1

Еще не было шести, а город весь был окутан темнотой. Короткий предвесенний день ускользнул незаметно. Прошел небольшой дождь, потом внезапно распогодилось, и пустые улицы наполнились народом. Стоял теплый, тихий вечер.

Леван Хидашели медленно шагал по улице и рассматривал встречных. Знакомые встречались редко, и в конце концов его внимание привлекли афиши. Невольно он остановился у рекламной тумбы — простые черные буквы на зеленоватой бумаге.

«Отчетный концерт Натии Кипиани», — в десятый раз читал он. Не помнил, как свернул к консерватории, купил билет, и, только положив его в карман, понял, что до сих пор не забыл Натию. Он просто старался не вспоминать о ней, а сейчас вся душевная боль всколыхнулась разом. Он снова вышел на проспект Руставели и у оперы встретился с Гочей Саришвили.

— Сколько зим, сколько лет! Если не спешишь, зайдем в кафе, — предложил Гоча.

Обнявшись, они вошли в кафе «Метро», поднялись на второй этаж, сели на открытой веранде. Гоча был навеселе, глаза у него блестели.

— Какой теплый вечер! — сказал Гоча и подозвал официанта.

С Гочей Саришвили Леван познакомился в Гори, где они вместе тренировались в спортивном лагере в студенческие годы. С тех пор Гоча почти не изменился, только похудел малость. На глазах у него были знакомые черные роговые очки, которые он часто поправлял.

Официант без всякого энтузиазма выслушал Гочу и ушел. Некоторое время они сидели молча. Гоча курил сигарету за сигаретой.

Официант принес коньяк и кофе.

— Давно я ничего твоего не читал, нового не пишешь? — спросил Леван и вдруг испугался: «Уже два года я вообще ничего не читаю, кто знает, может быть, за это время он что-нибудь и опубликовал».

— Что там писать, кажется, я и читать разучился, — махнул рукой Гоча и погасил сигарету в пепельнице.

Леван улыбнулся и пригубил коньяк.

— Я уже отстал от литературы. Не знаю даже, есть ли кто-нибудь интересный среди молодых.

— Как тебе сказать. Вообще Грузия делится на две части — одни читают, другие пишут. Ты, конечно, принадлежишь к лучшей, которая не пишет.

— Нет, я принадлежу к той, очень малочисленной, которая и не пишет и не читает.

— Тогда за твое здоровье!

— Благодарю.

Они чокнулись и выпили молча. Леван принялся за кофе. Гоча опять достал сигарету.

— Очень много куришь! — сказал Леван.

Гоча махнул рукой.

— Из-за этих сопляков я возненавидел и кофе и коньяк, — сказал он и показал Левану на крайний столик.

Там сидели парни и девушки восемнадцати-двадцати лет.

— Посмотри, как держат бокалы. Всему этому научились по кинофильмам. Перед преподавателями за тройки на брюхе ползают, выпрашивают, вымаливают. А если на улице случайно толкнешь его, берегись!

Гоча плеснул себе коньяку, выпил его и глотнул кофе.

— Тьфу, остыл! — Он оглянулся, поискал глазами официанта. У входа заметил высокого, стройного юношу. — Знаешь этого парня? — Гоча забыл об официанте.

Леван отрицательно покачал головой.

— Самый знаменитый в Тбилиси парень, Отар Алавидзе. Первый драчун и скандалист. Сколько всего букв в грузинском алфавите? Тридцать три? А он знает только семнадцать и вполне доволен жизнью. А знаешь, кто его друзья? Известные писатели, актеры, художники…

Некоторое время сидели молча. На улице народу было мало. «Как рано засыпает Тбилиси», — подумал Леван.

Оркестр играл какую-то мексиканскую мелодию.

— Уйдем отсюда! — неожиданно сказал Гоча.

Леван с удивлением посмотрел на него. Он никуда не спешил. Ему было приятно сидеть в кафе. Хотелось выпить еще.

— Здесь все фальшиво: и этот оркестр, и этот несчастный Алавидзе, и эти мальчишки! — Гоча рассвирепел. От коньяка у него испортилось настроение.

Они вышли на улицу. Медленно зашагали по проспекту…

— Хочешь, поднимемся ко мне, у меня есть бутылка чачи.

— Благодарю, — сказал Леван. — Но я должен ехать в Рустави,

— Плюнь на Рустави. Лучшего сегодня вечером ничего не сделаешь, — сказал Гоча.

— Завтра мне рано вставать, право, не могу.

— Хорошо, тогда я пошел. Да, если тебе действительно интересно, то я написал новый рассказ и когда-нибудь прочитаю его тебе, — прощаясь, сказал Гоча.

Леван проводил его глазами. Потом подошел к афишам и разыскал ту, зеленоватую, с черными буквами. Он уставился на огромные литеры, из которых складывалось имя Натии…

В Рустави Леван добрался поздно и долго не мог заснуть.

Он чувствовал страшное одиночество. Даже испугался этого и задумался. Вот уже столько лет он так жил, но никогда не чувствовал потребности в том, чтобы кто-нибудь был рядом с ним.

А сейчас очень захотелось увидеть кого-нибудь, но кого? Родных или Маринэ? Брата или друзей?

Сел на постели. Согнулся, оперся локтями о колени и закрыл лицо ладонями…

Трудный он прошел путь. Достиг своей цели, но какой ценой! Оттолкнул друзей, предал Натию.

Леван снова прилег, оглядел комнату. Это была пустая темная комната, где никогда не жила любовь.

При бледном свете, который падал из окна, он увидел висящее на стуле платье. На полу заметил и туфли Маринэ. В ушах раздался ее холодный, пустой голос. Слава богу, от нее он избавился!

