Смена режимов в истории России вызвала к жизни публикацию и исследование запрещенных и скрываемых прежними властями документов, в том числе и фольклорных текстов. После революции 1917 года активно стали изучаться песни о Пугачевском бунте, Стеньке Разине, выходили сборники антиклерикального фольклора.

Трансформация представлений о «народе» в послереволюционные годы, ужесточение цензуры (Горяева 2002) и контроля за деятельностью научных организаций (РН 1991) привели к изменению задач фольклористики. Как правило, ученые отмечают перемещение акцентов с научных задач на пропагандистские, «стимулирующие» творчество масс в нужном русле применительно к 1930-м годам, когда появляются псевдофольклорные тексты (новины и плачи) (Иванова 2000).

Однако уже в 1920-е годы фольклористы решали не только научные задачи: они фиксировали настроения масс и участвовали в разработке новой советской обрядности и «строительстве нового быта».

 

Программы по собиранию фольклора: 1920-е годы

Как правило, работы о полевой практике фольклористов начала ХХ века описывают отдельные экспедиции или специфику записи текстов, «поле» упоминается также в контексте научной биографии того или иного ученого.

На сегодняшний момент не существует специальных работ, анализирующих программы и опросники, составлявшиеся научными обществами XIX века, а также рекомендации по записи фольклора советского времени. Однако именно они позволяют реконструировать «образ фольклора», характерный для той или иной эпохи.

Чтобы понять, что нового записывалось фольклористами и этнографами в 1920-х – начале 1930-х годов мною были просмотрены методические рекомендации по записи фольклора.

Ю. М. Соколов в статье «Очередные задачи изучения русского фольклора» (1926) называл одним из направлений фольклористической работы «анализ социальной, классовой среды, в которой в настоящее время бытует фольклор» (Соколов 1926: 12). В связи с этим многочисленные методические пособия и программы для местных краеведов и высших учебных заведений так или иначе оговаривали необходимость фиксации политического фольклора и социальной принадлежности его исполнителей.

Собирать «новый» фольклор, отражающий революционное время, одним из первых предложил Е. И. Хлебцевич. После смерти Ленина он составил рекомендацию по сбору фольклора о вожде революции, в которой говорилось: «Если каждая эпоха отражается в произведениях отдельных писателей и в произведениях коллективного устного творчества, то тем более ярко должна отразиться Октябрьская революция, олицетворение которой массы находили в Ленине. Произведения устного творчества очень подвержены утечке, изменениям, распылению, поэтому следует поспешно приступить к собиранию произведений коллективного устного творчества масс о Ленине» (Хлебцевич 1924: 117–118; Панченко 2005а).

В рекомендации по записи современного фольклора, подготовленной Институтом речевой культуры, говорится: «Гигантские изменения, происходящие в промышленности и сельском хозяйстве нашей страны и ведущие за собою мощные классовые сдвиги, должны вызвать в широких народных массах разнообразные поэтические отклики: песни, частушки, загадки, пословицы, поговорки, сказки, анекдоты и тому подобные рассказы. Долг науки – неустанно собирать все эти произведения, учитывая факты положительного и отрицательного отношения всех слоев населения к происходящему» (ОССФ 1930: 352; курсив мой).

В известных инструкциях 1920-х годов братьев Соколовых «Поэзия деревни» (1926) и М. К. Азадовского «Беседы собирателя» (1924) имеются советы по записи фольклора, отражающего революционные события и новый быт, однако не оговаривается необходимость записи антисоветского и контрреволюционного фольклора, хотя отмечается его существование: «Но консервативная, может быть, пожилая, а может быть, и кулацкая часть деревни по-своему откликнулась на революцию, создав бесчисленное количество легенд об антихристах-большевиках, о наступающем конце мира, о жестоком наказании безбожников, позволивших себе нарушить покой святых мощей, о комиссарах, запечатывавших церкви, о раскаянии и обращении безбожников «на правый путь веры», о пятиконечной звезде, как антихристовой печати, и т. д. и т. п.» (Соколовы 1926: 12).

В методических рекомендациях 1920-х годов подчеркивалась общественная значимость собирания фольклора, объяснявшаяся необходимостью сохранить устную историю революции и гражданской войны, стихийно отразившуюся в фольклоре, а также политические настроения народа: «Устная словесность может быть рассматриваема как живая и поэтическая летопись быстротекущей жизни. В этом ее общественное значение. Она облегчает понимание народных настроений и тех перемен, которые происходили и происходят в народном быту» (Там же,13); «этим мы поможем нашему правительству, партии и всем работникам настоящего, а также сохраним драгоценные материалы для будущего» (ОССФ 1930: 352).

Кроме того, при записи политически окрашенных текстов подразумевалось их использование в агитации и пропаганде: «Мы предполагаем брать материал исключительно из живой жизни (пока она еще не забылась), этот материал немедленно же художественно обрабатывать и превращать в орудие пропаганды» (Шнеер 1924: 143).

Краеведческие общества призывали сельскую молодежь и комсомольцев записывать фольклор. В подобных рекомендациях подчеркивается культурно-просветительская функция собирателя, что вполне соответствует активной роли комсомольцев в антирелигиозных и культуртрегерских кампаниях 1920-х годов. Н. Е. Ончуков предостерегал против подобных подходов к полевой фольклористике: «Если неопытный молодой собиратель, записывая произведения народного творчества, выкажет нетерпимость к религиозным воззрениям сказочника или другого кого, с кем он будет иметь дело, – дело пропало. Никак нельзя мешать два дела в одно: запись произведений народного творчества и политпропаганду, нельзя мешать фольклор, так сказать, с публицистикой» (Ончуков 1925: 280).

В некрологе В. Г. Богоразу, опубликованном в журнале «Советский фольклор», говорится, что изучение народностей Севера предполагалось для изживания ими архаичных верований и религиозных предрассудков (Францов 1936). Те же цели декларировал и В. Д. Бонч-Бруевич применительно к исследованию фольклора сектантов. На совещании при отделе агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) в 1926 году он отметил, что «с большим удовлетворением видит, как, наконец, приступили к серьезному изучению сектанства. Без серьезного научного знания сектанства нельзя, разумеется, поставить правильно и антирелигиозную пропаганду среди них» (Лукачевский 1926: 23).

Кроме того, многими программами предлагался метод скрытой записи: «Запись лучше всего производить незаметно»; «Удобным местом наблюдения и записи являются: сход, суд, кооператив и т. д. места скопления людей» (Бейман 1926: 26).

Таким образом, этнографы и фольклористы 1920-х годов считали, что их исследования помогут в деле становления нового быта, включавшего новые праздники и новые обряды, – как календарные, так и семейные. Роль фольклористов в этих процессах, по-видимому, заключалась в регистрации традиционного фольклора и поисках форм для советского «народного творчества».В методических рекомендациях предлагалось и «спасение» угасающего фольклора, но не религиозного, а светского – песенного, – при помощи самодеятельности и организации народных хоров.

А. С. Архипова и С. Ю. Неклюдов в статье «Фольклор и власть в закрытом обществе» отмечают, что «еще с конца 1920-х годов власть начинает борьбу с популярнейшими устными жанрами («слухами», анекдотами), а с 1930-х годов «враждебным» объявляется (устами Ю. М. Соколова) городской «мещанский», а также «блатной» фольклор, которые наряду с «кулацким» противостоят «пролетарской и колхозной устной поэзии»» (Архипова, Неклюдов 2010: 100).

Я попыталась объяснить причину, почему подобные тексты были записаны и попали в государственные хранилища.

Что же с ними происходило дальше?

 

Изъятие антисоветского фольклора из архивов

Одним из крупных хранилищ фольклорных записей в советское время и сейчас является фольклорный фонд Рукописного отдела ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН. Историю Отдела фольклора, на базе которого было сформировано фольклорное собрание, описала Т. Г. Иванова в монографии «История русской фольклористики XX века: 1900 – первая половина 1941 г.» (Иванова 2009). Фольклорная комиссия в разное время входила в состав Государственного института истории искусств, Института по изучению народов СССР (ИПИН), Института антропологии и этнографии АН СССР. С 1939 года Фольклорная комиссия была переведена в Институт литературы (Пушкинский Дом) АН. Рукописное фольклорное хранилище, по мнению Т. Г. Ивановой, было сформировано в ИПИНе в 1930–1931 годах. Его хранителем на протяжении долгих лет была А. М. Астахова.В 1939 году к ней присоединилась В. А. Кравчинская.

А. Н. Мартынова, бывший хранитель фольклорного фонда, в записанном мной интервью передает воспоминания А. М. Астаховой и заведующего фонограммархивом В. В. Коргузалова о посещении фольклорного хранилища сотрудниками органов государственной безопасности в конце 1940-х годов:

А. Н. Мартынова (далее – АНМ): <…> Анна Михайловна сказала, в 47, по-моему, году. <…> Надо уточнить. Сейчас могу уже забыть. <…> Но, по-моему, это 47-й год, послевоенные, во всяком случае. Пришли люди в одинаковых плащах, сказали, что им нужно посмотреть все материалы архива на случай. <…> Н. Г. Комелина (далее – НГК): Пришли, они к кому пришли?

АНМ: Пришли они. <…> Анна Михайловна о себе говорит. До этого они, конечно, побывали в дирекции.

НГК: Это было связано с космополитами?

АНМ: В той волне, но не только с космополитами. Они всякое искали, всякое антисоветское. В то время, знаете, всех, кто был в плену, начали арестовывать. <…> И сказали, что им надо посмотреть все материалы. Они сели и сидели, и листали всё и читали всё. Но вот вы не застали, когда в этой комнате были? [310] НГК: Нет.

АНМ: Всё от пола до потолка и всё забито папками и с другой стороны еще шкаф. Вот они сидели и все читали и вырезали антисоветские частушки, прозы не было тогда.<…> Они вырезали, но вот видишь. Там были еще вторые экземпляры. Видела там вторые экземпляры? В общем, короче говоря, они пропустили кое-что.

НГК: А кто им выдавал дела, Астахова?

АНМ: Она помогала даже выбирать. Это мне рассказывал уже Коргузалов. Наташа, это сейчас вы смотрите современными глазами, а тогда страшно же было. Сколько людей сидело.

НГК: Но ведь тут хранится?

АНМ: А зачем хранится, зачем не доложено, зачем не сказано? <…> Ну, значит, пришли, выбирали, вырезали, сжигали в кочегарке, которая у нас там отапливает институт.

НГК: Сами сжигали? И с собой не уносили?

АНМ: Нет.

НГК: Им не нужно это было?

АНМ: Уничтожить, чтобы не читали [311] .

Справка по документам внутреннего пользования архива подтверждает факт изъятия и уничтожения фольклорных материалов чекистами в 1948–1950 годах:

Акт от 24 октября 1951 г. По поручению зав<едующего> Сектором были просмотрены колл. 1, 2, 3, 5, 17, 21, 22, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 31, 38, 39, 42, 57, 65, 67, 77, 78, 92, из которых изъяты и уничтожены материалы блатного и порнографического характера. Акт от 8 декабря 1956 г.<…> Отсутствие вышеуказанных материалов объясняется тем, что часть из них, в период 1948–1950 гг. была отобрана спецотделом, другая же часть использована при работе над фольклорными изданиями [312] .

Посещение сотрудниками НКВД фольклорного хранилища в конце 1940-х годов могло иметь отношение к делу «космополитов», в связи с которым был уволен заведующий отделом народнопоэтического творчества М. К. Азадовский (Азадовский 2006; Дружинин 2012; Иванова 2006а). Кроме того, в 1948 году в поезде Москва – Ленинград был убит Л. Б. Модзалевский. Существует версия о причастности к его убийству органов государственной безопасности (Иванова 2006б: 304).

Случаи изъятия фольклорных материалов антисоветского содержания фиксировались и в других фольклорных архивах. По идеологическим мотивам из Государственного архива Тверской области было изъято дело под заглавием «Литературный материал народного творчества. Блатной фольклор и блатная музыка тверской текстильной фабрики и деревни» (Иванова, Строганов 2003: 541).

Ранее во время «академического дела» (1929–1931) внимание Правительственной комиссии по проверке Академии наук, возглавляемой Ю. П. Фигатнером, привлекали политические материалы, хранящиеся в Рукописном отделе Пушкинского Дома, Библиотеке Академии наук и Археографической комиссии (АД 1998; Перченок 1995). В «Красной газете» от 6 ноября 1929 года перечисляются эти документы: «Материалы департамента полиции, корпуса жандармов, царской охранки, контрразведки, ЦК партии социал-революционеров, ЦК партии кадетов, подпольного съезда меньшевиков от 1918 года, списки охранников и провокаторов с относящимися сюда данными (размер вознаграждения, командировки), оригиналы отречений от престола Николая II и Михаила». На протяжении 1930-х годов сотрудникам Рукописного отдела приходилось выявлять в фондах материалы, не подлежащие хранению, и передавать их в Центрархив. На основании описей переданных материалов Т. Г. Иванова делает вывод, что изымались документы, связанные с царской семьей и высшими государственными деятелями империи, бумаги контрреволюционного, антисоветского и религиозного содержания.

Из рукописного отдела Пушкинского Дома были изъяты материалы П. Н. Врангеля, из архива А. А. Шахматова – «пасквиль на Ленина», документы, связанные с Л. Д. Троцким и Г. Е. Зиновьевым (Иванова 2004).

Кроме изъятия и уничтожения репрессированных материалов в диалоге фольклориста-архивиста и власти возможны были пути сокрытия этих текстов. Наиболее безобидным способом было возвращение материалов владельцам. Так, согласно книге поступлений Фольклорной секции Академии наук в 1933(5?) году были возвращены «Цыганские песни» Е. В. Гиппиусу, в 1937-м по распоряжению замдиректора Макарова отданы «Материалы по скопчеству», полученные от Н. А. Бутакова, в 1950-м А. Д. Ковалеву – «Рассказы, воспоминания, документы эпохи Гражданской войны» и др. Судить о причинах возвращения рукописей авторам сложно: кроме опасного содержания могли играть роль и вполне прозаические мотивы. Владелец мог потребовать свои материалы обратно, переданные документы могли быть признаны не представляющими ценности или научного интереса и др.

Занесение рукописи в книгу поступлений было обязательным: не описанные материалы считались сокрытыми. Будучи директором Литературного музея, В. Д. Бонч-Бруевич писал заведующему Отделом фольклора Ю. М. Соколову: «Материалы, поступившие в любой музей и не записанные в шнуровую книгу поступлений, считаются скрытыми материалами для какой-то преступной цели. И при обнаружении таких материалов, все лица, причастные к этому, несут очень строгую ответственность. Я нисколько не сомневаюсь, что здесь все делалось из той анархичности, которая, очевидно, свойственна сотрудникам Фольклорного Отдела…» (ОР РГБ. Ф. 369. Кар. 203. Д. 24. Л. 17–18).

Возможны были и другие пути спасения «запрещенного фольклора» и его хранителей от карательных органов. Можно предположить, что в таких случаях использовались «слепые» описи, неправильное указание названия единиц хранения, уничтожение карточек в картотеках и др.

