Жека нервно курит, оглядываясь по сторонам и бросая отрывистые слова.
— Пашку подрезали, — торопливая затяжка, — бок располосовали только так, сантиметров двадцать распахали. Селезёнке пизда… медики говорят, раньше чем через полгодика из больнички не выйдет, а потом на инвалидность. Вторая группа светит, не боец больше.
— Дай-ка, — беру у приятеля сигарету из пачки и курю не в затяг, просто чтоб успокоить нервы.
— В Раменском нарвался, — продолжает ровесник, пока я пускаю дым под ноги, — приехал поговорить с людьми о деле, а там не люди, а бляди! Сходу подмять под себя решили.
— Ну и?
— Ну и подмяли, — неохотно говорит Жека, с силой туша бычок о спинку скамейки, — чисто всё сделали, суки! Пашка располосован, а Вована с Иркой взяли на хате и предложили либо под них идти, либо там же на хате их… хором. Обоих.
— Иди ты! Это ж вообще беспредел какой-то!
— Сам иди! — Огрызается Жека, — там не воры, а диаспора какая-то… с Кавказа, в общем. Из тех, что на законы и на понятия большой и толстый положили, на родственников и земляков опираются.
— Кто хоть?
— Хер знает! Чудом узнал, ара один прикормленный шепнул на рынке. Я ему частенько мелочёвку всякую скидывал напрямую, вот и отплатил. А какими путями до его ушей информация доехала, в душе не ебу. Рвать буду когти из Москвы… блять, только устроился по-человечески! Детдом нормальный, с пацанами там нормально, с воспитателями. Блять, как же хуёво!
— А к кому другому прислониться не вариант? — Перебираю варианты, стараясь не паниковать, — Старшаки понятно, а мы мелкие пока, может пронесёт?
— Хрена! — С неожиданно злобой говорит Жека, сплёвывая в сторону, — этим по большому счёту Пашка с Иркой и Вованом не нужны. Это для нас они старшаки, а эти так… свои люди есть с нужным опытом. Мы кавказцам нужны, понял? Я, ты, Лёха… мелочь, короче.
— Форточники и карманники, что ли? Сейчас на наркоте в сто раз больше поднимают.
— Наркоте… а зачем мы им нужны, думаешь? Широко использовать начнут, боюсь даже представить — насколько. Наркоту таскать будем как курьеры, подставы с малолетками для взрослых дяденек… дошло? Надавят для начала, напугают, потом в говне каком замажут. Не знаю… найдут, короче. И будешь за спасибо работу делать, хотя скорее за дозу. Слыхал небось, как на иглу подсаживают насильно? Вот…
— Ёба… — мысли путаются, в голове сумбур. Восторг от принадлежности к настоящей банде прошёл несколько месяцев назад, но и отторжения не возникало. Несмотря на уголовщину, Пашка сумел поставить всё так, что мы чувствовали себя Робин Гудами.
Сомневаюсь, что грабили мы только нехороших людей, но и откровенной грязи не было. В квартиры к пенсионерам не вламывались, с наркотой не связывались, с кровью. Аккуратно Пашка работал, на перспективу. Воспитывал.
С таким отношением ему бы толику везения, да лет через пять-десять из прикормленных малолеток получилась бы настоящая бригада. Друзья, доверие к старшакам… Многое можно было бы сделать. У этих свои планы.
— Пацаны! — Вот и местные гопники подтянулись, парни от четырнадцати до семнадцати, гроза одноклассников и лоховатых одиночек. Насмотрелся… одиночки эти порой карате занимаются успешно, а всё равно — лохи!
Кулаками махать уметь, это для улицы полдела, там важнее готовность идти до конца. Иногда… да что там иногда, в большей половине случаев это банальная отмороженность вкупе с непониманием последствий! Не мужественные парни, а тупые отморозки…
Но тут нужно подключать мозги, умение общаться… Не всем дано, особенно в детстве почему-то. Санька вон, одноклассник в новой школе — вроде не дурак, не ссыкло, не стукач, но всё равно жертвой выбрали. Не вписывается в класс, неформат.
