Глава 1

Ранним июльским утром в Тамбов вкатилась вереница цирковых вагончиков. Она тихо двигалась по сонным улочкам мимо домов и столбов, обклеенных яркими афишами:

Цирк, цирк, цирк!

Проездом из Парижа в Нью-Йорк!

Всего семь дней в Тамбове!

СУПЕР-ЭКЗОТИК-ШОУ

Дрессированные животные, бесстрашные люди.

Укротитель скунса. Боксёрский поединок

с кенгуру-нокаутёром.

Гамбургский петух, поющий тенором.

Слон под куполом цирка.

Шимпанзе, предсказывающий будущее.

Акробаты на батуте.

И несравненная, очаровательная,

прекраснейшая Амели,

танцующая на лезвиях мечей!!!

Торопитесь, всего семь дней по пять выступлений!

Поплутав по городу, процессия грузовиков остановилась полукругом на одной из широких лужаек, и из кабин выбрались сонные люди. Они дружно занялись распаковыванием вещей, установкой скамеек и возведением шатра. Шапито строилось почти весь день и под вечер было готово к выступлению.

Ещё днём, когда припекло особенно жарко, дядьки-униформисты вывели животных на прогулку. Сначала из вагона выставили клетку с тем самым тенором из Гамбурга. Красавец петух захлопал крыльями и поприветствовал Тамбов громким кукареканьем. Разноцветные роскошные перья играли в лучах солнца.

– Эй, коллеги! – крикнул петух, повернувшись к вагончикам. – Вылезайте скорее на свежий воздух. Здесь есть чудесно.

На деревянный пружинящий трап выбежал кенгуру – серый поджарый атлет с красными боксёрскими перчатками, висящими на гибкой шее. Проскакав вниз, кенгуру остановился на краю трапа, втянул воздух чуть подёргивающимися ноздрями и пощупал траву лапой, словно пловец, проверяющий воду перед заплывом. Хмуро кивнув, атлет сошёл на лужайку. Попрыгал, помахал передними лапами, намечая серии молниеносных ударов. Вышедший за кенгуру человек-униформист почтительно стоял в сторонке – вылитый телохранитель. Правда, он сжимал в руке конец длинного поводка, прицепленного к ошейнику кенгуру. Впрочем, поводок серому спортсмену не мешал.

– Салют, Петер! – поприветствовал петуха кенгуру.

– Гуттен таг, Гуру, – ответил Петер с лёгким поклоном.

Затем поклон стал глубоким: высунувший голову из клетки петух увидел в траве жука и склевал его.

Из соседнего вагона донесся вздох и глухие удары – индийская слониха Зита нетерпеливо переступала с ноги на ногу, желая покинуть душную квартиру на колёсах. Из окошка высунулся хобот и хлестнул деревянную стенку, расписанную видами джунглей. Удар получился громким. Люди напряглись. Это было приятно.

Вслед за кенгуру вывели скунса. Плотный, чёрный в белых полосках зверёк с огромным пушистым хвостом деловито проковылял на траву, нюхнул пару раз и отошёл в тень, таща своего человека за красный поводок.

– Здравствуй, Вонючка Сэм, – проговорил петух.

– Я сколько раз просил? Называй меня Парфюмером, – огрызнулся скунс.

Он раздражённо пригнулся к земле, а хвост задрожал, уставившись в зенит как антенна. Униформист, куривший сзади, поспешил отойти вбок – пахучая струя надолго оставляла «ароматический» след. Зачем рисковать?

Но Вонючка Сэм успокоился и принялся жевать любимую жвачку. А из вагона кубарем скатился цветастый ком – шимпанзе, одетый в штаны и пиджак в сине-красную полоску. Когда артист остановился, на его шее заблестела цепь с висящим на ней увесистым знаком фунта стерлингов. И цепь, и «кулончик» были из жёлтого металла, хотя вряд ли из золота.

– Йо! – крикнул шимпанзе, коротко обозначив руками нечто загадочное и амбициозное. – Привет зверинцу! Хочу в гостиницу! А что, братья, может, скинемся? Оттянемся, отдохнём, продвинемся? Девочки в номер, чтоб я помер. Танцы до упаду, расслабиться надо…

– И тебе салют, Эм Си Ман-Кей, – поспешно перебил поток обезьяньего речитатива Петер. Шимпанзе мог болтать часами и порядком надоел ещё в пути.

– Да-да, Эм Си, – добавил кенгуру. – Это ты здорово размечтался. Гостиница, танцы. Думаешь, в Тамбове есть первоклассные отели?

– А что, нет? – удивился шимпанзе.

– Сильно сомневаюсь, – отчеканил Гуру Кен (его имя было Кен, но публика дала ему прозвище Гуру за то, что он на ринге мог проучить любого соперника).

– Как ты имел сказать? – тихо спросил петух. – Тамбофф?

– Да. Надо было внимательнее слушать разговоры людей.

Петух заметался в клетке.

– Я, всемирно знаменитый Петер, в каком-то Тамбове! – распалялся он. – Я, чьим пением наслаждалась английская королева!..

Кенгуру оборвал актёрскую истерику:

– Ну, во-первых, не английская, а польская. А во-вторых, не королева, а жена мэра.

Петер всплеснул крыльями и замолчал.

– А я могу драться хоть в Тамбове, хоть в Лас-Вегасе, – гордо сказал кенгуру, намечая ещё одну серию ударов.

Скунс хихикнул:

– Не знаю, как в Лас-Вегасе, но в Тамбове помахать кулаками сможешь уже завтра.

Сэм надул пузырь из жвачки.

– Объясни мне, пожалуйста, Парфюмер, – почти ласково проговорил Гуру Кен, – а почему ты постоянно жуёшь жвачку? Ты же не корова какая-нибудь…

– Полегче, боксёр! – Скунс насупился. – Эта жвачка – символ моего образа жизни. Её дед мой жевал, отец жевал, и я своим детям её обязательно передам.

Из вагончиков вывели остальных зверей.

Наконец, шатёр был установлен, клетки расставлены, и актёры заняли свои «апартаменты». Надо было основательно отдохнуть, ведь утром – репетиция, а вечером таланты «Супер-экзотик-шоу» должны будут завоевать сердца тамбовчан…

Представление началось, как обычно, бодрым маршем. Выходя на парад-алле, звери оценивали зрителей. Зрители – зверей. Словно соперники перед боем.

Артистам был привычен этот момент. Сейчас начнётся основное действо, и публика втянется, забудет обо всём, что осталось за брезентовыми стенами шапито.

Не тут-то было.

Зрители разделились. Дети, поглощённые представлением, а также их мамаши живо реагировали на каждый номер. Зато коротко стриженные парни в спортивных костюмах и кроссовках, сидевшие в первом ряду, нетерпеливо ёрзали и морщились в тех моментах шоу, где публика разражалась щедрыми аплодисментами.

Когда гимнасты на шесте исполнили свой блистательный номер, заулыбались даже бритоголовые. И как им не заулыбаться? Ведь даже Эм Си Ман-Кей немного завидовал ловким людям, которые проворно карабкались на шест и вшестером удерживали равновесие.

Настал черёд всемирно известного тенора Петера.

Если бы кто-то спросил у него, зачем он каждый вечер выходит на арену, петух вряд ли бы ответил. Петеру давно не нравился цирк. Певец потерял ощущение праздника. Весёлые рисунки и надписи выцвели, утратили свежесть, позолота облупилась, некогда блестящие металлические части помутнели, шатёр обветшал и покрылся дырами. На крыше их ещё латали, чтобы на зрителей не лилась вода во время дождя, но стены были похожи на решето. Из-за декораций торчали грязные опоры. Цирк, словно рисунок человека в анатомическом атласе, приглашал: «Глядите, что у меня внутри». Петер вспоминал начало своей карьеры и удивлялся: тогда он не видел правды!

Во время выступлений гамбургский циркач наблюдал за публикой. Взрослым бросалось в глаза то же, что и петуху. И лишь после начальных номеров они забывали об убогости шапито и полностью вовлекались в действо, происходящее на арене. Они охотно прощали актёрам ошибки. А как часто, оказывается, циркачи ошибались! Особенно люди. Например, жонглёры. Куда чётче работали друзья Петера. Им зрители хлопали охотнее, громче, даже самозабвеннее.

Дети нравились петуху больше – они не видели недостатков, которые подмечали взрослые. Поэтому маленькие зрители сразу и безоговорочно верили в волшебство, которое дарил им цирк. Однажды Петер понял, что дети приходят сюда с таким сильным ожиданием чуда, что чудо просто обязано возникнуть.

Да, петух любил свою работу именно из-за ощущения магии радости. Когда человеческие детёныши веселились, Петеру становилось теплее.

Вот и сейчас он самозабвенно пел, попадая в ноты фонограммы, как вдруг услышал свист и крики: «Иди домой!» Скосив глаз, петух увидел трёх бритоголовых парней. Это они мешали выступлению. Но Петер был профессионалом – он допел до конца, получил заслуженные аплодисменты и быстро ретировался за кулисы.

– Это хамизмус, хамизмус! – жаловался он после исполнения своего номера. – Бритые негодяи! Они есть сбивать меня! Песня есть загублен, я – опозорен…

– Эй, не робей, ты петух или воробей? – подбодрил друга Эм Си. – Сейчас я задам им перца, никуда им не деться, не отвертеться.

Ман-Кей выступал с номером «Шимпанзе-предсказатель». Маэстро был облачён в чёрный плащ, усеянный звёздами, и острый колпак, какие носят настоящие волшебники. В центр арены выкатили лототрон с разноцветными шариками, внутри которых были бумажки с потешными предсказаниями. Работа Эм Си была немудрёной – покрутить барабан и вовремя вытащить шарик.

– Кто желает испытать судьбу? – громко спросил у публики человек, партнёр Ман-Кея.

Этот смешной гражданин думал, что он дрессировщик Эм Си, но шимпанзе-то знал, кто из них главный. Просто иногда выгодно оставлять людей в неведении, и тогда они ведут себя тихо и предсказуемо.

Ман-Кей раскочегарил лототрон. Шарики весело забарабанили о прозрачные стенки.

– Так кто же? – повторил вопрос дрессировщик. – Или вы боитесь заглянуть в своё будущее? Ответы на любой вопрос!

Поднялось несколько рук.

– Давай, мальчик! – Партнёр Эм Си указал на веснушчатого паренька, сидевшего в десятом ряду.

– Выиграет ли в этом сезоне «Локомотив»? – пропищал счастливец.

Шимпанзе картинно зажмурился, запустил руку в барабан и, поглядывая сквозь приоткрытые веки на шарики, выудил красный.

Дрессировщик раскрыл шарик, достал записку, огласил «предсказание»:

– Ваша путеводная звезда в зените, всё будет хорошо!

– О, так всё-таки «Зенит»… – Парнишка как-то сник, сел, теребя рыжий чубчик.

Бросив на Ман-Кея недовольный взгляд, дрессировщик выбрал из толпы пышную тётушку в первом ряду. Она поинтересовалась, какая будет погода до конца лета.

Пышным тётенькам Эм Си всегда вынимал шарик канареечного цвета.

Партнёр, внутренне радуясь совпадению, принёс шарик тётеньке, и она сама прочитала пророчество:

– Важней всего погода в доме!

Под смех и аплодисменты публики дрессировщик вернулся к лототрону.

Теперь вырос лес рук – каждый хотел получить шутливый прогноз.

Для юноши, пришедшего с улыбчивой девушкой, Ман-Кей достал розовый шарик: «Радуйся, ибо твоя любовь рядом». Юноша и девушка засмущались, но позже Эм Си заметил, что они украдкой поцеловались.

Мужчине в весёленькой рубашке и шортах, который пожелал узнать курс доллара на завтра, выпало предсказание «Расслабься, приятель! Завтра выходной!» И верно – если представление было в пятницу вечером, то…

Много ещё было пророчеств, несколько пришлись не совсем впопад, но публика была явно довольна. Дрессировщик скомандовал Эм Си поклон, как вдруг шимпанзе выудил из барабана коричневый шарик и подбежал к троице бритоголовых «спортсменов». Показав пальцем на среднего, Ман-Кей вернулся и вручил шарик партнёру. Тот прочитал:

– Мало радости? Встряхнись! Смени причёску…

Цирк захлестнула волна смеха. Громилы сидели пунцовые, как будто их раскалили до красного свечения.

– Ты отомщён, приятель, – сказал за кулисами Эм Си Петеру.

Директор цирка, пухлый плешивый брюнет в чёрном фраке и белой рубашке, объявил без всяких предисловий:

– Дамы и господа! Дикий скунс в пламенном обруче. Встречайте!

Вонючка Сэм чётко отработал свой номер – бегал на шаре, ходил на двух лапах, забил недотёпе-дрессировщику гол, а под конец прыгнул в горящий обруч. Снова были довольны все, кроме бритых.

Гуру Кен выскочил на арену в красивом синем халате с капюшоном. Вслед вышел униформист с большим чемпионским поясом в поднятых руках. Кенгуру пропрыгал разминочный круг и сбросил халат. Фирменным движением продел лапы в перчатки, наметил серию ударов.

– Кто из присутствующих готов выступить против чемпиона Австралии? – возопил директор-конферансье.

Пока публика колебалась, на арену выбежал клоун в огромных, с воздушный шарик каждая, перчатках. Кену нравился этот человек в рыжем парике, поэтому кенгуру ударил вполсилы.

Клоун отпрянул, тряхнув огненной шевелюрой, нарочито раскинул руки и кубарем вывалился с арены, кувыркнулся, подскочил и очутился на коленях у той самой пышной тётеньки с погодой в доме. Зрительница оглушительно взвизгнула, клоун якобы испугался – в общем, было весело.

Гуру Кен наградил клоуна ещё парой тумаков, потом нашёлся доброволец. Его кенгуру победил по очкам, измотав быстрыми перемещениями и постоянной сменой дистанции. Видимо, не зря Гуру хвастался друзьям, что знавал самого Костю Дзю…

– Это всё подстроено, – скептически заявил один из бритоголовых.

Хвостатый боксёр мгновенно среагировал – выпрыгнул к зрителям и задиристо замахал кулаками в сторону наглеца. Тот, правда, вызова не принял, демонстративно отвернулся от австралийца. Но кенгуру не успокоился. Он дотянулся до здоровяка и ввалил ему в затылок серию обидных ударов.

Зрителям не понравилось неспортивное поведение Гуру Кена. Раздался свист, недовольный гул. Обиженный громила вскочил было, чтобы ответить боксёру, но сидевший в центре бритоголовый, видимо главный, остановил товарища.

Австралиец был удивлён: как же так, он отплатил трусоватому грубияну той же монетой, а народ не оценил его порывов? Кенгуру вернулся «в ринг». Стукнул без энтузиазма клоуна, слегка вмазал рефери, а директор успел увернуться. Чемпион покинул ринг непобеждённым.

Дальше в программе были акробаты на батуте, слониха Зита, несколько проходных трюков и, наконец, очаровательная Амели – девушка, ходящая по лезвиям. Хрупкая красавица выступала с очень опасным номером, в нём не было ни толики обмана, зритель это чувствовал и с замиранием сердца следил за каждым шагом маленьких босых ножек по остриям огромных, сложенных в своеобразные ступени мечей.

Мало кто заметил, что выступление Амели оказалось единственным, во время которого бритоголовые не только молчали и вели себя пристойно, но и подались вперёд, выкатив глаза и отвесив челюсти. Не нужно быть предсказателем, чтобы понять: девушка необычайно понравилась трём не самым обаятельным тамбовчанам.

Но этого Эм Си, Петер, Гуру Кен и Вонючка Сэм не видели. Они сидели в своих клетках и отдыхали. Не самое плохое выступление, хотя Петер до сих пор не находил себе места и бормотал что-то о хамах и невежах.

 

Глава 2

– Эй, ты на кого, в натуре, шипишь, змей цирковой?! – раздался возглас.

Загремел реквизит, посыпались какие-то деревяшки, тазы для еды и мешки с сухим кормом.

– Что есть стрястись? – испуганно спросил Петер.

– Эм Си, посмотри, – прошептал Вонючка Сэм, напряжённо помахивая роскошным хвостом.

Шимпанзе прошёл в угол клетки, ближайший к проходу. Вытянул шею и увидел возле занавеса трёх людей, поднявших шум. Это были очень похожие друг на друга молодые самцы в спортивных костюмах. Коротко остриженные головы покоились на мощных шеях атлетов, лбы были ниже, чем у самого шимпанзе. В руке у самого крупного блестел какой-то брелок на цепочке.

– Пришли местные, хамы известные, – тихо прокомментировал Ман-Кей.

– Я так и знал! Знакомая ситуация, – вздохнул Гуру Кен. – Жаль, меня никогда не выпускают, а то бы я им навешал.

– Этим вряд ли, – сказал Эм Си, продолжая подглядывать.

Перед визитёрами сидел растерянный директор. В тазу. Обнимая мешок с едой.

Во фраке и белой рубашке нехуденький директор походил на пингвина.

– Я вам ещё раз говорю, – сказал он дрожащим голосом. – Прекрасная Амели устала и не может с вами познакомиться и уж тем более ехать в ресторан. Я милицию вызову!

Главный громила хмыкнул:

– У меня братан в милиции работает, так что можешь не утруждаться – надо будет, я его сам вызову.

«Спортсмены» заржали.

– Уходите, пожалуйста… – пролепетал циркач.

– Значит, так, пингвин лопоухий… – Главный наклонился к директору. – Уважения у твоего шалмана к нашему славному городу никакого. Концерт отстойный, ты типа быкуешь, не даёшь поклонникам пообщаться с кумиром. И кстати, разбил свою палатку на нашей территории, от неё воняет зоопарком, а не платишь. В общем, кругом кидалово. Приехали, значит, и носы задрали. Элита, блин…

Притихшие звери ловили каждое слово обиженного тамбовчанина, благо он говорил громко и с расстановкой.

– Короче, ночью мы вернёмся с братвой, человек пятнадцать, и сожжём твой балаган. Ну, если он куда-то исчезнет до нашего появления, мы, конечно, расстроимся, но несильно. Главное, чтобы вас тут не было. Усёк?

Директор сидел, вжав голову в плечи, и молчал.

– Ладно, пойдём, пацаны, – сказал главный. – Если наш пингвинообразный друг не окончательный удод, то сделает правильные выводы.

И троица зашагала к выходу мимо клеток Эм Си, Петера, Вонючки Сэма и Гуру Кена.

– Ух ты! – противно взвизгнул один из визитёров. – Петух! Я ещё, когда представление было, его заприметил. Наваристый бульон получится. А, Граф?

Петер оцепенел, раскрыв клюв.

Главный по кличке Граф остановился. Посмотрел на петуха.

– Не суетись, Жила. Ночью заберём, – и крикнул директору: – Эй, пингвин! Если не смоетесь, то сварим петушка, вон из того кенгура сделаем сумку, макаку-предсказателя заберём фотографироваться. – Бандит указал на Эм Си.

– Это шимпанзе, – пробурчал директор.

– Одна фигня, и не перебивай. Енота вашего на чучело пустим.

– Это скунс.

– Я же сказал, что он нарывается. – Главный развёл руками.

– Граф, можно я пну его в печень? – подал голос угрюмый громила, предпочитавший отмалчиваться.

– Ладно, Костыль, не надо. Ночью ещё развлечёмся. Тогда и накостыляешь.

Когда стихли шаги тамбовских «спортсменов», директор с пыхтением поднялся и пошёл им вослед.

– Нет, – бормотал он, – я этого так не оставлю… Срочно в милицию… Чтобы наш цирк выгоняли какие-то рэкетиры?! Только через мой труп…

– Но не через мой же! – завопил Вонючка Сэм, кандидат на чучелизацию.

– А меня-то, меня почему на сумки пустят? – недоумевал кенгуру.

Ман-Кей проговорил печально:

– Ты же сам, как готовая сумка для того недоумка, а наш тупой хозяин не понял, на кого пасть раззявил. Они же нас ночью сожгут! Йо, это no good.

Петер всё ещё пребывал в томительном оцепенении. Воображение рисовало ему кастрюлю с кипящим бульоном.

Шимпанзе вцепился в прутья всеми четырьмя лапами. Скунс сказал:

– А ты легко отделался. Тебя фотографировать будут.

– Не подкалывай, ты же знаешь, что я не люблю позировать, а лаешь! – Эм Си сморщился. – Я же нефотогеничный…

– Хватит ныть! – оборвал причитания коллеги Гуру Кен. – Мы будем драться. Я лично набью морды этим гангстерам.

– Мы пропали, – скорбно вымолвил Вонючка Сэм. – Имена все сплошь криминальные: Граф, Жила и Костыль. Кровь стынет! Пропали мы, точно.

– Вовсе нет! – веско отчеканил Гуру.

– Если нет, то что делать? – возопил Эм Си Ман-Кей.

Кенгуру покачал головой:

– Иногда ты чертовски напоминаешь мне людей. Такой же глупый. Кто мне рассказывал, что сможет, когда захочет, открыть свою клетку?

И верно, Ман-Кей как-то проговорился, дескать, у него есть запасной ключик от дверцы! Удалось украсть у дрессировщика. А ведь только шимпанзе запирали на замок – он умел открывать засов.

Эм Си сунул лапу в карман пиджака.

– Вот он… Осторожно… Далее несложно! – Ловкие пальцы Ман-Кея выудили ключик и аккуратно попробовали вставить в замок.

– Не урони, – ляпнул Вонючка Сэм.

– Не каркай! – сказал Гуру.

– Скунсы не каркают, – огрызнулся Сэм.

– Дзинь! – Ключ запрыгал перед клеткой Эм Си.

Упал.

Слишком далеко, чтобы Ман-Кей мог до него дотянуться.

Шимпанзе посмотрел на Вонючку самым злым взглядом в мире. Скунс сжался в комок.

Кенгуру с досады врезал по прутьям своей клетки. Засов звякнул и… отлетел.

Дверца медленно открылась.

– Да, – протянул Гуру Кен. – Не зря я всю жизнь тренировал прямой правый…

Он вышел, подвинул ключ к Эм Си. Тот отпер замок и тоже обрёл свободу.

– Есть идея, – заговорщицки проговорил кенгуру. – Для того чтобы нам сопутствовала удача и не мешали всякие паникёры, бежим без Вонючки Сэма.

– Знаешь, я хотел предложить то же самое, – заулыбался шимпанзе.

Скунс так и сел:

– Эй, ребята! Мы же друзья! И потом, с моим супероружием…

– Смотри-ка, купился! – рассмеялся Кен. – Конечно, мы тебя не бросим.

Ман-Кей освободил Сэма, затем Петера. Гамбургский тенор чуть-чуть оклемался, но был в подавленном состоянии.

– Что теперь? – буркнул скунс, всё ещё дуясь на «миленький» розыгрыш.

– Бежать надо, йо! – заявил Эм Си.

– Вот именно, – активно, как на разминке перед боем, закивал кенгуру. – Эти ребята – сущие хищники. Придут и спалят, как обещали. Сэмми, хочешь быть чучелом?

– Нет, – ответил скунс, тревожно нажёвывая. Первый шок прошёл, и зверёк вспомнил о цивилизованном методе борьбы с насилием. – Парни, директор заявит в местную полицию. Закон и порядок восторжествуют! Доблестный шериф…

– Ты не в Чикаго, Парфюмер, здесь никто не примет мер, – затараторил Ман-Кей. – Ты в России, брат, и будешь не рад узнать, каков тут закон. Бежим, бежим, come on!

Глаза Гуру Кена блеснули в полумраке.

– И потом, вспомни нашего директора. Он же на ровном месте проблемы умеет заполучить. Прямой, как лом, и одновременно трусливый, как заяц. А с местной публикой надо жёстче. Слышал, как гангстеры на него насели, когда почувствовали слабину? Если их будет полтора десятка, наш руководитель попросту сдуется. Некому нас защитить, некому.

– Ну, если тут всё настолько дико, тогда я с вами.

– Тогда вперёд! Труба зовёт! – Ман-Кей захлопал в ладоши.

– А как же остальные? – Кенгуру ужаснулся при мысли о том, что они сбегут, оставив коллег. – Это же предательство!

Тут подал идею скунс:

– Сделаем так. Всех освободим, расскажем об опасности, а потом – дёру.

Следующие несколько минут Вонючка Сэм, Гуру Кен и Эм Си метались от клетки к клетке, отодвигая засовы и крича о скором пожаре. Звери недоверчиво выслушивали, устало отмахиваясь от бешеной троицы.

– Этот шимпанзе такой выдумщик и непоседа, – сказала, зевая, слониха Зита. – Кенгуру, похоже, давно мозги на ринге оставил, а скунс… На то он и скунс.

– Увы, нас не слышите вы, а мы серьёзно! Скоро будет поздно! Умоляю вас слёзно: бегите, ползите, летите! – бесновался Ман-Кей, но его сбивчивый речитатив никого не убедил.

– Хватит, Эм Си. – Гуру похлопал его по плечу. – Жаль, что они не слышали разговора директора с бандитами. Пойдём. Мы сделали всё, что могли.

Снаружи послышались человеческие голоса – кто-то кричал, кто-то бормотал; донёсся топот. Чувствовалось, на улице было суетно.

Не сговариваясь, шимпанзе, кенгуру и скунс метнулись к дальней брезентовой «стенке» шапито. Там была прореха.

Австралиец спохватился, вернулся за вялым Петером, сгрёб его в охапку.

– Я иду первым, Парфюмер последним, – шёпотом скомандовал Ман-Кей.

– Почему? – Гуру Кен напрягся.

– Хорошо, – ухмыльнулся шимпанзе. – Вонючка первый, ты второй, а я сзади.

Кенгуру замахал лапами:

– Нет-нет! Я за его хвостом не поползу! Давай по начальному сценарию.

«Как же легко обмануть боксёра», – подумал Эм Си и вылез на улицу.

Замер, привыкая к вечерней темноте. Осмотрелся.

У цирка стояла машина с яркими фонарями, мигавшими синим светом. В свете её фар было видно, как директор объяснялся с одинаково одетыми людьми.

К шимпанзе присоединился кенгуру с петухом в охапке. Чуть позже выбрался скунс.

– Дискриминация, – шипел он. – Представителя замечательной страны – я бы не поскромничал, сверхдержавы! – вынудили идти последним!

Ман-Кей схватил Вонючку Сэма за морду:

– Заткнись, Парфюмер, пока я не принял мер. Ложись, замри, молчи, не говори! В оба смотри!

Скунс затих, стал наблюдать за людьми.

Улучив момент, звери перебежали к кустам, спрятались от света машины. Перевели дух.

– Как думаете, это поджигатели? – спросил Гуру Кен.

– Вряд ли, – ответил Сэм. – Те были спортсмены, а эти униформисты в смешных фуражках.

В лапах кенгуру зашевелился немецкий тенор:

– Битте, Гуру, будь любезен поставить меня на земля. Ох, все перья помяли. Неаккуратно, доннерветтер. – Петер нахохлился, критически оглядывая хвост.

– Захлопотал – значит очухался, – хмыкнул австралийский боксёр.

– Думаю, надо бежать, – сказал Вонючка Сэм.

– Но куда? – Петух заморгал испуганными глазами.

Ответил кенгуру:

– Прочь из города. Тут все какие-то дикие. Сущие звери, а не люди.

Ночной Тамбов пугал животных, как пугают человека ночные джунгли. Хищные пасти подъездов с открытыми дверьми, горящие глазищи окон, тёмные тела домов… Сэм прижался к Ман-Кею, Ман-Кей к Гуру Кену, а кенгуру попробовал прижаться к Петеру и чуть его не придавил.

Стараясь держаться в тени, прячась от света фар, циркачи перебегали от дома к дому, от дерева к дереву, так они миновали улицу Советскую, свернули на Интернациональную, а затем выбрались на набережную. Разумеется, зарубежные гости Тамбова не знали названий улиц, иначе они поразились бы совпадению: надо же, Интернациональная… Путь для австралийца, немца, англичанина и американца.

Набережная реки Цны была зелёной, и это несколько успокоило беглецов. В городском полумраке они заприметили довольно большое судно, груженное песком.

– Быстрее на мост и в баржу! – скомандовал Гуру.

– Я отказываюсь! – завопил Вонючка Сэм.

– Йо, Вонючка-Смелли, а ты совсем не смелый! – поддразнил скунса Эм Си.

– Да, я не воздушный гимнаст, – надулся Сэм.

Кенгуру молча сгрёб труса в охапку и прыжками понёсся к мосту. Шимпанзе и петух ринулись за ними.

Сиганув через перила, звери попадали в тёплый, за день прогретый, песок. Петер изящно спланировал. Изящно для петуха, конечно.

Незваные пассажиры отползли подальше от кабины, где слышались людские голоса.

– Я тебе этого, боксёр, ни за что не прощу, – разъярённо шипел скунс. – Ты рисковал моей жизнью!

– Успокойся, Парфюмер, – сказал чопорный Петер. – Теперь злыдни поджигатели нас не мочь найти. Варварская страна, дикие порядки… А впрочем, какие порядки?! Слово «порядок» здесь и рядом не стоять!

Ман-Кей обнял Вонючку Сэма и Гуру Кена.

– Эй, парни! Зато мы не в клетках, а в круизе! Угарно, я мечтал об этом всю жизнь, и давайте получать удовольствие…

– А как тут с продовольствием? – закончил его реплику скунс.

– Как говорится здесь, в России, утро вечера мудренее, – изрёк кенгуру и улёгся на песок.

Каждый вдруг почувствовал смертельную усталость. Ещё бы! Представление, затем встреча с лютыми «спортсменами», потом бегство – это годовой запас стресса.

Звери заснули совсем не чутким сном.

 

Глава 3

– Ёшкин якорь! – воскликнул матрос, который вышел по надобности и в предрассветной мгле увидел безмятежно спящих циркачей.

Артисты подскочили, таращась сонными глазами на человека. Зрелый самец с пухлым щетинистым лицом. Неопрятный. Тело полосатое, как у зебры. Руки растопырил – длинные, глаза вытаращил – большие. В общем, страх ходячий.

Каждый справляется с ужасом по-своему. Гуру Кен не привык бездействовать, он прыгнул к человеку и нанёс ему хлёсткий удар справа. Полукрюк удался боксёру замечательно, и матрос плюхнулся на песок. Не то чтобы удар был сильным, просто мужик растерялся: не каждый же день тамбовчанина бьёт по морде кенгуру.

Петер взлетел, громко хлопая цветными крыльями, и принялся атаковать голову матроса. Тот замахал руками. Эм Си скорчил зверскую физиономию и угрожающе заверещал. Вонючка Сэм стал разворачиваться для химической атаки.

Матрос подобрался и пулей побежал к кабине.

– Что делать? – отчаянно завопил скунс.

До берега было далеко.

– Да, редкий петух долетит до середины реки, – задумчиво сказал кенгуру. – Надо перепрятаться.

А Ман-Кей уже топал вдоль борта за кабину.

– Здравое решение, – одобрил Петер и побежал за другом.

Гуру и Сэм поспешили за ними. Песчаные горы скрывали беглецов от взглядов экипажа баржи.

Тем временем матрос ворвался на мостик:

– Капитан, мне там кенгуру в морду дало!

– А петух жареный тебя в темечко не клюнул, Егор? – спросил капитан.

– К-клюнул, – растерянно сказал матрос по имени Егор. – Только не жареный.

Капитан, немолодой уже человек, видал на своём веку разных людей со всякими болезнями.

– Опять пил?

– Нет, как можно? Я правду говорю! Посмотрите сами. Там ещё обезьяна и песец.

– Полный?

– Кто?

– Ну, песец.

– Да не смейтесь вы! Убедитесь сами!

Капитан прищурился, мол, ну, гляди, если разыгрываешь, и пошёл проверять.

Звери уже забились в какой-то железный ящик. Даже Гуру Кен смог залезть. Чего не сделаешь от страха.

От нетерпения (ведь, когда прячешься, всегда нервничаешь) Вонючку Сэма пробило на разговоры и мелкие истерические смешки:

– Хи-хи! Смотрите-ка, какая штука получается. Я – скунс. Эм Си – обезьяна. Ты, Петер, – петух. Кен – кенгуру. А вместе мы здесь – «зайцы».

– Вот такая зоология, – протянул Гуру Кен. – А теперь заткнись.

– Вы не смеете закрывать рот гражданину демократической страны! – запротестовал скунс.

– Спасибо за подсказку. – Ман-Кей сжал морду Сэма руками.

Тот обиженно запыхтел, но вовремя услышал шорох шагов и притих.

Капитан обошёл кабину, остановился, хмыкнул. Весьма сжато и грубо открыл семейные тайны матроса-паникёра и удалился на мостик. Из кабины ещё долго доносились суровые речи капитана и жалобные отговорки Егора.

– Дальше-то куда? – спросил Вонючка Сэм, когда его по понятным причинам вытолкали из ящика.

– Пора покинуть этот гостеприимный лайнер, – ответил Петер.

Звери посмотрели на берега. Оба заросли ивняком. На правом высился частокол стройных сосен. На левом начиналось поле – сущая степь. Выбирай любой берег, была бы только возможность перебраться.

– Вообще-то я не умею плавать, – хмуро сказал кенгуру.

Эм Си почесал макушку:

– Йес, а Петер должен поймать попутный ветер. Куры летают недалеко, ко-ко-ко, йо, ко-ко-ко.

– Не сметь дразнись! – оскорбился петух.

Скунс фыркнул.

– А ты, Парфюмер, умеешь плавать? – поинтересовался Гуру Кен.

– Да я потомственный «морской котик», – гордо заявил Вонючка Сэм.

– Скунс ты морской, а не котик есть, – рассмеялся Петер.

Сэм обиженно засопел.

– Так, все заткнулись! – Шимпанзе сложил руки в мохнатую букву «Т». – Чего вы друг на друга надулись? Вместе мы сможем всё! Поняли, йо?

– Изложил с излишним энтузиазмом, но абсолютно верно, – изрёк петух.

– Реально, – поддержал кенгуру.

– Всё так, но с гамбургским выскочкой я ещё… – начал было скунс, но Петер его прервал:

– Не обижайсь, это отвлекать нас от главного.

– Так ты извинишься?

Петух нахохлился:

– После того как у меня будет попросить прощения Ман-Кей. Он первый начал.

– Эй, пернатый, притормози, – заговорил шимпанзе. – Всё было по-дружески, всё на мази. Я не имел в виду чего-то там злого, просто из рэпа не выкинешь слова.

Гуру Кен, всё это время глядевший за корму, сказал, вытягивая лапу:

– Отложите ссору, ребята. Я знаю, как нам попасть на берег.

Все посмотрели туда, куда указал кенгуру. К барже была привязана старая деревянная лодка.

– Молоток, боксёр! – обрадовался Вонючка Сэм. – Оказывается, голову тебе ещё не слишком отбили – соображаешь.

Эм Си ловко пробрался к канату, притянул лодку к самой корме. Гуру спрыгнул первым, за ним перелетел Петер, потом, недовольно урча, баржу покинул скунс. Шимпанзе отвязал конец и сиганул к друзьям.

Лодка сразу же отстала от баржи. Петух даже помахал ей вслед.

– Ну и? – с ехидным выражением мордочки спросил Сэм.

– А сейчас чего тебе не нравится? – прищурился кенгуру.

– Мне? Мне всё нравится, – невинно захлопал глазами скунс. – Только это… Вёсла-то где?

Журчала вода, шумели сосны. Звери молчали.

– Будем грести лапами, – постановил Гуру Кен.

Это решение особенно порадовало Петера.

Свесившись по бортам, кенгуру и шимпанзе принялись колотить по воде лапами. Лодка, и так потихоньку плывшая по течению, чуть ускорилась, словно пассажиры надумали догнать баржу.

– Эй, так дело не пойти, – раздражённо сказал петух. – Совершенно ненаучная организация труда. Куда мы есть плывём?

– Разумеется, к левому берегу, – ответил кенгуру. – Там поле – отличный ландшафт.

– И где мы будем прятаться? – спросил Вонючка Сэм.

– Зачем прятаться? Просто убежим, если заметим опасность. – Гуру Кен пожал плечами.

– Отлично, йо, – хмыкнул Ман-Кей. – Дело твоё, но мы не бегуны…

– О чём я и говорить. – Петер бросил на австралийца уничтожающий взгляд.

Гуру замялся:

– Ну, не к лесу же плыть!

– Ага, давайте вернёмся в Тамбов, – саркастично проговорил скунс. – Там нас ждут не дождутся спортивные парни с коротким волосяным покровом. Они из тебя сумку пошьют.

– Знаете, друзья, – задумчиво начал Гуру Кен, – а ведь наше лёгкое и вполне естественное разногласие натолкнуло меня на здравую мысль – пора бы нам ответить на главный вопрос.

– Это на какой же? – заволновался Эм Си.

– На главный. Что дальше?

– Грести надо. К лесу. Вот что дальше, – заявил Сэм.

– Да это-то как раз понятно, Парфюмер, хоть я и не люблю леса, – вздохнул боксёр. – Только вот…

– Тогда греби! – велел шимпанзе, начиная отчаянно месить воду ладонями.

Когда лодка наконец ткнулась носом в берег, Ман-Кей и Гуру пыхтели, как старые паровые котлы. Перебравшись на сушу, звери почувствовали себя увереннее – плавать было очень непривычно.

Лодка медленно заскользила вниз по течению.

Берег был высоким и травянистым. Вскарабкавшись наверх, путники уставились на лес. С воды, из-за зарослей ив, не было видно подробностей: чуть-чуть ольхи и осины, а в глубине – высоченные сосны. Дул не самый слабый ветер. Сосны раскачивались, над ними плыли полупрозрачные облака. Воздух был небывалой чистоты.

– Красота, – выдохнул скунс и чихнул.

– Лес как лес, – промолвил Гуру Кен. – Он везде такой. И мне здесь не по себе.

– Терпи, чемпион, come on, come on! – ободрил товарища Эм Си.

Петер встряхнулся:

– Конечно, здесь можно ещё долго простоять, но я предлагаю уже начать пойти. Подальше от людей.

Четвёрка зашагала в лес. Там кипела своя жизнь, впрочем, ни птиц, ни насекомых, ни редких мелких грызунов, копошившихся у пней да кочек, циркачи почти не замечали. Не было у них опыта дикой жизни.

Да только голод не тётка. Вскоре Эм Си остановился у зарослей черники и стал объедать ягоды. Вонючка Сэм разрыл землю, извлекая корешки и червей. Петер клевал букашек, ползающих по гнилой лесине. Гуру Кен постоял, поглядел на это пиршество и стал жевать листву с тощего берёзового побега, чудом выросшего среди сосен.

Так, постоянно жуя, циркачи углубились в тамбовский лес. Поздним вечером они выбрели к глубокому продолговатому оврагу.

– Надо бы срочно искать ночлег, – разволновался петух. – Становиться прохладный. Иметь беречь тепло необходимость есть.

Сумерки сгущались. Действительно, потянуло холодом.

Путешественники спустились в овраг, нашли своеобразную землянку, образовавшуюся под упавшим стволом. Вполне тихое и сухое местечко.

Проверили – никого.

– Ночевать будем здесь, – устало пробормотал Гуру Кен, заползая внутрь.

Друзья последовали его примеру.

– И всё же я бы вернулся к разговору о главном вопросе, – зевая, сказал кенгуру. – Что дальше? Мы успешно сбежали от изуверов. Возможно, наш цирк в руинах, а коллег, которые нам не поверили, постигла худшая участь…

– Сдохли, что ли? – беспардонно вклинился Вонючка Сэм.

– Лучше бы тебя чучелизировали, – сказал Гуру. – Нам нужно решить, что делать. Я, к примеру, очень хочу на родину – в Австралию.

– Я бы с удовольствием хотеть встретить старость на какой-нибудь ферме в Фатерлянд, – мечтательно проговорил Петер.

– Так тебе и дадут там старость встретить, – не удержался от комментария скунс. – Впрочем, я бы тоже не отказался попасть домой, в Штаты.

Эм Си тоже не промолчал:

– А я разрываюсь между Африкой и Британией. Вы не знаете, где лучше питание и среда обитания?

– Так вот, – продолжил кенгуру, – предлагаю слегка обжить здешние места, а затем поискать способ отправки по домам.

– Молодец, боксёр! Зер гут сообразил! – воскликнул петух.

Звери замолчали, думая каждый о своём. На лес навалилась ночная тьма. Ухал филин. То там, то тут похрустывали веточки, скрипели стволы сосен. Изредка над берлогой хлопали мощные крылья неведомой птицы. Становилось тревожно, даже жутковато.

Неспокойно было и в покинутом беглецами шапито. Нет, туда больше не наведывались бритоголовые, и уж тем более не случилось обещанного ими пожара. Но пропали четыре суперзвезды! Директор сбился с ног, уговаривая журналистов протрубить о происшествии. Милиция патрулировала городские улицы, тамбовская детвора рыскала в надежде отыскать живого кенгуру. В кронах деревьев то и дело кому-то чудился шимпанзе, а несколько кошек были приняты за скунса. Петух мало интересовал горожан. Подумаешь, цветной: петух – он и в Гамбурге петух.

 

Глава 4

На траву падали солнечные лучи, рассекаемые ветвями деревьев, – красивый неповторимый узор. Утренний лес был наполнен птичьим пением. Вдалеке отчётливо стучал навязчивый дятел. Стук разрушал обаяние звуковой картины, сообщал ей грубый ритм.

Ёж по кличке Колючий не слишком задумывался над прелестями спонтанных трелей. Скорее он был сторонником чёткости. К тому же дятел долбил не абы как, а со смыслом. Телеграфировал.

– Вона как! – протянул Колючий, почёсывая лапкой брюшко. – А наш Стук Стукыч-то чужаков заметил… Посмотрим-посмотрим…

Ёж – знаменитый шпанёнок и сорвиголова – чувствовал: с новичков можно будет чего-нибудь стрясти. По части наглого обмана Колючему не было равных. Даже местные мелкие звери старались не попадаться ему на пути. В шифровке дятла указывалось место, где укрылись пришельцы, – старая медвежья берлога. Это, разумеется, настораживало. Не каждый рискнёт занимать зимнюю квартиру Михайлы Ломоносыча. Он ведь и осерчать сподобится. Значит, новички либо очень крутые, либо дурачки. Ежу-аферисту больше нравился второй вариант.

Итак, к берлоге. Пока никто не опередил. До неё было полчаса ходу.

Логово Михайлы располагалось в овраге, под поваленным дубом. Удобное местечко.

Остановившись на краю оврага, Колючий раздумчиво погладил на макушке короткие колючки. Ёж стригся «бобриком», поэтому его иногда путали с бобром. Бобру это не нравилось, но его мнения никто не спрашивал.

Над головой ежа где-то в ветвях самозабвенно телеграфировал Стук Стукыч. Дятел был фанатом своего дела – мог часами транслировать новости, хотя не знал, зачем он это делает.

– Пора брать лоха за бока, – сказал Колючий, решительно шагнув к спуску в овраг.

Лапа зацепилась за ветку, и ёж клубком покатился вниз. Запланированное им торжественное пришествие обернулось позорным появлением.

Ткнувшись спиной в камень, Колючий как-то не по-ежиному хрюкнул и, кряхтя, поднялся на ноги. Принялся отряхиваться.

Из темноты медвежьего логова высунулась мордочка скунса.

– Ты кто? – спросил ёж.

– А ты кто? – полюбопытствовал Вонючка Сэм.

– Да! Кто ты такой? – Теперь на Колючего смотрел ещё и Эм Си.

– Ну-ка, без даканий! – нагло осадил ёж. – Я тут главный по заселению. Комендант типа. Вы откуда такие будете?

– Мы… – начал скунс.

– Почему не зарегистрировались? – не дал вклиниться Сэму Колючий, выстреливая в собеседников целой очередью вопросов. – У вас есть разрешение на проживание в этой берлоге? Знаете ли вы, чьё это жилище? Какие мысли у вас вызывает слово «медведь»? А словосочетание «разъярённый медведь, чью хату заняли какие-то пушные звери»?

Из-под ствола вышел Гуру Кен:

– Я, конечно, не пушной, но от наглого обращения быстро зверею. Я чемпион по боксу, так что поберегись.

– А я чемпион по кидалову в супертяжёлом весе, но это тебе вряд ли что-то скажет.

– Кидалову? – Кенгуру помотал головой. – Не слышал о таком виде единоборств.

– Это радует, – хмыкнул ёж. – Значит, ты к моей технике не привык. Ух ты, петух! Вот Лисёна обрадуется…

Петер тоже решил показаться бойкому посетителю.

– Прошу простить, а что за Лисёна? – спросил петух.

– О, это наш главный специалист по домашним птицам, – ответил Колючий. – Думаю, вы, хм, споётесь.

Петер видел, что незнакомец улыбается, только вот улыбочка была какая-то зловещая. И держится развязно, будто хозяин леса. «Совершенно непредсказуемая страна, – подумал петух. – Вполне вероятно, что этот зверёк и правда тут главный».

Кенгуру хмуро проговорил:

– Всё-таки хотелось бы знать, с кем мы имеем дело.

– Я – ёж.

– Йож? Это кто ж? На дикобраза ты не похож, – сказал Эм Си Ман-Кей, активно жестикулируя и надменно поднимая подбородок в паузах. – Разве что на бритого и серой краской облитого.

– Между прочим, размеры оплаты вашего проживания сильно зависят от того, насколько вы будете вежливыми, – изрёк Колючий.

– Оплаты?! – У скунса даже шерсть дыбом встала.

– В точку, мохнатый. Берлога платная, раскошеливайтесь.

Гуру Кен тихо сказал друзьям:

– Ребята, мне он сразу показался похожим на тех троих, из города. И ведь, забодай его носорог, те же ужимки, причёска и претензии. Как поступим?

Вонючка Сэм молча вышел вперёд, а потом отвернулся от Колючего.

– Ты к кому хвостом повернулся, чудило пушное? – вознегодовал ёж.

И тут же получил заряд – знаменитую скунсовую струю. Колючий буквально ослеп и потерял дыхание, когда в его грудь ударила зловонная жидкость. Полминуты он беззвучно ловил ртом воздух, а затем долго отфыркивался и катался по земле.

– Уф!.. Уф…Уф… Что это было?

