Был такой, был Аугусто Арренио Мендес! Тот ли это человек, что приходил в библиотеку ИАВ за книгой? С ходу мне это выяснить не удалось, потому что картотека в этом самом обществе свободных литераторов велась из рук вон плохо, фотография с того места, где надлежало ей быть, оказалась отодрана вместе с куском картона. Но адрес, адрес Гонсалеса оказался у меня в руках.

Что нынче расстояния в Европе? Из конца в конец континент можно пересечь за час: бортовой компьютер рассчитывает маршрут, основное расстояние, не выходя из автомобиля, пролетаешь в вакуум-тоннеле, в вагоне на левитирующей магнитной подвеске, остаток пути – обычным путем, на колесах.

И вот, сравнительно недалеко от городка ИАВ, всего в тысяче пятистах километрах, я стоял на грязной лестничной площадке семиэтажного дома и чувствовал, что кончик веревочки, судорожно зажатый мною, вырывается из пальцев. Дверь, перед которой я стоял, имела вид малообнадеживающий. Попросту говоря, мне казалось, что за этой дверью давно уже никто не живет…

Я позвонил еще раз, и вновь безрезультатно. Тогда я повернулся, наконец, чтобы уйти, и тут увидел, что мое топтанье на лестничной площадке, долгие звонки и стук в дверь оказались не совсем уж безрезультатны. У лестницы, опираясь задом на перила, стоял, засунув руки в карманы, здоровенный парень лет двадцати, ростом эдак сантиметра на два повыше меня, килограммов на 90–95, мускулистый, и с лицом форменного дебила. Я как-то сразу понял, что дебил этот появился тут совсем не случайно, и на душе у меня стало так тепло, будто я увидел старого приятеля.

– Здорово, мальчик! – сказал я ему на своем плохом итальянском. Мой четвертый язык – немецкий, а по-итальянски я могу связать только несколько обиходных фраз. Но я и не думал, что придется вести разговор на итальянском. Так или иначе, по крайней мере два общих языка у нас есть: в школах-то учат всех, но какой же у него родной?

Оказалось – блатной общеевропейский жаргон ему близок и дорог. Ну что ж, по фене я ботал.

– Клопа давишь? – поинтересовался парень, не вынимая рук из карманов.

– Ну. А ты что, стоишь тут на стреме? – задал я встречный вопрос.

– Гнилой заход… – скривился мой собеседник. Он оглядывал меня, оценивал, делал какие-то выводы. – За кем ливер жмешь?

– Ищу кента одного. Сказали – его хавира.

– Уехал он. А ключ мне отдал, – сообщил внезапно парень. – На!

Это было неожиданно, я не нашелся, что ответить сразу, а парень вынул левую руку и медленно поднял ее. В пальцах у него был зажат ключ, и он протянул его мне. Правую руку он по-прежнему держал в кармане. Я взял ключ машинальным движением, готовый отбить его удар правой. Но удара не последовало, и я опять на секунду смешался. Вставил ключ в дверь, повернул… При этом я очутился боком к парню и вдруг понял, что момент настал. Дебил-то шутить не собирался! Он бил ножом и старался ударить всерьез наверняка.

Ребром ладони я тормознул его руку в локтевом сгибе. От удара по сухожилию рука его резко ослабла и по инерции взлетела вверх, с ножом в сантиметре от моего лица. Тут я аккуратно, левой, поймал его за кисть и быстро вывернул уже безвольную руку. Он рухнул на колени с заломленной назад рукой, я толкнул дверь и втащил его за собой.

Может быть, в этом был риск: мало ли кто мог ждать меня в этой квартире, где, конечно же, никогда не жил, или, по крайней мере, уже не жил человек, зарегистрированный как Аугусто Арренио Мендес, действительный член общества свободных литераторов.

Но квартира была пуста. Проволочив стонущего парня в гостиную, я обшарил его карманы. Кроме ножа, оружия у него не было, однако я обнаружил любопытную вещь: обертку стандартного разового медицинского шприца. Все тут сразу становилось ясно. Я огляделся. Квартира, конечно, была нежилой, однако люди тут бывали. На диване смятые грязные простыни. На столе и на полу стоят и валяются пустые бутылки. Всюду окурки. Так. Похоже, что это притон наркоманов. Проверим.

Рывком подняв парня, я посадил его в кресло. Он заорал, и я понял почему: плечевой сустав я ему выбил. Я снова стащил парня на пол, положил на бок, стал над ним на колени и вправил сустав. Он снова вскрикнул и, как мне показалось, на мгновение потерял сознание. Однако церемониться с ним я не собирался. Мне было совершенно ясно, что он мелкая сошка, и надо было вытрясти из него хотя бы то, что он знал.

– Чего тебе надо? – заныл он страдальчески. Впрочем, ему и в самом деле было очень больно. На угристом его лбу выступили крупные капли пота.

Я молча вынул пистолет.

– Не надо! – крикнул он. – Убери кнут! Как брата прошу, не надо!