Я-то отмахался, а он нет, чуточку пороху не хватило кастет достать. Или может быть — случая. Не факт, что без той фразочки воспользоваться кастетом решился бы я сам, ой не факт… Правда, теперь вот думаю — к лучшему ли получилось? Лучше дёргаться, потому что тебя в спину толкнуть могут, чем так…
Старшаки подошли к крепкому и ловкому мальчишке на турнике, но как подошли, так и отошли. А вот такой же мальчишка, готовый врезать обидчику кастетом выглядит немного иначе.
— Чё как, пацаны? — Поинтересовались гопники, присаживаясь рядышком. Поведение самое дружелюбное — пусть мы и младше, но вращаемся в более высоких кругах.
— Нормально, чё, — заулыбался Жека, никогда не рассказывающий о проблемах чужакам. Всё-то у него хорошо и замечательно…
— Нормально, — подтверждаю я. Воздух-то зачем сотрясать? Помочь эти не смогут, калибр мелковат. А вот слушок, что у нас что-то не в порядке, существенно может осложнить школьную жизнь.
Потрындели, сидя на корточках, по пацански. Краем глаза поймал завистливо-боязливые взгляды школьников, бросаемые на нашу компанию. Стало смешно и немного грустно.
Что побаиваются, понять могу. Мы-то с Жекой мелочь не трясём, а гопота всяким пробиваются, шакалы как есть. А завидовать… вспомнил ребят из Атырау и понял, что завидовать бы мне они точно не стали.
* * *
Зайдя под навес, сунул в отчаянно дымящий очаг сырое брёвнышко и пучок душистых трав. Задымило с новой силой, клубы дыма поползли по сырой земле, поднимаясь к балкам и крыше.
Тараканы, жуки и прочая крылатая нечисть, выползшая было из щелей перед закатом, снова попряталась. Огонь здесь нужно держать всю ночь, распугивая насекомых, змей и летучих мышей.
Большая часть местной кусачей живности переносит какие-то болезни, порой очень гадкие. Летучие мыши-вампиры, вопреки местным страхам, не выпивают людей досуха, зато служат переносчиками бешенства. При отсутствии вакцин смертность огромная. Я от бешенства и большинства тропических болячек привит, но рисковать не хочется, сплю под противомоскитной сеткой.
Досталась она мне путём сложных и многоходовых интриг пару недель назад. Да… уже месяц прошёл с того дня, как попал в рабство.
По сравнению с остальными, рабство у меня привилегированное — с отдельным жильём и кое-какими поблажками. Могу ловить рыбу и ставить силки, сам готовлю, подкармливая как пациентов, так и бандитов.
Последние очень любят послушать о Европе и навешать на свежие уши лапши из давно заплесневевших новостей и местных страшилок. Народ это всё больше незамысловатый, не обременённый интеллектом, образованием и моралью.
Жизненный опыт богатый, но очень уж однообразный. Детство в трущобах, первое убийство, банда, тронул не того человека — побег из города. Иногда это разбавлялось отсидкой в тюрьме или пребыванием на каторге.
Пьющий отец, постоянно лупящий детей и жену — норма, едва ли даже не за счастье, что он вообще есть. По крайней мере, бьют только отец с матерью, а не любые соседи-взрослые, которым ты попался под горячую руку. Да и ровесники, если что, оглядываются на взрослого, могущего заступиться за наследника.
Едва ли не половина бандитов — отпрыски проституток с неизвестными отцами. Ничего предосудительно по местным меркам, скучная обыденность.
Уж на что я мало был в Джорджтауне, но количеству проституток успел поразиться. Едва ли не главный заработок девиц из трущоб. Многие работают горничными или на плантациях, но в подработке не видят ничего дурного.
— Я к тебе, Художник, — нарисовался Хесус, показывая огромную бутыль, — есть чо пожрать?