Леван повернулся на другой бок, зарылся с головой в подушку и накрылся одеялом. Задремал и резко вздрогнул во сне. Открыл глаза. Нащупал пустую пачку из-под сигарет и вспомнил, что последнюю сигарету отдал водителю такси. Встал, из ящика письменного стола достал новую пачку, закурил и подошел к окну.

Небо над заводом ало светилось.

2

В Малый зал консерватории Леван Хидашели нарочно опоздал, боялся встретиться с Натией. Осторожно вошел в фойе. Все уже были в зале. И тут Леван заметил Натию. Она стояла на краю веранды с какой-то пожилой женщиной. Леван сделал движение к выходу, но было уже поздно. Их глаза встретились. Натия резко отвернулась и ушла прочь. Пожилая женщина, видимо, что-то поняла, сердито посмотрела на Левана и поспешила вслед за Натией.

Пока Леван разыскивал свое место в последнем ряду и усаживался, перед его глазами стояло испуганное и возмущенное лицо девушки.

Через несколько минут он снова увидел ее, уже на сцене, и вздрогнул от аплодисментов. Натия вышла к рампе, поклонилась публике. Глаза ее были опущены, она ни разу даже не посмотрела в зрительный зал, спокойно повернулась и села к роялю.

Раздались первые аккорды.

Леван не знал, что играла Натия, хотя музыка была знакомая. На фоне черного задника он видел усталое, грустное и прелестное ее лицо. Оно казалось очень далеким. Далеким и недосягаемым.

Леван понял, что больше не может сидеть здесь, в этом зале. И он встал со своего места.

Леван бежал по лестнице торопливо, точно из горящего дома. Сев в машину, он со страшной скоростью пролетел весь проспект Руставели. Ему казалось, что он задыхается. Он не мог дождаться, когда выедет за город. В голове сидела только одна мысль — скорее из Тбилиси, в открытое поле. Он не сторонился ни машин, ни людей, ни поворотов, не обращал внимания на свистки инспекторов. Только одно — скорее, скорее выехать в открытое поле и свободно вздохнуть.

Город остался позади. «Волга» мчалась с бешеной скоростью. Но впереди виднелось несколько машин.

Леван дал протяжный сигнал.

Шофер передней машины испугался, остановился и уступил Левану дорогу. Впереди была видна еще одна «Волга». Скоро и она останется позади. Леван дал протяжный сигнал, поравнялся с ней. Обогнал, но впереди вдруг оказался поворот. Леван не видел его прежде, не сумел сбавить скорость и со всей силой врезался в огромный железный столб…

Глухая боль в груди, потом какой-то протяжный звук, звон колоколов. Под ним исчезла земля, он почувствовал, что падает в пропасть.

Протяжный звук по-прежнему стоял в ушах. Но по шее и по груди разливалась теплая-теплая вода. Ему казалось, что прошло много, много времени. Потом боль прекратилась, тяжесть на сердце исчезла.

Он услышал даже чей-то голос. Это был Резо Кавтарадзе. Вдруг он услышал громовой голос Нодара Эргадзе. Оказывается, и Важа здесь, Важа Двалишвили. Все трое здесь.

Леван особенно обрадовался приходу Важи. Даже самый обиженный на него друг пришел к нему. Он не знал, как их благодарить. Хотел что-то сказать, но не мог. Давило в горле, чувствовал, от волнения вот-вот заплачет.

— А где Натия, почему она не пришла? — спросил он тихо.

В ответ молчание.

— Где Натия, почему она не пришла? — закричал во весь голос.

— Леван, она придет, обязательно придет! — Он узнал голос Важи.

Вскоре действительно пришла Натия. Она была в фиолетовой спортивной блузке и в юбке стального цвета. Той самой, что была надета в день их первой встречи. Волосы рассыпаны… Она вся похожа на рисунок какого-то художника. Леван и сейчас никак не мог вспомнить фамилию того художника.

— Здравствуй, Натия!

— Здравствуй, Леван!

— Ты совсем не изменилась, Натия. Все такая же красивая.

— Зато ты изменился, Леван, очень изменился. Даже не могу тебя узнать, так ты изменился.

— Нет, я не изменился, не изменился. Я все так же люблю тебя. Вот ребята подтвердят. Резо, Нодар, Важа. Где вы, ребята? Где вы… Важа! — закричал Леван.

Ребята как в воду канули. Леван в отчаянии посмотрел на Натию. Она стояла молча, сложив на груди руки. Потом неожиданно повернулась и куда-то медленно пошла.

— Натия-я-а! — во весь голос закричал Леван.

— Натия-я-а! — повторили горы.

Леван понял — Натия не вернется, и зарыдал.

— Губами шевелит, что-то говорит. Кажется, жив! — сказал высокий человек.

— Да, действительно жив! — согласился с ним рябой мужчина средних лет,

— Отойди, чего уставилась! — разозлилась жена рябого на девушку, видимо свою дочь.

Левана осторожно вынули из машины. В это время к ним подъехала и «Волга», которую он обогнал на дороге. Шофер сказал:

— Как он летел, так, будто его гнала судьба.

— Куда его везти?

— В Тбилиси, чего тут спрашивать.

— А довезем до Тбилиси живым? — спросил рябой.

Никто не ответил ему.

От свежего воздуха Леван как будто пришел в себя, открыл глаза и увидел темное огромное небо и сверкающие звезды. Ему показалось, что он плывет куда-то далеко, в бесконечность.

— Он жив, жив, надо спешить! — услышал Леван чужой, радостный голос.