– Наш ответ, – любезно пояснил Гуру.

Ежу невыносимо захотелось броситься в воду и отмываться, отмываться, пока не уйдет ужасный запах.

– Я ещё вернусь, и вы ещё припомните, – торопливо пообещал Колючий и припустил к ближайшему ручью.

Неистово оттирая грудь и живот, ёж сосредоточенно бормотал проклятия в адрес незваных гостей. «Позорище, – думал он, – лишь бы никто не заметил, а то засмеют…»

– Эй, Колючий! – раздался сладкий голосок. – Ты что, сдох, что ли?

Ёж обернулся. Так и есть: Лисёна. Рыжая бестия. Глазищи хитрые, так и искрятся насмешливо.

– Нет, – буркнул Колючий.

– А, просто теперь модно так пахнуть, да?

– Задолбала подкалывать! Уйду в другой лес!

– Правда? Ты не врёшь? Вот счастье-то привалило!

Лисёна приторно растягивала слова, словно поливала каждое сладким сиропом. Ежу не нравилась лиса, особенно в моменты, когда он оказывался в невыгодном положении. Хотя… Почему бы не вовлечь её в то же самое предприятие? Вдруг и её обольют? Хитрец слегка улыбнулся этой подленькой мыслишке.

– Так что же приключилось с нашим ухарем-гулякой? – спросила Лисёна.

– А то ты дятла не слышала.

– Нет.

– Спать меньше надо. Кто рано встаёт, тому бог даёт.

– Хи-хи, вижу, тебе ещё как дал, – рассмеялась лиса.

– Не подкалывай, а то ничего не узнаешь.

– Ну, не обижайся. Я не со зла.

– Пришли в лес четверо странных… Сущие беспредельщики: поселились в берлоге Михайлы Ломоносыча, грубят, а енот какой-то неправильный меня облил этим вот…

Колючий понюхал лапы. Так и есть – теперь и они воняли. Правда, сейчас ежу казалось, что пахнет и он сам, и лес, и даже ручей.

– А остальные трое?

– Один похож на человека, только очень заросший. Второй – вовсе странный. Задние лапы мощные, передние покороче, хвостище здоровенный, на шее боксёрские перчатки болтаются, сам серый, наглый такой.

– Что, неужто наглей тебя? – хитро прищурилась лиса.

– Пожалуй, нет, – самодовольно ухмыльнулся ёж. – Но крепкое второе место ему обеспечено.

– Ладно, а третий?

Колючий давно знал Лисёну, поэтому третьего оставил «на сладкое».

– Вот он-то простой, как жёлудь. Типа без всякой экзотики. Петух. Здоровенный цветастый петух. Гребень – во, серьги – во! – Стоящий в воде и активно машущий передними лапками ёж напоминал рыбака, который рассказывает об улове.

Теперь он с удовлетворением заметил, что лисьи глазки зажглись особенным, гастрономическим огоньком. Роскошный огненный хвост заходил из стороны в сторону, подметая землю.

– Стало быть, петух? – переспросила Лисёна.

– Петух, петух. Но ты туда не ходи. Чуешь, чем это пахнет?

– Отчётливо, – заверила плутовка. – Так, значит, в берлоге Михайлы? Это я уточняю, чтобы случайно не выйти на них, окаянных…

– Да, там, – кивнул Колючий.

– Ну, бывай.

Лиса потрусила прочь. Теперь ёж был уверен: она обязательно навестит новичков.

Ох, если бы не запах! Интересно, у того барсука, или кто он там, есть порция вонючки и для рыжей бестии?

Лисёна подозревала, что Колючий повёл себя нагло, с присущей ему развязностью. «Незнакомцы достаточно сильны и разумны, чтобы не дать себя в обиду, – размышляла она. – И потом, они же не знают, что ёж – лучший друг местного волка! Это мы, соседи, многое позволяем Колючему, ведь кому охота связываться с его покровителем?.. Будем действовать тоньше. Посмотрим, что они за звери. А петушок – это заманчиво».

Затаившись на краю оврага, Лисёна стала наблюдать за пришлыми. Между ними как раз разгорелся спор.

– Зря ты его так встретить, Парфюмер, – в сотый раз повторил Петер. – А вдруг он действительно официальное лицо есть?

«М-м-м, какой доверчивый и аппетитный!» – оценила петуха лиса.

– Не зря, Петер, – вступился за скунса Гуру Кен. – Если каждый бобёр, прикидывающийся ежом, будет нам рассказывать по сказке, то у нас не останется времени на исправление положения, в которое мы попали.

– Стоп, хватит спорить, всего святого ради, давайте искать пищу, come on everybody! – встал между спорщиками Эм Си Ман-Кей.

Вчерашних ягод было мало, шимпанзе снова изнывал от голода и, в отличие от остальных, не стеснялся об этом говорить.

Скунс тоже был не прочь подкрепиться, но природное упрямство заставляло огрызаться:

– Я настаиваю на том, что поступил правильно! Я имею право выражать свою точку зрения в любом месте земного шара. Чуть что не по мне – химическая атака. Парни, у меня есть оружие, и я его применяю тогда, когда возникает угроза моему образу жизни. И вашему, кстати, тоже.

– Что же ты не облил тех троих людей, из-за которых мы изменили этот твой «образ жизни»? – спросил Гуру.

Ему тоже не терпелось отправиться на поиски молодой поросли, ведь накануне он нашёл слишком мало веточек. Не кору же с сосен глодать!

А петух дотошно рассматривал землю под ногами и наносил меткие точечные удары клювом, каждый раз выуживая какое-нибудь насекомое.

Лисёна изучила каждого из пришельцев. Стоит ли говорить, что особенно долго она наблюдала за Петером. Наконец лиса почувствовала: пора выходить на сцену. Прикинув несколько личин, а менять схемы поведения она умела мастерски, плутовка решила «включить дурочку», то есть прикинуться простушкой.

Выскользнув из укрытия, Лисёна принялась напевать какой-то неясный мотивчик и неторопливо начала спускаться в овраг. Разумеется, её заметили.

– Гуттен морген! – поприветствовал лису петух.

– Денёчек добрый, миряне! – поклонилась рыжая. – Что-то я вас не припомню.

– А мы сами не местные, скитаемся, – ответил ей в тон Гуру Кен.

– Тогда давайте знакомиться, – предложила плутовка, не сводя глаз с Петера. – Василиса меня звать, но все Лисёной величают и, между прочим, души во мне не чают.

– Йо, леди не чужда хип-хопу, – обрадовался Эм Си, – и рэпу, опа, опа!

– Репу я, увы, не ем, – призналась Лисёна.

– Это не беда, да! Меня зовут Эм Си Ман-Кей, со мною надёжно как в танке. Это популярный певец Петер, ругается словом «доннерветтер». Пушистый у нас – Парфюмер; поднял хвост – беги, пока не принял мер. И наконец, боксёр-чемпион, под именем Гуру Кена широко известен он.

– А вместе вы банда?

– Почему Лисьёна называть нас банда? – Петух встрепенулся, его оскорбило сравнение коллектива с бандитским формированием.

Остальные циркачи также нахмурились.

– Извините, ошиблась. Так кто же вы?

Четвёрка беглецов задумалась. Как ни странно, вопрос Лисёны застал зверей врасплох. Понятно, что актёры. Но они вдруг, без всякой подготовки, оказались в чужом лесу, перепуганные и растерянные, их нагло атаковал странный ёж-вымогатель… Стоило ли говорить правду?

Василиса, конечно, лапочка. А вдруг проболтается? И вся округа узнает, что имеет дело с артистами. А тамбовчане уже показали, как встречают талантов… Хорошо бы напустить дымовую завесу, придать себе солидности!

Вот такие мысли пришли одновременно всем беглецам.

Первым начал импровизировать Петер:

– Э… Мы есть очень сложный. Зарубежный гость. Из других государств, ферштейн?

– Воистину ферштейн, – благоговейно проговорила Лисёна.

– Да, – подхватил скунс, – мы представители сильных, суверенных стран. Например, я гражданин мощной демократии, опирающейся на самые развитые экономику, науку и армию.

– Эй, парни, проявим немного твёрдости, ведь Сэм сейчас лопнет от гордости, – тихонько пробормотал Ман-Кей.

– …И моя страна защищает своих подданных в любой точке Земли, – продолжал, не слыша товарища, Вонючка Сэм. – Даже в такой, как эта. Так что…

– Так что помолчи, Парфюмер! – перебил Гуру Кен. – Наговоришь сейчас. Уважаемая Лисёна, мы посланники своих стран. Я вот австралиец. Скунс, как вы поняли, американец. Петер – немец, а Эм Си – афробританец.

– И это правильно, брат! – подтвердил шимпанзе.

– Да, я никогда не видела таких, как ты с Эм Си, – сказала Василиса. – Ваш Парфюмер похож на наших енотов. А уж Петер-петушок, должна признаться, самый красивый из тех, кого я на своём веку повидала.

Петеру стало приятно:

– Тут есть пройти слух, что вы – главная по птицам.

– Сущая правда, хотя я догадываюсь, кто тебе это выболтал. Но коль скоро вы послы иноземные, то я пока не стану обременять вас своим присутствием. Располагайтесь. Подождём Михайлу Ломоносыча.

– А кто это? – спросил скунс.

– Наш голова. Начальник.

Лисёна раскланялась и удалилась, стараясь держаться аристократично. Грациозно вилял хвост, острый нос торчал вверх, брови взыгрывали при каждом шаге, – короче, принцесса, а не плутовка.

Покинув овраг, Василиса отправилась на поиски Колючего, благо его след не взял бы только безносый. Лиса двигалась трусцой, мысленно нахваливая себя за сообразительность. Это здорово, что она удержалась от соблазна тут же схватить Петера и убежать с ним прочь, чтобы потом съесть этого толстенького аппетитненького петушка… Перед глазами Лисёны всплыл образ гамбургского тенора, и пасть мгновенно наполнилась слюной.

– Позже, подруженька, позже, – прошептала Василиса.

У австралийца слишком длинные и сильные задние лапы. Догнал бы непременно. И морду набил бы, он же боксёр. Да они ещё и послы! Будет сложно. Это какой скандал разразится, если все узнают, что германский посол съеден. Тут хитрее надо. Во-первых, предупредить всех, кто захочет позариться на иностранцев, ни в коем случае их не трогать. Во-вторых, найти Ломоносыча. Убедить, что петух в ранге посла – это оскорбление. Предложить свои услуги, мол, задеру пернатого, ты принесёшь извинения, а иноземье пришлёт нового.

И все останутся довольны. Особенно Лисёна.

 

Глава 5

У Колючего был товарищ – тамбовский волк. Волка звали Серёгой.

Серёга жил наособицу. Раньше он работал в бригаде санитаров леса, но потом из-за чего-то поцапался с руководством и ушёл, завёл частную практику. Семьи у Серёги не было, был товарищ – ёж.

Неудивительно, что при таком раскладе Серёга был хмурым, весьма задумчивым и любил пожевать особый гриб, после которого жизнь казалась лёгкой, а голова – ещё легче. Правда, наутро и жизнь, и голова были тяжелее некуда.

Вот и в то славное утро, когда Колючий получил оскорбительную метку Вонючки Сэма, Серёга отходил от «вчерашнего».

Ёж чувствовал себя опозоренным. Кому пожаловаться? Конечно, единственному товарищу.

Пробравшись в балку, где обычно ночевал волк, Колючий громко возопил:

– Серый! Ты тут, я знаю! Дело есть!

Из зарослей донёсся слабый стон.

– Вона как, снова грибов нажрался, – проговорил ёж и полез в кусты.

Серёга лежал на мхе. Серая шерсть поблекла и беспорядочно торчала клоками. Красные глаза несмело выглядывали из-под опущенных век. Некогда покалеченная морда была кривее, чем обычно. Нос был сухой и горячий. Короче, полная трагедия организма.

– Скучно мне, Колючий, – выдохнул волк. – И скучно, и грустно, аж выть охота.

– Так ты повой, – предложил ёж.

– Мы, волки, летом не воем. Такой у нас порядок.

– Так кто ж тебя услышит? Ты же одиночка!

– Вот! Сыплешь соль на рану, издеваешься… – Серёга скорбно поглядел на друга.

– Прости, Серый, – сказал Колючий. – Я вообще-то по делу. Заодно отвлечёшься от грусти своей, развеешься. Слухай сюда. Ты у нас типа санитар. А тут какие-то новые звери возникли. Пёс их знает, вдруг они слабые и больные? Между прочим, енот ихний по-любому больной.

– Кстати, – волк открыл правый глаз, – ты сам пахнешь весьма нездорово.

– Так это как раз он меня и облил, енот этот чёртов!

– Колючий, не пугай меня. – Теперь Серый глядел на товарища обоими глазами. – Не вздумай заболеть и ослабнуть. А то ведь я клятву давал…

– Укуси тебя оса за язык! – Ежа аж передёрнуло от Серёгиных слов.

– Не ерепенься, шучу, – произнёс волк. – Будь другом, принеси лучше водички, а?

– Так уж и быть, спасу тебя, шутника.

Колючий сбегал к ручью, сорвал широкий лист лопуха, зачерпнул воды и притащил приятелю.

Серёга с немой благодарностью вылакал. В налитых кровью глазах появились огоньки.

– Рассказывай, что за новички.

Ёж, как мог, описал циркачей и свою с ними встречу. Волк внимательно выслушал, иногда задавая уточняющие вопросы и произнося ободряющие возгласы.

– Что ж, – сказал он, когда Колючий закончил. – Диагноз ясен. Петухом пусть занимается Василиса, а вот остальные, надо полагать, мои пациенты.

– Шишку тебе сосновую, а не пациентов! – раздался голосок лисы.

Она давно подслушивала разговор друзей и теперь вышла из укрытия.

– Ишь ты, вспомни о тебе – и здрасьте-пожалуйста, – усмехнулся Серёга. – Так что ты там протявкала про шишку?..

Василиса явственно почуяла угрозу и заулыбалась:

– Ты не злись, пожалуйста. Только эти звери – иностранные послы.

– Ну, Лисёнища, ты меня изумляешь, – проговорил волк. – Чего только не сочинишь, чтобы всё тебе досталось! Такой ерунды ты ещё никогда не выдумывала.

– Клянусь ближайшим курятником, не вру! Все они – важные персоны. Тот, который Колючего облил, вообще армией меня пугал. Кстати, Колючий, ты по-прежнему пахнешь незабываемо. – Лиса одарила ежа издевательской улыбкой. – Надо срочно позвать Михайлу.

– Где ж его взять-то? – спросил Серёга.

– Эх, темнота, – сказал Колючий. – Дятла надо слушать! Михайло Ломоносыч у нас в дальнем малиннике. Любит, старик, сладким побаловаться. Вот помню, в прошлом году он туристов на дерево загнал, весь сахар у них сожрал и сгущёнку початую вылизал. Потом, правда, долго порезы на языке залечивал, но говорил, что удовольствие того стоило.

– Брось балаболить, – призвала Лисёна. – В северном малиннике или южном?

Ёж почесал макушку, морщась от лёгкой боли – короткие колючки впивались в пальчики.

– Не помню. Надо Стук Стукыча попытать.

– Где ж его ловить прикажешь?

Колючий покровительственно похлопал Василису по спине:

– Держись меня, и будет тебе счастье. Ну-ка, пододвинься ближе.

Лиса подсела к ежу и волку, стараясь не обращать внимания на запах, исходивший от Колючего. Ёж склонил голову к собеседникам и зашептал:

– Вш-сш-кш-вш… Зш-нш-вш-кш… Тш-хш-сш…

– Чиво? – протянула Лисёна.

– Ничего! – ответил ёж и вновь зашептал, теперь разборчиво: – Чуете, как тихо стало?

Лиса и волк прислушались. Действительно, смолкли распевки птиц, щелчки, шорохи, даже ветер, казалось, замер. В этой неестественной тишине еле заметно захлопали маленькие крылья.

– Вот и наш стукачок, – обрадованно прошипел Колючий. – Так он и узнаёт все секреты…

– Эй, дятел! – крикнула Василиса. – Помощь нужна.

– ТУК! – раздалось откуда-то сверху.

– Вызванный нами дух готов сотрудничать, спрашивай, – перевёл ёж.

– Знаешь, где сейчас Михайло Ломоносыч?

– ТУК!

– Знает.

– Да я поняла, – отмахнулась Лисёна. – Он в малиннике?

– ТУК!

– В северном или южном?

– ТУК… ТУК-ТУК!!!

Лиса растерянно посмотрела на Колючего:

– Что он сказал?

– Учись задавать вопросы, – пробормотал ёж.

– Какой ёмкий язык! – подивилась рыжая.

– Это я тебе говорю: учись задавать вопросы. Он дятел, а не академик.

– А! – Лисёна хлопнула себя по лбу. – Эй, Стук Стукыч! Михайло-то в северном малиннике?

– ТУК-ТУК!

– В южном?

– ТУК!

– Спасибо! – Василиса повернулась к ежу и волку: – Что ж, побегу за нашим главой. А вы не вздумайте послов обижать! Ломоносыч из вас коврики понаделает, если оскандалитесь.

– Ежовый коврик – это модно, – негромко рассмеялся Серёга.

– Волчий – более классический вариант, лучше раскупается, – пробурчал Колючий.

– Ладно, боевая ничья, – примирительно сказал Серый.

Лисёна припустила к малиннику.

Друзья проводили её взглядами и, не сговариваясь, отправились к оврагу. Серёга хотел посмотреть на диковинных визитёров, а Колючий жаждал возмездия.

В стане беглых циркачей был военный совет. Собравшись в берлоге, петух, скунс, кенгуру и шимпанзе принялись обсуждать стратегию поведения. Случайно рождённую байку о том, что они заморские послы, звери признали очень удачной. Их самозваный статус давал им неприкосновенность и уважение. Случился небольшой конфликт, когда стали выяснять, кто придумал удачную ложь. Петер разочаровал всех, сказав, что впервые слово «посол» употребила сама Лисёна.

– Какие замечательные простаки, – добавил Петер. – Сами есть придумывайт неправда. Просто рай для обманщик.

– Не люблю афёры, – проговорил кенгуру. – Но у нас нет другого выхода…

Четвёрка решила и дальше выдавать себя за послов. Скунс призвал друзей быть понаглее. Эм Си с ним согласился, Петер предостерёг:

– Я просить вас не переигрывать! В конце концов, вы есть представители своих стран.

Ман-Кей поддержал петуха:

– Ты прав, приятель. Подумай о награде. Всем быть посолидней! Come on everybody!

Everybody не спорили.

– Теперь бы пожрать, – мечтательно протянул Вонючка Сэм.

Покинув берлогу, друзья принялись за решение продовольственной проблемы.

За ними следили волк и ёж.

– Да, – сказал Серёга. – Енот так и просится на операционный стол. Они, конечно, все странные, но он – особенно. Больной. На голову.

Ежа вполне устраивал этот не утешительный для скунса диагноз. Ни о чём не догадывающийся Сэм бродил по пологому склону оврага и рылся в земле, отыскивая деликатесных жуков.

Волк спросил:

– Так ты, Колючий, говоришь, это он вонючкой в тебя плеснул?

– Он, покойничек, – кивнул шпанёнок.

– Что-то мне не верится, что он посол. Послы обычно не бесчинствуют. Думаю, он шпион.

– Шпион?!

– Точно. Запах ему нужен для того, чтобы сбивать нас со следа…

– Постой-постой, Серый, – запротестовал ёж. – Этот запах сбивает не со следа, а с ног. А потом, наоборот, привлекает внимание. Мне кажется, весь лес знает, где я, так от меня несёт этой гадостью.

– Именно! – подхватил волк. – А где он сам?

– Да вот он. – Колючий ткнул лапкой в сторону склона и захлопал глазами. – Эй, он только что тут был!

Скунс пропал. На самом деле он просто скрылся за большим пнём, но Серёге было важно не это.

– Теперь, дружище, скажи мне, можешь ли ты взять его след?

Ёж принюхался и раздражённо зачихал:

– Нет, в нос сразу бьёт проклятый запах.

– Мне тоже, Колючий, мне тоже. – Волк наблюдал, как из-за пня высовывается деловая мордочка Сэма.

Мимо молодых сосёнок, в тени которых прятались Серёга с другом, пронёсся кенгуру. Гуру шпарил длинными прыжками, вытянув мордашку. Красные перчатки болтались на шее.

– Ничего себе, грызун-переросток, – прошептал волк. – Как на такого охотиться?

На противоположном краю оврага закукарекал, распеваясь, Петер.

– Чисто голосит, – оценил Колючий. – Небось консерваторию оканчивал.

– Ага, по классу мясных консервов. Лисёна наверняка уже придумала, как приготовить бедолагу.

По гладкому стволу стремительно спускалась дымчатая тень. У самой земли она остановилась, и наблюдатели узрели Эм Си Ман-Кея, недовольно поглядывающего вверх.

– Что за пародия на человека?! – поразился Серёга.

– Я и говорю, уроды жуткие, – голос Колючего сорвался на фальцетик.

Ёж и так не отличался красивым тембром, но тут похмельного волка вовсе скривило.

– Потише, заметят!

Справа зашевелились кусты. Колючий и Серёга залегли и скосили взгляды.

К сосёнкам вышел кабан. Молодой сильный секач. С клыками, с внимательными злыми глазками, с чёрным, слегка сопливым пятаком.

Кабан вызывающе хрюкнул и принялся озадаченно вертеть головой, дивясь на петуха, кенгуру, скунса и шимпанзе.

Те также заметили гостя. С минуту стороны оценивали друг друга, но когда Эм Си открыл рот, чтобы заговорить с секачом, тот демонстративно развернулся и удалился.

– Кто это был? – спросил Вонючка Сэм.

Циркачи не знали.

Зато знал Серый.

– Ну, если уж Таинственный Кабан явился поглазеть на послов, то всё серьёзно, – прошептал он на ухо Колючему.

– Так это и есть Таинственный Кабан? – очумело выдавил ёж.

– Точно. Тот самый. Пресловутый.

– Обалдеть…

Дальше друзья хранили молчание и изучали пришельцев. Артисты разбредались всё шире, только Петер держался у медвежьего логова. Петух испытывал смутное беспокойство, будто… будто…

– Будто кто-то наблюдает за нами! – сказал Вонючка Сэм, вернувшись к берлоге.

– Ты тоже есть чувствовать? Правда? – Петер с тревогой вертел головой. Серьги потешно болтались, хлопая петуха по щекам.

– Да. Словно страшный хищник затаился в засаде и выбирает момент для решительного прыжка.

Петер кинулся в берлогу, оглашая округу испуганными воплями.

Скунс рассмеялся. Стремительно прискакал Гуру Кен.

– Ну и дурень же ты, Парфюмер, – сказал он. – Зачем пугаешь певца? У него голос пропадёт.

– Вот и здорово, не будет утром будить. А то сегодня раскричался ни свет ни заря. Король оперы хренов.

– Химзавод пушной! – донеслось из логова.

– Эй, не спорьте. – Эм Си слез с очередного дерева. – Лучше вспомните о спорте. Сразитесь честно, и станет известно, кто прав, а кто нет. Как вам сюжет? А я лазал наверх, да видно рано – не нашёл ни одного банана. Зато натыкался без передышки на шишки, шишки, шишки… Шиш я тут поем, оголодал совсем.

– Сходи найди ягоды, – посоветовал кенгуру.

Шимпанзе кивнул и вразвалку отправился по ягоды.

– Слышь, Серый, – прошептал Колючий, – он что, медведь?

– Почему?

– Ну, наш-то Михайло Ломоносыч тоже любитель малины всякой…

Михайло Ломоносыч был старым, но весьма энергичным бурым медведем. По сути, он являлся всезверино избранным хозяином леса. Он следил за порядком, разрешал споры, руководил обороной от людей. Михайло помнил времена, когда люди вели себя по-человечески. Сейчас медведь-губернатор с грустью осознавал: лес если не вырубят, то сожгут. Постоянно приходилось объявлять так называемую браконьерскую тревогу и отслеживать пути эвакуации зверей из мест, куда забредали нелегальные охотники. Много было проблем у Михайлы. Именно поэтому он иногда позволял себе расслабиться. В молодости он даже хотел слетать на Луну, но расчёты не подтвердились, и астронавт-неудачник упал с дерева, сломав оба орлиных крыла и заднюю ногу. С возрастом Михайло отдыхал всё менее экстремально, может быть, излишне простовато.

Вот и сейчас он лакомился малиной и мычал под нос какой-то мотив.

Слуха у Михайлы Ломоносыча не было – редкому медвежонку не наступят на ухо родители. Лисёна издалека узнала эти немузыкальные звуки, прибежала на голос.

– Здравствуй, Ломоносыч! – поприветствовала она губернатора, сидящего в самых густых зарослях ягоды.

– Кто? Что? – воскликнул глуховатый медведь, чавкая. – А, это ты, Василиска! Ну, здорово живёшь. По делу прибёгла или просто составить компанию старику?

– Ой, по делу, Ломоносыч, – тяжко вздохнула лиса, демонстрируя, как она переживает из-за необходимости прервать медвежью идиллию.

– Ну, рапортуй, твою налево.

– К нам пожаловали иностранные послы.

– Ну и что? Чем иностранные ослы отличаются от отечественных?

– Да не ослы, а послы, – громко пояснила Лисёна и добавила тише: – Вот глухомань.

– Я всё слышу, не дерзи! – грозно проревел Михайло.

Василиса прикусила язык.

– Послы, стало быть… Откель?

– Один то ли из Австрии, то ли из Австралии…

– Точнее докладывай!

– Тогда из Австрии, – после недолгих колебаний выбрала лиса. – Кстати, боксёр. Второй из Америки, по должности, по-моему, скунс. Говорил что-то о сверхдержавности и сильной армии. Требовал к себе особого отношения.

– Вот гусь лапчатый! – Медведь стукнул лапой оземь. – Доходили до меня слухи об этих американцах, а тут и сам пожаловал.

– Третий, как я поняла, англичанин, но из Африки.

– Что-то ты мне мозги крутишь, Василиска. Смотри, не доиграйся, хитрюга. Спутать Англию с Африкой – это надо сильно постараться.

– Зря не веришь, – обиделась Лисёна. – Он действительно африканский англичанин.

– Угу, или английский африканец, – едко прокомментировал медведь.

– В любом случае ты такого зверя ещё не видел. Вылитый человек, только мохнатый. О четвёртом хочу рассказать поподробнее. Он петух. Гамбургский.

Михайло Ломоносыч засмеялся, запрокинув голову и хлопая себя по животу:

– Что, правда?

– Истинная. А чего смешного-то?

– Ну, стало быть, он тебя сильно достал, если ты его так обзываешь. Давай серьёзно. Кто он?

– Я же говорю – петух.

– Натуральный?

– Нет, искусственный, – огрызнулась лиса. – Настоящий, разумеется. Посол из Германии.

– Вот наглость, – вымолвил Медведь, и его глаза превратились в узкие щёлки. – Курёныша прислали! Надо будет нашим полномочным представителем у них назначить дятла. Уж он-то их задолбает…

– Ломоносыч, я с тобой полностью согласна и знаю, что нужно делать с петухом.

– Что?

– Я его убью! – Лиса замахала лапками на свирепеющего начальника. – Подожди! Никакого скандала. Несчастный случай. Ты направишь им соболезнования и пожелание того, чтобы больше домашних птиц не присылали. Дескать, у нас нравы крутые, климат суровый, вот и не вынес посол тягот государственной службы.

– Обдумаю, а пока веди к ним, – постановил медведь.

– С превеликим почтением, – залебезила Василиса. – До твоей берлоги путь неблизкий, но пойдём.

Михайло, начавший было выбираться из малинника, остолбенел:

– До моей берлоги?! Я не ослышался?

– Увы, нет. Именно там они и остановились.

– Кто разрешил? – в гневе проорал медведь.

– С-сами… – пролепетала лиса. – Они сами… Без спроса…

Губернатор сделал несколько глубоких вздохов.

– Бардак, – сказал он и пошёл к берлоге.

Лисёна засеменила следом.

 

Глава 6

Отчего-то отечественные животные испытывают к иностранным зверям странный пиетет. Складывается впечатление, что чужеземцы лучше знают, как нужно жить. Ещё бы! Они такие экзотичные. А этот, который Ман-Кей, невероятно ловко лазит по деревьям, блестя непонятным и оттого культовым знаком, висящим на шее. Петух, франт и щёголь, поёт настолько сладкозвучнее отечественных, что хочется лишить всех окрестных петухов этого гордого имени. Тушкан-переросток поразительно быстро и далеко скачет, отменно боксирует и говорит с мягким, еле заметным акцентом. Очаровашка. Енот, которого пришлые называют скунсом, пока себя не проявил. Но за ним, по слухам, стоит мощная страна с десятками тысяч таких же отважных енотов, готовых прийти на помощь гражданину. Тем более послу.

А послушаешь рассказы этих воистину замечательных гостей и сразу поймёшь: тут, в тамбовских лесах, разве жизнь? Вот там, в прекрасных странах…

– Я вышел один на дорогу, йо, сквозь смог мне светила блестят, и я постоял немного, послушал, как звёзды звенят. Come on, говорят, everybody, ведь чудно сейчас в небесах, и месяц висел, как в засаде, а я был в семейных трусах.

– Ох, разве у нас такое небо? Разве такие у нас туманы? – закручинилась Василиса.

Она сидела возле Михайлы Ломоносыча, а перед ними чинно расположились заморские послы. Первая официальная встреча в формате «четверо на двоих» была в самом разгаре. Иноземцы рассказывали о своих странах и заверяли тамбовчан в самых дружеских намерениях.

– Я вообще-то боксёр, – принял эстафету Гуру Кен. – Вы можете подумать, что это не самая частая специализация в дипломатии. Конечно. Просто Австралия сказала: «Надо!», и я ответил: «Да!» Я лично тренировал… тренировался у Кости Дзю. Поэтому меня выбрали послом в вашу страну. Я знаю, чего ожидать от вашего брата…

– И чего? – как бы невзначай спросил Михайло.

Простодушный кенгуру с готовностью пояснил:

– Если ориентироваться на Костю, то может прилететь как справа, так и слева, главное – дистанцию держать, я так понимаю.

– Дистанцию? Это хорошо, – степенно произнёс медведь-губернатор.

– А потом резко меняешь рисунок боя, используя тактические наработки предшественников, и резко атакуешь со средней… – не унимался чемпион.

– Камон Эврибадьевич, – обратился к Эм Си медведь. – Давай с тобой поговорим, как с самым ответственным кадром. Не с этим же вашим олимпийским резервом говорить! – Михайло кивнул на Гуру.

– Я не резерв, – задиристо сказал кенгуру, нервно покачиваясь на ногах и хвосте. – Я действующий чемпион.

– Ты действующий мне на нервы чемпион, – уточнил медведь. – Так на чём я?.. Ах, да! Вот вы, понимаешь ли, иностранная делегация. Это здорово. Давно пора укрупнять и углублять связи между зверьми всех стран. Но где гарантия, что вы не злоупотребляете нашим гостеприимством? Мы народ, бесспорно, доверчивый. Принимаем гостя, что называется, от всей души. Но если разочаруемся, карать будем тоже от всей души. Тут я тебе припомню цитату. Как говорят африканские крокодилы, сегодня ты у нас посол, а завтра – опа! – и на стол. Или, по словам моих американских коллег – медведей гризли, сегодня брешешь ты притворно, а завтра мы тебя с попкорном…

– У нас так не говорят! – запротестовал Вонючка Сэм.

– А вас, товарищ скунс, мы и не спрашиваем, – веско сказал Михайло. – Я же образно очертил, понимаешь ли. Хозяйство тут у нас не резиновое, лишних мест нету. Опасностей, опять же, множество. Я бы обозначил – вызовов современности. Люди лютуют: вырубают деревья-то, ходят и нас отстреливают. А бывает, приедут на машинах, костёр запалят, музыку громкую включат, орут, ломают всё вокруг, затем уедут, а костёр-то не потушат. Тут и пожар. Так что у нас чем дальше в лес, тем меньше мест. Я доходчиво изложил?

– Конечно, Мхалыч, йо! Только сами мы ни при чём. Сами от людей сбежали – чуть не погибли, аж дрожали. Жизни наши совсем не подорожали, а подешевели. Ноги унесли еле-еле.

– Тихо-тихо, не тараторь, – поднял лапы Ломоносыч. – Так вы беглые, что ли?

– Как вы изволите понимать, – вклинился Петер, – путь из наших стран в вашу есть труден. Нихт гарантий, что люди хотеть иметь пропустить.

– Чиво «хотеть-иметь»? – пропищал в кустах Колючий.

– Молчи, оболтус! – прошипел Серёга.

Волк и ёж всё ещё сидели в укрытии, ловя каждое слово, сказанное на исторических переговорах.

– То да, – согласился с петухом медведь. – От этих беспредельщиков скоро некуда будет деваться…

– Тем легче быть понятный вам наша просьба, – гнул свою линию Петер. – Нам бы после обмена опытом обратно смочь отбыть, а?

– Смогли прибыть, сможете и отбыть, – резонно сказал Михайло.

– Мы есть потерять всё средство к передвижению. Сами имеете понимать, человеческий фактор.

– Ох, уж мне этот фактор… Ладно, что-нибудь придумаем. А пока я разрешаю вам жить в моей зимней резиденции, раз уж вы её заняли самосудом.

– Нелепый недоразумений, – замахал крыльями петух.

Михайло скривился. Всё же петух медведю не ровня. Только дипломатия – она как вытаскивание занозы из лапы: и больно, да необходимо.

– Коли речь зашла о недоразумениях, то я требую внятных объяснений насчёт моего подчинённого, поражённого сильнопахнущими отравляющими веществами.

Вонючка Сэм потупился.

Ман-Кей ткнул его в бок, мол, отвечай, если влип.

– Э… – изрёк скунс. – Я… Он… Мы… Короче, он сам виноват.

– Чиво?! – второй раз пискнул Колючий и схлопотал от Серёги тумака.

Сэм между тем входил в раж:

– Да, он сам! Пригрозил мне, то есть нам, скорой расправой и потребовал платы за постой…

– Постой-постой, – вдруг перебил наглые речи скунса Михайло.

– Не верите? – возопил Парфюмер, игнорируя тычки Эм Си и Гуру Кена.

– Да замолчи ты! – прикрикнул губернатор.

– Я не самый последний представитель великой страны… – продолжил наступление Вонючка.

– Да иди ты к лешему со своей страной! – прорычал Михайло, поднимаясь во весь свой могучий рост. – Заткнись и дай послушать!

Скунс захлопнул пасть, аж зубы клацнули. И в наступившей тишине все услышали отчётливую шифровку:

– Тук… Тук-тук-тук…

Казалось, лес замер. Все жители задержали дыхание, чтобы дальше разносились позывные:

– Тук… Тук-тук-тук…

– Так, так-так-так… – будто эхом повторил медведь. – Объявляется чрезвычайное положение! Браконьеры в лесу! Всем приготовиться к экстренным мерам. Матери и дети – в укрытие, взрослые и сильные – на отвлекающие манёвры… Колючий, вылезай уже из кустов и дружка своего, санитара, прихвати. Хватит в прятки играть, вы мне нужны.

Бритый ёж и кривомордый волк вышли из засады.

– И откуда Ломоносыч всё про всех знает? – изумлённо проговорил Колючий.

– На то он и губернатор, – ответил Серёга.

– Истину глаголишь, – проворчал медведь. – А ещё от вас вонь идёт, как от человеческой свалки.

– Это его заслуга. – Ёж показал на скунса.

– Позже разберёмся, – решил глава.

– Ми… хай… ло, чем мы можем помочь? – спросил Гуру Кен, еле-еле справляясь с непривычным именем.

Губернатор пожал лапу кенгуру:

– Здесь от каждого по способностям. Каждому как повезёт. Пойдём с нами, там видно будет. Лисёна, ты ещё тут?! А ну-ка, шуруй оповещать народонаселение! И чтобы мне все антибраконьерские мероприятия провели. Виновные будут покараты… Или покараны? Пулей!

Лиса рыжей стрелой помчалась исполнять распоряжение.

– Мы помогать всем силам, – гордо отрапортовал петух. – Но что есть такой браконьер?

– Это такой человек, который стреляет в нас, зверей, – пояснил волк.

– Ох! – только и сказал Петер. Ему стало страшно, хотя он боялся топора, а не ружья.

– Ну, за мной, – скомандовал Михайло.

Через сущие мгновения овраг опустел.

Циркачи отправились на войну с браконьерами. На неравную войну. Скунс и петух хотели вырвать язык Гуру Кену. Гуру Кен хотел набить кому-нибудь морду, а браконьеры как раз годились для этой забавы. Эм Си Ман-Кей пошёл просто за компанию.

А местным предстояло защищаться.

 

Глава 1

Лесные обитатели чётко различают два вида охотников: настоящих и липовых. Первые могут быть умелыми и не очень, не это главное. Важно, что они приходят именно добывать зверя. Вторые приезжают пить дурманящие жидкости, есть сожжённое на костре мясо и стрелять по банкам.

Первые всегда опасны, особенно самые лютые и умелые. Вторые – почти никогда, главное – не попадаться им на глаза.

Стук Стукыч поднял самую тревожную из тревог. В лесу – браконьеры. Когда эти хищники выходили на промысел, Михайло Ломоносыч объявлял Тихий Час. Все прятались и замолкали, а косолапый губернатор шёл выяснять, кого ищут ненавистные пришельцы.

Сейчас Михайло торопливо топал к месту, где были замечены браконьеры, а его спутники спешили следом. Волк Серёга хранил молчание, серая шкура то и дело подрагивала – признак сосредоточенного беспокойства. Колючий заметно нервничал, хотя ежей как раз не особенно и стреляли. Его всё разбирало поболтать, посмеяться.

– Слушайте анекдот, – неестественно громко сказал Колючий. – Попали однажды люди в яму…

– Тихо, шпанёнок! – буркнул, не оборачиваясь, Михайло. – Шумишь.

Ёж прикусил язык.

«Пусть все видят, я готов к бою», – думал Гуру Кен, разминаясь на ходу. Он так отчаянно месил кулаками воздух, что шерсть шедшего рядом Вонючки Сэма колыхалась, как при беге.

– Эй, хватит проводить военные учения вблизи гражданина суверенного государства, – выдвинул ультиматум скунс и угрожающе поднял хвост.

Демонстрация химической угрозы вполне убедила кенгуру. Он прервал поединок с тенью, тайно жалея, что Сэм не остался в цирке.

Задумавшийся об угрозе попасть в суп, Петер двигался на автомате, изредка спотыкался, выравнивал ход и снова погружался в невесёлые мысли.

А Эм Си, казалось, ничего не боялся, его не томило страшное ожидание. Рэпер-шимпанзе наговаривал под нос очередной речитатив:

– Мы идём, бредём, и днём идём, и ночью. На войну, войну. Ну-ну. Войну. Но чью? Впереди – браконьеры, пора принять меры, а то они забыли или не знали манер, и будем толковать-воевать, будем воевать-погибать…

– Не каркай! – буркнул Михайло. – Это оно сейчас тебе шуточки-стишочки, а как начнут стрелять – первый с головой зароешься.

Словно в подтверждение слов медведя, впереди раздался сухой хлопок выстрела. Эхо принялось гонять резкий звук по лесу, сообщая об опасности не хуже Стук Стукыча.

Михайло замер, остальные тоже остановились.

– Уже близко, – шепнул Колючий.

Губернатор осмотрелся. Сосны – непрерывным частоколом. Справа, на небольшом холмике – заросли ольхи. После недолгих раздумий медведь повернул в сторону кустов. Махнул: мол, айда за мной.

Спрятались. Затаились. Стали ждать.

– Ситуация такая, – приглушённо начал Михайло. – Смотрим на противника, заходим ему в тыл и уже там решаем, что делать.

– А ничего, что мы так скучились? – спросил Гуру.

– Здравое замечание, – кивнул медведь. – Серёга, бери Колючего и двоих послов и пробирайтесь в противоположный конец зарослей. Встретимся, когда пройдут браконьеры. И постарайся, чтобы ёж молчал.

– За мной, – коротко скомандовал криво ухмыляющийся Серёга и скрылся из виду.

Ёж засеменил за ним.

Циркачи переглянулись.

– Ну, давайте же, – как-то досадливо промолвил Михайло. – Двое ближних – вперёд марш.

Ближними оказались Скунс и Петер. Петух предпочёл бы пойти с Гуру Кеном или хотя бы с Ман-Кеем, но… Впрочем, как ни рисовался Вонючка Сэм, он тоже с удовольствием остался бы рядом с более сильными коллегами. Уходить с волком было страшно. Серёга, конечно, спокойный: сразу видно, такой зря не обидит, к тому же, говорят, санитар. Только вот клыки уж больно большие да глаза голодные. И если б ещё не морда, сдвинутая набок…

Спустя пару минут волк, ёж, петух и скунс следили за лесом из дальней части ольшаника. Здешние заросли выгнулись полукругом, образуя ленточку, и, получалось, две звериные группы засели друг напротив друга.

Медведь осмотрел свой отряд. «Хорошо, – подумал губернатор, – всё, как и спланировал: со мной двое громил, а слабаков, случись чего, уведёт Серёга». Кенгуру и шимпанзе не догадывались, что Михайло Ломоносыч готовит им особую миссию. «Лучше с этим увальнем. Если драка, то он силён, а если бежать, то он медленнее», – рассудил Гуру Кен. Мысли Эм Си были примерно такими же.

Через несколько долгих минут из-за деревьев показались два мужика. На вид им было лет по сорок. Браконьеры, одетые в старую пятнистую военную форму и обутые в потрёпанные армейские сапоги, медленно шли и читали следы, оставленные на земле разным зверьём. У каждого мужика за плечами болтался не сильно нагруженный рюкзак. На плече одного висело двуствольное ружьё, второй нёс карабин.

Внешне браконьеры сильно отличались друг от друга. Тот, что вооружился двустволкой, был высок и сух, как берёзовое бревно. Из-под кепки защитного цвета торчали белые волосы. Лицо, тонкое и морщинистое, глядело зло и придавало мужику вид древнего идола. Этакий вариант фильма «Мумия», только на древнерусский лад.

Второй охотник был на две головы ниже первого, носил серый картуз, прятавший лысину, и имел внешность некогда мускулистого человека, который перестал заниматься спортом и порыхлел. Он постоянно стирал рукавом бушлата пот, стекающий по дрябловатому лицу. Чуткие звери уловили в дыхании браконьера признаки одышки.

– Ишь запыхался, – прошептал Колючий и тут же получил от Серёги тумака.

В другой засаде хорохорился кенгуру:

– Пустите, я набью им морды! Перед вами чемпион по боксу, а не по пряткам!

Гуру вскочил и вновь замахал лапами, уничтожая невидимого соперника. Михайло прихватил пылкого спортсмена за шею и пригнул к земле:

– Нишкни!

Кенгуру не знал, что такое «нишкни», и на всякий случай заткнулся. Эти русские такие странные!

Медведь по-отечески спросил:

– Ну, чучело австрийское, в тебя когда-нибудь стреляли?

– Я австралиец, – поправил Гуру.

– Угу, не забыть бы сделать выговор Лисёне за дезинформацию… – пробормотал лесной губернатор.

– А где Ман-Кей?! – вдруг выдохнул кенгуру.

Действительно, шимпанзе пропал.

В то же время браконьеры остановились напротив кустов, решая, куда двигаться дальше. И тут прямо перед ними раздвинулись ветви и возникла морда Эм Си Ман-Кея. За мордой из чащи выдвинулись плечи и грудь.

Вообще-то, шимпанзе ускользнул от спутников, потому что хотел ознакомиться с местностью. Решив глянуть, не пришли ли таинственные враги, Ман-Кей столкнулся с ними нос к носу и ужасно перепугался. Он выпучил глаза, наморщился и распахнул рот, полный жёлтых зубов. Хотелось кричать, но не получалось.

Неизвестно, что произвело большее впечатление на охотников – физиономия Эм Си или его сценический пиджак, но мужики, не сговариваясь, попятились, попятились да и ретировались. Почти наперегонки.

– Ну, Камон Эврибадьевич, – выдохнул медведь. – Молодец, чертяка страшный!

Остальные также были приятно удивлены.

– Вот что значит дипломат, – пролопотал Серёга, хлопая глазами. – Талант переговорщика налицо.

Циркачи предпочли промолчать. Звери выбрались из поросли и сошлись к Ман-Кею. Тот растерянно хмурился.

– Что ты им сказал, Эм Си? – спросил Вонючка Сэм.

– Ничего, – промолвил шимпанзе и тут же спохватился: – Точнее, напугал их твоей армией, Парфюмер.

Медведь, волк и ёж многозначительно переглянулись. Воистину со скунсом надо вести себя осторожнее. Что это за страна такая, чью армию боятся даже люди?

Браконьеры бежали долго. Затем привалились к двум соснам, уронили оружие и попробовали отдышаться. Удалось не сразу – у страха глаза велики, а ноги быстры.

Где-то наверху упорно стучал дятел. Лёгкий ветерок обдувал потные раскрасневшиеся лица охотников.

Мужики справились с дрожью в коленях, почувствовали себя в безопасности. Как обычно, проснулась гордость. Захотелось показать друг другу и прежде всего себе, что боязни не было, а пробежка – результат… результат… Жаль, но никаких более-менее нормальных оправданий не приходило в голову.

А перед мысленным взором каждого всё ещё маячила страшная заросшая рожа с большими зубами.

– К-кто это был?! – выдавил из себя низкий в картузе.

Высокий не сразу обрёл дар речи:

– Это ж эти… Как их?.. Йети!

– Которые?

– Ну, йети.

– Какие «эти»? – не понимал низкий.

– Блин, ну, люди снежные. В «Науке и жизни» лет десять назад писали. Йети звать.

– Иди ты!

– Сто пудов.

– А может, бродяга?

Высокий снял кепку, почесал макушку:

– Нет, Федь, морда у него была не людская, даже если выбрить. Пиджак слишком дорогой. В блёстках весь. И амулет здоровенный на цепи. Истинно тебе говорю, снежный человек это.

– Да, рыло действительно не человеческое, – признал короткий по имени Федя. – Может, макака?