— Как не быть, — подбородком показываю на тушку змеи, пристроенную у костра. Что-то среднее между шашлыком и очень горячим копчением выйдет. Вкус, правда, специфический, но уже привык. Даже змей научился различать не только как очень ядовитых, просто ядовитых и безвредных, но и как кулинар. Жрать в принципе можно всех, но некоторых сходу на шашлык пускаю, а некоторых только после вымачивания в травах, да и то пованивают.
— Маноло потом зайдёт с фруктами, да и парни подтянутся. Точно не будешь?
— Я после вашей спотыкаловки нормальные татуировки дня два делать не смогу. Хочется небось как у Леона?
— Эт да, — согласился коренастый Хесус, устраиваясь с бутылкой прямо на земляном полу.
Особое положение, да… я не обольщаюсь, эти дружелюбные парни по приказу босса завтра же могут запытать меня до смерти, распяв на дыбе или привязав к муравейнику.
Есть ещё один вариант, но мне он откровенно не нравится. Настолько не нравится, что лучше смерть… только быстрая, а не рядом с муравейником.
Вступление в банду, уже намекали. В качестве вступительного взноса предложат запытать нескольких рабов на глазах у остальных. Традиции здесь такие, все новички проходят. После такого обратной дороги в цивилизацию нет, даже если суд и оправдает (в чём я сильно сомневаюсь), человеком после этого быть перестанешь.
К слову, доверять после этого бандиты не станут, просто поводок станет чуть длинней. Вот и думай, Антон…
* * *
Привязанный к столбу мулат орал сорванным голосом, по худому окровавленному телу пробегали судороги боли. Толпа рабов, которым ради такого поучительного зрелища устроили перерыв, толпилась в паре десятков метров. Лица белые, мучнистые, глаз никто не опускает и не закрывает — знаю уже, что излишне чувствительные могут повиснуть на столбе во втором акте.
Вокруг бандиты, эти смотрят с интересом, обсуждая палаческие тонкости и делая ставки. Трое… из тех, кого вижу, смотрят на пытки с вовсе уж нездоровым интересом. Виктор, здоровяк с лицом потомственного олигофрена, засунул громадную руку в штаны и не скрываясь, играет в карманный бильярд. Это уж вовсе крайний случай… у остальных хотя нет видимого сексуального возбуждения от пыток.
Пытает Хесус, работая с улыбочкой, с огоньком. Садизма в нём нет, обычное психопатическое равнодушие к жертве и удовольствие от хорошо проделанной работы и собственного профессионализма.
— Здоровый попался, — с улыбкой конферансье, приглашённого вести корпоратив мечты, сообщил Хесус почтеннейшей публике, — обычно сердце раньше останавливалось, этот ничего так, живучий.
— Прошлый китаёза помер, когда щепки под ногти загонять стал, — раздался чей-то жизнерадостный голос, — дохлый совсем.
— Живучий, — веско обронил Доминго, с чем согласились присутствующие. Окровавленная фигура со свисающими тонкими полосками кожи замолкла. Хесус поднёс воду к окровавленному рту и мулат выпил, ничего не соображая. Остатки воды бандит плеснул на спину несчастного, от чего тот взвыл.
Бандиты заржали, начав подавать советы. Доминго, весело скалясь, начал заплетать сложную косичку из свисающей кожи.
— Сестрёнке делал, младшей, — с ноткой ностальгии сказал он, дёргая жертву за получившую косичку. Взвыв, мулат дёрнулся вслед за полосками кожи, отчётливо спустившейся ещё ниже.
— Угу, — тихонечко пробурчал Маноло, недолюбливающий стилиста, — заплетал. Пока не изнасиловал вместе с дружком.
Правда это или нет, не знаю и знать не хочу. Биографии бандитов подчас такие прихотливые, что впору иному психиатру как основы для диссертации. Но и врут много, подчас наговаривая не только на членов банды, но и самих себя.