Так или иначе, определенная часть записей была уничтожена. Изъятию подвергались тексты антисоветского, блатного и порнографического содержания. Эти материалы уничтожались, изымались сотрудниками спецотдела и перемещались в спецхраны.

 

«Особое хранение»

В 1920 году в Книжной палате был организован спецхран; в 1921-м по постановлению Совета народных комиссаров был создан спецхран Государственного Румянцевского музея. В ноябре 1926 года появились спецхраны в массовых библиотеках. Было принято «Положение о спецхране в библиотеке», согласно которому на особое хранение передавались книги и периодические издания, которые, по мнению цензуры, можно было предоставлять только по специальному разрешению (Лютова 1999; Зеленов 2000).

В своем указателе книг, помещенных в спецхраны библиотек, А. В. Блюм отмечает два вида запретов (Блюм 2003б):

1) «персонифицированный»

Автор подвергся политическим репрессиям (арест – расстрел – ГУЛАГ).

Выслан или иммигрировал

Предисловие, послесловие, вступительная статья, примечания содержат упоминание лица, относящегося к вышеперечисленным категориям.

В произведении выводится в качестве литературного персонажа или просто упоминается реальное неугодное лицо («в положительном контексте упоминается «враг народа»»)

2) «содержательный»

Изображение кровопролитной междоусобицы эпохи революции и гражданской войны, ужасов и жестокости (со стороны красных), пьянства, погромов, партизанщины, массового голода, дезертирства из Красной армии.

Цитирование первых слов царского гимна или лозунгов или призывов «враждебных партий».

Упаднические настроения, мотивы безысходности, преобладающие в молодежной литературе.

Издержки насильственной коллективизации, в том числе проявление автором сочувствия к раскулаченным и сосланным крестьянам, изображение массового бегства из деревни в голод 1932–33 годов.

Негативное или сатирическое изображение сотрудников ЧК– ОГПУ.

Упоминание о существовании концлагерей.

Массовая гибель людей в годы Великой отечественной войны

«Представление трибуны врагу» (излишнее цитирование).

На конференции, проходившей в июне 1938 года в Ленинграде, после доклада Ю. М. Соколова о работе московских фольклорных организаций грузинский исследователь М. Я. Чиковани задал вопрос: «Когда люди разоблачены, а их собрания записей у нас находятся в архиве, как этим пользоваться, что делать с материалом?»

Ю. М. Соколов в ответ рассказал о том, что происходит в этом случае в Фольклорном отделе Государственного литературного музея (ГЛМ). Приведу фрагмент протокола заседания конференции:

Ю. М. Соколов: Что делать с материалом собирателей, которые оказались врагами народа или которые были разоблачены в каком-либо неблаговидном поступке?

Мы проверяем весь материал. Если самый материал не вызывает у нас никакого сомнения, – бывает так, что человек собирал через других лиц и лица эти не причем – мы его оставляем. Но все, что касается данного собирателя, его личных замечаний и комментариев, указаний, справок, писем, все это нами изымается и сдается в особый секретный фонд, который находится в руках специального лица, доверенного Партии в самом музее. Вне музея это не выносится. Это оставляется в музее, засекреченным, под ответственность нашего руководителя фольклорного отдела, заведующего этим фольклорным фондом, который отчитывается перед соответствующей организацией. Мы не имеем права пользоваться этими материалами.

С места: Каким образом хранить материалы, не имеющие политического значения контрреволюционного, напр<имер>, порнографический, мещанский фольклор и т. д.

Ю. М. Соколов: По предписанию дирекции у нас был просмотрен весь материал и то, что широкой публике признано неудобным давать, то заносится в особые списки и тут происходят известные соглашения с теми лицами, которые ведают политической стороной. Если это нужно по политическим соображениям изъять, то это изымается, а если это не вызывает таких сомнений, то остается с пометкой «не выдавать для широкого пользования».

Впрочем, история фольклорного архива Пушкинского Дома не подтверждает фактов изъятия коллекций по персональному принципу.

При обыске и последующем аресте у Н. Е. Ончукова в 1932 году были изъяты письма, но не фольклорные записи: «Письмо покойного харьковского профессора А. И. Яцимирского к члену-корреспонд<енту> Академии наук А. И. Лященко – в них излагается новая теория происхождения русских былин, над которыми я работаю. Материалы моей работы по библиографии былин с 1917 года. Письма разных ученых ко мне» (ОР РГБ. Ф. 369. Карт. 312. № 16. Л. 1). Находясь в ссылке, Н. Е. Ончуков посылал в Государственный литературный музей свои полевые записи. В 1938 году ГЛМ приобрел материалы также подвергшегося политическим преследованиям фольклориста В. П. Чужимова. Следовательно, репрессии в отношении собирателей не влияли на судьбу записанного ими фольклора.

В фольклорном архиве Пушкинского Дома имеется коллекция № 193 «Особое хранение», сформированная в 1969 году. Она представляет собой папку с материалами, извлеченными из других коллекций. Однако в ней не всегда есть указание на номер фонда, где раньше хранились эти записи. Большинство текстов не паспортизировано, не указан исполнитель, место и время записи.

Видимо, в конце 1940-х годов просмотр сотрудниками КГБ или архивистами фольклорных записей был выборочным. Можно предположить, что в первую очередь прочитывались перебеленные и машинописные тексты.

А. Н. Мартынова рассказывает о том, как была создана эта коллекция, следующее:

НГК: Вот вы говорите, что пришли в институт в 68-м году, через год была уже сформирована особая коллекция.

АНМ: Не помню уже. В 70-й или когда там было. Нет, не 68-м. В 68-м я сидела, год во всяком случае, не поднимая головы. <…> НГК: Сверка наличия?

АНМ: Да, я сверяла, проверяла все. И не вчитывалась даже. Это потом я стала вчитываться и уже Малова, по-моему, сказала, что там есть антисоветское. Наверное, Малова мне это сказала: «ты отбери в какую-нибудь папочку все, не выдавай». <…> Просто посоветовала, не то, чтобы она приказала, или что-то.

НГК: И никому вы не выдавали? Не приходили проверяющие?

АНМ: Нет, и никто особо не интересовался.

НГК: А вот вы по какому принципу выбирали материал?

АНМ: Ну если мне так кажется, что там что-то антисоветское есть, так и вытаскивала оттуда, из коллекции.

НГК: Антисоветское?

АНМ: Да. <…> Нет, ни духовных стихов, ни заговоров, я ничего не выкладывала. Заговоры тоже были заброшены. <…> Да, только антисоветское. То, что еще осталось, то, что эти добры молодцы не сожгли. А то, что это сожжено было в кочегарке нашей, это мне Коргузалов сказал. А то что она (А. М. Астахова. – Н.К. ) в этом участвовала, он это говорил.

НГК: А не рассказывали, что отбирали?

АНМ: Антисоветское. <…> Я говорю, я тогда еще не сильно вчиталась.<…> НГК: Не прятали?

АНМ: Это тоже прятание было, когда я вытащила и положила в отдельную папку. Я их не уничтожила. Но я… Вот если конкретно кто-то сказал, выяснила я, как и что, куда и зачем. <…> Вас не спрашивали, а я не рекламировала и ничего не издавала.

Коллекция № 193 была создана по устной рекомендации сотрудника Рукописного отдела М. И. Маловой, в чьи обязанности входило консультирование по разборке и описанию архивных фондов, организация работы экспертно-закупочной комиссии. Из основного фонда рукописного фольклорного хранилища были отобраны антисоветские материалы, пропущенные чекистами в конце 1940-х годов. А. Н. Мартынова не называет эту коллекцию «спецхраном» и считает такую форму хранения запрещенного фольклора – «утаиванием», так как она была сформирована без официальных инструкций и рекомендаций.

В устной беседе заведующая Рукописным отделом Т. С. Царькова рассказала мне о существовании в позднее советское время стеллажа с описями коллекций, не предназначавшихся для читателей. Это были, например, описи коллекций М. А. Волошина, Р. В. Иванова-Разумника и архива масонов. Она также отрицает факт существования официального «спецхрана» в рамках Рукописного отдела. Однако, по-видимому, существовало негласное правило хранить отдельно и не выдавать читателям некоторые документы опасного политического содержания или рукописи «запрещенных» авторов.

Можно сказать, что папка «особого хранения» фольклорного фонда была сформирована примерно с такими же целями, и эта коллекция вписывается в общие тенденции формирования фондов Рукописного отдела.

 

Общая характеристика коллекции № 193 («Особое хранение»)

Коллекция включает 32 единицы хранения и ненумерованную подборку частушек, а также машинописный сборник Алексея Цитварова «Сборник бытовых народных анекдотов»). Единицы хранения за № 1, 2, 4, 5, 6 в папке отсутствуют. Все материалы можно разделить тематически на три группы: антисоветский фольклор, блатной и эротический, согласно принципам уничтожения материалов фольклорного фонда по одному из процитированных выше актов.

Изъятия производились из архивов И. С. Фридриха, А. А. Измайлова, М. И. Романова. Большинство материалов в папке «особое хранение» были изъяты из архива Л. В. Домановского, сотрудника Отдела фольклора Пушкинского Дома (№ 8–28). Леонид Владимирович Домановский (1920–1968) работал в ИРЛИ с 1953 года сначала как внештатный, а потом как штатный сотрудник. Его записи материалов, перемещенных в «особое хранение», можно датировать периодом 1937–1967 годов.

В «особое хранение» вошли следующие конспекты Л. В. Домановского:

№ 8 включает выписки из мемуаров Георгия Виллиама «Побежденные», опубликованных в журнале «Красная новь» (Виллиам 1923: 326, 327–328). Выписки касаются деятельности «Осваг» – осведомительнопропагандистского агентства «Вооруженных сил Юга России». Автор мемуаров пересказывает сюжеты «лубочных» пропагандистских картинок, виденных им в Новороссийске, и рассказывает о подкупленных пропагандистами нищих, кричавших, что их изуродовали в «чрезвычайке».

№ 9 представляет собой выписку из воспоминаний А. К. Югова «Колывань» (Югов 1927: 181–183) о восстании крестьян против продразверстки в 1920 году в Сибири. А. К. Югов сообщает, что крестьяне ожидали прихода великого князя Михаила Александровича и помощи японцев, цитирует лозунги восставших и говорит о жестоком подавлении бунта.

№ 13 содержит переписанный Л. В. Домановским текст песни «Тише, тише… Все заботы прочь в эту ночь…» из сборника А. В. Пясковского «Коллективная пролетарская поэзия» (Пясковский 1927: 192). Песня была написана одесскими комсомольцами во время оккупации Одессы войсками Белой армии.

№ 15 – выписка Л. В. Домановского из хранящейся в архиве ИРЛИ (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 105. П. 27.№ 3.Л. 2) песни «В далекий край товарищ улетает / Бомбить родные села, города» (альбом Лиды Лубниковой, в годы Великой Отечественной войны увезенной в Норвегию и прожившей там два года).

№ 16 включает выписку из песни «Свисток паровоза за оградой тюремной», написанной в 1918 году политическим заключенным Нерчинской тюрьмы (архивная коллекции № 102). Любопытно, что эта песня, которую в 1969 году поместили в «особое хранение», за два года до этого была опубликована в сборнике «Русский советский фольклор», подготовленном Л. В. Домановским (РСФ 1967: 67). Можно предположить, что здесь сыграло роль изменение политической атмосферы в стране после оккупации Чехословакии в 1968 году.

В № 27 содержатся выписки Л. В. Домановского из неустановленного сборника частушек. В конспекте указываются страницы и заголовки разделов: «Женский вопрос», «Дезертиры», «Февральская революция», «Октябрьская революция», «Кулацкая деревня», «Трудовая деревня», «Партия и направления». Можно предположить, что сборник был издан в 1920-е годы, судя по упоминанию Л. Д. Троцкого. Среди текстов, выписанных Л. В. Домановским из сборника, встречаются явно авторские сочинения, просоветские тексты и распространенные антисоветские.

«Мещанские», блатные и авторские песни также представлены в виде изъятий из коллекции Л. В. Домановского. Это, например, «Там в саду при долине громко пел соловей», «Сынок Вася зародился в 902 году», «Я сын рабочего подпольного партийца», песни из репертуара В. Высоцкого («Где твои семнадцать лет» и др.). Л. В. Домановский интересовался современной / бардовской песней: в антологию «Русский советский фольклор» он включил туристские песни «Баксанская», «Глобус», «Я смотрю на костер угасающий» и студенческую «Факультет» (РСФ 1967).

От одного информанта Л. В. Домановский записал довольно много разножанровых текстов антисоветского фольклора. Это жительница Бокситогорска О. Н. Минаева, 1905 г.р. В 1940-х годах Л. В. Домановский записывал от нее свадебные, хороводные, посиделочные, плясовые, шуточные, солдатские, тюремные песни, а также песни литературного происхождения (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 111. П. 5). Записи антисоветского фольклора производились от нее в 1963 году в Ленинграде. Интересны комментарии во время исполнения, которые зафиксировал Л. В. Домановский. О. Н. Минаева указывала на источники тех или иных текстов – политический заключенный, дядя, бывший белый офицер, «в Орловской области слышала, проклинали Берия» и др. Она рассказывала, что «сама сложила» некоторые частушки:

Зачин этой частушки очень популярен. О. Н. Минаевой, видимо, принадлежит лишь концовка текста. По ее комментариям можно представить, как происходил обмен политическими репликами среди крестьян. От нее записаны частушки, певшиеся как «кулаками», так и «бедняками»:

Кулаки складывали, пели это со сцены. Попов зять пел.

Он же пел.

Беднота пела:

По-видимому, О. Н. Минаева не была настроена ни просоветски, ни антисоветски. Она сообщала Л. В. Домановскому услышанные ею тексты, указывая на источники и ситуации исполнения. Подобное отношение к фольклорным текстам политического содержания вряд ли стоит считать единичным. Об исполнительнице антисоветского фольклора, всецело поддерживавшей «советскую власть», писал С. Н. Азбелев (Азбелев 1998; Азбелев 1999).

В архиве Пушкинского Дома фольклорные материалы изымались для «особого хранения» преимущественно по содержательному принципу. Персональные критерии в данном случае не использовались. Не имело значения, кем были записаны тексты или от кого. Важным было употребление имен «вождей» в антисоветском контексте, упоминание советских лидеров, подвергнутых опале и репрессиям (Л. Д. Троцкий, Г. Е. Зиновьев, Л. П. Берия и др.), критика советской действительности, жестокие сцены из истории Великой Отечественной войны. В фольклорный спецхран попадали тексты, созданные на территории, занятой белогвардейцами, тексты, содержавшие критику продразверстки, описывавшие дезертирство, голод, концлагеря. В целом тематические группы, выделенные А. Блюмом для «содержательного» критерия запрещения печатной продукции, подходят и для фольклорных текстов 193-й коллекции фольклорного хранилища.

Обычной практикой архивистов в 1990-е годы было возвращение «репрессированных» материалов в основной фонд и в те коллекции, из которых дела были изъяты. На вопрос о спецхране в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки, мне ответили, что, как и во всех архивах, до 1991 года в РГБ был спецхран, но затем он был расформирован, а единицы хранения возвращены в исходные коллекции.