– В тамбовском лесу? Ты думай перед тем, как ляпнуть-то, – сказал высокий, снимая рюкзак.

– Чего это ты, Вить? – забеспокоился Федя. – А вдруг он сюда припрётся?

– Вряд ли, – нарочито беспечно отмахнулся высокий по имени Витя, но всё же огляделся украдкой. – Доставай капканы. У меня три, у тебя два. Сейчас расставим. Не пялься на меня! Да, поймаем этого уродца.

– Зачем? – отчего-то шёпотом спросил Федя.

– А ты мозгами пошевели хоть раз, – порекомендовал Витя. – Мы же с тобой, дураком, прославимся и разбогатеем, если снежного человека схапаем! Непременно живьём будем брать, непременно живьём! Представь заголовки: «Найден тамбовопитек!»

– Кто?

– Ты в пальто, – вспылил высокий.

– Погоди, в целом я ухватил твою мысль. – Низкий, пыхтя, стянул рюкзак с плеч. – Ты только прикинь, вдруг он не один? Вдруг их там целый табун?

– Не-е, это вряд ли, – неуверенно возразил Витя. – Они бы все повылезли, да и тихо там было.

– Пока он не показался, мы его не слышали и не видели, так? И смекай, Вить, их же, йетей твоих, никто до нас не видел. Лес-то излазили вдоль и поперёк. Не было никаких снежных людей!

– Да прятались они!

– А тут повылазили!

– Не ори, спугнёшь, – тихо сказал высокий.

– Сам не ори, – ещё тише огрызнулся короткий.

– Рискнём, – убеждённо проговорил Витя. – Одного отловим, от остальных, если такие найдутся, отстреляемся.

Убедив Фёдора, высокий пошёл обратно к зарослям. Выяснилось, что браконьеры отбежали на порядочное расстояние. Витя крался подобно индейцу из американского фильма. За ним топал напарник.

– Федя, – процедил сквозь зубы высокий, – я тебе ноги оторву, если ты не перестанешь шуметь.

Недовольно сопящий коротышка постарался двигаться беззвучно. Странно, но лес как бы вымер, даже дятел заткнулся. И в этой неземной тишине Фёдор наступил на сухую ветку. Она лопнула с громким щелчком, который прозвучал, словно выстрел.

Витя закатил глаза, беззвучно шевеля губами. Провинившийся проскулил что-то жалобное, разводя руками. Лязгнули капканы, которые он сжимал во влажных ладонях.

– Сущий дурак! – прошипел высокий. – Теперь точно спугнул.

Ольшаник лишь шелестел листьями, обдуваемыми ветерком. Никого. Ожили птички, пару раз стукнул дятел. Кукушка начала предсказывать чей-то век. Лес вздохнул, будто сбрасывая наваждение.

– Ставить будем на тропках, чуть-чуть углубляясь в заросли, – произнёс Витя.

– Я туда не полезу, – дрожащим голосом сказал Фёдор. – Вдруг этот урод ещё там? Я руки опущу, а он хвать меня за голову! И поминай как звали…

– Не дрейфь, Федя. – Высокий покровительственно похлопал напарника по плечу. – Ушёл он. Но я мозжечком чую, вернётся. Тебе не надо заходить в чащу. Нужно расположить капканы почти на границе кустов и открытого пространства. Понятно?

– Да.

– Не слышу решимости.

– Иди ты.

– Ладно. Расходимся, ищем крепкие тропки и заряжаем, – распорядился высокий.

«Чёрт, чёрт, чёрт! – истерично ругался в уме Фёдор, ползая в поисках места для капкана. – На кой я дал себя уговорить? Глупая затея. Глупая и опасная…» Коротышка всматривался в глубь зарослей, боясь таинственного йети.

Витя аккуратно ставил ловушки, привязывая их к наиболее крепким деревцам, и еле слышно напевал:

Йети глаза напротив

Чайного цвета,

Йети глаза напротив.

Кто это, кто это?..

Закончив «минирование», браконьеры сошлись в том месте, где видели мохнатого страхолюда.

– И как ты его подманишь? – поинтересовался короткий.

– Хрен его знает. Будем ждать, Федя. Прятаться нет смысла. Предлагаю наоборот – сесть под деревом и спокойно пообедать. Это рыло показалось мне любознательным. Обязательно припрётся подсматривать.

Мужики сели под сосной, разложили снедь – хлеб, колбасу, рыбные консервы. Федя достал из бокового клапана рюкзака термос с чаем. Ели, то и дело косясь в сторону зарослей, но так никого и не приметили.

 

Глава 2

– Браконьеры возвращаются!

Крик Колючего вклинился в разговоры зверей. Петер и Вонючка Сэм доказывали Серёге, что в их странах никогда бы не допустили преступников в лес. Сама идея незаконного промысла вызывала в душах немца и американца искренний недоумённый протест. Волк не верил в существование заповедников «США» и «Германия». Гуру Кен, Эм Си и Михайло Ломоносыч придумывали, как поступить, если снова появятся охотники. А скучающий ёж просто смотрел туда, куда убежали длинный и короткий охотники. Смотрел-смотрел да и увидел, как они топают обратно.

– В укрытие! – скомандовал медведь-губернатор.

Звери бросились в чащу. Затаились. И тут выяснилось, что циркачи засели отдельно от местных. Так получилось: иностранцы бросились в одну сторону, а тамбовчане в другую.

– Вона как, – прошептал Колючий. – Не доверяют.

– Я бы тебе тоже не доверял, – полушутя буркнул Михайло.

Серёгу заботили прежде всего браконьеры.

– Кажется, не заметили. Может, что-то у английского африканца спросить хотят? А то он как-то быстро от них избавился.

В стане циркачей возникла похожая идея.

– Эм Си, чего им нужно? – полюбопытствовал Гуру Кен. – Ты не достаточно им наврал?

– Да я вообще ни слова не обронил, я себя заживо хоронил, так страшно было, аж сердце выло, – горячо проговорил Ман-Кей.

Скунс сник:

– Так про нашу армию – это было враньё?

Эм Си выдал свой секрет:

– Не говорил я про вашу армию, йо. Из меня не лезла ни правда, ни враньё. Я Михайло развёл, поверьте, для общей пользы. И заметьте, теперь они будут нас уважать, лапы жать, не обижать, до берлоги провожать. И может, хоть кто-то поможет попасть домой. Ой…

– Ты есть верно всё решить, хоть и бесчестный быть, – Петер зарифмовал не хуже шимпанзе-рэпера.

Кенгуру одобрительно улыбнулся.

И лишь Вонючка Сэм не успокоился:

– Так ты всё-таки смеёшься над нашей мощью?!

– Согласись, Парфюмер, лучше смеяться над мощью, чем над немощью, – раздался вкрадчивый голос за спинами циркачей.

Обернувшись, звери увидели Лисёну.

– Она всё слышала! – пропищал скунс, закрывая глаза лапами.

Лиса церемонно кивнула, хитро улыбаясь:

– Именно, яхонтовые мои. Всё до последнего словца.

Гуру Кен как бы невзначай сжал кулаки. Эм Си ненавязчиво пересел поближе к Василисе. Хвост Вонючки Сэма стал потихонечку подниматься.

– Тю-тю-тю, ребятушки, – ласково проворковала Лисёна. – Я же не собираюсь трубить на весь лес о вашем маленьком секрете.

– Это есть правда? – недоверчиво спросил Петер.

– Конечно, Петер-петушок! У всех есть секреты. И у вас, и у меня… Так получилось, что я случайно узнала ваш. Вы ведь не думаете, что я подслушивала?

Циркачи отрицательно покачали головами. Плутовка продолжила:

– Я постараюсь держать язык за зубами. Но кто я, друзья мои?

Лисёна приняла вид бедной сиротки.

– Кто? – хором откликнулись звери.

– Я – всего лишь слабая лисица… – Она скорбно потупилась. – Каждый норовит обидеть. Давайте, вы просто будете мне немножко помогать и иногда, сугубо по дружбе, исполнять мои маленькие желаньица.

– Какие? – Гуру Кен сощурился и закусил губу.

– Ну… Я пока сама не представляю. Согласны?

– Да, бэби, – ответил Ман-Кей.

– Угу, – нехотя согласился кенгуру-боксёр.

– Яволь, – важно высказался петух.

– Это невозможно! – возопил Вонючка Сэм.

Трое друзей хмуро посмотрели на скунса. Тот сник:

– Я имел в виду, это невозможно, невероятно замечательное предложение.

Слова были правильные, но рожица Сэма скривилась так, будто он съел что-то кислое.

– Вот и славненько, – сахарно улыбнулась Василиса. – Вы пока отдыхайте, а я пойду доложу Ломоносычу, что антибраконьерские мероприятия проведены.

Довольная лиса потрусила к своим. «Жаль, я не слышала всего разговора, а захватила лишь пару загадочных, но ничего не значащих фраз, – думала она. – Хотя этого оказалось вполне достаточно, чтобы наши иноземные гости попались мне на крючок. Всё-таки какая я молодчинушка!»

Когда Лисёна пробралась к Михайле, Серёге и Колючему и отрапортовала о выполненном задании, напротив кустов нарисовались браконьеры. После короткого совещания они принялись расставлять капканы.

– Ай да вероломство! – возмутился волк. – И наглость. Двадцать первый век как-никак, а они всё на ржавые железяки нас ловят.

– Не знаю, не знаю, – степенно прокряхтел Михайло Ломоносыч. – Эти железяки исправно работали веками и дальше работать будут. Ты сейчас умничаешь, Серёга, потому что стал свидетелем установки. А кабы просто бежал по тропе? Вон, оцени, как они орудуют, только сильно не высовывайся. Хитры, бестии. Представь. Ты идёшь по чащобе, подходишь к её границе. Ты чем занят? Оцениваешь обстановочку, сложившуюся за кустами. Нюхаешь, выглядываешь, слушаешь. О будущем печёшься. И попадаешь в суровое настоящее.

– Да… – только и сказал санитар леса. – Пожалуй, ты прав.

– Раньше хоть прикормку в капканы клали, а теперь вовсе обнаглели. Надо их проучить, – промолвила Лисёна.

– Есть предложения? – спросил медведь.

– Пока нет.

– У меня есть, – прошептал ёж, потирая лапки. – Если они так боятся Эм Си, то пусть он их пугнёт с тыла. Они полезут в кусты и попадутся в свои же капканы.

Михайло Ломоносыч вздохнул:

– Ох, Колючий, такая несусветная чушь, какую ты предложил, бывает только в глупых баснях. Не так всё просто, как в Красной книге.

– В какой книге?

– В Красной. С большой буквы. Молод ты ещё, жизни не ведаешь. Есть у людей специальная книга, куда они вносят нас, зверей. Только не всех подряд, а тех, которые почти все исчезли уже. И вот на них-то и начинается самая лютая охота. Паразиты, наподобие вон тех, что с капканами ползают, набрасываются на бедных животных и, пока всех не переловят, не успокаиваются.

Ёж помолчал. Чёрные глазёнки быстро бегали – Колючий напряжённо думал.

– Михайло Ломоносыч, – сказал наконец он. – Признайся, пожалуйста, а ежи в этой книге есть?

– Есть. На первой же странице, – сурово изрёк медведь, но не удержался, улыбнулся, снова посерьёзнел. – Шучу. Из нас четверых только тебя в той книге и нету.

– Вона как они?! – обиженно пролопотал ёж. – Вот вечно так: все при деле, а Колючий идёт лесом!

Волк подбодрил друга:

– Чудак, тебе радоваться надо.

– Нет, правильно вопрос ставишь, Колючий, – подтрунила Лисёна. – Сколько вас, ежей, будут ущемлять? Сходи к людям и поставь вопрос ребром!

– Потрепались, и будет, – окоротил Михайло спутников. – Наши охотнички изголодали. Сидят и лопают.

– Ёлки-сосёнки! – неожиданно воскликнул Колючий. – А послы-то… Вдруг они не знают, что такое капкан? Как бы выяснять не полезли…

Медведь нахмурился:

– Ох, и правда. Скандал случится международный, не иначе. Посла съели… А мы ведь не в Африке какой, верно? Лисёна, ну-ка, мухой к ним и предупреди, чтобы не совались.

– А почему я у тебя на посылках постоянно? – проныла Василиса.

– Кто у нас лисья почта? Ты. Вот и беги, не задерживайся. Разбаловал я вас, охламонов.

Лисёна поспешила прочь.

К счастью, циркачи и не планировали попадаться. Пока Гуру Кен, Вонючка и Петер спорили, что же это такое, Эм Си Ман-Кей, который настороженно относился ко всему железному, раздобыл палку и потыкал в странную штуковину, оставленную браконьерами. Челюсти капкана сомкнулись, перекусив палку. Шимпанзе в панике отскочил, чуть не разодрав пиджак о ветки. Спутники Ман-Кея тоже насмерть перепугались.

К счастью, браконьеры не услышали глухого щелчка металлических челюстей.

Эм Си успокоился, снова пробрался к загадочному предмету, осмотрел обломки испытательного снаряда:

– Йо, парни! Вот так кошмар. Не поверите: если вы бы сюда наступили, эти вот дуги вас закусили бы, лапу сломали бы, и уж едва ли бы вы бы сбежали бы.

– Бы-бы-бы, – передразнил скунс, скрывая свой страх. – Страшные штучки… Хотя чего ещё ждать от людей?

– Я хотеть иметь возможность убирать плохой штучка, – сказал Петер.

Гуру Кен поддержал петуха:

– А что? Правильно певец говорит.

Тем временем Ман-Кей окончательно разобрался с ловушкой. Капкан не был привязан. Цепочка опоясывала куст, словно лассо. Просунь железку в петлю – и можно уносить восвояси.

– Ай да мальчики, – изрекла Лисёна, – с капканом справились!

– Опять ты тихо подкралась и шпионила! – возмутился Вонючка Сэм.

– Тише ходишь – дольше будешь, – сумничала рыжая. – Что поделать, если вы глухие? Я вообще на вас дивлюсь: ничего не видите, не слышите, не чуете. Немудрено, что Михайло Ломоносыч забеспокоился, не попадётесь ли. А вы молодцы.

– Давайте их все соберём и спрячем, – предложил Вонючка Сэм. – Пусть ваши браконьеры поохотятся без ловушек.

– Дельная мысль, – оценила Лисёна.

– Тогда come on. Гуру, ты где? А, вот он… – забормотал Эм Си. – Держи капкан, не стой, как истукан. Лиса, веди ко второй ловушке, только тихо, а то окажемся на мушке.

Звери пробирались от капкана к капкану и аккуратно собрали их, не разряжая. Лишний шум никому не нужен.

Василиса сбегала за ежом и волком. Те помогли осторожно вынести опасные «гостинцы», оставленные людьми. Михайло велел спрятать добычу в небольшой яме, здесь же, возле зарослей.

Тщательно уложив и замаскировав капканы, звери вернулись на свои наблюдательные пункты. Браконьеры давно закончили трапезу и сидели разомлевшие. Пузырь, соломинка… Лаптя только не хватало.

– Вить, – подал голос коротышка, – что дальше? Йети твои не идут, кусты не трясутся, скоро вечер…

– А чёрт его знает, Федя, – ответил длинный, зевая.

Помолчали, слушая птичьи перепевы.

Виктор не без кряхтения встал, отряхнулся:

– Привал окончен. Обойдём заросли. Если что, пугнём сердешных.

– Они идут! – пискнул Вонючка Сэм, оступился и навалился боком на чахлую ольху.

– Есть! – завопил короткий браконьер, тыкая пальцем в сторону качнувшегося куста.

– Быстро отсюда, – скомандовал Михайло, шлепками подгоняя самых нерасторопных.

Охотники приблизились к поросли, раздвинули ветви.

Ни йети, ни капканов.

– Стырили! – выдохнул Витя.

– Как есть стырили, – отозвался Федя.

Они метнулись к следующей западне. Пусто. Потом к другой. И здесь капкан исчез.

– Вот жульё! – неистовствовал Витя, когда убедился, что все ловушки украдены. – Ничего нельзя оставить! Они что должны были сделать?

Длинный схватил низкорослого за грудки и затряс.

– По… пасть… ся… – смог выдавить Федя.

– Именно! – Виктор отпустил спутника, тот с размаха сел на муравейник. – Умные гадёныши.

Зайдя в заросли, длинный поплутал в поисках йети, но не нашёл.

– Ладно! – крикнул он, обращаясь к невидимым противникам. – Согласен, уели. Но я вернусь! И поймаю вас, гадёнышей. Обязательно поймаю!

Низкий не без ехидства спросил:

– Чего ты кепкой машешь, как с броневика? Пойдём домой, ловец сенсациев.

– Ты-то хоть не смейся, – укоризненно вымолвил Виктор.

Браконьеры побрели в деревню. Рослый беспрерывно бормотал что-то рассерженное и грубое, а коротышка молчал, хотя готов был придушить докучного коллегу.

Стук Стукыч протелеграфировал отбой тревоги. Лес отмирал: попрятавшиеся звери и птицы выбирались из укрытий.

– Из охотников самые отмороженные – это браконьеры, – поучал заморских гостей Михайло Ломоносыч. – Люди вообще народ кровожадный. Но браконьеры просто ни в какие рамки не помещаются. Они промышляют даже тогда, когда им свои же запрещают.

– Имеют запрещать сами себе? – не понял Петер.

– Да. У людей, похоже, бытует странное заблуждение. Они полагают, что являются венцом природы, царями зверей. Поэтому они назначают сами себе, когда им можно охотиться и сколько добыть.

– Это есть ужасный гадость! – вознегодовал гамбургский петух.

– Молоток, правильно понимаешь, – одобрил Колючий.

– Правда, с вами, курами, люди поступают куда вероломнее, – невинно заметила Лисёна.

Петер сник.

– Эх, Василиска, – сказал медведь, – всё бы тебе языком трещать. В общем, не смей оказывать на послов дурное влияние!

Волк Серёга, сидевший чуть в стороне от общего круга, закинул новую, более насущную тему:

– Между прочим, браконьеры обещали вернуться. И длинный, если я не ошибся, обещал войну.

– Да, это так, – согласился Гуру Кен. – Они хотят драки, и они её получат.

Кенгуру вскочил и принялся боксировать.

– Эй, Гуру, Гуру, не порть фигуру, ты и так хорош, ставлю на это последний грош, – распевно затараторил Эм Си Ман-Кей. – Твоя привычка лапами махать начала уже всем надоедать, а в условиях, когда приходится недоедать, это начинает доставать…

– Всё-всё, понял, не дурак. – Кенгуру сел на место.

Михайло проговорил подчёркнуто серьёзно:

– Смотрю я на вас, спорите постоянно. Наверное, от большого ума.

В беседу вступил Вонючка Сэм:

– Главное, что я хочу знать, – это как вы тут будете противостоять браконьерам.

– По-старому. – Медведь-губернатор пожал плечами. – Проверенными способами.

– А насколько они эффективны?

– Достаточно, – буркнул Михайло.

– Достаточно для чего? – не отставал скунс, с каждым вопросом всё активнее жуя жвачку.

– Ну… Чтобы не всех перебили.

– Ого! – Циркачи были ошарашены.

– Но неужели ваша цель не полная победа над охотниками? – Вонючка Сэм был в ударе.

– Наша цель – выжить, – признался медведь.

Петер устремил на собеседников пламенный взор:

– Я хотеть предлагать думать этот цель устаревший. Мы есть должен размышлять вместе над то, что говорить Парфюмер.

– Мы сами справимся! – встрял Колючий.

– Отчего же?.. – протянул Михайло.

– Не знаю за что, но я люблю этого парня! – выпалила Лисёна, обнимая Петера.

Петух опасливо скосился на лисьи клыки.

– Отпусти посла, рыжая, – нарочито небрежно сказал Серёга.

Лиса как бы спохватилась, разомкнула объятья, отодвинулась от пернатого германца.

– Решено. – Михайло хлопнул лапой оземь. – Подумаем. Примем любую вашу помощь. Обсудим. А сейчас близится вечер. Давайте разойдёмся, отдохнём, перекусим, кто что найдёт.

На том и расстались. Тамбовчане разбежались по своим делам, экзотическая четвёрка отправилась к берлоге.

 

Глава 3

Вечер был тёплым и уютным. В такие вечера ничего не случается, и можно спокойно отдохнуть от суеты. В лесу царил мир. Разморенные животные купались в мягком зное, поднимавшемся от прогретой за день земли. Ветра не было. Деревья беззвучно замерли, на их зелень легла алая краска – солнце потихоньку покидало Тамбовщину.

Кенгуру, шимпанзе, скунс и петух от нечего делать сидели на краю оврага и лениво обсуждали события последних дней. Бегство из цирка казалось далёким. Звери ловили себя на мысли, будто бы это были вовсе не их приключения. Дикий лес буквально завалил артистов новыми, до сей поры неизведанными переживаниями. Циркачи признались друг другу, что они в смятении. Такая растерянность, наверное, охватывает мальчика из деревни, попавшего в огромный город.

Жизнь между клеткой и ареной была скупа на впечатления. Стены, пол, потолок. Соседи. Здесь же всего было чересчур: звуков – лавина, красок – революция, событий – ураган. Да, тревожно. Да, браконьеры. Да, приходится врать местным зверям, кстати, неплохим ребятам. Зато здесь всё настоящее.

– Может, не стоит никуда ехать? – спросил Гуру Кен. – Дом далеко, опасностей море. А тут тишь, соседи неплохие… Вот победим браконьеров и заживём… С лисой как-нибудь договоримся…

– Никаких переговоров с шантажисткой, – отчеканил скунс, прервав работу крепких челюстей.

Кенгуру выплюнул травинку:

– Ох, Парфюмер, мы не в Чикаго. Придётся найти с ней общий язык.

– Я есть бояться этот Василисья, – признался Петер. – Нихт доверие. Аларм.

– Зато стильная деваха, не без размаха, не черепаха, но хитрая ряха, – выдал Эм Си.

– Что есть ряха? – Петух захлопал глазами.

– Физиономия, Петер, – пояснил Вонючка Сэм. – Наш афроанглийский друг быстро схватывает местные словечки.

Шимпанзе гордо кивнул.

– Только нам здесь не место, – развивал свою мысль скунс. – Я допускаю, что мы приживёмся в этом коллективе авантюристов, хулиганов и преступников под управлением недалёкого губернатора. А как быть со знаменитой русской зимой?

– Перекантуемся, йо! – отмахнулся Ман-Кей.

– Где? – не сдавал позиций Вонючка Сэм. – Нам позволили занять берлогу, потому что сам Михайло летом там не ночует. А еда? Медведю хорошо – он заснёт до весны. Зато, например, Гуру Кен не заснёт. И жрать ему будет не-че-го.

– Они тут жить, и мы смочь, – неуверенно предположил Петер.

– Твои родичи живут в специальных домах. Как же это?.. В курятниках. Там тепло и люди кормят. Правда, потом сами вас едят, но это детали.

– Я категорически хотеть на родина! – выпалил петух, тряся гребнем.

– Да, – протянул кенгуру. – Надо выбираться отсюда. Но как?..

Никто не знал. Звери погрузились в невесёлые размышления.

В таком состоянии и застал иноземных гостей медведь-губернатор.

– Отдохнули? Славно, – бодро выдал он, потирая лапы. – Давайте-ка, гостюшки, устроим культурный обмен.

– Это как же, Михайло Ломоносыч? – поинтересовался Вонючка Сэм.

– Проведём конкурс художественной самодеятельности. Выявим, так сказать, таланты в среде братских народов.

Циркачи перемигнулись.

– Это мы можем, – вынес вердикт Гуру Кен.

– Чтобы мы, профессионалы?.. – начал возмущённую тираду Вонючка Сэм, но его прервал Эм Си:

– Чтобы мы, профи, красавцы в фас и профиль, показали мощь искусства, пробудили чувства, прославили бы места родные, а не кисли б, не ныли, трусами не прослыли, надо вызов принимать, йо! Тамбовчан удивлять, йо!

– Ё-моё, – прокомментировал Михайло речь Эм Си. – Чую, нашим дарованиям придётся туго. Конкуренция, забодай вас человек!

Скунс с остервенением жевал жвачку, шумно сопя через расширившиеся ноздри. Петер тоже вовсе не горел желанием петь перед неизвестным сбродом, как-никак он выступал перед самой королевой Англии! Ну, или женой пражского мэра. Всё равно, уровень-то международный! Но петух готов был переступить через актёрские амбиции. В глубине своей куриной души Петер нёс настоящий артистический огонь. Этот огонь требовал пищи – зрительских восторгов. И какая разница, кто тебе хлопает – польская женщина или тамбовский волк. Главное, что искусство принадлежит народу!

Проникнувшись пафосом, петух изрёк:

– Я быть хотеть петь на местную публику!

– Много хочешь, – буркнул под нос Вонючка Сэм.

– Раз вы согласны, то и здорово, – подытожил Михайло Ломоносыч. – Сейчас позову народ.

– Сюда? – удивился Гуру Кен.

– А что, идеальное место для концерта. Эй, ребятки, все сюда!

Из леса валом повалили животные: зайцы, белки, бобры, барсуки, ласки, лисы, пара оленей, мыши-полёвки, несколько диких свиней, ежи, ужи, лягушки, – да всех и не перечислить. Зрители рассаживались на склонах оврага. Птицы слетались на поваленное дерево, толкались, гомонили. В траве блестели спинки юрких ящериц. За всю карьеру циркачи никогда не видели столько зверей вместе. А крылатые? Воробьи, овсянки, сороки, филин, канюки, синицы, чибисы…

– Как же мы их раньше не заметили? – ошалело вымолвил кенгуру.

– Нюх потеряли, – тихо сказал Вонючка Сэм. – Допрохлаждались в клетках-то.

Вскоре овраг превратился в Колизей. Дно служило ему ареной или сценой, склоны – зрительскими трибунами. Десятки глаз настороженно изучали экзотических гостей, местные шептались, обсуждая внешность каждого.

Колючий, Серёга и Лисёна расположились наособицу, чуть в стороне от циркачей. Михайло Ломоносыч вышел в центр «арены».

– Вы все слышали, что нас посетили иностранные послы. Вот они… – Медведь жестом дал понять циркачам, что нужно встать.

Четвёрка поднялась. Артисты глуповато улыбались и махали лапами. Петер за неимением лап хлопал крыльями. Зрители ответили аплодисментами и криками.

Медведь переждал волну взаимных приветствий и продолжил:

– Мы тут в нашем лесу живём, мира не знаючи, словно бы и нету, кроме дома, никаких земель, дорогие мои. Ан есть. Нас окружает масса дружественных стран, плотно сжимая в тиски… Тьфу ты, я не об том. Все мы разные. Кто косой, кто колючий, а кто и вовсе косолапый.

Михайло Ломоносыч не чурался самоиронии, и лесные жители это ценили. Они заулыбались, зашептались, дескать, да, таков наш губернатор – строг, но и добр.

– А существуют в матери-природе ещё более необычные звери. Например, кенгуру. Помаши нам, Гуру Кен. Вот красавец… Или вот вам, пожалуйста, шимпанзе. Похож на врага нашего, человека, только лучше: и красивше, и умнее.

Тамбовчане рассмеялись. Анекдот об уме и красоте обезьян дошёл и до российской глубинки. Эм Си этого не знал, поэтому расценил смех как проявление дружелюбия.

– А теперича, ребята, попрошу отнестись посерьёзнее, с пониманием, дело всё же государственное, – понизил голос медведь. – Прибыл к нам гамбургский петух.

С невольным смехом справились почти все. Только какая-то белочка из молодых пронзительно хихикнула и замолкла, сконфузившись.

– И наконец, четвёртый посол. Вы думаете, он енот, а он, наоборот, скунс. Американский, стало быть, пушной зверь. Прошу любить и жаловать. Те, кто не хочет его любить и жаловать, потом могут расспросить Колючего, чем это чревато.

Слух о конфузе с ежом давно облетел весь лес, поэтому смех был особенно громким. Колючий отвернул мордочку. Вонючка Сэм раскланялся.

Ломоносыч призвал собрание к порядку и перешёл к сути:

– Пора нам обменяться с гостями опытом, найти общие интересы, узнать друг друга получше. Предлагаю начать с культуры. Мы споём-спляшем, заслушаем иностранных друзей, составим, так сказать, впечатление. Кто за?.. Против?.. Воздержался?.. Чего тебе, бурундук?

Толстенький низколобый зверёк с внешностью куркуля встал и спросил:

– Можно я воздержусь?

– Вот ведь скряга! – воскликнул Михайло. – Голоса и то ему жалко! Ладно, принято единогласно при особо жмотистом воздержавшемся.

Губернатор сел в первом ряду.

Вниз скатились зайцы. Птицы вдарили залихватский мотив, косые пустились в пляс. Замелькали лапки, ушки, хвостики кнопочкой, завертелись юлой проворные зайчата, совершая невероятные прыжки друг через друга.

– Wow, – выдохнул Ман-Кей, одёргивая пиджак и поправляя медальон. – Рубятся круче хип-хоперов. Реальный брейк-данс!

Танец закончился, и медведь объявил выход тамбовского певца:

– А сейчас, дорогие мои, выступит Колючий в традиционном для себя жанре лесного шансона! Поддержим!

Ёж появился с самодельной гитарой. Короткий игольчатый бобрик на макушке топорщился с особенным задором. Колючий ударил по струнам и запел, находясь в рамках классических трёх аккордов. Голос ежа звучал уверенно и нагловато, но из-под образа сорвиголовы выглядывал весьма душевный паренёк:

Коренные жители леса рукоплескали. Циркачи вежливо похлопали, но им совершенно не понравилась баллада Колючего. Иноземцы оказались вне жанра и не смогли оценить очарования лаконичной подачи.

Да и, нужно признаться, ёж фальшивил.

Петер не выдержал и попросил слова:

– С вашим позволением я хотеть иметь петь!

– Вот это по-нашенски! – одобрил Михайло. – Поприветствуем нашего гамбургского… друга!

Овраг огласили радостные крики и аплодисменты. «Какие благодарные зрители», – умилился петух. Ему предстояло сосредоточиться. Фонограммы не было. Значит, а капелла.

Сохраняя академическое спокойствие и неизъяснимое достоинство, Петер занял место в центре «арены». Запел чистейшим тенором:

Публика была покорена.

– Ай да Петер, ай да молодец, – приговаривал Михайло Ломоносыч, смахивая слезу. – Говорит ни в склад ни в лад, а спел-то как безупречно! Талант!

– Браво! – умилённо пролаяла Лисёна.

– Таких надо в артисты, а не в послы, – глубокомысленно изрёк Серёга.

А Колючий промолчал, потому что считал себя проигравшим по всем статьям.

Под гром оваций петух раскланялся, посылая зрителям воздушные поцелуи, и уселся рядом с друзьями.

– Замечательно, Петер, ты показал настоящий уровень, – шепнул Гуру Кен.

– А что, товарищ кенгуру, не хочешь ли и ты удивить нас каким умением? – спросил Михайло.

– Всё, что я умею, так это боксировать, – сказал Гуру. – Я чемпион мира сразу по трём версиям. Меня тренировал сам Костя Дзю. Кстати, мой друг. И если кто-то хочет провести со мной пару раундов, то я с радостью дам мастер-класс.

Тамбовчане притихли.

– Кхе… Кхе, – вежливо покашлял в кулак Михайло. – Раз желающих нет, то я, так уж и быть, тряхну стариной. Ну, на правах главы леса.

– Ты чего, Ломоносыч? – одновременно зашипели ему в уши Лисёна и Серёга. – Брось ты эту затею!

Друзья кенгуру тоже усомнились в необходимости драться.

– Зачем тебе это, Гуру? Как бы конфликта не случилось! – отговаривал австралийца скунс.

Боксёр усмехнулся:

– Всё под контролем, Парфюмер. Он неповоротлив, попрыгаем, он быстро устанет, я нанесу пару акцентированных ударов, вот и всё. Эм Си, будешь рефери?

– Йо, без проблем!

Шимпанзе пригласил Гуру Кена и Михайлу на площадку, временно ставшую рингом.

Кенгуру пружинисто запрыгал, всунул лапы в перчатки, замолотил перед собой. Его кулаки ходили так быстро, что сливались в две красные линии.

Медведь вышел вразвалочку, добродушно отмахиваясь от лисы с волком.

– Да что вы заладили? Брось, брось… Что я, без понятия, что ли?

– Бокс! – скомандовал Ман-Кей.

Гуру молниеносно подскочил к оборачивающемуся Михайле и нанёс ему акцентированный хук правой. Только вместо челюсти перчатка почему-то угодила в поднятую медвежью лапу.

– Ишь ты, быстрый какой! – вроде бы удивился Ломоносыч и отвесил Гуру Кену дружескую оплеуху.

Кенгуру долго потом вспоминал тот момент. Казалось, вот она – лапа. Она ме-е-едленно начинает двигаться, но почему-то настигает голову чуть раньше, чем приходит мысль уклониться. Голова будто взрывается изнутри, из глаз стартуют снопы искр, потом темно, затем откуда-то сверху звучит голос Эм Си: «Hey, boy! Ты живой?», а после австралийский спортсмен вдруг понимает, что лежит на чём-то мягком…

Постепенно боксёр очухался, открыл глаза и даже встал. Михайло ему тактично помог, похлопал по плечу:

– Ты хороший паренёк. Суетной маленько, но удар держишь неплохо. Обычно все лежат вдвое дольше.

Состязание закончилось. Медведь, шимпанзе и кенгуру расселись, получив свою порцию одобрительных аплодисментов. На «сцену» грациозно выскользнула Василиса.

– Привет честной компании, – поприветствовала она зрителей. – Сегодня я прочитаю басню. Я посвящаю её нашему человекообразному гостю. Специально, между прочим, разучила. Эта африканская басня называется «Макака и койот».

И Лисёна продекламировала стихотворную историю, проявив подлинный артистический талант:

Нехитрую басню звери также встретили на ура. Лес редко видел концерты, всё было в диковинку. Ман-Кей, которому было посвящено стихотворение, не особо им проникся. Ему почудилось, будто над ним издеваются. Гуру Кен заметил недовольство друга.

– Не хмурься, Эм Си, – прокричал он на ухо шимпанзе. – Она не хотела тебя обидеть. Это у них такой юмор, наверное. Мне-то вовсе по башке досталось.

– А мне не ясно, что в африканской басне делает американский койот, – заявил Вонючка Сэм.

– Он есть кокосы воровать, – ответил на претензии скунса Петер.

Поднялся медведь-губернатор. Гомон стих.

– Потехе час, а делу время. Скоро совсем стемнеет. Пойдёмте-ка спать. Завтра могут вернуться браконьеры. Мы должны отдохнуть и приготовиться. А вечерком продолжим. Всем спокойной ночи!

Животные стали нехотя расходиться. Птицы вспархивали с поваленного ствола, растворяясь в сумерках. Змеи и ящерицы расползались. Ускакали зайчишки, белки. Затих вдали топот кабаньих ножек…

Некоторые зрители благодарили «послов», точнее, Петера за то, что не погнушался блеснуть талантом, сочувствовали кенгуру-боксёру, дивились вблизи на Эм Си и Вонючку Сэма. Жали лапы, знакомились, звали в гости. Циркачи буквально замлели от такого искреннего радушия тамбовчан.

Последним овраг покинул канюк. Он так и не приблизился к артистам, просидел над берлогой, неотрывно глядя грустными немигающими глазами на Петера. Потом молча взлетел и был таков.

– Великолепен вечер этот есть, – вздохнул петух.

Друзья закивали. Правоту Петера признал даже сварливый Сэм.

Заурчал живот Ман-Кея.

– Сейчас бы бананчика… – жалобно сказал шимпанзе.

– Да, с пальмами тут несколько не богато, – проговорил Гуру. – Поищем пищу с утра, Эм Си.

Квартет беглецов улёгся в берлогу и заснул. А вокруг кипела ночная жизнь: ухал филин, шуршали в траве маленькие добытчики, переговаривались птицы. Лунный свет, путающийся в ветках сосен, падал на дно оврага, освещая недавнюю «концертную сцену». Кенгуру несколько раз начинал храпеть, но всхлипывал, затихал, морщась от ноющей головной боли. Оплеуха Михайлы – штука запоминающаяся.

 

Глава 4

Плохие люди часто имеют вредные привычки. Например, пьют. Некоторые думают, что таким образом плохие люди проявляют подспудное стремление стать хорошими. Ведь выпившему человеку частенько говорят: «Надо же, полдень не наступил, а ты уже вон какой хороший!»

Плохие, хорошие… На словах, казалось бы, всё просто. Но браконьеры Витя и Федя не были насквозь плохими мужиками. Скорее они были слабыми. Потому к сорока годам так и остались Витей и Федей, а не Виктором Петровичем и Фёдором Ивановичем. Потому и пошли нелегально промышлять зверя, ведь удачный выстрел по прибыли равнялся нескольким неделям ударного труда на заводе. Потому и пили горькую, ведь она отключает здравый смысл, а здравый смысл шепчет: «Работай над собой, не топчись на месте!»

И вот – прошло полжизни, с закрывшегося молокозавода выгнали, металлолом весь сдан, бутылки тоже. Рыба не ловилась – кончилась рыба. Как жить? Витя и Федя сняли со старых, купленных ещё отцами ковров ружья и ушли в лес – вносить посильный вклад в дописывание Красной книги.

На счету мужиков было несколько удачных охот, и Федя вполне довольствовался заработками, но Виктору хотелось большего. Когда перед добытчиками замаячила перспектива изловить сенсационного зверя, долговязый браконьер почуял немаленькие деньги и громкую славу. А славы хотелось. «Живёшь тут, как калоша на антресолях, – порой говаривал Витя, – мимо жизни живёшь. Ровесники в Москве давно, по телевизорам всяким светятся, евроремонты сделали. А я?..»

В общем, снежный человек казался длинному охотнику пропуском в мир известности и достатка. Сфотографироваться, с журналюгами поболтать – поудивлять ещё не выдуманными подробностями облавы, сняться для телевидения и продать йети подороже какому-нибудь научно-исследовательскому институту. Глядишь, хватит денег перебраться из райцентра в город.

Утро встретило Витю свежестью. Как ни странно, он сам чувствовал себя свежо – цель заставила отказаться от традиционных вечерних возлияний, и теперь голова была непривычно легка и светла. Охотник бодро встал, поставил чайник, умылся, оделся. Скрип половиц не раздражал, даже появилось желание заняться ремонтом. Появилось и пропало.

Наскоро перекусив и выпив обжигающего кипятка с тремя крупицами заварки, он вышел из дома.

Деревня просыпалась. Вдали белели остатки тумана, на давно запущенных грядках блестела обильная роса. Соседка гнала корову на поле, по дороге тарахтел трактор с пустым прицепом, из дома напротив доносился плач малыша. Витя втянул носом сыроватый воздух. Чихнул.

Притворив калитку, зашагал к Федьке. Товарищ по «бизнесу» жил в квартале от Вити.

Дом подельника был настолько ветхим, что долговязый прозвал его хижиной дяди Феди. Забор покосился, калитку давно сорвали с петель, кажется, во время драки. По-хозяйски зайдя на двор, Витя поднялся на трухлявое крыльцо, толкнул дверь. Так и есть, не заперто.

Федя спал, лёжа на кровати этаким оплывшим колобком, и храпел. Брюхо вздувалось и опадало – масштабное зрелище, хоть зови киношников снимать фильм-катастрофу.

В перерывах раскатов Фединого храпа было слышно, как отчаянно жужжит, стучась головой о стекло, большая зелёная муха. В Витином уме промелькнуло что-то философское о смысле жизни, но эта мысль тут же была погребена под гениальным обобщением: «У, дура!»

– Федька, храпоидол, просыпайся! – громко изрёк долговязый.

– Хрю, – ответил коротышка и зачмокал пухлыми губами.

– Подъём, барсучище! – рявкнул Витя.

– Что? – Федя моментально сел, распахивая глаза. – А, это ты…

Он откинулся на спину и закачался на старых пружинах, как «Титаник» на волнах.

– Похмелиться есть?

– Нету. Завязывай, я же тебе вчера говорил. Поймаем снежного человека – тогда хоть упейся. А сейчас нам вместе надо. Надо нам все силы… Понял?

– Угу. – Федя, кряхтя, встал с постели. – Я сейчас.

Прошлёпав в кухню, хозяин загремел посудой, уронил ворох каких-то пакетов, в общем, повёл себя, как слон в посудной лавке. Разлил рассол по стаканам, вернулся в комнату:

– Буишь?

– Федя, я трезв, – терпеливо сказал Витя. – Чего и тебе желаю.

– Тогда я оба.

Коротышка потихоньку ожил. Оделся, накинул покрывало на кровать. Подельники уселись друг против друга – гость на стул, а хозяин на давным-давно сдохший чёрно-белый телевизор.

– Значит, хочешь поймать этих, снежных… – прохрипел Федя. – А были ли йети-то? Может, кто пошутил так и заодно капканы дюзнул?

– Брось городить, ты сам его видел. Меня до сих пор его глазищи лиловые преследуют. И ещё, а ведь снежные люди наверняка на что угодно способны, раз свидетелей до сих пор мало было!

– Э, полегче, – струхнул коротышка. – А то у меня от твоих слов мурашки по спине забегали.

– Это вот эти рыжие и усатые, что ли? – спросил Витя, заглядывая за спину подельника.

Федя вскочил, потешно обмахиваясь руками. Он страшно, до судорог омерзения не любил тараканов.

– Шучу я, – смилостивился долговязый. – Я вот чего подумал. Сеть нам нужна, иначе не совладаем.

– Ты его найди, а потом совладай.

– Не умничай. Твой бредень цел?

– Загнал я его, кажется…

– Так кажется или загнал?

– Надо пойти порыться.

Помолчали.

Витя не выдержал:

– Ну, так пойди и поройся, чёрт тебя дери!

– И то верно, – ухмыльнулся Федя. Ему нравилось иногда включить дурачка, чтобы позлить подельника.

Бредень нашёлся в чулане под завалом досок, сачков, оснастки для зимнего лова. Поднялось огромное облако пыли. Чихающий хозяин выволок сеть на двор, бросил её в заросли сорной травы.

– Отлично. Вроде не сгнила, – оценил Витя. – Берём палатку, харчи и боезапас. Мохнатого надо заловить во что бы то ни стало. Пока не поймаем – не уйдём. Собирайся и топай ко мне, а я пока приготовлю ружьецо.

Через полчаса навьюченные барахлом браконьеры шагали от деревни к лесу.

Есть такое красивое и ёмкое словосочетание – животный мир. И ведь точно: между зверями не бывает войн, не сколачивают они армий, не занимаются завоеваниями. Всё проходит в тихой обстановке.

– А я считаю, что с людьми надо по-людски! – заявил Вонючка Сэм на утреннем совете, где решалось, как дать отпор охотникам.

– Это как же? – Серёга затряс ушами.

Скунс надул из жвачки пузырь, лопнул его с громким хлопком. Циркачи и пришедшие к ним местные невольно вздрогнули.

– Стрелять, что ль?! – не понял Михайло. – Так мы не умеем.

– И стволов нету, – добавил Колючий.

– Дремучая провинция. – Сэм скорчил гримасу «что с них взять?».

Гуру Кен решил сгладить неловкость и остановить Вонючку, пока тот не наговорил ещё больше грубостей.

– Если ты такой умный, Парфюмер, то объясни нам свой гениальный замысел. Ведь, помнится, ты первый завёл речь о противостоянии браконьерам до полной победы.

– Да, я, – напыщенно закивал скунс. – Итак, они охотятся на вас, то есть нас. До сих пор мы что делали? Убегали и прятались. Хватит, говорю я вам! Остановитесь, выйдите из логовищ!

– Пушистый мой, – Лисёна изящно махнула роскошным хвостом, как бы прося слова, – ты предлагаешь нам умереть героями?

– Нет. Я предлагаю открыть сезон охоты на ваших браконьеров! – заявил Вонючка Сэм.

– Совсем сбрендил Парфюмер, – прошептал кенгуру. – Видно, местного свежего воздуха надышался.

Петер и Эм Си молча кивнули. Им тоже стало страшно за рассудок друга. Где это видано, чтобы скунсы охотились на людей?

– Хм… – Михайло Ломоносыч поскрёб лапой пузо. – В этом что-то есть…

– Звучит слишком дико, – неуверенно сказала Лисёна.

– А я готов сходить на человека, – задиристо выпалил Колючий. – Хотя бы с рогатиной.

Все заулыбались.

– А в сущности, что такое охота? – задался философским вопросом Серёга.

Встрепенулся Эм Си Ман-Кей:

– Что такое охота? Это когда идёшь лесом с одним интересом – поймать кого-то. Утро, туман, зевота, а ты топ-топ с ружьишком, всё тип-топ и даже слишком. Рядом пёс, для него есть работа. Ищет след. Пока нет… Ха, вот он! И за зайцем, за зайцем. Стой, заяц! На курке палец. Косой пугается, петляет-виляет-стремается, как бы в лапы не угодить собачьи! Бачили? Вы бачили? Ушёл! Эх, лучше б рыбачили, йо!

– Он ещё и по-украински лопочет! – вырвалось у Колючего.

– Ему вообще не важно по-каковски. Лишь бы лопотать, – отмахнулся Гуру Кен.

– Тем не менее я просить дорогих друзьёв вернуть к обсуждению наш вопрос, – подал голос Петер. – Предложений славный! Давно пора начать сказать свой зверский «нет» произволу людей. Парфюмер имел сказать красивый план. Железный лапа должен остановить зло!

– Спасибо, приятель, ты всегда придёшь на выручку силам добра и разума, – церемонно поблагодарил скунс друга.

– Кукушка хвалит петуха… – промолвила Лисёна, и тамбовчане рассмеялись.

– Что есть смешной? – рассерженно вскрикнул Петер.

– Не обращай внимания, наш гамбургский… друг, это местный фольклор, – добродушно сказал Михайло Ломоносыч. – Важно другое. Как мы прищучим коварных охотников?