Какая-то психопатическая жажда внимания и признания. В один день бандит выставляет себя при доверительном разговоре безвинной жертвой, а в другой делится такими подробностями биографии, что хочется удавить эту падаль любой ценой. Даже если потом предстоит повиснуть на столбе.
С трудом удерживаюсь от того, чтобы не сблевать, видя забавы палачей. Как раб привилегированный, нахожусь среди бандитов и более того — в передних рядах. Если бы не сидел по-турецки, давно уже уплыл бы в обморок. Раньше думал, что просмотр ужастиков хорошая закалка… ошибался, к этому не привыкнешь.
Атмосфера ужаса, боли и… кошусь на Виктора — похоти. Ни один ужастик такого не покажет, не сможет передать… да оно и к лучшему.
Глаза закрыть нельзя, как-то не хочется проверять — насколько я привилегированный раб, распространяется ли на меня запрет закрывать глаза под страхом второго акта. Рядом Маноло, тыкающий локтем в бок при удачных моментах. Заметит.
Время от времени глаза сами собой косят на знакомую фигуру индейца, стоящего в первых рядах, среди бандитов. По совести говоря, о нашем проводнике почти забыл. Стыдно немного… но человеком я его не воспринимал. Нет-нет, без расизма! Недочеловеком тоже!
Сэмюэл, несмотря на крестик, казался мне этаким лесным духом, воплощением джунглей. После пленения, не обнаружив его ни среди убитых, ни среди бандитов, мелькнула даже мысль, что он растворился в сельве. Причём растворился — снова стал духом, а не сбежал.
Ан нет, стоит с сигарой и бутылкой, наслаждается представлением, весело скаля жёлтые, отродясь нечищеные зубы с кариозными ямами. Не дух, а сообщник. Ненавижу!
* * *
Маленькая фигурка приподнялась из грязи и положила неподалёку от меня свёрток. Так же безмолвно и беззвучно фигурка растворилась в ночи.
Не представляю даже, каким мужеством нужно обладать, чтобы решится на вылазку из рабских бараков. Бандиты пусть и ходят постоянно пьяные и обдолбанные, но дело знают туго.
Ночами дежурят профессиональные охотники, ориентирующиеся в джунглях, как у себя дома. И пусть дежурство заключается в дрёме в обнимку с ружьём, но в напарниках у них бразильские мастиффы. Страшные псы, выведенные для охоты на ягуара и беглых рабов. Такое вот милое сочетание.
Чуткие, свирепые звери, недоверчивые к незнакомцам и реагирующие на каждый шорох. Всего в лагере шесть охотников с псами, и по ночам они дежурят как минимум по двое. Живут охотники неподалёку от рабских бараков, так что при подозрении на побег или восстание реакция последует сразу.
Проползти, не потревожив чуткую дремоту опаснейших псов… не иначе, в рабские бараки попал профессиональный охотник. Бандиты таких убивают сходу, просто на всякий случай. Охотники имеют крохотный, но вполне реальный шанс выбраться и тогда жизнь преступников сильно усложнится.
С колотящимся от волнения сердцем допиваю кофе и… ухожу. Если это провокация или пластуна заметили, иначе нельзя. Судьбу мулата на столбе помню хорошо. Не хочу… уже приготовил крохотный кусочек остро заточенного железа и примерился, где и как нужно резать себе вены, если вдруг что.
Полтора часа спустя выхожу по большой нужде. Туалета в лагере нет или точнее — туалетом служит река. Это для самых чистоплотных, так-то гадят у стен хижин…
На обратном пути наступил босой ногой на матерчатый свёрток, взяв его пальцами ноги. Так и прихрамывал до своего гамака.
Развернул осторожно… травы.
— Сильный яд. Добавить в еду. Вкуса нет, — читаю на тряпочке и кидаю её в огонь. Травы знакомые, такие растут и в окрестностях лагеря, собрать могу. А пока негоже оставлять улику.
Осталось только придумать, как добавить яд в пищу бандитам и не вызвать подозрений. Сделать это нужно в считанные дни, Доминго уже решил повязать меня кровью.