Узнать, что было изъято и впоследствии возвращено, можно по описям – отсутствовавшие прежде единицы хранения впечатывались или вписывались.

В фольклорном архиве ИРЛИ мною были просмотрены описи нескольких коллекций. Так, в коллекции 1, в папке 5 находились записи узбекского фольклора (собрание Х. Зарифова). Имеются пометки, согласно которым собрание находилось в папке «особое хранение», но затем некоторые тексты были уничтожены. Исходя из содержания первой части собрания Зарифова, можно предположить, что были уничтожены фрагменты поэмы Ергаш Джумал Бульбудь Оглы из Нур-Атинского района о юности Ленина («Товарищ Ленин»). Пометка «О.Х.» имеется на единице хранения «Песни тюремные» в архиве В. С. Бахтина (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 166. П. 1. № 6). Эти песни были записаны в 1955–1956 годах в одной из ленинградских тюрем.

В настоящей публикации представлен политический фольклор из «особого хранения» фольклорного фонда. Материалы в публикации расположены так, как они находились в папке «особое хранение». Часто единицы хранения в коллекции имели только указание на номер коллекции основного фонда, из которой материалы были перемещены в «спецхран». Для выяснения места записи, датировки материалов и возможной паспортизации текста нам приходилось обращаться к коллекциям основного фонда, из которых проводилось изъятие. В коллекции объединены крестьянский и городской политический фольклор. В публикации представлены политические частушки, анекдоты, относящиеся ко времени Н. С. Хрущева и записанные Л. В. Домановским в Ленинграде, сатирические и политические поэмы 1950–1960-х годов.

Тексты блатного и эротического содержания, воспоминая о Великой Отечественной войне, а также выписки Л. В. Домановского из печатных источников не вошли в настоящую публикацию.

Тексты публикуются по автографам, полевой или перебеленной записи, машинописи. В текстах были исправлены грубые орфографические ошибки и расставлены отсутствующие знаки препинания. Если текст отражал диалектные особенности, то исправления не вносились. Случаи перестановок, переносов, выделения цветом и прочие пометы прокомментированы.

 

Политическая частушка

Политическая частушка привлекала внимание фольклористов Советской России еще в 1920-е годы и была одним из «признанных» официальной наукой жанров политического фольклора. В эти годы политические частушки публиковались в сборниках пропагандистского характера (Жаров 1923; Жаров 1925; Князев 1925), песенниках и сборниках, посвященных современному фольклору (Огурцов 1922; Князев 1924).

Василий Князев, включая в небольшой сборник политические частушки, оговаривает во введении: «Само собой разумеется, что в книжке для широкой читательской аудитории некоторым явлениям быта первичных дней революции нет, и не может быть места. Например, контрреволюционной, в том или ином преломлении, проповеди, человеконенавистнической, на почве национализма, травле народностей (латыши, китайцы, евреи) и прочая» (Князев 1924: 3). Ю. М. Соколов в статье «О чем поет и рассказывает деревня», цитируя антисоветские частушки, избегает текстов, в которых упоминаются имена вождей (Соколов 1924). Так что в довольно либеральные 1920-е годы при публикации или цитировании антисоветских частушек возникала тенденция к самоцензуре. Так, статья Д. К. Зеленина о политической частушке с подборкой текстов вышла в немецком издании, на русский она была переведена только в 1990-е годы (Zelenin 1925; Зеленин 1999). К 1990-м годам относятся несколько небольших научных публикаций антисоветских частушек – В. С. Бахтина (Бахтин 1994), С. Н. Азбелева (Азбелев 1994; Азбелев 1998; Азбелев 1999) и др.

А. Блюм в небольшой статье, посвященной сборникам частушек из спецхранов библиотек, цитирует любопытный документ из Центрального государственного архива историко-политических документов в Санкт-Петербурге о цензурных купюрах: «Из книги А. Веселого, «Частушка колхозных деревень» (Веселый 1936) изъяты идеологически чуждые и политически чуждые невыдержанные частушки:

Изъят целый раздел «Уходящая деревня». Здесь были собраны кулацкие, хулиганские и воровские частушки, включение которых в сборник политически недопустимо. Например:

В спецхранах библиотек оказались сборники частушек, составленные А. Жаровым (Жаров 1923), В. И. Симаковым (Симаков 1927), И. Лукашиным (Лукашин 1926), Р. Акульшиным (Акульшин 1928), – авторами, чьи имена вошли в главлитовский «Список лиц, все произведения которых подлежат изъятию». «Современные частушки, 1917–1922» В. В. Князева, как указывает А. Блюм, «упомянуты в приказе Главлита «Об изъятии книг из библиотек» от 31.12.1947 года с таким примечанием: «Во многих частушках положительно упоминается Троцкий»» (Блюм 2003а: 42).

Наиболее крупной публикацией политических частушек является издание, подготовленное А. В. Кулагиной, – «Заветные частушки из собрания А. Д. Волкова» (ЗЧ 1999). Оно охватывает весь период советской истории. Недостатком издания можно назвать поздний характер фиксации текстов – все они были записаны в военное или послевоенное время, отсутствие научных комментариев к текстам и указания на место записи и степени распространения. Вызывает вопросы и способ собирания текстов А. Д. Волковым: большинство из них было куплено им на рынке за деньги, что повышает процент авторских частушек.

Определенная часть политических частушек сохранилась в архивных собраниях. Существование частных коллекций политического фольклора отмечал В. В. Стратен (Стратен 1927: 147), называя имена Д. К. Зеленина и Ю. М. Соколова. В фольклорном архиве Пушкинского Дома политические частушки, находящиеся в «особом хранении», были перемещены из разных коллекций: это коллекция № 66 («Собрание М. И. Романова. Частушки и песни (Северный край)», 1926); коллекция № 209 («Записи русского фольклора на территории Латвийской ССР. Копии материалов отдела фольклора АН СССР», 1911–1948); фонд № 115 (сатирика и критика А. А. Измайлова, до 1921); записи частушек, сделанные Л. В. Домановским (коллекции № 111, 99).

К 1918–1919 годам можно отнести записи сатирика А. А. Измайлова. Он записал частушки в окрестностях Петрограда. В 1926 году записаны частушки И. С. Фридрихом в Ругайской волости Яунлатгальского (Абренского) уезда (район современного г. Пыталово Псковской области). К 1929–1936 годам относятся материалы, записанные в Дмитровском сельсовете Черевковского района Северного края (ныне Устьянский район Архангельской области) учениками местного краеведа Михаила Ивановича Романова (1886–1956). В письме 1936 года к А. М. Астаховой он говорит: «Записи их <учеников> считаю вполне доброкачественными» (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 66. № 101. Л. 19 об.).

Фольклорная секция Академии наук, а затем – Отдел фольклора ориентировались на исследование традиционного крестьянского народно-поэтического творчества. Записи городского фольклора в собрании архива Пушкинского Дома редки и случайны. Поэтому частушка, записанная преимущественно у крестьянского населения, – преобладающий жанр политического фольклора в «особом хранении».

Ю. М. Соколов отмечал «исторический интерес» частушек «на темы старой экономической политики, соединенной с системой разверстки и реквизиции (о Ленине и Троцком, о комиссарах и пр.):

(Моск. губ., 1923 г.)». При этом он добавлял, что «певшие подобные частушки… говорили: «Боимся говорить вам; верно, вы коммунисты. Девчонки стращают, что нам попадет. Зачем имена наши пишете?»» (Соколов 1924: 305).

Начиная с 1930-х годов, исполнение антисоветских частушек расценивалось карательными органами как антисоветская и контрреволюционная деятельность, подобные факты фиксировались в доносах и сводках НКВД. Обратившись к документам, можно понять, в какой ситуации могли исполняться политические частушки:

1931: «Под влиянием разлагающей агитации а/с учительства ученики пишут и распространяют среди остальной части учеников а/с частушки, распевают их и вывешивают на стенах» (СД 2003: 642).

1934: «Колхоз им. Ворошилова Шкловского района совершенно не готовится к севу. Председатель колхоза Алданов, председатель ревизионной комиссии Корнейчиков и счетовод Михалюто совместно с кулаками Рубановым, Михейчиковым и другими пьянствуют и разбазаривают колхозное имущество. 17 и 19 декабря указанные лица устроили пьянки, израсходовав на это дело около 80 пуд<ов> колхозного хлеба. Во время пьянки распевали религиозные песни и антисоветские частушки. Возглавлял эту пьянку счетовод колхоза Михалюто» (ТСД 2002: 51).

1936: «Юръевецкий район. В колхозе «Красный льновод» ликвидирована группа антисоветски настроенной молодежи. Арестованы Балахонов А. В.,Отроков Е. М. и Аникин А. В.

Одной из форм контрреволюционной деятельности этой группы было распевание среди колхозников контрреволюционных частушек, дискредитирующих вождей партии и правительства. Следствием установлено, что такого рода контрреволюционные частушки Балахонов, Отроков и Аникин распевали в колхозе во время работы на льнопункте, а также и в бараках среди лесорубов» (ТСД 2002: 898).

1953: «Анисина М. Г. (1937 г. р., русская образование 7 классов, колхозница, Малинский район Московской области) в 1952 – начале 1953 направила в редакции местных газет «Вперед» и «Московская правда» десять анонимных писем с частушками про руководителей партии и правительства, про колхозную жизнь. Также пела эти частушки среди односельчан» (58.10. 1999: 29). «Максимович А. П. (1913 г. р., русский, образование низшее, колхозник, Печорский район Псковской области) в январе 1952 года на новогоднем вечере в школе спел антисоветскую частушку» (Там же, 84). «Акимов М. Е. (1904 г. р., русский, прежде судим, образование 2 класса, без определенных занятий, Орловская область) 29 мая 1953 года на вокзале станции Орел хулиганил, нецензурно ругался и пел частушку: «Коммунисты просят масло, комсомольцы молока, а им С. отвечает <…> сломался у быка». В приговоре отмечалось, что частушка, которую распевал Акимов по своему содержанию носит антисоветский характер, т. к. в ней с исключительным цинизмом высмеиваются, комсомол, партия и вождь» (Там же, 171).

1958: «Рыбкин В. В. (1929 г. р., слесарь, г. Брянск) в 1958 году среди рабочих критиковал советскую действительность, ругал коммунистов, пел антисоветские частушки» (Там же, 493).

В 1963 году в приговорах по статье 58.10 «Антисоветская агитация и пропаганда» фиксируется исполнение политических частушек в лагере (58.10. 1999). Во всех перечисленных случаях исполнение антисоветских частушек было публичным, будь то школа, вокзал или редакция газеты. А. С. Архипова и С. Ю. Неклюдов приводят статистические данные по Татарской АССР о наказаниях за исполнение антисоветского фольклора и на их основе приходят к выводам, что «(1) в первой половине 1930-х годов внимание уделялось скорее частушкам, а во второй половине – и анекдотам, и частушкам; (2) количество дел за анекдоты и частушки после 1935 года увеличивается, а приговоры становятся все более суровыми» (Архипова, Неклюдов 2010: 93) – от двух лет заключения до высшей меры наказания.

Д. К. Зеленин отмечает следующие особенности политической частушки: она выделяется по принципу темы и содержания, может быть легко датирована, отражает важные и всем известные события. Формально к «политическим» относятся частушки «Яблочко» и «Я на бочке сижу» (Зеленин 1999: 468). Внимание ученых привлекал генезис политической частушки: городское или деревенское происхождение, соотношение со старой бытовой частушкой, плясовой песней и т. п. (Стратен 1927). Украинская исследовательница О. В. Олексiева в статье «Коротенькi пiснi («частушки») рокiв 1917–1925» отмечает, что на Украине частушки исполняются на украинско-российском жаргоне и, следовательно, можно предполагать их российское происхождение (Олексiева 1925).

А. М. Смирнов-Кутаческий в статье «Происхождение частушки» пишет: «Бюхер в обстоятельном исследовании «Работа и ритм» доказывает, что народная песня произошла из рабочего ритма. <…> Ритмичный стук при работе формировал психическую энергию и, вызывая эмоции, воплощенные в песне, облегчал однообразие работы, да и самую работу. <…> Частушка по своему музыкальному складу вся насыщена фабричным ритмом. Ее четко выраженный размер – хорей или ямб, без безголосого пиррихия – как нельзя больше соответствует четкому ритму фабричного станка:

Исследователь не досказал частушку, под чей фабричный ритм рабочий производит прибавочную стоимость. В одном из вариантов она звучит так:

Размышления А. М. Смирнова-Кутаческого о зависимости частушки от фабричного ритма цитировали и Ю. М. Соколов, и В. В. Стратен и пр., не оговаривая другой гипотезы, высказанной в его работе: «Частушка – показатель социального кризиса», и если «фабрика дала ритм частушке», то «социальный кризис наполнил ее содержанием» (Смирнов-Кутаческий 1925: 55), достаточно оппозиционным к большевистской власти.

А. В. Кулагина считает, что «политические частушки – новая форма песенок-хроник», результат индивидуального творчества очевидца событий, лишенный поэтических достоинств (Кулагина 1999: 6). По ее мнению, частушка «остается в личном репертуаре автора, не становясь объектом дальнейшей изустной передачи» (Кулагина 1999: 7). С. Б. Адоньева также считает, что в частушке (в рассмотренном исследовательницей случае – бытовой) «сообщают новость». Вместе с тем С. Б. Адоньева отмечает, что «новостью является не сам текст, но акт приписывания некоего текста некоему конкретному факту. Или, точнее, сотворение некоего социального факта – новости (события) – посредством верификации определенного текста» (Адоньева 2004: 158). Это утверждение подходит и к политическим частушкам. Так, 23 апреля 1953 года были осуждены «Батаков А. В.(1928 г.р. русский, образование низшее, заключенный, РСФСР), Гнелицкий Н. А. (1932 г.р., русский, образование низшее, заключенный), Кибаков Л. Н.(1931 г.р., русский, образование низшее, заключенный)», которые «6 января 1953 года в изоляторе пели частушку: «Когда Ленин умирал Сталину приказывал: рабочим хлеба не давать, мяса не показывать». 12 марта 1953 года: «Когда Сталин умер, то супу не дали, когда Маленков умрет, то хлеба не дадут»» (58.10 1999: 78). Этот пример демонстрирует, как происходит актуализация текста частушки во время смерти политического лидера.

Публикация антисоветских частушек в 1920-е годы была вызвана желанием показать «настроения» населения. Исследователи и публикаторы политических частушек часто прибегали к «вульгарно-социологическому» методу, приписывая происхождение и исполнение текстов определенным социальным слоям (бедняки, кулаки, середняки и пр.). В своем учебнике «Русский фольклор» Ю. М. Соколов писал: «Собирание и изучение частушек в наше время <…> является актуально необходимой задачей, так как проливает свет на всю реальную картину классовой борьбы» (Соколов 1932: 30). Для 1920-х годов допустимо положение, что крестьяне, будучи инертной массой, в первые годы революции не принимали советскую власть и сначала пели антисоветские частушки, а потом переключились на советские. Эта осторожная позиция отражена в сборниках материалов студенческих этнографических экскурсий под руководством В. Г. Богораза-Тана. Так, в статье Н. Морева читаем:

События, последовавшие за Октябрьской революцией, сначала вызвали как бы недоумение со стороны крестьян<…> Тяжесть разверстки, трудналога и гражданской войны вызвали в них недовольство. Им некому было растолковать, что эти явления эпизодические, что, только перешагнув через них, мы можем приступить к мирному строительству. Не удивительно, что старуха-мать, у которой один сын был убит в империалистическую войну, а второй пропал без вести в гражданскую, сообщила мне частушку.