– Эй, wake up everybody! Я вчера подумал, сидя в засаде, что у нас есть несколько капканов, в которые нас хотели загнать как баранов, – вспомнил Эм Си. – Давайте их против хозяев поставим! С новой охотой поздравим, ноги подавим…

Медведь прервал «рэпопоток» Ман-Кея:

– Тпру, сердешный! Во-первых, уточни, сделай милость. Ты Камон Эврибадьевич или Вэйкап Эврибадьевич?

– Можно просто Эм Си, – поспешно вставил Петер.

– Хорошо. Эм Си даже удобнее, а то язык, не ровён час, сломается. А во-вторых, дорогой ты наш человекообразный гость, откуда у тебя такие прогрессивные идеи? У тебя случайно в роду людей не было?

– Ты ещё спроси у Парфюмера про людей и чувство меры, – ответил шимпанзе. – Ведь это он с ними хотел по-людски, а я лишь развил идеи, что мне близки. Вы много лет спали, ничего не предпринимали, а теперь, смотрю, испугались всего. Неужели слабо?

– Да посол ты!.. – выкрикнул Колючий. – Нам не слабо! Правда, Ломоносыч?

– Нас на слабо не взять, – наставительно сказал Михайло. – Но мы должны трезво понимать, что идеи Эм Си революционны. Знаете, друзья, чем мы отличаемся от людей?

– Мы умней, – зарифмовала Лисёна к общему удовольствию.

– Нет, Василиска, – покачал головой медведь.

– Мы быстрей! – Гуру Кен потряс кулаками.

– Выйдешь против человека с ружьём? – не без лукавства спросил Михайло.

Кенгуру насупился.

– У них есть ружья, но нет у нас, а также свет, вода и газ, – выдвинул версию Ман-Кей.

– Я же говорю, сильно ты на них смахиваешь.

– Ладно, Ломоносыч, трави уже правильный ответ, – сдался за всех волк.

– Стыдно, Серёга, – укорил серого хищника медведь. – Тебе, санитару леса, и не знать! Мы, любезные мои, берём столько, сколько нам нужно. А они – столько, сколько смогут взять и больше. Не ты ли, волчинушка, рассказывал мне про то, как нашёл мёртвого лося без ноги и рогов? Вот наше главное отличие. Уклад предков чтите?

– Угу, – подтвердили звери.

– Так вот. Предложение заморских послов заманчиво. Если всё сделать расчётливо, оно сулит полную победу над этими двумя браконьерами. Но мы рискуем зайти за флажки.

– О какой флажок иметь говорить уважаемый Михайло? – поинтересовался Петер.

– Да про совесть он, – пояснил Серёга. – Объявим охоту на людей – начнём брать больше необходимого. Мы же их есть не будем! А задрать кого-то просто так… Ну, не знаю…

– Я вам, русским, поражаюсь. – Скунс всплеснул лапками. – Волк учит нас правилам честной войны. То есть пока эти добрые люди не придут за вами, вы будете терпеть, а попав на мушку, спохватитесь, да?

– Ну, коли рассуждать с этих позиций, то да, – согласился медведь.

– А я считаю, что мы вправе поохотиться на вчерашнюю парочку, – сказала Лисёна.

Все обратили взоры на неё.

– Да, вправе. Вы все слышали крики длинного охотника. Он вернётся. И, представьте себе, не мировую подписывать. Я на всю жизнь запомнила эти бешеные глаза, оскаленные зубы и ор. Делайте выводы. Я бы рискнула побороться.

Воцарилось молчание.

Михайло встал, обошёл сидящих в кружке зверей, что-то бормоча под нос. Вернулся.

– Охоте быть. Но наша задача заключается в том, чтобы победить браконьеров бескровно. Повторяю, бескровно. Это значит, что при охоте ни один человек не должен пострадать.

– А животное? – спросил Вонючка Сэм.

– Это так очевидно, что даже не обсуждается, – твёрдо сказал медведь-губернатор.

 

Глава 5

Если зверь действительно захочет спрятаться от человека, то он это сделает блестяще. Охотник будет бродить, чуть ли не наступая на «добычу», но так её и не найдёт. Однако зверю частенько мешает темперамент. Затаиться и ждать – вот что самое сложное для деятельного, взрывного парня наподобие Гуру Кена!

А ведь главное в опасных прятках – выдержка. У кого крепче нервы, тот и победит… Австралиец изнывал, сидя в ольшанике. Казалось, пятки горели.

Рядом, на тропке, покоился взведённый капкан. Гуру дожидался особого сигнала – дроби в исполнении Стук Стукыча. Услышав её, кенгуру должен был пошуметь, привлекая внимание браконьеров, и бесшумно покинуть «заминированное» место.

План, разработанный под руководством Михайлы, пришлось перекраивать на ходу. Браконьеры повели себя непредсказуемо: зачем-то притащили сеть, не торопились лезть в заросли, а разделились и принялись медленно их обходить. С каждым кругом взгляды людей казались всё внимательнее, создавалось ощущение, что охотники видят сквозь кусты. Нервишки шалили.

Изредка зыркая в сторону ольшаника, Витя и Федя тщательно осматривали землю, пытались расшифровать следы, оставленные зверьми, и засечь отпечаток ноги снежного человека.

Наконец коротышке повезло: он наткнулся на чёткий след Ман-Кея. В кровь шибанул адреналин. Хоть что-то нашлось! Проснулся охотничий зуд.

– Так, не орать, – велел себе Федя. – Мало ли, спугну нашего снежного обезьянина. Спокойно дождусь Витька… Витёк, Витёк, куда же ты утёк…

Кенгуру запаниковал – браконьеры ищут Эм Си! Коротышка сказал «обезьянин»! А ещё Гуру подумал, что теперь охотники обязательно полезут в кусты, где он засел. «Надо перебежать в соседние заросли, – поставил себе задачу австралиец, – главное, выбрать правильный момент для старта. Пусть следопыт отвернётся или посмотрит вниз… Давай же, толстенький…»

Через несколько долгих секунд Федя действительно опустил взгляд.

Гуру Кен исполинскими скачками направился к соседнему кустарнику. Кенгуру надеялся, что его серо-бурая фигура сольётся с фоном. Расчёт австралийца не оправдался: браконьер-коротышка его заметил, когда до укрытия оставалась половина пути.

– Прав Витёк, пора завязывать с вином, – прошептал Федя, стягивая картуз. – Кто же это? Тушканчик-мутант?..

Какое-то шестое чувство подсказало кенгуру, что он обнаружен. Скосив взгляд, Гуру увидел ошалевшего браконьера, мнущего в руке картуз. Затем коротышка очнулся и протянул пухлую лапу к ружью.

Австралийскому спортсмену не хотелось получить пулю, от которой, как известно, не убежишь. Решение пришло само собой: кенгуру резко изменил траекторию и устремился прямо к Феде. «Выйдешь против человека с ружьём?» – всплыл в памяти Гуру Кена вопрос Ломоносыча. Вот же пророк!

Дальше всё было как в кино. Медленно-медленно браконьер начал поднимать ружьё. Плавными-плавными скачками кенгуру нёсся на стрелка. Бесконечно долго округлялись Федины глаза, а глаза спортсмена так же неспешно закрылись перед столкновением.

БАЦ!!!

Время отмерло, и Федя полетел в одну сторону, двустволка в другую, а Гуру Кен, устояв на лапах, пулей метнулся в кусты.

– Ох… – крайне расплывчато высказался горе-охотник, растянувшись на спине.

Он беспомощно зашевелил руками и ногами, напоминая перевёрнутую черепаху.

Из-за ольшаника к Феде уже бежал Витя.

Через несколько секунд он навис над поверженным подельником и возбужденно тараторил, задыхаясь:

– А! Видал? Видал? Это просто фантастика, братан! Здесь, у нас…

– Ага, тушканчик юрского периода, – сказал коротышка.

– Сам ты тушканчик, – нервно заржал Витя. – Это же кенгуру!

– Откуда тут кенгуру?!

– Откуда, откуда… Чёрт его знает. На прошлой неделе по ящику показывали, я как раз у Пахомыча был, ага… Ну да, показывали, что под Рязанью, в Оке, мужик выудил какую-то экзотическую рыбу. Думал, это пиранья. Представляешь? В Оке!

– Ну, и что за рыба оказалась?

– А, название смешное, какое-то коровье. Теляпия мозамбикская, кажется.

– Что, с телёнка, что ли?

– Да нет, с мою ладонь примерно. Но выглядит совсем непохоже на наших рыб. Корреспондент сказал, аквариумисты выпустили, а она прижилась.

– Хорошо, я понял, к чему ты клонишь. А кенгуру кто выпустил? Тоже аквариумисты?

– Вот развыступался-то, – буркнул Витя. – Будто это мой кенгуру!

– Ну, если не твой, то, значит, кенгуру – друг снежного человека, – съязвил Федя.

Он осторожно перекатился на живот, подобрал под себя руки-ноги, встал на четвереньки:

– Вроде цел.

– Отлично. Значит, ставим ловушку-сеть с той стороны, откуда выскочил этот… кенгуру.

– А ты за ним не хочешь прогуляться?

– Зачем? – Долговязый пожал плечами. – Мы его всё равно не догоним. Наша цель – йети.

Коротышка почесал затылок:

– Сдаётся мне, макаку мы видели, а не йети.

– Ни-ни, уж больно он крупный для макаки, – с жаром возразил Витя. – Сначала выловим, потом разберёмся.

– И почему тебе на месте не сиделось? – сокрушённо спросил Михайло Ломоносыч запыхавшегося Гуру Кена. – Команды «отбой» не было. Не ровен час, пойдут за тобой. Так, уходим отсюда!

Звери потянулись в глубь леса.

– А остальные? – поинтересовалась Лисёна.

Она имела в виду Колючего, Серёгу и Ман-Кея, которые сидели в ольшанике возле капканов и должны были по очереди привлекать внимание браконьеров после попытки Гуру.

– Пусть пошумят и проваливают. Встреча – у резиденции послов.

– Это у твоей берлоги, что ли? – В голосе лисы сквозило осуждение, дескать, что же ты, губернатор, так стелешься перед иноземцами?

– Да, – буркнул Михайло. – Беги уже.

Мелькнул огненный хвост и пропал – плутовка исчезла в кустах.

Лисёне пришлось сделать большой крюк, огибая открытое место, где возились с сетью браконьеры. Нырнув в ольшаник, рыжая первым делом отыскала Серёгу. Волк лежал, положив голову на лапы, и грустно глядел на эволюции охотников.

При приближении лисы Серёга лишь повёл ухом.

– Чего тебе, Лисёна? – тихо проворчал он.

– Да вот пришла, приказ Ломоносыча принесла. – И она передала слова медведя.

– Понял, – коротко буркнул волк. – Через пару минут начну бузу.

– А о чём кручинишься, Серый?

Серёга поднял голову, обернулся к Василисе:

– О трагических судьбах любопытных.

– Да ладно, я же из доброты душевной… – Лиса попятилась.

– Ври новичкам, – хмыкнул волк и вновь уложил голову на лапы.

Лисёна побежала к Колючему, передала ему распоряжение Михайлы. Потом не выдержала:

– Слышь, ежище? А чего это Серёга такой пасмурный?

– У него спроси.

– Да я уже…

– И что он ответил?

– Да угрожать стал… – Рыжая помолчала. – Хорошо, поняла. Ты тоже не скажешь.

Колючий улыбнулся:

– Молодец, сообразила. Давай вытаскивай лучше Эм Си. Потешный он, жалко будет, если поймают.

Шимпанзе сидел на корточках напротив капкана и, резко размахивая руками, набалтывал очередной речитатив:

– Come on! Как шпион, таюсь в засаде, сзади – лес, впереди – лес. Зачем сюда залез? Кушать охота, yes! Кушать охота, yes! Охота-охота-охотники. Негодники правила нарушают, жить мешают, лучше бы пошли в работники. Зачем покинул я дом, хотя разве это дом? Его так можно назвать с трудом, но я не о том, о доме потом, а сейчас, как шпион, таюсь в засаде…

Лисёна выслушала три круга вариаций и, поняв, что рэп-композиция Ман-Кея будет вечной, а полезного уже ничего не прозвучит, деликатно кашлянула.

Самозабвенно бормотавший Эм Си испугался и чуть не сиганул в капкан.

– Ну, ты прямо вылитый тетерев, – захихикала лиса. – Пока токуешь, ничего не слышишь. Между прочим, я придумала, какую услугу вы мне окажете за молчание.

– И что ты придумала, йо?

– Вы возьмёте меня с собой. Хочу мир повидать, себя показать…

– Лучше никто не мог бы сказать, – подхватил англоафриканец. – Так ты рэпер, боже мой! Как я рад, что теперь мы вдвоём начитаем куплеты, а также споём…

– Позже, милый, сейчас аккурат время не для пения, прояви терпение… Тьфу, заразил! – Лисёна топнула лапкой. – Делом, делом надо заниматься, раз уж вы втянули нас в разборки с людьми! Настала пора осуществить план. Если наши жертвы не полезут за Серёгой и Колючим, то мы тоже пошумим и убежим.

В этот момент в игру включился Серёга. Ольха закачалась, браконьеры оторвались от сети.

– Пойдём, – произнёс Витя, подхватывая двустволку.

Федя вцепился в свою, аж пальцы побелели.

Трусцой, думая, что двигаются тихо, охотники побежали к Серёгиному кусту. И тут в стороне, метрах в двадцати, затряслась ещё одна ольха – Колючий расстарался.

– Ты сюда, я туда, – прошептал долговязый коротышке, устремляясь к ежу.

Волк уже качал следующее деревце, как бы завлекая преследователя глубже в заросли.

Витя и Федя ворвались в кусты, не обращая внимания на хлещущие их ветки. Ёж тоже отступил, потолкался между тремя молодыми стволиками. Долговязый браконьер отчётливо увидел этот сигнал. Мужики почувствовали азарт: вот они, снежные люди, близко.

«Щёлк!» – Федя наступил в капкан и заорал:

– Ой-ё!!!

Витя встал как вкопанный:

– Федя! Ты чего?

– А-а-а! Бо-о-ольно! – не унимался коротышка.

Долговязый вскинул ружьё, пригнулся, попятился и… угодил в капкан, который перескочил, когда бежал.

– О-о-о!!! – взревел Витя, выпуская из рук двустволку.

– У-у-у!!! – вторил ему Федя.

Оба, хныча, упали наземь, стали разводить стальные челюсти в стороны. Потные руки коротышки соскользнули, и он завопил с новой силой.

– Пожалуй, там справились без нас, пойдём, Ман-Кей, – сказала Лисёна.

Ёж бежал, пыхтя и ехидно хихикая.

Волк топал не торопясь. На кривой морде серого хищника блуждала недобрая ухмылка.

У берлоги диверсантов уже ждали Михайло Ломоносыч, Вонючка Сэм, Петер, Гуру Кен и несколько других животных – пара беспокойных белок, давешний воздержавшийся бурундук и канюк, нервно чистящий перья.

Лисёна оставила Эм Си, а сама побежала обратно – подглядывать за браконьерами.

– Ломоносыч! – залихватски воскликнул Колючий. – Наша взяла! Попались, голубчики!

– Во-первых, шпана игольчатая, я для тебя Михайло Ломоносыч, – назидательно проговорил медведь. – А во-вторых, докладывай подробнее, а лучше вообще помолчи. Серёга, ты товарищ ответственный, изложи, пожалуйста.

Волк склонил голову набок, размышляя, то ли вступиться за друга, то ли в этот раз согласиться с начальником.

– Всё путём. Два капкана сработали, два человека попались. Орут как резаные. Посол и Лисёна отступили согласно плану.

– Отличный новость! – порадовался Петер; шимпанзе и кенгуру закивали, поддакивая.

Скунс с чувством собственного превосходства молчал, ворочая челюстями.

Михайло не особо весело хмыкнул:

– Я много думал насчёт нашей охоты. Она кажется мне не такой уж и удачной идеей. Как вы считаете, чего мы только что добились?

– Мы поступили с людьми так же, как они с нами, – пискнула одна из белок.

– Горюшко ты моё. – Медведь отвесил грызуну аккуратный подзатыльничек. – Я же спросил не «что мы сделали», а «чего добились». Чуешь разницу?

– Мы покалечили двух врагов, – сказал Вонючка Сэм. – Вывели их из строя.

– Фух, – шумно выдохнул Ломоносыч. – Вы полагаете, вывели? Вряд ли. А вот разозлить – разозлили.

Все затихли. Никто не рассматривал сегодняшнюю акцию с такой точки зрения.

– Даже если люди ломают лапы, – продолжил медведь, – они не выбывают из борьбы. У них полно каких-то механических ухищрений. Всякий раз, когда люди встречают сопротивление, они изобретают что-нибудь новенькое, ещё более подлое, чем было до этого. Я вот до сих пор не раскусил, зачем они приволокли сети. Зарубите себе на носу, наша задача остаётся прежней – избежать потерь.

Слово взял кенгуру:

– Насколько я могу судить, из сетей браконьеры хотят собрать простенькую ловушку. И насколько я разобрал слова толстенького коротышки, они ловят… ловят…

И тут Гуру Кен не на шутку растерялся. Нужно ли признаваться, что объектом охоты люди избрали Ман-Кея? А вдруг местные решат, что легче отдать ловцам шимпанзе, чем противостоять им? Дружба дружбой, как говорится, а выжить любому хочется. Причём к Эм Си тамбовчане отчего-то относились с опаской. То ли больно на человека был похож, то ли достал всех своим рэповым бормотанием. Достал-то он и коллег по цирку, но они друзья, а к местным доверия нет.

– …Браконьеры ловят всех подряд! – закончил австралиец.

– И ежей? – спросил Колючий.

– Особенно ежей. – Медведь сделал ударение на первом слове.

– Есть айн проблем, а вы хотеть шутить, – неуклюже выразился Петер.

– Я просекаю так, – кенгуру вернулся к сути. – Задача не только в том, чтобы рассердить людей, хотя мы знаем, что злость выводит соперника из равновесия. Главное – противопоставить им такие каверзы, после которых им не захочется возвращаться в лес.

– Золотые твои слова, посол! – одобрил Михайло. – Я докумекался до тех же выводов. Есть ли у кого-нибудь идейка-другая насчёт того, как отвадить браконьеров от наших мест?

Участники военного совета погрузились в думы. Первыми заёрзали белочки:

– Можно, мы пойдём? От нас всё равно никакого толку…

– Идите-идите. – Медведь махнул лапой. – И бурундука с собой возьмите. А ты, канюк, чего сидишь?

– Мне бы с гамбургским бы… С петухом поговорить… – жалостливо протянул канюк, втягивая голову.

– Потом. Лети пока, – раздражённо велел губернатор.

– Я недолго, пожалуйста, а? – не унялся птах.

– Умеете же всё-таки вы, канюки, канючить! Петер, поговори с ним, будь другом, в сторонке.

Птицы ушли к дальнему краю оврага. Дальнейшему разговору они почти не мешали, правда, изредка до зверей доносились назойливо-просительные вопли канюка «Ну, пожа-а-алуйста!» и непреклонные ответы Петера «Найн!».

Вонючка Сэм прервал процесс жевания жвачки и поделился с коллегами своими последними прогрессивными разработками:

– Тщательно взвесив все факторы, я пришёл к выводу, что вокруг противника необходимо создать враждебную атмосферу, в которой он не сможет существовать…

– Это как раз по твоей части, – вклинился Колючий, картинно принюхиваясь.

Серёга тихо, но недвусмысленно рыкнул на друга. Ёж замолчал.

– Кстати, наш похожий на бобра родственник дикобраза прав, – не тушуясь, заявил скунс. – Я всерьёз рассматриваю возможность химической атаки. Это будет чётко выверенная точечная атака. Своевременная и победоносная. Примерно такая, какую испытал на себе Колючий.

Все засмеялись. Шпанёнок-ёж был уничтожен.

Окрылённый успехом Вонючка Сэм продолжил:

– Кроме моей атаки необходимо наносить любые сколь угодно существенные удары по браконьерам в любой точке леса и за его пределами. Предлагаю преследовать их вплоть до их логова! Когда они обнаружат, что уязвимы даже там…

– Отступать им будет некуда, и они озлобятся ещё сильнее, – закончил за скунса Гуру Кен. – К тому же они живут в людском поселении, и вряд ли кто-то из нас сможет туда пробраться незамеченным. Поэтому давай ограничимся лесом.

– О’кей, – нехотя согласился Сэм. – Сегодня враг получил серьёзное предупреждение. Мы и впредь будем ставить капканы, благо их осталось три.

– Один разряженный, йо, – уточнил Эм Си.

– Хорошо, два капкана. Сеть, с которой нынче носились браконьеры, надо также конфисковать и постараться использовать против них. Главным деморализующим фактором полагаю кражу рюкзаков с провиантом. Безоружных непременно надо запугивать. В частности, Михайло Ломоносыч мог бы навести страх и на пятерых охотников. Давайте вместе обсудим детали.

– Что ж, меры перечислены действенные, стратегия должна сработать, – проговорил медведь.

Ман-Кей не смолчал:

– Реально, Парфюмер! Парфюмер, мощно! Негодяи будут вскакивать еженощно в холодном поту, вспоминая то эту каверзу, то ту. Они хотели войну, и они её получат. Пусть…

– Тихо! – скомандовал Михайло, оборачиваясь и глядя вверх.

На краю оврага показалась рыжая мордочка Василисы. В зубах рыжей бестии чернел ремень. Лиса выплюнула его изо рта и промолвила:

– Привет честной компании. Планы строите? А я тут ружьишком разжилась.

 

Глава 6

Браконьеры высвободили опухшие ноги из ловушек. Ссадины кровоточили, нестерпимо саднила надкостница. Выбравшись из зарослей, мужики чуть ли не на четвереньках проковыляли к оставленным на полянке рюкзакам. Рухнули на траву. Полезли за аптечкой.

Охая и вскрикивая, сначала помыли раны водой из фляжек, затем залили зелёнкой. Федя по-детски дул на ссадины. Витя бранился, как учитель труда, чей палец зажали в тиски шутники-ученики.

Каждый перебинтовал свою ногу. Потом оба легли, скрипя зубами от боли.

– Федя, – хнычущим голосом позвал долговязый.

– Чиво? – не менее жалобно отозвался короткий.

– Где твоё ружьё?

– Тут, я на нём валяюсь…

– А моё?

– Это у тебя надо спросить. – У Феди остались силы на сарказм.

– Ёлки… – простонал Витя. – Я его там забыл, у капкана. У нашего, чёрт побери, капкана.

Долговязый, хромая, отправился к месту своего позорного пленения. Стальная ловушка валялась, а двустволки не было. Витя злобно взвыл, пнул капкан, вновь взвыл, но уже от боли в ноге.

– Они спёрли ствол! – пожаловался рослый, вернувшись к напарнику.

– Ну, ты и… – начал было глумиться Федя, но Витя поднял руку в запрещающем жесте:

– Лучше молчи.

Обворованный охотник возвышался над подельником, будто ссутулившийся памятник. Однако через некоторое время Витя распрямил спину, расправил плечи. Сжал руки в кулаки:

– Нет, это уже дело принципа! Они меня достали! Но я их ещё достану. В смысле, поймаю. А они, в смысле, вывели меня из себя. В общем, подловили. Тьфу! Фёдор, не смотри на меня тупо, как отъевшийся ротан. Ишь пасть разевает… Чего?

– Разве тебе не достаточно? – выдохнул коротышка, морщась от боли в ноге.

– Ха! Я только начал. Да я только взялся за них! – разбушевался Витя.

– По-моему, это они взялись за нас, – всхлипнул Федя.

– Не раскисай, кисель. Мы ещё посмотрим, кто кого.

– А может, не надо?

– Надо, Федя, надо, – ответил долговязый словами из старого фильма и рассмеялся.

Вдоволь поглумившись над ни в чём не виноватым подельником, Витя почувствовал себя лучше. Странное дело, это он, Витя, прошляпил ружьё, а крайним всё равно остался коротышка.

Посовещавшись, браконьеры решили разбить лагерь, но не здесь, подле театра военных действий, а хотя бы в километре от злополучного ольшаника. Закончив установку сетчатой ловушки, мужики собрали вещи и отправились восвояси.

– Мы прямо, блин, тройного коня йетям подкинули, – сумничал Федя.

– Не тройного, а троянского, – поправил Витя. – С одеколоном небось спутал?

Отойдя на приличное расстояние, поставили палатку, собрали сушняка для костра. Коротышка сходил с котелком к ручью. Запалили огонь, вскипятили воды. Пили крепкий чай с какими-то древними сушками, которые Витя нашёл в Федином буфете.

Тем временем звери затолкали до поры ружьё в берлогу и расстались: циркачи попросили времени на отдых и совещание, а тамбовчане выдвинулись на разведку.

– А теперь внимательнее, ребята, – сказал Гуру Кен. – Я знаю, за кем охотятся браконьеры. За тобой, Эм Си.

– Откуда ты?.. – пролепетал шимпанзе.

– Сидел в засаде и подслушал. Оказывается, они предметно искали твои следы. Возможно, тебя с кем-то путают, но факт налицо – коротышка внятно произнёс слово «обезьяна».

– И ты не поделился этой информацией с тамбовскими коллегами… – проговорил Вонючка Сэм.

– Разумеется! – почти вскрикнул кенгуру. – Можем ли мы им доверять? А если бы они решили сдать Ман-Кея живодёрам?

– Да-да, ты прав, – закивал скунс.

– Я бояться рыжий Лисьёна, – признался в очередной раз Петер. – Она есть посадить нас на шантаж.

– Йо, парни! Она сказала мне, чего хочет! Вы не поверите, между прочим. Она желает с нами отправиться, в наших землях прославиться, погостить, оглядеться, по злачным местам отереться. Не так уж этот зверь страшен, не надо бояться Russian.

– Я категорически не согласен, нихт! – Петух забил крыльями от негодования. – Подлый лазутчик под бок? Только через мой труп.

– Петер, не кипятись, – сказал Гуру Кен. – Эм Си прав, это не самое ужасное желание.

– У неё будут другие, – уверенно заявил Вонючка Сэм. – Я этих преступников знаю. Ни фунта совести. Держу пари, она будет нас третировать, пока не выдоит подчистую.

Шимпанзе представил, как доят скунса, и ему стало смешно.

– Мы совершенно правильно не доверяем местным животным, – изрёк кенгуру. – Лиса, ёж, волк… Самый опасный из них – медведь. Он легко мог меня прибить, парни! Я боксировал со многими противниками. Русский медведь – вне конкуренции. Он на вид весь такой простоватый и душевный, а внутри сидит машина, нацеленная на победу.

– Не накручивай, Гуру. – Скунс пренебрежительно надул жвачку и лопнул очередной пузырь. – Получил раз по сопатке и в кусты.

– Если бы ты не был моим давним другом, я бы тебя сейчас разделал, как повар черепаху, – процедил сквозь зубы австралиец. – Ты бы у меня как кур в ощип…

– Я решительно не понимать последний намёк! – вскинулся Петер.

– Что тут понимать? – заржал Вонючка Сэм. – Тебе пожелали хорошей варки.

– Прикуси язык! – сказал кенгуру.

– Высуни и наклонись. Я прикушу, – парировал скунс, тряся напряжённым хвостом.

– Сейчас он станет брызгать! – Петух взлетел на поваленный ствол, спасаясь от химической атаки.

– Стоп! Молчать! Баста, парни! – завопил Эм Си. – Зачем грызётесь, ругаетесь угарно? Наша сила не в склоках, братья. Заключите друг друга в объятья, помиритесь, не деритесь, к нормальному диалогу вернитесь. Неужели вы люди, а не зверьё?! Стыдно за вас, йо!

Циркачи устыдились. Пожали лапы, попросили прощения. Петер спустился, клюнул шутливо скунса в нос. Вонючка Сэм чихнул.

Чих – известное лекарство, улучшающее настроение. Американец улыбнулся, принялся с энтузиазмом за жвачку.

– Не хочу обратно в шапито, – вдруг сказал он.

– Я тоже, – согласился австралиец.

– Я хотеть желать быть на исторический родина, в славный Гамбург, но не цирк, – вставил реплику Петер.

– Да, в Африку бы… Или в Англию, йо… Посмотрел бы на неё, – протянул Эм Си.

Все остались довольны. Один Ман-Кей не сильно радовался.

– Что с тобой, приятель? – спросил Гуру Кен.

– Хочу кушать, есть, лопать, – проговорил шимпанзе. – Желудок пуст, им можно хлопать себя по рёбрам изнутри… Мне бы бананчик, два, три… Но я не волшебник, не маг. Всё, парни, ухожу в ближайший продмаг!

Эм Си принялся карабкаться по склону оврага.

– Куда ты? – окрикнул друга кенгуру.

– В ближайшее село. Йо, живот свело!

Ман-Кей скрылся из виду.

– Кто-то должен с ним пойти, – сказал Гуру.

– Ты не мочь, и Парфюмер нихт. – Петер почистил клюв о веточку. – Я иметь долг идти за Эм Си. Деревня, курки, петушок. Нет подозрения.

– Дуй, – кивнул австралиец.

Никому не нравилось разделение, но шимпанзе нужна была еда, а оставлять товарища одного – последнее дело.

Тамбовские звери стояли возле странного сооружения, обтянутого сеткой. Произведение искусства Феди и Вити воистину притягивало внимание. Кубический каркас чуть ниже человеческого роста, невод с остатками сухих водорослей. Несмотря на свою убогость, конструкция завораживала.

Внутри, в самом центре, стояла маленькая деревянная кубышка. Крышки на ней не было, и до носов зверей отчётливо доносился аромат мёда. Осы также услышали чудесный запах. Они слетались к ловушке, некоторые путались в мелкой сети, другие успешно находили вход, устроенный в центре одной из стенок куба.

– Ох, держите меня семеро, – хмуро произнёс Михайло, переступая с лапы на лапу.

– Ломоносыч, ты же не собираешься?.. – робко проговорила Лисёна.

– Да, Василиска, собираюсь, – обречённо сказал медведь, глотая слюни. – Пахнет-то как… Просто обалденно.

– Михайло Ломоносыч, очнись! – изрёк волк, становясь между сетчатым кубом и губернатором.

– Да ладно, Серёга, – преувеличенно беспечно отмахнулся бурый гигант, пряча бегающие глаза. – Я же осторожненько…

Лиса, волк и ёж чувствовали: медведь борется со своей природой, но зов лакомства одерживает верх, чары мёда опутывают разум Михайлы, сковывают волю, пьянят…

– Дорогу, Серый, – потребовал Ломоносыч.

Серёга немного попятился к ловушке, пепельная шерсть на загривке вздыбилась, голова пригнулась к земле.

– Пр-р-роснись! – прорычал волк.

– Не зли меня, – угрожающе тихо промолвил Михайло.

Лисёна забежала за спину губернатору, вцепилась зубами в его заднюю лапу. Медведь, почти не отвлекаясь, стряхнул рыжую на траву. Лиса перекувыркнулась, вскочила, рассерженно замела хвостом.

– Увалень косолапый! Ну-ка, иди сюда, я тебе морду расцарапаю да уши пообкусываю! – принялась дразниться Лисёна.

Михайло обернулся:

– Смотри, Василиска, как бы не пришлось пожалеть о сказанном.

Серёга воспользовался тем, что медведь отвлёкся, и прыгнул, сметая Ломоносыча наземь. Они кубарем откатились в разные стороны, встали, готовые вцепиться друг другу в глотки.

– Эх, скунса бы сюда, он бы запашок подправил, – с досадой прошептала Лисёна.

Тем временем Колючий, о котором никто не вспоминал, зашёл в ловушку, аккуратно миновал прутик, приводящий в действие запирающее устройство, обнял кубышку, поднял её и, отдуваясь от ос, вынес наружу.

– Эй, хватит! – крикнул он, поставив мёд перед входом.

Михайло увидел кубышку, забыл обо всём, подлетел (ёж еле успел отпрыгнуть), схватил, принялся лакать янтарное лакомство. Он самозабвенно пиршествовал минут десять, ворочаясь, пересаживаясь и долго вылизывая пустую уже ёмкость. Потом счастливо зажмурился, откатился на спину. Как выяснилось, внутрь сетчатого куба.

Голова угодила в прутик, тот упал, сетка накрыла верхнюю часть тела медведя.

Отчаянно брыкаясь, Ломоносыч принялся стаскивать невод. Лапы норовили застрять, запутаться в коварной сетке. Но в конце концов Михайло вынырнул из кокона, отпрыгнул от коварно сложившейся ловушки, затряс ушами.

– Ох… – выдавил медведь-губернатор. – Как же чудовищно стыдно! Дурак старый…

И заковылял в лес.

– Мих… – хотела окликнуть лиса, но Серёга взглядом дал понять, дескать, не трогай его сейчас, ему и так плохо.

– Что будем делать с сеткой? – деловито спросил Колючий.

– Ну, есть тут неподалеку ямка подходящих размеров, – улыбнулась Лисёна.

Эм Си Ман-Кей целенаправленно топал к деревне. Ему подсказали дорогу местные бурундуки. Правда, они предупредили, что где-то впереди засели браконьеры, но шимпанзе уже было всё равно.

Петер, бегущий следом за другом, то и дело начинал его уговаривать:

– Ахтунг, Эм Си! Бывай осторожный! Враг не хотеть дремать.

Ман-Кея эти беспокойные куриные вопли не особо останавливали.

Когда шимпанзе и петух вышли на поляну, где горел костёр и стояла палатка браконьеров, Витя и Федя как раз допивали чай. Узрев экзотическую парочку, нагло двигающуюся мимо, охотники аж захлебнулись.

Эм Си обернулся на кашель. Втянул воздух широкими ноздрями. «Нет, ничего вкусного, йо», – констатировал Ман-Кей и проследовал дальше. Петер семенил за товарищем, как Пятачок за Винни-Пухом.

– Вить, ты узнал? – просипел Федя.

– Угу.

Долговязый в сердцах отбросил кружку. Обезьяна! Не снежный человек, как вчера показалось из-за кустов, а простая банальная обезьяна.

– Но откуда? – задался вопросом коротышка. – Откуда здесь мартышка?

– Макака, – автоматически, из упрямства поправил Витя.

– Сам ты макака.

– Маловата она для мартышки, точно тебе говорю, – подавленно сказал долговязый.

– А может, мы это? Ну, того?..

– Я тоже так решил. Резковато пить бросили, не иначе. Обезьяна. Кенгуру. Обезьяна с петухом. Капканы исчезли, ружьё… – Витя пересел поближе к Феде. – Ущипни меня!

– Чего это ты? – Коротышка отодвинулся.

– Ну, тогда я тебя ущипну, – предложил долговязый.

Глаза его сияли нездоровым блеском.

– Иди ты…

Федя почти ползком ретировался от горячечного подельника:

– Белочку поймал, да?

– Кто, я? – Витя недоумённо посмотрел на руки. – А, ты про это. Знаешь, Федя, давай-ка соберём нашу ловушку, покидаем шмотки в рюкзаки и домой, а? От греха подальше.

– Ладно, – настороженно согласился коротышка, пытаясь унять нервный тик – от волнения у него задёргалась бровь. – Только ты ко мне не подходи. И ружьё будет у меня, понял?

Подозрительно косясь друг на друга, браконьеры оправились к ольшанику. А через несколько минут на поляну выбрел Михайло Ломоносыч. Медведю было ужасно стыдно. Так стыдно, что он забрался в палатку и затих там, предаваясь самобичеванию, словно это как-то решало его проблемы.

Разумеется, браконьеры не обнаружили ловушку. Зато им осталась пустая кубышка.

Витя растоптал её, едва не сломав ногу от усердия.

Из зарослей донеслась возня и ворчание. Федя вскинул ружьё. Затряслись сразу несколько кустов. Коротышка пальнул наугад.

– Дурак, куда палишь? – завизжал долговязый. – У нас мало патронов!

Федя развернулся к подельнику, держа двустволку под мышкой.

– Куда ты её направил! – ещё громче заорал Витя, смещаясь в сторону. – Убери!

Терпение коротышки закончилось.

– Как же ты меня задолбал! – Федя в бешенстве бросил ружьё.

Раздался выстрел. К счастью, никого не задело. Охотники стояли и слушали тишину, радуясь, что всё обошлось.

А в зарослях Лисёна спросила у Серёги:

– Оно точно двухзарядное?

– Точно.

– Ну, тогда мой выход.

Рыжей стрелой Василиса выбежала прямо под ноги браконьерам, задев хвостом Витин сапог.

Долговязый издал странный нечеловеческий рык и бросился за лисой.

Коротышка остался на поляне:

– Ишь ломанулся, как борзой пёс. А он и похож.

Федя наклонился, чтобы подобрать ружьё, и встретился глазами с матёрым санитаром леса. На кривой волчьей морде, казалось, играла усмешка.

– Мама, – шепнул Федя, подхватил двустволку и бросился к лагерю.

А Витя обежал соседний остров кустарника, не выпуская из виду рыжую бестию. За очередным поворотом долговязый упёрся в возвышение: вместо лисы на холмике стоял какой-то другой пушной зверёк.

«Енот, да не тот», – пронеслось в мозгу долговязого.

Странный енот поднял свой чёрный в белую полоску хвост, напомнивший Вите жезл регулировщика, долговязый браконьер ещё успел подумать, мол, сейчас права спросит, а в следующее мгновение Вонючка Сэм развернулся и нанёс ему дерзкий химический удар.

Вите стало непередаваемо плохо. Щипало глаза, из-за резкого гадкого запаха перехватило дыхание. Как противно!

Тут непреодолимая сила сбила его с ног. Гуру Кен отлично научился атаковать людей с разбега.

Долговязый возопил, и крик его был похож на скулёж.

Немного погодя где-то далеко истошно заорал Федя. Он только что попытался залезть в палатку и столкнулся нос к носу с огромным медведем. Это было самое ужасное событие в жизни коротышки. Федя крупнокалиберной пулей добежал до ближайшей сосны – гладкой, высокой, без единого сучка сосны – и вскарабкался по ней так быстро, что окрестные белки долго потом завидовали его прыти.

Феде очень хотелось в туалет. У Феди стучали зубы и тряслись руки, намертво вцепившиеся в колючие сосновые ветки.

А Витя пытался продрать глаза и злобно бормотал:

– Нам нужна собака… Нет, свора. И карабин… Пулемёт! А также гранат, гранат побольше… И – непременно – танк.

 

Глава 1

Вечерело.

Продавщица сельпо Антонина Пыжикова меланхолично щелкала семечки и собиралась закрывать магазин. Мухи вяло бродили по покрытым пылью консервным банкам да кулям с макаронами. Хлипкий вентилятор тщетно пытался победить зной, нагоняя горячие потоки на дородное тело продавщицы.

Антонина смотрела в окно, но там ровным счётом ничего не происходило. Тихая, полусонная деревня. Проезд машины – уже событие. Продавщица замечталась. Думы её были сплошь запутанные и неизъяснимые. Изредка пухлые губы растягивались в неясной улыбке, затем на круглом блестящем лице пролегали глубокие морщины – женщина чему-то сердилась.

Чахлая герань на подоконнике напоминала Антонине её жизнь. «Выросла здесь, как в горшке, здесь же и завяну», – философски подумала продавщица.

Над прилавком нарисовалось тёмное пятно. Антонина очнулась от горьких размышлений, удивляясь, как это она не заметила посетителя ещё на входе. Скользнув не сильно сфокусированным взглядом по лицу потенциального покупателя, продавщица на автопилоте распознала в нём лесничего Прохора.

– Что, Прошка, – протянула Антонина, стараясь придать голосу максимальную противность, – за крупами пришёл или за огненной водой?

Женщина снова отвернулась к окну.

– У тебя долгу полтораста рублей, – продолжила она. – Если не принёс, то ничего тебе не отпущу.

Периферическое зрение Антонины уловило какое-то ненормальное движение над прилавком. Продавщица резко обернулась и обомлела – пожухлых бананов и полусухих апельсинов, валявшихся на холодильной витрине вторую неделю, не было!

На пороге, в свете вечернего солнца, чёрным пятном стоял вор. Блеснул мутноватым светом медальон, висевший на шее грабителя. Коротышка в пиджаке подарил Антонине улыбку и состроил извиняющуюся гримасу.

Продавщица отметила нечеловеческое обаяние визитёра и грузно упала в обморок, устроив в магазине маленькое землетрясение.

А Эм Си Ман-Кей ликовал. Пусть фрукты вялые, зато родные!

Шимпанзе залез в заброшенный сарай, где его дожидался Петер.

– Ты есть раздобыть поесть! – обрадовался петух за друга.

Сам Петер особо не бедствовал – в лесу он навострился выкапывать лапой червяков и жучков.

– Я и тебе принёс не ячмень, не овёс, а пшено. Вот оно! – Ман-Кей достал из-за пазухи пакет зерна.

Петух обрадовался подарку, как ребенок.

Друзья поужинали, глазея на деревню. Она имела признаки упадка. Заколоченные ставни и двери домов, заброшенные огороды, техника, голый остов теплицы…

За деревней паслись коровы. С соседних дворов доносилось пение местных петухов и кудахтанье кур. Петер заволновался.

– Девочки… Я есть слыхать девочки! А как им плохо петь здешний петух! Что за бессильный фальш! Что за безвкусица!

Гамбургский талант не выдержал и запел сам на мотив «Вернись в Сорренто»:

И притихла деревня. Очарованные курочки вытягивали головы, ловя «звуки трелей петушиных», а посрамлённые петухи будто бы разом проголодались, принялись искать крошки…

Наконец обаяние тишины разрушили посторонние шумы, отмерли курочки, заквохтали, обсуждая неведомую арию, потом оживились петушки.

Петер загрустил. Эм Си ободрил коллегу:

– Не печалься, брат, в тоске бесконечной – их жизнь коротка, твоё искусство вечно, йо!

Начало темнеть. Друзья решили, что нет смысла возвращаться ночью, ведь они не дикие звери, чтобы найти дорогу по запаху. Шимпанзе развалился на сене, Петер примостился на насесте.

– А ещё, вспомнил пока, хотел спросить про канюка, – сказал Эм Си. – Чего он тогда хотел? Почему не улетел?

– На совете? – Немец рассмеялся. – Он хотеть взять уроки пения.

– Канюк?!

– Да. Он иметь мечтать про большой успех в пении.

– Потеха, потеха, он же неумеха. Его жалобные вопли выжимают из слушателя слёзы и сопли! Бывает же такое, впору заржать: рождённый ползать не может летать.

– Ты на что есть намекать? – обиженно вскинулся Петер. – Я уметь летать, хоть и недалеко.

Шимпанзе пришлось извиниться за то, что он невольно обидел друга. Разумеется, он никаких намёков не планировал. Оскорблённый снисходительно простил рэпера.

– Ты имел сказать, что взял последний фрукт, – напомнил петух. – Насколько я ориентируюсь, тут они не расти. Значит, их привозят. Бьюсь об заклад, редко. Как ты хотеть решать проблему голода?

– Хороший вопрос, Пит, и я ценю твоё мнение, но проблемы решаю по мере их возникновения, – ответил Эм Си.

– Сколь сиюминутен ты есть.

Потом они болтали о всякой всячине, но все разговоры сводились к тому, что хочется домой. Правда, идей, как туда попасть, обезьяна и петух так и не родили. Недаром замечено: сытый соображает хуже. Зато спит лучше. Сон Ман-Кея и Петера был глубок. Обоим привиделись родные края. Петух важно вышагивал по дорогам старого Гамбурга, раскланиваясь с другими франтами. Рядом шла красавица жена, сзади шли аккуратные детишки-цыплята. А Эм Си приснилась Африка – жаркие джунгли, развесёлые друзья и много-много еды… Ничто не тревожило покой циркачей.

Ночью долго лаяли собаки. Они чуяли, что к околице приходил волк и стоял, ждал… Волк приходил не один, а с ежом. Но кто обратит внимание на ежа, когда рядом серый матёрый хищник?

– Ну, Серёга? Не нашёл обезьянина с гамбургским другом? – спросил утром бодрый Михайло Ломоносыч, когда волк с ежом явились в условленное место, на опушку леса.

Погодка вырисовывалась не самая весёленькая – за ночь ветер нагнал туч, и теперь в воздухе носилось предчувствие дождя. Однако медведь проснулся в деятельном расположении духа. Сказалась вчерашняя победа над браконьерами. Лесной губернатор смотрел в будущее и видел там только хорошее.

– Не нашёл. – Волк покачал головой.

– Плохо. – Градус настроения Михайлы упал разом делений на десять.

– Послы-послы, а ведут себя, как ослы, – порадовал окружающих экспромтом Колючий.

– Нишкни, шпанёнок, – велел медведь. – Сейчас остальные иноземцы подойдут, а ты язык распускаешь. И так из-за их глупости конфликт может случиться. Чёрт их дёрнул тащиться к людям… Где Василиска?

– Тут!

Лисёна вышла на опушку, изящно потягиваясь и деликатно позёвывая. Она провела ночь, охотясь.

– Идеи есть?

– Ах, значит, не вернулись, – догадалась рыжая. – Порассуждаем. Соваться в деревню днём дураков нет. Но наблюдать за ней надо. Лучше с воздуха.

– Ты готова отправиться в полёт? – поддел лису Серёга.

– Слабоват ты умишком, серый, а в шутники набиваешься, – отпарировала Василиса. – Надо послать туда канюка.

– Почему канюка? – Медведь не понял выбора.

– Так он, как я поняла, пламенный поклонник таланта моего Петера-петушка…

– О, ты тоже не последняя его поклонница! – съязвил Серёга.

– Ценю дарование, не отрекаюсь, – с напускным благородством ответила лиса.

– Всё, тихо, – скомандовал Михайло. – Это такой жирный канюк, да?

– Я бы сказала, полный канюк.

– Эй, Стук Стукыч! – громко позвал Ломоносыч. – Телеграфируй приказ по лесу. Мне нужен канюк-меломан! Пусть следит за деревней, где засел Петер.

Дятел бодро застучал шифровку.

В это время на опушке появились спортивно подпрыгивающий Гуру Кен и меланхолично жующий Вонючка Сэм.

– Не представляю, как этот долбёжник живёт, – удивлялся скунс. – Что за работа такая – стучать, стучать, стучать… По-моему, он вообще не замолкает.

– Его эта работа кормит, гостюшки дорогие, причём в буквальном смысле, – пояснил Михайло. – Он личинки сейчас ищет, а не впустую колотит.

