Было это время Великой Отечественной войны. На Урале, в городе Бузулуке, находился детский дом. Жили в нем мальчишки– безотцовщина… Время тогда стояло тяжелое, военное. На фронте шли бои с немцами. Красная армия, отступая, несла большие потери. Немецкие летчики-асы сбивали советские самолеты. Немецкие артиллеристы и танкисты сжигали и подбивали советскую военную технику – бронемашины, танки, пушки. На море тонули советские корабли и подводные лодки.
Адольф Гитлер – колдун и вождь немецкого народа, расист, радевший о чистоте и превосходстве арийской расы над другими народами, о мировом торжестве белокурого бестии, выступая перед товарищами по нацистской партии, беснуясь, говорил о скорой победе немецкого духа, немецкой воли и оружия над советским коммунизмом. Он, впадая в экстаз, призывая на помощь бесов, заводил своим выступлением толпу нацистов, чинно сидевших в зале. Они с горящими глазами вставали, вскакивали с мест, когда Гитлер заканчивал свое выступление, и, выбрасывая вверх правую руку, кричали словно безумные: «Хайль, Гитлер!».
Господь попускал страдания русскому народу. Попускал за свержение монархии, за расстрел Царского Семейства, за богоборчество, за разрушение храмов, за гордыню, за самообожение. Гибли люди, гибла техника… Но Иосиф Сталин, узнав из послания Патриарха гор Ливанских Илии о пророчестве, изреченном Пресвятой Богородицей, что нужно открыть храмы, вернуть с фронтов и выпустить из лагерей священство, чтобы оно начало усердно молиться о победе русского оружия, дал распоряжение об ослаблении борьбы с Русской Православной Церковью, об открытии храмов и духовных семинарий. Тогда-то и стали открываться православные храмы, прежде находившиеся в запустении. Люди пошли в них, стали больше молиться Богу, прося о помощи…
Б тылу жилось трудно. Был лозунг: Все для фронта, все для победы!» Люди, отрывая от себя, отправляли на фронт последнее. Сами же, получая продукты и одежду по карточкам и ордерам, голодали и мерзли в тыловых городах.
Также сложно жилось мальчишкам в детском доме в Бузулуке. Ходили они в казенной одежде. Ели по распорядку – завтрак, обед, ужин. Но порции были маленькие. И в им миски наливали всякую бурду, сваренную на кухне. От нее только начинало неприятно бурчать в животе. Хлеб был черный, хорошей выпечки, но маленький кусочек. Так что вставали мальчики из-за стола полуголодными.
Шли они учиться в школу. Но на голодный желудок не очень-то хотелось слушать и запоминать какие-то математические формулы или склонения и падежи. Работали мальчишки в производственных мастерских. Пробовали курить. Кто-то начинал хулиганить, а попадаясь, получал наказание: какой-нибудь воспитатель сильно и умело «выписывал» провинившемуся детдомовцу «шейной мази» – резко бил по шее, отчего у мальчишки подгибались колени, звенело в ушах и начинала кружиться голова…
Один детдомовец, назову его Игорем, живя под чужим, казенным кровом, не видя ни отцовской, ни материнской ласки, голодая, начал испытывать приступы тоски. Словно кто-то невидимый возьмет холодной рукой за сердце, сожмет его сильно, так сильно, что мальчишка остро и болезненно почувствует в душе безысходность, от которой хочется завыть и бежать, бежать куда– то без оглядки.
А потом Игорь ощутил, что рядом с ним словно находится какой-то советчик. Он словно стал вкладывать мальчику в голову мысли, подсказывающие выход из его ситуации. Он словно слышал тихий, вкрадчивый шепот, вещающий: «Видишь, как тебе трудно живется в детдоме. Никто тебя не любит, все обижают, кормят плохо. Подумай и реши – зачем тебе жить дальше, так мучаясь? Не проще ли все покончить разом и освободиться от тоски и невзгод? Взять веревку и повеситься? Тогда твое сознание погаснет навсегда. Ты умрешь, исчезнешь, успокоишься, потому что твои мучения закончатся. Возьми веревку, задушись, милый мой мальчик!»
Игорь, сидя где-нибудь в уголке, прислушивался к этим мыслям, которые потоком шли у него в голове. Сначала они его пугали. Как так повеситься? Зачем? Ведь какая-никакая, а все-таки это жизнь. Он видит, слышит, дышит, ест, пьет, мечтает. А потом, если он повесится и умрет, этого уже не будет никогда, никогда. Он уже не увидит этого синего небосвода, не вдохнет воздуха, пахнущего осенней свежестью. Он не увидит ни учителей, ни ребят-детдомовцев, ни этой травы, ни этих деревьев. Жизнь будет продолжаться, а он ничего не увидит, не услышит, не узнает, а будет лежать в могиле, засыпанный землей. Нет, это было страшно! Нет, этого не хотелось!