Но за последние годы, когда экономические условия улучшились, когда появились заработки <…>, мысль крестьянина направилась в другую сторону (Морев 1924: 118).

Исполнение политических частушек в городе, по мнению В. В. Стратена, не могло быть социально дифференцированным:

Поток контрреволюционных, злобных частушек исходил из трудно определимой мещанской, обывательской массы – может быть, от ремесленников, торговцев, мелких спекулянтов, особенно от мешочников, разъезжавших между городом и деревней. Творчество различных социальных группировок, вливаясь в улицу, подхватывалось уличными детьми и подростками, которые, будучи очень экспансивны и восприимчивы по натуре, переваривали в своем репертуаре решительно все – и воровскую песню, и театральные куплеты, и революционную частушку, и контрреволюционную. Так, какой-нибудь чистильщик сапог мог с одинаковым чувством петь сначала:

А потом:

Вследствие этого нельзя установить конкретного социального источника той или другой частушки (Стратен 1927: 157).

Евгений Недзельский, описывая фольклор Гражданской войны, связывает происхождение наиболее популярного типа политической частушки «Яблочко» с эстрадой:

Впервые юг России запел «яблочко» в эпоху занятия Украины немцами. С одной стороны – впервые разрешалось клеймить большевиков, с другой – жертвой сатиры стали сами оккупанты, когда с подмостков неисчислимых в тот год открытых сцен, кабаре и «Тиволи» покатилось антинемецкое «яблочко»:

Отсюда же впервые было спето и длинное (16 куплетов) «яблочко», которое впоследствии распалось на отдельные четверостишия и зажило в массах. <…> Так с возвышения кабаре «покатилось» «яблочко» и с этой поры его можно было слышать всюду (Недзельский 2007: 2).

В. В. Стратен более обобщенно говорит об этом же источнике политических частушек: «Сильное влияние оказали на городскую частушку различного рода «халтурные» театральные куплеты, в изобилии исполнявшиеся в многочисленных театрах миниатюр, в цирках и на так называемых эстрадах всякого рода. Эти куплеты обычно кропались самими исполнителями и являлись такими же злободневными однодневками, как и частушки» (Стратен 1927: 158). Подобные куплеты исполняли и уличные певцы Ленинграда, чей репертуар записывала А. М. Астахова в начале 1930-х годов; в 1932 году она подготовила сборник «Песни уличных певцов», который так и не увидел свет (Лурье 2011).

Частушки создавались и исполнялись так называемыми наборами (№ 6, № 31). Некоторые из этих наборов составил Нико (Николай Александрович) Шувалов, автор многих уличных песен. В полевом дневнике А. М. Астахова отмечает, что у Нико Шувалова уже вышли 33 частушки: «Сочиняет быстро. Тут же при мне – отвернувшись на минутку – сочинил 2 частушки – 1). На недостачу керосину 2) На высокие крестьянские цены» (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 25. П. 8. № 2. Л. 21). В наборы входили популярные частушки, эстрадные, ленинградские и частушки собственного сочинения. При исполнении состав предложенной Н. Шуваловым подборки менялся незначительно, но порядок частушек мог свободно варьироваться.

За исполнение частушек антисоветского содержания уличные певцы могли подвергаться преследованию. Александра Николаевича Соколова арестовали в 1929 году на Кузнечном рынке за пение частушек «Жизнь крестьянина» и присудили два месяца принудительных работ. В конспекте интервью с исполнителем А. М. Астахова пишет: «Относит<ельно> антисоветских частушек «Жизнь крестьянина»: раза 2 заплатил по 3 р. Так стал делать так: сперва соберу денег, рублей 5, потом пою. Ну а тут раз на комсомольца налетел. Он поднял дело, вот и присудили» (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 25. П. 8. № 2. Л. 6).

Набор, написанный Нико Шуваловым и обычно называемый «Наоборот», был обязательным номером выступлений почти всех уличных певцов и имел большой успех. Листочки с текстом продавались нарасхват. А. М. Астахова купила такой листочек у Семена Раздольского (Сеньки) 19 сентября 1931 года на барахолке, другой был получен от Павлуши-чечетника 6 октября 1931 года (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 25. П. 8. № 3. Л. 1; Л. 250).

В подборках «Наоборот», собранных А. М. Астаховой, можно отметить варьирование текста:

Павлуша-чечетник Получ. А. М. Астаховой 6 октября 1931 г.

Получ. А. М. Астаховой

15 III–1931 г.

Те же куплеты «наоборот», исполняемые уличными певцами, встречаются и в частушках, помещенных в спецхран фольклорного фонда Пушкинского Дома. Так, Л. В. Домановский в июле 1937 года записал в д. Доманово такие частушки:

Спустя шесть лет после того, как А. М. Астахова записала куплеты на рынке в Ленинграде, эти же самые тексты появляются в деревенском репертуаре. Но часто стройная двухчастная структура первоначального текста нарушается, и его половинки исполняются как самостоятельные частушки:

В некоторых случаях от первоначальной формы остается обрывок последней строки – «А» и «наоборот»:

Противопоставление «было» и «стало», «раньше» и «сейчас» универсально для советских текстов. В частушках «Наоборот» эта оппозиция может реализовываться как со знаком плюс по отношению к современности, так и со знаком минус, таким образом, тексты становятся просоветскими или антисоветскими.

Таким образом, одним из источников политических частушек является уличная эстрада. Куплеты «Наоборот», созданные Нико Шуваловым и распространенные среди певцов на рынках Ленинграда, проникли в деревню. Форма «Наоборот» была принята для создания новых текстов.

Другими источниками политической частушки были пропагандистские тексты, деревенская самодеятельность и стенная газета. Ю. М. Соколов указывал на роль антирелигиозной пропаганды в создании частушек: «Влияние антирелигиозной агитационной литературы так велико, что сразу трудно разобраться, какие частушки созданы самостоятельно, какие представляют перепев агитационного листка или брошюры» (Соколов 1924: 301).

В статье «Стенная газета в деревне» А. Бежкович приводит примеры «самогонных» и антиклерикальных частушек:

Не щадит газета и тех, которые варят самогон, будь то отдельная личность или целая деревня. В том же номере помещены самогонные частушки: один куплет воспевает деревню Куряши, устроившую в подполье гонку самогона, а другой изобличает гражданина Косинова, продающего из окна самогон:

Под заголовком «Мракобесов кормят» мы читаем: «6-го апреля в церкви Николы было собрание прихожан. На собрании постановили собрать всем приходом жалование на причт, при чем попу А. Жданову предназначено 138 пудов, дьякону 92 пуда, да псаломщику 69 пудов, итого 299 пудов». А ниже автор статьи угрожающе поучает – «Граждане Никольского прихода! Не пора ли за ум взяться и чем платить за одурачивание себя такую сумму, не лучше ли было оборудовать хорошенько вашу школу! Подумайте!» А.К.

Этот же самый эпизод деревенской жизни отмечен частушкой, которая помещена в другом номере газеты – переливаясь, она поет:

Не щадит частушка и главных поклонниц и содержательниц церкви – старух, а заодно и девушек.

В выборке частушек из коллекции Л. В. Домановского есть указания на стенгазету как источник текста. Кроме того, все тексты, где говорится о конкретных колхозах, на мой взгляд, имеют такое же происхождение. Как отмечал тот же Ю. М. Соколов, «вообще – замечательное явление: за последние годы чрезвычайно выросла количественно, так сказать, местная сатира, сатира на своих односельчан, на соседние деревни» (Соколов 1924: 307). Это та «критика» и «самокритика», которая допускалась в местной периодике, стенгазете и на сцене клуба. Эти тексты не являются по большому счету антисоветскими:

Создатели таких частушек не предполагали их антисоветской интерпретации. Она возникала из-за двойственности смыслов и значений, которые можно распространить с отдельного критикуемого явления на СССР. Наталья Скрадоль, анализируя частушки сталинского времени как просоветские тексты, отмечает, что в силу вовлеченности частушки в сферу «смешного» «многие тексты можно прочитать и как политически корректные, и как антисоветские» (Скрадоль 2011: 162).

Иногда политическая частушка может пародировать советские тексты. Так, например, радость от премии в колхозе с правильной позиции должна выражаться таким образом:

Обманутые ожидания и пустые обещания колхозных властей выражаются так:

В этом случае советские частушки являются прецедентными текстами для антисоветских (Богданов 2001). На мой взгляд, при изучении генезиса частушек удобнее говорить о «прецедентных текстах», а не «переделках» или «пародировании». Целые циклы частушек могут быть основаны на этом приеме. Для эпохи Л. И. Брежнева – это цикл с повторяющимися строками «Это личная заслуга Леонида Ильича»:

В частушках, записанных после Великой Отечественной войны, взамен советских политических лидеров может фигурировать Гитлер. Так, в материалах особого хранения присутствует текст популярной частушки:

В записях 1990–2000-х годов:

А. В. Кулагина отмечала подобное явление: «Во время Великой Отечественной войны возникло множество частушек, в том числе были возрождены и актуализированы частушки, связанные с Первой мировой и гражданской войнами» (Кулагина 1999: 7–8).

Принято думать, что частушки – крестьянский жанр или, во всяком случае, он маркирует низкий образовательный уровень исполнителя. Я не утверждаю, что это всегда так, однако стоит иметь в виду научный стереотип, позволяющий противопоставить «деревенскую» частушку и «городской» анекдот. В случае с политической частушкой исследователи, в частности А. В. Кулагина, нередко рассуждают об «индивидуальности» текста и его авторском характере. О том, насколько широко были распространены некоторые тексты и циклы в Советском Союзе, можно судить из комментариев к частушкам в настоящей публикации, что, на мой взгляд, снимает проблему «не фольклорного» характера политической частушки, обсуждаемую А. В. Кулагиной.

Я попыталась указать на основные источники советской политической частушки. Эстрада была одним из способов формирования моделей для частушек. Об этом свидетельствует, например, история проникновения куплетов «Наоборот» в крестьянский репертуар. Можно предположить, что культура эстрадной сатиры повлияла и на политическую частушку позднего советского времени.

 

Анекдоты

Анекдоты, представленные в публикации записями Л. В. Домановского, относятся к хрущевскому времени. По мнению Д. М. Штурман, «анекдоты о Хрущеве в изобилии возникли тогда, когда после хрущевского обещания – за короткое время обеспечить изобилие продуктов питания и потребительских товаров, в стране резко ухудшилось положение с продовольствием» (СС 87: 234). Достоинством этих записей является точная датировка. В коллекции № 193 это № 12 – два текста, и № 14–15 текстов. Ранее анекдоты находились в коллекции № 111, папка 10 А, № 51. № 21 – анекдот про деда, вступившего в партию, записанный от ребенка. Кроме того здесь присутствуют две «Сказки, порочащие советскую действительность» (№ 24), озаглавленные так архивистом, и пять анекдотов, записанных от О. Н. Минаевой (№ 26). Есть также один не атрибутированный анекдот с пуантом «шпион не спит». Всего в «особом хранении» 26 анекдотов.

«Сказки, порочащие советскую действительность», – это антисемитский анекдот на сюжет пушкинской сказки о рыбаке и рыбке (ATU/СУС 555) и сказка «Правда и Кривда» (ATU/СУС 613). В 1930-е годы осуществлялись попытки создать просоветские сказки о вождях и героях – Ленине, Чапаеве и др. Именно в контексте сконструированного советского фольклора и могла возникнуть номинация архивиста для текстов из спецхрана – «сказки, порочащие советскую действительность». Они были рассказаны О. Н. Минаевой. От нее же записан анекдот о Сталине на том свете, соседствующий с пересказом «Плача по Ленину», вызванным в памяти одним и тем же сюжетом о «смерти вождя».

Часть анекдотов, возможно, была записана Л. В. Домановским от Р. Г. Бунякова, так как в коллекции № 111, папке 10 хранятся рассказанные им анекдоты про евреев. Анекдоты датированы 1962 годом, аналогичная датировка и в записях из «особого хранения»:

Сколько?

Один еврей, значит, едет в город, а другой говорит:

– Возьми мои облигации, может быть, они выиграли. Но если я выиграл, то скажи «целуй в жопу», я буду знать, что ты выиграл.

Значит, и уехал в город. Уехал, проверил – ничего не выиграл. Приезжает он домой, а тот, что дал ему облигации, ночью подходит к окну и стучится и спрашивает.

– Ну как?

Это означает, что проверял облигации:

– Целуй в жопу.

Тот спрашивает:

– Скоко?

Тот отвечает:

– Сколько хочешь (РО ИРЛИ. Р.V.П. 10. № 14.Л. 58).

Крещеный еврей

Идут два еврея. И один говорит:

– Ах, так плохо нам живется. Пойду приму русскую веру.

Пошел в церковь и принял русскую веру. Не прошло и полчаса, он вышел. Этот еврей спрашивает:

– Ну, Янкель, как дела?

– Какой я тебе Янкель? Во-первых, я не Янкель, а Яков Матвеевич. Потом вы распяли нашего Иисуса Христа.

Уж русский стал (РО ИРЛИ. Р.V.П. 10.№ 14.Л. 60).

Евреем меньше

Один русский умирает, просит, чтоб ему прислали раввина перед смертью.

Раввин пришел:

– В чем дело-то?

– Я хочу перед смертью принять еврейскую веру.

Раввин его принял в еврейскую веру. Заинтересовался и спросил его:

– А все-таки скажи, зачем ты еврейскую веру принял?

Он говорит:

– Я умираю, так меньше одним евреем останется (РО ИРЛИ. Р.V. П. 10. № 14. Л. 60).

Анекдоты и частушки антисемитского содержания присутствуют и в папке «особое хранение». Если «евреями» называли «большевиков», Л. Д. Троцкого и прочих представителей власти, текст однозначно попадал в «особое хранение». Анекдоты же про евреев, но без упоминаний политических лидеров, не были изъяты. Содержание анекдота «Золотая рыбка», записанного от О. Н. Минаевой, и сюжет «Крещеного еврея», записанный от Р. Г. Бунякова, очень близки – еврей становится русским. Однако если у Р. Г. Бунякова герой начитает воспроизводить антисемитскую риторику: «Вы распяли нашего Иисуса Христа», то героиня О. Н. Минаевой Сара, ставшая русской, говорит: «Лучше бы я еврейкой была, чем русской в колхозе работать!» Следовательно, антисемитская окраска не влияла на запрещение текста, значение имело антисоветское содержание.