– Боюсь я за Эм Си и Петера, – признался кенгуру, закончив тренировочные прыжки.

– Мы тоже крайне обеспокоены их демаршем, – сварливо ответил медведь. – И несмотря на то что мы снимаем с себя всякую ответственность за несчастья, которые могут произойти по вине ваших коллег, к их поискам подключены лучшие силы леса. Сейчас организуется воздушное наблюдение. Ночью по моему личному распоряжению туда ходила спасательная экспедиция.

Серёга и Колючий удивлённо переглянулись. Всё-таки по части дипломатии Ломоносыч гений! И отмазался, и пыль в глаза пустил.

– Мы ценим вашу заботу и хотим поучаствовать, – сказал Вонючка Сэм.

– Нам остаётся лишь ждать, надеясь на лучшее, – подала голос Лисёна. – Логово людей – самое опасное место в округе. Я бывала там лишь раз, но страху натерпелась на всю жизнь вперёд.

– Зачем же ты туда ходила? – восхищённо поинтересовался Гуру Кен.

– С инспекцией птичьего двора, – уклончиво объяснила лиса.

Когда пришла шифровка, мол, канюк приступил к наблюдению, звери решили пойти к деревне, чтобы быть рядом, если начнётся что-нибудь необычное. Особенно рвался к околице кенгуру. Он по-настоящему болел за друзей, кроме того, события нескольких последних дней убедили австралийца в том, что он легко справится с любым человеком.

Михайло не пошёл со всеми, предпочитая оставаться подальше от людей и командовать операцией из глубины леса.

Лисёна получила приказ быть на связи между медведем и основной группой.

Серёга, Колючий, Гуру Кен и Вонючка Сэм затаились в старом яблоневом саде, росшем в пятидесяти метрах от деревни. Всё было тихо, без переполоха. Значит, шимпанзе и петух пока не засветились.

Пасмурное небо нависало над землёй. Зверей клонило в сон, и они отгоняли его при помощи беседы.

Кенгуру и вне ринга предпочитал мыслить категориями бокса. Поэтому его беспокоило имя лесного губернатора. Опасное такое отчество, надо было сразу задуматься…

– Давно хотел узнать, почему Михайло именно Ломоносыч, поясните, а? – спросил Гуру.

– Это тебе надо у Серёги спросить, – ответил, хихикая, Колючий.

Волк подарил ежу один из самых тяжёлых своих взглядов. Шпанёнок смутился.

– Ладно, расскажи, – позволил санитар леса.

– Да? Ну, в общем… – засмущался Колючий, стараясь смотреть на кенгуру, а не на волка. – Короче, однажды Серёга был сильно не в себе. Грибочков объелся, как сейчас помню. Он, между нами говоря, очень…

Серый хищник предостерегающе заворчал. Ёж намёк понял.

– Очень давно это было, ага, – вывернулся он. – И вот Серёгу нашего на подвиги потянуло. Пошёл по лесу. Орал, что попадёт шишкой белке в глаз со ста шагов, что Лисёну наизнанку вывернет, что Михайлу в бараний рог скрутит. Вот последнее он, на свою беду, вопил прямо перед Михайлой. Тот ка-а-ак даст Серёге в морду. Морда – набок, сам видишь. А Михайло с тех пор у нас Ломоносыч.

– Так он, получается, меня изрядно пожалел! – Кенгуру с содроганием припомнил боксёрский поединок в овраге.

– Считай, что он тебя слегка задел, – осклабился волк и вновь состроил хмурую мину.

Помолчали.

– Почему самый сильный всегда в лидерах? – раздумчиво произнёс Гуру.

Серёга вскинулся:

– Вообще-то я не люблю болтовни и предпочитаю тишину, но тут, пожалуй, выскажусь. Пойми, иностранец, лидером становится не тот, у кого удар мощнее, а тот, кто может взять на себя ответственность. Понимаешь? Ответственность. Вот Михайло, при всех его недостатках, такой. Руководит жёстко, но если принял решение, то всегда за него ответит. Это я тебе говорю не потому, что он мне харю набок сдвинул, а чтобы ты проникся главной мыслью, мыслью об ответственности. Ты, как я вижу, лидер, но пока сырой. В тебе нету стержня. Вот я, к примеру, очень сильный. Но я не стал губернатором, ведь я одиночка. Я не умею думать обо всех. А Ломоносыч – умеет.

– Как же вы жили до Михайлы? – спросил скунс.

– До Михайлы губернаторствовал мудрый лось.

– И что с ним стало?

– Он проиграл Ломоносычу в предвыборных дебатах. – Волк снова улыбнулся, но от его оскала веяло отнюдь не весельем.

Петер проснулся с первыми лучами солнца, еле пробивающимися через облачную завесу, и с удовольствием пропел «Оду к радости».

– Сделайся потише, – сонно пробубнил Эм Си, переворачиваясь на другой бок.

Петер поклевал ещё пшена, послонялся по сараю, выглянул на улицу.

Возле сарая играл потешный пегий щенок. Он крутился на месте, пытаясь поймать хвост, падал, задорно тявкал и вновь продолжал сизифов труд.

– Здравствуй, мальчик! – сказал петух.

Щенок слегка перепугался, поэтому разразился громким лаем. Голосок малыша предательски дрожал, зато воинственный вид внушал уважение. Точнее, умилял.

– Какой ты есть храбрый! Имя?

Смельчак повернул головку, отчего вислые ушки перевалились набок, и мордочку его осенило желание понять странного петуха.

– Твой есть имя?

– А! Моё имя! Трезор. Папа говорит, я принадлежу к старинной дворянской породе, – гордо отрекомендовался щенок.

Петер внимательно оглядел Трезора, призадумался:

– О! Дворянин! Немецкая овчарка? Нихт. Ризеншнауцер? Вряд ли… Что за фамилии ты иметь принадлежать?

– Я же говорю – дворянской, – щенок словно растолковывал глупому петуху очевидное. – Во дворе живу, значит, дворянин.

– Ага! Ты есть дворняжка, – догадался Петер.

– Ну да. А ты – странный, дядь Петь.

Певец из Гамбурга удивился такому племяннику, но спорить насчёт смешного обращения не стал:

– Почему я странный?

– Надутый весь какой-то и говоришь непривычно. – Юный Трезор настороженно обнюхал петуха. – Знаешь, у меня дед служил на границе, ловил шпионов. Мать говорит, я в деда. И знаешь, дядь Петь, что я подумал? Что-то ты подозрительный какой-то. Ты случайно не шпион?

– Случайно нихт, – рассерженно сказал Петер. – Ты чрезвычайно невоспитан. Молодой гражданин должен иметь уважительность к старшему. Твой родитель будет очень стыдный.

– И ничего мой родитель не стыдный, – обиделся непонятливый Трезор.

– Ты есть его стыдный отпрыск. Подумай над моими словами. А сейчас мне нужен твой помощь. Где у вас хранится фрукт?

– Какой?

– Любой. Много фрукт. Яблок. Груш. Банан.

– Ну, про бананы я не знаю, а груши с яблоками растут в колхозном саду. Только не спрашивай, что такое колхоз, дядь Петь. Этого я тоже не знаю.

– Где расти твой сад?

– Да вон. – Щенок мотнул пегой головой чуть южнее леса, из которого пришли в деревню Эм Си и Петер.

– Данке, юный Трезор. Ты есть умниц и перспективен. Теперь прощай, я иметь взрослый неотложный дела.

Петух повернулся к сараю.

– Погоди! – обиженно протянул щенок. – А поиграть? Я люблю игры.

– Какие игры, мальчик! – вальяжно хохотнул Петер. – Я слишком стар и серьёзен, чтобы хотеть иметь с тобой игру.

– Не понял… – в голосе Трезора прорезались нотки возмущения. – Все куры играют со мной, а дядя Петя, значит, не будет?

– Найн! А во что они и ты способны резаться?

– В догонялки, конечно. Пока хозяева не видят. – С этими словами щенок заливисто залаял и понёсся к Петеру.

Гамбуржец испугался. Собачонок хоть и был молодым, но хищник есть хищник. Петух всполошился, раскудахтался похуже старой вздорной курицы и побежал от Трезора вокруг сарая.

Нужно признать, что в моменты паники Петер вёл себя совершенно глупо. Когда щенок и его жертва третий раз обежали ветхое строение, оттуда вышел Эм Си.

– Йо, стоп, оба! Потолкуем, чтобы разобраться, зачем орёте, братцы? – Шимпанзе критически оглядел участников догонялок. – Я понимаю, щенок играется: тявкает, ерундой занимается, но ты, брат!.. Неужели ты рад кричать и носиться? Нет, так не годится.

– Он хотеть меня съесть! – завопил пернатый немец. – Оцени его клыки!

Трезор проговорил, не убирая высунутый язык:

– Ну и хозяин у тебя, дядь Петь… Страхоил похлеще лесника. Я-то, правда, сам его не видал, но мамка постоянно им пугает. Дескать, буду себя плохо вести, отдаст в лес Прохору. И ну рассказывать, какой он ужасный, я аж писать начинаю хотеть.

– Он нихт хозяин! Он друг! – запротестовал петух.

– Да как ни называй. Вот люди тоже заладили: «Собака друг человека, собака друг человека», – а сами ведут себя вовсе не по-дружески.

– О’кей, малой, иди домой, – не по обычаю кратко велел хмурящийся Ман-Кей.

– Нет, вы точно какие-то странные, – буркнул Трезор и ушёл.

– Я хочу серьёзно подозревать, что мальчик будет вернуться с подмога, – сказал Петер. – Исключительно подозревательный тип. Объявил нас шпионами.

– Не грузись, брателло, не его это дело. Не поднимет тревогу, больно чести щенку много.

– Хотеть бы верить. Кстати, он показал сад с фруктом. Ты сможешь иметь завтрак, хозяин!

– Эй, Петер, в голове ветер? Ты принял близко к сердцу слова какого-то мелкого перца? Да будь я хоть пони, дельфин или панда, я б остался твоим другом… Потому что мы – банда!

Эм Си шутливо потрепал петуха за гребень. Петер вроде бы перестал дуться.

Совсем близко раздался лай. Гам приближался. Циркачи поняли, что Трезор всё же поднял переполох.

– В сарай! – крикнул шимпанзе, стартуя к распахнутой двери. Петух понёсся за ним.

В заброшенный двор ворвалась свора собак. Очень злых собак.

 

Глава 2

Канюк спикировал чуть ли не на голову Михайлы Ломоносыча.

– Я видел Петера, – страдальческим голосом провопил летун. – За ним носилась собака! А потом его обложила целая свора! Срочно на спасение культурного достояния!

– Тихо, тихо. – Медведь поморщился от боли в ушах. – Второй-то, обезьянин который, там?

– Да, кажется.

Пронзительный взгляд канюка не оставлял сомнений: в деревне происходит катастрофа.

– Лисёна, дуй к нашим, предупреди. Пусть пока не дёргаются. А ты, поклонник западной музыки, продолжай слежку. Чуть что новое – рапортуй. Всё.

Михайло остался один. Прошёлся по опушке, присел на пень. Встал. Снова прогулялся…

Медведь кумекал, что бы предпринять. Может, отвлекающий манёвр?..

Вздохнув, Ломоносыч заковылял к наблюдательному пункту.

Там и без канюка с Лисёной заметили неладное. Лай отлично доносился до сада.

Кенгуру буйствовал, намереваясь ворваться на людскую территорию и устроить избиение собак. Скунс, Серёга и Колючий удерживали Гуру Кена на месте, они наперебой убеждали бойца, что он не может выступить против нескольких опытных охранников.

– Да они на коллективной травле собаку съели, не поймите меня буквально! – заявил Колючий.

Австралиец поостыл.

Потом прибежала лиса с донесением. Стали с тревогой наблюдать за переполохом, случившимся у заброшенного сарая.

Люди также обратили внимание на активность своры. Но пока никто не собирался пойти и проверить. Лай сам собой утих, правда, собаки не спешили расходиться. Некоторые уселись, другие и вовсе улеглись в тень. Все настороженно наблюдали за сараем, особенно пристально вглядываясь в тёмный квадрат верхнего окошка.

Петер и Эм Си сидели именно наверху, где их не смогли бы достать настырные шавки. Гамбургский петух отпускал в адрес юного Трезорки такие страшные немецкие ругательства, что Ман-Кею становилось завидно – его бранный словарь был значительно беднее.

– Йо, Петер, ты крут, ни разу не повторился за десять минут, а с виду интеллигент, но выдался момент, и нате – получите, за тихоней разучите…

Петух вклинился в восторженный лепет друга:

– Эм Си, я приносить извинения за несдержанность. Мой нордический характер дал изрядный трещина. Варварская страна! Ужасный порядок. Атмосфера тотальной подозрительность. Я хотеть негодовать на это!

Через полчаса осаждённым циркачам стало ясно, что собаки не планируют расходиться. Петух их совсем не интересовал, зато обезьяна вызывала огромное любопытство.

Шимпанзе высунулся наружу из окна, громко спросил:

– Эй, парни, чего хотите? Наорались, так домой идите!

Реплика афроангличанина утонула в новой волне лая.

– Безобразие! – прокомментировал петух.

Ман-Кей спрятался, собаки замолкли.

Михайло Ломоносыч неспешно добрался до наблюдательного пункта:

– Как дела?

– Всё плохо, – ответил Серёга. – Деревенская свора осадила сарай, в котором сидят наши послы. Люди пока не подключались.

– Значит, не так уж всё и плохо, – мудро изрёк медведь-губернатор. – Пока я топал к вам, у меня созрел план. Василиска, подь сюды.

Лисёна приблизилась.

– Смогёшь отвести собак от, хм, нынешней резиденции послов? – спросил Михайло.

– Ты что, начальник?! – всполошилась лиса. – Рисковать жизнью среди бела дня? Да ещё и в деревне? И всё ради каких-то иноземцев?

– Во-первых, не ори! – повысил голос Ломоносыч. – Ведь часть наших гостей слышит, что ты буровишь. А во-вторых, мы испокон веков славились самопожертвованием и готовностью прийти на помощь даже тем, кто в ней не нуждается. Поэтому я жду вежливого и положительного ответа.

Гуру Кен тихо, но твёрдо сказал:

– Спасибо, Михайло, только вам действительно не нужно рисковать самим! Собак отвлеку я. Я бегаю быстрее всех присутствующих.

– И абсолютно не знаешь местности, – добавил Серёга.

– Выкручусь, – заверил кенгуру.

– Вообще-то в моём плане тебе, боксёр, отводится другая роль, – произнёс медведь. – Как только Василиска уведёт собак, ты поскачешь к сараю и приведёшь сюда петуха с обезьянином.

– Ладно, я беру шавок на себя, – сказала лиса. – Но это вам обойдётся чертовски недёшево.

– Я в тебя верю, – улыбнулся Ломоносыч. – Уж за мздой ты обязательно вернёшься.

Лисёна осторожно прокралась к заросшему двору, обогнула собачье оцепление. Наметила начальный маршрут и стрелой стартовала мимо своры. Почуяв и увидев лису, четвероногие охранники с диким гамом сорвались вслед за ней. Рыжая нырнула в заборную дыру, выскочив на улицу, шмыгнула в глубокую засохшую колею, пробежала до колодца, где изрядно напугала тётку с вёдрами, свернула в чей-то двор, пронеслась вдоль сараев, посеяв панику в курятнике, протиснулась меж поленниц, перемахнула через низкий штакетник и задала стрекача к центру деревни, постоянно меняя курс.

Собаки рвались за ней. Естественно, они растянулись в своеобразный шлейф, ведь хитрюга нарочно устроила кросс с препятствиями. Один раз Лисёна увлеклась – загнала себя в тупик, но на глазах какого-то изумлённого деда буквально взвилась вверх, пробежав по сетчатому забору, как по земле. Чуть не случившееся поражение обернулось победой: свора безнадёжно отстала.

Где-то сзади отчаянно лаяли собаки, то и дело вскрикивали от неожиданности встречные люди, а Василиса летела прочь из деревни.

Гуру Кен повесил перчатки на шею скунса: «Посторожи – нечего размахивать красным, носясь по деревне». Сам без проблем допрыгал до сарая, позвал друзей. Петер и Эм Си спустились, радуясь спасению.

– Йо, Гуру, я рад… – начал было шимпанзе.

– Некогда болтать, – оборвал австралиец.

Подхватив под мышку петуха, кенгуру поскакал назад, к колхозному саду. Ман-Кей побежал за ним.

Не обошлось без свидетелей. Бабка и внучка, шедшие в магазин, уставились на эту процессию, не веря глазам. Эм Си улыбнулся, послал невольным зрителям воздушный поцелуй. Бабка упала в обморок.

– Мы сделали их! – воскликнул Вонючка Сэм, когда циркачи достигли границ сада.

– Особенно ты, – воткнул ему шпильку Колючий.

Скунс сердито заработал челюстями.

– Не болтать, – скомандовал Михайло. – Все в лес. Пункт сбора – овраг.

В деревне, удалённой от областного центра, жизнь течёт спокойно и размеренно, словно равнинная река. Для селян событием является разве что опорос, и когда поползли дикие слухи о странных зверях в лесу, в них мало кто поверил. Люди думали, это какие-нибудь анекдоты или байки, неумело пересказанные по цепочке. Однако разговоры о снежном человеке, которого якобы отправились ловить два местных алкоголика-браконьера Витя и Федя, сменились душещипательной историей нервного срыва продавщицы Антонины, видевшей обезьяну-воровку. Многие понимали: пьянчугам-охотникам доверия нет, а торговка вконец проворовалась, раз лопочет о таинственной макаке, стянувшей фруктов на крупную по деревенским меркам сумму.

Затем пришли вести о тамбовском кенгуру и еноте, стреляющем вонючей жидкостью. Это было уже не очень смешно, хотя один из браконьеров божился, что встретил сначала волка, а потом медведя, причём последнего застал в собственной палатке. Те, кто видел Витю и Федю после их возвращения из «экспедиции по следам снежного человека», утверждали: мужики трезвы, злы и надломлены, их одежда порвана, а сами они расцарапаны.

Следующее утро породило сразу три сенсации. Во-первых, сошли с ума собаки. Брехали, толклись возле заброшенного участка. Во-вторых, прямо по улице бегала бешеная лиса. Бесстыжая не обращала внимания на людей и шутя ушла от своры преследователей, поводив её по дворам и «сбросив с хвоста» изящным прыжком через забор. А лиса-то не самый великий прыгун, это знают все. В-третьих, кенгуру и обезьяна действительно существовали. Они так же, как и рыжая хищница, бегали по деревне!

Достоверность перечисленных происшествий подтверждали самые надёжные, уважаемые люди. Это уже не Витя, Федя да Антонина. Это уже либо массовый психоз, либо опыты военных, либо экологическая катастрофа.

Слухи о загадочных событиях мгновенно разнеслись по округе, достигнув райцентра, а уже оттуда кто-то добрый позвонил в Тамбов, в местную газету. Главный редактор подумал-подумал и послал-таки молодого корреспондента в командировку, наказав всё досконально выяснить да крепко не пить, ведь наш народ сначала накормит-напоит, а уж потом и сказки начинает сказывать. По окаянному пьяному делу не то что кенгуру – слоны в средней полосе России заведутся.

Радостные звери сидели у берлоги Ломоносыча и взахлёб делились впечатлениями от спасательной операции. Лисёна почти без вранья пересказала ход погони, Гуру Кен в лицах изобразил встречу с бабкой и внучкой. Петеру и Ман-Кею было стыдно за то, что они стали причиной таких хлопот и риска.

– Артистические вы натуры, – невесело усмехнулся Михайло.

Четвёрка циркачей нервно переглянулась: неужели их обман раскрылся?

– Всё вас на публику тянет, а ещё послы, – укоризненно продолжил медведь-губернатор. – Переполошили всю деревню. Что за жизнь там у вас, за бугром-то? Мы никогда не лезем посередь утра людям на глаза. Этак они решат, что в нашем лесу развелось много лис и кенгурей… Кенгуров… Ну, вы поняли. Не буди лиха, коли оно тихо. Ведь чую: заявятся люди-то, захотят добычи.

– Что же делать? – спросил Вонючка Сэм.

– Будем думать. А пока давайте-ка устроим ещё один концерт. – Михайло потёр лапы. – А то народ спрашивает, когда продолжится культурный обмен. Тут товарищ канюк интересовался…

Петер закатил глаза. Медведь, еле заметно усмехнувшись, закончил мысль:

– Так вот, канюк хотел знать, будет ли петь блистательный гамбургский тенор.

– Будет-будет, – пообещал за товарища кенгуру.

– Вот и ладушки. Отдыхайте пока.

Вечером старый овраг опять превратился в зрительный зал. Звери и птицы усаживались плотнее, потому что желающих приобщиться к прекрасному в этот раз было больше – слухи о замечательном концерте спровоцировали волну интереса к заморским послам и их талантам. Приползла даже старая гадюка, которую никто не любил за сварливый нрав: она вечно отпускала ядовитые комментарии в сторону соседей и шипела на молодёжь. Ради праздника все готовы были потерпеть и её.

Представление снова открыли танцующие зайцы. Их пляска стала более изощрённой. Темп взвинтился, прыжки и трюки усложнились, а венцом выступления стала затейливая пирамида, которую косые построили из своих тел.

– Спасибо, мы репетировали, – пыхтя, отвечали зайцы на горячие аплодисменты зрителей.

– Реальный замес, come on, come on, yes! – кричал Эм Си, хлопая в огромные ладоши.

Но вот танцоры откланялись и покинули арену. Их место заняла лиса.

– Сегодня я расскажу вам ещё одну басню, – порадовала публику Лисёна. – Она называется «Моржиха и клыки». Это чукотская автономная басня, которую мне рассказала одна вкусная… ой, то есть искусная, перелётная птица. Итак, «Моржиха и клыки».

Моржиха к старости слаба бивнями стала:

болят и кариес. Но по ТВ видала,

что бивни паста укрепляет,

а порошок микробов убивает.

Всё это у людей приобрела

и весь полярный день клыки блюла,

но как ни чистила, зазря – не помогает:

всё больше новых дырок меж бивней,

с которых подлые микробы ржут над ней.

Моржиха слезы льёт и воет, как собака,

худеет на глазах. Нехорошо, однако!

Мораль поведал мне шаман, долбя в тамтамы:

не верьте, чукчи, хитрым тёткам из рекламы!

Басня всем понравилась, хотя мало кто знал, что такое ТВ и микробы.

А рыжую артистку уже сменил Колючий с гитарой.

– Песня о нелёгкой доле жителя зоопарка, – объявил свой номер ёж. – Шансон посвящается всем, кто сидел.

Граждане начальнички, я не виноват.

Зря меня поймали вы, я уже не рад,

что гулял я по опушке,

пел весёлые частушки

и попал в тиски ловушки аккурат.

Небо в клетку и кормёжка по часам.

Я скучаю, я страдаю по лесам,

мне на волюшку охота,

я гляжу на бегемота

и набить хочу я морду страусам.

Эх, на воле братцы ягод нажрались.

Ну а взаперти, ребята, жизнь не жизнь!

И всё же очень здорово,

ах, как же типа здорово,

как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Старания Колючего были вознаграждены аплодисментами и одобрительными грустными возгласами с мест. Тема заточения в зоопарк волновала тамбовчан, потому что совсем недавно лесник Прохор в очередной раз водил по округе каких-то любопытных людей в очках и показывал им, кто где селится. Обычно такие экскурсии оканчивались облавами.

Ёж сжал лапку в кулак и потряс ею, мол, крепись, братва!

Стоило Петеру встать с места, как его стали упрашивать исполнить арию, которую он пел на прошлом концерте. Сладкоголосый петух не дал себя долго уговаривать и повторил «Скажите, курочки…».

Овации продолжались несколько минут. Растрогавшийся Петер признался в беззаветной любви к тамбовской публике, за что был объявлен королём сцены.

– Серёга, дружище! – Лисёна уткнулась в плечо волка и разрыдалась в бесконечном умилении. – Как же божественно он поёт, мой Петер-петушок! В такие минуты я просто не представляю, как я смогу его съесть. А я обязательно его съем, Серёженька. Я не я буду, если его не съем!

Волк прорычал ей что-то в ответ, но его слова потерялись в шквале зрительских восторгов.

Потом оказалось: иноземцы приготовили сюрприз. Гуру Кен, немного стесняясь, заявил, что сейчас экзотический квартет подарит гостеприимным россиянам частушки. Эм Си витиевато посвятил их волку, лисе, ежу и медведю. Скунс попросил птиц помочь аккомпанементом и под хлопки да трели задвинул первый куплет:

Звери упали со смеху, а Лисёна взбесилась, поэтому Гуру Кен смягчил накал страстей:

Петер выступил вперёд и вывел следующую остроту:

Эм Си подхватил эстафету:

Кенгуру проехался по Михайле:

Губернатор не смолчал, вставил классическую отпевочку:

И напоследок четвёрка певцов вывела хором:

– Всё, на сегодня концерт окончен! Всем спокойной ночи! – объявил Михайло. – А то эта… Как её? Вах, ханалия начнётся.

Народ ещё долго не расходился, хлопая друг другу и распевая частушки, но звери постепенно покинули овраг, хотя циркачи ещё долго слышали во тьме вопли вроде «Я не знаю, как в Тамбове…».

– Знаете, мне вдруг захотелось обратно, в цирк… – вздохнул скунс.

– Мне есть тоже немножечко хотеть цурюк, – признался петух.

Кенгуру всхлипнул в знак солидарности.

У Ман-Кея была другая точка зрения:

– Эй, братья, бросьте ерундой страдать, я с вами не согласен, ответ ясен – цирк ужасен, опасен, хотя и притворно прекрасен. Вспомните песню Колючего, ничего не слышали круче вы о зоозастенках и воле или хотите выступить в роли мальчиков для битья? Нет, не с вами я.

Поразмыслив, актёры согласились, что цирк мало отличается от зоопарка. Тюрьма, она останется тюрьмой, как её ни назови.

 

Глава 3

Спозаранку, ещё до первых криков Петера, Ломоносыч созвал малый совет: Лисёну, Серёгу и Колючего. Обычно медведь не очень полагался на ежа и считал его откровенно незрелым для серьёзных дел, но, невзирая на трения при знакомстве с послами, шпанёнок как-то удачно нашёл с ними общий язык. Опытный губернатор отлично видел, что ёж симпатичен пришлым в большей степени, чем волк, лиса, да и он сам. Поразмыслив, Михайло пришёл к выводу, что Колючий – единственный нехищный зверь в «комитете по встрече» плюс первый, кто контактировал с иноземцами. Серёга и Василиса доверия не внушали. Один угрюмый, вторая постоянно облизывается на петуха. А он, Ломоносыч, старый дурак, ради веселья поступился правилами дипломатии и вырубил австралийского спортсмена.

Значит, пусть Колючий общается с послами больше, пусть исполняет их прихоти…

Так размышлял медведь, сидя под осиной и дожидаясь тамбовскую троицу.

Сначала появились волк и ёж.

– Ой, Серёга-Серёга, кривомордый немного… – напевал Колючий, в шутку задевая зевающего друга.

Санитар леса вяло отмахивался и громко клацал зубами, захлопывая пасть. Шпанёнок понимал, что это не всерьёз, и не отставал.

– Доброе утречко, – сказал Михайло.

Серёга и Колючий ответили на приветствие.

Поболтали о вчерашнем концерте. Сошлись во мнениях – было здорово. А тут и Лисёна припылила. Ломоносыч перешёл к сути:

– В общем, я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие.

– К нам едет ревизор? – ухмыльнулась рыжая.

– Нет. Тут впору нам самим когти рвать, – задумчиво проговорил волк.

– Молодец, Серёга! – похвалил Михайло. – Я как раз об этом и думал вчера, до концерта. И вот что вырисовывается. Мы пошли на поводу у иностранцев. Сначала они залихватски убедили нас, что надо воевать с браконьерами, потом попёрлись в деревню… Короче, сейчас к нашему лесу будет приковано внимание десятков людей, а для нас, как известно, хуже человеческого внимания никакой напасти нету.

– И что это значит? – спросил Колючий.

– Это значит, что в нынешней обстановке я решил объявить эвакуацию. Мы отойдём в глубь леса. Сейчас все кому не лень полезут искать кенгуру с обезьянином. Житья от людей не будет. Поэтому – эвакуация. А позже, когда переполох уляжется, вернёмся.

– Пожалуй, самое верное из возможных решений, – кивнул Серёга.

– Когда начинаем? – Лисёна проявила практичность.

– Сегодня же. Ответственным за сопровождение послов я назначаю тебя, Колючий. Не подведи, сынок.

Ёж выглядел обескураженным:

– Конечно, спасибо, отец родной, и типа всё такое, но я как-то не хочу…

– Да, Михайло Ломоносыч, – вступилась лиса, – назначь меня!

– Василиска! – Медведь поднялся во весь свой могучий рост. – Не перечь мне. С петухом не так всё просто. И держись от иностранцев подальше. Так будет лучше для всех. И лисы сыты, и куры целы.

– Поняла, – буркнула Лисёна.

– Тогда вот тебе задание. Понаблюдаешь за деревней, поразнюхаешь.

– Да что я, рыжая, что ли? – завелась было лиса, но прикусила язык. – Да, рыжая.

Ломоносыч продолжил:

– А ты, Серёга, следи за общей санитарной обстановкой, как ты умеешь. Уходим на северо-восток. Объявление передам Стук Стукычу через час. К полудню чтобы все начали движение. Вопросы есть? Нет? Вот и здорово.

Колючий поплёлся к послам. Ему не очень-то улыбалось коротать с ними досуг, но раз уж Михайло требует, то это закон. Шимпанзе, кенгуру и скунс ещё спали, а Петер уже спел первую утреннюю песню, вспорхнув на поваленный ствол. Ёж застал петуха за чисткой перьев.

Недаром ходят легенды о немецком педантизме. Петер скрупулёзно оглядывал каждое перо перед тем, как аккуратно поправить его клювом. Иногда гамбуржец недовольно тряс головой, обнаружив вопиющую неряшливость – застрявшую в перьях соломинку или ещё какую-нибудь соринку.

– Привет, Петер! – крикнул Колючий, спустившись в овраг.

– Гуттен морген, дорогой друг, – гордо ответствовал петух. – Как тебе сегодня слушать мой голос?

– Нормально, – пожал плечами ёж. – Типа громко спел, я бы проснулся. А твои коллеги, похоже, не торопятся.

Из берлоги доносились храп Вонючки Сэма, мощное сопение Гуру Кена и ритмичное неразборчивое бормотание Ман-Кея.

– Слушай, Петер, а Эм Си и во сне болтает? – очумело выдохнул Колючий.

– О да. И если не хотеть спаться, то можно услышать много интересный!

Ёж почесал макушку:

– Удивительно, как при таком словесном недержании пацан попал в дипломаты?

Теперь задумался петух:

– О! Это есть уникальный шимпанзе. Он легко имеет говорить обо всём, кроме работа. Чепуха – да, государственные тайны – нихт!

– Вот же вы, басурмане, какие хитрованы! – восхитился Колючий. – Всё-то у вас с подвыподвертом.

– Специфика, – развёл крыльями Петер.

– Ладно, я же типа о деле говорить пришёл, – спохватился ёж. – У нас, ребятки, эвакуация. Будем прятаться от людей. Михайло предрёк их столпотворение. Полезут в наш лес, а всё из-за вас, между прочим.

– Это почему?!

– Да потому, что нечего было светиться на каждом углу.

– Что есть «светиться»? – не понял гамбуржец.

– Ох, чучела вы неместные… – вздохнул Колючий. – Неважно, забудь. Главное, что пора сматывать удочки.

– Как-как?! – Петер снова не уяснил мысль шпанёнка.

– Уходить надо, – раздражённо перевёл ёж с просторечного на доходчивый.

– Это почему? – Из берлоги появилась морда Ман-Кея. – Это почему? Всё же хорошо, всё же по уму. Тут классная квартира наподобие тира. Там, в глубине, двустволка-мортира, конфискованная у рэкетира, то есть браконьера, побери его холера.

– Кстати, пушку надо прихватить с собой, – сказал Колючий.

– Подъём!!! – пропел Петер для скунса и кенгуру.

Гуру Кен выкатился наружу, активно двигая всеми конечностями. Спортивный стиль жизни сквозил в каждом скачке, в каждом махе передних лап, одетых в боксёрские перчатки.

– Утро чемпиона, – сварливо прокомментировал Вонючка Сэм.

Он вышел из логова, корча недовольную гримасу и чуть ли не брезгливо жуя свою традиционную жвачку. Сэм был очень привередливым и требовательным скунсом, привыкшим совсем не к тому уровню комфорта, который мог предложить взыскательному клиенту тамбовский лес. Отсутствие благ в виде миски с водой, кормушки с пищей да тёплой фешенебельной клетки крайне угнетало Вонючку. В последние дни скунса посещали приступы хандры. Тогда Сэм брюзжал и хмурился, как пасмурное небо.

А сегодня погодка стояла замечательная, безоблачная, не то что вчерашняя. Тем сильнее бросалось в глаза гадкое настроение скунса.

– Эй, Парфюмер-братишка, что ты надулся слишком? – затараторил Эм Си. – Жизнь хороша, пляши! Праздник устрой для души. И зажигай, не туши. Come on, лапой мне помаши!

Колючий сказал:

– Вот гляжу я на вас, таких насквозь весёлых и потешных, и думаю: как же вы запляшете, когда стукнут наши знаменитые русские морозы?

– Мы хотеть вернуться домой до знаменитый руссиш мороз, – ответил Петер. – Только не иметь идей как.

– А сюда на чём прибыли?

В разговор вступил кенгуру, продолжая утреннюю разминку:

– Сложный был маршрут, обратно так не уедешь. Может, ты что-нибудь посоветуешь?

Ёж растерялся – вопрос был явно не по адресу, ведь Колючему никогда не доводилось путешествовать, хотя родной лес он облазил вдоль и поперёк.

– Я это… Ну, подумаю, ладно?

– Спасибо! – Гуру Кен подскочил к тамбовчанину и энергично потряс его лапу.

Потом Колючий рассказал проснувшимся гостям то же, что и Петеру.

– А теперь собирайтесь и за мной, – скомандовал ёж.

Из вещей у циркачей было лишь ружьё, добытое Лисёной. Ман-Кей повесил его себе на шею. На том сборы и закончились.

Шли в основном молча, то и дело замечая, как параллельно топали местные жители. Тамбовчане неохотно покидали дома. Многие тащили на себе припасы, кто-то нёс детёнышей.

Вонючка Сэм долго всматривался в вереницу муравьёв, бодро шагавших туда же, куда и все.

– А что, насекомые тоже участвуют в эвакуации? – спросил американец.

– Нет, – рассмеялся Колючий. – Просто чапают на промысел.

Ветер качал сосны, рождая скрипы и стук, тревожно перекликались птицы, эхо разносило шифрограммы Стук Стукыча. Содержание было неизменным: «Всем, всем, всем! Уходим на северо-восток! Уходим на северо-восток! Михайло».

Весь день шли циркачи, ведомые ежом. Изредка делали привал, объедали ягоды, Петер клевал каких-то жуков, затем путь возобновлялся.

К вечеру прилетел сигнал останавливаться. Лес по-прежнему был хвойным, с лёгким вкраплением лиственных деревьев. Здесь же росло немало елей. Возле одной из берёзок Эм Си ловко соорудил шалаш. Правда, ему помогли остальные: кто-то подтаскивал ветки, кто-то держал, а Вонючка Сэм командовал, но, к счастью, его никто не слушал.

Уставшие путники завалились спать, выстелив пол шалаша сухой травой да еловым лапником.

А утром к ним пожаловала злая Лисёна. Правда, она маскировала свою ярость, но иногда горячие искры буквально вырывались из лисьих глазок. Весь день она следила за деревней, и там ровным счётом ничего не произошло. Люди жили в привычном ритме, совсем не собираясь на грандиозную охоту, предсказанную Михайлой Ломоносычем. Ночью Лисёна догоняла медведя и лесных жителей, чтобы доложить обстановку. Выслушав гневную тираду разведчицы, Михайло удовлетворённо кивнул и… приказал возвращаться да продолжать слежку, пока не начнётся подозрительное. Василиса буквально села от такого распоряжения. «Глупая ты, хоть и хитрая, – сказал медведь. – Люди никогда не реагируют сразу. Скорее всего, они зашевелятся завтра, так что иди и не умничай. За тебя уже поумничали».

И вот Лисёна грубо отослала Колючего погулять и обратилась к циркачам:

– Значит, так, ребятки. Вы мне кругом обязаны. Во-первых, у нас с вами договор – моё молчание против моих же желаний. Во-вторых, я рисковала жизнью, отводя угрозу от Петера и Эм Си. Настала пора исполнить желаньице. Потребуйте от Михайлы, чтобы я была постоянно при вас. Надоело быть на посылках и зазря подставлять свой хвост под огонь.

– Но как мы объясним твоему начальнику, что ты нам нужна? – поинтересовался Вонючка Сэм.

– Ну… Например, вас не устраивает Колючий. Или ещё что-нибудь. Придумайте, вы же дипломаты! Кто пойдет уламывать Ломоносыча?

– Хорошо, пойду я и Парфюмер, – ответил Гуру Кен.

– Нет, хочу, чтобы пошёл Петер, – отрезала рыжая бестия.

– Почему я?! – всполошился гамбургский певец. – Я один не хотеть пойти!

Лисёна, разумеется, помнила, что Михайло не велел обижать немецкого посла, хотя был согласен с мыслью об оскорблении, нанесённом Германией, – додумались же прислать петуха! Поэтому, если в её защиту выступит именно Петер, медведь будет спокоен. «Целую политику приходится сочинять», – мелькнула мысль у Василисы.

– Тогда с Петером отправлюсь я, – скорректировал решение кенгуру.

– Hey, yeah! А почему не все? – поинтересовался шимпанзе.

– Ты готов сказать Колючему в глаза, что он тебя якобы не устраивает? Значит, двое сидят с ним и ждут решения, – сказал Гуру Кен.

Ломоносыч, сидевший на поляне и что-то втолковывавший бобру, встретил Лисёну недовольным возгласом:

– Ты ещё здесь?! Шуруй к деревне, Василиска! Неужто ты не понимаешь важности своей миссии?

– Я тут встретила наших послов, Михайло Ломоносыч, – вкрадчиво начала рыжая. – Они к тебе просьбу имеют.

Кенгуру и Петер выступили вперёд. Заговорил боксёр:

– Это… Михайло Ломоносыч… Мы хотели бы, чтобы нашим провожатым была Лисё… то есть Василиса. Очень просим. Для укрепления дипломатических отношений.

– Вы понимайт, как важен брудершафт между нашими народами, – подхватил Петер, сгорая от стыда за вынужденное враньё. – Васьялисья есть самый хороший кандидатур!

– А чем вас Колючий не устраивает, господин гамбургский петух? – Голос Михайлы звучал угрожающе тихо.

– Господин йож очень хороший провожатый, но он иметь желание мстить Парфюмеру. Его никак не успокоит тот досадный химический атака. Постоянный напряжений и конфликт нихт помогать дружбе наших стран.

Медведь пристально посмотрел на лису:

– Не знаю, чем ты их зацепила, но всё равно решение своё не изменю. И дело даже не в моём упрямстве и не в том, что мы больше никуда не идём, а значит, и провожатые не нужны. – Губернатор встал и принялся расхаживать по поляне. – Жаль, ты, хитрая морда, никак не усвоишь простую мысль. Если я посылаю тебя, то никто лучше не справится. Мало канюка в небе, а он, в отличие от тебя, уже там. Ты услышишь и поймёшь в намерениях людей значительно больше. Это ясно?

Михайло остановился и навис над Лисёной, словно грозная бурая туча.

– Да, – еле слышно выдавила лиса.

– Вот и беги выполняй приказ. А ты, господин петушиный посол, думал бы, чего просишь. Это на простом языке называется «запусти лису в курятник». Возвращайтесь к шалашу, любезные. Тут озеро близко, ягодники, так что паситесь с миром. И пожалуйста, не обижайте паренька моего. Ёж у нас товарищ неплохой, хоть и хулиганистый.

Немец и австралиец поплелись к своим. На душе у обоих было прескверно.

– Изволь видеть, Гуру, – грустно промолвил петух, – ложь есть порождать всё новую и новую ложь.

– О, да ты философ! – попробовал разрядить ситуацию кенгуру. – У тебя мозги хоть и куриные, но иногда варят!

– Ох, не говори мне о варке, – сказал Петер ещё более печально.

Боксёр понял, что сморозил глупость. В порыве самокритики он схватил одну из перчаток и стукнул ею себя по голове.

У шалаша воздух буквально звенел от неизъяснимой напряжённости. Эм Си был не по обычаю молчалив, не говорили и скунс с ежом. Колючий выглядел обиженным. Вонючка Сэм – довольным.

Гуру Кен верно оценил ситуацию и сразу же обратился к провожатому:

– Дорогой Колючий, тут произошло дикое недоразумение. Лисёна претендовала на твоё место, но Михайло не дал ей оттеснить тебя. Мы приносим извинения за такую некрасивую ситуацию. Ты не обижаешься?

– Я-то? – как-то странно переспросил Колючий. – Нет, я не обижаюсь. Я типа в ярости. Ваш товарищ уже вполне доходчиво объяснил эту «некрасивую ситуацию». И знаете, мне осточертела эта постоянно жующая рожа.

– Хочешь ещё раз посмотреть на хвост? – ехидно предложил Вонючка Сэм.

– Да я тебе нос бы расшиб, если бы не идиотская дипломатическая неприкосновенность! – выпалил ёж и ушёл.

– Кольючий, Кольючий, айн момент! – попробовал остановить его Петер, но тамбовчанин не вернулся.

– А всё-таки ты Вонючка, Сэм, – сказал кенгуру скунсу.

 

Глава 4

Корреспондент областной газеты прибыл в деревню на попутке – стареньком молоковозе, управляемом сумрачного вида мужичком. Двадцатидвухлетнего журналиста звали Павлом. Фамилия у него была Гришечкин. Павел Гришечкин молодцевато выпрыгнул из кабины в сельскую пыль и огляделся.

Центральная площадь не поражала воображения – засыпанная щебнем площадка да дома, в одном из которых угадывался сельсовет. Павел зашагал к административной избушке, но вскоре был жестоко разочарован: дверь оказалась запертой.

«Пойду в народ», – решил корреспондент.

В первом же дворе селянка неопределённого возраста надоумила Павла навестить горемычных браконьеров Витю и Федю. Журналист их посетил. Неудачники маялись от безденежья и за небольшую мзду, эквивалентную поллитре, согласились рассказать обо всём, что пережили в суровом тамбовском лесу.

Павел Гришечкин был весьма амбициозным молодым человеком. Он видел себя через пять лет в Москве, в одном из самых главных изданий. Когда Павел мечтал о столичной карьере, его топорщащиеся ушки краснели от удовольствия. Ради достижения своей цели Гришечкин не поскупился на деньги.

Браконьеры сперва скупо, а потом всё щедрее и щедрее стали делиться неприятными воспоминаниями о событиях, связанных с поиском йети. Федя докладывал обстоятельно, словно получал тайное удовольствие от пережитых позора и страха. Витя морщился, но изредка дополнял рассказ подельника.

Перед тамбовским журналистом разворачивалась картина, достойная опубликования в каких-нибудь «Аномальных паранормальностях». Снежные люди, похищенное ружьё, пропавшие капканы, позже выставленные против хозяев, обезьяна, действующая в сговоре с кенгуру, волком, медведем и даже енотом, распыляющим зловоние… Павел когда-то брал интервью у главврача психиатрической лечебницы, от которого узнал, что двух одинаковых сумасшествий не бывает. Но Федин бред активно подтверждал Витя. Следовательно, либо мужики сговорились и таким сложным способом добывают средства на опохмел, либо их кто-то самым скрупулёзным образом разыграл.

В памяти Павла происходило неясное шевеление. Что-то недавно случилось курьёзное… Это что-то могло быть связано с деревенскими страшилками… Но что?

Кроме того, позвонивший в редакцию человек говорил о многих случаях столкновения с экзотическими зверьми. Гришечкин задал вопрос браконьерам:

– Кроме вас кто-нибудь видел эту бешеную банду?

– А то! – хмыкнул Федя. – Поспрошайте хотя бы продавщицу нашу, Антонинку. К ней обезьяна заходила.

Сфотографировав и покинув страдальцев-охотников, корреспондент отправился в сельпо.

Антонина с нечеловеческим радушием встретила журналиста:

– Я так и знала, что нашим случаем заинтересуется центральная пресса! Вы же из центра?

– Из областного, – честно ответил Павел. – Но если слухи подтвердятся, то я обязательно продавлю публикацию в одной из московских газет.

– В «Правде»?

– В «Искре».

– Ух ты! – Продавщица не поняла иронии и восхитилась с детской непосредственностью.

– Так что у вас стряслось?

История Антонины была значительно короче Фединой, зато образ обезьяны дополнился романтическими штрихами.

– Я его про себя прозвала Макакием Макакиевичем, – откровенничала продавщица. – В магазин пришёл, воистину, что крестьяне, то и обезьяне! Да, своровал, подлюка, фрукты на кругленькую сумму, но ведь не каждый же день в наш сельмаг мартышки заглядывают. А этот такой обаятельный, в пиджаке, не вру! Вы будете смеяться, но он, когда на пороге обернулся да, как бы извиняясь, разулыбался, так сильно напомнил артиста одного!.. Он ещё Паниковского играл…

«Обезьяна в пиджаке, ну-ну», – подумал Павел Гришечкин, щёлкнул дородную Антонину в скупом продмаговском интерьере и откланялся.

Затем корреспондент из первых уст выяснил, что действительно по деревне бегала лиса. Чуть позже доброхоты направили Павла к той бабке, что свалилась в обморок, встретив кенгуру.

– Ой, вот как тебя, зверюгу ту разглядела, – залопотала очевидица. – Бежит на меня скачками. Глазищи навыкат, рыло утюгом, а под мышкой – петушок. Получается, скрал у кого-то курёнка и ходу! Натерпелась я, милок…

Дело шло к вечеру. Журналист попросился к старушке на ночлег, а та была только рада: вдруг наглое сумчатое захочет ещё и в дом проникнуть? Внучке было всё равно, она полагала, что кенгуру добрый. Гришечкин поглядел новости по старому чёрно-белому телевизору да завалился спать.