И вот это его «как брата» заставило меня рискнуть еще раз. Он все-таки не угадал во мне полицейского! Так обращаются только к тем, кого принимают за равных. И я сблефовал.

– Ты зачем поперек понта встал? Ваша хаза нам всю карту клинит. Говори, падла, на кого работаешь?

– Брат, скажу, не убивай…

Он рассказал, что работает на некоего Умберто Лаччини, ассистента режиссера крупной кинофирмы «Приключения, XXI век». Основное занятие сбыт наркотиков. Парень и сам начал колоться потихоньку, стало быть, пошел по наклонной. Меня, топчущегося около дверей, он сразу отличил от клиентов и решил, что я либо полицейский сыщик, либо конкурент. То, что я совсем не был похож на местного жителя, убедило его во второй версии; он решил, что я американец, «гастролер», тоже распространитель наркотиков, – ищущий новую клиентуру. К конкурентам же, ясное дело, относиться следует круто…

Я расспросил подробнее про Умберто. Кинофирма, в которой трудился ассистент, была транснациональной и имела отделения во многих странах, в том числе не только в Европе. Стало быть, дело о наркотиках могло подходить под ведомство Интерпола. В местной полиции знали, что в городе работает инспектор-международник, и должны были при необходимости оказывать мне содействие.

Выяснив, наконец, все, что удалось, я подошел к телефону, снял трубку, набрал номер и назвал пароль. Сообщив, что взял мелкого распространителя, я попросил прислать такси, а не полицейскую машину. У меня были на то основания.

Парень, слышавший мой разговор с полицией, посерел от страха. Оказывается, он таки дал маху! Можно продать одну шайку другой, хотя это и опасно, но это было бы не так опасно, как сейчас, когда он понял, что продал своего босса полиции.

– Слушай меня. В полиции будешь говорить то, что хочешь. Лучше всего, если пока что имени босса не назовешь. Понимаешь меня?

Нет, он не понимал.

– Меня мало волнуют твои вонючие тайны, и я не сомневаюсь, что с твоей шайкой разберутся местные власти. Ты знаешь, кто жил в этой квартире и где сейчас этот человек?

Он не знал. Может быть, знает его босс? Да, Умберто должен знать, ведь это он организовал эту хазу, этот притон, эту малину. Так вот, втолковывал я дебилу, только это меня и интересует.

Итак, узнал я мало. Но ниточка, пусть пока не очень крепкая и неизвестно еще куда ведущая, все-таки появилась.

* * *

Умберто оказался жирным молодым человеком. Как я прикинул, он тянул на 115–120 килограммов. Полчаса работы в компьютерной картотеке перед визитом к нему дали немного, но достаточно: спекуляция, не судим по молодости лет, свидетель по делу о распространении порнопродукции. К наркотикам, судя по картотеке, прежде отношения не имел. Среди его родных и друзей, значившихся в картотеке, я выбрал первую попавшуюся фамилию и начал разговор с Умберто, сославшись на некоего Джузеппе Локарини. Он-де рекомендовал к нему обратиться, потому что именно Умберто мог бы мне помочь…

Жирный ассистент сразу насторожился, услышав про Джузеппе, потом внезапно сделался любезен и, сопя, предложил поговорить у него в кабинете. Кабинет оказался оклеен кинообоями: это была реклама «XXI века». Мельком я подумал, что эта знаменитая кинофирма, полмира наводнившая своими боевиками, фантастически продуктивная, ставшая притчей во языцех из-за еженедельно выпускаемых боевиков, в последние год-полтора резко сбавила активность. Видимо, период процветания у нее кончился, чего нельзя было сказать о младшем ассистенте Умберто Лаччини: как-то сразу было понятно, что у него все в порядке.

– Так что вам советовал Джузеппе? – поинтересовался, с прищуром, ассистент Лаччини и рухнул в кресло.

– Мне нужно найти хорошую работу, – сказал я. – Я очень талантливый, могу играть в эпизодах. Могу, если надо, бегать за водкой. Джузеппе мне сказал: Умберто, говорит, такой парень, что с ним вы всегда договоритесь…

– Давайте ближе к делу, – сказал Умберто, скверно улыбаясь. Он снял трубку телефона и снова ее положил, ничего не сказав и не набрав номера, однако в кабинет через полминуты вошли двое парней, наподобие того, с кем я уже познакомился давеча.

– Давайте ближе к делу… И сразу покончим с Джузеппе: он давно в. тюрьме, я ничего не хочу о нем знать, а он вообще ничего обо мне не знает.

– Зато я знаю, – сказал я нагло и тоже развалился в кресле, однако так, чтобы можно было легко принять любую позу. Я уже видел, как пойдет дело дальше, и меня это устраивало. – Зато я, Умберто, много чего о тебе знаю, и об этом мы сейчас с тобой и поговорим…

– Да кто ты такой?! – заревел Умберто.