 

Сатирические поэмы

Сатирические поэмы, помещенные в «Особое хранение» – это «Сказ про царя Никиту и его свиту», стихотворения «Был у нас король такой», «В СССР Никита жил» и поэма «Ив Монтан и другие». Все эти тексты хранились в колл. 111 и были собраны Л. В. Домановским.

Генетически они связаны с политическими сатирическими произведениями периода первой русской революции и революции 1917 года. Историко-литературный анализ этой традиции представлен в работе Л. А. Спиридоновой (Евстигнеевой) «Русская сатирическая литература начала XX века» (Спиридонова 1977).

Исследовательница отмечает, что, с одной стороны, детская сказка – распространенный жанр в литературе начала XX века. Сказки писали Короленко, Амфитеатров, Сологуб, Куприн, Айзман, Горький и др. С другой стороны, сатирики часто использовали прием «переделки» – переделывались стихи Лермонтова («Бородино»), Некрасова («Коробейники»), А. К. Толстого («Поток-богатырь», «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева»),А. С. Пушкина.

Принадлежащая перу С. А. Басова-Верхоянцева переделка «Конькагорбунка» П. П. Ершова («Конек-скакунок») – одно «из самых заметных произведений сатиры начала XX века» (Спиридонова 1977: 35). Это сатирическая история царствования Николая II, названного Берендеем, лишенная иносказания и представляющая собой революционную прокламацию. Она была написана и распространена полумиллионным тиражом уже в 1906 году (Басов-Верхоянцев 1906,1908, 1917, 1918,1921, 1923, 1935). А. Ефремин (А. В. Фрейман) пишет: «Принимая ее за сказку Ершова, полиция долго не препятствовала ее распространению. Когда же возникли смутные слухи о соблазне, вызываемом этой сказкой, в цензурном комитете вспомнили, что ершовский «Конек» в самом деле несколько раз подвергался запрету и купюрам, но это, дескать, дело старое, – и махнули рукой. А надо сказать, что Басов-Верхоянцев принял меры, чтобы сделать своего «Конька» как можно более «ершовским»», сохранив ритм, имена и фрагменты сказки П. П. Ершова (Ефремин 1981:39–40).

Другая «сказка» С. А. Басова-Верхоянцева – «Сказка дедушки Тараса. Русская история в стихах» (СДТ 1908). В Рукописном отделе ИРЛИ хранится рукописная копия этого текста, принадлежавшая бывшему работнику сенатской типографии (РО ИРЛИ.Р. V. Колл. 1.П. 37.№ 1–3). Печатный экземпляр поэмы из библиотеки Пушкинского Дома имеет надпись купившего книгу человека. На оборотной стороне обложки написано: «Купил у хулигана на Невском, возле Пассажа среди бела дня?!! Мая 1908 г.». По-видимому, эти тексты распространялись в виде рукописных/машинописных копий или изданных в нелегальных типографиях и продававшихся с рук брошюр. Сказка содержит резкие характеристики российских царей, начиная от Рюрика до Николая II. Сочувствие, как и следовало ожидать, автор выражает по отношению к новгородскому вече и Степану Разину. Приведем небольшой фрагмент о Петре I (Там же. № 4. Л. 25):

Из мероприятий Петра I С. А. Басов-Верхоянцев отмечает его культурные преобразования – бритье бород и немецкое платье, расправу со стрельцами, смерть царевича Алексея, постройку Петербурга на «мужицких костях», во всех случаях указывая на его крайнюю жестокость и кровожадность.

Говоря о русских царях, автор подчеркивает их пороки и преступления. По словам А. Ефремина (А. В. Фреймана), «этот памфлет взбесил царствующий дом; Столыпин впал в небывалую ярость. Книжка, как говорили в то время, стоила хорошей бомбы: после того, как первый завод был напечатан, грянула по доносу Азефа полиция и зверски расправилась с рабочими, набиравшими текст, ментрапаж был арестован, гранки уничтожены, типография подверглась разгрому» (Ефремин 1981: 45).

Как отмечают исследователи, сказки С. А. Басова-Верхоянцева были самыми распространенными произведениями политической сатиры начала ХХ века. Сказочная форма, ритмика поэтической сказки пушкинского времени, сжатость формулировок в описании персонажей и отсутствие аллегории – черты поэм Басова, которые будут свойственны и политическим стихотворениям хрущевского и позднего советского времени.

Коллекция политических памфлетов начала XX века имеется в архиве В. Д. Бонч-Бруевича, хранящемся в Российской государственной библиотеке. Она включает в себя «правую» политическую сатиру ««Кащей-лиходей» или дивная история про старца Григория, обаятеля хлыстовского из села Покровского…» (ОР РГБ. Ф. 369. Карт. 415. № 24), шуточную летопись о начале войны 1914 года, написанную В. И. Успенским «Летописец в лицах о Тевтонской брани на словени» (Там же. № 25), сатирическое стихотворение «На смерть Распутина Гриши» (Там же. № 26), «Загробную грамоту Миколе Романову» (Там же. Карт. 416. № 10), «Поминовение павшего дома Романова и старого правительства» (Там же. № 33), «Завещание бывшего царя Николая» (Там же. № 62). Все эти тексты датируются временем между 1905 и 1917 годами. Более поздних политических сатир в архиве В. Д. Бонч-Бруевича нет, что может говорить о резком уменьшении количества их в послереволюционные годы или об уменьшении интереса к ним у В. Д. Бонч-Бруевича.

К событиям 1905 года относится стихотворное «Письмо Николая II императору Вильгельму», присланное учителем истории из Арзамасской области Вениамином Михайловичем Кувшинским в 1956 году в редакцию журнала «Звезда». Он сопровождает текст следующими комментариями:

Приближается 51-я годовщина «Кровавого Воскресенья», которое было как бы преддверием революции 1905 года.

Я в то время был студентом Казанской дух<овной> академии по историческому отделению. Вскоре после расстрела рабочих в Петербурге 9 января 1905 года, в обращении среди студентов академии появилось в рукописном виде произведение неизвестного автора, а может быть – продукт коллективного творчества под названием «Письмо Николая II императору Вильгельму» в стихах. По своему содержанию это письмо представляет из себя своего рода сатиру или памфлет на Николая II. С одной стороны, оно довольно верно характеризует самого Николая, его бездарность, несамостоятельность, а также – его «окружение», в лице его матери, обер-прокурора Синода – Победоносцева, его кузенов Кирилла и Бориса Владимировичей.

С другой стороны, это «письмо» показывает, как реагировала и как смотрела некоторая часть русского общества на события «Кровавого воскресенья» и предшествующие ему события русско-японской войны 1904–1905 г<одов>. При появление этого «Письма» среди студентов, я переписал его в особую записную книжку, в которую записывал подобного рода произведения, но с годами и разными переездами по делам службы, эта книжка затерялась, и когда я обнаружил это, постарался восстановить это «Письмо» по памяти, что мне и удалось сделать с небольшими пропусками.

В январе 1955 года, в связи с 50-летием со дня «Кровавого воскресенья», я послал рукопись «Письма» в редакцию журнала «Новый мир» с просьбой поместить его в январской книжке журнала.

Ввиду того, что для отпечатания письма для январского номера журнала оно уже запоздало, редакция «Нового мира» возвратила мою рукопись с рекомендацией предложить его Московскому Дому народного творчества им. Поленова, который подготовляет сборник фольклорного творчества, что я до сих пор еще не сделал.

Принимая во внимание, что упоминаемые в «Письме Николая II» деятели жили и действовали в Петербурге, где имели место и события «Кровавого воскресенья», я полагаю, что данный материал должен иметь бóльший интерес для Ленинградского Дома народного творчества и для жителей Ленинграда; я и решил направить этот материал в Ленинград и в частности – в редакцию Вашего журнала «Звезда». <…> В случае неприятия его к печати, прошу сдать его в музей революции 1905 года.

Прилагаю краткие сведения о себе. По окончании дух<овной> академии в 1908 году, с правом преподавания в дух<овных> семинариях, я был преподавателем истории в гимназиях М<инистерст>ва нар<одного> просвещения и в Советских школах II ступени до августа 1922 г<ода>, когда преподавание истории было заменено обществоведением. С октября 1945 г<ода> работаю в должности контролера-ревизора КРУ МФ СССР до февраля 1954 г<года> – по Горьковской области, с февраля по Арзамасской области (РО ИРЛИ.Р. V. Колл. 1.П. 9.№ 21).

Таким образом, современники связывали появление «Письма Николая II императору Вильгельму» с 9 января 1905 года, и Кувшинский вспомнил о нем именно в связи с 50-летней годовщиной этого события. Заметим, что в той же архивной папке хранится новина сказительницы П. С. Губиной, посвященная Кровавому воскресенью. Перевод «Письма» из категории «высокой литературы», как это представлял себе В. М. Кувшинский, посылая стихотворение в толстые журналы «Новый мир» и «Звезда», в разряд фольклора, как мне кажется, весьма симптоматичен. С одной стороны, к 1956 году устоялось и еще не совсем отмерло «новинное» творчество. Присланный пространный текст на историческую (и весьма актуальную) тему мог быть соотнесен редактором журнала с творчеством советских сказителей. С другой стороны, Кровавое воскресенье в советской историографии репрезентировалось как важное и трагическое событие. Юбилейные мероприятия и специальные выпуски периодических изданий вряд ли могли включать «смешные» тексты о событиях революции 1905 года, хотя бы и созданные современниками. Можно предположить и другие причины отказа в публикации текста: несоответствие содержания памфлета советской историографии, странной лакуне с 1922 по 1945 год в биографии приславшего, возможно означающей годы лагерей или тюрьмы, и др.

Подчеркну, что в 1905 году Кувшинский переписал текст в специальную тетрадку, в которой он собирал подобные произведения, а спустя 50 лет, потеряв ее, смог восстановить текст по памяти, как он утверждает, почти без пропусков. Он нигде не говорит, что он учил его наизусть, читал или рассказывал.

Обращение к дяде («Мой дядя, я тебе пишу тревоги и печали полный» или «К тебе, мой дядя просвещенный, ведь я тебе вдвойне родня») отсылает к первой главе «Евгения Онегина» А. С. Пушкина. Но других точек пересечения ни в формальном, ни в содержательном отношении с пушкинским текстом не имеется.

В стихотворении подробно описываются события Кровавого воскресенья и осмеиваются представители династии Романовых и Николай II:

Все вышеназванные тексты были найдены преимущественно в фольклорных архивах, доступных для читателя. В особое хранение были перенесены тексты «Сказ про царя Никиту», «В СССР Никита жил», «Был у нас король такой», «Ив Монтан и другие».

В. С. Бахтин в сборнике «Самиздат века» опубликовал один из вариантов политической поэмы о Н. С. Хрущеве и перестроечную поэму «Сон Горбачева». Он отмечал близость этих текстов, выражающуюся, главным образом, в «очевидной полной лояльности авторов к коммунистической идее и к официальной оценке предыдущего правления» (Бахтин 1997: 793). Как претекст для «Сна Горбачева» рассматривали «Сказ про царя Никиту» А. П. Минаева и А. А. Панченко в статье ««Сон Горбачева» и русский политический фольклор эпохи перестройки» (Минаева, Панченко 2010). Как и для политической сатиры начала ХХ века, для подобных стихотворений хрущевского времени характерна ориентация на литературную сказку XIX века – в данном случае это эротическая сказка А. С. Пушкина «Царь Никита и сорок его дочерей». Связь с пушкинским текстом наблюдается только в названии и нескольких строках, кратко пересказывающих содержание пушкинского текста.

«Сказ про царя Никиту» и стихотворение «В СССР Никита жил» содержат описание деятельности Н. С. Хрущева, истории его борьбы за власть, особенности внутренней и внешней политики и смещения Хрущева в 1964 году. По мнению А. П. Минаевой и А. А. Панченко, эти два текста отличаются степенью «разработанности» сюжета об отставке Н. С. Хрущева: если в первом случае подробности октябрьского Пленума ЦК КПСС 1964 года опущены, то во втором – автор излагает факты, мало известные советским гражданам: Н. С. Хрущев подписал заявление об отставке под давлением, и последним на пленуме выступал Л. И. Брежнев (Там же, 17).

Оба эти текста были переписаны Л. В. Домановским в одно время. Собиратель датирует тексты апрелем 1965 года. После «Сказки про царя Никиту и его свиту» указано место записи – Адмиралтейский завод в Ленинграде.

Один из списков «Сказки про царя Никиту» хранится в Государственном архиве Российской Федерации. Этот текст происходит из Ростова-на-Дону и датируется также 1965 годом. Присланный в прокуратуру, он был рассмотрен начальником отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратуры СССР Г. А. Тереховым и не был признан антисоветским, так как был направлен против смещенного к тому времени с должности генсека Н. С. Хрущева.

В Историческом архиве Исследовательского института Восточной Европы при Бременском университете хранятся три экземпляра «Сказки про царя Никиту». Один – в фонде юриста, специалиста по международному праву Василия Васильевича Евгеньева (ИА ФСО Ф. 5/2. 6). Г. Г. Суперфин, бывший хранитель архива, обозначил его коллекцию как «номенклатурный» самиздат, так как В. В. Евгеньев был помощником председателя Совета Союза Верховного Совета СССР. Текст из коллекции Евгеньева озаглавлен «Никитиана» («Эта сказка про Никиту…»).

Другой текст сохранился в коллекции М. М. Яковенко, активистки общества «Мемориал», озаглавленный по первой строке «Все мы маленькими были…» (ИА ФСО Ф. 178). Текст «поэмы» находился в запечатанном конверте с пометами М. М. Яковенко: «Пошлые низкопробные стихи», «фольклор», «разобрать внимательно когда приеду и сжечь», «гадость о Хрущеве», «издевка над Хрущевым сохранить как док<умен>т пошлости?»

Третий экземпляр находится в коллекции Н. М. Котовицкой – участницы неформальных движений, живущей в Белоруссии (ИА ФСО Ф. 30.151).

Кроме письменного бытования в виде самиздата, машинописных и рукописных копий отмечается и устное бытование «Сказки про царя Никиту». Так пользователь Живого журнала lgdanko, комментируя сказку, опубликованную в Сети, говорит, что «когда-то знал его («Царя Никиту». – Н.К.) наизусть», другой анонимный комментатор, восстанавливая по памяти фрагмент текста, отмечает, что его рассказывали в начале 1980-х годов. В экспедиции 2010 года на Зимний берег Белого моря в деревне Верхняя Зимняя Золотица моими коллегами был записан текст стихотворения про Никиту Хрущева, близкий к тексту «В СССР Никита жил», рассказанный местным жителем и перенятый им у московских друзей (см. публикацию этого текста в статье А. П. Минаевой и А. А. Панченко в настоящем сборнике).

В комментариях к публикациям в Живом журнале содержится предположение, что стихотворение «Царь Никита» написано по инициативе органов государственной безопасности для дискредитации политики Н. С. Хрущева. С некоторой долей осторожности эту версию высказывал и В. С. Бахтин (Бахтин 1997: 793). Мнение, что политический фольклор создают сами сотрудники КГБ, было довольно распространенным и, в частности, находило отражение в анекдотах (Архипова, Мельниченко 2010).