Утром деятельный корреспондент пожелал отправиться в лес.

– Нешто ты у кенгуры энтой интервью взять хочешь?! – поразилась бабка.

– Нет, но от эксклюзивной фотосессии не отказался бы, – заявил Павел.

– Это ты сейчас на каком языке говорил? – захлопала глазами селянка.

Будущая звезда столичной журналистики Гришечкин махнул, мол, не бери в голову, и пошёл к Вите.

Долговязый браконьер лежал бревном, имея вид трагический и жалобный. На просьбу Павлика поводить по местам боевого бесславия Витя ответил категорическим отказом, с тайным цинизмом посоветовав корреспонденту воспользоваться услугами Феди. Гришечкин отправился к коротышке. Тот послал журналиста ещё дальше – к чёртовой бабушке. Павел посулил денег. Федя выпучил красные глазищи и мучительно простонал, судорожно смяв рубашку на груди:

– Соколик, я теперь туда вообще носа не покажу! Ты когда-нибудь спускался с верхушки гладкой сосны на землю? Попробуй на досуге. Попроси медведя, чтобы он тебя туда загнал, и дерзай. А теперь вали отсюда, пресса фигова.

Гришечкин вернулся в дом долговязого. Молодому журналисту помстилось, что Витя сильнее духом и в конце концов согласится на прогулку. Павел не ошибся.

– Литру поставишь, пойду, – буркнул браконьер.

На том и порешили.

Лес встретил корреспондента и проводника гробовым молчанием. Сначала заволновался Витя, потом неладное почувствовал и Павел.

– Так не бывает, – прошептал долговязый. – Даже птица не чирикнет. Ты как хочешь, а я домой.

Тишина давила на уши. Гришечкин подумал: «Вот же феномен! Пока лес привычно звучит, ты не обращаешь на это внимания. Но как только наступает безмолвие, становится жутко».

Павел расчехлил фотокамеру, но никакой экзотики, как назло, не попадалось. Тогда он окликнул Витю, топавшего впереди, и сделал снимок. Впоследствии долговязый так и попал на страницы тамбовской газеты – длинный, ссутулившийся человек с перекошенным от тихого ужаса небритым лицом и бешеными глазами. «Жертва зверского беспредела», – гласила подпись к портрету.

Постепенно ускоряя шаг, журналист и браконьер чуть ли не выбежали из леса.

На центральной площади собрались мужики – кого-то посетила гениальная идея устроить облаву на кенгуру и обезьяну. Отыскалось пятеро охотников.

– Куда собрались? – спросил Витя, когда они с Павлом проходили мимо.

– Ловить твоих четвероногих друзей. Решили прославиться энтой, как её, сенсацией, – ответил крепенький старичок, поглаживая цевьё ружьишка.

– А вы всем селом пить бросьте, это будет подлинная сенсация, – предложил Павел.

– Святое не трожь, лучше мы кенгурятину поймаем!

– Дырку от бублика вы там поймаете, – сказал долговязый. – Лес словно вымер.

Охотники не слишком поверили Вите.

– Эй, корреспонденция! – окрикнул Гришечкина бородатый мужик. – Не брешет Витёк-то? А то, может, он сам решил кенгуру захомутать?

– Правду он говорит, – буркнул Павел, только добытчики и к его словам не прислушались.

Взяли пару толковых собак и двинулись в путь.

Они вернулись с «облавы» через полтора часа, хмурые и молчаливые. Тихо разошлись по домам и крепко-накрепко наказали детям и бабам не ходить по грибы, да и вообще в лес не соваться.

А Павел Гришечкин привёл Витю в магазин. Долг платежом красен.

Пока Антонина обслуживала покупателей, журналист тоскливо пожаловался:

– Неужели я в тупике? Пустой лес – это не экзотическое зверьё. Не сенсация, а пшик. К кому бы ещё обратиться за помощью?

– Хех! – усмехнулась продавщица. – Тебе, милый, надо к Прохору, леснику нашему. Это для тебя, недотёпы, лес пустой, а Прошка в нём кого угодно найдёт, хоть слона.

– Это хорошо бы – слона, – мечтательно проговорил Павел. – Где живёт ваш Прохор?

– Ну, ты меня умиляешь, сразу видно, городской. Где ещё леснику жить, как не в лесу?

– А как же я?.. – начал вопрос парень, но догадливая Антонина перебила:

– Гляди в окно. Вот дорога. Пойдёшь, не сворачивая, упрёшься в его избу. К нему завсегда на машинах крутые разные ездят. А ходу часов пять. Стало быть, сегодня не рвись, а то уж вечер на носу. Прохор тебе обязательно поможет. Он здесь каждый куст знает – потомственный лесник.

– Спасибо вам, – поблагодарил Гришечкин.

– Не на чем, – отмахнулась продавщица. – Встретишь Макакия Макакиевича, на вот, передай гостинец.

Пухлая рука протянула корреспонденту апельсин.

Выйдя из магазина, Павел и Витя попрощались и разошлись. Долговязый отказался проводить журналиста до заимки лесничего, потому что Прохор терпеть не мог браконьеров. Да и трусил Витя не по-детски.

Гришечкин отправился на постой всё к той же бабке. Упрямый корреспондент решил довести расследование до конца. Почему бы не погулять на свежем воздухе вместо того, чтобы париться в душном городе под бодрящие окрики главного редактора?

На этом людская активность и угасла. Когда наступили сумерки, Лисёна сочла необходимым добежать до Михайлы и рассказать о странном поведении людей.

Циркачи всерьёз повздорили.

– Как ты мог, Парфюмер?! – бушевал Гуру Кен. – Кто тебя за язык тянул? Мы же договорились, что Колючего обижать нельзя. Здесь вообще никого нельзя обижать!

Скунс сосредоточенно играл желваками. Мех зверька вздыбился, хвост нервно подёргивался, словно антенна, которую оттягивает и отпускает чей-то палец.

– Я всего лишь сказал пацану, что он может быть свободен, – заявил Вонючка Сэм.

Вклинился Эм Си. Он отчаянно жестикулировал и будто вколачивал каждое слово:

– Не дам соврать, не могу молчать, стану правду излагать, йо! Разрешите начать, йо! Парфюмер, ты обидел Колючего, нашего друга лучшего. Сказал: «Иди, на гитарке бренчи, новые аккорды учи. Ты не ровня нам и не мешай заниматься делами». И ещё много всякого ты сказал, жаль, я не записал.

– И ты, Брут, – проворчал Сэм. – Да, он мне не нравится. Он начал общение с попытки нас надуть, забыли? И потом… А если бы вы каждую ночь просыпались из-за того, что вам кто-то добренький подложил под бок огромную шишку?

– Йож имел хотеть подшутить, – вступился Петер. – Я буду вынужден напоминать тебе, как ты сделать Кольючему химический атака. Такой обида не в айн момент забывается.

– Да в гробу я эти шуточки видел! – взбесился скунс.

– Всё равно, ты не должен был его оскорблять, – твёрдо сказал кенгуру. – Во время эвакуации именно ёж показывал тебе, где ковырнуть на предмет личинок и прочей снеди. Да, Колючий – хулиган и лукавый задира, но он с удовольствием нас сопровождал. Жаль, что ты этого не оценил. Чего пузырь надул? Или я не прав?

– Прав, не прав. Не люблю я его, – буркнул Вонючка Сэм и ушёл в шалаш.

Гуру Кен вздохнул:

– Вы, парни, как хотите, а я пошёл извиняться перед Колючим.

Кенгуру оставил друзей.

В этот момент к шалашу прибежали зайчата, около десятка.

– Здрасьте, – поприветствовали они Ман-Кея и Петера.

– Гуттен таг, – чинно ответил петух. – Маленький косой поклонник прибыл выразить мне восторги?

Зайчата переглянулись.

– Честно признаться, нет, – робко сказал самый смелый. – Мы к Ман-Кею.

– О! – Гамбургский тенор был уязвлён до глубины души, но вида не подал, отошёл в сторону, якобы в поисках гусениц.

А шимпанзе слегка удивлённо обратился к посетителям:

– Хай, братья, что могу дать я таким ребятам классным? Йо, ответьте, старику Эм Си не ясно.

Косые замялись:

– Мы краем уха слышали о рэпе, и вроде вы его постоянно читаете. А в Тамбове рэпа нету. Вот мы и хотели бы попросить вас, ну, научить, что ли…

– А! Круто-круто-крутотень, вы решили не наводить тень на плетень, а познать хитросплетения речитативные, поймать вибрации позитивные. Будем, будем, детвора, веселиться! До утра, до утра клубиться, рэпу учиться!

И Ман-Кей стал грузить зайчат премудростями и идеологией рэп-движения. Первый урок Эм Си закончил программной композицией о себе, любимом. Новообращённые помогли ему, выстукивая ритм лапками.

Вру, вру, вру, в рубахе парень.

Рад, рад, рад, родился.

Вру, вру, вру, в рубахе парень.

Рад, рад, рад, родился.

Я родился во фраке,

в африканском мраке.

Враки,

что я сын макаки.

Шим —

пан —

зелено-молодо молодо-зелено!

Хотите, чтобы спели вам?

Нате, мы и спели вам!

Я весел, талантлив, почти гениален!

Не просите, нет, чтобы я остановился.

Вру, вру, вру, в рубахе парень.

Рад, рад, рад, родился.

Зайчата запрыгали от восторга, договорились о следующем уроке и побежали к родителям.

Ман-Кей зачарованно сказал петуху:

– Петер, рубишь фишку? Я счастлив, даже слишком, ведь у меня есть ученики теперь! Это круто, поверь!

– Нихт сомнений, – произнёс тенор. – Но я бы хотеть иметь счастье наблюдать воспитанников строгий классический вокал.

Гуру Кен долго слонялся по лесу. Он был за холмом, прошёлся по дну большой низины, выбрел на берег озера, но нигде не встретил Колючего. Воистину, высматривать ежа в бору – всё равно что искать иголку в стоге сена.

Наконец, австралиец увидел Серёгу. Волк куда-то спешил, и кенгуру его окликнул.

– А, боксёр, – на бегу сказал серый хищник. – Гуляешь?

– Нет, Колючего ищу. Ты не знаешь, куда он мог деться?

Серёга остановился и проворчал сердито:

– Знаю. Он молчит, но я понял, что он грандиозно на вас обижен. Я пока не ведаю причины, но если вы задели моего друга незаслуженно, я поразмыслю над тем, чтобы на несколько минут забыть о дипломатической неприкосновенности и наказать виновных так, как посчитаю нужным.

– Подожди, подожди. – Гуру замахал лапами. – Я ищу Колючего, чтобы извиниться. Помнишь, что ты говорил о лидерстве и ответственности?

– Ну.

– Я пытаюсь исправить ошибки друзей. Взять ответственность.

Волк как бы поднял брови, размышляя над словами боксёра:

– Хорошо, попробуй. За мной.

Серёга прибежал к пригорку, покрытому зарослями юных берёзок. Гуру не отставал. Волк молча мотнул головой, мол, лезь наверх, и потрусил по своим делам. На прощание он посмотрел австралийцу в глаза. Кенгуру почудилось, будто Серый пожелал ему удачи.

Гуру Кен полез в чащу и почти сразу же услышал бренчание гитары и невесёлый, с хрипотцой, фальцет Колючего:

В тёмном лесе ветер свищет,

от бобра добра не ищут,

от добра бобра ведь тоже,

так сказал мне волк Серёжа.

В небе пасмурном зарница,

на просторе реет птица.

Над главою непокорной

ты не вейся, ворон чёрный.

Ты, Колючий, туп, как дятел,

ты, Колючий, явно спятил:

ты к ним с честными устами,

а они с чем под хвостами?

Кенгуру взобрался на пригорок, вышел из-за берёзок: – Колючий, ты прости нас, пожалуйста, а?

Ёж смерил австралийца долгим и каким-то отсутствующим взглядом.

– А, Гуру, садись типа, – промолвил наконец шпанёнок. – Петь будем.

 

Глава 5

Прохор был невысок, сутуловат, смугл лицом, которое заросло щетиной, кудрявыми волосами и бакенбардами. Этими чертами лесник напоминал одновременно Эм Си Ман-Кея и великого русского поэта Пушкина. Корреспондент Павел Гришечкин не видел шимпанзе, поэтому сразу вспомнил Александра Сергеевича.

Правда, тамбовский Пушкин выглядел слегка бомжевато и неизысканно. Стихов не декламировал, хотя и был страстным болтуном. Журналист решил, что словоохотливость развилась у лесничего из-за отсутствия собеседников.

Конечно, попробуй-ка поживи месяцами в одиночку. Невольно обрушишь на первого же встречного всё накипевшее. Прохор усадил гостя за стол, поставил чайник, достал сушки. Павел подумал, что эти сушки, возможно, помнят времена Наполеона.

– Это хорошо, мил-человек, что ты именно сейчас припожаловал, – чуть шепелявя, говорил лесник. – Ведь сейчас самые такие зори да соловьи, когда душа распахивается и хочется воспарить над этой всей грешной землёй да улететь к чертям на кулички отсюдова, а то пенсию и ту зажали, гроши платят да по линии лесохозяйства никаких шишей не хватает, но кормушки-то зимние лосю никто не отменял, и соль самому приходится покупать, только соли-то мало, но я тебя всё равно накормлю завтра таким шашлычком, прямо с перчиком, ты даже не волнуйся, всё покажу, раз ты у нас пресса, ведь места-то тут историцкие, мил-человек, поэтому ты про государственную денежку обязательно в своей газетке пропечатай, мол, никаких средств не хватает, а вечерком пойдём вечернюю зарю поглядим, ведь аж крылья форменные вырастают, когда смотришь…

– Я… Мне… Тут… Это… – пытался вставить Павел Гришечкин, но у него не было никаких шансов.

Наконец корреспондент окончательно разозлился и заорал:

– Отец!!! Послушай меня!!!

Прохор замер, глядя на гостя шальными глазами. Потом справился с шоком, залопотал:

– Нервные вы там, в городе своём, мил-человек, вот недавно тоже один приезжал, между прочим, из обкома или, как там сейчас, из администрации, пузом тряс, щеками махал, руками, бардак, мол, развели, а как я ему расклад пояснил, так он понял, что сам же и виноват, и ты не кипятись, как чайник со свистком, главное – дотерпи до вечерней зорьки, тут тебя и накроет…

– Замолчи! – взмолился журналист, чуть ли не падая на колени. – Мне нужно знать, были ли тут в округе кенгуру и обезьяны.

– Опаньки, сынок, да ты никак сдвинулся? – Прохор засуетился, будто мог врачевать психические недуги. – Тут, в туеске, был у меня травяной сбор, он успокоит, поспишь, а завтра чуть свет пойдём утреннюю зорьку встре…

– Хватит уже зорек!!! – заорал корреспондент, краснея от ярости и стыда за своё поведение.

Лесник захлопнул рот.

– Папаша, выслушай меня ради всего святого, – почти прошептал Гришечкин. – В селе были замечены кенгуру и обезьяна. Не мной замечены. Повторяю: не мной. Эти звери… Я в курсе, что им тут не место. Так вот, они живут в твоём лесу. Вчера я пошёл в лес, но там была абсолютная тишина, словно всё зверьё ушло. Что творится у тебя, папаша, ты можешь объяснить? Официально, для прессы? А потом мы пойдём смотреть твои дурацкие зорьки.

Прохор скрутил папироску, закурил:

– Ты с кем в лес ходил?

– С Витей, есть там такой, – ответил журналист.

– Это с поганым браконьеришкой?! – взвился лесничий, обдавая собеседника ужасным дымным облаком. – Ох, встречу если, то пристрелю… И тебя бы надо за то, что ходишь с кем попало.

– Я не браконьер, – терпеливо объяснил Павел, взяв тон учителя, толкующего с недалёким ребёнком. – Я статьи пишу. Профессия у меня такая. На букву «ка».

– Кретин, что ли? – хмыкнул Прохор.

– Корреспондент, – устало выдохнул Гришечкин.

– Ну, одно другому не мешает, – мудро изрёк лесник. – Ты больше с ним не водись. Дурной он. И второй такой же, Федя который. А теперь допивай чай и айда смотреть, где там у тебя кенгуру завелись. Говорить с тобой не буду, сразу понял, ты слушать не умеешь. А байка твоя про сумчатых понравилась. Надо проверить.

Прохор и Павел пришли в окрестности деревни, и лесничий признал, что странная тишина не вымысел заезжего журналиста. Мужик быстро сориентировался по следам, повёл спутника на северо-восток.

Павел на ходу рассуждал над загадкой природы.

– А в деревне, мил-человек, не было никаких взрывов или там шумов постоянных?

– Кажется, нет, – ответил корреспондент.

– Точно? Сваи там какие-нибудь не колотили? – не унимался Прохор. – Хотя какие там сваи… Разве тут что-нибудь будут строить? Пожары. Слава богу, без них пока. Тогда я просто не понимаю.

Лесник припал на колено, разглядывая чёткий след… «Ребёнок? – удивился Прохор. – Быть такого не может. Нет-нет-нет, слишком неправильная ступня. Неужели и взаправду обезьяна?!»

Теперь лесник двигался медленно, рассматривая каждый клочок земли, на котором могли остаться отпечатки звериных лап. Таких клочков было немного, ведь песчаный грунт плотно укрывался слоем сухих иголок, мелких веточек и тонких чешуек сосновой коры. Но несколько раз Прохору повезло: обнаружились следы кенгуру и… петуха. Первые лесник не распознал, ведь он не был в Австралии, а вот куриную лапу определил без проблем.

– Надо же… – протянул мужик, сдвинув фуражку и почёсывая затылок. – Ажно закурить захотелось. Жаль, нельзя. А то, мил-человек, от меня вонять будет, как от химзавода. Этак ни один зверь не покажется. Ты, кстати, зря без шапчонки-то. Тут клещуки лютые, моё тебе почтение. Энцефалита пока у нас не было, но зачем судьбу искушать, верно?

Гришечкин запустил обе пятерни в шевелюру, принялся судорожно искаться. Затем залез в свой рюкзачишко, достал запасную майку и накинул её на голову.

– Вот и умница, – одобрил Прохор. – Ещё бы теперича понять, что тут делала курица…

– Не курица, а петух, – корреспондент произнёс это с этаким шерлок-холмсовским апломбом и даже скосил взгляд на отпечаток.

– Это ты как определил?

– Элементарно… – Павел чуть не добавил «Ватсон». – Очевидцы говорили, что кенгуру украл из деревни петуха. И не надо корчить такое лицо, я тоже очумел, когда такое услышал.

– Гмык, – вырвалось у лесника. – Ладно, потопали. Тут хоть птицы запели, значит, и зверьё где-то близко.

Через некоторое время Прохор заметил белку, потом не в меру делового ежа. Тот привстал, словно оценивая, кто это такой здесь шастает. Затем животных стало больше. Даже городской журналист их засёк, хоть и вёл себя в лесу, как слепо-глухой.

– Километрах в трёх отсюда есть замечательное озерцо, – сказал Прохор. – Предлагаю посетить, искупаться. Целебная водичка, мил-человек, чистейшая.

Корреспондент с непривычки умаялся бродить, поэтому принял предложение лесника с усталым восторгом.

День был жарким, хотя солнце иногда скрывалось за лёгкими молочно-голубыми облаками. От зноя спасал еле заметный ветер. Когда люди вышли к озеру, они почувствовали свежесть, навеваемую от воды.

Места были прекраснейшие. Павел постоянно фотографировал, не жалея плёнки, потом вдруг замер, просто засмотревшись.

«Господи, – думал молодой журналист, – красотища-то какая! Вот где надо жить, а не в Москву стремиться… Как там лесник говорил? Зорьку вечернюю встречать».

Искупались. Вода была восхитительна – полоса тёплой, полоса прохладной. Обсохли, молча любуясь игрой бликов на глади, небом и лесом. Прохор достал из мешка хлеба и сильно закопченные колбаски. Перекусили. Запили водой из фляжки.

– Всё, мил-человек, пора обратно, – промолвил лесничий. – Мы с тобой дали изрядного крюка, пока до моей лачуги дошкандыбаем, стемнеет.

Гришечкин топал и мысленно прикидывал содержание будущей статьи. Пока получалось сплошное коллективное враньё да страхи корреспондента из-за тишины в бору. Как-то маловато. Павел охотно верил историям браконьеров, бабки, продавщицы и селян, видевших лису, а в «мёртвом лесу» побывал сам, но как убедить читателя? Факты, факты давай, скажет главный редактор и будет прав. Сенсационный материал спасут только фотографии кенгуру, обезьяны и пресловутого зловонного енота… И тут журналист встал как вкопанный:

– Ага!

– Чего это ты? – обернулся Прохор.

– Я знаю, откуда тут вся эта экзотика! – Павел не скрывал гордости. – На днях в Тамбове из цирка сбежали животные. Заметку готовила, кажется, Любочка… Это не важно. Да, там пропали кенгуру, обезьяна, скунс и петух!

– А сюда они как прибыли? На попутках?

– Возможно, их кто-то похитил, отвёз сюда, и они вырвались на свободу, – предположил корреспондент. – Между прочим, директор цирка жаловался в милицию, что ему угрожали.

– Ну, прямо «Следствие ведут знатоки», – усмехнулся лесник.

– Дельце пахнет криминалом, – пробормотал Гришечкин. – Крупной сенсации не светит, а вот раскрутить тему бандитского произвола вполне возможно… Прохор, нам во что бы то ни стало нужно найти этих зверей!

У Михайлы Ломоносыча хватало забот. Лисёна принесла весть о том, что люди стали ходить на разведку, правда, как-то странно. Зайдут в лес, потом вдруг поворачивают и сбегают в неясной тревоге. Медведь знал, что ощущение опасности – штука тонкая. Бывало, оно спасало множество зверей. К примеру, какой-нибудь волк замается, завоет беспокойно, уведёт стаю, а через какое-то время нагрянут охотники, только волков-то уже тю-тю. Знал лесной губернатор и то, что некоторые начинают чувствовать землетрясение или ещё какую-нибудь катастрофу.

«Неужели мы вовремя снялись с мест?» – думал Михайло.

Лисёну он на всякий случай пожалел, не послал обратно в разведку. А канюк продолжал наблюдение с воздуха, изредка оглашая деревню печальными криками. Кстати, возможно, поэтому тамошние жители ощущали какую-то тоску и подавленность.

Ещё зачем-то пришёл лесник с каким-то незнакомцем. Прохору можно было доверять, он мужик свой, а вот его спутник вызывал серьёзные подозрения. Всё прикладывал какую-то штуковину к лицу, замирал, щёлкала она. Совершенно ясно, что от такого поведения хорошего ждать не стоило, а стрельба весьма вероятна. Вот, к примеру, каждая собака знает: наклонился человек или присел – жди летящего в тебя камня. Нехорошо, в общем, тревожно.

Кроме людской угрозы возникла проблема с расселением. Не все были довольны отведёнными участками. Хомяки не хотели селиться у озера, а белки жаловались на тесноту из-за нехватки дупел. Стук Стукыч проблему с дуплами решить не мог, так как долбил громко, но медленно.

И конечно же, надо было что-то решать с послами. Американец сильно задел ежа, а остальные иноземцы неслабо на него взъелись. Однако это полбеды. Когда слух о том, что Парфюмер оскорбил Колючего, обошёл лес, в народе появились, мягко говоря, опасные мысли относительно скунса и его коллег. Ломоносыч предпочёл утрясти конфликт, втайне желая, чтобы неугомонные дипломаты вымелись из Тамбовщины куда подальше. Тем не менее хлопцы они были симпатичные, только больно уж их было много. Всего четверо, а проблем – хоть с соседями делись.

Для урегулирования политических разногласий медведь собственнолично пожаловал к посольскому шалашу. Время выбрал вечернее, тихое.

– Эй, гостюшки, выходите, надо потолковать, – позвал Михайло.

Циркачи выбрались, расселись, глядя в землю. Последним вальяжно вышел Вонючка Сэм, занял место с краю.

Ломоносыч хмуро начал:

– Значит, музыкального слуха у меня нету, всё-таки в берлоге рос, а там на ухо, сами понимаете, наступили, и не раз, поэтому я вам сейчас не спою, а просто заявлю ноту протеста. Если ещё раз кто-нибудь из вас допустит хотя бы малейшее оскорбление моих подданных, я того лично вызову на самые серьёзные дебаты. На всякий случай намекну, что полемику со мной пока никто не пережил.

– Не надо меня пугать, у нас в стране самая крутая армия, – горделиво сказал Вонючка Сэм. – Видели бы вы наших морских котиков. Сущие дьяволы!

– Так, трепло пушное, – устало проговорил Михайло. – Имей уважение к тому, с кем беседуешь. На каждого вашего морского котика у нас найдётся сухопутный пёсик. А ты сейчас извинишься передо мной, руководителем леса, а потом перед Колючим, моим заместителем по связям с иностранцами.

Скунса, похоже, совсем занесло.

– Вот ещё, извиняться! – ляпнул он и развернулся для химической атаки.

Хвост Сэма ещё поднимался, а медведь уже начал кувырок, и к моменту, когда зловонная струя брызнула туда, где только что сидел Михайло, тот уже был рядом со скунсом, чуть сбоку.

Американец вякнул, почувствовав стальную хватку у себя на шее. Ломоносыч поднял Сэма в воздух, приблизил свою морду к его острой физиономии:

– Ещё раз применишь химическое оружие в моём лесу – съем тебя вместе с хвостом. Понял?

– Да, – прохрипел Вонючка.

– Ты хочешь принести извинения?

– Разумеется… Простите, я больше так не буду.

Михайло разжал лапу, скунс брякнулся оземь.

– Отчего вы все только силу и понимаете? – в отчаянии спросил медведь. – Просишь по-хорошему, никакой реакции. А придавишь горлышко-то, и пожалуйте – результат. Вы поймите, черти иноземные, мы вам искренне рады. Только не надо плевать в колодец.

Циркачи совсем притихли, хотя Ман-Кей хотел возразить, дескать, и не думали никуда плевать, и не знаем, где тут колодец, но промолчал. Сказал Гуру Кен:

– Ты не держи зла, Михайло Ломоносыч. Я с Колючим вчера поговорил, он простил Сэма.

Медведь снова уселся, удовлетворённо кивая.

– И я давно хотеть иметь намерение восхититься. Превосходный тут у вас место, ваш Фатерлянд, – промолвил Петер. – Я есть испытывать зависть белого цвета.

Ломоносыч погладил землю:

– Хорошо тут. Дом это мой. Я-то на Тамбовщину совсем молодым пришёл. С рыбным обозом. Сам-то обоз ехал в Москву, но я всю рыбу с него потаскал ночами, вот он тут и остановился. И верно, чего порожним ехать-то? Ну, я огляделся – любо. Так и поселился. Активность проявил, любознательность. Можно сказать, этот лес – мои университеты. Рос я, рос да вырос в губернатора. – Медведь помолчал. – Хорошие вы ребята, правильные. Если чего, то знайте – тут у вас есть сильная мохнатая лапа.

Пробеседовав ещё несколько часов, Михайло и циркачи расстались друзьями.

Вонючка Сэм сидел пристыженный, вяло жевал жвачечку и погружался в пучины самоанализа.

Бывают натуры, которые надуваются, словно воздушные шарики, от чувства собственного достоинства, лоснятся от самодовольства, а потом жизнь наносит им щелчок. Тогда они сдуваются, теряют спесь, морщась и ноя. Правда, потом снова начинают медленно надуваться… Скунс был из таких натур.

Сейчас ему было и гадко из-за себя, и мерзко оттого, что его так унизили. Но он действительно осознал свою неправоту. Прав был Ломоносыч: только взбучка протрезвила напыщенного наглеца.

– Ребята, вы тоже меня простите, – сказал Сэм друзьям-актёрам.

– Йо, Парфюмер, ты даёшь нам пример откровенности, говоря «прости». Брат, я с тобой, ты реальный boy.

– Молодец, Сэм, я есть гордиться твоим дружбом, – добавил Петер.

Гуру Кен просто пожал скунсу лапу.

В густых сумерках никто не следил за мнимыми послами. Только стоявший на опушке Таинственный Кабан тихо наблюдал за иностранцами. На рыле секача замерла загадочная полуулыбка наподобие той, что тронула лик Джоконды.

Таинственный Кабан вздохнул и скрылся в зарослях.

 

Глава 6

Часто бывает: после ссоры стороны мирятся и сходятся ещё теснее, чем прежде. Так случилось и в истории с ежом. Вонючка Сэм искренне повинился, а Колючий заверил его: мол, зла не держит. К вящей радости циркачей и тамбовчан, они скрепили мир тёплым лапопожатием.

Потом разговорились и как-то незаметно ушли от шалаша.

Кенгуру не оставлял занятий спортом, посвящая свободное время бегу, прыжкам и избиению деревьев. Местные косились на боксёра, молотящего сосну кулаками, да шептались, дескать, у Стук Стукыча подрастает конкурент.

Петер завёл знакомство с тамбовскими птицами. Те оказались любителями почирикать. Немец от них не отставал:

– Был у меня знакомый режиссёр – попугай по имени Риччи. Этот попугай Риччи вечно хотеть стремиться запутать всё действо вокруг какой-нибудь яркий блестящий предмет или сокровищ. Я понимай, сказывалась его наследственность. Предки Риччи иметь ходить на пиратских судах и с плеч капитанов насмотрелись на такое, что перья дыбом должен встать…

Эм Си Ман-Кей продолжал проповедовать рэп в среде тамбовской молодёжи. Зайчики привели бурундучков, бурундучки сусликов, а суслики совершенно неожиданно сагитировали юного ворона. Ворон зазвал знакомых соек. На подпевку. Теперь шимпанзе мог гордиться – он сколотил настоящую gangster-rap банду.

Косые делали первые попытки к чтению собственных текстов:

Ман-Кей был просто счастлив. Способные ученики.

Маленькие тамбовчане в свою очередь показали шимпанзе несколько акробатических танцевальных трюков. Эм Си поведал своей «банде» о клубах. Тут же было решено открыть клуб. Подбор места оказался сложной задачей. Но это не представляло особенной трудности, главное – модная молодёжная культура тамбовского леса переживала бурное развитие.

Во время очередной пробежки кенгуру снова встретил волка. На сей раз Серёга никуда не спешил, наоборот, захотел побеседовать с австралийцем. Гуру Кен был не против.

– Вы ещё хотите домой-то? – поинтересовался волк.

– Ещё бы!

– Я думал над вашей проблемой. Вам, извините, пора. Это я не из злобы, а сугубо в профилактических целях… – Волк присел возле тропки. – Зима не за горами. У нас ведь как говорят? Готовь берлогу летом. Нынешнее перевалило через середину. Замёрзнете вы. И я, главный санитарный врач леса, буду вынужден решить, что с вами делать.

– О! – Кенгуру плюхнулся на землю.

– Во-во. Никому такой расклад не нравится, в том числе и мне. Поэтому я рассудил: существуют разные пути, самый простой из которых – автомобиль.

– Ну, с небольшими нюансами, так и есть.

– С какими? – удивлённо поинтересовался Серёга.

– Машины лучше ездят по людским дорогам, когда в кабине сидит специальный человек – шофёр, машину остановят на таможне…

– Что за штука такая – «там можно»? – не понял волк.

– Таможня. Насколько я знаю, она даёт добро. Ну, можно ехать через границу или нет.

– Ясно. Шофёра мы добудем, а вот насчёт твоей таможни… Надо взять такое авто, чтобы легко чухало по бездорожью. Правильно?

– Точно.

– Тогда у меня есть замечательный вариант. Бежим!

Серёга и Гуру Кен бежали на запад довольно долго, около часа, пока не очутились на границе леса и поля. Здесь, в широком пересохшем канале, стоял накренившись огромный старый трактор. Несмотря на ветхость и заброшенность, сельскохозяйственный агрегат был относительно цел и, на первый взгляд, не носил признаков мародёрства. Запылённые стёкла, выцветшие наклейки на кабине. Целые гусеницы, не тронутый вроде бы двигатель, раз уж кожух опущен.

Кенгуру обратил внимание на то, что поле было таким же заброшенным, как и трактор. Из высоченного травостоя тут и там торчали молодые, но уже крепкие деревья – берёзки, тополя, встречались островки кустарников.

– Тут не сеют?

– И не пашут, – подтвердил волк. – Колхоз развалился лет десять тому назад. А почему трактор бросили – неясно.

Гуру Кен представил картинку: где-то на границе в чистом поле вдруг появляется трактор. Внутри – цирковой квартет. На полном ходу трактор пересекает контрольно-следовую полосу, сметает пограничный столб и врывается на территорию какой-нибудь Польши. А там уже будет легче…

Помечтав, австралийский боксёр заскочил на шасси, попробовал открыть дверь кабины. Дверь отвалилась и рухнула вниз, чуть не придавив Серёгу. Волк поморщился, отчего его морда стала будто бы ещё кривее.

– Хлипковато.

– А где руль? – недоумённо прошептал кенгуру.

Привычная баранка отсутствовала, да и рычаги были явно выломаны. При попытке заглянуть в двигательный отсек австралиец отломил защитный кожух. Волк, наученный горьким опытом, стоял поодаль, с благородным спокойствием наблюдая, как металл осыпается, словно осенний лист. Движок изъела ржавчина, провода были уничтожены какими-то грызунами.

Всё-таки первое впечатление оказалось обманчивым.

– Хорошая попытка, Серёга, – пробормотал кенгуру, – но эта машина вряд ли когда-нибудь поедет.

Возвращались пешком, бегать совсем не хотелось.

Гуру Кену вдруг стало невыносимо стыдно. Всё же он был правдолюбом, этот австралийский спортсмен, и сильно тяготился необходимостью ежедневно врать местным насчёт посольской миссии. А, казалось бы, замкнутый тамбовский волк показал ему примеры честности и дружбы. Сначала тот самый совет о лидерстве, теперь предложение помощи…

– Знаешь, Серёга, я просто обязан признаться: мы не послы, а беглые циркачи.

И кенгуру подробно рассказал о шапито и побеге.

– Ну, что ж, – произнёс волк после недолгих раздумий, – артисты так артисты. Могло быть и хуже.

У Гуру аж нижняя челюсть упала.

– И всё?

– А чего ты ждёшь? «Ай, какие вы плохие», что ли? Наверное, плохие. Но я ставлю себя на ваше место и могу только удивиться вашей удачливости. Вчетвером по ночному городу, на барже, потом у нас… Вы старались выжить, стоит ли за это вас ругать? Разве что признаться давно пора было.

– Да, я хочу поговорить с ребятами насчёт правды, – кивнул кенгуру.

– Поговори. А что касается меня, так я ничего не слышал, – промолвил волк со всей серьёзностью.

– Спасибо тебе, Серёга, ты благородный зверь! – горячо воскликнул Гуру Кен.

– Да брось ты, – в суровом голосе серого хищника проскочили нотки стеснения. – Считай, это врачебная тайна. Санитар я или кто?

Вечером все циркачи, кроме Вонючки Сэма, собрались у своей «резиденции».

– Валить отсюда надо, – мрачно сказал Гуру Кен. – Сегодня был с Серёгой возле заброшенного трактора, пробовали завести. Не вышло. У кого-нибудь есть идеи, как попасть на родину?

Никто не откликнулся.

– Ребята, мне не нравится ваша расслабленность.

– Йо, здесь можно жить тоже, хоть на Африку и не похожа растительность местная, нам неизвестная, – протараторил Эм Си.

– О, мы сколотили банду и уже готовы остаться с аборигенами? – спросил Гуру с издёвкой в голосе. – А что ты запоёшь зимой, рэпер ты наш продвинутый? Или отправишься на зимовку к продавщице, которую ограбил?

– Есть предложений пойти вернуться в цирк, – сказал Петер.

– Мы больше недели в бегах, друг мой, – напомнил кенгуру. – А гастроли были заявлены именно на семь дней. Так что цирк уехал, а мы с вами, дорогие мои, остались. И ещё. Я уверен, что пора прекратить пудрить мозги приютившим нас зверям. Честность – лучшая политика, господа послы из погорелого цирка.

Все погрузились в раздумья.

К шалашу подошёл медведь-губернатор.

– Так, граждане дипломаты, скунс с ежом примирились? – с напускной строгостью спросил он.

– Конечно, и даже больше, – ответил кенгуру. – Парфюмер подружился с вашим сорвиголовой, весь день где-то пропадают вместе.

– Не хотеть ли задумать они очередной гроссе проказа? – озаботился Петер.

– Хм… Ёж у нас хулиган, да, любит всех подкалывать, – протянул Михайло с улыбкой. – Одно время норовил улечься туда, куда я собирался сеть. Что я могу сказать? Больно было, неожиданно, опять же. Потом, конечно, научился его аккуратно смахивать лапой. Приложился он пару раз о стволы сосёнок да и перестал меня разыгрывать. Ваш-то тоже тот ещё хлюст. Но, думаю, сладим.

Ломоносыч пожелал послам спокойной ночи и ушёл.

– И как к такой огромный злой мишка иметь произносить правда? – проговорил Петер.

– Всё сидите? – раздался навязчивый голосок скунса.

– Явился не запылился, – почти без акцента выдал петух.

– Не с вами же пухнуть. А с Колючим хотя бы потешно. И вообще спать пора.

С этим никто спорить не стал. Действительно, было поздно.

На следующее утро ёж пришёл к шалашу. Циркачи уже проснулись и позавтракали.

– Ребята, у меня есть идея, – провозгласил Колючий. – Я знаю, как вам попасть домой. Пойдём, посмотрите сами.

Шли долго, полдня, не меньше. Наконец выбрались к странной насыпи, делящей лес на две части. Наверху торчали столбы и еле слышно гудели провода. Между своеобразным бесконечным валом и деревьями пролегла полоса отчуждения – луговая лента, заросшая бурьяном и засыпанная бумажным и пластиковым мусором. Редкие мелкие деревца чуть оживляли картину, но циркачам отчего-то стало неуютно.

– Садитесь, – сказал ёж, плюхаясь в траву. – Надо подождать.

Через четверть часа по земле побежал тревожный гул, застучало, и по валу побежала электричка. Вагоны слились в длинную синюю полосу с мелькающими просветами окон. Грохот стоял невозможный. Но вот состав проскочил место, где сидели звери, шум постепенно стих.

– И ты привёл нас сюда, чтобы продемонстрировать поезд?! – спросил Вонючка Сэм, выражая общее недоумение.

– Точно, Парфюмер. Предлагаю вам ехать поездом. – Ёж улыбался, словно только что открыл новый закон. – Сядете в вагончик и с ветерком на родину.

– Как ты думаешь, Колючий, – медленно начал Гуру Кен, – здесь ходит поезд «Тамбов – Сидней»?

– Наверняка, – уверенно сказал ёж.

– Хм… – Кенгуру потеребил себя за нижнюю губу. – А ты знаешь, что такое океан?

– Конечно! Это такое огромное озеро.

– Да?! Ладно, пусть будет так. Я живу за океаном, Парфюмер живёт за океаном… По воде рельсы не прокладывают, понимаешь?

Колючий насупился:

– Вона как. Хорошо. Моё дело предложить, а ваше отказаться. Я же не знал, что вы настолько иноземные гости.

– Ты не иметь повод для грусть, господин йож, – церемонно произнёс Петер. – Мой друг поспешил поторопиться. Поезд есть хороший идея. Мы выбираться из ваш варварский страна, а там будет легче!

– Точно, Гуру, не горбь фигуру. Поддержим план Колючего, я не слышал ничего лучшего, – завёлся Ман-Кей. – Люблю поезда. Скажи поезду да! Йес, йес, если нет никакой альтернативы, то одна перспектива!

– Да-да, Эм Си, спасибо, мы поняли твою точку зрения, – раздражённо проговорил Вонючка Сэм. – Железная дорога – хорошая идея, Колючий. Ты реально хороший парень.

– Вот уж спасибочки, – буркнул ёж, снова припомнив, как познакомился со скунсом.

Кенгуру стало стыдно: зря он сразу отверг помощь Колючего, да ещё и насмехался над пробелами в знаниях ежа.

– Слушай, – замялся Гуру, – ты не обижайся, ладно? Ты хороший товарищ, а я…

– Чудило ты моё австралийское! – Колючий буквально расцвёл. – Не бери в голову. Ты тоже типа мировой перец. И потом… Я ж теперь всем говорю, что у меня друг боксёр. Знаешь, как это на задир действует? Так что всё нормально.

Пока ёж водил циркачей к железной дороге, в лесу произошло два важных события.

Первое было вполне предсказуемым. Лесник Прохор и корреспондент Гришечкин снова нарисовались в окрестностях озера. Михайло велел Серёге показаться людям на глаза. Волк появился эффектно, неожиданно выйдя из-за орешника прямо навстречу леснику и журналисту. Остановился метрах в пятнадцати, пригнув голову к земле и глядя на визитёров исподлобья. По серой шерсти несколько раз пробежала волна – Серёга разминал мускулы. Когда Павел полез за фотокамерой, волк скрылся в зарослях.

– Вот, мил-человек, – прошептал Прохор, сжимая своё по обыкновению не заряженное ружьё. – Считай, нам сделали недвусмысленное предупреждение здесь не околачиваться.

– Вроде того, что занято?

– Вроде того, вроде того. Нечасто волк так выходит, как на демонстрацию трудящих. Айда потихоньку другой стороной.

Люди осторожно двинулись прочь от орешника. Лопоухий корреспондент решил не прятать фотоаппарат, пока не поймает какого-нибудь зверя в объектив. «Это же огромная удача – увидеть серого хищника так близко, – думал Павел Гришечкин. – По крайней мере, у Дроздова в передаче говорили именно так».

А смуглый лесник хмурился своим мыслям. Ему решительно не нравилось происходящее. «Живёшь, живёшь, а потом в один прекрасный день будто все с ума съезжают. Сроду лес так себя не вёл», – размышлял Прохор, качая кучерявой головой.

– Слышь-ка, мил-человек, – сказал мужик. – Надо бы нам домой, за патронами.

Корреспондента прошиб холодный пот.

– У нас нет патронов?!

Прохор подарил спутнику щербатую улыбку:

– Не знаю, как у тебя, а у меня точно нету.

– Быстрее домой, – срывающимся голосом вымолвил Гришечкин, стараясь унять дрожь в коленках.

Лесник и журналист удалились, причём Павел очень уж спешил. Таким было первое происшествие.

А о втором важном событии речь пойдёт чуть ниже.

 

Глава 1

Недаром говорят: мир тесен. Порой судьба переплетает наши дороги столь причудливым образом, что кажется: кто-то сильно похлопотал, выстраивая затейливую цепь совпадений.

Однажды утром из Тамбова выехала машина. Она была из тех, которые в народе называют крутыми тачками. В здоровенном джипе сидели трое бритоголовых ребят бандитского телосложения. Они направлялись на отдых.

У ребят были имена, но они предпочитали пользоваться кличками. Худого звали Жилой, крепенького Костылём, а прозвище главного звучало гордо – Граф.

Случается, клички прилипают к человеку после какого-то события. Многие берут своё начало от фамилий или имён. Попадаются и сложные варианты. Например, в классе, где учился Жила, была девочка, которую все звали Вороной, а фамилия у неё была Воробьёва.

Граф вёл свою родословную от Льва Толстого. Нет, он не был праправнуком писателя, просто когда-то, на уроке литературы, ответил учительнице, что «Каштанку» написал именно Лев Николаевич. С тех пор парня величали исключительно Графом.

Жила по паспорту был Жильцовым. А Костыля родители назвали Костей, то есть Константином. В результате хитрых сокращений острые языки одноклассников отсекли всё лишнее, и миру предстали Жила и Костыль.

В старших классах троица нырнула в мутную пучину криминала, потому что спортивным парням, занимавшимся боксом и не знающим, кто написал «Каштанку», легче заниматься опасными физическими упражнениями, чем какой-либо другой работой.

Жила, Костыль и Граф тянулись к прекрасному. Они посещали концерты, пытались приобщиться к театру и даже один раз сходили в цирк. Очень уж им понравилась фотография на афише – изящная красавица, ступающая по острым саблям. Визит в шапито закончился плачевно. «Спортсмены» не были сведущи в теории сценического ремесла, но копчиком чувствовали фальшь. Цирковое представление разозлило непосредственных тамбовчан. Они напугали директора и четырёх ведущих актёров, с девушкой не познакомились и покинули цирк расстроенными.

Словом, с искусствами у ребят не срослось, зато оставалась магия природы. Тамбовские «гангстеры» давно хотели съездить на рыбалку, пожить в палатке, поплескаться в озере – в общем, отдохнуть от нелёгкого бандитского ремесла. Побросав в машину спальные мешки, палатку, удочки, надувную лодку, еду, пиво и ящик коньяка, парни поехали в тамбовские леса.

Музыка гремела из открытых окон, внедорожник обгонял поток машин дачников по встречной полосе, Жила крутил баранку, а Граф с Костылём предавались пивопитию и сухарикоедению. Более того, «спортсмены» беседовали, перекрикивая музыку.

– …Я тогда тем козлам дал время на подумать и поехал домой, – рассказывал Костыль.

– Надо было конкретно на них наехать, в натуре, а не заниматься благотворительностью, – посоветовал Жила.

Граф на правах босса решил поучить подчинённых уму-разуму:

– Так, пацаны! Никаких «в натуре», «козел» и всяких «конкретно». А то вы уже конкретно достали, как козлы, в натуре!

Костыль и Жила задумались.

– Я же объяснял, – продолжил главный. – Так сейчас никто не говорит. Нынешний базар должен быть нормальным. Типа литературным.

– Как у твоего тёзки? – спросил Костыль.

– Не понял? – Босс сдвинул брови.

– Ну, у графа, у Толстого, – пояснил Костыль.

Жила заржал.

– Удоды, – буркнул Граф, невольно вспомнив тот самый позорный урок литературы.

