перед собой Знамя, он добрался до скалы. Синий светящийся квадрат портала Лавочкин приметил еще издали. Только это был не давешний вход.

Во-первых, перед ним была большая, с футбольное поле, каменная площадка.

Во-вторых, сам синий участок поражал размерами.

«Елки-ковырялки, а вдруг я за такую короткую ночь стал мелюзгой?» – испугался Лавочкин.

Он посмотрел правее и увидел ворота поменьше. И верно: когда Коля шел впотьмах на свет маленьких фонариков, он забирал вправо. Но почему он не заметил огромных ворот? Подобравшись к ним ближе, рядовой понял: синяя стена была утоплена в теле скалы.

В Лавочкине вновь проснулся естествоиспытатель. Парень не сомневался в том, что следующий переход совершит через исполинские врата.

Светящееся вещество давало тепло. За неполный час Коля высушил одежду и Знамя. Он бережно свернул полковую реликвию и обмотал ею торс. Странно, он уже привык к ощущению тепла в пояснице и несколько часов, проведенных без Знамени, чувствовал себя не в своей тарелке.

Быстро перекусив, солдат настроился, «цуг-цурюкнул» и смело нырнул в фиолетовое сияние.

– М-м-м, я как раз вовремя! – сказал исполинский дракон.

Солдат уже встречал драконов. Одному он даже подбил глаз, но тот ящер явно был молод.

Трехголовый змей, склонившийся к Коле, выглядел не просто старым – древним. Некогда зеленая, а ныне желтоватая шкура собиралась в морщины. Головы, каждая величиной с гараж, неуверенно качались. Рядовой с опаской подумал, что дрожащие шеи не выдержат их тяжести и головы обрушатся на землю.

Дракон, кряхтя, лег на живот, сложил огромные перепончатые крылья.

– Минуточку, я опущу головы, – промолвил он.

Солдат вышел из ниши, осмотрелся. Исполинские деревья, лето, солнце. Драконья долина.

– Фффу-у-ух! – Ящер исполнил задуманное и принялся тяжело отдуваться, выпуская из ноздрей сизоватые клубы дыма.

Лавочкин ждал.

– Давненько я не разминался, годы берут свое, – проговорил дракон. – Вот, значит, ты какой, сверхмаг из другого мира.

– Что выросло, то выросло, – уклончиво ответил рядовой.

Ящер издал звук, который, вероятно, обозначал хмыканье. Крайние головы закрыли глаза, средняя чуть приподнялась от земли, стала разглядывать Колю сквозь полуопущенные веки:

– Угу… Долго ты возишься, Николас Могучий, вот что я тебе скажу.

– В смысле?!

– Нерешительный ты, робкий. Молчи-молчи! Дай старику закончить. Да, робкий. Сейчас ты думаешь, мол, как же! Я и великана победил, и дракона вот тоже (кстати, внука моего глаза лишил, но ему наука будет), и с рыцарями дрался, и с гомункулусами, и Дункельонкель от меня бегал. Думаешь? Думаешь. Да ведь это заячья храбрость, Николас. Тебя обстоятельства в угол загоняют, и тогда ты просыпаешься для борьбы. А остальное время ходишь подобно теленку на привязи. Ведет тебя Всезнайгель, ты за ним. Расстались, ты топаешь с земляком своим или вовсе с вражеской шпионкой. С колдуном воссоединился и рад – снова тащишься за ним, дипломата корчишь. А из тебя посол, как из меня карлик.

Дракон перевел дух. Средняя голова закрыла глаза, улеглась на траву, левая очнулась, уставилась на Колю.

– Да, конечно, – продолжила она. – Потом ты созрел для похода. Девушка из деревни, все дела. Но разве ты кинулся за ней сразу же? Нет, тебе потребовалось время на самоуговоры. Я, кстати, не считаю тебя трусом. Ты смелый мальчик. Смелый – это тот, кто умеет переступить через страх. Ты умеешь. Но тебе надо долго готовиться. А времени все меньше. Вскоре твой враг погубит не только девушку Эльзу, но и весь наш мир.

Правая голова сменила левую.

– Эх, еще бы не жег ты так время… – многозначительно произнес дракон.

– Но что я могу? Что я могу без работающего Знамени? – спросил, закипая, солдат.

– Ты про священную материю, которую носишь на торсе? М-м-м, внутренним взором я вижу ее алое свечение. И знаешь, мнится мне, твоя трусость вновь играет с тобой в опасные игры. Опасные и смешные одновременно. Прислушайся к совету старика Гроссешланге, начни действовать. Чем напористее ты будешь, тем быстрее выздоровеет твой артефакт. Пожалуй, я сказал все, что хотел. Вперед, человечек.

Правая голова улеглась рядом с двумя другими. Веки смежились.

– Эй, Гроссешланге, – робко позвал Лавочкин. – А куда идти-то?

Ящер не отвечал. «Спит, наверное», – решил рядовой.

– Елки-ковырялки! – досадливо воскликнул он. – Еле доплелся сюда, прочитал банальную лекцию, а потребовался совет – хлоп, и отрубился. Прямо, как мой дед.

– На север, – ни с того ни с сего выдохнул дракон, открыв самый левый глаз.

– О, с добрым утром, страна, – хмыкнул Коля. – Значит, в Наменлос?

– Да, в том направлении. Встреча у тебя назначена.

– Кем назначена?!

– Логикой событий, – загадочно выдал Гроссешланге.

– А мне кажется, в том, что со мной тут творится, нет никакой логики, – проговорил солдат.

– Немудрено. Вы, герои, довольно тупой народец. Все, покинь меня. Беседовать с людьми невыносимо утомительно.

– И тебе удачи, – буркнул Коля и пошел на север.

Впрочем, прямо на севере возлежал Гроссешланге.