У писателя и барда Юза Алешковского есть «Песня о Никите» (1966), по содержанию напоминающая «Сказку о царе Никите» и стихотворение «В СССР Никита жил». Центральным «событием» песни является свержение Н. С. Хрущева и описание его ошибок:

Можно предположить, что авторы песни (а она была написана в 1966 году совместно с поэтом и переводчиком Г. Б. Плисецким) были знакомы со стихотворениями «Сказ про царя Никиту» и «В СССР Никита жил». К общим местам всех трех текстов относится описание экономических и политических приоритетов Н. С. Хрущева, распространения кукурузы, космических полетов, кризисных явлений в экономике, многочисленных визитов советского руководства за границу, в том числе в Индию.

Все поэтические тексты, направленные против Н. С. Хрущева, написаны после его свержения. Они имеют письменное и устное бытование, распространены в интеллигентской и рабочей среде. Обширна география и временные границы бытования текста (от Зимнего берега Белого моря до Ростова-на-Дону, с 1965 до 2010 года).

В «особую папку» фольклорного хранилища ИРЛИ был помещен текст поэмы «Ив Монтан и другие», также относящийся к хрущевскому времени. Поэму нельзя назвать политической сатирой, так как в ней нет критики властей и руководителей страны. Она направлена против известных деятелей искусства и эстрады С. В. Образцова, А. И. Райкина и Л. О. Утесова. Поводом для критики послужило чересчур восторженное отношение творческой элиты к французскому певцу Иву Монтану, приехавшему на гастроли в СССР в 1956–1957 годах в сопровождении супруги – известной актрисы Симоны Синьоре. Кроме списка, хранящегося в Пушкинском Доме, известно пять текстов из Исторического архива Исследовательского института Восточной Европы при Бременском университете (ИА ФСО. Ф. 117/2; Ф. 5/2.6; Ф. 68/2; Ф. 166; Ф. 127). Текст приписывается Владимиру Соломоновичу Полякову (1909–1979) – сценаристу, писателю-сатирику и драматургу.

Перевод не политической сатиры на специальное хранение был обусловлен внешними причинами. Спецхран был сформирован в 1969 году. Годом ранее советские войска вторглись в Прагу. На эти события Ив Монтан отреагировал крайне негативно: «Русские танки на улицах Праги положили конец иллюзиям о том, что коммунизм может как-то реформироваться. Моя реакция на это была ясная и бесповоротная – я закрыл коммунистическую главу своей жизни» (Штильман 2006). В СССР, в свою очередь, был введен запрет на творчество Ива Монтана.

Коллекция запрещенного фольклора связана с потребностью тоталитарного режима контролировать и фиксировать политические настроения масс. По крайней мере этой причиной, на мой взгляд, была вызвана запись антисоветского фольклора в 1920-е годы. Как и мат, политический фольклор был табуирован. Объединение в коллекции антисоветского, блатного и порнографического фольклора говорит о неприемлемости для публикации и выдачи читателям этого пласта народного творчества как нецензурного, неприличного и непечатного. В этом смысле фольклор из спецхрана – это, в терминологии А. А. Панченко, «фольклор-1»: «низовая словесность, не контролируемая и не санкционированная социальной и культурной элитой» (Панченко 2005: 75).

Хочу поблагодарить прежних и нынешних хранителей фольклорного фонда Рукописного отдела Пушкинского Дома – А. Н. Мартынову за сохранение публикуемой коллекции, Я. В. Звереву за предоставленную возможность работать с материалами архива и за выписки из документов внутреннего пользования. Большое спасибо А. А. Макарову, М. А. Мельниченко, И. Ю. Назаровой, А. А. Панченко и Г. Г. Суперфину.

 

Тексты частушки из архива И. Д. Фридриха (подборка № 3)

В коллекции № 193 подборке частушек присвоен № 3. Машинопись на восьми листах. 1926 год. Каждому тексту был присвоен номер в собрании И. С. Фридриха. Эти номера указаны в первой сноске к каждому тексту.

Частушки были изъяты из коллекции № 209 «Записи русского фольклора на территории Латвийской ССР. Копии материалов отдела фольклора АН СССР» (1911–1948). Записи были сделаны И. Д. Фридрихом.

Фридрих Иван Дмитриевич (1902–1975) – собиратель русского фольклора в восточной части Латвии (ныне – район г. Пыталово Псковской обл.) в 1926–1940 годах. См.: Иванова 2007; 2009.

Тексты № 1, 4–31 записаны И. Д. Фридрихом в 1926 году в Ругайской волости Яунлатгальского (Абренского) уезда (район совр. г. Пыталово Псковской обл.) от Ивана Ивановича Кароковича, 20 лет, уроженца Покровской волости Опоческого уезда.

Частушки № 2, 3 записаны там же и тогда же от Марии Александровны Маслобоевой, 22 лет, уроженки Режицкого уезда, старообрядки.

Еще при жизни (в 1975 году) И. Д. Фридрих подготовил сборник «Русский фольклор в Латвии: Частушки». Этот сборник был опубликован в 2004 году в Риге (Абызов 2004). В него вошло несколько частушек, помещенные в спецхран. Политические частушки из собрания И. Д. Фридриха были опубликованы в статье Н. В. Икко ««Полюбила латыша – совсем вымерла душа»: Русско-латышские отношения в частушках» (Икко 2003).

Кроме широко распространенных частушек в подборку вошли и частушки о Латвии. Упоминание политического деятеля Гражданской войны C. Н. Булак-Балаховича как противника красных и ожидание его войск позволяет датировать время создания частушек между 1918 годом, когда С. Н. Балахович перешел на сторону белых и вместе со своим отрядом прибыл в Псков, и 1920 годом – годом объявления независимости Латвии.

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

20.

21.

22.

23.

24.

25.

26.

27.

28.

29.

30.

31.

Частушки из архива А. А. Измайлова (подборка № 7)

Частушки под № 7 в коллекции № 193. К единице хранения приложен листок: «Архив Измайлова ИРЛИ Ф. 115. Зап<исано> в окрестностях Петрограда». Текст на одном листе и обороте, б/д, машинопись. В правом верхнем углу на первом листе красным карандашом написано О.Х. Измайлов Александр Алексеевич (1873–1921) – пародист и критик, писал пародии на К. Д. Бальмонта, А. А. Блока, М. Горького и др., автор книги «Чехов. Жизнь, личность, творчество» (Измайлов 1916). См. о нем: Ан. Т. 1930: Стб. 436–437; Александров 2009.

Датировать тексты можно приблизительно: 1918–1919 годы, судя по событиям и реалиям в них отраженным, и не позднее 1921 года – смерти А. А. Измайлова.

Можно предположить, что некоторые из публикуемых текстов принадлежат городскому фольклору – из-за упоминаний уплотнения и Чубаровского переулка.

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

текст № 10

В 1921 году он уехал из России. Можно предположить, что в период с 1917 по 1921 год в петроградской периодике появилась критическая статья, направленная против Горького, что и послужило основой для частушки. Тем более что для производства песен уличные певцы пользовались газетными сообщениями.

* * *

Анекдоты из коллекции Л. В. Домановского (подборка № 12)

1.

Какая разница между Моисеем и Нассером? Моисей вывел евреев из Египта, а Нассер не может их вывести [415] .

2.

Теперь не говорят «еврейская морда», а «лицо агрессора» [416] .

анекдоты из коллекции Л. В. Домановского

(подборка № 14)

1.

Космонавты докладывают:

– Все в порядке. Самочувствие хорошее, готовы выполнить любое задание любого советского правительства [417] .

2.

– Что-то у нас очень часто меняются власти.

– Да, но основная политика остается все той же самой.

– Какой же?

– Х. [418]

3.

– Слышал, «Аврору» на буксире в Москву отогнали?

– Поставят на Москве-реке и будет каждый месяц стрелять по временному правительству [419] .

4.

– Знаешь, кто у нас самый сильный шахматист?

– Микоян: со Сталиным сыграл вничью, Хрущеву дал мат, а с новым правительством – выставил две пешки и отложил партию [420] .

5.

Черчиль сказал о Хрущеве: «Самый болтливый в мире премьерминистр ушел с поста, не сказав ни слова [421] .

6.

Если стукнуть по лысине, что может быть?

– Две шевелюры [422] .

7.

Микоян пишет мемуары: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича» [423] .

8.

В трехтысячном году сын спрашивает у отца:

– Папа, кто такой был Хрущев?

– Сейчас посмотрим в энциклопедии: Н. С. Хрущев, даты жизни, разоблачитель культа Сталина, продвигатель кукурузы и современник Аркадия Райкина. [424]

9.

Слышал, Хрущева не хотят уволить с поста?

– Дали ему «бегунка», стал везде отмечать. Везде поставили подписи, пошел в Мавзолей, а там не отмечают: не хватает одного человека из имущества [425] .

10.

Армянское радио спросили:

– Если стукнуть по лысине, что будет?

Радио ответило:

– Все будет! [426]

11.

Армянское радио спросили:

– Как решить квартирный вопрос и увеличить жилплощадь?

– Жилплощадь увеличить можно, нужно ручку ночного горшка сделать не наружу, а во внутрь [427] .

12.

На площади Ленина, у Финляндского вокзала была сделана подпись:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Она была связана с запрещением продажи муки, резким сокращением выпечки хлеба и появлением «хрущевских» батонов осенью 1963 г. [428] .

13.

Говорят, скоро объявят, что мы живем при коммунизме.

– А как мы узнаем об этом?

– Из закрытого письма ЦК [429] .

14.

Говорят, что скоро выпустят новые деньги: бумажные будут с бахромой.

– Зачем с бахромой?

– Чтобы свести концы с концами [430] .

15.

Хрущева погубили пять «К»: кукуруза, кумовство, Куба, кузькина мать… [431]

частушки из коллекции Л. В. Домановского

(подборка № 17)

1.

2.

(текст № 21)

Пришёл старик домой и говорит старухе: «Старуха, я в партию вступил». Старуха: «У, дурак старый, сколько раз я тебе говорю: одевай очки. Вчера в навоз вступил, сегодня – в партию» [433] .

В подборку включены еще два текста:

1) «Пасется корова на лугу. Скучно ей и решила она кого-нибудь затронуть. Видит кот сидит, она и говорит ему: «Такой маленький, а с усами». А кот не профан, отвечает: «Такая большая и без лифчика»»;

2) «Украли у зайца чемодан. Что делать песня и частушки из коллекции Л. В. Домановского (подборка № 23)

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

20.

21.

22.

23.

24.

25.

26.

27.

28.

29.

30.

31.

32.

33.

34.

35.

36.

37.

38.

«Спецхран. Сказки, порочащие советскую действительность» (подборка № 24)

Золотая рыбка [479]

Один еврей отдыхал на Черном море. Купался и поймал золотую рыбку. Стала его рыбка молить: «Отпусти обратно, проси, что хочешь». Подумал еврей, что мне надо? В Москве есть квартира, под Москвой большая дача, жена Сара молодая. Ничего, решил, не надо, – все есть, и отпустил золотую рыбку в море. Приезжает домой, начинает жене рассказывать: купался я в Черном море и поймал золотую рыбку. Стала меня рыбка просить, чтобы отпустил обратно, говорит, проси у меня, что хочешь. Я подумал, подумал, что мне надо и решил, что все у меня есть, и отпустил ее в море.

– Ай, Абрам, Абрам, – говорит жена, – какой ты бестолковый! Надо было просить, чтобы она сделала нас русскими. Бери деньги, поезжай обратно!

Поехал Абрам, стал купаться и снова поймал золотую рыбку.

Стала опять рыбка просить, чтобы он отпустил ее в море, а она сделает все, что ему надо.

– Ничего мне не нужно, – говорит Абрам, – только сделай, чтобы мы с женой стали русскими.

Рыбка сказала, что она сделает, пусть не беспокоится и едет домой.

Приезжает Абрам к себе и не узнает: вместо дачи стоит старая хатка, соломой покрыта, а Сара идет с граблями с колхоза. Еврей спрашивает ее: довольна ли она? Набросилась на него Сара, едва граблями не убила:

– Лучше бы я еврейкой была, чем русской в колхозе работать!

Правда и Кривда [481]

Две сестры Правда и Кривда жили. Правда осталась в колхозе работать, а Кривда уехала в Ленинград. Через некоторое время пишет Кривда Правде: «Приезжай ко мне в гости».

Правда убралась, поехала. Приезжает в Ленинград, нашла Кривду по адресу. В дверях стоит швейцар, спрашивает: «Как кого?» – «Кривду».

Он показал. Встретились сестры, обнялись. Правда смотрит на квартиру, обстановку и только удивляется. «Как ты хорошо устроилась здесь! Где ты работаешь?» Кривда говорит: «Нигде не работаю… Знаешь, дома я не готовлю, ты голодна, пойдем в ресторан». Подошла к телефону, заказала такси и повезла Правду.

Приехали в ресторан, сели за стол. Кривда заказывает самый дорогой обед, вина. Угощает сестру. Подходит потом официантка расплачиваться. Кривда ей говорит: «Вы мне не сдали сдачи: я вам дала пятьсот рублей». Официантка говорит: «Что Вы? Вы мне не давали!» – «Как не давала? Позовите директора». Та пошла. Сестра удивляется, говорит: «Ты же врешь, ты ей ничего не давала?» Кривда отвечает: «А я всю жизнь вру».

Подходит директор: «В чем дело?» – «Ваша официантка мне сдачи не дала с пятисот рублей». Та уверяет, что не давала никаких денег. Директор посмотрел на Кривду, видит она шикарно одета, говорит официантке: «Отдайте сдачу, я с вас высчитаю». Официантка расплакалась, говорит: «Где правда?» – «Я Правда!» говорит вторая сестра. – «Какая же ты правда, когда за одним столом сидишь?»…

(Это давно еще говорили, что «Правда с Кривдой за одним столом сидят».)

Шпион (текст № 25) [482]

В НКВД поступило заявление, что в одну партийную организацию пробрался шпион. Работник НКВД взялся его разоблачить и отправился на собрание. На следующий день шпион был обнаружен. Когда спрашивали, как это удалось сделать, работник НКВД ответил: «Очень просто: враг бдителен, враг не спит». Оказалось, все собрание спало, не спал один только докладчик. Он и попал в чисто шпионов.

Записи Л. В. Домановского от О. Н. Минаевой (подборка № 26)

1.

2.

3.

4.

5.

6.

А вот эту нельзя, заберут:

7.

8.

9.

10.

Раньше все на С<оловки> гон<яли> в 33 г<оду>

11.

Хрущев в очереди

Пообещался Хрущев приехать в одни колхоз. Там плохое снабжение было, ничего нет. К приезду Хрущева всего подбросили. Выстроилась в магазин очередь. Хрущев тоже подъехал. Завязал щеку, как будто зубы болят, надел шапку и стал с кулечком. Думает, послушаю, что в народе говорят. Подходит его очередь, песок давали, подает кулечек: «Пожалуйста, мне килограмм». А позади стоит мужик, толкает его в спину: «Бери пуд, пока Никита тут. Никита уедет, х. дадут» [495] .

(Прокофьева, Конторович, Торговец 1924: 42).