Пространство заполнила музыка, хотя не каждый рискнул бы назвать музыкой звуки, которые исторгала автомагнитола. Во-первых, на максимальной громкости колонки издавали довольно неприличные звуки, а во-вторых, бритоголовые слушали блатной шансон самого низкого качества.

Машина стрелой цвета металлик рвалась на северо-восток от Тамбова, потом съехала на просёлочную дорогу, в бор, и, проболтавшись по ухабам минут сорок, выкатилась к замечательному чистейшему озеру, замерла на берегу, склонившемуся к воде.

– Кайф! – протянул Граф, выбравшись из салона.

– Реальный, – подтвердил Костыль.

– Пиво осталось? – поинтересовался Жила.

– Эх, не романтик ты, – сказал босс. – За что я тебя и ценю.

Костыль прошёлся по берегу:

– Нормальное место для стоянки. Ты, Жила, не забудь тачку на ручник поставить и скорость воткни. А то обратно почапаем как туристы, в натуре.

– Я же предупредил: без словечек, – раздражённо прошипел Граф.

– А, прости, привычка.

– Искореняй. Короче, придумал. Кто говорит «козёл», «в натуре» или «конкретно», тот кладёт в котёл десять баксевичей. Правила ясны?

– В целом, – пробубнил Жила.

– А куда потом бабки денем? – спросил Костыль.

– У, хомячина, – ухмыльнулся главный. – Деньги пойдут на дело. Пропить не удастся. А то я вас знаю. Вы тут же наболтаете тысяч на пять. Объявляю начало игры.

– Вот уже сейчас пойдут штрафы, если что, да? – ступил Костыль.

– Да, да, идиот, в натуре! – рассердился босс.

– Это, Граф… – неуверенно сказал Жила. – С тебя десюнчик.

– А?! Тьфу, паразиты! Ладно, чирик за мной. Ставьте палатку, наводите культуру, а я за дровишками прошвырнусь.

Прихватив топор, Граф побрёл в глубь леса. Бандит решил присмотреть сухую сосёнку, завалить ствол и притащить к стоянке. И хватило бы надолго, и разминка была бы отличная. Правда, чем дальше шёл «спортсмен», тем меньше ему хотелось махать топором. Зато не надо помогать друзьям обустраивать стоянку!

Шагов через пятьсот Граф наткнулся на пустой шалаш.

– Опа, как у Ленина в разливе, – схохмил парень. – Наберу сушняка здесь, а за нормальными дровами пошлю Костыля.

Разворошив постройку, Граф собрал в охапку самые толстые ветки и отправился к лагерю.

За главным «спортсменом» осторожно следила Лисёна. Рыжая проводила человека до стоянки, долго наблюдала за тем, как троица суетится у палатки, надувает лодку и разводит костёр, потом вернулась к обрушенному шалашу. Аккуратно проскользнув под ветками, лиса разгребла лапник и вытянула ружьё, держа его зубами за ремень.

Михайло Ломоносыч, лежавший на лужайке, издалека заметил вооружённую Лисёну.

– Что случилось, Василиса? – спросил медведь.

Блаженная расслабленность сменилась напряжением. Лесной губернатор поднялся с мягкой травы.

– К озеру приехали какие-то одинаковые люди и разорили жилище послов, – сказала лиса.

– А иностранцы? – тревожно воскликнул Михайло и словно потянулся к Лисёне, чтобы поскорее вытрясти из неё ответ.

– Их рано утром куда-то увёл Колючий. Серёга говорит, появилась идея, как отправить послов домой.

– Оно и к лучшему. Больно плохо они влияют на нашу молодёжь. Слыхала, как зайцы лопотать стали?

– Как?

– Да как этот, обезьянин ихний. Сегодня один косой поздоровался: «Привет, губернатор, мохнатый терминатор». Что за терминатор такой? Может, ругательство новое?

– Вряд ли. А вот манера Эм Си слагать глупые вирши меня давно бесит, – призналась рыжая.

– Угу. Гамбургский петух, как ни странно, тоже оказал дурное воздействие на народ. Честно признаюсь, в его случае всё же наши виноваты. Ты просекла, что птицы поют меньше и как-то без огонька? Это от зависти и чувства собственной неполноценности. Мы, мол, так не могём, вот и помолчим. Я вчера с соловьём поговорил, вправил ему мозги вроде бы. Я перед ним категорически вопрос поставил: «Уж если я, лишённый слуха, заметил вашу халтуру, то как быть истинным поклонникам вашего пения?» Объяснил, дескать, у каждого свой стиль, своя песня.

– Надо же, – всплеснула лапками Лисёна. – Я и не подозревала, насколько мы поддаёмся чужому влиянию! Ну, поёт этот немец, красиво выводит. Только, Михайло Ломоносыч, без души как-то. Тот же Колючий намного больше чувств вкладывает. Наверное, оттого, что голосом не богат. Зато за живое цепляет. Про зоопарк-то…

Лиса затянула мотивчик.

– Кстати, о Колючем. Вот оскорбил его скунс, а ребята из ежей да бурундуков зароптали сразу, крови захотели. Хотели идти бить окна в посольстве, только вовремя вспомнили, что в шалаше стёкол не бывает. Потом ещё друг друга накрутили: «Мы эту заморскую выхухоль на лоскуты за Колючего порвём!» Решили поколотить иностранцев. Хорошо, Серёга вовремя заметил. Остановил неразумных.

– Нешуточные страсти-то, – поражённо промолвила Лисёна.

– Потому-то и говорю: не грех бы послам и домой отбыть. С ними всё кувырком. Вчерашние враги (это я опять-таки о Парфюмере с Колючим) скорешились на почве любви к пакостям и изрядно нашкодили. Приходил наш скупой бурундук с опухшей мордочкой, жаловался, дескать, кто-то засунул в его нору осиное гнездо. В общем, покусали бедолагу. Нам одного ежа было вполне достаточно, а тут…

– Тогда, может, в целях восстановления статус-кво, какого-нибудь посла умыкнуть? Я думаю…

– Хватит! – рявкнул Михайло. – Сходи в деревню, там полно кур. Гамбургского гостя – не трогать. Ёлки-палки, куда бы их заселить-то, гостей этих?

– И ружьё надо спрятать, – напомнила лиса.

– Давай его сюда, а сама дуй следи за людьми. Вот же бестии, от них бежишь, а они лезут.

Циркачи и ёж вернулись под вечер, когда Михайло уже придумал, где расположить посольство, и поджидал их у развалин прежнего «представительства». Поход отнял много сил, но стоило зверям увидеть уничтоженный шалаш и услышать о новой угрозе, как усталость мигом испарилась.

– Кто есть этот людь? – тревожно спросил Петер.

– Трое каких-то самцов, – ответил медведь. – Я сходил их оценить. Они действительно опасны.

– Что им нужно? – Скунс даже перестал жевать.

– Насколько я разбираюсь в двуногих, они предаются отдыху.

В этот момент с берега озера донеслись звуки музыки. Звери поморщились, а петух затряс головой:

– Колоссаль гадость!

– Не спорю. Поэтому мы отойдём на безопасное расстояние. Надеюсь, вы выстроите новый балаган, – проговорил Ломоносыч.

– Конечно, разумеется, – наперебой ответили циркачи.

Пройдя километра два вдоль берега, они углубились в бор и вышли к пригорку, где недавно горевал Колючий.

– Тут вам будет спокойнее, – сказал Михайло, отдавая ружьё Гуру Кену. – Я приношу дипломатические извинения за поведение людей и отбываю. Спешу, знаете ли.

Медведь повернулся, чтобы уйти, но вспомнил, что не узнал главного:

– Ах, да! Вы придумали способ вернуться домой?

– К сожалению, нет, – ответил ёж.

– Жалко, – прокомментировал губернатор. – Кстати, Колючий, ты мне нужен.

Шпанёнок попрощался с иноземцами и догнал Михайлу. Тот топал на свою командную полянку, поглядывая на сгущающиеся тёмные тучи. Ветер стал крепче и дул настырными порывами.

– Буря, скоро грянет буря, – пробормотал медведь. – Соберём-ка совет.

Потом он громко приказал Стук Стукычу вызвать Серёгу и Лисёну. Дятел добросовестно передал шифровку.

Волк появился на месте сбора почти одновременно с Ломоносычем и Колючим, а вот Лисёны всё не было и не было.

– Как бы не случилось чего, – тихо сказал Серёга.

Медведь вызвал сороку:

– Лети, голубушка, к озеру, отыщи мне Василису.

Птица упорхнула, и спустя четверть часа Лисёна прибежала на полянку.

– Почему не явилась? – грозно спросил губернатор.

– Стук дятла не слышала, Михайло Ломоносыч, – объяснила своё опоздание рыжая. – Проклятая музыка ревёт, аж голова раскалывается.

– Ладушки, – смягчился медведь. – Главное, что жива-здорова. Докладывай обстановочку.

– Наши незваные гости купались, плавали на лодке, жгли костёр, что-то варили. Один срубил сухую лесину, притащил к машине. Больше по округе не шастали. Запахи от них исходят тревожные – дым, гарь. Шумят слишком музыкой своей. Не удивлюсь, если люди всю рыбу в озере поглушат. В целом всё.

Михайло ненадолго задумался. Вздохнул:

– Нам остаётся лишь наблюдать. В драку не лезть. Чую, натерпимся с ними, но хочется надеяться, что на сей раз всё обойдётся. Ночью будет ливень. Может, они испугаются дурной погоды? Люди всегда разбегаются, когда дождит.

– Когда уедут послы? – спросил Серёга.

– Пока неизвестно. Их очередная затея не удалась. Ничего, Колючий, твоя идея была неплоха. Да, кстати, пусть каждый из вас подумает над тем, как бы отправить уже этих иноземцев. Как воображу, что они столкнутся с теми тремя отдыхающими, так сердце кровью обливается.

– А я бы слегка насолил людям, – мечтательно протянул ёж.

– Не смей! – вспылил Ломоносыч. – Рассержусь.

Колючий надулся. Бобрик коротких иголок затопорщился ещё сильнее.

– Всё, дорогие мои! – Медведь хлопнул лапой оземь. – Задачи поставлены, спокойной ночи.

Ночь выдалась неспокойной. Несколько часов бушевала мощнейшая гроза. Молнии безжалостно вспарывали небо, которое отзывалось оглушительными раскатами грома. Звук пронизывал тела животных, вода хлестала сплошным потоком, а ветер был настолько силён, что наломал веток и повалил пару сосен.

В конце концов палатка Графа, Костыля и Жилы вымокла. Замёрзшие атлеты похватали спальные мешки, залезли в машину и заснули сидя. Было ужасно неудобно, к тому же дождь барабанил по крыше и стёклам автомобиля, бомбил всепобеждающий гром, сверкали молнии.

Новый шалаш циркачей также не минула небесная кара: вода сочилась сквозь ветки и струйками стекала на головы зверей. Артисты прижались друг к другу, поместив Петера в центр. Стало не так холодно. Ах, как они захотели опять очутиться в цирке, в тёплых сухих клетках, под шатром! Жаль было себя, хоть волками вой!

Серёга совсем не тяготился злой погодой. Он даже любил грозы. Забравшись под раскидистую ель, волк положил голову на лапы и меланхолично смотрел на лес, то возникающий в холодном белом свете перунов, то гаснущий в кромешной темноте. В мгновения, когда вспышка показывала стволы сосен, куст орешника и замершие в воздухе капли, возникало удивительное ощущение, что время остановилось. В получившихся фотографиях лес мерещился чужим, нереальным. Серёге это нравилось.

Остальные тамбовчане тоже не очень страдали. Всё-таки в наших широтах народ ко всему привычный.

Прохор долго рассматривал влажные чёрточки, оставляемые на тёмном окне каплями, потом сказал: «Ишь как полоскает», задул керосинку и лёг на лавку. Корреспондент Гришечкин на правах гостя почивал на тёплой печи. Получалось, что прессе повезло больше всех.

Потом гроза внезапно стихла. Кончился дождь, умер ветер, и к утру небо полностью очистилось от облаков, словно ничего и не было.

 

Глава 2

– Эгей, иностранщина! – позвал ёж, стоя у входа в шалаш и наслаждаясь солнечной ванной. – Вылезайте, утро уже!

Впотьмах началось какое-то шевеление, и на свет выползли мокрые, дрожащие от холода циркачи. Смешнее всех выглядел Вонючка Сэм – облезлый худой зверёк с тонким хвостиком. Мех прижался к бокам, топорщились лишь несколько жалких клочков. Короткошерстного Гуру Кена изрядно колотило. Австралиец самоотверженно занялся физкультурой. Ман-Кей стал походить на человека ещё сильнее. Шимпанзе также замёрз и поэтому с радостью присоединился к разминке кенгуру.

А Петер смотрелся, как мокрая курица с обвисшими перьями.

– Айн… пчхи! – чихнул петух.

– Атас! – завопил Колючий. – Куриный грипп!

– Д-да б-брось т-ты, – вымолвил Гуру Кен, стуча зубами. – П-просто п-п-простуда.

В этот момент Вонючка Сэм поступил, как какая-нибудь собака. Он отряхнулся от носа до хвоста. Фонтан брызг накрыл всех присутствующих.

– Парфюмер! – воскликнул Петер. – Ты есть несносный!

– Ну, извините, – буркнул скунс.

Его мех бодро торчал теперь в разные стороны, и Сэм был похож на мокрую щётку.

– Ну и погодища проклятущая! – сказал шимпанзе. – А ещё, блин, лето! Мотать отсюда надо до зимы, братья!

Все недоумённо уставились на Ман-Кея. Даже кенгуру прекратил упражнения.

– Ты чего, Эм Си? – тихо спросил Колючий.

Афроангличанин недоумённо захлопал глазищами, а потом стукнул себя по лбу:

– Йо, проклятая погода! И это лучшее время года? Да что же будет зимой? Ой, пора домой!

– Вот, узнаю старину Ман-Кея! – выразил общую радость Гуру Кен, возобновляя махи лапами.

Колючий обратился к скунсу:

– Парфюмер, раз уж ты сейчас смахиваешь на ежа больше, чем я, то давай отойдём на пару слов? У меня идейка созрела…

Парочка шкодников удалилась от шалаша.

– Короче, типа план. Я вспомнил, вы хотели на гнилом тракторе отправиться домой-то, – начал Колючий, поглаживая игольчатый бобрик на макушке. – Но трактор не вариант. Нужна не тарахтелка тихоходная, а быстрая крутая тачка. И я знаю, где такую взять.

– Веди, – коротко сказал Вонючка Сэм.

Вскоре скунс и ёж присоединились к Лисёне, наблюдавшей за людьми.

– Что новенького? – поинтересовался Колючий.

– Ровным счётом ничего, – зевая, проговорила лиса. – Продрыхли всю ночь в машине, теперь вылезли, разминаются, пробуют зажечь костёр, только не получается – дрова-то сырые. Зябнут. Плохо всё-таки без шерсти. Главный, вон, как ваш австралиец. Молотит кулаками направо и налево, прыгает козлом и дышит, будто паровоз. А подчинённые хлопочут. Вот и всё.

– Негусто, – кивнул ёж.

– А они что, всё время в машине спят? – спросил Сэм.

– Нет, – ответила Лисёна. – Палатку залило, вот они и переползли в авто. А зачем это вам?

– Для полноты картины, – невинно заявил Колючий.

– Надеюсь, ты помнишь слова Михайлы Ломоносыча? – Рыжая прищурилась. – Только наблюдаем!

– Сто пудов, Василиса, – поспешно заверил её шпанёнок. – Правда, Парфюмер?

– Без вариантов, – важно подтвердил скунс.

– Тогда последите часик за меня, а я метнусь к Ломоносычу, с докладом.

Шкодники переглянулись. Затем синхронно кивнули, мол, замётано.

Лисёна побежала к Михайле. Она не удержалась – сделала крюк, заскочила поглядеть на гамбургского петушка. Петер прогуливался между соснами и пировал – влага, выпавшая во время грозы, впиталась в землю, выгнав наружу толстых дождевых червей. Рыжая хищница облизнулась, прикрыла глаза. Перед её мысленным взором возник другой пир – пир на двоих.

– Только я и Петер, – прошептала лиса. – Мой сладкоголосый обед.

– О, привет, Лисёна! – раздался сзади голос Гуру Кена.

Рыжая вздрогнула, обернулась, притворно улыбаясь:

– Доброе утречко, боксёр! Как спалось?

– Ужасно. Хуже этой ночи у меня ещё не было. Разве что та, когда нам пришлось сбежать из… – Кенгуру вовремя осёкся, понимая, что чуть не выболтал тайну.

Правда, он тут же вспомнил: лиса знает правду! Недаром же она их шантажирует!

А хитрая бестия, легка на помине, завела речь об очередной «услуге»:

– Я нынче мокла под открытым небом и думала: «Василиса, отчего же ты всё время в одиночку ходишь в дозоры да бегаешь с поручениями? Есть же вокруг добрые, старательные соседи, которые с радостью разделят с тобой эти почётные обязанности. Не попросить ли тебе господ иностранцев о помощи?» Так вот, Гуру, я не сомневаюсь, что ты мог бы посоветовать нашему губернатору заморскую новинку – дежурство по очереди. А на роль патрульных вполне подошли бы четверо замечательных послов из-за бугра. Как тебе такой расклад?

– Мне нужно посоветоваться с друзьями, – промямлил кенгуру.

– Советуйся-советуйся да не затягивай, – в елейном голоске Лисёны проступила угроза. – Я натура болтливая, голова у меня дырявая, могу и лишнего наговорить… Сейчас к Михайле бегу, доклад несу. Слово за слово, сам понимаешь…

– Не торопись, пожалуйста, – попросил австралиец. – Я же действительно не могу принять решение за всех.

– Мне будет чертовски трудно, но я потерплю, – жеманно сказала Лисёна и убежала.

Гуру Кен лукавил насчёт того, что не может решать за всех. К сегодняшнему дню он был готов взять на себя любую ответственность. Просто ему требовалось время.

К шалашу кенгуру не пошёл, ведь там Эм Си Ман-Кей вновь возился со своей рэп-бандой. Боксёр углубился в лес, чтобы не слышать зарифмованных жалоб:

Белочка я, ма… Я – маленькая белочка.

В тамбовском рэпе я первая девочка.

Водиться с Эм Си мне мама не велит.

«Он не наш, не местный, – она говорит. —

Пой частушки, детка, или песни-страдания.

Не ходи к иностранцам теперь в наказание».

Тук-тук! Кто тут? Тут я – бурундук.

Я отъелся, йо, и стал квадратным, как сундук.

Буду, буду рэп читать. Рэп читать буду, буду!

И банду нашу дружную вовек я не забуду,

хотя папаша запретил мне самовыражаться

в речитативе. Но я стану сражаться

за рэп во всём мире.

Я не вор, не вор, не вор, а ворон я.

Мне запрещает рэповать вся моя родня.

«Кар! – говорят они. – Кар! Как не стыдно!

Нам, – говорят они, – о, очень обидно,

что сын из воронят, кар, тарахтит-картавит

и наши идеалы, кар, ни во что не ставит».

Но я встал на крыло, йо! Я уже окреп!

Буду, буду дуть в дуду и буду читать рэп.

Другой бы на месте Эм Си задумался, забеспокоился насчёт назревающего скандала с родителями членов новой группировки, однако шимпанзе полагал, что здесь, в российском лесу, культура ухода детей в рэп-движение ничуть не отличается от английской или американской.

Ритмичные вопли белочки, бурундука и воронёнка давно не тревожили ушей Гуру Кена. Он неспешно гулял, раздумывая над проблемой Лисёны. Конечно, она хотела дать себе отдых да воспользоваться наконец возможностью получить хоть что-нибудь с проболтавшихся лжепослов, потому и затеяла разговор о подменах и дежурствах. Но только ли это беспокоило хитроумную рыжую головку? К чему странная слежка за Петером, во время которой Гуру и спугнул лису? «Сдаётся мне, она хочет полакомиться петушатиной из Гамбурга, – решил австралиец. – Мы можем уговорить Михайлу принять нашу якобы бескорыстную помощь, но пусть он сделает дежурства парными, чтобы Петер не остался в ночном лесу один на один с Лисёной. Это как бы тактика поединка. Займёмся стратегией. Нужна полная и безоговорочная победа над шантажисткой. Есть два пути: либо скомпрометировать хитрую, выставить её информацию бредом, либо просто признаться Михайле в том, что мы артисты».

– Так-то, Гуру, – боксёр продолжил размышления вслух. – Как ни крути, получается выбор между ложью и правдой. И я выбираю правду, а дальше – будь что будет!

В уме кенгуру всё встало на свои места, с души был снят груз, и австралийцу вдруг стало так хорошо, как давно не случалось.

Светило жаркое июльское солнце, от нагревающейся земли поднималась знойная влага, а Гуру Кен грациозно двигался в этой тёплой гармонии, дышал чистейшим воздухом и жмурился от накатившего счастья.

– Ёшкин свет, кенгура!!!

Австралиец открыл глаза и узрел перед собой ошалевшего лесника Прохора и остервенело жмущего на кнопку фотоаппарата корреспондента Гришечкина.

Гуру состроил гримасу ничуть не умнее, чем лицо лесника, растопырил уши сильней, чем журналист, и стартанул обратно, подальше от людей. Разумеется, бывший циркач не боялся людей как явления, просто очень уж неожиданно они появились.

– Ату его! – весело закричал опомнившийся Прохор. – Ну, мил-человек, запечатлел кенгуру свою?

Павел не ответил.

Лесник скосил взгляд на спутника.

Журналист безмолвно плакал, стуча себя кулаком в лоб и тряся камерой.

На её объективе чернела крышечка.

– Я – лопух, – причитал Гришечкин.

Но, пожалуй, самое важное происходило возле стоянки трёх бандитов.

Колючий и Сэм поболтали, лёжа в траве, потом решили поглазеть на людей. Когда скунс разглядел Графа, Костыля и Жилу, с ним чуть не случился сердечный приступ. Американец поднялся из укрытия, заморгал, словно хотел убедиться, что не бредит, а видит реальность.

– Колючий… – прошептал Вонючка Сэм, тыча лапой в сторону ржущих у костра «спортсменов». – Это же… Они же… Нас же… Мы же…

– Спокуха, Парфюмерий, – деловито сказал ёж. – Сделай вдох. Теперь выдох. Ещё. Ещё. Теперь говори.

– Это те самые люди, друг! Из-за этих гангстеров мы сбежали из…! – вымолвил скунс.

– Откуда-откуда вы сбежали? – выдохнул Колючий.

До американца дошло, что он проболтался. Мысли скунса понеслись в бешеном хороводе, зверёк чуть не выронил изо рта жвачку.

– Из города, – нашелся он наконец. – Вышли из посольства прогуляться, и тут напали эти негодяи… Возможно, хотели похитить нас ради выкупа. Мы бежали не выбирая дороги, не чуя ног под собой, пока не очутились в вашем лесу. А теперь гангстеры явились и сюда – чтобы довершить начатое, конечно же…

Ёж сказал:

– Сядь, пожалуйста, тебя видно.

Но вконец растерявшийся Сэм не слышал.

– Эй, братва! Реальный енот!

Костыль тыкал толстым, как сарделька, пальцем в сторону скунса.

Жила и Граф оторвались от созерцания пламени костра и обернулись.

– Ё-моё! – протянул главный. – Устроим охоту. Лови его, пацаны!

Костыль затопал к Сэму. Его подельники тоже.

Ёж толкнул друга в бок. Американец очнулся.

– Ходу!! – завопил Колючий.

Друзья кинулись к ближайшим зарослям ольхи. Преследователи явно не успевали перехватить беглецов. Но топот и шумное дыхание Костыля звучали совсем близко, поэтому, хотя скунсы и ежи не самые великие легкоатлеты, страх разогнал шкодников до рекордных скоростей.

– Уйдут же! – в отчаянии крикнул Жила.

Он выхватил из-за пазухи газовый пистолет и несколько раз пальнул в сторону зверей. Под оглушительные хлопки выстрелов Сэм и Колючий ворвались в кусты и, не снижая темпа, побежали вглубь.

Пальба произвела на людей неожиданный эффект.

С первым же «бабах!» Костыль залёг, ткнувшись суровым лицом в маленький муравейник. Сработал бандитский инстинкт, и «спортсмен» поспешил убраться с линии огня. Мгновением позже он распознал по звуку, что огонь ведётся не из боевого оружия. Но муравьи уже попали в ноздри, забегали по щекам, полезли по шее за пазуху. Костыль заворочался, стирая насекомых с лица, принялся чихать.

С Жилой и Графом происходили события поинтересней. Газ, вырвавшийся из дула пистолета, большим облаком завис над поляной. Как назло, ветер изменился и потянулся к озеру. Нервно-паралитическое облако накрыло бандитов. Разумеется, они упали на колени, пытаясь увернуться от неожиданной атаки, но успели перехватить по неслабому глотку газа.

Из глаз «спортсменов» хлынули слёзы. Невыносимо першило в горле. Граф и Жила кашляли и задыхались.

– Ну, Жила, – пробормотал Костыль, поднимаясь и отряхиваясь. – Ну, дебила кусок.

Оставшийся в строю бандит сбегал за водой, дал сотоварищам промыть глаза и напиться.

– Ты где эту пукалку взял, придурок? – просипел главный, сердито глядя на долговязого гангстера.

– Да позавчера отобрал у шкета одного, – досадливо проговорил Жила. – Положил в карман, да так и носил. А тут, в натуре, азарт накатил охотничий, я и выхватил…

– Идиот, – кратко прокомментировал Костыль.

– Согласен, – сказал Граф. – И не забудь десятку внести, стрелок.

Главный поднял с земли злополучный пистолет, брошенный Жилой, размахнулся и выбросил его в озеро. Вода булькнула, принимая подарочек.

– Если захочется попалить, то нормальный ствол лежит в багажнике, – пробурчал Граф и побрёл к костру.

Лисёна так и не добралась до Михайлы Ломоносыча. Прогремели выстрелы, и рыжая поняла: это трое бритоголовых. Она со всех ног кинулась к озеру.

«Медведь с меня шкуру сдерёт за то, что я оставила пост, – думала лиса. – А там ещё двое недотёп остались. Наверняка это они заваруху устроили! Колючего надо наизнанку вывернуть. А я, кулёма, ему доверилась!»

Навстречу Василисе вырулили ёж и скунс.

– Быстрей к Михайле и к послам! – пропыхтел, не останавливаясь, Колючий.

Лисёна развернулась, пристроилась:

– Что случилось?

– В нас стреляли, – сказал Вонючка Сэм. – И я знаю кто.

– Ясно, что не Колючий, – рассердилась рыжая.

– Некогда, Лисёна, – пробормотал ёж. – Пожалуйста, приведи послов на поляну Ломоносыча.

– Я покинула пост, прошляпила важное. Отмажешь меня? – Лиса тут же принялась торговаться.

– Ладно, не дрейфь, – успокоил её шпанёнок.

Василиса побежала к шалашу. Когда она скрылась, Сэм сбавил обороты:

– Колючий, погоди.

– Чего? – Ёж рад был замедлиться. Не с его короткими лапками носиться по пересечённой местности.

– Как же с нами?

– В смысле?

– Ну, с тем, что мы здесь не на работе, а в бегах?

– Ах, с этим! Да ничего. Я – могила.

– Спасибо, ты настоящий друг.

Зверьки показались на поляне плечом к плечу.

– Что? – коротко прорычал Михайло.

Серёга, стоявший рядом с губернатором, сохранял молчание.

– Беда! – «порадовал» начальника ёж. – Троица бритоголовых – давние враги наших послов.

– Рассказывай, – совсем недипломатично велел Ломоносыч скунсу.

– Мы уже встречались с этими людьми, когда ехали к вам, – сказал Вонючка Сэм. – Давайте подождём моих коллег. Их зовёт Лисёна.

– А возле озера кто остался? – спросил Михайло, упирая лапы в бока.

– Да никого! – зло ответил Колючий. – Там стрельба была, еле ноги унесли! Нужна разведка? Засылай канюка.

Ломоносыч хотел изречь что-то гневное и не терпящее возражений, но пожаловали встревоженные циркачи и лиса.

– Я хочу знать всё в мельчайших подробностях, – заявил медведь-губернатор.

 

Глава 3

Прохор уверенно шагал к месту, где минуту назад раздались выстрелы. Павел Гришечкин семенил за лесником, испытывая неслабое волнение.

– Послушайте, может быть, нам стоит позвонить в милицию? – робко спросил корреспондент.

– Чтой-то ты, мил-человек, совсем струхнул, – усмехнулся Прохор. – Это мой долг – пресекать незаконную охоту или вырубку, опять же… Не дрейфь, нынче у нас ружжо с патронами. Да и нету таких дураков, чтоб в человека стрелять. Места-то у нас волшебные, любую тварь добрее делают. Хоть давешнего волка, хоть нынешнего кенгура. А люди, они ведь не звери.

Журналист мысленно ответил: «Ага, понаписал бы ты столько криминальных заметок, сколько я, не стал бы такие глупости говорить».

Минут через двадцать лесник и представитель прессы вышли к озеру. Сориентировались. Чуть поодаль увидели машину, палатку и трёх оболтусов у костра. Прохор двинулся к ним. Гришечкину ничего не оставалось, кроме как последовать за смотрителем угодий.

«Спортсмены» заметили маленького смуглого мужичка с берданкой и худого лопоухого паренька, вооружённого фотоаппаратом.

– Что за клоуны? – спросил Костыль.

– Рыбнадзор, блин, – гоготнул Жила.

– Без шухера, – сказал Граф, промокая тряпкой красные глаза. – Мы типа туристы? Вот и отдыхаем. А если кто помешает, обидимся. Лучше палатку просушили бы, халявщики.

Костыль и Жила занялись палаткой.

– А, кстати! Мне сегодня братва звонила, пока вы за дровами бегали, передала печальную новость. Я вам говорил? – Граф подкинул в огонь веток.

– Не-а.

– Тогда говорю. Ваньке-то вчера не повезло, да… Насмерть.

– Как? Где?

– Да на дискотеку, не под нами которая, пришёл, а там, значит, какие-то на голову отмороженные хлопцы стоят…

– И что?

– Ну, и ухлопали его, да…

– Вот беспредел, – процедил сквозь зубы Костыль. – А чего мы тут прохлаждаемся? Поехали!..

– Не торопись. Сейчас отморозки затихарились, а вот всё уляжется, тогда и мы подскочим.

– Здравствуйте, люди добрые, – сказал Прохор, подойдя к стоянке бритоголовых.

– Чё надо, дед? – презрительно спросил Жила.

– Не вы ли тут… – начал лесник.

– Не выли. Мы не воем, – сострил Граф.

– Грубые вы какие-то. – Прохор укоризненно покачал головой. – Стрельбу не вы устроили?

– Ты чё, дед, нас и в городе-то не было! – пошёл в отказку Костыль, думая, что речь идёт о случае на дискотеке.

Лесник растерялся.

Главный «спортсмен» заржал, поняв ошибку Костыля.

– Ну, ты тормоз! – сказал он подельнику. – Это про газовый пистолет базар!

– Тьфу ты! – Костыль сконфузился.

Зрелище было великолепное: шкафообразный бритый мужик покраснел и сжался, словно провинившийся ребёнок.

– А вы кто сами, чтобы тут допросы устраивать? – обратился к Прохору и Павлу Граф.

– Я, мил-человек, лесник. А это представитель областной газеты. У нас рейд супротив браконьеров. Так из чего палили-то?

– Папаша, иди-ка ты лесом, – сказал Граф.

Корреспондент Гришечкин потянулся, чтобы открыть объектив, но Жила заметил его жест и пригрозил:

– Фотоаппарат будешь на дне искать.

Журналист отдёрнул от камеры руку.

Жила поразмыслил, стоит ли отбирать вещь, или пусть пресса ходит необиженная, и решил пока не трогать. Газетчики – народ шумный и дотошный, не стоит привлекать их внимание.

– Зря вы так грубо, – вздохнул Прохор, поправляя фуражку. – Пойдём, Паша.

– Э, Граф, а он чё, угрожает? – вскинулся Костыль.

– Кто его знает? – пожал плечами главный.

– Эй, дед! Ты там ходи осторожно, под ноги смотри, ну и по сторонам тоже, – громко сказал Костыль.

– Выпороть бы вас всех, – досадливо ответил лесник, правда, намного тише.

Скрывшись в бору, Прохор остановился. Гришечкин тоже.

– Не по нраву они мне, – сказал мужик. – На лбу написано, что бандиты. Такие и зверя пострелять могут, и лес поджечь. Ну, и вообще не ясно, может, они тут какой разбой учинили, да концы в воду.

– Да, видок типичный, – согласился корреспондент. – Спортивные костюмы, кроссовки, причёски… Явные «быки». Хотя я думал, что таких уже нет. Ан не перевелись ещё богатыри на Руси.

Прохор горько усмехнулся:

– Приглядывать за ними придётся.

– Мы встретились с этими головорезами в Тамбове, когда ночевали в цирке. Где ещё переночевать четырём джентльменам? – начал свой рассказ Вонючка Сэм. – Было отличное выступление, ужин, всё о’кей, но тут ввалилась эта троица и устроила сущий дебош. Бритые грубияны побили директора, потребовали денег, до смерти запугали Петера, дескать, сварим. Нас, признаться, тоже напугали. Даже меня, гражданина великой державы, чья армия…

– Ближе к делу, – оборвал хвастливые речи скунса Михайло.

– Они пообещали сжечь цирк. Поэтому мы без промедления покинули его гостеприимные стены и отправились дальше.

– А цирк-то сгорел? – спросила Лисёна.

– Скорее всего! – ответил американец. – Эти слов на ветер не бросают. Сегодня, стоило им увидеть меня, как они начали стрелять. Это ужасные люди, господа!

Ломоносыч почесал за ухом:

– Чего-то ты, пушистый, недоговариваешь…

Гуру Кен хотел было сказать: «Да, мы давно хотели признаться, что не послы, а циркачи!», но медведь продолжил свою мысль:

– Почему эти, как ты их назвал, головорезы очутились именно здесь?

– Я думаю, они отдыхают. Это такой человеческий обычай – выехать на природу, жечь костёр, купаться и употреблять вредные пищу и напитки.

Медведь в сердцах бухнул лапой оземь.

– Не уходите от ответа! Почему они отдыхают, – Михайло выделил это слово особенным издевательским тоном, – именно у нас?

– Я полагать иметь место совпадений, – вклинился Петер.

– Свежо предание, да верится с трудом. Если я узнаю, что вы меня обманываете, – Ломоносыч сурово посмотрел на каждого посла, – и эти трое приехали охотиться на вас, то я за себя не ручаюсь. Мы и так много раз подвергались опасности по вашей вине. Разговор окончен.

Циркачи понуро побрели с поляны.

– И ещё, – остановил их Ломоносыч. – Дело касается тебя, обезьянин. Я настоятельно прошу оставить нашу молодёжь в покое. Я устал сдерживать разгневанных родителей, которые давно хотят всыпать тебе по первое число. В общем, бросай эту свою репу.

– Рэп, – поправил Петер.

– Мне всё равно, одна репа или много реп, – веско произнёс Михайло. – Надеюсь, моё предупреждение услышано.

Артисты вернулись к своей резиденции. Общее настроение было ужасным: подавленность, тревога и стыд.

– Давно надо было признаться, – сказал Гуру Кен. – А сейчас мы попали в опаснейшее положение.

– Я не думал, что головорезы явились за нами, – пробормотал Вонючка Сэм. – Мне даже в голову не могло такое прийти, но, похоже, Михайло прав. Ведь не зря же они в меня стреляли!

– Зря они не попали, – буркнул кенгуру. – Как они вообще тебя нашли?

Шерсть на холке скунса вздыбилась.

– Я узнал их и растерялся, – прошипел он. – Встал из укрытия.

– Не есть самый хороший решений, – прокомментировал петух.

Вонючка Сэм ехидно хмыкнул:

– Помнится, в цирке кое-кто умный и вовсе впал в ступор от страха.

– Йо, братья, не надо ругаться, будем думать, как прорываться, – призвал друзей к порядку Ман-Кей.

– Да-да, ты прав, Эм Си, – закивал кенгуру. – Я не могу представить, что бритоголовые явились за нами, но и скидывать со счетов такую вероятность нельзя.

– А я просто уверенный быть, это не есть специально, – сказал Петер.

Скунс возразил:

– Если бы палили в тебя, ты бы сейчас думал иначе.

– А может, они просто любят пострелять? – предположил Гуру.

– Не смешно, – обиделся скунс.

– Но неужели и правда за нами ездит эта банда? – пробормотал шимпанзе.

– Такой вполне легко предполагать, – ответил петух.

Американец быстро-быстро жевал жвачку. Это означало, что он чертовски взволнован. Ему казалось: мир рушится. Размеренная цирковая жизнь с аплодисментами и светом прожекторов воспринималась как далёкий полузабытый сон. Теперь скунсу было действительно страшно, ведь на него впервые охотились!

Тревогу Вонючки Сэма разделяли все циркачи. От волнения они говорили громче.

– Мы можем либо бежать, либо дать бритоголовым бой, – проговорил кенгуру. – Вы меня знаете, я привык к схваткам. Но сегодня я скажу вам… Да, неделю назад я и не мог представить, что у меня когда-нибудь повернётся язык сказать эти слова. В общем, нам надо бежать.

Повисла долгая тишина.

– Мы иметь хороший друг здесь, – нарушил молчание Петер. – И мы были драться с браконьерами. Нихт сомнений, наш тамбовский знакомые помогать нам в борьба с бандитами.

– Да-да, дружище, ты прав, – подхватил Гуру Кен. – Но мы не имеем права рисковать жизнями наших новых друзей. Даже Лисёниной. А они не оставят нас одних с гангстерами. Я понял главную черту местного характера. Здешние звери могут злиться, обижаться, не любить тебя, но если ты попал в реальную беду, они обязательно придут на выручку. Вспомните, как они организовали бегство Эм Си и Петера из деревни. А Колючий? Мы его ужасно обидели, а он первый предложил нам вариант поездки на родину.

– Ты прав, йо, – невольно обронил Ман-Кей.

– Именно поэтому мы просто обязаны увести бритоголовых хищников из этих прекрасных мест, – заключил австралиец.

Из чащи раздался вежливый кашель.

Звери обернулись на звук.

Михайло стоял, прислонившись к берёзке. Деревце заметно наклонилось под тяжестью медвежьего тела.

– Я тут невольно подслушал часть вашей интересной беседы. С одной стороны, вроде бы поступил плохо. С другой, вы сами виноваты – орёте, как в лесу. – Михайло хмыкнул. – Но к делу. Спасибо за то, что вы про нас сказали… Наверное, вы правы насчёт нашей готовности помочь в трудную минуту. Кроме того, в противостоянии браконьерам вы открыли новый для нас метод борьбы с людьми. Да, я почувствовал, что он привёл к усилению давления людей на лесных жителей, но такова уж природа человека. Он соревнуется ради соревнования. Разумеется, нам придётся отказаться от активной борьбы, вернуться к прежнему сосуществованию с людьми. Только не сейчас.

Звери слушали Ломоносыча, затаив дыхание.

– Нынче мы просто обязаны противостоять троице бритоголовых. И не только потому, что русские друзей в беде не бросают. Странный вид людей к нам нагрянул, дорогие мои. Таких наглых мы ещё не встречали. Они способны на всё, даже Прохор, гроза браконьеров и просто лучший человек на земле, для них не авторитет. Ну, и самое главное, только что мы получили сигнал: они идут на охоту.

Десятью минутами раньше в стане бритоголовых произошёл роковой разговор. Бандиты рыбачили, только клёва не было. «Спортсменов» одолевала скука.

– Граф, – сказал Жила, уныло взирая на неподвижные поплавки, – раз уж мы при пушке, то круто бы было пострелять. Зверьё так и прёт, грех не поохотиться.

– Мысль, – коротко одобрил главный. – Сматывай удочки. А ты, Костыль, бери в багажнике ствол и закрывай тачку. Прогуляемся за дичью.

Стоило опасной троице вооружиться и двинуться к лесу, как Стук Стукыч начал непрерывную передачу сигнала SOS. Звери и птицы мгновенно узнавали: к ним идут охотники.

Несколько соек взяли на себя предупреждение о маршруте бритоголовых. Куда бы ни свернули «спортсмены», везде раздавался тревожный птичий крик. Граф, Костыль и Жила этого, разумеется, не замечали. Да и топали они громко, болтали без умолку и ржали.

Главный допил пиво и выбросил банку. Она ударилась в сосну, загремела, катясь между корней. Это навело Графа на важную мысль.

– Эй, ну-ка заткнулись!

Костыль и Жила захлопнули рты.

– Мы не по набережной гуляем, а типа охотимся, – пояснил главный. – Так что не орите.

Теперь бандиты почти крались, то и дело замирая и озираясь.

– Блин, как Чингачгуки, в натуре, – хохотнул Жила.

– Десять баксов. И молчать! – прошептал Граф.

Долговязый «спортсмен» сдавленно выругался, жалуясь на память.

Волк Серёга, издали наблюдавший за эволюциями головорезов, глухо прорычал, дескать, что за неуклюжие звероловы, и потрусил к шалашу иностранцев.

Там его уже дожидались сами послы, а также Михайло, Лисёна и Колючий.

Серёга коротко поделился с ними результатами:

– Противники ведут себя как дети. Леса не знают, производят шум и совсем не умеют читать следов. Бритые уже дважды пересекли кабанью тропу и даже не заметили. Но вместе с тем они весьма опасны. У них большое одноствольное ружьё и масса энергии.

Ломоносыч поблагодарил волка за информацию и обратился ко всем собравшимся:

– Я надумал поделить нашу команду на двойки. Будем вести партизанскую войну. Что это значит? Появляемся, наносим какой-нибудь ущерб и растворяемся в лесу. Напоминаю: никаких потерь! Риск должен быть самым мизерным. Выявите сильные и слабые стороны противника, нанесите мелкие удары, а потом сравним данные. Объявляю пары. Серёга работает с Гуру Кеном, Колючий с Парфюмером, Василиска с… – Михайло лукаво смотрел, как лиса обращает свой голодный взор на Петера. – Василиска с обезьянином. А я уж с нашим гамбургским товарищем.

Все, кроме Лисёны, остались довольны. Она же разумно предпочла промолчать. Звери разбегались в разных направлениях, пока перед шалашом не остались медведь с петухом.

– Айда, Петер, – сказал Ломоносыч. – Наше с тобой место на моей командной поляне.

– Разве мы не есть планировать участие в сраженьях?! – удивлённо воскликнул немец.

– Ты, боевой мой, совсем героизмом заразился, как я погляжу. – Михайло добродушно улыбнулся. – А кто же будет этими твоими «сраженьями» руководить? И уж давай честно признаем, что я слишком большой, чтобы переть на ружьё, а ты слишком маленький, чтобы нанести врагу весомый урон.

– О, это есть мудрые изъяснения! – Петух церемонно поклонился. – Я хотеть проявлять похожий разум и просить тебя выслушивать очень важную вещь.

– Валяй, только быстро. Время не ждёт.

– Правду говорить есть нихт легко, – сказал петух. – Но и, я просить тебя поверить, неправда тоже говорить есть трудно. Прости, пожалуйста, Михайло. Мы иметь большой стыд, но обязательно решить признаваться в страшный тайна.

– Ну, не томи, – раздражённо бросил Ломоносыч.

– Мы очень плохой друг, ибо есть обманщик, – скорбно промолвил Петер. – Мы нихт посол, мы есть цирковой актёр.

– Ах, ты об этом! – протянул медведь-губернатор, отмахиваясь. – Нашёл же время, ей-богу. Пойдём скорее. Но по поводу вранья разговор будет серьёзный, это я тебе гарантирую.

Гамбургский петух ошеломлённо распахнул клюв, чуть не подавившись языком. Оказывается, Михайло давно всё знает!!!

 

Глава 4

Серёга и Гуру Кен по широкой дуге обежали головорезов-охотников. Теперь троица бритоголовых осталась левее и чуть сзади.

Волк притормозил, а кенгуру не заметил манёвра спутника и продолжил свой скачкообразный бег.

– Тпру, савраска! – велел Серёга.

Гуру осадил:

– Что случилось?

– Ничего, – ответил санитар леса. – Возникла маленькая идейка. Есть тут неподалёку старая, но надёжная волчья яма. Можно сказать, антиквариат. Ещё мой прадед в неё чуть не попал. Недурно было бы заманить одного или двух охотников…

– Отличная идея. А как?

– Для этого нам понадобятся мозги, ловкие руки и приманка, – изрёк Серёга.

– Ну, ловкие руки обеспечит Эм Си, – проговорил Гуру Кен. – Приманкой у нас отлично служит Лисёна… Но где взять мозги? И сколько их потребуется?

– Не мучайся, тебе мозги не были нужны и впредь, чую, не понадобятся, – съязвил волк, правда, кенгуру не понял, что его подкузьмили. – Мозги есть у меня. И они уже составили хитрый план. Позовём-ка лису и шимпанзе.

Серёга задрал морду к небу и длинно провыл. А затем – коротко.

Жила, Граф и Костыль аж присели от накатившего чувства всепоглощающей жути.

– Кто это? – шёпотом спросил Жила.

– Типа волки, – так же тихо сказал главный.

Костыль, стреляя испуганным взглядом по сторонам, стал судорожно заряжать ружьё.

Граф потянул из подмышки пистолет.

В двух километрах к западу от бандитов замер Прохор, жестом останавливая корреспондента Гришечкина. «Всё чуднее и чуднее, – сказал лесник, направляясь на звук, – серые же не воют летом!»

Лисёна распознала Серёгин сигнал. Они давно столковались о таких позывных. Лиса пронзительно лаяла трижды, а волк пел. Через несколько минут рыжая и Ман-Кей появились пред светлыми очами санитара леса.

– Вот что мы сделаем, – начал объяснять свой план Серёга.

Ёж и скунс неторопливо топали к лагерю бандитов.

– Запомни, Колючий, – наставлял Вонючка Сэм приятеля, – главное у любого врага – это обеспечение. Лиши армию провизии – и она сломается. Жрать-то нечего будет. Лиши крова – и она останется под открытым небом. Любой мощный удар по комфорту будет существеннее боевых потерь. Как ты уже знаешь, самая мощная армия…

– Давай конкретнее, – оборвал очередную похвальбу друга ёж, впрочем, тактично умолчав, что не считает американскую армию верхом совершенства.

