После сообщения о сделанном открытии, после доклада самому комиссару Плугаржу, куда мы прошествовали вместе с шефом и где я был всего один раз – на представлении, после короткого и мощного рукопожатия комиссара, казалось, я вновь должен был находиться в состоянии эйфории. Мешало этому маленькое обстоятельство. Маленькое, но существенное. Оказывается, как сообщил комиссар Плугарж, уже давно идет широкая операция по предупреждению вооруженного выступления путчистов. Основные силы их уже определены, накануне их выступления будут произведены аресты. К обеспечению операции причастны не только силы Интерпола, но и международные вооруженные силы ООН. Сообщенная мною информация весьма ценна и проливает дополнительный свет… на уже известные факты.

Разумеется, информация, которая была дана нам с шефом – в основном мне, поскольку шеф знал больше, – пока имела строго конфиденциальный характер. Наш отдел непосредственно к операции не был подключен.

– До конца дня свободен, – сказал шеф (до конца дня оставалось тридцать минут), – завтра вместе займемся тем, что ты не сумел сделать один: раскрыть группу «книжных воров».

Так условно назвали мы группу, обеспечившую нахождение инструкции к проведению террористической акции в установленных местах и своевременное внесение в эту инструкцию необходимых изменений.

Итак, итог по-прежнему был тот же: с первым делом инспектор Сбитнев не справился.

Уже заперев кабинет, я спохватился: вспомнил о куске ткани, принесенном Умберто, и о том, что сам он не появился и не позвонил, как я справился тут же.

Я зашел в лабораторию. Там было полно народу, и я этому удивился, потому что обычно в лаборатории каждый занят своим делом, и на то, чтобы собираться толпами, здесь просто нет времени. Причиной всеобщего возбуждения оказался тот самый экспонат, принесенный ассистентом.

В тряпку, принесенную Умберто, завернули пистолет. После этого на него не среагировал металлоискатель, не сработала рентгеновская установка, и даже интраскоп, применяемый таможенниками в международных аэропортах, не увидел пистолета! Эта ткань как бы делала прозрачными находящиеся в ней предметы, в том числе металлические.

Структура ткани, как представлялось сотруднику, работавшему с ней, была чрезвычайно тонка. Собственно, это была не ткань, а фольга, составленная из огромного множества отражающих микроуголков. Однако вместо отражения сканирующего излучения оно каким-то образом продолжалось с другой стороны и в том же направлении. По мнению сотрудников лаборатории, такую штуку можно было изготовить только на крупных заводах, имеющих сильные лаборатории, предположительно – на таких-то и таких-то бывших военных предприятиях… Эге, какую штучку доверили Умберто. Ясно, что путчисты могли сконцентрировать таким образом огромное количество личного оружия и ни разу не попасться на перевозках…

Тут что-то кольнуло меня – какая-то озабоченность. Что-то я должен был сделать, и немедленно. И вдруг я понял: Умберто, которому велено было носить пистолет завернутым в эту фольгу, не пришел за нею и не позвонил.

Я снова отпер свой кабинет и бросился к телефону. Номер Умберто не отвечал. Тогда я сел в служебный «вольво» и погнал к резиденции К. П. Бросив машину, я вошел, вернее, вбежал в вестибюль и, сориентировавшись, рванул по коридору туда, где располагались апартаменты К. П. Все двери были открыты и всюду горел яркий свет. Нигде не было видно ни души. Что-то случилось в великой фирме «XXI век», что-то здесь произошло, и совсем недавно. В пепельнице в кабинете К. П. еще тлел оставленный кем-то окурок.

Я выскочил обратно в коридор и поскользнулся, едва не упав. Поскользнулся в крови. Это была чья-то кровь.

Черт возьми! Что тут творится? Что тут творилось? Я вновь вернулся в вестибюль и неожиданно увидел надутого, как индюк, швейцара. «Все там, сказал он мне, – все там, – указывая куда-то вниз. – Ждут только вас!» заорал он мне вслед.

Уже сбегая по лестнице, я понял, куда она ведет: в гараж, располагающийся под резиденцией великого кинобосса. Свой «вольво» я бросил как раз неподалеку от въезда в этот гараж. Черт, а вот без револьвера не стоило, наверное, сюда соваться, подумал я и влетел в сумрачное, обширное и абсолютно пустое помещение.

Здесь не было ни души.

Ни единого человека, ни единой машины. Только черные следы шин, только запах бензина и масла, и серый бетон.

И вот, пока я оглядывал этот абсолютно пустой гараж и соображал что делать дальше, сзади раздался легкий скрип, закрылась дверь, через которую я ворвался сюда, и в этой закрывшейся двери очень явственно повернулся ключ.

– Эй! – взревел я, оборачиваясь, и в этот момент со стороны выезда ударили фары. Две машины вплотную загораживали выезд, и четыре слепящих огня уставились на меня в упор. Если б меня хотели расстрелять, лучшего момента не было. Надо было тотчас броситься на пол, откатиться в сторону, потом петляя, зигзагом броситься вперед, к огням – это был бы единственный выход, если он тут вообще был возможен. Но в меня не стреляли.

– Выходи! – скомандовал голос оттуда, из-за слепящих огней автомобильных фар.

И не дожидаясь, пока я сам подойду, из-за машин выступили вперед несколько черных силуэтов и неторопливо двинулись ко мне. Свет бил им в спины и ориентироваться было сложно, но все-таки, когда они подошли ко мне на приемлемое расстояние, я сделал скачок на пределе сил и нанес двойной «уракэн». Надежда прорваться была бы реальной, если бы это не оказались профессионалы. Бросок мой они прозевали, но, хотя я попал, удар получился несильным, я сбил двоих с ног, но они тотчас вскочили, отпрянув в разные стороны. Я решил, что они сейчас все сразу бросятся на меня, их было человек шесть, и вертанул «мельницу». Ни один не попался на мою ногу! Да, это были профессионалы, и я понял, что мне не вырваться. Но и взять меня им тоже было бы не так просто.

И вдруг раздалась команда, после которой все шестеро моментально отступили. Это снова послышался голос человека, который сказал мне: «Выходи». И вот сейчас он крикнул: «Блиц!»

И как будто кто-то другой, а не я, тотчас отозвался, – нет, это я крикнул, в меня недаром вдалбливали знание армейской терминологии! В военизированной полиции тоже были приняты эти команды. Я крикнул: «Аут» что означало «отставить». И только в этот момент пришел страх.

Вот что значило «блиц» – это значило, что сейчас в меня полетит маленькая гранатка, которая даст чудовищную вспышку света и облачко нервно-паралитического газа. Ослепший и парализованный, я, возможно, уже никогда не смогу восстановить форму, хотя, как говорится, это оружие безвредное. Нет уж, пусть лучше выбьют зубы…

И мне их едва не вышибли за те несколько коротких и таких длинных секунд, пока довели до машины. Мне так намяли бока и физиономию, что я рухнул на сиденье, испытывая даже какое-то сочувствие к жертвам полиции. А то, что я попал в руки военизированной полиции, было уже очевидным…

– Спокойно, ребята, – сказал я, еле шевеля разбитыми губами, – не нервничайте, я Интерпол, Сбитнев, служебный номер двести три восемьсот пять…

Я уже понял, что началась операция «контрпутч».