12.

Фурцева говорит Хрущеву, показывая ему на живот: «По мясу мы Америку догнали, по молоку (показывает на грудь) немножечко отстали, а вот по шерсти (показывает на лысину) – совсем отстали» [496] .

13.

Умер Сталин, явился на тот свет. Его нигде не принимают. Спрашивает: «Где тут Ленин?» Ленин отказался его принять: «Не о чем нам с ним говорить». Решил пойти к Карлу Марксу. Тот сказал, чтобы и ворота не открывали. Вышел Сталин, запечалился – никуда не принимают. Идет черт. «Иди, – говорит, – к бабе, к царице Екатерине. Она, может, Вас примет». Приходит, спрашивает: «Почему меня никто не принимает?» – «Вам никто не может простить ваши безобразия. Я развела блядство только при дворце, а ты во всей России» [497] .

14.

Идет солдат с фронта. Видит, в школе в дверях стоит мальчик и плачет. «Мальчик, ты чего плачешь?» – «Меня учительница выгнала с урока». «Что же ты сделал? Наверное, шалил». – «Нет! Она загадала загадку: «Без рук, без ног на бабу скок» и просила отгадать. Я сказал, что это инвалид отечественной войны. Учительница сказала «Дурак» и выгнала из класса» [498] .

15.

– Почему русские женщины злые?

– Потому, что в руках авоськи, а на руках дочка Тоська, впереди семилетний план, а позади пьяница муж Игнат [499] .

16.

Плач по Сталину

Когда Сталин умер, пришел один украинец и просит: «Дайте мне по товарищу Сталину поплакать». Ему разрешили. Вот он и стал причитывать: «Дорогой товарищ Сталин, какой ты умный был! Ты знал все на свете: сколько коровка молока дает, сколько курочка яичек несет, сколько овечка шерсти стрижет. Какой ты был мудрый да разумный! Знал, сколько мужик хлеба соберет, и баба холста соткет! Был царь Николай-дурак, ничего не знал на свете никак: сколько коровка молока дает, сколько курочка яичек несет, сколько овечка шерсти стрижет. Не знал он, сколько мужик хлеба соберет, а баба холста наткет».

Один повар рассказывал, другой сказал: «Это старо, то плач по Ленину» [500] .

17.

18.

19.

20.

21.

22.

<Он же пел>

23.

<Беднота пела>:

24.

25.

26.

Частушки из коллекции М. И. Романова

В папку «особое хранение» из коллекции № 66 «Собрание М. И. Романова. Частушки и песни (Северный край)» были перемещены частушки антисоветского содержания. Одной подборке, выделенной из папки № 3, был присвоен № 29, второй же подборке частушек, извлеченной из той же папки коллекции № 66,в спецхране не был дан номер (б/№). Частушки написаны каждая на отдельном листе, чернилами и разными почерками.

При обращении к коллекции № 66 выясняется, что частушки в собрании М. И. Романова записаны на отдельных листах и распределены по темам.

После политических частушек, перенесенных в спецхран, в данной публикации мы помещаем подборку частушек из папки № 3 коллекции № 66, оставленных без внимания сформировавшим фонд хранителем, хотя эти тексты весьма созвучны хранящимся в спецхране.

Частушки записаны в Черевковском районе Северного края учениками М. И. Романова в 1929–1936 годах. Запись отличается разной степенью отражения диалектных черт. В публикации эти особенности сохраняются.

В подборке представлены преимущественно крестьянские частушки о коллективизации, колхозе и лесоповале. Некоторые близкие тексты содержатся в публикации А. А. Тунгусова «Кабы не Арза – не река…» [Тунгусов 2005], записанные в Архангельской области в разное время.

(подборка № 29)

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

б/№ 1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

20.

21.

22.

23.

24.

25.

26.

27.

28.

29.

30.

31.

32.

33.

34.

35.

36.

37.

38.

39.

40.

41.

42.

43.

44.

45.

Приложение частушки из коллекции № 66

семья, хозяйство, колхоз

1.

2.

3.

4.

5.

Вечерки, игрища, первая любовь

6.

7.

Старая и новая рекрутчина

8.

9.

Любовь и брак в колхозной деревне

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

Отходничество, лесозаготовки, пятилетка

19.

20.

21.

Без №

22.

23.

Сокращения

АКФ АГ СПбГУ / Архив Кабинета фольклора Академической гимназии СПбГУ

ГЛМ / Государственный литературный музей

ОР РГБ / Отдел рукописей Российской государственной библиотеки

РО ИРЛИ / Рукописный отдел Института русской литературы

СУС / Восточнославянская сказка: Сравнительный указатель сюжетов / Сост. Л. Г. Бараг и др. Л., 1979.

ATU / Uther H.-J. The Types of International Folktales: A Classification and Bibliography. Based on the System of Antti Aarne and Stith Thompson. Helsinki, 2004. Part I–III.

Архивные материалы

Архив Кабинета фольклора Академической гимназии СПбГУ. 98–08–43–1. Новгородская обл., Мошенской р-н, Ореховское сельское поселение, д. Ягайлово. Зап. К. Маслинский, И.

Назарова, М. Мальгина, от Хреновой Антонины Егоровны, 1927 г. р.; Смирновой Александры Фёдоровны, 1935 г. р.

Отдел рукописей Российской государственной библиотеки

ОР РГБ Ф. 369. Бонч-Бруевич В. Д. Карт. 203. № 24. Письма к Соколову Ю. М., зав фольклорным отделом Литературного музея. Л. 17–18. Письмо от 27 февраля 1936 года.

ОР РГБ. Ф. 369. Бонч-Бруевич В. Д. Карт. 203. № 24. Л. 18–19. Письма к Соколову, Ю. М., зав фольклорным отделом Литературного музея. 1930–1939 годы.

ОР РГБ. Ф. 369. Бонч-Бруевич В. Д. Карт. 312. № 16. 1 л. Ончуков Николай Евгеньевич. Заявление в ГПУ. 1932 ноябрь 11. Машинописный список.

ОР РГБ. Ф. 369. Бонч-Бруевич В. Д. Карт. 415. № 24. 7 лл. ««Кащей-лиходей» или дивная история про старца Григория, обаятеля хлыстовского из села Покровского…». Политическая сатира. Машинописный список с пометами рукой неустановленного лица. 1912 март 24.

ОР РГБ. Ф. 369. Бонч-Бруевич В. Д. Карт. 415. № 25. (Успенский Василий) «Летописец в лицах о Тевтонской брани на словени» Печат. 1914.

ОР РГБ. Ф. 369. Бонч-Бруевич В. Д. Карт. 415. № 26. «На смерть Распутина Гриши».

Рукою неустановленного лица.

1916. 1 л. ОР РГБ. Ф. 369. Бонч-Бруевич В. Д. Карт. 416.

№ 10. «Загробная грамота Миколе Романову» – политическая сатира.

Список рукой В. Д. Бонч-Бруевича через копировальную бумагу. 1905.

4 лл. ОР РГБ. Ф. 369. Бонч-Бруевич В. Д. Карт. 416.

№ 33. «Поминовение павшего дома Романовых и старого правительства» – политическая сатира. Печат. рус., укр. После 1917. ОР РГБ.Ф. 369. Бонч-Бруевич В. Д. Карт. 416. № 62. «Завещание бывшего царя Николая» – политическая сатира. Не ранее 1917.

Рукописный отдел Института русской литературы

РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 1. Разные поступления. П. 37. № 1–3. Русская история в стихах. Тетрадь бывшего работника сенатской типографии. 1908.Рукопись.

РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 1. Разные поступления. П. 9. № 21.Письмо В. М. Кувшинского в редакцию журнала «Знамя». 1956. Автограф, чернила.

РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 1. Разные поступления. П. 9. № 22. Письмо Николая II императору Вильгельму. 1956. Машинопись с правкой.

РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 25. Астахова А. М. «Песни уличных певцов».П. 8. № 2. Л. 21.

РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 25. П. 8. № 3. Л. 1.Набор, полученный от Павлуши-чечетника; Л. 104. Комментарий А. М. Астаховой к подборке частушек; Л. 250. Набор, полученный от Владимира Акимовича Егорова.

РО ИРЛИ. P. V. Колл. 66. Романов М. И. № 89 Семья, хозяйство, колхоз. Л. 35.

РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 66. Собрание Романова М. И. № 101. Письма Романова в Фольклорную комиссию т. Астаховой от 2/VI–36 и 19/V–36.

РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 105. П. 27. № 3. Л. 2.

РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 111. Домановский Л. В. П. Л.В. П. 5. № 1–30 «Тексты свадебных песен. Записанные им от О. Н. Минаевой в пос. Бокситогорске Тихвинского района». 1943. Рукопись. 30 лл.; № 31–37 «Тексты хороводных песен, записанные им от О. Н. Минаевой». 1943–1944. Рукопись. 8 лл.; № 38–49 «Тексты посиделочных песен, записанные им от О. Н. Минаевой». 1943. 13 лл.;№ 50–61 «Тексты сенокосных, плясовых, шуточных песен, записанные им от О. Н. Минаевой». 1943–44.12 лл.; № 62–64 «Тексты песен плясовых, записанные им от О. Н. Минаевой». 1944.4 лл.; № 65–77 «Тексты песен литературного происхождения, записанные им от О. Н. Минаевой». 1943–1944. 13 лл.; № 78–83 «Тексты солдатских песен, записанные им от О. Н. Минаевой». 1943–1944.6 лл.; № 84–86 «Тексты песен тюремных, записанные им от О. Н. Минаевой». 1943. 3 лл.

РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 111. Домановский Л. В. П. 10. № 14. 1962–1963.

РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 166. col1_2 1. № 6. Песни тюремные.

Отдел русского фольклора ИРЛИ

Стенографические отчеты конференции. Сессия Института антропологии и этнографии 1938 года.

Санкт-Петербургский филиал Архива Российской академии наук

СПбФ ААН. Ф. 849.Зеленин Д. К. Оп. 1.

Ед. хр. 562.Политическая частушка. Ч. 1–2.

Исторический архив Исследовательского института Восточной Европы при Бременском университете*

ИА ФСО. Ф. 5/2.6. В. В. Евгеньев.

ИА ФСО. Ф. 178.М. М. Яковенко.

ИА ФСО. Ф. 30.151.Н. М. Котвицкая

ИА ФСО. Ф. 117/2.Ю. И. Абызов.

ИА ФСО. Ф. 5/2.6. В. В. Евгеньев.

ИА ФСО. Ф. 68/2. В. И. Дедюлин.

ИА ФСО.Ф. 166. Э. С. Орловский.

ИА ФСО. Ф. 127. О. В. Ивинская.

Литература

Абызов 2004 / Русский фольклор в Латвии: Частушки: Собрание И. Д. Фридриха / Сост. Ю. И. Абызов. Рига, 2004.

Адоньева 2004 / Адоньева С. Б. Прагматика частушки // Антропологический форум. 2004. № 1. С. 156–179.

Азадовский 2006 / «Удастся ли прорубить эту стену…» (Из писем М. К. Азадовского к Н. К. Гудзию 1949–1950 годов) / Публ. К. М. Азадовского // Русская литература. 2006. № 2. С. 66–86.

Азбелев 1998 / Азбелев С. Н. Идеологемы фольклористического сознания // Мифология и повседневность: Материалы научной конференции 18–20 февраля 1998 года. СПб., 1998. С. 252–259.

Азбелев 1999 / Азбелев С. Н. Из подлинного фольклора советского периода // Заветные частушки из собрания А. Д. Волкова. Т. 2: Политические частушки. М., 1999. С. 483–488.

Азбелев 1994 / Азбелев С. Н. Фольклор 1920–1930-х гг. в записях А. И. Никифорова // Живая старина. 1994. № 2. С. 44–47.

АД 1998 / Академическое дело 1929–1931 гг.: Документы и материалы следственного дела, сфабрикованного ОГПУ. СПб., 1993. Вып. 1: Дело по обвинению академика С. Ф. Платонова; СПб.,1998.Вып. 2: Дело по обвинению академика Е. В. Тарле. Ч. 1–2.

Акульшин 1928 / Частушки / Собрал Р. Акульшин. М.; Л., 1928.

Александров 2009 / Александров А. А. Александр Алексеевич Измайлов – критик, прозаик, журналист: Автореферат канд. дисс. СПб., 2009.

Ан. Т. 1930 / Ан. Т. Измайлов А. А. // Литературная энциклопедия: В 11 т. М., 1930. Т. 4. Стб. 436–437.

Архипова 2010 / Архипова А. Последний «царь-избавитель»: советская мифология и фольклор 20–30-х гг. ХХ века // Антропологический форум. 2010. № 12. Online. С. 1–30 [см. также наст. изд.].

Архипова, Мельниченко 2010 / Архипова А., Мельниченко М. Анекдоты о Сталине: Тексты, комментарии, исследования. М., 2010.

Архипова, Неклюдов 2010 / Архипова А. С., Неклюдов С. Ю. Фольклор и власть в закрытом обществе // Новое литературное обозрение. 2010. № 101. С. 84–103 [см. также наст. изд.].

Астахова 1936 / Астахова А. М. Рукописное хранилище при Фольклорной секции ИАЭ АН СССР // Советский фольклор. 1936. № 2–3. С. 435–440.

Басов-Верхоянцев 1906, 1908, 1917, 1918, 1921, 1923, 1935 / Басов-Верхоянцев С. А. Конек-скакунок. СПб., 1906; Казань, 1908; Киев, 1917; Пг., 1917; Берлин, 1918; М., 1921; М., 1923; М., 1935 и др.

Бахтин 1994 / Крестьянские частушки / Запись и подготовка текста В. Бахтина // Фольклор и культурная среда ГУЛАГа / Сост. В. С. Бахтин, Б. Н. Путилов. СПб., 1994. С. 47–52.

Бахтин 1997 / Бахтин В. На окраине где-то города // Самиздат века / Сост. А. Стреляный, Г. Сапгир, В. Бахтин, H. Ордынский. Минск; М., 1997. С. 783–799.

Бежкович 1925 / Бежкович А. Стенная газета в деревне // Обновленная деревня / Сборник под ред. проф. В. Г. Тана Богораза. Л., 1925. С. 35–47.

Бейман 1926 / Бейман Л. Программа длительного исследования работы деревенских кружков Омского общества Краеведения // Материалы Омского общества краеведения. Омск, 1926. Вып. 1. С. 23–27.

Блюм 2003а / Блюм А. «Если Троцкий не возьмет, выйду за Чичерина…» Запрещенные частушки из спецхрана // Новое время. 2003. 27 апреля. № 17. С. 42–43.

Блюм 2003б / Блюм А. Запрещенные книги русских писателей и литературоведов. 1917–1991: Индекс советской цензуры с комментариями. СПб., 2003.

Богданов 2001 / Богданов К. А. Фольклорная действительность: перспективы изучения // Богданов К. Повседневность и мифология: Исследования по семиотике фольклорной действительности. СПб., 2001. С. 12–108.

Богданов 2003 / Богданов К. А. «Народ» и русская фольклористика XIX века // CD-ROM «Фольклор и фольклористика: современная научная парадигма и образовательные технологии» / Пропповский центр Университета С.-Петербурга, 2003.