– В общем, даже наши солдаты отказываются идти в бой, не получив десерта, – закончил мысль скунс.

– Значит, наша с тобой первейшая задача – жахнуть по тылам, – сообразил Колючий.

Вонючка Сэм кивнул, изобразив на остренькой мордашке самую пакостную из своих улыбочек.

– Нам снова потребуется осиное гнездо, – хором сказали друзья-шкодники.

«Спортсмены» были не из пугливых. Шок, испытанный ими от прослушивания Серёгиного пения, быстро прошёл.

– Без шухера, – призвал подельников Граф. – Нам всё по барабану. У нас стволы.

– У вас стволы, а у меня шиш с маслом, – проныл Жила. – Даже мою газовую машинку утопили!

– Да ты и без пушки намертво страшный, – сказал Костыль и заржал.

– Сам-то давно в зеркало смотрелся? – пошутил главный. – Короче, Жила, держись Костыля. Волка надо мочить, я их с детства не люблю. Поэтому слегка разойдёмся. Ну, для большего охвата территории.

Костыль не удержался от вопроса:

– Слышь, Граф, а отчего тебе волки не в масть, а?

Главный бандит скривился. Он предпочитал не вспоминать, как его маленького напугал волк из мультика «Ну, погоди!». С тех пор юный Граф смотрел телевизор только в компании взрослых, а знаменитый мультсериал ненавидел всеми фибрами души.

– Несчастный случай в зоопарке, – соврал главный. – Огромный волк сожрал самого любопытного зеваку.

– Да ну тебя на фиг, – обиделся Костыль.

– Тогда хватит базаров. Я туда. – Граф ткнул пистолетом чуть южнее того места, откуда несколько минут назад доносился вой. – А вы – правее меня. Пошли!

«Спортсмены» зашагали, постепенно расходясь дальше и дальше. Они не торопились, пристально рассматривая каждую кочку, каждый кустик, за которым мог скрываться серый хищник. Именно поэтому минут через пятнадцать они в упор не увидели Лисёну, дожидавшуюся их, сидя на открытом месте.

Рыжая даже обиделась: вот так охотнички! Она поднялась и пронеслась чуть ли не перед носами Костыля и Жилы. На сей раз горе-зверобои заметили роскошный огненный мех.

– Лиса! – завопил Жила. – Шмаляй, Костыль!

Вооружённый бандит бабахнул и промахнулся. Лисёна двигалась хитро, петляя и забегая за сосны, кочки, высокие кусты черники.

– За ней! Патроны береги!

Бандиты кинулись за плутовкой. Где-то в стороне за ними бежал Граф, а с противоположного края леса на звуки выстрела торопились Прохор и Павел Гришечкин.

Дистанция между главарём и его подчинёнными была настолько велика, что он их не видел. Поэтому, когда Лисёна умело вывела преследователей к волчьей яме, прикрытой ветками, и они благополучно провалились, Граф ничего не заподозрил.

Более того, главного «спортсмена» отвлёк Серёга. Волку пришлось рыкнуть, чтобы обратить на себя внимание бритоголового. Охотник, не раздумывая, выстрелил. Пуля впилась в ствол сосны, возле которой стоял Серёга. «Повезло!» – пронеслась мысль в зверином мозгу. Волк бросился вправо от ямы-ловушки. Граф с каким-то тупым азартом затопал вслед.

Стоило Костылю и Жиле свалиться в яму, как Ман-Кей, притаившийся на дереве, соскользнул на землю и принялся закидывать дыру ветками. Маскировочный материал был припасён заранее. Вот где пригодились ловкие обезьяньи руки – для изготовления «фальшивого пола» и быстрого латания бреши, которую образовали в нём два упавших атлета.

Костыль заворочался на рыхлом дне ловушки, выясняя, цело ли ружьё. Жила застонал, хватаясь за ушибленные колени.

– Как же мы это… – жалобно всхлипнул он.

– Как, как, – злобно пробормотал Костыль. – Как последние лохи, в натуре.

– Десять долларов, – пропищал Жила.

– Дебил. Кто же, чёрт возьми, тут охотится? Мы или кто?

Костыль встал на ноги, держась за стену ямы. «Метра четыре, – подумал головорез, – не допрыгнуть. Хотя если встать на плечи Жилы…»

– Граф! – позвал Костыль. – Граф! Эй! Мы тут!

Звук словно впитывался землёй, крик выходил глухим и слабым.

Жила присоединился к подельнику:

– Граф! Ау!

Наоравшись, бандиты замолчали, постарались отдышаться.

– Подставляй плечи, – вымолвил наконец Костыль.

– Лучше ты.

Они долго препирались, но в конце концов Жила присел, упершись в стену руками, а Костыль принялся карабкаться. Сперва он поставил ноги на согнутые колени товарища, затем утвердил колени на его плечах, потом попробовал встать ступнёй, но потерял равновесие и завалился набок, увлекая Жилу на дно ямы.

– Вот, блин, могила! – Костыль вцепился в ружьё и тут же хлопнул себя по лбу. – Что же я?! Орал, карабкался…

Он направил ствол вверх и уверенно спустил курок. Звук получился мозгодробительным. Костыль выронил оружие, схватился за уши. Жила тоже был занят ушами. Через некоторое время стрелок поглядел на подельника. Тот что-то активно говорил, но Костыль ничегошеньки не услышал. «Придурок, – прочитал он по губам, – надо было хотя бы поднять пушку-то!»

Много ещё разных слов прочитал провинившийся, пока к нему возвращался слух.

– …с таким кретином, как ты! – донеслось до ушей Костыля, будто из погреба.

«Хотя почему – будто? – спросил себя бандит. – Мы и есть в долбаном погребе!»

– Граф! – снова закричал он. – Графчик! Графинчик!!! Где ты?..

А Граф уже извёл всю обойму. Разумеется, впустую, ведь целиться на бегу в петляющего волка это вам не в ресторанной перестрелке участвовать. Впрочем, одна пуля всё же разорвала серому ухо, но тот даже не взвизгнул. И вот, когда верный ТТ «порадовал» хозяина щелчками вместо резких хлопков, Граф услышал странный приглушённый выстрел.

– Брателлы!

Главарь бросился обратно, попутно обливаясь потом: «Если бы волк знал, что у меня нет патронов, то наверняка захотел бы потолковать поближе. А я, как назло, финку в бардачке оставил!»

– Эй, крокодилы! Вы где? – взывал Граф. – Хватит в прятки играть!

Он кружился меж соснами, постепенно теряя ориентиры. Когда «спортсмен» взял себя в руки, он не мог сказать ни где озеро с машиной и палаткой, ни откуда донёсся последний выстрел подельников.

Костыль и Жила сидели на корточках, орали до хрипов, замолкали, таращась на смутный свет, пробивающийся сквозь наваленные Ман-Кеем ветви елей.

– Зато не тесно, – сказал Жила, видимо, чтобы ободриться.

– Мы с тобой как в кино «Кавказский пленник», – вымолвил Костыль. – Там тоже в яме два братка сидели из белой гвардии.

Жила хмыкнул:

– «В кино», комик, «из белой гвардии»! При Графе не сболтни такой фигни. Это же книжка, её Лев Толстой написал. А герои там Жилин и Костылин.

– Да ты гонишь! – не поверил коренастый «спортсмен».

– Зуб даю, – ответил долговязый.

– А мы, значит, Жила и Костыль…

– Угу.

И тут под ноги новых пленников упал лучик надежды. Ветви зашевелились. Их явно кто-то разбирал. Отверстие в потолке «могилы» становилось больше и больше. Затем в пятне света возникла голова лесника.

– Эй, люди добрые, вы там как?

– Зашибись, – прошептал Костыль.

– Спускайся, узнаешь, – сказал Жила.

– Ну а мы-то с Пашей думали, вы не прочь выбраться, – с доброй усмешкой произнёс Прохор.

– Хотим, хотим! – завопили головорезы.

В этот унизительный момент они вовсе не выглядели бандитами. Это были просто большие дети, потерявшиеся, попавшие в ловушку дети.

Лесник достал из мешка моток верёвки, обвязал ближайшую сосну, скинул конец:

– Выкарабкаетесь. А когда выкарабкаетесь, шуруйте к своей машине и валите-ка домой, в город. Здесь вам не место.

Прохор мотнул головой, мол, пойдём, Паша. Атлеты остались в одиночестве. Жила подёргал верёвку. Крепкая.

– До встречи наверху, – сказал он Костылю и начал восхождение, осыпая подельника пылью и комьями земли.

Спортивная подготовка не подкачала: долговязый выбрался.

Костылю пришлось хуже. Он был очень сильный, но чертовски тяжёлый. Бандит сопел, обильно потел, несколько раз срывался. Он скользил вниз, обжигая ладони и пальцы верёвкой. Потом Костыль додумался снять ружьё с плеча. Подкинул. Жила поймал.

Стало чуть легче. Сделав последнее нечеловеческое усилие, коренастый достиг поверхности. Малиновое от напряжения лицо высунулось, будто из танка. Жила вцепился в одежду подельника, вытянул грузную тушу на усыпанную иголками землю. Костыль перекатился с живота на спину, раскинул руки. Иголки впивались в его тело, но он не замечал. Дышал тяжело, словно престарелый бульдог, пробежавший десятикилометровый кросс.

– Всё, снова пойду в спортзал. Качаться, качаться и ещё раз качаться, – пропыхтел Костыль.

– И пиво бросай пить, – посоветовал Жила. – А то сам как бочка стал.

– Где чёртов Граф?

А Граф, разъярённый и обиженный на судьбу, топтался в километре от коллег. Он долгое время шёл, несколько раз резко меняя направление, пока не остановился, как громом поражённый: «А куда я, собственно, иду?» Во все стороны – сплошные сосны, сосны, сосны. Одинаковые, без особых примет. Главарь банды попробовал вспомнить какие-нибудь приметы для ориентирования на местности. «Кажись, мох должен расти с севера», – всплыло в мозгу Графа. Он осмотрел ближайшее дерево. Никакого моха.

– Ерунда какая-то! – воскликнул потерявшийся.

«Поорать, что ли? – подумалось ему. – Не по-пацански, конечно, но типа что делать?»

– Эй! Удоды! Крокодилы! – закричал «спортсмен», поворачиваясь вокруг себя. – Вы где?

Жила и Костыль обрадовались голосу вожака.

– Граф! Мы здесь! Здесь! Ау!

Лес подхватил вопли головорезов, стал играться, перебрасывая его эхом.

– Здесь… Здесь… Здесь… – доносилось до Графа со всех сторон.

Бандит чуть-чуть запаниковал:

– Где?!!

– Да здесь же… Да здесь же… Да здесь же…

Успокоившись, Граф выделил из хора самый первый вопль, пошёл на него.

Вскоре троица воссоединилась. Костыль и Жила поведали о своей неудачной охоте, главарь – про то, как бегал за волком.

– Значит, яма – дело рук лесника, – заключил Граф.

– Ещё скажи, что он типа специальную лису выпустил, чтобы нас в эту ловушку заманить, – пробормотал Костыль.

– Это, конечно, вряд ли, – задумчиво проговорил главный. – Хотя чёрт их знает! По-любому, за яму леснику придётся ответить. Не зря же он вам верёвку подал, а сам сбежал. Чувствует вину, удод.

Жила подумал, что, вероятно, старик мог оказать помощь просто из бескорыстных побуждений, но оставил эту мысль при себе. Мало ли, друганы засмеют.

– Главный вопрос сейчас в другом, – продолжил Граф. – Где наша тачка со всем барахлом?

Костыль завертел бритой башкой. Жила спокойно указал нужное направление:

– Там.

– Откуда знаешь? – с подозрением поинтересовался вождь.

– Ну, бугор, ты даёшь! – Долговязый усмехнулся. – Я же копчиком чую, забыл? По ходу дела, пространственная память хорошая, как у собаки.

Граф и вправду забыл, что в молодости, когда им с Жилой доводилось пожить в деревне, они могли забираться куда угодно без компаса. Длинный всегда находил путь домой. Талант, одним словом.

– Тогда вперёд.

Вернувшись к машине, бритоголовые устало сели на оставленные возле потухшего костра складные стульчики. Граф тут же завопил, вскочил, как ошпаренный, хватаясь за мягкое место. Оказалось, что под полотенцем, наброшенным на сиденье, оказалось осиное гнездо. Раздавив домик, бандит разозлил хозяев. Сразу несколько ос впились в нежные тылы Графа.

Главарь в гневе сдёрнул полотенце и выпустил разъярённую армаду на волю.

Несколько следующих минут «спортсмены» бегали от грозно жужжащих мстителей, пока рой не успокоился. Но и после осы курсировали по лагерю, пока Граф не додумался отнести поломанное гнездо подальше. Укушенную часть тела жгло, сидеть было невозможно. Главный гангстер стоял, облокотившись на автомобиль, и бранился сквозь зубы.

– Искупайся, Граф, – посоветовал Жила. – Холодненькая водичка успокоит боль. Опять же, снимет отёк.

– Ух ты, блин, доктор, – хмыкнул ужаленный. – Дело базаришь. Спусти-ка на воду лодку, я за неё держаться буду.

Граф принялся стягивать с себя трикотажный костюм и майку, а Жила направился к самой кромке воды, туда, где лежала резиновая лодка.

– Она сдулась! – пожаловался долговязый бандит.

– Накачай!

– Это… Боюсь, что не смогу. У неё в боку огромная дыра, будто кто-то проткнул её и рвал руками. – Жила поднял над головой лодку, демонстрируя здоровенное отверстие.

– Лесник с корреспондентишкой, – уверенно проговорил Костыль.

Он показал подельникам разбросанные и поломанные удочки.

– Никому верить нельзя! – воскликнул Граф, пиная стульчик.

Каждое движение главарь совершал через боль. Даже когда говорил, морщился и с шумом втягивал воздух. Сквозь плотно стиснутые зубы.

Он прошествовал к озеру, ворвался в водную стихию, словно большой мускулистый локомотив, и, отфыркиваясь, как бегемот, принялся блаженно кувыркаться. Блаженные стоны свидетельствовали о том, что ужаленному филею стало несравненно легче.

– Ну, какой ещё урон нам нанесли? – спросил Граф через несколько счастливых минут купания.

– Колесо спустили, – отрапортовал Жила.

– Качай, – велел главарь.

Колючий и Вонючка Сэм, наблюдавшие за драмой бандитской троицы, поздравили друг друга и покинули засаду. Теперь можно было похвастаться перед товарищами, как славно они тут поработали. То есть нашкодили.

 

Глава 5

В дни неистовых войн и жарких противостояний случаются минуты затишья. Армии замирают, и солдаты предаются отдыху, придумывая разные забавы.

В предзакатный час Михайло Ломоносыч, Серёга, Колючий и Лисёна сидели кружком под сенью сосен и валяли дурака. Ёж начал было рассказывать старые анекдоты, но его попросили замолчать. Медведь припомнил пару не очень забавных случаев, звери вежливо посмеялись. Волк по обыкновению хмуро молчал.

Лисёна оживилась, очевидно, ей на ум пришло нечто потешное.

– Отгадайте-ка загадку! Все слышали о легендарном золотом руне? Отлично. А есть ли рыбье руно?

Звери задумались. Здесь чувствовался какой-то подвох. Руно – это всего лишь овечья шкура с ворсом, остающимся после стрижки, этакий сплошной шерстяной пласт. Но рыбий… Мохнатых рыб не бывает.

– Нет, Лисёна, ты гонишь, – заявил ёж.

– Все согласны с Колючим? – спросила лиса.

– Давай, Василиска, не томи, – проворчал Михайло Ломоносыч.

– Тогда вот вам ответ: да, рыбье руно бывает. Так иногда называют косяк рыб.

– Век живи, век учись, – изрёк Серёга, осторожно шевеля разодранным ухом.

– У меня попроще задачка, – сказал медведь, посмотрев на упражнения волка. – Кто-нибудь слышал о поганке ушастой?

– Сколько бегал по лесу, такой не встречал, – признался Колючий.

Лисёна припомнила знаменитую поговорку:

– Говорят, в Рязани есть грибы с глазами; их едят, а они глядят. Но чтобы с ушами…

– Это птица такая. – Серёга вздохнул. – Я слышал о чомге, или большой поганке. Почему бы не найтись ушастой?

– Молодец, товарищ санитар, хорошо знаешь матчасть и смекалку проявляешь! – одобрил Михайло. – У нас прямо интеллектуальный клуб какой-то. Кста-а-ати! Филин!

– Какой филин? – напрягся Колючий.

– Мудрый, разумеется, – пояснил медведь. – Мудрый Филин. Между прочим, Филин – это ещё и фамилия. Так что зовут его филин Филин. Тот самый, который года три назад хотел устроить в лесу клуб знатоков. Он задавал задачи, а знатоки решали. Полезная игра. Жалко, не прижилась.

– Почему?

– То ли вопросы были сложные, то ли знатоки тупые, но ни одной загадки они не решили. Тогда мудрый Филин обиделся и ушёл в затворничество.

– Да-да, – подхватила Лисёна. – Поселился в дупле большого дуба и отрёкся от общения с миром. Сказал, что истину ищет.

– И к чему этот весь разговор? – задал очередной вопрос Колючий.

– Игольчатый ты мой недотёпа, – широко улыбнулся Михайло, – мы отправимся к Филину за советом. Если и мудрец не знает, как отправить наших гостей по домам, то больше никто не подскажет.

Медведь, лиса, волк и ёж пришли к старому могучему дубу, когда первые малиновые краски заката уже легли на его роскошную зелёную крону. Солнечные лучи расчертили небо с запада на восток, словно прожекторами высвечивая потемневшие тучки.

Листва безумолчно шелестела, навевая мысли о бесконечности бытия всем, кто замирал перед большим древом. Всем, кроме Колючего.

– Неслабый дубок, – оценил ёж. – Ну, и где мудрый Филин?

– Видите дупло? – Медведь показал лапой наверх. – Там его пристанище.

– Как его выманить? – спросила Лисёна.

Ломоносыч стукнул пару раз по коре и прокричал:

– Филин, выходи, к тебе правительственная делегация!

– Надоели, свиньи! – раздался гулкий возглас над головами визитёров.

Михайлу возмутило поведение мудреца. Не по чину выражался.

– Эй, ты там не попутал ли? Тут перед тобой губернатор, а не кабан какой-нибудь!

– С кабинетом министров, – вставил Колючий.

Из тьмы дупла высунулась большая пёстрая голова. Пара огромных карих глаз пристально рассмотрела посетителей, а затем открылся маленький клюв.

– Прошу прощения, вышел из себя. Точнее, докучные свиньи вывели. Целыми днями роются, жёлуди ищут, хрюкают меж собой о всякой ерунде да дерутся. Хотя какие сейчас жёлуди? Суетный мелочный народец, несомненно. Один лишь Таинственный Кабан – нормальный собеседник. Большого ума, доложу я вам, эрудит.

– Ладушки, – Михайло принял извинения, тихо удивляясь тому, что Таинственный Кабан, оказывается, тонкий собеседник. – Спускайся, нам нужна твоя консультация.

Филин, кряхтя, забрался на край дупла, оттолкнулся мощными лапами и величественно воспарил над глупым миром. Дав расправившимся крыльям хорошенько размяться, Филин спланировал к посетителям.

– В какой области мне вас проконсультировать? – деловито поинтересовался мудрец.

– Да вот… – замялся Ломоносыч. – Желательно в этой, в Тамбовской.

Мудрый птах топнул. «С какими невеждами приходится общаться!» – подумал он.

– Я имел в виду, о чём пойдёт речь, – терпеливо объяснил Филин.

– Тьфу! Так бы и сказал, профессор, – промолвил Михайло и обрисовал ситуацию вокруг приехавших иностранцев.

Медведь не умолчал и о неудачных попытках отправить послов домой.

– Любопытненько, – отозвался Филин, выслушав историю Ломоносыча. – Сразу чувствуется, коллеги, что вы не знакомы с понятием системного подхода к решению проблем. Здраво рассуждая, мы, несомненно, найдём сильное решение. Вы следите за ходом моей мысли?

Звери неуверенно кивнули.

– Отлично. Из услышанного можно заключить, что сухопутный и водный пути для нужд ваших страдальцев не подходят. Следовательно, остаются два варианта: подземный и воздушный. Рыть нору, скажем, до Австралии дело хлопотное, затратное и небыстрое. А времени до осени всё меньше и меньше. Остаётся воздушный. У вас всё?

Михайло почесал макушку:

– Н-не совсем. Насколько я понимаю, ни кенгуру, ни скунс, ни обезьянин летать не умеют, а петух, конечно, птица, но совсем-совсем не перелётная.

– Ух, – устало вздохнул Филин, которому надоело жить в мире существ с неразвитым интеллектом. – Мнится мне, вам требуются определённые пояснения. Видите ли, современность предлагает нам не только естественные методы передвижения, но и искусственные, сконструированные человеком. Я подразумеваю многочисленные летательные аппараты различных конфигураций и классов. Вас, точнее, ваших гостей вполне устроили бы самолёт, вертолёт или, скажем, дирижабль. Несомненно, управление такими высокотехнологичными средствами, как самолёт или геликоптер, требует долгого обучения. Более того, раздобыть перечисленные машины будет сложно. Согласитесь, это не ржавый трактор, много лет простоявший на меже заброшенного поля.

Звери согласились, постаравшись не замечать иронии мудреца.

– Дирижабли или воздушные шары – это вовсе музейная редкость. О, я чувствую скепсис! – воскликнул Филин.

Слушатели сначала загрустили, ведь список летательных аппаратов был исчерпан, а потом стали втягивать носом воздух, пытаясь уловить флюиды скепсиса, который якобы почувствовал эрудит.

Мудрец понаблюдал за зверями и продолжил лекцию:

– Не стоит отчаиваться, коллеги! Кроме перечисленных устройств люди изготовили массу других. Несомненно, вы догадались, о чём я… Хм, вижу, что не догадались. Тогда я скажу одно-единственное слово, и вам всё станет понятно. Шар!

– Чиво? – пискнул Колючий.

– Шар, – повторил Филин. – Воздушный шар. Люди используют его, чтобы подниматься на большую высоту, и от этого им становится страшно и радостно. За катание в корзине такого шара хозяева берут деньги. Ближайший аттракцион находится недалеко, под Тамбовом. Один ночной перелёт на восток отсюда. Так что вам нужны шар, припасы и попутный ветер. Вуаля, как говорят французские лягушки. Теперь вам всё понятно?

– Несомненно, – хором ответили просветившиеся звери.

Пока тамбовчане решали проблему отъезда циркачей, те отдыхали, кто как умел. Кенгуру вновь совершал пробежку. Петер ушёл от шалаша и распевался, устроившись на суку поваленной ветром сосны. Он терялся в догадках – почему Михайло, давно зная, что они не послы, не устроил скандала? Гамбургский тенор так и не придумал достойного ответа.

Эм Си тетёшкался со своей рэп-бандой. Вонючка Сэм добывал себе пищу.

Колючий отыскал друга, когда тот как раз насытился.

– Парфюмер, – окликнул скунса ёж. – У меня для тебя две новости. Одна хорошая, а вторая просто блеск.

– Начинай с хорошей, – попросил Сэм.

– Пляши, дружище, мы знаем, как послать вас домой.

– Да ну?

– Сто пудов! Вы полетите на метеозонде.

– Ненавижу перелёты, – скривился скунс.

– Ну, тогда оставайся! – радостно предложил ёж.

– Ох, Колючий… – Сэм явно смутился. – Ты только не подумай, что я проявляю высокомерие… Ваша страна не для меня. Не потому, что она плохая, вовсе нет! Наоборот, у вас прекрасная страна. Но тут мне не место. Мой дом – на другом материке. Там родня и всё такое.

– Понимаю, – грустно сказал ёж. – Наше дело предложить…

– А вторая новость-то какая? Если эта хорошая, то «просто блеск» должна быть совершенно сногсшибательной.

– Именно. – Колючий приободрился. – Я изобрёл простой способ насолить трём головорезам так, что мало не покажется. Твоя наука про ущерб тылам не пропала даром. Айда к их лагерю.

Друзья отправились к озеру и принялись терпеливо ждать. Удачного момента долго не было. Сначала Жила с Костылём отошли за дровами, а Граф остался в машине, названивая кому-то по мобильному телефону. Потом бандиты оставили у костра Жилу, а сами попробовали поймать рыбки на обломки удочек. Затем сидели втроём и лопали тушёнку, проклиная умную рыбу…

Наконец поздно вечером Парфюмер прогулялся к палатке бритоголовых, пока те купались при свете луны.

Стоило «спортсменам» залезть в палатку, как они с негодующими стонами выползли обратно.

– Что за духан, ёлки-палки, – проныл главный. – Костыль, ты опять возишь какую-нибудь нервно-паралитическую гадость?

– Да ты чего, шеф, у меня пушка. Это не я, а Жила у нас специалист по газам.

– На меня стрелки не переводи, ну? – взбеленился третий. – Я исключительно с ножом, зуб даю.

– А что же делать? – спросил Костыль.

Граф разъяснил:

– Сейчас вы лезете в воду и стираете палатку, а ночуем в тачке, в спальных мешках.

– Блин, только высушили палатку-то, – проворчал Жила.

– Давай, не базарь.

Ёж и скунс, чрезвычайно довольные своей каверзой, потопали к шалашу циркачей. Американец назвал операцию «Буря в палатке».

По пути Колючий как мог передал Вонючке Сэму содержание лекции Филина.

– Мне кажется, ваш консультант не учёл маленькой детали, – проговорил Парфюмер. – Он априори решил…

– Стоп! – перебил друга ёж. – Ты нашего Филина априорями всякими не обзывай!

Скунс рассмеялся:

– Это слово такое, Колючий. Оно обозначает, дескать, независимо от опыта, заведомо. И ваш мудрец заведомо решил, что путь по земле отпадает. Но я не согласен. Конечно, ты скажешь, мол, чего только не придумаешь, чтобы не лететь, а ехать. Ну, не люблю я перелётов! Только суть не в этом. Там, на берегу, осталась прекрасная тачка. Ею владеют отморозки, которых не грех было бы проучить. Да, нам говорят, машину умеют водить только люди. А у нас, между прочим, есть Эм Си. У него всё, как у человека, только он душевнее. Неужели цирковая обезьяна не потянет того, что могут люди?

– Погоди-ка, – встрепенулся ёж. – Цирковая?

Вонючка Сэм спохватился: «Я выболтал тайну!!!» Скунс настолько растерялся, что чуть не проглотил жвачку. Потом успокоился. «Парфюмер, очнись! Это же друг, он не предаст, – подумал американец. – Рано или поздно ты должен был ему признаться».

– Да, Колючий, – проговорил Сэм. – Мы не послы. Мы беглые актёры.

– Вона как! То-то я всё недоумевал, откуда вы такие талантливые! – рассмеялся ёж. – Циркачи, стало быть. Вот потеха!

– Ты никому не расскажешь? – с надеждой спросил скунс.

– Обижаешь, Парфюмерий! Конечно, нет. Мы же товарищи. Ловко вы нас облапошили, самородки! Нет слов.

– Стыдно нам, – потупился Вонючка Сэм, которому редко бывало стыдно.

– Это правильно, – Колючий посерьёзнел. – Многие могут обидеться. У нас ведь народ правду любит. Ты честный и я честный. В главном. А мелочи, они и есть мелочи.

– Уникальные вы тут. В моей стране надо быть честным во всём. «Закон и порядок» – вот наш девиз.

– И ты думаешь, что у вас все живут согласно твоему девизу?! – Ёж расхохотался. – Уморил! Ты часом не клоуном работал?

– Акробатом, – буркнул Сэм и исполнил несколько умопомрачительных прыжков.

В свете луны гимнастический этюд скунса выглядел фантастически.

Колючий не удержался от аплодисментов. Парфюмер раскланялся.

– В общем, завтра берём Ман-Кея и дуем угонять автомобиль, – подытожил ёж. – А пока рассказывай, почему вы сделали ноги из цирка.

Бандиты проснулись злыми. Бритые головы болели, ныли мускулы. Жилу продуло, Костыль впал в чёрную депрессию. Граф чуть не выпал из машины, размял затёкшие конечности.

– Цитрамона всем, – прохрипел он.

– Поехали домой, – сказал Костыль, выпив таблеточку.

– Поедем, поедем, не плачь, – пообещал главный. – Вот морду леснику начистим, корреспондентишку отпинаем, тогда и поедем.

– Да где же их взять-то? – спросил Жила, прикладывая опухший кочан к прохладному стеклу автомобиля.

– Пальните пару раз – и они сами прибегут, – посоветовал Граф.

Как же неудобно ночевать в машине! Костыль со стонами выполз наружу, проковылял к багажнику, достал ружьё и жахнул. Вся троица поморщилась, зеленея лицами.

– Дурак, – выдавил Жила.

– Приказ Графа, – отмазался стрелок, которому тоже пришлось несладко.

Вонючка Сэм и Колючий глазели на мучения бритоголовых, спрятавшись в кустарнике. Эм Си пока не было. На рассвете Парфюмер ввёл шимпанзе в курс дела, тот одобрил план и даже похвастался, что умеет водить автомобили. Всё складывалось как нельзя удачно.

После приёма таблеток бандитам полегчало, они позавтракали и засобирались искупаться.

– Сейчас гангстеры полезут в воду, – прошипел Сэм. – Где же Ман-Кей?

А Эм Си, договорившись со скунсом об угоне тачки, порадовался, что совершит поступок, достойный главаря рэп-банды, и… снова заснул. На рассвете так сладко спится!

Спустя полчаса шимпанзе вскочил. «Йо, я опоздал, друзей сдал!» – подумал он. Эм Си отряхнул пиджак, пригладил торчащий на макушке вихор и побежал к озеру.

Сосны мелькали в невообразимо быстром хороводе. Рэпер проклинал себя за беспечность. Ведь подводить подельников по ограблению – низкий стиль.

– Товарищ посол из дружественной Обезьянии, можно вас на минуточку? – окликнул Ман-Кея заяц.

– Хай, длинноухий брат-братишка, я рад тебе, даже слишком, – заулыбался Эм Си, останавливаясь перед собеседником. – Я спешу, будь краток, прошу. Что ты хо…

Заяц взвился в воздух, извернулся, и шимпанзе изведал страшную силу удара задних ног взрослого русака. Эм Си не был готов к такому оригинальному развитию беседы и плюхнулся наземь, недоумённо глядя на свою грудь. Её прочертили красные борозды, оставленные когтями, – заяц не церемонился.

Ман-Кей хотел разразиться тирадой, которая морально уничтожила бы вероломного русака, но откуда-то сверху посыпались шишки, больно стукая афроангличанина по голове и плечам. Белки работали снайперски. Рэпер прикрылся лапами, но тут к нему спикировал огромный ворон и клюнул в шею. Эм Си метнулся в сторону, запрыгнул за кочку. Там его ждал гневный бурундук.

– Знаешь, обезьянин, ты славный малый, и нам нравится твоя непосредственность, – сквозь зубы сказал бурундук. – А ты в курсе, что такое детская непосредственность?

– Э… – Ман-Кей растерялся.

– Я объясню, – продолжил грызун. – Детская непосредственность – это когда дети живут не по средствам.

– Йо?! – Шимпанзе никогда не рассматривал это слово с такой неожиданной точки зрения.

Бурундук вздохнул.

– Ладно. Мы собрались здесь, чтобы сделать тебе последнее тамбовское предупреждение, – сказал он. – Никаких больше рэп-тусовок. Дети целыми днями пропадают неизвестно где и занимаются неизвестно чем. А мой сын, представь себе, должен трудиться и учиться. Здесь не Африка, бананы сами на голову не упадут. Ты слышал что-нибудь о зимних заготовках?

– Ох, йо… – поражённо выдавил Ман-Кей. – А я и не подумал.

– Ну, по тебе заметно, что ты не главный думальщик всех времён и народов, – съязвил бурундук. – Захочется рэпа – в вашем распоряжении час перед закатом. Замётано, йо?

– Да! – Эм Си энергично затряс головой.

Папаша-бурундук ушёл.

«И мне пора, – вспомнил озадаченный шимпанзе. – Ёж с Парфюмером ждут». Он побежал к месту встречи.

– Эм Си, быстрее! Ну, где ты копался? – Колючий в нетерпении переступал с лапки на лапку.

Ман-Кей сказал, будто оправдываясь:

– Я шпарил легкими шажками, летел, пыхтел, скакал, порхал, как сумасшедший мишка Гамми, что гамми-ягоды искал.

– Медленно же ты шпарил, – ледяным тоном заявил Вонючка Сэм. – Итак, бритоголовые купаются. Ключи лежат в кармане главного вон на том стульчике. Хватай ключи, заводи тачку и пили по дороге до второго…

– Нет, третьего, – поправил Колючий.

– Да, третьего поворота. Там до конца. А мы попробуем задержать бандитов. Жди нас в машине. Всё усёк?

– Да, будь спок, я тот ещё док, в смысле, доктор угона, come on, come on, ah!

– Молодец. – Скунс ударил передней лапой о лапу шимпанзе.

– Ни пуха ни пера, – сказал ёж.

Эм Си, пригнувшись, пересёк открытое место, завладел ключами. Подобрался с ними к автомобилю. Дёрнул ручку. Заперто. Стал перебирать ключи, пробуя их совать в замочную скважину.

Лапы-руки тряслись, пару раз связка падала в траву. Наконец один ключик подошёл. Ман-Кей открыл дверь, и округу огласили резкие звуки сирены сигнализации. Шимпанзе испугался, метнулся от машины, затем дал себе мысленную команду не паниковать.

Гангстеры бултыхались метрах в сорока от берега. Им совсем не понравился вой «сигналки». Вроде бы не было никого видно, а заорала… И – дверь открыта!

«Спортсмены» двинулись к берегу.

Тем временем угонщик жал все подряд кнопки и педали, дёргал рычаги, но проклятое авто не заводилось. Ну, не ведал шимпанзе, что необходимо найти ещё один ключ – ключ зажигания. В цирковой машинке, которую когда-то доводилось водить Эм Си, всё было проще: руль да велосипедные педали. Работаешь ногами – катит. Не работаешь – не катит.

Автомобиль стоял к озеру передом, да ещё и под уклон, и Ман-Кей видел, как приближаются бритоголовые пловцы. Он ещё неистовее стал жать педали и рвать рычаги. Двигатель молчал. Зато тачка снялась со скорости и с ручного тормоза!

Бандиты взвыли, заметив, что их транспорт потихоньку покатился к воде.

– Спасайте тачилу!!! – заорал Граф и замолотил по воде ручищами, подобно колёсному пароходу.

Жила и Костыль не отставали.

– Йо! Я поехал! – обрадовался Эм Си, но тут же осознал, куда, собственно, он поехал.

– Прыгай! – завопили Колючий и Вонючка Сэм.

Шимпанзе и сам догадался, что этот тонущий корабль стоит покинуть. Он вывалился в открытую дверь у самой кромки воды и вывихнул ногу.

Машина врезалась в мутные пучины тамбовского озера и стала уходить вглубь. Дно здесь уходило резко вниз, поэтому погружение выдалось быстрым.

Троица гангстеров подплыла-таки к терпящему бедствие автомобилю. Бойцы понимали, что опоздали. Они упирались в крышу, их руки соскальзывали. Борьба была неравной. Победили стихия и сила тяжести.

Перед тем как окончательно выпустить из рук дорогущую тачку, Граф встретился глазами с Эм Си Ман-Кеем, который всё ещё сидел на мокром песке и боролся с дикой болью в задней ноге.

– Где-то я твою рожу видел… – тихо проговорил главный, глядя на шимпанзе.

«В зеркале», – подумал тот, пробуя отползти к кустам.

Ногу пронзил новый приступ боли. Эм Си заверещал и потерял сознание.

Граф осклабился:

– Капец тебе, мартышка удодская.

 

Глава 6

– А где Парфюмер и Эм Си? – спросил, потягиваясь спросонья, Гуру Кен.

– Я имел слышать, они ходить в лагерь человеков, – ответил Петер, слетая с крыши шалаша.

Петух только что разбудил кенгуру задорным утренним пением.

Боксёр вылез наружу, порадовался утреннему солнышку, вдохнул полной грудью. Запрыгал, замахал лапами.

– Я хотеть выражать беспокойство, – сказал Петер. – Они обсудить некий план. Боюсь, как бы что не вышел плохой.

– Как бы чего плохого не вышло… – эхом повторил Гуру. – Да. Бегом за ними!

Австралиец уже привычным движением сгрёб петуха под мышку и припустил по знакомому маршруту.

Стоило кенгуру бросить первый взгляд на берег озера, и ему стало понятно: случилась беда.

Машина пропала. Возле сырой палатки горел костёр, вокруг которого плясали три бандита в плавках, а чуть поодаль неподвижным комком шерсти лежал Ман-Кей.

– Уко-ко-кошили! – проголосил Петер.

Гуру Кен бросился на поляну, облюбованную Михайлой.

Там уже собрались медведь, волк и лиса.

– Беда! – выдохнул кенгуру.

Он резко остановился, и Петер чуть не вылетел у него из-под лапы.

Серёга и Лисёна вскочили.

– Что случилось? – спросил Ломоносыч.

– Эм Си в плену у людей, – выпалил Гуру.

– Или вовсе есть погиб в полный расцвет лет, – скорбно добавил петух.

– А скунса своего вы не видели?

– Нет. И Колючего тоже, – сказал кенгуру.

Михайло грузно встал, зашагал в лес.

Все поспешили за губернатором.

– Бери берданку, австралиец, – бросил через плечо медведь. – Пригодится.

Гуру Кен стартовал к шалашу. Боксёр поймал себя на мысли, что совсем недавно он не мог и шагу ступить по лесу, боялся, жался к товарищам, а сейчас вполне сносно ориентируется и, похоже, готовится к самому важному бою в своей карьере. Да что там – в карьере? В жизни!

У зарослей орешника, которая отделяла лес от бережка, где располагалась стоянка бритоголовых, отряд встретился со скунсом и ежом.

– Выкладывайте всё честно и подробно, – велел Ломоносыч.

Вонючка Сэм выложил правду-матку.

– Да… – изрёк медведь, выслушав историю о неудачном угоне машины. – Глупо. Непродуманно. Рискованно.

Друзья-шкодники надулись и уставились в землю.

– Но если бы выгорело, то было бы красиво, – сказал Серёга.

– Однако не выгорело, – припечатал Михайло. – Пойдём поглядим.

Аккуратно раздвинув ветви, Ломоносыч осмотрел берег.

Главный бандит чуть ли не прыгал от злости вокруг костра.

– Всё потонуло, чёрт возьми! – орал Граф. – Мобила, ружьё, бабки! Хоть пистолет остался, и то… Одежда где, я вас спрашиваю?

Михайло обернулся к Колючему и Сэму.

– А где, говорите, одежда?

– В ивняке, рядом с их палаткой, – прошептал ёж. – Мы подумали, что бандитов это задержит, когда машина укатит.

– Укатила… – буркнул Ломоносыч. – Зато обезьянин жив. Я отчётливо видел, что он дышит.

– Ура! – вскрикнул Парфюмер и сразу зажал себе рот.

Как же скунс обрадовался, что шимпанзе не погиб! Вонючка Сэм чувствовал вину за то, что втравил Ман-Кея в опасную авантюру.

– Насколько я разбираюсь в людях, эти на грани истерики. В таком состоянии они способны на всё что угодно. Так что, Лисёна, останься наблюдать, – велел медведь. – Остальные – за мной. Обмозгуем наши дальнейшие действия.

Прохор почти бежал к стоянке докучных отдыхающих. Вот ведь неугомонные – снова стреляли! Выгнать, выгнать их взашей из здешних заповедных мест. На смуглом лице мужичка была написана решимость.

Следом за лесником семенил корреспондент Гришечкин. Парень проклинал дурацкую командировку, главного редактора и журналистику. Мало того что застрял в этой Тмутаракани, так ещё и попал в зону серьёзного конфликта. Бритоголовые шутить не будут. Такие и пришибить могут.

– Давай, мил-человек, поспевай, – приговаривал Прохор. – Всё сымай на свой фотоаппарат, не стесняйся. Будет тебе репортаж о буднях и праздниках лесничества.

– Так они же…

– Понимаю, не глупый. Боишься. За камеру, за себя. Правильно делаешь. Поэтому щёлкай из укрытия. Вот и будет польза от прессы, растудыть её в киоск.

Павел невольно рассмеялся над потешным ругательством Прохора.

Вскоре мужик указал, где спрятаться, а сам сделал небольшой крюк и вышел на открытое место, держа винтовку перед собой.

– Где чёртов егерь? – бушевал тем временем Граф. – Эй, леший, выходи! Твоя макака у нас!

– Какая макака? – громко спросил Прохор.

– А, вот ты где, козёл! – Главный головорез брызгал слюной, выкрикивая слова. – Что, скажешь, не твоя мартышка утопила мою тачку?

– Бугор, слышь-ка, – вклинился Костыль.

– Чего?

– За козла-то ответить придётся. Десятью баксами.

– Идиот!!! Ты, в натуре, совсем на голову отмёрз?! Какие конкретно сейчас баксы?

– Вот, ещё двадцатка, – промямлил Жила. – За «в натуре» и «конкретно».

– Заткнитесь оба, – велел Граф. – Так, старичок-лесовичок, колись, где макаку взял?

– Это ты рассказывай, откуда в моём лесу обезьяна, – спокойно ответил Прохор.

– Ты дурку не включай, я тебя насквозь вижу, – сказал главный.

Он сунул руку за спину и нащупал пистолет, засунутый в мокрые трусы. А что делать? Кобура пропала вместе с одеждой. Достав оружие, Граф покрутил им перед лесничим.

– Чуешь, к чему базар катится?

– К статье. – Прохор пожал плечами, будто речь шла о чьей-то чужой жизни. – Возьмёшь грех на душу?

– Легко! – истерично заявил бандит.

Жила, вперившийся влево от лесничего, толкнул Костыля в плечо. Тот глянул в указанном подельником направлении, выкатил глаза:

– Эй, бугор…

– Если опять штрафы, ты помрёшь первым, – пообещал Граф.

– Ты левее посмотри.

Что-то в голосе Костыля заставило главного «спортсмена» последовать совету. Граф застыл.

На опушке стоял кенгуру. На шее австралийского животного висело ружьё. Создавалось впечатление, что кенгуру вполне осмысленно держал его в лапах. Морда зверя выражала самую непоколебимую решительность.

– Это… Босс… – запинаясь, проговорил Жила. – Такой точно завалит и не моргнёт.

Хотя со стороны казалось, что Гуру Кен имеет тонны опыта в обращении с оружием, это было не так. Австралиец случайно спустил курок, и ружьё бабахнуло. Кенгуру впал в ступор, но бандиты этого не заметили. Наоборот, они решили, что зверь сделал предупреждающий выстрел и теперь замер подобно бесстрашному шерифу из вестерна.

Костыль уже пялился вправо, тыкая пальцем и беззвучно открывая рот.

Из зарослей орехового кустарника выступили петух, ёж, скунс, лиса, медведь и волк.

– Обложили, звери, – процедил сквозь зубы Костыль.

– Форменный зоопарк!.. Всё, с меня хватит! – чуть не плача, завопил Граф, выкидывая ТТ в озеро. – Я сдаюсь. Вызовите мне психбригаду.

Конечно, будь на месте Гуру Кена человек, бритоголовые повоевали бы, но облик боевого кенгуру, тем более здесь, на Тамбовщине, вверг их в шок. Бандиты подняли руки в знак полной капитуляции.

Прохор сам испытал серьёзнейшее удивление – животные оказали ему слаженную поддержку, а одно из них ещё и вооружилось. Справившись с чувствами, лесник спросил побеждённых:

– Дорогу отсюда знаете?

Головорезы закивали.

– Тогда счастливого пути домой. И из леса побыстрее бегите, а то я за свою команду не ручаюсь.

Толкаясь и норовя спрятаться друг за друга, Граф, Жила и Костыль потрусили по дороге прочь от странной компании.

– Ишь как споро бегут, – проговорил Михайло Ломоносыч.

– Спортсмены, – глубокомысленно изрёк Серёга.

Когда бандиты скрылись из виду, скунс и ёж бросились к Ман-Кею, а Прохор кликнул журналиста.

Павел Гришечкин вылез из кустов.

– Ну что, мил-человек, всё заснял?

– До последнего жеста! – похвастался корреспондент, любовно гладя фотоаппарат.

– Вот то-то же, – усмехнулся лесник. – Тут тебе и сенсация, и аномальный репортаж, и отчёт о победе над криминальными элементами.

– Точно.

А звери обступили шимпанзе, растолкали его. Эм Си заворочался, открыл глаза и вымолвил почти без акцента:

– Йо мойо…

Подошли люди.

– Паразиты, – обругал бритоголовых Прохор. – Моей же верёвкой скотинку связали.

– Какая же это скотинка? – обиделся за обезьяну Гришечкин. – Это же знаменитый на всю округу магазинный вор.

Лесник осмотрел вывихнутую ногу угонщика, уверенно взялся за неё, хитро повернул и чуть дёрнул. Сустав встал на место. Афроангличанин просиял.

– Эх, – вздохнула лиса, глядя на порванную лодку. – Как хочется сесть в такую, только целую, и уплыть далеко-далеко…

– Ты чего, Лисёна? – уставился на рыжую волк. – Белены объелась? Какое «далеко-далеко»? Это же озеро!

– Да ну тебя, Серёга! – Лиса сморщила носик. – Не романтик ты, а бирюк страшномордый.

Пока лесник развязывал Ман-Кея, корреспондент залез в свой рюкзачок, извлёк оттуда апельсин, протянул его шимпанзе:

– Держи, продавщица Антонина велела передать.

Эм Си с радостью схватил подарок.

Звери потянулись к лесу. Первыми ушли медведь, волк и лиса. За ними потопали остальные.

Гуру Кен оставил Прохору конфискованное у браконьеров ружьё.

– Да уж, – протянул лесник. – Сроду такого не видал. Кому расскажешь – засмеют. Сказка, мол.