– Сейчас ты узнаешь, – заверил я, – вот только выкину вон этих олигофренов…

После этого последовал показательный бой, в который Умберто и не подумал встревать. Он поглядел, с прищуром, держась за узел полуразвязанного галстука, как оба его телохранителя кинулись одновременно и оба попались: один на переворот книзу и другой – на простейший прямой правой. После этого я взял одного за штаны, открыл им дверь и выкинул наружу, второй, шатаясь, вышел сам.

Затем я запер двери, снова уселся в кресло и сказал:

– Ну как, теперь мы познакомились?

Силу он уважал. И понял, что за мной не только владение каратэ. Поэтому разговор действительно пошел деловой. Я обрисовал ему перспективы. Перспективы были неважные в связи со всеобщим ужесточением мер, направленных против распространения наркотиков. Умберто Лаччини вел рискованную игру и сообразил, что отвертеться не удастся.

Он зажег сигарету, ломая спички, потом бросил сигарету в пепельницу, вынул обширный цветастый платок и принялся вытирать шею и жирный белый подбородок. Потом хмуро спросил, к чему этот шантаж и чего я все-таки хочу. Я объяснил, чего хочу. Мне нужно найти человека по имени Аугусто Арренио Мендес, он же Гонсалес, в квартире которого он, Умберто, устроил притон, приносящий ему, Умберто, хороший доход. Умберто поинтересовался, отчего я не справлюсь о Гонсалесе в адресном бюро, после чего я молча встал и треснул его по зубам.

Вот это мне в моей профессии удовольствия не приносило.

Только что я ощущал вполне здоровый азарт, выбрасывая вон двух здоровенных дебилов. Накануне, выбив плечевой сустав давешнему знакомому, я не испытывал никаких неприятных чувств и сомнений. Но вот дать по зубам человеку, который не нападает на тебя с ножом, а сидит себе и просто не хочет отвечать на вопросы, мне представляется неприятным. Однако так меня учили в Интерполе, и я понимал, что иной раз – увы! – можно действовать только подобным образом.

Теперь Умберто унимал платком кровь. Унял, отнял платок ото рта, озабоченно осмотрел потери в карманное зеркальце, спрятал зеркальце и сказал, слегка потеряв в дикции:

– Ладно. Это лишнее. Пожалуй, если я буду молчать об этом Мендесе, вы мне пришьете еще и его убийство. Но я не знаю, кто он такой на самом деле и где сейчас. Он сценарист… В основном, сценарии военных фильмов, вторая мировая, Корея, Вьетнам, Афганистан… Без всякой политики – сплошное действие… Знаю, что он как-то связан с этим делом в ИАВ. Но я не имею к Мендесу никакого отношения, клянусь матерью, и в первый раз слышу, что у него такой псевдоним – Гонсалес.

После этого он поинтересовался, осторожно так поинтересовался, что я могу ему гарантировать, и я понял, что Умберто может сказать что-то еще, но хочет со мной договориться. Врать я ему не стал и объяснил, что от меня он может ожидать единственной поблажки: вместо того, чтобы сейчас взять его в наручники (я вынул их и показал Умберто), я могу разрешить ему явиться в участок самостоятельно. Скучным голосом я рассказал о действующем временном постановлении, в котором объявлялась полная амнистия раскаявшимся преступникам, добровольно отказавшимся от дальнейших незаконных действий. При этом можно было не раскрывать всех своих связей: главное было в том, чтобы действительно выйти из игры. Эта статья давала возможность многим и многим мелким сошкам мафии порвать с незаконной деятельностью, не навлекая на себя обязательной мести. Правда, если раскаявшийся бывал потом замечен полицией вновь, наказание скачком ужесточалось.

Умберто криво усмехнулся, выслушав мою речь. Он хотел, конечно, другого: продать мне какую-то информацию подороже. Продать за право продолжать свой промысел. Увы, этого я позволить не мог. Пауза тянулась довольно долго, потом я встал, снова вынул позвякивающие стальные колечки и обыденно сказал:

– Ладно, Умберто, поехали…

Ох, не хотелось Умберто менять кресло на нары.

– Хорошо, – сказал он, – я сделаю так, как вы мне посоветовали. Скажу, что знаю, но это очень немного. О каком-то деле, связанном с Институтом времени, я услышал совершенно случайно. В нем участвует… – И он назвал фамилию довольно известного в кинематографическом мире человека, крупного продюсера, одного из тех, кто стоял у начала взлета киностудии «XXI век». В дальнейшем Умберто именовал его по инициалам – К. П. Аугусто Мендес, как один из ведущих сценаристов, постоянно бывал у него, пока однажды К. П., у которого Лаччини был в фаворе, не сказал, что ассистент может пользоваться квартирой Мендеса, как своей. А сам Мендес исчез.

Говоря о деле, связанном с ИАВ, Умберто ничего не знал о его сути, и я понял, что тут он не врет. Ниточка не оборвалась, но вдруг снова на горизонте дела замаячил ИАВ. Как поступить? Несколько секунд я размышлял. Потом решил, что Умберто надо дожать.

Он безо всякого энтузиазма услышал от меня, что именно ему необходимо сделать и чем скорее, тем лучше. Однако выбор у него был скудный.