Боева 2003 / Боева Л. А. Деятельность ВЧК – ОГПУ по формированию лояльности граждан политическому режиму (1921–1924 гг.). М., 2003.

Большаков 1927 / Большаков А. М. Деревня, 1917–1927. М., 1927.

Борев 1991 / Борев Ю. Сталиниада. Рига, 1991.

Веселый 1936 / Веселый Артем. Частушка колхозных деревень. М., 1936.

Виллиам 1923 / Виллиам Г. Побежденные: Очерки // Красная новь. 1923. № 3. С. 313–329; № 4. С. 353–371.

Гафуров 2004 / Гафуров М. С прошлым расстаюсь смеясь… Из журналистской жизни // Бельские просторы (Уфа). 2004. № 4 [].

Горяева 2002 / Горяева Т. М.Политическая цензура в СССР, 1917–1991. М., 2002.

Дандес 2003 / Дандес А. Регрессивный принцип в теории фольклора // Дандес А. Фольклор: семиотика и/или психоанализ. М., 2003. С. 57–71.

Джекобсон 1998 / Джекобсон М., Джекобсон Л. Песенный фольклор ГУЛАГа как исторический источник (1917–1939). М., 1998.

Дмитриев 1993 / Частушки: От Ленина до Ельцина / Сост. А. Дмитриев. Архангельск, 1993.

Доброноженко 2001 / Доброноженко Г. Ф., Шабалова Л. С. Кулацкая ссылка в Коми области в первой половине 1930-х годов // Мартиролог «Покаяние» / Сост. Г. Ф. Доброноженко, Л. С. Шабалова. Сыктывкар, 2001. Т. 4. Ч. 1. С. 17–123.

Домановский 1968 / Л. В. Домановский (некролог) // Русский фольклор: Материалы и исследования. М.; Л., 1968. Т. 11. С. 340–341.

Дранникова 2010 / Дранникова Н. В. Этнокультурная традиция мезенской деревни Сояна // Живая старина. 2010. № 4. С. 54–57.

Дружинин 2012 / Дружинин П. А. Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы: Документальное исследование. М., 2012. Т. 1–2.

Душенко 2006 / Душенко К. В. Словарь современных цитат: 5200 цитат и выражений ХХ и XXI века, их источники, авторы, датировка. М., 2006.

Ефремин 1981 / Ефремин А. Поэты-публицисты. М., 1981.

Жаров 1923 / Красная тальянка: Избранные деревенские частушки / Составил А. Жаров. М., 1923.

Жаров 1925 / Красная гармошка: Деревенские политчастушки / Сост. А. Жаров; 2-е изд. М., 1925.

Жигулин 1989 / Жигулин А. Черные камни. М., 1989.

Жовтис 1995 / Жовтис А. Непридуманные анекдоты: Из советского прошлого. М., 1995.

ЗЧ 1999 / Заветные частушки из собрания А. Д. Волкова / Изд. подготовила А. В. Кулагина. М., 1999. Т. 2: Политические частушки.

Зеленин 1999 / Зеленин Д. К. Современная русская частушка / Подготовка к печати Т. Г. Ивановой // Заветные частушки из собрания А. Д. Волкова. М., 1999. Т. 2: Политические частушки. С. 459–482.

Зеленов 2000 / Зеленов М. В. Спецхран и историческая наука в Советской России в 1920–1930-е гг.// Отечественная история. 2000. № 2. С. 129–141.

Иванова 1994 / Иванова Т. Г. «Ай да славный, красный Питер…»: Городская частушка времен революции и Гражданской войны // Родина. 1994. № 7. С. 61–65.

Иванова 1996 (1998) / Иванова Т. Г. Новые материалы к биографии Н. Е. Ончукова // Ежеквартальник русской филологии и культуры. 1996 (1998). Т. II. № 4. С. 242–251.

Иванова 2000 / Иванова Т. Г. Сказитель и официальная политика в области фольклористики в 1930-е годы (О жанровой природе песенного советского эпоса) // Мастер и народная художественная традиция Русского Севера (доклады III научной конференции «Рябининские чтения 99»): Сборник научных докладов. Петрозаводск, 2000. С. 84–91.

Иванова 2004 / Иванова Т. Г. К истории изъятий архивных материалов из Рукописного отдела Пушкинского Дома в 1930-е гг.// Археографический ежегодник за 2003 год. М., 2004. С. 202–208.

Иванова 2006а / Два отзыва о научной деятельности М. К. Азадовского (публикация Т. Г. Ивановой) // Русская литература. 2006. № 2.С. 86–101.

Иванова 2006б / Иванова Т. Г. Рукописный отдел Пушкинского Дома: Исторический очерк. СПб., 2006.

Иванова 2007 / Иванова Т. Г. Иван Дмитриевич Фридрих и его фонд в Рукописном отделе Пушкинского Дома // Русская история и культура: Статьи. Воспоминания. Эссе. СПб., 2007. С. 337–369.

Иванова 2009 / Иванова Т. Г. История русской фольклористики ХХ века: 1900 – первая половина 1941 г. СПб., 2009.

Иванова, Строганов 2003 / Иванова И. Е., Строганов М. В. Теория и практика изучения фольклора в исследованиях Ю. М. Соколова 1919–1934 годов (по материалам работы в Твери) // Фольклор Тверской губернии: Сборник Ю. М. Соколова и М. И. Рожновой. СПб., 2003. С. 511–572.

Измайлов 1916 / Измайлов А. А. Чехов: Жизнь, личность, творчество. М., 1916.

Икко 2003 / Икко Н. В. «Полюбила латыша – совсем вымерла душа»: Русско-латышские отношения в частушках // Живая старина. 2003. № 4. С. 20–21.

Князев 1924 / Князев Василий. Современные частушки 1917–1922. М.; Пг., 1924.

Князев 1925 / Князев Василий. Частушки красноармейские и о Красной армии. М.,1925.

Колпакова-Карбузова 1933 / Колпакова-Карбузова Н. П. Обследование Терского района // Советская этнография. 1933. № 2. С. 119–120.

Кулагина 1999 / Кулагина А. В. Сатирические частушки-хроники // Заветные частушки из собрания А. Д. Волкова. М., 1999. Т. 2: Политические частушки. С. 5–14.

Лобанов 1994 / Лобанов М. А. Песни раскулаченных // Фольклор и культурная среда ГУЛАГа. СПб., 1994. С. 36–44.

Лозанова 1947 / Лозанова А. Н. Пугачев в Среднем Поволжье и Заволжье: Народное творчество, отрывки из литературных произведений, исторические документы. Куйбышев, 1947.

Лукачевский 1926 / Лукачевский А. Антирелигиозное совещание при агитпропе ЦК ВКП(б) (27–29-го апреля 1926 г.) // Антирелигиозник. 1926. № 5. С. 12–23.

Лукашин 1926 / Частушки: Сборник комсомольских и бытовых частушек в освещении новой деревни / Под ред. Ильи Лукашина. М., 1926.

Лурье 2011 / Лурье М. Л. Творцы, певцы и продавцы городских песен (по материалам невышедшего сборника А. М. Астаховой) // Живая старина. 2011. № 1. С. 2–6.

Лютова 1999 / Лютова К. В. Спецхран Библиотеки Академии наук: Из истории секретных фондов. СПб., 1999.

Минаева, Панченко 2010 / Минаева А. П., Панченко А. А. «Сон Горбачева» и русский политический фольклор эпохи перестройки // Антропологический форум. 2010. № 12. Online. С. 1–37 [] (см. также наст. изд.).

Мирер 1940 / Мирер Ш. Антиклерикальные народные сказки: фольклорные обработки. М., 1940.

Морев 1924 / Морев Н., Н. Ш. Современная частушка // Старый и новый быт: Сборник; Под ред. проф. В. Г. ТанаБогораза. Л., 1924. С. 117–125.

Недзельский 2007 / Недзельский Е. Л. Народная поэзия в годы революции // Живая старина. 2007. № 4.С. 2–6.

Огурцов 1922 / Огурцов Серафим. Частушки (Иваново-Вознесенского края) // Красная новь. 1922. № 4(8). С. 107–112.

Олексiева 1925 / Олексiева О. В. Коротенькi пiснi («частушки») рокiв 1917–1925 // Етнографiчний вiсник. 1925. Кн. 1. С. 22–36.

Ончуков 1925 / Ончуков Н. Е. Что и как записывать по народному творчеству // Краеведение. 1925. Т. 2. № 3–4. С. 269–284.

ОСФ 1930 / О собирании современного фольклора // Советская Азия. 1930. № 5–6. С. 352–353.

Панченко 2005а / Панченко А. А. Культ Ленина и «советский фольклор» // Одиссей: Человек в истории. М., 2005. С. 334–366.

Панченко 2005б / Панченко А. А. Фольклористика как наука // Первый конгресс фольклористов: Сборник докладов. М., 2005. Т. 1. С. 72–95.

Перченок 1995 / Перченок Ф. Ф. «Дело Академии наук» и «великий перелом» в советской науке // Трагические судьбы: Репрессированные ученые Академии наук СССР. М.,1995. С. 201–235.

Песни узников 1995 / Песни узников / Сост. В. Пентюхов. Красноярск,1995.

Прокофьева, Конторович, Торговец 1924 / Прокофьева С., Конторович Р., Торговец Д. Дети-дошкольники о Ленине. М., 1924.

ПД 2005 / Пушкинский Дом: Материалы к истории, 1905–2005. СПб., 2005.

Пясковский 1927 / Пясковский А. В. Коллективная пролетарская поэзия (Песни Донбасса). М.; Л., 1927.

РН 1991 / Репрессированная наука. СПб., 1991.

РСФ 1967 / Русский советский фольклор: Антология / Сост. и примеч. Л. В. Домановского, Н. В. Новикова, Г. Г. Шаповаловой; вступ. ст. Л. В. Домановского. Л., 1967.

Симаков 1915а / Новейшие деревенские частушки про войну, немцев, казаков, монополию, рекрутчину и т. д., собранные В. И. Симаковым. Ярославль, 1915.

Симаков 1915б / Симаков В. И. Частушки про войну, немцев, австрийцев, Вильгельма, казаков, монополию, рекрутчину, любовные и т. д. Пг., 1915.

Симаков 1927 / Симаков В. Что такое частушка? К вопросу об ее историческом происхождении и значении в народном обиходе. М., 1927.

Синявский 2003 / Синявский А. Д.Литературный процесс в России. М., 2003.

СДТ 1908 / Сказка дедушки Тараса: Русская история в стихах. Казань,1908.

Скрадоль 2011 / Скрадоль Н. «Жить стало веселее»: сталинская частушка и производство «идеального советского субъекта» // Новое литературное обозрение. 2011. № 108. С. 160–183.

СРНГ / Словарь русских народных говоров. Л., 1966. Вып. 2; Л., 1969. Вып. 4; Л., 1972. Вып. 9; Л., 1974. Вып. 10; Л., 1979. Вып. 15; СПб., 2001. Вып. 35.

Смирнов-Кутаческий 1925 / Смирнов-Кутаческий А. М. Происхождение частушки // Печать и революция. М., 1925. С. 42–60.

СД 2003 / Советская деревня глазами ОГПУ – НКВД. М.,2003. Т. 3: 1930–1934. Кн. 1: 1930–1931: Документы и материалы.

СС 1987 / Советский союз в зеркале политического анекдота / Сост. Д. Штурман, С. Тиктин. Иерусалим, 1987.

Соколов 1924 / Соколов Ю. М. О чем поет и рассказывает деревня // Жизнь. 1924. № 1. С. 279–312.

Соколов 1926 / Соколов Ю. М.Очередные задачи изучения русского фольклора // Художественный фольклор. М., 1926. Вып. 1. С. 5–29.

Соколов 1932 / Соколов Ю. М. Русский фольклор. М.,1932. Вып. IV: Частушки. Мещанские и блатные песни. Фабрично-заводской и колхозный фольклор.

Соколовы 1926 / Соколов Б., Соколов Ю. Поэзия деревни: Руководство для собирания произведений устной словесности. М., 1926.

Спиридонова 1977 / Спиридонова (Евстигнеева) Л. А. Русская сатирическая литература начала XX века. М., 1977.

Стратен 1927 / Стратен В. В. Творчество городской улицы // Художественный фольклор. М., 1927. № 2–3. С. 144–164.

ТНС 1938 / Творчество народов СССР / Под ред. А. М. Горького, Л. З. Мехлиса. М., 1938.

ТСД 2002 / Трагедия советской деревни: Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы. М., 2002. Т. 4: 1934–1936.

Тунгусов 2005 / Тунгусов А. А. «Кабы не Арза – не река…»: Заметки о фольклоре и его сборе. Архангельск, 2005.

ФКВ 1973 / Фольклор крестьянской войны 1773–1775 годов: К 200-летию Пугачевского восстания: Сборник научных статей / Под ред. Л. С. Шептаева, Е. Л. Маймина. Л., 1973.

Францов 1936 / Францов Ю. Памяти В. Г. Богораза // Советский фольклор. 1936. № 4–5. С. 51–57.

Хлебцевич 1924 / Хлебцевич Е. Собирание произведений устного творчества рабочих, крестьян и красноармейцев о Ленине // Коммунистическое просвещение. 1924. № 1. С. 117–118.

Чкалов 1937 / Чкалов В. Письмо героя Советского союза В. Чкалова – Москва, товарищу Сталину // Правда. 1937. 14 августа. № 222.

Шкаровский 2006 / Шкаровский М. В. Строительство Петроградского (Ленинградского) крематория как средство борьбы с религией // Клио. 2006. № 3.С. 158–163.

Шнеер 1924 / Шнеер А. Пока не поздно… (Несколько своевременных мыслей об учете народного творчества) // Коммунистическое просвещение. 1924. № 5–17. С. 142–144.

Штильман 2006 / Штильман Артур. Ив Монтан – певец Парижа // Еврейская старина. 2006. № 9 (45) [].

Щипин 2007 / Устьянские сказки, бывальщины и легенды (к 120-летию краеведа М. И. Романова) / Публ. В. И. Щипина // Живая старина. 2007.№ 1. С. 42–46.

Эткинд 1996 / Эткинд А. Русские секты и советский коммунизм: проект Владимира Бонч-Бруевича // Минувшее: Исторический альманах. М.; СПб., 1996. Вып. 19. С. 275–319.

Югов 1927 / Югов Ал. Колывань // Сибирские огни. 1927. № 5. С. 180–184.

Brandenberger 2009 / Political humor under Stalin: An Anthology of Unofficial Jokes and Anecdotes / Ed. by D. Brandenberger. Bloomington, Indiana, 2009.

Krikmann 2004 / Krikmann A. Netinalju Stalinist. Tartu, 2004.

Zelenin 1925 / Zelenin D. Das heutige russische Schnaderhüpfl (Častuska) // Zeitschrift für slavische Philologie. 1925. Bd. 1. № 3–4. S. 343–370. 58.10 1999 / 58.10. Надзорные производства прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде: Март 1953–1991. М., 1999.