Но, живя все так же тяжело, он постепенно стал привыкать к таким мыслям. Они его уже не пугали. А потом он стал соглашаться с ними. Ведь жить ему не становилось легче, а было еще тяжелей. Действительно, зачем мучиться? И однажды он твердо решил – повешусь!
Игорь стал ждать удобного момента. А до этого времени он нашел кусок прочной веревки. Натер его мылом. Сделал петлю. Попробовал – хорошо ли скользит веревка, затягивая петлю? Оказалось, что хорошо. И все время Игоря не оставляло чувство, что рядом с ним находится кто-то невидимый, который помогает ему в подготовке самоубийства.
И вот однажды Игорь подумал, что пришло подходящее время, чтобы покончить жизнь самоубийством. Он вынул из тайника петлю. Прошел, крадучись, по коридору. Вошел в темную комнату. Встав на табуретку, крепко привязал веревку к железному крюку, вбитому в потолок. Надел петлю на шею, затянул. Постоял, подумал, собираясь с духом. А потом, громко крикнув: «А-а, пропадай все!» – оттолкнул табуретку ногой. Почувствовал, что лишившись опоры, тело рухнуло вниз. Петля захлестнула горло, перекрывая дыхание. Он задергался, заплясал, перебирая ногами, вися в воздухе, захрипел, задыхаясь, открывая рот, из которого начал вываливаться язык…
Услышав чей-то дикий крик, в комнату заглянул испуганный детдомовец. Увидев висящего в петле Игоря, испугался еще больше и побежал по коридору, крича, созывая на помощь мальчишек. Они ввалились в комнату шумной толпой. Кто-то, подпрыгнув, полоснул острым ножом по веревке. Тело Игоря подхватили и, держа на весу за руки и за ноги, сняли петлю с шеи. Потом быстро перенесли его в другую комнату и, положив на кровать, стали слушать – бьется ли сердце, бить Игоря по щекам, стараясь, чтобы он пришел в себя, чтобы к нему вернулось сознание.
Он лежал на кровати, словно мертвец. Лицо отсвечивало синевой. Он не дышал. Сердце не билось. Мальчики стояли, переглядываясь, не зная что делать. Кто-то неуверенно сказал:
– Надо бы воспитателей позвать.
Но вдруг Игорь, мучительно простонав, вздохнул, закашлялся и, резко привстав, сел на кровати, испуганно оглядываясь по сторонам. Мальчишки, увидев ожившего покойника, отшатнулись от кровати. Кто-то хотел убежать. Игорь же, прокашлившись, отдышавшись, жалобно посмотрев по сторонам, бурно зарыдал. Он плакал, вытирая кулаком крупные слезы, катившиеся из глаз. Его стали успокаивать:
– Игорешка, чего ты, не плачь, не надо!
Но он все плакал и плакал. Наконец, успокаиваясь, он легко вздохнул и несмело улыбнулся. Кто-то из мальчишек, как бы шутя, спросил:
– Ну что, Игорек, как там, на том свете, что видел?
Игорь изменился в лице и, печально посмотрев на мальчишек, сказал:
– Плохо бы мне было на том свете. Когда я повесился и начал задыхаться, то подумал, что сейчас исчезну навсегда. Да не тут– то было! Я вдруг почувствовал, что выхожу через голову из своего тела. Вышел, опустился на пол и посмотрел сам на себя. И так мне себя жалко стало, висящего на веревке. Я понял, что сделал страшную ошибку, совершил глупость, но было уже поздно.
И вдруг ко мне со всех сторон подбежали маленькие, страшные, черные дьяволята – с рогами и хвостами. Они, окружив меня, запрыгали, заскакали, затопали копытцами, засвистели, захлопали в ладоши и, прыгая, кружась, хлопая, скаля клыки, кривляясь, радуясь моей погибели, закричали противными голосишками:
– Наш, наш, наш…
Хорошо, что меня вынули из петли, хорошо, а то бы…
Игорь вдруг опять заплакал и неожиданно для всех перекрестился…
Вот такая история. Такова доля всех самоубийц – вечное мучение в аду и радование бесов. Вокруг каждого самоубийцы они прыгают, скачут, радуясь и крича:
– Наш, наш, наш…
2005 год